Добрались мы до Новосибирска без приключений. В аэропорту Толмачево, как и в предыдущем перелете загрузились на ТУ-154. Все происходило чинно и благородно. Отобедали от щедрот Аэрофлота, чем Бог послал, закусив 'Боржоми' и леденцовой конфеткой 'Полёт'.
А потом завалились спать. Лететь-то нам до Хабаровска практически через половину Советского Союза, да еще предстоит преодолеть небольшой аппендикс размером в шестьсот километров от Хабаровска до Южно-Сахалинска. Причем двести тридцать километров этого аппендикса предстояло лететь над Татарским проливом Японского моря.
Проснулся я где-то, по моим предположениям, в середине перелета, полагаю между Байкалом и Читой, с острым желанием хлебнуть Боржоми и выглянуть в иллюминатор. И выглянул на свою голову. За иллюминатором была ночь, только откуда-то со стороны крыла все время монотонно тикал зеленый блик, видимо от правого бортового огня.
Внизу четко различались какие-то домишки с огоньками фонарных столбов. Чуть впереди очень хорошо просматривалось относительно большое селение с такими же огоньками на столбах, но помимо того лежащее в центре светового пятна по моему весьма не компетентному мнению диаметром примерно с километр.
Причем над световым пятном вверх поднимался столб не очень яркого света, примерно, как, если светить обычным электрическим фонариком в темное время суток в землю, в воздухе будет виден луч фонаря. Причем этот луч уходил вверх, за верхнюю границу моего иллюминатора. Я даже голову прижал к нижней кромке иллюминатора в попытке рассмотреть этот гигантский фонарик, светящийс небес.
Увидеть мне ничего не удалось, кроме столба света уходящего в небеса за пределы верхней кромки иллюминатора. Вспомнилось, что капитан воздушного лайнера перед взлетом сообщил по громкой связи к сведению пассажиров, что полет будет происходить на высоте десять тысяч пятьсот метров.
Глядя на этот наглый беспорядок за бортом самолета, я, ещё плохо соображая со сна, принялся тормошить Олега. Хотел бы я глянуть на парней, которые такие грандиозные 'фонарики' по небу водят. Борисыча я добудился, только толку от этого не было никакого.
Он-таки по моему настоянию, сонно бормоча матерные слова, выглянул в иллюминатор, навалившись на мои колени. С полминуты сонно глазел на забортное пространство, и даже приник вниз, пытаясь, задранными в небеса глазами, увидеть что-то там, в недостижимой взгляду высоте.
А затем, махнул рукой и, пробормотав, что-то вроде: 'хрень и бред, и быть такого не может', - снова упал спиной на свое кресло и произвёл отбой. А я еще минуты три наблюдал за необычным явлением, пока оно окончательно не исчезло за краем иллюминатора.
Когда по прилету в Хабаровск я пересказал Олегу свои впечатления от увиденного между Байкалом и Иркутском чуда, он недолго думая заявил, что мне всё это привиделось во сне. Мало того, он абсолютно не помнит, чтобы я его будил и принуждал выглядывать в иллюминатор, на якобы, имевшую, в тот момент место, фантастическую хрень.
Убеждать его в обратном я уже не стал, а просто плюнул на этот вопрос, понимая, что это абсолютно бесполезно. Если Олег упёрся лбом в стенку, столкнуть его невозможно. Борисыч у нас ещё тот женатый тип, прагматик до мозга костей, и не приемлет душа его практичная никаких необъяснимых чудес. Нет в нём никакой романтики!
А по мне, так это были никто иные, как инопланетяне. А кто бы ещё это мог быть? Я же не идиот, чтобы всё валить на происки злокозненных закордонных империалистов. Отчего бы мне и не побредить самую малость на тему НЛО. Есть посолидней меня люди, кои в зеленых инопланетных человечков верят. Впрочем, ладно. Проехали.
На календаре сегодня первое июня, четверг. Мне пришла в голову идея при первой возможности отбить радиограмму на учебно-производственное судно 'Зенит', на борту которого совершали учебный круиз вокруг Европы наши однокурсники.
И повод вроде как довольно солидный. Первое июня - день защиты детей. Что мы и исполнили первым делом, едва добравшись до телеграфа на вокзале станции Хабаровск-1. Благо, что в отличие от аэропорта Толмачево в Новосибирске, хабаровский аэропорт расположен рядышком с городом.
А затем мы принялись энергично выполнять ускоренную экскурсионную программу по значимым, в нашем понимании, местам столицы Амурского края. Первым делом глянули в глаза бронзовому землепроходцу Ерофею Хабарову. Ерофей Павлович в пластинчатом доспехе, могучей шубе до пят, сапогах с изрядно загнутыми носами ,ответил довольно суровым взглядом на суету пассажиров на привокзальной площади.
Позднее, взобравшись на Амурский Утёс, мы долго шарили глазами в направлении Зюйд-Вест, в надежде увидеть Китайскую народную республику. Помнится в 1969 году, после пограничного конфликта с китайцами на острове Даманский, когда в сторону Китая в небе над Находкой летели груженые бомбами и реактивными снарядами пропасть наших истребительных и бомбардировочных эскадрилий, мы с пацанами готовились к войне с борзыми китайскими хунвейбинами, конструируя самопальные поджиги.
Возможно, мы что-то и увидели - от Хабаровска до границы с Китаем рукой подать. Хотя стопроцентной уверенности в этом, конечно, нет. Надо сказать, отсутствие в поле зрения Великой китайской стены нас изрядно разочаровало. Космонавты с орбиты углядели Великую, а мы отчего-то не сподобились.
А ну, как понты это всё?! Может, не настолько она и Великая? Да и стена стене рознь. Одна стенка, как в Соловецком монастыре толщиной в шесть метров из пятитонных, а то и десятитонных валунов выложена, а другая, по сути своей, земляной вал, обложенный снаружи кирпичом.
Ну да Аллах с ними, с китайцами и их стеной. Кроме того, это ещё большой вопрос: кто и для чего эту Стену сконструировал. И не факт что китайцы были теми парнями, кто эту стену возвёл? Во всяком случае, среди моих знакомых не имеется свидетелей возведения Великой китайской стены именно китайцами.
Здесь же на Утесе почтительно, с трепетом в душе, приложились ладонями к постаменту от памятника основателю города Муравьёву, графу Амурскому, генерал-губернатору Восточной Сибири. Это благодаря ему, Россия в девятнадцатом веке приросла Тихоокеанским побережьем. Памятник соорудили в 1891 году, подгадав к приезду в Хабаровск цесаревича Николая Александровича.
Произошло это во время турне по азиатским странам Великого князя, ехавшего навстречу своей судьбе в лице того самого Цуда Сандзо, японского городового из города Оцу. Цуда Сандзо вошёл в историю Российской империи в качестве первого покушавшегося на жизнь цесаревича, а впоследствии Императора Николая II.
Два удара самурайской катаной по голове претендента на императорский трон, это вам не фунт изюма. С тех пор прошла тьма тьмущая времени, а того 'японского городового' советский народ с удовольствием поминает и поныне, и гораздо чаще, чем цесаревича Николая. И происходит это, чаще всего, в разного рода нелицеприятных ситуациях, когда выразить свои глубинные чувства русским матом не представляется возможным, либо особо утонченным натурам мешает чрезмерная воспитанность.
На постаменте этом с 1925 года и по сей день пребывает Владимир Ильич Ленин. Произошло это ровно после того, как Дальневосточный революционный комитет, попросту Дальревком, принял в 1918 году суровое решение. В итоге бронзового царского сатрапа и колонизатора Дальнего востока графа Муравьева-Амурского свергли с постамента и отправили в мартеновскую печь на переплавку.
Строго говоря, я не против того, чтобы Владимир Ильич взирал на просторы Дальнего востока с Амурского утеса. Вот только мнится мне, что у каждого субъекта должно быть своё законное место, а чужое занимать, как-то не к лицу.
Нехорошо это. Попросту выражаясь, каждому неординарному общественному деятелю, заслужившему своими деяниями на благо общества воздаяние в бронзе, да хоть в золоте, необходим свой индивидуальный, строго ему предназначенный, постамент.
Думается Владимиру Ильичу наилучшим образом всё-таки подошел бы броневик. Понимаю, что вины Владимира Ильича тут нет никакой. Просто перестарались некоторые ответственные товарищи в своем большевистском верноподданническом рвении. А вот, ни к чему так усердно тужиться, чтобы не случилось конфуза, как у того кучера - у коего, то гуж оборвался, то сам...
Николай, же, Муравьёв-Амурский воистину воздвиг себе памятник, не в пример недолговечной, как оказалось, бронзовой статуе. Памятник этот на века и стоит по сию пору, да не один, а целых три, основанные Муравьевым города - Благовещенск, Хабаровск и Владивосток.
Такие памятники в переплавку при всём желании отправить не удастся. Диву даешься, насколько могучие люди творили здесь на Дальнем востоке Российскую историю и лично, как Муравьев, и опосредовано, как Ленин.
Времени между рейсами было не так уж много, но мы таки к вопросу отнеслись добросовестно, специально доехали, чтобы честно поставить себе в голове галочку - видели Амур. Амуром впечатлились весьма и весьма, как, впрочем, и памятником Ерофею Хабарову, и мостом через Амур, построенным ещё до революции.
Амур показался речкой весьма и весьма недурственной. Здесь бы порыбачить пару недель со всеми дополнительными удовольствиями - это тебе не ручеёк Лосиха или Черемшанка, которые, даже одногорбый верблюд дромадер на раз переплюнуть сможет. Хотя Обь в Новосибирске примерно также могуче выглядит.
У меня такое же особое восхищение вызывает река Селенга, которую я не однократно пересекал подле Улан-Уде. Да нет, пожалуй, Селенга, это вообще особая песня, ни с какой другой несравнимая. К Селенге у меня какое-то особое отношение, спокойно я на неё смотреть не могу. Что-то от неё этакое исходит, непередаваемое. Смотришь на неё, а в тебя словно энергетический поток вливается.
Ощущения от неё такие, словно я в прошлой жизни тайменем обитал в её водах от Сухэ-Батора до самого Байкала, либо тунгусом из рода Чильчигир рыбачил на берестянке в водах этой великолепной реки. Не могу не выразить своего восхищения ею. И видел то я Селенгу лишь из окна пассажирского поезда, а вот, поди ж, ты, запала в душу, как никакая другая река.
Старались мы от Хабаровска отхватить впечатлений по максимуму. Успели даже каких-то залетных безголосых певчих 'птичек', в довольно ярко раскрашенном оперении, с гастролями из Москвы прибывших, послушать в, попавшемся нам по пути, Дворце культуры. Аншлага явно не было, зал был пуст, пожалуй, на две трети.
Певички нас не впечатлили - осталась от культурного мероприятия лёгкая горечь за напрасно выброшенные на билеты деньги. В Ленинграде в любом районном Дворце культуры пруд пруди девчулек голосистей этих московских писклей.
Но второе отделение концерта, проведенное нами в местном Дворцовом буфете под вкушение хабаровского темного 'Таёжного' пива, прошло, не побоюсь этого выражения, на самом высоком культурном уровне. И певичек краем уха дослушали до финала концерта и пиво оказалось бесподобным. Я-то и раньше его пробовал, а вот Борисыч впервой таким угостился. В общем, к самолету на Южно-Сахалинск мы поспели тютелька в тютельку, буквально впритык.