В паспорте он значился Аркадием Аркадьевичем; в бригаде - за глаза - звали его Чирок; но для меня Аркаша навсегда остался Акакием Акакиевичем, и чувство вины за то, что легкомысленно отождествлял я этого человека с Гоголевским персонажем, предопределив, возможно, будущие события, по сию пору живо.
Я не стану описывать Аркашу, за меня это выполнил гений, чего ж повторяться, только напорчу. Да - вылитый Акакий Акакиевич, тишайший человек. С той лишь разницей, что был он дядечка семейный, писал вкривь и вкось с чудовищными ошибками, и работу на дом не таскал, в отличие от нас - махровых несунов, умудрявшихся проносить через заводскую проходную в припарку асинхронные двигатели.
Была у Аркаши мечта - автомобиль. Очередь же - на годы и годы. И все эти годы он копил; сколько времени знал я его, столько и собирал Чирок рубль к рублю. Вначале на металлический гараж, который приобрел по соседству с моим стойлом; следом, шесть лет, на автомобиль.
Как Аркаша выкручивался, имея в родственниках лишь сироту жену, двоих детей и мать старуху, неизвестно. Обед он носил из дому, на работу и с работы шлепал пешком (четыре версты в одну сторону с заглядыванием в хлебные места собрать стеклотару), в отпуск не ходил (брал компенсацию), не выпивал, не курил, доминушками по столу не хлопал, клал их ласково, слово матерное от него - Боже упаси, и вот надо ж: с такими скверными привычками оставался он хорошим человеком, настолько хорошим, что никто из бригады не отказывал в рубле для складчины. А складывались ежегодно на подписку Чирку журнала "За рулем". Мероприятие это держалось в строжайшей тайне; и чтоб честный Аркаша не поперся на почту выяснять с каких небес валится ему манна, мы обозначили эти небеса так заумно, что он - простота - хоть ничего и не понял, но поверил.
За год до покупки автомобиля Аркаша получил право на управление автотранспортом, после чего стал даже молодеть - исполнение мечты притиснулось вплотную.
И вот он - новенький безухий "Запорожец" морковного цвета. Красавец, ароматизирующий внутрисалонным убранством так, как может благоухать одно только счастье. Прилабунился он в Чирковом гараже и, кажется, так и жмурится, так и мурлычет под ласками хозяина.
"Матушка ты мой... родненький!" - ворковал Аркаша, и всё промокал тряпочкой лужицу водки, которой мы поливали капот. Владелец авто - пьяненький, счастливый, пропустил-таки под нашим нажимом две стопки, слушал и не слышал нас, отвечал, да всё невпопад...
И это был вечер: день один.
А в ночь машину угнали.
Воры сработали чисто: открыли замок отмычкой, и тем же способом закрыли.
Мне не повезло. Чирок, сам того не ведая, затащил меня в сердцевину своей беды.
Как провидение приводит человека к месту, в которое вот-вот ахнет молния, так и Аркаша увлек меня в свой гараж пособить с прокачкой тормозов.
Молнии не было, грома тоже. А был онемевший, приклеившийся сандалиями к земле Аркаша. И был Аркашин взгляд, обращенный ко мне после того, как вдоволь нагулялся взгляд этот по пустому гаражу. Не дай Бог познать подобных глаз. Так, наверное, посмотрит не умеющий плакать и злиться пятилетний ребенок, у которого неправедно и вдруг отняли любимейшую игрушку и надавали по щекам.
Я убедительно гудел что-то в адрес молодцов из ГАИ, а сам знал: машину не найдут никогда. Понял, что через полтора столетия всё повторилось, и Николай Васильевич умывается сейчас слезами, додумывая финал.
И это был вечер: день вторый.
В тот вечер я напился. Нарезался, как никогда. Водка не пьянила, а сто граммов спирту, брошенного на подмогу поллитре, состригли меня как заяц липку.
...Единственный на моей памяти Аркашин отпуск был потрачен им на пустую беготню по лабиринтам ментатавра. Из отпуска он вышел совершенным стариком.
...Месяц прошел ни шатко, ни валко, и в одно из воскресений, охорашивая свой ЗАЗ, я увидел его. Он шел в гараж. И походка, и небывалая подобранность Аркаши оглушили меня: "нашлось авто!"
Аркаша улыбнулся, молча пожал мне руку, затем принялся отпирать ворота.
Чуда не случилось, гараж оказался пуст. И опять - немой вопрос...
А потом он рассмеялся, нехорошо и длинно.
Так закончился Аркаша-Чирок. От прежнего моего товарища сохранился лишь взгляд - взгляд пятилетнего ребенка, которого обидели на всю жизнь.
...Четыре года мыкался бедняга меж гаражом и психиатрической клиникой. Месяца три подлечившись, он выходил на волю, некоторое время хлопот не доставлял, потом с хитростью шизофреника выяснял, где хранятся ключи, и шел в пустой гараж любоваться новеньким "Запорожцем". После этого наступал рецидив.
В конце концов, гараж был продан, а Аркаша, тщетно проискав ключи месяц, умер.
Жаль... жаль... И по сию пору больно. Годы ушли, но не могу я пробиться через тот Аркашин взгляд, и всё мучусь, и всё задаюсь вопросом: зачем столь кандальна бывает привязанность человеческая к пустому? Что оно такое для смертного? Мираж, да и только. И ведь грош цена тому, а застит собою истинный клад, и не видим мы главного, и много нужно взлелеять в себе здоровой силы, чтобы прозреть, и глянуть на мир и на себя расколдованным взором.