Четвертый надлом произошел, когда я увидела дядю Алексея Николаевича, стоящего во дворе детдома. Мне вручили мои скудные пожитки и отправили к нему. Я очень хотела не вспоминать о суде и о лощеном адвокате, который поливал мою покойную маму грязью, а меня пытался представить умственно отсталой и психически неуравновешенной. Я прекрасно понимала, что в доме дяди мне будет не лучше, чем в детдоме. Бить может, и не будут, но унижений и оскорблений не избежать. Его супруга Анастасия Борисовна не упустит случая напомнить мне о том, как я должна быть благодарна им за заботу. Я видела её пару раз, когда ещё мама была жива, и она всегда говорила нам, что мы должны быть благодарны их семье за то, что живем, и каждый день едим.
Дядя ничего не сказал, увидев меня, но когда он попытался взять меня за руку, я вырвала её и отошла от него на шаг. Он махнул рукой и направился к автомобилю. Я не испытывала к нему ненависти. Тогда я была не способна на чувства. На любые чувства. Меня заморозили, я смотрела на всех равнодушно, в моей памяти не оставались лица, эмоции, слова. Я никого не хотела видеть и слышать, все, что я хотела в данный момент, это чтобы меня оставили в покое. Можно в детдоме. Хуже, чем было, все равно не будет, меня не интересовали люди вокруг меня, я не хотела ни с кем контактировать. Мне постоянно хотелось спать, а ложась в кровать, я не могла заснуть, а если удавалось забыться, то через пару часов я просыпалась от своего крика, мне снились кошмары. Нет, сцены насилия мне не снились, сны были абстрактными, но мне страшно. Я не видела лиц, только тени и силуэты, но во сне, я знала, что они пришли меня убить или наказать за непослушание, или унизить и я кричала им, что ни в чем не виновата. Но тени двигались и не реагировали на меня, а потом я просыпалась, и заснуть уже не могла.
***
В дядиной семье меня приняли холодно и равнодушно. Алексей Николаевич и Анастасия Борисовна сказали только пару предложений. Дядя, что комната моя готова и через неделю, когда закончатся каникулы, я пойду в школу, а тетя, что она принесла в мою комнату вещи их дочери Ларисы и я должна померить их и выбрать, что мне подойдет. Их дочери Ларисы и сына Валерия сейчас нет в городе, но они приедут к началу учебного года.
***
Через два месяца я узнала, что мой папаша помер в тюрьме от туберкулеза, прочитала открытое письмо, оставленное дядей на тумбочке в прихожей. Его тело кремировали, а прах захоронили на территории зоны под номером. И теперь я являюсь единственной наследницей папашиного бизнеса, которым управлял дед и формально считался его владельцем. Дядя так сказал, что до моего совершеннолетия дед так и останется управлять бизнесом, а потом передаст его мне, но верится мне во все это с трудом. А я так и не попрощалась с мамой, на похороны мне пойти не разрешил психолог, странный у неё подход, на суд ходить можно, а попрощаться с матерью нельзя. Маму тоже кремировали, причем очень спешно, что выглядело странно, но я нашла её захоронение и попрощалась с ней. Пусть спустя столько лет, но я рада, что мне удалось поплакать на её могиле.
***
Со своим двоюродным братом и сестрой я познакомилась за день до начала учебного года. Валерий перешел на четвертый курс университета, но живет у родителей, ему лень обслуживать себя, а в доме дяди прислуга и кухарка. А вот Лариса жила в квартире, которую родители подарили ей на совершеннолетие, и у родителей появлялась только раз в месяц за деньгами. Иногда она звонит, но разговоры всегда крутятся вокруг двух тем, парни и деньги. Анастасия Борисовна радовалась за дочку и просила её не торопиться с выбором супруга, мол, молодая ещё можно гулять и выбирать. С дядей и тетей я не разговаривала совсем, за столом с ними не сидела, ела отдельно, мне вообще не хотелось приходить в этот дом. Да и режимы дня у нас разные и мы как две параллельные прямые никогда не пересекались. Я уходила в школу, когда дядя уже уезжал на работу и увозил Валерия в университет, а тетя в этот момент видела сны. Перекусив бутербродами и взяв сухой паек, я уходила в школу. После уроков, я долго сидела в библиотеке, делала уроки и читала дополнительные материалы, тянула время, домой идти не хотелось, но библиотека закрывалась, и я медленно шла домой. Приходила я поздно вечером, все домочадцы уже сидели по своим комнатам. Валерий в это время тусовался по клубам с друзьями, а дядя с тетей ходили либо в гости, либо на общественные мероприятия, изредка просто сидели дома в своих комнатах. Дядя часто работал допоздна, а тетя с подружками, и в квартире обычно тихо. Кухарка оставляет мне ужин, я разогреваю его, ем, а потом ухожу в свою комнату и так каждый день. В выходные дни, я встаю с рассветом, все равно не спится и быстро перекусив, ухожу из дома, гуляю по городу, хожу по большим магазинам, но ничего не покупаю, мне дают деньги, но я их экономлю, знаю, что они ещё пригодятся. Прихожу часов в шесть вечера, обычно в это время родственники разбегаются кто, куда и я опять одна. Ужинаю и иду в свою комнату, и так я живу уже почти год. Я все ещё не хочу ни с кем контактировать, одноклассники меня не донимают, сторонятся, а я этому рада. Меня даже на уроках спрашивают редко, а некоторые учителя вообще предпочитают не смотреть мне в глаза. Я как будто в полусне, что-то делаю, что-то смотрю, иногда отвечаю, но мне все время кажется, что я сплю. А спать я хочу всегда, каждую ночь приходят кошмары, я просыпаюсь в слезах от своего крика, иду в душ, а потом сажусь за учебники или книги, ложится спать, не решаюсь. Хорошо, что в квартире родственников толстые стены, и они не слышат моих криков, а то давно сдали бы в дурку. И зачем они взяли меня к себе, я им неинтересна, мы за все время встречались пару раз, и пару раз говорили, о чем я уже не помню. Им неинтересно, что я делаю, как учусь и что ношу. Я до сих пор хожу в вещах Ларисы, она видимо не любила надевать вещи больше пары раз и поэтому у меня почти новые трендовые шмотки, я купила себе только нижнее белье, потому как брезгую чужим.