Меж Игаркой и Сопочной Каргой (записки енисейского раздолбая) часть 7
Диспут
Возник у нас с капитаном лоцмейстерского парохода "С-215" в прошлую навигацию непростой такой "диспут". Забрался я на капитанский мост по какой-то надобности, а там капитан. Надо отметить, что в тот раз наш родной "Лот" отправили за какими-то надобностями вроде на Диксон, а меня с парнями из лоцпартии временно, от силы на пару недель, перебросили на пароход гордо именуемый "С-215".
Обычно на нем работает от мыса Кармакулы у Игарки и до середины дистанции между Игаркой и Сопочной Каргой Юрий Николаевич Лебедев. В этот раз Юрий Николаевич временно отсутствовал, по неизвестной мне причине, и мне пришлось поработать в зоне его ответственности и на его законном пароходе "С-215".
Парни мои под командованием деда Юдина на берегу створный навигационный знак собирают, дабы воздвигнуть его в небеса метров на двадцать по вертикали. "С-215" на якоре метрах в ста пятидесяти от берега на якоре стоит. Как с этим знаком справимся, надо начинать сборку и подъем второго створного знака - переднего, того, что поменьше. Я же был занят поисками центра, снесенного ледоходом переднего створного знак, и только поднялся на борт, вернувшись с берега.
Голова у меня была забита какой-то геодезической заботой с мельтешащими циферками перед глазами, а тут капитан мне выдал "ценное указание", дескать, собирай своих парней с берега, вечером надо идти в Дудинку по важному делу. У меня работа идет ни шатко, ни валко, не все разом клеится и тут он со своим "мне надо".
На мой вопрос, за каким таким "надо" идем с Дудинку, отвечает туманно. Прямо, как истинный селькуп, или нганасанин, дескать, шибко, однако, надо, совсем шибко, капитан я тут или кто? Надо и все, и объясняться не хочу и не буду, не капитанское это дело незнамо перед кем оправдываться. В том смысле, что кто он и кто я?! Типа в микроскоп он меня не видит, таким я мелким и незаметным я кажусь этой громаде с капитанской золотой "капустой" на кителе.
Он КАПИТАН!!! Грудь в орденах, фронтовик! А я пацан двадцати четырех лет, только-только от мамкиной сиськи оторванный. Юрий-то Николаевич лет на пятнадцать постарше меня. Капитан привык к нему, а меня почитает за совсем желторотого воробья. Ладно, пусть буду воробей. Только взъерошенный воробей иной раз тоже не подарок.
В нашей работе капитан вместе с пароходом придается лоцмейстерской партии и все решения куда идти, где стоять, что делать и как долго принимает начальник лоцмейстерской партии. Не просто принимает, но и озвучивает капитану, который обязан эти решения исполнять в соответствии со своей компетенцией и доставлять лоцпартию в точку назначения.
Капитан, конечно, имеет право совещательного голоса при принятии решения. Он даже может воспротивиться неразумному решению, либо отказаться от выполнения, в случае, если принятое решение угрожает безопасности судовождения, подвергает риску жизни людей.
Но мотивация в духе вольного ненецкого оленевода, "мне шибко надо, однако", никак не может являться поводом для отказа выполнения решения принятого начальником лоцмейстерской партии.
Если я пароход за водкой в магазин за тридевять земель погоню, вот тогда капитан может смело послать меняпо адресу, известному всему Советскому Союзу. Только не моя это стезя пароходы за спиртными напитками гонять.
До Дудинки десять часов хода, десять часов обратно, да и в порту за каким-товесьма сомнительным "надо" часов пять минимум проторчать придется, в круговую сутки, а то и более, насмарку. Нам поставлена руководством задача, в темпе вальса восстановить средства навигационного обеспечения на замену сбритым ледоходом - рудовозы с лесовозами уже на подходе к Енисею.
Я, понятное дело, продолжаюдудеть в свою дудку: ни в какую Дудинку не пойдем, пока не узнаю какое "надо" и не смогу убедиться, что оно действительно правильное надо. У меня стройматериалы на берегу, люди пашут в поте лица, выспаться не успевают. Это я толкаю их всеми имеющимися административными рычагами и разными сладкими заманухами работать по шестнадцать часов в сутки, чтобы поспеть к сроку с восстановлением знаков.
Главная замануха, это мое "железное" слово, что все переработанные сверх нормы часы мною будут учтены, подписаны руководством и честно выданы плюсом к отпуску в качестве отгулов.
Причем самая тяжкая часть этого моего обещания состоит, как раз в том, чтобы руководство меня не "кинуло через борт" и честно подписало все мои скрупулезные подсчеты. В противном случае в следующую навигацию моему "железному" слову, ставшему таким отвратительно мягким и согнутому начальством в дугу на половину шестого, уже никто и никогда не поверит.
Дать железное слово и не исполнить его, это просто беспрецедентная административная импотенция. Дал слово - держи. Не можешь исполнить обещанного, молчи в тряпочку и никому ничего не обещай. Так, что это вопрос даже не чести руководства, это вопрос уже моей личной человеческой чести. Мне еще та битва с начальством предстоит за часы эти сверхурочные.
Начальство на холке моей взмыленной без седла сидит, радиограммами в бока шпоры вонзает, взнуздав жестко. Пришпоривают не по детски. Только радиограммы из Игарки: что сделано, почему не сделано, когда будет сделано? Ты сегодня начальству кровь из носу выдай, то, что оно требует. Они тебе три короба наобещают и горы злотые в придачу, но завтра, или послезавтра, и не факт, что обещанное исполнят.
А посему, я тоже рогом уперся, словно горный муфлон, и капитану в обрат: не будет никакой Дудинки. Дудим в уши друг другу, словно узбеки в тюбетейках, в народный тюркский духовой инструмент карнай. Он про Дудинку, я о производственной необходимости. Он мне про "край надо", я ему "за каким таким надо?".Он мне; "трам-тара-рам" не литературно по матушке. Я ему сдержанно и вежливо: "а не могу, край не могу".
Он меня слушать не хочет, да и я его не слушаю, хотя беседуем довольно громко. Я через силу вежлив, не могу голос на фронтовика повысить, совесть не позволяет. А ему все мои вежливые аргументы по барабану. Привык он по едреной матушке вопросы насущные решать.
Ему чуть уступишь, и считай, все пропало - сядет на шею, пришпорит, да еще покрикивать с матерками будет. Действительно, мля, карнай. Недаром слово карнай с тюркского языка переводится, как флейта для глухих. Оба "рогами" уперлись, оба глухие. Чувствую, подвох тут какой-то совсем, однако, неправильный.
А кэп все более распаляется, шкварчит, словно сало на сковороде. Я уж смотрю за ним внимательно - как бы мне в бубен от старого маримана сгоряча не прилетело. Дед-то бравый до ужаса - боцман торпедного катера в боевом героическом прошлом.
Вопрос-то яйца выеденного не стоит, если всё по уму, он просто решается. Капитан радирует свое "надо" в Игарку руководству, начальство жует вопрос и мне спускается радиограмма с командой на исполнение капитанского "надо".
А коли капитан таким обходным манером, вкруговую, идти желает, значит не факт, что начальство даст "добро". В таком случае капитанское "надо" нам без надобности, просто-таки по бубну селькупского шамана.
И не просто без надобности, а абсолютно во вред поставленным целям и задачам. Я же воробей правильный, хоть и взъерошенный. Партия сказала надо - комсомол ответил есть! А тут какая-то муть на поверхность всплывает. Не, так дело не пойдет!
То есть это "надо" вовсе не производственная необходимость, а просто личный, я бы сказал грубо, шкурный интерес, И этот шкурный интерес мне, как начинающему руководителю, просто рыбья кость поперек моего лоцмейстерского горла.
Да что там кость, самый настоящий удар промеж ног ниже пояса. Может в будущем, я и научусь договариваться с капитанами в таких ситуациях. Но лишь при условии, что они не будут пытаться ставить меня уже сильно бородатого в позу сопливого мальчишки.
А старикан снова в крик и багровеет как свекла в борще общепитовском. Ну, думаю, сейчас кондрашка обнимет, да прижмет деда крепко - крякнет ненароком, да отчалит в райские кущи. А меня потом спросят, зачем я дедушку до смерти "забодал" своим упорством муфлонским.
Плюнул старый полярный краб, в психе, мне под ноги и отправился в капитанскую каюту принимать двести успокоительных капель датского короля. Вот уж! Как там у Окуджавы? Укрепляйте организм, принимайте меры - капли датского короля пейте кавалеры.
В ответ и я плюнул на это дело - скатился с капитанского мостика по трапу, и прямым ходом через борт "С-215" на баржонку к Гунару Карловичу. Плюнул я, конечно, мысленно, потому как на палубу парохода плевать это верх морского скотства.
Плевать же за борт в енисейскую воду, согласно самоедским понятиям, совсем, однако, большой языческий грех - можно обидеть разом и хозяина вод енисейских Ид" Ерва, и хозяин моря Яв" Ерва. И неизвестно, как еще посмотрит на такие хамские плевки Cuy-Нга-Нися, отец семи ненецких смертей - с ним тоже шутки шутить совсем, однако, плохо.
Двинули мы с Ницусом на берег к парням нашим, героическим, которые там, на берегу пятак вокруг знака в жидкое слизистое болото растоптали. Они на берегу без меня как без рук, а я без них всюду вовсе никто.
Топаем мы с Карловичем от "Лота" к берегу на баржонке и я, попутно, пересказываю ему тезисы нашего с капитаном "диспута". А самого меня терзают смутные сомнения, а уж не за каплями ли датского короля капитан в Дудинку намылился.
Боцманский наезд
В ответ Карлович смеется и рассказывает мне быль из разряда заполярных легенд. Ничто не ново под луной. Задолго до меня, прибыл по распределению на Игарскую Гидрографическую базу новоиспеченный инженер-гидрограф и определили его сходу на должность инженера лоцмейстерского отряда. Обозначили ему с лоцпартией работать на "С-215", с этим же капитаном, который сегодня со мной вступил в конфронтацию.
Фамилия у новичка была заковыристая, не то Барбяра, не то Барбиняра, Карлович уж и не упомнит точно, как молодого лоцмейстера было величать. Впрочем, не в этом суть. Будем называть его Барбинярой. И спустя какое-то время после начала трудовой деятельности молодого инженера, капитану вдруг оказалось "надо" срочно, в поселок ближайший, где имеется магазин. За каплями.
Возможно, это была Дудинка, а может, Караул, Воронцово или Усть-Порт. Название населенного пункта не принципиально. На заполярном Енисее не так уж много магазинов. Карлович просто не упомнит уже ввиду прошествия приличного отрезка времени с той поры.
Да, кстати немаловажный факт, капитан "С-215", заслуженный человек, участник Великой отечественной войны, главный корабельный старшина, воевавший в заполярье боцманом или командиром торпедного катера. По большому счету дядька-то замечательный, с массой всяческих положительных качеств, но с боцманским гонором, помноженным на звание капитана, и со своими не всегда понятными "надо".
Барбиняра же, как и все инженеры-гидрографы, был выпущен по окончанию Арктического факультета Ленинградского высшего инженерного морского училища имени С.О. Макарова не только с дипломом о высшем образовании, но и в звании лейтенанта военно-морского флота в запасе.
Капитан при всем своем кошмарно огромном боевом опыте, всего лишь главный корабельный старшина. Согласно военно-морской табели о рангах главный корабельный старшина всяко ниже званием, чем лейтенант.
И наехал как-то капитан на молодого инженера Барбинягру со своим "надо" ровно точно так же, как сегодня на меня. Причем в тоне командном, я бы выразился в боцманском тоне, со всеми прелестями боцманской натуры, и присущей этой натуре виртуозностью морской речи.
Диспут между оппонентами разгорался не долго, но интенсивно и когда тон капитана, в ответ на довольно ровные возражения Барбиняры, и сила звука его голоса достигли кульминации, молодого инженера тоже сорвало с гаек.
Молодой специалист, доведенный до точки кипения, извергая пар из ушей, заорал во всю мощь своих молодых легких, словно старорежимный держиморда голубых кровей, на матроса первогодка:
"Ты кто такой? Ты как стоишь перед офицером, скотина? Да я тебя съем вместе с какашками!". Всерьез молодой так распалился или просто решил легким юмором ответить на капитанский наезд, так и осталось неизвестным. Знавшие Барбиняру парни, сразу сказали, что тот мастер на рискованные шутки.
Продолжение было не менее шокирующим, с разного рода не литературными эпитетами ругательного характера. Я, правда, очень сомневаюсь насчет употребления слова "скотина", да и насчет матерных эпитетов, поскольку, скорее всего, это просто гипербола, потребленная Карловичем для пущего эффекта рассказа.
В итоге за капитанским "надо" в сторону близлежащего, но совсем не близкого магазина, таки не пошли. Барбинягра вышел победителем в диспуте, поскольку капитан в расстройстве чувств, плавно перетекающем в предынфарктное состояние, удалился принимать успокоительные капли в капитанскую каюту.
Подробности дальнейших разборок меж капитаном, глубоко в душе оставшимся грозным боцманом, и лейтенантом военно-морского флота в запасе на уровне высокого начальства в легенде не приводились. Думаю, не было никаких начальственных разборок.
Барбиняра впоследствии отработал, как положено свои три года в качестве лоцмейстера и задолго до моего появления отбыл из Игарки в неизвестном направлении, в поисках лучшей гидрографической доли. Барбиняра отбыл, а легенда, передаваемая из поколения в поколение молодых гидрографов и лоцмейстеров, осталась.
Закончив легендарное повествование, Карлович велел мне расслабиться, поскольку, по его мнению, все будет чуки-пуки, причем несмотря ни на что. Роль дипломата Гунар Карлович загрузил на себя добровольно, пообещав по возвращению на пароход пообщаться с капитаном и загладить наши с ним заштормившие взаимоотношения.
Я не берусь утверждать, что случай рассказанный Гунаром Карловичем произошел в действительности, а не придуман нашими гидробазовскими юмористами. Но мнится мне, что такое вполне могло произойти в жизни. Поскольку я сам попал в очень схожую ситуацию. Только крепко вбитое в мою задницу папиным ремнем в детстве, чувство глубокого уважения к старшим, не позволило мне проследовать по пути избранному Барбинярой.
С другой стороны, фантазия людская не знает границ. Заполярный народ, охочий до цветастых историй, мог просто из пары необдуманно произнесенных слов раздуть целую эпическую сагу о противостоянии енисейского лоцмейстера Барбиняры с легендарным полярным капитаном, оснащенным ядреными боцманскими "тараканами" в голове.
Имею в памяти один замечательный пример подобного раздувания широко распространяемых в узком кругу анекдотических событий из ровно ничего в событие грандиозного размера. Пример этот из моей личной биографии.
Банкет с проводами
Как-то так случилось, что я на пару дней вернулся в Игарку с восстановления навигационных знаков с лоцмейстерским пароходом "Лот" и, погрузив стройматериалы, должен был уже к завтрашнему вечеру отбыть на нем же в рейс. Предстояло двигаться в сторону Липатниковского переката для восстановления тамошних навигационных знаков поломанных ледоходом.
В общем, дело было к вечеру и, ввиду отсутствия в Игарке моего семейства, делать дома мне было абсолютно нечего. Я сидел в кабинете на гидробазе и шелестел какими-то бумажками чрезвычайно необходимыми мне в предстоящем рейсе. Вот в этот момент и появился лоцман Дима Арбузов.
Игарский лоцман Дима Арбузов, блондин, красавец мужчина истинно арийского типа, характер нордический, двадцати восьми лет от роду, при хороших деньгах, при замечательных мозгах, широкой душой и со всеми прочими статями, которые так любят женщины. И что очень важно, индивидуум абсолютно не отягощенный, ни супружескими, ни какими бы то ни было другими узами.
Судя по всему, лоцман Арбузов только сошел с парохода, проведенного им от Воронцово у Енисейского залива до мыса Кармакулы. От, коего уже была видна Игарка и вход в бывшую Осетровую, а ныне Игарскую протоку. От мыса Кармакулы суда в Игарскую протоку заводят уже портовые лоцмана. Дима был слегка возбужден и видимо искал человека для теплой компании, дабы достойно провести время по достойному поводу. Я, судя по всему, оказался самым достойным из всех встречных поперечных.
Достойно провести время в Игарке можно, либо дома в гостях у хороших друзей, либо в единственном игарском ресторане Русь. А может и не единственном. Просто я другого не знаю - времени не особо много, чтобы по кабакам шляться. Поход в кинотеатр, конечно, тоже неплохой вариант, но не для лоцмана и не по данному конкретному поводу. Друзья же по причине того, что навигация была в разгаре, все как один были в разгоне.
Кто-то был занят промером на перекатах Турушинский и Липатниковский, кто-то выполнял лоцмейстерские работы, все прочие вели пароходы от Игарки к Енисейскому заливу, либо вверх по Енисею от Енисейского залива к Игарке. Возможно, были и такие, кто наслаждался, в кои-то веки выпавшим в летнее время отпуском, на северных побережьях южных морей в пределах Союза ССР.
Все, на данный конкретный момент, были при деле и, лишь один я натужно шелестел рулоном с картами и прочими бумагами, готовясь к завтрашнему вечернему выходу в рейс на "Лоте". Не могу причислить себя к друзьям лоцмана Арбузова, в силу того что знакомство до сего дня у нас, если не погрешить против истины, было весьма шапочное.
Мне было известно кто такой Арбузов, Арбузову было известно кто такой я. Дело в том, что лоцмана это элита Игарской Гидрографической базы, её золотой фонд, в буквальном смысле. Это люди, отдавшие не менее пяти, а то и десяти лет лоцмейстерским работам и, знающие практически каждую кочку или корягу на дне Енисея.
Не всякий романтик решится остаться работать в Игарке более трех лет необходимых для обязательной отработки после распределения. Романтичные души они поначалу впечатляются несказанно, потом также несказанно и разочаровываются.
Чтобы остаться в заполярье надолго одной романтической души не достаточно, к ней должен быть присовокуплен особый арктический характер. И не факт, что, к примеру, я обладаю таким характером, сравнимым по крепости с многолетним паковым полярным льдом. Это, увы, дано далеко не всем.
Арбузов, игарский уроженец, помимо прочих достоинств, еще и умница, а посему достиг пика спелости (не путать термин спелость с термином зрелость) за крайне короткий срок, и, посему, был самым молодым и самым заводным игарским лоцманом.
Помимо того, что Дима был лоцманом, он был еще и гусаром, причем гусаром лейб-гвардии, с тем лишь отличием, что в нашей гидрографической базе отчего-то не выдавали шитых золотом гусарских ментиков. Саблей Дима Арбузов тоже обзавестись как-то не сподобился, а потому ухарствовал неоружно, только с использованием остроты ума и других подручных средств.
Знакомство у нас было шапочное по очень простой причине, лоцмейстеры и лоцмана, несмотря на то, что слова однокоренные, очень редко совпадают, друг с другом по времени. Маршруты у нас конечно одни и те же, но чаще всего они являются линиями параллельными. В период навигации нам дружить не удается в виду отсутствия свободного времени, как такового. Если мы в кои то веки и пересекаемся, то только на берегу.
После же завершения навигации лоцмана обычно сматываются на материк в силу большого отпуска, весьма приличного количества отгулов и солидной заработной платы. Могут они себе это позволить без особого психологического и материального напряга.
И то, что в этот раз мы пересеклись с Арбузовым вот таким вот чудесным образом, можно было объяснить только провидением, без излишней скромности, промыслом свыше. Надеюсь, что это на самом деле так и есть, и высшим силам, там наверху, не совсем на нас наплевать, и они нас беспризорных без присмотра не оставят.
У игарского гусара лоцманской лейб-гвардии Димы Арбузова в левом нагрудном кармане форменного морского френча обшитого по рукавам золотой штурманской "капустой" имелась заветная записная книжечка. Заветная, потому, что Дима в эту книжечку заносил список своих мужских побед исключительно над слабой половиной человечества. Это чтобы в старости, сидя у камина, было о чем вспоминать.
Боевые действия со слабой половиной человечества в период навигации Дима распространял, как на собственно Игарку, так и на прилежащие окрестности на юг до Красноярска и на север до Енисейского залива. Главным стратегическим замыслом вышеозначенных боевых действий было достижение максимального количества побед за чрезвычайно краткий период времени, именуемый жизнью.
Намедни произошло знаменательное событие, Передвигаясь на каком-то большом и красивом лесовозе по Енисею, Дима одержал свою очередную победу. В записную книжечку была занесена юбилейная сотая запись. По этому поводу предлагалось устроить банкет в ресторане "Русь" с, соответствующим юбилейной цифре, грандиозным "фейерверком".
Мы быстро обсудили знаменательное событие послужившее поводом для банкета. Потом Дима умчался домой принять душ, привести себя в порядок и облачиться в вечерний "смокинг". Я тоже, переправив навигационные карты и прочие бумаги на "Лот", отправился домой с целью смены форменной робы, на более соответствующий торжественному событию маскарадный костюм. Встретиться договорились в двадцать ноль-ноль у входа в "Русь".
В городе Игаркана описываемый момент проживало более шестнадцати тысяч жителей, если быть точным шестнадцать тысяч триста тридцать пять. Ресторан же на весь город один единственный, а посему "Русь" никогда не пустует. Несмотря на это, если у кого-то и возникают трудности с посещением ресторана "Русь", в силу постоянного вселенского столпотворения, но только не у игарских лоцманов.
Еще писатель-маринист Виктор Конецкий в одной из своих книг описавший заход лесовоза, на котором он когда-то штурманил в порядке творческой командировки, в порт Игарка, вскользь коснулся темы игарских лоцманов. Краткая характеристика лоцманов состояла в том, что парни эти далеко не дураки выпить и закусить. Как-то так.
Сам я как-то не удосужился отыскать сию пасквильную цитату об игарских лоцманах в творчестве писателя Конецкого и не уверен, что она реально существует в творческом наследии Виктора Викторовича. Просто как-то на зимнем чаепитии у ветеранов лоцманской службы слышал в пол уха довольно горячее обсуждение этой темы.
Посему существует мнение, что писателя Виктора Конецкого в лоцманской службе Игарской гидрографической базы насколько любят за "Путь к причалу" и "Полосатый рейс", настолько же на дух не переносят за пасквильный отзыв о питейных и гурманских пристрастиях представителей игарской лоцманской службы.
Обсуждалась тема старыми лоцманами, подозревать которых в напраслине, возводимой на известного писателя-мариниста, просто немыслимое дело. Не могут такие солидные люди болтать попусту.
Умный человек, известный писатель, а вот не усмотрел в людях главного, обратив внимание на совершеннейшую шелуху. Вообще удивительно, как в одном и том же человек может умещаться одновременно и возвышенное, и низкое, язвительное.
Впрочем, ничего удивительного, все мы люди, и намешано в нас предостаточно всякого, литературно выражаясь, отработанного шлака. Но чего уж шлаком плеваться? Не прилично вот так огульно шпильки коллегам в сидячие места втыкать.
Может писатель проповедовал трезвый образ жизни? Да нет! Не может быть штурман и впоследствии капитан проповедником монашеского образа жизни, да еще и укорять за это других. А судьи кто? Только не мы!
В "Русь" мы попали усилиями Арбузова. "Фейерверк" вполне соответствовал грандиозности события. Арбузов был в ударе и как обычно пользовался у женской половины посетителей ресторана "Русь" вполне феерическим успехом...
Я тоже времени даром не терял, несмотря на свою полную непричастность к круглой цифре празднуемой нами в этот раз. Познакомился с девушкой из Литвы лет двадцати и танцевал её весь вечер на пролет, прерываясь лишь на перекуры. Отношения у нас с ней сложились совершенно невинные, и весь вечер я выступал то в танцевальном, то в разговорном жанре.
Да уж! Слава гусара меня по любому не настигнет, как Диму Арбузова. В самом лучшем случае это будет слава конферансье, хотя и это не факт. Да и фиксировать свои мужские победы в записной книжке как-то уж совсем нихт гут для заместителя комсорга комсомольской организации игарской гидробазы. Это ведь, вроде как, совсем перпендикулярно Моральному Кодексу строителя Коммунизма.
Это мой сокурсник Олежка Котов подкузьмил мне, составив протекцию, на эту должность, после своего чрезвычайно скоропостижного вступления в члены КПСС и избрания комсоргом. Моего мнения по этому поводу отчего-то никто и не спросил, просто поставили перед фактом. И напрасно. Далёк я от этих дел. Нет, комсомолец-то я, конечно, комсомолец, но далеко не Павка Корчагин. Хотя с ломом, кайлом, и вечной мерзлотой знаком вполне накоротке - не по наслышке.
Что интересно девочка из Клайпеды была очень разговорчивой и вовсю лопотала на русском, несмотря на распространяемые в Союзе легенды о немногословных, чрезвычайно злющих и принципиально не знающих русского языка литовках. Потом оказалось, что ей к нолю часов надо поспеть на свой пароход, стоящий под погрузкой на рейде в Игарской протоке.