Барышников Алексей Михаилович : другие произведения.

Бром ч.2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение удивительных приключений магической группы, под руководством самого родного брата мастера.

Барышников Алексей Михаилович : другие произведения.

Brom, Teil 2

Журнал "Самиздат": [Filowras: разрегистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • љ Copyright Барышников Алексей Михаилович (Alexej17@rambler.ru)
  • Обновлено: 01/04/2003. 112k. Статистика.
  • Роман: Эзотерика
    •  Ваша оценка:

       Часть вторая
       БРОМ ВОЗВРАЩАЕТСЯ
       Глава 1
       Бром стоял на небольшом возвышении, привезенном им с собой как раз для этого торжественного случая. Немного слева от него из дорогого куска гранита был высечен небольшой памятник, вернее, маленькая стела метров полутора в высоту, на которой по-английски было выбито "Маков А.С. - Максов". Год рождения не был указан, год смерти тоже. Прохожих удивляла такая халатность по двум сразу же бросающимся в глаза причинам: во-первых, под одним памятником лежали сразу двое, причем фамилии были мужские, во-вторых, выходило, их так поторопились похоронить, что впопыхах забыли поставить и дату рождения, и дату смерти.
       Лишь людей, собравшихся на старом и тихом кладбище, это явно не смущало. Они стояли маленькой, но единой группой под серым мелко накрапывающим дождем и слушали ярко говорившего Симеона Карловича Брома.
       Бром говорил уже сорок минут, но никто не проявлял чувства нетерпения, и явно было видно, что эти люди решили стоять и слушать столько, сколько будет надо.
       - Я любил брата, - распространялся Бром и потрогал свою правую руку. После его неосторожного заявления Кундалову, что он за брата отдаст любую руку, правая начала побаливать. - В этом одиноком мире мне тяжело, сироте от рождения, снова остаться одному. Но боль и горечь моей утраты, - и глаза Брома засветились, - скрашиваете вы, мои друзья, каждые десять лет приезжающие на могилу моего брата, чтобы отдать честь Великому Мастеру. Я не побоюсь этого слова "Великому", ибо помню заветы мастера - никогда и ничего не бояться.
       Тут же над головой Брома услужливая Мария Степановна открыла большой черный траурный зонт и зловещим шепотом произнесла:
       - Ничего не боятся только покойники.
       - Итак, - продолжал Бром, стряхивая с лица то ли слезинки, то ли капли накрапывавшего дождя, - покойник был мастером. И в самом расцвете сил, переоценив свои возможности, - Бром передернул плечами, - простудился и умер.
       - Симеон Карлович, - прошептала Мария, - если вы не закончите скорее, то последуете за ним.
       - За ним, - сказал Симеон, сверкнув глазами, - пойдут тысячи магов, коих подготовит его душевный порыв.
       Порыв резкого чиха Сарвага Сердольевича Вулканова, правда, уже числившегося под другой фамилией - двойной, Смит и Вессон, прервал стройный ход мыслей Брома.
       Нет, Бром, конечно, знал, что Маков благополучно переродился с помощью небезызвестного Кундалова в Билла, который благополучно учился в колледже и не приступил еще к главной деятельности за неимением соответствующего возраста, но Бром считал своим кровным делом периодически собрать друзей на какое-нибудь радостное событие и позволять себе и им периодически расслабиться, а так как Бром был человеком не совсем ординарным, как и его друзья, то и удовольствие он получал от вещей не совсем привычных. Радость смерти Бром должен был испытать еще лет через сто, как однажды, еще будучи в Петербурге, его обступили толпой цыгане, которые предварительно обчистили Симеона до нитки, пообещав ему долгую и счастливую жизнь. Во что простодушный Бром поверил всерьез и надолго. И теперь не мог отказаться от перспективы пожить подольше. Чуть расслабившись, Бром уже не мог говорить так ярко, и его друзья, почувствовав холодок в речи Бром, тоже начали остывать.
       Тем паче, что в смерть серьезно никто не верил, а чтобы почувствовать это как-то ближе, даже просили подвести кого-нибудь из покойников и поставить невдалеке, якобы временно, за какой-то надобностью. Но для собравшихся это представляло все же некий торжественный момент.
       - Можно забирать? - поинтересовался присматривающий за очередным кандидатом на захоронение за каких-нибудь сто долларов. - Или еще потребуется?
       Присматривающий уже начинал терять терпение, и Бром махнул всем платком, вытер мокрый лоб, ругнул того за торопливость и сказал:
       - Мастер не любил спешить.
       Через час все участники траурной церемонии, порядком насмеявшись по дороге к неплохой бромовской квартире с камином и круглой прихожей (видно, все же традиции действительно слабое место магов), расположились вокруг камина. Любезная Маша разнесла всем по молочному коктейлю, и присутствующие принялись рассказывать кто про что, весело перешучиваясь и подначивая друг друга.
       Было их уже семеро. Великолепная семерка, как пошутил, и снова удачно, Бром.
       - Машенька, душка, чем ты последнее время занимаешься?
       - Да понимаешь, Бромушка, - ласково запела Мария Степановна, - я подрядилась с одним американским артистом показывать сексуальные номера под куполом цирка. Однажды его голова закружилась от моего совершенного размахивания женскими достоинствами, и бедняга зацепился своей одной естественной страховкой за привязанный блок.
       - Да, хрен не тяж, - сочувственно, как бы по привычке, сказал Бром. - И?
       - Ну что "и", и стал инвалидом сексуального цирка.
       - Да, цирк ты, Маша, любишь устраивать из всего.
       - А что? - удивилась Маша. - Все в жизни арена, а купол, он купол везде, что в цирке, что во Вселенной.
       - Философия это все, - прокашлял Вулканов и подвинул свой синеватый нос ближе к камину.
       - Востоков, душка, а ты что молчишь? - спросил Бром Ивана Ивановича.
       - Да нет, Карлыч, все в порядке.
       - Это у тебя все в порядке? - И Карлыч расхохотался. - Устроил мусульманский погром в благословенной Индии и говорит - все в порядке.
       - Да, - потупился Востоков, - промашка вышла. Хотел переместить индийский храм из Ирана в Индию, перепутал.
       - Опять эффект трансмутации на обратных параллелях отыграл, - разъяснил Бром, - ну и поднял индусов как надо, а посадил на мусульманскую мечеть в Индии.
       - Ну и что? - спросила Маша.
       - Да как что! - вмешался Вулканов.
       - Резня вышла, народ погиб, - пояснил Бром.
       - Да разве это народ, вот когда Везувий...
       - Фу, садист, - сказала Маша и аппетитно перекинула одну ногу на другую, оголив белые восхождения к бедрам, чем несказанно обрадовала Вулканыча, как в шутку и по старой памяти привыкли его называть.
       - Эх, Степановна, - в разгаре поднимающейся страсти со дна его, вулкановской детской души, проухал он простуженным голосом.
       - Ладно, Сердольич, - согласилась Маша, - полечу твой радикулит.
       Махнула снова ногами и перекинула их в другую сторону.
       - Уж полечи, милая, а я чем смогу, чем смогу. Хочешь, на Горыныче прокачу?
       - Нет, - сказала Маша, - он плохо пахнет.
       И шаловливо зажала нос пальчиками.
       - Скучно живете, - тоскливо констатировал Симеон, - неинтересно. Все повторяется, ничего такого, что под стать мастеру, не создали.
       - Кундалова и того отпустили, - добавила Маша, и ей стало грустно.
       - Да, - влез Боря, - надо было его еще с самого начала пришибить, все мастер с ним чикался.
       - Ты на мастера не смей, - строго сказал Бром и погрозил пальцем с сапфировым кольцом.
       - Я чего? Я ничего! Мастера я тоже уважаю.
       - Что будем делать?
       - А чего делать-то! - вразнобой отвечали все. - Все хорошо!!! Лет двадцать перебьемся, а там мастер подрастет - и снова в бой.
       - Нет, так не пойдет. Я главный по кадрам. Через двадцать лет, если Маше дать ноги распустить, она совратит полмира. Другую половину вы, остальные, прочикаете, если Востоков еще пару раз ошибется. Телепортирует Белый дом в Кремль, а Кремль в Пекин, тогда и мастеру будет не разобраться.
       - Скучно живем, - уже как-то совсем похоронно пропел Борис.
       - Да ладно тебе, - сорвался Бром. - Тресну вот в глаз, тогда весело станет.
       - Тресни, - сказал Борис.
       - Да ну тебя! Так, если ничего умного я от вас не услышу, то пошли все спать к ядреной бабушке, а завтра...
       - А завтра, - закатила глаза Маша, - мы с Вулканычем завалимся...
       - Тебе бы все куда-нибудь да с кем-нибудь заваливаться.
       - Ну хочешь, с тобой.
       - С тобой - не хочу, - сказал Бром, зевнул и тут же захрапел.
       Все потихоньку расползлись. Вулканыч чихнул и камин окончательно потух.
       * * *
       Наутро выспавшийся Бром потянулся, крякнул, оглядел себя, увидел помятое лицо в зеркале у камина, такие же помятые брюки, присвистнул. Крикнул Борю, приказал привести вечерний фрак и отправился пройтись.
       Шел Бром медленно, его задумчивое, спокойное лицо мага на пенсии изображало размышление.
       "Да, - думал Бром. - Мастер еще молод и еще зелен, ему бы лет десять, может, пятнадцать еще посидеть по Сюзанниным крылышком. А делать что-то надо, не маяться же дурью, как Востоков или как Маша. Да, кадры занимаются не тем", - еще немножко подумал Бром на эту тему и вздохнул.
       * * *
       Милая женщина Наташа со своей все-таки более-менее приведенной в чувство грудью, которая смотрелась не более как на 3,5 размер, сладко потянулась у зеркала, которое располагалось от пола, вытянув руки вверх над головой, слегка вздрогнула, отчего по ее очень красивым, налитым, с большими яркими сосками грудям и телу пробежала волна мурашек. Она грациозно обернулась на зов Саши и повела томными глазами.
       Сашка восхищенно на нее посмотрела и сказала:
       - Хотела бы я стать мужиком.
       - Ну, если хочется, то обязательно станешь, - ответила Наташка и залезла в душ.
       За последнее время наши героини из сопливых свиристелок превратились в шикарных, манких дам, знающих себе цену.
       Сашка тоже скинула ночную белую рубашку в черных бабочках и, сверкая шикарными большими бедрами, цвета разведенного молоком шоколада, залезла к Наташке. Та провела ей по попе мягкой гладкой рукой, аппетитно чмокнула ее в губы и тоже захотела стать мужиком.
       К завтраку, собранному расторопным Борей-маленьким, собирались не спеша. Боря-маленький, официант, был вызван в Америку на радость всей его семье, живущей в двухкомнатной тесной квартирке около небезызвестного ресторана "Три кита", якобы для обслуживания русской делегации, по каким-то странным причинам не захотевшей местного обслуживания.
       Бром на завтрак заказал всем кофе с молоком, сказав: "Черный вредно, а вы мне все нужным здоровыми", - и бутерброды с сыром. Причем масло было размазано очень не по-русски, тонким-тонким слоем, на что Боря презрительно хмыкнул и вспомнил Кундалова.
       - Не грусти, - отозвался Бром, - еще может попотчуешь своего любимца.
       Боря промолчал.
       Семеро ели молча, уписывая бутерброды с сыром, коих на каждого было по два.
       Востоков от кофе отказался.
       Бром же пил его маленькими глотками, видно, болел недавно, и вспоминал мастера.
       Минут через десять, когда у присутствующих уже начало сыто поурчивать в животах, Бром сказал:
       - Ну что, дорогие мои кудесники, что будем делать, как будем дальше жить и какие у кого на этот счет мнения?
       Наташка чуть подправила свои прекрасные груди вверх, это она не забывала делать постоянно, чем неоднократно привлекала мужское внимание со всеми вытекающими из этого последствиями. Но на этот раз никто не обратил внимания.
       "Не мужики", - быстро подумала Наташа, посмотрела на Сашу - той понравилось, и начала:
       - Я предлагаю устроить месячник Белой и Черной магии.
       Вулканов сразу же поинтересовался:
       - Вы, простите, попочки, давно из России?
       - А что! - вступилась за подругу Саша.
       - Ну, во-первых, - ответил Вулканов, - в Америке месячников нет, а во-вторых, магия не для всех, осмелюсь я вам напомнить.
       Бром одобрительно взглянул на Вулканова и сказал:
       - Думайте, любезные, чем говорить.
       В ответ Наташа посмотрела на Сашины бедра и облизнулась.
       - Еще какие предложения будут? - строго спросил Бром.
       - Я бы мог попробовать, - сказал Вулканов.
       - Ну, давай, - попросил Симеон.
       - Был я тут в ихнем Диснейленде. Ну, есть, конечно, кое-то, а вот катания на Змеях Горынычах нет.
       - Ну и что? - уставился Востоков на Вулканова.
       - Да как что?! Получается, маленькие американцы не охвачены приобщением к глубокой мифологии древней магии, такой, как летающие змеи...
       - Ползающие, - продолжил Бром. - Вы что тут, цирк магический решили открыть?
       - А почему бы нет, - влез Востоков. - Я бы шпаги глотал.
       - Машка бы под куполом трахалась, - добавила Саша, и две манкие дамы дружно засмеялись.
       - А Боря бы со всех деньги собирал. Вы бы, кудесники, через два дня развалились как предприниматели. Да тебе сейчас любой русский эмигрант шпагу проглотит и за пару-тройку сотен долларов любой американец на Востоковой с гвоздями кровати полежит.
       - А может, нам каратэ-шоу устроить, - предложил Боря. - Ну, мастера из Японии вызвали бы.
       - Мастера из Японии мы и так вызовем, если других предложений нет.
       - Есть, - встрял официант. Все изумленно на него посмотрели.
       - Давайте откроем на Бродвее ресторан, назовем его "Кундалов-холл", пригласим цыган, завезем русской водки...
       - И медведей, - делая ударение на последнюю гласную, низким грудным голосом расхохоталась Маша так, что прекрасные груди Наташки вдруг задергались в унисон с Машиным смехом.
       - Даешь, диетолог, - тут же ответила та и еще раз с удовольствием нежно прикоснулась к своему достоинству.
       - Я рад, - сказал Бром, - что вы все серьезно отнеслись к моему предложению и, я бы сказал, довольно основательно поскрипели мозгами. В общем, ход ваших мыслей в частности и общей мысли в общем шел в правильном направлении, и на фоне всеобщего незнания я бы сказал, что некоторые понятия у вас имеются. Но все дело в том, я бы сказал вам... ваша беда в том, что вы все узко мыслите, - и посмотрел укоризненно на Бориса.
       Борис, заморгав ресницами, ответил:
       - А чего? Опять я! Я, может, вообще не мыслю.
       - Это правильно, - отреагировал Востоков. - Мыслить - это дрянь.
       - Не мешай, - предупредил Бром и ужасно стал похож на Макова. - Итак, все прозвучавшие предложения были направлены на зарабатывание денег.
       - Зачем нам деньги, - сказал Вулканыч, - с ними одни заботы.
       - Ну, если вам не надо, - встряли дамы, - то нам они необходимы.
       - Зачем вам, - удивилась Маша, - с такими-то формами?
       - Все правильно, - продолжал Бром, - нам с вами для себя лично деньги ни к чему. Но... - и Карлыч глубокомысленно задумался. Подумав минуты с три, как бы подбирая слова повоздействистее, он продолжил:
       - Как завещал нам великий мастер, мы должны работать для других.
       - Мы будем работать, а они на наших шеях кататься, - вставил Боря.
       - Ну, допустим, твоя только для этого и пригодна, - вставила Маша и прикинула, что было бы и в самом деле неплохо без трусиков забраться на широкую шею этого быка и так промчаться на Боре в голом виде по Нью-Йорку для ночного развлечения.
       Боря предпочел не отвечать.
       - Мы будем работать для других, и для мастера в первую очередь.
       - Для мастера мы все согласны. - Все одобрительно зашумели и закивали.
       - Может, еще чего прикажете? - сказал Боря-официант и сделал подобострастное лицо, явно по привычке намекая на чаевые.
       Бром крякнул, сказал тоном мастера:
       - После. - И добавил от себя: - Иди, милый, иди.
       "Не мужик!" - вслед уходящему Боре громко подумали Наташа с Сашей.
       - Ну, не всем же, а вам только и охота... - недовольно произнесла вслух Мария Степановна.
       - Я не очень посвящен в планы мастера на двадцать первый век и не знаю, на что хотел использовать мастер кундаловские миллионы, но догадываюсь!
       Все восхищенно уставились на Брома. Бром сказал:
       - Спасибо, - и продолжал: - Я полагаю, мастер хотел сделать всех счастливыми с помощью денег Кундаловых.
       - Ну, это вряд ли, - сомневающиеся сказал Востоков.
       - Счастье - понятие относительное, - протянул Вулканов.
       Боря же сказал, как отрезал:
       - Счастья нет.
       - Это все философия, и если вы в ней будете нуждаться, можно будет вызвать Сократа или Платона.
       - Кто помужественнее, того и вызови уж, Карлыч, - защебетали подружки Саша с Наташей и стали похожи на свиристелок.
       - Я вас уже определил!
       - Куда? - спросила Наташа.
       - В бордель, - ответил Бром.
       - В дешевый не пойдем! - ответили обе сразу.
       - А я в дешевый и не пошлю. Мастер собирался в двадцать первом веке сделать что-то большое и всем нужное, и поэтому я предлагаю подготовить почву для посева мастера, когда он, мастер, будет готов.
       - Опять пахать, - вздохнул Борис, а Востоков мудро добавил:
       - Какой русский не любит пахать!
       - Тот, на котором пашут, - скаламбурил Вулканыч.
       Все дружно рассмеялись.
       - Прошу больше без реплик, в конце концов я требую к себе особого уважения с вашей стороны. Я брат мастера, - и Бром повернулся в профиль.
       У всех сразу появилось одно общее желание, что бывает крайне редко, "отлить Брому памятник".
       - Я знаю, - продолжал Бром, - что для любого начинания сначала нужна идея. Затем деньги.
       - Под наши бредовые идеи денег никто не даст, - сказал Востоков.
       - Я же попросил... - сказал Бром, - и это, Иван Иванович, я знаю не хуже вас всех.
       - Мы готовы отчислять, - сказали Наташа с Сашей, - из зарплаты.
       - Оставьте себе, - благородно ответил Бром. - К делу, - повторил еще раз словами мастера. - У меня есть план, вернее, у меня пока есть идея, план разработаем вместе, а если что не так, то жизнь сама внесет свои коррективы. Идея состоит в следующем: так как магические силы Земли пока из-за временного отсутствия мастера временно расстроены и не боевиты, нам нужна поддержка.
       - Я всегда говорила, что поддержка - это хорошо, - сказала Мария Степановна, и Бром чуть не заплакал.
       - Хорошо, молчу, молчу, - ответила Маша и покраснела.
       - Есть планета, на которой располагается главная магическая станция по подготовке квалифицированных специалистов по магии и волшебству, причем все это согласуется с космической этикой, - ответил Бром уже на молчаливый вопрос Востокова.
       - Так вызвать команду, пусть наведут тут порядок, и баста, - громко сказал Борис.
       - Было бы так просто, - опять ответил Бром словами мастера. - Во-первых, с ними нет прямой связи. Во-вторых, прямая связь потребует использования чуть ли не всех энергетических возможностей США. Да и нет у них разработок по контактным блокам.
       - Кундалов! - догадался кто-то.
       - Правильно, - радостно сказал Бром. - Все правильно. Еще тогда, давно, они этим всем занимались, а сейчас я просто чувствую, что нам необходимы его установки.
       - Мастера по каратэ вызвали? - осведомился Боря. - А то я хоть... - и покачал кулачищем перед Наташиным носом, - но все же там же КГБ.
       - Мастера, конечно, вызовем, но он тоже еще не все. Дело это серьезное, требует подготовки и денег. Деньги нужны на дела по кундаловскому институту с целью наведения связи с планетой, затем деньги нужны, - Бром загибал уже второй палец, - для размещения и адаптации прибывших магов, и третье - деньги нужны на карманные расходы.
       - Телепортация не пойдет! - сказал Бром, сурово уже посмотрев на Востокова.
       - Понял, - ответил тот.
       - Я долго сегодня думал над этими так тревожащими нас всех вопросами и пришел к выводу: единственное правильное решение - это ограбить мафию.
       В зале сразу же воцарилась тишина.
       Комментариев никаких не последовало.
       Минут через десять Борис пошевелился, размял плечи и сказал:
       - Можно попробовать для разминки перед кундаловским институтом.
       - Попробовать мы не имеем права, дело серьезное. Надо все подготовить. Вечером прошу всех на оперативное совещание со своими предложениями.
       Бром встал, поклонился, как молодой кавалергард, и, цокая шпорами, ушел в свой кабинет.
       Глава 2
       Вечером все собрались в той же комнате. Последним вошел довольный Бром и радостно заявил:
       - Все ваши идиотские предложения я выслушивать не буду.
       - Жаль, - вставили Наташка и Сашка.
       - Вот поэтому и не буду, - ответил Бром. - А план будет таков. Ты, Вулканыч, подготовишь змея!
       - Наконец-то, - выдохнул тот, и его трубка задымила, распространяя приятный запах давно прогоревшего Везувия.
       - Ты, Борис, - и он обратился к громиле, - подбери еще пару себе под стать.
       - Под стать не бывает, - смущенно сказал Борис.
       - Ну, хоть каких-нибудь. Ты, Востоков, раздобудь змею. Будешь изображать факира!
       - Без змеи...
       - Нельзя! - нетерпеливо отреагировал Бром.
       - Хорошо, удав подойдет?
       - Подойдет, - махнул Бром. - Ты, Маша, будешь изображать хозяйку крупного борделя из Кёльна.
       - Я по-немецки неплохо, даже с баварским акцентом, - заулыбалась Маша.
       - А ты по-немецки умеешь? - ехидно спросил ее Вулканыч.
       - Я, Вулканыч... - Маша положила ему руки чуть выше колен, закатила глаза, облизала губы, - умею по-всякому.
       - Как Махмуд Эсамбаев, - уточнили подруги.
       - Ну да, примерно.
       - Танцы народов мира, - пояснил Востоков.
       - Еще! Еще? - произнесли все хором.
       - Надо вызвать из России того толстяка, кажется, его прозвали "Клац", он еще Вулканову чирик<$FЧирик - десять рублей (прим. автора).> положил, - вспомнили и захохотали бывшие свиристелки.
       - Он же ничего не умеет, - удивился Востоков.
       - А ты, Иван, напрягись
       - Да, точно, он не сдал ни по одному предмету ничего!
       - Но научился проходить через стены, - помог Востокову Бром.
       - И клацать, - вспомнил Востоков. - Точно!
       - Итак, - резюмировал Бром, - вызвать мастера по каратэ, клацальщика и подумать, что нам еще может пригодиться.
       "Цыгане с Витебского", - пронеслось на уровня озарения в светлой голове Симеона Карловича.
       Но он был человек с фантазией и сразу же подумал о московском театре "Ромэн". Театр "Ромэн" уже высаживался в Нью-Йоркском международном аэропорту. Совсем неожиданное предложение от какого-то бывшего русского, эмигранта по фамилии Бром, было получено руководством театра, а так как условия контракта были царские, то и решение созрело мгновенно. Ансамбль был всю дорогу в нервном перевозбуждении, и еще только вступив на американскую землю, ударил для разрядки в бубны, и медведи, удерживаемые толстыми цепочками, неуклюже, тоже для некоторой разминки, пустились в пляс.
       * * *
       Мафия тоже любила традиции. И согласно старой корсиканской традиции, когда враждующие кланы искали хотя бы временного примирения, они обменивались чем-нибудь ценным; раньше это были овцы, товары, шелка и прочее.
       Сейчас же это были деньги, причем укладывались они в специально заказанные большие, обитые серебром, чемоданы. Чемоданов изготовлялось два. Деньги пересчитывались, укладывались ровными пачками. Все это запаковывалось под специальные стяжки, чтобы, если чемоданы откроются или, не дай Бог, перевернутся, деньги не выпали. Конечно, каждая группировка не очень доверяла друг другу, пыталась по возможности застраховаться от чужих происков. Сама цель обмена не приносила никому прямой выгоды, но считалось, если бы ты отдал врагу самое дорогое, а у мафии это деньги, то вроде бы считается, что поступил согласно Библии и полюбил врага. И свои интересы соблюдены, и Богу услужил. А мафия - народ серьезный, обострять отношения ни с врагами, ни с Богом не хотят, поэтому придерживаются старых традиций.
       В Нью-Йорке были две самые большие группы. Одна контролировала наркотики и была почти сплошь из итальянцев. Другая контролировала (так и хочется написать "водку и баб") игорный бизнес, так называемую русскую рулетку, и руководил ею 72-летний матерый рецидивист с мозгами, как у ста компьютеров, отсидевший в России двадцать лет всяких сроков, но в Америке ни разу так и не "присевший" даже на мало-мальски значительный срок.
       Поэтому он был патриотом, любил все русское: цыган, водку, баб и игру. Что хитроумный Бром и предвидел заранее. Обеими мафиями по имевшему место договору, после обоюдного отстрела в выяснениях и спорах, чья баба лучше - у итальянца или у русского, похоронено было десятков пять убитыми и столько же ранеными. Оба мафиози решили выбрать отель "Палас", может быть, они бы выбрали и другое место, если бы автор хоть раз был бы в Нью-Йорке. Но выбор был неширок.
       Итак, отель "Палас" - весьма респектабельное здание, подходящее для этих целей. Большой зал внизу подходил под банкет как нельзя кстати, причем столы стояли в два ряда вдоль бронированных окон и были подняты в высоту за счет удлинения ножек, в целях безопасности, чтобы никто не смог незаметно выстрелить из-под стола. Нет, на входе оружие отбиралось, но все-таки на то они и мафиози, чтобы быть умнее других.
       Номер, пятиместный номер Адомера Вольфовича Забитюшного - так прозывался сейчас русский босс, контролирующий половину мирового проститутного бизнеса, и его заместителя Карлова Фреида, являющегося консультантом Адомера, - был обследован как перед приездом президента. Все стены были обстуканы, на крышах сидели снайперы Адомера, дети еще давно известных латышских стрелков. Адомер сидел в большом мягком кресле, напротив, лицом к нему, сидел Карлов Фреид. Адомер жаловался ему, что плохо идет бабский бизнес, мол, мужик пошел импотентный, баба пошла непривлекательная и если еще что и двигает его, Адомеров, бизнес, так это сопливые прыщавые юнцы, да и то до поры до времени, пока не попадают под влияние его злейшего врага итальяшки Смокки, заполонившего весь мир своими дрянными наркотиками, после которых мужики теряют свою силу не по дням, а по часам.
       Карлов Фреид успокаивал своего босса как мог и в конце концов сказал, что по его, Карловой, цепочке уже давно во все наркотики потихонечку, чтобы было сразу не заметно, подсовывают собачье дерьмо, и что это собачье дерьмо делает наркотики менее вредными, что все-таки оставляет хоть немного шансов потребителям, желающим и его, Адомеровых баб тоже.
       В женщинах Адомер понимал. Но сколько он их не перевидал, а все продолжал искать ту, единственную, и не смотри, читатель, что семьдесят два года, на то она и русская кровь, орловских рысаков. Вспомни, читатель, способности Сарвага и сравни со своими. И, может, от зависти бросишь пить, да и курить заодно, я уж не говорю о наркоте с собачьим дерьмом...
       Итальяшка противника своего считал окончательным дерьмом, хотя и отдавал ему должное, потому что тот сумел все же стать его противником.
       * * *
       С трапа самолета, на крыльях которого были изображены круглые желтые диски, что, вероятно, должно было олицетворять японское солнце, сошел радостный японский учитель со своими такими же радостными учениками. Учитель давно хотел использовать их в деле, но все как-то дело было мелковато, а размениваться на мелочи он не любил.
       Их встречал тоже радостный Борис, подобравший из последней эмиграционной партии двух здоровых новоиспеченных американцев - Максютенко и Петренко. Они имели много общего с их шефом, как то: лошадиные головы, кулаки размером с большую подкову, еще меньше мозгов и огромное желание хоть как-нибудь себя проявить в благословенной Богом Америке. А то раньше они работали на маленьком арматурном заводике в Виннице, и так как арматурный пресс давно там был сломан, то и заменяли его по очереди. То Максютенко жмет, то Петренко жмет.
       Ребята были еще зажатые, но после небольшой переподготовки, после предупреждения, что противные макаронники не любят хохлов, как русские - евреев, они были готовы за соответственное вознаграждение проявить свой патриотизм.
       * * *
       Гости собирались для бала. Еще было снято несколько близлежащих зданий, над которыми были уже поставлены транспаранты. Адомер имел ностальгию по России, и на них значилось: "Народ и мафия бессмертны", "Слава Адомеру" и "Завтра работать лучше, чем сегодня". И уже совсем небольшой, как вымпел, кусочек алого бархата на его столе гласил: "Пятилетку в четыре года".
       Все-таки родные корни берут свое.
       Итальяшка был менее сентиментален, назло своему русскому оппоненту он собрал все возможное количество макаронной рекламы. Дал заявку на радио, и по двадцати четырем круглосуточным американским каналам, говорят, показывали со всех мест довольные, уплетающие макароны, рожи. На этот акт вандализма Адомер заказал пельмени, и уже колонны грузовиков подходили к городу для того, чтобы порадовать всех пельменями. Специально был зафрахтован самолет "Аэрофлота" для рейса на Нью-Йорк, груз был все тот же - сибирские пельмени. Правда, все же пришлось идти к итальяшке на поклон из-за кетчупов. Тот быстро понял добрый жест конкурентов и снял рекламу с двенадцати каналов.
       Так они и жили, любя и ненавидя друг друга, макароны и пельмени. Потому что в глубине души итальяшка ненавидел макароны и любил пельмени.
       А Адомер не любил пельмени и с удовольствием ел бы спагетти, если бы...
       Хитрый Бром посадил как-то перед очень охраняемой виллой Адомера Борю-официанта с табличкой: "Русский официант, любитель цыган и не любящий пельмени, ищет работу".
       Сначала охрана решила тут же его прогнать, но Адомер их остановил. Посмотрел на Борю и увидел такой удивительно талантливый, даже можно сказать, я не побоюсь этого слова, гениально-подхалимный взгляд, и без рассуждений принял его в свой штат в качестве официанта, правда, сначала все же справившись по своим русским каналам о прошлом Бориса.
       Пришло подтверждение - характеристика с места работы, стандартно подтверждающая качества советского человека, а от родных и близких - мол, сволочь, свалил в Америку, и все, а мы тут пропадай. Таким образом Бром внедрил своего человека в мафиозную структуру.
       Все уже было готово, под охраной два серебряных ящика были водружены в пиршественную залу, каждый с подписью владельца, и стоял каждый на своей стороне.
       Накрыто было шикарно, но не по-русски, скромнее.
       Расторопный Борис бегал вдоль длинных столов, загоняя всех официантов, за что неоднократно был обласкан "жополизом". На что, широко улыбаясь, отвечал:
       - Может, это и так, но вот его, Бориса, это не беспокоит ни с какой стороны.
       * * *
       Все было готово. Японец расставил своих учеников, каждого в отдалении, метрах в ста напротив внуков латышских стрелков.
       Мария Степановна заканчивала последние тонкости женского туалета под восхищенные взгляды Сашки с Наташкой, которые, в свою очередь, выглядели как нимфы и могли возбудить даже недавно умершего.
       Вулканов под городом обслуживал своего змея, готовил его. Ну так, на всякий случай, если Бром даст знать, вдруг там вертолеты противника...
       - Всякое может случиться, - говорил он огнедышащему, - ты сразу, Васёк, - так Сарваг ласково называл своего боевого друга, - очень-то не расходись.
       - Для тебя, только для тебя все сделаю, - мурлыкал одноголовый, сладко закрывая глаза и норовя Сарвага лизнуть в нос.
       - Ну, я на тебя надеюсь.
       - Ну, а если что, тогда можно? - интересовался змей.
       - Ну, если что, - отвечал Сарваг, - ну... пукни тогда.
       И змей, прицелившись, облизал все-таки Вулканова.
       Востоков сидел в вестибюле между разговаривающими охранниками, дудел в трубку, взятую из ближайшей попавшейся сумки врача. Была она клистирная, но Востоков человек талантливый, даже на ней умудрялся выводить длинную, хватающую за душу индийскую медитативную мелодию.
       Змей-удав выходить из большой бочки под нее не хотел. Востоков очень расстраивался, но играть не прекращал.
       Вдруг к нему подошел встревоженный Бром. Он был невидим для окружающих. Востоков перестал играть, змей любопытно высунулся из кадки посмотреть, почему Востоков перестал, и удовлетворенно лег мордой на специально подготовленную Востоковым подушечку.
       - Ты тут давай не задерживайся, через минут пять нужен будешь.
       Цыгане готовились к своему самому сногсшибательному выступлению, рассчитывая на богатые чаевые.
       В дело был пущен толстяк, положивший чирик Вулканову.
       Русский мафиози все так же скучающе сидел, поглядывал на Фреида, как его внимание отвлекла на себя фигура, неизвестно как вышедшая из стенки. Фигура преспокойно прошла за спиной Фреида, пересекла комнату и ушла в стену, неприятно цыкнув.
       Адомер протер глаза и спросил Фреида:
       - Ты веришь в привидения?
       На что тот сослался на английские последние разработки, но своего мнения так и не высказал.
       Прошло минут пять, и из того места, куда вошла фигура, на глазах у Адомера вышла та же, опять прошла и ушла туда, откуда вышла в первый раз.
       Адомер потер себе уши, попросил сменить диванчик и проверил свой пистолет. Несколько придя в себя, он вдруг увидел в окне медленно поднимающегося на блюде голого Востокова со сложенными над головой руками и чуть в отдалении подлетающего Вулканова на змее.
       - Наверное, схожу с ума, - сказал Адомер обеспокоенному Фреиду.
       На третий раз высунувшейся фигуре Цыка он сделал фигу, сказал: "Брысь отсюда" - и перекрестился, вдруг вспомнив, что он крещеный.
       - Кажется, отпустило, - сказал он, встав через полчаса, в течение которых над ним бились два лучших мафиозных врача и три русских красавицы массажистки.
       * * *
       Видел ли кто, кроме Адомера, Востокова, Цыка и Вулканова на змее, сказать сложно. Но мнение автора таково, что если и видели, то вряд ли смирились с этим и тут же забыли.
       Оставалось пять минут. Гости заполняли свободные, строго регламентированные места, проходя контроль со стороны мафиозной охраны. В конце зала стояло две трибуны, специально для Адомера из Союза привезли с гербом, он часто видел, как начальник их зоны говорит с такой, и даже иногда слышал, что.
       Теперь он в благословенной Америке с высоты русской "сраной" трибуны вещал свои принципы.
       - В день объединения наших усилий, - говорил он тоном начальника тюрьмы, за что себя тихо ненавидел, - мы должны сплотиться в единую братскую семью с нашими итальянскими друзьями. И я хочу выразить свою надежду, что в дальнейшем наши споры с нашими друзьями будут решаться более цивилизованным путем. Через несколько часов мы передадим друг другу, - и он отвесил поклон своему врагу, - наши чемоданы и, согласно глубокому старинному обычаю, - он вспомнил Шурика из "Кавказской пленницы", улыбнулся и хотел продолжить: "Мы вас зарежем", но продолжил: - Мы станем друзьями. И мне даже хочется сказать больше - братьями.
       Зал взорвался аплодисментами.
       Дальше выступил итальяшка с неплохим русским акцентом на итальянском языке. Сказывалась его учеба в Москве еще в тридцатых, куда он по направлению итальянских коммунистов был отправлен на учебу. С тех пор никак не мог отделаться от русского акцента.
       - Я очень люблю русскую "Березку", русских матрешек, - он провел взглядом по охранникам, стоявшим у стены, - и русскую рулетку.
       Облегченно выдохнул, счастливо заулыбался от успеха в сложно составленной фразе.
       И они обнялись.
       Все приступили к трапезе, выпили, зашумели, охрана спокойно наблюдала за поведением гостей. Гостей было много, человек по сто с каждой стороны. Все сияло брильянтами, золотом и глупостью. Веселье набирало обороты. Боря сумел сойтись с Адомером на фоне баб, цыган, любви к макаронам и любви к власти одного и любви к власти другого. Когда, казалось, гости начали скучать, Борис подскочил, заранее облизывая губы, к Адомеру и спросил:
       - Цыган выпускать?
       - Давай! - улыбнулся Адомер, предвкушая удовольствие.
       Ощупанные досмотрщиками цыганки как-то не очень решительно вступали в зал.
       Бром сидел за одним столом недалеко от Адомера, изображая из себя расплывающегося толстяка, и противно брызгал слюной на двух с каждой из его сторон дам. Те с удовольствием терпели.
       Цыгане-мужчины были посмелее, среди них Бром четко прослеживал могучую фигуру Бориса и чуть поменьше - Максютенко и Петренко. Естественно, они были перекрашены, в цыганских одеждах, из-за чего мужское количество театра было уменьшено на девять человек.
       Почему на девять, спросит внимательный читатель? А потому, что наших было трое, и на каждого пошло одежды с троих. "Правда, ну не как с иголочки, но тоже неплохо, - подумал Бром и представил себя Товстоноговым. Брому тут же не понравилось, обиделся из-за Льва Николаевича. - ,,Холстомера" надо было ставить лучше". И тут же перенес свое внимание на Адомера.
       Тот сидел спокойно и ничего не подозревал.
       Цыгане, лихо отплясав, ушли, к глубокому разочарованию Бори. Он все же любил Кундалова и думал, что доведенный до слез Адомер тоже вскочит на стол, но этого не происходило. "Но зато платят валютой", - решил Борис и на этом успокоился. Цыгане, протопав пару-тройку толстых досок, ведущих в подземное помещение, ушли.
       Из щели вылез Востоков, разодетый под почти голого восточного факира, закрутил себя в колесо и прошелся, не очень наглея, около столов. Затем взял пару вилок со стола, воткнул их себе в уши, чем стал очень похож на жену итальянца, и в довершение подвел себе под зад свое любимое блюдо, сел на него, сложился, как жареная курица, запах и тихо уплыл под не очень сильные впечатления публики, выронив случайно из блюда чапаевскую шашку, которую тут же подхватили ретивые охранники.
       "Хорошо работают, коли уже замаскировались под одного из охранников", - мысленно отметил Борис. Максютенко и Петренко уже стояли в другой, противной от Бориса шеренге.
       Пока никто ничего не замечал.
       Порядком выпив, гости ждали новых развлечений. И вот перед их сладострастно бегающими взорами предстала Саша.
       Она медленно разделась до пояса, сняла лифчик. Зал разочарованно ухнул.
       Адомер признательно вытянул куриную, полностью обглоданную по старой зековской памяти ножку изо рта Фреида, сидевшего с ним рядом и перенявшего заочно половину привычек Адомера.
       Саша долго вилась по залу, пытаясь исправить первое плохое впечатление. Видно, долго решалась, но наконец решилась, подбежала поближе к Адомеру, резко сняла свои широкие штаны. И через зад посмотрела на него.
       Тот от неожиданности крякнул и по старой привычке попросил телефончик. Смутился и сказал Фреиду:
       - Возьми на контроль. - И добавил: - Столь уникального зада еще не видел.
       Следующей на гостей наехала Наташка. Она раздевалась снизу. Не приведя своими женскими достоинствами в изумление никого, но как бы оправдываясь, вдруг скинула лифчик. И ее прекрасные груди засверкали. Было чудесное ощущение, что это она сделала для каждого присутствующего лично.
       Тут уже заерзал итальянец. Покосился на грудь своей жены и не нашел ее. И так же, как Адомер, попросил обратить внимание своего референта на Наташку.
       Все немного взбодрились. Мужчины стали более внимательны к женщинам, а те, в свою очередь, начали более благосклонно принимать их ухаживания.
       Бром заметно похудел. Даже несколько часов он не мог просидеть вот в таком толстом и противном теле, чем себя чуть не выдал.
       На предложение Адомера чего-либо покушать, тут же уперся в свою тарелку, и его дамы довольно переглянулись, вытирая свои лица платочками.
       В залу не вошла, не проплыла, в зале явилась Мария Степановна сразу же изо всех мест: она спускалась с неба, она поднималась снизу, она прошла от каждой стены.
       Совершенно обнаженная застыла посередине лицом сразу ко всем и задом сразу ко всем.
       Все могли оценить ее достоинства по достоинству.
       Каждый заметил свое.
       Бром радостно проурчал, обратив внимание дам на вошедшую, те тихо подумали: "Сам не Аполлон".
       На что Бром им сказал:
       - Голубушки, вы совершенно правы. И как же вы еще, голубушки, сидеть можете с такой жирной и противной свиньей?
       Вопрос был задан, конечно, больше риторический, ведь толстяк был богат.
       Гости-мафиози оценили Марию Степановну только в меру своего сознания. Столы были подняты высоко, мужчины ответили естественной реакцией на Машины проявления.
       Охрана, не разобравшись и решив, что гости решили достать спрятанное каким-то образом оружие, правда, при досмотре брюк в момент прохода отсутствующее, начала стрелять. Все сразу же бросились от столов. Крики ужаса, вопли, пальба превратили фешенебельную вечеринку в притон Чикаго двадцатых годов.
       Борис уже вцепился в один из чемоданов, но на него навалилось сразу трое, на этих троих навалились Максютенко с Петренко, на них еще девять человек.
       Борис крякнул, вспомнил про маму и пошел со всем этим к выходу.
       Адомер, задерживаемый толстым Бромом, завалившимся к нему на ноги вроде как случайно, визжал, как резаный поросенок. Бром радостно подвизгивал ему в унисон.
       Итальяшкины мафи уже перестроились, но Боря в последнем порыве, вспомнив еще и про бабушку, проломил окно вместе с чугунной, закрывавшей окно плитой. Решетка жалобно повисла на петле и завизжала.
       Боря оказался на улице. Максютенко с Петренко отбивались от наседавших врагов и кричали, путая английские и украинские слова:
       - А им сори по сусалам.
       Вдруг Борис попал в прицелы латышских стрелков. Итальяшки успели передать по рации сигналы тревоги.
       Но японский мастер боевого каратэ прослушивал радиосвязь итальянцев через свой интуитивный канал, успел предупредить учеников. Те резко вздохнули, выдохнули, и вот в небе в красивом парящем полете по всем законам земной физики уже парили итальянские снайпера, неумолимо приближаясь к земле. Уже на обвешанном врагами Боре было не меньше двух десятков итальянцев, и дело казалось безнадежным, как откуда ни возьмись прямо с неба на них поскакал Вулканыч на Ваське. Вулканыч тихо крикнул, Змей задержался на секунду над Борей, левой лапой лихо подцепил последнего вместе с серебряным сундучком, а также и новоиспеченных эмигрантов. Довольно крякнул, отчего в ресторане начался пожар, и взял курс на Лос-Анджелес.
       Остальные добирались до квартиры сами.
       - А что, проще нельзя было, - спросил Востоков, сидя в удобной йоговской позе прямо на макушке бромовской, небольшого размера, пальме.
       - Можно, - ответил Бром, - но тогда без интереса.
       Глава 3
       - Маша! - сказал Бром, перекидывая деньги из чемодана в переносные сумки.
       - Что, Симеон Карлович? - неотрывно глядя в каминное зеркало, отозвалась Маша.
       - Я, детка, обеспокоен этим Адомером.
       - Пустое, Бром, - ответила Маша. - Он уже разводится со своей женой. О деньгах забыл, - продолжала Маша.
       - Ты надолго с ним? - спросил Бром. - А то мы все скоро едем в Россию.
       - Не беспокойтесь, этого Адомера недели на две хватит по моим расчетам.
       Через несколько недель у свежевырытой скромной могилы разорившегося мафиозного босса стояла кучка его еще не разбежавшихся сторонников, которые, видимо, еще надеялись на возможное наследство. Нанятый чтец похоронных речей трагическим голосом взывал к самым глубоким чувствам присутствующих.
       Проговорив страстно и зажигательно, говоривший поклонился и негромко бросил своей ассистентке:
       - Пойдемте, Машенька, нам здесь больше делать нечего.
       Дожидавшийся их Борис уже запускал мотор дорогого "Роллса".
       * * *
       В большом кабинете Института ядерной физики сидел большой и усталый начальник, точнее, директор института Костылев Пал Палыч.
       Был он утомлен, удручен и к тому же не очень здоров.
       Шевелился камень в правой почке, дочка уехала с приятелем на юг и просила срочно денег телеграфом. Машина, новенькие "Жигули", уже начинала сыпаться. Ему предлагали новую "Волгу", но денег едва-едва хватало на окончание строительства довольно большой, уютной и недалеко расположенной от города дачи. Вдобавок бюджет института был не резиновый. Страна перешла на рыночную экономику, и институт крутился между небогатым бюджетом, спускаемым сверху, и тем, что он - институт - мог заработать на стороне. Большие военные заказы сокращались, а если что и оставалось по старым программам, уже не решало главного вопроса. Да и лихорадивших институт самих военных трясло давно и всерьез. Но все-таки как-то, через нервы, старые партийные связи, что-то еще оставшееся от брежневско-андроповских времен удавалось проскочить, выжить, не очень сокращая штаты, хотя и не без этого. Но костяк сидел, вел дела и пока еще все-таки не разбегался. И Пал Палыч вдруг вспомнил о новом начальнике 106-го отдела компьютерно-фанговых слежений Кундалове Владимире Савельевиче. Назначили его недавно по настоятельной просьбе уходящего на пенсию Анатолия Петровича.
       Был Кундалов уже немолодого возраста, под пятьдесят, уже мешковат, очковат, дальше никуда не стремился, в институте отработал больше двадцати пяти лет, что являлось одним из решающих факторов при назначении его на должность. В бутылку не лез. Да и в семье у него был полный порядок. Жена, дочь и сын, правда, уже взрослые, родственники за границей отсутствовали. Мыслей уехать тоже не было. Ну и возможностей, конечно, тоже.
       И Пал Палыч чувствовал в нем некую когда-то определяющую старые кадры партийность.
       Пал Палыч поправил очки, почесал переносицу, сладко зевнул, неожиданно икнул, и в животе буркнуло.
       Раздался звонок по красному телефону с гербом и надписью: "Совершенно секретно".
       Пал Палыч встал, одернул чуть загнувшийся борт пиджака и уверенным голосом сказал:
       - Максим Максимыч, здравствуйте!
       - Здравствуй, дорогой! - не обращаясь к нему никак, сказал голос в трубке. - Тут у нас такое! Ты тоже готовься. Знаешь, Пал Палыч, все эти новшества мне и самому... но что делать. Дело в следующем. Ты не понимаешь, что в стране, в мире...
       - Конечно, - ответил Пал Палыч и еще внимательнее стал смотреть перед собой.
       - Ну, понимаешь, мы уже связывались с Комитетом. Те тоже дали добро.
       - А в чем, собственно... - поинтересовался Пал Палыч, и голова у него заболела уже явно.
       - Ну, все по порядку. НАТО делает свои проверки по нашим ядерным объектам, ну, слышал, мораторий.
       "Профилакторий", - засвербило где-то в затылке и болью отдалось в левой ноге директора института. Пал Палыч сел и с еще большим вниманием стал слушать.
       - В общем, к тебе едут специалисты-ядерщики из Америки. Гражданские, - прибавил Максим Максимыч, видимо, почувствовав вопрос Пал Палыча, - но с включением небольшой военной делегации. Ненадолго, недельки на две.
       Пал Палыч вдруг резко вспотел. Нерадостные картины проносились в его больной голове.
       - Ну все, прими получше. Что можешь - не показывай.
       - А расходы, - хотел спросить директор, но в трубке уже запикало.
       На душе стало скверно. Во рту горько.
       Пал Палыч нажал на селектор. Там раздалось шипение, и в это шипение он сказал: "Машину". И через десять минут уже мчался в свою неплохую четырехкомнатную квартиру номенклатурного работника. Жена предложила принять их на даче, на что он обреченно согласился.
       * * *
       В аэропорту приземлялся самолет "Боинг-783", недавно сошедшая с новых авиаконвейеров американская модель. Самолет был посажен на второй запасной небольшой полувоенный аэродром, сразу же за "Пулковым-2". Самолет подруливал к посадочной полосе, тормозил и останавливался.
       Перед самолетом, выстроившись в ряд, стояли две роты морского десантного полка. Командир взмахнул - военные взяли на караул. Оркестр - небольшой, но оркестр - громко заиграл марш. Чуть поодаль стояла черная директорская "Волга", из нее вышел сам, за ним пара ответственных работников, председатель профсоюза Мария Сергеевна Виденеевская и новый начальник 106-го отдела Кундалов.
       Дверца самолета открылась, из нее показалась сначала молоденькая, по-американски белокурая проводница, а следом вышел в вечернем строгом твидовом костюме и котелке Симеон Карлович Бром и радостно заулыбался. Раздалась зычная команда. Оркестр притих, и следом за Бромом появились Боря в форме американского лётного полковника, Максютенко в форме морского капитана и Петренко от пехотных сил США.
       Пока Бром в компании вышеперечисленных обходил караул и говорил приветственные слова, а это Бром делал хорошо и даже изящно, по трапу самолета спускались Востоков, Вулканов, мастер по каратэ в японской военной форме, четыре самых талантливых ученика в кимоно, Маша, Саша, Наташа, официант Борис, силой увезенный из США после смерти любимого мафиози, - он устроился обслуживать театр "Ромэн", который не смог улететь назад из-за большого скандала в отеле "Палас", в связи с чем ему не было выплачено обещанное вознаграждение и он теперь изрядно подрабатывал на гадании по нью-йоркским вокзалам. А Боря был вывезен. Борис был отловлен новоиспеченным полковником и под конвоем военно-морской пехоты отправлен вместе со всеми.
       Прилетевших было двенадцать - по числу апостолов.
       Директор с командой тоже как-то подтягивался в сторону приезжих. Откуда-то появился маленький, сморчкового вида переводчик в какой-то полувоенной форме. Видимо, из прокуратуры.
       У здания вокзала скучающе прогуливался майор милиции Глушкин, обеспечивая строжайший порядок. Приличный конвой из машин и мотоциклов ГАИ, видимо, в три раза превышающий необходимость, замер в ожидании. Но сколько надо, не знал никто и, чтобы не обидеть делегатов, взяли больше.
       После знакомства - пожатие рук. Бром как-то на секунду чуть дольше положенного задержал кундаловскую руку. На что директор и пара сотрудников КГБ сразу обратили внимание.
       "Присматривается", - подумали они. И начали внимательнее присматривать за Кундаловым и за главой делегации тоже.
       Кортеж тронулся и с сиренами, мигалками по перекрытым еще с утра улицам полетел прямо к "Трем китам".
       На втором этаже гостям организовали двухчасовой отдых, затем обед, но без цыган, и все поехали дальше, на дачу к Пал Палычу, предупредив, что в институт сегодня не поедут.
       Наутро Бром проснулся, потянулся под пение птиц и сказал:
       - Фу, выспался отлично.
       - Как в тюрьме, - проголосили обе подруги - Сашка и Наташка.
       - В тюрьме не так, - мудро сказал Бром.
       - А как? - спросил полковник Борис, натягивая свой свежеотутюженный мундир.
       - Узнаешь, - бросил Бром и пошел занимать очередь в туалет.
       Позавтракали сытно. Хозяин больше молчал, все присматривался.
       Ночь маги провели в своих разговорах, после которых одного из приставленных охранников отвезли в "Степанова-Скворцова"<$FСтепанова-Скворцова - больница для душевнобольных (прим. автора).>. Он все вспоминал свою бабушку и пытался душить дам со словами: "Зачем ты, старая ведьма, все в дымоход спрятала".
       Второй чувствовал себя получше, но тоже как-то по временам дико оглядывался по сторонам и периодически пытался повеситься. Охрану сменили. Разъяснение вскоре выплыло само. Оказывается, в "Трех китах" охрану кормили грибочками, ну, и товар был второй свежести, а первые результаты уже были налицо.
       Следуя законам разума, сопровождение было сокращено втрое, и вся кавалькада вскоре отправилась в институт.
       В первой черной "Волге", которую институту сразу же пригнали из резерва, сидели Симеон Карлович Бром и Пал Палыч Костылев. Они мило беседовали. Пал Палыч не переставал удивляться чистому русскому произношению гостя, с едва-едва прослушиваемым английским мягким акцентом, но в середине разговора Симеон Карлович успокоил Пал Палыча, сказав, что мать у него с Волги, и тут же слегка заокал.
       Но тревожные мысли - как бы все не показать - все-таки бродили в Пал Палыча утомленной с ночи голове. Правда, боль утихла и временами даже приходила не свойственная Пал Палычу ясность мышления. Симеон Карлович сидел очень довольный, успокаивал всех вокруг одним только своим видом. И в конце концов Пал Палыч сделал заключение, какой он все же приятный человек, и совсем успокоился.
       "А зря", - думал Бром, чем внес легкую тревогу в наконец-то установившееся спокойное настроение директора.
       Прогрохотав по не очень благоустроенной дороге еще на не вполне облегшихся, новеньких рессорах "Волжанки", они вкатили по гладкой, как стекло, и даже слегка расширенной улице, как показалось Пал Палычу, к его уже ставшим года три как родным институту.
       Секрета или магии в этом никакой не было. А было строжайшее распоряжение начальника дорог в нижестоящие организации "за двое суток до прилета гостей привести прилегающие улицы в соответствие с мировыми стандартами".
       Машины катили по ровному асфальту, и лишь вдалеке можно было рассмотреть, и то обладая очень хорошим зрением, удаляющуюся бригаду дорожных рабочих в ярко-оранжевых куртках, только что закончивших последние метры дороги.
       Опаздывающих в этот день в институте не было, ибо за сутки по институтскому радио целый рабочий день вещали, что зарплата, которую задержали первый раз на три дня, для опоздавших будет выплачена на месяц позднее.
       Основной проход служащих закончили в 9.15, а в 9.30 американская делегация уже вступила в проходную института. Излишне будет говорить, что все окна, двери, полы и частично потолки были вымыты. По разным сторонам стояли охранники, удивляя всех своей новенькой, слегка попахивающей нафталином формой.
       Оркестра не было, но тем не менее, увидев входящих американских военных, охрана взяла под козырек. Борис с товарищами ответили тем же.
       Пал Палыч слегка замешкался и сурово посмотрел на начальника охраны - отставного полковника-артиллериста, недавно взятого на это место. Тот развел руками и потупился.
       Экскурсия была небольшая, но интересная. Показали делегатам главные лаборатории, и то как-то мельком.
       Народу в лабораториях было много, потому что приказом по институту обязали выйти всех. Ну, мало ли кто понадобится. У некоторых отделов люди стояли в коридорах. В некоторых же отделах не было никого, кроме уборщиц. Те как-то сразу терялись и немного по-военному подставляли швабру с тряпкой к правой ноге. На что гости одобрительно кивали, а Пал Палыч еще больше смущался. Он смотрел на свой такой знакомый институт глазами прибывших, и ему уже не все нравилось.
       Был он человеком неглупым и кое-какие изменения уже наметил в своей совсем уже просветленной голове.
       Всех провели в кабинет и подали кофе. Востоков опять отказался. Тогда рачительные хозяева предложили ему чай с бубликами.
       - Что вас интересует больше всего? - спросил Пал Палыч, настороженно поглядывая на Брома.
       - Да все, - сказал Бром.
       "Врет, - подумал Пал Палыч.
       - Правильно, - ответил Бром и продолжил: - Особый интерес мы, конечно, испытываем к 106.
       У Пал Палыча заныло под сердцем.
       - Да там, собственно, ничего интересного, - пытался честно объяснить гостям их ошибку директор и хотел добавить, мол, 106 уже давно хотели закрыть, мол, есть отделы посерьезнее.
       - Посерьезнее нам не надо, - влез в разговор Вулканов.
       Пал Палыч как-то шальновато провел глазами по всей делегации и налил себе воды.
       Все посчитали, что для первого дня информации вполне достаточно. И гостям предложили поехать и расположиться в неплохих номерах гостиницы "Взлет", одной из лучших в городе, откуда только сегодня утром успел выехать симпозиум по НЛО.
       Все сразу же согласились: усталость, чувствовалось напряжение последних суток.
       Пал Палыч провожать не поехал и собрал начальников отделов, администрацию, еще раз предупредил, что все они на военном положении и что язык - враг твой. Все сразу почувствовали привкус металла во рту, и всем как-то стало нехорошо.
       Тем временем делегация расположилась вольготно, широко и по-домашнему уютно. Симеон Карлович уже шлялся в домашнем халате и старых тапочках по коридорам гостиницы и развлекал себя заигрыванием с молоденькими девочками-дежурными по этажу.
       Еще с утра к американцам была приставлена очень деловая помощник администратора София Петровна Нэльская, и сказала, что она отвечает за их, американцев, культурную программу, и умудрилась сразу же всем не понравиться.
       Она спросила желания гостей.
       Симеон сказал: "Ну, Кировский", Бром добавил: "Можно на балет", а Карлыч: "Ну, чтобы не далеко от сцены".
       Вулканов пожелал посетить что-нибудь с горячительными блюдами, на что София Петровна понимающе кивнула.
       Востоков попросил связаться с какой-нибудь школой парапсихологии, если, конечно, таковая имеется.
       - Я узнаю, - деловито ответила Нэльская, что-то пометив себе в блокноте.
       Дамы изъявили желание по магазинам.
       Японец - в музей Этнографии народов мира и в какой-нибудь клуб по каратэ, но посерьезней, конечно, если такой вообще имеется.
       София Петровна сразу же начала прикидывать, как бы устроить внеплановые межрегиональные соревнования по этому виду спорта, но поняв, что не потянуть, махнула рукой.
       Бром сочувственно пропел как бы о своем:
       - Ну и правильно.
       На этом пожелания закончились.
       София Петровна полетела все устраивать, а гости были предоставлены на некоторое время самим себе.
       * * *
       Утром в квартире Сазонова Сергея Николаевича раздался непрерывный телефонный звонок.
       Сначала Сергей Николаевич не хотел подходить, потом, сообразив, что это межгород, выскочил из-под одеяла, припрыгивая почему-то на одной ноге, и сказал в трубку:
       - Слушаю.
       В трубке помолчали, затем серьезный мужской голос произнес:
       - Мы из Комитета.
       У Сергея Николаевича екнуло под сердцем, но вспомнив, что он йог высшей категории, сразу же успокоился и таким же приветливым голосом ответил:
       - Слушаю.
       Все вскоре разъяснилось. Комитет предложил Сергею Николаевичу принять делегацию на своей лекции по парапсихологии, ну, на какой послабее, и если что действительно они знают, мужской голос попросил не рассказывать.
       На что Сергей Николаевич понимающе согласился и стал думать, как бы ему выкрутиться получше из щекотливого положения.
       Не хотел и перед гостями ударить в грязь лицом, и с комитетом тоже не хотелось связываться.
       Поэтому Сергей Николаевич решил сам лекцию не читать, а поручить это одному из своих преподавателей. Думая, на ком, то ли на Анне Дмитриевне, то ли на Елизавете Петровне остановить свой выбор, он так же вприпрыжку оделся и помчался к себе в школу утрясать дела.
       На следующий день гостей в институт не позвали, объяснив, что подземная фановая труба, окружающая институт, лопнула, и бригаде строителей, недавно уложивших, как стекло, ровный асфальт, еще потребуется на это часов двенадцать, да и подземные канализационные работы тоже займут время.
       Вместо этого была обширная экскурсия по городу, по достопримечательным ленинским местам, вдобавок гостям был показан новый микрорайон. Обед состоялся в "Трех китах". Вечером все поехали в школу парапсихологии.
       Сергей Николаевич успел предупредить слушателей своего выпускного шестого курса, чтобы вели себя тихо, скромно, никому не удивлялись, но и чтобы активно работали. Остановил он свой выбор на Анне Дмитриевне. Кандидатура была самой подходящей, вроде бы не очень много и знала, но вид имела солидный, не придерешься. Лишнего не скажет, да и молчать как рыба об лед тоже не будет. Да и темы, что и знающий не сразу разберется.
       А преподать себя Анна Дмитриевна умела. Была она стройна, кудрява, умна и приветлива, с неизменной сигаретой во рту, прихлебывая "Пепси-колу".
       Делегация задержалась не на долго, минут на пятнадцать.
       Первой в зал вошла София Петровна Нэльская. За ней потянулись американцы. Для них уже было установлено два десятка самых лучших кресел недалеко от сцены. Пошумев минут пять и за это время успев присмотреться друг к другу, все уселись.
       Востоков, в отличие от всех, прошел на кафедру, сел рядом с Сергеем Николаевичем, сунул тому по-свойски руку и представился:
       - Востоков Иван Иванович.
       Они друг друга оценивающе смерили взглядами.
       И уже через полчаса весело похрустывали гранеными стаканами, что слегка стало выводить Анну Дмитриевну из ее обычного увлеченного состояния.
       Зал с интересом наблюдал за беседой двух столь неординарных людей. В довершение Сазонов и Востоков расхохотались и обнялись. Зал зааплодировал.
       Сергей Николаевич заменил Анну Дмитриевну за кафедрой и продолжал лекцию уже сам.
       Через полчаса, когда пошел чисто практический материал по работе с воплощениями, делегация откашлялась, откланялась и удалилась, оставив после себя в зале приятное впечатление.
       Сергей Николаевич, очень довольный, сказал в зал:
       - Вот посмотрите, - все посмотрели на пустые места, и продолжал: - Наша школа расширяет свои международные связи, и теперь нас будут знать не только в Канаде и Финляндии, но и в Соединенных Штатах Америки тоже.
       Зал снова дружно захлопал. А Сергей Николаевич после длительных аплодисментов еще полчаса распространялся о возможных перспективах самого неотдаленного будущего.
       На третий день с утра, когда некоторая горячка улеглась вокруг делегации, Бром, собрав всех своих в туалете гостиницы и выставив Максютенко на шухер<$FШухер - слежка (тюремный лексикон). (Прим. автора).>, объяснил каждому его обязанности, и все закружилось.
       Не успела делегация еще пройти турникеты института, как учениками мастера по каратэ охрана была обезврежена без серьезных последствий для здоровья последних. И ученики уже радостно улыбались своими узкими восточными глазками все еще подтягивающимся на работу сотрудникам института. Начальника охраны тоже застали врасплох в тот момент, когда он доставал из своего тощего холостяцкого портфеля бутерброд с сыром, обезоружили, и уже Максютенко с Петренко копались на максютинском складе, подбирая соответствующую себе форму.
       Так уж получилось, что директор вошел в свой кабинет первым, раньше делегации на полчаса, вызвал к себе начальника 106-го и в присутствии двух работников КГБ приступил к разговору с Кундаловым. Он говорил с ним тем тоном, которым с ним самим говорил его начальник Максим Максимович.
       - Ну что, дорогой? - не обращаясь никак, спросил он Владимира Савельевича. - Что может заинтересовать американцев в твоем отделе?
       - Я прямо не знаю, что, - удивленно разводил Кундалов руками. - Оборудование старое, лет десять назад у них же самих, у американцев, закупленное, - провел Кундалов сухим языком по обсохшим губам. - Что еще? Еще? Может, кадры какие?
       - Наши кадры, - сказал мудро директор, - уже их не интересуют. И подумал: "Те, кем интересовались, уже или отстранены от работы, или..." - Что есть из последних теоретических разработок?
       - Ничего, - сказал Кундалов и опустил плечи, став старше сразу же на десять лет.
       - Отлично, - весело сказал Пал Палыч, и плечи Владимира Савельевич приподнялись.
       - Я могу идти? - спросил Кундалов, отвлекая на секунду Пал Палыча.
       - Можете, - сказал тот, - но держитесь, смотрите. Если чего вспомните, чтобы ни-ни, даже под пыткой.
       - Я готов, - ответил Кундалов, а что - было не понять: то ли ничего не вспомнить, то ли к пытке.
       "Американцы, видимо, уже по отделам", - думал Пал Палыч и что-то прикидывал.
       Вдруг двери в его кабинет резко открылись, в них так же резко вошел Бром, походкой мастера, за ним Борис.
       Пал Палыч вскочил, радушно заулыбался и двинулся к вошедшим навстречу.
       Борис как бы мимоходом сделал раз и два своим кулаком, больше похожим на лошадиную подкову, и двое комитетчиков уже лежали на полу, подергивая ножками.
       На лице Пал Палыча изобразилось удивление. Он спросил: "Что это значит?", но уже обо всем судорожно догадываясь. Но если то налет, то о нем наверняка знают в КГБ, значит, с ними все согласовано, но дрыгающие ножками комитетчики никак не влезали в сознание Костылева. Тем временем Борис подошел к столу, снял трубку красного зазвонившего телефона, бросил в нее: "После" и вырвал провода.
       Все поехало перед глазами Пал Палыча, и он упал в обморок, носом прямо в чисто выбитый иранский ковер.
       Очнулся он под внимательным взглядом Брома. Тот попросил его успокоиться, сказав, что это действительно захват всего здания института, и что от его, примерного Пал Палыча поведения будет зависеть многое. Пал Палыч судорожно дернулся, икнул и бросился к сейфу, откуда резко выдернул нунчаки<$FДве-три палки, соединенные конатными ремнями, - приспособление для рукопашного боя (прим. автора).>, приготовленные в мастерской института для своего сына оболтуса, занимающегося каратэ, но был тут же остановлен крепкой рукой Бориса.
       - Ну не надо быть ребенком, - сказал Бром, сокрушенно покачивая головой.
       Пал Палыч, снова приложив неимоверные усилия, освободился от Бориса и яростно атаковал Симеона Карловича, изрядно помяв тому манишку, но был затем связан Борей и посажен в свое директорское кресло, где и стал напоминать нахохлившегося болванчика.
       - Ведите себя спокойно, - уже строго сказал Бром и прибавил: - Молодой человек.
       Пал Палыч пытался высвободиться из веревок незаметно, вспомнил Даньку из "Неуловимых" и оптимизму в нем прибыло, пошли патетические картины двадцати шести расстреливаемых белой сволочью бакинских комиссаров, и через десять минут он был готов на все: на пытки, на изуверства, даже на смерть. "Как чувствовал, - думал он, - дрянь эти террористы".
       - Мы не террористы, мы... да что там, разве вы поймете. А сейчас вызовите мне, - и Бром сказал голосом Мягкова из известного фильма: - Самую светлую голову человечества - Кундалова Владимира Савельевича.
       - Не дождетесь, - сказал Максим Максимович.
       На что удовлетворенный Бром нажал кнопку на селекторе, голосом Максима Максимовича вызвал Кундалова в кабинет директора.
       Директор не мог поверить в то, что слышал своими ушами, и сквозь полуперегрызанную им веревку крикнул:
       - Савельич, не ходи, тут засада.
       На что удовлетворенный Бром констатировал:
       - Два воплощения директора в гражданскую, - и сочувственно покачал головой.
       В кабинет вошел Кундалов, но тут же был принят в объятия Бори, посажен в кресло рядом с Пал Палычем.
       Так же ошалело начал озираться вокруг и выдавил, весь сразу вспотев:
       - В чем дело?
       - Он вам расскажет, когда веревку перегрызет, - весело ответил Бром. И уже серьезно: - Дело в том, молодой человек, что институт захвачен, все под нашим контролем. Не пугайтесь, это не на всю жизнь. Дело, собственно, в том, что вы, Владимир Савельевич, еще двадцать лет назад вели разработки по контактным блокам.
       - Они никому не нужны, - удивился Кундалов.
       - Все когда-нибудь кому-нибудь нужно, - не смог обойтись и на этот раз Бром без очередной сентенции. И продолжал: - Мы собираемся через подключение вашей системы на институтское вещание, внешнее, конечно, связаться с планетой Z+ и оттуда... Да это вас не касается. Если вы нам поможете, то все будет хорошо, если нет...
       А Борис уже совал под нос Кундалову пузырек с нашатырем из аптечки директора.
       Пал Палыч уже перегрыз веревку и кричал:
       - Ничего, Володька, не отдавай этим белым сволочам.
       - Может, мы и сволочи, но не белые, - ответил розовощекий Бром.
       Пал Палыч водил бешеными глазами и начинал брызгать слюной.
       - Вызови, Борис, Машу, надо его в чувство приводить, а то точно помрет от удара.
       Кундалов, посмотрев на директора, тоже попытался рыпнуться, но был схвачен Борей, повязан другим концом директорской веревки и уже вякать не собирался.
       А в это время в актовом зале под памятником вождю мирового пролетариата Бром вещал собравшимся сотрудникам института. И вещал Бром следующее:
       - Мы - представители Америки, ученые, парапсихологи, маги, в конце концов, заключили с вашим институтом договор о совместной деятельности. Увольнять никого не будем, принимать тоже, зарплату выдадим вперед на два месяца и в валюте.
       Зал дружно прореагировал, да так бурно, что в соседних, недалеко стоящих от института жилых домах посыпалась штукатурка с потолков, а кое-где местами вспучился асфальт.
       Бром продолжал:
       - Контракт у нас с вами не длительный, но интенсивный. Если кто хочет подработать, то пожалуйста.
       - Нужны больше мужчины, но и женщинам работа найдется, - влез Вулканов.
       - Нас больше интересуют отделы 55, 67, 83, 104, 105, 106, 120, 301, 304...
       В зале повисла тишина. Бром закончил на 503. Сотрудники не перечисленных отделов разочарованно слушали. На что Бром, четко уловив настроение народа, сказал:
       - Тех, кого не перечислил, можно на подсобную, а кто не захочет, получит свое жалованье вперед в виде компенсации, - и указал на кассира.
       Деньги раздали быстрее, чем обычно. Институт опустел на двадцать процентов.
       Только вдоль окон стояли добровольцы - стройные складные мужчины, вооруженные противогазами, винтовками, мелкашками<$FВинтовки для спортивной стрельбы (прим. автора).>, пожарными касками, а кто и маленькими топориками.
       Мастер по каратэ сказал, что это необходимо, согласовано со всеми инстанциями и будет для многих как тренировка по военной подготовке давно уже не призываемых на военные сборы мужчин.
       Всех это удовлетворило. Народ был в прошлом военный, уже нарезал себе сержантские лычки на самодельные погоны из шелковых красных занавесок, притащенных кем-то из столовой.
       С виду все было в порядке. На АТС случилась большая авария, и бригада дорожных рабочих взламывала асфальт невдалеке от института уже в третий раз. Это было на пользу нашим магам.
       Бром озабоченно ходил вдоль и поперек по директорскому кабинету и предлагал честно и добровольно рассказать код кундаловских блокираторов.
       Кундалов упирался, глядя на директора. Тот плевался слюной, храпел и вдруг неожиданно для себя запел.
       - "Врагу не сдается наш гордый ,,Варяг", пощады никто не желает", - подхватил Кундалов, вовлеченный в директорский пафос.
       - Ну, хватит вам, - уже сочувственно уговаривал и Бром, ну прямо как расшалившихся детей.
       Но все было бесполезно.
       Наконец-то, когда Бром с Борисом вышли по естественной надобности в сортир - на директорском этаже он не работал и пришлось спуститься ниже, - директор развязал себе руки. Он в юности раз десять посмотрел "Неуловимых", что и пригодилось. Правда, по прикидкам Брома, склонность к воплощению-то Пал Палыч имел именно в Лютом, а вел себя теперь как Данька.
       Пал Палыч позвонил по единственно оставшемуся работать телефону. Это была его прямая связь с Пашенькой, его второй секретаршей, больше принимавшей на дому. Дозвонился сразу, сказал: мол, звони в милицию, в горсовет, мы, мол, все схвачены, институт закрыт и террористы нас уже пытают. На что Пашенька весело прокричала:
       - Паш, у тебя жар...
       Он сказал:
       - Убью, если не позвонишь, - и облегченно бросил трубку.
       К зданию института весело подлетел милицейский "козелок". Но вышедшему из него старшине человек в американской форме на украинском прямо объяснил: мол, вали подобру-поздорову, что старшина сразу не понял и поэтому был вброшен назад в свой "козелок" и отправлен туда, откуда приехал.
       В то время как Бром искал подключения к запыленным блокираторам, извлеченным из недр институтского секретного хранилища вместе с хорошо подготовленной группой институтских инженеров, Вулканов ходил мимо директора с открытым кейсом американских долларов и размеренно ему внушал, что, мол, идет проверка или, больше даже, тренировка на случай действительного нападения вероятного противника на столь секретный объект.
       - Почему тогда я не в курсе, - удивлялся уже начавший прислушиваться к словам Вулканова директор.
       Вулканов отвечал, всё, мол, согласовано в Москве, а Питер не был предупрежден для большей реальности, ибо, зная наши каналы информации, боялись ее утечки. И еще раз показал кейс якобы с директорской зарплатой.
       Пал Палыч незаметно для себя стал прикидывать, как он ее истратит. Пашке в квартире давно мебель надо сменить, дачу там, дома тоже жена без бриллиантов, а ведь не говорит, но по лицу видно, что хочет. И задумался в нерешительности - ведь все же было так странно...
       Вулканов вытащил из кейса пачку новеньких стодолларовых банкнот, потряс ими перед Кундаловым и сказал:
       - А это ваша зарплата.
       Директор неприязненно посмотрел на Кундалова.
       Тем временем старшина доложил по начальству, и из ворот прилагающего милицейского училища выходили рота за ротой курсанты, правда, без оружия, видимо, больше для массовости.
       Тройка-четверка пожарных и три "скорых" машин уже заняли свои позиции на подступах к институту.
       Начальник оперотдела майор Прокошин с представителями Комитета и мэрии города тоже подъехали и уже вели переговоры с Вулкановым. Тот стоял, слегка высунувшись в окно, видно, опасаясь снайперов, и вещал требования американцев:
       1. Не начинать штурма, пока они не закончат свои дела и сами не сдадутся.
       2. Разрешить свободный выход из института всем желающим и...
       3. Подвезти продукты питания недели на две.
       Пообещав рассмотреть их требования и высказав свои о незамедлительной сдаче института, парламентеры сели в машину и с прокруткой задних колес и неприятным визгом при трогании умчались. Видно, докладывать.
       Через полчаса на совещании в мэрии было предложено взять здание штурмом, предварительно умудрившись вывезти оттуда кого возможно.
       Народ в институте был настроен по-боевому. Всем было интересно поиграть в войнушку, так как за это еще платили.
       Окна первого этажа были закрыты мешками с песком, также изготавливались маленькие мешочки для отражения атаки. Цветы в горшках, вся малоценка была пододвинута ближе к окнам, и защитники родного института покуривали, переговариваясь в ожидании подхода походной кухни, которую радостно обещал всем Бром, конечно, из резерва города.
       Женщины же, которые остались, уже ходили для тренировки в противогазах, с носилками и белыми крестами на рукавах.
       Бром начинал чуть нервничать, Пал Палыч тормозил.
       Кундалов сидел рядом с директором, прислонив на плечо тому свою голову.
       - Чего делать-то будем? - рассуждал Пал Палыч.
       - Может, скажем? - отвечал Савельич.
       - Боязно, - уже по-приятельски сказал Костылев, - а вдруг нас действительно морочат. Ведь Сибирь тогда, это уж точно. - И они снова задумались.
       Тем временем штурмовые отряды уже подтягивались к зданию института.
       И Вулканов, изрыгая небольшие столбы огня из своих недюжинных легких, умудрился поджечь институт с трех-четырех мест сразу. Это было воспринято наступающими как сигнал к атаке, и, прикрываясь щитами, колонны двинулись перебежками к институту. Петренко с Максютенко дали команду обороняющимся скидывать на головы нападающих всякий мусор. Те с удовольствием включились в бромовскую игру - из окон института летело все, что так надоело его служащим.
       Первая волна нападающих была отбита.
       Лишь по согласованию с Вулкановым были пропущены три пожарные машины, которые начали тушить здание института. В перерыве между штурмами защитники ели овсянку и хвалили расторопность американцев и их широкий подход к делам.
       Понимая всю безнадежность создавшегося положения, Бром пошел на хитрость.
       Вдруг в красном секретном телефоне что-то щелкнуло, раздался звонок.
       - Это вас, - сказал Бром директору. Руки у него уже были развязаны.
       Директор осторожно снял трубку. В трубке раздался такой родной голос Максима Максимыча:
       - Привет, дорогой! Ну, как ты там? Знаю, знаю, уж прости за столь шумных гостей. Потерпи еще немного, дай им код. Я все знаю. Ты уже со своим начальником отдела представлен: ты к ордену Красного Знамени, твой...
       - Кундалов, - подсказал директор.
       - К медали "За отвагу". Остальные к наручным часам и денежным премиям.
       - Фу, - выдохнул директор и счастливыми глазами посмотрел на Владимира Савельевича и запел: - "Там вдали за рекой разгорались огни..."
       - Ну, что? - заинтересованно спросил Бром.
       - Все в порядке, - сказал Пал Палыч. - Все в порядке, - нараспев произнес директор. - Это проверка. - Снова повторил: - Это проверка. - И радостно, по-детски заулыбался, вспомнив "Щит и меч" и то, как проверяли Иоганна Вайса, и спросил: - А зарплата останется?
       - Конечно, - сказал Бром, - все останется, не сомневайтесь.
       - Владимир Савельевич, - обратился к Кундалову директор, - мы с вами уже представлены к правительственным наградам. Теперь можно говорить.
       Кундалов встал, размял затекшие ноги и сказал Брому:
       - Идемте.
       И они все, радостные, через несколько минут уже заканчивали подготовку к первой межпланетной связи.
       - Три, два, один, - считал Бром.
       Поехали! - закричал Карлыч.
       И в наушниках отозвалось откуда-то эхом космического космоса:
       - Мы слушаем вас.
       Бром говорил сдержанно, четко:
       - Нужна магическая помощь с Z+.
       Оттуда ответили:
       - Можем отправить два звездолета системы Маркенса с двадцатью магами на четырех бортах. Приготовьте встречу в квадрате 3-3-4-5-6-1, - сказал голос, и в наушниках запипикало.
       - Все, - удовлетворенно сказал Бром, - можно сдаваться.
       Вторая линия атаки, укрепленная спецподразделениями "Голубая майка", пошла на штурм. В народе их называли по-простому: ЭРДефешники.
       Это были люди, поставившие на себе давно крест и сравнительно за небольшую зарплату согласные на все.
       Они решительно подкатывали большие заградительные щиты, установленные на тракторах ДТ-75, принадлежащих СМУ-13, ведущему здесь подземные работы. Как опять, покрытие не выдержало и большая канализационная труба снова лопнула. По рядам атакующих прошла команда: "Газы", и все сразу облачились в средства массовой защиты. Это был тот редкий случай, когда команда соответствовала ситуации.
       Но тут вдруг ворота, окна и все, что можно, распахнулось, осаждаемые, стреляя в небо из мелкашек и подкидывая головные уборы, устремились на осаждавших, внеся некоторое расстройство в ряды последних. О контрнаступлении никто не мог предположить, и тут же в гениальной голове генерала Подмышкина возник новый план. Боевые вертолеты сверху... Но что-что произошло, ряды наступающих и контратакующих смешались, и началось братание. Правда, вышедшую американскую делегацию уже окружали самые преданные генералу Подмышкину части и препровождали их под усиленным конвоем для дальнейшего самого тщательного разбирательства туда, куда надо.
       Маги шли довольные, даже не под осуждающие взгляды людей, а скорее наоборот: ведь теперь те могли даже больше, чем месяц, не получать положенного жалованья. Но и отбивать своих бывших благодетелей, правда, тоже никто не собирался.
       В отделении милиции, куда и доставлены были наши герои, было сутолочно.
       Доставили их туда, потому что сие неординарное событие случилось на территории именно этого отделения. Но представители Комитета, прокуратуры и городской коллегии адвокатов, как и тройка помятых журналистов, тоже уже здесь присутствовали.
       Когда проводили Марию Степановну, Сашку и Наташку мимо недавно задержанных районных проституток, те с уважением уставились на совершенные туалеты наших героинь, и одна из задержанных зачарованно протянула:
       - Валютных, наверное, взяли.
       - Тише ты, дура, - обрезала ее вторая.
       Майор милиции Пилкин, начальник 32-го отделения, сидел напротив Брома, рядом с ним сидел представитель Комитета, и каждый обвинял Брома в своем: один в нарушении порядка на территории района, другой - в проникновении в здание закрытого института и еще неизвестно даже на каких основаниях. Бром пытался отшутиться, но с чувством юмора у собеседников было, видно, напряженно.
       Да, честно говоря, майор не смеялся, даже слушая Альтова<$FАльтов - известный в России Петербургский сатирик (прим. автора).>, а комитетчик смеялся только один раз в месяц, и то при получении своей зарплаты.
       Так что Брому нечего было предложить вопрошавшим, кроме магии.
       Но он пока этого делать не стал и покорно соглашался со всем.
       Майор продолжал:
       - Вы известны как Симеон Карлович Бром.
       - Как Мильт Юдин, - вставил комитетчик, - как Маков Андрей Сильвестрович.
       Услышав фамилию мастера, Бром встал, но был усажен тут же двумя здоровенными сержантами, которые после такого неосмотрительного действия и отправились в Боткинскую больницу с диагнозом "дизентерия".
       Причем Бром был здесь ни при чем, а проверяли эти бравые ребята один "Овощной" и объелись немытым виноградом.
       Но помогать Бром им не стал, хотя мог бы, но Бром не был мастером.
       Допросив всех наших героев, их посадили в большую общую, метров под пятьдесят, тюремную камеру, где уже сидело человек двадцать всякого народа.
       Наши маги, каждый отобрав себе помилее, начали делиться своими секретами и по прошествии суток многому тех научили. Через сутки за магами пришли, но никого не обнаружили.
       Майор Пилкин был разжалован, а следствие продолжено.
       Через две недели недалеко от Зеленогорска Вулканыч зажег три больших костра, и они с Бромом уселись поджидать звездолеты с магами. Отсидев так недели две, Бром с Вулкановым решили, что в очередной раз произошла какая-нибудь накладка, и поехали пока устраиваться в городе и выяснять, куда сели, если, конечно, сели, два звездолета с планеты Z+, которые должны были доставить магическую защиту на Землю.
       Часть третья
       МАГИ ПРИЛЕТЕЛИ
       В связи со столь грандиозным скандалом Симеону Карловичу Брому пришлось немножко поскрываться вместе со своими друзьями. Перебивались они не в фешенебельных отелях, платя баснословные деньги за проживание, и не по друзьям, которых, как оказалось, было совсем даже не много, а те, у кого можно было, хотели, но их подставлять под удар как-то не хотелось.
       Но наши чародеи народ был простой и неприхотливый, причем поступали они всегда так, как не поступил бы никто другой в такой же ситуации.
       До холодов еще было далеко, так что сама погода была союзником для наших кудесников.
       * * *
       - Карлыч! - кричал большой лохматый бомж в шинели полковника царской армии. Нет, был он всего лишь капитаном Советской, но как-то не пошло у человека, не заладилось. Вроде все как у всех, а вот нет.
       И училище закончил, и женился, и жена изменяла, ну, в общем, как у всех. А вдруг надоело ему брать под козырек, преданно, по-собачьи, смотреть в глаза начальству и так же, по-собачьи, тявкать, но уже на своих подчиненных, и все из-за пайка, да еще не очень-то и сытного. Но, спасибо, армия изначально подготовила его к бомжеванию. Ну, казарма, ясное дело, не свой угол, затем лагеря летние, это уже как водится, затем десять лет по офицерским общежитиям. Жена вдруг загуляла, да серьезно, подхватила их сына да и вышла за директора вагона-ресторана, возившего свои борщи да котлеты от Москвы до Лейпцига. Он не вникал, как там с жильем, но пайка точно была потолще, включая, конечно, упитанную рожу директора!
       А что, обидится на нас читатель, не бывает директоров с худыми? Бывает, ответим мы. Но обижаться на нас все же не след, так как все-таки все это - магия. Мало ли что в жизни ни случается, как, перефразируя мастера, скажет Бром.
       Плюнул наш капитан, заболел туберкулезом. Демобилизовали. Но вот с пенсией накладка вышла - недослужил. Родные - отец да мать - поумирали. Квартиры не было, и как-то получилось, что попал он в бомжи, и звали его уважительно то дядя Дима, то капитан.
       - Карлыч! - кричал дядя Дима, мужик по характеру добрый и уживчивый, чем распугал сразу огромную стаю ворон, которые поднялись черной грозовой тучей над местом под названием городская помойка 1 и понеслась. Так и хочется оставить двойной смысл: то ли помойка понеслась на город, то ли стая. Но, согласуясь с моментом, все же стая. Помойка тоже, но медленнее.
       - Карлыч! Твою бабушку в совет министров, - уже начал ругаться капитан.
       Но тут из непонятно какой щели вылез Бром, за ним Вулканыч, больше пока не вылез никто.
       - Чего, Димыч? - ответил Симеон.
       - Машину прозеваешь, она последняя, придется натощак спать ложиться!
       - Востоков! - крикнул Карлыч. - Ты натощак спать хочешь?
       - А чего ему, - ворчал Вулканов, - он гвоздями натрескается, ему они как раз вместо макарон будут.
       - Ну, зря ты, Сарваг, на Ивана прешь! Знаешь же, что это он уж от большой нужды.
       Машина вывалила всякие отбросы. Карлыч, Вулканов и дядя Дима сосредоточенно начали изучать содержимое.
       Там оказалось немало: пара почти не испорченных тыкв, с два десятка перезрелых подсолнухов, непропеченный хлеб, бутылка с каким-то маслом, пара палок колбасы.
       - "Полтавская"! - с удовольствием объявил Димыч, но сначала проверил. Нет, дрянь они не ели, не враги же они своему здоровью. В общем, жить было можно.
       - Слушай, Димыч! - сказал Симеон. - Ты народу объяви, что корабли межпланетные скоро должны здесь садиться.
       - Слушай, Карлыч! Я тебя уважаю, ты на свалке хоть и недавно, но сразу видно, ты мужик тертый и не сволочь, я за таких хоть на плаху. Хочешь, шинель отдам, - добавил Димыч.
       - Ты шинель побереги, я у тебя ее не возьму!
       - А насчет кораблей, ты это, Карлыч, зря. Ну, все понятно, к нам с нормальной психикой мало кто поначалу попадает. Это уже в процессе люди как-то восстанавливаются. Ты мужик талантливый, по всему видно, думаю, через полгодика все у тебя наладится. Слышь, Карлыч, а ты кем работал до этого, ну, как к нам свалиться?
       Бром задумался и сказал правду:
       - Я был американским представителем довольно крупного консультационного центра.
       - Я понял, - ответил Димыч. - Я немного погорячился с твоим диагнозом, видимо, не меньше года восстанавливаться.
       - Слушай, Димыч! Давай начистоту. Ну, не те мы, за кого ты нас принимаешь. Ну, видишь же, Вулканов чихом прикуривает, Востоков гвозди жрет. Я, например, гипнозом обладаю.
       - Вы что, из цирка рванули? - удивился Димыч.
       - Да нет, не из цирка, мы просто так живем, как в цирке.
       - Ну, маги мы, колдуны, твою мать, - влез Вулканов.
       На что Димыч ответил:
       - Ну что ты меня за тупого держишь, хоть я и из военных. - И пошутил: - Как одену портупею, все тупею и тупею. Портупею я снял и поправляться тоже начал. Я тут уже года с три. Ну, теперь мне все понятно. Колдуны, - и радостно стал рассматривать обоих друзей.
       Затем ударил себя по лбу, погрозил кому-то кулаком и изрек:
       - Даже вам, с вашими талантами, там житья не стало.
       - Да не в том дело. Конечно, есть там кое-что за нами, но без мокрухи, - успокоил Вулканов. - Ну а вообще, мы - американские подданные.
       "Ну, этому года два отходить", - подумал Димыч, прикидывая возраст Вулканова.
       Тот лишь обиженно втянул носом и добавил:
       - Ваши, что ли, картошку жарят?
       - Мои, мои.
       Было "моих" человек двенадцать, все люди серьезные, барахло здесь как-то не задерживалось.
       - Димыч!
       - Что? - отозвался уже заспешивший Димыч.
       - Я тебе серьезно, мы ждем их завтра. Ты ж артиллерист.
       - Нет, ракетчик, - поправил Брома капитан.
       - Обеспечь всем своим укрытия и подготовь их морально.
       - Ладно, все сделаю, - и уволенный в запас капитан в шинели полковника царской армии взял под козырек где-то найденной морской фуражки. - А ты, Карлыч, если что, на картошечку забегай и своих бери.
       - Ладно уж, - ответил Карлыч.
       * * *
       Первый раз там, на Z+, ошиблись, дали координаты места, где корабли, согласуясь с экологией района и техникой безопасности, сесть не могли.
       Но главное дело было сделано. Бромовский сигнал был получен, а потом через Главную галактическую станцию слежения, через ее Интуитивный канал подключились сразу к двум, к Востокову и Брому. Сообщили новое место, экологически возможное для посадки столь мощных кораблей, учли почти все, заодно хотели и помойку поджечь, не учли лишь нужды бомжей. Но всего ведь в жизни не учтешь, как мог бы заметить Бром.
       И вот маги уже приготовились к встрече, снова разожгли три костра. Вулканыч расстарался, подыскав старые резиновые колеса, всякий там хлам.
       Востоков уже три дня сидел в медитативно-интуитивном состоянии, своими светлыми эмоциями указывая дорогу пришельцам.
       Бром же строил ментальные конструкции, а именно: он уже реально воображал, как сели звездолеты. Все прошло хорошо. Включив посадочные огни, рассчитав точно время, когда над свалкой не садится и не взлетает ни один самолет местных авиалиний, звездолетчики мягко и бесшумно сели. Полчаса адаптировались. И вышли из двух аппаратов четверо с перекошенными рожами, на что Бром хохотал до коликов в животе и объяснил прилетевшим, что, видно, на их видеоизображениях произошел пространственно-физический временной сдвиг, вот их и перекосило.
       Звездонавты обнялись с магами и стали рассматривать осторожно подтягивающихся жителей свалки - вся живописная группа уже стояла около аппаратов. А люди были они недавно вылечившиеся от шизоидных проявлений человечества, поэтому все правильно восприняли, вопреки опасениям Брома.
       Прилетевшие высказали свое сочувствие по поводу погибшей цивилизации и высказали свое восхищение мужеству оставшихся, чем последних привели в радостнослезливый восторг.
       Тут Бром расхохотался еще раз и так же крепко, сказав, что все еще не так плохо. Тем не менее капитан одного из двух улетавших назад кораблей предложил всем бомжам прокатиться по космосу, а понравится, то и остаться у них. Ну нет, так можно и назад. Все побежали собирать свои вещи, нажитые за последние год, два. Капитан сказал, что больше чем по 10 кг не возьмет, чем и спас большую городскую свалку от ее полного улета в космос, а космос спас от помойки.
       Счастливые бомжи, подталкивая друг друга, боясь опоздать, проливали слезы радости, обнимались с Бромом, Востоковым, Вулкановым. Просили тех передавать приветы, а кому - неизвестно, но мало ли. Лишь Димыч задержался и спросил:
       - Бром, я тебе нужен?
       Бром прищурился, посмотрел на Димыча и спросил:
       - А сам-то хочешь туда? - И указал пальцем в небо.
       - Рановато мне туда. - И капитан тоже указал пальцем в небо. - Если возьмешь на дело на какое, то останусь.
       - Ну ладно, - согласился Бром. - Если все хорошо у тебя пойдет, то будешь командовать нашей армией.
       - Как армией? - удивился капитан, готовый после прилета космонавтов поверить во все.
       - Американской армией, - уточнил Бром и не дал больше никаких разъяснений.
       * * *
       Около турникета в "Шереметьево-2" толпилась большая семья бедных евреев. Отец семейства, девяностолетний Япок Замбат Рахильевич, в старой драной шляпе, таком же затасканном пальто и, видимо, переживших еще гражданскую ботинках смиренно стоял у стойки в окружении своей большой семьи. Его окружали широкоплечие внуки или даже правнуки, размеров они были внушительных, правда, одеты были так же драно, от них специфически попахивало давно не мытыми евреями. Женщины тоже присутствовали, было их трое: София, Роза, Сарра, детей с ними было не видно. Как мог предположить догадливый читатель, или не замужем, или бездетные по естественным причинам.
       Замбат Рахильевич громко вздохнул, сказал как бы для себя, но более все-таки для окружающих или мало ли на какой случай с явным еврейским выговором:
       - Детей жалко, так бы в жизни не уехал. Мой отец Рахил шил сапоги, и какие сапоги! - плевался Бром слюной в лицо тщетно пытающегося отвернуться таможенника. - Таких уже не шьют.
       Действительно, таких уже не шили - с двойной подошвой. Всюду, куда только можно, бедная еврейская семья новоиспеченного эмигранта Япока рассовала доллары, доллары были и в небольших ручных чемоданчиках, и в зонтах, и под сиськами. Капитан под своей колчаковского офицера шинелью просто был весь увешан пачками с деньгами. Надо же было выезжать. Четыре инопланетных мага тоже одеты во все подобное нашим местным магам, чтоб не светиться. Про себя все не переставали удивляться странным порядкам Земли. Их, конечно, учили и театральному искусству, но, чтобы играть двадцать четыре часа в сутки и годами - это уж, простите, слишком!
       Там, дома, у них было все просто, каждый говорил, что думал, а думал очень хорошо, прежде чем говорить. Здесь же все думали одно, говорили другое, подразумевая под этим зачастую третье. И никто никого не понимал. Но главная их беда, что все они понимали слишком прямолинейно, никакой игры воображения, сказал - сделал, подумал - сказал, но кое-что иногда все же сходило.
       Один, правда, почти новый чемодан все же был. Все ценное, что не удалось рассовать по карманам, сложили в него. И когда таможенник спросил, что в нем, инопланетянин сказал:
       - Американские доллары в купюрах по 500.
       На что таможенник только покачал головой, но чемодан открывать не стал.
       В самолет загрузились все. Досмотр под неусыпным контролем Брома прошли, может, только немного переусердствовав. Видно, изображали на лицах голод, тоску так натурально, что уборщица, заканчивающая мокрую уборку зала для ожидания, подошла к Карлычу, молча достала сто рублей, отдала, поклонилась и попросила прощения. Карлыч прослезился, пожелал ей найти бумажник с деньгами, посетовав, что он, Карлыч, свой так и не нашел.
       Самолет взвыл, набирая высоту, а уборщица тетя Маша уже рассматривала с большим интересом из тисненой свиной кожи дорогой американский бумажник, до упора напиханный стодолларовыми бумажками. Вместо визитки оттуда выпала бумажка, на которой было написано: "Это Вам, тетя Маша". Тетя Маша посмотрела по сторонам, перекрестилась. Бумажник не пропал. И пока бумажник никто не заметил, тетя Маша предусмотрительно его спрятала.
       В самолете приободрились. Димыч все вспоминал "Полтавскую" и интересовался, будут ли кормить так же разнообразно, как там.
       Под крылом самолета, взявшего курс на Вашингтон, догорала большая городская свалка.
       Бром сидел рядом с серьезным священником в черной сутане и с крестом на груди. Священник представился отцом Михаилом. Долго распространялся Брому в упаднических нравах, краем зацепил даже экстрасенсов, сказав, что, мол, люди лечатся сами, других лечат и, уже утвердительно, мол, все это от Сатаны. На что Бром спросил:
       - А вы, святой отец, моетесь?
       - Да, а что? - удивился отец Михаил.
       - И в баню ходите? - допытывался Бром.
       - А что же я, не русский?
       - А в бане вас веничком банщик хлещет?
       - Да, - отвечал святой отец.
       - Так почему же лечиться у других людей запрещено?
       Святой отец задумался и больше к Брому не приставал.
       * * *
       В Америке от подкатившей машины Красного Креста все отказались, наняли несколько такси и поехали в небольшой, но удобный городок Честербрюк в тридцати километрах от Нью-Йорка.
       План магов был таков.
       Внушить президенту Клинтону сначала разработать, а потом и провести закон о русской эмиграции через Конгресс. Нет, конечно, Америка принимала русских, но как-то не очень много. А нужна была самая широкая волна эмиграции. Бром с магами рассчитывали процентов до пятидесяти, чтобы сразу, а там еще бы десять - и порядок.
       План был прост - огромные русские земли немного освободятся от желающих подзаработать, прямо скажем, полегче. Нет, мы не осуждаем, а даже наоборот. Ведь вливающаяся меньшая масса в большую принимает характер последней, значит, процентов пусть тридцать россиян американизируются. А американцы народ мигрирующий, им только кажется, что лучше Америки ничего уж и нет.
       Но согласно закону свободы, освобожденное место сразу же занимается, и на место уехавших русских туда прибудут американцы. У тех за плечами явно больше лет демократии, и такая миграция будет всем на пользу. И если уж снизу вверх, если по глобусу, то и справа налево, то есть китайцев в Европу, Пекин в Париж, а Европу в Китай. С японцами пока не решили. Мастер по каратэ просил пока их не трогать. Да они, махонькие, особо никому не мешают.
       Приступили с ходу, сразу, по-деловому. Вызвали мастера по каратэ, Цыка из России. Инопланетных магов использовали иногда, но больше как какую-нибудь мебель, аппаратуру, ну так, в общем, в плане интерьера тоже. Им все было не въехать, что тут происходит.
       Бром сидел очень долго и целенаправленно и внушил Клинтону положительные русские настрои. Тому уже периодически хотелось смотреть "Новости" из Кремля, и он уже подумывал, то ли пригласить кого-нибудь из русских, то ли самому к ним с визитом?
       Бром продолжал налаживать обстановку. И вот уже, когда включился Востоков, когда половина обслуги Белого дома ходила уже в косоворотках, женщины в кокошниках и был введен как факультатив русский язык, когда сны Клинтон уже начал видеть на русском, в его окружении стали на него косо поглядывать.
       Привычки президента стали резко меняться. Он перестал много работать и стал много говорить. Причем купил себе кепку, отчаянно начал картавить, периодически во время зажигательных речей срывать кепку, начал лысеть и закладывать руку за лацкан пиджака. В ЦРУ были озадачены, биологические отделы стали выяснять, не возможно ли генное вмешательство со стороны русских, тем паче, что тело вождя мирового пролетариата еще не предано земле, а вдруг что?
       Клинтон отменил ленч, ввел телефонное право, запретил джин и завез два авианосца русской водки. В Нью-Йорке в моду вошли балалайки, самовары пошли нарасхват, ситец, китайский чай, студень и матрешки. Стали поговаривать о всеобщей приватизации, гласности и прочих неплохих российских новшествах. Конгресс был переделан в народную ассамблею, где председателем был выбран человек с кавказской фамилией. Увеличились втрое авиарейсы в Россию, ужесточили таможенный досмотр.
       И все было бы ничего, если бы не два совпавших обстоятельства: русская водка и воспаление легких Брома.
       Клинтон, раньше предпочитавший легкие французские вина и худеньких женщин, стал пить водку, причем из граненых стаканов, и закусывал только после третьего, полюбил толстых женщин и слезливые американские картины.
       Однажды даже уселся смотреть сериал "Санта-Барбара" и посмотрел триста серий, после чего заболела печень и развилась импотенция, да и ум стал ослабевать.
       Бром, взваливший на себя столь огромный труд без творческой поддержки межпланетных магов в один из самых накаленных дней воздействия, когда все должно было переломиться в пользу большой русской эмиграции, попил холодной газировки без сиропа, но с солью. Заболел и понял, что помирает.
       Президент, после ослабления воздействия Симеона, стал отходить, и все потихоньку вернулось на круги своя.
       Бром чуть не протянул ноги, но через полгода все-таки выкарабкался. Еще раз ругнул себя за излишнюю предприимчивость, зарекся что-либо в дальнейшем предпринимать без санкции мастера. А тому еще было лет десять до начала его славных дел.
       Капитана Бром пристроил в огромный, только что открывшийся ресторан под названием "Вооруженные Силы Америки", и кому-то там из администрации запала мысль, что он был бы неплохим командующим. Ну, периодически, чтобы что-нибудь говорил и командовал салютом из бутылок с шампанским. Так как более выгодных предложений не было, Димыч согласился на годик-другой, а возможность вернуться к себе за ним всегда сохранялась. Дамы повыходили замуж, и все шло как-то уже поспокойнее. Но вот надолго ли? Этого еще никто не знал.
       * * *
       Бром снова сидел в удобном покачивающемся кресле и думал: "Надо готовить мастеру замену. Нет, конечно, мастер останется мастером, но вот ему, Брому, уже тяжело носиться по всему миру за ним, да и с юмором что-то не так уже остро, да и потом разница в возрасте, ну, хоть видимая, но все же ощущается, и может только людьми.
       Мастер должен иметь шута. Нет, не паяца, а шута. Ему, мастеру, иногда тоже хочется высказаться, а нет, нельзя, не можно - он мастер! А Бром - шут при короле, и зачастую неясно кто в какие моменты глубже - шут или сам. Нет, это не паяц, паяцев много, куда ни сунься, всюду паяцы, и даже из такого серьезного дела, - и Бром усмехнулся, - как магия, некоторые пытаются устраивать шоу.
       Да, нужен шут. Вечный шут космической истории.
       Правдивый шут, не трясущийся за свою дрянненькую жизнь. Нужен верный шут Великому мастеру. И пусть свершится Магия, Великая Звездная Магия Третьего Закрытого пути. Иисусу трудно, Сатане тяжело, сошлись они, гиганты, в вековечной борьбе стихий, миров, человека и ядра. Но Третий путь - это все совсем другое, - продолжал Бром думать свои невеселые мысли. - Это бездна. С первыми все ясно, мощные строгие красивые упорядоченные Галактические процессы, не принимающие друг друга, но и не могущие друг без друга. Но Третий путь - это их общий враг, и вот грядет их объединение. Сил Системы, Сил порядка в битве с третьим. С тем, кто не хозяин, кто ничто, претендующее на все. Бойцы, бойцы Христа, апостолы Святые, рати проверенных веками бойцов, не держащихся за свои жизни, славных сынов Христа готовы. Их огромные колонны с распущенными стягами, сверкая благородными металлами, готовы броситься, быть может, в свой последний бой. И предводителем - Господь Иисус, верхом, с тонкими чертами лица, в великолепии и силе, зная себя во всем, понимая свою Силу и зная свои способности. Воинство Господне послужит великому делу. Встань на защиту и умри в лихую годину. Я с тобой. Я первым подставлю свою грудь. Да поможет нам Сам и все.
       Вы, воинство Сатаны, тоже огромное черное воинство, создав за миллиарды лет мощные боевые полки магов, и все. И тоже с развернутыми штандартами, готовые или победить, или кануть в нетуда.
       Я простираю над вами свою длань, и радуют мне сердце величие и мощь ваша. Но нет, не для битвы между вывел славный князь Кантемир свои изведанные в боях рати, и Славный, Богом данный Иисус! В этот раз враг пострашнее, тот, давний, от которого ушли два, оба сразу, еще тогда. Нет, и он - Он враг, и не он тоже. Враг Третий. И нужен мастер, и нужен шут, но бойчее, - так думал Бром, покачиваясь в своем мягком кресле. - Энтропия", - пронеслось в разгоряченной небольшой порцией грога голове Брома.
       Он, Бром, когда еще посещал школу парапсихологии Сазонова, записался на прием к целителям этой школы. Ну, диагностику вдруг сделать захотелось.
       Было их двое. Он и Она.
       Он был моложе его, Брома. Он внимательно посмотрел на Брома и в глаза ему, ярко и радостно расхохотался, вдруг узнав в нем себя. Она мило улыбнулась улыбкой вечной женственности и радостно наблюдала за встречей двух шутов.
       Вечного Шута Вечности и Будущего Великого Шута Третьего пути.
       Так они и не сказали друг другу ни слова, лишь долго смотрели друг другу в глаза, и каждый видел себя в другом.
       Подойдет время, вырастет мастер, найдет своего шута. И дай им на путях их.
       Октябрь 1994 г.
       Санкт-Петербург
      
  • Оставить комментарий
  • љ Copyright Барышников Алексей Михаилович (Alexej17@rambler.ru)
  • Обновлено: 01/04/2003. 112k. Статистика.
  • Роман: Эзотерика
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.

    Журнал Самиздат
    Литература
    Это наша
    кнопка
    Реклама: раскрутка сайтов в поисковых машинах Yandex(Яндекс) и Rambler(Рамблер)

     Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список

    Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"