Аннотация: Ну а какие же студенческие годы без любви?
СЛУЧАЙ В МОЕЙ ЖИЗНИ
У меня довольно много друзей. Но многие годы моим ближайшим другом была мама. Ее место не занял, нет, но, пожалуй, разделил с ней довольно решительно вторгшийся в мою жизнь Игорь. История каждой встречи - это история игры случая. Или игры случаем кого-то, кто там, наверху, слагает повести наших судеб. История нашего знакомства с моим будущим мужем очередное тому подтверждение. И началось все с самого начала моей новой взрослой жизни - момента моего поступления в институт. Как я уже рассказывала, не встреть я своего будущего однокурсника перед вступительным экзаменом, и я скорее всего в институт не поступила бы, во всяком случае в тот год.
Случай... Как часто он играет решающую роль в нашей судьбе. Как бы мы ни пытались убедить себя в том, что человек - хозяин своей судьбы, с высоты лет, глядя на пройденный путь, мы бываем вынуждены признать: та или иная встреча, то или иное событие в корне изменили нашу жизнь. В тот период его величество случай явно делал все возможное, чтобы состоялась главная Встреча моей жизни, которая и предопределили мою судьбу. Иначе как объяснить всю эту череду случайностей, первой из которых стал возникший в институтском коридоре Алик?
После поступления в институт полагалось поработать какое-то время на благо института. Ребят, в основном, послали на стройку нового здания института на Юго-Западе. А девиц, которых было не так уж много, кого куда. Я попала в группу, которая помогала приводить в порядок документы в деканате. Чем занимались мы, только что поступившие девчонки, как только оставались без присмотра. Не трудно догадаться. С большим интересом листали досье ребят - старшекурсников. С фотографий на нас смотрели молодые ребята - толстые и худые, красивые и уродливые, совсем мальчишки и зрелые мужи. Мы со смехом и шуточками выбирали кандидатов, достойных нашего внимания. И вдруг на одной из фотографий я увидела лицо, почему-то привлекшее мое внимание. На меня смотрел исхудавший бритый наголо скуластый и ушастый паренек. У него был страдальческий и в то же время забавный вид, и я даже уже собралась показать его фотографию девчонкам. Но что-то удержало меня от этого. Что-то в этом лице было трогательное и доброе и мне расхотелось смеяться над этим парнем. Как выяснилось позднее Игорь, а это была фотография моего будущего мужа, снялся сразу после возвращения из Ташкента, где он работал в студенческом отряде на восстановлении города, разрушенного землетрясением.
А случайности и совпадения, цеплялись одно за другое, как будто сговорились, во что бы то ни стало свести нас. А как иначе объяснить, почему однажды декабрьским вечером мы с моей институтской подружкой Таней Юрьевой, озверев от зубрежки, неизбежной при подготовке к экзаменам, вдруг решили пойти "подружинить"? Сейчас, наверное, мало кто помнит о существовавшей тогда практике "народных дружин". Подразумевалось, что дружинники, наряду с милицией патрулировавшие улицы, помогают поддерживать общественный порядок. Членство в дружине засчитывалось в качестве комсомольской нагрузки. А поскольку каждый комсомолец обязан был иметь общественные поручения, мы с Татьяной решили из нескольких зол выбрать наименьшее. Тем более, что патрулирование улиц в хорошую погоду, да еще в компании нескольких ребят, выглядело скорее как увеселительная прогулка. Записались мы в дружину давно, а вот выйти на дежурство до тех пор еще не удосужились. А тут вдруг, несмотря на непроглядную темноту за окном и на почти тридцатиградусный мороз, сорвались и помчались "дружинить". С трудом отыскали нужный нам переулок, где находился штаб дружины и где полагалось отметиться перед началом патрулирования. На улицах - ни души. Прошли через какую-то подворотню, вошли в темный двор. Зубы, то ли от страха, то ли от холода, выбивали дробь. Проклиная все на свете, и в первую очередь себя, мы, было, повернули назад. Но впереди, в маленьком одноэтажном полуразрушенном домишке в окошке горел свет, и мы решили все-таки зайти и хотя бы обогреться несколько минут.
За столом в комнате, куда мы зашли, сидел парень в пальто и в шапке - ушанке со спущенными ушами. Он поднял голову и посмотрел на нас. Выглядел он не страшно, а даже забавно. Это нас успокоило.
--
Дддобрый вечеррр. - стуча зубами от холода, сказала я. - Это здесь надо отмечаться, чтобы дружинить идти.
Парень смотрел на нас с нескрываемым недоумением. Представляю какое нелепое это было зрелище. Две худосочные, напуганные, трясущиеся от холода девчонки, пришедшие на ночь глядя патрулировать улицы. Весьма впечатляющие "стражи порядка". Дежурный по штабу дружины мялся, явно не зная что с нами делать.
И тут меня вдруг осенило: да это же тот парень с фотографии, увиденной полтора года назад в досье в деканате. Как я его узнала? Не знаю. Может быть, было что-то в его взгляде, как и тогда на фотографии, удивительно естественное, далекое от позы и доброе. В итоге он нас все-таки записал в свой кондуит, предупредил, чтобы мы были осторожнее и выделил район для патрулирования. А мы, выйдя из штаба, с чувством выполненного долга (достаточно того, что все-таки нашли этот дурацкий штаб дружины) прямиком отправились домой, помышляя лишь о чашке горячего чая.
Каждый раз, приходя в институт после этой первой и последней попытки влиться в стройные ряды советский дружинников, я невольно искала в толпе студентов своего парня с фотографии. Несколько раз я видела его мельком в коридоре, но познакомились мы лишь спустя пару недель. И помог этому опять - таки случай.
Был уже разгар экзаменационной сессии. Все с той же Татьяной мы пришли заниматься в институтскую библиотеку. Зал библиотеки был большой, и мест свободных было много. Но Таня, плохо видевшая без очков, направилась к свободному месту около одного нашего сокурсника, которого я всячески избегала. Это был очень неприятный молодой человек, который упорно ухаживал за мной и которого я не менее упорно пыталась избегать. Татьяна была в курсе этой ситуации и если бы она его увидела, то никогда не пошла бы занимать место рядом с ним. А тут, невзирая на мои предостерегающие жесты, она уселась рядом с ним. Мне ничего не оставалось, как занять место рядом. Я села, разложила книги, развернулась в сторону, противоположную от своего надоедливого ухажера и...увидела его. Слева от меня сидел мой забавный старшекурсник из досье в деканате, он же дежурный по дружине в тот морозный декабрьский вечер. Он тоже нас узнал и удивил тем, что начал извиняться за то, что в тот вечер отправил нас на дежурство, а не отпустил домой. Объяснил, что он просто случайно оказался в штабе, замещая заболевшего товарища. Он даже добавил, что искал нас в институте, чтобы узнать, все ли с нами в порядке, но, к сожалению, не помнил фамилий. Я, конечно, в тот момент не стала признаваться ему, что мы отправились не дежурить, а домой. Зачем, пусть попереживает. Во мне говорило типично женское - приятно чувствовать себя страдалицей, приятно, когда мужчина выступает в роли виноватого.
Возвращаясь домой из института, я все время думала об одном: слишком много совпадений и случайностей для того, чтобы это стало просто одним из знакомств в ряду многих других. Сначала фотография. Потом этот поход на дружину, уже не казавшийся мне таким дурацким. Тот факт, что он тоже кого-то замещал на дежурстве, и наконец, место в библиотеке, на которое я никогда бы не села, если бы ни близорукость Татьяны.
Это был январь 1969 года. А уже в марте, когда папа вернулся из поездки по Японии, мама сказала ему многозначительно: "А у нас есть Игорь".
Я уже писала, что не сразу узнала фамилию Игоря. Прошло уже какое-то время после нашего знакомства, более того, я уже была влюблена и было ясно, что именно с этим человеком мне бы хотелось связать свою судьбу. И вдруг я узнаю, что его фамилия - Щербак. Сейчас я уже привыкла к ней, но тогда она мне показалась очень неблагозвучной. Помню, что у меня не укладывалось в голове, как это можно поменять мою нормальную, вполне русскую, да к тому же небезызвестную в Москве фамилию Беглова на фамилию Щербак. Это заставило меня даже пару дней гораздо более придирчиво подвергать анализу достоинства Игоря. Но поскольку даже подвергнутый критическому рассмотрению Игорь на том этапе не обнаружил никаких серьезных недостатков (пожалуй, за исключением чересчур очевидной влюбленности в меня) я решила, что с фамилией придется смириться. В конце концов нашелся и выход из положения - не менять фамилию, оставить свою - Беглова. Как часто потом я жалела об этом решении. Оно намного осложнило мою жизнь жены дипломата.
Дело в том, что по бог знает когда и кем введенным правилам, при отъезде за границу паспорт жене выдается на имя мужа. Это правило действовало в Советском Союзе. Эта же откровенно дискриминационная в отношении женщин практика, обязывающая жену жить за границей под фамилией мужа, продолжает действовать и сегодня. Много раз впоследствии, при устройстве на работу, предъявляя диплом об окончании института, а позднее кандидатский диплом (а все они, как и мой общегражданский паспорт, естественно, были на фамилию Беглова), я должна была пускаться в сложные объяснения и предъявлять свидетельство о браке.
И вообще с фамилией Щербак были одни проблемы. В англоязычных странах еще ничего. По-английски фамилия писалась как "Sherbak" и такое написание не вызывало проблем. А вот, когда мы отправились в Швейцарию, кому-то в мидовских кадрах пришла в голову идея проспеллинговать ее так: "Chtcherback". Ни один нормальный человек разобраться, что значит эта абракадабра, не способен. И тем более произнести. Люди отважные в лучшем случае выдавливают из себя "Счербак". Большинство же просто начинает заикаться "ч... ч... стч... тч... " и ждут подсказки. С моей же фамилией - Беглова - никогда никаких проблем не возникало.
Уже весной Игорь как-то обронил, что он, возможно, поедет на практику в Пакистан. У меня на секунду замерло сердце. Как? Уедет? А как же я останусь одна... Но Игорь поспешил меня успокоить. Это все еще не точно. Скорее всего, никуда он не поедет. Но вот подошло лето, и с ним все неотвратимей надвигался отъезд. Игорь уехал в Равалпинди первого августа, а вернулся лишь под Новый год. Пять месяцев. Каждый длиной в год. Я вижу настенный календарь за тот год, на котором я методично вычеркивала день за днем. Сто пятьдесят перечеркнутых клеточек смотрели на меня к концу пятого месяца, как тюремные забранные решетками окна. Тогда мне казалось, что тяжелее испытания не придумаешь. Даже сейчас, спустя тридцать лет и множество пережитых проблем, тревог, страданий, я помню боль тогдашней себя, впервые полюбившей и любимой, обреченной на пытку такой долгой разлукой.
Правда, были письма. Вернее сначала телеграмма. Международная. На ней из написанных латинскими буквами и поначалу так странно смотревшихся слов слагалась такая банальная, но и такая неповторимая в жизни каждого фраза: "Ya otchen tebya lublu".
Первые письма, так же как и телеграмму, я получила из Равалпинди, который тогда был столицей Пакистана. Но уже в сентябре Игорь переехал в Исламабад - новую столицу страны, куда перенесли наше посольство. Только что построенный город очаровал Игоря. Вот как романтично он описывал Исламабад в одном из своих писем.
"Исламабад - изумрудно-белого цвета. Это город, соперничающий с Лучезарным городом Ле Корбюзье, с городами будущего Райта. Он удачно спланирован, островки белых небоскребов - исполинов местами нарушают одноэтажную распластанность. Восточный орнамент зданий, чуткая нежность изразцов, серебристые кружева узорчатых окон, режущая голубизна бассейнов, мягкая зелень и живительная тень виноградных лоз, стрельчатые башни минаретов, приплюснутые силуэты мечетей с лазурной бирюзой - красота дивная."
Письма Игоря были переполнены впечатлениями. Первая "заграница", совершенно иная культура, быт, природа. И множество мест, где, как любят писать путешественники, каждый камень дышит историей. Вскоре я с беспокойством констатировала, что Игорь начал писать стихи, которые сначала лишь возникали небольшими вкраплениями в тексте, а потом они становились все длиннее и длинне, все романтичнее и романтичнее. Не прошло и двух месяцев как мой Игорь окончательно впал в патетику и начал писать стихи уже по ночам. После посещения Таксилы, места, где чудом сохранились развалины античных храмов, воздвигнутых легионерами Македонского, он прислал мне стихотворение, озаглавленное "Созидателю" и написанное в три часа ночи. Чего там только не было. И "знойная земля Востока", и "минареты, усопшие в тени своих вершин", и "толпа рабов, закованных в цепях", и неизбежный царь, "вошедший в историю навеки". Был даже понравившийся мне пассаж о "дорический колоннах бактрийских храмов, усеявших победный путь того царя". И, конечно, имелась строфа с "правильным" выводом:
"И славен больше кто -
Империй разрушитель? А может быть
Создатель и творец тех божьих храмов,
Что лишний раз о Риме говорят
И о былом величии Востока. "
Обеспокоенная последствиями ночных бдений над стихотворными посланиями человека, чье здоровье мне было далеко не безразлично, я слегка покритиковала некоторые его произведения. Эффект превзошел все мои ожидания. Никогда в жизни Игорь стихов больше не писал. Даже ко дням рождения и юбилеям. Даже когда я его об этом просила. Более того, утверждал при этом, что никогда стихов не писал. И сильно удивился, когда недавно я извлекла на божий свет письма с вещественным доказательством его поэтических опытов пакистанского периода.
Игорь обладал очень полезным для жизни свойством: везде, куда бы ни забрасывала его судьба, он всегда умел находить что-то интересное для себя. Ему никогда не были безразличны история, культура, люди той страны, в которой он оказался. Особенно это качество важно для дипломата. Оно помогает ему быстрее освоится в стране, узнать и понять ее проблемы. Помогает и общению, а значит и работе. Когда люди чувствуют твой искренний интерес к своей стране, они легче идут на контакт, они скорее поделятся с тобой своими проблемами. А ведь получение информации - и я вовсе не имею в виду какую-то секретную информацию - это на 90% залог успеха работы дипломата.
К сожалению, дипломат, интересующийся страной пребывания - это скорее исключение, чем правило. В этом я имела возможность убедиться не только в Индии или в Бангладеш, но и в тех странах полюбить которые, казалось бы, не составляет труда, как, например, Швейцария или Франция. Гораздо чаще, к сожалению, встречались люди, которые были поразительно безразличны к стране, в которой они находились. Единственный интерес, помимо чисто служебного, у них вызывало то, что имело отношение к обеспечению максимально комфортабельной и в то же время дешевой жизни для себя и своей семьи: где и что купить, где и как поесть, где можно отдохнуть и т.д.
Не так давно я узнала, что в лице нынешнего министра иностранных дел имею единомышленника, по крайне мере, в данном вопросе. В интервью журналу "Деловые люди", комментируя свой интерес, вернее, даже больше - свою любовь к Испании, Игорь Иванов сказал: "Дипломат, въезжающий в страну должен влюбиться в нее ". Мне, правда, показалось, что министр даже как бы оправдывался за то, что он полюбил страну, в которой провел немало лет.
Может быть, секрет в том, что мы до сих пор не избавились полностью от стереотипа образа врага, заложенного в наше мышление. Долгие семьдесят лет нам иногда открыто, в лоб, иногда более изящно, внушалось: все, что за границей - это не наше, чужое, плохое, враждебное. И как же там могло что-то нравится. Это было даже подозрительно.
Большой прогресс, что мы, в отличие от более старшего поколения, не боялись ехать за границу. Моя мама рассказывала мне, как она радовалась, когда узнала, что по каким-то причинам они не поедут, как намечалось, в командировку в США. Она подбрасывала меня в воздух и кричала:
--
Ура! Мы не едем в эту дурацкую Америку!
Это было, по-моему, в 1951 году.
Сегодня мы, порой, впадаем в другую крайность. Восхищаемся всем тем, что приходит из-за границы, отбрасывая, как ненужную рухлядь все свое - продукты, идеи, политику. Не произошло бы как в конце шестидесятых годов, когда все с упоением выбрасывали на свалку старую мебель, заменяя ее на ультрасовременную. Довольно скоро стало ясно, что старая - гораздо лучше и, что еще важнее, она, как всякая добротная вещь - вне моды.
А его величество случай даже после свадьбы никак не хотел оставить нас в покое. На сей раз, чтобы вмешаться в нашу судьбу он выступил в обличае организации, в которой моему мужу предстояла теперь работать.
1970 год, июль. Я узнаю, что на следующий день после свадьбы, Игорь должен явится в МИД. Он говорит, что это обычное собеседование, уточнение деталей перед отправкой в командировку в Пакистан. Но я чувствую, что он почему-то волнуется.
--
Волнуется? Ну что же - это вполне понятно, - говорю я себе. Через месяц ему предстоит ехать в Пакистан, начинать работу в посольстве СССР в Исламабаде. Первое назначение, естественно, он нервничает.
Да мне и некогда особенно вникать, столько хлопот связанных со свадьбой!
Из МИДа Игорь вернулся немного подавленным, озабоченным. А может быть, это я осознала уже задним числом. В тот момент, когда он вернулся, мне уж точно было не до нюансов его ощущений по поводу встречи в МИДе - мы опаздывали на пароход. Встреча в МИДе была назначена на десять, а в два от пристани в Химках отплывал корабль, на котором мы отправлялись в свадебное путешествие по Волге. Дома к двенадцати собрались родные и друзья, чтобы еще раз поднять бокал за наше счастье и проводить нас. Игоря все нет и нет. Вот уже и двенадцать. Сначала раздавались шуточки на тему пропавшего молодожена, потом все начали потихоньку переглядываться, посматривая на часы. В двенадцать большинство, включая меня, занервничало. Свекор, Николай Тихонович, вызвался поехать к пароходу и попытаться узнать, что можно сделать.
Игорь пришел домой около часа. Шампанское выпили на ходу, и я помню, как мама все пыталась засунуть куда-нибудь остатки свадебного торта, а мы безуспешно пытались отбить эти попытки. В результате торт все-таки оказался втиснутым в пространство за задним стеклом машины. После долгих объятий и поцелуев с теми, кто не уместился в две отправлявшиеся в Химки машины, мы, наконец, тронулись. Вернее будет сказать, рванули, так как до отплытия парохода оставалось не более сорока минут. Доехать от Смоленской площади, где мы жили тогда, до Химок даже по тем временам, когда движение было намного менее интенсивным, чем сейчас, было весьма непросто. Водитель машины, которая везла нас на речной вокзал, проявлял чудеса водительского мастерства. Это была не езда, а слалом на машине. Иногда мне казалось, что сейчас-то мы уж непременно врежемся, но машина делала очередной фантастический зигзаг и... ууууф, пронесло.
Вот, наконец, и пристань. Мы видим очень странную картину. Наш пароход, явно готовый к отплытию. На борту масса пассажиров и бурно жестикулирующие члены экипажа. А на пристани около парохода стоит свекор, Николай Тихонович. Поставив одну ногу на трап парохода, и уцепившись за парапет обеими руками, он пытается из последних сил не дать отойти пароходу. Как он рассказал впоследствии, к моменту нашего прибытия даже главный довод о том, что мы молодожены и это наше свадебное путешествие, перестал действовать, и если бы не несколько сердобольных женщин сентиментального возраста, переживавших за нас, то наше свадебное путешествие уплыло бы без нас.
Так МИД во второй раз вторгся в нашу жизнь, подпортив первый день нашей совместной жизни, едва не сорвав свадебное путешествие и сильно испортив его Игорю. А главное, как выяснилось позже, предопредилив наши планы на будещие шесть лет.
Игорь все путешествие от Москвы до Астрахани и обратно мужественно делал вид, что все в порядке. Правда, он не излучал счастья в тех дозах, которые были характерны для периода, предшествовавшего свадьбе. Он явно был настроен несколько более философски, чем обычно. Я была также несколько озадачена и его выбором литературы для чтения на корабле. Всю дорогу Игорь с завидным упорством пытался читать "Преступление и наказание" Достоевского. Согласитесь, более чем странное чтение для свадебного путешествия. Я, пытаясь анализировать его выбор с точки зрения современных достижений психоанализа, задавала себе вопрос: ассоциируется ли в его подсознании женитьба на мне с наказанием или с преступлением? И только на следующий день после возвращения в Москву он рассказал мне о том, что случилось.
В институте Игорь изучал бенгальский язык. В его языковой группе было только два человека: он и еще один парень, его звали Юра, которому этот редко кем изучаемый язык достался по распределению. Надо сказать, что Игорю достался один из скандинавских языков, не помню точно какой. Но он так хотел попасть в Индию, был влюблен в эту страну, еще не видя ее, что поменялся языками с одним из студентов своего курса. У этого студента бенгальский язык не пошел, что неудивительно, учитывая сложность этого языка. Конечно, он был безумно счастлив, что нашелся такой энтузиаст Индии. Могу засвидетельствовать - тому парню дико повезло. Не ошибусь, если скажу, что 90 процентов учебного времени за пять лет учебы ушло на изучение бенгальского языка. За это же время можно было бы выучить, как минимум, два нормальных языка, которые, в отличие от бенгальского, к тому же, пригодились бы впоследствии.
Так вот, что произошло с этой бенгальской группой из двух человек. Как я уже рассказала, Игорь ездил на практику в Исламабад, в Посольство СССР в Пакистане. На практике он хорошо зарекомендовал себя, на него пришел запрос из Исламабада и по окончании института он был распределен на работу в это же посольство. А Юра был распределен в Генеральное консульство СССР в Калькутте, в Индию. Но вскоре после распределения он развелся с женой. По существовавшим тогда правилам разведенного, да еще молодого специалиста, не могли никуда послать, тем более, сразу же после развода. А из Калькутты приходили, как мы позже узнали, одна за другой телеграммы с просьбой как можно быстрее прислать бенгалиста. Генконсул мотивировал это тем, что в Западной Бенгалии, столицей которой является Калькутта, сложилась очень сложная политическая ситуация, и для того, чтобы лучше ориентироваться в обстановке, консульство остро нуждается в специалисте - бенгалисте. На Смоленской площади доводы сочли убедительными и решили, что в Исламабад можно послать и кого-нибудь другого, а бенгалист пусть отправляется в Калькутту. Так решилась наша судьба, во всяком случае, на ближайшие шесть долгих лет. Правда, в тот момент мы, конечно, не подозревали, что засядем в Южной Азии так надолго.
Когда Игорь рассказал мне все это, я разрыдалась. Помню, как будто это было вчера: я стою на кровати в детской комнате в квартире моих родителей, куда мы приехали после путешествия, и сквозь слезы пытаюсь разглядеть на карте, висящей над моей кроватью - где же эта Калькутта, куда мне предстоит вскоре отправиться. Мне это никак не удается. Наконец Игорь показывает куда-то, и я с ужасом вижу, что точка, рядом с которой стоит слово Калькутта, находится где-то совсем на краю света и даже на краю Индии.
Я часто потом думала - почему я расплакалась тогда? Ведь не расстраивалась же я так по поводу предстоявшей командировки в Пакистан. Не совсем так, расстраивалась и по поводу Пакистана. Конечно, я мечтала оказаться в городе моего детства - в Лондоне. В институте я сначала специализировалась по Франции, а потом по США. И до встречи с Игорем, если я и представляла себя работающей за границей, то в Англии, в США, на худой конец, во Франции, но уж никак не в Южной Азии. Своими письмами из Исламабада, потом своими рассказами о Пакистане Игорь пробудил во мне, если не желание попасть в эту страну, то какой-то интерес к ней. К тому же, в Исламабаде, незадолго до этого ставшем столицей Пакистана, только что закончили новое здание посольства: комплекс современных зданий, бассейн, спортивный зал, кинотеатр. Но главное - это отдельные квартиры для сотрудников. Учитывая, что в Москве нам пришлось начинать свою совместную жизнь на диване в гостиной комнате в квартире у моих родителей, да еще при наличие двух младших, весьма любопытных братьев и бабушки, понятно, что я довольно быстро смирилась с перспективой Исламабада. Но Калькутта! Это уж слишком!
Игорь также был расстроен. Одно дело поехать на работу в посольство и совсем другое - пусть и в генеральное, но консульство. В посольстве совсем другие масштабы работы, там гораздо быстрее можно приобрести необходимые знания, навыки. В посольство часто приезжают делегации из центра, поэтому там быстрее налаживаются полезные связи, что совсем немаловажно для начинающего дипломата. Молодые дипломаты быстрее продвигаются по кариерной лестнице в посольстве хотя бы в силу того, что там больше должностей, больше передвижений. В консульстве работа, как правило, гораздо менее интересная и возможности для роста совсем другие.
Но делать нечего, хочешь - не хочешь, а ехать надо. Сейчас такой подход к ситуации может показаться, по крайней мере, странным. Что значит надо. Не хочешь, не езжай. Предложат что-то другое. А не предложат, ну и бог с ним, с МИДом, не сошелся же свет клином на нем.
Во-первых, отказаться от первого назначения - это уже ЧП. Государство вас учило пять лет бесплатно, и молодые специалисты обязаны были отработать первые три года там, куда их направляли. Это правило действовало в отношении выпускников всех вузов. Во-вторых, сказывалась и инерция советского воспитания, где основным принципом было послушание. Главным лозунгом нашего детства и юношества было: "Будь готов - всегда готов!" Повиновение, послушание, непротивление были едва ли не главными востребованными добродетелями. Это не прошло бесследно. Наконец, если не ехать, то где жить? Ни у одних, ни у других родителей разместиться, не ущемляя других, было невозможно. Снимать, живя на одну зарплату (а я в то время была только на третьем курсе института), было нереально. Значит, надо было бы просить родителей помочь нам. Они, конечно, сделали бы это, но не очень приятно начинать свою самостоятельную жизнь с такого крайне несамостоятельного поступка. Позднее Игорь всегда говорил мне, что именно вопрос "Где жить?" и невозможность своими силами решить его в Москве заставила его, не раздумывая и не советуясь со мной, согласиться с изменением уже утвержденного распределения.
Но я все-таки думаю, главное, не в этом, а в том, что в те времена свет таки сошелся клином на МИДе, особенно для выпускника МГИМО. Для большинства советских людей поехать работать за границу было пределом мечтаний. Ведь это был, практически, единственный путь заработать деньги на покупку квартиры, машины, дачи, да и вообще на нормальную жизнь. Этим, помимо прочего, объяснялась престижность профессии дипломата, чья работа была связана с заграницей. Большинство студентов МГИМО мечтало попасть на работу в МИД еще и потому, что было мало других мест, где, имея гуманитарное образование, вы могли получить в то время интересную, творческую работу. Куда, например, помимо МИДа и Министерства внешней торговли, мог пойти работать мгимовец, то есть студент или выпускник МГИМО? В один из немногочисленных тогда научно-исследовательских институтов, в Комитет защиты мира, Союз советских обществ дружбы с зарубежными странами (ССОД) и еще пару-тройку подобных организаций. Работа там была гораздо менее интересной и малоперспективной с точки зрения выезда за границу. Можно было, конечно, еще остаться преподавать в институте, но к этому в основном, стремился женский контингент МГИМО. Некоторые устраивались переводчиками в различные организации, хотя в этой области пальму первенства держали выпускники Института иностранных языков и Института восточных языков. В общем, за редким исключением, вся многочисленная мужская часть мгимовцев мечтала попасть в МИД.
Поэтому вопрос о том, ехать или не ехать, даже не поднимался в нашей семье. И, тем более, он не поднимался никем из наших родителей. Отец Игоря был военным, и этим я думаю все сказано. А мой папа сформулировал свое отношение к проблеме как и при аналогичных обстоятельствах, когда решался вопрос о нашем переводе в Бангладеш: "Государство тратило на Игоря деньги, обучало его, он обязан отработать там, куда его направляют".
Да и Игорь, несмотря на то, что его огорчала замена посольства в Пакистане на консульство в Индии, тем не менее, рвался в бой. Он был оптимистом и идеалистом. А кто еще мог поменять свой нормальный скандинавский язык на бенгали? По большому счету ему было все равно, где начинать работать. Организация одна - МИД, а в какой стране - неважно. Главное - он хочет и может работать. Это он уже доказал в Равалпинди. А значит, посольская должность - не за горами.
Мой наивный муж, и я, такая же наивная его молодая жена, считали, что ум и трудолюбие - залог успеха в любом деле. Теперь, к сожалению, знаю совсем другое. Имеются три необходимые для успешной карьеры в любой бюрократической организации качества - безусловное подчинение, усидчивость и серость. При наличии первых двух параметров, вместо серости сойдет и бездарность. Все известные мне исключения, а их не так много, лишь подтверждают незыблемость этого правила. У Игоря же в наличии имелась дисциплинированность, привитая годами суворовского училища. Но даже там слепо подчиняться он не научился. Было также трудолюбие, но совсем не равнозначное стремлению лоб разбить в лепешку, лишь бы выполнить поручение начальства. Ну, а уж с третьим залогом успеха - дело было совсем плохо. А какому же начальнику приятно видеть рядом с собой человека, умнее себя? Только очень умному. А вы таких много встречали?
Но пока мы всего этого не знали и тем более об этом не думали. А думали о предстоящей разлуке. Уже второй по счету.
Уже через месяц с небольшим после свадьбы Игорь отправился в Калькутту, к месту своей первой службы. Калькутта торопила, и МИД провернул все оформление в рекордные сроки. Сколько раз я потом убеждалась, что в этой организации существует какая-то удивительная закономерность. Чем нужнее это вам, тем медленнее решается вопрос. И наоборот, чем сильнее торопитесь вы, тем медленнее будет решаться вопрос.