Как всегдая прибыл на вокзал за час до отхода поезда. Мне так было спокойней и удобней. Я первым входил в купе, мгновенно переодевался и, ожидая попутчиков, почитывал газеты. Попутчиков на этот раз оказалось двое. И, чему был очень рад, оба были мужиками. Тот, который был помоложе ехал домой в Самару, второй, видимо одних лет со мной, так же как и я, ехал в гости. В 7 часов вечера поезд "Жигули" медленно отошел от Казанского вокзала Москвы. За окном проплывали городские пейзажи: от безликих, серых, высоток, до, заботливо спрятанных за выкрашенным забором лачуг, мусорных ям, ржавых гаражей.
Мы быстро перезнакомились. На столе появилась снедь, которой снабдили нас домашние, и только молодой что-то замялся, пробормотав, что уже поужинал, но от нас отвертеться ему не удалось. Правда, он тут же выскочил и купе, услышав голос лоточницы в коридоре и, вернувшись, поставил на стол несколько бутылок пива. Но у нас, как говорится в известной юмореске, и без пива было. За общим столом и общие разговоры. Отругав правительство, разоблачив милицию и олигархов, мы незаметно перешли на литературу. Услышав наши литературные причитания, молодой человек, допив пиво, залез на вторую полку.
Монотонный перестук колес, мягкое покачивание вагона и, конечно, выпитое, располагало к беседе. Спать пока совсем не хотелось. И вот какую историю услышал я от моего соседа.
"Странная штука жизнь" - начал он - "Сейчас на вокзале я встретил давнего моего хорошего знакомого, соседа, которого потерял из вида лет пять тому назад. Известнейший невропатолог, психотерапевт, заведующий одной из известных психотерапевтических клиник Москвы, профессор, член-коресспондент и т.д. и т.п. На его счету десятки вернувшихся к нормальной жизни людей. Мы с ним жили на Юго-Западе столицы. Наши, вновь выстроенные, дома стояли напротив друг друга. Встречались мы почти ежедневно в метро. Я ехал до кольцевой, а он до конечной остановки нашей ветки. Там его поджидала служебная машина. Таким образом, он избегал пробок, которые могли свести с ума и психотерапевта тоже. Он жил вместе с матерью и тётушкой. Со своей женой он расстался ещё в молодости, и в сорок лет не спешил жениться ещё раз. Он был поглощен наукой и работой, полностью отдавая им всё время. По весне и летом мы иногда встречались на детской площадке, расположенной между нашими домами, и сидя на скамейке, в тени деревьев, обсуждали городские проблемы, да и просто вели разговоры, отдыхая на воздухе. Так было и на этот раз. Не помню наш разговор, но в какой-то момент почувствовал, что мой собеседник не слушает меня. Его взгляд был устремлён на противоположную скамейку,где отдыхали две женщины, по-видимому, мать с дочкой. Дочке на вид было лет 25-30.Лично я такой красоты давно не видел. Поражал только её полностью отсутствующий взгляд. Она смотрела вроде на нас, и в то же время, это был взгляд мимо нас, сквозь нас. Её мягкая, застенчивая улыбка, вызывала желание поговорить. Этот взгляд и поднял моего соседа с места.Он подошел к женщинам. Только потом я узнал, что девушка вызвала у профессора сперва профессиональный интерес. Я не стал присоединяться к нему и, попрощавшись, отправился домой. Дальнейшее развитие событий поразило всех, кто знал профессора. Девушка оказалась недавней
клиенткой клиники, которой руководил профессор. Правда, лично с ней он не встречался и не следил за её лечением. У девушки было какое-то странное заболевание. Большей частью времени
она была в нормальном, здравом уме и где-то раз в 3-4 месяца наступало "затмение". Она не была буйной, и госпитализация проходила спокойно. Месяц лечения давал 3-4 месяца нормальной жизни. Впрочем, такую жизнь нормальной никак не назовёшь. На следующий день профессор поднял её историю болезни, внес некоторые изменения в процесс лечения, назначил новые более эффективные лекарства. Теперь каждый вечер вместо бесед на скамейке со мной, он гулял с девушкой подальше от дома, от лишних взглядов. Профессор просто влюбился.
Девушка преображалась прямо на глазах. Её смех раздавался всё чаще и чаще.
Взгляд стал осмысленным и улыбка не сходила с её лица. Она приветливо здоровалась со мной и всегда при расставании приглашала на чашку чая. Но что-то было жутковатое во всей этой истории. Я всегда чувствовал себя в компании с ней неуютно. Какие-то тяжёлые предчувствия одолевали меня. И я не ошибся. Профессор тоже светился от счастья, и дело шло к свадьбе.
В один из дней, когда мы встретились в метро, он пригласил меня на свадьбу, которая должна была состояться в каком-то ресторане на следующей неделе. А сегодня у него в клинике то ли семинар, то ли симпозиум, то ли ещё что-то, на который собрались все светила мировой науки.
Возглавлял всю эту компанию ведущий мировой специалист из Австрии, лауреат Нобелевский
премии, да и всех других, обладатель всех почетных званий. Вот этому специалисту и решил показать историю болезни своей невесты. Светило долго изучал историю болезни и выразил желание встретиться с ней. Назавтра профессор вместе со своей невестой посетил австрийского ученого. Они вместе отобедали в ресторане. Когда профессор, выбрав момент, спросил мнение светила, австриец, чуть замявшись, сказал, что он должен еще разобраться и свое заключение пришлет прямо в клинику с посыльным. На том они и разошлись.
Всё случилось за пару дней до свадьбы. Мать девушки позвонила профессору на работу и попросила его срочно приехать. Через пару часов профессор приехал, а ещё через пару часов скорая помощь увозила девушку в клинику. Начинался приступ невменяемости.
Всю ночь профессор провёл с ней. Не помогали ни уколы, ни уговоры. Утром приступ внезапно прекратился. Ничто не напоминало о бурной ночи, разве только какая-то мраморная бледность лица девушки. Её взгляд остановился на профессоре. Она долго смотрела на него, потом произнесла: " Спасибо за всё. Я была очень счастлива с тобой", тихонечко взяла его руку, поцеловала её и закрыла глаза. Больше эти глаза не открылись.
Похоронили её в белом подвенечном платье. На профессора было невозможно смотреть без жалости и сострадания. За сутки он стал седым. Друзья опасались за его здоровье. Он перестал выходить во двор, и мы естественно перестали видеться. Теперь по утрам он ежедневно отправлялся на кладбище и только потом на работу. Опасаясь за его здоровье, друзья договорились с министром и отправили его по линии ООН в какой-то госпиталь, где-то в Африке. Но, вернувшись через пол года, он снова стал ежедневно посещать кладбище. Тогда его рекомендовали на должность главврача какого-то нового крупнейшего медицинского центра в Сибири. Но все равно раз или два в год он обязательно приезжал в Москву.
Вот и сейчас я встретил его на вокзале. Он возвращался домой, в Сибирь. Было уже за полночь, и мы устроились на ночлег. Утром, часа за два до прибытия в Самару, мы вновь собрались за столиком позавтракать, допили остатки спиртного, закусили тем, что осталось, и заказали по чашечке кофе. Вдруг молодой спросил: "Скажите, а что за заключение написал австрийский профессор" Оказывается, молодой не спал, и прослушал всю эту историю.
Австриец сдержал слово и прислал свое заключение как раз в тот день, когда скончалась девушка. Но поскольку к профессору было не подойти, письмо передали заместителю. Письмо вскрыли, содержание я привожу почти дословно: " Уважаемый профессор! Пока человечество не научилось бороться с этим заболеванием, но Ваш метод существенно поможет в продвижении способов лечения. Я был бы рад ошибаться, но самое страшное произойдет дней через 4-5. Мужайтесь, мой друг, и примите мои самые искренние соболезнование" Он предсказал смерть точно.
Поезд приближался к Самаре. Придорожный пейзаж такой же, что и московский. Ржавые гаражи, кучи мусора, только нет забора как в Москве. Поезд медленно вполз на вновь отстроенный вокзал. Мы тепло распрощались, и каждый пошел навстречу своей судьбе.