|
|
И его пес
От деревьев на опушке тянулись длинные тени, падали на густой зеленый ковер, затканный белыми цветками сныти, лилово-синими венчиками медуницы и красными - ясменника. Близившееся к краю небосклона солнце играло отсветами на широких листьях дубов и круглых, подрагивающих листочках осин; внизу теснились заросли бересклета, орешника, кусты жимолости.
Ветви кустарника чуть раздвинулись, и оттуда высунулась заросшая рыжими лохмами голова, а затем и сам ее владелец - парень лет двадцати пяти, небритый, загорелый, в истрепанной одёжке и стоптанных, грубой выделки башмаках. Его шею плотно охватывал узкий ремешок с яйцевидным, кровавого оттенка камнем. Резьба на камне складывалась в причудливое, непонятное изображение. У пояса, на перевязи, висел нож.
К лесу дул слабый ветерок, и волнующееся разнотравье казалось морем, по спокойной глади которого катятся белые с синим барашки пены. Парень повел носом, втягивая воздух, и лицо его исказила переменившаяся удовлетворением злоба - шагах в двухстах, где всхолмленный луг вновь понижался, в невидимом отсюда распадке меж двумя небольшими холмами горел костер, а сидевший возле человек жарил на огне кусок мяса. Движения человека были преувеличенно осторожными, неуверенными; у ног мужчины примостился здоровенный, светло-бурый пес.
Парень еще раз принюхался и, глухо зарычав, подался вперед; бесшумно, скрываемый высокой травой пополз к костру. В умиротворяющем, сонном движении цветков и листьев, шуршании древесных крон, цвирканье кузнечиков, стрекоте птиц на ветках совершенно невозможно было и предположить, что незваный гость уже близок. Однако собака почуяла; вскочив, коротко гавкнула и, низко наклонив лобастую голову, понеслась к лесу. Из травы, словно подброшенный, взвился серовато-рыжий, в коричневатых подпалинах зверь, слишком крупный для обычного волка, и опрометью кинулся под спасительную сень зарослей. Ни он, ни пес не издали больше ни звука; погоня напоминала Дикую охоту, когда рыцари-призраки травят дичь призрачными гончими.
- Рони! - кричал человек, отшвырнув непрожаренное мясо. Пальцы крепко сжались на эфесе вынырнувшего из ножен меча; озираясь, человек топтался на месте, не замечая ни собаки, ни волка. Слепо шарил взглядом, повторяя: - Рони! Рони!
Как Томас и замышлял, пес наемника погнался за ним, невзирая на окрики хозяина, верно, вспомнил давнее и теперь-то решил поквитаться за ободранные бока раз и навсегда. С хрустом проломившись через подлесок, Томас запетлял между стволами, что есть духу мчась к полянке, где час назад старательно растягивал мережу. Сеть он украл у конхизских рыбарей, что промышляли на Стрыйке, вертлявой мелководной речушке, левом притоке глубокой Огды, по которой ходили суда и баржи. Стрыйка с ее извилистым руслом, мелями и перекатами привлекала лишь рыбаков: рыба в ее низовьях водилась отменная, перекупщики с рынков брали нарасхват и за очень хорошую цену. Мережу Томас стащил весьма удачно - конхизцы даже искать не стали, не невод, поди; махнули рукой, отнеся на козни деревенских. Шилдские вилланы на рыбаков смотрели косо - бородатые, смуглые, похожие на пиратов, те звенели монетой и славно прожигали жизнь в отличие от "корявых лапотников". За "лапотников" мужики могли так начистить ряшку, что неделю опухший проходишь, а могли и на вилы посадить, но, само собой, рыбаки ничего такого вслух не говорили. Посмеивались в бороды да беззастенчиво щурились, цепляя взглядом пышнотелых вилланок. К тому же, видно и впрямь занимались они не одним рыбачеством: небрежно прикрытые полой кинжалы наводили на нехорошие размышления.
Мережу Томас разместил в корнях вывороченного из земли дуба и тщательно замаскировал. Задумка была нехитрой: подпустить собаку как можно ближе и перед самой западней резко отпрыгнуть в сторону. Пес, разогнавшись, сразу не сообразит, что к чему, и влетит в сужающуюся к концу мережу, где и запутается. Томас молнией выметнулся на поляну, Рони висел буквально на хвосте, обдавая жарким дыханием. Оставалось заманить его в ловушку.
За Реджинальдом Томас следил уже месяц, со дня обращения; невидимой тенью крался по пятам, выжидал за углом, караулил на привалах. Казалось, после случая на переправе наемника можно было брать голыми руками, как кутенка за шиворот. Но нет - заведомо слепой, он быстро оправился от удара злодейки-судьбы и не только производил впечатление зрячего на неосведомленных, временами сам Томас сомневался в проклятии колдуна-иллюзиониста. Однако головной болью Томаса был Рони, исполняющий сейчас роль поводыря, при его росте Реджинальду не было нужды в поводке: наемник держался за ошейник пса - и тот вел его. Со стороны выглядело, будто хозяин придерживает свою огромную псину, чтобы та ненароком кого не цапнула. Рони постоянно и неотлучно охранял потерявшего зрение господина; второй раз испытывать крепость собачьих зубов и когтей не хотелось, да и сам Реджинальд достаточно ловко для слепого орудовал мечом.
Томас битый час доказывал главарю лыховской шайки, что наемник слеп. Ну, почти слеп. Лыховецкий кряж, ответвление Этуанской гряды, издавна славился лихими людьми, стекающимися сюда со всех концов страны в поисках лучшей доли. Кто-то ее находил, и грозными именами разбойничьих атаманов пугали и детей, и взрослых; у кого-то дерзости и удали хватало лишь на то, чтобы угнать у вилланов коровёнку-другую да обчистить припозднившегося путника. Ватажники, с которыми рядился Томас, были из последних, но заносчиво числили себя среди первых и даже банду гордо именовали лыховской - оттуда, мол, будем, и сам Хорт нам не брат. При упоминании известного своей жестокостью Хорта бледнели и вилланы, и горожане, и рыцари. Награда, назначенная за голову душегуба, прельщала разве что безумцев.
Шайку из пятнадцати человек, посовещавшись с мужиками, нанял шилдский староста, чтоб, значит, укоротили рыбаков-конхизцев, балующих с крестьянскими девками и женами. На горячем рыбаки не попадались, баловали осторожно, с умом. А то б живо на вилы! Жаловаться сеньору побоялись - ловом конхизцы занимались с разрешения, в срок и с лихвой отстегивая положенную долю. На настоящих, отъявленных головорезов денег у мужиков не хватало, поэтому столковались с лыховцами, обещая в случае успеха выплатить аж два серебряных флорина. Результат удручал: конхизцы, куда лучше вооруженные и умело этим оружием владеющие - сыскались и припрятанные мечи, и топоры, - отметелили разбойников вдоль и поперек, зарубив тощего Мэтью с кривым Вилли и тяжело ранив еще четверых. Со стороны рыбаков потерь не было, не считая утопленной лодки, изорванного невода да пустяковых ран, перевязав которые, конхизцы вновь отправились в деревню - пить, гулять и задирать подолы вилланкам.
После того, как Томас клятвенно заверил всю шайку-лейку, что наемник из-за магической порчи не видит и собственного носа, дальнейшие уговоры не понадобились. И главарь, и его подельники горели жаждой мести: Реджинальд помешал им расправиться со старостой, когда ватажники, не получив желаемого серебра, отволокли беднягу в лес и, привязав к дереву, развлекались тем, что стреляли по вопящей от страха мишени. Луков в ватаге было три, а остался один, вдобавок наемник отобрал полные стрел колчаны. Не сразу, конечно, вначале завязалась потасовка - и численность шайки уменьшилась до девяти человек. Одного из разбойников Реджинальд рассек напополам, второго загрыз Рони, еще двое - пострадавшие в схватке с рыбаками - скончались к вечеру. Поэтому главарь, цыкнув сквозь выбитые зубы, уставился на Томаса, свирепо вращая припухшим, налитым кровью глазом. Другой глаз, нормальный, глядел не менее свирепо. Ну, паря, сказал разбойник, ежели врешь, из-под земли достанем. И многозначительно коснулся массивного тесака. Да сведу я пса, мрачно ухмыльнулся Томас, вы с наемником не оплошайте. Главарь побагровел. За кого держишь нас? - прорычал. Томас дерзко расхохотался, и что-то в смехе оборванца заставило разбойников отпрянуть. Завтра, повторил Томас, в это же время, у края леса за четвертым от деревни речным перекатом, и скользнул в чащобу, не оборачиваясь к ватажникам спиной.
Откуда знаешь? - запоздало каркнули сзади. Он знал, недаром целый месяц таскался за Реджинальдом. Тот наверняка переночует в доме благополучно отбитого у разбойников старосты, а поутру направится дальше, вверх по течению. Как ни крути, иной дороги к владениям Нетьялла не существует, а Реджинальд шел именно к Нетьяллу, могущественному чародею, когда-то другу его так и не вернувшегося из восточных земель отца. С порчей, наложенной колдуном-иллюзионистом, обычные маги и ворожеи не справятся. В том, что наемник остановится на привал у четвертого от деревни переката, Томас был уверен, как и в том, что днем на небе светит солнце, а ночами - луна, на которую он частенько выл с безнадеги, сетуя на горькую долю. Его враг с собакой-поводырем преодолевал за день около шестнадцати миль, расстояние до переката вполне в них укладывалось: быстроногий Томас загодя рыскал по окрестностям, разведывая путь и подыскивая возможные способы досадить недругу. Реджинальд, несомненно, выпытает у старосты, за что тот пострадал, и сочтет привал в лесу недостаточно безопасным, оттого-то наемнику и придется топать до переката, где начинается редколесье, а за ним - широкие луга. К вечеру он окончательно вымотается, и потому заночует близ лесной опушки, где опять-таки найдется и сухостой для костра.
Томас, уже превратившийся в волка, неспешно трусил к реке, довольный своими прикидками. Он многое узнал за этот месяц, расчеты должны оправдаться. По крайней мере, он надеялся на это. Ссора колдуна и наемника на паромной переправе была поистине даром судьбы, именно потеря зрения вынудила сурового воина часами разговаривать с самим собой и с Рони, думая, что его никто не слышит. Томас оказался благодарным слушателем, впитывая потоки слов, как губка воду; тогда-то впервые, если не считать перепалки на Огде, и прозвучало имя Нетьялла. Порой Томас ловил себя на шальной мысли - не играет ли Реджинальд тщательно отрепетированный спектакль? Ведь наемник не раз сожалел о драке на постоялом дворе толстяка Маттэ и о рыжем и вихрастом сельском парне, который невпопад подвернулся под горячую руку. О его страшной участи.
Чувство мести довлело над Томасом, клубилось черной грозовой тучей. Кто ответит за то, что с ним сделалось? Нечаянно, говорите? Не по злому умыслу? А ему-то какая разница?! Наемнику надо вернуть всего лишь утраченное зрение. А кто вернет мне меня? Уповать на Нетьялла? Согласится ли маг? Маги, они вздорные, их упрямство и своенравие стали притчей во языцех еще когда и прадед Томаса, девяностолетний ворожбит Шерли, на свет не родился. А неотъемлемое право потребовать за услугу всё, что угодно? Однако Томас с благодарностью принял бы помощь чародея и отплатил всем, что бы тот ни пожелал; как ни странно, им с Реджинальдом мог помочь только Нетьялл.
Подкрадываясь к рыбачьим лодкам, вытащенным на пологий берег Стрыйки, Томас подумал, что очень кстати услышал недовольно бухтящие голоса разбойников и на удивление скоро догадался, как использовать их недовольство в своих целях. По счастью, вечерело, отыскался и гладко срубленный пенек; нож Томас всегда носил с собой, на перевязи. Одежда - портки, рубаха, куртка-безрукавка, даже башмаки - превращалась в шкуру; перевязь для ножа он смастерил позже. Надевать ее в волчьем образе было сущей мукой, как, впрочем, и доставать нож, втыкать в подходящий пенек, а затем, кувыркаясь через него, воплощаться в человека. Обратная метаморфоза совершалась сама по прошествии часа.
Парню, судя по виду - бродяге, внаглую появившемуся у лесного становища, разбойники не удивились, но поверить в слепоту своего обидчика отказались напрочь. Убеждать пришлось долго. Томас фыркнул - ведь волки не умеют смеяться; всмотрелся в темные очертания лодок. На просмоленные бока падали редкие желтые отсветы: двое охранников, усевшись на корточки подле костерка, сложенного из обглоданного и выброшенного водой дерева, резались в кости, то и дело прикладываясь к объемистому, влажно хлюпающему бурдюку. Пьяные голоса звучали всё глуше.
Эти не опасны. Томас широко зевнул, лег на брюхо, затаился; на горле, сквозь густую шерсть вспыхнул багрянцем, поймав лучик пламени, овальный камень - гемма с вырезанной на ней оскаленной волчьей пастью. Ювелиры, резчики по камню, купцы и аристократы, смыслящие толк в украшениях, называют такие геммы инталиями.
Томас дождался, пока охранников сморит сон, и неслышно пополз к лодкам - нужно было украсть подходящую сеть.
Раздумывая, Томас кружил у западни - Рони попался, да так удачно, что и пикнуть не мог, лежал, поскуливая. Морда и лапы, туго стянутые, переплетенные тонкими, но прочными веревками торчали из ячеек мережи; сперва пес бился, запутываясь всё больше, потом затих.
Времени оставалось в обрез: во-первых, сюда с хищной, медленной грацией двигался Реджинальд - никак нутром чуял, во-вторых, с минуты на минуту должна была нагрянуть лыховская шайка. Эти разбираться не станут - волк он, собака или чудовищный оборотень, прикончить которого долг каждого честного человека. Только сейчас, глядя на распростертого пса, Томас с изумлением осознал, насколько они похожи. Правда, у Рони более светлый, без подпалин окрас.
Оборотень размышлял - убить пса или нет? Ненависть улетучилась, в глубине души Томас даже сочувствовал его незавидному положению. Ладно, живи. Томас наконец принял решение, и будто камень свалился с плеч. Ты всего лишь глупый пес, ты не виноват. Нельзя считать виноватым раба, в ответе за него - хозяин.
Рони захрипел, силясь извернуться и цапнуть Томаса.
Оборотень, фыркнув, отодвинулся. Где-то на лугу валялась оброненная перевязь с ножом, слетевшая в миг превращения, Томас развернулся и побежал назад - искать.
Рони не пожалел его. Но он-то не зверь. Нет! Он - человек! Томас ясно помнил их первую встречу, тогда собака основательно потрепала его, как и он - ее. По неопытности Томас пострадал куда сильнее: он лежал с разорванным горлом в луже натекшей крови, сучил лапами и судорожно пытался вдохнуть, пока вездесущие вороны каркали на низко склонившихся ветвях плакучей ивы, обсуждая, кому достанутся глаза, а кому - внутренности. В сознании медным колоколом, набатом, трезвонящим о постигшем бедствии, грохотало - да что ж с ним стряслось?! Что?!!
Томас и по сию пору, но, скорее уж по привычке, проклинал тот день и час, как проклинал и Реджинальда, и свой новый - волчий - облик. Только и оставалось, что браниться, изрыгать хулу и призывать на ненавистника громы небесные: исправить содеянное было нельзя. Во всяком случае, так он считал до недавнего времени. Зато у звериного обличья имелось одно немаловажное преимущество - раны зажили быстрее, чем он успел сдохнуть. Поэтому вороны так и не пообедали.
Нож подобрать не удалось: там, где Томас оставил перевязь, расхаживал, чутко вслушиваясь в густеющую комариным звоном тишину, наемник. Его обретшие легкость и уверенность движения были совсем как у зрячего. Но он же слеп! Слеп! Томас опустился на брюхо и, стараясь не дышать, замер, надежно укрытый нависшей поверх травой. Он же своими глазами видел, что произошло на переправе!
Томас наблюдал за паромом, высунув морду из зарослей крушины. Огда лениво катила отливающие на солнце золотом волны. Волны набегали на борта парома, покачивая его вверх-вниз; дующий от реки ветер, кроме свежести нес сладковатый запах подгнивших фруктов, пота, смоленого дерева, навоза и рыбы. У небольшого поста охраны на берегу скучали двое стражников. На круглых, смахивающих на котелки шлемах и лезвиях алебард вспыхивали солнечные зайчики. По обочине к готовому отчалить парому спешил, опираясь на посох, согбенный старикашка в долгополом холщовом балахоне и украшенном лентами белом колпаке. Должно быть, сельский знахарь или ведун скромного ранга, наподобие прадеда Томаса - Шерли. А может, и нет. Ленты и цвет колпака смущали: низшему магическому сословию вменено носить одежды темные, указующие на неблагородное происхождение.
Томас перевел взгляд на Реджинальда, наемник сидел на скамье в той части парома, где размещался народ познатнее. На отдельном месте возле наемника лежал перебинтованный Рони. Ни одно из мест не пустовало. В другой части - для простолюдинов - толпились на заплеванных грязных досках, как скот в загончике, вилланы с женами и чумазыми детишками. Вообще-то, скот на пароме тоже перевозили. Отделенные от вилланов щелястой перегородкой сгрудились в кучу перепуганные овцы и быки с коровами. Вокруг, похрюкивая, бродили свиньи, которым всё было нипочем. Смуглые, обнаженные до пояса гребцы на бортах сонно клевали носом.
Томас рассчитывал перебраться через реку вечером, когда сможет принять человеческий облик и взойти на паром. Ехать час без малого, а если за час не успеют - прыгнет в воду, доплывет. Там уж недалеко будет. Реджинальда он упустить не боялся - у того на руках изодранный Томасом пес. Забота наемника о собаке вызывала невольное уважение, ведь он мог бросить ее или прирезать из жалости, но нет - выходил.
Ах, бедолага Рони, насмешливо думал Томас, ты перегрыз мне горло, а я - всего-то! - повредил тебе бок. Конечно, повредил сильно, но это не сравнить с моими ранами. Однако я оклемался за пару часов, а ты уже который день еле волочишь лапы.
Старик доковылял до парома и, отдышавшись, требовательно окликнул перевозчика, чтобы тот кинул сходни. Перевозчик - загорелый до черноты детина в грязно-серых портках - даже не шевельнулся. Стражники нехотя покосились на старикашку и, зевнув, отвернулись. Тот, недовольный таким обращением, сварливо заорал, щедро пересыпая речь бранью. Лицо у паромщика вытянулось, стражники было нахмурились, а потом загыгыкали. Томас дернул хвостом, ощерился - вздорному деду ничего не светило: паром забит до отказа, со взгорка это отлично видно.
- Мест нет, - снизошел до объяснений хозяин парома. Ругаться со стариком он поостерегся: кто их, ворожеев, разберет - а ну как и не знахарь вовсе, не шелупонь деревенская, а кудесник из привилегированных? Себе дороже выйдет.
- Мне надо на тот берег, - с презрением бросил "кудесник".
- Всем надо, - философски отвечал паромщик.
- Ты не понял. - Из-под колпака зло сверкнули льдисто-голубые глаза. - Я маг, и мне нужно попасть в Таргам.
- Стоя поедешь? - предложил перевозчик. - Меньше часа ехать. Потерпишь, да?
- С мужичьем?! - возмутился старик. - С коровами и свиньями? Да ты с ума сошел! Сам так езди!
- Так я и езжу, - ухмыльнулся паромщик. - Поменяйся с кем-нибудь, если уговоришь. Да побыстрее, мне отчаливать уже.
- Да я... - задохнулся от возмущения маг. - Да ты...
- А что я? Я на службе, - возразил перевозчик.
Алебардщики опять загоготали. Маг сплюнул под ноги - дурню-паромщику хоть кол на голове теши, хоть убей, а толку нет. И стражники, глупцы, должного уважения не проявляют. Заозирался, выискивая, кого б согнать? Но никого из простонародья - горожан или свободных крестьян - на скамьях не оказалось. Взгляд мага уперся в Рони.
- Это еще что? - скривившись, он ткнул пальцем в собаку. - Псина у тебя занимает место, где мог бы человек сесть!
- Так плачено за нее, а раз плачено, мне без разницы. Хозяин, между прочим, из благородных, рыцарь-наемник. Разговаривай с ним.
- Кто хозяин? - выкрикнул старик.
- Ну, я, - буркнул Реджинальд.
Томас весь подобрался, обратившись в слух.
- Убери пса на пол, я сяду, - надменно распорядился маг, смерив глазами небогатый доспех рыцаря.
- Не уберу, - жестко отрезал наемник. - Собака изранена. Обождешь.
- Да ты как со мной разговариваешь?! - взъярился, теряя остатки выдержки, маг. - Не видишь, кто я?
- Отчего ж не вижу? - хмыкнул Реджинальд. - Прекрасно вижу. Вот только не хватало мне на всяких стариков засматриваться. Девок, что ль, мало?
Народ на пароме откровенно веселился, даже вилланы сдавленно хихикали в кулак. А уж стражники на берегу прямо покатывались со смеху.
- Да я тебя!.. - Маг в бешенстве затряс посохом. - Червь! Пешка разменная, наемничья! Кому перечишь?!
- А ну попробуй. - Реджинальд с угрозой взялся за эфес. - Ты, ничтожество! Жалкий ведьмак. Или кто ты там? Ворожей? Мой отец дружен с самим Нетьяллом, великим чародеем. - Реджинальд не стал уточнять, что дружба давно окончилась, да и отца уж нет. А вот грозное имя чародея он упомянул зря. Совсем зря. Не раз потом корил себя за несдержанность. И кто за язык тянул?
- Ах, Нетьялл? - почему-то оскорбился старикашка. - Ах, великий? А я, стало быть, ничтожество? Знай же, презренный, я - колдун-иллюзионист, достославный Таллан, путешествующий инкогнито!
Паромщик аж присел, люди на скамьях завозились, вытягивая шеи: каждому захотелось воочию лицезреть достославного Таллана, специалиста редкой квалификации. Иллюзионисты среди чародеев и магов стояли особняком, даже великие предпочитали без нужды не связываться с ними. Больно волшебство у тех необычное - как, скажите, справиться с наведенной иллюзией, которая одновременно существует и не существует? Против чего магию применять?
- Так говоришь, не хватало тебе на стариков засматриваться? - переспросил колдун. - Хорошо. Я избавлю тебя от этого неприятного зрелища и заодно от всех прочих. Кто знает, что тебе еще неприятно? Не видь же отныне ничего! Закрываю взор твой! Да падет на тебя проклятье "белого света", и слово моё в том - приговором!! - он резко ткнул посохом в Реджинальда.
Паром уже отчаливал, гребцы дружно налегали на весла: паромщику не нужны были такие вот инциденты. Не хватало еще, чтоб наемник и колдун затеяли драку. С посоха сорвалась двузубая молния и ярчайшей вспышкой окутала Реджинальда; люди отпрянули, закричали испуганно. На мгновение - это заметили только паромщик и прятавшийся в кустах оборотень - от груди рыцаря навстречу молнии разлилось фиолетовое свечение, которое сразу угасло.
От опушки послышались голоса, Томас приподнялся, навострил уши: так и есть - краем леса сюда пробиралась лыховская шайка. Точно рассчитал, похвалил он себя.
Реджинальд насторожился, завертел головой. Меч он держал на отлете, слегка книзу; длинная тень наемника, будто великан из страшной сказки, крадучись, двигалась по лугу. Томас нетерпеливо заерзал. Вот и всё. Наконец-то, всё. Странно, радости он не испытывал. Никакой.
Реджинальд сощурился, до рези в глазах всматриваясь в окружавший его белый слоистый туман, который рассеивался лишь перед самым лицом. Вдали темной изломанной стеной высились деревья - Реджинальд, хоть и не скоро, но научился различать смутные образы и фигуры, проглядывающие в мглистой дымке. Привык ориентироваться в неестественно искаженном мире.
Тогда, на переправе, показалось, что он совершенно ослеп. Наверное, так и должно было случиться, но зрение частично спас отцовский амулет - второй из трех, - до этого никчемной безделушкой висевший на шее. Реджинальд даже знал, какой именно - сине-фиолетовый корунд, известный у ювелиров под названием "восточный аметист". Он-то и предотвратил полное ослепление.
Слепоту наемник переносил стойко, как наказание не воспринимал, но изредка усмехался - и лечат, мол, и калечат, имея в виду амулеты. На что способен третий? Выкинуть бы от греха, да рука не поднимается. Всё же подарок, а подарками не разбрасываются.
Очень скоро он обнаружил, а скорее, почуял, что кто-то следит за ним. Оставалось только гадать - кто. Наблюдатель ловко скрывался, но его выдавал колючий, буравящий спину взгляд. Поэтому Реджинальд нарочно притворялся более незрячим, чем есть, даря врагу ложную уверенность в собственных силах и возможностях. Перебрав всех своих неприятелей, наемник так и не сообразил, кто бы это мог быть. Хотя брезжила одна догадка...
Нежели он? - думал Реджинальд, размышляя вслух. Неужели?.. Мысли снова и снова влекли его к постоялому двору трактирщика Маттэ. К тому, что произошло месяц назад.
Было душно. Хозяин двора, тучный, немного прихрамывающий мужчина, его жена и старшая дочь суетливо разносили постояльцам и зашедшим перекусить с дороги путникам пенящийся в жбанах эль, мясо, печеные овощи, луковую похлебку.
В углу, сдвинув столы, расселась компания из четырех человек, все наемники. Они сосредоточенно жевали мясо, время от времени отпивая из жбанов теплый эль; под столом грыз кость бурый, внушительных размеров пес, принадлежащий Реджинальду. По случаю жары наемники, два дня тому разместившиеся у Маттэ на постой, решили обождать и в путь оправиться завтра, а то и послезавтра. По двору разгуливали без доспехов, которые, впрочем, имелись не у всех, но с оружием у пояса. Кольчуги с подкольчужниками, шлемы, наплечники, наручи лежали наверху, в комнатах. Не на службе еще, чтоб в доспехе беспрестанно париться. Вот когда лейтенанты герцога Адальберта зачислят на довольствие, тогда да - придется. Герцог как раз выдал своему военачальнику патент на сбор войска для очередного похода на Восток, и Реджинальд со спутниками, в общем-то, случайными знакомыми, такими же, как и он, перекати-поле, готовыми предложить свой меч любому, кто сносно заплатит, шел наниматься в поход. Он, однако, не грезил славой, как многие юнцы, - какая там слава, не рассчитывал на хорошее жалованье и относительно безбедное существование, если, конечно, выживет и возвратится с богатыми трофеями. Причиной, заставившей Реджинальда задуматься о вербовке, была мысль о том, что, возможно, он разыщет в восточных землях отца.
Отец Реджинальда, Людвиг, был из обедневших рыцарей и сгинул в давешней восточной заварушке, именуемой также Улемской кампанией, четыре года назад, когда герцог Адальберт с союзниками, отплыв к берегам Маврикии, грабил тамошние поселения. Вдоволь пограбить не удалось: бои шли с переменным успехом, то затихая, то вспыхивая заново. В конце концов флот, недосчитавшийся трети судов и половины войска, отправился восвояси.
Мать будущего наемника, Анна, умерла, когда ребенку не исполнилось и десяти; вместе с ней умер и годовалый братишка, щупленький и плаксивый Ален. Реджинальд почти не помнил мать, лишь иногда снилась ему невысокая светловолосая и улыбчивая женщина, но он не мог поручиться, насколько правдив этот размытый, невнятный образ. От Алена в памяти осталась только вечно зареванная, похожая на печеное яблоко мордашка. Тогда, в правление короля Этьена-Забияки по герцогству и сопредельным графствам с маркизатами волной прокатилась эпидемия сыпного тифа. Мать, худенькая, с ослабленным после родов здоровьем, стала, как и многие другие, его легкой добычей. Недаром такой тиф называют еще военным или голодным, а Забияка повоевал всласть, обкладывая вассалов всё новыми и новыми налогами, чем разорил значительную часть мелкопоместных феодалов, из которых их сюзерены - а тем тоже приходилось несладко - тянули последние соки. Недовольство сеньоров росло, еще чуть-чуть и, презрев клятву верности, они могли б разорвать вассальный договор и, объединившись, выступить против короля. Но волей небес этого не случилось.
Ныне страной правил малолетний Виктор - чисто номинально, фактически же всем заправлял регент Халк, герцог Ондолезский. Суров и нравом крут, он живо навел порядок в государстве, уняв разброд и шатания крупных феодалов, мелкие угомонились сами. Поговаривали, что именно Халк помог Этьену отойти в мир иной гораздо раньше отмеренного срока, представив дело как несчастный случай на охоте. Клеветникам, чесавшим языки почем зря, эти самые языки вмиг укорачивали - во избежание нелепых слухов, - клеймили и ссылали на рудники. Так что в стране - условно - царили мир и спокойствие.
В наследство Реджинальду достался захудалый родовой замок, напоминавший, скорее, привычное, разве что хорошо укрепленное жилище, крохотное ленное владение, три магических амулета, подаренных отцу еще Нетьяллом, и немолодая уже сука Линда, породы мастифф. Замок с ленным наделом пришлось со временем заложить, чтобы возвратить настырным кредиторам родительские долги; Реджинальд всё лелеял надежду когда-нибудь выкупить его. Амулеты висели себе на шее, есть не просили, но и пользы от них никакой не было. Какая может быть польза от красивых, пусть и заряженных под завязку магией, драгоценных и полудрагоценных камушков с вычурной резьбой? Применять их Реджинальд опасался - и правильно делал, совершенно не представляя таящейся в камнях силы, да и не знал - как. Линда, псина с пронзительно-черными, печальными глазами, ласковая и неприхотливая на двенадцатом году жизни издохла, успев родить неведомо от кого двоих крепких здоровых щенков. Темненького Реджинальд сбыл баронету Фэссу, соседу и заядлому собачнику, - жрать, как-никак, что-то надо? - а из рыжего воспитал настоящего боевого пса, с которым, подавшись в наемники, делил мимолетные радости, но большей частью тяготы и невзгоды военной службы.
От раздумий Реджинальда отвлек Дитри, белокурый, безусый красавчик.
- Ух ты! Знатная камея! - воскликнул он.
В распахнутом вороте Реджинальда на тонких кожаных ремешках болтались, так и не пригодившиеся отцовские амулеты. Обычно он не выставлял их напоказ, а тут как-то само получилось, верно, из-за духоты расстегнул рубаху.
Дитри перегнулся через стол и, уцепив красно-желтую сердоликовую гемму с изображением волчьей головы, впился в нее острым взглядом.
- Магическая, да?
- Не тронь, - отобрал камень Реджинальд. Запахнул ворот, пряча от любопытных глаз другие амулеты. Уткнулся в деревянную щербатую тарелку, на которой лежал недоеденный кусок мяса.
- А чего такая холодная? - успел спросить Дитри.
- Она всегда холодная, - проворчал Реджинальд. Тон его ясно говорил: отстань, не хочу отвечать на твои дурацкие вопросы.
Дитри хмыкнул, не хочешь, мол, и не надо. Тут-то и заорал от окна старый Магд:
- Хенрика убили! Мужичьё! Во дворе они!..
Замешкавшись поначалу, наемники вскочили и, прихватив мечи, кто в чем был, кинулись на улицу.
С опрокинутого стола полетели на пол тарелки и жбаны с элем; испуг на лицах постояльцев быстро сменился взбудораженным интересом, и они густо, как саранча посевы, облепили окна.
Потасовка во дворе в любую минуту грозила обратиться бойней: четверо сызмальства обученных ратному делу рыцарей теснили сбившихся в кучу испуганных вилланов. Не мужиков даже - парней. Те обреченно отмахивались мотыгами и заступами. В стороне, с торчавшим из-под левой лопатки ножом лежал Хенрик, пятый из компании наемников. Вокруг ножа, воткнутого по самую рукоять, расплывалось багровое пятно; над толстым потным загривком вились слетевшиеся на запах крови мухи.
Хенрика подкараулили, когда он вышел облегчиться, и подло, со спины, вогнали под лопатку оточенное жало. Наемники не стали разбираться - за что, глаза застил праведный гнев: какие-то вилланы осмелились поднять руку на их товарища! У всех на виду, в открытую. Это немыслимо!
Первым, разваленный от плеча до паха, рухнул убийца Хенрика, и Магд уже примеривался вновь нанести свой коронный удар, как сзади, от дверей, заорал дурным голосом Маттэ, содержатель трактира. К нему присоединилась жена, толстозадая и визгливая. Из сумбурных выкриков можно было понять вот что - Хенрик, оказывается, поплатился за то, что снасильничал девку, которая прислуживала на кухне. А девка была помолвлена, вот-вот свадьбу играть хотели. Так она руки на себя наложила, а жених ее, дуралей, мстить пошел - и что? Лежит теперь жених с вывороченной требухой, и дружки его пустоголовые рядом лягут...
Смысл сказанного доходил до наемников с трудом: в горячке боя не до выкриков со стороны, пока образумились бы, остыли, глядишь - и щадить-то уж некого. Но драку остановило не это.
Рыжий парень, в отличие от прочих вооруженный не мотыгой, не лопатой, а, как и бывший жених - ножом, ловко извернулся и, отпрянув от занесенного над ним меча, наотмашь полоснул Реджинальда по груди. Наемника спасло лишь то, что нож попал в амулет, тот самый, заинтересовавший Дитри - гемму с волчьей головой.
Амулет вскрылся.
Исчез, плеснув огненным сполохом, и тут же очутился у парня на горле, где захлестнулся ремешком, будто силок на неосторожной птице. Реджинальд ошарашено уставился на переменивший хозяина амулет: рисунок и цвет его изменились, кроме того, из выпуклого он стал углубленным, врезанным. Не камеей уже - инталией.
Рыжий взвыл не хуже вздернутого на дыбу и лупцуемого кнутом грабителя. Дергаясь и хрипя, упал на четвереньки. Скрючился, царапая землю, забился как одержимый. Его корежило, выворачивало наизнанку: у ног наемников, в пыли катался серый, скулящий клубок... И вот - с земли, оскалившись и прижав уши к голове, поднялся крупный, похожий на волка зверь.
Деревенские, в страхе побросав мотыги и заступы, разбежались кто куда.
- Об-боротень... - запинаясь, пробормотал Реджинальд.
- Колдовство... как есть колдовство... - голос у Магда дрогнул. Пустил петуха.
С захлебывающимся стоном грохнулась в обморок толстозадая жена трактирщика. Сам Маттэ, задыхаясь, шлепал губами и пучил глаза, ни дать ни взять - выброшенная на берег рыбина.
- Бей его! - взвизгнул отчаянный Дитри.
Переглянувшись, бледные до синевы наемники начали подступать к зверю. Волк попятился. И тут из-за стоящего на пороге трактирщика вымахнул Рони. В несколько длинных прыжков преодолел двор и бросился на волка, погнав того к лесу.
Пес вернулся через полчаса, весь грязный, в крови: шкура на левом боку исполосована, изорвана в клочья, задняя лапа прокушена, из пасти сочится розоватая пена. Дышал тяжело, с хрипами. Шатался. Из последних сил доплелся до порога и рухнул, словно подкошенный.
- Не жилец, - покачал головой очухавшийся Маттэ.
По углам шушукались постояльцы, обсуждая - а кто и осуждая - наемников, дерзких вилланов, колдунов-оборотней и храброго пса, который, надо думать, загрыз волчару. Мрачные наемники давно поднялись наверх и, отрывисто переговариваясь, решали, что делать дальше. Реджинальд, невзирая на протесты толстяка-хозяина, отволок собаку в комнату, где промыл и старательно перетянул раны. Но прежде тайком подобрал во дворе причудливой формы нож, которым его пытались зарезать. Нож еще хранил тепло человеческой руки, по хищно изогнутому, пламевидному лезвию бежали синие блики.
Никто не связал воедино перекинувшегося парня и Реджинальдовы амулеты, хотя вспышку видели все. Сам наемник промолчал, вовсе не горя желанием делиться подробностями с кем бы то ни было. В совете не участвовал, сидел возле Рони, отрешенно глядя в пол.
О Хенрике особо не горевали - после разъяснений трактирщика всё стало на свои места: охоч был Хенрик до баб, жаден, а с ними - груб, неласков. Против воли девок брал, силой. Не одаривал, не задабривал - затащит на сеновал или в кусты, нож в горло упрет, вот и все уговоры. А если глупая баба жизни себя лишит - не его забота. Так что мало кто сомневался в справедливости кары. Да и не до Хенрика сейчас, своих забот полно.
В конце концов сошлись на том, что лучше, не дожидаясь разбирательств, убраться по-тихому. И поскорее. Того и жди - вилланы с косами набегут, или по-умному поступят - сеньору нажалуются, а тот, хоть и захудалый, но барон. Как бы виру не потребовал в возмещение. Так или иначе, неприятностей не оберешься, и всё из-за какого-то пройдохи и развратника.
- Я не поеду, - сказал Реджинальд.
- Дело твое, - согласился Магд.
Другие молча кивнули на прощанье. Увязав нехитрый скарб, наемники, облаченные в легкий доспех, спустились вниз - седлать лошадей. Пожитки Хенрика не тронули, но его чубарого тонконогого жеребца взяли в поводу.
Над дорогой еще висела сухая летняя пыль, а Маттэ с подручными уж оттащили труп на зады, где за сараями начиналась пустошь. Там и похоронили. За порубленным деревенским парнем пригнали телегу; двое угрюмых мужиков взгромоздили тело на застланные соломой доски и, понукая учуявшую кровь и оттого взбрыкивающую конягу, укатили.
Меч Хенрика и кольчугу со шлемом Реджинальд оставил себе; кинжал был не ахти, поэтому достался услужливому хозяину в обмен за целебные мази и отвары, которые имелись у его жены.
Вечером в дверь комнаты поскребся испуганный трактирщик.
- Там... - произнес он заплетающимся языком. - Там...
- Ну?
- Пришли...
- Кто? От барона?
- В-ворожбит, - потупился Маттэ; по жирному подбородку стекали капельки пота. То ли из-за духоты, то ли... Огонек свечи в его руке трепетал, и по стенам метались беспокойные тени. - Нож спрашивает. У парня, говорит, нож был. Такой... приметный.
- У какого парня?
- У того, что в волка оборотился. Он ворожбиту... кх... кха... родней приходится, - Маттэ закашлялся. Грузно топтался на пороге, смурый, подавленный.
- Так это его нож? - спросил наемник.
- Кх... кххм... наверно...
- Он что, мстить пришел? - Реджинальд с угрозой взялся за меч. - Чего ему надо?
- Нет, - отпрянул трактирщик. - Не мстить. Нож вернуть просит. Если... если брал, - трактирщик умоляюще посмотрел на Реджинальда, - отдай.
- А если не отдам?
- Отдай, - глухо повторил Маттэ. - Я простой человек, мне жить здесь. Тебя на днях и след простынет, а мне - жить. - В голосе его сквозила обреченность. - Он к... кх... колдун, он...
- Ворожбит, - поправил наемник.
- Пошли, - трактирщик потянул Реджинальда за рукав. - Вниз спустимся. Ждет он... Говорить хотел.
- Зачем?
- Не сказал.
- Ладно, - неожиданно для себя согласился Реджинальд. И спускаясь по узкой скрипучей лестнице, подумал: что мне нож? Какой с него прок? Чудной, несподручный. Отдам.
От скамьи за столом, где в глиняной плошке чадили два сальных огарка, поднялся и семеняще зашаркал навстречу дряхлый старец, закутанный в войлочную накидку. Маттэ, кособочась, шмыгнул во двор. Старик остановился в двух шагах, остро, пронизывающе глянул на Реджинальда. Глаза его прикипели к груди наемника, где под рубашкой висели амулеты. Взгляд пробирал до костей, шарил ледяными пальцами, драл кожу ознобом; волоски на хребте топорщились от сотен гуляющих туда-сюда мурашек. Реджинальд ощутил себя жалким босяком в лохмотьях, который бредет сквозь метель под порывами шквального ветра, секущего лицо холодной и твердой снежной крупой.
- Когда непростые вещи сталкиваются, всегда беда случается, - нарушил молчание ворожбит. Голос тихой, шелестящей струйкой песка проник в уши. От приотворенной двери тянуло сыростью, и свечи на столике потрескивали, угасая. Сгущали в углах затхлую темноту. В неплотно прикрытые ставни сочился мутный лунный свет. Ворожбит, нахохлившись, будто ворон в непогоду, сверлил наемника глубоко запавшими глазами.
Реджинальд не ответил, не зная, что сказать. Он мог убить парня, а тот чуть его не зарезал. В итоге - никто, кроме Хенрика, не виноват, но двоих, даже троих, если считать девку, прибрала костлявая, а четвертый превратился в волка. Рони наверняка задрал оборотня. Что, что теперь объяснять?! Кого оправдывать?
- Порой одна беда отводит еще большую, - пришептывая, сказал старик. - Живы дурни-то наши. Кабы не внучок, вы б всех порешили.
- Да, - вынужденно признал Реджинальд. - На, - протянул нож. - Забирай. - Дернул кадыком. - Так уж получилось...
Ворожбит выпростал руки из-под накидки, подал наемнику склянку с желтоватой гущей.
- Взамен, - усмехнулся. Пальцы, обхватившие горлышко, узловатые, с набухшими суставами и длинными ногтями могли бы принадлежать покойнику. - Снадобье для твоей собаки. Будешь мазать ежедневно - пес быстро поправится.
- Откуда про собаку знаешь? - нахмурился Реджинальд.
- Внучок поведал.
- Так он... жив?
- Ну да. Чего ему сделается в волчьей-то шкуре? Амулет твой внучка в оборотня превратил, - и вкрадчиво, как бы невзначай: - Его ведь кто-то из великих сработал, амулет этот?
- Не твое дело, - озлился Реджинальд. - Уходи, старик.
- Я-то уйду... - с непонятной интонацией произнес ворожбит и, отступив к двери, растворился в ночном сумраке.
Наутро Рони полегчало: он возился на подстилке, сипло дышал и пытался лизнуть хозяйскую ладонь, когда Реджинальд менял повязку. Вязкое, неприятно пахнущее кислятиной снадобье и впрямь помогло. Но о том, чтобы немедленно уехать, наемник даже не помышлял: собаке нужен покой. В путь они отправится не раньше, чем у пса зарубцуются раны, и тот сможет передвигаться самостоятельно.
Ближе к обеду в дверь опять поскреблись.
- Пришли, - переминаясь с ноги на ногу, сообщил трактирщик. - От барона.
Наемник вздохнул, готовясь к утомительно-долгому спору: свои возражения, как и доводы противной стороны, он продумал заранее. Шансы имелись, и неплохие.
Но виру всё же пришлось отдать, а раз спутники покинули его, то взыскали с Реджинальда, и по всей строгости. Как объяснил явившийся со стражниками длинноносый законник - и откуда он взялся? - отнюдь не за убитого виллана, ведь наемник мог предъявить тело Хенрика и в ответном порядке выказать претензии на самоуправство мужичья. О драке и не заикались. Хитрый барон, не иначе как по подсказке носатого, нашел иной повод для взимания штрафа - недозволенное, с применением темной магии колдовство в границах сеньории без соответствующей лицензии.
В качестве платы за якобы понесенные убытки стражники, не удовольствовавшись снаряжением Хенрика, забрали лошадь - худющую, кожа да кости, но сильную и выносливую гнедую кобылу, к которой Реджинальд уже успел привыкнуть. Кобылу по окончании службы ему пожаловал маркиз ле Граммон, прежний наниматель. Забрали коня вместе с упряжью. Расставаться с ним и с недешевой сбруей было чертовски жаль: двое молодых парней - зарезанный в стычке и обратившийся волком - явно того не стоили, но, бесспорно, и такой лихой доли не заслужили. Однако ущерб трактовался не как "причинение вреда", а как "действия, повлекшие нарушение магического баланса в ленном владении", что выглядело не в пример серьезнее. К такому решению судьи-феодала ни один крючок не подкопается, и комар носа не подточит. Апеллировать к бюро магических расследований не хотелось - барон мог дать взятку, чтоб наверняка, и выиграть апелляцию, тогда к штрафу добавились бы судебные издержки. В любом случае - это потеря времени, к тому же, с формальных позиций Реджинальд был не прав; оттого-то, уяснив, что ничего здесь не поделаешь, не возражал.
Со двора он ушел через неделю, когда Рони худо-бедно смог переставлять лапы. О державшемся на почтительном расстоянии четвероногом соглядатае наемник и не подозревал.
Томас следил за рыцарем с первого дня. Оклемавшись после сшибки с собакой, оборотень тайком пробрался к своему прадеду-ворожбиту. Жил Шерли на отшибе, так что ни вилланы, ни деревенские псы помехой не стали. Дед долго ахал, признав внука, но помочь оказался не в силах: нашептывал под нос и окуривал сушеными травами, знаки чертил, пробовал снять амулет - без толку. Наконец принес в жертву лесным духам черную курицу, а потом зло ругался, утирая дрожащими руками пот со лба. Бранил Томаса.
Угораздило тебя, дурья башка, ругался. Рассказывай давай, требовал. Томас виновато скулил, вжимаясь в пол. Скулеж этот Шерли отлично понимал и, выслушав внука, призадумался. Чары мне не убрать, сказал, и никому другому тоже. Того ищи, кто амулет сработал. Оборачиваться по желанию ты не сумеешь, но есть лазейка... Где нож, который ты у меня выпросил? Обронил, бестолочь? И дед снова едва заметно шевелил губами. У наемника нож, бормотал, с кем ты схлестнулся... у него...
Томас вслушался - голоса лыховцев долетали всё явственней, покосился на Реджинальда - тот нервничал, щурил глаза. Мстить наемнику Шерли запретил, и Томас не понимал - почему? Почему?! Не переча деду лишь для вида, он не переставал думать о расплате, и вот, когда она неизбежна, спрашивает себя - зачем?
На опушке загомонили, вроде бы препираясь. Наемник дернулся, широко зашагал к лесу - на звук. И тут... раздался леденящий душу вой, сразу же оборвавшийся диким, отчаянным взвизгом. А затем - дурашливый смех.
- Рони!! - истошно закричал наемник, переходя на бег. Остановился.
От деревьев широким полукругом приближались лыховцы. Главарь недобро щерился, тесак в его руках обагряла кровь: стекала к кончику лезвия и тяжелыми каплями падала в траву.
Томас вскочил, метнувшись за ножом. Не таясь. Найти и сбежать. Нож был необходим Томасу как воздух - раз в день, но непременно вечером, сказал тогда дед, сможешь перекидываться человеком. Правда, всего на час. Томас согласился бы и на четверть часа. Он рыскал по лугу в поисках запропавшего ножа, совсем не думая о том, как его появление воспримут разбойники.
- Братцы... еще собака! - донесся изумленный возглас. - А в сети кто был? Кого ты порешил, Марк?
- ...Эй, парни, двое туда, двое сюда. Остальные за мной!
- ...Стреляй в него, Райли! Да не в рыцаря, идиот!
- ...Сбоку заходи! Сбоку, говорю!
- ...Марк! Обманули нас, Марк! Какой он слепой?
- ...Райли! Косорукий ты болван!
Воздух полнился руганью и звоном железа. Девять ватажников наседали на одного - и Томас точно знал - слепого! - наемника, однако тот с легкостью уходил от неумелых ударов и уже положил двоих.
Вот он, нож! Нашелся! Томас уцепил перевязь зубами и с удивлением почувствовал, как плечо оцарапала стрела. Вторая вонзилась в ляжку: косорукий Райли был не таким уж недотепой. Взвыв от боли, Томас выпустил перевязь, обернулся - вовремя! Сзади, занеся над плешивой головой топорик, подкрадывался низкорослый, плюгавый лыховец. Он так и не успел опустить топор: Томас прыгнул, толкнув мужичонку в грудь, сшиб на землю и перегрыз горло. Потом перекусил торчавшую из ляжки стрелу. Но сволочной Райли уже тянул из колчана новую и накладывал на тетиву, а к Томасу с булавой наперевес спешил дюжий мордатый разбойник.
Сбежать не получалось, а сбежать без дедова ножа... Оставалось лишь одно - драться. Утробно зарычав, Томас бросился на обидчиков.
Вблизи, чуть ли не обок - вот ведь насмешка судьбы! - размахивал мечом Реджинальд. Тяжелое клацанье челюстей и шумное дыхание сказали ему о многом.
- Рони? - Наемник, казалось, воспрянул духом. - Рони, это ты?!
Громилу с булавой Томас обошел со спины, замахнуться тот не успел... Зато успел лучник Райли: выпустил, почти не целясь, несколько стрел - две впились в бок оборотня. Томас, хрипя, кувыркнулся на землю, а Райли, опустошая колчан, гвоздил по наемнику. Но рыцарь двигался так быстро, что все стрелы пролетели мимо.
Реджинальд пробивался к упавшему... псу. К Рони.
Четверо ватажников остервенело наскакивали на рыцаря. Меч в руках наемника мелькал с чудовищной скоростью, напоминая бешено крутящийся ветряк. Райли, отбросив бесполезный лук, присоединился к товарищам.
Лыховцы словно обезумели, взор их заволокла кровавая пелена: разбойники во что бы то ни стало пытались убить куда более опытного и грозного противника. И опомнились, лишь когда главарь шайки, Марк, опрокинулся навзничь с разрубленной шеей. Тогда ватажники дрогнули, побежали.
Реджинальд не преследовал их.
Пригнувшись, он шарил по земле, пока не наткнулся на Томаса.
- Всё будет хорошо, Рони, - без конца повторял наемник. - Ты жив... Я жив. Что еще надо? Потерпи, перевяжу тебя. В тот раз было хуже... терпи. - Он осторожно, молясь, чтоб не застрял наконечник, вытащил стрелы и, почувствовав, как заструилась под ладонями кровь, быстро провел рукой по боку, нащупывая раны. Тронул затылок.
- Рони? - выдохнул с сомнением.
Очнувшийся Томас слабо завозился, извернул голову. Пальцы Реджинальда соскользнули, уперлись в ремешок на горле - в холодный камень злосчастного амулета.
- Ро... - наемник осекся, рука его замерла. Не обязательно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять - что же произошло, кто подстроил эту ловушку и сманил пса. Вой, оборвавшийся диким взвизгом... Шалый смех... Но - "Стреляй в собаку, Райли!"... лязганье зубов, рычащий комок, оттянувший на себя часть ватаги...
И что теперь? У судьбы злые шутки: впору хохотать и хвататься за меч - кто первый?
Ведь Рони мертв. А парень еще жив.
Пока.
Оборотень, оскалясь, ловил напряженный взгляд рыцаря. Не будь Томас так плох - вцепился бы "спасителю" в глотку. Наверное... Он и сам не знал, как поступить.
Оба не знали.
Секунды растягивались в минуты, а двое всё медлили. Провалившееся за горизонт солнце окрасило небо в подходящие случаю цвета - крови, мести. Лес, темной, неприступной стеной высился над человеком и... человеком. Сумерки сгущались над ними, окутывая не только тела, но и души.
Убей, убей, убей - нашептывали сумерки.
Убей - скрипели ветви деревьев.
Убей - шумело в висках, и сердце больно толкалось в груди.
Поступить иначе - предать Рони.
Убей...
- Мы пойдем в Мршаны, чародей Нетьялл поможет мне, - с усилием выговорил Реджинальд, заглушая навязчивые голоса. - Надеюсь... поможет, - повторил, качая головой. - Отец когда-то оказал ему услугу, значительную услугу... они стали друзьями, едва ли не кровными братьями. Правда, спустя годы крупно повздорили. Отец никогда не рассказывал о причине размолвки и запретил произносить вслух имя прежнего друга. Так что, не знаю... как он нас примет. Но мы всё равно пойдем. Даже если Нетьялл прогонит меня... - рука осторожно, чуть касаясь, легла на вздыбленный загривок Томаса, - он может помочь тебе... Рони.
12 - 19.05, 18 - 25.06.06
|
|
|