Владимир Бадалов

БИНОМ НЬЮТОНА

Автобуса до места не оказалось и чтобы не терять день, я пристроился на попутный. Правда, обнаружилась неувязочка, вышедшая потом боком. Он не доходил до нужного места километров восемь, сворачивая на Серафимовичи. Потому слазить необходимо было загодя, спуститься с горы, которую здесь кличут Катасоновой и прошагав километра четыре пехом,- иначе никак,- поскольку изловить попутку ночью нереально, я оказывался, наконец, у своих ворот.

И ничего страшного в этом не показалось. Небольшое приключеньице, от которого со временем останутся одни воспоминания и повод для рассказа в кампании, как однажды ночью, да почти в сорокаградусный мороз, с ветерком, оказался я один одинешенек на пустой дороге. Вдобавок с товаром. А времена-то какие были? Могли и по башке дать. Словом, мне показалось, лучше потерпеть, но оказаться дома, чем еще сутки валандаться в негостеприимной Москве.

В общем, эпос. Способ ненавязчиво дать понять, каков он главный герой повествования,- речь, естественно, обо мне. Терпеливый, мужественный, мужичишка. Обходительность и внимательность с которым, окажется не лишней. Поскольку, неизвестно, из под какой личины в будущем с такими качествами характера, он однажды выглянет.

Шофера запихали мои ящики в багажник. Я упал на сидение и вырубился, ибо устал как собака. Нет, как две собаки. Даже, как три.

Добрались мы, в мгновение ока. Так показалось. Только смежил веки, и уже будят. Я готов был к черту на кулички, лишь бы не покидать теплого салона и кресла, на котором пригрелся.

Однако пора была и честь знать. Отыскались мои ящики, тележка. Я сложил коробки на свой транспорт, стянул их резинками, и, проводив теплый автобус взглядом, каким пираты провожали корабль, оставляющий их за какую-то провинность на необитаемом острове, взял курс на свое пристанище.

Мои представления о том, что меня ожидало, были сильно приукрашены. Ночь оказалась и вправду ночью. То есть совсем не тем, каковой она воспринимается когда ты дома, в теплой постели, за дверями, да замками и к этому времени, то есть к трем ночи, досматриваешь десятый сон.

На пустой дороге, в кромешной тьме, когда вокруг ни души. И непонятно что тревожит больше, что людей нет, или, что они могут появиться. В образе обкуренных или обсаженных рож. Готовых дать по башке из куража, я уж не говорю из-за товара. И благо, ежели закончиться " тяжелыми телесными". Могут и "летальным исходом" наградить. Даже если и не накостыляют, а просто отберут товар, хорошего мало. Как потом жить? Чем кормить семью? В нем все наши деньги. Чужие, взятые под проценты. С чего гасить? Вот с этой точки зрения ночь воспринимается иначе.

Обнаружилось вдобавок, что дорога покрыта ледяными шишками, какие образуются после оттепели, когда ледяная корка подтает, и колеса машин разбросают влагу по сторонам, но не всю. Потом стукнет мороз, и на поверхности остаются ледышки примерзшие к асфальту. Покрышки отполируют эти фурункулы. И,- будьте любезны,- дорога к травматологу открыта.
Ходить по такой мостовой невозможно. С тяжелой поклажей тем паче. Ноги разъезжаются. Колесница отстает, потому что ты уезжаешь быстрей, либо догоняет и подло бьет по пяткам. А то и вовсе смещается перпендикулярно движению, вопреки здравому смыслу. Необходимы приличные усилия, чтобы придать ей направление, в котором находится кровать с ужином и нормальной температурой окружающей среды.

Осторожно переставляя ноги, я нащупывал подошвой скользкую твердь. И думал, не наткнуться бы на сумоиста. Который непременно намял бы мне бока, решив, что я передразниваю его своей походкой.

Однако главное обаяние этой ночки заключалось в холоде. Это такое ласковое определение. Морозяка стоял еще тот. Через полчаса я вник в самочувствие немцев, дружно задиравших руки кверху, неподалеку отсюда- в Сталинграде, во время оно. Которые сами с удовольствием оторвали яйца Гитлеру, догадайся вперед, куда он их загонит.

Руки онемели. Лицо жгло. Начало стрелять в больном ухе. Главные неприятности доставляли руки. Без перчаток. На них, будто, наехал трактор и остался стоять. А тракторист отправился к подруге пить чай. Но с оказией занялся еще чем-то. Если бы кому-нибудь пришло в голову пытать меня морозом на руки. И темой пытки стал генокод человека, еще не расшифрованный, насколько известно. Я бы выложил всю формулу до последней клеточки. Выдал подчистую все хромосомы, или чем они там пишутся.

Через километр у меня заныли мышцы на ногах, руках, спине и, кажется, даже на затылке. Не знаю, имеются они по указанному адресу. Я подумывал а не стащить ли товар на обочину, да не забросать снегом, и двинуться дальше налегке. А утром вернуться на такси и забрать поклажу.

Вариант был разумный. Сдерживали кое какие "но". Засыпать снегом пришлось бы этими самыми руками, которые и без того не гнулись. Снега необходимо было много, иначе коробки не прикрыть. Их, однако, все равно можно было разглядеть с дороги. Или нужно волочь груз дальше в поле. По ящику. А все неподъемные. После чего заметать следы за собой. Целая военная операция. А как быть с маркой, мужика, способного терпеливо переносить трудности?

Прибавить шагу тоже не получалось. Подошвы одеревенели от мороза, и я стоял не на ботинках, а, будто, на дубовых досках, которые катались одинаково легко, во все стороны.

И тут я увидел Нину Матвеевну. Мою учительницу по математике, а заодно и классного руководителя. Господи, когда это было. Она стояла у доски, на которой была написана формула Бинома Ньютона и раздраженно и внятно, буквально вкручивая в мозги каждое слово, произносила: " В случае с отрицательными и дробными показателями, получается сумма из бесконечного множества слагаемых..."

Это была внешне приятная, хотя уже немолодая женщина. Запомнившаяся непоколебимой уверенностью в невероятной ценности, для меня, для всех, того, что преподавала. Она была убеждена, что провозглашаемые ею истины, в состоянии спасти от любых напастей, могущих повстречаться на протяжении всей жизни. Начиная от желтухи и кончая безденежьем, от встречи с идиотом и бешеной собакой, до возможности въехать в столб. И если я, скверный мальчишка, бездельник, распустеха, негодяй, неряха, балбес и т. д. и т. п. Не буду на лету ловить каждое ее слово и зарубать себе на носу, я хапну лиха полной мерой. Главным же призом моей жизни станет место скотника на ближайшей ферме. Или сторожа-алкоголика при каком-нибудь магазинчике.

-Так ты запомнил?- Завершала она одним и тем же вопросом каждый урок, произнося это со строгостью, заставлявшей цепенеть. По крайней мере, начисто отсекая желание поинтересоваться: "А зачем мне это нужно?"

Я продолжал переставлять конечности, пытаясь попасть подошвой в ту единственную, невидимую точку на дороге, величиной с иголочное ушко, которая только и позволяла не поскользнуться. И конечно мазал, потому что поскальзывался ежесекундно. Тележка норовила сбить с ног, опрокинув на себя, свезти с крутого спуска, с какой-нибудь космической скоростью: с первой, второй или пятой. Я созрел, чтобы исполнить барыню на канате. Вприсядку. Когда доберусь до дому.

На меня регулярно сваливались неприятности. У людей,- диву даешься,- все шло как по маслу. За что не схватятся,- нате вам, пожалуйста! Работа, деньги, личная жизнь. Я же, как прокаженный, в любом направлении человеческого существования, натыкался на запрещающие знаки, установленные неким окаянным инспектором, который вдобавок подстерегал в укрытии с радаром. В школе я учился отвратительно. С трудом понимал, чего от меня хотят. Сосредоточен был на том, что хотелось самому. Интересно было многое. По наивности думал, это важнее. Для меня, раз обо мне речь. Равно, как для другого, то, что хочется ему. Но оказывается, все устроено сложнее... Это я уж потом осознал. И удивился очень.

Из института ушел, решив, что ошибся и не стоит учиться тому, что не интересно. А диплом не так уж важен. Работу, чтобы было интересно, и зарабатывать деньги искал долго. Из-за процессов, которые потом назвали интеллигентным словом "перестройка", потерял и ее.

Теперь занялся бизнесом. Такое громкое, поименование попытки выплыть из проруби, куда тебя в тулупе, валенках, шапке ушанке столкнул какой-то садист.

Дело не шло, никак не удавалось раскрутиться. То дорого брал, дешево продавал. То не доглядишь, натолкают ерунды или откровенного брака. Либо загорюсь, нахватаю, чего ни попадя. Потом таскаюсь с этим товаром, как дурень с писаной торбой. Не хватало качеств, для этой работы. И денег тоже.

Деньги отдельный вопрос. Они на дух не переносили меня. Есть люди, за которыми они сами бегают, как стая разномастных кобелей за сукой в загуле. За мной они увязывались только для того, чтобы побольнее укусить. Однажды какие-то африканцы, что обидно, по виду, только что спустившиеся с деревьев, остановились на машине рядом, попросили показать, как выглядят наши деньги, в смысле мои. Я-то понял по-другому. Им нужно посмотреть деньги страны и показал, придурок. Вежливый, воспитанный человек, они - гости. Не досчитался половины.

Без конца был кому-то должен. Прибыль от моей деятельности едва покрывала текущие расходы. Бизнесу расти было не с чего.

Помимо всего, у меня был дар притягивать неприятности. Я созидал их из ничего. Такие добротные, бьющие по мозгам неприятности. Взрощеные в результате хорошего творческого подхода.

Взять хотя бы эту поездку в Москву. На кой хрен спрашивается, было торопиться? Переночевал бы там, остановиться есть где. На другой день сел на свой автобус и доехал до места. Не мятый не клятый. Нет! Давай быстрей. И вот,- как говорят узбеки,- мана синьга результат!

А эта история с первой женщиной... Как вспомню, так вздрогну. Она, такая безвкусная и в том, как была накрашена, как одета, в повадках и манере себя вести. Характер бардачный. Чувствовал ведь, чем это закончится. Нет, нырнул прямо в пасть крокодилу.

Как и следовало ожидать, она быстрехонько уложила меня рядышком, вычислив, какого осла подсуропила ей судьба. Я почувствовал себя обязанным и ответственным. Она стала вить из меня веревки. Уйма лет уж тому, но я помню состояние себя, когда сообщили, что она изменяет. В тот момент как раз, когда это происходило. Чтобы я насладился даром воображения. Мне запомнилось ощущение себя. Невидимая тварь внутри беспощадно отрывала от живого. С треском, с кровью. Что- то там отзывалось дикой болью. Я напоминал животное, похожее на волка, которое сидело в студеном поле и задравши голову на луну, тоскливо и жутко выло. Это я выл про себя.

Сопровождаемый невеселыми мыслями добрался я, в конце концов, до города. Обращали внимание, как разбрасывают свет фонари и лампы в сильный мороз? Свет поднимается вертикально такими ровными тонкими столбами и пропадает в вышине. Красиво и необычно. Можно долго любоваться этими световыми столбами.

Но тебе наплевать. Потому, что без конца хватаешься за ручку тележки то одной, то другой рукой, а освободившуюся стараешься хоть на минуту спрятать в карман, что уже не приносит ожидаемых результатов.

Шагать оставалось прилично. Когда мочи не оставалось, и я готов был бросить товар где попало, в любом, мало-мальски укромном уголке. Хотя найти такой закуток в городе было нереально. Лишь бы побыстрее очутиться дома и согреться. Отворилась знакомая потайная дверь, где исполнялись мечты. Туда я и нырнул не мешкая.

...В конюшне, в своем стойле стояла Нина Матвеевна, нетерпеливо бия копытом, прошу прощения, босоножкою по полу, устланному соломой. Она косила в мою сторону сквозь очки.

-Стоишь?- Поинтересовался я.

-А что делать.- Отвечала она.

-Что делать... Сейчас покажу что делать,- сообщил я со злорадством. И снял сбрую с вешалки.

Накинул уздечку. Приладил седло. Хочу заметить, седло мне никогда не нравилось. Спинка была низковата. Я с него сползал. Из-за особенностей выездки. Сколько раз порывался приобрести новое, но всякий раз что-нибудь мешало.

-Опять буду сползать. Разве это езда?- Сетовал я, взнуздывая ее.- Ну да ладно, потерплю.

Я взял ее под уздцы и повел к выходу. День был чудный. Тепло. Весенняя травка отдавала изумрудной зеленью. Дорога живописно вилась через поля. Сосновый лесок раскачивал макушками деревьев неподалеку, маня тайной своих троп, скрытую деревьями красоту лужаек, и озер. По небу смещались облака, игриво нежась, и кутаясь, в тела друг дружек.

Поплевав на руки, я схватил поводья и запрыгнул в седло.

-Проветримся красавица. Небось, застоялась совсем. - Воскликнул я.- Эх, прокачусь!

Она присела, не проронив ни слова, только оглянулась. Так и не понял, с восторгом или как?.. Дернув повод и придав ее голове направление прямо, я скомандовал:

-Пошла, залетная.- И,- знаете,- ощутил дефицит специфических выражений. Этих легендарных присказок ямщиков и кучеров. Утрачена культура профессии, черт побери. Навсегда утрачена. "Лошаденка" повиновалась молча. Ее сонный шаг меня не устраивал. Пихнув пятками в бедра, я пустил ее рысью.

Мы выскочили на пыльный проселок и долго скакали по нему. Он все вился и вился средь полей. И так меня умилила эта картина: я, такой бравый и молодцеватый, как заправский казачок, верхом на Нине Матвеевне. И мы вдвоем несемся вперед. А пыль длинным шлейфом стелется сзади на фоне Шишкинского пейзажа. Взглянешь на эту благодать со стороны, растрогаешься. И замурлыкаешь под нос что-нибудь в казахском стиле. " Еду себе и еду, что вижу о том и пою. Скачу по замысловатой дорожке. Куда приведет, не знаю.- Голосил я,- Но лучше нет тех мгновений, когда исполняются твои желания. Пускай не всегда приличные. Но так хочется. Особенно когда нахлебаешься. Как прекрасна моя лошадка! Да какая умница! По крайней мере, сама так считает. Ну и перышко ей под хвост".

Нетрудно заметить, с рифмой в моих виршах был заметный напряг. Что сказать, они и степняки не больно оттачивают стило. И, потом, экзамена по поэтике Жуковскому в Царском Селе сдавать не придется. Главное, - это чувство.

Кобылка выбирала дорогу самостоятельно, временами издавая губами звук, который я затрудняюсь воспроизвести. Чтобы дать представление. Определение, которое вертелось на языке, выглядело неприличным. Она вибрировала губами. Бринькала. Похоже, получится, ежели произнести "Тпррруууу" без "т" и "у". А середину растянуть. И произносить пострастней. Восторг она таким макаром транспортировала вовне? Виды природы воодушевляли? Не могу сказать. Ну не тот же факт, в конце-то концов, ее вдохновлял, что оседлал я ее и теперь еду верхом?

К чести сказать, своего, в целом положительного характера, и бесконечной доброты души, я периодически ласково похлопывал ее по загривку, прошу прощения, по шее. Однако, будучи человеком стыдливым, в конце концов, счел это занятие неприличным.

Чтобы хоть как-то выразить расположение, намотал повод на руку, и стал заплетать косички в прическе. Нина Матвеевна сучит ножками, а я заплетаю одну за другой. Такие маленькие азиатские косички. Их много помещается на голове, если подходить к делу старательно. В конце концов, мы уперлись в какой-то плетень. Опять примерещилась формула Бинома. Мимолетно. Смутно. Какие-то знаки на классной доске и все. Скоро они пропали.

Нина Матвеевна замерла как вкопанная. Ее растерянность перед возникшим препятствием, этим самым плетнем, либо примерещившийся Бином разозлили меня.

-А слабо сигануть через плетень?- Спросил я раздраженно. Она повторила свой фокус губами. Я нагнулся и заглянул в лицо, пытаясь понять, как она это делает, а главное для чего? Дразнится? Канает? Но так ничего и не понял. Не без ехидства поинтересовался:

-Говорят, у вас чутье развито? Можете вывезти из пустыни заблудшего? Чего ждем с?

-Да я...-Затянула она в ответ.

-Да ты. Ая...я...яй! Стыдобушка ! Завтра привести родителей в конюшню... Поверни голову направо. Проход видишь в пяти метрах от тебя? Спят твои инстинкты.

Мы опять выбрались на дорогу и поскакали дальше. Мимо леса, луга, пруда. Я наслаждался видами. Только вот без конца соскальзывал. Это проклятое седло! На нем никогда нормально не покатаешься. Приходилось то и дело подтягиваться, привставать на стременах. Это напрягало.

В конце концов, я возмутился:

-Черт возьми, я сейчас точно грабанусь.

-Так тебе и надо,- услышал я ее шепот.

-Вот каналья,- подумал я, но решил не подавать виду, что обиделся. Но и без последствий этого выпада оставлять не следовало.

-Вы не могли бы держаться горизонтально. Нет, на карачки опускаться не стоит. Потеряете в скорости. И на вас юбка. Что ж вы не одели спортивный костюм, кстати? Или какой-нибудь комбинезон. Возраст не тот? Однако не упускаете возможности продемонстрировать свои прелести... Старая хулиганка! Попробуйте бежать наклоняясь.

-Нет, слегка наклониться не помешает. Мне станет удобней сидеть. И, если взглянуть на это с эстетической точки зрения. На нас с вами. То есть на меня, на вас. Не через запятую это произносить! Мы приобретем стремительный вид. Как бы.

Она пробормотала что-то в ответ. Не комплимент точно. Переспрашивать я не стал. Сердце оттаивало на глазах. Тут моя "лошадка" споткнулась. Я участливо поинтересовался:

-Не запотели у нее очки? Покуда нет препятствий, я бы мог снять и протереть их. И подышу на стекла. Как же без этого? Потом снова нацеплю ей на нос. Она даже не почувствует как я это сделаю. И благодарить меня не за что. Не нужно меня благодарить, я говорю. Я стесняюсь! Вы имели возможность убедиться, насколько я скромен. Если бы видели вокруг что-нибудь еще, кроме Биномов.

Воцарилось гнетущее молчание. Мы скакали вдоль кромки леса. Когда я снова обратил внимание на ее босоножки.

-Вам в них удобно?- Спросил я. Она буркнула в ответ сердитое что-то. Не иначе,- какую-нибудь гадость. Я не спорил. Пожилой человек. Что с нее возьмешь.

Но это подбросило тему для дальнейшей беседы.

-Что хочу сказать вам...- Продолжал я.- Смотрю вот на себя, и слеза пробивает иной раз.

-Такой ранимый? - Спросила она.

-От своих качеств. Положительных. Что еще может так растрогать?- Уточнил я.

-Например?

-Могу признаться. Никогда не делал из этого секрета. Меня всегда умиляла моя способность сострадать ближнему.

-Гляди ты...-Протянула она.

-Вы слушать слушайте, но темпа сбавлять не надо. А то прямо на сон клонит. Задремать могу. Упаду, зашибусь. Так и увечье получить недолго. Вы, конечно, будете ржать от восторга. Но такого удовольствия я вам не доставлю.

-Речь шла о твоих положительных качествах,- вернула Нина Матвеевна разговор в нужное русло.

-Да да,- оживился я. Гляжу я на ваши ноги. На эти босоножки и прямо сердце кровью обливается. Этак можно ноги в кровь стереть. Я тут вспомнил, осенью был в Иваново. Такие классные ботинки видел на фирме. Крепкие, легкие. Для десантников. Какой размер носите?

-Тридцать седьмой,- процедила она.

-Только вот этого не надо. Не надо!- сказал я,- этого. Нужно не грубить, а уметь быть благодарной,- тут я слегка пихнул пятками по бедрам, чтобы прибавила хода.- Когда вам предлагают помощь. Из благородных побуждений. Где ваше воспитание?

Я сердито развернул ее назад, подтянулся в седле в очередной раз. И посетовал, что не одел шпоры.

-Жалость до добра не доводит.- Сказал я мрачно опять направляя ее в конюшню.

Я предложил перейти на галоп. Она исполнила мою прихоть даже с радостью. Вероятность скорого отдыха, а может быть, перспектива избавления от моего общества ее воодушевили.

...Вскоре я сидел дома на теплой кухне, куда затащил и проклятую коляску с ящиками. Вид ее грел мне сердце. Я хлопнул сто пятьдесят, поужина - завтракал. Как еще назвать, трапезу в пятом часу утра? И подпирая то одной, то другой ладонью горевшее после мороза лицо, таращился перед собой, непонятно на что.

Внутри тренькали колокольчики из прошлого. С физиономии не сходила блаженная улыбка. Бытие определялось крохотным, но заслуженным, не счастьем, нет, удовольствием. Кончики пальцев свербели, отходя от мороза.

-Ты чего?-Спросила жена.

-Надо же, забыл задать сена.- Сказал я.

-Кому?

-Ей!

-Иди спать. Ты уже приехал.- Сказала она.