- Позволю себе уверить вас, - продолжил Отто, - что кровавые преступления нацистского режима никогда не сотрутся из памяти немецкого народа. Со своей стороны могу обещать, что как сын Германии приложу все зависящие от меня усилия, чтобы память об этих преступлениях жила вечно, и немецкий народ всегда помнил то зло, которое он совершил.
- Да, вы правы... - сказал Рафаил. - Но, может быть, достаточно?
- Ценю и уважаю ваше благородство, но излишне легкомысленное отношение к памяти жертв Холокоста, полагаю опасным явлением.
Рафаил растеряно моргнул глазами и попытался улыбнуться. Но на лице его собеседника не было и тени иронии.
- Кроме того, я считаю своим долгом сообщить вам, что по общему мнению подобные вещи не должны повторяться впредь.
- Да, я понимаю. Но что вы от меня хотите?! - Рафаил разъярился, тёмные волосы его взъерошились, нависнув над крупным носом, благодаря чему он стал похож на чёрного боевого петуха.
- Полагаю, что не позволить тому кошмару повториться - общий долг наших народов, - невозмутимо ответил Отто. - Мы должны приложить обоюдные усилия, каждый со своей стороны, и не допустить, чтобы народ, давший миру Шиллера и Баха, Гегеля и Гёте, Канта и Моцарта, вновь начал сжигать книги и преследовать евреев. Вы должны быть уверены, что немецкий народ твёрдо придерживается принципов толерантности и либерализма, и не допустит возвращения человеконенавистнической расистской идеологии. Что вдвойне опасно на новом витке технического прогресса...
- Извините, но от ваших извинений мне хочется извиниться, - попробовал пошутить Рафаил.
В снежноголубых глазах Отто сверкнули ледяные искорки.
- Полагаю, что вины еврейского народа в происходящем не было. - Наставительно сказал он. - Напротив, это еврейский народ был невинной жертвой фашизма. Вы должны знать, что немцы помнят всё в мельчайших подробностях. И мы благодарны вам за то, что вы не даёте нам забыть ни о лагерях смерти, ни о бесчеловечных экспериментах над людьми, ни о газовых камерах, ни о других ужасах Холокоста...
- Хватит! - Не выдержал Рафаил. Его томные средиземноморские глаза увлажнились. - Достаточно!
Он развернулся и почти побежал, отдёрнув руку, под которою Отто намеревался его взять. Отто не стал догонять. Он лишь по-военному кивнул и щёлкнул каблуками.
- Рад был познакомиться, - безжизненным холодным тоном сказал он вслед, - приятного вам отдыха. И до скорой встречи.
Рафаил почти бежал по пляжу, а Отто задумчиво смотрел ему вслед. Жаркое таиландское солнце не превращалось в загар на его бледной северной коже, разве что на лице проступали едва заметные веснушки.
Оставшиеся три дня отдыха Рафаил почти не выходил из номера. Ему чудился холодный прищур нордических ледяных глаз с белёсыми ресницами. А Отто забыл о Рафаиле через секунду. Вернее, ему казалось, что он забыл. На самом деле, он помнил всё в мельчайших подробностях. И даже знал, как выглядел бы холокост на новом витке научного прогресса. Прекрасно знал. Вплоть до последней запятой с немецкой педантичностью разработанной инструкции для каждого сотрудника лагеря смерти.
Через три дня Рафаил летел в самолёте над тёмно голубой дымкой, удаляясь от восходящего за хвостом самолёта солнца. Океанская дымка чернела, и, покрываясь мраком, казалась безжизненной. "Гои, - понял Рафаил, - грязные гои. Именно так к ним и нужно относиться, отец прав".
Рафаил осознал, что смысла считать гоев полноценным людьми нет ни малейшего. Раньше Рафаил был не в состоянии определить своё отношение к неевреям. С одной стороны их можно цинично обманывать, убивать и грабить. С другой - можно посвятить всю жизнь заботе о них. Это всегда было для него неразрешимой дилеммой, но теперь он решил эту задачу. Первое однозначно лучше второго, твёрдо решил он.
Нельзя отказывать себе ни в чём. Нужно получать удовольствие за счёт гоев, и это куда лучше, чем терпеть ради них лишения. Потому что как бы сам Рафаил и весь его древний народ ни вели себя, в любом случае голубоглазый Отто обязательно найдёт их и принесёт им своим глубочайшие извинения. Это лишь вопрос времени.
![[]](/img/b/baranow_p_a/go/cabaret-i.jpg)