Давным-давно, когда я учился во втором классе, мы поменяли квартиру. Переехали с улицы Гагарина, из хрущевки номер девять напротив Дворца культуры имени Юрия Гагарина, в сталинку, под номером сто на Находкинском проспекте.
Квартира, куда мы въехали была угловой на пятом этаже с видом на бухту Находка. Вид из окна гостиной был просто завораживающим. Особенно впечатлял он меня в ночное время. В бухте буквально толпились суда Управления активного морского рыболовства и болезные 'пароходы', стоящие у причалов Приморского судоремонтного завода.
Огни этих судов и блики прожекторов буксиров, снующих по акватории, отражаясь от легких волн создаваемых ими, превращали моё окно в совершенно феерическую живую картину.
Мое внимание сразу же привлек стоявший в ПСРЗ большой, изрядно ржавый раритетный пароход с интригующим названием 'Коряк'. Не знал я тогда кто такие коряки, и чем они так прославились, что в их честь пароход обозвали. Вид у парохода был могучий.
И вдобавок к довольно корявому имечку присоединялось впечатление, что древний пароходище не просто стоит у причальной стены, а изрядно набекрень и натурально корячится. Ну, корячится 'Коряк' самую малость, так на то он и 'Коряк'.
Может у него какая пробоина в корпусе имелась, отчего у него присутствовал явный дифферент на корму. Да и крен на левый борт имелся, словно пароход повис на швартовых, накрепко пришитый к причалу.
Видимо так уж не хотелось этому списанному на металлолом старикану покидать навсегда наш веселый дальневосточный городишко, обнимавший синеву бухты среди зеленых сопок. Оттого он и корячился, бунтовал против такой незаслуженной и незавидной судьбины.
Теперь я о нем знаю всё. Почти всё. Пароход построили в 1919 году на верфи 'Осака айрон вёркс' в японском городке Инношима по заказу компании 'Кокусай кисен', назвав гордым именем 'Ёдзаки Мару'. Не знаю, что означает слово 'Ёдзаки', а вот про слово 'мару' могу пояснить. Существует у японцев легенда, согласно которой, пять тысяч лет назад небесный дух Хакудо Мару спутился на землю.
Именно этот дух и научил островных жителей, предков нынешних японцев строить корабли. А посему наличие в названии каждого японского судна иероглифа Мару дает морякам защиту небесного покровителя в океане. Ну, это так, попутно, к слову.
В 1930 году Главное управление рыбной морской и зверодобывающей промышленности Наркомснаба СССР приобрело в Японии пароход . Новичок сменил гордое японское название 'Ёдзаки Мару' на не менее гордое новое советское - 'Коряк'. Существует такой славный коренной народ в северной части полуострова Камчатка. Вот в честь этого славного народа пароход и поименовали.
Попутно с переименованием пароход переоборудовали в плавучий крабоконсервный завод . 'Коряк' вошел в состав вновь созданного треста плавучих крабоконсервных заводов - "Кработрест" и в компании не менее замечательных краболовов, таких как "Камчатка", "Тунгус", "Ламут", "Юкагир" и "Гиляк" принял трудовую вахту по добыче и обработке краба для страны Советов.
'Коряк' производил замечательные, на мой вкус, крабовые консервы 'Чатка' прямо в море. Их и сейчас производят. Те самые, кои на импорт, с красивой оберткой и надписью 'Chatka'.
Это чтобы янки без проблем, не напрягаясь, могли прочитать о содержимом баночки. Это мы русские настолько умные парни, что всё понимаем изложенное на заграничных обертках, и на английском, и на испанском, и на немецком.
Бывают, конечно, осечки с японскими и китайскими надписями, но тут ничего не поделаешь. Парней придумавших иероглифы вдохновлял не иначе, какой-либо спустившийся на землю в ветхозаветные времена небесный дух, специализирующийся на грамматике.
Самостоятельно такую громоздкую систему письменности человек небожественного происхождения выдумать просто не был способен. Видит Бог, небесные сущности изрядно потрудились над решением человеческих проблем во глубине веков, от Кон Тикси Виракоча до Хакудо Мару и Пернатого Змея Кетцалькоатля.
Без обид. Не в укор янки, японцам и китайцам. Никого не хотел обидеть. Просто попытка юмора.
Что касается крабовых консервов 'Chatka', почти все они уходили на импорт, поскольку население страны советов в те годы не очень жаловало крабовое мясо, ну и опять-таки имела значение и получаемая за 'Чатку' иностранная валюта.
Помнится мне смутно, в раннем моем детстве приехали мы всем семейством в родовое поместье Хреновое, в Воронежской области к деду моему по отцу, Василию Никитовичу. Естественно привезли подарки, среди коих были и консервированные крабы 'Chatka' в баночках, оформленных на импорт.
Старый фронтовик, дед мой, после рюмки водки крякнул и отпробовал деликатесной, столь любимой американцами и японцами закуски. А потом, поморщившись и указав на изображение краба на банке, сказал: 'Сань,
зачем ты привез образину эту морскую? Лучше бы колбасы Краковской...'. Пришлось папе подниматься из-за стола и мчаться в местный магазин Сельпо за Краковской колбасой.
Когда началась Великая отечественная война, стране Советов стало довольно сильно не до крабов. Крабом многомиллионную Красную армию однозначно не прокормишь.
Народные комиссары, ответственные за продовольственную безопасность страны решили, что кормить Красную армию будет много эффективнее китовым мясом. Кит он габаритами всё-таки несколько более краба будет, даже камчатского.
А посему 'Коряка' из крабоконсервного плавучего завода перепрофилировали в посольно-консервную плавбазу и передали в состав китобойной флотилии 'Алеут'. В 'Алеуте' бывший 'Ёдзаки Мару', японец по рождению, а ныне советский по гражданству пароход всю войну и далее перерабатывал китовое мясо и кости, а также прочие китовые субпродукты для нужд Госснаба СССР.
Именно на 'Коряке' в свое время работала штурманом Анна Щетинина, в будущем первая женщина, ставшая в СССР капитаном дальнего плавания. Трудно сказать, кто из них в большей степени повлиял на другого.
Мнится мне именно 'Коряк' продвинул Анну Щетинину к званию капитана дальнего плавания и звезде Героя социалистического труда. Да и Анна Щетинина вложила изрядную капельку своего труда в полученный 'Коряком' орден Трудового красного знамени.
Понятно, что во втором классе я никакого понятия не имел о героических деяниях 'Коряка' в деле становления ловли краба и переработки китовых субпродуктов в Союзе ССР.
'Коряк' был на фоне бухты инородным, замшелым, ржавым и древним, с огромной трубой парового двигателя, и одновременно сумасшедшее красивым на фоне современных рыболовных судов. Нет, современные суда очень красивы, но этот старикан просто поражал . Чем то от него веяло этаким непередаваемым...
Я буквально в него влюбился. Доходило до того, что я до четвертого класса, прежде, чем лечь в свою кровать ходил в гостиную, чтобы сквозь окно пожелать заслуженному крабо-китолову спокойной ночи.
Теперь в нашей квартире живут совершенно другие люди. Живут и наверное выходят на мой небольшой сталинский балкончик. На этом балкончике когда-то давно поселилась пара голубей. Я, помнится, регулярно лазил к гнезду, чтобы посмотреть вывелись ли молодые голубки из яиц.
Любопытство моё 'вредительское', как говаривала мама, довело до того, что неоднократно пуганная мною голубка не догрела до нужной кондиции одно из трех яиц. Не вывелся из него голубок. Моя вина. Погубил птенчика. Так уж получилось.
Цел, наверное, и огромный ларь, стоявший у входной двери на лестничной площадке. Мы зимой в этом ларе хранили картошку и кочанную капусту. В этот же ларь, во избежание воспитательной порки, я прятал от родителей свой дневник, если получал двойку в школе.
Теперь это не наша квартира. Зигзаг судьбы. Новые жильцы смотрят через мое окно в нашей гостиной на мою замечательную бухту. Хочется им смотрят днем, хочется смотрят ночью. Я им завидую. По белому завидую.
Если бы меня, не спросив моего желания, не увезли из Находки, я сам отсюда никогда, ни за какие плюшки не уехал бы. Мне та, моя Находка по сию пору по ночам снится. Нынешняя Находка уже немножко другая. Ну, и пусть живут, и пусть смотрят себе во благо. Только вот 'Коряка' из окна уже не видно. Нет его там уже давно.
'Коряк' стоял в ПСРЗ очень долго, не знаю, что там такого на нем было ценного, чтобы несколько лет держать его у причала завода. Может цены за него достойной старьёвщики не давали. Исчез он из бухты, либо в конце 1969 года, либо в начале 1970 года, точно уже и не вспомнить.
'Коряк' отбуксировали на его исконную родину, в страну Восходящего солнца, где в маленьком городке Хирао с населением в несколько тысяч человек, находящийся в префектуре Ямагути, разобрали в ноль на металлолом и даже дату кончины обозначили - 12.04.1970 года. Мир его праху!
Полагаю там он и нашел упокоение, либо возрождение к новой жизни, но уже в другой ипостаси. Надеюсь, что не в качестве замечательных японских гвоздей, иначе мне было бы очень за него обидно. Так наши пути, мой и 'Коряка', разошлись в разные стороны, его на восток навстречу восходящему солнцу, а мой в совершенно противоположную сторону.
Два дня я бродил по Находке в одиночестве под дождем. Низкое серое небо над городом весьма изрядно прохудилось. Да, что там прохудилось, порвалось оно напрочь в клочья, как паруса флагмана турецкой эскадры при Синопской битве.
Не скажу за всю акваторию между Приморьем, Сахалином и Японскими островами, но кусочек Японского моря, омывавший берега Находки, был явно не в благостном настроении. Короче, пасмурное состояние души водкой не смоешь, а посему и пытаться не стоило. Разве что чисто символически пригубить за встречу, не более того.
Тетя моя работала на Лакобанке в Рыбном порту, братишка Олежка Строков обучался морскому мастерству в шмоньке, как он сам именовал Находкинскую Школу морского обучения. Так, что нянчиться со мной, и заносить мне хвост родственникам было недосуг.
Моросил занудный, трое суток не прекращающийся дождь, и было на удивление холодно, для первых чисел октября. У меня даже мысли не возникло окунуться где-нибудь на Читувае, Тунгусе или Людянзе, хотя в детстве я в начале октября еще купался в море вовсю.
Сделал несколько неудачных попыток найти друзей одноклассников и подружек одноклассниц. Увы, одни уехали на учебу, другие ушли в море, девчонки вышли замуж и отправились вслед за мужьями. Кое-кто из парней, как Вася Косиненко и Серега Пономарев, переехали в новый, строящийся порт Восточный.
Санёк Маркелов бегал между продуктовыми магазинами 'Находторга' в качестве электрика так шустро, что мне не удалось его отловить. Витя Колесников только неделю, как женился и я не стал прерывать его медовый месяц своим появлением в мокрой одежде и грязной обуви.
Одного из одноклассников и вовсе народный суд приговорил к отбыванию срока в краях не близких и не жарких. Уж не знаю, за какие грехи. Подробности выспрашивать у родственников язык не повернулся. Судя по всему мое досужее любопытство было бы им рыбьей костью поперек горла.
В детстве, Санька корешком был замечательным. Помнится мы с ним в читальном зале детской библиотеки на любви к 'Одиссее капитана Блада' Рафаэля Сабатини сошлись. Как- то очень уж неудачно Санек и криминальный закон пересеклись курсами. Жаль...
В Находке я оказался, выписав довольно мудреный зигзаг. Пора прощаться с Японским морем, Сахалином и 'Искателем' пришла в последних числах сентября. Собрав свои небогатые манатки и распрощавшись с парнями с 'Искателя', мы с Олегом я отбыли самолетом из Южно-Сахалинска в Хабаровск.
В Хабаровском аэропорту я посадил Олежку Котова на самолет Ту-154 до Ленинграда, а сам отправился на железнодорожный вокзал и в тот же вечер отбыл поездом до Владивостока. Из Владивостока на перекладных довольно быстро добрался до Находки.
Захотелось, пользуясь случаем, на Родину свою малую глянуть и с родственниками повидаться после перерыва в восемь лет. Она для меня хоть и малая, а всё едино пишется с большой буквы эР. В кои-то веки еще, я окажусь рядышком со своим безмерно любимым городком у залива Америка, всего-навсего в восьмистах пятидесяти километрах. Это ведь не девять тысяч семьсот километров, как от Ленинграда.
У меня, как я полагал, имелся запас по времени порядка пяти дней. С Олегом Котовым договорились, что явимся в училище вместе, когда я вернусь в Ленинград. Это дабы от командира не получить нагоняй, фигурально выражаясь, в виде клизмы с граммофонными иголками, за несанкционированный самоход в сторону от одобренного руководством курса.
Решили мы с Олегом командиру врать дуэтом - дружно и в унисон. Не напрасно нас тренировали пять лет. За что-то другое не скажу, а вот вдохновенно отбрехиваться за свои грешки перед командиром мы таки научились в совершенстве. Умеем мы честно и преданно глядеть в строгие глаза своего ротного командира, капитана третьего ранга ГАСа.
Это мы своего командира Голицына Альберта Сергеевича за глаза так именуем. Помните КОСТАЛМЕДА из республики ШКИД? Они друг друга стоят, есть в них что-то общее. Правда, в отличие от их республиканского КОСТАЛМЕДА, нашего ГАСа никто не пытался бить табуретом по голове. Это могло плохо кончиться для шалунов.
Благо наши сахалинские начальники из 'Южморгео' поступили благородно, не указав дату окончания практики в документах. Решили, что нам виднее, когда следует явиться пред глазами непосредственного начальства.
Чувствуется, что грозные руководители нашей южной морской геологии тоже в молодости были студентами, а то и вовсе, как мы, курсантами. Не закостенели еще своими организмами в начальственных креслах. Понимают, однако, какие вибрации курсантская душа генерирует, перенесшись с зыбкой, гуляющей на океанской волне палубы парохода на твердый материковый берег.
Нужную дату в документах мы изобразим самостоятельно, причем запросто, как два пальца об асфальт. Мы же почти дипломированные инженеры-гидрографы. Глубинный смысл нашей профессии, как раз и состоит в том, чтобы 'рисовать' всяческие циферки.
Понятно, что не на заборе. На карте или планшете. Тут тебе и высоты, и глубины, и курсы, и координаты, как прямоугольные, так и географические. Хотя Иксы и Игреки тоже порою присутствуют, как и на заборе. Тьма всяческих циферок, все не упомянуть, список-то огромен.
Повидал я горячо любимую малую Родину, повидал не менее горячо любимых родственников. Как-то так уж сложилось, что поездка получилась довольно грустная. Погода в Находке была ни к черту.
Родственники мне обрадовались, да и я был рад повидать двоюродного брата и мою тетку, его маму, просто погода как-то слегка придавила нас всех. Через два дня я засобирался в Хабаровск, чтобы занять свое кресло в Ту-154 до Ленинграда.
На обратном пути в поезде из Владивостока в Хабаровск у меня где-то глубоко в голове задребезжала смутная мыслишка о виденном мною терракотовом дельфине. Все эти корейские легенды боцманской бабушки о школе смертников тэйсинтай на острове Монерон, о базе миниподлодок кайрю, торпедах кайтен и пеших подводных диверсантах 'драконах удачи' фукурю так и распирали мою черепную коробку...
И уже на борту самолета всё вдруг оформилось как-то совсем уж конкретно: а не является ли, виденный мною терракотовый дельфин, потомком японских боевых дельфинов.
А почему бы и нет?! Всем известно, что американцы начали дрессировать дельфинов для выполнения боевых задач, а по сути дельфинов- смертников, сразу после Второй мировой войны, в начале пятидесятых годов.
Отчего бы японцам, придумавшим такое разнообразие людей- смертников, от пеших водолазов фукурю до крылатых камикадзе, было не опередить янки бака-гайдзинов. Они вполне могли додуматься до использования боевых дельфинов-смертников уже в сороковых годах, а то и в тридцатых. Было бы странно думать иначе. Всему миру известно о превосходных умственных способностях граждан Страны восходящего солнца...
Неспроста японцы именуют всех иностранцев гайдзинами, но лишь американцев называют бака-гайдзинами, то есть дураками -иностранцами. Мнится мне, что это слишком мягко для парней бросивших атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Можно было бы придумать нечто похлеще, хотя бы на словах. По моему мнению янки это заслужили.
Под эти фантазии о боевых терракотовых дельфинах и хитрожопых янки, так и не придумав им погоняло похлеще, в соответствии с их подлой натурой, я и задремал в самолетном кресле, под гудение реактивных двигателей.
Побывать на острове Монерон вторично мне не привелось, так что с терракотовым дельфином мы курсами никогда более не пересекались...