Аннотация: Для тех, кто не знает. Дакка - это столица Бангладеш. Город, где четыре года, я "проходила" школу выживания.
ВИД НА ДАККУ С КРЫШИ ВИЛЛЫ
После окончания института я выбрала так называемое "свободное" распределение, а по существу, осталась без работы и в июле 1972 года приобрела статус "домашней хозяйки". Ничего другого не оставалось, как ехать вести домашнее хозяйство в Дакку, к мужу. Надо признаться, что ехать в Бангладеш мне очень не хотелось и я всячески оттягивала этот момент. Тем не менее, в августе, упаковав огромную коробку с продовольствием (Игорь писал, что с продуктами в Дакке неважно), я отправилась в путь.
В то время полет в Дакку назвать легким было никак нельзя. Перелет занимал пятнадцать часов. Летали мы первое время на турбовинтовом "ИЛ - 18". Говорят, что это очень надежный самолет. Я помню следующий эпизод. Несколько лет спустя из аэропорта Дакки улетал последний "ИЛ - 18". На линии Москва - Дакка вводились рейсы более современного "ИЛ - 62". И вот представитель Аэрофлота в Бангладеш чуть не плакал и пытался доказывать всем, что нет лучше на свете самолета, чем "ИЛ - 18". Не берусь спорить, но как пассажир предпочитаю самолеты, на которых вы не испытываете острых ощущений, сопоставимых с катанием на американских горках. А тем более в течение 15 часов. К тому же, я летела вместе с большой группой, человек двадцать советских моряков, направлявшихся на работу в крупнейший порт Бангладеш - Читтагонг. Все они безостановочно смолили. Причем большинство курило, прикуривая одну от другой, жутко вонявшие папиросы. И хотя я сама покуриваю, но в этот раз я была уверена, что если самолет все же и не рухнет после очередной встряски, то я уж точно умру от удушья раньше, чем мы долетим до Дакки. Зато как я была счастлив, когда мы приземлились. Даже Бангладеш уже больше не пугала. Все лучше, чем лететь дальше на этом самолете!
Состояние, в котором я вышла из самолета, не способствовало критическому осмыслению действительности. И, тем не менее, то, что я увидела, обескураживало. Убогое здание аэропорта, грязь, удушающая жара и влажность. Начинаясь прямо около аэропорта, вдоль центральной улицы, тянулись проволочные ограждения и за ними находились сотни изможденных грязных, одетых в лохмотья людей. Многие стояли, прижавшись к проволоке, и с тоской глядели, как мне казалось, прямо на нас. В памяти невольно возникли кадры из документальных фильмов времен второй мировой войны о немецких концентрационных лагерях.
--
Это что - концлагерь? Кто эти люди? - спросила я Игоря.
--
Это жители Восточного Пакистана, в основном выходцы из Бихара, которые не хотят оставаться в Бангладеш, а пытаются выехать в Западный Пакистан.
--
А почему?
--
Бихар - это же штат Индии, граничащий с Восточным Пакистаном. Эти люди, мусульмане. Они уехали из Индии после раздела. Уехали в Пакистан. И хотят жить в Пакистане, а не в Бангладеш. Они даже говорят не на бенгальском языке, а на урду. Кроме того, у многих из них семьи остались в той части Пакистана.
--
А чего же их держат как преступников за решеткой? - не унималась я.
--
Во-первых, среди них есть и те, кто сотрудничал с прежним режимом, активно помогая предотвратить отделение Восточного Пакистана. В других странах их вообще могли бы судить или по-тихому разделались бы с ними и все. А тут их просто отпускают в Западный Пакистан. Во-вторых, есть и те, кто хочет уехать, так как не согласен с нынешней политикой. Курсом на социалистические преобразования, национализацию, дружбой с нами. А потом, где ты хочешь, чтобы их держали? Здесь гостиниц - раз два и обчелся, да и вообще жилье - здесь понятие относительное. Так что им просто около аэропорта отгородили пространство, где разрешили пока жить.
То, что в Бангладеш с жильем еще хуже, чем в Индии, уже было ясно. Больших домов, пусть и запушенных, как в Калькутте, практически не было. Вдоль дороги, по которой мы ехали, тянулись ряды полу развалившихся хибар. Жильем это можно было назвать с большой натяжкой.
Поразил меня и нищенский вид людей на улице. Мне казалось, что нищеты я уже тоже насмотрелась. Но здесь нищета была просто вопиющая, угнетающая. А ехали мы по центральной улице города. Центральные улицы Калькутты и тем более Дели, заполняли в основном чисто и опрятно одетые люди. И вообще индийская толпа, даже состоявшая из бедных людей, выглядела красочно, особенно благодаря ярким цветам сари женщин. Здесь же женщин на улицах почти не было видно. Те же, которые изредка попадались, были одеты в основном в сари какого-то неопределенного бело-серого цвета. Тогда же я увидела и совсем редкое для Индии зрелище - женщин с ног до головы скрытых черными балахонами.
Недавно одна моя подруга побывала там по долгу службы. Ранее наслушавшись моих рассказов, она ужасно не хотела и боялась туда ехать, всеми правдами и неправдами пыталась отказаться от этой поездки. Но ехать все-таки пришлось. Каково же было мое удивление, когда после возвращения, она мне заявила, что теперь Дакка - вполне приличный город и ей там даже понравилось. Правда, как выяснилось из более детальных рассказов, она вместе с другими членами делегации жила в новом недавно построенном отеле "Хилтон" и выбиралась оттуда только на кондиционированных машинах в министерства, где у них были встречи. Да и пробыла там всего четыре дня. Поэтому мы решили, что на основании ее впечатлений еще рановато рекомендовать нашим друзьям выбрать Бангладеш в качестве следующего места проведения отпуска.
В тот же августовский день Дакка произвела не меня удручающее впечатление. К счастью, район, где жили практически все иностранцы и богатые бангладешцы, был довольно симпатичным. Назывался он тоже красиво - Гульшан, находился на окраине Дакки и состоял исключительно из недавно построенных вилл. Повсюду росли мои любимые бугенвиллии, причем самых разных оттенков - от пунцового до белого, что окончательно покорило меня. Наш дом находился почти на самом берегу небольшой речки и выглядел довольно прилично - белое двухэтажное здание в центре небольшого, но все же садика.
Но когда мы вошли в наши апартаменты, настроение мое опять упало. Малюсенькая комнатенка - два шага от двери и я уперлась в кровать. Встав с другой стороны кровати, вы сразу же упирались в холодильник, поскольку кухня была тут же, около кровати. И крошечная ванная с туалетом, рядом с этими восьмью - десятью метрами жилой площади. Но главное, что меня поразило - ни одного окна. Нам явно не везло с окнами. Шесть окон в Калькутте, с которыми я не знала что делать, пока Игорю не пришла в голову гениальная по простоте решения мысль - закрыть их, повесив шторы по всей длине стен. И ни одного окна здесь. В этом отсутствии окна было что-то совсем угнетающее. Прямо тюрьма какая-то, да и только. Еще и туалет прямо в комнате. Только металлической двери не хватает.
Первые месяцы в Бангладеш я посвятила прорубанию "окна в Европу", как шутил Игорь. Я уже рассказывала, какая у нас была крошечная комнатушка. Практически всю ее занимала кровать. Лежа на ней, я всегда вспоминала бабушкину крошечную восьмиметровую комнату в коммунальной квартире на Мещанской улице.
Эврика! Я даже подскочила на своей кровати в Бангладеш. Я поняла, чего мне здесь так не хватает. Окна. Хотя бы одного. После небольшой разведки я поняла, что моя мечта вполне осуществима. Рядом с нашей комнатой, через коридор находилось пустовавшее складское помещение, в котором было целых два окна. К тому же оно выходило на крышу первого этажа. Таким образом, мы могли получить не только вожделенные окна, но и возможность выходить на крышу и использовать ее по своему усмотрению.
В результате развитой мною бешеной активности где-то через месяц, благодаря двери, прорубленной в стене нашей комнате, мы имели выход в складское помещение, которое приспособили под гостиную. Завхоз сделал широкий жест и отдал нам кое-какую списанную мебель. Одно было плохо - по штату Игорю был положен лишь один кондиционер, который и был у нас в нашей изначально выделенной комнате. Второй ему не был положен до тех пор, пока он не продвинется на одну ступень по дипломатической лестнице. Так что у Игоря появился дополнительный стимул работать лучше, чтобы получить в соответствии с лозунгом, определявшим нашу жизнь, "по труду"
Хотя по Хрущеву мы должны были бы уже жить при коммунизме, но дорога по-прежнему не пылилась. Помните, старый анекдот хрущевских времен, когда дед спрашивает внука: "Посмотри, Ванюша, не пылится ли дорога, не идет ли коммунизм?" Поэтому все еще действовал принцип социалистического общества: "От каждого по способностям, каждому по труду". Обидно, так и не пришлось никому из нас посмотреть, а будет ли работать в жизни принцип коммунистического общества: "От каждого по способностям, каждому по потребностям". Правда, чем дольше я живу, тем больше у меня сомнений, что подобный принцип жизнеспособен.
Без кондиционера пользоваться новой комнатой можно было лишь месяца три, четыре в году, когда еще не было настоящей жары. Но и это было уже что-то. Я разрисовала стены комнаты "под кирпич", на улице вырыла пару кактусов и посадила их в горшки, повесила занавески из простого джута и получился довольно оригинальный интерьер. Во всяком случае, было, где принимать людей, да и самим посидеть вечером полюбоваться на замечательные бангладешские закаты. Таких полыхающих всеми цветами радуги закатов я больше нигде не видела. Они напоминали мне картины Тернера, которому, на мой взгляд, как никому другому, удавалось передать непостижимую игру небесных красок.
Вид из окон нашей вновь обретенной гостиной был замечательным. А самое главное - мы приобрели огромный балкон. Вернее, это был не балкон, а просто крыша первого этажа, на которую мы теперь могли выходить гулять из нашей гостиной. Эта крыша значительно скрасила мою жизнь в Дакке. Я получила возможность гулять. Для тех, кто не жил в Бангладеш, это звучит, наверное, странно. Почему гулять по крыше, а улица на что? Я уже говорила, что Гульшан - район, где мы жили, находился далеко от центра и здесь улиц, как таковых, просто не было. Даже если бы они и были, вам бы вряд ли захотелось гулять по ним, поскольку, выйдя на улицу, вы через пару минут оказывались окруженной кучей детей, подростков стариков и старух, которые просили "бакшиш", т.е. милостыню. Позже я поняла, что большинству из этих казавшихся древними стариками и старухами людей не было и сорока лет. Нищета, какую я увидела в Бангладеш, была настолько вопиющей, что даже мне, казалось, закаленной опытом Калькутты, было невмоготу смотреть на эти изможденные лица, торчащие кости, вздутые животы детишек, жуткие лохмотья вместо одежды.
Кроме того, в период муссонов, а это три месяца -июль, август и сентябрь - у нас не было недостатка в доказательствах того, что Бангладеш больше чем любая другая страна подвержена наводнениям. Дакку, и даже наш относительно благополучный с этой точки зрения район, постоянно затапливало. Бывали дни, когда мы вообще не могли выйти на улицу. Гульшан превращался в плохонькую, но Венецию. А один раз мы целую неделю вообще вынуждены были вести затворнический образ жизни. Надо ли говорить, что даже тот факт, что во время наводнений нам не надо было ходить на работу, поскольку гондолы и даже обычные лодки еще не являлись (не знаю как сейчас) частью транспортных средств нашего посольства, не заставил нас относиться к этому стихийному бедствию с симпатией. А ведь в любой нормальной стране возможность проманкировать службой заставляла бы лишь радоваться при очередном приближении периода тропических дождей.
Да и другие сезоны не очень благоприятны для пеших прогулок, поскольку в Дакке почти всегда жарко и влажно. Варьируется лишь степень жары и влажности. Несмотря на достаточное однообразие, во всяком случае, на мой взгляд, погодных условий, сами бангладешцы умудряются различать шесть сезонов: бошонто - весна (март - май); гришшо - жаркий сезон (май - июль); борша - сезон дождей, о котором я уже говорила, что он длиться с июля по сентябрь; шорот - ранняя осень (сентябрь - ноябрь); хемонто - поздняя осень (ноябрь - январь) и, наконец шит, что, как вы уже догадались, означает зима. Этот единственный нежаркий сезон, когда термометр днем не поднимается выше отметки 30 градусов, а ночью температура "падает" до 13 - 15 градусов.
Теперь, наверное, всем понятно, почему крыши домов в Бангладеш всегда плоские. Это единственно доступное место прогулок для любителей подышать пусть относительно, но все же свежим воздухом. Особенно по вечерам, когда спадала жара, и можно было выходить на воздух без риска получить через полчаса солнечный удар.
Я отношусь именно к той части человечества, которая просто вымерла, как динозавры, если бы не имела возможность хотя бы час в день, невзирая на любую погоду, гулять. Этот вид имитации физических упражнений я раз и навсегда обозначила немецким словом "марширинг", что означает ходить по любой местности, будь то лес, поле, сад, дорога, горы, берег океана, лишь бы на открытом воздухе. Должна без ложной скромности сказать, что я внесла свою лепту в развитие этого вида спорта, изобретя марширинг по крыше. Правда, зачастую мои прогулки по крыше больше напоминали метания тигрицы, запертой в клетке. Как правило, это происходило в сезон дождей после того, как мое заключение в домашней тюрьме переваливало за двое суток.
Помимо того, что здесь я получала хоть какой-то заряд физической энергии, я могла еще и наблюдать за жизнью, протекавшей за пределами нашего дома. Наша вилла стояла на самой окраине Гульшана на берегу небольшой реки. А за рекой, насколько хватало глаз, казалось до самого океана, простирались рисовые поля, однообразие которых нарушали одиноко торчавшие пальмы.
Во второй половине дня в реке можно было разглядеть черные силуэты буйволов, которые, отработав рано утром на полях, прятались здесь от полуденной жары. Их мощные тела почти сливались с мутными темными водами реки и над водой торчали лишь головы с изогнутыми рогами. К реке часто приходили женщины из окрестных деревень постирать белье. Хотя я с трудом представляю, как можно было что-то отстирать в очень илистой воде этой речки. Эта река к тому же служила, как это часто бывает в Азии и своеобразным мусоропроводом. Она безропотно принимала в свое лоно весь мусор и нечистоты окрестных городков и деревень.
Однажды, во время очередных вечерних посиделок в нашем доме, несколько мужчин поспорило, кто из них быстрее переплывет речку туда и обратно. Те, кто был потрезвее, попытался их отговорить. Но куда там. Русский кураж, помноженный на значительное количество выпитых стаканов виски, толкал их на подвиг. Заплыв состоялся. Мужчины целыми и невредимыми вылезли из воды. Но узнать их было трудно. Вместо вошедших в воду двух представителей белой расы, перед нами стояли какие-то не то слишком светлые негры, не то чересчур темные мулаты. Все их тела были покрыты черным жирным илом. Хорошо, что тогда еще в доме была вода. Но ванную после их мытья пришлось отмывать несколько дней. С тех пор даже в самую жару в Бангладеш ни у кого из нас не возникало желания пойти окунуться в речке.
Недалеко от дома росли два огромных удивительных дерева. Я так и не запомнили их название. Удивительным было то, что большую часть года эти деревья стояли практически голыми. У них были мощные стволы и толстые красочно изломленные ветви. А листья - совсем маленькие, их почти не было видно. Но зато где-то в конце февраля или начале марта на этих деревьях распускались необыкновенной красоты и величины пурпурные цветы, нечто среднее между цветком камелии и магнолии. Цветы как будто "сидели" на черных изломанных голых ветвях. Чем-то это даже напоминало цветение кактусов. На кактусах цветки также иногда кажутся приклеенными к растению, настолько неорганичны они на этих колючках. К восхищению фантастической красотой этого дерева всегда примешивалась и грусть. Его цветение знаменовало окончание относительно нежаркой "зимы" и наступление очередного периода тропического "лета".
После того, как опадали пурпурные магнолии, на дереве появлялись совсем иного рода "цветочки" - грифы. Эти малосимпатичные птицы облюбовали мои любимые деревья, наверное, потому, что они находились около реки, в которую, как я уже говорили, периодически сбрасывали что-то, вплоть до трупов умершего скота. Надо сказать, что чисто эстетически они очень хорошо подходили друг другу. Черные, как будто обгоревшие искривленные деревья и тоже черные огромные носатые птицы, с белым жабо на длинной голой шее. Лицезрение этой бангладешской икебаны неизменно навеивало на меня мистически-трагическое настроение. Вблизи грифы походили на портреты испанского короля Филиппа II кисти Веласкеса. Облаченные в своеобразные черные камзолы с белыми кружевными воротниками, они с высоты взирали на вас с тем же устало - надменным видом.
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, которые возникали при виде деревьев в их траурном обрамлении, я начинала наблюдать за жизнью нескольких бангладешских семей, чьи лачуги примостились прямо под стенами нашего дома. Там всегда кипела жизнь. Бегала куча пузатых полуголых ребятише. Женщины что-то варили в котелке, пристроившись на корточках возле маленького костра, разведенного тут же около своей лачуги, или подметали двор и пол дома, или отправлялись за водой. Когда выпадала свободная минута, они занимались своим туалетом: мазали кокосовым маслом свою кожу и волосы, болтали о чем-то, пристроившись опять же на корточках в тени деревьев.
В их же обязанность входило лепить из собранного бычьего навоза пополам с соломой, лепешки, которые, когда они высыхали, использовали как топливо, вместо хвороста, которого, как нетрудно догадаться, в Бангладеш мало. Эти лепешки, чтобы они высохли, налепляли на стены хижин. Получался довольно живописный орнамент, особенно, если смотреть издали. Я долгое время любовалась этой своеобразной лепниной в полной уверенности, что она создана для украшения жилищ. Прошло несколько месяцев. Наступил прохладный период, и женщины по вечерам начали изымать элементы "орнамента" и уносить в дом, а потом на мою крышу потянуло довольно зловонным приторным дымком. Вот тогда я и поняла в чем дело. Но дымок, хоть и вонючий, все равно настраивал на мирный и немного философский лад
"Вон, люди живут как и ничего, - успокаивала я сама себя, - как-нибудь продержимся, ведь нам остался всего один год до конца командировки".
Мы часто жалеем о том, что будущее скрыто от нас. Но иногда - лучше
не знать, что тебя ожидает. Я не представляю, что бы я испытывала в тот момент, если бы знала, что мне предстоит провести в этой стране не год, а целых четыре. Все обещания о том, что пребывание в Бангладеш будет рассматриваться, как продолжение командировки в Индию - оказались ложью, рассчитанной на таких неопытных людей, какими были мы в тот момент.
Приближалась годовщина нашего пребывания в Дакке. Игорь послал в кадры МИДа просьбу о замене. В этот день он должен был получить ответ. Я с нетерпением ждала его возвращения. Вдруг вижу, он идет явно удрученный.
--
Ну что, когда замена? - спрашиваю, затаив дыхание.
--
Никакой замены не будет, - едва выдавливает из себя Игорь.
--
Как?
--
А вот так. Обвели нас вокруг пальца как щенков.
--
Не может быть, - не нашла я ничего лучше как сказать
--
Очень даже может. Новая страна, новая должность - значит и новая командировка.
--
И когда же замена?
--
Через три года!
--
Что! - завопила я. - Как через три года?
--
А вот так. Это вторая командировка. А вторая длиться не два года, а как минимум три. Значит, не раньше чем через два года я могу просить о замене. Да и то не факт, что пришлют.
Игорь как в воду глядел. Через два года замену нам не нашли. Много ли
желающих ехать в эту дыру. И удалось нам уехать из Бангладеш лишь еще через три года, да и то с большим трудом.
Итак, очередное вмешательство МИДа в нашу жизнь - перевод на работу в Бангладеш - на этот раз по своим последствиям для нашей жизни оказалось самым драматическим. Четыре года жизни в стране, о которой и вспоминать не очень хочется.