17 октября 2017 года. В НИКУДАвам. Вам к удавам? К никудавам. Итак, было знойное лето 1980-ого! Знойное! Всех зеков выпустили по амнистии, и они оккупировали Кратово!
Пришли и к даче пионера-всем примера Вити Морковкина. Витя им как заорёт: "Немедленно отойдите от Государственной дачи!"
А они такие: "Мы научим тебя Родину любить!" Короче, мраки.
"Что же делать? Что делать? Опрыскать их баллончиком с дезодрантом? Чтобы, типа, не воняли? Нет. Их тут три-четыре сотни! Надо ждать появления полицейского вертолёта, а потом привлечь его внимание! Как? Я заставлю бандитов кричать "СОС!!"
Всё это, конечно, было сильно и смело сказано, но попробуйте усмирить три сотни фанатиков чем-нибудь. "Фанаты ревут!" Бандиты тоже.
Витя повертел-повертел негодный баллончик в руке и решил идти ТАК! Да, ТАК, в трусах!
И вот он вышел! Это было великолепно! Типа Явления Иусуса народу! Женщины в толпе фанатиков отвернулись: "Он - голый?!"
Витя и сам повнимательней присмотрелся к себе: нет, вроде, в стрингах. Конечно, чем меньше стринги, тем больше понты, а Витя был понтовый пример всем ребятам. Одно слово - пионер! Пионер может появляться на широкой публике как угодно!
Всё равно все девушки и женщины плачут в восторге и ходят в простынях с надписями "Космос-наш!", "Ура, Юрий!"
Это они имеют в виду Витю, но у них левая рука не знает, что пишет правая нога. Вот и написалось так. Итак, космос-наш.
Вите это было, честно говоря, до фонаря. Он, виляя голым задом (если попа съела трусы, то Витя из реальной тусы), отправился на колонку за новой порцией чистой воды.
Конечно, медсестра Женечка при виде него сразу бухнулась в обморок! А нехрена набирать воду поперёк батьки!
Витя вылил ей на морду всё ведро и весело зашевелил ушами!
Женечка очнулась: "Ну, Витя, погоди!" И увидела Витю! Померещился Козёл!
"Ну, Козлы, погодите!" - сказала.
"Это ты про них, от их имени или про нас?" - спросили козлы-бандиты, которые кто с пулемётом, а кто с книжкой и блокнотом, устремились за Витей на колонку, чтобы зап-писывать. "Мы зап-писываем!"
"Это я от их имени!" - сказала Женечка и тоже весело пошевелила ушами. Уши у неё выросли ниоткуда. Уши ниоткуда.
Ну и всё испортила. Надо было прямо в рожу бандиткам крикнуть: "Вы все - козлы! "Стиморол" - козёл!"
Но не смогла. Не сдюжила. Кишка тонка.
Витя подумал-подумал и сказал: "Пошли, Женечка, в медпункт, я тебе там новую толстую кишку пришью!"
"Пошли!" Женечка уже ничего не соображала от страха. Витя снял с неё её очочки и отхлестал по щекам!
"Только руку отобьёшь!" - сказали бандитки. Они, как всегда, давали ценные и полезные советы как в стране советов.
Витя отмахнулся от них рукою: "Иветта, Мюзетта, Жоржетта, Лизетта! В жизни не было лучшего фуршета! Во мне остались навсегда! Лучше банкета!" И ещё: "Констебль знать желает, где с девушками я прощаюсь навсегда!"
У водопадов Кратова! У колонки. Там такая красотища! Деревья растут прямо из воды! И именно там Витя и зачал Женечку! Да шутим мы, шутим. Конечно, юмор тот чёрный, но сами посудите: где ему ещё зачинать Женечку? Конечно, тют! Тут!
У Женечки большая зачиналка! А у Вити ещё больше! Итак, что же Витя? Он распрощался с девушками-зечками навсегда, и они свернули свои майки, под которыми болтались хилые груди!
Холодное лето 1980-ого! Голодное! Не сытное! Весь жир сошёл на нет! А эти бабки ещё, поди, самого Фитлера видали! Или Наполеопля. А может, даже, даже голодали в Ленинграде! Как говорится: Ленин - Ленинград, Сталин - Сталинград, вино - виноград.
Так что их посадили незаслуженно! Посадил товарищ Цементов! Он такой: "А кто это у нас такой там голодает? А? Петрова? Иванова? Васечкина? Эта та, которая открыла Америку? И до сих пор сквозит? Немедленно всех в кутузку!"
И поёт: "На дневнике сибирских руд храните гордое молчанье!"
Ну и Иванова не сохранила молчанье: "Бабоньки! Бабоньки! А не сжечь ли нам в паровозной топке нашего узкоглазого машиниста Сергея Узкого?"
"Не надо! Так мы никогда в Сибирь не доедем!"
"А зачем нам в Сибирь, бабоньки? Давайте, выйдем здесь, на станции Хрипань!" - Иванова.
Тут вмешалась Петрова: "Иванова, слушай, заткнись! Тебя никто не выбирал в командиры! Тебе что, больше всех надо?"
Но гордая Иванова высунулась из телячьего вагона и смело запела "яблочко-песню": "В Царство пингвинов дорогу грудью проложим себе!"
"Это кто там поёт? Кто так красиво поёт про грудь?" - спросили кочегары. - "Надо будет его... расстрелять! В знак поощрения!"
"Только и знаете: расстрелять, поощрение!" - Иванова снова влезла обратно в вагон. - "Вот сидим мы здесь, бабоньки, возле параши! И возникает естественный вопрос: "А может, деточки, ваше место возле параши?"
"Где, где ты увидела здесь парашу?" - спросила Васечкина.
А Петрова презрительно отвернулась и уткнулась в свою подушку. Она ездила с подушкой, так как была "паханшей с подушкой".
"Ну как же? Вот параша, вот рулон! А я думала: совсем дыра!" - сказала Иванова.
"Это не параша! Это Шестой Кхуман! Кто в него нас.ёт, тот вечно будет болеть "ветрянкой"!" - сказала Васечкина.
"А как же вы ТОГО?.." - Иванова.
"Размножаемся? Почкованием! И по фоткам клёвых парней в журнале "GOMO"!" - сказала Васечкина.
"Да нет! Я не то имела в виду! Что вы делаете, когда у вас момент такой?" - спросила дотошная Иванова.
"У настоящих идейных социал-демократок не бывает ТАКИХ моментов! Другими словами, у них всегда момент такой! Так что мы их и мажем зелёнкой против "ветрянки"!" - Васечкина.
Ситуация начала проясняться. И, хоть Иванова и была национал-социалисткой, она скинула свои панталоны и присела над Кхуманом!
"Ты не правильно это делаешь! Так нельзя делать! Какого хрена ты так делаешь?" - спросила Васечкина. - "Это делается стоя!"
"У вас, может, у соцдемократов, и стоя, а у меня перца нету!" - сказала Иванова. И чуть снова всё не испортила.
Так как строй зечек что строй лесовой! Кто стоит криво или сидит над Кхуманом, на того смотрят косо! Надо постоянно стоять как лес. Тем более, всё равно на всех койко-мест не хватает. Одна Петрова со своей подушкой занимает три койки: "Я вешу 300 кило! Памагите!"
Это было понятно. Васечкина тоже зажала нос рукой и подумала: "Пусть с.ёт! Всё равно в Хрипани её расстреляют!"
Как бы не так! Ни в Хрипани, ни в Голутвине никто из охранников и не сунулся в эту клоаку, так как плохая репутация! Бэд! Репутэйшн! Поезд продолжал бойко бежать в Сибирь.
"А знаете, бабоньки, а ведь у меня был роман с самим товарищем Цементовым!" - пустилась в воспоминания о былом Иванова. - "Он такой: "Хай, бейб! А пошли ко мне!"
Я такая глазками так: "Куда? В Овальный Кабинет?"
"Нет! В садовое "очко"! Бомж я! Там и проживаю!"
Всё сразу испортил.
Я ему: "Так какой ты, нахрен, Цементов?"
"А я - его брат-паразит-двойник! Нас даже наша мамаша Аллилуева отличить не может!
А дело было так! Тёмная-тёмная ночка! Аллилуева с лопатой выходит из дачи номер 3 (ну там, в Кратово!) и готовится закопать меня, паразита, в живом состоянии в землицу-мать!
И приходит такой пионер Витя! Он говорит Аллилуевой: "Так нельзя! Так будет пожар!"
И вытаскивает у неё изо рта сигарету и тушит её огнетушителем. И машет зрителям пальчиком: ни-ни!
Я-то уж по пьяни думал, что он меня щас спасёт, но он сказал: "Это не моё собачье дело! Во всяком случае, я никому ничего не скажу!"
И ушёл, пиявка гипертоническая! Но, всё-таки, сделал полезное дело: без папиросы Аллилуева расхотела меня закапывать и пошла в дачу за новой сигаретой. Закурила.
И снова появляется Витя! Он только что погасил костёр, который развёл бомж за дачей 24, и был, Витя, бодр и доволен, что спасает всех от пожара.
"Аллилуева! Опять вы!" - сказал он в досаде. - "Я же вам сказал: на построение! Во двор!"
"Да я всё получила!" - сказала Аллилуева и показала на меня в пелёнках.
"Тогда - во двор! Строится! Сегодня принимаем всех в "ЮИД"! "Юные Инспекторы Деревотушения"! Вашего малыша (На головку которого вы тоже чего-то там нанесли! ("Нанесите на головку вашего малыша!") Только умоляю: не шампунь: будет больно щипать! Малыш он тоже не железный!) тоже примем. Будет юный ЮИДовец!"
Так сказал Витя и как в корень проблемы смотрел. Я тоже взял огнетушитель своими хрупкими ручонками и ка-ак плесканул пеной в морду Аллиуевой! А нехрена, нехрена закапывать живьём разных ЮИДовцев!
Итак, ситуация прояснилась ещё больше: позади был враг! Аллиуева! Впереди был враг - бомжи со спичками! Справа был враг - костёр на хоздворе! Только слева врагов не было. И это было настолько поразительно, что я пошёл налево и закурил папиросу!
Витя покачал головой: "Постарайся ещё! Слово "Сигарета" и слово "Папироса" для тебя означают одно и то же!"
"Ну да!" - сказал я.
"А я тебе ещё раз говорю: брось папиросу! Брось париросу! Кому говорят, девочка, брось!" - сказал Витя.
"Я не девочка!" - сказал я.
"А по мне так все вы ещё девочки! Вот будь моя воля, я бы всех вас, курильщиков, одел в женские платьица и закопал бы в глину по шею! Да вообще: достаточно посмотреть на твои робкие перси, чтобы сделать вывод, что ты - девочка-подросток прыщавый!" - громыхал Витя.
"Ну спасибо! Всю жизнь думать, что я - близнец-паразит Цементова и тут узнать, что я его сестра Верка!" - сказал я.
"Я про Верку ничего не говорил. Но уж раз ты сама назвала себя, то теперь ты действительно сестра Верка!" - сказал Витя. - "Смотрите, модница! В пелёнки закуталась! Усы отрастила! А щас так носят?"
"Усы накладные! Фальшивые!" - сказал я.
"Отлично! Назначаю тебя Веркой Халландсен! Ты будешь неотразима с подобными усами!" - Витя.
И я пошла по рукам разных дибильных матросов с корабля "Чижик", которые все были из ЮИД. Вот так я и пошла по рукам! И докатилась до жизни такой!" - рассказала сестра-паразитка Цементова.
"Так ты - Сестра?" - спросила я, Иванова. - "Может, даже, даже Сестра по Вере?"
"Да! Я верю, что в 2012 году произойдёт Конец Света!" - сказала Верка.
"Тьфу ты, чёрт! Я не об этой Вере! Я об Вере во всё самое лучшее в человеке! В Мечту! В Идеалы!" - Иванова.
"Ах, в это? Нет! Я верю, что человек - дерьмо, рождается из грязи и в грязь же уходит!" - сказала Верка. Видимо, над её духовным развитием следовало ещё поработать.
Я открыла перед её носом "Библию в картинках": "Видишь? Картинки! Для таких идиотов как ты, которые читать не умеют! Видишь Троицу? Мать, Дитя и Святой Дух? Только не говори, что Мать - это Аллилуева, Дитя - ты, а Дух - ЮИДовец Витя!
Витя - ложный Бог и паразит! Не веришь? Так знай! Каждый вечер Витя уединяется под одеялом и творит грех! Когда ему особенно спокойно, и никто не видит! Это Блуд! Витя - простой ЮИДовец, подверженный влиянием массовой культуры, где все поголовно трахаются!"
Верка покачала своей блондинистой головкой: "А как же головка вашего малыша?"
"Чего?"- спросила я.
"Я говорю: нанесите на головку и так далее! Что, вообще, наносить?"
Я замялась: "Ты что, дура? Нанеси купороса! Или вазелина, если хочешь, чтобы туда-сюда обратно: тебе и малышу приятно!"
"Нет! Я нанесу красную краску и изображу серп и молот! Хочешь, сей, а хочешь - куй! Всё равно получишь х..!" - сказала Верка.
Из чего я сделала вывод, что она полная идиотка. Я отложила "Библию в картинках" и взяла "Holy Bible"! Я решила изгнать из Верки Дьявола!
Да потому что даже сейчас, мирно разговаривая со мной, она поднялась в воздух на кровати и готовилась блевануть чем-то зелёным на меня и на Библию! Как бы мне щас помог Витя со своим ЮИД, ведь они, кроме как спасать от пожара, спасают и от блевотины-наводнения! Но Вити не было!
И попыталась коварно блевануть на фотографию Вити, на которой он держал за ноги генерала Паттона. Этот снимок был в подарок от... Паттона. Ну и от Вити, конечно. Блевотина растеклась по рамке фото. Это вселило в меня уверенность: "Получай, тварь! За Витю! За Паттона!"
И я храбро оросила Демона Святой Водой и всунула ей в рот серебряную ложечку! Это было очень смело, очень! И очень дорого, так как, всё-таки, серебро! Я, всё же, надеялась вернуть ложечку. Без неё столовый сервиз был уже не тот. Но не смогла.
Демон задумчиво поковыряла ложечкой у себя в заднице и сказала: "Нет, не вставляет!"
Конечно, не вставляет! Как она тебе вставит? Я выхватила ложечку из её зелёной задницы: "Это для еды! Этим надо есть!" И показала на себе.
"А-аа!" - поняла Демон. - "А я-то, сдуру... Эх, век живи - век учись!" Да, правилам этикета и обращению со столовыми приборами её надо было ещё обучить. Как справляться с другими приборами, она, кажется, знала. Но делала вид, что не знает.
Она снова выхватила у меня ложечку и вставила себе в низ!
"Зацени! Я - Моцарт! Нет! Я - Сольери!" - сказала она.
Это меня не обрадовало. А раздражило. Ложечка тоже не железная! А серебряная! И вообще, что эта сука себе позволять?"
Таков вкратце был рассказ Ивановой о сеансе экзерцизма на воле. К.
ПИСЬМО В НИКУДА-4794-4796,5
18 октября 2017 года. Сказка! Про Кратово! Ур-ря! На самом деле это будет мрачная серьёзная (юмора ноль) сказка. Например, так: ласточка с весною в клюве к нам спешит! Ласточка! Понятно? Нет в мире мрачнее и угрюмее создания, чем ласточка, обременённая заботами о потомстве.
Ладно, ладно, выберем нечто простое и стильное. Например, лягушку. Лягушка! Как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нём отозвалось! Ведь в этом звуке и кваканье на болотах, куда привёл хранцузов Ванька Засланин! И кваканье в концлагере "Солнышко", который стоит на болотах! Да и Бакервиль-холл стоит на болотах, и такая Собака Бакервилей, покуривая кальян и развесив свои яйца, шары на ветвях, говорит: "А с бабой жить ещё лучше!"
Забывает, сволочь, что сама баба. А может, это мужик был? Раз яйца и всё такое? Всё такое: это бла-бла-бла.
Короче, остановимся на яйцах. Мы, конечно, понимаем, что мужик, как и женщина, многообразен. У женщины есть грудь, есть ноги, есть уши (от которых эти ноги), есть маникюр, макияж, обаяние, очарование. У мужика тоже всё это многообразно: есть яйца, есть ещё яйца и ещё есть яйца! А могу и не копать.
Вот так-то вот, братаны! С пиписками мы! Никакого очарования, никакого обаяния и маникюра. Природа явно отдыхала на мужиках. Ничем не наделила.
Другое дело - Рыжий Григорий! Он с самого рождения получил все тузы: рыжесть, огромную харю, ярость, яркое лицо! Но он тоже пас перед девушками. Это он парней кроет матом, а девушке что сказал: "Девушка! Ваш автограф, пожалуйста!"
Так что мы с вами, мужики (оно и понятно), совсем убогие и ни чем не наделённые. Ну, может, писклявыми мордочками, но эти мордочки можете засунуть себе в задницу.
Да! Так о чём сказка? О Кратово! Это было Детство! В детстве все милые, и мыслительным органом концом ещё не думают. "Мама! А у меня главный мыслительный орган - конец?" "Нет, сына, пока ещё нет, нет."
Да, в детстве все хороши. Помнится, в лагере я жил с разными уродами, которые пачкали матрасы по ночам. Я, конечно, понимал: это, мол, уроды! Но я никогда не ставил себя выше их, а, значит, тоже был уродом.
В Кратово жил такой Витя. Пока только Витя. Потом рядом нарисуются Кот Мурзык, непросыхающий наркокот, сестра Оксана, медсестра Женечка, Женечкина Макака, разные пиявки гипертонические и алкаши типа маньяка Фишера.
Вот нам могут сказать: "Чего ты, мать твою, блин, воспеваешь Фишера?"
Я? Воспеваю? Да при одном этом имени в 1984 году дрожали все поголовно: и дети, и взрослые! Это только потом его поймали и выяснилось, что никакой это не Фишер, а дядя Головкин!
Витя не дрожал. Нет. Что он, кленовый лист, дрожать? Ты мне среди зимы приснись, жёлтый лист кленовый! Может даже Витя хотел перевоспитать Фишера, чтобы из того получилась не такая дибильная ячейка общества, а нечто осмысленное. Может, он хотел, чтобы Фишер перестал быть гомосеком и насиловать мальчиков!
Витя постучал по графину, призывая к тишине. В клубе сидел только один человек: сам, собственно, Фишер! Или человек, очень похожий на него.
"Что же вы, Фишеры?" - спросил Витя. В глазах у него немного двоилось. "Наверное, раз у Фишера две головы, то и два ужика в штанах!" Но этого Витя не сказал, так как это бы было немного бестактно. А "я не хочу обидеть вас ничем!" Прошла любовь, завяли помидоры.
Фишер не смотрел на Витю. Он выискивал в зале пионеров. Пионер был. Некто Пучик.
"Хай, мальчик! Пошли ко мне!" - сказал ему на ушко Фишер.
"А кто ты будешь, мужичок?" - спросил Пучик.
"Шахматист! Фишер!" - Фишер.
"А барбариски у тебя есть?"
"А ты как думал?!"
И вот Фишер с Пучиком в обнимку пошли вон из клуба.
Этого Витя стерпеть уже не мог:
"Лекция не закончена, недоноски! Куда это вы, два недоноска, собрались?"
Фишер устало перевёл дух и снова сел на стул. Дав слово - держись, а не можешь - крепись!
"Товарищ Витя! А можно мне выйти?" - спросил Фишер.
"Звонок для учителя! Сортир для родителя! Россия для русских! Энглиш для начинающих! Крем для бритья!" - в праведном гневе Витя был страшен и готов был продолжать этот пугающий жуткий список до бесконечности: "Солнышко" для узников! Лагерь для зеков! Мать родная для девушек! (Он имел в виду: "Девушки! Сейчас в моде татуировки! "Не забуду мать родную!") Африка для негров! Книги для книггеров! Сядь, Пучик! Тебя тоже пучит? Пучение для... для..."
Кажется, список пугающих вещей, снятых на камеру на заброшках, подходил к концу.
"Для... для..."
"Товарищ лектор! Может, я, всё-таки, выйду?" - спросил Фишер. - "Хотя, мне уже не надо."
Эта сволочь, этот гад намочил штанишки. Этому не было прощения!
"В "Солнышко" его!" - сказал Витя, и вышел Кот Мурзык с наручниками "Нежность". Он деловито захлопнул наручники на Фишере и сказал:
"Мужик! Без обид! Ничего личного!"
Если вы ещё не знакомы с Сузи, то есть, с Мурзи, с Мурзыком, то скажем, что так, без обид, он засадил в "Солнышко" больше 1000 человек. И только одному Вите было известно, виновен ли кто-нибудь из них или нет.
Вообще, мы не понимаем, чего этим узникам не хватало? В "Солнышке" было прекрасно! Пахло сеном и... травой. Хорошо в "Солнышке" родном! Пахнет сеном и.. травой. Дают ром! "Ви браухен ром, ром, ром! Унд ди вассер убераль! Штинкен нах дер манн!"
Для беременных и жующих переводить не станем, а для сильнонервных: воняет как после мужика! Ну, мужик такой: "Ля-ля! Я свободный мужчина, и нет мне преград! Все девушки улыбаются!" Ну и после него воняет как после него.
Недаром после фашистов в Москве (1000 рядов по 42 человека, 42000 человек) ехали 42 поливальные машины. Или по 82 человека? Короче, это им была экскурсия по Москве: а я иду-шагаю по Москве. От Берлина до Москвы.
Что мы говорим? В "Солнышке" давали макароны! Нигде больше их не давали, так как макароны те были произведены из внутренностей узников! Так считали недоброжелатели "Солнышка". На самом деле из теста! Что? Да, из самого обыкновенного теста, пруд пруди. Потому что мы не недоброжелатели, а анонимы-доброжелатели.
Поступил телефонный звонок. "Анонимный, конечно?" "Ну, что скажете? Вы и она. Всё равно придётся что-то придумывать." "А правда вас не устроит? Шучу. Можно просто взять Фишера и выкинуть его на помойку!"
Конечно, это очень хорошая идея. Но не совсем. Мы не можем швыряться Фишерами, так же, как и старичками. Любому Фишеру у нас почёт. Кто, в сущности, Фишер? Ноль! Слабак! А рука, сжатая в громящий кулак, поднимет и дом пятиэтажный. Или ещё, как говорил незабвенный Маяковский: "бла-бла-бла"! Не помню! Чего-то там про Пятилетку, которая у него рифмовалась с "п.зди". Вот гений! Ни у кого не рифмуется, а у него... Наверное, свой парень и тоже сидел в "Солнышке". Там и не такое зарифмуешь.
Итак, Фишер под конвоем Мурзи и Оси (Киси и Оси) препровождён в самую страшную галицийскую дыру в "Солнышке", в безнадёжно спившийся гарнизон в страшной галицийской дыре. Но у него есть Сыр! Подробнее о приключениях этого ипохондрика читайте в следующем эпизоде. Скажем только, что Фишер предпримет попытку самоубиться после того, как его изобьют разные дяденьки, громилы мышноштанговые и больцастые.
Это у меня сон такой был: сидим мы с Игорем, едим кексы, как приходит какой-то парень из налоговой и давай нам угрожать: "Знаете, что с вами сделают урки в тюрьме?" Игорь его как хвать за руку! Я - за другую, повалил и стал ему грабастать рожу: "Вот, что они с тобой сделают! Вот, что!" Намекал, что я сам щас подобный дяденька матёрый, которыми пугают юношей. Да и где, вообще, эти дяденьки в натуре? Всё какие-то ипохондрики. Короче, Фишер пошёл по рукам.
"Надо будет послать ему яблоко и открытку на Рождество. Хотя, с другой стороны, я же сам и послал его в тюрьму," - думал Витя. - "Ладно, пошлю авоську апельсинов. Если, конечно, у Фишера аллергия. Авоську отнесёт Мурзык. Он такой с авоськой: "Дзинь!" А ему "Бряк!": "Пошёл отсюда!" Ибо аллергия."
И вот в тюрьму отправился Мурзык. Он был попрыскан дезодорантом, чтобы от него ни в коем случае не воняло. Побрит до блеска. И одет в специальный подгузник. Короче, будь мы девкой, то мигом бы выскочили за Мурзыка замуж.
А сам Витя пошёл к Женечке. Кстати, прикол: настоящая реальная Женечка из диспансера готовит себе замену! Так что больше Женечки, верно, не будет! Но мы-то будем верны и переименовывать Женечку не будем. Есть много девушек хороших, есть много ласковых имён. Но лишь одно из них тревожит, унося покой и сон! Это Женечка!
Женечка опустила руки в тазик:
"Ты любишь красный лак?" Как будто сама не знала. Ей Витя миллион раз об этом говорил: "Смой ты свой синий похоронный! Только мертвецы бывают синими!" Смыла, наконец.
"Знаешь, что, Женечка? Вот я мыслю над нашими методами: правомочные ли они? И ещё саботаж! Что это, вообще, такое? Я имею в виду: что за слово такое?"
"Что вы имеете в виду, поручик Ржевский?" "Что имею, то и введу!" - сказала Женечка.
Она отшутилась, а вопрос был серьёзный. Можно ли было осудить Фишера за саботаж? И вообще, саботаж ли это: брюхатить пионеров?
"Ну, не знаю! Я брюхачу - и ничего," - сказала Женечка.
"Я тоже брюхачу - и ничего," - сказал Витя. - "Но это тонкий вопрос морали. Как говорится: "Достаточно одной таблэтки!" Ведь у Фишера на свободе осталась, кажется, девушка! Или мать! Или отэц? Или мать, готовящаяся стать матерью? Или готовящийся стать отцом? Предлагаешь и их всех посадить в "Солнышко"?"
"Чтобы ему не было скучно?" - спросила Женечка. - "Да не знаю я! Дай, я пока пойду перебинтую пациента, у которого ампутировала шары!"
Она ушла. Из шкафчика показалась Макака.
"А вы как считаете?" - спросил её Витя.
Она чуть не поперхнулась синим бананом:
"Ты, видимо, адресом ошибся! Никаких Лукошек тут нет!"
"Ну как же? Женечка Лукошко, профессор Павлов-Лукошко, да и ты Макака Лукошко! Все вы из одного лукошка!" - сказал Витя. - "Вот я подумывал тоже сменить фамилию на Лукошко, чтобы быть поближе к народу. Но нет! Колобков я! Или Морковкин? Или, вообще, Сковородкин? Никогда не запоминал подобную мерзость."
"По-моему, Витя, так ты просто Козлов! Почему? Да потому что ты - Козлов!!" - сказала Макака и протянула банан. - "Хочешь?"
"Хочу! Хотя, конечно, синие красители и пестициды. Может, он добавит синего вещества мне в мозг?" - Витя. Не добавил.
"Слушай, а у тебя жёлтого нет? Пайнтинг ин еллоу!"
"Нет! В этом доме нет бананов! Ты знаешь всю мою прежнюю жизнь: я наедалась жёлтых бананов и превращалась в свинью! В развратное животное, банановую пиявку, думающую только о бананах и девках! Но с этим покончено! Бананов нет, но есть содовая!" - сказала Макака.
"Да ты и щас подобная пиявка," - сказал Витя и подумал: "Куда делась Женечка?"
Из операционной раздалось:
"Да пошли вы все с вашими шарами! С вашими половыми органами и вашими операциями!"
Из операционной выскочил какой-то перебинтованный пациент, за ним вышла Женечка. Вероятно, она, всё-таки, дождалась перитонитов, и пациент взбесился.
Витя поймал его за размотавшийся бинт:
"Слушай, ты! Ты как обращаешься с Женечками?"
Пациент вырвался и убежал.
"Какой был Слон! Слон редкий полосатый! Покупайте наших Слонов!" - сказала Женечка.
"Идея! А что, если нам Фишера оскопить?" - спросил Витя.
"Как? Он уже не в наших руках! А в ручках тюремщиков, которые уже не дамские ручки! Предлагаешь его выкрасть? Ночью? Из-под вооружённой охраны? Он что, 500-сот килограммовая ванна?" - спросила Женечка.
"Да, этот План никуда не годится. Но мы можем назвать именем Фишера твои очередные ампутации. Мы как бы скажем: мы посылаем тебе шампанское, с которого всё и началось. И посылая шампанское, мы как бы намекаем на... Хотя, послали-то мы ему не шампанское, а апельсины! Надо было в каждый апельсин спрятать скальпель. Он бы понял намёк и сам бы себе всё и ампутировал!" - сказал Витя.
"Чего-то, я в этом сомневаюсь! Своя рубашка ближе к телу!" - сказала Женечка.
"Ты сомневаешься, что Фишер пошёл бы на зверскую ампутацию? Хотя, я тоже сомневаюсь.
А! Знаю! Надо подсадить к нему в камеру нашего шпиона! Лучше даже шпионку! Она такая придёт! Она такая пришла: мол, дайте, я у вас тут уберусь за 1000 рублей в неделю! А сама ка-ак прыгнет и как откусит ему всё!"
"Прям всё?"
"Ну не знаю. Как удастся прыгнуть. Главное: ключевые слова: "я", "пришла", "здрасьте", "С Новым Годом!", "пошёл в ж.пу", "до свидания"! Если всё это правильно помнить, то любой План исполнится," - сказал Витя.
"Особенно "С Новым Годом!" - сказала Женечка. Её как долговязую медсестру одолевали приступы скептицизма.
"Ладно, ладно!" - сказал Витя. - "План не горит. Фишеру ещё сидеть миниуму 40 лет. Давай лучше, ты меня поцелуешь! В уста сахарные! Эх, боярыня! А если я совру, то пусть со мной живёт Макака до самого смертного моего часа!"
Но Макака была не согласна. К.
ПИСЬМО В НИКУДА-4796,5-4799
20 октября 2017 года. Сказка про Кондома Хлимена. Ну, это такой очкастый бородатый мужлан, который ни капельки не секси, а очки, потому что зрение плохое, а вовсе не глазами так: "Ля-мур!" Никакого ля мура, конечно, нет.
Хотя... хотя, постойте: ведь у него есть женоподобная девушка, то есть, женоподобный парень Аликс! То есть, ля мур какой-то есть. Может, немного, может, по капельке, но есть.
Аликс такая ему сколько раз говорила на выходе из дома: "Зачем вместо шляпы на ходу ты надел сковороду? А вместо варежек перчатки натянул себе на пятки?"
Кондом отвечал: "Заткнись, женщина! Это всё НАДО!" Ну там, надо для Борьбы со Злом.
Ведь он ещё, кроме того, что с улицы Бассеинной, так ещё и Борется с зомби и доктором Бриниумом! Что ещё за дибильный доктор, и зачем с ним Бороться? Ну как зачем? Как так зачем? Чтобы, конечно, спасти Землю. Этот трижды никому не нужный Шарик.
Может, это хобби? Ну да! "Приходит ли ко мне какой-то Хобби?" Приходит! По ночам в рваных носках и с арфой и поёт: "Чего-то, ангелы поют такими злыми голосами!"
Хобби, это о! Когда ещё Кондомушка лежал в дезентерийном бараке, то Хобби Тараскин ему не раз говорил: "Цукерман, .б твою мать! Опять заснул! Пора уже просыпаться! Пить кефир! Или трахать девок!"
Кроме кефира, Тараскин понимал только "в попу" и "в девок". Такой тупой. Но прозвище "Цукерман" Кондому дал. Он, Тараскин, был полным алкоголиком, и когда Кондом говорил: "Проклятые алкоголики!", вставал на дыбы: "Ты - баба-крокодил! Корова!"
"Не корова!" - говорил Кондом. - "Я, может, раз в метро схватил женщину за ногу и за спину!" Потому что Кондом по жизни был тупее тупого и норовил схватить всех. Когда, конечно, у него было подобное хватательное Правило. Девиз! Лозунг.
Это не такой лозунг, какой бывает у потёмкинцев на Потёмкинской Лестнице. В голове у потёмкинцев постоянные потёмки. Кстати, знаете, что у того, у кого с виду в голове потёмки, на самом деле самые светлые и понятные мысли. Хоть на стену вывешивай и всем показывай. Например, негры! У них самые разноцветные мысли. У белых, может, тоже, но белые люди при опасности всегда бегают: "А-я-яй!" Чёрные тоже бегают, но бегают как-то человечнее и чернее. ".рал ли Кузьмич?" "Да, но как-то человечнее!"
Что касается зомби и Бриниума, то яблоко от яблони не далеко падает, и у Бриниума вообще не было мыслей! Это мой идеал! Почему?
Да потому что Бриниум не вылезал из своей секретутки доктора Мэдсон. Эта такая женщина, от темени до пят! И вот он застрял в ней!
Конечно, конечно, за периодом разврата непременно приходит период раскаяния и воздержания. Неминуемо. Так что мы ещё раз усомнимся: хорошо ли это, когда вообще нет мыслей? Или это атавизм? Как и рудиментарный хвостатый отросток на ж.пе крупнорогатого скота?
Мысли должны быть, хоть какие, но эксперимент не должен быть жестоким. Если же он начинает быть жестоким, значит ждём пока всё не кончится. Не надо бегать, махать руками ли кого-то трахать. Надо просто ждать. Придёт оно - большое как глоток! Глоток воды во зное зноя летнего! А в общем, надо просто помнить Долг: от первого мгновенья до последнего!
Кстати, если всё время помнить этот Долг, не есть, не пить, не трахаться, не опорожняться, а сидеть и помнить Долг, то не долго и свихнуться. Долг-долго. Не даром это однокоренные слова. Или, всё-таки, нет?
Итак, Мертовожоровка, 2001 год Нашей Эры. Самолёт, захваченный тупоголовым зомби Муслимом, врезается в Цитадель доктора Бриниума!
Происходит это во время 9 сентября во время Чаепития, которое каждый год устраивает Бриниум для малоимущих слоёв общества, для слабоумного Кондома и его Аликс! Один раз в год можно побрататься со своими заклятыми врагами.
Тогда ещё не блещущий особым умом Бриниум стоял с винтовкой на карауле, а Аликс, которую тоже пригласили на Чай, подошла к нему и давай издеваться: "Ты - самый паршивый игрок в покер!"
"Аликс, прекрати!" - сказал ей Кондом, который ничего хорошего не ждал от доктора, который держал винтовку на уровне яиц Аликс.
Ну и неизбежное случилось! Лучше раньше, чем позже. Как обрывается на рыбалке последний грузик, так и Бриниум поднял винтовку и отшиб шары Аликс!
Кондом немедленно захохотал (так как был по жизни страшно угрюмым дядей Борей, который радовался всего 17 раз за свою безотрадную жизнь), это было 18-ый раз. Так как в душе он ненавидел Аликс и все её примочки: ходит расфуфыренная, словно цаца, а на самом деле метр с кепкой и ноль.
Кстати, о дяде Боре: он тоже был приглашён на Чаепитие. Он сидел на заднем конце стола и горячо доказывал глухому зомби Иванычу, что наши части, конечно, возьмут Керчь.
Именно на Иваныча и дядю Борю пришлось самое тяжёлое бремя террористической атаки!
Самолёт врезался в Цитадель, и глухой Иваныч услышал! Он сказал:
"Уп-с! Где я? Кто я?"
"Вы - профессор энтомологии! Отправляетесь в Мертовожоровку ловить бабушек!" - стал вворачивать ему болты дядя Боря. "Сегодня к нам придут герлы! Мы будем им вворачивать болты!" Или закручивать.
"Бабушек? Но зачем мне в Еревань? Зачем мне бабушки? Я хочу девушек!" - Иваныч.
Бриниум нетерпеливо постучал по графину вилкой, призывая этот конец стола к тишине:
"Дорогие слабоумные Гости! Я так рад, что, несмотря на это своё слабоумие, вы все удостоили меня визитом! Как говорится: презерватив "Висит"! то есть, "Визит"!"
"Намекает на меня!" - подумал Кондом. - "Жаль, я его в колыбели не удавил младенцем!"
Бриниум продолжал:
"В этот знаменательный год террористической бригады (В коммунистической бригаде с нами Еленин впереди!) мы все должны склонить головы над жертвами акта!"
"Ну да! Склонить!" - подумал Кондом. - "Если сам Муслим катапультировался перед взрывом, а все зомби, что летели этим рейсом, катапультировались ещё до Муслима с помощью синего "Авто-стопа". Так что никто не пострадал, кроме зомби Иваныча. Да и тот стал, как дятел, глухой! Всё долбите, товарищ дятел?
Если уж честно, то я бы на место Иваныча посадил Аликс: вдруг ей бы оторвало чего-нибудь? Чего? Ну не знаю! Чего-нибудь. Но нет. Аликс сидит рядом и рассматривает фамильный альбом с фотографиями: "А тут у тебя, Кондом, ещё все зубы на месте!" Дура Царя Гороха!"
"Дорогие слабоумные Друзья!" - продолжал гнуть своё Бриниум. - "А не выйти ли нам щас такой весёлой слабоумной толпой из Цитадели и не "поснимать" ли нам девушек с собачками?"
"Можно вопрос?" - спросил Кондом. - "Почему именно с собачками?"
"Отвечаю слабоумному Другу!" - сказал Бриниум. - "Потому что именно такие девушки с собачками и рассчитаны на слабоумных Друзей!"
"А одинокие не рассчитаны?" - продолжал лезть со своими вопросами Кондом.
"Дорогой Друг! Одинокие, конечно, тоже рассчитаны, но с собачками рассчитаны больше, так как любят животных, и ещё одно животное в доме будут приветствовать!" - сказал Бриниум.
"Дорогие слабоумные Друзья!" - сказал Кондом. - "А не стоит ли нам по случаю нашего слабоумия посидеть дома и подлечиться? Так сказать: слабоумно посидеть дома?"
Ну конечно, сорвал аплодисменты, так как Друзья были ещё и страшно ленивые. Дядя Боря продолжал вкручивать "лампочки" Иванычу:
"А 17-ый раз в безотрадной жизни я радовался, когда меня поимела девушка-транссексуалка! Я бы и 18-ый раз порадовался, но она ушла к Виктору!"
Иваныч продолжал махать сачком для ловли бабочек, как будто уже приехал в Мертовожоровку.
Наконец, Чаепитие кончилось. Бриниум стал пинками выгонять слабоумных Друзей, так как те пытались стырить сахар.
Но Аликс смотрела в другую сторону. Её глаза были круглые:
"Ваза династии Минь!"
"Дома я тебе таз куплю!" - сказал Кондом.
"Да нет! Ты не понял! Я украду эту вазу! И разобью её об пол!" - сказала бедная слабоумная Аликс.
"Слушай, Аликс! Здесь тебе не Чикаго! Прекращай, вообще, быть слабоумной! Кстати, в эту вазу уже мочится дядя Боря!" - сказал Кондом.
"Боря! Пошёл вон! Вон пошёл!!" - закричала Аликс и схватила дядю Борю за штаны!
Он даже не успел порадоваться 19-ый раз в жизни. Штаны лопнули по швам, и Кондом увидел, что щас в моде шёлковые трусы. Он всегда это хотел выяснить, даже тогда, когда на него напали три зомби-громилы, а он заставил их снять трусы, чтобы это выяснить.
У него это, вообще, было с детства. С безотрадного детства. И только трусы в "горошек" заставили Кондома порадоваться 6-ой раз в жизни. Но это, конечно, было давно и неправда.
"Боря, мать твою! М.дак! Подтяни штаны!" - сказал Кондом.
Но дядя Боря и не подумал их подтягивать, так как увидел небесной красоты секретутку Бринуима Мэдсон! И так, со спущенными штанами, пошёл к ней, простирая руку и говоря:
"Я красоты не видел до сих пор! Вы - самая красивая женщина, которую я когда-либо видал!"
"Ну всё! Сейчас этот придурок порадуется 20-ый раз, и все дети в школе свихнут себе мозги!" - подумал Кондом. Дело было в том, что Боря был из задачки про грустного Борю, и детям предлагалось посчитать, сколько раз он бывал доволен.
Ну, это не считая тех случаев, когда он бывал удовлетворён физически. Удовлетворён же физически дядя Боря бывал в трёх случаях! А: после того, как он подр.чил, Б: после того, как подр.чили его, В: после того, как он задрот! Бедные детишки свихнут свои мозги, напрягая мозги дедуктивные. Но, вообще, физическое удовлетворение не есть в полном смысле радость. Это так себе. Радость наступает несколько позже: я сделал ЭТО! Вообще, мы вам так скажем: удовлетворение - это дерьмо! Из-за этого удовлетворения происходят самые дибильные преступления. Именно во имя его. На самом же деле довольная фигня.
Так что дядя Боря был рад всего 20 раз в безотрадной жизни. Хотя... хотя, нет! 21! Ведь сейчас он лапает Мэдсон за ляжку. Что, это можно считать большой радостью? Нет! Это можно считать прелюдией к пощёчине, которую Боря и огрёб! И тут же обрадовался, так как был мазохистом! 22!
"Простите, а где здесь туалет?" - тут спросил у Мэдсен зомби Иваныч.
И пока Мэдсон на пальцах показывала Иванычу, что надо идти три блока направо, один налево и два прямо, Иваныч не выдержал и помочился на прекрасную стройную ногу Мэдсон!
Это был 23-ий случай, когда обрадовался дядя Боря! Давно он так не хохотал!
Чтобы прервать его неуместные излияния, Кондом подошёл и попытался помочиться на его, Борину, ногу! Но подвела "молния", не открылась. Боря продолжал веселиться.
"Я, я знаю, что тут надо делать!" - сказала Аликс и ударила Борю по голове вазой династии Минь!
Понятно, смех утих. Наступила зловещая тишина. Её прервал Иваныч:
"Так я не понял: три блока налево или четыре?"
"Дураки вы все!" -заплакала Мэдсон и убежала стирать чулки.
Остались Иваныч, дядя Боря, Кондом, Аликс и немножко доктор Бриниум. Доктор этот подслушивал, так как Мэдсон хоть ему и не друг, но он не любит, когда её обижают. А её сильно обидели.
Кондом подумал-подумал, обнял Аликс за талию и пошёл к лифту: