Я прибыл в Исфахан ранним утром, когда голубые купола городской мечети почти слились с просыпающимся небом. Этот город с первого взгляда поразил меня своим величественным обликом - словно сам всемогущий Аллах создал его для того, чтобы услаждать свой взор. Стройные мечети великолепной отделки соседствовали с богато украшенными домами. Прекрасные мосты и фонтаны сплетались в единый узор, прославляющий мир, созданный Аллахом.
Но не ради этих красот прибыл я в этот дивный город. Моей целью было отыскать человека, который открыл бы для меня путь к бриллианту моих мечтаний. С давних пор я ездил по свету, дабы испробовать напиток, равного которому не было во все времена. Я странствовал в поисках разнообразных сортов чая.
Ради этой цели я побывал в местах столь отдалённых, что многие сочли бы мои рассказы вымыслом, подобным тому, каким матери потчуют своих детей, что бы те наконец заснули.
Я был далеко на востоке, где чай пьют в полной тишине, строго соблюдая древний ритуал. Я направлял свои стопы в горную страну, где в чай добавляют масло и разные травы - одной чашкой этого напитка можно насытить себя на целый день. Бывал я и на севере, где чай готовят из ягод и даже грибов, что превращает его в колдовской напиток.
Во многих краях бывал я, и посмел считать себя великим знатоком этого райского напитка. Но, подобно тому, как пушинку уносит лёгкий ветерок, так и моё зазнайство исчезло когда я узнал об изумруде чайного искусства. О чае, который назывался "Три Поцелуя Гурий(1)".
Все, кого я расспрашивал о нём, лишь хитро улыбались и отшучивались, словно взрослые мужи, услышавшие слишком ранний вопрос из уст ребёнка; или вовсе говорили, что ничего не слышали о нём. Но однажды, в глухой деревне, далеко на западе, старый звездочёт и мастер чисел поведал мне о том, что секретом Великого Чая владеет мудрец, по имени Аль-Остад, который живёт в Исфахане. В тот же вечер, я изменил свои планы о поездке в жаркий Миср(2), и двинулся на восток.
***
С трудом пересиливая себя, я всё же отправился на постоялый двор, желая крепко выспаться. Несмотря на сильное волнение от предвкушения долгожданной встречи и от страха неудачи в поисках, я быстро уснул: бессонная ночь в пути - лучшее снотворное.
Пробудился я когда муэдзин призывал на Аср(3). Наспех поужинав я отправился на городскую площадь, которая становилась всё более оживлённой с приближением темноты.
Долго я блуждал среди снующего люда. Даже для меня, побывавшего в столь многих местах, здесь было на что поглазеть: факиры и красавицы-танцорки, торговцы и маги-предсказатели, воры и вельможи - казалось, будто на площадях собрались представители всех ремёсел и сословий которые только есть в мире.
Но моё внимание привлёк старик с белоснежной бородой, одиноко склонившийся над шахматной доской. Я предложил ему составить компанию, и он, хитро сверкнув глазами, лишь молча кивнул.
Я играл белыми - первый ход и пешка отправилась на кледку вперёд.
- Позволь представиться, - начал было я, но незнакомец оборвал меня жестом и кивнул на шахматы:
- Как ты собираешься обыграть меня, если твой разум занят другими вещами? - сказал он и усмехнулся.
Растерянный и смущённый я не нашёл ничего лучше как продолжить игру молча, сочтя совет старика мудрым.
Ход за ходом, фигура за фигурой, и вот - наступил миг моего ликования - его шах склонился перед моим визирем.
Старик встал и поклонился мне:
- Что ж, незнакомец, ты выиграл. За это я исполню твоё желание. Знаю я, что ищешь ты напиток, равного которому нет под Луной. И я открою тебе его вкус.
- О, мудрейший, - словно молния поразила меня с головы до пят. - я безмерно благодарен тебе и сочту за честь принять этот дар. Но, скажи мне, глупцу, как узнал ты о том, чего желаю, как проник в мои помыслы?
- Нет нужды особой в слухе для тех, чей взор чист. Я знал, что рано или поздно ко мне придёт тот, кто пожелает изведать вкус "Трёх Поцелуев Гурий". Много вечеров я провёл за шахматной доской, играя с путниками. Я видел кузнецов, в чьих руках фигуры едва не трещали. Видел музыкантов, в чьих руках они порхали по доске как бабочки. Видел писцов, которые шевелили губами, обдумывая ход, словно подсчитывали зерно в амбаре, видел я отчаянных игроков, кто предпочитал смелые проигрышные ходы, но при этом умел выиграть всю партию.
Но ты был другим. Ты двигал фигуры бережно и точно, словно отмерял ложкой заварку и сахар, а обдумывая ход, ты причмокивал языком, будто пробовал свежий чай на вкус. После удачного хода ты глубоко вдыхал ночной воздух, как если бы перед тобой поднимался пар от чашки горячего напитка. И по всему этому я понял - ты тот, кто посвятил свою жизнь напитку сладкой горечи.
- О, мудрейший! - воскликнул я. - теперь я вижу что твой взгляд подобен лучам солнца, проникающим сквозь полог тумана и освещающим рощи в лесах, которые я видел далеко на севере. Прости мне мою поспешность, но скажи, когда же ты откроешь мне великую тайну?
- "Три Поцелуя Гурий" - особый напиток. В полной мере ты можешь насладиться им лишь в одном единственном месте на земле. Дорога туда занимает девять долгих дней и лишь на утро десятого мы достигнем его.
Но если ты не готов вытерпеть этот ничтожный, в сравнении с тем, сколько ты уже прошёл, срок, то знай же, что я откажу тебе и не открою ни крупицы тайны Великого Чая.
- Да, мудрейший, я готов следовать за тобой до конца.
- Тогда мы выступим утром, сразу после Фаджра(4). А теперь, ступай и крепко выспись. - с этими словами Аль-Остад убрал фигуры и доску и скрылся в своём шатре.
***
Как и сказал Аль-Остад, мы выдвинулись из города на восходе.
Мы двигались по мёртвой пустыне, бесконечному морю, раскинувшемуся под голубым небом, словно золотая кайма на бирюзовом халате визиря. Порывы ветра сдували с барханов песок, и казалось, что прозрачная мантия развевается за плечами песчаных холмов.
Мудрец почти всё время молчал, ограничиваясь лишь указаниями, что нужно повернуть, или погнать верблюда быстрее. Однако я хорошо разглядел Аль-Остада. Белоснежная борода и усы на загоревшем лице выглядели как снег на горных вершинах Тибета, а ясные сапфировые глаза казались двумя горными озёрами, полными ледяной воды. По этим глазам, по прямому узкому носу и по широкому высокому лбу я понял, что мой спутник выходец из северного Ирана, возможно, даже потомок древних шахов, правивших Ираном задолго до прихода Истиной Веры. Такие же лица я встречал на далёком севере и во дворцах Индии.
***
Вечером третьего дня, когда пришло время ночлега, мы разожгли костёр и принялись за ставшую уже привычной трапезу, как вдруг мой проводник заговорил:
"Когда-то, в одной далёкой деревне жил бедняк. У него был самый бедный дом среди всех соседей, он одевался в самые жалкие тряпки и ел самую худшую пищу.
Однажды, когда он собирал объедки у соседей, он увидел, что ему навстречу идёт человек, закутанный в чёрную материю. Прохожий поравнялся с бедняком и посмотрел ему в глаза. Взгляд этого незнакомца был ужасным: его тёмные глаза завораживали так сильно, что несмотря на то, что смотреть в них не было сил, бедняк не мог отвести взор.
Наконец, незнакомец сказал: "Здравствуй, - назвав бедняка по имени. - я пришёл помочь тебе"
Бедняк удивился и хотел было спросить, откуда тот его знает, однако человек в чёрном продолжил.
"Я знаю, что нет никого беднее тебя во всей округе, так же я знаю, что сейчас ты ходишь по домам и собираешь объедки. Ещё мне известно о тебе много иного, но всё что тебе нужно знать обо мне, так это то, что я сам Иблис(5)"
Бедняк ни на мгновение не усомнился в истинности этих слов - взгляд собеседника говорил сам за себя.
"И вот я спрашиваю тебя - готов ли ты попросить меня о том, чтобы я исполнил любое твоё желание?"
Бедняк пожал плечами: "Я всегда был бедным и, не ропща на судьбу, старался скрасить её по мере своих сил. Но раз уж мне предлагают исполнение одного желания, то глупо отказываться. Другой бы отказался, зная, что предложение исходит от Тебя, но я не боюсь тебя, ведь за свою жизнь я испытал столько лишений, что не осталось у меня страха ни перед Аллахом, ни перед Тобой. Поэтому моим желанием будет следующее: научи меня, как сделать мою жизнь лучше, а я уж решу - последовать твоему совету или нет"
Иблис рассмеялся: "Ты хитёр и мне это нравится. Я охотно исполню твою просьбу. Основа всякого успеха - действовать по первому зову сердца, не тратя время на бесплодные рассуждения и сомнения, ибо пока ты споришь сам с собой, момент будет безвозвратно утерян. Живи как в огне. Охваченный пламенем бросается в воду не раздумывая, так и ты берись за любое дело, едва почувствуешь порыв в сердце"
Сказав так, чёрный человек взмахнул рукой, и лёгкий ветерок унёс облачко дыма.
Поначалу, бедняку было трудно следовать совету Иблиса - разум продолжали давать советы и нагонять на душу страх, но постепенно, бедняк приучил себя останавливать спор с самим собой там, где это было ненужно.
И вот однажды, во время пути из одной деревни в другую, он увидел что банда грабителей пытается ограбить путника. Ещё не так давно наш бедняк поспешил бы прочь, но сейчас он сам не заметил как оказался возле этих людей и начал что-то им говорить. Какого же было его удивления, когда бандиты поспешили прочь.
Путник почтительно поклонился ему и сказал:
- Ты - храбрый человек. Первый раз я вижу что бы кто-то в одиночку сумел обратить в бегство десяток человек, да при том одними лишь словами. Мне и самому было страшно от твоей речи. Ты спас мне жизнь, за это я щедро отблагодарю тебя. Я состою на службе у шаха этих земель и я хочу взять тебя под свлё начало. Такие смелые люди нужны нам.
Бедняк не верил своим ушам, но отказываться от такого подарка судьбы не стал. Так он поступил на службу к шаху.
На службе он продолжал придерживаться совета Иблиса и с радостью принимался за самые трудные поручения, если чувствовал зов сердца. Он выполнял их с такой ловкостью и изяществом, что сумел дослужиться до визиря так быстро, как это ещё не удавалось никому.
Но зависть людей не знает границ. Шах испугался столь удачливого человека вблизи от себя и стал давать ему всё более нелепые и опасные поручения. И в один прекрасный день бывший бедняк понял, что его душа зовёт его бросить неблагодарного шаха и уйти со службы. Привыкнув осуществлять задуманное в один миг, он вновь надел свои лохмотья, которые хранил все эти годы и отправился в родную деревню. Там он собирался жить той жизнью, которой жил прежде, но его соседи стали оказывать ему невиданное уважение и построили ему крепкий дом, приносили вкусную еду и звали его для разрешения самых сложных вопросов и для помощи в самых трудных делах.
О совете Иблиса он сказал лишь мне, и когда я спросил его, не жалеет ли он о том, что ему больше не вернуться в дворец шаха, он сказал слова, которые для меня стали дороже тронов всех земных владык:
"Важно не то, что мне открылся вкус роскоши, но я вновь потерял его; важно лишь то, что раз выбрав свой путь, я не сворачивал с него даже когда следовать ему означало потерять положение и золото. Разве отправившись в далёкий город, мы навечно остаёмся в первом же караван-сарае лишь из-за страха провести следующий день в трудном пути? Важно не место здесь и сейчас - важен путь, который вечен, и слава Шайтану(6), который указал мне его и, клянусь всеми дворцами мира, если следуя по Пути, мне придётся шагнуть в огонь, я сделаю это с той же решимостью с какой много лет назад отогнал разбойников от одинокого путника"
Слова его врезались в моё сердце на всю жизнь. О, Аллах! Что с того, что он чтил Шайтана больше чем тебя? В этом он был куда честнее, чем те, кто славят Тебя в мечетях и хулят своими поступками."
Аль-Остад возвёл глаза к небу и я смотрел как в них пляшут отблески костра. Я был удивлён такой словоохотливостью, какую не ожидал от этого задумчивого мудрого человека.
Но пришла пора созерцать сны, ибо впереди нас ждал очередной день пути.
***
В начале четвёртого дня пустыня сменилась степью. Изнуряющая сухость закончилась, но нас ждало новое испытание: казалось, что верблюд перебирает ногами, не двигаясь ни на шаг. Местность вокруг была однообразной, словно во сне.
Ужасно хотелось пить, но воды было мало и мы берегли её на случай если заблудимся. Однако, я был твёрдо уверен, что мой спутник знает куда идти и нужно очень постараться что бы сбить его с пути.
Несмотря на жажду, я не позволял себе выказывать недовольство и жаловаться, ибо меня никто не звал в этот поход. Он был устроен лишь по моему собственному желанию.
Три дня в пустыне показались лёгкой прогулкой в сравнении с этим одуряющим однообразием степи. То и дело я замечал сусликов, стоящих на задних лапках. Казалось, они насмехаются над глупцом, отправившимся неизвестно куда ради какого-то напитка.
Аль-Остад продолжал сохранять молчание, которым сопровождал наш поход по пустыне. Он так уверенно находил колодцы, вырытые в этой степи за сотни лет до нас, что мне иногда казалось, будто он водит нас по кругу. Колодцы попадались редко, и мой проводник не давал сделать больше трёх глотков, ибо это могло лишь навредить.
На шестой день от начала пути он наконец утолил мою жажду сполна, но не к воде, а к рассказам. Вечером он вновь рассказал мне историю.
"В давние времена жил один злой человек. Имен его я уже не помню. Ничего он не любил больше, чем отбирать понравившиеся вещи у тех, кто был слабее. Кроме того он был жаден до еды. Сытое брюхо было его смыслом жизни. Но не все люди вокруг были слабее его и не всегда ему удавалось вдоволь пожрать.
И вот, однажды ночью, мучимый злобой от того, что не сумел отнять ароматную дыню у бедняка, из-за того, что тому на помощь подоспели друзья, он в сердцах пожелал, что бы он мог забирать всё что хочет и столько, сколько может унести с собой.
Как раз в это время мимо его дома проходил Иблис, котороый услышал эти слова и ухмыльнувшись сказал: "Будь по-твоему".
В тот же миг наш злодей оказался в небе. Он оглянулся и увидел за спиной два крыла, а посмотрев вниз - когти коршуна.
Весь день он провёл выслеживая куриц и пожирая их, но когда он опустился на очередную зазевавшуюся квочку, его сердце пробила стрела: хозяин двора не дал разорять себя. Хозяином этим был сын этого злого человека.
Вот так Иблис наказал того, кто хотел слишком многого"
***
Моему ликованию не было предела, когда я узрел впереди стену того города, жителей в котором больше, чем в любом городе на земле, города, которым не правит ни один тиран, города, где каждый получает то, что заслужил: мы приближались к стене деревьев, а это означало, что путь мы продолжим в лесу.
Перед самым лесным пологом Аль-Остад сказал, что верблюдов нужно отпустить. Они найдут дорогу домой и сами, а вот мы возьмём новых верблюдов в городе неподалёку от того места, где мне предстояло, наконец, насладиться долгожданным напитком.
Вскоре мы вступили в благодатную тень. Я наслаждался благоуханием растений и трелями птиц, предвкушая дивный вкус "Трёх Поцелуев..."
Но очень скоро, на смену наслаждению пришла усталость: приходилось то и дело продираться через заросли и перебираться через поваленные деревья. К тому же, от невыносимой влажности хотелось пить куда сильнее чем в степи, да и постоянно лезущий в глаза, рот, уши и нос гнус не добавлял хороших ощущений. Пить стали ещё реже, ведь в лесу не было колодцев, а ручьи нам почти не попадались. Толком напиться я мог лишь утром, когда мой спутник собирал росу из листьев особой формы.
Удивительно, сколь обманчивы наши чувства. Переход по пустыне, от одной мысли о бескрайности которой, я раньше приходил в трепет, оказался самым лёгким. Но идти по лесу, который я всегда считал источником свежести и земным раем, было трудно и изнурительно.
Три дня в лесу показались мне сущим адом. Но роптать я по прежнему себе не позволял. Стиснув зубы, я шёл к заветной цели.
Вечером девятого дня я услышал от Аль-Остада долгожданные слова:
"Завтра ты испробуешь Дивный Чай. Сейчас я расскажу тебе, почему он называется "Три Поцелуя Гурий". Необходимо сделать три глотка этого напитка. Первый поцелуй делает гурия Анним - Блаженство. Вторая гурия - Метех - наслаждение. Третья же - Хокма - Мудрость. Три глотка - Три Поцелуя Гурий.
И напоследок, я расскажу тебе ещё одну историю.
Когда-то я служил у одного влиятельного человека. Его имя не столь важно. Меня посылали с разными поручениями в различные места. Но в один прекрасный день, мне дали задание, от которого отказались все остальные. Поручение это было не столь уж сложным, но было оскорбительно делать то, от чего отказались другие.
Я ужасно расстроился и обозлился. Я жаловался сам себе, что меня ни во что не ставят. Но делать было нечего, и с тяжёлым сердцем, полным обиды, я отправился в путь.
Но какая буря чувств поднялась во мне, когда, придя в город, я узнал, что крепость, из которой я отправился в путь, была разрушена и все служилые люди были убиты.
Так я постиг мудрость - то, что кажется нам злом, зачастую оказывается величайшим благом"
Мой собеседник замолчал, глядя на огонь, но вскоре продолжил:
"Завтра к обеду ты достигнешь своей цели, а теперь ложись спать".
Я охотно последовал его совету, который раз удивляясь мудрости этого человека и гадая, сколько же поучительных историй он могу рассказать ещё.
***
С превеликим трудом я дождался рассвета - в лесу светало поздно и моё терпение выдержало настоящее испытание.
Я остерегался мечтать о том, каким же будет этот чудесный чай, полагая, что слишком бурное воображение может привести к разочарованию.
Наконец, Аль-Остад открыл глаза.
Против обыкновения, он не дал мне выпить и капли росы, которую собирал по утрам. Он дал мне лишь остатки хлеба, присыпав их зачем-то солью.
Мы двинулись вперёд. Нестерпимая духота леечного воздуха, словно стала ещё плотнее в преддверии долгожданной награды. Солёный хлеб, съеденный мной, превращал это неудобство в настоящую пытку.
Меня постепенно начали посещать жуткие крамольные мысли, мне стало казаться что мой спутник - лишь шарлатан, ради забавы затеявший этот поход. Будто теперь он решил уморить меня жаждой, а, вернувшись обратно в Исфахан, будет вновь ожидать наивных простаков, разыскивающих секрет таинственного чая.
Я хотел сбежать, затерявшись в чаще леса, но у меня уже не было сил, к тому же я прекрасно понимал, что в одиночестве погибну ненамного позднее.
Трижды проклятая жара сводила с ума, да ещё и Аль-Остад всю дорогу что-то бормотал - не то молясь, не то рассказывая очередную историю. Нестерпимый шум стоял в ушах, а пелена перед глазами будто была соткана из видений. Мне казалось, что злые духи - джинны - кружат вокруг меня и, перескакивая с листка на листок, с ветки на ветку, потешаются над моим жалким положением. Наконец, я с ужасающей ясностью понял, что мой спутник никто иной, как сам Иблис. И в последний миг, когда я уже хотел упасть на колени и закричать в бессильной злобе - в злобе на собственную глупость, на жару, на бормотание Аль-Остада-Иблиса, на джиннов, на этот лес, на это небо, на всё на свете - в этот миг всё стихло: будто я вынырнул из бурлящего моря на дивный берег полный умиротворения.
Я обнаружил себя стоящим на берегу лесного озера - прекрасней которого ещё не видел. Кристально-голубое око окаймлялось зеленью трав и деревьев, разукрашенной пятнами цветов.
"Сядь на берегу и спусти ноги в воду" - спокойно сказал мне никакой не Иблис, а всё тот же мудрец Аль-Остад.
Я молча повиновался.
Он протянул мне чашку чая, которая, к моему удивлению, была горячей. "Сделай три глотка. Не спеши".
Дрожащими руками я поднёс сосуд к губам.
Анним - Блаженство.
Всё вокруг - лес, озеро, небо, сам воздух стали будто ещё прекрасней. У меня перехватило дыхание и на мгновение словно ушло сознание.
Второй глоток. Метех - Наслаждение.
Его я делал не спеша, глотая чай не сразу, а получая удовольствие от вкуса и удивительной свежести.
Немного погодя я сделал третий глоток.
Хокма - Мудрость. Я всё понял. Лишь этот длинный изнурительный поход мог открыть для меня ценность напитка, чашку с которым я держал в руках.
Ибо "Тремя Поцелуями Гурий" для меня стал простой чай из мяты.