Всякое совпадение событий, портретов или имён является злостной ошибкой эксперимента или мастерским произволом.
Автор
* * *
...И когда семь громов проговорили голосами своими, я хотел было писать; но услышал голос с неба, говорящий мне: скрой, что говорили семь громов, и не пиши сего.
И Ангел, которого я видел стоящим на море и на земле, поднял руку свою к небу и клялся Живущим во веки веков, Который сотворил небо и всё, что под ним, землю и всё, что в ней, море и всё, что в нём, что времени уже не будет...
Откровение Иоанна, 10:4-6
ПРОЛОГ Трасса. Мотель "На Ремонте"
...Он поднял голову, взглянул на запад: на небе висел серп Луны. В полумраке неясно виднелась знакомая дорога...
Пу Сунн-Лин, "Новеллы"
* * *
Ты идёшь по трассе.
Трасса как трасса, такая, какая есть. Ты пытаешься провести этимологию от трассирующих пуль, танковых траков, оператора TRACE из BASIC FOR PC "АГАТ" - даже от трусов, трусов и транса. На "транках" ты спохватываешься, что угол перегиба палки близок к критическому. Дальше - просто идёшь по трассе.
Естественно вписываешь в этот процесс пинки дорожных знаков с особо наглыми мордами, пережёвываешь и глотаешь обиды - старые, ибо новая, выгнавшая тебя на трассу, трассой же и пережёвана.
Ничего не имеет значения. Вопреки фильму "Пятый элемент", даже жизнь не имеет значения; ты думаешь так до тех пор, пока идущий мимо и явно на взлёт "КамАЗ" едва не снимает с тебя рюкзак. Тогда ты перестаёшь так думать и тормозишь на обочине неожиданно расцветшей из тьмы вокруг шоссейной развязки: городишко туда, деревенька сюда, облцентр - к чёрту, только что оттуда.
Крыло зодиакального света втягивается в сереющее небо; твоя рабочая, стопящая рука начинает зябнуть. Ты знаешь, что с рассветом придёт ветер, но знаешь и то, что трассу нельзя торопить. А то ещё, не дай бог, успеешь...
Успеешь доехать до того, как неповторимое целебное одиночество выжжет, выдует из тебя всю шелуху, сорвёт все маски - пока не останется голый человек на голом асфальте.
За лесом проходит электричка. Воронья компания над тобой на все лады повторяет её тоскливый журавлиный крик. Ты дышишь на пальцы, плотней натягиваешь кожаные митенки. Думаешь, не закурить ли - и не закуриваешь.
Трасса понемногу раскочегаривается, жидкие косячки машин нарисовываются на боковых дугах развязки; и технично срисовываются, не доходя твоей своротки. Лишь маршрутка, полная сонных ранних дятлов, сворачивает и начинает притормаживать. Но ей нужны деньги, и ты, дав отмашку, всё-таки закуриваешь вослед.
Первая из трёх последних, энзэшных сигарет почти догорает, когда нечто, занимающее полторы полосы, чересчур низко летит по шоссе в твоём направлении. Рука, дёрнувшись было, опускается - такие вот увешанные гирляндами танки стопятся только по датам крупных землетрясений. Или за очень дополнительные деньги.
Повинуясь мановению твоей руки, глыба цвета "серый металлик" плавно тормозит на указанном месте. Из-за сползающего стекла звучит голос Шарля Азнавура, а тремя секундами позже - голос драйвера, обладателя немолодой лысоватой башки, цепких голубых глаз и (определяешь ты, наконец) джипа "хаммер" в гражданском исполнении:
- Куда подбросить?
"В терновый куст" - говоришь ты мысленно, а вслух, хоть и вполголоса, улыбаешься. Прежде чем назвать вектор движения, ты силишься определить - плюсом или минусом сейчас работает тот нейтральный, в общем-то, почти везде, кроме трассы, факт, что тебе двадцать лет и тебя зовут Оля.
Плюс или минус, однако, это его устраивает, как и направление езды. Азнавур в компашнике сменяется чем-то совсем уж тебе не знакомым, "хаммер" глотает и вышвыривает километры со скоростью прямоточного ракетного движка, тебе предлагают курить, не стесняться. Ты стесняешься. Тебя окончательно добивает светло-серый английский костюм, неожиданно ловко сидящий на плотной спортивной фигуре. Ты никак не можешь понять, контрастирует костюм с лысиной или сочетается. Ты никак не можешь понять, какого хрена он тебя посадил.
Его водянисто-голубые глаза не смотрят на тебя принципиально. Даже когда он спрашивает:
- Сильно спешишь?
Нет, непра, я не ве, думаешь ты, чуть вздрагивая; человек с настолько отцовскими интонациями в голосе и настолько естественно смотрящимся благополучием... Если и заимеет, то не более чем расспросами. Ещё и Азнавур.
- Заехать бы, заправиться, - поясняет он тем временем, - Заодно кофею дёрнуть, там забегаловка. Не спал ни черта, втыкает. Составишь компанию?
- Не по финансам, к сожалению. Если уж стопом еду...
- Чашка кофе меня не разорит, - смеётся он, - А вид у тебя задрогший.
Не дожидаясь твоего кивка, он заставляет "хаммер" нырнуть на едва заметный просёлок влево. Мадемуазель из магнитолы хрипло утверждает, что она поёт блюз, попутно убеждая этим в безопасности кофепития с лысым миллионером. Мимо плывут сосны без особых примет.
- Впервые вижу эту своротку, - говоришь ты.
- Вот и Сусанин так сказал, - вздыхает водила.
Ты вспоминаешь, что не видала ни указателя заправки, ни рекламы забегаловки, но вы уже чалитесь на микроскопической стояночке в центре необычайно уютного местечка.
Парноэтажное строеньице, в стиле которого обнялись мелкоячеистое голландское переплётное кружево и готическая основательность северокавказских дачных коттеджей. Об общественном назначении здания заявляют высокие зеркальные двери, урна возле, пара скамеек, да заправочная колонка, в которую вы едва не тычетесь бампером. Уменьшенные копии кремлёвских ёлок толпятся, смыкают фланги с обеих сторон бежево-голубого фасада. "Кросна" вместо горгульи.
Ты смотришь на драйвера вопросительно. Он суёт в угол щедрого на улыбы рта "житанину" без фильтра, и вы идёте к дверям. Второй раз ты смотришь вопросительно, прочитав на пришпандоренном на створку листке: "Мотель НА РЕМОНТЕ".
- Закрыто, - вздыхаешь, ибо кофе таки хотелось.
- Ни в коем разе, - он распахивает перед тобой твоё вздрагивающее парное отражение и ухмыляется, - Это название.
- Э-э...
- Мотель "На Ремонте". Входи, не тушуйся.
- Э-э...
- Это мой мотель.
Из полутёмного пространства внутри тебе панибратски напоминают, что шоу маст гоу о-о-он.
Негромко, но настойчиво.
ГЛАВА I Мы пугаем крокодилов
...Завтра ровно в полдень, Старший брат, взгляните, как женщина будет переходить реку вброд...
* * *
...Они пили вино на своём большом званом обеде. Вдруг впрыгнул в комнату большой белый заяц...
* * *
...Таким образом, всё, что для тебя надо было сделать, сделано. Если ты не вернёшься, с твоей стороны это будет бессовестно. Тогда - пусть и недалеко от вас до меня - ты не приходи сюда и не беспокойся о нас. При чём тут, верю я тебе или нет?..
* * *
Твоё "э-э" заканчивается, когда тебя уверенно берут за локоть и ведут - не властно, не вульгарно, не хозяйски - ведут сквозь поющий полумрак, пока ты вспоминаешь термин "аккомодация зрачков". Голос над ухом (ты невысока) повторяет "будь как дома". Ты встречаешь взглядом взгляд огромных смеющихся девичьих глаз, потом целый полукруг лиц за столом, где и тебе находится креслице.
Чашка кофе тычется в твою ладонь кутячьим носом. Ты делаешь большой глоток. Кофе. Не то, растворимое, а тот, сваренный верно, он. Кофе с большой буквы.
Твой взгляд обретает фотографическую чёткость, и под тарзаньи крики Меркюри начинает движение. Слева направо.
Удлинённое, до лопаток, каштановое каре ближайшего соседа, неожиданно откинутое за спину плавной, как в рекламе, волной. Под каре высвечивается бледный острый нос, веснушки на острой скуле, выблеск золотой оправы очков. Аккуратная "мазефака" . На плечах мужчины кожаный жилет, руки обнажены. Красивые, прямо-таки аристократические мужские руки, именно в этот момент подливающие тебе в чашку... коньяк?.. Хриплый баритон подтверждает догадку.
- Спасибо, - говоришь ты.
- А вдруг госпожа не пьёт?
Это следующий по кругу, высокий даже в полулежачем положении парень. Он весь закамуфлирован в чёрную джинсу, худ, широкоплеч, и цедит слова сквозь саркастически опущенный уголок рта. Нерусские, тёмные и мохнатые глаза, и в приглушённом свете двух бра за стойкой они словно подёрнуты искорками. Он встряхивает лохматой смоляной шевелюрой, и тянет ко рту палочки с зажатым в них сухариком; ты замечаешь необычно большие цепкие кисти рук. На фразу отвечаешь улыбкой (это лучший ответ в непонятной ситуации), потом переводишь взгляд.
Переводить требуется недалеко - девчонка, чьи потрясные глазищи встретили тебя первыми, со знанием дела мурлычет возле черноджинсового плеча. За что получает сухарик. Парню сегодня остаться голодным, думаешь ты, так как девушка даже тебе нравится - она явно из тех, кто воплощает удачный тандем формы и содержания. Ты с белой завистью ищешь место, где кончается огненный, легко перехваченный узорной тесьмой на уровне пояса, поток; и не находишь. Царевна Золотой Волос, блин... Дочь Рудного Полоза в хипповском исполнении, если учесть ажурный сарафан и со вкусом подобранные бисерные финтифлюшки. Пока ты разглядывала её волосы и точёное лицо, она успела (не иначе, как из воздуха) достать маленький кальян, и теперь планомерно тонет в прозрачном аромате восточных сказок. Кое-какие из этих сказок явно писались на чересчур ближнем востоке, думаешь ты. Или, судя по чистоте запаха, в Амстердаме.
Впрочем, за столом это никого особо не волнует, - с какой стати волноваться тебе?
Вот и следующая фигура за столом не волнуется. Настолько не волнуется, что ты даже внутренне назвала её фигурой, и едва не перелистнула, как перелистывают рекламные "раскладушки". Ты возвращаешь взгляд - это высокая леди с вьющимися локонами и необычайно гордой осанкой. Большего - ни лица, ни одежды, ни возраста, ни масти - особо не разглядеть, так как она от тебя точь-в-точь на траверзе светильника, и оттого кажется стройной, обладающей нимбом, тенью. К тому же она практически неподвижна, лишь небольшая низка крупных деревянных бус неутомимо змеится в пальцах правой руки. Сектор стола перед дамой девственно чист от питья, еды или курева. И ещё: ты чуешь, что она тихонько, но непрерывно тебя разглядывает; возможно, потому и выбрала это кресло. Навалившийся, было, уют даёт крена.
Пятое от тебя кресло пустует; зато личность, занимающая шестое, радует своей родной, как швырк носом, россиянской штамповкой. Так бы и расцеловала после череды загадочных типов и типесс: толстый, невысокий, похожий на тестяного человечка, лет, наверное, тридцати, мордаха непритязательная и невыразительная. А уж бейсболка (козырем назад!), пузырь пива и майка со словом "Yes!", сикось-накось торчащая из-за пояса китайских левисов - просто чуть не выжимают из тебя слезу умиления. На азартно выбившемся на лоб светлом вихре и на лице пляшут цветные тени: перед парнем раскрыт ноутбук, и, кроме тачпада, его в данный момент ни хрена не волнует.
Ты уже почти вгляделась в экран под неудобно острым углом, но ещё одно, ближнее справа кресло вдруг отъезжает чуть, и в него основательно усаживается твой лысый драйвер. Куда он исчезал и как появился - ты не отразила.
- Освоилась? Чуть согрелась? - спрашивает он, с наслаждением вытягивая под стол ноги и рассматривая на свет содержимое своего бокала. Оно зелено мерцает.
"Не пей никогда зелена вина" - приходит на ум наставление Мономаха. Вслух интересуешься:
- Абсент?
- Безалкогольный, для тех, кто за рулём, - кивает он, и заливает в себя полстакана, - Мне же ещё тебя везти, и самому дальше переть - это зелёный чай. Его Карачун бесподобно запаривает, какие-то свои рецепты.
- Кто? - не понимаешь ты.
- Карачун. Вон та жердина.
Ага. Стало быть, парень, что меняет "Три корочки" на улыбки Царевны Золотой Волос - это Карачун. Тот, кто величал тебя госпожой.
- А когда не за рулём?
- А вот тогда - абсент. И рецепт уже не карачунский.
- Ваш?
- Во-первых, твой, - пыхает он "житаниной" в зеркальный потолок, - Я всё же не окончательно старик, разве что, для тебя... э-э?..
- Ольга... или Оля.
- Генсек. Мы тут, в основном, по прозвищам.
- ...Вижу. А во-вторых?
- А во-вторых, автор рецепта - наш бессменный повар и бармен... А вот он идёт. Все в сборе.
Он потирает ладони. А к последнему пустому креслу от стойки подходит... нет, шествует - тоже, видимо, из "типов". Плюгавого росточка, неопределённого возраста мужчина. Он с грацией старого ковёрного несёт чуть растрёпанный шикарный косой пробор; скорей, крашеный, чем на самом деле настолько красиво орнаментированный сединой. Усталое лицо актёра, таящее, наверное, сотни живых масок, зелёная байка рубахи навыпуск - клетчатая, никак иначе. Витое колечко с искрой бирюлика чуть звякает - садясь, он ставит на стол запотевший бокал. Твои губы расползаются в улыбку восхищения стилем, когда он извлекает из-за спины длиннющую каминную спичку - горящую, - а из-за плеча длиннющую сигарету. Молчание его похоже на тихий наигрыш "Болеро".
- Ну, как говорил Горби Меченый, - слышишь ты усмешку Генсека, - кворум есть, можно начинать.
И музыка стихает, а твоё сердце начинает отсчитывать синкопы.
Кондиционер хороший. Пятеро из восьми курят, но воздух лишь легко вздрагивает над центром стола, словно там пляшет карликовый Хищник. Дым, едва оторвавшись от губ, плавной параболой уходит искать окончание оси ординат; а ты, забывая о бесконечности луча, течёшь за ним взглядом. Из запахов с подъёмной силой кое-как спорит только тонкое послевкусие кальяна (у кумара больший удельный вес?)
Но вот пауза выдержана, словно хорошее вино. Первым её пробует на вкус Генсек.
- Оля. Дверь позади тебя...
Опа, думаешь ты, едва не давясь кофе. Забавный, после "госпожи", вариант досвиданья. Ты роняешь вдруг онемевшую руку, ловя лямку рюка под стулом - но в этот миг лысому ублюдку приходит в голову продолжить.
- ...Поэтому, если ты решишь, или уже решила, что мы насильники, злодеи, чикатилы, самодуры - придумай термин сама, ты выглядишь умной девушкой - то у тебя есть путь бегом наружу, до трассы; хотя, я подвезу, если что. Но. Если доверие и любопытство в тебе победят, то мы - все! - очень просим тебя немного задержаться, поскольку у нас есть к тебе дело. Всего лишь выслушай нас; это не займёт и часа. Обещаю тебе, что дело не связано с унижением или криминалом - но все мои заверения глупы, пока ты не решила. Мы помолчим, а ты подумаешь... Думай.
Он смолкает и тяжёлым взглядом находит точку где-то вдали, за пределами стен. А ты повисаешь в паутине возникшей вдруг запредельной тишины; вестибулярка реагирует, словно на воздушную яму, скачущее иноходью сердце заполняет всё тело. Что ты точно сейчас не способна делать, так это думать. Зато в режиме рапида высветляются какие-то окружающие никчёмности, и так и вязнут в памяти - ты боишься, что навсегда.
Толстяк в бейсболке, медленно закрывающий свою машинку; сплетённая эфой трубка кальяна; палочки, вентилятором в противофазе, в лапище Карачуна; бармен, чьё лицо в этот миг дробится на бердслеевскую половину и половину Росетти, бровь же занявшее у Пьеро... Какая-то мозаика, но, словно в детстве - ты любила мысленно задать вопрос, и слушала, какой ответ возникнет из пустоты (пустота почти никогда не ошибалась), так и теперь - привет, говорит шум в ушах, не бойся их, они тебя не тронут...
Что ж, пустоте ты привыкла верить; хотя, тебе кажется, что в этот раз она чего-то не договаривает.
- Согласна, - вплетаешь ты в тишину, и звук голоса рвёт её, - Я выслушаю. Только...
- Проси, чего взбредёт. Ты вправе.
- Ещё кофе. С коньяком. Стоп!
Сосед слева едва не роняет фляжку.
- Коньяк отдельно.
...Кто, интересно, здесь диджействует? Пока ты смакуешь заслуженную рюмку коньяку (плохого? хорошего? чёрт знает, ты не профи) и чашку кофе (да, да!..), музыка, озираясь, выплывает к столу. Снова негромко. Типа, когда-то он любил эту девушку, девушку. Тебя история эта не слишком волнует; во-первых, ты знаешь её наизусть, во-вторых - над столом словно прозвучала команда "равняйсь!"
Круг сидящих несколько подтягивается, кто-то пододвигается ближе, кто-то усаживается прямее. Девчонка гасит кальян, а толстяк переводит комп в планшетное положение. Взгляды скрещиваются на тени с чётками, что так похожи на бусы.
- Оля, - говорит Генсек, - это Менора, наш консультант по религии, традиционной мифологии, медицине и, что сейчас главное, наш бессменный архивист. То, что она сейчас расскажет, ты можешь выслушать как сказку, допустим... или как сюжет повести. Как угодно. С любыми вопросами, на которые мы постараемся ответить. Ты готова?
Музыка гаснет.
- Ну... да.
Та, кого назвали Менорой, придвигает к себе планшет. Лицо её освещается мягким муаром, и оказывается ещё удивительнее всех прочих: это дочь шатров, ассирийских солончаков, палаток вокруг Ковчега Завета. Ты путаешь все эти вещи, но регион, отчеканивший поколениями выверенные черты, скорее всего, локализуешь верно. И ещё - она молода, моложе, чем ты думала. Ты отрешённо рассматриваешь её; а потом вдруг замечаешь, что уже какое-то время переливчатой нитью звучит её высокий голос.
- ...С информацией о существовании созданий подобного рода группа впервые столкнулась в работе над делом "Сторож брату". Правда, Генсек встречался со следами их деятельности ещё в восемьдесят пятом году, но частным образом, в "игольчатом" контакте. Довольно долгое время об этой стороне реальности ничего не было слышно. Двенадцатого апреля этого года, около месяца назад, Генсек и Сильма, - (царевна с кальяном кивает тебе), - поздней ночью возвращаются с эксперимента по технологиям, синтезированным в процессе работы над только что закрытым делом "Рождественская судьба". В районе новостроек у супермаркета "365" они едва не сбивают ползущего по асфальту мужчину. Он оказывается поражён непонятной формой амнезии явно психического генеза. Говоря проще - ему почти стёрли часть памяти неким воздействием со стороны. То, что прорывается сквозь психоблокаду, оказывается достойным внимания группы, и мужчину привозят на квартиру Карачуна для обследования. В течение нескольких дней группа различными методами пыталась вскрыть блокаду памяти. Положительный сдвиг наметился с применением прижиганий активных точек, проведённых Карачуном. Его тибетские методики в сочетании с компьютерной гипнопрограммой на третий день включили глубинные слои психики, подсознание пришло на помощь изнутри. То, что далее рассказал этот человек, заставило нас начать работу по делу, получившему рабочее название "Хроническая гибель". Кстати, мужчина-информант фигурирует в нём под именем Дмитрий.
Она переводит дух, бегает заодно по приложениям компа, по лицу - мятущиеся тени. Ты потерянно шаришь рукой, и всезнающий кавалер слева зажигает тебе сигарету.
- Мир населён существами с самыми разнообразными механизмами выживания и принципами обустройства экологических ниш. Некоторым - как людям и зверям - проще изменить трёхмерность, создав техносферу или выстроив гнездо. Некоторым - как вшам и духам - проще паразитировать на первых. А есть существа, сумевшие достроить недостающий луч четвёртого измерения, и работающие со временем так, как мы работаем с материей или энергией. Отмечу к слову, что так называемый разум не является прерогативой какой-либо из вышеназванных категорий... К сожалению, мы редко способны идентифицировать результаты действий существ - жителей полных четырёх измерений; так и паразитам нет особого дела до людских технологий. Непосредственное столкновение различных категорий напоминает встречу с чудом, и таковым, собственно, является, так как чудо - всего лишь игра по чужим условиям.
Жизненный цикл существа, с которым угораздило столкнуться Дмитрию, в основе своей несложен. Биологически оно базируется на виде homo sapiens, и несёт обычный для этого вида набор характеристик. Главное отличие: если это существо погибает, оно способно, воспользовавшись ближайшим носителем, отправить свою матрицу... э-э, грубо говоря, душу назад по временной координате. В известной точке матрица встречается со своим прошлым вариантом и воссоединяется с ним. Иначе - если ранняя и поздняя матрицы не встретятся позже точки рождения существа - оно гибнет и исчезает бесповоротно на всём отрезке своего существования. Такой вот защитный механизм... Плюс, разумеется, совершенная система мимикрии - они живут меж нами, ничем не выделяясь, - набор дополнительных полезных способностей и умение конструировать некоторые вспомогательные штуковины. По сути - механизмы, приборы, но работающие со временем, а потому основанные на иных, чем наши, принципах. Об одном таком приборе ещё будет речь...
Уголёк обжигает тебе пальцы. Ты чертыхаешься, и Менора, чуть склонив голову набок, вопросительно на тебя смотрит:
- Вопросы?
- Наверное, позже, - вздыхаешь ты; ты уловила из её рассказа немного, но этого немногого хватает, чтобы собственные щёки вдруг полыхнули двумя ледышками. От коньяка чуть дрейфует объём бара, - Я хочу дослушать.
Она кивает. Сосед слева дышит на стёкла очков, Генсек цедит свой чай. Сильма протягивает Меноре крошечную чашечку. У кого-то коротко пиликают часы.
- ...Спасибо. Дальше. Разумеется, вся эта информация - результат долгого анализа истории, сообщённой Дмитрием, и расследования, проведённого группой позже.
История Дмитрия начинается с того момента, как его, переходящего дорогу, сбила жёлтая "тойота". Его только отбросило, а пытавшаяся отвернуть машина врезалась в стену. Далее начинаются результаты работы защитных механизмов существа, которое было за рулём. К слову, в деле его рабочая кодировка - "хроник"; оттуда и "Хроническая гибель". Дмитрий очнулся за рулём разбитой жёлтой "тойоты"...
Ты, видимо, округляешь глаза, и Менора кивает:
- Да, - и продолжает чуть нараспев, словно ритмической прозой.
- ...Той самой "тойоты", в теле водителя - хорошо одетой юной девицы; её глазами он увидел собственное неподвижное тело на дороге. По всей вероятности, в момент смерти хроник слегка "растягивает" миг настоящего времени (с этим эффектом мы тоже ранее встречались в деле "Сторож брату"); становится возможным лоцировать ближайшее подходящее существо и, как файл к файлу, подгрузить его матрицу сознания к своей. Все эти умения для них, должно быть, так же естественны, как для нас, скажем, сложный набор навыков жизни в городе.
Реконструируя происшедшее, мы предполагаем, что слияние матриц необходимо для следующего: энергия хроника после "растягивания настоящего" и починки физического тела с его повторным "запуском" должна, скорее всего, быть на нуле. Матрица схлапывается, впадает в некую зародышевую кому, состояние спящего семени. Подгружённое сознание реципиента играет роль временного управляющего телом, - ведь тому ещё требуется дожить до встречи со своим более ранним сознанием...
Вернусь к Дмитрию. Не успев толком ничего сообразить, он осматривает своё прежнее тело. Оно оказывается мёртвым. (Естественно - как мы, чтобы жить, используем физическую плоть животных и растений, так хроник использует энергетику и психику.) Какое-то время Дмитрий находится в шоке. Борясь с непривычной женской пластикой, он убегает куда глаза глядят. Успокоившись, обнаруживает себя в малознакомом переулке на краю города; и начинает соображать и осматриваться.
Ему попалось красивое и молодое тело, дорого одетое и украшенное, плюс сумочка с косметичкой, сотовым и приличной суммой денег - хроники, видимо, предпочитают жить в своё удовольствие... Ах да, ещё он нашёл документы на ничего не значащее имя, и на шее - иконку-ладанку святой заступницы Екатерины...
Пока Менора осторожно целует край чашечки, ты наблюдаешь. Боже мой, как они умеют слушать! Нескладный (почему-то кажется, что обманчиво нескладный) Карачун подался вперёд из полулежачего положения, словно забыв о девичьей ладони на своём плече; у Генсека улыбка сползла в бритую синеву щеки; даже парень в бейсболке стыдливо убрал полтораху "Стрельца" под стол - для него, должно быть, просто подвиг... А уж бармен справа от него, памятником самому себе застывший с начала рассказа, тебя чуть ли не пугает. Но пугаться некогда - Менора продолжает, а ты обещала слушать.
- ...Дмитрий попытался воспринять ситуацию философски. Первым делом - дождаться утра и начать со спокойными нервами разбираться в имеющихся данных. Хозяин квартиры, в которой он снимал комнату, вряд ли пустил бы незнакомую девушку, к тому же ключи и документы остались на прежнем, мужском теле. Поразмыслив, Дмитрий ловит машину, добирается до центральной гостиницы, где берёт одиночный номер и бутылку. Заканчивающееся действие адреналина и начинающееся - алкоголя быстро укладывают его в постель...
- А почему в гостиницу? - неожиданно для самой себя спохватываешься ты, - В смысле, почему не по адресу в паспорте?.. Ой, простите, что перебила...
Менора делает лёгкий жест, словно улыбается ладонью:
- Он справедливо рассудил, что, если дома у девушки есть кто-то ещё, то поддержать адекватное общение будет очень и очень трудно. При неизвестном риске.
- М-м... пожалуй.
- Вопрос свидетельствует о том, что вам интересно? - лукаво щурится она.
- Наверное, хотя не всё понятно... Я слушаю вас, продолжайте.
Не поправилась, как Генсек, и сама назвала на "вы" - отмечаешь это автоматически. И понимаешь, что (руки за край стола, как за сумочку в толпе, дыхание мышки в ночном рейде) тебе - да, интересно. Может, всё же, зря - так мышек и... Но тут лапища Генсека догадывается, и секундным касанием стирает с плеча половину тревоги. Интерес остаётся.
- ...Было бы удивительно, если б Дмитрий спал спокойно. Взвинченные нервы будили его чуть не каждый час. Последний раз он дёрнулся оттого, что ладанка на шее ровно пульсирует мягким зеленоватым светом. Это длилось несколько жутких секунд, потом закончилось, было приписано последствиям алкоголизма в женском теле, после чего Дмитрий уснул; уже до утра.
Он проснулся в том же теле. И в той же гостинице. Только тридцать лет назад - в тысяча девятьсот семьдесят пятом году.
За окном стоял расцвет социализма - Дмитрий утверждает, что понял это, в основном, по отсутствию реклам и по стилистике одежды прохожих. Потом он, не слишком доверяя глазам, осмотрел номер. Невообразимая масса мелочей и календарь на стене подтверждали невероятное. Плюс к тому - понимаете ли, Ольга? - механизм переноса поддерживает уровень всей материальной оболочки в соответствии с эпохой остановки. То-есть, костюм от "Paola Frani" на спинке кровати стал джинсовым сарафаном из рук того ещё, живого Версаччи; вся наличность оказалась в неплохой сумочке производства Прибалтики и превратилась в старорублёвую, но тоже неплохую на то время сумму... Вместо сотового - горсть двушек в кошельке, и даже опустошённая бутыль "Столичной" была другой "Столичной" (Дмитрий не поленился разобрать реквизиты на этикетке). Кто бы на его месте не решил, что сошёл с ума: на этот раз окончательно? Он принял это, как данность, и пошёл прогуляться, даже не предполагая, что открывший на него охоту хроник уже запеленговал сигнал.
Дмитрий шёл по улицам, вспоминая отрочество - в эти годы он был школьником...
- А... - и Менора понимает с полуслога.
- ...Ну конечно! Разумеется, ему не раз приходила мысль найти в городе себя, в синей форме и пионерском галстуке... Впрочем, вы, Ольга, наверняка не застали это время.
Хорошо ли, плохо ли; Дмитрий отказался от этой идеи. Он не смог нам объяснить - боялся ли, что иллюзия нарушится, или просто боялся. Он прошёл по центральным бульварам, словно по воспоминаниям, выпил разливного из бочек пива, купил настоящий "Казбек"... Не слишком задумываясь, как это смотрится в исполнении юной девицы в то время. В общем, идя от противного, размяк душой и расслабился. В сквере, что меж ТЮЗом и музучилищем, он сел перекурить на ту ещё, лебедем гнутую скамейку. И, спустя десяток минут, почуял неладное...
Ты видишь (ты и раньше видела, но отразила лишь сейчас), что над столом словно протянуты невидимые струны. До сих пор их пересечение дрожало меж тобой и Менорой; сейчас же она ещё одним лёгким жестом (ассортимент этих жестов стилистически един) сдвигает фокус общего внимания чуть влево:
- Карачун, слово тебе.
Это "тебе" щекочет немотивированной ревностью. А чёрный, картинно-картонный силуэт Карачуна уже выныривает к столу, под лучи бра. Палочки с сухим кастаньетным звуком складываются и ныряют в рукав. Карачун издаёт смешок, похожий на фырканье.
- Когда я услыхал, чем именно Димон почуял неладное, я заставил всех слазить в архив. Опасность, - а особенно опасность от существ... как их... третьей категории - прежде всего, ощущается в области тянь-чжу и дань-тянь. Это... примерно меж лопаток, и там, где у тебя, - его палец словно пронзает указываемое место, - центр матки. Димону сильно помогло бы знакомство с классическим цигун. Или, хотя бы, неклассическим Кастанедой. Менора?
- Ты запугал нашу гостью страшными словами, но... Ольга, Карачун - наш консультант по восточным философским системам; не только восточным, и не только философским. И он оказался прав: как и у тех информантов, что ранее встречались с существами подобного типа, ощущения Дмитрия были сконцентрированы в...
- Тянь-чжу и дань-тянь. Пора запомнить.
Карачун уходит на тёмную периферию, под защиту моментально приклеившей к нему узкую ладонь Сильмы. Твой бессменный кавалер слева (пора, хотя бы для "спасибо", узнать и его имя!) уже намешал ту же кофейно-хеннесийскую композицию, и держит в пределах сантиметра от твоей ладони. Та берёшь, киваешь, ставишь - нет, дослушаем не кривыми и не поглядывающими на служебные помещения... А Менора вновь стягивает паутину на себя.
- Дмитрий описал это, как страх, ощущаемый не психикой, а телом. Рука, схватившаяся за внутренности. Тычок в спину. Даже не будучи знаком с цигун и представлен Кастанеде, он начал шарить взглядом - ведь наши рефлексы тоже кое-чего стоят.
Мимо по аллее, (а был час пик в проходном парке), текли прохожие. Один из них казался настолько близким и знакомым, что Дмитрий подпустил бы его вплотную. Хроник не просчитал мелочь, которая спасла Дмитрия - один из прохожих, обгоняя "знакомого", удивлённо заморгал и пару раз перевёл взгляд с одного на другого.
Точнее, с одной на другую. К Дмитрию приближалась (и ей оставались считанные метры) его точная копия - девушка в джинсовом сарафане от Версаччи.
Ты сглатываешь сухим горлом. Напоминаешь себе: это рассказ. Сглатываешь опять, кривишься, и тянешь к губам чашку... Сосед передозировал градусы - ты, всё же, видать, будешь пьяна. Но не скоро. Парень в бейсболке незаметно возводит большой палец комплиментом то ли твоей внешности, то ли спокойствию. Но ты дослушаешь, дослушаешь...
- Он испугался, на этот раз и разумом тоже. Настолько, что не мог связно об этом рассказать. Все чудеса со временем были невероятны, сбивающи с ног, но это Дмитрий инстинктивно воспринял не как чудо, а как кошмар, даже не понимая сути происходящего.
Кощей пришёл за своей иглой. Всё, что Дмитрий смог сделать - это вскочить со скамейки. На большее не было ни сил, ни шансов. На близком расстоянии хроник блокирует физическое сопротивление наводками в нервных цепях, но - и это важно! - только те действия, что связаны с ним напрямую, попытки убежать, или напасть, скажем. При всём при том прочие степени свободы остаются, на их подавление нерационально расходовать энергию.
Звать на помощь Дмитрий не стал - это долго, да и не знал он, от кого и чего нужно его спасать. Сам он рассказывает что, охваченный смертным ужасом, захотел просто привлечь внимание, не для помощи - для того, что на миру... ну, вы поняли, Ольга. А крик встал колом в горле, и Дмитрий сделал единственное, пожалуй, что мог.
Прохожий, что случайно спас его, отметив сходство девушек, находился в тот миг в двух шагах. То, что сделал Дмитрий, не воспринималось хроником ни как побег, ни как агрессия, и потому удалось. Он из последних сил бросился, почти рухнул на этого человека, вместе с ним покатился по гравию, успел обжечь окурком; ещё, кажется, и разбил кулаком нос. Его спаситель, понятное дело, заорал от боли и неожиданности, стал отбиваться; раздались возгласы прохожих и окрик случившегося неподалёку милиционера. В общем, суета.
Ты не слишком отслеживаешь логику момента в её рассказе; ты откидываешься на спинку и закуриваешь. Менора вновь правильно понимает твой взгляд. Это начинает чуть ли не раздражать. Ощущения на границе между "ну хватит" и "дай руку". Она и вся её насквозь театральная компания, пожалуй, интереснее этого рассказа; но удастся ли что ещё узнать о компании - чёрт знает, а рассказ пока длится.
- Лирическое отступление на основе нашего последующего анализа. Данному конкретному индивидууму третьей категории суета и связанная с ней огласка, вероятность раскрытия их существования - не опасна. Он мог прямо там, в возникшей буче подойти, забрать причитающееся и уйти - не забыв сорвать с шеи донора прибор-ладанку. Тогда матрица хроника "вознеслась" бы за руль "тойоты", и о происшедшем напоминали бы лишь два трупа: девушки в 1975-м и Дмитрия в 2005-м.
Но те, кто создавал ладанку, заботились о выживании вида, а не индивидуума. Огласка, не навредившая раз, два, десять, сто раз - станет причиной охотничьего сезона на хроников в сто первый. Чудо в массовом исполнении - это уже дело на чьём-то столе. Поэтому ладанка святой Екатерины - полевая интегральная система, облегчающая и фокусирующая процесс погружения в прошлое и локацию матрицы - обладала ещё и встроенной опцией защиты от демаскировки. Если риск раскрытия становится выше определённого, система прерывает контакт, унося донора и матрицу для поиска точки встречи в более ранних слоях времени.
Ладанка на шее Дмитрия полыхнула зелёным; и, настроенная на приблизительный шаг одного человеческого поколения, "провалила" его в тысяча девятьсот сорок шестой год.
Менора переводит дух. Ты переводишь взгляд, впитывая уже адаптировавшимися глазами атмосферу. Компания ведёт себя как одно живое существо: бармен переглянулся с Генсеком, твой сосед вертит мельницу пальцами (он вообще, по ходу как и все они здесь, ловок на жесты); у Сильмы сквозь лиф сарафана подмигнул и пиликнул сотовый, и Карачун затыкает его точным касанием - животное, свернувшееся вкруг стола, словно потянулось. Тебе, сидящей где-то меж его лап, на секунду неуютно. Но через секунду голос - нежный ручеёк Меноры - и ты падаешь в реальность рассказа.
- Я не буду затягивать доклад излишней художественностью, перейду к фактам. В хаосе послевоенного города хронику образца-1946 понадобилось больше времени на пеленг - он вышел на Дмитрия к исходу вторых суток, когда тот уже полдня сидел в НКВД по подозрению в шпионаже. Скорее всего, его спасало то, что хроник был неопытен - то ли редко умирал, то ли был, попросту, глуп. Видимо, бывает и такое. Дмитрий, почуя его приближение, сыграл попытку побега. Время было горячее; охрана, увидев за воротами точную копию той, кто должна быть в камере... Не знаю, как уж там выпутался хроник, а Дмитрий очнулся уже в 1918-м, когда город ждал войск Колчака... Здесь он использовал передышку, чтоб вплотную, ничего пока не соображая, но имея пару гипотез, заняться изучением ладанки. Хроник дал ему на это почти сутки.
К концу их Дмитрий, накрытый охотником в дворничьем подвале, пережил секунды, за которые поседел на четверть. Зато, спасённый казачьим разъездом, начал кое-что понимать.
В 1888-м году ему удалось целых три дня прятаться по окраинам и хуторам. Последний час он - босоногая девушка в пыльном платье с украденным у пьяного солдата штуцером - провёл на холме в центре покосного луга, полон решимости проверить, на каком расстоянии возможность агрессии коррелирует с прицельной дальностью старого "манлихера". И, когда с проезжающей вдали подводы соскочила и пошла в его сторону девушка в пыльном платье с босыми ногами - он начал метров с семисот.
Представляете, Ольга, зрелище? Две девушки-близняшки; одна неторопливо идёт к другой, а та из положения лёжа укладывает в неё пулю за пулей. Дмитрий не был в курсе, что хронику на большом расстоянии нетрудно подправить траекторию настолько зависимой от внешних факторов вещи, как пуля. Чем ближе - тем труднее, и он утверждает, что зацепил охотнику бедро. Но метрах на тридцати кончились патроны, а пока Дмитрий в этом убеждался - заработал блокиратор сопротивления...
Я не буду вас мучить и интриговать, Ольга. В безнадёжный миг Дмитрию удалось чуть ли не озарением активировать ладанку и убедить систему в том, что она уже на шее хроника...
Ты ловишь воздух ртом, как шесть пиратов в старой песенке. Ты не замечаешь, что паутина внимательных взглядов теперь поймала в перекрестье именно тебя. Ты взводишь бровь, словно отражая лик сидящего напротив маленького бармена:
- И?..
Кто-то - Сильма? (у кого, интересно, ещё тут может прорезаться контральто?) - шепчет "и всё".
- Свет, - улыбается Менора, - Фары в глаза, звон и скрежет, прыжок в сторону. Исцарапанный, полуоглушённый Дмитрий и врезавшаяся в стену жёлтая "тойота" с трупом юной леди за рулём - она, бедняжка, сломала шею. Он отметил это, когда последним разумным действием перенапряжённого сознания сорвал с неё ладанку-иконку святой Екатерины. Дальше - он бежал, падал, потом полз. Всё. Извините за длинный рассказ...
Она откидывается, наконец, на спинку; и, пока лентяйка в руках бармена заставляет медленно, одну за одной, зажигаться лампы, она также медленно разжимает кулак с чётками.
- Будут вопросы? - ухмыляется рядом Генсек, и чай его искрится изумрудом.
- Будут, - убеждённо говоришь ты, - Первый, самый важный: где здесь дабл?
Возвращаясь, ты не торопишься. Коридор, ведущий в бар из служебной секции, через каждую пару метров завешан разнофигурными зеркалами. Ты замираешь возле одного - с волнистыми краями, тёмного, как обсидиан, без рамы - и пытаешься вникнуть. Примерить себя в круг сидящих, вспомнить, а куда ты, собственно, ехала... да просто, в конце концов, снять с хвостов резинки, растрясти уставшие волосы. Твой трассовый прикид достаточно оригинально сочетается с этой галереей зеркал. Решив, что снять меховую жилетку будет уместно и достаточно, ты возвращаешься.
В фойе светло; бармен уже вновь несёт от стойки на этот раз целый поднос разнокалиберной тары, а в акустическом объёме, словно рыбки, плещутся голоса "Бони М". Оживлённо спорят через стол Карачун с Генсеком, и замолкают, взблеснув на тебя улыбками. "Ух ты!" - беззвучно прочитывается на лице парня в бейсболке, когда он видит твою, потускневшую за день дороги гриву (длиной тебе с Сильмой, конечно, не равняться, но вот пышностью...хм?..) А сосед слева (это уже, кажется, стало ником: Сосед-Слева) ещё и подаёт руку, привстав; за столом ты оказываешься вполне довольной.
Ты даже успела придумать, что сказать. Но, собственно, сказать не успеваешь, так как из-за плеча осведомляются:
- Вы, надеюсь, не вегетарианка? - это бармен.
- Н-нет. А почему "надеюсь"?
- Это из-за меня, - поясняет охотно Карачун, - Рантье замаялся держать специально для меня особый холодильник, так что я уже просто готовлю сам.
- Рантье?..
- К вашим услугам, - склоняется седая голова, а руки, движением церемониймейстера, подающего атрибуты царской власти, творят на полированном дубе пред тобой маленькую симфонию чревоугодия, - Это я.
Главное - проснуться, твердишь ты урок Алисы, но, прежде чем набить полный рот чего-то неминуемо французского с сыром и грибами, вечное шило в заднем кармане джинсов заставляет сказать таки то, что хотела сказать:
- И... что? Вот вы собираетесь, придумываете такие вот вещи... Вещи, слов нет, потрясающие. И - проверяете на посторонних? Или это реклама чьей-то книги?
- Ты ещё вспомни ролевые игры, толкинистов там, анимэшников, - хихикает Сильма и потягивается, как египетская храмовая кошка.
- Тогда что же? Думаете, я сейчас так спокойно смогу есть, не узнав, - а для чего, собственно?
- Проще сбежать, и думать, что это был глюк? - хитро щурится Карачун, - Понятно-понятненько...
- Ну - баста, карапузики! - не выдерживает толстяк, чуть громче нужного хлопая крышкой компа, - Совсем заэтосамое девушку... Объясните уже, что к чему, черти! - эту, первую при тебе фразу он от стеснения запивает чуть не литром пива, и потом решается, - Кстати: Апгрэйд. Из-за этой штуки, в основном...
Он трогает бук и замолкает - видимо, надолго. Ты и Менора синхронно вздыхаете.
- Ну, я же предупредил сразу, - Генсек разводит руками, - Так примерно и относись; как к сюжету. Или ты готова поверить в путешествия во времени?
Может, его стукнуть, думаешь ты, глядя в довольное, лысое и голубоглазое. Менора смеётся, будто мурлыкает. И обращается к тебе:
- Извините, Ольга. Я просто не договорила. Моё всё относилось к истории Дмитрия. Чтобы сберечь человеку психику, весь пласт памяти об этом приключении мы заблокировали заново. Он был отправлен домой, твёрдо зная, что неделю провалялся с сотрясением мозга после встречи с "хаммером" Генсека. А мы остались размышлять, анализировать, строить и отметать теории... Нормальная, в общем, стадия работы по делу подобного уровня. И в конце концов, когда рабочая теория пришла в разумное соответствие с данными архива и экспериментов, остался только один вопрос, - Менора плавно поднимает ладонь от стола, а за её рукой... - Что нам делать вот с этим?
Святая Екатерина подмигивает тебе с чуть покачивающейся на цепочке ладанки. Это, конечно, игра света люстр в лаковом покрытии, но тебе хочется, чтоб уверенность в таком объяснении была крепче. Сквозь лёгкий флер чуть плывущей реальности доносится голос; это уже Сильма, её бархатная, на грани хрипотцы (мужчины должны сгорать на месте), вкрадчивость:
- Я попробую объяснить, если не возражаешь. Мы не смогли определить радиус работы этой висюлины. Это означает, что её нельзя просто убрать в шкаф - даже стоя в той же комнате человек, знающий формулу активации, рискует. И - шагом в тридцать лет - марш... То-есть, никто из нас не рискнёт хранить её у себя, или здесь, в ЦУМе. Отдать кому-то на улице? Формула активации настолько, в сущности, проста для человека (в отличие от хроника; здесь есть один секрет), что может быть инициирована случайно. Нужен такой человек, который никогда не пользуется даже близкими мыслеконструкциями. Подобные люди достаточно редки. Чтож! Раз требуется эвристический поиск, за дело взялась я...
Она смолкает; Карачун прячет её ладонь в своей, а справа от тебя медвежьи-вежливо откашливается Генсек.
- Гм! По ходу, за мной финал рассказа. Олюня, понимаешь - Сильма у нас, кроме всего разнообразного прочего, консультант по неофициальной мифологии... Ну, приметы, гадания, поверья - всё, что нарушает закон сохранения импульса. Знаешь, как вызывают трамвай, закуривая? Вот, всё в подобном роде. Если речь идёт о вызове конкретной случайности, бал правит Сильма... Ты уже поняла, к чему я, да? Она сказала, что сегодня утром на трассе меня стопнет человек; ему и стоит отдать ладанку...
Вот теперь ты, кажется, напьёшься. Но рефлекс заедания стресса, заставивший тебя сунуть в рот полную вилку, играет плохую шутку: это вкусно. Насладиться своим потрясением не удаётся, ибо, слушая дальше, ты банальнейшим образом пихаешь в себя порцию за порцией дивного не пойми чего с грибами...
- Ты тот самый человек, - планомерно дожимает Генсек, - который способен всю жизнь хранить и ни разу не использовать эту весёлую штуковину. Зная тебя уже, - он мельком глядит на оформленные - конечно! - под зеркало стенные часы, - уже пятьдесят семь минут, я начинаю в это верить. Кстати, это я внёс условие, чтобы ладанку тебе, скажем, не подкинули, а отдали с объяснением сути дела. Итак... Пойми; постарайся понять. Неважно, рассказали тебе быль или сказку. Дело должно быть закончено.
- Вы... специально? Придумываете это, чтобы пугать людей? - краем глаза ты отслеживаешь, как Менора неторопливо встаёт и направляется в обход стола; неужто, к тебе?
Вилка слабеет в руке.
- Да нет - крокодилов, - роняет Карачун.
(Менора, словно во сне плавно, приближается вплотную, глаза в глаза. Это не оборот - её горько-шоколадная радужка заслоняет мизансцену, пока руки (они пахнут, как цианид, миндалём) надевают цепочку с иконой; ты стынешь столбом).
- ...Анекдот был хороший, - продолжает Карачун, - про крокодилов. Стоит мужик у речки, бьёт кувалдой по воде. С маху. Ему - ты зачем? Крокодилов пугаю! Так их тут, вроде, сроду не было?..
- Ну да, - твой взгляд, как силком, жестом ловит Генсек, - Значит, хорошо пугаю. Он прав, Оль. Мы пугаем крокодилов. Верить в них при этом не обязательно. Раз не веришь - стало быть, хорошо пугаем. Я, скажем, хроника и в глаза не видел, и есть они или нет - не знаю. Но если есть, мы не зря махали кувалдой. А если нет - мы хорошо потренировались. Улавливаешь? Представь это себе как превентивную меру. Носи ладанку; она, как бы там ни было, просто тебе идёт.
Ты скашиваешь взгляд. Ну... может, и идёт. Вещица вполне стильная, под старину. Краем глаза ловишь движение Апгрэйда - он поднимает руку, и из неё вдруг бьёт вспышка...
Такое ощущение, что дубль два. Сквозь шум крови в ушах чуешь бережные ладони. Ты упала со стула? Ах, просто вскочила, взвизгнула и зажмурилась.
- Блин, прости, сестрёнка!.. - это балбесина Апгрэйд; он, словно кающийся мытарь, колотит себя в грудь. Видя, что ты ожила, протягивает тебе цифровой "Олимп", - Прости, а? Сфоткать хотел, ей-богу не пугать!..
На экранчике - твоя перепуганная до полного не могу мордашка. Всё. Предел.
- Господа, всё, - объявляешь ты, и нагибаешься за рюкзаком, - Громадное вам спасибо за угощение... и развлечение. Мне пора. Вы все сумасшедшие, я вам не верю, было здорово. Генсек?
- Естессно, - он со вздохом встаёт, допивает чай, кидает в рот "житанину", - Такси у порога, мисс.
- Подожди секундочку, - просит вдруг Сильма.
Она встаёт и подходит, оказываясь ниже тебя на полголовы. Глаза жёлто-зелёные и пьянящие; концы волос путаются в "камелотах".
- Совсем-совсем не веришь? - говорит она, чуть не плача, - Тогда и я тебе подарок подарю, к менориному в нагрузку. Сюр-приз.
Глядя, как девушка лезет в бисерную сумочку, ты ждёшь чего угодно... От фенечки до "узи". Но она достаёт серую пластмассовую коробочку - в таких продают часы или кольца. Тянет тебе.
- Это что? - ты не спешишь брать "сюр-приз". Чёрт знает, почему, но Сильма пугает тебя, пожалуй, больше других.
- А, было дело... дело "Рождественская судьба". Городская мифология, страшилки - Успенского читала? Красная рука, зелёные пальцы... Бери, не бойся.