Оказывается, битое стекло ещё долго звенит после того, как оно превратилось в груду осколков. Нет, речь не о хрусте во время уборки этих осколков или скрежете под ногами прохожих. Эта, казалось бы, безжизненная куча стеклянной массы издаёт звуки уже при одном взгляде на неё, заставляя конвульсивно дёрнуться всем телом. Истеричный звон разбитого стекла, которому предшествует оглушительный звук взрыва снаряда или бомбы, долго ещё преследует жутким эхом людей - тех, кто выжил. Наверное, ещё и потому, что каждый раз с внезапным треском битого стекла сливаются пронзительные человеческие крики, стоны и плач...
Ночной, полностью обесточенный город был погружён в тяжкую тишину; можно было бы сказать - мёртвую, если бы не периодически нарушающий её лай собак.
- Не нравится мне эта тишина, - сказал Аванес, настороженно прислушиваясь - скорее к своей интуиции, чем к подозрительной внешней обстановке.
Товарищи сразу поняли его. Амаяк выключил подфарники машины. А Сергей предложил:
- Давайте хотя бы заберём кое-что из документов и фотографий.
Амаяк поддержал его.
- Да, только надо оперативно, - строго, словно общаясь с подчинёнными, ответил Аванес.
Впрочем, когда-то, чуть больше четверти века назад, во время первой войны (вроде давно, а вроде и недавно - любой промежуток времени между войнами всегда кажется коротким), он, демобилизованный сержант советской армии, был их командиром, старшим добровольческого отряда. В наследство от той войны вместе с победой, славой и боевыми медалями всем троим достались ранения и инвалидность различной категории. А эта война, "продвинутая", совсем не похожая на первую - "война нового поколения", просто забраковала их - для неё они были негодны...
Сначала направились к зданию, где проживал Сергей. Пустой, застывший в неком мрачном ожидании двор был завален битым стеклом. Стараясь объехать кучки осколков, Амаяк осторожно подвёл машину к нужному подъезду. Во всём доме не было ни одного целого окна. И хотя в кромешной тьме этого невозможно было увидеть, но зато можно было догадаться об этом - по давящему странному ощущению звонкой оголённости вокруг. Тишина казалась необычной, звенящей...
Сергей вошёл в подъезд, словно вдруг ставший чужим, неродным, и включил фонарик мобильного телефона.
- Не задерживайся, - бросил вслед Аванес.
Нужно было подняться на пятый этаж, не поранившись о бесчисленные стеклянные осколки на лестничных площадках. В некогда оживлённом подъезде, где постоянно раздавался скрип и стук открывающихся и захлопывающихся дверей, а дети, получив разрешение от родителей спуститься во двор, с шумом мчались стремглав по лестнице, словно кто-то гнался за ними, веяло безжизненным холодом. Влажный осенний ветер дул в пустые окна. На втором и четвёртом этажах двери были распахнуты настежь, а замки на них побиты. Сергей отмёл первую мысль о том, что в квартирах побывали мародёры. Скорее, спасавшиеся от обстрелов люди просто не успели надёжно закрыть двери, да и как их запереть, если ударная волна перебила замки и искорёжила двери. А сквозняки из разбитых окон уже потом сделали своё дело...
Сергей осторожно открыл дверь и вошёл с чувством щемящей боли в холодную квартиру. Он осветил фонариком стены. С них на него глядели родные: дед, пропавший без вести ещё в годы Великой Отечественной войны, отец, всю свою жизнь тщетно ожидавший хотя бы весточки о его судьбе, мать, рано покинувшая эту суровую грешную землю... Странное ощущение охватило Сергея. Казалось, все: и живые, и мёртвые - разом осиротели. Связь времён готова была оборваться, память пребывала в растерянности и недоумении - хаотически, словно тонущая, она пыталась зацепиться за что-то основательное, обнадёживающее...
Стряхнув со скулы не видимую никому слезу, Сергей снял портреты со стен и положил их на тумбочку в прихожей. Затем он вошёл в детскую комнату, дрожащими руками сгрёб спортивные медали сына - единственного позднего долгожданного ребёнка, достал из шкафа его большой альбом, где хранились любимые фотографии с самого рождения.
"Неужели больше не вернёмся?" - кольнула предательская мысль.
Во дворе коротко просигналила машина - товарищи торопили его. Выходя из квартиры, Сергей прихватил и собственное фото студенческой поры - здесь он был с красивой каштановой шевелюрой и полными надежд на будущее широкими светящимися глазами...
Сигнал об эвакуации жителей поступил неожиданно. Выяснилось, что противнику удалось занять выгодные позиции и над городом нависла реальная угроза прямого артиллерийского обстрела. Во избежание многочисленных жертв было решено эвакуировать всё мирное население.
Беспокойная колонна автомобилей потянулась вон из города. Автотрасса явно не была рассчитана на такое большое количество машин, поэтому они ползли черепашьим ходом. Внешне это напоминало пробку в мегаполисе, однако общее чувство опасности подтягивало всех, никто явно не выказывал нетерпения и не думал выразить своё недовольство посредством сигнализации, а тем более объехать едущего впереди.
- Ребята, а что если вернёмся? Наверное, это паника, - сказал Сергей после того как автомобили в очередной раз застыли на месте.
- В принципе, можно пойти в разведку, - поддержал Аванес с прирождённым хладнокровием.
На том и порешили. С трудом выбрались из колонны и поехали обратно.
Ночной город был погружён в гнетущую, почти мёртвую тишину - лишь лай собак периодически нарушал её...
Заперев дверь, Сергей положил ключ в карман, с горечью подумав, что, возможно, он ему никогда уже не понадобится. С тяжёлым камнем на душе он спустился вниз, то и дело невольно вздрагивая от мерзкого скрежета битого стекла под ногами...
Ключ всё-таки понадобился. Через несколько дней горожане стали возвращаться в свои дома. Лелея после долгой разлуки встречу с супругой и сыном (женщин и детей вывезли в безопасные места ещё в начале войны), Сергей старательно собирал и выносил в больших мешках осколки. При этом он не переставал удивляться обилию их - паркет во всех комнатах покрывал толстый слой битого стекла, словно мощной волной занесло его ещё и из соседних домов. С заново обретённым чувством полноценного хозяина, Сергей тщательно осматривал все углы квартиры, доставал кусочки даже из-под плинтуса, вытряхивал постельное бельё, где прятались самые мелкие, прозрачные, почти невидимые, но очень колючие осколочки. Сергей успел несколько раз пораниться, но старался не обращать на это внимания. Увлечённый работой, он не сразу заметил достаточно большой осколок от разорвавшегося снаряда на косяке двери детской комнаты. Сергей невольно дёрнулся всем телом: перед глазами вновь встала ужасная картина...
Враг целился в городскую электростанцию, расположенную буквально через дорогу от их дома. Первый удар "Смерчи" перелетел метров на тридцать и взорвался на проезжей части между магазином хозяйственных товаров и многоквартирным жилым домом. Магазин загорелся и, несмотря на все усилия подоспевших пожарных, сгорел дотла. Тяжёлый серый огонь удалось потушить лишь к утру. Целые сутки пепелище курилось едким ядовитым дымом от сгоревшей краски, клея и различных лаков и химикатов.
На следующий день последовал второй прицельный удар. На этот раз он оказался точным. Город ахнул, закричал и погрузился в тьму. Ударная волна не оставила ни одного целого окна на ближайших жилых домах. Редкую квартиру обошли осколки от ракетного снаряда...
На 44-й день бойню наконец остановили. Война притихла, перестала грохотать и свистеть, выть и рычать, как голодный кровожадный хищник, однако вышедшие из подвалов на свет Божий люди никак не могли привыкнуть к... звенящей тишине. Нет, речь не о звуках ударов града или крупных дождевых капель о стекло. Не было ни дождя, ни града, ни стёкол. Но был звон - странный, какой-то потусторонний, словно из ниоткуда ...
Окна без стёкол казались жалкими, застывшими в нерешительности слепцами, вдруг оказавшимися без поводыря. А когда дул ветер, повисшие на одной петле створки издавали жалобные стоны. Но потом ветер стихал, и вновь воцарялась эта неестественная тишина. Она не давала людям покоя, от неё звенели нервы и, как птица в клетке, колотилось сердце...
Даже после того, как весь мусор войны был вывезен далеко за город, людям ещё долго мерещилось тут и там, на полу дома или на улице, битое стекло. Кто-то, мучимый бессонницей, с тревогой вслушивался в тёмную ночь, пытаясь понять, почему и о чём звенит тишина, что она предвещает на утро...