На первом этаже нашего дома живет доктор. С женой и детьми, как положено. Заведующий инфекционным отделением. Говорят, хороший доктор. Слава богу, не проверял, но охотно верю.
У доктора есть пунктик: он любит красить. По выходным он берет краску и кисточки и принимается красить. Балкончик, рамы окон, решетки на окнах, свою стенку внутри подъезда. В квартире он тоже, наверное, красит, но мы, любознательные, этого наблюдать не можем.
А иногда идешь и видишь, как он вынес во двор какие-нибудь полочки-дощечки, расстелил газету и опять-таки красит. Видимо, все самое главное перекрасил и принялся за мелочевку.
Лично я тут ничего ужасного не усматриваю. У меня у самого похожий пунктик есть. Я без стирки жить не могу. Мне каждый день необходимо что-нибудь простирнуть. Носок какой-нибудь, футболку или просто тряпочку. Нервы успокаивает. Иначе я ночью не усну. У меня даже правило такое: больше двух вещей за раз не стирать, чтобы не оказалось так, что хочется постирать, а нечего. И я постоянно забываюсь и это правило нарушаю. Такая страстишка глупая. То ли от мелочности души, то ли от тоски по вселенской гармонии.
А доктор красит. И я его понимаю. А то, что свежей краской в подъезде постоянно попахивает, даже хорошо. Приятные воспоминания навевает. Первое сентября, первый поцелуй и всякое такое. Запах обновления.
Я все время забываю, как у доктора имя-отчество. Очень русское сочетание, распространенное. И фамилию забываю, как-то на -ко. Про себя называю его доктор Краскин.
Краскин невысокого роста, без живота. Усы лохматые, черные, кончиками вниз. Одевается просто. Не скажешь, что он завотделением. Слесарь. Или крановщик. Если в театре таким врача изобразить, режиссера на смех подымут.
А дело было летом. Лето жаркое. Юг, все-таки, море. Народ в одних плавках бегает, чуть ли не на работу. Доктор Краскин перекрасил у себя все, что положено, и пошел в магазин за едой. А я тоже пошел.
Сейчас в этом здании универсам, а тогда был обычный магазин, где торговали по старинке, через прилавок. Мы с Краскиным стоим в очереди. Очередь человек пять. Продавщица - армянка лет пятидесяти, крашенная в блондинку.
Говорят, исконные армяне и есть блондины. Возможно. Но это армянка точно крашенная. Недавно еще она была брюнеткой. А сейчас, видимо, решила вернуться к истокам и покрасилась.
Блондинка видит Краскина и говорит ему с особой любезностью: "Здрасте, доктор!" Она всех в нашем районе знает, она тут давно работает. А перед Краскиным еще три человека. И пока она их отпускает, все поглядывает на Краскина. И если отвлечься от того, что он врач, а она армянка, то можно подумать, что он ей нравится как мужчина.
Армяне, как известно, народ юркий. В том смысле, что бессребреничество не самая главная их национальная черта. Я как-то ехал в поезде с душевным армянским дедушкой, и он мне всю дорогу рассказывал про армян.
- Нас, армян, часто сравнивают с евреями. И действительно, много общего. Но евреи похитрее нас будут. Любого мы перехитрим, а еврея - вряд ли. А в чем между нами разница? Есть три принципиальных отличия. Вот я тебе их скажу. Первое отличие - это то, что еврей ни за что не будет заниматься физической работой. А мы, дураки, занимаемся. Я, например, всю жизнь огородник и свиновод у себя под Адлером. Ты видел евреев-свиноводов? Или каменщиков? То-то же! Второе отличие. И армяне, и евреи всегда поддерживают своих родственников. Какие бы эти родственники ни были. У русских не так. А у армян и евреев так. Но мы, дураки, помогаем деньгами, а евреи - нет. Недавно я дал племяннику денег на бизнес, а он их пропил-прогулял. Я говорю, где деньги? Нету, говорит, дядя Вагаршак. Убирайся, говорю, дурак, чтоб я тебя больше не видел. Старый я дурак. Он-то дурак и пьянчуга, это и так всем понятно было. А еще и меня дураком сделал. Мне родственники все говорят: Вагаршак, зачем ты этому дураку денег дал, ты же не дурак. А не дай я этому дураку денег, что бы они сказали? Они бы сказали: Вагаршак зазнался, думает, он один умный, а все дураки. А будь я евреем, я бы его с нужными людьми познакомил, похлопотал, то-сё, в дело пристроил, совет дал. Спокойно, нормально. Все, что хочешь, только не деньги. Деньги - нет, ни в коем случае. И наконец третье, самое главное отличие. Мы, дураки, в отличие от евреев... Вот расскажу тебе историю лучше... Приехали ко мне мои друзья евреи из Ленинграда. А у нас с ними дела. Недавно было...
Но тут пришли дедушкины родственники из другого купе и увели его обедать. И я до сих пор не знаю, в чем же самое главное отличие армян от евреев.
Я отвлекся. Подходит очередь Краскина, и он просит того-сего-третьего, два десятка яиц и четыре пломбира со смородиной. Блондинка живенько так все ставит на прилавок, но когда начинает перекладывать яйца в кулек, образуется продолжительная словесная пауза, и она ее использует в личных армянских целях. Ей нужна бесплатная медицинская консультация. Я так сразу и понял.
- Доктор, - говорит она, - а вот скажите, у нас ребеночек потеет. С чего бы это?
А доктор Краскин занят тем, что готовит деньги к оплате. Он не хочет задерживать очередь и заранее готовит деньги, прикинув приблизительно сумму. Он подымает глаза на продавщицу.
- Ребеночек? Потеет? А сколько ребеночку?
- Четыре года, - отвечает продавщица.
- Четыре года, - повторяет Краскин и задумывается.
Задувается он не так, как положено в театре задумываться врачам. В театре если врач задумывается, он или протирает бархоткой пенсне, или насвистывает, или чешет залысину, что-то в таком ключе. Но Краскин - доктор обычный, не театральный. У него нет ни пенсне, ни залысины. Краскин просто замирает. Лицо его приобретает выражение растерянности и непонимания. Именно такое выражение, когда человек думает, а не показывает зрителям, что он думает. И вся очередь замирает и ждет, что скажет специалист, потому что у всех дети, и их здоровье никому не безразлично. И блондинка продавщица перестает складывать яйца в кулек и ждет ответа.
Наконец Краскин выходит из ступора.
- Жарко, - говорит он. - Вот ребеночек и потеет. Это нормально.
- Спасибо, доктор, - говорит продавщица.
И вся очередь расслабляется. Продавщица завязывает узелок на кульке с яйцами и идет к холодильнику за мороженым.
- Доктор, - вдруг говорит она, - но ведь он не просто потеет. Он потеет, а потом начинает пить. Он очень много пьет. Компот, пепси... Потеет и пьет. А потом носится как угорелый. Это не вредно? Пятьдесят шесть-семьдесят с вас. Осторожно, яйца снизу поддерживайте. К кому нам лучше обратиться?
Краскин опять задумывается. И очередь снова в напряжении.
- Четыре года, говорите?
- Четыре года и полтора месяца.
- А, ну, все ясно. Все просто. Жарко. Он пьет. А потом бегает по жаре и потеет. Это нормально.
- Спасибо, доктор, - говорит продавщица.
И все мы в очереди облегченно вздыхаем. Потому что жизнь - череда неприятностей, и когда их хотя бы на одну меньше, уже слава богу.
- Холодного, из холодильника, не давайте, - добавляет доктор, толкая массивную входную дверь на пружине.
Краска на двери местами облуплена.
Доктор растворяется в свистопляске июльских протуберанцев.