Вначале показалось, что я уже проснулся, но сон не хотел сдаваться просто так. И он включил свою "дразнилку", отдавая меня реальности по частям. Вот проснулась правая кисть, пересчитавшая один за другим озябшие пальцы, затем проснулось отекшее левое плечо, правое бедро; выпрямленная спина похрустела своим остеохондрозом. Казалось, сон окончательно отступил, но стоило медленно, в несколько приемов перевернуться на другой бок, я сразу провалился. Нет, не в бездну, на этот раз в небольшой приямок. Процесс поворота на твердой, пусть и широкой лавке был чрезвычайно затруднителен для моей нездоровой спины.
Минут через пять я почувствовал, что сильно продрог. Поджал ноги, засунул руки в безнадежно засаленные рукава телогрейки - не помогло, холод нашел слабые места в одежде. Но самое неприятное было в другом, вернуться сознанием в этот жутко-мрачный объем, где пребывало мое измученное тело. С не меньшим трудом удалось занять сидячее положение и испытать некоторое блаженство, избавившись от такого отдыха.
Помещение, служившее спальной комнатой, было насквозь пропахнуто старым машинным маслом, взопревшей ветошью и мышами. Слесарный участок термического цеха некогда огромного, очень огромного завода оборонной промышленности Союза представлялся сейчас почти безжизненным, разложившимся, серым пятном. Вот стоит давно отключенный токарный станок, тут же рядом трубогибочный - потемнел, запылился металл, позабыв руки человеческие.
Подошел поближе. Поднял из-под станины тоненький локон металлической стружки. И тут же отпрыгнул в сторону - стремительно метнулся в дверной проем темный рукав! Крыса! В один миг сон исчез бесследно.
Я - термист и сегодня мое дежурство. Удивительная способность - находить самое неподходящее место в самый неподходящий момент. Хотел всех перехитрить, поверил новым экранным обещаниям - "в первую очередь мы запустим производство". Вот, как хлынет поток рабочих на заводы, а я уже тут!
Вышел в цех. Что-то гнетущее и неестественное в этой картине: груды умершего, бесполезного металла и я. И больше никого. Только холод расползается по термичке. Две, оставшиеся в рабочем состоянии печи, безуспешно пытаются обогреть огромный цех.
Подошел к одной из них вплотную, постоял, вспомнил выражение - "на огонь, воду можно смотреть бесконечно". Я вас умоляю!
Две небольшие детальки, которые передали по смене, я закалил еще с вечера, поэтому ничего не остается, как углубиться в переплетенные сюжеты прошлого. Каждый шаг, каждый метр нашептывает: "здесь кипела, бурлила, клокотала жизнь, востребованная своей эпохой".
Бесцельно блуждающий взгляд выхватил из темноты потрескавшуюся и запылившуюся надпись на стене. Подошел поближе. "Трудовая дисциплина - показатель идейной и нравственной зрелости работника", - вещал, изрядно уставший плакат тридцати-сорокалетней давности. Тогда, видимо, он звучал громко, по-хозяйски, во весь голос. Сейчас это был робкий, извиняющийся шепот.
Вдруг, в конце цеха промелькнул, еле-еле освещенный, силуэт человека.
- Кого это занесло среди ночи? - Глянул на огромные, круглые часы, висевшие над центральным входом - 23.40. Первая мысль:
- Наверное, искатель цветного металла. Удивительно, сколько же его произвели? Тянут, тянут, а он все не кончается!
В это время тень проскочила в дверь административного корпуса. Отчетливо были слышны взбегающие по лестнице шаги. В этом корпусе находились раньше бухгалтерия, отдел труда и зарплаты, главный энергетик, механик, нормировщики и еще много других кабинетов и кабинетиков. Сейчас там безраздельно властвовали пауки да, неизвестно чем живущие крысы. Один бухгалтер, экономист и начальник ОТК мирно ютились в одном помещении на втором этаже.
Поднимаясь по лестнице, я отчетливо услышал чьи-то голоса. И вот стою возле "красного уголка", где проводились все собрания и концерты. Осторожно открываю дверь и, замираю от увиденного!
Залитый ярким, дневным светом зал, до отказа набит молодыми людьми. Как по команде, все повернули головы в мою сторону. На сцене стоял небольшой стол, покрытый плотной красной тканью, за которым сидели трое - двое ребят и девушка. Четвертый стоял чуть впереди и, бурно жестикулируя, пытался что-то объяснить не очень внимательному залу. Увидев меня, по-моему, даже, обрадовался:
- Вот, пожалуйста, полюбуйтесь! - Словно рапирой проткнул своим указательным пальцем пространство между нами, - можно о чем-то спрашивать с комсомольца, если дисциплина для него - пустой звук? Скажи, Бельцов, неужели так трудно, хотя бы на отчетно-выборное собрание не опаздывать.
-Откуда он знает мою фамилию? - подумал я, пораженный - Да, я.... Вообще-то...
- Ладно, садись. Некогда выслушивать твои сказки, - перебил оратор. Это был высокий юноша лет двадцати пяти. Его взгляд, лицо, движения - уверенны и решительны. Чувствовалось, что он хорошо знал, о чем говорил.
- А сейчас с отчетным докладом о проделанной работе за восемьдесят пятый год выступит секретарь комсомольской организации нашего цеха Мельник Олег Владимирович, - прозвучало со сцены.
Монотонный доклад, вперемежку с безликими, сухими цифрами абсолютно не касался меня. "Что за бред? Этого не может быть! Я слишком хорошо и трезво ощущал себя и свое тело, чтобы верить в то, что происходит. Я никого не узнавал из присутствующих. Память на лица была у меня отменной и я, наверняка, мог узнать кого-то из своего комсомольского прошлого. Но, увы! Даже, фамилии, звучащие со сцены, были мне незнакомы. Но, если и предположить возможность телепортации во времени, то откуда им известна моя фамилия? А не начало ли это моего умопомешательства?" Я стал внимательно вглядываться в лица, сидящих неподалеку комсомольцев. Их, также мало интересовала речь докладчика: кто читал журнал, кто писал (по-видимому, студент-вечерник), что-то в тетради, пристроив ее на коленях. Две подружки о чем-то оживленно перешептывались. Стоп! Я узнал одну из них - это была Ира Алтухова! Да, да - Ира, Ирочка, Иришка! Моя глубокая симпатия и "неспетая песня", как я говорил. Сердце быстро заколотилось, как тогда при встрече, когда я взял ее за руку. Я все вспомнил. Ира, словно почувствовав мое трепыхание, глянула на меня. Секунду-две смотрела, затем отвела взгляд в сторону - не узнала!
И тут все снова повернули головы на входную дверь, откуда хрипловатый, пожилой голос произнес:
- Бельцова, срочно, к начальнику цеха!
Услышав свою фамилию, встрепенулся. Направляясь к выходу, я еще раз посмотрел на Иришку. Ее взгляд был чужим и безучастным.
За закрытой дверью меня ждал колючий и неприветливый полумрак. Чувствовался какой-то подвох во всей этой истории. Я, все-таки, побродил по пустынным коридорам, пока не очутился у оббитой деревом двери с табличкой "Начальник цеха". Конечно же, кабинет был закрыт.
- Бред, - в который раз я вновь произнес это слово.
Вернулся к "красному уголку", дверь открыл с трудом, с протяжным скрипом ржавых петель. Пустое, темное пространство напугало меня своим безжизненным холодом. Я быстро закрыл дверь.
- Что же это? - жуткий страх сжал в комок перепуганное сердце. Бегом, через 2-3 ступеньки скатился вниз по лестнице. Уже на первом этаже почувствовал, что бегу по воде. Поднял глаза - со стен, с потолка стекала грязная, с побелкой вода. С фонариком в руке обнаружил течь, вода фонтаном била из треснувшей, видимо, перемерзшей трубы.
- Да, что ж это за ночь такая! - выкрикнул я вперемежку с крепкими русскими словами. По единственному телефону связался с диспетчером завода и сообщил об аварии.
В горле пересохло - хотелось пить. Направился в раздевалку, где находилась двухлитровая пластиковая бутылка с водой, принесенная из дома. Вода немного успокоила разгулявшиеся нервы. Возвращаясь в цех, услышал голоса.
- Быстро сработал диспетчер, - похвалил я незнакомого человека. Какой-то разговор происходил в кабинете с поблекшей табличкой "Профком". Дернул за дверную ручку.
- А, Бельцов, заходи! Я только что звонила твоему мастеру, чтоб тебя прислал. Ты ребенка будешь летом в пионерлагерь отправлять? Что ты молчишь, Бельцов? Есть бесплатная путевка во вторую очередь. Ну?
- Хорошо... Я.... Попозже, - попятился к двери, вспоминая на ходу, что ребенку моему тридцать шесть и у него самого уже двое детей.
И снова холод и мрак. В голове зарождалась паника. Чувство реального восприятия покидало меня, все смешалось - где заканчивается действительность, и где начинается воображение? Быть может там, в кабинетах и есть реальная жизнь, а пустой, холодный и умерший цех - это мистическое пространство, в которое я каким-то образом был заброшен?
Словно старатель, пытался вымыть песок из головы, чтобы отыскать чуть видимые, блестящие крупицы истины. Ясно было одно - убегая от неизвестности, я все дальше удалялся от разгадки тайны, которую эта ночь пыталась раскрыть передо мной. Нужно было идти навстречу. И я пошел. Один за другим открывал двери бывших отделов и кабинетов. Но, увы! Меня встречала, раскачивающаяся по углам паутина. Разгадка пришла сама собой - в прошлое можно войти только по приглашению, по вызову. И я стал слушать. И снова чьи-то голоса подсказывали мне в какую дверь войти.
Так побывал я в расчетном отделе, где две немолодые женщины уточняли графики отпусков по нашему участку. В кабинете главного бухгалтера мне выдали справку с места работы с указанием средней зарплаты для оформления кредита.
В отделе труда и зарплаты ко мне подошла молоденькая девушка и, кокетливо улыбнувшись, сунула в руку свернутую в трубочку записку. Тут же развернул и увидел надпись: "Суета - мачеха прозрений. Семьсот двадцать ударов сердца вольются в вечность".
Озадаченный, я вышел в коридор. Еще раз хотел взглянуть на загадочные строчки, но в руках оказался обычный, небольшой рулончик туалетной бумаги. Даже не удивился, я начинал привыкать к этим ночным фокусам.
- Семьсот двадцать ударов вольются в вечность, - повторил я вслух. - Почему семьсот двадцать? Стоп! Если взять за основу нормальную работу сердца - шестьдесят ударов, то выходит семьсот двадцать ударов - это двенадцать минут!
Я никогда не дружил с математикой, поэтому, сам удивился такой развязке.
- Что там еще было? - продолжал я свои размышления. - "Суета - мачеха прозрений". Мне предлагали не торопиться, т.е. пробыть в кабинете двенадцать минут и... остаться там навечно! Так вот почему, выходя из прошлого, я терял возможность вернуться!
Пришел сменщик и, впервые, не захотелось уходить с работы. Раскрывшаяся передо мной тайна обнимала и прижимала к себе. Я не ответил взаимностью и чувствовал себя должником.
Вышел за проходную. Через дорогу, напротив, сверкал и переливался огромный супермаркет. Словно напомаженная проститутка, соблазнял меня своей порошково-модифицированной продукцией.
Я оглянулся. Сзади, распластавшись на брюхе, лежал завод-великан, превратившийся в завод-призрак. Он был похож на старого, немощного, безнадежно-больного старика, разложившегося еще при жизни. Мне не было места на это земле. Я травинка, всколыхнувшаяся от воспоминаний. Я - призрак. Меня - нет. Я остался в той стране и мысль эта греет, спрятавшись в подмышку. Здесь она в безопасности.
Подошел к метро. Мелькнуло знакомое лицо. Аппетитно цокая каблучками, по ступеням спускалась Ира Алтухова. Рванул за ней. Но моя "неспетая песня" растворилась в нескончаемом людском потоке.