Аннотация: Конкурс ВНЛ-2. 13 место (из 21) в финале.
12 апреля 1877 года на торжественном молебне в Кишинёве император Всероссийский Александр II прочёл манифест об объявлении войны Турции.
Двадцатипятилетний кубанский казак Илья Скрипцов, - невысокий, русый крепыш, одетый в широкие шаровары, черную черкеску поверх красной рубахи и шапку кубанку, - скакал в передовом отряде. Чем дальше оставалась хата, тем хмурнее наползали думы: "Жнива остались на плечах жены и бати... С детьми бы ничего не случилось... Хату успел перекрыть камышом, достоит ли до возвращения? Война - не в игрушки играть, живым бы остаться..."
По следам разведчиков-пластунов подошли к крупной турецкой крепости. Встретив сопротивление противника окружили мощные каменные стены, приступили к осадным работам. Турки, отрезанные от подвоза провианта и подкрепления, ожесточённым огнём пытались разорвать кольцо осады. Сплошной огонь из пушек и английских винтовок вжал в землю нападающих. В воздухе стояло марево из дыма и гари. С каждым залпом земля перемешивалась с остатками того, что мгновение назад было орудием, лошадью или человеком.
Окопавшиеся казаки вели ответный огонь. Старались не на страх, а на совесть. Несли службу рассчитывая не только на свои силы и сноровку, но и на Бога, с надеждой посылая ему свои молитвы: "Отче наш, Иже еси на небесех! ...Сохрани и помилуй!"
В какой-то момент артобстрел оказался настолько мощным, что казалось над головой гремит и несётся чёрный смерч, вырывая всё на своём пути: приподнимешься и тебя срежет. Рядом разорвался снаряд, ударной волной отбросило служивого к скале, в ногу впились осколки.
- Боже! - стонал Илья, перетягивая поясом текущую кровь,- если вернусь домой живым, то отдам тебе в услужение дочку...
Не вдруг появилось такое обещание, эта думка уже жила в мыслях казака. В мирное время на сходы станичного общества приезжали монахини и послушницы ближайшего женского монастыря, который своими руками начали строить казацкие вдовы. Рассказывая о нуждах пустыни, они просили станичников помочь деньгами или материалами в возведении монастырских помещений. Энергичная игуменья заложила несколько мастерских, странноприимную гостиницу, ветряную мельницу, кирпичный завод. Ещё услышали казаки от монашек о женской школе, в которую призывали привозить дочек для обучения.
"Дивны дела твои, Отче! - думал Илья. - Хлопчики вырастут - станут казаками, им нужна грамота. А девкам зачем понимать в письме и чтении?" - удивлялся Илья необычности новых веяний, но, вместе с тем, уважительно прислушивался к тому, как складно зачитывают послушницы списки всего необходимого для монастыря.
Это было. Было в то мирное время. А сейчас гремела война, разрушая и калеча всё под собою.
Отошёл сон хлороформа. Раненый открыл глаза, непонимающе уставился в серый потолок палатки. Всё двоилось, плыло. Казалось, что нары переворачиваются и он вот-вот упадёт. В ушах гул, спина раскалывется, в перевязанной ноге боль адская, во рту пересохло. Постепенно вернулась память. Казак с трудом повернул голову чтобы кликнуть кого-нибудь. Заметил в углу палатки над больным склонилась какая-то худая маленькая девчонка. Обернулась на скрип деревянной лежанки: бледное личико в треугольном обрамлении черного апостольника, карие грустные глаза. Черный длинный подрясник, как с чужого плеча, серый сатиновый фартук запачкан кровью, на рукаве белая повязка с нашитым красным крестом.
- Очнулись? Вот и хорошо, вот и ладно! - участливо, с грустинкой в голосе, отозвалась сестра милосердия. Подошла, налила половником в кружку жидкого супа, уселась на настил, поднесла к губам ложку, - посёрбаем тепленького! Нужно есть, силы восстанавливать.
- Как зовут тебя, дитятко? - с трудом шевеля языком, спросил казак малую.
- Апрелией меня кличут. Родилась весной, батько меня и назвал по месяцу рождения. Как вас величать я знаю, прочла. На табличке при нарах написано.
"Ишь ты!" - в полузабытьи мелькнуло в мыслях. Тепло пищи разлилось по телу, унося раненого в сладкий спасительный сон .
Потекли дни выздоровления.
- Как ты попала на войну? - во время одной из перевязок спросил Илья. Он всё больше привязывался к Апрелии. Слушая её, он понял, что перед ним не дитё малое, а толковая, хорошо знающая своё дело, девица.
- Я послушница монастыря. Разумею в сестринском деле, помогаю старшей монахине в уходе за ранеными. На войну игуменья собрала санитарный обоз. Монахиня и семь послушниц вышли в поход, чтобы помочь нашему войску, - в который раз рассказывала Апрелия: "Здесь-то и скрывать нечего. О чем-то нужно разговаривать с ранеными".
- Я тоже хочу оправить мою доньку в монастырь, чтобы она грамоте научилась, письма, указы, молитвы читать. Ремёслам разным: шить, вышивать, готовить, - обрадовался Илья общей теме, которая объединила его с сестрой милосердия.
- Учиться это хорошо, только захочет ли дочка уезжать из дома отцовского, от матери родной? - растерянно взглянула Апрелия на раненного.
- Не на всю же жизнь она туда поедет, - возразил Илья и, с надеждой, добавил, - поучится с пяток лет и вернётся.
- Ну, дай-то Бог, чтобы так и получилось, - задумчиво отозвалась Апрелия.
Случилось как-то государеву инспектору проезжать по кубанскому краю. Проверял он как живёт народ, как исполняются пожелания императорские. Было среди прочих и такое: "России нужны благоразумно образованные жены, хозяйки и, в особенности, матери, которые, будучи первыми наставницами детей, поселили бы в юных сердцах чувства христианского смирения и благоговения к воле Господней, искреннюю привязанность к Православной Церкви и неограниченную преданность престолу".
В поездке беседовал инспектор с людьми известными, достойными, деловыми. Смотрел, как живут станицы казацкие, хутора, монастыри. Обо всём, что увидел, описал государю в докладной записке. Об одном монастыре высказался отдельно: "Восхищаюсь налаженным в монастыре воспитанием "женского юношества". Заведение это и теперь уже поставлено высоко в смысле "женщины-матери". Однако, с некоторым житейским прискорбием отмечаю тот факт, что большинство из воспитавшихся в обители девочек, привыкнув к благолепному монашескому житию, не желают покидать монастырь и навсегда посвящают свою жизнь Богу в монашеском чине. Посему предлагаю похлопотать о повсеместном создании духовных школ в миру, подобных устроенной в обители, что явилось бы, несомненно, полезным для края делом".
Закончилась война. Казак остался жив. Что помогло ему в этом? Вера в Бога или крепкий организм? Как знать?
Прихрамывая, Илья вернулся в родную хату. За столом рассказал домашним о войне, ранении и своём обещании.
- Обещал, значит отдашь, - решил батько, - но к зиме ближе, а сейчас не досуг. Летом на каждую пару рук дело есть.
И то верно: батьки и женка измождены полевой страдой. С началом войны все тяжёлые работы легли на плечи домашних. Пока тепло нужно закончить все летние дела, заложить в закрома запасы на длинную зиму, дабы она не стала голодной.
Детишки, как водится, которые постарше присматривают за младшими - семилетняя Анна гусей пасёт да с младшим Мишкой возится.
Пришли холода. Казакам и мужикам можно передохнуть в преддверии зимних забот. Засобирался Илья - обещанное Богу нужно отдать. К этому времени получил он письмо с разрешением от Кубанского казачьего совета на устройство дочери в образцовую женскую школу при Кубанской учительской семинарии с назначением ей стипендии из казачьей казны. Мала стипендия, но всё же - подмога семье в обучении дочки.
Оглядел телегу, где надо отладил. Загрустила женка, снаряжая доньку в дорогу. Подготовила перину, одеяло лоскутное, подушку. Выстирала и отремонтировала старые юбки, блузки, кофточки, нижние рубахи, фартуки. Сшила пару новых юбок с кружевами и рубах с вышивкой. Сбирала и вздыхала, думалось ей, что разлука ещё далека, ан нет, зима по утрам уж инеем белым отмечается на плетне.
Лёгкую на подъём, смышлёную, круглолицую семилетнюю Анну разлука с домом не пугала: "Батя сказывал, что в школе меня научат читать и писать. Я уже несколько букв сама выучила, дьяк показывал. И в школе, сказывает, не одна буду".
С вечера загрузили несколько досок, мешки с мукой, корзины с солениями и выпечкой, мешочки с сухофруктами, да узлы с постелью. Поднялись затемно. На Анну мать одела все юбки и кофты, которые приготовила в дорогу, укутала в свой старый кожушок, голову обмотала теплым платком. Наконец-то дело дошло до новых чулок и новых немного больших сапожек, которые строго настрого приказали беречь: "Стоят очень дорого!" Анна натянула пахнущие свежей кожей обувки и потопала по земляному полу хаты. Смотрела на обновки и нарадоваться не могла - ну чисто взрослая девица!
- Пора!
Отец затянул на плечах бурку, водрузил папаху и башлык. По темну двинулись со двора, пристроившись на площади к обозу, идущему на ярмарку.
В конце хутора большой новый дом купца Расцветаева уже светится окнами.
"Ни свет, ни заря - все на ногах. Готовится к свадьбе сына Алексея купец. Режут свиней, да колбасы коптят" - мимоходом отметил Илья, неторопливо погоняя волов. Путь долгий, животину беречь надо.
Сколько не виться дороге, а и ей конец бывает. Зимнее короткое солнце, отсвечивая на белом снегу, клонилось к закату, когда из-за пригорка показались столбы печных дымов, а затем и камышовые крыши станицы. На заснеженной площади у церкви примостилась семинария. На стук из ворот вышли настоятель её, сторож и учительница. На девице взгляд возницы задержался подольше - за погляд денег не берут, чай, не убудет от неё. Засмотрелся, присмотрелся и, вдруг, в девице, с удивлением, узнал сестру милосердия Апрелию. Покрытая тем же черным апостольником, в теплой стёганной телогрее, в черном добротном подряснике с фартуком, она смотрела на него и улыбалась. Морозец подрумянил щёки, лицо посвежело. Красавица - ни дать, ни взять!
- Добрый день, старый знакомый! Как поживаете?
- День добрый вашей хате! Спасибо, живу молитвами, да Бога славлю, - повернулся казак на крест церквушки, перекрестился и взволнованный дух перевёл.
- Что привело вас в наши края? - придерживая волов за упряжь, поинтересовалась.
- Дочку Анну привёз в вашу школу. Надеюсь, что вы её научите и читать, и писать, и Бога не забывать.
Засветло разгрузили телегу, к вечере уселись в школьной столовой. Потекли разговоры о недалёком прошлом.
- Вдова я, - рассказывала о своей короткой, но яркой любви Апрелия - Женой-то и побыла всего ничего. Познакомилась с моим суженным весной во время посиделок за самоваром на полянке. В выходные дни видятся наши послушницы-матери со своими сыновьями-послушниками из мужского монастыря. Бывать среди людей нам не запрещено пока мы послушницы, пока не приняли постриг мы можем выбирать или в миру жить, или отречься от него, став монахинями. Приглянулась я одному, и он мне к душе пришёлся. Полюбились. Решили пожениться. Наша игуменья мне на свадьбу хорошее приданое собрала, не всем такое случается. А уж, как была рада его мать, что мы женимся, что выстроим свой дом, что будут детки и что она с ними понянчится. В монастыре неплохо, но своя семья всегда лучше. Втроём пошли жить в чужую хату, пока свою построим. Да недолго длилось наше счастье - убили моего казака во время ночного объезда. Мы со свекровью опять попросились в монастырь, приняла нас игуменья. В ту турецкую войну пошла я с санитарным обозом. Грех даже думать про такое, но смерти тогда искала. Как похоронила милого ни есть, ни пить не хотелось. Что ни откушу, а оно горькое, глотать невозможно.
- То-то я подумал, когда впервые увидел тебя, что ты дитё малое - худа да мала. А ты сохла по убитому мужу. Вон оно как! - кивнул головой Илья.
- Да, спала с тела в те месяцы я. Если бы не подруга с её травяными настоями, нашла бы меня смерть. Но, выходит, не судьба была встретиться с мужем на том свете, видно на этом я ещё нужна.
- А здесь-то ты как оказалась? - удивился Илья, поглядывая на послушницу.
- Как оказалась? Нашу игуменью семинария попросила подобрать для женской школы трёх учительниц. Моя свекровь к тому времени умерла, в последнее время всё желудком мучилась. Похоронили мы её и так мне тошно стало жить в той келье, что, когда случилась эта оказия, я сразу согласилась переехать на новое место.
- Ну и как здесь житье-бытье? Лучше, чем в монастыре или хуже? - помешивая кашу в миске, полюбопытствовал Илья.
- Что тебе сказать? Кров над головой есть - уже хорошо. Жить в палатке в дождь, ветер, под палящим солнцем, куда хуже, чем в стенах дома, - вспомнила Апрелия военный поход. - Сыты ли мы? Всяко бывает, - уклонилась от прямого ответа она и перевела разговор на другое, - значит, дочку привёз на обучение, как и хотел? Я тогда подумала, что ты просто так это сказал, для разговора. Ну и ладно, ты о дочке не беспокойся, я ей помогу, в обиду не дам. Здесь всякое бывает. Она у тебя из робких?
- Бойкая, себя в обиду не даст и за словом в карман не полезет. Но ты всё равно пособи ей в трудную минуту, - с надеждой попросил казак.
После вечери пошли устраивать гостей на ночлег. Заглянули в большую комнату, где будет жить Анна. Досками, которые привёз сметливый казак, школьный сторож уже подлатал дыры на нарах в спальне учениц. Корзины с продуктами приняла школьная столовая. На долго ли хватит этих припасов, не знали ни директор, ни повар. Случалось ученикам школы жить, как говорилось тогда, "часом квасом, а порою с водою".
При школе была своя пасека, где, под присмотром пасечника, работали школяры. Были столярная мастерская для мальчиков и швейная мастерская для девочек. День, занятый молитвой, учёбой и работой, тяжёл. Ночь несла желанный отдых.
Новоприбывшие ученицы осваивались на новом месте, раскладывали вещи и готовились ко сну. Анна расстелила привезённую из дому постель, её соседка высокая и худая Параскева уложила на доски свой кожух.
- А твоя постель где? - спросила Анна.
- У меня её ещё нет, поживу так, - ответила Парася.
- А давай я разверну мою перину поперёк и мы будем спать на ней вдвоём? - предложила Анна.
- Тебе не жалко? - глянула с благодарностью Парася на Анну.
- Нет, нисколько, - пожала плечами новая подруга и постелила перину на двоих.
Пролетели годы учёбы в образцовой школе. Дано истёрлись новые сапожки. Давно перешиты, ставшие маленькими и короткими, юбки, блузки и кофточки. Давно стал впору большой мамин кожушок. Только перины, одеяла и подушки продолжали служить подружкам верой и правдой в их сладких снах.
Отслужив договоренный срок, уехала в свой монастырь Апрелия.
Параскева по окончании школы вернулась домой: семья большая, нужно батькам помогать.
Анна с отличием завершила школьный курс и не отказалась продолжить образование при семинарии на учительских курсах. Кубань в те годы очень нуждалась в учителях. При церквях каждой новой станицы организовывалась приходская школа. Войны забирали жизни мужчин-казаков, вдовы уходили в действующие монастыри. Организовывались новые пустыни. Везде нужны были грамотные люди.
С отличием окончены учительские курсы. Пришёл запрос на Анну, приглашали её прибыть учительницей в Д-монастырь.
И опять отец собрался в дорогу, чтобы перевезти дочь к новому месту службы.
У монастырских свежеструганных ворот встречали телегу монахиня и две послушницы. Глянул казак на одну из хозяек и поразился: "Вот это да! Апрелия!"
- Вот так встреча! - поздоровавшись, воскликнул Илья, радуясь неожиданной и давно желанной встрече.
- В этот раз не случайно, - смеясь, ответила на приветствие, зардевшаяся Апрелия, - это я, зная твою дочь, подсказала игуменье запросить её к нам на службу.
- Храни тебя Бог, а вместе с тобой и мою Анну. Спасибо тебе, покровительница наша! - утихомиривая дыхание, благодарил казак, поглядывая на Апрелию.
- Кто знает кому из нас лучше ей, имея защитницу в моём лице, или мне принимая радивую служительницу? - вздохнув, отвела взгляд послушница.
Полетели месяцы. На Рождество Христово выехал Илья за дочерью. Неторопясь тянут телегу волы, быль и небыль рассказывают случайные спутники, шагая рядом с возом. Можно слушать их рассказки, а можно и о своём бытье подумать - жизнь станичная не стоит на месте, кто-то рождается, кто-то женится, кто-то умирает.
"Анне восемнадцатый годок пошёл. Не балована, трудолюбива, варить, шить и вышивать мастерица. Молитвы читает лучше пономаря в церкви, а как рассказывать начинает, так заслушаешься. Пора бы ей в мир возвращаться, да семью создавать. Долг мы Богу отдали: я слово сдержал, Анна выучилась и пользу обществу принесла. Знаю, что слава о Д-монастыре, где девочек обучают божьему слову, грамоте и ремёслам, гремит по округе. За честь считается выписать оттуда учительницу в богатую семью. Пора. Пора!"
К вечеру прибыли на место. У добротных ворот встретила гостей посланная черница, помогла разместиться на странноприимном дворе. К вечере пришли в столовую. За столом рядом с игуменьей - Апрелия в монашеской одежде. Увидела его и щёки румянцем покрылись. Илья выглядел красавицу и опустил расстроенный взгляд. Незаметно вытер выступивший пот. Сколько раз виделись, но все равно не в силах сдержать волнение. "Ещё лучше стала! - по-мужски отметил про себя, но защемило тайное в сердце, - только радости от этого никому не будет - перешла Апрелия из послушниц в монахини, навсегда оказалась от жизни мирской. А ведь и не надеялся ни на что, а, всё-таки, её вольное положение согревало душу. А теперь, как будто она замуж вышла, не свободна".
Вечером, гуляя по прихваченным ледком дорожкам двора, заговорил отец с дочерью о её будущем. Заговорил, но теперь рядом с ним шла не маленькая девочка, которую он когда-то, не спрашивая её желания, просто веря в то, что всё делается правильно, привез в школу на обучение. Отца слушала крепенькая круглолицая решительная девица и грамотная учительница. Анна, со слов игуменьи, недавно введена в совет, к её словам прислушиваются при решении общинных дел.
- Доню! - начал Илья. - Знаешь, купец Алексей Расцветаев стал вдовцом. Он приходил ко мне погуторить. Говорит, ищет гувернантку для своих детей. Спросил, не пойдёшь ли ты в его дом на службу?
- В его дом на службу? - с интересом обернулась к отцу Анна.
- Да. Пора бы тебе возвращаться в жизнь мирскую. О семье самое время подумать, - обрадовался отец жизнерадостному настрою дочери, а про себя подумал: "Купец богат. Может у них что и сложится? Жена купца - это не казачка, на плечах которой остаются все заботы о доме и земле, когда казак на сборах или в походе. В доме купца жизнь совсем другая, в полном достатке и удовольствиях".
- Гувернанткой можно пойти, - загорелась Анна. - Детей учить я умею. Пойду, почему бы не пойти!
Ей вспомнились рассказы и горящие счастьем глаза Апрелии, когда та вспоминала свою короткую семейную жизнь: пашня, дом, жнива и везде вместе...
"О семье и в правду пора подумать" - согласилась мысленно Анна.
В приподнятом настроении вернулись в станицу.
Через два дня к казацкой хате прилетел на дрожках сам купец Алексей. Неспешно спустился со ступеньки коляски, расстегнул шубу, вытянул карманные часы, важно открыл и закрыл крышку, ожидая хозяина.
После недолгих переговоров загрузили сундук Анны на дрожки и увёз её Алексей в совсем другую жизнь, сытую, полную счастья и удовольствия.
Прошло несколько дней, снежным крещенским вечером в сенях дома Ильи стукнула дверная завертка. Хозяева переглянулись:
- Соседские девки сапожок бросили?
Хозяин выглянул на шум. В сенях стояла Анна и отряхивала одежду. Её спешный возврат из другой жизни в такое позднее время и задумчивое хмурое лицо исключали гадания: "Не сложилось". Надежда на обеспеченное будущее дочери таяла, как весенний снег на камышовой крыше.
- Есть будешь? - спросила мать, наблюдая, как дочь вешает у печи полушубок.
- Нет, я поела, - прежней девичьей радости и след простыл, за стол села задумчивая, но знающая себе цену женщина.
- Что случилось, доню? - батьки присели напротив.
- Я больше не вернусь туда, - сказала, как отрезала, несостоявшаяся гувернантка.
То, что она идёт в семью богатого и там будет всё по-другому, что не будет ранних подъёмов, молитв, учёбы в холодных классах, скудного обеда, работы в мастерских, в общем всё будет не так, как в монастыре или школе для бедных, она понимала. Одного она не предполагала, что её в этом доме примут не только за гувернантку, но и за полюбовницу. Анна с отвращением вспоминала попытку толстого купца обнять её со словами: "За всё заплачено!". Его потное лицо, жирные губы, большой живот. "Фу, как противно! Толстый, старый, слащавый, раздутый чувал с мукой!"
До поздней ночи разговаривала мать с Анной. Отец и брат Михаил уже видели третий сон, а женщины всё говорили. Заснули под утро.
Проснулись от яркого солнца, светившего в окна. Огромные сугробы ночной метели выгнали во двор всю семью. Перебирая местные новости, не торопясь, убирали снег. Остановились передохнуть и Анна, волнуясь, завела разговор:
- Батько, мамо! Послушайте, что я хочу сказать. Я решила вернуться обратно в монастырь, я хочу быть там, где я не служанка, а слуга господня. Хочу жить там, где мне любо всё. Спасибо вам за то, что вы меня выучили. Теперь я не пропаду. Мне не нужно унижаться перед всякими, - она не договорили перед какими, только брезгливо передёрнула плечами, но и так было понятно о ком речь, и уверенно закончила, - я теперь сама себе смогу дать ладу!
И опять неспешные волы потянули телегу с Анниным добром в дорогу, обратно к прежней жизни. Прошло время, и она объявила отцу, что решила принять монашеский чин.
Отец молча выслушал слова дочери. По осени, договорившись с игуменьей, затеялся и выстроил для Анны небольшой тёплый домик.
- Собирал тебе деньги на приданое, ну, а уж раз так повернулось, живи, доцю, в тепле и удобстве. Служи Богу с любовью, да нас не забывай.
Смутный 1925 год пятидесяти пятилетняя Анна с тревогой переживала в монастыре. Уже стали взрослыми осиротевшие дочки брата казака Михаила. Уже умерли мать и отец Илья. Ушла из жизни Апрелия, передавшая Анне руководство монастырем, в котором к тому времени были сотни гектаров земли с хлебными полями, выпасными лугами, садами и огородами, пасека, пруд с рыбой. Действовал собственный кирпичный завод, несколько ветряных мельниц, большая хлебопекарня. Много мастерских, славившихся своими рукодельными работами - иконописная, златошвейная, кожевенная. Имелись торговые лавки - книжная и бакалейная. Две странноприимные гостиницы. Больница с аптекой.
Исполнять решение Советской власти о расформировании монастыря прибыла комиссия. Анне, попытавшейся не допустить разграбления пустыни, наиболее разнузданный казак двинул кулаком в челюсть так, что оставшиеся годы своей жизни она провела без передних зубов. Монашкам и послушницам члены комиссии предложили идти в мир, взяв с собой всё, что они могли унести. Монашеский совет приговорили к ссылке в Сибирь.
Холодные края не изменили деятельный дух монашки Анны. На поселении любовь к знаниям и стремление передать все что её переполняло другим, не заставили её долго рассуждать над выбором профессии - она поступила в школу учительницей. Кроме того, не пропали её умения швеи - лоскутные одеяла, перины и пуховые подушки приносили доход умелой мастерице.
В голодный 1933 год не забывала своих родных : сушила сухари и из суровой Сибири слала их на опустошённую Кубань.
Вернулась в станицу в 1938 году. Поначалу жила то у племянниц с вечно орущей ордой младенцев, то у дальней родни - где поспокойней. Свой-то дом остался в монастыре, а другого отец ей не оставил, не думал он, что судьба дочери так повернётся.
К духовной станичной жизни бывшая монашка не осталась равнодушной. Посещала церковь, помогала советом делом, критиковала современных попов за неправильное, с её точки зрения, ведение службы.
2014 год. По крупицам собирая материал для рассказа я поговорила с одной из внучатых племянниц Анны, моей тёткой Марией:
- Умерла Анна в восемьдесят шесть лет. Гроб с телом по церковным обычаям простоял у алтаря целую ночь. Только сорок лет спустя, умирая, моя мама раскрыла мне политическую тайну, которую все эти годы хранили старшие члены нашей семьи. Оказывается, Анна была не простой монашкой, она была игуменьей! Зная отношение государства к церкви, моя мама боялась об этом рассказывать, чтобы не сделать всем нам хуже.
- Да, тайну старшие хранили хорошо. Моя мама мне всегда рассказывала об этой женщине, как о монашке, а не как об игуменье, - признала с удивлением я.
Думаю, что для моей мамы образованность и любознательность двоюродной бабки послужили завидным примером. Несмотря на то, что родители матери в предвоенные 40-е годы попали в бедственное положение, моя мать училась с большим желанием. Нет тетрадок? Есть старые книги, меж строк которых можно писать домашние задания. Нет обуви? Можно босиком в школу сбегать, правда в снег не получалось выскочить - пара сапог одна для троих детей. Нет юбки? А пустой мешок на что? Кусок хлеба и картошка утром, в обед и вечером. Она выучилась, стала учительницей, как и её двоюродная бабка. Всю жизнь моя мама Зинаида Михайловна терпеливо учила детей и чужих, и своих, воспитывая в каждом самостоятельность: "Думай своей головой!"
Мне сложно представлялась жизнь и устройство монастырей в те далёкие годы, для этого пришлось покопаться в Интернете. На одном из сайтов попались на глаза слова историка: "Игуменья монастыря на общинные деньги построила себе дом". Я замерла над ними: "А вдруг это как раз тот дом из моего семейного предания, который своей дочери построил отец?" Теперь сложно найти ответ на этот вопрос и узнать, кто прав, я или историк, описавший постройки бывшего монастыря? Но мне хочется надеяться, что права я.
Я попыталась воссоздать отдельные моменты истории жизни моей энергичной, образованной прабабки. Верю, что Анна прожила яркую жизнь и смогла заразить своей энергией потомков.