РОССИЯ В СОСТОЯНИИ ИНФАРКТА ( РЕЦЕНЗИЯ НА РАССКАЗ ВУЛКАНА КАМАГАТАГА ИНФАРКТ МИОКАРДА)
"Жить стало лучше, жить стало веселее!". Власть нас потчует такими лозунгами не одно десятилетие - со времен "вождя всех времен и народов".
Жизнь - не лозунг. Если смотреть на нее не через окна бронированных правительственных машин. Как смотрит Александр Муленко. И пишет только то, что видит реально, в этой самой - невыдуманной России. Нищету обобранного народа, озлобленность, за которую как-то трудно винить, да и кого? У всех - своя правда. Не один год идут эксперименты. И мы получили...
.... а что мы получили? Свалку? Страну бомжей? Или все-таки людей? Которым не додано простого права- на счастье.
"В лощине за городом тысячами дымов чадит свалка. Несколько человек в грязной одежде копошатся среди выброшенного мусора. Арматурными крючьями они вытаскивают на дорогу хлам ещё годный к повторному употреблению. Хлеб (его очень много) можно скормить свиньям. Металл, худо ли - бедно ли (а горка цветного металла сверкает на солнце), всегда находит сбыт и имеет спрос. Дрова и отходы столярного производства складываются отдельно. В хозяйстве всё сгниёт. Банки, склянки, бутылки...
- Какой мерзкий запах, - думает он. - Весна. Пока стояли морозы я не ощущал этой вони так остро...
...Из-под сугроба оттаивает тело огромного волка. Стылые глаза остекленели. ...
Когда-то за таких волков платили большие деньги. Сегодня - нет. Вот и валяется он здесь никому не востребованный. Двумя годами раньше где-то рядом нашли детский трупик. Всю зиму пролежал задушенный малыш в сугробе, укутанный байковым одеялом. Уголовное дело не закрыто и по сёй день. Опросили рабочих, сфотографировали, похоронили находку и забыли. Интересно, страдает ли мать?"
Вот так, сразу - нокаутом под дых - начинается рассказ "Инфаркт Миокарда". Который я бы иначе назвала - "Россия в состоянии инфаркта".
Индустриальный пейзаж напоминает окончание первого правдивого и такого беспросветного фильма о нашей жизни "Маленькая Вера": черной копотью заполняя небо до самого горизонта дымят заводские трубы. Фильма, про который артист Юрий Назаров скажет потом: "В нем нет людей. Одни свиньи. Молодые свиньи. И старые".
"... Где-то наверху гудит цементовоз, выдувая отходы цементного производства - коричневую пыль, такую же тяжёлую и текучую, как и сам цемент. Долгие годы за метром метр засыпали ею смрадное это место, и твердели искусственно созданные склоны, набирая влагу.
Вот и куча свежего мусора. Она парит, источая тошнотворно кислый запах овощной базы. Далее тлеющая вата щекочет горло и вызывает кашель. Человек отворачивается от ветра и быстро минует это ядовитое место...."
Рядом - зона. Другая Россия. Другая ли? А может быть - зона - это вся Россия. Одна зона - за решеткой, другая - по ту сторону ее. Где у каждого - своя правда. У бесправных зэков - своя, у ментов - своя. У зэков есть две привилегии - силу имеет тот, кто имеет "валюту" - чай и "покурить". И еще одна право - не стать обиженным, а "вскрыться" - вскрыть себе вены". А у ментов - своя правда. Не встать на чью-то сторону, а понять чужую боль - это не просто, и в этом правда самого автора.
Россия - страна обиженных. И обижающих. Которым дела нет до страны.
"... Покрытые ветошью люди окружают его, отрезая все пути к отступлению. Он узнаёт их. Это бывшие жители колонии, где он много лет работает инспектором. Шмонает, сажает в изолятор, проводит дознание.
- Ты думал мы не встретимся на воле, козёл?
Люди твёрдо сжимают крючья.
Испуганный человек бежит. Мимо чадящего дивана, мимо кучки овощей, мимо оттаявшего волка в сторону отвала. Он буквально взлетает по схваченному морозом насту почти на самый гребень, но твердь разверзается под ним - оттаявшая корочка лопается и его затягивает вниз - в самую глубь этого страшного места. Взмахивая руками, беглец пытается вынырнуть на поверхность, но река пыли накатывается на него и поглощает всё больше и больше.
- Помогите! - кричит он, - Люди!
- Начальник! - гремит откуда-то из преисподней, и он тонет в потоке цементного хлама. Вдох, выдох, кашель. Человек задыхается и открывает глаза".
Кто прав, кто виноват?
В зоне спецназ провел "тренировку". Газеты написали на славу, бойко, проникновенно. Посочувствовали зэкам, на которых "тренировался" спецназ. Не подумав, сколькими смертями эти статьи могут обернуться завтра. А завтра...
"На зоне 'кипиш'. Два отряда объявили голодовку. В газете написали статью о беспорядках, о пытках осужденных, о тренировках спецназа. Снимки избитых, рассказы родных. ..."
И этот бунт подавлять приходится такому же несчастному, как эти зэки, "менту", охраннику.
"... В глазах - беззащитное, детское. Новая боль и новые страхи.
И всё же он спешит на улицу и ищет беглеца. Но тщетно. Злоумышленник благополучно миновал его территорию.
- Вот так и работаем, - оправдывается он передо мною. - Мы делаем вид, что их ловим, а они делают вид, что от нас убегают...
- ... - Пишут, - вздохнул он, покидая место дежурства, - Пишут журналисты. Защищают права человека. Невинно осужденного. А кто о нас напишет? Как сутками мы без выходных сидим в засадах? За копейки. Про кирпичи из-за угла, которые летят в спину, рвут одежду. Вы знаете, что будет с городом, если сейчас всю эту дикую массу выпустить за ворота. Грабёж, насилие и пьянки. Стихийное бедствие.".
Кто прав, кто виноват? А ментик-то - тоже человек, между прочим, и у него семья, дети, которых надо кормить. И работа - не приведи вам Господи такую! За гроши да с риском для жизни. А о душе его кто-то подумал?
" - А часто мордуете осужденных?
Вижу, что трудно ему решиться ответить на этот вопрос.
- Приходилось?
- Один раз...
...Бил. Долго бил. И хотел убить.
И снова пауза.
- Как-то вне зоны работали мы на кирпичном заводе. Я сопровождающий. Отвечаю, стало быть, за порядок, за соблюдение режима передвижения. Время идти обратно. Подходит ко мне один осужденный из 'мужиков' и шепчет: 'Ильич! Карманы-то проверяй почаще'. Я туда руку - пакетик лежит. И вспомнил - тёрся вокруг меня чёрт один - 'обиженный'. На замполита работает.
...Я вида не показываю, что обнаружил находку, а перед самым уходом с рабочего места в туалет захожу - нет никого. Пакетик тот разворачиваю - порошок незнакомый лежит. 'Не иначе героин?', - и выкидываю его вниз, в испражнения. Едва на зону зашли - меня на досмотр и в первую очередь в карман - в тот самый, где я его нашёл. 'Ищите', - говорю я им, - 'Ищите лучше! А суку я вашу знаю'.
...
- Две недели спустя я его закрыл в ПКТ и бил. Долго бил, от души.
Он поглядел на меня, как на священника и раскаялся:
- От чёрной души. Ведь он меня с наркотою подставить хотел, лишить работы, посадить. А у меня семья, трое детей. Все девчонки сопливые. Папку ждут, конфеты просят".
Такая у ментов работа, скажите вы. Да, работа такая. Город надо охранять от зэков. И индустрию строить. И гордиться достижениями родной страны. Помните, как раньше свято мы верили, что делаем одно дело - работаем на одной большой стройке, чтобы держава наша первой были и лучшей? С такой верой как-то легче жить было. И чтить ударников и героев. Волт тоько среди них не упоманились почему-то и тысячи зэков, построивших наш "самый могучий в мире" ВПК, и тысячи солдат, чьими лопатами да руками все это делалось... Дешевая рабочая сила... Или лучше не знать всю правду?
"... Городу шестьдесят лет. Круглая дата. В палате на подоконнике валяются газеты. Читают старики. Вспоминают героев, первостроителей, металлургов. Из года в год, из книги в книгу перепечатываются имена награждённых за честный труд. Словно одним их подвигом дышала стройка. И не слова о невольниках. Не было лагерей, военнопленных, солдат. Переживают старики, вздыхают и сетуют на горькую жизнь. Иная история ведается ими из уст в уста - нефальсифицированная прессой.
- Ты печалишься, сосед?
- А как же. Нерабочая нынче зона. Раньше по три с половиной тысячи человек выходило на промку, и все при деле были. Заказы, договора - не успевали оформлять. Не выполнил норму выработки осужденный - изолятор. И на каждые десять человек - офицер, инспектор. Чтобы ножи не делали, чтобы товаром не менялись, не вредили, не пили чай. Да, именно чай, его недавно разрешили, а нельзя было. Чай, курить - валюта зоны. Ты никто, если у тебя его нет. Доходяга, труп. Построения, проверки, шмоны - работа.
Это правда. Ордена и славу поделили другие люди, 'правильные', хлебавшие жизнь из большой посуды. Они и передали по наследству рычаги управления городом. В каждой второй газете, вы только откройте - я не вру, портреты 'честолюбивого' мэра и фамилии его плутоватых замов, равнодушных к чужому горю. По жизни благоустроенных. А люди верят написанному в прессе. И поныне отворачиваются в сторону прохожие от серых стен с колючею проволокой по верхам. Стараются не видеть вышки. Не слышать лая собак, боя разбитых стёкол и металлического грюканья локалок. Этапы приходят ночью, когда засыпает стотысячный город. И снится законопослушному жителю позитив - каждому свой. А десять тысяч человек ругаются в клетках, ломают прутья. Исчадье ада, хранилище зла. Дешёвая рабочая сила".
А аварии между прочим зэки устраняли. И не только.
Мы построили то, что теперь разрушаем. И приходит в голову проклятый вопрос - а надо ли было? Горько теперь думать об этом.
"... - Вымерла промка, нет сырья, материалов нет. Стоят цеха...
Вот она ледяная артерия - центральная дорога промки. Справа и слева её притоки - другие льды, впадающие в эту широкую реку. Словно горы молчаливо возвышаются над ними корпуса цехов. Вымирающее производство. Вчера ручьи взрыхлили поверхность дороги. Сегодня мороз. И скрипит под ботинками нахоженная тропа..."
Плохо человеку, кто придет на помощь? Найдется ли кто? Молчание.
Агрессия, озлобленность съедают души людей. Агрессия как горький итог наших экспериментов российских.
"... Я резко отталкиваю переднего ладонью в лоб и прижимаюсь спиною к стене ближайшего дома. Теперь я хорошо вижу их всех. Каждый выше меня на голову. Они бросаются нахрапом, но удары не достигают цели. Зачинщика конфликта мне удаётся опрокинуть на спину. Он поднимается на ноги и что-то ищет за пазухой. Я понимаю, что мне не устоять и шарю глазами вокруг. По асфальту скользко, опасно. Я подныриваю под руки бьющих меня парней и убегаю по рыхлому снегу. Они несутся за мною вслед и бьют по спине. Кулаками, ногами и чем-то ещё тяжёлым и хлёстким.
- Главное не упасть. Затопчут...."
Время сейчас такое - каждый выживает сам по себе. В зоне ли, вне ее, которая просто - Большая Зона. Закрывшись с воем мирке и отгородившись от Большой Зоны кто как может. За бронированными дверьми и душами, покрытыми той же броней.
"... И ни одной живой души. И ни одного открытого подъезда. Мне бежать ещё целый квартал. По опустевшей России, спасаясь от преследующих меня людей. Железные двери, решётки, льды. Убегу ли от них? Доживу ли до завтра? Это не сон..."
Да, это не сон- это Россия, у которой - диагноз - инфаркт миокарда.