Илиодориада

(сказание про царя Николашку, жену его Сашку и двух богатырей)

Как на русском на престоле
Жил когда-то царь Николя,
А у этого царя 
Было два богатыря.

Богатырь один, Григорий,
Жил, как видно из историй,
Ровно сорок лет подряд,
Где Макар гонял телят.

С млада был он к водке падок, 
Во хмелю же крал лошадок.
И за это его люд
Потащил однажды в суд.

Испугался тогда Гриша
И решил зажить потише,
Стал поклоны отбивать,
Меньше водки попивать.

Называть себя стал старцем,
Стал поить людей отварцем.
И пошел в народе слух,
Что сошел на Гришу дух.

Стал, де, вроде он пророка.
Но как был до баб он дока
И умел глазами есть,
То попал царице в честь.

***
Богатырь второй Николи
Жить в Царицыне изволил.
Он ни пьяница, ни вор,
И звался Илиодор.

С монастырского амвона
Укреплял он ножки трона,
И хоть был смиренный мних,
Но до баб, как Гриша, лих.

Поднимал с бабьем иконы,
Пел акафисты, каноны,
И для сраму докторов
Всех кликуш водил в Саров.

По пути, зело неистов,
Мазал дёгтем журналистов, 
А затем, вернувшись вспять,
Стал евреев изгонять.

За сии его заслуги
Принят был в придворном круге
И пред батюшкой царем
Первым слыл богатырем.

***

Гриша с мнихом жили дружно,
И когда бывало нужно
Погрузить кого на дно,
Выступали заодно.

Но случилось как-то раз
Мних пред Гришей поднял глас,
Стал над Гришею смеяться,
Стал обидно похваляться:
"Что, мой Гриша, дай лишь срок,
У моих попляшешь ног!"

Долго Гриша слушал хмуро,
Наконец загнул фигуру
Из корявых трех перстов,
И ушел без лишних слов.
Так, тая в себе злобу,
Возвратился он в Москву.

Повстречавшися с царицей,
Покропил ее водицей,
Дал сынку Алешке грош,
Дескать, вырастешь - пропьешь.
Белобрысой дочке Оле
Дал мослов от всяких болей,
Да еще нетленный крест
Из святых Афонских мест.
Заневестившейся Тане
Дал совет помыться в бане.
И Аксютке, напослед, 
Починить дал полушубок...
Словом, каждой из голубок,
Чтоб не сделали скандал,
Что-нибудь при встрече дал.

Уделив вниманьем деток,
Гриша съел пяток котлеток,
Выпил водки бутылец
И решился, наконец,
Побеседовать о деле.
А чтоб детишки не галдели,
Попросил царицу-мать
Отослать детишек спать.
Залились детишки плачем,
Тем не менее, одначе,
Их повытурили вон,
И Григорий как барон,
Развалясь на мягком плюше,
Стал шептать царице в уши:
"Так и так, Илиодор
Из избы выносит сор,
Говорит, что ты, Алиса,
Муженька грызешь как крыса,
Позабыла долг жены,
Мне же, старцу, шьешь штаны".

Услыхав о том, царица
Пожелтела как горчица,
Стала охать и стонать, 
А потом легла в кровать
И валялась суток пять.
Суток пять она валялась,
Не белилась, не чесалась.
Наконец, на шестой день
Поднялася словно тень.
Двери ручкой отперла
И в царев покой взошла.

В это время царь Николя,
Оставаясь без контроля
Занедужившей жены,
Словно выпил белены.
Весь его веселый штат
Почивал среди палат,
Царь же лил вино в бокал,
Да усы в него макал.
И тоскливо пел Николя:
"Эх ты доля, моя доля!"
И из глаз его в бокал
Ток соленых слез стекал.

Вдруг он видит: бледнолица
Перед ним стоит царица
И шипит как адский змей:
"Пьешь, мой миленький? Ну пей".
Увидав свою супругу,
Царь с большого перепугу
Чохнул, кашлянул, икнул
И полез было под стул.
Но царица по сноровке
Воспротивилась уловке
И сказала: "Стой, шутник!"
И вцепилась в воротник.
Поднатужилась немножко,
Подняла царя на ножки
И, поддав коленом в тыл,
Посадила, где он был.
Водворенный вновь на место,
Николай размяк как тесто,
И сидел ни мертв, ни жив,
Все на Бога возложив.

А супруга, ставши окол,
Так сказала: "Слушай, сокол.
Ты, хотя сейчас и пьян,
И в мозгу твоем изъян,
Но, а все же, царь, к несчастью,
Облеченный полной властью.
И к тому ж отец семьи, 
Тьфу, возись тут у свиньи!
Ну а я вот как подруга,
Как законная супруга
И детишек наших мать, 
То пришла тебе сказать,
Что чернец-то, твой любимец,
Расшиби его родимец,
От твоих наград и благ
Позабыл и стыд, и страх.
Обнаглел превыше меры
И плетет на все манеры
Про святого старца вздор,
Что похабник он и вор.
Про меня даже, царицу,
Распускает небылицу!
Словом, эта мне кутья
Не дает совсем житья.
Не хочу, довольно, слышишь?
Если мне ты не подпишешь
О монахе сей указ,
Вот тебе последний сказ:
Завтра утром, все до нитки,
Соберу свои пожитки,
Захвачу с собой ребят
И уеду жить в Дармштадт.
Подпиши, тогда опять
Лопай водку суток пять!
В продолженье этой речи
Царь мечтой витал далече
И сумел одно понять,
Что он может вновь гулять,
Коль приложит свою руку.
И желая кончить муку,
Взял указ, черкнул пером,
И опять взялся за ром.
(Так был подписан указ о расстрижении Илиодора)

А монах, беды не чуя,
Знай, горланит "Аллилуйя!"
И с толпой бездомных жен
Лезть готов был на рожон.

Раз, устав метаться за день,
Помолился он на складень,
Сдвинул пояс с шаровар
И засел за самовар.

Вкруг поклонницы-девицы
Щебетали словно птицы,
На столе душистый сот
Так просился мниху в рот!

И от благ сиих у мниха
Было праведно и тихо.
И среди приятных грез
Мних хваленья Богу нес.

Вдруг он видит: входит в келью
Некто с шашкой под шинелью
И дает ему указ:
"Не монах ты в этот час,
А казак Сергей Труфанов.
Баста стричь тебе баранов,
Позаймись теперь трудом, 
Поуведай отчий дом".

Поднялись тут плач да вопли,
Чуть в слезах все не потопли.
Все рыдали, только мних
Был как агнец скорбно тих.
(Так наш мних Илиодор был на хутор возвращен)

Жить в деревне было скучно,
Он, когда бывало нужно
Уходить от этой скуки,
Брал топор в святые руки,
Иль держал с отцом совет,
Как избавить Русь от бед.

Но такая жизнь в затворе
Надоела мниху вскоре.
И воззвал он, бия в грудь:
"Укажи мне, Боже, путь!"
Тут разверзлись неба своды,
Не нарушивши погоды,
И раздался божий глас:
"Собирайся в путь тотчас.
Там за морем-окияном
Уголок есть шарлатанам.
Как-нибудь лишь улизни
И туда ты курс возьми".

Ветер по морю гуляет,
Немец по морю стреляет, 
Вдалеке корабль бежит,
Мних на палубе лежит.

Изнурен от сильной качки,
То он встанет на карачки,
То прильнет спиной к стене,
То поедет на спине.

Так проходит две недели,
Наконец корабль у цели,
Лодка спущена, и вот
Экс-монах в "Стране Свобод".

Меньше месяца в Нью-Йорке,
Экс-монах доел все корки
И, стянув ремнем живот,
Проклинал "Страну Свобод".

"Чёрт бы взял мою затею!
Из гостиниц гонят в шею,
И назад нельзя уплыть.
Что же делать, как тут быть?"

И опять воззвал он к Богу:
"Укажи мне путь-дорогу!"
И всевышний услыхал,
Путь-дорогу показал.
Дал идею - мемуар,
Чем еще плохой товар?
Вор, царица, будуар...
Спиритизм, монашкам бани...
Тут же взял перо он в длани,
Настрочил в короткий срок
Двести сорок тысяч строк.

Настрочив, понесся ланью
Прилагать свой путь к изданью,
И сумел свою тетрадь
Сразу в десять рук продать.
И от эдакой удачи
Пил-гулял, не беря сдачи,
И не думал никогда,
Что опять придет беда.

Прокутив последний доллар,
Мних очнулся под забором
И хотел уж в петлю лезть,
Как пришла с отчизны весть,
Что врага его, Новых, 
Нет уж более в живых.
Только понял он все это,
Вновь примчалась эстафета:
Царь с супругой и сынком
Очутились под замком.
От вестей таких приятных
Ошалел наш мних, понятно,
А потом пустился в пляс
И плясал, наверно, час.

Уж в Царицыне для встречи
Докрасна топили печи
И готовили обед,
А его все нет и нет.
Собирали по полсотенки монет,
А его все нет и нет.
И пошли в народе толки:
Уж не съели ль его волки?
Не попался ль он в полон,
Не скончался ли вдруг он?
Словом, слухов и догадок,
До которых люд наш падок,
Была бездна...
Но одна верна догадка,
Как гутарила солдатка,
Что герой оставил путь
Для того, чтоб спекульнуть.