В городке Холмск по улицам ходило около миллиона ног. Местная филармония могла иронически похвастаться, что ее зал предпочитают обхаживать в общей сложности - десять тысяч пар ног. Среди прочих, случайных или редко заходящих, две принадлежали завсегдатаю концертов: дворнику Петру Ильичу Варенцову. Музыка была его страстью, смыслом жизни, самой жизнью.
Не раз Петр Ильич дирижировал симфониями Бетховена, стоя перед зеркалом в своей убогой комнатенке. Ночами его преследовал один и тот же сон: просторная квартира; в одежном шкафу четыре концертных фрака; на старинном столе, в футляре черного бархата, изящная дирижерская палочка, однажды принадлежавшая Караяну. Словом, сон больше походил на документальный фильм о жизни знаменитого артиста. Причем жившего в Холмске. Иногда Петру Ильичу удавалось увидеть девятиэтажный дом, где жил дирижер. А этой ночью Варенцова разбудил кошмар. Тот же сон: он уставший после концерта, заглянул в зеркало и впервые увидел свое лицо, лицо дирижера холмской филармонии Николая Сергеевича Троекурова! Вскочил, осветил комнатушку и вперился в зеркальную гладь, откуда на него взирал ошарашенный дворник с сильно перекошенным лицом Петра Ильича Варенцова. Продолжить спать он побоялся. Из головы не шла ужасная мысль, что непостижимым способом кто-то отобрал у него исконное тело. Петр Ильич решил вымести истину на свет Божий.
Днем позже, Николай Сергеевич Троекуров сидел в кабинете напротив Марка Анатольевич Шмульцена, известного в Холмске психоаналитика. Дирижер путано исповедовал странную историю. Вот уже месяц, или того более, ему снился один и тот же навязчивый сон.
--Коротко говоря, я в нем дворник. Реальность сновидения просто шокирует! - На лице Троекурова проступил гипертонический румянец. - Что вы об этом думаете?
Шмульцен перестал прохаживаться, убрал руки из-за спины и глубоко затянулся ароматным табаком трубки, пошевелив моржовыми усами.
--Прежде всего, вам необходим отдых.
--У меня скоро гастроли. Исключено!
--А я вам настоятельно советую отдохнуть. Физический труд - лучшее лекарство.
--Прикажете в дворники податься? - ухмыльнулся дирижер. - Впрочем, как это ни ужасно, мне этого все больше и больше хочется.
--Поживите на даче. Среди полей, среди лесов, так сладок мерный ход часов.--Шмульцен процитировал самого себя.
Ему вдруг стало грустно. Он считал своим призванием поэзию, а ему приходилось копаться в чужом исподнем, зачастую нелепом и изъеденном всевозможными человеческими страхами.
--Знаете, -- сказал Шмульцен, -- попробуйте разыскать эту комнату ваших снов.
Довольный собой, он широко улыбнулся.
--Задорная мыслишка! Так и поступлю.
2
Следующим вечером, из разных сторон Холмска, встречно спешили Варенцов и Троекуров. Разница их движений состояла в том, что Варенцов преодолевал расстояние в троллейбусе, а Троекурова вез личный шофер.
--Держись за этим троллейбусом, Коля! - внезапно выкрикнул дирижер.
В заднем окне транспорта, Николай Сергеевич увидел физиономию, которую часто брил в своих снах. Но теперь лицо Варенцова выглядело отрешенным и неухоженным: иссиня-черная щетина дворника была похожа на орудие его труда. Вкравшаяся догадка не обманула Николая Сергеевича: Варенцов направлялся к дому дирижера. Около своего подъезда Николай Сергеевич выскочил из машины и ухватился за увесистую руку Петра Ильича. Они обожгли друг друга красноречивыми взглядами, подчеркнуто вежливо обменялись дрожащими рукопожатиями; оба похолодели: их сны стали действительностью.
Смерть является настолько сильным удовольствием, что дважды ее не пережить. Жертвы перекрестного метампсихоза испытывали куда более сильные чувства. В квартиру дирижера они буквально впорхнули, будто ангелы одолжили им свои крылья.
Рюмку коньяка дирижер позволял себе только после премьерных концертов. Сегодня был именно такой повод. Своего рода премьера. Он разлил дорогой коньяк в рюмки. Петр Ильич еду призирал, но с уважением относился к закуске. Полчаса, потягивая напиток, молча и жадно разглядывали друг друга. Так старики завороженно ворошат фотокарточки своей молодости.
Первым решился заговорить Варенцов.
--А знаете, я ведь эту квартиру, как свою знаю... Это правда, что палочка принадлежала Караяну?
--Однако! - прошептал Троекуров и предложил выпить на брудершафт.
Оба мало пьющие, они быстро захмелели. Языки развязались. Петр Ильич попросил включить запись 5-ой симфонии Бетховена и, бережно зажав в руке драгоценную реликвию, вдохновенно продирижировал. Движения рук были безупречны и точь-в-точь повторяли манеру Троекурова.
--Тебя хоть сейчас на сцену!
--Ну что ты, разве это возможно?!
--Знаешь, я, пожалуй, смогу это устроить. Начнем с абонементов. В основном собирается молодежь. Публика, прямо скажем, не взыскательная.
--По гроб жизни буду за тебя Бога молить! За отца родного...
--Не слюнись! В какой-то мере ты - это я и кажется, наоборот... Я очень хочу увидеть свое второе гм... жилище. Мы должны ехать к тебе. Коля нас живо отвезет.
--Входи, маэстро! - распахнул свою дверь Варенцов.
Николай Сергеевич несколько минут исследовал квартиру. Ощупывал предметы, трогал мебель, дополняя уже известные ему виды тактильными ощущениями - ощупщениями. Увидев настенные часы, по-детски непосредственно сказал с досадой:
--Они всегда врут на пять минут.
Это замечание вызвало гомерический хохот из двух глоток. Поостыв, Троекуров чуть не взмолился:
--Петечка, родненький ты мой, дай ее подержать!
--Она в дворницкой.
--Ум-моляю!
--Пошли.
Трясущимися руками Николай Сергеевич взял метлу, прижал к груди.
--Можно ее опробовать?
--Думаю, я смогу это устроить, -- подмигнул ему Варенцов.-- Сейчас на улице публика не взыскательная.
Наблюдая за Троекуровым, Петр Ильич будто видел себя со стороны. Скупые взмахи метлой выказывали в нем истого дворника: мизерный расход сил перед перспективой длительного труда.
Кунявший за рулем Коля вдруг встрепенулся и обалдело следил за дирижером. Его категорический вердикт услыхала лишь ночная бабочка, усевшаяся на лобовом стекле и тут же взметнувшаяся прочь, испуганная крепостью слов.
Насладившись мистическим общением с метлой, Троекуров облобызал свое альтер эго и уехал, взяв с Варенцова слово почаще встречаться. Всю дорогу домой довольная улыбка не сходила с его лица.
Поставив машину в гараж, Коля зачем-то напился вдрызг. Ему снился хоровод бабочек.
3
Интеллигенция города Холмска наперебой обсуждала восхождение новой звезды дирижерского искусства. Имя Варенцова произносилось только в восторженных тонах. Знатоки прочили ему славу "второго Троекурова". Критики называли его дебют блестящим и утверждали: "в наши сердца ворвалось любовью подлинное дарование, недюжинный талант и гордость не только Холмска, но и всего Отечества". Его саркастические замечания передавались из уст в уста. Однажды он обмолвился, что для глубокого проникновения в музыкальную ткань, "Реквием" Моцарта следует слушать с отравленной конфетой за щекой.
Сам Троекуров, знавший подоплеку, публично не высказывался, ограничиваясь в упоминании Варенцова приставкой "мой любезный друг". И всегда загадочно и снисходительно улыбался.
Несмотря на успех, Петр Ильич дворниковать не бросил: концертные гонорары еще не приносили вполне достаточных средств к существованию.
Иногда возле его дома любопытные старушки и прохожие ротозеи могли увидеть забавного старика, умело распоряжавшегося столь дорогой его сердцу метлой...
Начиналась осень. Опадающие листья обещали долгий труд дирижерской палочке.