Признаюсь сразу: зовут меня Татьяна Ларина, а никакая не Роза Азорова... И не собиралась я писать ни романов, ни повестей, ни даже рассказов. На это меня подбила Манька Введенская - моя единственная и неповторимая подруга. Несколько лет назад произошла с нами довольно занятная история, вот Манька и пристала ко мне: "Напиши да напиши...". Я все отмахивалась - тоже еще, нашла Маргарет Митчелл! Да и кто читать будет - сейчас писателей больше, чем читателей... Но Манька, она ведь такая: ей если в голову чего втемяшится - спорить бесполезно. А кроме того - у нее профессиональное чутье: она ведь не только моя подруга, но и директор издательства "Мистраль". В общем, она обещала мне всяческую помощь и поддержку и засадила за компьютер. Кстати, это она мне такой псевдоним придумала - Роза Азорова. Мне он, честно говоря, не очень нравится - слишком литературный, но Маня сказала, что мое настоящее имя никак не годится, поскольку все непременно подумают, что за ним скрывается провинциальная старая дева, а произведение - сопливый дамский роман.
Ну, дамский роман у меня в любом случае не получился бы, для этого особый талант нужен: "Она не могла справиться с бунтом своих чувств, с натиском литого тела Майкла, обретшего новую мощь от соприкосновения с нею, с желанием отдаться ему, которое вызвал его долгий поцелуй" или "Это превосходный способ потушить пламень страсти: запомнить черты его лица, словно это была драгоценная карта, указывающая на тайник, где хранились несметные сокровища". Каково!? Я-то сама не поклонница подобной литературы, но иногда в метро рядом оказывается дама, которая в толчее и давке ухитряется читать какой-нибудь карманный романчик, зажав под мышкой дамскую сумочку, а между ног - хозяйственную сумку. Ну и прочитаешь за компанию несколько страниц. Майкл или Боб - обязательно высокий зеленоглазый брюнет, а его возлюбленная - для контраста - прелестная платиновая блондинка с хорошим цветом лица, но ее прелесть как-то не бросается в глаза: до поры до времени она прячет свои пленительные формы, работая если уж не сантехником, то, как минимум, посудомойкой. Еще она обязательно скрывает страшную тайну. Варианты: незаконнорожденный ребенок, подозрительные родители (цыгане, бомжи, просто зануды) или шрам от аппендицита... И вначале они с главным брюнетом друг друга жутко ненавидят. То ли он ее плечом задел невзначай, то ли она ему случайно нахамила. Главное, что буря эмоций обычно из-за какого-нибудь пустяка. А потом вдруг случается нечто. Вариантов опять же множество: она тонет в океане, бассейне, ванной, падает в лужу. Или просто решила принять душ, а у нее одежду украли, и ей буквально не в чем выйти, кроме как в старом платьишке от Шанель, которое только ей и впору - другим-то либо под мышками режет, либо болтается, как на вешалке. Или ее похитили по ошибке вместо внучки миллиардера и всячески издеваются - кофе в постель не подают, отбирают любимого мопса... А потом - ба! да она и есть внучка, ну, пусть не внучка, а внучатая племянница, главное - наследница! Кто б мог подумать?!... А главный герой! Он всегда оказывается в нужный момент в нужном месте. За своим хамствам, полнейшей неотесанностью, нездоровым образом жизни и склонностью чуть что бить по морде скрывается нежное, ранимое и любящее сердце. Хамил он исключительно от смущения, пнул сапогом под зад - чтобы героиня под машину не попала, пощечину отвесил - думал, что у нее истерика, а шлялся по ночам - замрите, дамы! - помогал тайно местному интернату для умственно отсталых, поскольку его друг детства когда-то треснулся головой и стал полным идиотом. Ну как тут не прослезиться, как не проехать в метро свою остановку, унесясь в мечтах на теплый солнечный остров, где предстоит долго и счастливо жить героям, одолевшим все препоны и тернии?
Очень я понимаю отечественных дам постбальзаковского возраста: для них подобные романы такая же виртуальная реальность, как для подростков - компьютерные игры. Но мне такого ни в жизнь не сочинить. Поэтому я решила писать правду, только правду и ничего, кроме правды.
Вот только с чего начать? Давайте я вас для начала с Манькой познакомлю, вернее, с Введенской Марией Николаевной. Потому что без нее ничего бы не было - ни истории, ни романа.
С Манькой мы познакомились в песочнице. Было это - страшно подумать! - почти четверть века назад. Жили мы в Замоскворечье (впрочем, я и сейчас там живу), мест для детских игр там не так уж много, поэтому вся окрестная детвора толклась на одном пятачке, где была песочница, качели и пара скамеек для надзирающих мамаш. Правда, в любимую песочницу попадала я не часто. Моя мама весьма неохотно отпускала меня гулять одну, а сидеть на скамеечке и болтать с женщинами ей было недосуг. Работала она портнихой в ателье, а вечерами подрабатывала на дому. Когда я родилась, ей было уже за сорок, любила и баловала она меня безмерно, шила нарядные платьица, водила в зоопарк и цирк. Подруг у меня почти не было, потому что мама была всегда начеку, а все девочки, с которыми я знакомилась, казались ей слишком легкомысленными, или грубыми, или глупыми. Исключение было сделано для Маши Введенской из соседнего дома, наверное, потому, что, едва переступив порог нашей комнаты в коммунальной квартире, она бросилась к книжным полкам и долго стояла там, зачарованная, любуясь переплетами, пока не решилась попросить посмотреть одну из книг. Маня отнюдь не была пай-девочкой, во дворе она, несмотря на худобу и малый рост, чаще всего верховодила и нередко подбивала ребят на всякие проказы. Дома ею практически не занимались - в отличие от меня, Манька была ранним ребенком, и свою мать, работавшую проводницей в скором поезде "Москва-Ереван", она называла просто Верой. Когда после нескольких суток отсутствия Вера наконец возвращалась в Москву, Манькин дом наполнялся запахом диковинных южных фруктов... Но проходило несколько дней, и Вера опять уезжала в далекие теплые края, а Манька оставалась на попечении приглашенной из деревни бабушки, не старой еще добродушной толстухи, единственным серьезным огорчением которой было пьянство сына - Манькиного отца. Правда, пьяницей он был безобидным и, если благополучно добирался до дома, спал, как сурок, никому особенно не досаждая. Работал он в типографии печатником, и видимо от него досталась Мане трепетная любовь к книгам. Надо сказать, любовь эта была особого рода: содержанию Маня предпочитала форму. Она обожала книги с яркими иллюстрациями в нарядных обложках. Понравившиеся картинки Маня старательно перерисовывала в свой альбом. Зимними вечерами мы залезали с ногами на наш огромный старый диван, и под стрекотанье маминой швейной машинки я пересказывала подруге содержание прочитанных книг, а через пару дней получала в подарок чудесные рисунки с неизменной надписью "Любимой подруге Тане на долгую память".
Когда мы учились в шестом классе, легкомысленная Манина мать не вернулась из очередной поездки, а прислала письмо, в котором сообщала, что нашла хорошего, доброго и непьющего человека, который любит ее и хочет соединить с ней жизнь. Вера просила у родных прощения и обещала вскоре приехать, чтобы решить все семейные и имущественные проблемы. Однако появилась она только через полтора года, когда дом, в котором жило Манино семейство, пошел под снос и надо было получать новую квартиру. Вера приехала не одна, а - как потом доложила мне подруга - с носатым черноволосым мужчиной в мятом костюме, который казался совершенным стариком рядом с красавицей Верой. Держался он скромно, но с достоинством, сказал, что у них с Верой есть дом под Кироваканом, поэтому на жилплощадь они не претендуют. Вся эта история показалась мне совершенно фантастической, наверное, потому, что было невозможно представить что-то подобное с моей матерью. Маня же отнеслась к ситуации философски, сказала, что не в обиде на мать и рада, если та счастлива. Отец ее пил не просыхая, поэтому, похоже, даже не заметил, как сменил место жительства, оказался разведен и чуть не вылетел с работы. Итог был весьма неутешителен для меня: Манька переехала на другой конец Москвы в малогабаритную двухкомнатную квартиру без телефона. Бабка ее вскоре отбыла доживать свой век в родную деревню, а отец нашел себе какую-то женщину и дома появлялся нечасто. Восьмой класс Маня закончила в нашей школе, а потом поступила в полиграфический техникум, и на какое-то время мы потеряли друг друга из виду.
А я после окончания школы поступила в педагогический институт, потому что так хотела моя мама. Несмотря на возраст, она продолжала работать, но вскоре ателье закрылось по причине отсутствия клиентов. Выручали только частные заказы, которые еще надо было найти. Денег постоянно не хватало, с продуктами тоже были проблемы, но мать крутилась, как могла: стояла в бесконечных очередях, меняла водочные и табачные талоны на сахарные, варила сыр из молока, перешивала старые платья и пальто. Решать бытовые проблемы помогал сосед - Василий Иванович, попавший в нашу коммуналку по обмену. Был он уже на пенсии, но бодр и деятелен, постоянно что-то мастерил и ремонтировал, напевая при этом песни времен гражданской войны. Осенью Василий Иванович привозил от деревенской родни картошку, капусту и яблоки и по-соседски делился с нами. Когда я заикалась о том, чтобы перейти на вечернее отделение, мать категорично возражала, что бытовые трудности - явление временное, а мое дело - учиться. И я училась.
Летом после четвертого курса я поехала на практику в пионерский лагерь. Вернее, лагерь труда и отдыха, так как пионеров к тому времени не стало, как и комсомольцев и многого другого. Но мое пребывание там оказалось недолгим. Прошло два или три дня, и ночью меня разбудил дежурный - из Москвы звонил сосед: "Татьяна, вертайся срочно, мать в больнице. Не велела тебе говорить, но дело серьезное... инфаркт".
Как я ни торопилась, в живых маму я уже не застала... Все хлопоты и заботы, связанные с похоронами, взял на себя Василий Иванович - от меня было мало толку. Все валилось из рук, и дальнейшая жизнь рисовалась в самых мрачных красках. Заходившие меня проведать сердобольные соседки только раздражали своими бесконечными причитаниями и советами. Вдруг выяснилось, что я ничего не умею - ни готовить, ни стирать, ни убирать "места общего пользования", не знаю, как заплатить за квартиру, как справиться с засорившимся унитазом. А главное - надо было каким-то образом зарабатывать деньги.
Первое, что пришло мне на ум - почта. А что? Раненько утречком с толстой сумкой на боку: "Вам письмо - пляшите!" Довольно романтично. И, кроме того, не помешает продолжению учебы. Подловив во дворе с детства знакомую мне почтальоншу, я попросила ее похлопотать за меня перед почтовым начальством. И потянулись трудовые будни. Начать с того, что сумка на боку была либо слишком легкой, а потому приносила мало доходов, либо - если брать дополнительные участки - слишком тяжелой. Являться на работу надо было, что называется, до свету. Из-за бесконечных тяжестей и свежей типографской краски руки казались свинцовыми. В общем, как сказано в "Речениях выхода души в день": "Поднимай небо на высоту своих рук, заполняй землю длиной своих шагов". Так вот, земля была практически заполнена уже через месяц ударного труда. По крайней мере, такое у меня создалось впечатление.
Потом мне доверили пенсии. Душегубов я, конечно, боялась - суммы в сумке были немалые - пришлось купить свисток и положить в карман пестик от старинной медной ступки. Но настоящими душегубами оказались старики. Они были очень разные, но всех их было жалко. И тех, кто по десять раз пересчитывал деньги, постоянно ошибаясь в свою пользу и требуя добавки, и тех, кто материл за малость выданной суммы, как будто всю жизнь прослужил лично мне, и тех, кто не понимал уже, что такое деньги - за них расписывались другие. И эти другие - о, это отдельная песня... Бывало, что компания человек по десять ждала, когда я принесу им на молочишко, а престарелую маму предъявляли только после настоятельных требований. А чаевые! Если старикам полагалась мелочь - отдавали мне ее широким жестом: "Это тебе на конфетки, деточка..." Если не брала - обижались, пугались, что не приду больше, нарочно обойду их квартиру, приду в последнюю очередь, дам рваные деньги, - да мало ли, чего могут бояться старики.
Все кончилось, как и должно было кончиться. Одна старушка - божий одуванчик - приглянулась мне особенно. Чистенькая, добрая, одинокая бабушка, у которой я постепенно стала пить чай, слушать ее рассказы, приносить хлеб, молоко и лекарства. Но очень скоро из-за этого чая, хлеба и молока мне показали большой нечистый кулак и велели исчезнуть с глаз. Оказалось, что у старушки был взрослый сын, которому бдительные соседи намекнули, что почтальонка-авантюристка имеет виды на мамину жилплощадь. Не прошло и трех месяцев, как любящий сын вспомнил о старой маме и примчался ее спасать. Чаепития закончились, а с ними кончился и мой энтузиазм. Я вдруг поняла, что у меня болят ноги и спина, что на лекциях я засыпаю, и что как была одна, так и осталась.
Впрочем, не сказать, чтобы уж совсем одна. Сосед принимал в моей судьбе деятельное участие. Вскоре после окончания почтовой эпопеи Василий Иванович объявил, что нашел мне место библиотекаря. Что ж, выдавать благодарным читателям печатные издания - совсем не то же самое, что таскать их на своем горбу! Я уже представляла, как деликатно рекомендую произведения Булгакова и Довлатова юношам бледным со взором горящим, открывая им тем самым новые горизонты, как рафинированные пожилые дамы в шляпках делятся со мной воспоминаниями о своих встречах с Ахматовой, как я, в строгом костюме, открываю вечер встречи со знаменитым писателем... Где же эта библиотека, Василий Иванович? Где этот очаг культуры, в котором я призвана неусыпно поддерживать огонь? Как? - это библиотека ПТУ? Нет, Василий Иванович, я не хочу к пэтэушникам - потенциальным клиентам исправительных колоний! Они будут растаскивать библиотечные фонды, нещадно вырезать бритвой понравившиеся картинки, и вообще - им товарищ не библиотекарь, а инспектор по делам несовершеннолетних! Василий Иванович сурово пресек мои возражения и пояснил, что речь идет о ПТУ швейников, где учатся в основном девочки, директриса - милейшая женщина, и, в конце концов, какой же я будущий педагог, если пытаюсь уклониться от посева разумного, доброго и вечного?!
Портить отношения с соседом не хотелось, и я поплелась в ПТУ на разведку. Возможно, смиренно размышляла я по дороге, это виртуальная рука мамы-портнихи из потустороннего далека направила меня к юным швейницам, дабы я наставила их на путь истинный.
Директриса встретила меня как родную и за чашкой чая объяснила, что библиотека библиотекой, но главное - мне надлежит возглавить кружок литературного краеведения, который давно и успешно работал в училище, но оказался без надзора из-за неожиданной тяжелой болезни руководившей им библиотекарши. Не давая мне опомниться, директриса вызвала активисток кружка, которые наперебой живописали все прелести этого темного для меня дела - в общем, ввели в курс, наставили на путь и открыли новые горизонты.
Два дня я размышляла, а на третий согласилась - почему бы и нет? Тем паче, заправляли всем шустрые активистки, а моя роль были чисто представительской. В училище я появлялась два раза в неделю, а по выходным, когда дома было особенно тоскливо, отправлялась с девчонками в музеи или на экскурсии по литературным местам Подмосковья. Иногда нам удавалось договориться о встрече с каким-нибудь престарелым отпрыском полузабытого классика отечественной литературы, который многословно и путано делился воспоминаниями о своем славном предке и под конец, растрогавшись, дарил нам, покопавшись на пыльных антресолях, нечто, якобы хранившее тепло писательских рук, - облупленную гипсовую пастушку или позеленевшее бронзовое пресс-папье. Воспоминания аккуратно записывались, дары, снабженные инвентарными номерами, пополняли экспозицию пэтэушного музея - работа кипела. На областной краеведческой конференции несколько моих подопечных были награждены дипломами, о нашем кружке написала газета "Подмосковные просторы" и мне выдали премию. Воодушевленная успехом, я внедрилась в многообразные краеведческие общества, вроде "Отечественной старины" и "Возрождения русской усадьбы" и даже опубликовала несколько заметок в газете "Подмосковные просторы". Между делом я ухитрилась защитить диплом, в ПТУ мне предложили вести уроки литературы и русского языка, и я решила - от добра добра не ищут. Удручала только мизерность зарплаты и полное отсутствие личной жизни.
Начался новый учебный год. Активистки-краеведки, закончившие училище, растворились в водовороте жизни, а девчонки с младших курсов в кружке не задерживались. Дыму отечества юные швейницы предпочитали терпкие запахи заморских стран, доносимые ветром перестройки, вместо биографий писателей изучали интимные подробности жизни голливудских кинозвезд и не замечали музеев, спеша на дискотеки. Кружок медленно, но верно увядал.
Как-то по обыкновению в день получки я заглянула в "Книжный мир". На улице было сыро и слякотно, а в магазине - тепло и уютно, здесь можно было часами бродить между стеллажами, перелистывая книги. Я задержалась возле стенда с подарочными изданиями. О - "Русский модерн"! Цена, конечно, умопомрачительная, но за погляд денег не берут... Я потянулась к альбому, но моя рука беспомощно повисла в воздухе - кто-то, бесцеремонно отпихнув меня, выхватил вожделенную книгу прямо из-под носа. Я резко обернулась и...
- Танька! Манька! - мы кинулись друг другу на шею и одновременно вздрогнули от звука упавшей на пол книги. Бросившись ее поднимать, мы столкнулись лбами, а отпрянув, задели стеллаж и получили по голове: Манька - "Праздничными десертами", я - "Радостями секса".
Потом мы сидели в кафе, хохотали, пили Рислинг, листали купленный в складчину "Русский модерн" с надорванной суперобложкой, вспоминали детство, смахивали непрошеные слезы, снова пили и снова хохотали... И казалось, что мы никогда не расставались, и непонятно было, как могли мы так долго жить друг без друга... Кафе закрылось, нас выставили на улицу под дождь, и мы еще долго бродили по улицам - мокрые, нетрезвые и совершенно счастливые - и не могли наговориться.
Как оказалось, после техникума пошла Манька работать технологом в ведомственную типографию, где трудился когда-то ее непутевый отец, и прижилась там, как кошка. Завела холодильник, телевизор, даже компьютер ей знакомые умельцы собрали из металлолома. Раскладушка в уголке стояла на случай срочной работы, правительственного заказа. Работу она любила, подчиненных не обижала. Но грянула перестройка, и типография оказалась брошена своим ведомством на произвол судьбы. Работяги стали разбегаться в поисках более хлебных мест под солнцем. Директор на пенсию засобирался. Маня носилась высунув язык в поисках заказов. Оставшиеся рабочие, оценив ее усердие, выбрали ее директором новоявленного акционерного общества. И тут финт, достойный Чубайса. Дело в том, что Маня - девушка экономная, но не жадная. Когда настали тяжелые времена, типографские мужики стали тянуть с нее денежки - "до получки, до аванса". А чтобы это не выглядело уж совсем по-хамски, они продавали ей за гроши свои акции. Никто тогда в эти глупые бумажки не верил. И по прошествии некоторого времени оказалось, что Манька единолично владеет типографией. Она опешила. Кинулась к знающим людям за советом. Все в один голос советовали побыстрее избавиться от неожиданно свалившегося ей на шею хомута. Но Маня уперлась - ну не могла она бросить на произвол судьбы родную типографию и два десятка наемных работников обоего пола, знавших ее чуть не с детства. И на момент нашей счастливой встречи Маня была озабочена изучением рыночной конъюнктуры и поиском своей ниши в сфере полиграфических услуг.
Я слушала Маньку, открыв рот. Моя собственная жизнь, протекавшая среди недоразвитых швейниц и престарелых краеведов, показалась мне серой и никчемной. Бурный поток жизни явно обтекал меня стороной.
Стали мы перезваниваться, виделись, правда, не часто - Маня, кроме того, что горела на работе, еще вела активную личную жизнь. Надо сказать, что общаться она предпочитала с представителями противоположного пола. Относилась к ним по-товарищески или даже - как к домашним животным. Кормила, лечила, помогала покупать шмотки, выслушивала исповеди, давала советы, а секс для нее был чем-то вроде лечебной процедуры, горчичников там или компрессов. Ну, если человеку это так уж нужно, что ей - трудно? Но охотничий инстинкт неистребим, и неудивительно, что сытые и обласканные мужики вскоре начинали томиться и заводили себе более стервозных подруг. Самое интересное, что, даже женившись на этих стервах, Маньку они окончательно покидать не желали и искренне обижались, когда их пытались снять с довольствия. И потому в квартире у Мани всегда была толчея: отставные мешались с потенциальными, некоторые приводили своих новых возлюбленных - так сказать, представить Мане и получить благословение, кто-то пытался устраивать разборки и сцены ревности, но в конце концов все братались и до утра пили и говорили о смысле жизни.
И вот как-то по весне звонит мне Манька и спрашивает:
- У тебя закуска есть?
- Огурцы соленые. Два.
- Еду!
Через полчаса в дверь звонок. Открыла - мама дорогая! Манька-то в мирное время больше на мальчишку похожа. Джинсики, курточка, стрижка короткая, ногти обкусанные. А тут... Прическа! Юбка! Макияж! Духи явно французские, а из сумочки торчит бутылка коньяка! Маня, родная, что с тобой? Роман? - так у тебя всегда роман. Но чтоб так...
- Это другой роман, - хлопает Манька глазами. - Классификации не поддается...
- Ну-ну, давай по порядку. Кто он?
- Мой зам. Или пом. В общем, по финансовым вопросам... Мне его один знакомый издатель сосватал. Сказал: "Бери, не пожалеешь". Я и взяла...
- Та-а-ак... И что? Сразил наповал с первого взгляда?
- Если бы! Мне такие никогда не нравились! Типичный новый русский. Ростом с меня, тебе, соответственно, по ухо. Похож на шкаф. Или на комод. Глаза навыкате. Плешь. Голос вкрадчивый. Привычка близко наклоняться при разговоре. Ты же знаешь, я этого не выношу! Мне всегда кажется, что от меня табачищем несет.
- Небось, работа у тебя для него пятая по счету?
- Вроде нет... Я ведь тоже засомневалась - чего ему у меня ловить? А он говорит: "Люблю новое дело начинать. Чтобы с нуля...А насчет денег не беспокойтесь, Мария Николаевна, раскрутимся..."
Тут я чуть со стула не упала:
- Он с тобой что, на вы?
- Ну, на работе только. Говорит, служебный этикет...
- Как я понимаю, этикет у вас не только служебный?
Тут, гляжу, у Маньки глазки заблестели, и даже румянец на щеках наметился.
- Ох, Маня, что-то мне все это подозрительно! Может, он тебя опоил или приворожил с далеко идущими целями? Сначала тю-тю-тю, сю-сю-сю, а потом денежки из сейфа дюзнет и поминай как звали! Или зарежет и закопает в подвале, а акции твои загонит по спекулятивной цене...
- Татьяна, успокойся, какие у меня денежки? Они только и завелись, когда Боб появился. Заказчиков бог атеньких привлек... У него знакомых - пол-Москвы. Да, между прочим, у нас уже не только типография, но и издательство - через неделю лицензию получаем...
Я задумалась. На фоне прежних Маниных кавалеров новый бой-френд выглядел пугающе странно.
- Нет, Маня, что-то тут не так... Извини, конечно, но почему - ты?
- Ты не поверишь, Танька, он меня... говорит - любит... И хочет на мне жениться! - Манька подняла на меня сияющие глаза. - Он меня кормит, подарки дарит! Да, представляешь, бачок в сортире заменил!
Да, это уже серьезно. В наше время такую редкость надо хватать. Даже если потом во всем этом вскроется какой-нибудь изъян или жульничество, все равно - воспоминаний на всю жизнь хватит.
Когда кончился коньяк и огурцы, мы решили выходить замуж. Вернее, выходила Манька, а я за нее переживала. Хотя у меня в то время и своих переживаний хватало. Но мои переживания были совсем другого свойства.
Кое-как дотянув до конца учебного года, я решила сменить амплуа. Отпускать из ПТУ меня не хотели, директриса ворчала, что уж от кого - от кого, а от меня такого предательства не ожидала. Пришлось пообещать, что в случае чего осенью вернусь в училище. Мобилизовав сбережения, поступила на курсы делопроизводства и английского языка, имея в виду дальнейшую работу в каком-нибудь процветающем совместном предприятии. По вечерам зубрила английские глаголы и репетировала перед зеркалом походку от бедра.
Приобретя кучу самых разнообразных знаний и умений, я была готова к трудовым подвигам за достойное вознаграждение. Однако работодатели отнюдь не спешили заполучить меня в свои сотрудники. Я звонила по объявлениям, ходила на собеседования, заполняла анкеты, но дальше этого дело не шло. Наконец, благодаря маминой знакомой, время от времени интересовавшейся по телефону, как у меня дела, мне удалось устроиться младшим менеджером в фирму с длинным и труднопроизносимым названием, занимавшуюся производством евроремонта и строительством коттеджей для новых русских. Меня приняли на службу с двухмесячным испытательным сроком, и, как я потом поняла, не случайно. На дворе было лето, почти все старослужащие сотрудники отправились в отпуска, а я и еще несколько таких же новичков мотались по Москве - демонстрировали образцы, проводили рекламные компании, оформляли заказы. Домой я приползала чуть живая с одним желанием - принять душ, напиться чаю и рухнуть в постель.
Изредка звонила Манька, докладывала о своих делах. Издательство потихоньку набирало обороты, равно как и Манькина семейная жизнь. Официально оформлять свои отношения было им недосуг, к тому же оказалось, что Боб еще не разведен со своей прежней супругой, которая по контракту работала где-то за океаном, но Боб поселился у Маньки и в свободное время совершенно добровольно обустраивал ее довольно запущенное жилище. Манька всякий раз взахлеб рассказывала о его подвигах на бытовом фронте и требовала, чтобы я немедленно явилась лично познакомиться с Бобом и его достижениями. Но я всякий раз находила повод уклониться от визита. Чем больше Манька превозносила достоинства героя своего служебного романа, тем труднее было в них поверить. Мне казалось, что Манька впала в совершенно естественный для влюбленной дамы самообман. Удивляло только, как долго она в нем пребывала. Да, признаюсь, - я ревновала и злилась! Разумеется, я желала Мане всяческого счастья, но нам ведь и без Боба было неплохо! Уж во всяком случае, мне...
Осенью вернувшееся с заграничного курорта руководство фирмы, на процветание которой я потратила два месяца своей драгоценной жизни, объявило о предстоящей реорганизации и сокращении штатов. Мой испытательный срок истекал со дня на день, поэтому от моих услуг загорелый и довольный жизнью работодатель отказался в первую очередь. В конвертике мне вручили сумму, значительно меньшую той, на которую я рассчитывала, и проводили широкими сочувственными улыбками.
Было от чего впасть в депрессию! Я лежала на диване и пыталась собраться с мыслями. Можно было, конечно, вернуться в училище. Или попытаться пристроиться хоть кем-нибудь в "Подмосковные просторы". Но для этого надо было встать с дивана, куда-то идти, что-то говорить, объяснять, просить, а у меня даже не было сил позвонить Маньке. В общем, оставалось надеяться на чудо. И оно произошло: Манька позвонила мне сама, сразу все поняла и сказала: "Жди...". Чего и как долго надо было ждать, я не знала, но на всякий случай устроилась на диване поудобнее. Часа через полтора, когда утомленная ожиданием и бесплодными поисками смысла жизни я задремала, раздался звонок в дверь. На пороге стояла Манька. Она звонко чмокнула меня в нос и посторонилась, пропуская в квартиру какого-то широкоплечего субъекта, обвешанного сумками, которого я сразу не разглядела в полумраке лестничной площадки. Мое секундное замешательство сменилось уверенностью, что передо мною Боб. Войдя и аккуратно поставив сумки на табуретку, субъект оглядел меня, прищурившись, и произнес ласково:
- А я вас, Таня, именно такой и представлял... Мне Муся о вас все уши прожужжала. Наконец-то познакомились.
Я влюбилась в Боба с первого взгляда. Хотя, действительно, и плешь, и ростом не вышел, но ведь амурам и купидонам на это наплевать. Угадывались в нем дефицитные по нынешним временам основательность и надежность. В общем, судя по всему, Мане удалось поймать если не золотую рыбку, то весьма редкую и ценную рыбу, вроде осетра. Откуда-то издалека, из кухни, доносился ее голос: "Сосед еще не вернулся с фазенды? Отлично! Мы будем тебя лечить. Борис, давай сумки.... Татьяна, ты пока расслабься, полежи, мы сейчас..." - а я, впав в прострацию, так и стояла столбом в темной прихожей. Боб, приняв мое полуобморочное состояние влюбленности за крайнюю степень нервного и физического истощения, заявил, засучивая рукава:
- Знаете, девочки, идите-ка вы в комнату, поболтайте пока, я сам управлюсь.
Пока Боб на кухне гремел посудой, я в подробностях живописала подруге свои злоключения. Манька, дымя сигаретой, сочувственно вздыхала и крыла на чем свет стоит отечественный бизнес:
- Танька, считай, что легко отделалась! Могли и подставить. Ты не представляешь, каковы нравы не нашем диком рынке! Сплошное жулье - что партнеры, что клиенты. Если бы не Боб, не знаю, где бы я была - в Кащенко или в Бутырке!
Из кухни просачивались головокружительные запахи, и я вспомнила, что с утра ничего не ела. А Манька уже тащила из кухни разнообразные вкусности. Не прошло и получаса, как мир вокруг заиграл яркими красками. Возможно, это подействовал ликер из экзотических фруктов, а может, Боб, трогательно хлопотавший вокруг меня. Главное, жизнь уже не казалась злой мачехой, пытающейся загнать меня в могилу. А потом Манька торжественно объявила, что с завтрашнего дня я работаю редактором в издательстве "Мистраль", и это уже решено окончательно, возражения не принимаются, а чтобы не мотаться через весь город в арендуемую контору, где и без меня тесно, работать я буду на дому, так сказать, без отрыва от дивана, для чего мне привезут компьютер - хоть и слабенький, но вполне годящийся для работы с текстом.
Несколько секунд я сидела с приоткрывшимся от удивления ртом, а затем бросилась обнимать своих благодетелей.
Честно говоря, о своем новом амплуа я имела довольно смутное представление. В первом приближении, редактор - это тот, который знает, как надо писать, но почему-то сам писать не может, а потому учит тех, которые могут, но не знают как. Ну вроде тренера по плаванию, который с бортика бассейна подопечных дрессирует, а сам в воду не лезет по причине стойкой водобоязни. Что ж, книжек за свою жизнь я прочитала немало, русского языка не боялась, с логикой и стилистикой тоже вроде все было в порядке. К тому же имелся хоть и крохотный, но журналистский опыт. Страшило только предстоящее общение с авторами. Манька посоветовала поучиться у Ивана Селиверстовича, старичка-редактора, которого Боб непонятно какими посулами залучил в "Мистраль". Было тому уже глубоко за семьдесят, в свое время успел он поработать и в "Гудке", и в "Молодой гвардии", но более всего любил вспоминать о встречах с Маяковским в РОСТА. Может, и врал, но врал складно. Поскольку к воспоминаниям Селиверстыча я отнеслась с почтительным интересом, старик проникся ко мне определенной симпатией и дозволил присутствовать на его встречах с авторами. Пройдя таким образом ускоренный курс молодого бойца, я приступила к работе.
С энтузиазмом неофита я бралась за самые гиблые рукописи, которые с негодованием отверг бы любой уважающий себя редактор. Некоторые прагматичные авторы, узнав, что им надлежит основательно доработать рукопись, сразу предлагали деньги за то, что я самостоятельно доведу их труд до нужной кондиции. Суммы вознаграждения бывали до смешного малыми, но я соглашалась, не торгуясь. Обкладывалась справочниками, посещала читальные залы, консультировалась у специалистов. Самое забавное, что, изрядно потрудившись и представив автору готовый оригинал, я нередко получала рекомендации еще над ним поработать: уточнить, углубить, подобрать соответствующие иллюстрации или привести подходящие примеры...
Но самыми непредсказуемыми авторами были графоманы преклонного возраста, которые писали бесконечные мемуары под названиями типа "Вехи жизни". Хорошо, если писали, а то притаскивали мне несколько толстенных папок с домашним архивом и ничтоже сумняшеся просили изучить и отобрать для публикации самое интересное - на мой профессиональный взгляд. Когда я отказывалась от такой чести, они искренне удивлялись и огорчались, обещали упомянуть мою скромную персону в воспоминаниях, дарили прогорклые духи "Красная Москва", банки засахаренного варенья или бутыли домашнего вина. К тому же ветераны с первой встречи начинали звать меня Танечкой, настойчиво приглашали в гости и стремились облобызать при встрече, что несколько утомляло и мешало выполнению профессионального долга.
Несмотря на то, что я была теперь полноправным сотрудником "Мистраля", с Манькой мы виделись в основном на бегу и мимоходом. Приезжая в издательство, я обычно попадала в разгар очередного аврала или форс-мажора. Как-то, еще с лестницы услышав шум и гвалт, я застала возле Маниного кабинета разгневанную заказчицу, которая, потрясая свеженькой брошюрой, вопила, что под цветом хаки она подразумевала не "эту ужасную бурду", а нечто изысканное и благородное. Маня, поддерживаемая коллективом, с достоинством парировала, что это и есть самое настоящее благородное "хаки", а не оливковый, не фисташковый, не табачный и уж конечно не "бурда" - просто даже обидно такое слышать! С тех пор издательский и типографский брак в "Мистрале" стал именоваться "хаки".
Старое оборудование частенько подводило, на новое не было денег, но Маня и Боб считали, что любой заказчик должен быть обласкан и удовлетворен по полной программе, чего бы нам это ни стоило. А потому в ход шли самые фантастические ухищрения. Когда по непонятной причине с обложек страшно дорогих каталогов промышленной выставки вдруг стала слезать краска и над "Мистралем" нависла угроза финансового кризиса, кому-то из сотрудников в голову пришла счастливая мысль воспользоваться для закрепления краски лаком для волос. В соседний универмаг был послан гонец за французским лаком ультрасильной фиксации, и всю ночь мы обрабатывали аэрозолем разложенные на полу каталоги, задыхаясь от приторного парфюмерного запаха. Явившийся наутро заказчик был приятно удивлен благоуханием, исходившим от изображений прокатных станов, и выдал нам кучу пригласительных билетов на открытие выставки, от посещения которой мы, правда, сочли за благо воздержаться....
Другой раз перед самой сдачей заказа - сборника стихов - юный издательский курьер, взявший полистать книжечку от нечего делать, обнаружил, что на титульном листе значатся "Хмельные сумерки", а не обложке - "Хмельные семерки". Оба названия имели право на существование, поскольку автор был авангардист и оригинал и, мучимый вдохновением, в процессе работы над сборником неоднократно что-то дописывал, правил, добавлял и выкидывал. Однако было весьма сомнительно, чтобы он сам дал своему произведению двойное название. Налицо было явное "хаки", весть о котором моментально облетела всех сотрудников, и народ стал подтягиваться к Маниному кабинету со своими соображениями. Мнения разделились: женская часть коллектива настаивала на романтических сумерках, а мужская - на трех семерках, поскольку без портвейна либо чего покрепче ни один поэт ни в жисть ничего не сочинит. Юному курьеру не нравились оба варианта, и он предлагал свои: хмельные сурки, стрелки, смертники, самураи... Меня посадили читать весь сборник насквозь, дабы найти хоть какие намеки на истину. Были обнаружены "грозные сумерки", "помрачение рассудка", "любовный сумрак", а семерки отсутствовали напрочь, если не считать выражения "неделя за неделей". Таким образом, нетрезвые семерки, к огорчению мужчин, были отвергнуты, оставалось только избавиться от них на обложке. Тут за дело взялся типографский умелец дядя Леша. Поколдовав с полчаса в своем закутке со штампами, он предъявил книжку, у которой на обложке вместо скандальных хмельных семерок было аккуратное окошечко, а в нем можно было увидеть название, напечатанное на титульном листе... Автор был в восторге от такого продвинутого дизайна и обещал завалить нас заказами...
Постепенно я набралась опыта, перестала бояться авторов, и с некоторыми из них у меня сложились вполне приятельские отношения. И была надежда, что рано или поздно устроится и моя личная жизнь, и какой-нибудь достойный молодой человек займет заслуженное место в моем сердце, где временно обретался Боб. В общем, оставалось утешать себя маминой присказкой: "Не грусти, Таня, ты растешь - и счастье твое растет"...
Кажется, это был четверг. Да-да, четверг, я еще подумала, услышав утром шум дождя и выглянув в окно: "После дождичка в четверг...". Никаких особых планов у меня не было, срочной работы тоже, поэтому я решила посвятить этот день себе, любимой.
Не успела я намазать лицо белой глиной, как зазвонил телефон. В трубке раздался бодрый Манькин голос. В ответ я смогла промычать что-то нечленораздельное.
- Чего мычишь? Не проснулась еще?
- Лицо в глине, - пробормотала я.
- Упала, что ль, с утра пораньше? Прям мордой в грязь?
- Сама упала! - Я попыталась улыбнуться, но не получилось. - Косметика. Маска.
- А-а-а! Вовремя! Завтра к четырем в "Мистраль". Презентация.
- То есть?
- Ну, авторов собираем. Начинаем новую серию, рабочее название - "Удивительное - рядом". Боб решил брать потенциальных авторов тепленькими, за обильным столом. Ну, сразу показать, какие мы замечательные.
- А я - что?
- Ты - наш любимый редактор. Все ясно? Форма одежды - парадная. Не опаздывай. Чао!
Из-за глиняного лица у меня осталась куча незаданных вопросов, но главное было ясно - завтра в четыре.
Первое, о чем я подумала - покажите мне женщину, которая подумала бы о другом, - караул, мне нечего надеть! Я быстренько соскребла с лица глину и распахнула шкаф... Перед моим мысленным взором предстал залитый светом зал, толпа нарядных гостей, стол, ломящийся от яств, во главе стола - Боб, по одну руку - Манька, по другую - я. Боб представлялся явственно, Манька тоже, а вот я... Ни один из имеющихся у меня туалетов не вписывался в радужную картину завтрашнего торжества. Господи, была бы жива моя мама - я была бы королевой бала... Похоже, без посещения магазина не обойтись.
Должна признаться, что ходить по магазинам я не люблю. Меня смущает несоответствие качества товаров их цене. Такое впечатление, что меня откровенно дурят. Какой-нибудь розовый мешок с тесемочками, но с "лейблом" и разноцветными бирками стоит столько, сколько мне не заработать и за полгода. Про вещевые рынки я вообще молчу. За все время их существования я была там всего несколько раз, но неизменно возвращалась с какой-нибудь бессмысленной покупкой. Похоже, продавцы за версту чуют, что я помогу им избавиться от неликвидов. Кроме того, все, что можно купить на рынке, уже висит в шкафу каждой третьей женщины, а каждая вторая собирается купить это с ближайшей получки. Нет, нет и нет! Никаких рынков!
Тут я вспомнила, что в ближайшем универмаге частенько устраивают распродажи, где - по слухам - можно одеться вполне прилично по сносной цене. Проблема одна - нет денег.
Денег нет... Следовало бы заказать в ритуальной фирме - золотом по черному мрамору - ДЕНЕГ НЕТ. Нет более вечных слов. Что там "любовь", "жизнь", "смерть" - все это преходяще, а вот "денег нет" - вечно, как Вселенная.
Да, денег нет. Но есть заначка. И как у всякого уважающего себя соотечественника - в долларах. И не в банке, а в банке. Жестяной. С одной стороны - всегда под рукой, с другой - тратить жалко и хлопотно. Конечно, можно было бы подождать, когда наступит черный день, но я решила: гулять так гулять, может, это первая и последняя презентация в моей жизни. И в черный день хоть будет что вспомнить.
Не мешкая, я выгребла из банки свои сбережения и отправилась в универмаг, где действительно была очередная распродажа. Я прошлась вдоль длинного ряда вешалок и сразу увидела - вот оно! Жемчужно-серое, струящееся, с большим декольте и драпировкой на груди. Не платье - мечта! Пока я в легком столбняке любовалась платьем, ко мне незаметно подкралась продавщица и решительно заявила:
- Как раз ваш размер! И очень пойдет к вашим глазам.
Я сразу вернулась с небес на землю - действительно, а размер? А цена? И почему оно вообще здесь висит? Что, все дамы от 18 до 50 ослепли, и никто не увидел эту сказку, это сокровище?
- Скажите, а оно у вас что, одно такое?
- Было несколько, все раскупили. Да и это вчера выписали, просили оставить - у покупательницы денег не было... Мы его только что с контроля в зал вернули... У вас что, та же проблема?
Что-то в ее тоне меня насторожило. И вообще - противная девица, чего она ко мне пристала?
Зайдя в примерочную, я первым делом изучила ценник. Все оказалось не так страшно. Заначка, конечно, сильно пострадает, но не потеряет права называться заначкой. Кроме того, на следующей неделе Манька обещала, наконец, оплатить давным-давно сданную работу.
На мне платье смотрелось еще лучше, чем на вешалке. Я решила не искушать судьбу: дают - бери!
Вечером я долго изучала свое отражение в зеркале и решила, что посещения парикмахерской не избежать. Вообще-то на свои волосы я обращаю мало внимания: они у меня достаточно густые, хотя и несколько мышиного цвета. Но мой новый облик явно требовал завершающего аккорда.
Спать я легла в полной боевой готовности. На глазах - пакетики чая "Брук-Бонд", под глазами ломтики сырой картошки, лицо покрыто тонким слоем меда, а руки в хлопчатобумажных рабочих перчатках с пупырышками намазаны касторовым маслом. В такие моменты я думаю, хорошо, что я не замужем! Иначе черта-с-два вела бы я правильный образ жизни!
На следующий день, возвращаясь их парикмахерской, я как всегда остановилась у книжного лотка и увидела брошюру "Тонкости этикета" из серии "Девочки, книга для вас". Быстренько просмотрев ее по диагонали, я поняла, что это именно то, что мне нужно. Я ведь до сих пор не была ни на одном светском приеме, пати, суаре, фуршете или как это еще можно назвать, а посему несколько опасалась за свои манеры. Значит - нужно их приобрести или подправить, отточить, подлакировать...
Дома, поставив вариться пельмени, я уселась на кухне перед раскрытым окном и стала изучать тонкости этикета.
Нож надо держать в правой руке, а вилку - в левой. Ну, это я, положим, знаю. Нельзя тянуться через стол за приглянувшимся куском, а нужно ждать, когда сосед слева передаст тебе блюдо, только тогда можно деликатно взять один (1) кусочек. Господи, а если сосед тебе ничего не передаст или если передаст совсем не то, что хочется? А если передаст сосед справа - взять или отказаться? А если понравилось и хочется еще? Пинать ногой соседа? А если не так поймет?
Салфетка кладется на колени, разворачивается полностью за завтраком и до половины - за обедом. А за ужином? Что делать с проклятой салфеткой за ужином? И что - за завтраком люди роняют себе на колени больше жирных кусков, чем за обедом? Не потому ли, что с утра едят скользкую овсянку, а сэндвичи падают маслом вниз?
Если вы не хотите пить вино, нужно, когда за спиной стоит официант (лакей, прислуга), постучать пальцем по краю бокала. Забавно, мне всегда казалось, что это требование налить или добавить. Вот что значит отсутствие светского опыта!
Ну, что ж, от теории перейдем к практике. Чтобы не тратить время на поиски салфетки, постелила на колени носовой платок. При попытке отрезать у пельменя кусочек, тот, как камень из пращи, вылетел в окно и чуть не сшиб сидящего на карнизе воробья. Второй пельмень постигла сходная участь, правда, шкурка осталась на тарелке, улетела только мясная начинка. Воробей, видимо, поделился информацией с товарищами, так как под окном слышался уже многоголосый щебет. Я изящно доела то, что осталось, промокнула губы платком и, небрежно сложив, оставила у тарелки. Вилку и нож я положила крест-накрест. Однако, опомнившись, уложила их так, чтобы ручки были направлены "на пять часов".
Так, с едой разобрались. А что с питьем? Не знаю, что уж там пьют на презентациях, но особо налегать на спиртное я не собираюсь. Алкоголь на меня действует непредсказуемо. Ну, если только совсем чуть-чуть чего-нибудь вкусненького. Буду постукивать по краю бокала, чтобы не наливали. А если чай или кофе? Помнится, напившись чаю, нужно перевернуть чашку, а на донышко положить огрызок сахару. Но как-то это не тянет на высший свет. Ничего, на месте определимся.
Однако, пора... Повертевшись напоследок перед зеркалом в прихожей, я пожалела, что не прикупила по случаю хотя бы какого-нибудь микроскопического флакона модных духов. Что ж, говорят, что "Клима" со временем обретают усиленную стойкость и прелестный аромат. А прикиньте, какой аромат у моих духов, если мне их подарили на окончание института!
Выплыв из подъезда, я окинула двор горделивым взором и направилась к метро. Однако уже шагов через двадцать почувствовала, что с моим платьем происходит что-то странное: юбка медленно, но упорно уползала вправо, увлекая за собой драпированный лиф, при этом бретелька соскальзывала с плеча, придавая моему туалету незапланированную экстравагантность. Двигаясь по инерции и пытаясь сохранять уверенный и независимый вид, я соображала, что делать. Вернуться - так все равно переодеться не во что, а платье, возможно, одумается и будет вести себя прилично. Если будут танцы - а бывают ли танцы на презентациях? - придется отказать себе в этом удовольствии. Буду сидеть с видом загадочным и томным: "Благодарю, но сегодня я не танцую..." Нет, это ассоциируется с критическими днями... "Я сегодня не расположена танцевать..." М-да... Ладно, найду кого-нибудь для светской беседы - пожилую даму, старичка - ну и скоротаем вечерок... Книга для девочек рекомендует беседовать о спорте, моде и погоде. Посмотрим, на что клюнут старички... Чертово платье! То-то оно меня дожидалось - неликвид проклятый! Ничего, завтра же пойду в универмаг и устрою скандал! Я улыбнулась - говорят, чтобы поднять настроение, надо улыбаться, даже если и не хочется.
Пока я размышляла, платье совсем распоясалось, так что мне пришлось зайти в телефонную будку, чтобы вернуть его в исходное положение. Я решила отказаться от поездки в метро и добираться на автобусе с пересадкой - хотя и дольше, зато телодвижений меньше ...
Манька встретила меня воплем "Какие люди!", совершенно не подходящим к ее изысканному туалету - черному брючному костюму из переливающегося шелка. Окинув меня придирчивым взором, она заявила:
- Молодец! Прикид что надо. А прибеднялась... А чего так поздно, я думала придешь - поможешь.
- Шею мыла...
- Нет, правда, чего у тебя лицо такое перекошенное? Зубы болят?
- У меня не лицо, у меня прикид перекошенный...
Я втянула Маньку в туалетную комнату.
- Нет, ты только посмотри! Я уж хотела с полпути вернуться... Где юбка? А грудь? Где одна, а где другая?
Манька прыснула:
- Одна справа, другая слева - все как у людей... А ты хотела?
- Тебе смешно... А у меня вся левая половина вправо уезжает, подол вздергивается, бретелька сползает.
- Погоди, не суетись, давай вот здесь булавкой приколем к трусам. А бретельку можно к лифчику пристегнуть.
- Где ты лифчик видишь? С таким декольте, да в лифчике... Ладно, пришпиливай к трусам... За столом, надеюсь, незаметно будет. А ты, если что не так, - дай сигнал.
Мы вышли из туалета, и тут же не нас налетел запыхавшийся Боб.
- Девочки, ну где же вы? Уже почти все в сборе. Пора начинать. Татьяна! - он отступил на шаг и закатил глаза. - Ты неотразима! Впрочем, время!
Он подхватил меня под локоть и увлек за собой.
- Мария объяснила тебе рекогносцировку? Дурацкая ситуация. На столе возле каждого прибора именные карточки - шедевр дизайна и полиграфии - всю ночь корпели - но эти... м-м-м... всё, конечно, перепутали и расселись абы как... И представь себе, мадам Софи тут же присоседилась к академику Леонтьеву. А он ее на дух не выносит, за глаза называет аферисткой и чернокнижницей. Теперь она наверняка втянет его в дискуссию, а там до скандала недалеко. А нам это совершенно ни к чему. Они нам оба нужны...
Мы устремились к бывшей ленинской комнате, где когда-то проходили закрытые партсобрания, чествовали ударников коммунистического труда и праздновали 23-е февраля и 8-е марта. Кстати, интересно, почему все советские праздники какие-то нумерованные? Не говорят же - 31 декабря или 7 января? А Пасха вообще мобильна, если выражаться по-новому... Теперь в ленинской комнате за длинным столом, повидавшим немало торжественных заседаний, обычно трудились наши брошюровщицы.
Боб тем временем продолжал:
- В общем, план такой. Ты садишься рядом с Софьей и отвлекаешь ее от академика. Она баба вздорная, но я уверен, ты сумеешь ей понравиться... Танюша, ты умница, я на тебя рассчитываю... Софья -- дама в черном, упитанная такая. Ее ни с кем не спутаешь.
Так, с грустью поняла я, значит, мне тут предназначена роль майонеза, сглаживающего остроту ингредиентов, роль ватина между шелком и мехом, роль буфера меж академиком и мадам,... А сама по себе на этом торжестве я никому не интересна. И не сидеть мне рядом с Бобом, ни ошую, ни одесную, а ублажать какую-то мадам и отпугивать академика. Дружба дружбой, а бизнес бизнесом...
Я вздохнула и сказала:
- Ну конечно, Борис, сделаю в лучшем виде!
Боб распахнул дверь, пропустил меня и ринулся во главу стола под приветственные возгласы собравшихся гостей. Пока всеобщее внимание было приковано к Бобу, я оглядела присутствующих. Вычислить мадам оказалось несложно. Она сидела спиной ко мне - черная и огромная, а справа от нее скучал незанятый стул.
Стараясь не привлекать к себе внимания окружающих, увлеченных наполнением своих тарелок и рюмок, я принялась протискиваться на свободное место, но совершить это незаметно для соседки мне не удалось. Дама развернулась всем корпусом, так что стул под ней жалобно взвизгнул, и воззрилась на меня с недоумением. Мой взгляд упал на табличку возле тарелки, на которой готической вязью значилось "Кассиан Надвратный, маг I категории". Я изобразила на лице самую любезную улыбку и забормотала:
- Нет-нет, я - не Кассиан Отвратный, но мне Борис Вениаминович указал это место... Я редактор, меня Татьяна зовут. Я давно мечтала с вами познакомиться, когда еще такая удача выпадет... Вы не возражаете, Софья... Извините, не знаю вашего отчества...
Дама несколько секунд изучала меня, наконец выражение лица ее смягчилось:
- Ну-ну, милочка, к чему эти китайские церемонии, зовите меня просто мадам Софи. Вы у Бориса служите? Мило, мило...
От дамы убойно пахло "Клима". В ее присутствии я могла бы не только не тратить последних драгоценных капель своих духов, но и как минимум полгода не мыться. Унизанные перстнями пальцы с длинными накладными ногтями выглядели устрашающе, расплывшееся тело с трудом умещалось на стуле. Приглядевшись, я поняла, что дама довольно молода, просто, очевидно, страдает ожирением. Неужели это и есть мадам Софи, исцеляющая от тысячи и одной болезни? Поистине, сапожник без сапог...
В это время шум за столом немного стих, и я услышала голос Боба: "Дамы и господа, я счастлив видеть вас сегодня за этим столом в столь знаменательный для нас день. Ровно год, два месяца и шесть дней назад начало свою деятельность наше издательство "Мистраль" и за это время кое-чего нам удалось добиться..." Пока все присутствующие внимали довольно ловко составленной речи, в которой Боб ухитрился лестно отозваться о каждом из присутствующих, я огляделась. Публика была довольно пестрая: напротив меня сидел некто в оранжевом балахоне с драконами, обритый наголо. Рядом с ним - девица в сиреневой замше. Дальше - пара новых русских - то ли банкиров, то ли мафиози. Старушка в пожелтевших от времени кружевах. Мужичок в косоворотке, стриженный в скобку. Сухопарая дама, похожая на партийного работника застойного периода. Толстушка в сарафане а-ля рюсс. Из знакомых - только Боб, Манька и Иван Селиверстович. Тех, кто сидел по мою сторону стола, разглядеть не было возможности.
Вдруг над моим плечом раздался приятный баритон:
- Простите, разрешите представиться - Петр Реутов. Вы позволите за Вами поухаживать?
Чуть не выронив от неожиданности вилку, я обернулась. Моим соседом справа оказался мужчина неопределенного возраста, из тех, кого до глубокой старости называют "молодой человек".
- Да, да, благодарю, конечно... - я судорожно пыталась вспомнить правила хорошего тона. - Татьяна, редактор, замечательно, очень рада...
В этот момент Боб артистично закруглил свою речь, призвав всех к плодотворному сотрудничеству, чем вызвал одобрительные возгласы и нестройные аплодисменты. Все схватили свои рюмки, кто-то встал, кто-то пил сидя, кто-то пытался чокнуться с визави... Я обнаружила перед собой полный фужер шампанского и тарелку с горкой деликатесов. Решив, что шампанское не помешает выполнению моего ответственного задания, а только придаст мне необходимой бойкости, я быстренько осушила фужер, забыв о всяких тонкостях этикета.
Пока я пила и закусывала, мадам успела-таки сцепиться с академиком. Послышался ее свистящий шепот:
- Очнитесь, милейший, на дворе конец двадцатого века, и вы со своим замшелым славянофильством просто смешны! Так и собираетесь до смерти хлебать лаптем щи и разглагольствовать о русской уникальности?!
Мадам сделала паузу, чтобы отправить в рот кусок мяса, и я поняла, что пора действовать.
- Мадам Софи, а вы всех присутствующих знаете? Я так кроме Маньки и Бо... Ой, кроме Марии и Бориса Вениаминовича - никого...
Мадам сняла ногтем крошку с ярко накрашенных губ.
- А вы, милочка, давно в "Мистрале"?
- Почти год. Но Марию я всю жизнь знаю, мы с ней подруги, с детства.
- Да, милая пара... Борис Вениаминович, с его энергией, я думаю, многого добьется. Хотелось бы только, чтобы они были более разборчивы в выборе авторов. - Мадам выразительно шевельнула бровью. - Я-то им искренне желаю всяческих благ, а за других не поручусь. Чужая душа...
Мадам обвела присутствующих долгим взглядом, потом кивнула на табличку:
- Вот вы, милочка, оговорились, но очень, очень символично. Кассиан этот и впрямь крайне неприятный субъект. И хорошо, что не явился. Все на луну молится, грезит каким-то "часом величия". В его секте, говорят, практикуют человеческие жертвоприношения. Представляете? Уверена, он плохо кончит...
В это время держал речь банкир (мафиози?), что-то о благотворительности, инвестициях и проч. Он призвал присутствующих выпить за процветание издательства, и я, вспомнив суровые правила этикета, забарабанила по краю фужера, не выпуская мадам из поля зрения. Поскольку сидящий слева академик явно не собирался за ней ухаживать, я предложила свои услуги:
- Мадам Софи, давайте я вам налью чего-нибудь... Вы чего хотите? Может, из той пузатенькой? Или из длинной? Это ничего, что я справа? А что вам положить?
В хлопотах о мадам я совсем забыла о себе и своем соседе. К моему ужасу, он превратно истолковал мои манипуляции, в результате чего стоящий передо мной фужер оказался полон до краев. Даже какое-то поверхностное натяжение жидкости наблюдалось. Видимо, Петр не читал книгу для девочек, а в книгах для мальчиков о таких глупостях не пишут. Мальчикам что - наливай да пей.
Опасаясь, что густая темно-красная жидкость прольется на скатерть, я нагнулась и отхлебнула немного. Оказалось вкусно, отдавало миндалем и черносливом. Решив, что такая вкусная штука вряд ли может представлять опасность для моей девичьей чести, отпила еще. Краем глаза заметила, что сосед наблюдает за мной с нескрываемым интересом. Ну и пусть! Главное - выполнить задание Боба.
Мадам Софи благосклонно принимала мою заботу, между поглощением деликатесов она сплетничала о присутствующих. Так я узнала, что старушка в кружевах - известная спиритка Агнесса, еще до войны отсидевшая десять лет за пристрастие к оккультизму. Бритый дракононосец - бывший ветеринарный врач из Киргизии, теперь тибетский лама, пользующий страждущих иглоукалыванием и распеванием мантр. Толстушка в сарафане - Варвара, известная исполнительница духовных песен собственного сочинения. Сухопарая дама - основательница отечественного направления в дианетике. А плюгавый старичок, появившийся позже всех, - обладатель феноменальной энергетики, запросто пробивает поле, деформирует чакры. Я не понимала и половины из того, что говорила мадам Софи, но все это меня страшно забавляло. Вот уж, действительно, удивительное - рядом. Никогда не думала, что попаду в такую компанию! Я преисполнилась благодарности Маньке и Бобу, взор туманили слезы восторга и умиления. А Софья ласково шептала:
- Деточка, вы прелесть! Будут проблемы - приходите в мой центр. Я помогу вам со скидкой - пять, нет, десять процентов!
Когда отяжелевшие от возлияний и обильной трапезы гости стали по одному выходить из-за стола - размяться, облегчиться или покурить - я заметила Наталью, главного бухгалтера "Мистраля". Немолодая, но крайне энергичная особа, она, как и многие представители ее профессии, работала в нескольких фирмах одновременно и в "Мистрале" появлялась нечасто. Я ее, честно говоря, несколько побаивалась, потому что, выдавая мне мое скромное вознаграждение, она всегда тяжело вздыхала и, строго глядя на меня поверх очков, говорила что-то о налогах, фондах, кредитах и процентах и что если так пойдет и дальше, то наше издательство непременно будет съедено конкурентами. Абсолютно ничего не понимая ни в налогах, ни в фондах, я, тем не менее, почему-то чувствовала себя неловко и старалась побыстрее уйти, пряча поглубже в сумочку свои честно заработанные деньги. Так вот, заметив бухгалтершу и не испытав при этом привычной робости, я решила тут же выяснить свои финансовые перспективы. Ответ Натальи был похож на приговор:
- Татьяна Ивановна, о чем вы? Представляете, во что обошлось фирме это пиршество? Придется затянуть пояса. А впрочем, учитывая ваши особые отношения... обращайтесь к Борису Вениаминовичу...
Я почувствовала, что краснею под ее пристальным и, как мне показалось, насмешливым взглядом. И чего я к ней сунулась? Надо было Маньку спросить... Вечно я все делаю невпопад...
Дальнейшее помню смутно. Мелькание лиц, обрывки фраз... Иван Селиверстович беседовал с Агнессой о Маяковском. Сухопарая дама обсуждала с академиком особенности отечественного менталитета. Ветеринарный лама раздавал присутствующим визитки. Варвара под гитару исполняла что-то душещипательное... В углу за журнальным столиком курили и пили кофе. Мадам Софи гадала мне на кофейной гуще: "Вам, милочка, предстоит дальняя и опасная дорога. Несколько мужчин будут претендовать на ваше сердце, возможен сумасшедший роман, но все это кончится ничем, все это пустое...". "Да, - думала я, - все это пустое, и никому не нужно мое одинокое сердце...". Стало жаль себя, хотелось любви и страсти, как в глупых дамских романах... Я выловила в толпе Маньку и зашептала ей на ухо: "Манюня, Софья говорит, чтобы вы остерегались. Тут кто-то запросто может перебить все чарки!" Манька погрозила мне пальцем и расхохоталась, мне тоже стало весело. Помню - плясала цыганочку "с выходом", трясла обнаженным плечом. Мужичок в косоворотке аккомпанировал на гитаре, крякая и притоптывая сапогом. Последнее, что помню, - пела: "Я гимназистка второго класса - пью самогонку заместо кваса...". Округлившиеся глаза Маньки и перекошенное лицо Боба.
Кто-то вел меня к выходу: "Танечка, вам плохо?" - "Нет, мне не плохо, мне отвратительно..." Проклятая булавка расстегнулась и колола бок. Неверной рукой я пыталась засовывать обратно в декольте вываливающуюся половину бюста. Дальше - темнота...
А поутру, как сказал классик, они проснулись...
Вам не понять весь ужас моего пробуждения. Вы ведь меня мало знаете и можете подумать бог весть что. А со мной нечто подобное первый и, как я надеялась, последний раз случилось на вечеринке по поводу окончания института. До сих пор стыдно. И вот - опять отличилась! Бедная моя мама, небось, в гробу перевернулась...
В памяти всплывали какие-то смутные обрывки вчерашнего вечера - колдуны, академики, драконы, кружева... мои разудалые песни... И самое яркое и нестерпимое - лицо Боба с выражением глубокого недоумения. О, господи!
С трудом оторвав голову от подушки, я огляделась. За окном сияло солнце, попискивали птички, а в комнате царил хаос. Содержимое сумочки рассыпано по ковру, на подоле платья, распластавшегося возле дивана, просматривался явный след обуви. Представив, что гости, пораженные моим пением, пинали меня ногой в зад, я зажмурилась и нырнула под одеяло. Немного поразмышляв, предположила, что наступила на платье сама, когда ложилась спать. В общем, телефонный звонок прозвучал в тот момент, когда я примеряла свою туфлю к отпечатку. Я вздрогнула и похолодела, представив, что это Боб с требованием сатисфакции за испорченную презентацию. Некоторое время я раздумывала, брать ли трубку, но все-таки решилась...
- Танечка, доброе утро! Как вы себя чувствуете? - спросил меня смутно знакомый голос. - Надеюсь, я не оторвал вас от чего-то важного?
Слава богу, не Боб, но кто?
- Нет, ну что вы..., - проблеяла я. - Котлеты у меня не горят, и вода в ванной через край не переливается. А вы как поживаете?
- А я звоню сказать спасибо за прекрасный вечер. Я очарован! Какая непосредственность, какой темперамент! Вы просто Кармен...
Кармен?! Похоже, это звонит Петр Реутов, невольный свидетель моего вчерашнего позора! Да, да, помню, я выкаблучивала гимназистку второго класса, а он стоял рядом и улыбался... И, кажется, именно он доставил меня вчера домой на такси. А номер телефона где взял?
А Петр продолжал:
- Вы знаете, я ведь и не собирался вчера на это мероприятие - показалось неудобным отказаться... Я человек не светский... И эта странная публика... Но появились вы - как луч света! Я понял - это судьба...
- Спасибо, Петр, за комплименты, - голос у меня стал грудным и томным - самой понравилось. - Не помню, к сожалению, вашего отчества...
- Умоляю, никакого отчества! Оставайтесь такой же простой и милой, как вчера. Я мечтаю встретиться с вами снова. Сегодня такой прекрасный день, осмелюсь пригласить вас за город, на небольшой пикник. Что, если я заеду за вами через час?
Ничего себе! Какой резвый! Куда это он меня везти собирается? Нет бы пригласить в кафе или парк культуры, а то - за город. А если он маньяк? Уж слишком вежливый. Убьет, расчленит и съест! Ладно, если быстро... Что же делать, согласиться или отшить? После всех этих комплиментов хамить неловко, да и потом - дома торчать весь день, отдыхать по хозяйству и вспоминать вчерашний кошмар. Мысли проносились в голове, как хомяки по колесу, а я уже ворковала:
- Вы знаете, я не против. Действительно, грешно в такой денек сидеть дома.
- Отлично! Через час! Мы выезжаем! - Петр поторопился положить трубку, явно опасаясь, что я передумаю.
Я начала носится по дому в поисках подходящей одежды. Джинсы со вчерашнего дня мокнут в тазу - собираясь на презентацию, я их замочила - замочила! оставила мокрое место, променяв на жемчужный неликвид! Пришлось надеть изрядно надоевшее индийское платье - в таких вся Москва ходила пять лет назад. К платью подходил индийский же браслет и несколько перстней с агатами. Сразу же вспомнилась мадам Софи... Кармен так Кармен, гулять так гулять, и пропади все пропадом. Не то всю жизнь так и просидишь в девках, ковыряя сандалиями песочек! Маньяков бояться - в лес не ходить! Однако! А почему он сказал - МЫ выезжаем? Значит, маньяков несколько? Похоже, я влипла!
На всякий случай я вооружилась: взяла перочинный ножик, слегка заржавевший от долгого бездействия, и набор отверток, которые вкладываются в ручку с крышечкой. В наборе - симпатичное такое шильце, его-то я в ручку и вкрутила. Ну и до кучи - баллончик дезодоранта. Во всех детективах героини пользуются именно им, чтобы разогнать банду киллеров. И только когда под окном засигналила машина моего нового поклонника-маньяка, я сообразила, что нормальная женщина на пикник берет не набор отверток, а такую специальную корзинку - видела в дорогом журнале - "корзинка для пикника". И что я за дура! Ну какой идиот на мне женится, когда я вместо домашних котлет молодому человеку шильце приготовила! Я выглянула в окно, чтобы попросить кавалера подождать еще несколько минут, и отвалилась от подоконника в шоке. На заднем сиденье старенького "Москвича" сидела роскошная пышноволосая блондинка!
Каково! Он приехал с бабой! Вот она - советская интеллигенция. То есть - русская. То есть - российская... Тьфу, запуталась! Ну, и как же мне прикажете себя вести? Хотя, возможно, это его сестра. А может, и жена. Бывшая. Как говорится, высокие отношения... А вдруг - наводчица!? То есть не наводчица, а так, для усыпления бдительности жертвы. Ну и пусть! Все равно поеду.
Я высунулась в окно, приветливо помахивая рукой, а сама судорожно заучивала номер машины. Поставил бы Петр машину боком - никуда бы я не поехала. От какой ерунды зависит порой наша жизнь - от того, как ставит машину маньяк-недотепа. Написала Маньке записку - она единственная, у кого есть ключ от моей квартиры: "Манька меня увез с бабой-блондинкой за город Реутов если не вернусь он маньяк-убийца машина синенькая моя 234 Танька". Записку приклеила скотчем к зеркалу, захлопнула дверь и сбежала вниз по ступенькам.
Когда я заглянула в машину, первым моим движением было вернуться домой и переписать записку. Блондинка на заднем сиденье оказалась огромной лохматой собакой. Такие продаются в игрушечных магазинах и стоят ужасно дорого. Когда я совсем уж было поверила, что это подарок любимой девушке, то есть мне, "подарок" приветливо замахал хвостом и автомобиль слегка закачался.
- Танюша! - Петр был сама любезность. Он выскочил из машины и распахнул передо мной дверцу. Такое я видела только в кино. Обычно дверь я пытаюсь открыть сама, она не поддается, я продолжаю нажимать и дергать, кавалер, сидя за рулем, морщится, как от зубной боли, потом перегибается через сиденье и открывает мне дверь. Когда я сажусь, то либо слишком сильно хлопаю дверцей, либо, наоборот, закрываю неплотно. И в том и другом случае заметно, что кавалер с трудом удерживается от нехороших слов. Так что предусмотрительность Петра меня порадовала. Усевшись, я обернулась посмотреть на собачку, и она дружески лизнула меня в нос.
- Вы любите собак? - жизнерадостно спросил Петр, усевшись за руль. Я присмотрелась к нему повнимательнее. Вроде бы нормальный человек. Джинсы, джинсовая рубашка, легкая небритость, серые глаза, к тому же - шатен. Мне нравятся шатены. Брюнеты могут быть опасны, а в блондинах моя мама усматривала склонность к предательству. Исключение делала для мужчин, как она выражалась, "типа Иван-дурак". Именно такого, с курносым носом и широкой доброй физиономией я бы хотела себе в мужья, но что-то не попадается. Вероятно, подобные экземпляры остались только на заповедном русском севере.
- Неужели не любите? - снова вопросил Петр, заводя машину.
- Нет, конечно, - рассеянно отозвалась я, выныривая из глубоких размышлений о блондинах. - Я ведь вас второй раз в жизни вижу!
- Вообще-то я о собаках - озадаченно отозвался мой кавалер, аккуратно лавируя среди помоек, которыми так богат наш маленький двор.
- Собак - люблю. А как ее зовут? Такая хорошая собачка!
- Не говорите так, - вскрикнул Петр. - У нее на эти слова условный рефлекс!
- На какие именно? - простонала я, чувствуя, что на меня наваливается жаркая и лохматая туша. Положив лапы мне на плечи, пес принялся облизывать меня с пылом, достойным Мойдодыра.
- На слова "хорошая собачка"! Ой! - Слава бог у, Петр успел нажать на тормоз. Пес ловко перепрыгнул на переднее сиденье, а именно мне на колени, и, приплясывая и извиваясь, приступил к тщательному вылизыванию любимого хозяина.
- Послушайте, Петр! - растрепанная, истоптанная и облизанная, я вряд ли могла показаться кому-то обольстительной, поэтому уже не сдерживалась. - Какого черта! Стащите с меня этого монстра или я за себя не отвечаю!
С извинениями, кряхтением и пыхтением статус-кво был восстановлен, правда, волосы от собачьих слюней слиплись, а лицо чесалось.
- Что это за животное такое радостное? - с ужасом спросила я у Петра, когда машина наконец тронулась с места.
- Это бобтейл. Ему три года. Зовут Долби. А иногда мы с мамой зовем его "куцехвостик". Это прямой перевод с английского. Знаете, а он вас полюбил. Собака, она сердцем чует.
- Я всегда думала, что куцехвостик - это маленький зайчик. А почему - Долби? Он что, хвостом стучит?
- И это тоже. Ну, долби-звук - это звук вокруг. Он как бы везде. Вот и эта собака всегда и везде. Особенно, когда кто-то ест. И умоляю, как бы он вам ни нравился, никогда не говорите этих слов. Ну, вы меня поняли...
Я поняла. Петр оказался не маньяком. Я даже не знала, радоваться или сожалеть, поскольку как-то уже настроилась. Мы сидели на берегу маленькой речки. Долби носился по кустам, повизгивая от радости. Корзина для пикника, как выяснилось, действительно существует. Там были бутерброды с ветчиной и сыром, помидоры, кока-кола, печенье и еще много всего. Господи, и салфетки! Наверняка мама собирала. "Петенька пригласил девушку на пикник". Это ж надо! Да собственно, почему бы и нет? Я ведь сама такая. Да, я люблю, когда за мной ухаживают, читают стихи, и не люблю, когда мне говорят: "Да ладно, кончай ломаться, выпей и погнали...". Да, увы, приходилось слышать и такое...
- Петр, а вы, собственно, кто? - спросила я, глядя, как ловко он сервирует импровизированный стол.
- Я? Собственно, я историк, но вообще-то круг моих интересов несколько шире...
Шильце не пригодилось. Петя окружил меня трогательной заботой, деликатно интересовался обстоятельствами моей жизни. А когда узнал, что я живу одна и мало с кем общаюсь, кроме Маньки и Боба, показалось, что он готов меня удочерить. Обстановка становилась все более интимной.
- Никогда не забуду, - доверительно сообщил Петр, близко склонившись ко мне, - он был или не был - тот вечер? - И задумался.
- Какой именно? - осторожно осведомилась я. - Вчера в издательстве? По мне, так лучше забыть поскорее...
- Пожаром зари сожжено и раздвинуто бледное небо, и на желтой заре - фонари, - информировал Петр скороговоркой. Тут я заподозрила, что он нетрезв. Хотя, с чего бы?
- Я сидел у окна в переполненном зале, где-то пели смычки о любви. Я послал тебе черную розу в бокале золотого, как небо, "Аи", - продолжал задушевно делиться мой непредсказуемый кавалер.
"Широко живет мужик!" - подумала я и вдруг сообразила, что мне читают стихи Блока, а в заблуждение меня ввела оригинальная манера исполнения. Я так давно не общалась с людьми, знающими Блока, да еще читающими его наизусть, что даже растерялась. Теперь ведь как - Рафаэль - это не художник, а певец, Мадонна - вовсе не Джиоконда, а наглая девица с тяжелой челюстью, поющая по-английски, а когда упоминаешь Мандельштама, самые продвинутые радостно сообщают тебе, что это способный мужик, который пишет тексты для Аллы Пугачевой. И вот наконец я встретила родственную душу! Он наверняка не ругается матом, не говорит без конца о сексе, он не менеджер, не маркетолог, не логистик, не занимается лизингом, кастингом, франчайзингом, он простой историк!
- Ты взглянула, - продолжал Петр, - я встретил смущенно и дерзко взгляд надменный и отдал поклон.
- Обратясь к кавалеру намеренно резко, - вступила я, - ты сказала: И этот влюблен!
- Именно, именно! Я влюблен! С той самой минуты, как увидел вас в этом вертепе, с той самой секунды, как услышал ваши песни!
- Что там услышишь из песен моих! - машинально отозвалась я, и это стало последней каплей. Петр тут же пообещал, что книга о свадебных обрядах восточных славян, над которой он работает уже несколько лет, будет посвящена мне. Я поняла это как предложение руки и сердца и возвращалась домой в полном смятении, устроившись на заднем сиденье в обнимку с Долби, который стучал хвостом и пихался, несколько снижая лирический накал происходящего.
Мы нежно простились у подъезда, и Петр не выразил желания зайти на чашку чая, чем окончательно завоевал мое доверие.
Ночью, ворочаясь с боку на бок в своей одинокой постели, я думала: а может, это судьба? Может, в этом и есть сермяжная правда, она же кондовая и домотканная? Чего мне терять? Вот выйду замуж за умного, интеллигентного, заботливого... Кофе, опять же, в постель... Кофе я не люблю, но это в данном случае неважно... Главное, рядом - родная душа. А что сейчас? Чужой муж, которому я не нужна. А была бы нужна - еще хуже! Шутка сказать - муж единственной подруги...
При воспоминании о Бобе сразу всплыли в памяти и вчерашние события, я сообразила, что так и не позвонила Маньке, чтобы выяснить ситуацию - может, я уже уволена? - и, по возможности, загладить свою вину.
Заснула я часа в четыре, а в девять позвонил Петр. И ошарашил меня еще раз. Видно, совсем обезумел от любви ко мне, что, не скрою, было приятно.
- Танюша, дорогая, вот, что мне пришло в голову, только прошу правильно меня понять, я вовсе ни на что не посягаю, не подумайте плохого...
- Петр, я ужасно хочу спать, поэтому говорите конкретнее. Обещаю не думать плохого.
- Дело в том, Танюша, дорогая, - забормотал Петр скороговоркой, очевидно, боясь, что я его перебью - что у меня с завтрашнего дня путевка в замечательный подмосковный пансионат на два лица, я думал взять с собой маму, но в свете последних обстоятельств, что, если мы познакомимся поближе, я имею в виду духовно, там две комнаты, не подумайте плохого, пансионат академический, будем гулять и разговаривать, там лес, озеро, вам необходимо отдохнуть, я ни на что не претендую, вы такая бледненькая...
Я думаю, он еще долго мог бы так журчать, погибая от смущения, и мне это нравилось, а реплика о моей бледности расставила точки над и. Действительно, лето в разгаре, а в зеркало на себя без слез не взглянешь. И я так давно не была в лесу... В общем, я согласилась. В трубке вновь раздались радостные всхлипы и восклицания, из которых я поняла, что Петр заедет за мной завтра в восемь.
Положив трубку, я некоторое время сидела в оцепенении. Трудно было поверить, что все происходящее - не сон. Конечно, самым естественным в данной ситуации было бы позвонить Маньке, все рассказать и выслушать ее мнение. Два дня назад я бы так и поступила. Но теперь, после скандальной презентации, я не находила в себе мужества набрать знакомый номер. А если подойдет Боб? А если они теперь вообще не желают со мной знаться? Иначе почему Манька сама мне не звонит?
Ладно, в конце концов, я могу позвонить из пансионата через пару дней. Хватит дурацкой рефлексии, плавно переходящей в мазохизм. Я запретила себе думать о чем-либо, связанном с "Мистралем", и начала собирать вещи.
А утром я уже ехала по шоссе на синей машине в обнимку с белым псом. Мимо проносились деревеньки с убогими домишками и пузатыми особняками, на обочинах задумчиво жевали травку пестрые коровы, изредка дорогу перебегали собаки, глядя по правилам сначала налево, а потом направо. В открытое окно доносился волнующий запах. Возможно, это была смесь бензина, навоза и печного дыма, а может быть - запах приключения.
Пансионат "Сосенки" оказался россыпью разноцветных домиков на берегу озера. Петин коттедж был хоть и маленьким, но действительно двухкомнатным. Мы сходили в главный корпус на обед, взяли добавку для Долби и медленно, расслабленно побрели по тропинкам вдоль лесной опушки. Петя от переполнявших его чувств говорил сбивчиво, перескакивая с проблем древней истории на методы лечения душем Шарко и раздельным питанием. Я слушала его невнимательно, просто наслаждалась солнечным теплом, шелестом листвы, пением невидимых птичек.
Когда Петя рассказывал что-то о памятниках древнерусского зодчества, сохранившихся в соседнем городке Корнилове, мне под ногу попал подберезовик. С этой минуты вся мировая культура перестала для меня существовать.
- Это, должно быть, колосовик! - вскричала я радостно и явно невпопад, так как Петя посмотрел на меня обиженно: