Аннотация: Довольно жёсткий по смыслу рассказ на Фестиваль Этно-2021.
Хачатур не плакал. По крайней мере, Ева не слышала указывающих на это звуков. Но в пять лет мальчик уже мужчина, если и заплачет, то не вслух.
- Ара! - сказал отец Евы отцу Хачатура, своему родному брату. Так обращались друг к другу армянские мужчины: ара. - Пришёл наш час защитить родину. Деды её спасали. Отцы отстояли. Но их больше нет.
Отцы отправились на войну и обратно не вернулись. Следом за ними ушли матери, надев старые отцовские шинели. Оставили маленького Хачатура на Еву с Андраником. И матерей назад тоже не дождались.
Старший брат Евы, Андраник, вчера утром взял последнее отцовское ружьё и ушёл. Он в восьмом классе, уже выше отца ростом. Если не вернулся отец, если не вернулась мама, то пришло время брата защитить родину и очаг. Андраник очень сильный. У него много медалей по греко-римской борьбе. Он справится с янычарами. А потом с севера придут долгожданные друзья, вернутся домой отцы и матери, а чужаки уйдут обратно в свой ад, откуда прибыли.
- Ешь кашу, - сказала Ева. - Ещё несколько ложек. Иначе ослабеешь и, когда янычары ворвутся сюда, не сможешь их убить.
Каша была невкусная. Несколько килограммов очень старых, возможно, созревших ещё до рождения самой Евы пшеничных зёрен сохранилось в карасе в дальнем углу подвала. Возможно, отец специально спрятал зерно на случай самого тяжёлого голода.
Когда вся еда кончилась, Хачатур стал рыскать по подвалу и нашёл припас.
Брат, сдерживая тошноту, пихал в себя кашу, ложку за ложкой.
Ева погладила его по голове и вздохнула.
- Сейчас я позвоню дедушке, он ещё что-нибудь весёлое для нас придумает.
В свете керосиновой лампы лицо Хачатура было плохо видно, но Ева и так чувствовала, что брат снисходительно посмотрел на неё.
- Я не маленький, - сказал он. - Я уже в сказки не верю. Это даже хорошо, что дедушка умер до войны. Не узнал, что наших пап и мам больше нет. Он бы всё равно умер от горя, если бы увидел это.
- Он правда отвечает мне, - настойчиво сказала Ева. - Ты разве забыл: он ведь такой надёжный. Разве он может нас оставить?
- Ты сама разговариваешь. Я знаю. Он не отвечает. И забавы тоже сама придумываешь.
- Нет, что ты! - возмутилась Ева, но увидела, что её доводы не действуют. Брат больше не поверит её наивной игре. И это тоже кончилось...
- Я сам ему позвоню и проверю, - в голосе брата не было улыбки, хотя бы след которой старалась Ева услышать, чтобы не потерять свою сказку, которая поддерживала их обоих. Только маленькая сила духа, иссякающая изо дня в день, но всё ещё не иссякшая.
Ева с горечью ждала развязки. Хачатур набирал номер деда старательно, сосредоточенно, наклонился к лампе, чтобы не ошибиться. Ева видела его надежду, наивную, не до конца угасшую, и страшилась того, что сейчас случится.
- Дедушка! - сказал Хачатур в трубку и замолчал. - Лицо его меняло выражение, по мере того как он вслушивался в очевидную тишину.
Ева опустила повязку на глаза. Очень страшно было увидеть, как исчезнет надежда в глазах маленького брата.
- Дедушка! - повторил Хачатур. - Возвращайся домой. Почему ты там лежишь, если ты живой? Ева говорила, а я не верил! Возвращайся, здесь плохо без тебя. Хорошо, сейчас отдам. Возьми трубку, - услышала Ева голос брата, явно обращённый к ней. - Дед хочет тебе что-то сказать.
Ева и верила и не верила. Если бы брат включился в её игру, голос у него был бы другой, не такой оживлённый, как сейчас. Неужели рассудок брата не выдержал свалившейся на него правды?
- Алло, - сказала Ева, обмирая. - Да, конечно. Это что, правда?
- Сказка, - ответила трубка. - Сказка для ребёнка. Ему ведь ещё в игрушки играть.
- А кто же ты тогда?
- Тикник твоя. Не узнала меня?
Тикник - это её детская кукла. Ева брала её в постель перед сном, несколько лет. Потом забросила куда-то на чердак. Забыла. А какие она весёлые игры придумывала, когда была маленькой. Ей казалось, что Тикник и вправду иногда включается в её игру. Что это не тряпичная кукла, а добрый дух, оберегающий её спальню от злых и чужих.
- Тикник... - Ева не могла поверить в реальность происходящего. - Что ты там делаешь?
- Переселилась, - горестно сказала трубка телефона. - Я теперь беженец. Подземная родня приютила меня. Мы же храним дома, пока они есть. А когда хранить уже нечего, уходим обратно в свои подземные жилища.
Сегодня под утро Ева с братом проснулись от страшного грохота над головой. Выйти посмотреть не решились. Если вместо их дома руины, то лучше ещё, сколько возможно, пожить с иллюзией. До полудня потрескивал над головой огонь, пожирал балки и рамы дома, уничтожал раздавленную мебель. Ева завязала уши маминой косынкой. Но потрескивающие звуки, проходили сквозь неё.
Значит, их дома и вправду больше нет.
- Что же теперь будет? - потерянно спросила Ева.
- Ничего не будет. - Тикник это сказала так, что Ева мгновенно успокоилась: всё будет хорошо. Её Тикник знает, что говорит. Но тут послышался тихий смех Тикник. Ева знала этот смех. Тикник так смеялась, когда собиралась серьёзно напроказничать.
- Почему ты смеёшься?
- Извини! - Тикник перестала смяться. - Тут эсэмэска пришла от нашего английского отделения кобольдов. Они написали "Чума на все их дома". Мне стало смешно. Кобольтовая чума. Смешно!
- А что смешного?
- Кобальт - кобольд. Смешная атомная чума. Наши сейчас заполняют кобальтом все ракетные шахты мира. Подземный народец сегодня всласть повеселится. Фейерверк будет покруче, чем в Помпее и Содоме!
Ева слышала по телевизору, ещё до войны, что кобальтовая бомба самая страшная. После неё никто не выживет, ничего не останется.
- Вы делаете кобальтовые бомбы? Зачем?
- Они думали, что разрушат наши дома, вытащат из гор богатства, и им ничего не будет. Я переселилась к родне, но они и сюда обязательно придут. Не остановятся. Надо же их как-то остановить?
- Ты говоришь о янычарах. Но придут голубоглазые с севера. Они нас защитят.
- Не придут, - ответила Тикник. - Голубоглазых больше нет. Была большая война, и их всех убили. Теперь там, на севере, другие, уже совсем не голубоглазые.
- Они всё равно придут, - упрямо сказала Ева. - Они защитят нас.
- Нет, - жестоко ответила Тикник. - Он придут, когда вы все умрёте. Им нужна земля, а не вы.
- Но это наша родина!
- Они не знают, что такое родина. В империях не бывает родины. Только земля, которую можно завоевать, продать, купить ценой чужой крови. Они холодно мстят друг другу, торгуются друг с другом, а боль достаётся вам зажатым между их кровожадными телами.
Мобильный телефон тревожно запищал. Ева испуганно посмотрела на экран.
- Прости, Тикник, батарейка садится. А света больше нет. Сохраню оставшийся заряд, потом ещё позвоню тебе.
- Не клади трубку, - сказала Тикник. - Послушай меня. Когда догорит наш дом, возьми брата за руку и иди туда, где солнце. Не сворачивай никуда, и ни в коем случае не оборачивайся. Ни в коем случае. Разгневанные Вишапы гор лишат вас зрения. Не оглядывайтесь. Идите туда, где солнце, и не вспоминайте о том, что осталось за спиной. Земля, на которой не осталось совести, должна сгореть.
- Я тебе ещё позвоню.
- Нет. И мобильник зря не бери с собой, лишний груз.
- Почему, Тикник?
- Я же сказала тебе. Больше ничего не будет. Совсем ничего. Помнишь, один человек, от которого зависит судьба всей планеты, сказал: "Зачем нам весь мир, если не будет нашей родины"? Нам теперь ясно, что он был прав.
После полудня Ева с братом вышли из подвала.
Дом догорал, и деревни тоже больше не было.
Дым тянулся в долину, заволакивал её, туда спускаться было нельзя. Там со всех сторон были янычары. Идти можно было только вверх. Так поступал их народ уже тысячелетия, теряя равнинные сёла, города и провинции под коричневым напором варваров-кочевников, волна за волной погребающих под собой их родину. Огрызок их обескровленной земли был уже как одинокая горная вершина, выступающая в небо среди потопных волн.
По заснеженному ноябрьскому склону они поднимались в сторону вершины, всё выше и выше, туда, где солнце.
Ар - это труд восхождения по крутому склону, на ревущем ураганном ветру, напрягая все силы тела и духа. Так может выглядеть адская мука, безнадёжный сизифов труд.
Ра - это выдох свободы, это с небес на землю, когда достиг вершины и падаешь в гаснущее в ущельях эхо, легко и свободно, как в райском полёте.
Ара - это человек, соединяющий в себе небо и землю. Исцеляющий разделённый мир.
Солнце застыло над высокой вершиной Арарата.
Держа брата за руку, Ева шла туда, где солнце. Они прошли очень много, но голода не было, была только усталость.
Сзади, в долине, беспрерывно грохотало и вспыхивало. Хачатур то и дело норовил обернуться. Ева сняла с шеи мамин платок и завязала брату глаза.
- Теперь у нас будет такая игра, - сказала она. - Это хорошая игра. Её придумала моя Тикник. Ты же веришь ей?
Хачатур улыбнулся и прекратил свои попытки оглянуться.
У вершины, где солнце близко настолько, что рукой, кажется, можно достать, снега закончились. Начался цветущий луг.
Ева не удивилась, только ускорила шаг. Это была страна Наири, счастливая страна Солнца, которая должна была однажды появиться там, внизу, как райский сад в конце пути человека, прошедшего все земные муки. Четыре тысячи лет мечтали о ней армянские поэты и мыслители. Четыре тысячи лет надеялись. Но чуда так и не случилось.
Впереди в свете неподвижного солнца плескалось голубое море. Но даже если это было не море, а небо, на нём всё равно колыхался большой корабль. В нём каждой паре было заботливо приготовлено законное место.
Однажды Земля захлебнётся в собственной крови, и это будет продолжаться долго. Но потом кровь схлынет, и обнажится новая твердь. Они ступят на неё, спустившись по трапу призрачного корабля, нескончаемо долго носившегося по обезлюдевшей планете по воле диких кровавых волн.
И всё будет новым: и земля, и небо, и солнечные поляны в райском саду, где они будут жить, создавая новое, другое человечество, на месте смытого кровавым потопом.