Квартиру Елисея Анисимовича вернее назвать энциклопедией из кирпича. Вместо обоев - книжные полки, на которых в бесконечном числе всевозможные научные, искусствоведческие и черт знает какие еще словари, не единожды отмеченные бисером тараканьих фекалий. Факт тараканьего присутствия ничуть не говорит о заброшенной нетронутости книг - нет! Помимо людей эти насекомые тоже не чужды возвышенного по части запаха свежих страниц.
Библиотека хозяина дома получалась от его пристрастия к отгадыванию газетных кроссвордов: всякую раз-глаголицу, даже на иноземных языках, он решал головой, либо глазами и бегающими по страницам книг пальцами.
Жена нашего героя энергично поддерживала в нем страсть к отгдадыванию кроссвордов, считая, что устремление воли на преодоление чего-либо развивает в мужчине важную способность хотеть!: ничего не хотящий человек так же противен природе, как природа человеку. Человек без желания - священная корова: и съесть ее нельзя, и пользы от нее нуль.
Возвращался однажды с работы Елисей Анисимович на подпитии и не устоял перед словами - "С двумя кроссвордами для интеллектуалов!" - продавщицы дешевой бульварной газетенки. Первый сдался через пять-семь минут; второй чуть погодя тоже, кроме одного таящегося слова. Имя составителя кроссворда - Каратыгина Елена - скорее всего принадлежало женщине.
Елисей Анисимович примерял сотни ассоциаций к поставленному вопросу и не находил удовлетворения поискам; он убеждался, что описываемое обиняками слово не может соответствовать требуемой для кроссворда подстановке. Из семи букв слова ему стали известны три неоспоримые и открытые перекрестными словами: "М", "С", "А" : М-олва, С-рам, А-пофеоз; четыре неопознанные буквы оставались на счету автора.
Неразгаданный "номер девять по вертикали" преследовал и беспокоил Елисея Анисимовича днем и ночью. Обиходное, сейчас же дающееся в руки значение было так замарано неграмотностью составительницы кроссвордов, что наш пожиратель замаскированных слов малость повредился рассудком. Поскольку злополучный кроссворд состряпала женщина - он просил помощи у жены, но та была развита высшим образованием и простые задачи решать не могла. Вскоре она нашла состояние супруга "опасным для близких" - он не отказался прилечь в психиатрическую клинику, ему этого даже хотелось. Желтый дом. Несмотря на усилия лекарей, Елисей Анисимович не утратил редкой способности узнавать в родственниках именно родственников; живо интересовался школьными отметками детей и разнообразной прелестью нарядов жены, когда она навещала его в строгом черном платье.
"Потеря личностной ориентации; психоз откровения; мягкая паранойа; подвижки шизофрении; разбалансировка собственного "я" - таков был доброжелательный ярлык, пришпиленный к нечаянно осумасшедшемуся Елисею Анисимовичу. Однако он был настолько в своем уме, что не давал испортить себе здоровье: пичкали его пилюлями - он прятал их под язык и с уходом докторов выплевывал в стакан с водой соседа по палате; ему кололи в вену какие-то дремучие смеси - он глотал пачку слабительных таблеток и напряжением воли выгонял их воздействие. Действенность этого способа еще мало изучена, но у Елисея Анисимовича не было другого и порой он чрезвычайно расточительно относился к возможностям собственного ануса.
Наблюдавшие его (конечно, не анус!) доктора отмечали в истории болезни слова пациента: "Приведите мне ее! Я все прощу! Дайте с ней поговорить!" Два года эти слова рассматривались психически образованными людьми как бред и обострение душевного разлада. На третий год милостивого заточения нашего героя, один из студентов-практикантов, дотошно изучивший историю болезни Елисея Анисимовича, шепнул на ушко главврачу свои здравые соображения. К удивлению науки - тот прислушался к совету, хотя уже очень давно сообщался с сумасшедшими и против невинного эксперимента не стал возражать.
Елисей Анисимович по-прежнему хорошо узнавал при встрече или на фотографиях жену и детей; приносимые ему газеты он рвал в клочья и съедал обрывки с кроссвордами. В отличие от маний величия Платона и Рихарда Вагнера, живших в одной палате с Елисеем Анисимовичем, его незлобливое, тихое поедание печатной продукции приветствовалось докторами: если черви живятся мертвыми, почему бы живому не отведать заведомо червивое?
В буйство Елисей Анисимович приходил только в тех случаях, когда ему мерещилось сочетание трех проклятых букв "М-С-А" а также от всех слов женского рода. Опытный главврач в беседах с Елисеем Анисимович опускал эти крайние раздражители и речь его выходила смешной, но невозмущающей. Он общался со своим подопечным как с полуторагодовалым младенцем: "Камысутра чусеньки?" - "Нце, хсо!" ( в переводе: "Как мы себя чувствуем с утра?" - "Ничего, хорошо!" )
На консилиуме светлейших умов и знатоков причин помрачения рассудка, жене Елисея Анисимовича поручили отыскать составительницу кроссворда, пошатнувшего рационализм мужа в область комплексных чисел. Поиски были долгими, но удачными. Каратыгина явила себя при встрече обыкновенным человеком и женщиной с растрепаными волосами. За свою работу кроссвордмейстера она получила от редакции злосчастной газеты усохшую сумму, что была ей предельно необходима на пропитание двух детей-эпилептиков и пропойцы-мужа, лакавшего горькую за все человечество. Узнав из горящих уст жены Елисея Анисимовича о постигшей его беде, Каратыгина долго упрямилась признать свою вину, но вдруг брякнулась в обморок, осознав всю нелепость и трагичность ситуации. Будучи в бессознательном состоянии она дико смеялась и царапала зубами паркет.
Лечащий врач Елисея Анисимовича очень осторожно подготавливал его к исцеляющей встрече.
- Не волнуйтесь!
- Я не волнуюсь!
- Успокойтесь, прошу! Иначе я не рискну сообщить вам такое, отчего вы начнете волноваться.
- Моему спокойствию позавидовал бы и мертвый!
- Не тревожьтесь!
- Обещаю.
- Успокойтесь, не нервничайте прежде времени. Дайте мне сказать...
- Вам удалось меня успокоить! - щербинисто заорал Елисей Анисимович. - Говорите же!
- Я прошу вас держать себя в руках!
- У меня руки связаны! А то бы я вас, доктор,.. /цензура!/... с большим удовольствием.
Сила духа лечащего врача опережала в развитии крепость его тела. Тело могло ползать перед обидчиком на коленях, боялось отвечать на постороннюю грубость грубостью, чтобы не возбуждать против себя физическое насилие. Но дух! Дух всегда оставался непобедим! Оскорбив про себя Елисея Анисимовича всеми известными словами с подпорченным душком, лекарь остался доволен своей тайной победой и пригласил в палату Каратыгину.
- Она! - детски улыбнулся привязанный к кровати Елисей Анисимович; кровать чуть приподнялась. - Это она! Она не может быть не она!
- Это я, - кротко сказала она. - Мне сказали, что я в некотором роде... я косвенно... что вы по моей вине... - У нее разыгрались чувства и она не заметила, что уже восемь минут не дышит; схватила жадными легкими глоток воздуха и выдохнула его одним словом: - вот... Никогда бы не подумала, что такое возможно...
- Все выйдите! - сосредоточенно сказал Елисей Анисимович.
Связывавшие его ремни потрескивали от напряжения возмутившихся мышц и обещали разорваться.
Жена Елисея Анисимовича поспешила взашей вытолкать из палаты детей, скороговоркой повторяя: "Нам надо уйти! Папа может развязаться!" Лечащий врач соображал в угрожающих ситуациях быстрее других и выскочил первым, гордо прошипев через плечо: "Но я еще вернусь!"
Несколько минут спустя из палаты вышел совершенно очеловечевшийся Елисей Анисимович. Радость его детей была наигранной, потому что большой папин диван ускользал с его выздоровлением из-под их младых боков. Однако родственные чувства взяли свое - губы семьи взмокли от поцелуев. Немного слюнявой нежности досталось и лечащему врачу... лечившему врачу...
- Но где... та? - спросил он Елисея Анисимовича.
- Она в палате и попросила надеть на нее смирительную рубашку.
- Что такое? - ойкнул врач.
- Мы быстро объяснились, - удовлетворенно сказал Елисей Анисимович. - Она назвала загаданное ею слово - мне сразу стало легче. Затем я втолковал ей, что определение под это слово она составила небрежно и даже неверно - ей стало хуже...
- И что она? - зрачки врача расширились от радости: пациентов не убавлялось.
- Она предложила убить ее. Потом сказала, что это будет слишком легкое наказание... Она каталась по полу и клацала зубами, пытаясь поймать собственный хвост...
- И что вы?
- Надел на нее смирительную рубашку. Ей надо спокойно обо всем подумать...