Аннотация: опубликован в журнале "Реальность фантастики" Љ1 2010
Говорила матушка: "Не ходи за него замуж!"
Обеденное блюдо свистнуло возле уха Ивана и, врезавшись в стену, брызнуло разноцветными осколками.
- Марусенька, да бог с тобой! Чего ж, милая, злишься?
- Жизнь ты мне, ирод, испоганил!
Второе блюдо едва не снесло Ивану голову, да он ловко увернулся. Что блюдо! От меча, поди, труднее уклониться!
- Марусенька, сердце мое! Да что ж приключилось?
- Полы не мыты, еда не готова, одёжа не стирана! А ты, негодный, спрашиваешь, что приключилось! Чем весь день занимался? Опять мечом махал?
Марья метнулась к печи, да Иван выскочил за дверь, прежде чем скорая на расправу жена ухватила чугунок.
Выбежал Иван на резное крыльцо, за голову схватился. Доля его - долюшка горькая! Кто же может помочь в эдакой беде?
- Ты где это запропастился? Ну, погоди, найду я тебя!
Вздрогнул Иван. Жена голосила где-то рядом, миг один доберется до него. Бросился Иван опрометью в конюшню, раскопал припрятанный в ворохе сена меч-кладенец, скатерть самобранку, перекинул через плечо седло богатырское. Опасливо выглянул во двор - жены не видать? Тихо было кругом: куры копались в пыли, дремал под навесом конюший, издалека доносилась песня - бабы работали в поле. Жены не слыхать, не видать.
Выскочил Иван за ворота и припустил, что есть духу. Нешуточное дело нестись с такой поклажей. Но он же богатырь как-никак! Сдюжит!
Добежал до луга Иван, остановился, дух перевел. Бросил седло и сам растянулся рядом. Приволье благодатное! Над головой небо синее, птицы поют, ветер траву гладит, в сон клонит.
Передохнул Иван, достал волос конский, поджег и крикнул богатырским голосом: "Сивка-бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!"
"Конь бежит. Земля дрожит", - вспомнилась Ивану. Бабка часто ему сказки сказывала, пока мал был. Про богатырского коня, да про доблесть богатырскую. "Эх, бабка, бабка, - вздохнул Иван, - знала бы ты как сказка былью оборачивается".
- Чего надобно, хошяин?
Глянул Иван на коня своего верного и глазам не поверил. Старая кляча, понурив голову, еле стояла на дрожащих ногах. Обнял Иван Сивку и заплакал.
- Друг ты мой верный! Сколько же мы не виделись?
- Долгонько, хошяин мой! Что ш ты не шпоминал Сивку-бурку швоего? Аль плохо он тебе шлушил?
- Да вспоминал, вспоминал! - гладил Иван друга верного по спутанной гриве. - Да Марья, как только оженились мы, взяла слово с меня, что не буду я по свету белому шастать. Припрятала волос из гривы твоей, да не сказала куда. А вчерась старый сундук выкидывали, так волос твой я и нашел.
Лизнул старый конь хозяйскую ладонь.
- Ты уж ишвини, Иван, что пошлушить тебе не могу.
- Что же делать мне, Сивка? - закручинился Иван.
- Приклюшилось-то шего? Аль с шенкой не ладишь? - беззубо улыбнулся вещий конь.
Удивился Иван:
- А тебе откуда ведомо?
- Шлухом шемля полниша!
- Нелажу, ой как нелажу, Сивушка!
- Ну тадыть, внушка моя тебе пошлушит!
- Внучка? Но мне нужен настоящий конь!
- Да брошь, хошяин! Ты вшегда баб не увашал и што тапериша? Шнаешь, как люди умные говорят? Как аукниша так и отликниша! А внушка моя хороша. Ну-ка крикни богатыршким голошом и швисти богатыршким пошвистом: "Белка-штрелка! Штань передо мной, как муш перед шеной!" Она и примшится! Белая как шнег и быштрая как штрела!
Удивился Иван. Но медлить не стал. Вот-вот Марья на луг придет. Набрал воздуха побольше, и крикнул так, что трава приклонилась: "Белка-стрелка! Стань передо мной, как муж перед женой!"
Кобылица бежит, под ней земля дрожит. Белая грива по ветру летит. Из ноздрей пламя пышет, из ушей дым валит. Грозно глянула фыркнула кобылица на Ивана:
- Кто посмел потревожить меня? Уж не ты ли?
- Здравштвуй, внушенька! - зашамкал Сивка-бурка.
- Здрав будь! - махнула хвостом кобылица. - Уж не ты ли, дедуля, сказал человеку, как меня кликать?
- Не гневайшя, внушенька. Это Иван-шаревич, хозяин мой. Пошлуши ему! Не в шлушбу, а в друшбу!
Осердилась кобылица, фыркнула огнем, траву кругом пожгла, но ослушаться не посмела.
- Дедушка родимый, просьбу я твою уважу. Но как сослужу человеку службу, больше он меня не увидит!
- Вот и шладили! - обрадовался Сивка Бурка. - Ты уш береги ее хошяин! И шебя береги! Мош швидимшя ишо!
Вскочил Иван на спину Белке, и взвилась кобылица чуть повыше леса стоячего, чуть пониже облака лежачего. Закружилась голова у Ивана. Отвык он по свету летать. Попросил кобылицу спуститься на землю и скакать по дороге. А то неровен час, сомлеет он, упадет да разобьется. Фыркнула недовольно кобылица, но не ослушалась. Спустилась на землю.
Долго ли, коротко ли ехал Иван, да привела его дорога в царство Змеево. Едет Иван, по сторонам озирается, . Неровен час, нападет Змей, огнем сожжет да пеплом по ветру пустит. Доехали до опушки леса. Иван расседлал, разнуздал кобылицу, да пустил на луг пастись. Сам же развел костер, разложил скатерть-самобранку. Сидит угощается.
Вдруг грянул гром средь ясного неба. Пала тень на землю. То не туча тучится, то летит Змей Горыныч о трех головах, о шести хвостах.
Вскочил Иван на ноги. Меч поднял. Приготовился принять битву. А и радостно ему на душе. Молодость вспомнил. Не раз они со Змеем бивались. Считай, что побратались!
Упал с неба Змей. Хвостами глубокий след в земле прорыл. Бежит, с лапы на лапу переваливается, крыльями деревья сшибает.
- Иван! Радость-то какая!
Подбежал Змей к Ивану, схватил, к груди прижал, всего о чешую оцарапал. Долго тискал, приговаривая:
- Друг мой сердечный! Сколько лет, сколько зим!
Изо всех сил отбивался-уворачивался Иван от шершавого языка Змея. Лизнет Змей, так все лицо начисто и снесет.
- Да полно, тебе Змей! Полно!
Отпустил Змей Ивана, а от радости сам не свой. Вертится, приплясывает вокруг гостя, хвостами крошит в щепы дубы вековые.
- И я рад тебя видеть в добром здравии, - отвечает Иван. - Садись, угощайся! Обрадовался Горыныч:
- Скатерть-самобранка! Иван, друг мой, попроси у скатерки мясца, да побольше!
Уважил Иван просьбу гостя дорогого. Сел Змей, словно пес, на лапы задние, передними схватил быка жареного, что скатерть явила, засунул в рот средней головы и принялся чавкать. Голова глаза закатила, блаженствует. Две другие алчно смотрят ей в рот.
- Не посрами меня, - шепнул Иван скатерти. - Угости гостя на славу!
Завизжали радостно головы Змея, узрев кабанчиков жареных. Захрустели косточки у них на зубах, а скатерть, решив не ударить в грязь лицом, или, что у нее там есть, все подавала и подавала кушанья. Змей Горыныч, от радости ополоумев, только и успевал яства хватать да отправлять их в три пасти. Дивится Иван такому аппетиту. Хорошо, что скатерть волшебная. Наконец головы облизнулись. Улыбнулся Змей счастливо во все свои пасти. Рыгнул застенчиво и учтивые речи повел:
- Каким ветром занесло тебя в наши края, друг сердечный? Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?
- Добры молодцы, по делу ездят! Помощи к тебе приехал просить!
Удивился Змей.
- Чем же могу помочь тебе?
- Мастер ты, Горыныч, девушек воровать.
Удивился змей еще пуще, хвостами махнул, едва Ивана не зашиб:
- Эко, вспомнил! Давным-давно это было! Помню, украл я за морями, за долами Марью Моревну. Опосля Тугарин ее отвоевал. А еще приезжал меня воевать Кощей Бессмертный, Василису Премудрую отбирать. Да я сам ее и отдал. Что ж я дядьке родному не уступлю? А была еще девка красы невиданной - Марья Искусница. Да ты ж ее у меня и отвоевал! Помнишь, хвост мне в бою едва не отсек? А я тебе бока славно намял! Здорово было! А теперь... Стар я стал. Даже огнем дышать не могу.
- Да, было дело справное! - вздохнул Иван. - Эх, Горыныч! Дня не прошло с той поры, чтоб не каялся я победе своей!
- Да чего жалеть? Девка-то красивая! И к тому ж искусница.
- Знал бы ты, какую злыдню я в дом привез! Поедом меня ест! Все не так, все не эдак. На руку горяча! Посуду в тереме переколотила. Не успеваю чашки-горшки покупать. Вот скажи мне Горыныч, для чего бабы на свет рождаются? Чтоб хозяйство вести, да мужа блюсти! А моя - ехидна! Искусница, говоришь? Вот, отведай!
Шепнул Иван скатерти слово заветное, и через миг явилась бутылка, с зельем мутным. Иван бутылку Змею протянул:
- Отведай!
Взял осторожно Змей ту бутылку. Нюхнули головы попеременно зелье то да покривились. Опосля, голова средняя, смелая самая, отхлебнула глоток и закашлялась. От кашля ее могучего задрожали деревья, те, что не ране успел растоптать Горыныч. Откашлялся Горыныч, глянул на Ивана с подозрением:
- Никак отравить меня надумал?
- Да что я, изверг, что ль! Травить тебя! - отвечал Иван. - Ничего странного не чуешь?
Средняя голова нежданно-негаданно икнула и принялась песни горланить. Удивился Змей.
- Чего это она?
- Весело ей, вот чего, - хмуро отозвался Иван. - Это зелье - веселящее. Жена моя варит. Искусница! От занятий ее вонь по всему терему. А недавно разрушительное зелье сварила. Оно как громыхнуло! Пол терема развалило! Я уж думал - конец света пришел. Жаль, жена уцелела. Не жизнь мне с ней, а беда лютая! - вздохнул Иван. - А еще зелье веселящее гореть может. Набери его маленько в пасть.
Страшно Змею, но послушался он Ивана. Вытащил Иван из костра горящую веточку, поднес к Горынычу и говорит:
- Брызни-ка сюда!
Как дохнул Змей, да и вспыхнула влага та огненным шаром.
- Да ты могутный чародей! - взревел Змей. - Отдай мне волшебное зелье! Чего хочешь, все для тебя сделаю!
- Клянешься?
- Клянусь! - стукнул себя в грудь Горыныч.
- Держи, - всучил ему бутылку с зельем Иван. - А за это, друг мой любезный, укради мою жену!
- Да ты что, Иван! - Выронил Горыныч бутылку, замахал лапами. - Зачем мне твоя жена!
- Ну, Горынушка, как друга прошу-умоляю, укради! А я в придачу к зелью скатерть самобранку тебе отдам.
Пригорюнились Змей:
- Скатерть оно, конечно хорошо! Да не могу я тебе помочь, Иван! Я бы всем сердцем. Но не могу!
- Да отчего же?
- Да оттого, что есть у меня жена!
- Да откуда?
- Эх, Иванушка! Беда моя горькая. Много девиц-красавиц покрал, да только всегда находился богатырь могутный, который девицу отвоевывал. Но пришла расплата мне за дела мои скверные. Украл я у царя Дадона дочку - Елену Прекрасную. Да только не ведал, что царь сам был рад дочку с глаз долой убрать.
- И что, не пришел богатырь ее из полона выручить?
- Какой богатырь, Иванушка! Царь Дадон десять возов с приданным прислал и свое родительское благословение! Так и стала Елена моей женой!
Вконец Змей закручинился. Хлынули из его глаз горючие слезы и костер загасили.
- Ох, Иванушка! Не жизнь у меня, а горе горькое! Жена голодом заморила! Мяса не дает! Щи, да кашу варит. А то и травы всяческой в миску накидает, и жую я, подобно козлу. А уж кричит как! Куда там Соловью-разбойнику! Я даже на одно ухо оглох! Летать не велит! Как во дворец зайти - лапы и хвосты мыть надобно. А во дворце - страх и ужасть. Ни сеть, ни лечь, ни повернуться, ни пузо почесать, того и гляди, разобьешь чего-нибудь!
- Что ж ты ее обратно в дом родной не вернул?
Змей Горыныч сторожко оглянулся, утер слезы, пригнулся к Ивану, зашипел в самое ухо.
- Думаешь, не пробовал? Да царь Дадон поставил на границе огромные луки, тетиву по двести богатырей натягивают, стрелы по две сажени. Не пролететь, вмиг убьют! А богатырям приграничным наказ строгий дал - не пускать Елену-царевну домой. Вот и маюсь теперь! Слушай, Иван! - Глянул Змей Горыныч с надеждой Ивану в глаза: - А может, ты отобьешь ее у меня? Я и сражаться не буду! Даром отдам! Да еще воз золота в придачу отсыплю.
Вздохнул Иван горько:
- Не могу, Горыныч. У меня своя беда дома. Раз не судьба нам сразиться, поеду я дальше.
- Ну, бывай, брат мой названный! Не держи на меня зла! Авось свидимся еще!
Иван со Змеем обнялись.
- Скатерть оставь себе, - сказал Иван. - Да только схорони понадежнее, чтоб жена не нашла!
Сел Иван на кобылицу-белогривицу и в путь отправился, а Змей Горыныч долго махал ему вослед, утирая слезы горючие скатертью-самобранкой.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Долго ли ехал Иван, про то нам не ведомо, да и прибыл в землю далекую, царство Тугариново. Глядь-поглядь на поляне зеленой, перед городом белокаменным, пасется стадо свиней огромное. Пригляделся Иван и признал в пастухе ворога своего давнишнего - Тугарина.
Удивился Иван. Спешился. Как завидел его Тугарин, вскочил, навстречу бросился. Обнялись они богатырским объятием да на траву присели.
- Иван-царевич! Рад тебя видеть! Что на белом свете то делается?
- Да много чего делается. Змей Горыныч женился. Да и я уже не царевич. Как батюшка помер, так и сел я на царство. А что ж ты, Тугарин, свиней пасешь? Аль поработил тебя кто? Так давай поедем, сразимся, царство твое отобьем!
- Тихо, тихо ты! - замахал руками Тугарин. - Еще прослышит жена! Со свету сживет! Эх, Иван не ведаешь ты горя моего! Знаешь ли ты кто жена моя?
- Как не знать, знаю. Марья Моревна, прекрасная королевна. Ее Горыныч в полон взял, а ты освободил.
-
Ох, царь Иван! Как же глуп я был тогда! Говорила мне матушка: "Не женись, сынок!" Марья Моревна-то богатырка оказалось, силы превеликой! Как привез я ее домой, волком взвыл. Она-то сама на царство села, меня в бараний рог скрутила и свиней пасти отослала!
Посидели богатыри, помолчали. А потом и молвил Тугарин с надеждою:
-
А ты чего царь Иван по свету бродишь? Аль за старое дело взялся? Может, повоюешь мою Марью Моревну, да себе возьмешь?
- Да нет Тугарин, у меня своя жена дома есть. А по свету еду, так помощи ищу. Думал ты подсобишь. Да вижу, тебе это не по силам.
- Да какие силы, Иванушка. Видишь, отощал весь. Как пригоню свиней домой, жена кормит день через день - хлебом да водой.
Посмотрел Иван на Тугарина, такая жалость его взяла! Сидит бывший враг, тощий-претощий, усы обвисли, волосы грязные, спутанные, земля в лицо въелась. Говорит Иван:
- Вот незадача! Такой ты Тугарин был могутный богатырь! А ныне глянуть жалко. Зря видать на твою силу я понадеялся.
Достал Иван из сумки еду, да бутылку вина:
- Угощайся не стесняйся. А я дальше поеду. В царство Кощеево, может он поможет.
Разгорелись глаза у Тугарина, принялся он жадно уплетать гуся жаренного, да пирог, да запивать все добрым вином. А солнце тем временем к земле клонится. Спешит Тугарин, торопится, скоро стадо домой гнать, опоздает хоть на минуту будет жена драться-браниться.
Проводил Иван Тугарина до города, попрощались они у ворот. Вскочил Иван на кобылицу и направился в царство Кощеево.
Ехал он лесами дремучими, полями широкими, через реки бурные переправлялся, через озера глубокие переплывал. Лето сменило весну, а там и осень пришла. Доехал он до моста калинового через реку Смородину. Раньше под мостом тем огонь горел, около моста поле было, человечьими костями усыпанное, за мостом царство Кощеево стояло, черными тучами укрытое. Глянул Иван, а речка-то стала синяя-синяя и не огонь в ней горит, а вода чистая, как слеза, бежит. Перед мостом поле зеленое, цветами покрытое. А за мостом свет золотой сияет.
Удивился Иван, дальше поехал. Едет, едет, а свет золотой все ярче и ярче становится. Закончилась дорога и видит Иван: дворец из чистого золота стоит, как жар горит. Ограда вкруг дворца серебряная, зеленью увита, черепами усажена. Да на черепах тех венки из цветов полевых. Открылись ворота золотые, Ивана пропустили. Около тех ворот пёс раньше сидел трехглавый, а нынче растут деревья, с изумрудными листьями да золотыми яблоками. А на деревьях жар-птицы поют-заливаются.
Подъехал Иван к крыльцу резному, спешился. Выскочили слуги, взяли Ивана под белы руки, да в палаты повели.
Глазам не верит Иван, так вокруг все красиво убрано и наряжено, каменьями драгоценными изукрашено. Привели его прямо в столовую горницу, а там пир горой. Во главе стола царь сидит толстый и румяный, смеется-заливается. Кого-то смутно Ивану напомнил он, да только вспомнить никак может. А девушек в горнице видимо-невидимо. Около царя так и вьются, не знают, как и чем угодить ему.
Глянул хозяин на гостя, из-за стола вышел, с объятиями навстречу бросился:
- Иванушка, друг ты мой разлюбезный! Садись, угощайся! Чем богаты, тем и рады.
Только по голосу и узнал Иван Кощея. Сел за стол. Поднял кубок за здоровье доброго хозяина. Тотчас подлетели к нему две девицы-красавицы, принялись кушанья в тарелку подкладывать, да вина в кубок подливать.
Долго пир-столованье длилось. Уже и луна в окно заглядывает, а Иван с Кощеем все пируют. Говорят, не наговорятся. Столько лет, столько зим не виделись. Расставались врагами, а повстречались разлюбезными друзьями. Один вопрос покоя Ивану не дает: отчего Кощей так живет хорошо? И дворец у него в догляде, и сам он при параде. Не утерпел Иван и спрашивает:
- А скажи мне друг разлюбезный, отчего ты живешь ты, как сыр в масле катаешься, как сливки в молоке купаешься? Не таи секрет свой!
Обнял Кощей Ивана, своей рукой в кубок ему зелена вина подлил. Задушевный разговор повел:
- Оттого я Иван живу беспечально, что жены у меня нет!
- А где же Василиса Премудрая?
- Была, была! Чуть со свету меня не сжила! То нельзя, это нельзя! Ни девушек воровать, ни войны воевать. Бегать меня вкруг дворца заставляла, сигать через веревку. Черепа с ограды поснимала, пса треглавого уморила. Какой пес хороший был! Может, она и премудрая была, но только превредная! Что ни задумаю сделать - все наперед знает! На каждом слове перечила! Высох я весь, позеленел, тени своей пугаться стал. Думал, погибель пришла. Да тут на счастье, королевич заморский приключился. Молодой да глупый. Пришел отвоевывать у меня Василису! Так я ему и меча не дал обнажить, Василису в ковер закатал, через его коня перебросил, привязал покрепче, чтобы не вырвалась. А в придачу королевичу еще кошелек-самотряс в руку сунул. Кошелек тот, хоть век труси, деньги не переведутся. Да наказал королевичу строго-настрого: Василису мне не возвращать, не то не жить ему на белом свете!
Удивился Иван:
- А девушки-то откуда? Жены лишился, за старое спохватился?
Засмеялся Кощей, словно кабанчик захрюкал:
- Да ты что! Кто же неволею так славно будет за мной ухаживать? А девушки, посмотри какие веселые, задорные! Кинул клич я по царствам. Ежели кто хочет старого царя до смерти его безвременной присмотреть да приголубить, тому он царство свое подарит, да казну отпишет, и станет та девушка после кончины его царевной. Вот и смотри, сколько охочих нашлось! Вмиг мое царство в порядок привели, и меня холят-лелеют, понравиться мне желают.
- Да ты ж бессмертный!
Испугался Кощей:
- Иван! Как друга верного тебя прошу. Не говори им про мое бессмертие! Пусть думают, что кончина моя не за горами! И про смерть мою, где запрятана - не сказывай. Неровен час, угробят меня, не успею жизнью насладиться. А ты пока, живи у меня, сколько хочешь!
Остался Иван у Кощея. Живут они, пируют в свое удовольствие. Дни несутся, как вода бежит, а месяц за месяцем мчит, как стрела летит. Только стало вдруг Кощею муторно. Слег он. Не ест, не пьет. Зовет Ивана.
Не успел молвить, как зашумело, загремело у ворот, задрожал дворец, едва не рассыпался. Повалил по двору дым смрадный, а в дыму том высится поединщик на коне, черном, словно сажа, и сам весь черный.
Крикнул поединщик тонким голосом:
- Выходи биться Кощей! Не то яйцо со смертью твоей на сковороде изжарю!
Иван поднял Кощея, облачил в доспехи, сам меч взял и пошли они к воротам, на поединщика смотреть, да узнавать чего хочет он. Ан ворот-то и нет! Валяются посреди двора, богатырским ударом сорваны.
Спрашивает Кощей поединщика, а разглядеть его и не может - дым глаза ест:
- Чего тебе надобно в царстве моем? Отчего мое добро поломал-порушил? Я ли тебя обижал, грабил?
- Отдавай мужа моего - царя Ивана. А не отдашь подобру, так будем по-плохому говорить! Вот яйцо со смертью твоей.
Пал тут Кощей Ивану в ноги:
- Выручай, друг-товарищ! Видишь, жена за тобой приехала. Спаси меня! Не допусти смерти моей безвременной! Чего хочешь проси! Хоть дворец золотой разбирай по кирпичику, да с собой увози. Не погуби только!
Делать нечего Ивану. Завет богатырский: сам пропадай, а друга выручай. Жаль ему себя, но Кощея жальче.
Взяла Марья Искусница мужа, посадила позади себя и повезла домой.
Как приехали они, так и жили долго и счастливо. И сейчас живут, если не померли...
А меч-кладенец Иван поглубже в солому спрятал. От греха подальше.