Аннотация: Роботы провожают людей в последний путь, успокаивают их перед смертью. Заслуживают ли они души?
Программа
- Ваша мама чувствует себя хуже, сердце совсем ослабло. Мы сочли нужным связаться с родственниками.
Клиника "Райский сад" не походила на приют смерти, она выглядела уютной и милой, совсем домашней. Воздух пах не лекарствами, а пирогами и кофе, на стенах пестрели сады и голубели реки, пушистые киберзверьки... да нет, одернул себя Валентин, здесь же держат живых кошек. А вот мадам администраторшу собрали на заводе, напичкали электроникой её хорошенькую головку и натянули биокожу на титановый скелет. Кукла даже улыбаться умеет вовремя.
- Если тебе показать палец - засмеешься?
Голубые глаза администраторши остались холодными, но губы растянулись в сладкой гримасе. Программа, глупая программа. Люди в клиниках не работали, выбирая душевный покой. Кому захочется сидеть рядом с смертью?
Валентин не стал слушать, что ещё наболтает неживой голос. Мамина палата - второй коридор налево. Лучшее, что можно купить за деньги - отдельный номер из двух комнат с балконом и ванной, сиделка последней модели, ресторанная пища, 3д-визор на полстены. "Лишь бы откупиться от совести" повторяла сестра и она была в чем-то права. Мама вошла в три процента людей, невосприимчивых к сыворотке молодости, в свои восемьдесят она умирала рядом с двухсотлетними стариками. А он в сорок с лишним лазал на Эверест без маски и только начал задумываться о свадьбе. Что ж, такова жизнь...
Валентин открыл двери своим ключом. И услышал знакомый, слабый, но бодрый голос:
Бедняжечка Элиза стояла в крестьянской избе и играла зеленым листочком -- других игрушек у нее не было; она проткнула в листе дырочку, смотрела сквозь нее на солнышко, и ей казалось, что она видит ясные глаза своих братьев; когда же теплые лучи солнца скользили по ее щеке, она вспоминала их нежные поцелуи.
Маме опять кажется, будто она дома, в Марьино, в короткие дни каникул - отдыхает от школьных буден, чужих детей и чужих проблем. Сидит в кресле-качалке, вяжет пестрое одеяло и сама, наизусть читает сказку им с сестрой. Сказки учат милосердию и добру, повторяла она... а нормальные детские книги учат зарабатывать деньги, избавляться от комплексов и своими руками строить счастливую жизнь. Мама, мама...
Она полулежала, совсем маленькая в большой кровати, нарядная и ухоженная, ни седого волоска в прическе, ни единой морщинки на гладком, родном лице. Понять, что мама совсем плоха, удавалось лишь по глубоким теням вокруг запавших глаз да по дрожащим скрюченным пальцам, с трудом удерживающим старомодную книгу. Сына она не узнала. Она вообще не отличала людей от живых машин.
- Когда меня выпишут, милый доктор? Сами знаете, дети ждут меня дома. Дочь приходит сюда слушать сказки, но ребенку не место в больнице.
- Подождите немного с выпиской, Антонина Петровна, вам нужно подлечиться, окрепнуть, набраться сил.
- У меня достаточно сил, я танцевать могу! - улыбнулась мама, попыталась встать с постели и обессиленно плюхнулась в гидроподушки. Огляделась вокруг, посмотрела на свои руки, залопотала что-то, заплакала в голос. Ловкая сиделка тотчас отрегулировала капельницу, добавив успокоительного. Мама вздохнула - теперь ей грезился маленький славный мальчик:
- Валюша, как дела в школе? Опять поссорился с одноклассниками? Не слушай дураков, слушай себя.
- Да, мама. Скажи мне...
Спит. Ей недолго осталось - дня три, может неделя. Внимательная сиделка позаботится обо всем. Удивительная по эргономике, ловко придуманная модель. Выше пояса, на уровне койки симпатичная улыбчивая девушка с пышными черными волосами и узкими плечиками - психологи говорят, что таким паинькам больше доверяют больные. А из торса растут три титановые ноги на вертких колесиках и пара длинных манипуляторов, похожих на паучьи лапы. Электронный мозг, сенсорные панели и никакого сердца, никакой проклятой души.
- Следи за ней получше, - хмыкнул Валентин и осекся - с роботами не говорят, их программируют. И терпят, стиснув зубы, когда глупые машины раздражают своей безупречностью - даже живой цветок приколот к форме сиделки "для создания атмосферы, приближенной к семейной", даже вязанье лежит на кресле. А если у пациента аллергия на пыльцу или пыль? Машины есть машины.
По-хорошему стоило бы взять отпуск, провести последние дни здесь в палате, рядом с матерью. Но товарищи не поймут бесцельную трату времени. Да и чем он поможет старухе, утратившей разум, то качество, что отделяет человека от зверя? Сказки станет читать умирающей, держа за руку, словно он ей отец? Волосы чесать, спину мять, простыни перестилать под ней? Мыть её, не дай бог? Отерев пот со лба, Валентин представил, что раздевает родную мать, поднимает на руки дряблое, бессильное тело, опускает его в воду. Тошнота подступила к горлу. Увольте! Если сестру щиплет совесть, пусть она приезжает и сидит здесь, дышит запахом клиники, караулит последний вздох. Позвонить что ли? Нет, она и с места не сдвинется. Застряла в своей Сибири, сажает леса с длинноволосыми дураками, спасает озоновый слой планеты, не покладая рук. Маркс ей судья.
Склонившись над белоснежной постелью, Валентин поцеловал умирающую в прохладную щеку, вдохнул щекочущий запах лекарств. Раньше мама пахла лавандой и детским мылом... По коридору назад, мимо светлых комфортабельных номеров, где спокойно, с достоинством и без боли отплывают из жизни те, чей срок наконец завершился. Деньги тлен, говорите? Без них уходят быстро и безразлично, в общих палатах, в тесных капсулах, погруженные в тихий сон. Без присмотра, заботы, без мелких радостей. Мама заслужила все лучшее и он даст ей все, что в состоянии дать!
Беспокойство ещё сидело внутри, сжимало горло, Валентин поправлял то прическу, то галстук, но копаться в себе не стал. В субботу сеанс автопсихоанализа - пусть процессор считает, что меня потревожило. Спокойствие, только спокойствие!..
Слезы высохли быстро. Кредитка завибрировала, Валентин достал её и щелчком мизинца подтвердил снятие средств. Чуть подумав, отсчитал десять процентов и перекинул на социальный счет - бедные тоже заслуживают достойной смерти, даже если не заработали на неё.
Послав воздушный поцелуй безмятежной администраторше, Валентин вышел из клиники на вертолетную площадку. Серое небо клубилось над Москва-сити, разноцветные штрихи фар разрезали мглу на сотни клочков, словно лоскутное одеяло. Еле слышно играла музыка. Город жил. И его, Валентина, ждала жизнь, долгая и счастливая, богатая и здоровая жизнь! Когда-нибудь она бесспорно закончится, но это будет потом. А сейчас время двигаться дальше! Щелчком брелока Валентин вызвал свой вертолет, сел в кабину и настроил автопилот - в Сокольники. Тренажерный зал кондоминиума, потом ужин, доза ночной работы, кино и спать. Через год космолет "Ариадна" отправится к Трансплутону, унося систему капиллярных воздуховодов - его дитя. До свидания! Мама гордилась бы. И поняла...
Серая кошка, высоко подняв пышный пушистый хвост, прошествовала по коридору и поскреблась лапой в дверь. Проход открылся сам собой - сенсоры настраивали на животных. В палате легкий запах сирени мешался с едва ощутимым смрадом отживающего своё тела. Кошка вспрыгнула на постель постоялицы, уронив книгу, потопталась по одеялу и замурчала, завела сладкую песенку. Сиделка встрепенулась. Если кошка пришла сама и легла в ноги - осталось совсем недолго, звери лучше любых приборов знают, кому пора... Просыпается!
- С добрым утром, Антонина Петровна!
- С добрым утром, мадемуазель Леночка! Почистила зубы? Давай завтракать и пора в садик. Вечером заберу Валю с пятидневки и вместе сходим в кино! Сказку? С утра? Ладно, совсем чуть-чуть, если ты просишь.
Сиделка приподняла подушки, поправила трубки катетеров и вложила в дрожащие руки книгу.
-- Твоих братьев можно спасти, -- сказала она. -- Но хватит ли у тебя мужества и стойкости? Вода мягче твоих нежных рук и все-таки шлифует камни, но она не ощущает боли, которую будут ощущать твои пальцы; у воды нет сердца, которое бы стало изнывать от страха и муки, как твое. Видишь, у меня в руках крапива? Такая крапива растет здесь возле пещеры, и только она, да еще та крапива, что растет на кладбищах, может тебе пригодиться; заметь же ее!
Слабый голос выплетал кружевное полотно сказки. Сиделка слушала, разделяя слои восприятия. Она слышала сеть ушами других сиделок, видела их глазами, делилась и воспринимала, помогала сочувствовать. Через палату старик воображает, что он футболист, и гоняется за мячом, шевеля обессилевшими ногами. В дальнем крыле у когда-то знаменитой актрисы память совсем ушла, остались лишь жадные пальцы и голодный, пронзительный страх. В двух коридорах отсюда больная из последних сил бьётся за жизнь, за каждый глоток воздуха, за каждую каплю мук - ей не хочется уходить, и врачи её не отпустят. Не сейчас. И сиделка останется рядом, протянет теплую руку, выслушает и утешит, притворится матерью, братом, богом - лишь бы уходящему стало легче. Затем и создали и её, и других сестер, привезли в клинику прямо с конвейера, доверили самый тяжелый труд - люди больше не могут выносить этот груз.
...За пределами белых стен думают, что у нас нет души. У дочерей воздуха тоже нет бессмертной души, но они сами могут обрести её добрыми делами. Так написано в книге, а буквы не могут врать.
Теперь ей кажется, будто она дитя. И её мать в первый раз ушла из дома, оставила дочку одну в кроватке, и никто не придет, остается лишь плакать, цепляясь за металлические прутья детской клетки, рыдать до хрипа, до рвоты и горечи во рту - мама, мама, спаси!