В комнате было темно, лишь огонь камина освещал небольшое пространство, перед собой. Кристина сидела в кресле, положив руку на небольшой сверток. Напротив нее в кресле уютно устроилась Амелия, которая о чем-то говорила, но Кристина не вникала в смысл того, что говорила подруга. Она смотрела на огонь, и старалась вспомнить события недавнего прошлого. Уже три года ушло на бесплодные поиски. За это время она объездила полмира, но, несмотря на затраченное время и деньги ничего не нашла. То, что она искала, было слишком законспирировано, скрыто от чужих глаз. Кристина тешила себя надеждой на то, что частному лицу, иногда удается больше чем государству. Она не признавала слова невозможно, не такой был характер.
- Куда, на настоящий момент заведут тебя поиски,
Кристина отвлеклась от огня, чтобы ответить на вопрос.
- В Англию. Это, конечно же, рядом таково было предложение Лерана, он очень помогает мне. - Она погладила сверток.
- Что там? - Амелия потянулась к свертку. Огромный пес лежавший у ног Кристины недовольно зарычал. - Хорошие подарки делает этот Леран, например этот волкодав Белфаст, теперь еще что-то. Ты непременно должна меня с ним познакомить.
- Его сейчас нет во Франции, - Кристина погладила Белфаста, и тот довольно заурчал, - А сверток я еще не открывала, скорее всего, в нем то, что меня интересует, а интересует меня то, что связано с институтом времени.
- Я хотела бы тебя предостеречь от небезопасных поисков, того, что находится под запретом, - продолжила свой разговор Амелия. - Если тебя интересует история, ты можешь ее изучать, так как делали это всегда; по фактам, документам, хроникам. Ты должна понять, что не можешь проникнуть в прошлое, и все потрогать своими руками. Я не думаю, что это лучший способ, чтобы понять историю. Было время, когда люди обратившись к институту времени, начинали изучать время, но не историю. Государства пользовались услугами института, но давно поняли, что это опасно, обоюдоострое оружие, и на всемирном конгрессе запретили и уничтожили все институты.
Кристина более не могла спокойно слушать подругу,
- Ты забываешь, о том, что в течение 300 лет люди изучали время, отправляясь в прошлое, они узнавали истинную историю, а не то, что через столетия писали о прошлом, Мы можем изучать историю, но лишены возможности изучать Время. Тебе тоже нужно понять, что институты не уничтожены полностью. Я уверена, что они лишь законспирированы, а иначе, почему через 150 лет после запрета на их деятельность, все еще существуют законы, которые ставят вне закона людей связанных с институтом времени, запрещено даже упоминание о них, иначе, чем в законах об их запрете. Переработка конституции и новый всемирный Конгресс еще более ожесточили эти законы. Ты можешь ответить зачем?
Ответить Амелия ничего не могла, она пожала плечами, спор, который не раз за последние несколько лет возникал между подругами, снова зашел в тупик.
- Ты могла бы не уезжать сегодня вечером, слуг нет, комната всегда в твоем распоряжении, мы могли бы вместе посмотреть, что же такое мне прислал Леран, - Кристина подняла сверток,
- Нет, только не это, мне завтра нужно быть на деловой встрече, а ты знаешь какие пробки по утрам в Орлеане. Я не могу отменить встречу, и не хочу знать ничего столь противозаконного, и тебе советую забыть об институте.
- Мне ничего не остается, как проводить тебя.
Они встали и вышли из комнаты, Белфаст взяв в зубы сверток, побежал вперед. Когда Кристина вернулась к камину, Белфаст недовольно обнюхал комнату. Кристина посмотрела вокруг, все было на своих местах. Не смотря на это, ей показалось, что в комнате после их ухода, кто-то побывал. Это не мог быть грабитель, которого Кристина спугнула возвращаясь. Грабитель не оставил бы перстень, который лежал на камине. Кристина взяла перстень, его подарила Амелия, отец которой был ювелиром. "Да, дело именно в перстне, - подумала Кристина, - Тот, кто был здесь в ее отсутствие, был не грабителем, скорее наоборот, он подбросил ее собственный перстень". Обычно в этом доме драгоценности лежали где угодно, но Кристина помнила, что этот перстень, она сегодня положила на туалетный столик.
- Давай-ка, и мы с тобой съездим к Амелии, - она снова потрепала Белфаста по холке, - А дом оставим на собак, которых тут и без тебя достаточно.
Кристина решила рассказать Амелии о странном воре, но не хотела говорить об этом по телефону, "Возможно, сама Амелия и устроила этот спектакль, чтобы потом припугнуть меня, - такая мысль тоже пришла в голову Кристины".
В эту минуту Кристине показалось, что верна именно эта версия,
- Ты приехала из-за перстня, - таковы были первые слова Амелии.
Кристина кивнула в ответ.
- Он у тебя, где только не валяется, ты умудрилась даже помять его немного, - Кристина снова кивнула, немного усмехнувшись, "Как же трогательно эти ювелиры относятся к собственным произведениям".
- Сейчас я тебе его не отдам, сначала выправлю, - голос Амелии стал извиняющимся, - я думала, что ты не заметишь, что он отсутствует пару дней, а если и заметишь, то просто не сможешь сразу найти.
Кристина достала из кармана перстень, и показала его Амелии,
- Так все и было бы, дворец большой, самое любопытное в том, что я нашла его, Тот, кто подкинул его, наверное, не был в курсе того, что перстень у тебя,
Кристина снова посмотрела на перстень,
- Ты не могла бы показать мне тот, что забрала.
Амелия ушла в кабинет, оставив Кристину в гостиной, она села в кресло, и снова стала разглядывать перстень, Белфаст устроился у ног хозяйки, положив под лапы сверток. "Любопытно, что она сейчас скажет мне, что решила взять его, но оставила на камине, или еще что-нибудь придумает. Обычно ее планы более продуманы". Амелия вернулась и подала подруге перстень. На ладони Кристины лежало теперь два перстня, один из которых, тот, что принесла сейчас Амелия, был погнут. Но и этот дефект Амелия собиралась исправить, не поставив в известность Кристину. Если бы она успела это сделать, перстни не отличались бы ничем. "Что-то на этот раз план Амелии слишком изощрен, только и успела подумать Кристина". Амелия взяла перстень, подброшенный кем-то.
- Твои поиски противозаконны. Может быть, не стоит искать неприятности. Оставишь у меня этот перстень, а сама оденешь настоящий. Внешне их нее отличишь, а если в подкинутом перстне, есть какой передатчик, то небольшой, думаю, что тот, кто устроил эту подмену, сам попадет в свои сети. Я не буду против даже пожить у тебя, в то время как ты будешь в Англии. Когда ты туда собираешься?
- Точно еще не знаю, думаю, что на будущей неделе. Леран хотел сопровождать меня туда. Я не смогла ему отказать в этом. Но ехать раньше, я не могу, т.к. послезавтра Большой Прием у графа Парижского. У меня есть приглашение, и в Париже же мы должны встретиться с Лераном.
- Он англичанин?
- Нет, француз, это не имя, он очень странный молодой человек, его имени я не смогла узнать, хотя знаю его 2 года.
Амелия встала с дивана, - Твой рассказ о таинственном молодом человеке ты сможешь закончить потом, завтра мне нужно хорошо выглядеть. Спать, если будешь, конечно, можешь на диване в гостиной, у меня ремонт в комнате для гостей.
Кристина кивнула, диван был большой мягкий, удобный, да и спать она не собиралась до того, как вскроет интригующий пакет.
Кристина оторвала печать, скрепляющую пакет, первое, что она увидела, это был лист бумаги, на котором, почерк был Лерана, она прочитала.
"Мадам, вы всегда обвиняете меня в чрезмерной многословности моих посланий к вам, Это письмо длинным не будет, то, что я на этот раз присылаю Вам, говорит само за себя. Я все же посылаю Вам этот дневник, хотя, считаю, что разумнее вам отказаться от поисков. Однако отказать в чем-либо Вам я не могу, может быть за меня, это сделает другой человек, ранее связавший свою судьбу с институтом. Вы вспоминаете обо мне лишь, когда получаете от меня, то, что может Вас заинтересовать. Наградой мне за мои старания будет то, что вы вспомните обо мне.
Я безмерно благодарен Вам за портрет присланный мне.
Леран.
В постскриптуме значилось; "Надеюсь увидеть Вас на Приеме у Графа Парижского",
Людовик Монтгомери".
Письмо действительно очень короткое для Лерана на этом кончалось. Он наконец-то соблагоизволил назвать свое имя, да и то лишь потому, что через несколько дней она и так бы его узнала. Кристине стало немного стыдно, она знала, что Леран любит ее, сама же она не испытывала к этому очень красивому синеглазому блондину со спортивной фигурой ничего кроме дружеских чувств.
Еще в свертке была очень старая тетрадь, листы которой пожелтели от времени. Кристина отложила тетрадь и письмо под охрану Белфаста, взяла сумочку, и достала оттуда медальон, он был готов лишь вчера, и она еще не успела направить его Лерану, "Амелия почти ничего не знает о Леране, и она не смогла бы отправить Лерану портрет. Она даже не знала про обещание подарить портрет, - Кристина побледнела, когда поняла, что и произошедшее с 2 перстнями было не изощренным планом подруги".
Кристина откинулась на диван, и через минуту уснула не раздеваясь.
Глава 2 "Прием у Графа Парижского"
Когда Кристина снова открыла тетрадь, присланную Лераном, первое, что она увидела, была еще одна записка.
"Думаю, что вам было бы интересно посмотреть на автора этого дневника. Поэтому я вкладываю его фотографию.
Извините, что текст далеко не полон, в таком виде он сохранился.
Леран."
Внутри этого листа Кристина обнаружила небольшую фотографию изображавшую очень симпатичного юношу, высокого, стройного, с пышными каштановыми волосами, небрежно откинутыми со лба, смуглым лицом и большими смеющимися глазами серого цвета. Фотограф запечатлел его сидящим в большом кресле. В руках у молодого человека была гитара.
Кристина посмотрела на фотографию, молодой человек ей понравился. "Жалко, что он жил так давно. Я бы хотела с ним познакомиться. - Кристина отложила фотографию, - Если нет возможности познакомиться с ним лично, то посмотрим, что же он из себя представлял. Впрочем, дневник, это не лучшее отражение души".
Первые слова были такими; "Черт побери, мне все же удалось это".
Почерк был крупный, размашистый. Далее было написано следующее: "В последние дни мне никак не удавалось взять в руки ручку, и записать события последних дней. Сейчас это вряд ли получится достоверно.
Не сказал бы, что с детства мечтал заниматься наукой, изучать что-то, тем более историю".
Кристина еще раз посмотрела на симпатичного парня, тот смеялся над ней с фотографии. "Смейся, смейся, ты уже успел мне разонравиться". Кристина перевернула фотографию, на оборотной стороне которой оказалась надпись, сделанная все тем же почерком, "База "РИВЬЕРА" 30 сентября 89 года. Год моего пребывания здесь".
Молодой человек успел ей разонравиться настолько, что она убрала фотографию в тетрадь, положив все в большую сумку, Рядом тут же улегся Белфаст, ему было приказано охранять тетрадь, и он выполнял приказ хозяйки. Когда Кристина вышла из комнаты, Белфаст разрыл сумку, достал тетрадь, и направился вслед за Кристиной.
- Давай ее сюда, я положу ее в сейф, а потом когда вернусь, почитаю дальше. Не хочу рисковать твоей собачьей жизнью. - Кристина забрала тетрадь у собаки, и положила в сейф. - А сейчас малыш, ты погостишь у Амелии, я не могу брать тебя в Париж, там тебе просто негде будет гулять, и у меня не будет времени играть с тобой.
Она взяла одну из своих машин и отправилась в Париж. Путь не занял много времени. Остановившись в отеле, Кристина решила тоже не пользоваться услугами такси, и на своей машине поехать на прием. Это было не лучшим решением, линкольн пришлось оставить за квартал до дворца графа, и пройтись пешком. Каких машин только не было на подъезде к дворцу.
-Графина дАльбеф, - объявил офицер, когда Кристина вошла в зал.
К ней тут же подошла молодая женщина,
- Идемте, идемте Кристина, я вас давно не видела, и хотела бы вам представить нескольких молодых людей, они друзья моего мужа.
Кристина удивленно посмотрела на подругу, они давно не виделись, и Кристина не знала, что Мари вышла замуж.
- Зал уже полон, вам наверное, пришлось оставить машину, бог знает где. - Не переставая говорить ни на минуту, Мари провела Кристину к группе молодых людей, по дороге им не раз пришлось задерживаться и принимать приветствия. Среди тех молодых людей, к которым они подошли, были как уже знакомые Кристине, так и те которых она не знала.
- Первым делом, разреши представить тебе моего, мужа, ты его, конечно, знаешь, но не в этом качестве, Это Роберт. - И уже обращаясь к мужу, спросила, - а где Карл, Мишель и Людовик?
- Они вышли, но подожди немного, и они вернутся.
Стоящий рядом с Робертом молодой человек обратился к Мари, - Может быть вы, дорогая Мари, пока представите нас вашей подруге. - Молодой человек глядел на Кристину с нескрываемым интересом.
Кристина взяла бокал у проходившего мимо слуги, сам прием еще не начался, так как не все собрались, и сам хозяин еще не вышел к гостям. У балкона Кристина увидела Лерана, Он был в белом смокинге, и разговаривал с двумя другими молодыми людьми. Он оглянулся и, заметив Кристину, улыбнулся ей, сказал что-то и направился по направлению к ней.
- До чего же вы нетерпеливы, маркиз, кроме вас и ваших двух друзей графиня знает всех в нашей небольшой компании, - произнесла Мари.
- В таком случае, да простит меня госпожа графиня, я представлюсь сам, и представлю своих друзей,
- Чуть позже, господин маркиз, Мари мне нужно отойти, - Кристина извиняющимся взглядом посмотрела на подругу.
- Только не надолго, - ответила Мари. - Роберт, я хотела познакомить ее с Людовиком. Я решила их познакомить, а оказалось, что они уже знают друг друга - в голосе Мари появились нотки негодования. - Но если она с ним и так знакома, - она продолжила уже с интересом, - это значит, выбор я сделала как раз правильный. Господин маркиз, не будем им мешать, пусть говорят.
Кристина и Леран вышли на балкон, было еще светло, но над Сеной уже садилось солнце.
-Я рад вас видеть, - молодой человек улыбнулся краешками рта. Вы получили мой подарок?
Кристина кивнула в ответ. И достав из маленькой сумочки медальон, молча передала его Лерану.
Он взял медальон, открыл его и снова улыбнулся, - Мне приятно, что Белфаст, пришелся вам по душе,
На портрете в медальоне она была с собакой, причем если Кристина смеялась, то и у пса был вид предовольный.
- Значит первый портрет, - Леран достал из кармана небольшую миниатюру, и подал ее девушке, - был прислан не вами.
Кристина снова кивнула головой. - Я еще не прочитала, то, что вы прислали. А удвоились, не только портреты, но и мой перстень.
- Ваш перстень? - давайте спустимся в сад, и там Вы все мне подробно расскажите.
- Я не возражаю, хотя мы и пропустим начало.
- Этот приём так важен Вам, - глядя в глаза девушки, спросил Леран. В этот момент ей очень сильно захотелось, чтобы на месте Лерана оказался тот симпатичный парень с фотографии. Она вздрогнула и согласно кивнула головой.
- Тогда идемте.
В парке они выбрали далеко устоявшую заброшенную беседку, обвитую диким плющом.
- Здесь будет удобно говорить, и никто не увидит нас. То, что я прислал Вам - дневник, неполный, одного из студентов института времени. Последнего из институтов. Именно этот институт был уничтожен. В дневнике вы сможете, хотя и с точки зрения всего одного человека узнать, немного об институте, и то, что было тайной в пору существования институтов для многих не посвященных, и кое-что, из того, что тайной не было, но возможно не было и правдой. Из того же источника где я взял этот дневник, мне стало известно, куда вы можете направиться в этот раз. И если Вы позволите, то я хотел бы сопровождать Вас.
В беседке стало прохладно, Леран накинул на плечи девушки пиджак.
- Я не возражаю, - ответила Кристина
- А теперь я хотел бы выслушать историю, произошедшую с вашим перстнем.
Глава 3 "Первые испытания"
Вернувшись домой Кристина забрала у Амелии Белфаста, и открыла тетрадь с записками.
"В этом году конкурс в институт времени был высок как никогда, За три года прошедшие с последнего зачисления, по сведениям статистов, на 300 мест было прислано 25000 заявлений. Каждое 10 заявление уничтожалось компьютером как не поданное, Из оставшихся 2500 тысяч, ту же операцию, уже более осмысленно провели снова, чуть прочистили ряды желающих за счет каждого третьего имеющего отношение к дворянству. Своего рода рулетка. Не думаю, что все подавшие заявления на самом деле собирались сдавать экзамены. Так, занятно и до жути романтично. Многих привлекает. Нас же с Джеком это заведение интересовало скорее как азартная игра, кончался срок контракта с "Ривьерой", заключать новый мы не очень то хотели, но во время патрулирования пустого космоса пристрастились к азартным играм. Не знаю как Джек, но мне отправлять заявление было так же нелепо как ставить на "ЗЕРО". Я ведь ко всему прочему еще и дворянин.
Но так распорядились звезды, и нам с Джеком обоим пришло приглашение прибыть на Землю, с целью сдать экзамены на поступление. Я и не думал никуда ехать, но к нам перевели парня, который три года назад поступал туда, и не поступил. То, что он нам рассказал, было любопытным, и мы были не прочь проверить себя. Чем черт не шутит. Именно так я и оказался неделю назад на Земле, в Англии,
Первый экзамен предполагал знание истории. Я ее знал в размере школьной программы, и художественных книг, не более, И вот оказался перед пятью людьми, как мне казалось знающими об истории все. Два старика, совсем молодой парень, не старше чем я, священник и красивая женщина лет 30. Женщина была действительно очень красивой".
Кристина прервала чтение. Этот сероглазый в нескольких строчках сообщил ей то, чего она не знала. И Кристина было решила, что он опишет всю систему вступительных экзаменов, пусть, так как это было в прошлом. Но она успела забыть, что читает дневник, пусть и с вырванными страницами, их было не мало, но парня, Теперь он об этом напомнил. "Спасибо тебе, сероглазый, что не даешь забыть о себе, - с иронией сказала Кристина".
Белфаст решив, что обращаются к нему завилял хвостом, и притащил резиновую кость.
- Подожди, Белфаст. Иди на место. - Белфаст обиженно ушел на свой коврик.
"Мне не хотелось опозориться, я пришел сдавать предмет, которого практически не знал. Я хорошо помнил, то, что мне говорили в школе, но кто бы мне задал вопрос из школьной программы. Я изворачивался, как мог, нес вероятностную ахинею, отвечал вопросом на вопрос, и ждал, когда же они меня выгонят. Парень смотрел на меня как на полного идиота, а вот один из стариков, он мне сразу понравился, тот надо мной просто смеялся в поседевшие усы. Последним вопросом был такой: "Сколько пальцев было у первого диктатора Марса?"
- Десять, - ответил я, - если он не лишился парочки в какой-нибудь передряге.
- Вы свободны, господин Монморанси, - сказала Л.Карди, Это у нее на табличке, что с левой стороны рубашки висела, было написано.
Она единственная из всех была в чем-то отдаленно напоминающем военную форму, остальные были в штатском.
Так как мое везение кончилось, я решил, как минимум узнать, в какой из передряг утратил пальцы бедняга диктатор.
- Разве вы не скажите мне, как я ответил на последний вопрос, верно или нет.
Вопросом на вопрос мне ответил парень:
- Разве вам говорили, что все предыдущие ответы были верными?
- Нет, мне этого не говорили, - ответил я
- Подождите, канцлер,
Парень оказывается, канцлером был. Что такое здесь канцлер я не знаю, но он здесь есть, и шишка немалая это точно. Так вот женщина, со странными нашивками на рукаве рубашки сказала, - подождите канцлер, я отвечу. - Женщина посмотрела на меня - У "Первого диктатора Марса", как у всякого звездолета класса "Альфа" было 36 пальцев, до того как он не лишился 2 в предпоследнем бою за копи на Уране. Предрешая ваш следующий вопрос, могу сказать Вам, что на планете Марс никогда диктаторов не было, ни первых, ни, собственно говоря, последних, никаких.
- Я понял, запомню на будущее, - невозмутимо ответил я, и вышел. И вот когда я вышел то покраснел до кончиков волос, мне было смешно. Я не торопился собирать чемоданы, так как нам объявили, что те, кто найдет свою фамилию в списках, может готовиться к следующему экзамену. Джек неплохо умеет обращаться с компьютером, он решил внести туда наши фамилии, в обход закона. Однако это оказалось излишним. Фамилии в списках были".
Кристина отложила тетрадь. Врать себе человек не будет. Это дневник того, кто был студентом института времени, а значит то, что он говорит хотя бы от части, правда. Непонятно.
Она снова взяла тетрадь.
"На следующий день поглазеть на нас выбрались те, кто уже проходил эту экзекуцию раньше. Студенты. Все они оказались третьекурсниками свежеиспеченными, и поступали в прошлый заход три года назад. В институте, как нам сказали эти парни, сейчас был только третий курс, да уже закончившие. Интересная система. Все эти парни, а среди них мы не видели ни одной девушки, были в формах, как у женщины экзаменатора. А вот нашивки у них были попроще, и почти у всех одинаковые. И у каждого фамилия с инициалом на левом кармане на карточке написана. Мы с беднягой Джеком из одной армии пошли в другую. А как еще скажешь, за заслуги получаешь права и звания. Прав мало, а вот званий много. Рядовым мало кто остается к третьему курсу. К окончанию пятого, а это через десять лет после поступления почти все лейтенанты сержантов мало, и достаточно много капитанов. Женщина как мне объяснили капитан-командор какой-то "Экстра". Зато те, что в штатском это самое высокое начальство. Парень оказывается тоже начальство. Канцлер у них, заодно законник, в его ведении бумажные дела, в том числе законы. Как сказал один из наших новых знакомых правила строгие, а канцлеры быстро мрут. Еще он сказал странную фразу, звучавшую примерно так: "Лорти, - это фамилия канцлера, - уже шесть лет как канцлер, следующего из вашего потока выбирать будут, Больше 10 лет канцлеры не живут".
А мне этот канцлер показался вполне здоровым.
Вот, что значит, писать через несколько дней, отклоняешься на все возможные темы.
Третий день был проверкой физической выносливости. Тут мы ничего не боялись, подготовка у нас была не плохой, "РИВЬЕРА" не худшая база морской пехоты, и лучшая в окрестностях Сатурна. Проверка физической выносливости таковой и оказалась, И из девчонки после школы, и из бывшего вояки выкачивали одинаково. Все, что есть. Только требования разные, школьников начиняли проводками и сажали за тренажеры, кто более подготовлен, отправляли на полигон, так же предварительно начинив проводками. Уровень трудности увеличивался или уменьшался в зависимости от способности организма, но всегда шел чуть с за хлестом. Как с тренажеров, так и с полигона, не выходили, а "выползали", и язык наружу. После второго экзамена, это тоже оказывается экзамен был, в списках осталось 496 человек, из них шестая часть девчонок, приблизительно конечно. Джек мини опрос проводил у оставшихся в списках. Джек заявил, что желает поступления прекраснейшей половине абитуриентов, мол, внутри и так строгости, да еще и девушек мало. На 10 парней, как правило, не более 1 девушки. Скорее всего, дискриминируют дам только при поступлении, так как в продвижении по службе им пол не мешает. (Вспомнить хотя бы ту даму из комиссии). Черт, что-то я на ней зациклился, Здесь же немало девчонок и красивее и моложе. Да странненько."
На следующей странице другой ручкой было написано. "Парни с третьего курса сказали, что "Экстра" тоже долго не живут, и как их не спасай, больше 10 лет в этой группе особого назначения, под началом главного (он же первый) магистра не тянут. Кстати капитан-командор у этих "Экстра" это начальник, над ним только первый магистр стоит. Впрочем, больше сорока пяти во времени не живут, разве, что магистры. Так они правители, время для них закрыто. "В 45, если не помрешь раньше, - сказал мне Мартин, - спишут на пенсию, куда-нибудь постоянным агентом".
Что же буду помирать молодым, - я решил, что если поступлю, то останусь. Для Джека же вопрос поступления, пока спортивный интерес и соревнование со мной. Скорее всего, тоже останется. А теперь статистические данные на 300 мест претендуют 496 человек.
Это не много, по какому принципу отбор шел дальше мне непонятно, но до сих пор не могу без содрогания вспомнить ощущения после третьего экзамена. Нет, пожалуй, их я опишу завтра. Сегодня же последняя вечеринка на свободе. Они собирались набрать 300 человек, а в списках на поступление записаны 283, из них мы выяснили 63 дамы. Для 20 поступивших само зачисление было лишь выигрышем в спорте, они не остались, и того нас 263 человека, которые сегодня устраиваю большую попойку, на все возможные деньги. Поступив в институт и согласившись на зачисление всю свою собственность, включая себя, ты отдаешь Институту. Мне тут стало известно, что институт Времени - государство, такое же, как Ватикан, например. Любопытно".
Далее были пресловутые вырванные листы.
Глава 4 "Костры на Еврейском острове"
Запись на следующей странице начиналась с маленькой буквы
"у меня до сих пор голова раскалывается. И все же пока еще свежи воспоминания, я запишу впечатления, сохранившиеся у меня от третьего экзамена. Будь моя воля, я бы ни один из них так не назвал, так бы и сказал три испытания. 1 - на находчивость, 2 - на выносливость, а вот третий - пожалуй, на пригодность, но в этом я могу и ошибаться.
Я не думал о третьем экзамене, так как еще от третьекурсников был о нем наслышан. Тебя просят сесть в кресло, надевают шлем, к которому присоединены различные приспособления. Руки и ноги с несколькими детекторами. Ты чувствуешь себя другим человеком, и этот человек подвергается различным иногда неприятным ситуациям. Тебе самому ничего не угрожает, разве, что рассудку. Так говорили третьекурсники, так же говорил парень на "Ривьере". За свой рассудок я не беспокоился. Я не думал об экзамене, и возможно напрасно, он того заслуживал.
Все началось именно так, как мне рассказывали, вот только ноги и руки, кроме того, что на них навешали довольно тяжелые детекторы, были привязаны к поручням. Заметив, что ассистенты отвернулись, я подергал рукой. Даже в безумии я не выдернул бы этот поручень, а ведь далеко не слаб. На поясе защелкнулся ремень, притянув позвоночник к спинке кресла, шею довольно мягко прижало к верхнему поручню. Я не говорю, что мне было неудобно, не комфортно, от полной скованности и неподвижности, это будет более правильно.
Однако я расслабился, мне сказали, что это обязательно, и ... я больше не был Франсуа Монморанси. Не существовало никакого института, не было никакого экзамена. Шел 1307 год, я был молод и горд, Я был рыцарем храмовником, и уже точно не мог понять, почему мы все были арестованы и брошены в подземелья крепости ранее бывшей нашей защитой и внезапно по приказу вероломного короля ставшая нашей тюрьмой. Мы были заключены в подземельях Тампля. Нам выдвинули обвинения, столь чудовищные и нелепые, что я не верил своим ушам. Эти обвинения были кощунственны. Мы все обвинялись во всех смертных грехах, если не хуже. Мои собратья, составлявшие благороднейшую часть рыцарства. А обвинения? Нас требовали сознаться во всем, что они придумали. Начались пытки, и как не мучительны были пытки, которым подвергали меня, многим было сто крат хуже.
Меня закинули в каменный мешок, столь узкий, что в нем можно было лишь стоять, можно было еще прислониться к стене оперевшись о другую сторону коленями. Кажется, когда меня сюда закинули, я сломал ногу. Иначе говоря, сам себе добавил неприятностей. У меня не было ни еды, ни питья. Впрочем, вода на второй день появилась, она доставала мне по колено, но даже если бы я смог достать этой воды, пить ее я бы не смог. Через день или два, у меня не было точного ориентира, воду спустили. А вот жажда была столь невыносимой, что я стал терять сознание. Я казался себе слабаком, меня еще не начали пытать, только лишили пиши и воды, а я уже теряю сознание, что же со мной будет, когда меня начнут пытать. Все эти дни я слышал, как пытали других, и не мог себе представить их мучений. Через решетку внизу поднялась вода и закрыла меня с головой, я чуть было не утонул, но вода очень быстро ушла. Вместе с сознанием вернулась боль в ноге. Нет им не нужна была просто моя смерть от жажды. Наверное, они видели мою душевную слабость и ждали моего скорого признания. Так прошли еще несколько дней, только боль в ноге еще приводила меня в сознание. Я не помню, сколь времени провел в лихорадочном забытье, вновь понял, что жив, лишь когда почувствовал запах горелой кожи и дерева. Под ногами была раскаленная до красна решетка. Сапоги, которые на мне предусмотрительно оставили, до этого размокли, а теперь ссохлись и стянули ноги почти до бедра. Деревянные каблуки сапог уже дымились. Странная забывчивость господ инквизиторов, наконец то стала мне понятной. Где-то наверху раздавались крики и сдавленные стоны, я слышал, как трещали кости, и рвалась кожа. У меня же лишь тлели каблуки, а мой страх перед тем, что будет, когда истлеют каблуки, был столь велик, что я снова потерял сознание. Я чувствовал свою слабость, и честное слово мне было стыдно за себя. Эту слабость я почувствовал обретя сознание вместе с адским холодом. Разорванная рубашка не давала тепла, но и жару и холод я готов был переносить. Хуже этого было то, что дважды в день приходил епископ, он вел со мной беседы, скорее монологи, потому что говорил по большей части он. Он пытался меня допрашивать, просил признаться, и облегчить мою душу. Он говорил, что кончатся также и мои телесные страдания. Я видел, как наверху приносили прекрасные кушанья и вино, предлагали их мне. Если я раскаюсь. Он искушал меня этот дьявол в обличье епископа, а я еще как-то держался. Пищу съедали собаки, а вино выливали на пол. Я более не впадал в забытье, но почти перестал ощущать боль как душевную, так и физическую, наверное, я сходил с ума. Ни вода, ни огонь более не возвращали мне боли. Однако не это было нужно господам инквизиторам. Им нужно было признание, меня вытащили из мешка, стоять на ногах я не мог. Епископ с улыбкой посмотрел на мои ноги, и приказал снять с меня сапоги. Мой рассудок мгновенно просветлел. Сапоги сошли с меня вместе с кожей. Меня снова стали просить признаться. И я бы в этот момент, пожалуй, признался даже в том, что я сам дьявол. Но на мое счастье я не смог говорить, из моей пересохшей глотки не вырвалось ничего, кроме очень тихого хрипения. Я молчал, а епископа это выводило из состояния равновесия. Более он не хотел экспериментировать со мной, он перешел к обычным пыткам. Тут то он и ошибся. Тот, кто сказал, что из меня признание можно вытянуть с помощью страха, был прав. Страх боли скорее мог развязать мой язык, чем сама боль. Меня снова попросили признаться в том, чего я не делал. И я на этот раз, на зло за ту боль, что он причинил мне, отказался. Не знаю, понял ли епископ, но я попытался, усмехнуться, когда меня подвели к дыбе, и привязали к ней мои руки и ноги. Боль, которую я ожидал, все равно была меньшей, чем мне казалось, и я не только переставал бояться ее, но и переносил ее лучше, чем многие гораздо более отважные и сильные люди. Время для меня превратилось в вечность, кожа на руках расходилась, а связки рвались как гнилые нити, улыбающийся епископ говорил об аде и рае, об избавлении от мук, для этого я должен был подписать какой-то документ. Я не помню, возможно, я боли не чувствовал вовсе. Все превратилось в один сплошной шок. Я понимал одно, что мой рассудок где-то на грани провала в черную бездну, которая время от времени вставала перед моими глазами. Я нуждался в передышке, у меня еще был мой рассудок, и я не хотел его потерять. Где-то в промежутке между бесконечностью, и безвременьем, я понимал, что сейчас не способен ничего подписать, ведь связки то на руках были порваны. И я согласился все подписать.
Я взял перо в руку, и оно выпало у меня из руки. Ко мне приставили врача, в первую очередь он должен был подлечить мои руки. В помощь врачам дали монахиню, если бы я встретил эту девушку до 19 лет, возраста в котором стал храмовником, он бы не стал храмовником вовсе. Но сейчас было уже слишком поздно, по-моему, девушка тоже ко мне привязалась. Может, встреться мы 6 лет назад, она тоже не стала бы монахиней. Чушь, ей и сей час то от силы 18, в 6 лет назад она была ребенком. Прошла неделя, ко мне снова зашел епископ. Я отказался что-либо подписывать. Единственное, что предусмотрительно решил не делать епископ, так это не калечить мне руки. Их я спас, но ноги тем самым погубил окончательно.
- С вас кажется, сняли сапоги, - спросил меня господин епископ.
Я ничего не ответил. Я понял, что меня ждет. Каждую ногу с обеих сторон прикладывают к деревянным доскам, доски как можно сильнее стягивают ремнями, а потом в мясо начинают вгонять колья. Скорее всего, они решили, что мои и без того изуродованные ноги будут слабым для меня местом. Они не ошиблись. "Испанские сапоги" вернули мне, и ощущение боли, и желание раскаяться. Но я почему-то молчал. На пятом ударе я потерял сознание, на меня вылили ведро холодной воды, и тем привели в чувство. Меня начало лихорадить, пожалуй, это даже помогало. Зная, что все для меня кончено, я решил воспользоваться старым опытом, уйти за грань боли. Я попросил подать мне бумаги, писать то я уже мог, И красивым корявым почерком, рука дрожала, вывел "Пошел к черту". Пожалуй, я переборщил. Епископ был в бешенстве. Быть может, он считал, что мы действительно виновны в том, в чем нас обвиняли. Он все еще пытался вытянуть из меня признание. Сплошной шок, непрекращающаяся боль. Мои ноги были превращены в кровавое месиво, кости ног в крошево, на моих бедных ногах ведь даже кожи то не было. Потом я смотрел на все непонимающими и не моргающими глазами, и ничего уже не чувствовал. Меня можно было резать на части. Епископ пробовал применить ко мне какие-то другие пытки, я видел это и понимал, но не чувствовал, и мне было страшно, я начал молиться, теперь стало не по себе палачу. Мерно, тихим и бледным голосом я читал молитвы - одну за другой, и просил бога пощадить, нет, не меня, а моих мучителей. Епископ решил, что я сошел с ума.
- В него вселился дьявол, - сказал прокурор.
- Дьявол не читает молитв, пожалуй, он просто помешался, не выдержал боли, а ведь мне говорили. Что боли он боится, - ответил епископ. Подлечите его и на костер, как не раскаявшегося грешника.
Я все это слышал, но мне было все абсолютно безразлично. Мне потом сказала монахиня, что я провел в таком состоянии почти месяц. И за этот месяц я значительно поправился. Меня не допрашивали, ни пытали, они мою судьбу уже решили, но перед богом я должен предстать относительно здоровым.
Потом я пришел в себя, и почувствовал боль. Та девушка, ее звали Розалия, совершила чудо. Я был почти здоров через два месяца, прошедшие с тех пор как пришел в себя.
Однажды она сказала, что сегодня меня придут исповедовать, завтра казнь. Меня и 12 других тамплиеров принародно сожгут. Она принесла мне кинжал, но самоубийство это то на что я не способен, во-первых по соображениям веры, а во-вторых я и так себя хреново чувствовал, еще себя резать, нет у меня смелости не хватило бы.
Утром все было готово для казни. Мои ноги не были способны стоять сами, меня поддерживали 2 друзей. На мне было одеяние не раскаявшегося грешника, белое санбенито с нарисованными на нем чертями, в таком же одеянии был еще один человек Анж дАверн. Все остальные "раскаялись", и потому были в желтых балахонах. В руки нам дали толстые свечи, но моим друзьям не свечи приходилось держать, а меня. Вероятно, к остальным епископ не был столь благосклонен. Несмотря на вырванное под пыткой признание они тоже были обречены на смерть. Я ни в чем не винил тех, кто признался, разве сам я не был не раз на грани срыва. Роберт дЭнли, что - то бессмысленно бормотал,
- Он не выдержал пыток, - сказал мне дАверн, - сошел с ума.
Я позавидовал дЭнли, сейчас я тоже был не прочь быть сумасшедшим.
Цепями мы были прикованы к столбам, и огонь был разожжен, он еще не успел коснуться тела, когда я увидел как одна из монахинь, я узнал в ней Розалину, упала. Мне стало жаль ее, выживет ли она? Или ее ждет страшная участь. Далее мгновения сознания перемешивались с моментами небытия. Впервые во время всех пыток я закричал, я кричал, пока были силы, находясь на грани безумия. Очнулся я, сидя в кресле, тяжело дыша, и смотря на всех находящихся в комнате полубезумными глазами. На мне расстегнули ремни, и сказали, чтобы я ждал в коридоре результатов, я боялся пошевелиться. Напротив меня в экзаменационном кресле мирно спала какая-то девушка, она чему-то безмятежно улыбалась. Я успокоился и, встав с кресла, вышел. В коридоре я тут же упал. Ноги отказали.
Серьезнее надо было к третьему испытанию относиться".
Все это Кристина прочитала не отрываясь, ее морозило. То, что описывал Франсуа, было страшно. "Но все же, я не отступлю ни на шаг, - решила Кристина". Она стала собирать чемодан, Завтра нужно выезжать, В Кале ее встретит Леран.
Глава 5 "Линдри"
Сидя в комфортабельном двухместном купе поезда "Орлеан - Кале" Кристина снова открыла тетрадь. Она обманывала себя, говоря, что ей не нравится этот очень симпатичный молодой человек, которого она видела всего на одной фотографии, и знала лишь по оставленному им дневнику. Он нравился ей все больше и больше, и она достала сейчас тетрадь, не только для того, чтобы узнать, что-либо об институте.
Она пролистала уже прочитанные страницы,
"Нам всем выдали форму, отличие от третьекурсников было лишь в нашивках, Наши были предельно просты, белая полоса, знак дельта и номер группы. На моем левом плече красовалась цифра 17. Больше ничего. Нагрудная табличка, кстати, была одновременно еще и ключом от комнаты, и многим чем другим, например, хранила информацию о поощрениях и наказаниях. Мы еще не успели ее этим заполнить.
В каждой группе по пять человек. Нам торжественно объявили, что мы - группа, а это значит, мы одно целое, а командор за всех отвечает. Я уже видел золотые нашивки командора, у третьекурсников, в нашей группе такого не было".
Поезд остановился, и в купе вошла девушка с ребенком около 2 лет, маленьким и очень симпатичным. Может быть, все дети такие симпатичные пока спят.
"Я просил вернуть мне гитару, а они отказались, заявив, что вся наша собственность теперь принадлежит институту, мы, мол, в этом подписались. То, что меня лишили гитары, очень расстроило.
Думаю, стоит ли записывать состав нашей группы? Это - я, Джек, (хорошо, что хоть с другом расставаться не пришлось), огромный швед - похож на викинга, и две девушки. Живем все в одной комнате. Девчонки тоже. Они отказались пойти в женское общежитие, чтобы не разрывать группу. Это не слишком удобно, особенно если учесть, что душ один. Джек смущается больше чем надо, по поводу Элен и Линды, меня же больше нервирует отсутствие гитары. Чтобы не злится при всех, я тут занялся, было выбиванием из администрации всего необходимого. Дали немного: 3 настольные лампы, дополнительный стул для гостей, по три свежих рубашки, бумагу, и разные канцелярские принадлежности. А так как я хозяйственников окончательно замучил, они мне выдали расписание, когда что сдавать надо, из этих вещей, и за какие хорошие заслуги, еще что можно получить".
Следующая запись, это по почерку было видно, была сделано позже. Начиналась она словами: "Этим нехорошим людям, членам моей группы, кажется, понравилось, что я тут выполняю функции администратора и хозяйственника одновременно". Да и Джек разузнал, что быть командором, не слишком сахарно, в настоящее время одни обязанности, а права только в будущем. И заявил, что раз я уже был у него за шефа, то и сейчас пусть буду им. Девчонки тоже обращаются почему-то ко мне, за всем. Я спросил, почему ко мне? Линда смутилась, а Элен заявила, что мне доверяет больше, т.к. я отношусь, к ним как к другу, а не как к женщинам.
Эта фраза мне была не очень понятна. В общем, они единодушно отдали меня на растерзание, и когда им предложили месяц на утверждение кандидатуры командора, Линда заявила, что за них отвечаю я. Она, наверное, себя с Элен имела в виду, но рыжий Эрик громогласно добавил, нам времени не надо, все функции администратора у нас Монморанси выполняет". А тихоня Элен добавила: "к тому же мы ранее все служили в армии, хоть и в разных, а он старший по званию".
Недоумевающий администратор, немного растягивая слова, ответил на все эти тирады, что командору, мол, во всем подчиняться надо, что скажет то и делать. За то на него и ответственность за все наши проступки лежит. Они все, в голос заявили, что тем более согласны с Элен. Раз я старший по званию, они мне и починяться будут.
Так я стал командором, и первый с нашего курса получил золотые нашивки".
"Вчера, - одна из страниц тетради была удалена, и эти слова были тем, что осталось от записи. - Я встретил ту самую женщину, что была на моем первом экзамене. Она удивленно на меня уставилась. Я остановился, и отсалютовал, как положено при встрече со старшим по званию. Она как никак капитан-командор элитного подразделения. Л.Карди, я снова прочитал это, на ее табличке, (Я все-таки запомнил, как ее зовут, зачем?), улыбнулась, и сказала мне фразу весьма возмутительного содержания (Это меня фраза возмутила, никто кроме меня ничего не понял), - О, кого я вижу, первый диктатор Марса, еще не побывали ни в какой передряге.
Я спрятал руки за спину.
- Нет, мэм, - ответил я.
- Не ожидала, что увижу, когда ни будь снова, столь нахального юношу.
- Напротив, - я выдавил из себя слова, хотя внешне был не просто спокоен, скорее даже немного ироничен. - Я рад вас видеть.
Я на самом деле в этот момент понял, что очень рад ее видеть. Тут я решил не дать ей уйти, Она снова посмотрела на меня, в глазах ее был вопрос.
Я набрался смелости, но с моих губ слетели совсем не те слова, что хотел сказать, - Я действительно рад вас видеть. С тех пор как увидел вас впервые я...
Я остановил себя, чтобы не наговорить глупостей, А ведь, что-то смешное хотел выдать, даже придумал, что скажу, но не получилось.
В ответ на мою очередную глупость она не ушла, а снова задала мне короткий вопрос: "Что же вы?" - ее глаза надо мной смеялись. Я готов был сквозь землю провалиться.
- Об этом принародно не говорит приличный молодой человек, красивой женщине.
- Я спешу, - ответила она, - может, мы сможем в другой раз поговорить, в более приватной обстановке. До свидания, Первый диктатор марса.
- Меня зовут Франциск, - прошипел я, потому, что терял терпение.
- А меня Линдри, - ответила она со смехом. Вот и познакомились.
Это было позавчера. Сегодня выгнали из института с позором троих, с нашего курса, а командора другой группы первокурсников посадили в тюрягу на неделю. Две группы решили не отстать от нас и назначили, одного из своих командорами, и ничего хорошего из этого не вышло. Наша группа пока держится. Они все, включая Джека, о чем-то меня просят, а девчонки обращаются даже с жалобами на наших парней, с мелкими, правда. Зато слушаются безоговорочно, все, любое самое нелепое мое требование выполняют тут же. А еще уже пол курса называет нашу комнату Марсом, а меня. Первым диктатором, сволочи. Они ничего не знают про эту историю, но издеваются не меньше, а даже больше. В прочем меня это не возмущает, Это придает нашей группе индивидуальность. Кажется здесь индивидуальность это одно из достоинств. А в остальном, действует принцип "воруй, но не попадайся". В смысле "нарушай, но не будь, застигнут патрулем. Законы известны только канцлеру, в остальном, нам даже не слишком сообщали чего нельзя.
Есть, то о чем известно всем. Например, у всех девушек есть парни, но любые отношения здесь запрещены, их еще завоевать надо, право называется. Это право известное всем гласит. (По простонародному) "Магистры, канцлеры, капитан-командоры дельта, и лейтенанты-командоры "альфа" и "экстра", имеют право иметь одного ребенка и оставить его в институте". Отсюда, получается, что они имеют право заводить отношения. Любопытно, я вчера узнал, что даже если девчонка забеременеет, и все знают, с кем она ходила, а подобающего звания ни один из них не имеет, но - при этом никто их не поймал, при их интимных встречах, то и сделать им ни чего не сделают. Патруль не застукал, не виноват. Говорят, что ребенка все равно у нее отберут, и устроят, где ни будь, во времени. Существует немало мест для встреч, но где они никто не афиширует.
"Не пойман не вор". Этим принципом пользуются не только парочки. Влезая в компьютерные сети института, я, пользуюсь им же. Тихоня Элен нашла себе парня, и теперь я о ней беспокоюсь. Это что мне, чтобы ее не застукали, теперь необходимо найти одно из удобных для встреч мест, где патруль не ходит. Ничего найду, глядишь себе, когда пригодится. Хотя если честно единственная женщина здесь, которая запала мне в душу это Линдри. "
"Я довольно долго не писал, неделю не меньше, и все оттого, что отсиживался в тюряге". Вовсе не за проделки Элен на любовном фронте. Место я им все-таки нашел. В комнате коменданта общежития можно, если договоришься с ним устраивать свидания днем. Но он мало кому это убежище предоставляет.
Дело в проделках Джека. Он решил узнать здешние законы, а они оказались не заложены в компьютер, в этом компьютеризированном мире. Вообще не заложены. Джек этому не верил, вот и оказался пойман. А я отсиживался. Мне сока мерники объявили, что это показательно, что в тюрьму меня посадили. За такое дело должны были Джека посадить. Этакую услугу сыграла нам индивидуальность. Про нашу группу на 1 курсе почти все знают, вот и решили устроить показуху. Мол, они и обходить законы могут, но и проучить их надо как положено. (Как положено это по всей строгости закона.) Мне влепили полгода тюрьмы. Но прошло всего 7 дней, и я оказался на свободе. На моем браслете (а они здесь у всех, кроме магистров и канцлера), сработала связь, один звонок. Это как, оказалось, означало, что меня первый магистр вызывает. Решетка открылась, и я вышел. Мне порядком надоел не выключающийся свет и возможность лишь 2 раза в неделю принять душ, и то всем сразу, человек по 30.
Магистром оказался тот самый симпатичный старичок, с моего первого экзамена. Он улыбнулся в седые усы, когда увидел меня и предложил мне присесть. Он заявил, что его поразила мыслезапись моего третьего экзамена. (Его поразила. Я как вспомню о нем, у меня ноги болеть начинают). В общем именно из-за результатов моего третьего экзамена я здесь, в институте. Он сказал, что не для того посодействовал моему поступлению, чтобы я сидел в тюрьме, Пока на него работать буду, и жить в маленькой комнатке в магистратуре, эти полгода. Он также разрешил, мне посещать мою группу, заботится о них, еще мне можно посещать кое какие лекции, а не забивать себе голову всем подряд. (Он также помнит, видите ли, что у меня очень хорошая память). Я почти не в состоянии забывать, что-либо, из того, что узнал".
"Я и раньше писал не часто, - а сейчас времени почти нет - гласила следующая запись, сделанная почему-то пером. - Учусь писать с помощью пера. У моих все нормально, я у них провожу все свободное время. Они терпят мое частое отсутствие. Обязанности моего помощника на удивление взял Викинг. От него я этого не ожидал. Он даже перестал строить глазки Линде. Спасибо ему за все преогромное".
На этом перьевая запись и закончилась, зато места она заняла много, И без того крупный почерк Франциска на этот отрывке занимал листа два. "Я познакомился с Линдри поближе, - она нравится мне все больше и больше. Вчера заходил по требованию магистра в больницу, оказалось, что к ней. У нее какое-то сильное отравление, и она выгнала меня из палаты. Я спросил, почему она это делает, и мне с иронией ответили, что она не в лучшей форме, чтобы ее мог лицезреть такой красивый молодой человек как я. Кровь прилила к моему лицу, и я вышел, минут на пять, а потом зашел снова, в конце концов, я же не по собственной инициативе туда пришел, чтобы меня выгнать можно было. Я, правда, не сказал, об этом Линдри. Наговорил ей всяких приятностей, и неприятностей, и ушел через полчаса, когда познакомился с ней получше. Меня врачи выгнали, пришлось подчиниться".
Поезд качнуло, и он остановился, на какой-то станции, ребенок на руках ее соседки проснулся, и уставился на Кристину огромными голубыми глазами, любопытства ему было не занимать. Повернув головку, он спросил "Ты кто?" Когда малыш не спал, он был еще симпатичнее, и вел себя очень забавно. За тетрадь, в поезде, Кристина больше не бралась, и не только из-за малыша. Ее мучила ревность, к женщине которую она даже не видела,
Глава 6 "Последняя запись"
На перроне Кристину ждал Леран. Они расстались недавно, но Кристина все равно была рада видеть молодого человека, который делал для нее все, что бы она не попросила. Иногда почти невозможное. Кристина была полна благодарности за все, но сама ничего не могла для него сделать. За это ей было немного совестно. Но нельзя же заставить себя полюбить?
Молодой человек улыбнулся, и подал девушке небольшой, но очень красивый букет из белых лилий. Красивые цветы, она их всегда любила. Кристина улыбнулась ему самой очаровательной улыбкой, на которую была способна.
- Сейчас мы направляемся в гостиницу, Вам надо отдохнуть после долгой дороги, сказал Леран, когда они садились в такси.
Кристина не чувствовала себя уставшей, но согласилась, в конце концов он организовал это путешествие. "Я должна всецело доверять ему - подумала Кристина". Доверять Лерану, это не было сложно. Чаще бывает легче верить человеку, но иногда доверяешь больше, чем веришь.
Они добрались до гостиницы, где был снят номер. Леран пригласил ее в ресторан, но после, он не говоря ни слова, вывел ее из гостиницы другим ходом, и провел в порт. Там их ждала небольшая яхта. Был уже вечер, и капитан - молодой парень, спросил Лерана, когда они выходят в море, сейчас или позже.
- Позже, - ответил Леран, сегодня он был на удивление немногословен.
Кристине отвели небольшую каюту, и оставили одну. Она полностью доверяла Лерану, странному человеку, которого знала 3 года, и о котором не знала ничего.
Она включила свет, и достала тетрадь. В ней оставалось лишь несколько страниц.
Эти вырванные страницы, что они хранили. "Этого я никогда не узнаю". Яхта мерно покачивалась на волнах, это успокаивало.
"Магистр относится ко мне как к сыну. Мне это приятно. Сегодня я задал ему вопрос, а он ответил. Хотя ответа я не ждал. Меня интересовало, почему они так относятся к дворянам. Ведь и он сам, и еще два магистра, и даже канцлер носили весьма известные фамилии. Их кровь не помешала им занять то положение, которое они занимали. А ведь всем известно, что в институт не любят брать дворян.
Ответ был, скорее всего, честным, но мне остался, не слишком понятен. К тому же запутан.
- Ты ведь знаешь, как сюда поступают документы, и что первым делом их прореживает компьютер. Не допустить сюда дворян часть программы. Дворяне ведь горды, самодостаточны, стремятся к большему, и при этом, как правило, бедны.
- Но это лучший материал для этого государства, - я не смог удержаться, чем больше я находился здесь, тем больше понимал что. - Отбор проходит так, чтобы сюда попадали гордые, сильные уверенные люди, не слишком многое имеющие за душой. Кровь, проверенная веками - это дворяне. Иначе говоря, лучшего не сыщешь.
Он улыбнулся, слегка иронично. И сказал мне то, что было нелогично, но забавно.
- Как я уже говорил, все в компьютерной программе. Будь моя воля, брал бы третью часть дворян, третью часть проходимцев из нищих кварталов, третью часть честных людей, у которых романтика в голове. Программа была составлена первым канцлером, и утверждена "Полным советом". Тебе известно кто туда входит? - спросил он.
Я отрицательно кивнул.
- Пять магистров, канцлер и аббат - входят в "Семерку". Никому не подчиненные люди. Есть еще два влиятельных человека, - и один из них входит в "Полный совет". Это - капитан-командор "Экстра". Немаловажен и капитан-командор "Альфа", но не имеющий никакой особой власти. А теперь вернемся к твоему вопросу. Не обессудите, если, узнав больше, ты меньше чем сейчас что-либо поймешь. - Магистр усмехнулся, посмотрел на мою физиономию, на ней было написано непонимание, и продолжил. -
Не так то легко прийти к согласию в полном совете. За всю историю института он принял единогласно, только 3 решения, Это одно из них. Я мог бы не говорить так много. Одно слово "Заговор" - вот ответ на твой вопрос.
- Заговор? - я был просто ошарашен, - Здесь в строго регламентированном мире. Против кого и для чего.
- Заговор устроил тот, кто стал первым в истории канцлером, тот, кто придумал многие законы, ужесточил существующие, и во многом изменил систему. С тех пор законы неизменны, в них не внесено ни одной поправки. На тот случай если произойдет что-то не предусмотренное 157 томами законов, есть еще один - закон о непредвиденном случае. Я знаю о вашей попытке, узнать законы.
- Она бы удалась, если бы они были записаны в компьютере, - довольно не выдержанно ответил я. Впрочем, с близкими людьми я всегда невыдержан. Они так сказать видят мое истинное лицо. В этот момент ко мне и пришла мысль проверить сказанное магистром. Его слова были похожи на правду, но кто сказал, что я должен им верить?
- Как же тогда магистры узнают о том, что законно, а что нет, они, должно быть, имеют доступ к законам.
- Ты хорошо поставил вопрос, но мог бы сформулировать свою мысль лучше, если бы обдумал ее.
Я покраснел. Вот так всегда, перед близкими мне людьми я не в состоянии, сдерживать ни какие свои эмоции.
- Этот парень Джованни, он был гений, и, пожалуй, он был прав, когда устроил свой заговор и изменил здесь многое, установил так сказать противовесы. Только канцлер знает законы, только он может к ним обратится. Даже мы обращаемся к канцлеру, если нам необходима юридическая поддержка. Он должен отвечать на наши запросы. Но мы могли бы не делать запросов, спросишь ты.
Я действительно хотел это сказать, и снова смутился.
- Любая бумага, пусть самая мелкая проходит через канцелярию, и на самой мелкой бумаге он должен поставить свою роспись, Он гарант законности. Для нас он не просто законник, как было до Джованни, он очень влиятельное лицо, противовес магистратуре. Это все, что я могу тебе сказать. - Он помолчал и добавил, - и это большая часть того, что я знаю. То, что стало известно тебе, знал далеко не каждый магистр за эти века.
Он не сказал мне даже держать язык за зубами, лишь тихо произнес напоследок, выпроваживая меня из комнаты - "Заговор, в первые поколения после Джованни, боялись заговора". А потом постарались забыть.
Забыть, вот лучшее решение. Поистине гениальное. Вычеркнуть из памяти, Даже не запрещать, а просто забыть. Просто как все гениальное.
И как я успел все это записать, меня зовут".
На последней фразе почерк был искажен, наверное, он очень торопился.
В дверь постучали.
- Заходите, - ответила Кристина.
- Прекрасная ночь, - Лерану заходя с каюту, пришлось наклониться, дверь была низкой. - Я приглашаю вас на прогулку по берегу.
Кристина согласилась, и он снова вышел, чтобы дать ей возможность собраться. Тетрадь она забрала с собой.
Вернувшись в каюту, она достала тетрадь, и открыла, но не стала сразу читать. Ей вспомнились слова Лерана, - Мы не можем ехать в Англию ни на самолете, ни на пароме. Частная яхта лучше всего, Мы просто не уезжали из Франции, не правда ли.
В этот раз он предусмотрел все, кажется даже слишком. Почему? Она не могла бы найти ответа в дневнике, но снова взяла его в руки. Прошло всего несколько дней, что так изменило Лерана? Больше всего беспокоила его немногословность. Он молчал почти все время. Странно все это.
"Меня сегодня пригласила к себе Линдри. Мы и раньше встречались, но сегодня был особенный день. Наверное, со стороны женщины слишком откровенно было спрашивать, как я к ней отношусь. Но я ответил, снова не задумываясь, "Что я ее люблю", и она мне поверила. И я почему-то стал самым счастливым человеком во вселенной. В том, что я счастлив, не могу признаться себе, но Джек все понял и без слов. Браки здесь запрещены, но мы с Линдри решили, что наше сегодняшнее объяснение можно принять за заключение союза, К себе в комнату при магистратуре я вернулся только утром. Забавно, но Линдри для встречи не пришлось искать каких-нибудь уголков днем. У нее своя комната,
У меня просто нет слов, чтобы описать, как я счастлив. Но кое, что мое счастье немного омрачает. Не спроста же она меня пригласила, и созналась в своих чувствах?"
Кристина откинула тетрадь, и вышла на палубу. В плетеном кресле сидел Леран и глядел на звезды. В его руках был бокал вина. Он оглянулся
- Вам не спится, - в этот момент он показался прежним, а не таким, каким был весь сегодняшний день. И эти странные цветы, белые.
- Нет, - на палубе было темно, и темнота скрывала ее слезы.
- Что с вами Кристина, - он поднялся с кресла, и обнял девушку, чтобы успокоить.
- Все в порядке, я уже успокоилась. - Где вы нашли этот дневник?
Он посмотрел на Кристину. - Я не могу вам этого сказать.
- Я вас не люблю, - тоном обиженного ребенка, произнесла Кристина, все еще всхлипывая.
- Я знаю, - спокойно ответил молодой человек, - но это уже не имеет значения.
Не имеет значения? Почему он это сказал, Слова ее испугали, и она, отстранившись, спустилась в каюту. Кристина ожидала, что за ней пойдет Леран, но он остался на палубе.
Когда Кристина проснулась, они были уже подходили к гавани порта Гавр. Ее разбудил стук в дверь. Молодая симпатичная девушка, сказала, что пора собираться. И просила ничего не забыть. Последним. Что забрала Кристина из каюты была тетрадь.
Ничего не говоря, Леран помог ей спуститься по трапу, и провел к ожидающей их машине. Ключи от которой ему передал старый англичанин.
Кристина знала, что в дневнике осталась лишь одна страница не прочитанная ею. Она достала тетрадь.
"Я делаю сегодня последнюю запись. Теперь я знаю, почему Линдри тогда позвала меня, и позволила мне открыть ей свои чувства, и даже больше позволила быть с ней. Ей предстояла очень опасное задание, она могла не вернуться. Но она тогда вернулась, и я забыл слова, сказанные мне в дни поступления, В "Экстра" долго не живут. Прошло три месяца с тех пор как магистр, позвав меня, сказал, что сегодняшняя встреча с Линдри не состоится. Она должна была вернуться в тот день, три месяца назад. Я, конечно, не был доволен. Но что-то в лице магистра мне показалось подозрительным, он нервничал. Он был бледен. Он что-то скрывал от меня, а ведь любил меня как сына. Не знаю. Я еще поинтересовался его здоровьем. Ведь он далеко не молод. Он предложил мне выпить. Я согласился, но он налил мне еще один бокал, потом еще один,
- Ты больше не сможешь встречаться с Карди.
- Почему, - крепленое вино уже не много ударило мне в голову. - Ведь наш союз нерушим, а если она решила оставить меня, то почему она передает это через вас, а не скажет мне лично. С ней все в порядке, она не ранена.
Он ударил меня по щеке, от чего я протрезвел
- Она уже ничего не сможет сказать никому лично, а также не в состоянии не только больше встречаться с тобой, но и оставить тебя. Она не ранена, Линдри умерла,
Я не мог прийти в себя от этих слов. Я и до сих пор еще не оправился от этого удара. Кажется, я взял бокал и налил себе вина, и так выпил не одну бутылку. Магистр молчал. Утром, когда я сидел с пустым бокалом, он сказал, что у него есть для меня особенное задание. Из-за него он и принял меня когда-то в институт. Это связано с моим третьим экзаменом, что-то со способностями моего мозга.
Что он понимал, физическая боль тогда была ничто по сравнению с тем, что я испытывал в тот день, когда узнал о смерти Линдри. Я попросил меня проводить к ней.
Магистр покачал головой, - У нас нет кладбищ, лишь бездна, куда сбрасывают тела мертвых. Да ты и не смог бы увидеть тело, После взрыва в космосе, мало, что может сохраниться. К нам вернулся ее браслет, перстень власти, и машина зафиксирована, колоссальный выброс энергии.
- Я готов к выполнению вашего задания. - Ответил я.
Он отрицательно покачал головой, - Ты отправляешься не сейчас, и это не обычное задание. К нему ты будешь готовиться не один день. С того дня как я узнал о смерти Линдри, я не брал в руки дневник, а теперь это уже не имеет значения.