Дедушка Коля шёл с магазина домой с одним полным пакетом продуктов, а за ним семенил его двенадцатилетний помошник с двумя занятыми пакетами руками. Раняя весна, гололёд, ведь один день стоит плюс и всё тает да течёт, а на второй день все лужи попросту застывают. И вот они идут, потихоньку и осторожно перебирая ногами, пытаясь не подскользнуться, но время от времени ноги, что были в валенках, проскальзывали и приходилось удерживать равновесие, пока в кровь поступал адреналин. Тут Ваня попросил дедушку Колю дорассказать про всех его друзей с войны.
- Дед, расскажи ещё про своих друзей, что на войне с тобой немчугу били, - сказал Ваня, скользя по небольшой застывшей луже в валенках и с пакетами.
- Ну-с, немного у меня ведь их там было, точнее тех, кого я хорошо знал.
- Ну... Расскажи хотя бы немножечко, капельку, - Уговаривал Ваня.
И дед Коля начал:
- Был один... Добрый, усатый и вечно весёлый, Прохором звали. Перед любыми действиями и решениями хряпал почти всегда, а глаза у него были-и-и... Как у кота, ей богу! Без единой злобной мысли... Добрые и с небольшой хитростью глазёнки. А раз накатить любил перед какими нибудь действием или во время радумий - играл в шахматы, чаще всего со мной, поэтому и знаю его добротно, ибо во время игры пил да болтал обо всём и помаленьку. И так сильно мы с ним сблизились за два месяца обстрелов, жизни в окопе и партий в шахматы, что как будто были знакомы не два месяца, а два десятка лет.
- А он тоже с автоматом бегал, как и ты?, - Поинтересовался Ваня.
- Угу, промычал дед с какой-то крохотной тоской и продолжил, помню, что он готовил волшебно... Великолепно и очень вкусно было. Обычное и совсем непримечательное блюдо, он мог приготовить так тепло, уютно и красиво, аж щас слюнки потекли. Помню наш самый трудный и затяжной бой. Играем очередную партию в шахматы. Прохо всё лакает водку и думает, как бы сходить, а я потягиваю попироску глубоко смотрю, смотрю на шахматную доску. И как засвестят пули, как загрохает артилерия и крики, мучительно-страшные крики. Шахматы все попадали, а дощечка, упав с ведра, лежала перевёрнутой. Я побежал с ружьём на свою позицию, а Прохор на свою. Ох как трудно тогда было. Всё свистит, громыхает, все истошно кричат, а небо серое пресерое... Серющее и вороны летают, видимо понимают, что еды для них будет предостаточно. Земля в некоторых местах инеем покрыта, снаряда туда ещё не попадало, но инеевых мест было мало, всё было в воронках от снарядов и коврах из трупов. Я веду огонь со своей позиции в окопе и местами, когда страшно сильно становится - молюсь, дабы не задело меня и припасы не иссякли. И тут вижу, что с южной стороны окопа бежит ко мне Прохор, попивая водку из фляги и гулко голося частушки:
Бей фашистов на земле,
Бей их в воздухе, воде,
Чтобы долго вспоминали ,
Чем в России угощали.
- Он своим напевом пытался перекрикивать пули свистящие да взрывы грахочущие. И все смеются-я-я, кто раядом слышит и видит такое. Прохор подбигает ко мне и садится, облокачиваясь к стенке окопа и я, добивая свой предпредпоследний магазин тоже прижимаюсь к стенке, дабы поменять магазин, а Прохор с улыбкой протягивает мне флягу. Я качаю головой и снова высовываюсь мочить чуму чугунными патронами, а Прохор завёл разговор с отдышкой и попивая водку:
- Я их столько положил, а они всё прут да прут!, - Я два танка у них гранатами забрал, а им хоть бы хны!
- Ещё чуть-чуть и они обезвожатся! - Крикнул я.
-Ох, чую ентот бой есть мой последний бой, - Сказал спокойно Прохор.
-Ты мне пургу тут не гони!
- Здорово мы с тобой время вне боёв проводили конечно.
- После этого боя продолжим!, - Кричал я, а Прохор улыбался, пил и молчал.
Вскоре Прохор ушёл на другую позицию, на северо-запад. Спустя какое-то время все мои рожки были опустошины. Я посмотрел на своих соратников, товарищей по несчастью, а они уже сидели, пригнувшись в окопе, держа сапёрские лопатки и ножи на готове. Прижавшись к стенке окопа и обняв сапёрскую лопатку, я понимал, что придётся испытать самые страшные чувства в этой жизни ещё раз. Мы уже слышали выкрики нацистов и по ощущерниям они были в метрах пятнадцати от нас и тут проголосил один из наших в окопе, вставая из него: "Ур-р-р-а-а-а!" и мы все хлынули в священный бой. Я перебил тогда четверых тварей, а длилось это по ощущениям, как будто перебил сотню этих охретей, а после этого темень... Ведение, как вышло. Сижу я в крохотной избушке возле окна за столом, а за окномм сугробы, а на против меня - Прохор за столом. На столе шахматы уже разложенные и готовые к игре да тёплый чай с лимоном и говорит он мне: " Слушай, пойди-ка ты домой сходи, а то как-то некрасиво выходит, как попроведуешь своих, дак тогда и возвращайся, доиграем, я подожду, не волнуйся, у нас тут времени полным полно, главное валенки не забудь взять, а то тут холодно... Куртки есть.". Я удивлённо спросил его:"Не понял, а как... что... ты как?" Темень... Слышу еле звучащий звук мотора, то ли чего-то другого механического, чувству как покачивает меня, темень, темень густая... Пропало всё снова, а очнулся я уже на койке в лазарете. Лечили меня без лечения, без медицины, но вылечил. Искал я Прохора долго, трудно было, ведь родни у него не было, но я искал и в итоге нашёл... И дом его нашёл, и лесок, про который он мне рассказывал, и могилку его... Я тоже нашёл. Он умер тогда, а меня снарядом оттолкнуло. Немцы тогда убежали, а наши, что выжили, а выжила меленькая кучка, счасливая, а может и нет, миниатюрная кучка людей, в которую попал я...
Дедушка шёл и молчал, а Ваня разбавил тишину:
Эх...Но... Немцы убежали... Испугались...
Дед коля промолчал, а после небольшой паузы с грустью выдал:
- В шахматы не доиграли, а щас он ждёт, когда я приду на партий эдак шесот, а может и больше...
Через полторы недели Дядя Коля умер в зале, сидя в кресле, а руки лежали на подлокотниках. На лице у него была добрая, маленькая улыбка, а одет он был в валенки, трико и в его любимый серый свитер с длинной шеей.