"Тарант и Гюрзе были скованы взаимной и неодолимой страстью и любили друг дружку с такой нечеловеческой привязанностью, что скоро превратились в насекомое (он) и змею (она). Это диковенное состояние им, однако, наскучило и они снова обратились в людей, сохранив некоторые особенности былого перерождения. Тарант сохранил способность проделывать руками такие вибрации нежности, которые возможны только для трех пар конечностей; Гюрзе не утратила гибкость стана и невероятную чувствительность кожи, дарившую ей наслаждение даже от невинного прикосновения.
Однажды соперница Гюрзе - златокудрая Айдам, не представлявшая свое женское существование без Таранта, наняла в нищем квартале города троицу отчаявшихся пропойц. Бутылка перебродившего вина, чуть ли не уксуса, врученная им Айдам, лишила этих шайтанов рода человеческого остатков праведных наставлений Магомета. В ночь полнолуния они выследили Гюрзе и вымазали ее аллахоподобный лик негашеной известью. Лучшие врачеватели и магрибские маги оказались бессильны вернуть ей былую красоту. Ни слезинки не выронила она из жалости к себе. Мысли Гюрзе стремились и обвивались вокруг образа любимого: она не посмеет тяготить его своим уродством! С первой зорькой, в условленном месте - в саду - она пришла на встречу с Тарантом в парандже.
--Любимая! - вскричал он. - Видит Аллах, я выдержу истязания тысячи палачей! Но не видеть тебя - выше моих сил.
--Я пришла попрощаться с тобой, о Тарант!
--Гром небесный поразил мой слух! Ты разлюбила меня, о звезда сердца моего?
--Нет! Дороже тебя нет у меня человека. Ночью настигло меня несчастье. Все во власти Аллаха! Лицо мое изуродовано. Я слишком люблю тебя, Тарант! Не могу позволить себе осквернить наше чувство. Ты больше никогда не увидишь меня! Прощай!
Не говоря ни слова, Тарант обнажил нож и выколол себе глаза.
--Теперь ты не отвергнешь меня? - робко спросил он. - Твой образ в моем сердце! И если в моих глазах отражается твое горе - зачем они мне?
--Ты... я... любимый мой! Я не ждала от тебя такой жертвы! Да будет проклят язык мой, запечатавший вечным мраком твои зеницы!
Гюрзе выхватила из рук Таранта нож и отрезала себе язык. Он тряс ее, крича вопросы, но она, смирясь, вовсе не обижалась на эту шаловливую грубость, хотя голова ее едва не слетела с шеи. Когда солнце прочертило на земле десятиминутную тень - Тарант понял, что возлюбленная его онемела, лишившись языка.
--Зачем мне уши, если ты смолкла!
Он забрал у нее нож и отрезал свои уши. Гюрзе молчаливо зарыдала, нежностью выманила у любимого нож и - выколола себе глаза, прокричав безмолвно: "Я не могу видеть твои страдания!"
На землю падали их пальцы, руки... Через час они были мертвы..."
Впрочем... Арабский комментатор Х1 века Ибн Мойшес, утверждавший, что свиток с этой легендой был вывезен Александром Великим из Вавилона, считал изложенное более поздним пересказом шумерских притч периода среднего матриархата и толковал ее с подкупающим простодушием. Эта легенда, писал он, не что иное как метафорический рассказ о древнейших правилах наследования младшим братом жены брата старшего, усопшего. Нередко разность лет младшего брата и жены его ближайшего кровного родича составляла не менее тридцати лет. Вот почему, завершает мысль Ибн Мойшес, кипучесть молодости, жаждущая в обладание такой же свежести, не находила, подчиняясь закону, другого выбора, кроме добровольного лишения зрения.