Белогорский Евгений Александрович : другие произведения.

Александр. Продолжение похода 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Александр Македонский не умер от лихорадки в Вавилоне, а отправился в свой Аравийский поход.


   АЛЕКСАНДР. ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОХОДА.
  
  
  
   Часть вторая.
  
  
  
   ХРОНИКА АРАВИИ.
  
  
  
  
   Покорение счастливой страны.
  
  
  
  
   Пролог:
  
   Прибыв в Вавилон Александр, не обратился к мирной жизни, как того ожидали многие из его соратников, а с неукротимой энергией занялся подготовкой нового, большого западного похода. Для реализации этого грандиозного плана, ему была нужна новая армия, полностью лишенная всевозможных бацилл мятежей и бунтов, готовая безоговорочно идти за своим вождем куда угодно.
   Именно этим и был занят Александр во время своего нахождения в Вавилоне, временной столице его огромного царства. В первую очередь он расстался с теми солдатами и командирами, кто доставил ему немало тревог и волнений на последнем этапе восточного похода. Щедро наградив по прибытию в Вавилон, Александр с легким сердцем отправил своих ветеранов в столь любимую и дорогую их сердцу Македонию.
   На их место были приглашены молодые македонцы, греки, персы, скифы и все другие кто с завистью поглядывал на отягощенных золотом и прочей воинской добычей ветеранов. Этот голодный, но очень воинственный сплав, рвавшийся в бой во славу македонского царя, Александр ласково называл своими детьми.
   Для обкатки и приобретения новой армии боевых навыков, Александр и задумал провести свой знаменитый аравийский поход. Основной его целью, было покорение богатого южного соседа, а так же захват его торговых путей, по которым в македонскую державу поступали дорогие благовония и прочие редкие товары.
   Разрозненные племена Аравии не представляли собой серьезной силы, и поэтому великий полководец отводил на весь поход около полугода времени. Кроме сухопутной армии, которой предстояло действовать самостоятельно на просторах Аравии, Александр приказал создать огромный флот, под командованием критянина Неарха. Под его началом, финикийские мастера поспешно возводили боевые и транспортные корабли, под стенами Вавилона радуя царский взор их числом.
   Все было готово к новому походу, но перед самым выступлением Александр внезапно заболел и скончался в день, на который было назначено начало похода. По мнению многих современников тех времен, царь был отравлен на одном из прощальных пиров своими недругами, которых у него было в избытке.
   Изменим слегка канву истории. Пусть македонцу улыбнется удача, и вопреки всему, он все же сможет отправиться в свой последний поход.
   И так, Вавилон 323 г. до н. э, июнь, царский дворец.
  
  
  
  
  
  
   Глава I. Царские сны и "песок времени".
  
  
  
  
  
   Ах, как невыносимо душно было в стенах вавилонского дворца царя Навуходоносора. От жары, что вот уже месяц безраздельно царила в Вавилоне, укрывшихся за дворцовыми стенами людей не спасал, ни слабый сквозняк, несший речную прохладу, ни многочисленные чаны с водой, расставленные слугами в жилых комнатах всех трех этажей. Ровно так же как не спасали всевозможные опахала с большими веерами, которыми рабы разгоняли в помещениях тяжелый воздух.
   Липкий и противный пот, постоянно струился по телам жильцов вот уже более полугода обосновавшихся в дворцовых покоях с момента прибытия в Вавилон покоритель Ойкумены и прочее, и прочее и прочее. Закончив свой великий поход на восток, великий царь Александр решил сделать Вавилон своей столицей, на то время пока он не создаст новую армию, которая совершит новый великий поход, но теперь в совершенно противоположную сторону.
   Милостиво распростившись со своими ветеранами, с легким сердцем отправив их в далекую Македонию, великий царь с головой ушел в подготовку нового похода. Своим новым врагом, Александр объявил племена арабских кочевников, что посмели напасть на смоляные царские промыслы, находящиеся на берегу знаменитого Мертвого моря. Как сообщал царский наместник из Иерусалима, дерзкие кочевники захватили почти весь запас смолы, что должен был быть отправлен с ближайшим караваном в столицу властелина мира.
   Взбешенный столь дерзким поступком кочевников, Александр решил жестоко наказать их в назидание другим. Он приказал отправить войско к берегам Мертвого моря и привести к покорности аравийские племена, обитавшие по его другую сторону. Вместе с этим, Александр решил покорить приморскую часть Аравии, из которой в Вавилон поступал ладан, мирра, корица, а также сандал и имбирь. И если первые три товара производились в самой Аравии, то все другие товары арабские купцы доставляли из индийских земель, пока ещё неподвластных Александру.
   Для исправления этого положения, великий царь решил железным катком пройтись по всему аравийскому побережью при помощи своей армии и флота. Выполняя волю Александра, критянин Неарх за короткое время создал огромный флот на верфях Вавилона и в Описе, что стоит в устье Евфрата. Обрадованный этим известием великий царь объявил дату начала похода, которую ничто не могло изменить. Ни тихий ропот друзей стратегов, ни скорые роды царицы Роксаны, ни даже таинственная хворь, терзавшая царя в ночное время, томя его жаждой и огнем лихорадки.
   Великий полководец мужественно боролся с коварным недугом, но вот уже несколько ночей подряд, царю стал сниться один и тот же страшный сон. Вот и в этот раз, едва он закрыл усталые очи, как ему стало сниться, что он парит в небесной вышине подобно птице. Пролетая над бескрайними просторами желто-красной пустыни, он отчетливо видел огромную массу людей идущих походной колонной. Это были его солдаты, что были набранные для нового похода, взамен тех, кто устал шествовать под золотым македонским орлом, по велению сына Зевса, великого царя Александра. Покорителя Ойкумены, потрясателя Вселенной и прочая и прочая и прочая.
   С трудом передвигая усталые ноги по обжигающему песку, под нещадно палящим солнцем, понуро брели солдаты, глухо проклиная свою судьбу. Сбоку от них, хмуро плелись измученные кавалеристы, полностью утратившие былую силу и от этой картины, у царя в груди сжималось от отчаяния сердце.
   Внезапно откуда-то сбоку налетел огромный ураган пыли и песка, в одно мгновение поглотивший македонское войско в свои смертельные объятья. Находясь вверху, царь отчетливо слышал крики о помощи и стенания несчастных людей, обреченных на ужасную смерть от удушья.
   Ураган прошел также быстро, как и возник. Паря над землей Александр отчетливо видел, как оседал потревоженный ветром песок, открывая его взору огромные дюны, ставшие вечной могилой для его армии. От пустыни несло таким нестерпимым жаром, что царю страшно хотелось пить, но пить было нечего, и Александр ужасно страдал от томившей его жажды.
   Неожиданно перед царским взором предстало широкое море. По нему широким строем плыли корабли Неарха. Грозно и уверенно рассекали морские просторы триеры с солдатами на борту. Чинно и благородно несли себя по волнам пентеры, главная гордость македонского флота. Между ними хищно и бойко шныряли биремы и прочие вспомогательные морские суда.
   Александр явственно ощущал морскую прохладу, веявшую от воды, и это немного облегчало его болезненное состояние. Но вдруг, все корабли разом охватило яркое пламя пожара, жар от которого вновь пронзил тело полководца с большей силой, но при этом он испытывал и душевные муки. Ведь на его глазах обратилось в прах детище всей его жизни, которое он рьяно создавал, и это делало его страдания невыносимыми.
   Одновременно с этим, полный радостного торжества, из-за его спины раздался злорадный смех. Ценой невероятных усилий Александру удалось повернуть голову назад, и к своему ужасу он увидел рыжебородую голову Аграмеса, свободно парящую в воздухе.
   Некогда принесенная в подарок скифским вождем, она теперь злобно хохотала над мучениями воителя, счастливо упиваясь его муками. При этом голос царя гангаридов становился все громче и пронзительнее. Наконец, достигнув наивысшей точки своего звучания, голова пропадала и вместо ее противного хохота, царь отчетливо слышался чей-то голос. Он был очень знаком Александру, но он никак не мог вспомнить.
   - Бойся, бойся, бойся! - отчетливо услышал македонец, прежде чем истерзанный кошмаром он проснулся в холодном поту. Все его тело тряслось в лихорадочном ознобе, с пересохшим горлом и пылающим лицом.
   Глаза потрясателя Вселенной бездумно метались по сторонам, явно не узнавая покои, в которых находился. Прошло некоторое время, прежде чем Александр понял, где он находится а, осознав это, яростно ударил в золотой гонг, подвешенный рядом с его ложем.
   Пронзительный звон гонга ещё не успел затихнуть, как дверь распахнулась, и в спальню вбежал слуга с кубком охлажденного вина. Зная, что последнее время царь страдает сильным ночным жаром, он всю ночь дежурил с кубком охлажденного вина со специями, приносившее монарху некоторое облегчение.
   Александр жадно припал к краям кубка своим пересохшими губами и одним махом опустошил его. Воителю сразу стало легче, но на это ушли все его силы и, выронив кубок, он в изнеможении упал на спину. Испуганный слуга со страхом взирал на могучего владыку, беспомощно лежавшего перед ним с закрытыми глазами. Как истинный раб, он страшно боялся, что владыка умрет, и его тут же обвинят в отравлении.
   Однако напиток сделал свое дело, жар отошел и, приподнявшись на локте, царь яростно прохрипел: - Нефтеха ко мне, быстро!!
   Скромный царский советник, египтянин Нефтех, был срочно поднят среди ночи и немедленно доставлен во дворец. Несмотря на столь неурочное время, наголову обритый египтянин, легко поспевал за царским нарочным, идя по дворцовым переходам к спальне великого владыки. Бывший мемфийских жрец был одет в белую льняную тунику и простые сандалии. На его причастность к высоким кругам империи, указывал только массивный браслет, золотой змейкой, обвивавший правую руку советника.
   Александр куда с большей радостью обратился бы за помощью к любому другому жрецу или врачу, хотя египтянин никогда не подводил его ни словом, ни делом. Просто бывший жрец во многих спорных вопросах бывал прав, а это не очень нравилось монарху, привыкшего считать, что его слово закон. Да к тому же бритоголовый гадатель знал некоторые тайны, о которых Александр предпочитал позабыть.
   Все это привело к тому, что по пути в Вавилон, да и во время пребывания в новой столице македонского царства, властитель Азии старался, как можно меньше видать Нефтеха. Однако, вынырнув из ужасных объятий Морфея, Александр знал, что сейчас ему нужен Нефтех и никто другой. И вот, наполовину опальный царский советник предстал посреди ночи перед грозными очами властелина.
   - Да прибудет с тобой здоровье и сила, повелитель! - негромко произнес Нефтех, мягко ступая по коврам царской спальни. Александр вяло махнул ему рукой в ответ, сидя в широком кресле. Обмытый слугами и одетый в свежее белье, он уже немного отошел от своих кошмаров, и выглядел чуть бодрее.
   - Что желает услышать повелитель от своего ничтожного слуги? - витиевато спросил египтянин, усевшись по знаку царя, на невысокий табурет возле ног Александра.
   - Мне нужны твои способности в толковании воли богов, которые посылают ее через наши сны, - глухо произнес властитель Азии, и подробно пересказал Нефтеху так встревоживший его сон.
   Египтянин внимательно выслушал царя, сохраняя при этом невозмутимый вид. Ни одна его черточка лица не шелохнулась во время сбивчивого повествования Александра его кошмаров. Казалось, что лицо жреца высечено из камня, но все это время, Нефтех энергично размышлял, не торопясь делиться с монархом своими суждениями.
   Прагматик до мозга костей, он мало интересовался туманной волей бессмертных богов и прочих небожителей, стремясь получить максимальную личную выгоду в своей короткой жизни. И потому, сидя у ног встревоженного владыки, он быстро просчитал, как лучше использовать этот внезапный вызов к царю.
   Продолжая состоять в тайном союзе с Пердиккой и Эвменом, египтянин чувствовал некоторую свою ущербность, оттого, что в последнее время, он мало, чем мог помочь своим именитым соратникам. Сразу после прибытия в Вавилон, Нефтех был отряжен на работу с архивами, для обнаружения всевозможных сведений об Аравии, необходимых для подготовки нового похода. Эта была долгая и кропотливая работа, не гарантировавшая египтянину скорого возвращения в ближний круг великого царя.
   Прекрасно понимая, что стать главным жрецом македонского царства он никогда не сможет, Нефтех видел себя в роли тайного советника царя с большими государственными полномочиями.
   Александр уже давно закончил говорить, но Нефтех продолжал, сосредоточено смотреть перед собой, не проронив, ни слова. Затянувшееся молчание очень не понравилось царю.
   - Может тебе стоит погадать на весах судьбы и узнать волю богов? - уставшим голосом измученный неизвестностью Александр.
   - Думаю, что это не тот случай, чтобы тревожить великих Мойр, государь - уверенно молвил Нефтех, слегка качнув своей бритой головой, - смею тебя заверить, что твоему походу не угрожают большие опасности.
   - Как!? - искренне удивился Александр - ведь я сам, видел гибель армии в пустыне и сожжение моего флота.
   - Ты видел не совсем то, мой господин. Просто боги указали тебе на ту опасность, что грозит твоему пешему войску. Основного величия добьется твой флот, во главе с тобой и Неархом. Ведь он не горел, а был охвачен небесным огнем в знак своих будущих славных побед и успехов.
   - А голова Аграмеса? - спросил владыка разочарованным голосом оттого, что сам не угадал такой простой смысл пророческого сна.
   - А вот здесь действительно таится скрытая для тебя угроза. И перед тем как дать тебе ответ, я хотел бы осмотреть тебя, государь - молвил египтянин, решительно вставая с табуретки.
   Чуть поколебавшись Александр, согласился на неожиданный осмотр, покорно распахнув перед жрецом свою хламиду. Быстрыми и точными движениями Нефтех прощупал пульс, осмотрел глаза, веки и полость рта божественного пациента. То чего он больше всего страшился, осмотр не подтвердил, и это вселило радость в душу жреца.
   Нефтех очень опасался, а для этого были все основания, что Александра травили малыми дозами яда в расчете на его неминуемую смерть. Ее можно было легко списать на азиатскую лихорадку, хронические болезни или простое истощение организма от длительного переутомления условиями походной жизни.
   Именно последнее обстоятельство и был готов поставить жрец в причину нынешней болезни монарха, после своего осмотра. Он справедливо связывал возникшую болезнь Александра с чересчур энергичной подготовкой к аравийскому походу, а также многочисленными пирушками в обществе Гефестиона.
   Прошлым летом в Сузах, старый друг Александра шагнул далеко вперед, из всех близких царю македонцев. Во время знаменитых царских свадеб, когда по желанию монарха сразу пятьсот македонцев вступили в брак с персиянками, Гефестион женился на дочери персидского царя Дария. Это сделало его близким родственником Александра, который в честь этого события назначил своего друга первым хилиархом.
   Стоит ли говорить, что столь стремительное возвышение Гефестиона, самым пагубным образом сказалось на его поведении по отношению своих боевых товарищей. Став вторым человеком в огромном царстве, он стал заносчив и высокомерен при общении с теми с кем ещё вчера говорил как равный с равным.
   Царские стратеги стали наперебой жаловаться Александру на недостойное поведение Гефестиона, но тот, охваченный любовью и нежностью к старому другу, ничего не хотел слышать плохого о нем. Тех, кто был особо боек в обличении пороков хилиарха, царь приказал предать суду за оскорбление царского родственника. Степень виновности определял сам Гефестион. Сидя на походном царском троне, с холодным лицом, он приговаривал своих боевых товарищей кого к денежному штрафу, кого к изгнанию, а кого и к смертной казни. Так по решению хилиарха были казнены царские конюшенные Менелай и Гермион, а также Демарат, командир второй илы гетайров.
   Друзья Нефтеха, стратеги Пердикка и Эвмен, хотя были возмущены таким поведением Гефестиона, но проявили разумную дальновидность, предпочтя смириться с подобным положением вещей. Сам египтянин также не испытывал особой любви к Гефестиону, так как тот за чашей вина называл бывшего жреца пройдохой и жалким фокусником.
   Когда прошлым летом, сразу после свадеб, хилиарха поразил недуг, вызванный чрезмерным употреблением вина, многие македонцы подумали, что бессмертные боги решили покарать Гефестиона за его чрезмерную гордыню. Однако царский врач Филипп совершил чудо и хилиарх выжил, к огромной радости Александра и большому огорчению македонского окружения. Видимо это огорчение было столь велико, что старый врач сам скончался, не прожив и двух месяцев.
   Освободившееся место занял молодой врач Леоник, умевший хорошо врачевать болезнь, но не больного пациента. Александр знал это от Филиппа и с определенным недоверием относился к своему лекарю, как впрочем, и ко всему остальному легиону эскулапов.
   - Так, что ты мне скажешь, жрец относительно моего здоровья? Насколько серьезно я болен? - настороженно спросил Александр у ночного гостя.
   - Бессмертные боги продолжают хранить тебя, государь от всех невзгод и напастей. И особой опасности я для твоего здоровья сейчас не нахожу. Ты несколько переутомился и не более того. Хороший отдых, настой из листьев лотоса и полный отказ от вина снимет твой недуг в течение двух недель - уверенно заявил египтянин, чем вызвал на лице у живого бога, бурю недовольства и гнева. Собравшись с силами, монарх уже собирался разразиться грозной тирадой, но Нефтех опередил его.
   - Боги посылают тебе испытание, вместе с пророческой вестью о твоем скором будущем. Вспомни старика оракула с острова в дельте Ганга. Ведь это его голос слышал ты этой ночью - молвил египтянин, загадочно блеснув очами.
   - Верно! - в удивлении воскликнул Александр, чье лицо озарилось догадкой и тут же потухло. Монарх не любил вспоминать о своей встрече с индийским отшельником, принесшей ему сильное разочарование.
   - Так ты считаешь, что это его предупреждение все еще в силе и его следует опасаться?
   - Да, мой господин. Я не сомневаюсь, что предупреждение оракула в силе, но для полной уверенности и ясности мне необходимо кое-что проверить - почтительно произнес жрец, замерев у кресла Александра в выжидательной позе.
   - Что же славный Нефтех, ты оказал мне немало ценных услуг за время нашего знакомства. Бактрию, а особенно Индию, я никогда не забуду. Надеюсь, что ты и на этот раз сможешь полностью разгадать эту тревожную загадку - устало молвил Александр, после недолгого размышления.
   - Твое величество может не сомневаться в этом. Я приложу все свои усилия и способности, чтобы верно понять скрытый смысл послания богов, и огородить тебя и твой поход от влияния темных сил. Если они будут иметь место - поспешил добавить египтянин, заметив как недовольно, поползли вверх брови монарха.
   - Ступай. И приходи немедля с любыми вестями. Мои двери будут для тебя открыты в бое время дня и ночи, а сейчас я должен отдохнуть. Уж слишком тяжело для меня это божественное испытание - Александр махнул египтянину рукой, и жрец тут же исчез из опочивальни монарха.
   Ночные кошмары и тревожная беседа с Нефтехом отняла у Александра почти все силы. Тяжелая усталость быстро сморила веки изнуренному правителю, и вскоре, незаметно для себя он задремал.
   В отличие от измученного монарха, поднятый среди ночи Нефтех был полон энергии и решимости. Покинув царский дворец, он торопился в свое скромное жилище на окраине Вавилона, чтобы разобраться с проблемами великого царя. А заодно и со своими.
   Обладая сильной развитой интуицией, бывший жрец бога Тота, мог предугадывать ближайшее будущее, по малозначимым и совсем незаметным на первый взгляд признакам. И при этом Нефтех, редко когда ошибался.
   Сейчас египтянин отчетливо чувствовал приближение такого важного момента, как большой поворот колеса Судьбы. По воле богов, время от времени это сияющий обруч приходил в движение, внося в жизнь смертных грандиозные изменения. Совершив один оборот, оно в мгновение око сбрасывало вниз тех людей, что казалось, прочно сидят на золотой ступице и безжалостно давило незадачливых "небожителей". Одновременно с этим, своим движением колесо Судьбы возносила наверх других, что сумели вовремя ухватиться за его стальные спицы. И потому, позабыв про всё, Нефтех спешил к себе домой, дабы основательно разобраться в царском сновидении.
   Участник тайного триумвирата жил в небольшом доме, где кроме него и слуг обитал необычный кот. Он был для жреца единственным напоминанием о родине, которую он покинул много лет назад, примкнув к армии Александра.
   Кот Нефтеха выгодно отличался от всех остальных представителей кошачьего племени. Шерсть его имела опаловый окрас, уши были черны, а глаза поражали невероятной голубизной, которой не было ни у одной местной кошки. Но и это было ещё не все. По воле создателя, вместо привычного белого цвета, в темноте они светились красным огнем что, очень пугало набожных вавилонян.
   Его величественный опаловый хвост был, немного изогнут на конце что, по мнению хозяина, доказывало особенность и чистоту породы его любимца. Звали диковинного кота Кеш, и он признавал только Нефтеха, яростно царапая своими острыми когтями слугу, приставленного для удаления всяческих паразитов с его шкуры.
   Но не только как памятью о прошлом, дорожил египтянин своим котом. Кеш являлся одним из специальных атрибутов, при помощи которых, Нефтех предугадывал скорые события. При этом ни в коте, ни в "песке времени" и "четках мудрости" не было ничего магического или сверхъестественного. Каждый из атрибутов был самым простым предметом без какого-либо двойного дна, но соединенные вместе, они были особенным инструментом в руках знающего человека.
   Пройдя тайную методу обучения в храме бога Тота, Нефтех мог погружаться в состояния транса. Отключив свое сознание от всего постороннего, он сосредотачивался на решении какой-нибудь проблемы. Медленно и неторопливо он перебирал всевозможные варианты её решения и, как правило, находил самый верный.
   Естественно, любое подглядывание в будущее отнимали у египтянина массу сил и здоровья. После каждого обращения к "песку времени" Нефтех лежал пластом. В этот момент он с трудом мог пошевелить рукой, и был подобен лимону, нещадно выжатому чей-то незримой рукой. Не желая раньше времени сходить в могилу, Нефтех старался привести свое любопытство к минимуму, но сегодня был особый случай.
   Не упомни Александр оракула гангаридов, рассказывая о своем сне, Нефтех никогда бы прибегнуть к своему таинственному атрибуту, ограничившись обыденным туманным толкованием сна. Однако царь сам заговорил о предсказанной им опасности, и это имело для египтянина большой смысл.
   В свое время, во время гадания Нефтех лично предсказал Александру, тайную для него угрозу, обозначив её как "вино, старого и рыжего". Под это толкование попадала старая армия, поднявшая бунт на берегах Гефасиса, рыжебородый царь гангаридов Аграмес и слишком частое употребление Александром вина.
   Все предсказанное египтянином сбылось самым удачным образом, но к его удивление, такую же угрозу македонскому полководцу предсказал и оракул, живущий на одном из островов в устье Ганга. При этом он слово в слово повторил обозначения, сказанные самим Нефтехом перед походом Александра на державу Нандов.
   Пытаясь дать разумное объяснение этому случаю, египтянин предполагал, что отшельник обладал куда более мощными способностями в предвидении будущего, чем он сам. Так это было или нет, но сейчас Нефтеху был нужен ясный ответ и он решил прибегнуть к услугам своих опасных атрибутов.
   Поставив, справа от себя горящий витиеватый бронзовый светильник, и посадив напротив его, кота Кеша, Нефтех приступил к гаданию, достав два мешочка. Из одного из них жрец бережно высыпал на широкий и ровный поднос объемистую кучку сухого золотистого песка, который стал аккуратно разравнивать, в только одному ему ведомой проекции и пропорции.
   Расправившись с песком, египтянин раскрыл мешочек, что был поменьше и вынул из него небольшие четки, изготовленные из гематита. Гладко отшлифованные грани камней, притягательно блестели темно-влажным металлом, и ласкали тонкие пальцы жреца приятно прохладой.
   Обычно перед гаданием, Нефтех зажигал курительные палочки, которые помогали ему лучше погрузиться в подсознание, но сегодня он ощущал небывалый подъем духа и потому не стал прибегать к ним. Забрезжившая надежда вырваться из тенет забвения, необычайно сильно заводило дух жреца.
   Чуть-чуть подправив стоявший на столе светильник, он устремил взгляд на песок, чей светло-желтый фон полностью нейтрализовал любые раздражители, способные отвлечь мысли гадателя. Медленно перебирая правой рукой, гладкие звенья четок, Нефтех стал погружаться в транс.
   В комнате повисла тишина, которую нарушало лишь мерное постукивание четок, двигавшихся в определенном ритме в пальцах гадателя. Его темные глаза, не мигая, смотрели на ярко освещенное посреди мрака ночи пятно песка. И точно также, не отрывая взгляда, смотрел на своего хозяина кот Кеш. Процесс познания будущего начался.
   Прошло некоторое время, и звезды на небе стали быстро тускнеть. Пропели первые петухи, и богиня зари Эос начала собираться покинуть свое мягкое ложе, и приступит к разгону ночного мрака над Вавилоном.
   По улицам древнего города уже заспешили ранние разносчики. Их быстрые шаги стали постепенно пробуждать окраины столицы великого царства, и вместе с ними стал проявлять активность кот Кеш.
   Вначале он лишь раздраженно постукивал по столу своим кривым хвостом, озабоченно поглядывая на погруженного в себя хозяина. Затем стал подавать голос, который был на редкость противным. Неизвестно каким образом, но кот жреца точно определял время, прошедшее с момента начала медитации и подобно живому будильнику, подавал ему звуковые сигналы.
   С каждым разом его рулады становились все громче и пронзительнее, но Нефтех упрямо на них не реагировал. Тогда кот слетел с подушки и подскочил к жрецу, намериваясь укусить его за палец руки, но сделать этого не успел.
   В тиши комнаты раздался глубокий протяжный вздох. Горевшее ровно пламя светильника резко колыхнулось в сторону, затрепетало, и Нефтех очнулся от своих раздумий. В голове у жреца противно звенело от длительного переутомления, смертельно хотелось спать, но он был очень доволен. Теперь он точно знал, кого из ближайшего окружения Александра можно было подогнать под ту злокозненную триаду, что предсказал индийский оракул.
   Её в своих поисках, Нефтех усмотрел в наместнике Македонии, старом воителе Антипатре и его сыновьях. Недавно прибывший в Вавилон рыжий Кассандр, был известен как поборник старых македонских порядков и противник различных царских нововведений. Виночерпий же Иолай, был идеальным исполнителем отравления владыки Азии.
   Размышляя над сделанным открытием, жрец собрал свои атрибуты, умыл лицо холодной водой и стал разминать затекшее тело специальной гимнастикой. После этого он позволил себе краткий часовой отдых, чтобы затем отправиться к своим тайным союзникам с необычной вестью. Колесо Фортуны повернулось в нужную для Нефтеха и его друзей сторону, давая шанс серьезно изменить свою жизнь.
   Через три дня Александр появился на военном совете в приподнятом настроении. Отказавшись по совету Нефтеха от приема вина, сведя к минимуму занятие государственными делами и принимая целебные настои, Александр быстро одержал вверх над своим коварным недугом. Ночные кошмары прекратились и уже ничто, не мешало великому полководцу приступить к реализации своих военных планов.
   Главная цель затеваемого Александром похода, заключалась в установлении полного контроля над морскими торговыми путями между восточной Аравией и южной частью Индийского полуострова. Захватывая аравийские порты, македонский царь приобретал рычаг влияния на пока ещё непокоренные им индийские княжества центрального и южного Индостана, чей главный источник процветания была торговля.
   Замышляя этот поход, Александр решил повторить удачный опыт индийской кампании, совместных действий кораблей и сухопутных сил. Но если в войне с Аграмесом, главную роль играла армия, то теперь пальма первенства была отдана флоту под командованием Неарха.
   Его корабли, что стояли у стен Вавилона и в устье Евфрата, должны были принять часть пехоты новой армии. В ее состав входили персы, мидийцы и малоазиатские греки привычные к жаркому климату знойной Аравии. Македонцам была отведена роль цементирующего звена, призванного обучить новобранцев македонской тактике.
   Вслед за флотом в покорении Аравии по индийскому сценарию должны были принять участие соединения пехоты и кавалерии, однако царские сны внесли в них существенные изменения. После всестороннего размышления, царь решил ограничить поддержку флота легкой скифской кавалерией Скилура. Дети степей и пустынь должны были следовать вдоль побережья моря, уничтожая всех и все на своем пути.
   Первыми на военном совете выступили мореходы, ранее отправленные Александром на разведку восточных аравийских морей. Кормчий Агесилай, подробно рассказал об исследовании им острова Икара расположенного невдалеке от устья Евфрата. По словам моряка, он являлся удобным местом не только как место стоянки кораблей во время похода на Аравию, но также для создания на нем крупного морского порта, учитывая мелководность русла Евфрата.
   Властитель Азии очень обрадовался сообщению Агесилая, поскольку видел в торговле идеальный инструмент, который смог бы лучше железа объединить земли его державы в единое целое. Не откладывая дело в дальний ящик, Александр отдал приказ отправить на остров Икара корабли с рабами и мастерами, для строительства, предлагаемого кормчим порта.
   В знак своего расположения к докладу морехода, Александр подарил ему драгоценный перстень со своей руки, чем вызвал одобрительный гуд среди собравшихся.
   Вслед за Агесилаем в разговор вступил Архий. Милетиец поведал что, двигаясь вдоль побережья Аравии, он открыл в море чудный остров Тил, который моряк называл земным раем. Тил, по словам Архия, имел несколько удобных мест для корабельных стоянок, обладал хорошими родниками и прекрасным мягким климатом.
   В дополнении к этим благам природы жители острова добывали в прибрежных водах большое количество прекрасного жемчуга, который по своим качествам мало, чем уступал лучшим известным сортам этой древней драгоценности. Единственным существенным недостатком Тила, было отсутствие на нем корабельного леса, необходимого для строительства больших судов.
   - Если он так прекрасен, как ты его здесь описываешь, то за свое открытие, ты Архий заслуживаешь награды, - с восхищением воскликнул Александр. - Думаю, малый золотой венок будет достойной оценкой твоих трудов.
   Третьим мореходом, выступавшим перед царем, был уроженец Сиракуз Гиерон и его доклад был не столь радостным как у его предшественников. Его корабли обследовали мыс, что широкой дугой закрывал выход из Персидского залива в океан. Во время своего плавания из Индии, Неарх частично обследовал его с противоположной стороны. За всё то время, что корабли наварха огибали неожиданное препятствие на своем пути, на пустынном берегу не было заметно никаких признаков жизни.
   Тогда критянин отказался от предложения Иксиона высадиться на берег и обследовать его, сказав географу, что пустынность берегов сулит путешественникам смерть. Гиерон в отличие от предшественника рискнул высадиться на пустынный берег, но более глубокое проникновение внутрь полуострова он осуществить не смог.
   Прогноз Неарха относительно опасности пустынных берегов полностью оправдался. Перед Гиероном предстали раскаленные пески пустыни, где не было ни людей, ни растительности, ни источников воды. От высокой температуры воздуха, у моряков случались обмороки с частыми смертельными исходами, и кормчий был вынужден повернуть назад, так и не дойдя до противоположного берега.
   Подводя итог своего плавания, Гиерон категорически отрицал возможное существование в этом районе какого-либо порта арабов, через который переправлялись в Вавилон и Финикию индийский сандал и пряности.
   Услышав это суждение, Александр довольно заулыбался. Об одном из таких портов, по ту сторону дуги он имел точные сведения от Нефтеха, но не торопился их разглашать, справедливо полагая, что всему свое время.
   Последним из моряков в этот день докладывал царю критянин Анаксикрат. Согласно приказу Александра он отплыл из египетского порта на Синае, имея на руках предписание, идти строго на юг. Двигаясь вдоль азиатского берега, моряки сильно страдали от жары и горячих песчаных ветров дувших то с запада, то с востока.
   Обнаруженные ими в ходе плавания острова обладали скверным для здоровья климатом и не имели источников с хорошей пресной водой. Почти все открытые моряками родники имели отвратительный солоноватый привкус, что создавало для них большие проблемы со здоровьем.
   За открытыми Анаксикратом островами находился узкий пролив, открывавший выход на океанские просторы. Одновременно с этим, берег вдоль которого плыли македонцы, резко обрывался и поворачивал на север. Кормчий очень хотел продолжить плавание, так как, по словам аборигенов дальше на юге находился остров с прекрасной водой и растительностью. Однако многочисленные болезни матросов заставили Анаксикрата повернуть корабли обратно.
   Слушая моряков, Александр постоянно сверял их рассказы с картой Аравии начертанной Нефтехом. Египтянин начертал ее, основываясь на данных из тайных храмовых архивов.
   Хищный взгляд царя быстро прочертил две линии, которые выходили из Вавилона и упирались в два мыса открытых мореходами. Оба они образовывали основание огромного треугольника под названием "Счастливая Аравия", главной цели этого похода.
   - Благодарю вас всех, за ваш героический труд, - поблагодарил моряков Александр. - Вы честно исполнили свой долг, осветив мне и Неарху дорогу к счастливой Аравии. Теперь дело за нашим флотом. Как обстоят у тебя дела, Неарх?
   - Флот готов в любую минуту выступить в поход, государь. Мои корабли ждут твоего приказа принять на свои борта до десяти тысячи человек пехоты, с их боевым снаряжением и провиантом.
   - Думаю, будет правильно отдать этих солдат под командование Лисимаха. Он уже имеет богатый опыт высадки пехоты с кораблей за время индийского похода. Очень надеюсь, что он не подведет меня и на этот раз.
   Услышав слова царя, Лисимах гордо вскинул свою лохматую голову и ударил кулаком по груди, выражая согласие с его решением. Александра благосклонно кивнул головой в ответ и продолжил свою речь.
   - Планируя поход на Аравию, я много думал и рассуждал, стремясь свести к минимуму возможные потери среди моих солдат. Ведь каждый из них, будь он македонец, грек, ионяни или даже перс, дорого мне, ибо он подданный моего царства. Мысли о них не покидали меня ни на один день, и вот сегодня я хочу подвести им итог.
   Следуя риторскому искусству, царь сделал паузу и в тот же момент, лица сидящих перед ним военачальников напряглись. В последнее время подведение подобных итогов, для царской свиты не сулило ничего хорошего.
   - Внимательно слушая рассказы кормчих, я утвердился во мнении, что план аравийского похода нуждается в серьезном изменении. Большая часть страны, в которой нам придется воевать - безводная пустыня. За время нашего восточного похода нам уже приходилось сталкиваться с ней, и каждый раз мы с честью справлялись с этим испытанием. Я убежден, что мои храбрые солдаты вновь одержат победу над природой, однако будет ли разумным подвергать их риску в этот раз? От Аравии нам нужны только её порты, все остальное не стоит фуража для лошадей, что будут тащить лагерную поклажу. Побережье мы покорим при помощи флота, а гонять фалангу по пустыни ради покорения диких кочевников, это непозволительная роскошь даже для меня, властителя Ойкумены. Поэтому я решил изменить план похода. Фаланга и гетайры под командованием Пердикки и Птоломея останутся в резерве в дельте Евфрата - царь решительно ткнул пальцем в расстеленную перед ним карту.
   Эти слова Александра вызвали большую радость в сердцах стратегов и в первую очередь у Пердикки и сводного брата царя, Птоломея. Получив под командование сухопутную часть царского войска, они волновались за благополучный исход похода. Преодолев пески Египта, Индии и Гедросии стратеги понимали, что длительный поход по аравийской пустыни, грозит пехотинцам большими потерями.
   - Не стоит пускать вдоль побережья даже скифскую кавалерию Скилура и легкую конницу Андроника. Они вполне пригодны для разведки и набегов, но никак для большой войны. Думаю, будет достаточно, одной пехоты Лисимаха для приведения к покорности побережья, а в случаи необходимости отбить нападение кочевников. Что касается молодой части войска, то стратег Эвмен поведет их к Иерусалиму, чтобы наказать дерзких набатеев.
   Я не позволю этим людям, отрицающим над собой любую власть, безнаказанно воровать мое достояние и тайно продавать его в Египет и Финикию в обход казны. Очень надеюсь что, покорив южную часть Аравии, я услышу весть о покорении также её северных земель.
   Царь вновь сделал паузу и тут же, следуя примеру Лисимаха, Эвмен встал со скамьи и ударил себя кулаком в грудь. Этот жест также был благосклонно воспринят Александром.
   - Для достойного завершения нашего похода вокруг Аравии, в Египет отправиться стратег Селевк. Но он едет туда не только для того, чтобы сменить сатрапа Клеомена, на которого поступило слишком много жалоб от населения. Его главная задача восстановить канал прорытый персами при Дарии на перешейке Синая. Благодаря этому чудесному творению, мы с Неархом сможем привести корабли нашего флота в Александрию, где и будет закончен этот поход. Контроль за столь важным делом, я возлагаю на хилиарха Гефестиона. Ему я поручаю управлять царством на время своего отсутствия. Такова моя воля - торжественно изрек Александр, и все стратеги послушно склонили головы перед потрясателем Вселенной.
   С этого дня, под присмотр Гефестиона переходила не только верховная власть над царством, но даже беременная Роксана, до родов которой оставалось меньше месяца. Молодая царица со слезами на глазах умоляла супруга дождаться рождения ребенка, но Александр был непреклонен. На все просьбы жены он неизменно отвечал, что его отец получил весть о рождении сына на поле битвы, и он намерен следовать его примеру.
   Желая приободрить Роксану, он заключил пари с Гефестионом, жена которого Береника, тоже ждала ребенка. Оба друга поставили на кон большие деньги и Александр, просил царицу принести ему двойной подарок.
   Из всех царских стратегов на совещании не было Кратера и Полисперхона. Они вели на родину ветеранов, которых Александр с богатыми подарками отправил домой. Вместе с солдатами, Кратер вез царский приказ Антипатру передать ему бразды правления над Македонией и незамедлительно прибыть в Вавилон.
   Нельзя сказать, что Александр полностью не доверял старому соратнику отца верой и правдой прикрывавшего спину македонского войска в его долгом походе. За все это у царя не было ни единого повода упрекнуть своего наместника. Иллирийцы и трибалы вели себя спокойно на северных границах царства. Спартанцы были разбиты и свободолюбивые греки, смирно сидели в своих городах в страхе быть уничтоженными.
   Все было хорошо, но тут наконец-то сыграли свою отрицательную роль письма гневные царицы Олимпиады и, отправляясь в новый поход, Александр решил на всякий случай заменить старого Антипатра своим верным другом Кратером. Вместо Македонии ему в пожизненное владение должна была достаться вечно неспокойная Фригия, за которой был нужен постоянный догляд. Таково было решение царя, и на него не повлиял даже инцидент, случившийся с сыном Антипатра Кассандром сразу по его прибытию в Вавилон с посланцами из Пеллы.
   Оказавшись при дворе македонского владыки, Кассандр открыто выражал свою неприязнь и несогласие с порядками, заведенными там Александром. Как-то раз во время приема, сын Антипатра громко засмеялся при виде персов поникших к полу лицами перед Александром. Находившийся под действием винных паров, Александр не смог подавить охвативший его гнев и соскочив с трона, с силой ударил юношу головой о стену.
   От могучего удара рыжие кудри Кассандра густо окрасились кровью, чей вид только ещё больше возбудил македонского царя. Цепко ухватив копье стоявшего рядом с ним телохранителя, Александр попытался вырывать оружие из его рук, желая добить лежавшего у его ног дерзкого пересмешника.
   Не желая повторения ужасной трагедии некогда произошедшей с Клитом, македонцы бросились к царю, пытаясь удержать его грозную руку от рокового удара. Пока одни уговаривали Александра успокоиться, другие спешно вытолкали вон из зала окровавленного Кассандра.
   Помня судьбу Калисфена, всем казалось, что монарх жестоко накажет молодого македонца, но ничего не случилось. Из уважения к Антипатру царь решил забыть эту историю, а напуганный до смерти Кассандр вел себя тиши воды ниже травы.
   Такое положение продлилось до самого последнего дня, когда во дворце неожиданно появились послы греческих городов с жалобами на Антипатра. Тайно покинув Афины, они сумели пробраться в Вавилон и пали к ногам Александра, взывая к его милости и заступничеству от произвола македонского наместника.
   Вид стонущих перед его троном ещё вчера гордых греков, очень обрадовал Александра, и он благосклонно выслушал их горькие речи, чем сильно встревожил находившегося при этом сына Антигона.
   Зная, с какой строгостью, после возвращения из похода Александр стал наказывать провинившихся сатрапов, Кассандр начал пылко заступаться за своего отца. Назвав афинян грязными клеветниками порочащих честное имя славного македонского полководца, он стал взывать к разуму и логике правителя, чем вызвал недовольство Александра. Царь холодно приказал ему замолчать, так как не нуждался в его речах, и был способен самостоятельно отличить добро от зла.
   Помня прежний царский гнев, Кассандр подчинился приказу монарха но, уходя, не преминул сказать, что каждый из македонцев имеет право на свободный суд воинского собрания. От этих слов краска гнева появилась на лице Александра, однако не готовый открыто противопоставить себя старому македонскому обычаю, он был вынужден сдержаться.
   Встав с трона, он властно объявил что, уважая обычаи своих предков, он готов выслушать объяснение Антипатра по его прибытию в Вавилон. До этого момента, никакого решения по жалобе греков принято не будет.
   В виду того, что Антипатр никак не успевал прибыть в Вавилон до отправления Александра в поход, многие македонцы увидели в этом благоприятный знак для старого регента. Однако были и такие, кто видел в этом решении царя хитрый ход, который позволил бы ему разом наказать виновного отца и строптивого сына.
   Такова было обстановка в Вавилоне накануне похода.
  
  
  
  
   Глава II. Исполнение предсказания.
  
  
  
  
  
   - Извини, что явились так внезапно дорогой Пердикка, но дело очень важное. Наш друг Нефтех утверждает, что узнал одну очень важную тайну для нас, а его словам я всегда привык доверять. Надеюсь, здесь нет посторонних ушей? - спросил Эвмен, быстрым взором окидывая личные покои своего товарища триумвира.
   - Можете не беспокоиться. Едва мне доложили о вашем прибытии, я тотчас отослал всех своих слуг, а у дверей, как ты видишь, стоит мой верный Телеф. Мимо него и мышь не проскользнет - успокоил кардийца стратег, учтивым жестом приглашая гостей к столу, заставленному всевозможными яствами.
   - Может приказать подать вина? У меня есть парочка кувшинов из виноградников Хиоса - похвастался перед нежданными гостями Пердикка, но бритоголовый египтянин решительно отклонил его предложение.
   - Благодарю тебя высокий стратег, но для нашей беседы будет достаточно вон того кратера с прохладной водой - сказал Нефтех, указав на чернобокий сосуд, покрытый росписью подвигов Геракла.
   - Когда служитель Тота рекомендует вместо вина воду значит, дело действительно обстоит серьезно. Говори, мы тебя слушаем - молвил Пердикка, берясь за изогнутую спинку кресла, однако жрец не последовал его примеру. Мягким кошачьим шагом он пересек покои стратега и приблизился к наполовину раздвинутому пологу, что отделял спальню македонца от главной залы. Остановившись на пороге, жрец заглянул в комнату, которая выглядела пустой.
   - Не беспокойся, Нефтех, там никого нет. Я никогда не совмещаю серьезные дела с плотскими утехами - усмехнулся Пердикка.
   - Прости высокий стратег, но я лишь хочу обезопасить наши шеи, ибо речь пойдет о жизни и смерти нашего повелителя, Александра - без тени смущения произнес египтянин, разглядывая спальню начальника царской пехоты. На мгновение ему показалось, что ковер, прикрывавший боковую от кровати нишу, едва заметно колыхнулся. Это вызвало у жреца сильное желание проверить подозрительное место, но Нефтех не рискнул оскорбить Пердикку, самого могущественного из триумвиров.
   - Так поведай нам свою важную тайну жрец! Мы ждем! - воскликнул заинтригованный македонец, но Нефтех не спешил удовлетворить его любопытство. Бросив прощальный взгляд на нишу, он наглухо задернул спальный полог и только тогда неторопливо подошел к столу.
   - По тем данным, что я сегодня располагаю, жизни нашего правителя угрожает серьезная опасность. Против царя составлен заговор, имеющий цель отравить его и это может произойти в самые ближайшие дни - произнес служитель бога Тота тихим голосом, от чего у Пердикки разом окаменело лицо, а глаза Эвмена хищно впились в лицо собеседника.
   - Ты говоришь о заговоре, Нефтех, значит, знаешь заговорщиков. Кто они, назови? - звенящим от волнения голосом потребовал кардиец.
   - Я не знаю всех возможных участников заговора, но могу точно сказать, кто стоит во главе его. Это наместник Македонии Антипатр.
   - Не может быть! Какая ему выгода от смерти Александра!? Ведь он намерен назначить Антипатра наместником Фригии! - выразил сомнение Пердикка.
   - Тише, высокий стратег! У любых, даже самых проверенных стен есть свои уши - резко одернул стратега Нефтех. От этого упрека лицо Пердикки покрылось красными пятнами, но он промолчал и взял себя в руки.
   - Всем известно, что направляющийся в Македонию стратег Кратер, имеет при себе письмо крайне неприятное для Антипатра. В нем царь приказывает наместнику прибыть в Вавилон, передать свой пост регента Кратеру. Для человека долгое время враждовавшего с царицей Олимпиадой столь внезапная рокировка в преддверии большого похода наверняка вызовет большую настороженность в душе. А если учесть, как жестоко обошелся Александр с его сыном посмевшим выказать ему свое непочтение и недавние казни провинившихся сатрапов, то Антипатр просто обязан предпринять что-либо для защиты своей жизни. Вряд ли он желает разделить трагические судьбы своих старых друзей Аталла, Пармериона, а также Филоты и пажей - уверенно загибал свои пальцы Нефтех.
   - Но как он сможет сделать это, находясь в Пелле?
   - Руками своих сыновей, Кассандра и Иолая. Первый наверняка привез с собой яд, а второй может добавить его в питье царю.
   - Однако почему они это не сделали сразу после отправки из Вавилона Кратера с ветеранами? Ведь прошло довольно много времени, а царь все ещё жив - не сдавался Пердикка.
   - Очень может быть что, направляя сына в Вавилон, Антипатр предоставив право ему самому принимать окончательное решение. С уходом Кратера все говорили, что царь намерен назначить Антипатра на место фригийского сатрапа Антигона Циклопа. Это видимо, удержало Кассандра от действий, посчитавшим подобный размен приемлемым для его отца - продолжал гнуть свою линию египтянин.
   - И что же нарушило это равновесие, жалоба афинян на Антипатра и готовность царя её рассмотреть после окончания похода? - спросил Эвмен.
   - Да. Александр оставил этот вопрос открытым, что породило массу всевозможных слухов о судьбе наместника. Будет ли Кассандр мирно ждать решения судьбы своего отца или предпочтет действовать. Как вы думаете?
   Раздумье над вопросом Нефтеха было не долгим.
   - Думаю что, познав на себе тяжесть царского гнева и заглянув в лицо смерти, Кассандр предпочтет нанести удар первым - предположил Эвмен, чье благополучие полностью зависело от благосклонности Александра.
   - Полностью согласен с твоим мнением, - поддержал кардийца Пердикка, - но я хочу знать, откуда Нефтеху вообще стало известно о заговоре Антипатра?
   - Об этом мне поведал "песок времени" - честно признался жрец, чем вызвал сильное разочарование у своих собеседников.
   - Мы полностью доверяем твоим необычным талантам Нефтех, но для царя и воинского собрания этого будет совершенно недостаточно. Конечно, можно арестовать Кассандра и Иолая и при помощи пыток вырвать у них признание, как это было с Филотой и Каллисфеном. В успехе дела я не сомневаюсь, но боюсь, Александр не даст на это согласие без весомых доказательств - уверенно изрек Пердикка.
   - Пердикка абсолютно прав. Достань нам убедительные доказательства заговора; перехваченное письмо, донос, яд и мы сможем убедить Александра в необходимости провести аресты среди заговорщиков - вынес свой вердикт Эвмен. Оба триумвира выжидательно посмотрели на жреца с надеждой, что у него остались ещё кое-какие неизвестные козыри, однако бритоголовый служитель Тота полностью огорошил их.
   - У меня нет и вряд ли, когда будут такие доказательства, о которых вы говорите. Я всего лишь простой царский советник и скромный гадатель, ищущий способ повлиять на людские судьбы и только.
   - Что же ты предлагаешь делать Нефтех, просто сидеть и ждать, положившись на волю случая? Это на тебя совсем не похоже!
   - Единственное, что мы можем сделать, это самим попытаться предотвратить грядущее преступление.
   - Но как!? Нас ведь никто не послушает ни царь, ни Гефестион, ни начальник царской стражи Леоннат - удивился Пердикка.
   - А нам и не надо никого убеждать. У детей Антипатра есть только одна возможность устранить Александра, подмешав ему яд в вино на предстоящем пиру. Сейчас царь полностью исключил вино из своего рациона но, следуя обычаю, он обязательно поднимет чашу за успех предстоящего похода. Я слышал, у Александра есть специальная чаша?
   - Ты прав, Нефтех. Уподобляясь легендарному Ахиллу и его другу Патроклу, царь заказал для себя и Гефестиона две золотые чаши. Из них он, как правило, пьет на пиру - подтвердил Пердикка. - Значит, наша задача схватить заговорщиков в самую последнюю минуту и разоблачить перед царем. Неплохая идея Нефтех, но как нам это лучше сделать?
   - Я думаю, нам никого не придется разоблачать, высокий стратег. Достаточно будет просто поменять чаши местами на подносе мальчика виночерпия - невозмутимо сказал жрец, чем вызвал бурю удивления на лице македонца.
   - Как это не будем разоблачать!? Что ты говоришь!?
   - Заверяю тебя высокий стратег, что Антипатр и его сыновья понесут достойное наказание за свои деяния, но для этого надо нужно только поменять на подносе чаши и более ничего.
   - Так ты хочешь смерти хилиарха Гефестиона!? - тяжелый взгляд Пердикки уперся в миндалевидные глаза египтянина, однако тот спокойно выдержал эту ментальную атаку.
   - Точно также как и всякий присутствующий в этой комнате, высокий стратег - с достоинством молвил служитель Тота, и в комнате повисла напряженная тишина, ибо Нефтех сказал абсолютную правду. Хилиарх Гефестион действительно мешал каждому триумвиру, а Пердикке в особенности, но он не хотел этого признавать.
   - Твои слова крамольны и опасны, жрец. Ты нас толкаешь на недостойный поступок - в голосе македонца звенела обида и негодование. Он был согласен вести тайные интриги, но убийство своего боевого соратника Пердикка не был готов принять.
   - Не могу согласиться с тобой, высокий стратег. В чем тут крамола, если я чужими руками хочу освободить тебе место хилиарха, которое ты должен занимать по праву. Разве это справедливо занимать его благодаря достоинству своего тела, а не по делам своим.
   Говоря эти слова, египтянин бил наверняка. Все македонские стратеги осуждали между собой стратега Гефестиона, поднявшегося к вершинам власти благодаря своей близости с Александром, а не боевым успехам и подвигам.
   - Что же касается опасности, то ей буду подвергаться исключительно я один, и то только в момент подмены чаш. Нужно будет сделать лишь одно ловкое движение рукой, и дело будет сделано. Для вас со стратегом Эвменом нет ровным счетом никакого риска.
   - И все же твои слова не совсем убедили меня, Нефтех - молвил Пердикка, но уже не столь твердо и решительно. С доводами хитрого египтянина было трудно спорить.
   - Я слышу в твоем голосе сомнения, и они мне вполне понятны. Жизнь царя Александра драгоценна для всех нас и если ты считаешь, что рисковать ею недопустимо, то я готов отказаться от предложенного мною плана и буду искать убедительные доказательства заговора. Выбор за вами.
   - Но сумеешь ли ты добыть их в столь короткий срок? Ведь прощальный пир назначен на послезавтра - подал голос, молчавший все это время Эвмен.
   - Будем надеяться наудачу и волю богов. Они всегда поддерживают правых. По крайней мере, всегда можно будет опрокинуть поднос виночерпия.
   - И дать заговорщикам новый шанс отравить Александра? Нет, их деятельность надо пресечь раз и навсегда! Как выдирают ядовитые побеги, или жало у змеи! Обстоятельства не оставляют нам выбора Нефтех, но помни, за жизнь царя ты отвечаешь головой.
   - Да, головой! Помни об этом! - важно повторил слова кардийца Пердикка, а потом добавил - а когда ты собираешься сделать это?
   В этот момент, египтянину почудился легкий шорох со стороны спальни стратега. Первым его желанием было броситься к занавесу и сорвать его но, он удержался от столь поспешных действий.
   - Как я и говорил, в самый последний момент. На пути из кухни в зал есть длинный, плохо освещенный коридор. Это лучшее место для случайной встречи и подмены.
   - Насколько я помню, он имеет несколько ответвлений, в которых можно будет ждать подавальщика - подхватил идею Нефтеха Эвмен.
   - Совершенно верно. Я совершу подмену сразу, как только мальчишка окажется в коридоре.
   - Я бы поднял чашу за ловкость твоих рук, но так как ты отказался от вина, воду пить не буду, плохая примета - сказал Пердикка.
   - С меня будет достаточно того, если ты проводишь нас до дверей, высокий стратег - Нефтех учтиво склонил перед македонцем голову, и все трое покинули зал.
   Однако не успел египтянин пройти и двух десятков шагов, как выяснилось, что Нефтех забыл в зале свой золотой браслет, и ему нужно вернуться. У самого входа в личные покои македонца, жрец столкнулся со стройной женщиной, в которой он узнал любимую наложницу Пердикки, фиванку Антигону. С почтением, склонив голову, Нефтех дал дорогу спешившей рыжеволосой красавице. Браслет был хитрой уловкой, чтобы проверить свои подозрения и узнать, кто скрывался в спальне стратега.
   Со времени индийского похода, Антигона заметно изменилась, но не столько телом, сколько душой. Фурия мстительница за разоренный город ушла далеко в тень и теперь миру предстала женщина, активно борющаяся за свое место под солнцем.
   По своей натуре Антигона не была жадным и склочным человеком, однако обстоятельства, в которые она попала, заставляли её играть по иным правилам. Умело, используя свои природные данные, она быстро смогла привязать к себе Пердикку и из мимолетного увлечения стала его любимой наложницей.
   Обладая проницательным умом, Антигона часто давала дельные советы своему господину и это, ещё больше возвысило ее в глазах Пердикки. Не претендуя на статус жены стратега, фиванка прочно обосновалась в его спальне и не собиралась уступать никому это место. Когда в Сузах, по желанию Александра его полководцы вступили в брак со знатными персиянками, Антигона показала свой характер во всей красе.
   Царь сосватал Пердикке Атосу, дочь близкого родственника царя Дария Артабаза. Не желая перечить воле монарха, Пердикка согласился на этот брак, не сильно горя желанием соединить себя узами с азиаткой. С куда большим удовольствием он соединил бы свою судьбу с царской сестрой Клеопатрой, пребывавшей в этот момент в статусе молодой вдовы.
   Поэтому, после заключения брачного контракта, Пердикка тут же отправил жену во дворец, а сам остался на пиру у Александра. Этим не преминула воспользоваться Антигона, решив показать персиянке, кто главный на женской половине.
   Едва новоявленная жена вместе с небольшой свитой служанок пересекла порог гликерия, как перед ней возникла фиванка. Властно подойдя к одетой в свадебный наряд персиянке, она сначала презрительно сплюнула ей под ноги, а затем, едва уловимым взмахом руки, сбила свадебный венок с головы Атосы.
   Выросшая во дворцовой неге, принцесса просто опешила от подобного с собой обращения. Она громко ойкнула от неожиданности, залилась краской, но быстро опомнилась и с кулаками набросилась на рыжеволосую обидчицу. Привыкшая избивать покорных слуг, персиянка широко замахнулась для ответного удара, но Антигона опередила её. Крепкая ладонь фиванки со всего маха ударила по розовому ушку принцессы и из её глаз, градом брызнули слезы.
   Пройдя хорошую жизненную школу низов Персиполя, фиванка принялась нещадно лупить свою жертву, но при этом била так, чтобы не было видно следов побоев. Хлесткие удары с двух сторон, градом сыпались на голову и тело бедной Атоссы, вперемежку с отборной площадной бранью.
   Как только Антигона начала свою воспитательную работу, обитателей гликерии как ветром сдуло. Никто не хотел перечить любимице стратега. Что касается немногочисленных служанок принцессы, то они испуганно забились по углам, не смея прейти на помощь хозяйке.
   Оставшись один на один с фиванской фурией, Атоса не пала духом. Воспитание и царская кровь призывала её продолжить борьбу. Прислонившись к стене и гневно сверкая очами, она пыталась защититься от ударов Антигоны, выставив перед собой руки. Подобное действия персиянки обозлило фиванку, и она перешла к более решительному виду запугивания.
   Быстрым ударом кулака в живот, она заставила соперницу согнуться, а затем, намотав на руку густые волосы Атосы, с силой дернула их. От сильной боли та пронзительно взвизгнула, что вызвало у фиванки хищную улыбку.
   - Что, так сильно больно? - участливо спросила она и, не дожидаясь ответа, снова дернула волосы принцессы, и она вновь вскрикнула.
   - А теперь будет самое интересное. Сейчас я крикну двух своих слуг, они заткнут тебе рот и отведут на конюшню - доверительно сказала Антигона, крепко держа голову своей жертвы, - а там дорогая есть, один гирканский осел, под которого они тебя подложат.
   - Нет! Ты не посмеешь так поступить! - громко воскликнула Атосса, но нотки страха и неуверенности были отчетливо слышны в её голосе.
   - Ошибаешься, ещё, как посмею, будь спокойна. А потом расскажу об этом Пердикке, и он отошлет тебя обратно к отцу достопочтенному Артабазу. Близкому другу царя Александра не пристало пользоваться женщиной после осла, а мене эту шалость он простит. Можешь не сомневаться, - ласково проворковала фиванка и, не давая принцессе опомниться, властно крикнула. - Эй Феликс, Мопс идите сюда!!
   Увидев приближающихся к ней двух здоровых мужиков с куском мочала в руках, персиянка сразу поверила словам Антигоны и, забилась в истерике к радости фиванки.
   - Запомни дорогая, в этом доме я хозяйка и сомну каждого, кто встанет на моем пути. Поняла? - Антигона дернула волосы Атосы и та покорно выкрикнула: - Да!
   - Вот и прекрасно! Отведите госпожу в спальню и встаньте у дверей - приказала Антигона слугам и они покорно исполнили её волю.
   Вдоволь нарыдавшись у брачного ложа, Атоса намеривалась пожаловаться Пердикке на грязное поведение Антигоны. Однако хитрая фиванка приготовила ещё один коварный сюрприз своей высокородной сопернице. Вернувшийся с пира, македонец под влиянием винных паров с легкостью согласился с предложением фиванки провести эту ночь втроем, что окончательно сломило гордую дочь Артабаза. Так танцовщица сумела отстоять свою власть в гликерии.
   Зная тайное желание Пердикки жениться на царской сестре, Антигона стала собирать любую информацию о своей возможной хозяйке. Для этого она принялась подслушивать разговоры Пердикки с важными особами, благо в покоях стратега хорошо ей знакомых имелась потайная ниша.
   Так, Антигона случайно узнала о заговоре против Александра. Услышанная фиванкой тайна в одно мгновение разбередила старую рану, открыв дорогу долго дремавшему в душе рыжеволосой красавицы чувству мести.
   Затаив дыхание, слушала она каждое слово триумвиров, попутно разрабатывая план своего возмездия. Все прежние желания и намерения были прочно забыты, и только одна богиня Немезида царила в этот момент в сердце молодой женщины. Жажда мщения яростно бурлила в сердце Антигоны, подталкивая разыграть свою партию в открывшейся ей тайной игре.
   При этом фиванку совершенно не интересовала судьба её Пердикки и его друзей. Главное свершить давно вынесенный ею смертный приговор македонскому правителю, а остальное будет не столь важно. Прежнее благоразумие было полностью забыто в одно мгновение.
   Узнав из разговора о том, как египтянин намерен спасти жизнь Александра, Антигона решила совершить повторную подмену чаши с ядом и отправить правителя Азии в мир теней. С этой целью фиванка решила на пиру внимательно следить за Нефтехом, и в самый последний момент сорвать его замысел.
   Неоднократно присутствуя на царских пирах, она часто видела, как подавали парадные чаши царя и хилиарха. При этом чаша Александра всегда располагалась справа, а Гефестиона слева. Подаваемые на золотом подносе они символизировали нерушимую дружбу нового Ахиллеса и Патрокла. Зная порядок их подачи, фиванка без труда придумала способ незаметно поменять чаши местами.
   Прошел день и стратега Пердикку вместе с женой, царь пригласил к себе на прощальный пир в честь аравийского похода. Стоит ли говорить, что Антигоне не составило большого туда упросить своего господина взять её с собой на столь грандиозное торжество.
   Готовясь к свершению мести, танцовщица занялась своим видом, который должен был ей помочь в реализации тайных планов. Первым делом она скрыла свои рыжие волосы, надев густой черный парик. Тщательно завитые в мелкие косички, волосы широкой волной падали на открытые плечи и руки фиванской фурии. Её темное платье едва прикрывало высокую крепкую грудь и подчеркивало достоинства гибкой фигуры.
   Оставшись довольной своим видом, Антигона обратилась к тайным женским чарам. Она натерла руки, грудь и шею специальной смесью из различных эфирных масел. Собранные воедино, они вызывали у мужчин сильный прилив эмоций и основательно кружили им голову. Одним словом, в этот вечер фиванка была неотразима. Идущая вместе с Пердиккой на пир персиянка, обильно украсившая себя золотыми украшениями, сильно поигрывала наложнице стратега.
   Пиршество проходило в большом зале дворца, который дворовая челядь упорно называла залом царицы Семирамиды. Все приглашенные под присмотром слуг занимали места, заранее отведенные им по придворному протоколу. Не прошло и часа, а весь огромный зал был полностью заполнен многочисленными гостями. Пустым оставался только центр, где на высоком возвышении, вместе со столами стояли два позолоченных трона, а по бокам от них две маленькие скамеечки.
   Лишь только гости расселись, как заиграли военные трубы, двери покоев распахнулись и из них вышли Александр и Гефестион. Вслед за ними в зал вошли жены друзей, Роксана и Береника. Все они были одеты в персидские одежды, но с греческими золотыми венками на головах. Таким образом, Александр хотел продемонстрировать объединение двух народов. Под громкие крики и овации, обе пары поднялись на помост и заняли свои места.
   По мановению царской руки в зале возникла гробовая тишина, и все гости обратились в слух.
   - Мои любимые подданные. Отправляясь в поход против арабов, я назначаю своего лучшего друга и товарища хилиарха Гефестиона регентом всего моего царства. В его руки я передаю бразды правления на время своего отсутствия и поручаю ему заботу обо всех своих подданных. С момента оставления мною столицы царства Вавилона, все его решения и приказы должны исполняться беспрекословно и рассуждений. Любого кто воспротивиться его решениям я объявляю государственным преступником и отдаю в руки палача для предания смерти - грозный и решительный голос царя облетел весь зал, и никто из гостей не рискнул выразить своё несогласие.
   - В знак подтверждения принятого мною решения, я вручаю хилиарху Гефестиону перстень регента царской власти и беру в свидетели всех присутствующих в этом зале.
   Мгновенно из-за спины Александра выскочил паж с подносом, на котором лежал массивный золотой перстень, украшенный большим сапфиром. Александр поднял его над головой, чтобы все гости смогли лучше разглядеть его, а затем торжественно надел на палец руки Гефестиона.
   Растроганный от охватившего его волнения, македонец опустился на колени и, схватив царскую руку, принялся горячо целовать её под одобрительные крики гостей. Больше всех кричали стоявшие возле трона придворные, но они не успели заглушить гул недовольства, замеченный чутким ухом Александра. Тень недовольства промелькнула на его лице но, сделав над собой усилие, полководец дал сигнал к началу торжества.
   Сидевшую за дальним столом танцовщицу, вся церемония интересовала очень мало. Все её внимание было сосредоточено на Нефтехе скромно сидевшим в отдалении от царя. Одетый в свою обычную белую хламиду, он выделялся среди окружавших его мужчин только своей бритой головой покрытой бронзовым загаром.
   Согласно дворцовому этикету установленному Александром, на этом пиру женщины сидели в отдалении от мужчин. Они не пили вина, употребляя только одни прохладительные напитки, что было обусловлено присутствием на пиру Роксаны и Береники. Обе молодые женщины находились в положении и усиленно опекались придворными евнухами.
   Также, возле каждой из высоких особ, находились персидские жены царских стратегов, приведенные на пир своими мужьями по приказу Александра. Все они располагались около цариц в зависимости от близости или родства к ним.
   Сидя в скромном отдалении от центра торжеств Антигона, тем не менее, с плохо скрываемым превосходством смотрела в сторону персиянок. Женившиеся на них по приказу царя, македонцы и греки откровенно сторонились их, не считая нужного скрывать этого. Получив на свадьбу подарок от Александра и его расположение, они считали, свой долг выполнен и полностью забывали про своих азиатских жен. Стратег Пердикка не составлял исключение, предпочитая высокородной Атосе простую танцовщицу, на которую многие из мужчин, сидящих в зале, нет, нет, да и кидали плотоядные взгляды.
   Пир развивался по своим законам, и вскоре должны были подавать царский кубок для главного тоста. Антигона вовремя заметила, как покинул свое место Нефтех и двинулся по направлению к кухонному проходу. Легко скользнув со своей скамьи, она приблизилась к окаймлявшей пиршественный зал колоннаде.
   Прислонившись к массивной колонне, фиванка отчетливо видела, как египтянин подошел к кухонному проходу, а затем быстро юркнул в него. Выждав некоторое время, Антигона сама подошла к арке, откуда неторопливой рекой в зал лились всевозможные яства.
   Изображая уставшую от жары даму и вяло обмахивать веером лицо, фиванка внимательно следила за тем, что происходило внутри прохода. Белая накидка ничего не подозревающего Нефтеха мелькнула и пропала в глубине коридора, из которого слуги несли к праздничному столу всевозможные яства.
   Антигона с нетерпением ждала того момента, когда в проходе появиться паж с царскими чашами. Минуты медленно переползали одна за другой и вот, в коридоре показался мальчик, несший поднос с чашами вина. Как и подобает царскому пажу, он с достоинством двигался по скупо освещенному коридору, величаво держа свою ношу.
   Мальчик был уже близок к арочному проему, когда внезапно дорогу ему заступила Антигона. От столь неожиданной встречи он вздрогнул и остановился. Крепко сжав поднос, боясь пролить хоть каплю своей драгоценной ноши, он собирался потребовать себе дорогу, как неожиданно слова застряли в его горле.
   Да и как ему было не лишиться голоса, когда перед его глазами внезапно возникло маленького чуда природы в виде упругой женской груди. От легкого движения плеча она неожиданно выпорхнула из платья незнакомки и буквально пригвоздила к полу царского пажа.
   Тугая, с окрашенным в алый цвет соском она не позволяла отвести от себя взгляд, а идущий от неё аромат, будоражил сознание и заставлял забыть обо всем на свете. Сердце пажа бешено колотилось, глаза с каждой секундой разгорались все больше и больше, и он совсем не обратил внимания, как ловкие руки чаровницы передвинули стоящие на его подносе чаши.
   Свершив дело, фиванка проворно запахнула свое сокровище и осуждающе глянула на отрока, который немедленно залился алой краской. Его руки мелко задрожали, из груди вырвался судорожный всхлип, а горящий страстью взор стыдливо потупился.
   Продолжая играть роль оскорбленной дамы, Антигона возмущенно хмыкнула, и, повернувшись спиной, направилась в пиршественный зал, не позволяя себе оглянуться.
   Пройдя колоннаду быстрым шагом, она собралась проследить за пажом, но в это время к ней подошел царский конюшенный Каллиник. Привлеченный соблазнительным видом и ароматами Антигоны, молодой македонец попытался оказать ей знак внимание, что совершенно не входило в планы фиванки.
   Занятая отражением натиска некстати возникшего ухажера, танцовщица упустила из виду царского пажа. Когда же она смогла возобновить свое наблюдение, мальчик уже подходил к царскому столу. Удивительно быстро оправившийся от неожиданной встречи с ню, паж с достоинством подал царю поднос с винными чашами, преклонив колено.
   Александр неторопливо встал и обеими руками поднял золотые чаши и в ту же секунду огромный зал замолчал, словно по мановению. Согласно установленному Александром обычаю, он должен был выпить с хилиархом чаши вина во здравие друг друга и обменяться дружескими поцелуями.
   С замиранием сердца следила Антигона, как царь протянул чашу Гефестиону, и тот с благодарным поклоном принял её обеими руками. Не отрывая взгляда от второй чаши, которую разрушитель Фив поднес к лицу, Антигона чуть слышно стала взывать бессмертных богов об отмщении за свой родной город. Сердце её билось подобно рыбе выброшенной на берег, а руки намертво вцепились в холодный камень подпирающих свод колонн.
   Казалось, долгожданная минута мщения вот-вот наступит, но словно услышав потаенные мысли танцовщицы, Александр неожиданно опустил чашу вниз и устремил свой властный взор на пирующую толпу. Он ни на кого не смотрел, но Антигону охватил панический ужас. Ей показалось, что взгляд грозного царя был направлен именно на неё.
   - Каждый, кто отправляется со мной в поход, имеет собственную цель, свое желание. Есть она и у меня, и заключается не только в покорении Аравии. Я слышал, что эти кочевники почитают только трех богов. И я хочу сократить их пантеон только до одного бога. Очень скоро им придется почитать только одного бога, великого сына Зевса - Амона.
   Эти слова вызвали испуганный ропот среди гостей. Как бы ни был велик и могуч покоритель Ойкумены, но не стоило царю бросать вызов богам, пусть даже чужеродным. Подобного бесчестья бессмертные боги не прощают.
   Услышав ропот, Александр презрительно усмехнулся и, продолжая бросать вызов неведомым богам, вознес вверх свою чашу.
   - Я хочу, чтобы вы выпили, за исполнение моего желания, удачное завершение нашего похода и успешное правление моего любимого друга, хилиарха Гефестиона.
   Грозно окинув взглядом всех собравшихся в зале гостей. Александр вновь поднес чашу к губам и стал неторопливо пить. Со смешанным чувством страха и восторга, наблюдала фиванка, как он опустошил её и бросил на поднос стоявшему перед ним пажу. В этот момент из ее груди вырвался глухой стон радости от свершившегося правосудия. Наконец-то свершилась столь долгожданная месть.
   Испытывая приятно опустошение, Антигона окинула взглядом зал легендарной царицы Семирамиды. От осознания случившегося, Антигона словно воспарила над всеми присутствующими в зале людьми. В этот момент, Антигона ощущала великой Кибелой или одной из Мойр, вершащей людскими судьбами одним мановение своей руки. Душа женщины возносилась все выше и выше, двигаясь от одной фантазии к другой. И вдруг все разом оборвалось. Женщина разом вернулась на грешную землю, почти физически ощутив на своих обнаженных плечах чей-то взгляд. Он был подобен острому лучу, которым кто-то осторожно прощупывал прочность её прекрасного тела.
   Фиванка резко обернулась и встретилась взглядом с Нефтехом стоящим невдалеке. Скрестив руки на груди, он с интересом разглядывал застывшую подобно натянутой струне танцовщицу. Всего несколько мгновений длился этот обмен взглядами между Антигоной и Нефтехом. Затем жрец чуть усмехнулся, словно прочел во взгляде женщины что-то потаенное, отвел взгляд и быстро пропал за колоннами.
   От этой ментальной дуэли, весь радостный настрой Антигоны моментально улетучился. На почему-то моментально отяжелевших ногах, она направилась к своему столу, ожидая в отношении себя любой гадости, однако ничего не произошло. Её никто не пытался остановить, схватить или задержать. Только мужчины, мимо которых она проходила, бросали на неё плотоядные взгляды, но фиванка не обращала на них никакого внимания.
   Минута шла за минутой, но ничего не происходило. Все осталось как прежде. Слуги проворно сновали между столами с подносами, люди пировали и после царского тоста были заняты только собой. Это подействовало успокаивающе на красавицу, и она попыталась взять себя в руки.
   - Подумаешь, испугалась какого-то прохвоста гадателя. Сегодня у тебя главный праздник всей твоей жизни. Твой главный обидчик уже на пороге в Тартар. Скоро ты уведешь его бездыханное тело на погребальном костре. Ах, как жаль, оно не попадет в руки египтяне, и те не сделают из него мумию, выкинув все потроха. Гуляй и веселись. Сегодня никто не посмеет испортить твой праздник, тем более какой-то неудачник жрец, которого ты обвела вокруг пальца - уговаривала себя молодая женщина, но настроение почему-то продолжало ухудшаться, и она с большим трудом смогла досидеть до конца пира.
   Через два дня уныние и отчаяние охватило македонский стан. Царский любимец, ближайший друг и соратник, свояк, хилиарх Гефестион захворал. Ухудшение он почувствовал на другой день после прощального пира. Сначала его недомогание, врачи отнесли к обычному последствию связанного с прошедшим событием. Однако на другой день, у больного появилась рвота с желчью, боли в животе, и он не смог принять участие в жертвоприношении в честь отплытия царя.
   Обеспокоенный возникшим недугом хилиарха, царь послал к нему своих врачей во главе с Главком. Однако их осмотр ничего не дал. Врачи только разводили руками и не могли прийти к единому мнению. Большинство были склонны к мнению, списать на пристрастие Гефестиона к вину, которым он страдал последние годы. Услышав вердикт врачей, царь разгневался. Он вновь послал их к больному, с приказом возвратиться лишь с вестью о выздоровлении больного.
   Бедный Главк хлопотал у постели хилиарха в течение всего дня и ночи, но не смог порадовать царя. Гефестиону становилось все хуже и хуже, частые рвоты изнуряли его, лишая больного последних сил. Сильный жар, охвативший все тело, окончательно приковал хилиарха к постели.
   Когда Александр увидел состояние Гефестиона, то он страшно разгневался. На его глазах умирал самый близкий и верный ему человек, прошедший с ним плечом к плечу весь славный путь, и так нужный ему именно сейчас. Его верный Патрокл, а он ничем не мог помочь, вынужден безучастно смотреть на его мучения.
   Охваченный праведным гневом, монарх пообещал казнить всех медиков и обратился за советом к богам. Вызванные во дворец жрецы, уклончиво ответили на царский вопрос, объявив, что боги сами позаботятся о больном хилиархе. На предложение царя перенести больного в храм, божьи люди заявили, что больного следует оставить там, где он заболел, и неистово молиться.
   Именно в этот момент, Пердикка напомнил царю о Нефтехе, имевшего определенные познания в лечебном деле, и египтянина мгновенно вызвали во дворец.
   - Нефтех, на тебя все мои надежды! - воззвал к жрецу потрясатель Вселенной. - Хилиарх Гефестион серьезно болен, но доктора не могут понять причину его недуга. Главк винит в этом вино, другие говорят об азиатской лихорадке. Вылечи Гефестиона и я озолочу тебя.
   Возбужденный Александр ухватил своей рукой плечо египтянина, и, глядя ему в глаза, произнес.
   - Клянусь, бессмертными богами, что ты получишь столько золота, сколько сам весишь, и весит Гефестион. Я отдам тебе в жены младшую дочь Дария, и твое имя станут прославлять во всех концах моего царства. Спаси Гефестиона! Он мне так нужен.
   Ни один мускул не дрогнул на лице Нефтеха от столь щедрых царских посулов.
   - Я всегда служил тебе повелитель не за страх, а за совесть. И сейчас мне не нужно от тебя никаких великих даров. Ради возможности угодить тебе, я сделаю все возможное и невозможное для спасения столь горячо любимого тобой человека.
   Услышав столь ободрительные слова, Александр горячо пожал руку жрецу, и жрец поспешил во дворец к Гефестиону.
   Осмотрев изнуренного болезнью македонца, египтянин принялся готовить для него особое питье. Благодаря стараниям слуг, оно было быстро приготовлено и дано больному. Выпив его, Гефестион вскоре почувствовал облечение. Жар спал, прекратилась рвота, и измученный длительным недугом, больной заснул. Эту добрую весть мгновенно донесли царю, и он затребовал Нефтеха к себе с докладом о состоянии здоровья любимого друга.
   Окруженный близкими соратниками царь принял Нефтеха в одном из малых залов дворца.
   - Хилиарху Гефестиону лучше, мой господин. Я сделал все, что было в моих силах, и сейчас больной спит.
   - Хвала тебе Нефтех. Я рад, что ты принес мне благие вести, посрамив этих никуда негодных шарлатанов. - Монарх презрительно кивнул на хмуро стоявшего в углу комнаты врача Главка.
   - Государь, я хотел бы переговорит с тобой о деле нетерпящим никаких отлагательств. Наедине - прервал похвальбу в свой адрес Нефтех.
   Услышав такие слова, предчувствуя недобрые вести Александр, нахмурился, но все же, взмахнул рукой и зал опустел.
   - Я слушаю тебя, Нефтех, говори - произнес монарх, вперив пронзительный взгляд в бритоголового жреца.
   - Изучив болезнь хилиарха Гефестиона, я с уверенностью могу сказать, что его отравили ядом под названием "вода Стикса". Это очень редко используемый яд и его особенностью является медленная смерть человека. Выпив яд вместе с вином, в обычной воде он заметен, человек начинает заболевать на третий-четвертый день. У больного появляются рези в желудке, рвота, силы начинают оставлять его и по прошествию двух недель он умирает. Из-за медленного воздействия яда, никто из докторов не заподозрит злой умысел, посчитав, что столкнулся с непонятной болезнью.
   Если бы в этот момент молния ударила у ног Александра, то это меньше бы изумило и испугало македонского владыку, чем слова Нефтеха. Страшная гримаса исказила его лицо, руки судорожно вцепились в подлокотник трона, а глаза с ненавистью сверлили стоявшего перед ним египтянина. Некоторое время он ничего не мог сказать от ярости теснившийся в его груди, затем у царя прорезался голос.
   - Ты полностью уверен в своих словах, жрец!? Подумай, как следует, перед тем как лишиться головы! - гневно вскричал Александр, крепко сжав в руке молоток от гонга, стоявшего рядом с троном.
   - Сейчас хилиарх Гефестион спит и благодаря моему лечению он не испытывает мучений. Что бы мне мешало продолжать лечить его скрывать от тебя истину, а потом сослаться на волю богов и его прежние болезни. Однако я решил сказать тебе всю правду, ибо болезнь Гефестиона только её половина.
   От этих слов державшая молоток рука царя дернулась, но остановилась на полпути к гонгу. Александр впился глазами в лицо жреца, но оно оставалось невозмутимым.
   - Говори! - потребовал полководец, с трудом сдерживая себя, чтобы не вскочить с трона и наотмашь не ударить собеседника. Желание было огромным, но великий царь не мог себе этого позволить. Сейчас, безродный жрец был ему очень нужен.
   - Расспрашивая хилиарха о его болезни, я выяснил две важные вещи. Во-первых, Гефестиона отравили на твоем прощальном пире, начало развития болезни полностью совпадает по времени, во-вторых, яд, сразивший хилиарха, предназначался тебе.
   - Не может быть!!
   - Не знаю, по какой причине, но паж, подававший вам чаши с вином, перепутал их. Поэтому ты пил из чаши Патрокла, а Гефестион из чаши Ахилла. Это мне поведал сам хилиарха - невозмутимо солгал египтянин и Александр поверил этому. Ему вдруг отчетливо показалось, что он сам видел выбитый на дне чаши девиз Патрокла: "Всегда с тобой", вместо нужного "Всегда вместе". И чем больше царь об этом думал, тем больше убеждал себя в том, что все так и было. Так прошло некоторое время, затем Александр прервал свои размышления и вновь устремил свой взгляд на бритоголового вестника горя.
   - Может, ты знаешь и имя отравителя? Что же ты замолчал, говори. По твоему лицу я ясно вижу, что у тебя и на этот вопрос есть ответ! - потребовал монарх.
   - От тебя ничто нельзя утаить, государь но, по правде говоря, ты и сам знаешь этот ответ.
   - Говори яснее, жрец! Я не люблю туманных речей!
   - Вспомни слова оракула гангаридов.
   - Я их прекрасно помню, но не вижу тех, кто за ними скрывается.
   - Скорее всего, это старый Антипатр, рыжий Кассандр, и виночерпий Иолай. Первый задумал, второй подготовил, а третий исполнил.
   - Ты говоришь опасные вещи, жрец, обвиняя в заговоре достойного человека!
   - Извини государь. Ты спросил моё мнение, я его сказал. Очень может быть, что оно не верно, и я действительно ошибаюсь. Позволь мне покинуть тебя, государь. Хилиарх Гефестион скоро проснется и ему понадобиться моя помощь - смиренно обратился к царю Нефтех, но тот пропустил его просьбу мимо ушей.
   - Но если ты прав и заговор действительно был то, что, же им помешало осуществить свой коварный план?
   - Думаю, так распорядились великие Мойры и твой бессмертный отец, Зевс. По их желанию, паж, несший поднос с чашами из кухни в пиршественный зал видимо споткнулся. От этого чаши сдвинулись, поменялись местами, а так как они одинаковы, мальчик этого не заметил, яд достался хилиарху, а не твоему величеству.
   - Твои слова правдоподобны, Нефтех. Я подумаю над ними, но сейчас меня беспокоит здоровье моего дорогого друга, Гефестиона. Я удвою обещанную ранее награду, если ты сумеешь вылечить его. Ведь ты его вылечишь?!! - Александр очень надеялся, что в этот момент его голос звучал как приказ, но больше он походил на просьбу.
   - Увы, государь. За все золото мира и руку твоей сестры Клеопатры, я не могу спасти хилиарха. От "воды Стикса" нет противоядия. Он умрет в течение полуторо суток, - безжалостно изрек Нефтех. - Своими лекарствами я облегчу его страдания, и он покинет нас без мучений.
   Вердикт жреца вызвало у Александра поток слез. Неудержимой рекой они хлынули из его глаз, а плечи затряслись от глухих рыданий. Затем они прекратились, и царь поднял голову.
   Взглядом полным горечи и печали смотрел он прямо перед собой и не видел никого. Его милый и верный Гефестион безвозвратно уходил из его жизни. Подлые враги похищали у македонского царя самое дорогое и прекрасное, из того, что хранилось в его сердце и душе. Похищали мерзко и грубо, решая какие-то свои задачи, разбивая разом и навсегда все планы и мечты, вынашиваемые Александром.
   - Иди. Помоги моему дорогому Гефестиону, - медленно произнес царь, - я скоро буду.
   - Не тревожься, государь. Больше он не испытает страданий - пообещал Нефтех и покинул покои, оставив покорителя Ойкумены наедине со свалившимся на него горем.
   Как и предсказывал египтянин, хилиарх Гефестион недолго задержался в мире живых. Он умер рано утром, когда солнце слегка озарило край неба. Александр все это время находился возле ложа умирающего.
   Благодаря мастерству и умению Нефтех, кончина хилиарха была спокойна. Как и обещал египтянин, Гефестиона не терзали боли, нестерпимый жар не испепелял его измученного тела. Он был счастлив оттого, что рядом с ним сидел его Ахилл и ласково держал за руку. Не отпуская от себя ладонь умирающего, Александр говорил ему добрые слова, вспоминая вместе свершенные подвиги и деяния.
   Так разговаривая с царем то, засыпая то, покидая царство сладкой дремы, провел свой последний час хилиарх Гефестион. Заснув в очередной раз, он вдруг прекратил дышать и его рука, безвольно упала вниз плетью.
   Александра не было с ним в этот момент. Его отвлекли стратеги Птоломей и Пердикка, прибывшие к нему с докладом о начале тайного следствия по поводу внезапно открывшегося заговора. Но только Птоломей начал говорить, как вбежал мальчик паж с весть о смерти хилиарха. Горестно крича, подобно раненому зверю, Александр влетел в комнату к Гефестиону и упал на бездыханное тело друга.
   Никто не посмел подойти к царю в его скорбную минуту. Многие придворные, опасаясь различных эксцессов, поспешили благоразумно покинуть покои, в которые вступила смерть. Другие, чье присутствие было обязательным возле царя, боязливо держались от него подальше в страхе оказаться невольной жертвой его гнева.
   Лишь Птоломей и Пердикка смело стояли вблизи царя, всем своим видом выражая ему соболезнование. При этом глубоко в душе, оба воителя радовались столь неожиданному повороту судьбы, так как оба считали столь высокий взлет Гефестиона незаслуженным.
   Долгое время никто из стратегов не решался оторвать Александра от тела умершего и увести из комнаты. Опустошенный и усталый, он покорно вышел из зала ведомый ими и оказался в руках Главка, который тут же принялся хлопотать возле него.
   Все заботы о похоронах взял на себя Эвмен. Он сразу призвал во дворец бальзамировщиков, приказав подготовить тело хилиарха к похоронной церемонии в лучшем виде. Вслед за этим, грек приказал объявить в Вавилоне всеобщий траур по усопшему Гефестиону.
   Желая угодить царю, Эвмен потребовал от жрецов, чтобы перед похоронами те присвоили Гефестиону ранг полубога, однако служители культа были согласны именовать умершего только героем.
   Возможно, на подобное решение жрецов повлияло затянувшаяся реконструкция храма бога Ваала или их желание заставить Александра больше прислушиваться к их мнению, неизвестно. Но жрецы держались стойко и тогда в отместку им, покоритель Ойкумены решил похоронить друга с царским размахом.
   В течение всего следующего дня, мимо помоста составленного из душистого кедра и сандала, обильно украшенного золотом и пурпуром, в скорбном марше прошло все македонское войско. Стоявшие рядом с помостом глашатаи непрерывно выкрикивали хвалу в адрес дел и подвигов Гефестиона, безмерно славя и превознося его свершения.
   После прохождения воинов, к помосту устремилась огромная толпа людей, состоящая из жителей Вавилона и его окрестностей. Согнанные на площадь по приказу Эвмена под страхом телесных наказаний и обложением новыми налогами, они не остались в накладе. Рядом с глашатаями стояли специальные люди, которые по приказу царя бросали в толпу золотые и серебряные монеты.
   Кроме простолюдинов, на прощание с Гефестионом пришли вельможи, жрецы, купцы и прочие знатные люди Вавилона. Одетые в свои лучшие одежды, они прошли мимо помоста с телом героя. Все движения их были чинны и с достоинством, но соблазн легких денег, нет-нет, да и заставлял их нагибаться и поднимать с земли, брошенные им деньги.
   Все это время, во всех храмах города шли поминальные службы в честь умершего героя. По желанию царя, отказавшие Гефестиону в божественном почете жрецы, были вынуждены молиться за него, и обильно воскурять фимиам.
   По эллинскому обычаю после прощания с героем должна была состояться его кремация, но Александр по неясной причине перенес прощание с другом на следующий день. Когда взошло солнце, погребальный помост со всех сторон был окружен воинами. Одетый в скромные траурные одежды, царь подошел к костру, и сам начал проведение прощального ритуала. Взяв в руки жертвенный нож, он заколол овцу, вылил чашу вина в честь умершего друга, после чего бросил на смолистые доски факел.
   Прощаясь с другом, Александр очень сожалел, что не может принести в жертву пленных врагов, как это сделал Ахилл у погребального костра Патрокла. Царь только выступал на войну, но, бросая факел, он поклялся Гефестиону принести в жертву жизни погубивших его заговорщиков.
   Не дожидаясь. Когда погребальный костер полностью прогорит, царь приказал начать погребальных игр в честь умершего друга. Один за другим в схватку друг с другом вступили борцы, мастера кулачного боя, скрестили деревянное оружие всадники. Затем в дело вступили бегуны, полетели копья, стрелы, диски и каждому из победителей, Александр вручил награду, которой позавидовал бы самый богатый человек Ойкумены.
   В память о друге, монарх повелел установить на одной из площадей Вавилона памятную стелу. На ней мастера выбили описание жизни хилиарха, в её основании которой была установлена урна с его прахом. Рядом с этим местом началось строительство храма Гефестиона - Патрокла.
   Так прощался со своим другом потрясатель Вселенной, но не меньше его горевала Антигона, так и не познавшая сладость мести. Услышав о болезни хилиарха, она до последнего момента надеялась, что вслед за ним заболеет и Александр, но все было напрасно. Разрушитель Фив вновь благодаря случайности избег смерти. Ожидая пажа, танцовщица не знала, что Александр несколько изменил ритуал пира, приказав подать также одинаковые чаши и женам друзей. Впопыхах подмены, Антигона не обратила внимания на стоявшие на подносе чаши, а приставание Каллиника не позволили танцовщице разобраться с обманом.
   Когда Антигоне стало ясно, что все её надежды напрасны, у неё произошел срыв. Распустив волосы, она разразилась такими рыданиями, каких не было в ее жизни со дня падения Фив. Громко и безудержно плакала молодая танцовщица кленя несправедливость, которую к ней проявили сестры Мойры. Горько получать от судьбы болезненную оплеуху, но вдвойне больно получать её при попытке реванша.
   Из всей дворни Пердикки, только один человек в гинекее рискнул подойти к Антигоне, и этим человеком, как ни странно оказалась Атосса. Воспользовавшись горем своей соперницы, хитрая персиянка решила проявить сострадание, для улучшения отношения с ней.
   Долго и старательно пыталась она утешала фиванку, говоря ей добрые слова, гладя её руки и обнимая её плечи, однако все было напрасно. Горе несчастной фиванки не имело границ и дворцовый врач дал ей сонную чашу. Сон быстро смерил взор Антигоны, и она забылась в объятьях Атоссы, проспав без сновидений целые сутки.
   В это же время на другом конце города, в своем скромном доме, отдыхал Нефтех. Сумев предотвратить смерть Александра и тем самым избежать вечного забвения, он набирался сил. Смерть хилиарха открывала дорогу наверх, всем троим участникам тайного союза. Начиналась большая игра, сулившая всем им или баснословный выигрыш либо падение и смерть.
   Вечером, в день похорон Гефестиона, заходящее солнце окрасило облака, город и реку густым пурпурно-кровавым цветом. Казалась, сама природа вместе с бессмертными богами предвещали вавилонянам многочисленные беды и невзгоды.
   На открытой террасе дворца Навуходоносора, одиноко стояла фигура великого полководца. Овеваемый свежим ветром, он прощался со всем, что связывало его с умершим другом, и клялся, что отомстит врагам, отобравшим у него Гефестиона.
  
  
  
  
  
  
   Глава III. Исполнение царской воли.
  
  
  
  
   Мерно плывут корабли по бескрайним просторам седого старца Океана, охватившего своими солеными водами весь восток и запад людской Ойкумены. Тихо поскрипывают они своими высокими мачтами и просмоленными черными бортами в так движения волн. Гордо реют их разноцветные паруса, громко стучит барабан, заставляя гребцов в нужном ритме, вонзать свои крепкие весла в тело седого Океана.
   Огромный флот, построенный по желанию потрясателя Вселенной Искандера Двурогого, два дня как покинул дельту Евфрата. Исполняя волю царя, доверху наполненная солдатами и матросами, эта парусная армада неторопливо двигалась на юго-восток.
   Привлеченные столь большим количеством кораблей над ними носились стаи морских чаек, чьи пронзительные крики вызывали недовольство македонского монарха. Укрывшись от лучей жаркого солнца под полотняным тентом, Александр предавался невеселым размышлениям и воспоминаниям. Они усердно терзали его душу, едва только он ступил на палубу триеры и покинул Вавилон.
   Потеряв Гефестиона, Александр жаждал мести, но её свершение откладывало аравийский поход, занимавший большое место в планах царя. По своей сути это была малая прелюдия к большому Западному походу, чья ценность для молодого полководца была превыше всего.
   Кроме того, начало расследования причин смерти хилиарха, могло подтолкнуть заговорщиков к различным действиям. Так Антипатр, обуянный страхом наказания, не дожидаясь прихода Кратера с ветеранами, вполне мог поднять бунт в Македонии. Объединившись со знатными македонскими родами, иллирийцами и греками, он мог раздуть такое пламя мятежа, что реализация Западного похода моментально откладывалась в долгий ящик.
   Именно эта проблема и заставила Александра, на следующий день после похорон, собрать у себя во дворце тайный совет. На него он пригласил только тех, кто доказал свою верность в тяжелые дни индийского похода и кто по мнению царя заслуживал полного доверия.
   Таких людей оказалось всего двое, молодой Пердикка и сводный брат царя Птоломей Лаг. Только им одним доверил Александр то, что ему поведал египтянин Нефтех. Он также присутствовал на тайном совете, но только в качестве докладчика. По приказу царя он присутствовал при бальзамировании тела Гефестиона.
   Почтительно склонив свою бритую голову, бывший жрец бога Тота стал рассказывать о результатах своего исполнения поручения Александра.
   - Исполняя твое повеление, государь, я провел полный осмотр останков благородного Гефестиона. Используя свои скромные познания в медицине, я оценил состояние органов хилиарха, и все увиденное мною окончательно убедило меня в правильности моего прежнего вывода. Хилиарх Гефестион был отравлен медленным ядом известный как "вода Стикса".
   Для последствий его воздействия характерны наличие множественных очагов темного цвета в сердце и печени, которые как раз и были у покойного. Кроме того, у хилиарха была сильно поражена внутренняя железа, что является третьим компонентом "треугольника Стикса".
   Честно говоря, исследование тела Гефестиона мало, что дало. У его останков не было признаков отравления ядом. Вернее хилиарх не был отравлен быстрым ядом, столь излюбленным на Востоке, все остальное было лишь предположением египтянина, краем уха слышавшего о "воде Стикса".
   Однако, говоря царю такие страшные вещи, Нефтех нисколько не боялся, что его слова будут подвергнуты сомнению. Во-первых, все действия его были тайными, Александр не рискнул доверить свои подозрения ещё одному человеку. Во-вторых, в Вавилоне не было эксперта по медленным ядам, и царь был вынужден верить египтянину на слово и, в-третьих, Нефтех говорил то, что Александр и сам хотел подспудно услышать.
   Жрец замолчал, ожидая возможных вопросов, но они не последовали. Царь принял его трактовку причин смерти своего любимца. Прикрыв глаза на секунду, он погрузился в себя, переваривая услышанное, а затем кивком головы приказал египтянину продолжить доклад. Кроме исследования тела Гефестиона, ему был поручен опрос пажа принесшего царю и Гефестиону поднос с вином.
   - Мальчик, что подавал вино к твоему столу, господин, рассказал много интересного. Так неся поднос из кухни в зал, в дворцовом переходе он случайно столкнулся с женщиной. От этого у него на подносе съехали чаши, и он их поправил. Паж не запомнил женщину, так как смотрел только на чаши, боясь пролить вино.
   В этой части доклада, египтянин, что называется, ходил по лезвию бритвы. Он никак не мог признаться, что именно он передвинул чаши у пажа в дворцовом переходе. Александр бы сразу обвинил его в предвзятости, и тень сомнения легла бы на все сказанные им ранее слова, но тут Нефтеху улыбнулась удача. Второй паж рассказал ему про Антигону, и это давало египтянину простор для маневра. Захоти царь лично допросить пажей, и жрец бы с чистой совестью указал бы на мальчика несшего напитки к женскому столу, но этого не произошло.
   - Значит, богини Мойры действительно хранят меня, не дав свершиться злому умыслу посредством этой женщины, - торжествующе произнес царь, - что-нибудь ещё?
   - Да, государь. Мальчик также рассказал, что о чашах с вином, через несколько дней после пира его расспрашивал виночерпий Иолай. Тот честно рассказал виночерпию про столкновение в переходе и Иолай сильно накричал на него, сказав, что паж мог пролить драгоценное вино.
   - Такая трогательная забота о вине. Очень интересно! А что скажешь мне ты, Пердикка!?
   - Вне всякого сомнения, Иолай и Кассандр заговорщики, государь! - воскликнул молодой стратег. - Следуя твоему приказу, я тайно допросил одного из слуг Кассандра, и он оказались словоохотливыми людьми.
   Пердикка сделал многозначительный жест, как будто пересчитывал деньги.
   - По его словам среди вещей Кассандра он видели маленький оловянный сосуд. Слуга подумал, что это благовоние и поначалу не придал этому особого значения. Однако потом заметил, что хозяин никогда не открывает сосуд, а когда слуга поинтересовался его содержимым, Кассандр сурово наказал слугу. Так вот, этот таинственный сосуд исчез из покоев сына Антипатра перед самым пиром.
   - И что из того? - удивился Александр.
   - Оловянная посуда, очень удобна для хранения ядов. Она удобна и надежна для перевозки, а яд не потеряет своих губительных сил, государь - учтиво пояснил царю Нефтех.
   - Несомненно, в этом заговоре состоит и сам Антипатр! - воскликнул Птоломей, спеша внести свою лепту в разоблачение возможных заговорщиков. Старый товарищ Александра давно понял, куда дует ветер, и спешил извлечь для себя выгоду, безжалостно топя попавшего под подозрение македонского регента.
   - От своего сына, он наверняка знает и о жалобе на него греков и о твоем приказе прибыть в Вавилон. Сейчас, когда острой необходимости мира в Элладе нет, Антипатр боится попасть в опалу и повторить судьбу Пармериона и Аталла. Вот он и решил нанести упреждающий удар руками своих волчат. Кассандр открыто выказывает несогласие с твоим желанием слить македонцев и персов в один народ, и готов стать вторым Гармодием. Иолай же всегда был слабоволен. Он никогда не станет противиться воли отца и брата, когда на кону стоят их жизни.
   Чем больше слушал Александр своих собеседников, тем сильнее становился его гнев, тем явственнее он видел черные замыслы своих идейных недругов. Линкестийцы, Филота, пажи, солдатские бунты на Гефасисе и в Описе все они пытались разрушить его гениальные планы по покорению Ойкумены в угоду своих мелких интересов.
   Гнев и негодование теснили грудь Александра, но немедленно наказать людей покушавшихся на его жизнь, он не мог. В его руках были только второстепенные заговорщики, тогда как главный организатор заговора находился в далекой Македонии и не торопился прибыть в Вавилон.
   Подобное положение дел порождало сложную дилемму. Александр не мог выступать на арабов, не обезопасив свой тыл от угрозы возможного бунта Антипатр в Пелле. Однако сидеть и ожидать приезда Антипатра в столицу он тоже не мог. Отмена похода без серьезных причин, мгновенно бы вызвало подозрение у регента и тогда, бунт в Македонии вновь становился неизбежным. Пойманному за руку старому полководцу не останется иного выхода, как выступить против царя.
   Сложившаяся ситуация была непростой и чем быстрее Александр пытался её разрешить, тем основательнее в ней увязал. Главной причиной этого был его гнев от осознания, что он не может быстро покарать заговорщиков отобравших у него Гефестиона. Он полностью заполонил ум и душу Александра, не давая ему сосредоточиться и найти верное решение.
   Пердикка и Птоломей прекрасно понимали состояние Александра, однако не торопились открыть рот, опасаясь вызвать гнев самодержца. Они преданно смотрели на него и под их сосредоточенными взглядами, Александр становился пунцовым. Неизвестно, чем все это кончилось, если бы не Нефтех.
   Совершив непростительную дерзость в пику дворцовому этикету, неожиданно для присутствующих, он подал голос.
   - А, что если заставить играть заговорщиков по нашим правилам, государь? - произнес жрец, словно размышляя вслух. - Пускай они думают, что их покушение на твою жизнь не раскрыто и им ничего не угрожает. Для этого нужно объявить, что хилиарх Гефестион умер естественной смертью и для вида наказать лечивших его врачей. Чтобы организации нового покушения на тебя, Антипатру и его сыновьям потребуется время, а мы им не дадим этого сделать.
   - И как ты это себе представляешь, Нефтех? - с интересом спросил Александр.
   - Очень просто, разомкнем одно из цепей и цепочка развалиться.
   - Кого конкретно ты предлагаешь изъять из неё?
   - Кассандра. Тебе следует забрать его с собой в плавание к берегам Аравии. В этом случае Антипатр будет вынужден смиренно ждать завершение похода, опасаясь за судьбу сына.
   - Боюсь, что ты ошибаешься, Нефтех, полагаясь на отцовские чувства Антипатра у Кассандру. Конечно, сын ему дорог, но не настолько, чтобы он спокойно сидел, дожидаясь окончания похода, - не согласился с египтянином Александр. - Антипатр уже переступил черту и любое промедление пагубно для него. Будь я на его месте, то обязательно поднял бы в Пелле мятеж.
   - Ты как всегда прав, государь. Угроза мятежа, несомненно, есть. И для её полной нейтрализации нужно забросить Антипатру такую наживку, перед которой он не сможет устоять и будет вынужден приехать в Вавилон.
   - И что же это за приманка? - спросил Птоломей недовольный тем, что жрец участвует в обсуждении столь важных государственных дел. Лагид считал, что Нефтеху совсем не место среди высокородных македонцев, а тем более в близком круге покорителя Ойкумены.
   - Назначение стратега Антипатра хилиархом Вавилона, на время твоего похода, государь.
   - Нет! - грозно рыкну царь, но Нефтех невозмутимо проигнорировал это восклицание.
   - Да, государь. Только этим ты сможешь полностью усыпить бдительность Антипатра, и заставишь приехать его в Вавилон. Соблазн получить власть над всем твоим царством очень велик и Антипатр вряд ли устоит.
   - Не проще ли просто послать послов к Антипатру и устранить его, как в свое время устранили Пармериона? - предложил Птоломей, вызвав одобрительный кивок Александра.
   - Антипатр отлично помнит, как был устранен Пармерион и скорей всего именно этого от нас и ждет. Любой внезапный приезд послов от царя сразу насторожит его и он примет для себя все меры безопасности, - не согласился с Птоломеем Пердикка. - Даже если послам удастся устранить Антипатра, вряд ли они смогут поддержать порядок в Пелле после этого. Линкестийцы и Орестиды не будут торопиться оказать помощь послам, а постараются извлечь свою выгоду из щекотливо ситуации.
   - У царицы Олимпиады есть сильная дружина, опираясь на которых послы смогут навести в Македонии порядок - продолжал упорствовать Птоломей, но Александр остудил его задор.
   - Боюсь, это не лучший выход. Зная отношения македонской знати с моей матерью не трудно предугадать их действия. Они наверняка обвинят в попытке захвата власти при живом сыне, и последствием их столкновений будут безвластие в Македонии. Как ни горько это признавать, но предложение Нефтеха единственно верный выход. Только званием хилиарха, мы сможем заманить Антипатра в Вавилон для ареста.
   - Совершенно верно, государь. Здесь в Вавилоне, можно быстро выявить все связи Антипатра, арестовать их и предать заговорщиков справедливому суду.
   - Однако звание хилиарха дает ему очень большую власть. Это большой риск, Нефтех - обеспокоился Александр.
   - Риск, если ты собираешься отдать ему в руки то, что был готов отдать в руки благородного Гефестиона. Что мешает тебе сейчас разделить власть, отдав Антипатру управление сатрапиями, а командование войском возложить на преданного тебе человека? Антипатр узнает об этом, только прибыв в Вавилон. Здесь, на берегах Евфрата он будет вынужден подчиниться твоей воле.
   - А для полной уверенности, я оставлю своему человеку указ с правом сместить хилиарха, по его личному усмотрению! - радостно подытожил Александр, которому идея египтянина нравилась все больше и больше.
   - Теперь осталось решить, кого следует послать с письмом в Пеллу, а кого оставить в Вавилоне наблюдать за Антипатром - Александр внимательно посмотрел на стоящих перед ним стратегов. Его колебания были не долгими.
   - В Пеллу следует ехать тебе, Птоломей. Твое имя и твой опыт позволят тебе лучше, чем Пердикка справиться с этим сложным заданием, не дожидаясь прихода Кратера с ветеранами. Сделай все, чтобы Антипатр поверил, что он мне крайне необходим для управления царством. Из всех старых друзей с кем мы росли в Пелле, у меня остался только ты и Неарх. Я очень на тебя надеюсь.
   - Не беспокойся Александр, я не подведу тебя - заверил царя старый друг, ударив по груди кулаком.
   - Ты Пердикка, будешь ждать Антипатра здесь, а когда он приедет, объявишь мой указ о разделении власти хилиарха. Будь очень внимателен. Антипатр старый лис и будет достаточно одной ошибки, чтобы возбудить его подозрение. Надеюсь, Нефтех поможет тебе в этом деле. Так жрец? - многозначительно спросил египтянина Александр.
   - Да прибудет твоя воля, государь.
   - Прибудет, прибудет. А пока садись писать послание к Антипатру и два моих указа. Мне лишние глаза и уши не нужны - Александр кивнул Нефтеху на стоявшую в углу комнаты подставку для письма.
   Жрец проворно развернул лист папируса и, обмакнув стило, принялся писать. Его рука проворно порхала над белым полем, облекая произнесенные Александром слова в силу беспрекословного приказа.
   Не прошло и получаса, как Нефтех закончил свой труд. Внимательно прочитав написанные жрецом послания, Александр запечатал их своим царским перстнем и поделил свитки между стратегами. Одно письмо получил Птоломей, два других достались Пердикке.
   С этого дня прошло две недели. Все это время Александр был занят приготовлениями к походу, от которых его оторвала смерть Гефестиона. В Александрию, основанную по приказу царя в устье Евфрата, были отправлены солдаты под командованием Лисимаха. Туда же отбыл Неарх, на чьи корабли они должны были погрузиться, а по знаменитой "царской дороге", мчался с малой свитой стратег Птоломей.
   Торопливо меняя коней на почтовых станциях коней, он направлялся в Эфес, где сев на корабль он должен был отплыть в Пеллу. От непрерывной скачки, Птоломей осунулся и похудел, но это нисколько не уменьшило его решимости выполнить волю своего повелителя.
   Следуя тайному плану, перед тем как выступить в поход, Александр издал указ о назначении регента Антипатра хилиархом. Исполнение царской воли возлагалось на Пердикку, в чьи руки Александр передавал командование всем войском и власть в Вавилоне. Стратег должен был дождаться приезда регента и торжественно вручить знаки хилиарха.
   Стоит ли говорить, что говорить, что подобное возвышение Антипатра ровно, как и назначение его сына, Кассандра главой царской походной канцелярии, потрясло македонское войско и приближенных царя. Все пытались выяснить причины подобного шага, но царь и Пердикка хранили молчание, что только усиливало ажиотаж. Македонцы и придворные ломали головы, пытаясь понять, что это - хитрая игра или решение царя отказаться от попытки соединить победителей и побежденных в одно целое.
   Так в пересудах и хлопотах наступил день, назначенный царем к выступлению в поход, но великие Мойры вновь помешали Александру покинуть Вавилон. Вслед за внезапной смертью Гефестионом, царские планы нарушила царица Роксана, родившая наследника престола, названного в честь своего великого отца.
   Это радостное известие задержало потрясателя Вселенной в столице ещё на две недели, чему он в тайне был очень рад. В честь рождения наследника, Александр устроил большое торжество и зрелищные игры.
   Перед едва родившимся сыном в торжественном марше прошло все македонское войско. Сариссофоры, гипасписты, пельтеки и гейтеры приветствовали лежавшего в колыбели царского отпрыска громкими выкриками пожелания боевой славы и поднятием вверх своего оружия. Растроганный подобным проявлением солдат любви к своему сыну, царь приказал отдать солдатам часть жертвенного мяса и вина, что было приготовлено для пожертвования бессмертным богам. Также каждому воину был выдан золотой статер, недавно отчеканенный по приказу полководца.
   Перед тем как в третий раз назначить дату начала похода, Александр принес Зевсу специальную жертву, белую овцу с позолоченными рогами. Жрецы закололи её у алтаря и по разложенным на жертвеннике внутренностям животного предсказали удачное начало похода.
   Только после этого, Александр смог покинуть Вавилон, который словно коварный магнит удерживал его своим притяжением. Погрузившись на корабли, царский караван поплыл вниз по Евфрату, в дельте которого его уже ожидал огромный флот Неарха.
   Вслед за Александром, столицу великого царства покинул и стратег Эвмен. Для покорения арабских племен живущих у Мертвого моря, царь предоставил ему большие силы. Под начало стратега отошла состоящая из новобранцев фаланга, конница и щитоносцы. Все они, по замыслу Александра, за время похода должны были превратиться в грамотных солдат.
   Среди тех, кого царь специально включил в состав своей походной свиты, был и Деметрий сын стратега Антигона. В отношении этого молодого человека, Александр сам принял решение, определив Деметрия в потенциального заложника.
   На это решение Александра повлиял тот факт, что стратег Антигон, подобно Атталу, Пармериону и Антипатру, был старым полководцем царя Филиппа. Подобно своему государю, он также в сражении лишился глаза, за что получил от солдат шутливое прозвище "Циклоп". Часто в шутку, Филипп называл Антигона своим двойником, чем вызывал ревность среди остальных македонских полководцев.
   После захвата Ионии, Антигон выступил против продолжения похода в Персию, за что был отстранен Александром от участия в войне и назначен сатрапом Фригии. Весь восточный поход, он просидел в Сардах, занимаясь сугубо административной работой. Лишь однажды, когда Александр покорял Египет, "Циклоп" вступил в бой с персами пытавшихся захватить Сарды. Враг был разбит и жизненно важная артерия для далеко ушедшего македонского войска, была сохранена.
   За этот подвиг, Александр щедро наградил Антигона, но вопреки надеждам стратега, не вернул его в действующую армию. Это решение очень обидело старого полководца, о чем специально приставленные к наместнику люди, донесли царю, и Антигон был занесен в список неблагонадежных людей.
   Обиженный "Циклоп" всплыл в памяти царя, сразу после тайного совещания, как потенциальный союзник Антипатра на случай мятежа ветеранов. Чтобы нейтрализовать эту угрозу, Александр приказал сатрапу Фригии, привести к покорности Каппадокию и Армению. Эти две бывшие провинции персидского царства, так и не выказали свою покорность и преданность Александру, с чем покоритель Ойкумены никак не мог примериться.
   Покинув пристань Вавилона, царская триера устремилась в дельту Евфрата на встречу с Неархом. Весь её экипаж грезили встречей с неизведанными просторами, за исключением самого Александра. У властелина Азии было ещё одно неотложное дело.
   За несколько ней до выступления в поход, Александр приказал привести к себе Нефтеха. Под покровом ночи, начальник стражи Леоннат тайно доставил египтянина во дворец.
   - Ты, верно, удивлен столь неожиданному вызову, жрец, но для этого есть весьма серьезные основания - спросил Александр, пристально разглядывая лицо Нефтеха. Он знал египтянина много лет, и все это время, бывший жрец был невозмутимым. Чтобы пересчитать случаи, когда Нефтеха покидало спокойствие, достаточно было пальцев одной руки.
   Вот и сейчас, египтянин предстал перед Александром без малейшей тревоги на лице.
   - Слушаю и внимаю, государь - сказал гость и покорно склонил перед царем, свою бритую голову.
   - Ты очень быстро разобрался с ядом, которым был отравлен хилиарх Гефестион. Откуда у тебя такое познание в них?
   - В храме бога Тота, меня учили врачеванию различных недугов, государь. В числе их было и отравление различными ядами.
   - У тебя были хорошие учителя. Они воспитали хорошего ученика, сумевшего после стольких лет с легкостью распознать яд там, где его никто не смог разглядеть.
   - Мне лестно слышать из твоих уст подобную похвалу, государь - вновь склонил свою голову перед Александром египтянин.
   - Помниться, как-то раз ты рассказывал мне, что часто по своим свойствам яд и лекарство идут так близко друг от друга, что лишь тонкая грань дозировки разделяют их друг от друга. Так ли это?
   - Твоя память никогда тебя не подводила, государь - произнес жрец, но Александр хотел услышать точный ответ.
   - Так, правда, это или нет? - спросил он, не отводя от Нефтеха требовательного взгляда.
   - Это правда, государь, но к чему все эти вопросы? - свою очередь спросил египтянин.
   - Ты, вместе с Пердиккой и Птоломеем отвел мою карающую руку от головы Кассандра, грязного предателя и убийцы. Ты, уговорил меня до окончания похода не предпринимать никаких действий в отношении заговорщиков, но я не могу так долго ждать! Душа моего любимого Гефестиона жаждет отмщения! - молвил Александр, и на его глазах навернулись слезы горести. - Его светлый образ каждую ночь приходит ко мне во сне и говорит, как тяжко быть неотомщенным на темных берегах Ахерона. Он требует скорого отмщения, и я приказываю тебе сделать это.
   - Государь, поверь мне, что я вместе с тобой скоблю о столь ранней смерти хилиарха Гефестиона, но я врач, а не отравитель! - попытался возразить царю Нефтех, но тот был глух к его словам.
   - Мне все равно, кем ты себя считаешь египтянин, врачом или отравителям. Я отдал тебе приказ, указал путь следования и мне совершенно не интересно как ты исполнишь мою царскую волю! - изрек царь и властно стукнул ладонью по поручню кресла.
   - Но, почему, я, государь?! - спросил жрец, - разве мало у тебя слуг более искусных и проворных в тайных поручениях?
   - Потому, что ты и так слишком много знаешь, жрец! Многие люди, знавшие десятую долю того, что знаешь, ты, уже лишились своих голов, а ты все ещё жив. Не гневи меня, Нефтех и не заставляй меня раньше времени прервать наше с тобой знакомство.
   - Твоя воля для меня закон, государь, хотя мне впервой заниматься подобными делами - сокрушенно вздохнул египтянин.
   - Все начинают делать, что-нибудь в первый раз. Прекрати вздохи и скажи, как и когда ты намерен исполнить мою волю - приказал жрецу Александр и тот погрузился в размышление.
   Сидя в кресле потрясатель Вселенной с интересом разглядывал лицо Нефтеха. Он надеялся увидеть у жреца хоть какие-то признаки неуверенности или испуга, однако ничего подобного, к своему тайному неудовольствию Александр не заметил. Назначенный им в убийцы египтянин был спокоен и сосредоточен при решении поставленной перед ним задачи.
   Свечи в светильнике не успели уменьшиться ровно на ноготь, а Нефтех уже принялся излагать монарху свой план мести.
   - Есть один лечебный настой, государь, что принятый человеком в большом количестве приведет к его преждевременной смерти.
   - И как долго он будет умирать? - живо поинтересовался Александр.
   - Около месяца, государь - ответил Нефтех и, заметив гримасу неудовольствия, поспешил добавить, - не могу обещать, что его мучения будут подобно мукам хилиарха Гефестиона, но страдать он будет сильно, и ты обязательно услышишь его крики.
   - Даже так? - усомнился Александр,
   - Именно так, государь - невозмутимо заверил его жрец.
   - Когда же ты это намерен совершить мою месть?
   - Сразу после воссоединения твоих кораблей с флотом Неарха. Я слышал, что перед выходом в море ты собираешься принести жертвенные дары богу Посейдону?
   - Да, так оно и есть. Ну и что? - подтвердил удивленный царь, не понимая, куда клонит ловкий египтянин.
   - Думаю, никто не будет против, если после этого ты решишь угостить свою свиту вином. И для этого прикажешь подать себе чашу Ахилла, а гостей будешь потчевать из чаши Патрокла, оказывая им этим огромную честь.
   - Нет!! - возмущенно воскликнул полководец, но жрец пропустил его слова мимо ушей.
   - Так было при царе Филиппе, и все недовольные и несогласные твоими действиями решат, что ты хочешь вернуться к старым македонским традициям. За сутки до жертвоприношения Посейдону я смажу стенки и дно чаши специальным настоем. К утру, он высохнет, но не потеряет своей губительной силы. По твоему приказу, Иолай сам нальет в неё вино, и собственными руками передаст брату смертельную чашу.
   - Но ... - попытался возразить жрецу Александр, однако тот мягко прервал его.
   - Твои опасения мне понятны, государь, но они напрасны. После Кассандра из чаши можно пить без всякого риска. Таким образом, никто ничего не заподозрит, и все посчитают смерть Кассандра волей богов, а не злым умыслом. Ведь из чаши Гефестиона выпьет несколько человек, а заболеет только он один.
   Все это, Нефтех говорил ровным и спокойным голосом, и от этого, у Александра появились мурашки на руках.
   - Ты страшный и коварный человек, Нефтех. Только у египетского жреца мог возникнуть столь изощренный по коварству план мести.
   - Разве я не правильно понял твою волю, государь? - с почтением переспросил гость.
   - Нет, все верно.
   - Ты хочешь внести изменения в мой план, государь? Тебя что-то в нем не устраивает? Я весь во внимании - жрец уважительно качнул головой и прижал к груди руку.
   Александр попытался разглядеть хоть каплю, лукавства в глазах тайного советника, но ничего кроме подобострастия и почтения в них ничего не было.
   - Хорошо. Я принимаю твой план, Нефтех. Действуй, и помогут тебе бессмертные боги - приказ царь.
   Встреча кораблей Александра и кораблями Неарха в дельте Евфрата вызвала огромную радость в сердцах участников похода. Только здесь, на морских просторах, они окончательно поверили в то, что постоянно откладываемый поход все-таки состоится.
   То, что две части царского флота благополучно встретились, все расценили, как знак милости Зевса и намерение Александра принести искупительную жертву Посейдону, вызвало одобрение у мореходов.
   Сотни глаз с замиранием смотрели, как богу морей был преподнесен жертвенный баран, а затем было совершено возлияние в честь удачного плавания. Следуя обычаю, Александр сам вылил в светлые воды моря из золотой чаши жертвенное вино, а затем бросил в воду и саму чашу.
   Намериваясь задобрить морского владыку, царь несколько отошел от обычного ритуала жертвоприношения. Желая подчеркнуть свой особый, почти божественный статус, Александр решил преподнести гонителю волн особый подарок. Это был массивный бронзовый трезубец, обильно украшенный золотом и драгоценными камнями.
   Такой жезл власти, был действительно достоин бессмертного бога, который одним только мановением руки усмирял морские стихии или порождал их буйство. Не каждый человек смог бы поднять его на вытянутой руке, не говоря о том, чтобы действовать им, а вот царь Александр смог. Легко приняв тяжелый трезубец из рук трех слуг, принесших жертвенный дар на палубу, он подбежал к борту и властно потряс им над головой.
   В тот же момент с кораблей раздались громкие крики моряков, славивших покорителя Ойкумены. Желая дать возможность зрителям лучше разглядеть свой подарок Посейдону, Александр поставил трезубец на палубу, и солнечные лучи азартно заплясали на его зубцах. Блеск золота и переливы драгоценных камней вспыхнули ослепительной радугой, с каждой минутой все сильнее и сильнее завораживая многочисленные взоры.
   Когда же царь могучим броском швырнул трезубец в морскую пучину, над морем пронесся громкий вздох сожаления. Мало кто из находившихся на кораблях людей был способен столь непринужденно расстаться с таким сокровищем.
   Дарением символа власти властителю седого Океана ритуал жертвоприношения закончился, но на царской триере состоялась ещё одна церемонии. Отойдя от борта корабля, Александр обратился к стоявшей поодаль свите.
   - С великим Посейдоном мы заключили союз мира и дружбы, но я хотел заключить его и с теми, с кем мне предстоит вместе покорить Аравию. Эй, Иолай! - обратился царь к своему виночерпию. - Пусть слуги принесут вина, и прикажи подать чаши Ахилла и Патрокла. Хотя мы и не во дворце, я хочу выказать особое внимание к своим товарищам по походу.
   Приказ царя не застал Иолая врасплох, и вскоре тяжелая амфора с вином уже стояла на палубе. Царский виночерпий уверенной выбил просмоленную пробку из амфоры, и благоухающий дар Диониса тугой струей хлынул в стоявшую на подносе чашу Патрокла. В чашу царя налили вино из амфоры с жертвенным вином для морского бога.
   По дворцовому этикету чашу царю должен был подавать паж, но в условиях похода это сделал сам виночерпий. Взяв в руки поднос с чашами, он подошел к Александру и с поклоном протянул его царю. Владыка Азии уверенно взял в руки чашу Ахилла и насмешливым взглядом окинул застывшую перед ним походную свиту.
   Все ожидали, что первым чашу боевого братства царь прикажет подать Неарху. Он по всем статьям подходил для получения подобной чести, но монарх удивил всех своим решением.
   - Отнеси чашу Патрокла своему брату Кассандру, Иолай - произнес Александр и, видя удивление, на лицах свиты, любезно пояснил свой выбор.
   - За время его пребывания в Вавилоне, между нами возникли кое-какие непонимания, и я надеюсь, что нынешний поход их полностью устранит.
   От этих слов царя, Иолай моментально сделался нерасторопным. Протягивая брату чашу с вином, он неловко оступился, и чуть было не уронил поднос, но неизвестно откуда взявшийся Нефтех, услужливо поддержал виночерпия.
   - На море, ты стал куда менее расторопным, чем был во дворце, Иолай - сочувственно произнес Александр. - Я думаю, будет лучше, оставить тебя дома. К тому же, с моей стороны было бы явным неуважением к твоему отцу, разлучив его сразу с двумя сыновьями. Решено,
   - Благодарю тебя, царь. Море действительно чуждая мне стихия - ответил виночерпий, обрадованный возможностью дождаться Антипатра в столице, но у царя уже была заготовлена своя удавка на Иолая.
   - Сегодня благородный Нефтех возвращается в Вавилон с моими последними письмами к Пердикке. В его посыльном корабле найдется место и для тебя, Иолай. Так ведь? - спросил Александр египтянина.
   - Господину виночерпию будет отведено самое лучшее место на корабле, государь - молвил Нефтех, почтительно склонив голову перед сыном Антипатра.
   - Вот и хорошо, но мы несколько отвлеклись - Александр поднял свою чашу.
   - Я пью вместе со своим товарищем Кассандром за нашу скорую победу над Аравией. Чтобы Фортуна по-прежнему благоволила нам и не отворачивала от нас свой божественный на всем протяжении похода - молвил царь и, не дожидаясь, когда молодой человек поднимет чашу, стал пить вино.
   Отказаться поддержать тост царя, значило публично оскорбить его, и Кассандр был вынужден последовать примеру монарха, хотя у него в душе то же закрались темные мысли. Сын Антипатра очень боялся, что поданное ему вино было отравлено, и он немедленно умрет, однако к его огромной радости это не произошло.
   Подбежавшие к нему слуги проворно наполнили чашу снова, и по приказу царя, Иолай отправился с ней к Деметрию. Хотя молодой македонец недавно был назначен помощником Лисимаха, Александр вновь удивил свиту своим выбором второго боевого товарища.
   - Я пью вместе с Деметрием за взаимопонимание между молодостью и зрелостью, за их мирное сосуществование друг с другом. Ведь именно благодаря этому союзу, наша армия покорила всю Ойкумену, уверенно идя от победы к победе - царь поднял чашу, и сын Антигона безропотно последовал его примеру.
   Третьим человеком, кого Александр выбрал к себе в товарищи, стал флотоводец Неарх. Именно к нему подошел с чашей Патрокла Иолай и этот выбор окончательно успокоил сыновей Антипатра о том, что праздничное вино могло быть отравлено. Ведь без Неарха морской поход был просто невозможен, ибо в его руках которого находилась судьба всего флота.
   - Я пью вместе с Неархом, чей талант и мастерство проведут нас через все бури и невзгоды и вернуть нас целыми и невредимыми нашим родным и близким - провозгласил свой третий тост правитель Азии.
   Завершив ритуал воинского братства, Александр ушел к себе в каюту, приказав оставшимся вином, угостить людей свиты. Вместе с ним палубу покинул и египтянин Нефтех, которому предстояло отвезти последние царские распоряжения в Вавилон.
   Через два часа весь огромный флот Александра устремился на восток, а маленький посыльной корабль, принялся резво бороздить воды Евфрата. Под мерный стук барабана, его гребцы мерно поднимали и опускали свои весла, держа путь вверх по легендарной реке.
   На его корме, в маленькой, но вполне уютной каюте расположились два высоких гостя, Нефтех и Иолай. Капитан посыльного судна постарался посредством беседы за хорошим столом скрасить досуг своих пассажиров, но это ему мало удавалось. Высокие гости не были настроены на разговор, отвечая хозяину корабля скупыми фразами.
   Когда настал вечер, слуга зажег в каюте светильник, а на широкое окно был наброшен плотный полог от кровососущих ночных паразитов. Пожелав дорогим гостям спокойной ночи, капитан с чувством исполненного долга покинул каюту.
   Свет лампы ещё некоторое время пробивался сквозь щели неплотно прикрытой двери, но вскоре он погас. Высокие гости легли спать.
   Ночь прошла спокойно и не принесла каких-либо неожиданностей. Под присмотром опытного помощника, постоянно меняя на веслах гребцов, корабль удачно прошел место слияния Евфрата и Тигра и теперь уверенно шел к Вавилону.
   Желая сообщить высоким гостям, что к вечеру его корабль прибудет в столицу великого царя Азии, капитан заглянул в кормовую каюту и остолбенел. Вместо двоих пассажиров оставленных им на ночь, в каюте присутствовал один лишь Нефтех.
   - А где господин виночерпий? Он отошел по неотложным делам? - спросил капитан, намекая на простую человеческую потребность, коей подвластен как царь, так и простой поденщик.
   - Ты, что-то путаешь уважаемый капитан. Видимо глаза от усталости подвели тебя или не расторопные слуги ненароком ввели в заблуждение. Никто кроме меня не поднимался на твой корабль прошлым днем - невозмутимо ответил Нефтех, ласково улыбнувшись речнику.
   - Как это никто не поднимался! Ты вчера сел на мой корабль вместе с самим царским виночерпием, господином Иолаем! Где он?! - воскликнул мореход.
   - Я повторяю ещё раз, ты обознался дорогой. Вчера к тебе на корабль сел только я один. Что касается царского виночерпия Иолая, то он вместе с великим царем и всем флотом отправился в далекую Аравию. Этому есть масса свидетелей. Ты все понял? - многозначительно спросил Нефтех, и для убедительности подняв вверх правую руку с надетым на цепочку золотым жетоном. На его лицевой была оттиснута царская восьмиконечная звезда, являвшаяся знак тайной службы царя Александра. Увидев её, любой подданный великого царя должен был оказать её обладателю любую посильную помощь и исполнить его приказ.
   Нефтех полагал, что предъявлением царского знака все вопросы будут сняты, но капитан был другого мнения. Его ввела в заблуждение довольно скромная одежда египтянина, тогда как пропавший Иолай по своей роскоши ничем не уступал высокому сановнику.
   - Ты зря трясешь передо мной этим знаком в надежде, что я поверю в правоту твоих слов. Это знак наверняка принадлежит господину Иолаю, и ты попросту украл его и него! - вскричал охваченный праведным гневом капитан.
   - Взгляни внимательнее на этот знак. Видишь в центре звезды алмаз, он означает, что я исполняю личный приказ царя Александра. Слышишь, личный! Поэтому закрой рот и больше не тревожь меня ненужными расспросами - попытался убедить капитана жрец, но тот ничего не хотел слышать. Закусив удила, он решил идти до конца и вывести египтянина на чистую воду.
   Его взгляд лихорадочно шарил по маленькой каюте, но никаких следов пребывания в ней Иолая капитан не находил, как не находил следов борьбы или крови. Возле аккуратно застеленной кровати сиротливо стоял скромный дорожный баул Нефтеха, ничуть не увеличившись в объеме.
   - Я все понял, ты убил господина Иолая, ночь выбросил его труп в реку и, теперь желая уйти от возмездия, морочишь мне голову. С каким-нибудь другим доверчивым простаком тебе бы это наверняка удалось бы, но только не со мной! Сразу по прибытию в порт я извещу о тебе царскую стражу, а пока, за тобой будут присматривать - сказав это, капитан потряс перед собой обличающим перстом, но к его удивлению на Нефтеха это не произвело никакого впечатления.
   - Верно, говорят, если боги хотят погубить человека, они лишают его разума - устало вздохнул жрец, так словно он вел философический диспут, а не пытался спасти свою голову от кары царского правосудия.
   - Молчи, бритоголовый! Твои скользкие речи не запугают честного морехода Сардона. Я полностью исполню свой долг перед царем Александром и отправлю тебя тюрьму, где тебе придется держать ответ за все свои тайные деяния! Это я тебе обещаю - продолжал страшить Нефтеха капитан, но тот не обратил на его слова никакого внимания.
   - Если ты сказал все что, хотел, тогда закончим этот разговор. Прикажи подать мне завтрак, воду для омовения и можешь идти по своим делам - приказал Нефтех, голосом, не терпящим возражения.
   - Что!? Что ты сказал!?
   - Царский кормчий Амфирай приказал тебе доставить меня в Вавилон, вот и выполняй его приказ. Ты можешь подозревать меня в чем угодно и о своих подозрениях вправе известить портовую стражу. Однако лишать меня статуса высокой особы ты не в праве или ты готов взять на себя роль царского судьи?
   Вопрос Нефтеха застал капитана врасплох. Привыкший браниться с лоцманами, портовыми властями и пронырливыми торговцами, моряк никак не ожидал подобного поворота дела. Он поперхнулся несказанными словами, когда до него дошел смысл сказанного жрецом. Ведь одно дело подозревать и доносить властям и совсем другое назначать себя судьей.
   - Я вижу, что не готов к столь важному шагу. Тогда сделай милость, займись обязанностями гостеприимного хозяина - насмешливо сказал египтянин и взмахнул рукой в сторону неугомонного капитана. Этот хозяйский жест окончательно добил Сардона. От осознания собственного бессилия он что было силы, хлопнул дверь каюты и ретировался.
   Все оставшееся время взбешенный капитан самым пристальным образом следил за своим пассажиром. Доверенные матросы не спускали с Нефтеха глаз днем и ночью, но тот не предпринимал никаких попыток покинуть корабль.
   Миг торжества справедливости настал утром следующего дня. Корабль ещё только подходил к причалу Вавилона, а с него проворно соскочил матрос, стремглав бросившийся к портовой страже проверявшей все прибывшие в город суда.
   Получив тревожную весть, крепко сжав в руках мечи, стражники грозно устремились на задержание опасного преступника. Вместе с капитаном корабля, они подошли к двери каюты, когда она распахнулась, и из неё появился Нефтех.
   При виде египтянина жаждущий мести Сардон собрался разразиться обличительной речью, но начальник портовой стражи неожиданно бесцеремонно оттолкнул его плечом в сторону и почтительно обратился к пассажиру.
   - С благополучным прибытием в Вавилон, господин царский советник. Все ли в порядке?
   - Благодарю тебя, гармост, ты появился очень кстати. Именем великого царя Александра приказываю тебе арестовать капитана этого корабля вместе со всей командой - сказал Нефтех, властно взмахнув перед стражником золотым жетоном, и тот послушно склонил голову перед царской звездой.
   - Позволено ли мне будет узнать, в чем вина этих людей?
   - Конечно, гармост. Они обвиняются в попытке краже письма нашего государя стратегу Пердикке, а также в попытке ограбить меня - сказал жрец и для убедительности показал стражнику свиток папируса с царской печатью. Этого было вполне достаточно, чтобы развеять все сомнения гоместа и тот взмахом рукой, приказал стражникам арестовать моряков.
   - Но это не правда! Он все врет! Он сам похитил и убил...! - пытался заговорить с гармостом Сардон, но тот не стал его слушать. Крепким ударом кулака начальника стражи сбил моряка с ног, швырнув его на палубу.
   - Успокойте этого сумасшедшего, вздумавшего оскорбить господина царского советника - приказал гомест стражникам, и те принялись усердно избивать моряка ногами.
   - Они с ним не переусердствуют с ним? Ведь ему ещё держать ответ перед судьей - озабоченно спросил жрец, глядя на сжавшегося под ударами воинов морехода.
   - Не изволь беспокоиться, самый раз - усмехнулся начальник стражи.
   - Тогда прикажи подать мне носилки. Меня ждут во дворце - сказал гоместу египтянин и тот послушно взмахнул рукой, стоявшему у сходни воину.
   - Фроат, носилки господину царскому советнику! - крикнул ему гармост и стражник тут же, дважды громко хлопнул в ладоши, призывая стоявших в тени носильщиков.
   - Как твое имя, гармост? Я отмечу твою усердную службу перед стратегом Пердиккой.
   - Протесилай, господин - радостно сообщил гомест.
   - Да прибудут с тобой бессмертные боги и царская милость, Протесилай - сказал гоместу Нефтех и с помощью Фроата сел в легкий паланкин.
   Возможно от осознания того, что один из сыновей Антипатра обречен, а другого со дня надень отправиться в царство Аида в услужение Гефестиону. Возможно, что просто морской воздух оказал благоприятно действие на царя, но на третий день пути, хандра покинула Александра.
   Укрывшись под полотняным навесом, он внимательно рассматривал аравийский берег, ровной линией тянувшейся по правому борту царской триеры. Обдуваемый прохладным ветерком, Александр в который раз радовался, что отказался от большого похода на суше, приняв во внимание особенность местного климата. Солнечный зной, нещадно паливший борта кораблей и полное отсутствие рек, нанесли бы македонскому войску, куда больший урон, чем оно понесло в песках Гедросии, возвращаясь в Вавилон.
   Тогда солдаты Александра совершили полуторамесячный марш бросок через пустыню, имея проводников знающих расположение колодцев и оазисов, а также имея конкретную цель: завершение похода и возвращение домой. В нынешних же условиях, даже царская воля и все несметные богатства мира, не заставили бы солдат совершать длительный переход через безводные пески Аравии.
   Увидев появившегося на палубе Неарха, Александр взмахом руки подозвал к себе старого друга для беседы.
   - Как проходит плавание, Неарх. Все ли хорошо? - спросил царь наварха, услужливо пододвинув ему глиняное блюдо с финиками. Отправившись в поход, Александр проповедовал умеренный аскетизм киников.
   - Благодаря постоянному ветру, наши корабли идут хорошо, и если я правильно прочитал карту и записи Агеселая, сегодня нам должен предстать открытый им остров Икара.
   - Прекрасно! Мне начинает нравиться наш поход.
   - Да, пока бессмертные Мойры благосклонны к нам и плохих вестей нет. Солдаты стратега Лисимаха уже перестали страдать от морской болезни и уже постепенно начали привыкать к качке. Как это и ожидалось, от жаркого солнца у людей отмечаются кратковременные обмороки и потеря сознания, но их число пока незначительно.
   Исходя из моего прежнего плавания, могу с уверенностью сказать, что их будет больше, когда мы подойдем к берегу. Тогда жаркий ветер пустыни сведет на нет ту прохладу, что сейчас дарит нам море.
   - Каково состояние кораблей наших? Есть ли проблемы и если есть, то насколько серьезны они, чтобы помешать нашему походу? - озабоченно спросил царь.
   - Не беспокойся, Александр. Те суда, что построены под моим началом ведут себя хорошо, в других имеются лишь мелкие неполадки - заверил друга Неарх. - Они легко устраняются, но что будет с кораблями в большую бурю или в шторм никто не знает. Будем надеяться на милость владыки морей Посейдона, что он не нашлет на нас этих грозных слуг.
   - Согласно сведениям человека, которому я полностью доверяю, до открытого тобой пустынного мыса, мы можем идти, не опасаясь бурь и штормов. В записях тех, кто плавал здесь раньше нас, нет никаких упоминаний о бурях в это время года. В основном они говорят о жаре и частых песчаных смерчах, сумевших по воле судьбы прорваться на морские просторы - сказал Александр, в который раз пробегая глазами кроки, что составил ему Нефтех, основываясь на сведениях, полученных из тайных архивов халдеев.
   - Какие же проблемы были у наших предшественников? - поинтересовался наварх - хотя нет, дай угадаю. Скорей всего их преследовали болезни, постоянная нехватка свежей воды и конечно же бунты команды требующей возвращения. Ведь верно?
   При упоминании о бунтах у Александра непроизвольно дернулась щека, и крепко сжались кулаки.
   - Не беспокойся Александр. Я хорошо знаю своих людей, много с ними плавал и могу ручаться, что они не подведут тебя - заверил друга Неарх.
   - Что касается запасов воды, то за ней ведется строгий учет. Чтобы не допустить её быстрой порчи, мы храним её в специальных бочках, по старинной методе. Запасы воды мы пополним на Икаре и Тиле. До пустынного мыса нам определенно хватит, а там все будет зависеть от милости богов.
   - Милость будет, можешь не сомневаться - хитро подмигнул Неарху царь. - По моим сведениям по ту сторону мыса есть потаенная гавань арабов, что торгуют с индийцами. Самое главное пройти пролив, а вода у нас точно будет.
   Александр хотел ещё что-то спросить у своего флотоводца, но их беседу прервал крик дозорного на мачте матроса.
   - Земля! Впереди земля! - задорно кричал сидевший в плетеной корзине человек, и его радостный крик подхватила вся триера.
   - Это наверняка остров Икара! - воскликнул обрадованный Неарх.
   - Все всякого сомнения - Икар! - подхватил Александр, у которого на этот остров были большие планы. Вместе с боевыми кораблями, в составе флота плыли парусники, везущие рабочих и всевозможные строительные материалы необходимые для постройки порта.
   Возвращаясь из индийского похода, по воле царя Неарх построил в дельте Евфрата новый город - Александрию Сузиану. Видимо ещё тогда Александр планировал поход против арабов, и ему нужна была морская база для создания большого флота. Флот был построен и значимость этой Александрии, резко упала. Теперь, когда Александр решил сочетать копье и меч с торговлей, ему стал нужен хороший порт в дельте Евфрата, чьи топкие берега мало привлекали торговцев.
   Икар по всем параметрам подходил для выполнения этого замысла, и царь решил убить двух зайцев одним ударом. Выйти в поход на арабов, он попутно основал порт на острове, который со временем должен будет стать перевалочной базой будущей торговли Месопотамии с непокоренными Александром царствами южной Индии.
   Весть о появлении острова взбудоражило весь корабль. Люди гурьбой высыпали на палубу триеры, в предвкушении скорой возможности покинуть шаткую палубу и сойти на твердую землю. Морские корабли ещё не для всех стали новым домом.
  
  
  
  
  
   Глава IV. Дворцовые и прочие игры.
  
  
  
  
   Македонская столица встретила стратега Птоломея совсем не так, как он себе это представлял. И дело было не в том, что с момента расставания с ней прошло много лет, за которые она претерпела естественные изменения. Пелла заметно преобразилась, но ещё сильней изменились люди жившие в ней.
   Встреченные по дороге во дворец, они приветствовали стратега громкими криками, поздравляли с возвращением на родину, славили его боевые подвиги, но в их голосах и поведении, была заметна определенная напряженность и недосказанность. Горожане явно побаивались Птоломея, и это порядком настораживало его. Видели ли в нем люди человека в угоду царю позабывшего македонские традиции и обычаи или за эти было что-то другое, Птоломей не мог понять. Пройдя горнило великого похода, стратег не исключал, что перед самым его приездом Антипатр поднял мятеж против Александра, и он едет в самый центр этого осиного гнезда.
   У городских ворот стражи было вдвое больше, чем было необходимо. С гадким чувством тревоги на сердце подъехал Птоломей к воинам, смотревшим на него с настороженностью и подозрительностью. С обнаженными мечами, они обступили путников подобно стае волков, готовые напасть на них в любой момент.
   - Дорогу посланнику царя Александра, стратегу Птоломею! - властно крикнул от солдат ординарец Птоломея, но стражники не спешили выполнить его требование. Уроженцы Нижней Македонии не взятые Александром в поход на персов с завистью глядели на богатые доспехи и дорогую одежду приезжих, оживленно переговариваясь между собой. Это не понравилось Птоломею, и он решил обострить обстановку.
   - Вы, что оглохли от долгого сидения в Пелле или не видите знака царского посланника, перед которым открыты ворота всех городов?! Или вы того хуже мятежники, не признающие власти великого царя!? - властно выкрикнул Птоломей, хорошо поставленным командирским голосом.
   Слова стратега быстро возымели нужное действие. Напуганные стражники моментально очистили дорогу и вытянулись перед стратегом в почтительном приветствии. Мятежом в Пелле к вящей радости Птоломея явно не пахло.
   Обрадованный этим открытием он въехал в македонскую столицу но, не проехав и трех десятков шагов, посланец Александра был вновь остановлен. На это раз дорогу ему заступила гарнизонная застава. Расположившись на перекрестке двух дорог, солдаты внимательно наблюдали за идущими по улице людьми и время от времени их останавливали.
   Завидев быстро скачущих конных, они гурьбой перегородили проезд, выставив перед собой древки копий. Недавно набранные в сельской местности солдаты никогда не видели в лицо стратега Александра, но золотой знак царского посланца оказался им хорошо знаком. Достаточно было Птоломею поднять его перед собой и грозно крикнуть "Дорогу!", как улица стала свободна.
   Стратега ещё дважды пытались остановить но, завидев царский знак, солдаты безропотно давали ему дорогу. Его магическое действие закончилось у стен дворца Антипатра. После небольшого замешательства, стража пропустила Птоломея и его двух спутников внутрь дворца, но вот на встречу с правителем Македонии было дозволено пройти лишь самому стратегу.
   - Старый лис явно опасается повторения истории Пармериона - подумал про себя Птоломей. Много лет назад, к обвиненному в измене стратегу явились трое царских гонцов и закололи его по приказу Александра.
   - Хорошо, я пойду один, если вы так боитесь - презрительно фыркнул Птоломей и бросил одному из стражников свой серый от дорожной пыли плащ. Не ожидавшие этого солдаты замешкались но, увидев золотого орла на доспехах Птоломея, а ещё столкнулись с гневным взглядом привыкшего повелевать человека, поспешно бросились поднимать его.
   Когда слуги почтительно распахнули перед Птоломеем двери приемного зала, ему показалось, что регент Антипатр ничуть не изменился со времени их последней встречи. Все также прямой и суховатый с глубокими морщинами на щеках, правитель Македонии уверенным шагом направился к посланцу великого царя.
   Только белая повязка на левой руке, висящей на перевязи и темная борозда на шеи, дополняло привычный для Птоломея образ старого полководца. Все это он успел заметить пока шел к средине зала, где остановился и почтительно вскинул руку, приветствуя Антипатра. Подобная процедура была обычной придворной церемониальной рутиной но, исполняя её, Птоломей сразу заметил, как напряглись лица стражники, стоявшие по бокам от кресла регента.
   Подобно сторожевым псам они вцепились в царского посланника своими настороженными взглядами, неотрывно следя за каждым его движением. Точно такие же тревожные взгляды Птоломей ощущал со стороны слуг закрывших за его спиной створки дверей. Незримая напряженность в зале нарастала с каждой минутой, с каждым вздохом, но стратег не собирался отступать.
   - С благополучным возвращением в родную Македонию, дорогой Птоломей. Рад тебя видеть в добром здравии после стольких лет разлуки! - воскликнул Антипатр, радушно разведя руками в сторону стратега.
   - Благодарю тебя за добрые слова в мой адрес. Я тоже рад видеть тебя Антипатр, но все ли у тебя в порядке? Все ли благополучно в Пелле? - учтиво спросил Птоломей и его вопрос вызвал горькую усмешку на лице регента.
   - Тебя, верно, удивила моя больная рука, большое количество солдат в Пелле, а также усиленная во дворце стража? Не так ли?
   - Все верно, Антипатр. Опять восстали фракийцы или как в былые времена на столицу двинулись полчища иллирийцев?
   - Нет, на границе слава богам все спокойно. Получившие от царя Александра хороший урок, варвары ведут себя спокойно, чтя подписанные договора. Весь этот переполох есть следствие недавнего покушения на мою жизнь - невозмутимо ответил Антипатр и, заметив неприкрытое удивление на лице Птоломея, продолжил пояснение.
   - Три дня назад, один из моих конюхов попытался убить меня и если бы не бдительность моей охраны, я бы не разговаривал сейчас с тобой, любезный Птоломей. К большому сожалению, убийцу не удалось схватить живым и потому городская стража вынуждена хватать всех подозрительных в надежде выйти на след заговорщиков.
   Говоря про бдительность своей охраны, Антипатр сильно лукавил, так как уцелел благодаря лишь счастливой случайности. Покушение на регента произошло в тот момент, когда он осматривал в конюшне недавно купленных коней. Улучшив момент, молодой конюх набросил на шею Антипатра кожаный ремешок и стал его душить.
   Стоявшие у ворот конюшни стражники ничего бы не заподозрили, и заговор бы удался, если бы задыхающийся Антипатр не задел ногой деревянную лопату для чистки навоза. Она с шумом упала на пол и напугала молодого жеребца. Его ржание привлекло внимание охраны, которая в самый последний момент успела спасти жизнь регента. Пронзенный мечами стражников, конюх рухнул на каменный пол конюшни вместе с Антипатром, в результате чего тот сильно повредил правую руку.
   - Уже удалось выяснить, кто направил против тебя руку этого негодяя конюха?! Греки или местные заговорщики? - встревожено спросил наместника Птоломей.
   - Думаю, что за этим покушением скорей всего стоят спартанцы, хотя возможно и кое-кто из Линкестийцев - ответил Антипатр, с легкостью покривив душой. Хотя начатое регентом следствие пока не выявило связи убийцы, он был точно уверен, что за спиной конюха стоит мать Александра - царица Олимпиады.
   Удаленная из Пеллы в Эпир по требованию Антипатра, она продолжала плести интриги против своего обидчика из дворца своего племянника Эакида. Не имея в своем распоряжении нужного количества денег для содержания собственной армии, царица действовала иными средствами. Прекрасно сохранившись лицом и телом, Олимпиада легко сводила с ума даже бывалых мужчин, превращая их в послушные орудия своего мщения. О кознях светловолосой колдуньи, регенту исправно доносили его тайные осведомители из эпирской столицы.
   - Но с какими вестями прибыл к нам ты, Птоломей? Что заставило царя Александра спешно отправить на родину своего лучшего стратега? Что-то случилось? - спросил регент с плохо скрываемым волнением.
   - Да, случилось - коротко ответил Лагид. Он решительно сунул руку в свой походный мешок и сразу заметил, как напряглись стражники, стоявшие у кресла Антипатра. Даже на него, царского посланца, они были готовы без раздумий поднять руку ради защиты регента.
   Помянув недобрым словом бритоголового всезнайку Нефтеха, Птоломей вытащил футляр с царским письмом внутри. Перерезав клинком кинжала, шнурок с красной печатью, он отбросил крышку и достал свернутый лист папируса.
   - За верную и безупречную службу дому Аргидов, наш великий царь Александр жалует тебе Антипатр титул хилиарха македонского царства и приказывает прибыть в Вавилон, месту твоей новой службы - громко и торжественно объявил Птоломей и от его слов, у всех присутствующих в зале людей от удивления вытянулись лица.
   Сидящий в кресле правителя Антипатр был готов к любому повороту событий, но только не к такому. Тайные люди уже донесли ему о том, что ведущий в Пеллу ветеранов Кратер имеет приказ Александра сменить его на посту македонского регента. Внезапное появление в столице Птоломея сильно насторожило Антипатра. Подозревая, что его заговор раскрыт, регент был готов оказать Птоломею яростное сопротивление, но столь стремительного возвышения, он никак не ожидал.
   Подбежавший к стратегу слуга с почтением взял из его рук письмо Александра и отнес Антипатру. Поспешно сломав печать, старый полководец стал торопливо читать письмо, перепрыгивая от волнения со строчки на строчку.
   Царское послание полностью подтверждало сказанные Птоломеем слова. Александр благодарил регента за службу, жаловал ему титул хилиарха всего царства, и приказывал срочно прибыть в Вавилон, передав управление Македонией Птоломею. Вместе с этим, царь приказывал привезти с собой его сестру Клеопатру, для устройства её нового брака.
   Едва только Антипатр оторвал взгляд о письма и повернул к Птоломею покрытое от волнения красными пятнами лицо, как стратег преподнес ему ещё один сюрприз. Из дорожной сумки был извлечен маленький сафьяновый мешочек, который глухо стукнул о подставленный одним из слуг металлический поднос.
   Антипатр, стражники и слуги затаив дыхание, смотрели на этот таинственный предмет, пока слуга с почтением нес его от Птоломея к регенту. Прошла томительная минута, и всеобщий вздох восхищения пронесся по залу. Под солнечным светом, на старческой ладони Антипатра заиграл всеми цветами радуги золотой знак верховной власти македонского царства - перстень хилиарха.
   - Благодарю нашего государя Александра, за столь высокую оценку моему скромному служению престолу Аргидов. Благодарю тебя, Птоломей, за столь приятное известие, доставленное мне сегодня, но я хотел бы знать, чем вызвано такое неожиданное решение царя? - спросил Антипатр, который продолжал сохранять свою былую осторожность, несмотря, ни на что.
   - Я охотно отвечу на твой вопрос хилиарх, но только без лишних ушей, так как разговор пойдет о важных государственных делах - многозначительно сказал Птоломей и собеседник не стал ему перечить.
   - Вина и еды дорогому гостю! - приказал он слугам и, повернувшись к стражникам, добавил - оставьте нас.
   Отсылая из зала свою охрану, Антипатр лелеял себя одной мыслью. Он точно знал, что если вдруг Птоломей решиться убить его, как некогда в далеких Пасаргадах убил Пармериона, стратег не выйдет живым из зала.
   С удовольствием, смочив пересохшее горло предложенным регентом вином, Птоломей заговорил.
   - Ты, конечно, знаешь, что царь Александр намеривался этим летом выступить в поход на арабов и с помощью армии и флота завоевать эту благословенную страну. Государь наверняка писал тебе об этом, но этот поход только часть новых военных замыслов его великого гения. Покорив Аравию на суше и на море, царь намерен сосредоточить свое войско в Египте, а оттуда двинуть его на запад. На Карфаген, Сицилию и южную Италию, отомстив, таким образом, луканцам за смерть царя эпиротов Александра и завершив объединение под своим скипетром всего эллинского мира. Об этих планах царя знают только самые доверенные ему люди. Теперь о них знаешь и ты, хилиарх Антипатр - сказал Птоломей и, держа интригу, начал пробовать аппетитный бараний бок, принесенный из кладовой регента.
   Антипатр мужественно выдержал, эту пытку не проронив ни слова, и когда Птоломей отложил в сторону нож и вилку, учтиво долил ему в чашу вина.
   Гость кивком поблагодарил регента и, пригубив дары Хиоса, продолжил свой рассказ.
   - Как ты сам понимаешь, этот поход продлиться не один год и потому требуется неусыпный контроль над присоединенными землями. По окончанию похода их стало так много, походная канцелярия царя уже не может эффективно надзирать за ними как прежде. С этой целью государь ввел должность хилиарха, который должен будет твердой рукой удержать азиатские земли от соблазна начать бунт.
   Не скрою, что изначально государь видел на месте хилиарха Гефестиона, своего лучшего друга и сводного родственника. Именно он, должен был удержать Восток в повиновении, пока Александр будет покорять Запад. Именно ему была завещана верховная власть на случай смерти Александра в походе, но по воле великих Мойр, замыслы царя не осуществились. За неделю до выступления Александра в поход, Гефестион скоропостижно скончался - с горьким вздохом сказал Птоломей и взял чашу со стола.
   - В память о благородном Гефестионе - сказал Лагид и Антипатр не посмел, не поднять чашу но, оставаясь верным своим принципам, только пригубил вино.
   - Ты прекрасно знаешь, что даже смерть самых близких людей не сможет заставить нашего царя отложить в сторону свои военные планы. Для продолжения похода нужно было найти нового человека на пост хилиарха и после недолгих раздумий, государь решил отдать его в твои руки, Антипатр.
   - Совсем не ожидал, что буду удостоен подобной чести от царя - честно признал регент, пытаясь разглядеть у Птоломея признак фальши, но безуспешно. Прекрасный артист, он принялся доверительным тоном лить в уши регента сладкую патоку лести.
   - Стратеги близкого круга тоже удивились, узнав о решении Александра назначить тебя на пост хилиарха. В ответ государь сказал, что без колебания готов с каждым из них идти в бой на врага, но опасается отдать в их руки управление своего царства. Ведь навыки умелого воина не означают наличие у него навыков умелого властителя. За все время похода только у одного человека, Антипатра проявилось подобное сочетание способностей и потому пост хилиарха отдан ему. Александр также спросил стратегов, если среди них человек способный удержать в повиновении Персию, Азию и Индию, так как долгие годы ты держал в повиновении Афины и Спарту, и никто из них посмел выступить вперед. Кольцо хилиарха твое по праву, Антипатр, владей им и властвуй.
   - От такого поворота судьбы легко растеряться, но воля царя Александра для меня священна. Я принимаю кольцо хилиарха, чтобы продолжить достойное служение престолу Аргидов - сдержанно молвил регент, надев на палец кольцо хилиарха, - кто из стратегов ждет меня в Вавилоне? Лисимах, Леоннат или Селевк?
   - Стратег Пердикка, которому царь поручил командование фалангой. Прощаясь со мной, Пердикка просил передать, что вместе с царевной Клеопатрой ты привезешь и свою дочь, Эвридику, чью руку ты обещал стратегу по просьбе Александра.
   - Я хорошо помню, что кому я обещал, однако сейчас мне больше интересуют дела государства, чем матримониальные намерения. Скажи Птоломей, кого из стратегов царь собирался взять с собой в поход, а кого оставить в Вавилоне? Флот, конечно, ведет Неарх, а кто командует гетайрами, гипаспистами, дилмахами? - забросал собеседника вопросами Антипатр.
   - Возможно, что после моего отъезда, Александр произвел некоторые перестановки среди стратегов, но я не думаю, что они серьезно изменили общее положение. С собой в плавание царь собирался взять стратега Лисимаха, Селевка, Аминту, Аттала, Неоптолема. Гетайры и гипасписты подчинены стратегу Эвмену, которому царь поручил покорение Аравии на суше. Кто поведет дилмахов в этот поход, мне неизвестно, Александр ещё не приял окончательного решения. Возможно, командование отдано кому-то из фессалийцев Калистрат или Клеон, но возможно царь назначит таксиархом кто-нибудь из Орестидов.
   - А, что тебе известно о моем сыне Кассандре? Александр собирался взять его с собой в поход на арабов или оставить в Вавилоне?
   - Точно знаю, что в поход вместе с Александром должен был отправиться Иолай, как царский виночерпий. А вот в отношении Кассандра я не могу сказать ничего определенного. Леоннат говорил мне, что царь намеревался предоставить ему место в своей походной свите, но вот что-либо определенное о должности твоего сына я не слышал - говорил Птоломей, стараясь усыпить бдительность собеседника.
   - Будем надеяться, что таланты моего сына пригодятся царю в этом походе, - с достоинством молвил Антипатр, - но скажи мне Птоломей, отчего так быстро скончался Гефестион? Ведь он из-за своей крепости и силы по праву сравнивался с Патроклом. Я прекрасно помню, как он отважно бился в битве при Херонеи. Тогда вместе с Александром он истребил весь "священный отряд" фиванцев, а это были отборные воины.
   - По словам врачей, никто из них никогда не встречал болезнь, поразившую Гефестиона. Многие склонны считать, что это особый вид азиатской лихорадки, так как хилиарх испытывал сильный жар и озноб. Эскулапы применили против болезни все свое искусство, но так и не смогли спасти Гефестиона. За неделю мучений он так ослабел, что перед смертью не мог даже говорить и общался только глазами.
   - Какая ужасная кончина! Надеюсь, что кроме хилиарха никто больше не пострадал или были ещё жертвы - сокрушенно молвил Антипатр и встал из-за стола. Регенту нужно было принимать решение: подчиняться приказу царя или объявлять о своем несогласии с ним.
   - Ты намерен ещё, куда-нибудь поехать или останешься в Пелле? - заботливо спросил Антипатр гостя, пытаясь разрешить свои последние сомнения относительно действий Александра. Если царь прислал Птоломея для проведения серьезных изменений в Македонии, то ему будет необходима поддержка царицы Олимпиады. За двенадцатилетнее отсутствие на родине стратег полностью лишился своих прежних связей и влияния. Регент пытливо взглянул на Птоломея, но на лице стратега виднелась только усталость от дороги.
   - Нет, Антипатр. Государь только велел передать тебе письмо и подготовить вместе с тобой отъезд Клеопатры. Сидонская триера ждет вас на побережье, готовая в любой момент доставить вас в Финикию, а оттуда по царской дороге в Вавилон. Вот подорожная и знак царского посланца - стратег извлек из мешка новый пергамент и добавил к нему пластину с золотым орлом.
   - Столь длинный морской переезд всегда был опасным предприятием. Я, конечно, не боюсь, но вот Клеопатра. Может быть, её стоит отправить иной дорогой? - опасливо сказал Антипатр, не торопясь принимать из рук стратега пластину.
   - Царевну можно высадить в Эфесе, а приказать стратегу Антигону отправить её по царской дороге в Вавилон с крепкой охраной. Решать тебе, хилиарх. Я выполнил порученное мне задание - ответил Птоломей и решительно положил знак царского посланника на край стола.
   - Конечно, ты выполнил данное тебе Александром поручение - заверил Антипатр Птоломея и положил руку на золотую пластину.
   - После такого долгого и опасного путешествия ты, конечно же, сильно устал и тебе необходим отдых. Не смею задерживать тебя, ибо сам прежде неоднократно проделывал подобные поручения во времена царя Филиппа. Иди отдыхать, а завтра мы закончим наши дела, благо над нашими головами не гремят громы войны.
   - Хорошо. Значит до завтрашнего утра, хилиарх Антипатр - согласился с регентом Птоломей и спокойно двинулся к выходу из зала. Пока он не достиг двери, старый правитель пристальным взглядом смотрел в его спину, пытаясь в самый последний момент выявить хоть малейшую фальшь в поведении царского посланца, но все было напрасно. Птоломей блестяще выдержал этот смертельно опасный экзамен. Без всякого напряжения он подошел к двери и скрылся за её створками.
   Расставшись с Птоломеем, Антипатр весь остаток дня и ночь размышлял над поворотом своей судьбы. Назначение хилиархом всего царства и срочный вызов в Вавилон кардинально менял все его планы. Привези Птоломей просто вызов к царскому дворцу, Антипатр скорей всего бы рискнул поднять мятеж, благо горючего материала, что в Македонии, что в Греции, хоть отбавляй.
   Очень может быть, что подобные действия плачевно закончились бы для бунтовщиков, но просто сидеть и смиренно ждать, когда тебя лишат жизни, это было не для Антипатра. За всю свою жизнь он не раз рисковал головой и неизменно добивался победы. Так было при царе Филиппе, так было в начале царствования Александра, так было в противостоянии с Олимпиадой. На закате своих дел, старый полководец снова был готов пойти на риск, тем более что победа давала ему личную власть над Македонией.
   Титул хилиарха царства резко повышал ставки в тайной игре. При своем новом положении в случаи смерти Александра давала Антипатру возможность реализовать старый план царя Филиппа, в разработке которого он принял самое живое участие. Полностью безучастный к мечте о мировом господстве Александра, регент имел куда более скромные запросы. Соединение Эллады, Македонии, Ионии в одно единое государство под управлением новой династии, вот какие были заветные мечты Антипатра. А для их легитимности, брак царевны Клеопатры с одним из его сыновей, являлся самым лучшим средством.
   Единственно слабым местом в новых позициях Антипатра было отсутствие у него в Вавилоне крепкого тыла. Его хорошо знала и боялась Греция и Македония. С его мнением считались и в Ионии, но вот в Вавилоне ему предстояло все начать заново, а это был большой риск, с непредсказуемым концом.
   Уединившись от всех, Антипатр снова и снова проигрывал свои возможные действия в далеком Вавилоне и никак не мог прийти к окончательному решению. Осторожная натура стратега неизменно шептала ему, что это авантюра и призывала ограничиться малым. В другое время Антипатр охотно прислушался бы к этому зову, но не теперь. Тяжесть золотого перстня, что украшал его руку, подталкивала к действию, взывая к безумству храбрых, и с каждым часом раздумий этот зов становился все сильнее и сильнее.
   Ночь покрыла землю своими темными одеждами, слуги зажгли светильники, но решение так и не было принято. Тогда, для очищения совести старый полководец решил прибегнуть к одному средству. Будучи прагматиком, до мозга костей, Антипатр всегда предпочитал опираться на разум и логику, но встречались такие жизненные ситуации, когда эти два могущих инструмента были бессильны дать точный ответ, и тогда стратег обращался за помощью к темным силам.
   Ближе к полуночи, он приехал к старой гадалке жившей недалеко от Пеллы на берегу Лудия. В свое время разгневанные жители деревни, где жила Эропа чуть было, не убили гадалку за её предсказания. Проезжавший через деревню Антипатр спас предсказательницу от самосуда и забрал с собой в Пеллу.
   Седая гадалка ничуть не встревожилась неожиданным визитом правителя Македонии посреди ночи.
   - Безродная служительница безмерно рада визиту высокого господина в своем скромном жилище, - почтительно сказала гадалка, поклонившись в ноги Антипатру, - чем я могу помочь тебе?
   - Ты прекрасно знаешь, Эропа. И чем, скорее тем лучше, у меня мало времени - раздраженно бросил Антипатр.
   - Тогда задай нужный вопрос господин и недостойная твоего взора раба приступит к своей работе - сказала женщина и словно из воздуха, в её руке возник старый кожаный мешок.
   Там находились специальные кости, по которым гадалка могла ответить на задаваемый ей вопрос. Именно ответ на вопрос, а не предсказание будущего была способна Эропа.
   Антипатр несколько раз обращался за советом к гадалке и всегда получал нужный ответ. Эропа верно предрекла ему победу над спартанским царем Агисом и матерью Александра Олимпиадой, а также предрекла неудачу Зопириона в походе на скифов. Вся сложность гадания заключалась в том, что Эропа могла только раз в год гадать обратившемуся к ней за помощью человеку. Ранее формулирование вопроса для Антипатра не доставляла большой трудности, все было предельно просто. Теперь же, он терялся в его формулировке, так как хотел получить как можно больше ответов.
   Пока склонившаяся над своим мешком гадалка шептала заклинания, мысли лихорадочно метались в голове у Антипатра одна за другой подобно рою пчел. Но когда Эропа замолчала и, подняв глаза, требовательно посмотрела на македонца, он заговорил властно и неторопливо.
   - Расскажи, что ждет меня в близком будущем? - приказал Антипатр и сразу же из мешка прорицательницы на стол вылетел град костей. Покрытые загадочными черными знаками они глухо ударились о грязную столешницу, раскатились по ней и, застыв в причудливом узоре, вынесли свой вердикт старому стратегу.
   Склонившись над рассыпанными костями, гадалка стала торопливо читать тайные знаки богини ночи Гекаты.
   - Высоко взойдет твоя звезда, господин, ох высоко. Будешь повелевать теми, кто сейчас выше тебя и они будут безропотно исполнять твою волю. Многие из них будут завидовать тебе, но никто не сможет противостоять твоей воле и власти, господин - стала вещать гадалка, радуя сердце Антипатра.
   - Великие Мойры благоволят тебе, и враги ничего не смогут про... - Эропа неожиданно запнулась и резко пригнула голову, стараясь лучше рассмотреть выпавший символ.
   - Что там мои враги!? - не сдержался Антипатр, но гадалка пропустила его вопрос мимо ушей. Она перебегала взглядом со встревожившего её знака, на его соседей.
   - Так, что там?! Говори!- потребовал регент, почувствовав неладное.
   - Твои враги не могут доставить тебе вреда и хлопот. Один из них не может покинуть свой дом, хотя очень желает того. Другой недруг сейчас за большой водой и не скоро сможет вернуться оттуда, если вообще вернется. Но есть ещё один твой недруг, господин. Он мал по своей силе и значимости, но ты можешь споткнуться об него и упасть.
   - Кто это? Чем занимается? Где мне его искать?!
   - Увы, господин. Символы только говорят, что он есть и его следует опасаться.
   - И это всё!? - возмущенно уточнил Антипатр.
   - Он не нашей крови господин и ему известная тайная сила. Она мала, но она есть - извиняющимся тоном сказала гадалка.
   Регент погрузился в раздумье, стараясь осознать услышанное предсказанье. Он неторопливо прошелся из угла в угол в тесном жилище гадалки, а затем остановился у стола с гадальными костями Эропы.
   - Значит, у меня есть маленький, но таинственный враг? Очень хорошо! Значит, поборемся, а то как-то даже скучно без борьбы - уверенно изрек стратег и шагнул к двери.
   Он на мгновение задержался в проеме и, не оборачиваясь, бросил гадалке одно только слово: - Прощай!
   - Прощай, господин - молвила в ответ Эропа, но Антипатр уже пропал в ночи. Приняв решение, он уже скакал в Пеллу, начиная новую страницу своей жизни.
   Однако если новый хилиарх только намечал свои планы действия, то великий царь Азии уже вершил их с полным размахом. Вавилонская хандра полностью прошла и потрясатель Вселенной, наслаждался строительной деятельностью, созидая новые города с гордым именем - Александрии.
   Создав в рекордно короткие сроки основу морского порта на острове Икара, Александр тотчас оставил свое детище. Он повел свою многовесельную армаду к острову Тил, намериваясь как можно скорее открыть новый торговый путь из Индии в Вавилонию.
   Открытый Арехием остров Тил сразу покорил своей красотой мореходов. Все было абсолютно, таким, как описывал о нем кормчий. Песочные пляжи, прекрасный климат, масса всевозможной растительности, делали его благодатным островом.
   Жаркий ветер пустынь, чудным образом гармонировал с прохладой моря, создавая погодный комфорт. После прибрежных солончаков Аравии, на которые по приказу царя несколько раз высаживались воины, Тил действительно выглядел воистину райским уголком.
   Постоянного населения на острове практически не было. В основном на острове находились ловцы жемчуга, прибывшие на Тил с берегов Аравии. Преодолев на своих небольших лодках неширокий пролив, они поселились на морском берегу в хижинах на сваях. Собрав свою дань с прибрежных вод, они покидали остров, уступая место другим искателям жемчуга.
   Первыми к острову подошли две триеры с легковооруженной пехотой и греческими наемниками. Высадившись на берег, они принялись грабить ветхие лачуги ловцов жемчуга, после чего предавали их огню. С этого момента Тил переходил под власть царя Александра, и воины жестоко пресекали воровство его собственности.
   Огненные факелы подожженных лачуг, стали отличным ориентиром для остальных кораблей царского флота. Пристав к берегу, они торопливо опустошали свои трюмы от людей, порядком истосковавшись от однообразия корабельной жизни. Подобно муравьям, проснувшимся после зимней спячки, они стремительно расползались по райскому острову, каждый по своим делам.
   Воины начали разбивку лагеря, который по замыслу царя в последствие должен был превратиться в крепость. Мастера и рабочие принялись искать удобное место для будущего порта, географы приступили к изучению и описанию чудесного острова.
   Не отставал от своих подданных и сам Александр. Разбив на берегу моря походный шатер, он с головой ушел в работу, постоянно принимая доклады и отдавая распоряжения. Переговорив с Лисимахом и дав добро на проведение учения его воинов, царь тут же отправлялся вместе со строителями к выбранному ими месту порта. Согласившись с их мнением и собственноручно вбив в землю первый колышек новой Александрии, он возвращался в шатер, где его уже ждал Неарх с докладом о состоянии кораблей требующих текущего ремонта.
   Вникнув в дела флота, Александр обедал, а его уже ждали географы, спешившие поделиться с монархом своими открытиями. В глубине острова они нашли развалины древнего храма, стены которого покрыты причудливыми письменами. Это не были в привычном понимании ученых буквы. Послания были запечатлены в виде затейливых фигурок быков, людей, рук, ног или весов. Возбужденные географы строили одно предположение за другим объясняющее их открытие и, слушая ученых, царь очень пожалел, что с ним нет Нефтеха. Ядовитый скепсис египтянина всегда действовал на придворных географов самым благоприятным образом, фонтан их идей быстро затухал и переходил в конструктивное русло.
   Но бритоголового жреца царь вспоминал не только как усмирителя научной братии. Главной ассоциацией Александра с именем Нефтеха был Кассандр, сын Антипатра. Согласно своему положению, вечером он должен был делать доклад, как начальник походной канцелярии царя.
   Встречаясь с Кассандром на Икаре, Александр внимательно следил за состоянием молодого человека, стремясь увидеть признаки отравления на его лице, но все было напрасно. Кассандр выглядел прекрасно и, глядя на его отменный вид, Александр клял нехорошими словами египтянина и его настой алацизии.
   Та же история повторилась в первый день высадки на Тил. Вопреки всем надеждам монарха Кассандр, как ни в чем не бывало, явился к нему в шатер на вечерний доклад. Мысленно обрушив на голову Нефтеха громы и молнии, Александр отпустил канцеляриста, приказав себе набраться терпения, за что и был вознагражден.
   Вечером третьего дня пребывания на острове, Александру доложили, что начальник его канцелярии простудился и заболел.
   - Что с ним? - как можно безразличнее спросил он дежурного пажа
   - Его знобит, и нездоровиться, государь.
   - Пусть лечиться. Пошлите к нему моих докторов, а на время его болезни обязанность начальника канцелярии пусть исполняет Деметрий, сын Антигона.
  
  
  
  
   Глава V. На войне как на войне.
  
  
  
  
   Ведомые стратегом Эвменом македонские войска медленно покидали цветущие пределы Верхней Месопотамии. Уже скрылись из виду обильные просторы зеленых полей щедро вскормленных водами могучего Евфрата, и сапоги воинов великого царя застучали по каменистому плоскогорью. Одним своим концом оно упиралось в горы Тавра, а другим доходило до южной оконечности Мертвого моря, за которой начинались аравийские земли.
   Именно оттуда в страны Леванта приходили караваны со специями, ладаном и битумом. И именно туда царь Александр направил своих солдат с приказом привести к покорности местных жителей и обязать их платить регулярную дань.
   За все время от сотворения мира, в этих местах не было такого огромного количества войска, что двигалось к безжизненным берегам Мертвого моря. Мерно колыхались воинские знаки отрядов пращников, пельтеков, гоплитов, аграспистов, кавалеристов и прочих вспомогательных сил, что вздымали пыль этой легендарной земли.
   Однако не всем им предстояло принять участие в покорении счастливой Аравии. Большинство солдат ждала Александрия, откуда покоритель Ойкумены собирался начать новый поход, для расширения западных границ македонской державы. Для приведения к покорности арабов, царь разрешил своему стратегу взять ровно одну треть отданного ему войска.
   На первый взгляд решение Александра было здравым и разумным. К чему привлекать большое количество солдат для приведения малозначимого похода, чья цель приведение к покорности торговцев битумом и ладаном, не платящих дань в царскую казну. Но это только так казалось. Трудно покорить кочевой народ, никогда не имевший городов и деревень, привыкший в случаи угрозы собирать свои шатры и откочевывать со всем скарбом в одно им известное место. Можно было с легкостью разорить их становище и получить длительную незатихающую войну с непредсказуемым исходом. К гневу царя и радости недоброжелателей.
   Эвмен прекрасно понимал все эти хитрые нюансы, но с радостью согласился возглавить поход на набатеев. В отличие от Пердикки, он все ещё не имел в глазах Александра и его окружения устойчивую репутацию опытного стратега, несмотря на свое удачное командование войском в войне с гангаридами.
   Верные стратегу люди доносили, что родовитые македонцы за глаза называют его безродным канцеляристом, влезшего в их круг только благодаря воле Александра. Чтобы окончательно переломить этот негативный настрой и стать равным среди равных, Эвмену нужна была маленькая победоносная война, с хорошими трофеями и малыми потерями.
   Однако не только за право быть признанным стратегом боролся в этом походе Эвмен. Известие о начале большого похода на Запад было неоднозначно встречено царскими стратегами. Многие из них считали излишним расширять границы и без того огромного царства, созданного за одиннадцать лет непрерывного похода. Подобный настрой своих военачальников был известен Александру, и это вызывало у него недовольство и раздражение. Планируя западный поход, царь искал людей, на которых он мог полностью положиться в решении грядущих задач и Эвмен хотел быть одним из таких людей. А для этого был нужен успех.
   Выступая в поход, Эвмен разработал подробный план будущей кампании. Для приведения к покорности арабов не обязательно было вторгаться в их земли и соревноваться в прыти с кочевниками. Достаточно было поставить под контроль приграничные земли, через которые шли караванные пути в Левант и предложить кочевникам разумный мир, в виде союзничества.
   К огромной радости Эвмена таких мест, через которые проходила приграничная торговля с арабами, было всего два. К одному из них и вел свои войска Эвмен. Благо располагался он чуть в стороне от караванной дороги связывающей берега Евфрата и Дамаска, и носил славное название Пальмира.
   Имея выгодное расположение посреди Сирийской пустыни вдали от главных городов Месопотамии и Сирии, Пальмира обладала статусом полунезависимого государства. Она в течение многих лет платило персидским царям небольшую дань, но при этом вела вполне самостоятельную политику на местном уровне.
   Именно в этот пустынный оазис, арабские кочевники привозили пальмирским купцам свой ладан, который с большой выгодой перепродавался на рынках Сирии и Месопотамии. От этих торговых операций город в пустыне быстро поднялся, окреп и у него прорезался собственный голос. Все чаще и чаще, первые люди Пальмиры стали говорить о необходимости расширения границ власти города и превращения его в маленькое царство, благо для этого есть все предпосылки.
   Покой торгового оазиса охраняла небольшая, но хорошо вооруженная наемная армия, время от времени пресекавшая вылазки "немирных" кочевников приходивших из глубины Аравии. Несшие бдительную службу на быстроногих верблюдах, дозорные Пальмиры вовремя сообщали гарнизону о приближении противника, и кочевников всегда встречал крепкий заслон.
   Кроме того, Пальмира издавна славилась своими лучниками. Они с малых лет учились стрельбе из лука и своим мастерством метко пускать стрелы, наводили страх на своих соседей. Вот таким был противник, с которым стратегу Эвмену предстояло бороться.
   Выполняя волю царя, на дорожной развилке Эвмен разделил свое войско на две неравные части. Большая часть армии под командованием Архидама продолжила движение на Дамаск, с последующим выходом к морю. Другая часть, ведомая Эвменом, свернула с дороги и направилась по направлению Пальмиры. С собой стратег вел семь тысяч пехоты, четыре тысячи всадников и инженерные части с осадными орудиями.
   Каждое войско имеет свои сильные и слабые стороны. К последним у Эвмена относилась пехота, большая её часть которой состояла из новобранцев набранных Александром взамен ушедших в Македонию ветеранов. Им предстояло пройти свое первое боевое крещение у стен пустынной цитадели. В противовес пехоте, кавалерия являлась сильной стороной войска Эвмена. Её состав почти полностью составляли скифы Скилура и катафракты, за плечами которых был большой военный опыт, в том числе и войны в пустыни.
   Кроме воинов, Эвмен имел в своем распоряжении письмо Александра к совету Пальмиры. В нем он без особых изысков, предлагал горожанам перейти в македонское подданство с сохранением за Пальмирой части ее прав. За городом оставлялось все его самоуправление, и предоставлялись большие торговые льготы, но Пальмире было отказано в праве иметь собственную армию.
   Зная содержание послания царя, стратег не очень верил, что оно сможет прельстить зажиревших перекупщиков, кардиец хорошо знал таких людей. Поэтому он изначально настраивался на то, что присоединять Пальмиру придется ни посредством дипломатии, а при помощи меча.
   Приближаясь к городу, Эвмен смог быстро убедиться, что разведка у пальмирцев поставлена на должном уровне. То тут, то там, вдалеке от дороги мелькали силуэты неизвестных верховых, которые тут же пропадали, и лишь клубы пыли и песка говорили об их присутствии.
   Слушая доклады дозорных, стратег недовольно кривил губу, но так и отдал приказ на преследование пальмирских разъездов. Продолжая вести, войско к цели, Эвмен не торопился начинать активных действий, справедливо полагая, что глупо дробить силы перед решающей встречей и оказался прав. На подходе к оазису, авангард Эвмена заметил фалангу гоплитов Пальмиры. Блистая на солнце доспехами и щитами, украшенными символом города башней, они решительно заступили дорогу незваному гостю.
   Ощетинившись копьями, защитники города внимательно наблюдали за тем, как македонцы проворно перестроились в боевой порядок и застыли в ожидании приказа своего стратега.
   Выехав на расстояние полета стрелы, Эвмен стал внимательно разглядывать войско противника, пытаясь угадать его сильные и слабые стороны. Уже с первого взгляда было понятно: рассказы о сильной армии Пальмиры не были досужим вымыслом или преувеличением. Македонцам противостояли хорошо обученные и отлично вооруженные наемники, за плечами которых чувствовался боевой опыт. Это были достойные противники, с которыми следовало быть начеку.
   Оценивая войско Пальмиры, Эвмен отметил, что по своему количеству оно заметно уступало по своей численности его армии, однако это открытие не успокоило стратега. Боевой опыт подсказывал ему, что перед ним могут находиться не все воины пальмирцев. Поэтому, Эвмен решил не выставлять перед врагом все свои силы. Часть конницы, стратег расположил за ближайшими холмами, скрыв всадников от посторонних глаз.
   Заслушав рапорты командиров о готовности их отрядов готовы к сражению, стратег решил попытаться решить дело миром. С этой целью он отправил в город парламентера одного из кавалеристов с посланием Александра к жителям Пальмиры.
   Почтительно поцеловав царскую печать, и бережно взяв в руки свиток, всадник неторопливо поскакал к передним рядам пальмирцев. Медленно вздымая клубы дорожной пыли, он преодолел половину расстояния, разделяющие две армии, и остановился. Подняв над головой послание македонского царя, он цепко разглядывал ряды наемников, ожидая увидеть скачущего переговорщика, но так и не дождался.
   Вместо него из рядов пальмирцев прилетела острая стрела. Хищно блеснул на солнце стальным жалом, она в мгновение ока сразила парламентера. Попав в незащищенное доспехом горло, она подтвердила мастерство местных стрелков бить без промаха и известила о намерении защитников города драться с пришельцами не на жизнь, а на смерть.
   Сбитый с коня всадник ещё судорожно царапал ногтями землю захлебываясь собственной кровью, а войско Пальмиры пришло в движение. Взяв наизготовку копья, воины двинулись на пришельцев под громкий бой барабанов.
   Согласно обычному построению впереди строя гоплитов, как правило, наступали пращники и лучники. Метателей камней среди наемников было немного, а вот лучников имелось предостаточно. Растянувшись широкой линией, они приблизились к воинам Эвмена и дали залп.
   Густой рой стрел взметнулся высоко в небо, на мгновение завис над землей, а затем со свистом устремились на македонцев. Многие из солдат, не успев прикрыться щитами от звенящей смерти, стали легкой добычей пальмирских лучников. Обливаясь кровью, они рухнули на землю кто раненый, а кто убитый.
   Ободренные успехом лучники дали новый залп, но повторить свой успех они не смогли. Выполняя приказ командиров, они образовали черепаху, плотно укрывшись щитами от стрел противника. Раздосадованные пальмирцы решили немедленно испытать на прочность воинское изобретение противника, но критские стрелки Эвмена не дали им такой возможности.
   Расположившись за спинами гоплитов, они дали ответный залп, что сразу не пришлось пальмирцам по вкусу. Как не были они искусны в стрельбе из лука, но предпочли отступить. Дав по рядам македонцев ещё два залпа, они укрылись за спинами солдат разомкнувших для этого свои ряды.
   В этот самый момент Эвмен двинул свои полки навстречу противнику. Будь в его распоряжении сарисофоры, стратег бы терпеливо ждал бы прихода врага, чтобы нанести максимальный урон своими длинными копьями. Это была беспроигрышная тактика но, к сожалению сарисофоры остались в Вавилоне. Основу фаланги Эвмена составляли молодые македонцы, греки, персы, за плечами которых не было славы Граника и Гавгамел. Они могли не выдержать натиска врага и потому, стратег предпочел обороне нападение.
   Подобно огромным металлическим ежам столкнулись лоб в лоб две фаланги. С лязгом и грохотом налетели друг на друга два войска, стремясь своим напором опрокинуть и подмять под себя передние ряды противника. Сойдясь, друг с другом в рукопашной, гоплиты стали наносить яростные удары копьями, стремясь поразить незащищенное броней горло или правый бок неприятеля.
   В разгорающейся схватке на стороне пальмирцев был боевой опыт, а на стороне воинов Эвмена было превосходство в численности. Строй македонской фаланги имел большую глубину рядов, и казалось, что противоборствующие силы равны по своим возможностям, но это было не так. В столкновении опыта и численности, как правило, вверх одерживал опыт, и начло этой битвы, не стало исключением.
   После некоторого времени ожесточенной схватки передних рядов противников, в битве наметился перелом. Медленно, но верно пальмирцы стали теснить пришельцев в центре и на правом фланге.
   Создалась серьезная угроза для всего войска. Яростно огрызаясь ударами копий, гоплиты Эвмена пытались остановить натиск противника, однако тот продолжал наседать, не ослабевая свой напор ни на минуту. Шаг за шагом отступали македонцы под ударами врага, теряя своих товарищей и тогда, на помощь фаланги Эвмен двинул пельтеков.
   У пальмирцев не было подобных соединений вооруженных легкими копьями и небольшими щитами и появление их на поле битвы стало большой неожиданностью для них. Град острых дротиков обрушившихся на головы солдат Пальмиры и буквально ошеломил их.
   Метко пущенные в лицо дротики, они создали большое неудобство для наемников. Защищаясь от копий пельтеков, они стали прикрывать головы щитами, что сразу сказалось на ходе сражения. Сначала пальмирцы ослабили свой натиск на противника, а затем и вовсе остановились, чем незамедлительно воспользовались воины Эвмена.
   Получив столь необходимую передышку, македонцы выровняли свои потрепанные ряды, а затем сами навалились на врага и стали его теснить. Вновь зазвучал лязг металла, треск щитов и стоны раненых и умирающих, но теперь эта боевая песня звучала по-иному. У бодренных полученной поддержкой гоплитов сразу появились новые силы. Теперь уже пальмирские наемники стали отступать шаг за шагом, под ударами гоплитов Эвмена.
   Ободренные успехом молодые солдаты с удвоенной энергией атаковали ряды противника с полной уверенностью, что до победы уже рукой подать. Казалось, что ещё немного и вражеский строй распадется и сражение выиграно, однако стратег имел другое мнение. Опытный воин он хорошо видел то, что не было видно глазу простого наблюдателя. Фаланга пальмирцев отступала, предательски прогибалась под натиском македонцев, но продолжала удерживать свой единый строй. Требовалось ещё одно усилие для одержания победы, и Эвмен сделал новый ход, бросил в бой кавалерию, дилмахов и скифов.
   Для наступающих на правом фланге дилмахов не составило большого труда разметать противостоящих им отряд лучников, ибо лук со стрелами плохая защита в бою против щита и меча. Конный таран быстро обратил в бегство пальмирских стрелков, отчаянно пытавшихся остановить его на дальних подступах.
   Степнякам пришлось дольше провозиться с отрядом, прикрывавшим правый фланг фаланги пальмирцев. Вначале они стали расстреливать вооруженных дубинами солдат из своих луков, а когда те, сломав свой строй, бросились в атаку на своих мучителей спешно отошли. Увлекшись преследованием, дубиноносцы растянулись неровной колонной, за что жестоко поплатились. Оторвав врага от главных сил, скифы остановились и атаковали его. Часть степняков обрушила на дубиноносцев свои стрелы, а другая часть скифов принялась разить пальмирцев копьями.
   Защитники Пальмиры не выдержали этого внезапного удара, и после не продолжительной стычки, позорно бежали, устилая путь к воротам города своими телами.
   Впрочем, скифы не долго, преследовали беглецов. Разгромив и обратив дубиноносцев в паническое бегство, они вернулись на поле битвы и ударили в спину фаланги Пальмиры. Вместе с дилмахами они принялись теснить открытые фланги и тыл противника, угрожая полностью окружить его.
   Наемники на протяжении многих лет честью и правдой служили Пальмире, ставшей для многих из них вторым домом. Не побоявшись грозного имени великого Александра, они смело вышли на бой с одним из его стратегов, защищая стены пустынного оазиса.
   Храбро сражаясь лицом к лицу с царскими гоплитами, пальмирцы были достойны победы но, получив удар в спину, дрогнули. Паника мгновенно охватила солдат. Задние ряды фаланги стали торопливо отступать, стремясь пробиться через неплотное кольцо македонской кавалерии. Общий строй сломался и вот-вот был готов развалиться, как неожиданно появилась подмога.
   Из ворот города выехал отряд кавалеристов, устремившихся на теснивших гоплитов дилмахов.
   Скакавших на лошадях и верблюдов всадников было вполне достаточно, чтобы не только защитить спину пальмирской фаланге, но и попытаться переломить исход битвы в свою пользу. Назревал новый поворот в сражении у стен Пальмиры.
   В отличие от Александра, всегда лично водившего своих солдат в атаку, Эвмен предпочитал наблюдать за боем со стороны, постоянно держа руку на пульсе событий. Расположившись в тылу, он подобно шахматисту двигал свои силы на невидимой доске в ответ или предупреждая ход противника.
   Перед грядущим сражением, многие командиры советовали стратегу не изменять тактике уже не раз приносившей победу македонцам.
   - Имеющейся в нашем распоряжении конницы вполне достаточно, чтобы разгромить врага своим правым флангом и ударить ему в спину - говорили ветераны, но Эвмен не был согласен с ними.
   - Да, в открытом поле - это беспроигрышный вариант, никто не спорит. Но проводя сражение в условиях возможного подхода подкрепления со стороны противника - большой риск. Я не уверен, что в самый решающий момент пальмирцы не ударят в спину моей кавалерии и не возьмут её в кольцо - говорил стратег, и время подтвердило его правоту. У пальмирцев действительно был конный резерв, посредством которого они собирались склонить чашу победы на свою сторону.
   Зная о знаменитой тактике царя Александра конного удара, они собирались нанести свой контрудар в спину македонской кавалерии и разгромить её, зажав с двух сторон. После этого исход сражения был бы полностью предрешен в пользу Пальмиры.
   Расположившись на крепостной стене, начальник пальмирской кавалерии гиппарх Тимерий зорко следил за положением дел на поле сражения, чтобы в нужный момент преподнести врагу неприятный сюрприз. Собравшиеся прямо за городскими воротами, кавалеристы рвались в бой, но долгожданной команды все не было. Сражение началось не совсем так, как ожидал гиппарх.
   В изнурительном ожидании прошло довольно много времени, прежде чем стражники бросились открывать тяжелые створки ворот. Противник наконец-то совершил то, на что так надеялся Тимерий. Правда, вместо одного удара македонцы предприняли двухсторонний охват фаланги и под этим нажимом гоплиты дрогнули, но это было поправимым делом.
   Намериваясь совершить коренной перелом в ходе сражения, гиппарх решил лично возглавил конную атаку, нацелившись на активно теснивших ряды наемной фаланги дилмахов. Вздымая клубы пыли, конница Пальмиры стремительно покидали стены крепости. Под радостные крики горожан они летели к победе над врагом, но у Эвмена также имелся неразмененный им козырь.
   Стоило всадникам Тимерия только приблизиться к месту сражения, а им навстречу, из-за холмов уже двигался отряд катафрактов посланных стратегом. Увлеченные атакой всадники пустыни слишком поздно заметили появление на поле битвы нового участника сражения. Они попытались перестроиться для отражения нападения противника, но было уже поздно. Могучий клин катафрактов с легкостью опрокинул кавалеристов Пальмиры и обратил их в бегство.
   Гиппарх Тимерий пытался остановить своих кавалеристов, призывая их сражаться с врагом, но его голос не был услышан в шуме сражения. Закаленные в боях македонцы уверенно теснили разрозненные ряды кавалеристов противника, поражая их своими тяжелыми копьями.
   Катафракты ещё только собирались преследовать разгромленного врага, как за их спиной разыгрался последний акт сражения. Не выдержав давления с фронта и тыла, обратилась в бегство пальмирская фаланга, полностью сломав свой строй.
   Мало кто из защитников оазиса решил бросить оружие и искать милости у противника. Большинство из них попытались прорваться через строй македонской кавалерии и спастись за стенами крепости. Укрывшись щитами и выставив вперед копья, небольшими отрядами пальмирцы пробивались через ряды противника, заступившего им дорогу
   Многих, очень многих своих товарищей не досчитались гоплиты, пока перед ними не замаячили башни Пальмиры. Стрелы скифов, копья пельтеков и мечи дилмахов исправно снимали свою кровавую дань с беглецов, но худшее ещё было впереди.
   У стен города находились катафракты не успевшие ворваться в Пальмиру на плечах отступающих кавалеристов Тимерия. Тяжеловооруженные македонцы уступали в быстроте передвижения конникам Пальмиры, что позволило им благополучно ускользнуть от своих преследователей.
   Городские ворота захлопнулись за спиной последних беглецов буквально перед самым носом у македонцев. Скакавшие вслед за ними катафракты были остановлены и отогнаны от ворот градом стрел и камней обрушившихся на них со стен крепости.
   Длинные и тяжелые копья катафрактов существенно сократили число гоплитов, прежде чем они сумели пробиться к запертым воротам города. Остальную работу за них сделали стрелы скифов.
   Опасаясь, что македонцы попытаются ворваться в город вместе с беглецами, пальмирцы так и не открыли городские ворота, несмотря на все громкие мольбы несчастных беглецов. Единственное, что они смогли сделать для них, это сбросить со стен города многочисленные веревки, по которым солдаты стали подниматься по ним вверх.
   Бросив оружие и щиты, зависнув на стенах, они представляли собой отличные цели, чем не преминули воспользоваться скифские лучники. Из своих дальнобойных луков, они принялись хладнокровно расстреливать, пытавшихся спастись людей.
   Некоторые из стрелков, желая показать свое мастерство и умение, давали возможность человеку почти подняться до самых крепостных зубцов и убивали его в шаге от спасения. Другие специально простреливали беглецам руки и те, падая с высоты, разбивались или калечились от удара о землю.
   Мало, ужасно мало было тех, кто сумел пройти это страшное испытание и, разминувшись со скифской стрелой, в изнеможении падал на руки пальмирцев по ту сторону стен. Подобная картина порождала в сердцах горожан злость и ненависть к врагу от осознания собственного бессилия. С яростными криком потрясали они кулаками с крепостных стен, призывая гору проклятий на головы войска Эвмена, подступавшего к Пальмире.
   Подобно темной тучи песка, что иногда приносила к стенам города песчаная буря самум, приближались к стенам города македонские солдаты. Оставив на поле боя своих и чужих раненых и убитых, спешили они к пустынному оазису в надежде на то, что катафракты и скифы сумеют захватить городские ворота и продержаться до их прихода.
   Обнаружив ворота Пальмиры закрытыми, некоторые разгоряченные боем отважные головы стали настойчиво советовать Эвмена начать штурм города, пока войска противника находятся в смятении, но стратег не послушал их. Оценив высоту стен Пальмиры и ширину её рва, он приказал разбить лагерь, к огромному недовольству тех, кто считал, что будь на месте Эвмена сам Александр, крепость бы пала ещё до захода солнца.
   Возможно, что так оно и было бы, но кардиец всегда старался не рисковать зря, предпочитая синицу в руках, журавлю в небе. Добившись важной для себя победы в сражении, он решил не гнать на стены города воинов со штурмовыми лестницами, а подождать прибытия инженеров с их баллистами и катапультами.
   Весь вечер и всю ночь, в македонском лагере шла установка и отладка осадных машин. Как бы ни был осторожен и медлителен Эвмен, но долго задерживаться под стенами Пальмиры он не собирался.
   Когда наступило утро, дозорные на стенах заметили несколько диковинных сооружений расположенных на расстоянии чуть дальше пролета стрелы. Об этом немедленно было доложено таксиарху города Аристомаху, явившегося на стену вместе с гиппархом Тимерием.
   Оба военачальника внимательно разглядывали неказистые сооружения врага, пытаясь оценить их степень угрозы для города. Каждый из них слышал об осадных машинах царя Александра сокрушившего твердыню Тира, но виденные ими орудия мало походили на легендарные осадные башни и тараны.
   Пока они разглядывали македонские баллисты и катапульты, раздался протяжный звук трубы, и к городским воротам приблизились три человека. Впереди шли глашатай и воин, несшим царский вымпел, чуть поодаль от них, шагал парламентер стратега, желавшего закончить покорение Пальмиры миром.
   В руке переговорщика находилось послание царя жителям Пальмиры, которое так и не было вручено адресату со вчерашнего дня. Изрядно помятый, кое-где покрытый грязью и пятнами крови, но с сохранившейся царской печатью папирус был найден слугами стратега, которых он направил на его поиск.
   Эвмен очень надеялся, что преподанный им урок сделает обитателей оазиса более сговорчивыми, но жестоко просчитался. Вчерашняя злость и ненависть горожан не остыли за короткую южную ночь и едва только переговорщики приблизились к стенам города, как на них обрушился град стрел.
   Глашатай и знаменосец, в одно мгновение стали похожи на дикобразов, от того множества стрел, что в них попали. На долю посланца, пришлось гораздо меньшее их число, а те, что попали ему в грудь, остановил холщевый панцирь. Полностью пропитанный морской солью, он спас жизнь парламентера, который сразу же бросился, прочь от ворот, отчаянно петляя подобно зайцу.
   Под язвительные крики и азартный гогот, в след ему с крепостной стены летели стрелы и камни но, попав в спину беглецу, не причиняли ему никакого вреда. Наконец одна из стрел пальмирцев поразила переговорщика в ногу. Рухнув на землю, он превратился в отличную мишень и сразу же, две стрелы угодили ему в шею.
   Когда, прикрываясь большими щитами, воины приблизились к парламентеру, чтобы вынести его, тот был уже мертв. Выполняя приказ стратега, они доставили погибшего к его ногам вместе с так и не прочитанным письмом Александра.
   Молча, взяв из рук гоплита основательно залитый кровью папирус, стратег насупился и холодно молвил.
   - Вам так мало крови моих солдат? Хорошо, я пролью её ещё раз, но теперь это будет ваша кровь. После этого, он обратился к стоявшим невдалеке царским инженерам.
   - Уничтожьте, это осиное гнездо! Сожгите его дотла! И пусть горя они почувствуют те же мучения, что когда-то испытал нечестивец Иксион! - воскликнул Эвмен, властно махнув рукой в сторону Пальмиры.
   Отрезав для себя раз и навсегда путь переговоров с врагом, жители Пальмиры полагали, что за убийством послов македонцы пойдут на штурм крепости и приготовились встретить их во всеоружии. Лучники проворно рассыпались по стенам готовясь опустошать своими выстрелами ряды штурмовых отрядов. Под котлами с водой и смолой запылали давно заготовленные сухие дрова, специальные пары положили на парапеты стен длинные крепкие крючья, предназначенные для сталкивания штурмовых лестниц. Поднявшиеся на стены воины застыли в ожидании начала атаки, но её не последовало.
   Вместо этого, македонцы принялись возиться вокруг своих невзрачных машин. Они постоянно что-то крутили, чем-то щелкали, что вызвало презрительную усмешку защитников Пальмиры. Со стен вновь посыпались язвительные шутки, уж слишком мало было метательных машин у македонцев.
   Ещё больше развеселило солдат появление возле осадных машин двух повозок, доверху нагруженных небольшими горшками. Помня рассказы о штурме Тира, наемники ожидали, что их будут забрасывать огромными камнями и стрелами, но никак не изделиями горшечников.
   Словно желая поднять веселый настрой защитников Пальмиры, македонцы действительно стали стрелять глиняными горшками, которые со звонким треском разбивались о крепостные стены, не причиняя им никакого урона. Последив траекторию падения горшков, некоторые воины, демонстрируя свое презрение к врагу, подставляли под горшки свои щиты.
   После столь беззубого обстрела язвительное улюлюканье со стен города стало ещё громче и задорнее. Так продолжалось ровно до того мгновения, пока баллисты и катапульты Эвмена не обрушили на головы защитников цитадели горшки, щедро наполненные огненной египетской смесью. Совершив пробную пристрелку своих машин посредством пустых горшков, метатели обрушили свой смертоносный груз на непокорный город.
   Впервые примененная македонской армией в походе против гангаридов, горючая смесь подверглась определенным составным изменениям, улучшающим её свойства.
   Главная цель македонских стрелков были центральные ворота и прилегающие к ним стены. Именно там один за другим распускались огненные бутоны, породившие неугасимое пламя. Родившись на свет, оно принялось хищно пожирать все, до чего только могло дотянуться, начиная деревом и заканчивая камнем.
   Кроме пламени, из разбитых горшков вылетали огненные брызги. Они щедрым дождем окропляли стены, лестницы, тела стоявших на них людей, причиняя им невероятные мучения. Один из воинов, решивший подставить под вражеский горшок своего щита, породил целый сноп пламени. По злой иронии судьбы, сам он не пострадал. Вся сила вспыхнувшего пламени обрушилась на стоявшего рядом с ним товарища. В одно мгновение на несчастном вспыхнул плащ, кожаные доспехи и волосы, превратив его в огромный живой факел. Охваченный пламенем, страдая от боли, он принялся метаться по стене, пока кто-то из наемников не сбил его со стены ударом противоштурмового крюка.
   Едва придя в себя от подобного коварства македонцев, защитники города самоотверженно бросились на борьбу с коварным огнем. Вода, специально выделанные шкуры, плащи и даже солдатские подошвы все шло в дело, но что было хорошо против обычного огня, пасовало против изобретения египтян. От попавшей на него воды к вящему ужасу пальмирцев огонь начинал разливаться в разные стороны. Плащи и шкуры, которыми пытались сбить пламя, сами загорались от контакта с ним, а воины, смело бросившиеся затаптывать его языки, в одно мгновение становились его жертвами.
   Специальный дозорный, имевший отменное зрение, наблюдал за результатами стрельбы и голосом доносил о них инженерам. Зная силу горения огня и сопоставляя площадь поражения, они принимали решение продолжить обстрел или перенести его на другие цели.
   Дождавшись когда обе створки городских ворот и прилегающие к ним стены, полностью скрылись в дыму и неудержимом пламени, командир осадных машин Гигелох изменил их прицел, и стал обстреливать городские кварталы.
   Не видя конкретной цели, трудно вести прицельный огонь, но появляющиеся над стенами города столбы дыма, говорили о наглядных успехах македонских стрелков. Увидев, как горят их родные дома, многие из защитников Пальмиры, позабыв обо всем, бросились на борьбу с пожарами, самовольно оставив свои посты на стенах.
   Именно этого и добивался Эвмен, приказав начать обстрел города, вопреки просьбам Гигелоха ограничить расход "божественного огня". Получив донесения от дозорных, что стены города заметно опустели, стратег приказал строить солдат и штурмовые колонны.
   Под прикрытием лучников и при помощи переносного тарана, он намеривался выбить с петель полусгоревшие ворота и ворваться в город. Заиграли боевые трубы, сбоку от колонн встали знаменосцы с царскими штандартами. Крепкие руки схватили кожаные ремни, на которых раскачивался увенчанный головою барана, таран. Эвмен был готов отдать приказ о начале штурма и в этот момент, стоявшие у македонского лагеря дозорные заметили конный отряд, быстро приближавшийся к осажденному городу.
   По отсутствию царского орла и по манере передвигаться, стратег сразу определил, что приближающиеся к его войску кавалеристы чужаки. Как выяснилось впоследствии, это были бедуины, нанятые советом Пальмиры для защиты города, не успевшие к началу битвы, из-за встретившегося на их пути самума.
   Обнаружив присутствие македонского войска, ни минуты не сомневаясь, бедуины устремились на врага, намериваясь внезапным ударом с тыла его разгромить. С громкими криками неслись они на своих невысоких конях к штурмовой колонне, грозно потрясая обнаженными клинками.
   Вместе с македонцами, их появление у стен города заметил и гарнизон Пальмиры, решивший поддержать нападение бедуинов вылазкой из города. С трудом, открыв сильно перекосившиеся от огня створки городских ворот, гоплиты Аристомаха двинулись на штурмовые шеренги врага.
   Возможно, двойной удар по пехоте и позволил бы защитникам Пальмиры разбить неприятеля и снять осаду города, сражайся против них кто-нибудь другой; персы, сирийцы, или иные обитатели этих мест. Все могло бы быть, но в этот день им противостоял человек, чья полководческая звезда уверенно восходила к своему зениту.
   Предвидя возможную вылазку из осажденного города, Эвмен приготовил свой контрудар, в лице катафрактов и скифов. Он хитро разместил вблизи лагеря, поставив впереди скифов, а за ними расположились катафракты. Таким образом, наблюдателю из крепости были видны только одни скифские шапки, а от любопытных глаз со стороны, изготовившейся к штурму пехоты, катафракты были скрыты лагерными палатками.
   Едва только бедуины обрушились на тылы штурмовой колонны, где согласно диспозиции находились пельтеки, как засада пришла в действие. Скифы проворно разъехались в разные стороны и на опешивших от удивления арабов ринулись вооруженные копьями катафракты.
   Мало кто мог противостоять могучему клину тяжелой македонской кавалерии, любимому детищу царя Александра. Вслед за своим отцом Филиппом, создавшим непобедимую фалангу сариссофоров, он создал тяжелую кавалерию способную разгромить любую армию мира. Подобно огромному ножу раздели катафракты всадников пустыни на две неравные части и принялись уничтожать их при поддержке скифов и пельтеков.
   Попав под мощный пресс македонской кавалерии, кочевники не выдержали контрудар Эвмена. Скорые и ловкие в бою с наскока, бедуины не были готовы к столь сильному противостоянию. Не сумев ошеломить и обратить врага в бегство, следуя отшлифованной веками тактике, они решили ретироваться.
   Забросив за спины кожаные щиты, выкрикивая угрозы и проклятия в адрес противника, всадники пустыни стали покидать поле боя, развернув своих коней. Многие бедуины благополучно спаслись благодаря проворству и прыти верных скакунов, но немало их полегло на землю от копий, дротиков и стрел летевших им вслед. Особенно досталось беглецам от скифов. Они довольно долго преследовали бегущего врага, проворно опустошая свои колчаны со стрелами.
   Примерно та же незавидная участь постигла и гоплитов Аристомаха отважившихся на вылазку. Покинув крепость и очутившись перед лицом противника, они неожиданно замешкались, став решать вопрос что делать; идти на македонскую пехоту или начать громить осадные машины. В результате этой непредвиденной трудности, драгоценное время было бездарно упущено. Оставив пельтеков драться с бедуинами, гоплиты Эвмена сами двинулись на врага, а на прикрытие баллиста поскакал отряд дилмахов.
   И вновь под стенами Пальмиры завязалась яростная схватка. Вновь сошлись в яростном споре две фаланги гоплитов, каждая из которых была готова биться не на жизнь, а на смерть. И вновь главное слово в этом бескомпромиссном споре сказала кавалерия.
   Увидев, что пальмирцы увязли в сражении и осадным машинам ничего не угрожает, дилмахи построились в атакующий порядок и ударили во фланг противнику. С грохотом и лязгом сомкнулись македонские клещи на гоплитах Аристомаха, проверяя прочность и крепость их рядов. С каждой минутой боя все сильнее и увереннее сжимали воины Эвмена противника в своих смертельных объятиях пальмирских наемников и те не выдержали их напора, обратились в бегство.
   Бросая щиты и шлемы, чтобы легче было бежать, наемники ринулись к городским воротам преследуемые македонцами. В тех местах, где огонь и дым не согнал людей с крепостных стен, защитники города пытались остановить врага стрелами и камнями, но все было безуспешно. Прикрываясь щитами, македонцы неудержимым потоком вливались внутрь крепости сквозь обугленный проем ворот.
   Ничто не могло удержать в этот момент их яростного напора и заглушить их торжествующие крики. Смяв тех, кто пытался остановить их у ворот, они ворвались в город, посмевший оказать сопротивление воли великого Александра. С залитыми кровью мечами и обагренными щитами, солдаты принялись крушить и убивать каждого, кто оказался у них на пути.
   От дома к дому, от квартала к кварталу шли они по прекрасной Пальмире, оставляя за собой кровь и смерть. Так дошли они до центральной площади города, где находился дворец городского совета и где разыгрался последний акт этой трагедии.
   На подходе к площади, солдаты Эвмена наткнулись на баррикаду, что преградила им путь. Неказистая, она казалось, не могла надолго задержать македонцев, так как была возведенная жителями Пальмиры наспех из различных подручных средств, однако возникли трудности. Свое веское слово сказали горожане. Они засели на крышах, прилегающих к баррикаде домов, и принялись метать в македонцев бревна, камни, стрелы и черепица.
   Попав под их яростный обстрел, многие из новобранцев растерялись, дрогнули и стали пятиться назад. Возник затор, что сразу же усилил число их потерь. Положение стало довольно опасным и угрожающим, но ветераны с честью вышли из него.
   Образовав из щитов "черепаху", они приблизились к баррикаде и, несмотря на ожесточенное сопротивление защитников, принялись крушить столы, скамейки, кровати из которых она состояла. Ободренные их примером, молодежь последовала примеру и вскоре, последний бастион Пальмиры пал разбросанный в разные стороны.
   Эвмен въехал в город, когда уже все было кончено. Медленно и неторопливо ехал он по улицам разоренной солдатами Пальмиры. Мимо домов с почерневшими от копоти стенам и с пустыми проемами окон и дверей, мимо обугленных от пожара пальм давших название городу. Не слыша ни плача и скорби детей лишившихся родителей, ни мольбы о милости женщин и мужчин, обреченных по его приказу на смерть и рабство.
   Стратег остановился перед дворцом городского совета, на ступенях перед которым лежали люди, погибшие от скифских стрел, мечей аграспистов и копий пельтеков. Брезгливо переступая через распростертые тела, он подошел к дворцовой двери, сиротливо висевшей на согнутых петлях.
   Подобрав валявшийся поблизости обломок копья, Эвмен достал из висевшей на поясе дорожной сумки свиток и, расправив его, с силой пригвоздил к двери. Это было злополучное письмо царя Александра к жителям Пальмиры. Пройдя столь трудный путь, оно все-таки было доставлено адресатам даже вопреки их воле.
   - Установить здесь с десяток колов и насадить на них головы эти глупцов, что дерзнули противиться воли великого царя Александра! Пусть после смерти почитают его послание, которое могло сохранить им жизни и имущество - приказал стратег солдатам, удовлетворенный своим деянием.
   Следуя военной традиции, Эвмен отдал город на трехдневное разграбление солдатам. Когда же они взяли справедливую плату за пролитую кровь, а пленники были проданы неизвестно откуда взявшимся купцам, македонское войско двинулось в новый поход. И вновь, перед воинами стратега предстали знойные каменистые просторы Палестины, по которым им предстояло пройти к истокам великой еврейской реки Иордан.
   Примерно такая же картина, предстала перед кораблями Александра, когда они достигли огромного мыса, разделявшего воды Аравийского моря и просторами седого океана что, по мнению царских географов, омывал всю Ойкумену.
   Оставив жемчужный остров, Неарх предложил царю плыть к мысу по открытой воде, а не сиротливо жаться вдоль пышущих жаром берегов Аравии. Это предложение было довольно рискованным, но Александр принял его, правда, предварительно заглянув в лоции этих мест составленные ему Нефтехом.
   Насладившись морской прохладой, при подходе к мысу македонцы столкнулись с песчаным суховеем, внезапно прилетевшим из глубин полуострова. Едва только корабли приблизились к берегу, как были накрыты густой пеленой раскаленных песчинок, принявшихся безжалостно вонзаться в людские тела.
   Словно огненные осы, они стали жалить мореходов в лицо, шею, руки, норовили попасть в глаза, нос, уши, горло. Гребцы, матросы, кормчие пришли в ужас, испытав на себе смертоносное дыхание аравийской пустыни. Не дожидаясь команды, они стали отводить корабли от негостеприимного берега.
   - Да, Неарх, ты был абсолютно прав, назвав это место - мысом смерти. Располагать здесь торговую гавань может только безумец, несмотря на очень выгодное положение для контроля над торговлей, - разочарованно воскликнул Александр, укрывшись от вездесущего песка под спасительным паланкином.
   - Не грусти, Александр. У нас ещё будет возможность основать в Аравии свою Александрию, и надеюсь не одну - приободрил царя наварх, уловив его тайные мысли. - Однако это в будущем, что будем делать сейчас? Огибать мыс и искать удобную гавань для стоянки?
   - Да. Отдай приказ кораблям обойти мыс и идти на юг, строго вдоль побережья. По расчетам Нефтеха, тайная стоянка арабов обязательно должна быть по ту сторону мыса.
   - Очень надеюсь, что твой лысый любимец не подведет. Нам нужно пополнить запас пресной воды и чем скорее, ем лучше - фыркнул Неарх, обиженный тем, что царь в первую очередь доверяет расчетам сухопутного жреца, а не ему, критянину, знакомому с морем с малых лет.
   Переход македонских кораблей мимо изрыгающего раскаленные тучи пыли и песка мыса, прошел удачно. Быстроходные разведчики, биремы, триеры и прочие транспортные суда один за другим огибали это ужасное место, спеша укрыться от мириады опасных песчинок на морских просторах величественного океана.
   Паруса, снасти и сами корабли не сильно пострадали от атаки самума, чего нельзя было сказать о людях. От горячего дыхания пустыни многие из мореходов падали в обморок, не выдержав испытание жарой и зноем. Тех, кто лишился сознания, тут же обливали морской водой, что была специально приготовленная на палубах по приказу опытного Неарха. После освежающего душа моряки, как правило, приходили в себя, но случались и смертельные исходы.
   Однако не только одни только обмороки донимали царских моряков при прохождении мыса смерти. От высокой температуры на кораблях быстрее, чем ожидалось, стала портиться пресная вода, взятая моряками на жемчужном острове. Как следствие этого у мореходов стали возникать различные кишечные заболевания.
   Обо всех случаях болезни среди экипажей кораблей, почти каждый день докладывалось Александру. Тот внимательно слушал доклады врачей о состоянии своих солдат и командиров, но больше всего его интересовало состояние здоровья сына Антипатра, Кассандра.
   В отличие от ставших привычными за время плавания обмороков и поносов, Кассандр поразил особый вид песчаной лихорадки, поставивший в тупик эскулапов. Как и всех других больных песчанкой, его знобило и лихорадило, но только у одного начальника царской канцелярии появились массированные отеки.
   Вначале отекли стопы, затем голени и бедра. День ото дня пастозность поднималась все выше и выше, и не отступала, несмотря на все усилия врачей. Озабоченный состоянием Кассандра, царь послал к нему своего доктора, но и он не смог справиться с прогрессирующей водянкой.
   Перед самым переходом кораблей через пролив, врачи сообщили Александру, что отеки у больного достигли паха, и это было расценено ими как крайне неблагоприятный признак.
   - Все наши усилия оказались напрасными, государь. Здоровье Кассандра продолжает ухудшаться, и мы ничего не можем помочь ему в борьбе с поразившим его недугом - честно признались врачи Александру, и тот одарил их недовольным взглядом.
   - Как это не можете?! Раньше вы лучше справлялись со своими обязанностями!
   - Извини, государь, но ранее нам никогда не приходилось сталкиваться с подобной болезнью. Не зная её причин, мы шарим своими руками наугад - оправдывались эскулапы, но их ответы не удовлетворяли монарха.
   - И это все, что вы мне можете сказать?
   - Возможно, арабы знают, как бороться с ней - предположил Агафокл, чем вызвал презрительную улыбку у Александра.
   - Что же, будем надеяться, что Кассандр доживет до того момента, как мы найдем гавань арабов и сможем воспользоваться их медицинские познания. А пока идите и лечите больного, так как лечили бы меня. Он мне нужен живой и здоровый - царь взмахом руки отпустил нерадивых лекарей.
   Столь пристально следя, за здоровьем Кассандра, Александр преследовал несколько целей. Во-первых, он оценивал действие настоя приготовленного Нефтехом, а во-вторых, терпеливо ждал, заподозрят ли врачи отравление или нет.
   Бессилие врачей в борьбе за жизнь Кассандра вызывало у македонского правителя двойственные чувства. С одной стороны он радовался, слыша как неотвратимо, угасает тот, кто посмел поднять на него руку и отнять лучшего друга. С другой стороны, доклады докторов наполняли его сердце страхом смерти, которой он чудом избежал.
   От этих тягостных дум, Александра отвлекло известие об обнаружении тайной гавани. Это произошло утром четвертого дня, после того как флот миновал мыс смерти и повернул на юг.
   Соблазненные щедрой наградой, что царь обещал за обнаружение торговой стоянки арабов, тройки морских дозорных подобно охотничьим борзым, усердно бороздили прибрежные воды Аравии. Десятки глаз сверлили береговую кромку в надежде заработать царский приз, но по злой иронии судьбы, обещанная награда осталась невостребованной.
   Первым, кто обнаружил тайную гавань арабов, был корабль милетянина Аминты. Забравшись дальше двух других дозорных кораблей, он обнаружил за очередным мысом удобную широкую бухту. Опытный взгляд морехода моментально разглядел большой торговый корабль, стоящий под разгрузкой у причала, складские строения и даже стену, отделяющую гавань от прибрежных скал. Но кроме торговца, в бухте находились две галеры под пестрыми парусами.
   Возможно, это был конвой купца или охрана гавани но, едва завидев Аминту, они разом устремились к нему, благо расстояние между кораблями было не столь уж большим.
   Столь недружеское поведение не осталось замеченным Аминтой и без долгих раздумий, совершив разворот, он обратился в бегство.
   Будь вместе с Аминтой два других дозорных корабля, расклад этой встречи был бы совершенно иным. Имея численное превосходство, царские мореходы если бы не потопили, то наверняка обратили бы противника в бегство. Однако в погоне за царской наградой, Аминта оторвался от товарищей, и это его сгубило.
   Как бы резво не бежал под парусом корабль милетянина, галеры преследователей прочно сели ему на хвост и не собирались отставать. Медленно, медленно, на взмах короткого весла, приближался к Аминте массивный нос передней галеры. Темный, слегка закругленный внутрь он вызывал подспудную тревогу у морехода. Попеременно бросая взгляды то на корабли преследователей, то на морские просторы в поиске товарищей, Аминта с тревогой ждал развязки погони.
   Она наступила в тот момент, когда матрос на мачте радостно прокричал капитану, что видит паруса других дозорных кораблей. Чтобы привлечь их внимание Аминта приказал поднять красный флаг, означающий у мореходов Неарха - опасность.
   В ответ дозорные подняли черные флаги и устремились на помощь попавшему в беду мореходу. Узнав об этом, Аминта воспрял духом, но громкий крик ужаса его матросов, похоронил надежды милетянина. Из установленной на носу галеры катапульты в сторону корабля Аминты стремительно летел метательный снаряд.
   Все-таки приблизившись на расстояние выстрела, галера сумела выпустить по македонскому кораблю, крепкое, с заостренным концом бревно. В мгновение ока оно покрыло разделяющее корабли пространство и с глухим стуком врезалось в левый борт парусника Аминты.
   Из-за того, что снаряд не разворотил корабельный борт, а только застрял в нем, внутрь корабля вода поступала не так быстро. Поврежденная в результате попадания, корма дозорного просела не сильно, но судьба корабля была предрешена. Потеряв ход, он становился легкой добычей для таранного удара атакующей галеры. Совершив небольшой маневр, она приблизилась к паруснику Аминты и с силой ударила в борт маленький корабль.
   От этого могучего удара царский дозорный стремительно завалился на бок, взметнув вверх переломанные весла и уронив на воду свою мачту. Мало кому из экипажа удалось спастись. Хищные воды океана быстро поглощали свою добычу, а тех, кто чудом уцелел, ухватившись за обломки корабля, принялись расстреливать лучники с галер.
   За этим занятием их и застали македонские дозорные, бросившиеся на помощь к Аминте. Приблизившись к месту боя, они стали забрасывать камнями и огненными стрелами, несмотря на превосходство врага в силе и мощи.
   Основной удар достался галере потопившей корабль Аминты. Не сумев быстро вытащить застрявший в корпусе парусника свой таран, она представляла собой удобную мишень. Один за другим стали падать матросы и гребцы галеры, сраженные стрелами и камнями македонцев. От удачно пущенной стрелы на галере загорелась просмоленная бухта канатов и её парус.
   На какой-то момент показалось, что чаша весов склонилась в сторону моряков Александра, но госпожа Фортуна быстро показала свой изменчивый нрав. Увлеченные обстрелом, македонцы просмотрели появление второй галеры, которая приблизилась к дозорным и начала ответный обстрел.
   Камни и стрелы всегда были плохим противодействием метательным снарядам и завязавшаяся дуэль, стала этому наглядным подтверждением. Стрелки со второй галеры были не столь удачливые как стрелки с первой. Два метательных снаряда пролетели мимо дозорного, выбранного ими в качестве цели, но зато третий вдребезги разнес корабельный нос.
   Получив сильный удар, парусник сильно просел на нос, но продолжал сопротивляться. Вместе с другим дозорным, он продолжал засыпать вражескую галеру стрелами, которые находили свои жертвы среди матросов и гребцов.
   Это серьезно затрудняло галере выполнение завершающего, таранного маневра. Раскачиваясь из стороны в сторону, она неуклюже пыталась зайти в бок яростно огрызавшемуся дозорному, чьи стрелы выбили механиков стоявших у катапульты.
   Неизвестно как бы дальше сложилось это противостояние, но в него вмешалась первая галера. Наконец-то освободившая свой таран, она бросилась в бой, ещё не до конца погасив пожар на своем борту. Приблизившись к месту сражения, она выстрелила из катапульты и вновь весьма удачно. Выпущенное с галеры бревно нанесло серьезный урон среди стрелков корабля. Второй её выстрел сбил мачту, придавившую парусом оставшуюся команду.
   В сложившейся ситуации уже ничто не могло помешать второй галере выйти на таранный удар и атаковать македонский корабль. Вновь раздался глухой треск разбиваемой древесины, отчаянные крики обреченной команды и торжествующий вой победителей.
   Перевес победителей в силе и численности был налицо, и не дожидаясь пока его постигнет подобная участь, оставшийся дозорный корабль обратился в бегство.
   Одержанные победы всегда будоражат сердце и мутят разум, ровно и как вид убегающего перед тобой врага. Оставив товарища добивать противника, первая галера бросилась в погоню, чем подписала себе смертный приговор.
   Лишившись паруса и части гребцом, с большим трудом она приблизилась к беглецу, стремясь поразить его выстрелом из катапульты. Трижды метательная машина извергала из своего ложа смертоносный снаряд, но каждый раза он бессильно падал за кормой парусника, вздымая вверх фонтан брызг. С огромным ожесточением гребцы обоих кораблей наваливались на весла, стремясь, во чтобы то, ни стало выйти победителями из этой смертельной гонки.
   Наконец метателям с галеры удалось поразить дозорного корабля Неарха. Хлестким ударом снаряд разнес в щепки руль и корму парусника, обрекая его на скорую гибель.
   Желание добить дозорного было столь велико у капитана галеры, что его не остановило даже появление двух царских триер, заметивших красный флаг на мачте парусника. Презрев возникшую угрозу, галера протаранила несчастного дозорного, удачно развалив его на части с первого удара.
   Возможно, к подобной храбрости, капитана галеры подвигло то расстояние, что разделяло его корабль от македонских триер. По его расчетам у него было время расправиться с парусником и отойти с места боя, не попав под обстрел македонских катапульт. Такой временной расклад был вполне правдоподобен, но к огромному разочарованию врага, корабли Неарха стреляли не заостренными бревнами, а камнями, облитыми горючей жидкостью. Этот факт позволял македонцам вести огонь с большего расстояния и наносить противнику максимальный урон.
   Имея подобное превосходство, триеры без особого труда зажгли сначала бросившую им вызов галеру, а затем и вторую, решившую увеличить число своих побед. Объятые пламенем корабли, мужественно сражались до конца, стремясь прихватить с собой хоть какое-то количество вражеских жизней.
   Получив в бою с противником некоторое повреждение, триеры не стали искать себе нового врага. Ограничившись передачей дозорным сообщения флагами, они принялись вылавливать из воды дозорных, уцелевших после гибели своего корабля.
   Только после подхода основных сил флота, триеры двинулись на юг, где повторно обнаружили тайную торговую стоянку арабов. На одном из кораблей находился отряд гоплитов, которые под прикрытием корабельных катапульт были высажены на берег.
   Обретя перед собой долгожданного врага, позабыв о привычном строе, солдаты бросились к портовым причалам и складам. В представлении гоплитов им предстояло не сложное и даже приятное дело, но они неожиданно встретили упорное сопротивление. Из различных строений, навстречу им стали выбегать вооруженные люди, которые без боязни скрестили с ними оружие.
   Их к удивлению воинов Лисимаха подрастерявших за недели вынужденного безделья свои боевые навыки оказалось довольно много. Прекрасно зная все закоулки порта, они сумели навязать македонцам разрозненные схватки, в которых те быстро завязли.
   Положение десанта усугубило внезапное появление у врагов верблюжьей кавалерии. Охраняя тайную гавань с суши, арабские всадники поспешили на помощь своим товарищам, услышав сигналы тревожной трубы.
   На многих животных сидели по два человека. У сидевшего на горбе воина был лук, тогда как правивший верблюдом погонщик имел короткое копье. Ободренные появлением кавалерии, арабы стали теснить гоплитов, но в столь неприятный для десанта момент, ему на помощь пришли корабельные катапульты. Несколько выстрелов с триер оказалось достаточным, чтобы внести в ряды атакующих панику и сумятицу.
   Камни и стрелы быстро охладили наступательный напор арабов, но больше всего их поразили обрушившиеся на них со стороны моря заостренные бревна. Одно из них сбило с ног верблюда, буквально пронзив насквозь несчастное животное. Другой метательный снаряд перебил дромадеру передние ноги, и тот забился на земле, оглашая воздух истошными криками.
   Растерянность и замешательство в рядах кочевников дало гоплитам время прийти в себя и перейти к решительным действиям. Сомкнув щиты, македонцы принялись яростно разить противника мечами и копьями, внося ещё больший разлад в их ряды.
   Полностью сломить сопротивление врага помогли пельтеки. Сойдя с корабля вторым эшелоном, они забросали арабов целым ливнем своих дротиков. Этого смертоносного испытания защитники порта не выдержали и обратились в бегство.
   Когда Александр сошел с корабля, все было закончено. В меру потрепанный порт предстал перед ним, радуя своим видом царский взор. Перед Александром был реальный, а не по расчетам торговый порт, позволяющий ему встать твердой ногой на аравийскую землю.
   Выслушав доклад Лисимаха, он начал осмотр своего трофея и в первую очередь посетил захваченного в гавани купца. Им оказалось торговое судно, прибывшее из южной Индии с большой партией сандала и специй.
   Словоохотливый купец рассказал царю, что царство Кера торгует с арабами с незапамятных времен. За свой товар индусы получали звонкой монетой, по цене оставлявшей довольными как раджу царства Кера, так и местного арабского шейха.
   По рассказу индуса им был правитель страны носившей название "Счастливая Саба". Именно оттуда в Кера приплыли торговцы предложившие начать торговлю между двумя странами, указав место, куда следует привозить сандал и специи, которых у индийцев было в большом количестве.
   Сабийцы тщательно охраняли свой тайный порт. Со стороны суши от нападения кочевников его прикрывал отряд верблюжьей кавалерии, а с моря стерегли две галеры, потопившие царских дозорных.
   Узнав все это, Александр выразил купцу свое довольствие и приказал отпустить его с миром, выплатив полную стоимость привезенного товара. Не в силах дотянуться до южной Индии мечом, великий царь решил привязать её к себе посредством торговли.
   - Отныне, я, властитель этой земли и с этого дня, вам предстоит торговать только со мной и не с кем иным! - властно изрек Александр и, услышав эти слова, индус поспешил почтительно поклониться. Да и как было не поклониться при виде того огромного количества кораблей представших перед его испуганным взором. Такого числа судов никогда не было у правителя княжества Кера, да и княжеств Мада и Ндахо в придачу.
   - Желая заключить между нашими странами крепкий мир и дружбу, я отправляю к радже Керы своего посла, Агафокла. Он отправиться вместе с тобой на своем корабле, и передаст радже мое уважение к нему и письмо с предложением о торговом союзе - продолжил Александр, и индус вновь согнулся в земном поклоне. Спорить со столь могучим и щедрым властителем не входило в его планы. Главное унести ноги, подобру-поздорову, а все остальное это дело раджи.
   Выполняя приказ царя, купец с Агафоклом отправились в путь через день, успев захватить начало строительства Александрии Аравийской. Сотни рабов, ремесленников и солдат с восходом солнца принялись расширять, укреплять и достраивать новое владение великого царя Александра, приобретению которого монарх очень радовался.
   Захваченная им бухта была глубока и прекрасно укрыта от ветров с моря и суши. Вблизи порта имелось несколько источников воды и большая роща финиковых пальм. Все это позволяло дать людям долгожданный отдых, чтобы затем сделать следующий шаг. Он, по мнению Александра, должен был соединить все три угла Аравийского полуострова и полностью стереть белое пятно с карт царских географов. Кончилась пора поисков и ожиданий, начался период действий.
  
  
  
  
   Глава VI. Малая хроника дворцовых тайн.
  
  
  
  
   На улицах древнего Вавилона, ныне столицы властителя Азии Александра Двурогого царило радостное оживление и праздничное настроение. Все жители мегаполиса от малышей до стариков, с живостью обсуждали главную новость, прочно захватившую их умы и сердца. По утверждениям всезнающих купцов, скоро в Вавилон должен был приехать Антипатр, новый хилиарх македонского царства.
   Для вавилонян старый военачальник был абсолютно неизвестен, и никто не мог с точностью сказать будет ли он лучше или хуже Пердикки правившего Вавилоном в этот момент. Те, кто состоял в когорте оптимистов, уже составляли свои прошения и предложения к хилиарху, тогда как оппоненты только едко посмеивались над их действиями.
   Это противостояние нашло отражение среди любящих заключить пари вавилонян. Немедленно стали делаться ставки, и если вначале залог был сущей мелочью, то со временем дней его сумма ставок на Антипатра выросла.
   Другой фигурой обсуждения и пари стала сестра великого царя, Клеопатра, ехавшая на берега Евфрата вместе с Антипатром. Досужливые вавилоняне сразу вынесли вердикт, северной красавице узрев в её приезде желание царя, выдать сестру замуж за видного вельможу.
   Кого только не приписывали Клеопатре в возможные мужья. Тут были и македонцы, и персы, и естественно знатные жители столицы. Чем родовитые вавилоняне были хуже остальных претендентов на руку царской сестры.
   Таковыми были последние новости столицы, которые служанки принесли Антигоне, после своего очередного похода на базар. После неудачной попытки свершить возмездие над разрушителем родного города, фиванка прибывала в затянувшейся депрессии. Ранее живая и подвижная, теперь она предавалась меланхолии к огромной радости персиянки. Между двумя женщинами стратега Пердикки установилось затишье. Обе стороны по-прежнему четко блюли собственные интересы, но при этом старалась по возможности не задеть интересы другой.
   Возможно со временем, это затишье могло перерасти в деловое партнерство, но принесенные с базара слугами новости, поставили жирный крест на подобном развитии. Услышав имена Клеопатры и Антипатра, фиванка словно очнулась от долгого сна и решительным движением сбросила с себя покров дремоты и безразличия.
   Подобно тому, как запах свежее пролитой крови будоражит сознание хищника, так и созвучие имен двух близких царю людей, пробудило Антигону к действию. Ещё не зная точно, что и как она сделает, фиванка почувствовала, что скоро ей представиться долгожданная возможность свершить свою месть.
   И словно подтверждение этого предчувствия, Антигона получила приказ от своего господина вместе с Атосой отправиться с визитом к царице Роксане. Выполнив возложенную на неё браком функцию и подарив Александру долгожданного наследника, согдианка оказалась полностью всеми позабыта.
   Следуя вековой традиции дабы, царица не портила свою грудь кормлением, сразу после рождения у неё отобрали ребенка и отдавали специальной кормилице. С этого момента целый сонм мамок и все возможных нянек встали между Роксаной и её сыном, сведя к минимуму их общение.
   Некоторые из цариц быстро принимали эти правила и даже находили в них свои прелести, но только не Роксана. Молодая согдианка хотела постоянно быть со своим сыном. Подобно мотыльку летела она к свету своей жизни, и каждый раз больно билась о холодное стекло дворцовых распорядков.
   Все это не самым лучшим образом сказалось на состоянии царицы. От непрерывных страданий и переживаний от прежней красавицы Роксаны осталась только бледная тень, и врачи стали всерьез опасаться за её здоровье. По требованию Пердикки был созван консилиум, на котором опытный врач галикарниец Теократ посоветовал лечить ипохондрию царицы приятной беседой.
   Совет был вполне разумен, но сразу стал вопрос о достойных кандидатурах собеседников, которым можно будет, смело доверить это важное дело. Следуя шаблонным рассуждениям, в собеседники Роксане были предложенные кандидатуры, чье высокое происхождение соответствовало дворцовым канонам. Однако правильное не всегда бывает хорошим и потому хитрый Пердикка вместе с Атосой отправил во дворец и Антигону.
   Это был довольно рискованный шаг, но как оказалось довольно удачный. Атоса, как и все высокородные дамы не смогла достучаться до израненного сердца Роксаны, следуя духу и букве придворных традиций. К тому же, она к этому и не сильно стремилась, в глубине души считая согдианку низкородной выскочкой, случайно занявшей место великой царицы.
   В отличие от неё, Антигона проявила к Роксане самое живое участие, которое не осталось незамеченным. Зайдя в комнату, где пребывала затворница, фиванка окружила царицу таким неподдельным вниманием и сочувствием, что та сразу выделила Антигону из общего ряда праздных визитеров. Её стали почти ежедневно приглашать к царице и дабы не нарушать славные дворцовые традиции приемов, Антигоне был дарован статус придворной дамы. Ведь не пристало супруге великого царя принимать у себя простую наложницу стратега.
   Стоит ли говорить, что после этого, радостное настроение не покидало фиванку. Медленно, но верно оно множилось и росло с каждым днем на радость самой Антигоне и зависть многочисленных окружающих.
   Среди них, наверняка были те, к мольбам которых иногда прислушиваются даже бессмертные боги. Иначе чем можно было объяснить внезапное появление в Вавилоне египтянина Нефтеха. Всем было известно, что бывший жрец отправился в поход вместе с Александром в ранге личного советника и вдруг он оказался на берегах Евфрата.
   Дворцовые сплетники сразу стали гадать о возможных причинах неожиданного возвращения бритоголового всезнайки в столицу. Высказывались различные предположения, сводившиеся к одному выводу - бывший жрец попал в немилость у монарха. Многие придворные поверили этим досужим вымыслам и даже стали сторониться Нефтеха, многие, но только не Антигона.
   Стоило ей лишь только раз столкнуться с египтянином, покидая царский дворец после очередного визита к Роксане, чтобы понять всю бессмысленность подобных предположений. Фиванке было достаточно одного мимолетного взгляда, чтобы усмотреть в лице Нефтеха совсем иное, чем скорбь получившего отставку фаворита. Перед ней был полностью уверенный в собственной силе хищник, от которого исходила мощная волна скрытой опасности.
   Участливая улыбка учтиво посторонившегося перед ней египтянина мгновенно напомнила Антигоне о неудаче на прощальном пиру Александра. Побелев от охватившей её злости, гордо вскинув голову, фиванка холодно прошла мимо Нефтеха.
   Стоит ли говорить, что после этой встречи жизнерадостный настрой у бывшей танцовщицы разом угас, и в её душу вползло разочарование и гнев. Весь день все и вся только и раздражали Антигону, но фиванка была не тем человеком, что позволял эмоциям долго владеть собой. Уже к вечеру она успокоилась и занялась решением загадки внезапного появления Нефтеха в Вавилоне.
   Хорошо помня из подслушанного разговора, какую важную роль египтянин сыграл в срыве покушения на Александра, она стала вычислять причины побудившие жреца оставить царя. После недолгого размышления Антигона остановилась на Антипатре и царской сестре, ибо других объектов для серьезных интриг в Вавилон на данный момент просто не было.
   Правильно распознав действующие лица в грядущей игре, Антигона попыталась узнать тайные планы дуумвирата, но здесь её ждало разочарование. В преддверие прибытия Антипатра, Пердикка целыми днями пропадал в царском дворце, занимаясь государственными делами, часто оставаясь там на ночь.
   В те редкие встречи, что свершались на ложе стратега, фиванка смогла узнать у Пердикки, мало, что полезного. Разомлевший от вина и любовных ласок македонец рассказал, что Антипатр с царской сестрой покинул Сидон и приближается к Евфрату. Там его ждал специально посланный корабль, который должен был со дня на день доставить дорогих гостей в Вавилон.
   Все это стратег рассказал Антигоне под большим секретом, но примерно, то же самое доносили ей вернувшиеся с базара слуги. Когда же фиванка попыталась заговорить о планах Пердикки относительно царевны Клеопатры, ранее словоохотливый, стратег сразу замыкался, чего ранее с ним никогда не было.
   Подобное поведение Пердикки насторожило Антигону, но это было не последнее, неприятное открытие, сделанное фиванкой за последнее время. Из ночных разговоров со стратегом, она интуитивно почувствовала о наличии у него связи с царицей Роксаной. Что это было, тайное плотское влечение или простая дружеская симпатия Антигоне было неясно, но она явно существовала. Молодая женщина достаточно хорошо изучила душу своего господина.
   От этого неожиданного открытия фиванка сильно огорчилась. Она прекрасно понимала, что она не сможет вечно удерживать возле себя Пердикку, но что её соперницей может стать царица Роксана, было для неё неприятным открытием. Как это не было бы странным, но Антигона испытывала к ней дружеские чувства.
   Кроме того, фиванка понимала, что ходит рядом с ней, вот-вот начнутся очень важные события, повлиять на которые, она никак не могла. Каждый новый день с момента встречи с Нефтехом приносил ей одни только огорчения и разочарование. Антигона уже начала верить, что египтянин стал её злым гением, как неожиданно все изменилось. По воле судьбы она стала одним из главных участников тайной интриги затеянной коварным Нефтехом и поддержанной Пердиккой.
   Утром, когда завтракать было уже поздно, а обедать ещё рано, во дворец стратега прибыл Нефтех. Вызвав управляющего, он приказал ему привести для беседы в зале приемов двух обитателей мегарона, высокочтимую госпожу Атосу и придворную даму Антигону.
   Столь необычное требование полностью шло в разрез обыденным устоям дворцовой жизни, однако египтянин предъявил управляющему послание Пердикки, скрепленное его личной печатью.
   Когда две выше обозначенные особы явились в зал, египтянин учтиво предложил им сесть в принесенные слугами для встречи кресла. Следуя дворцовому этикету, Атосса как законная жена стратега села напротив Нефтеха, величественно подобрав платье и царственно откинув за спину свои густые темные волосы. Согласно тому же этикету, рыжеволосая Антигона должна была стоять за спиной своей госпожи и покорно ждать, когда она обратиться к ней с каким-либо приказом или вопросом. Однако, учитывая реальное положение дел во дворце, а также то, что Антигона имела статус придворной дамы, её усадили по левую руку Атоссы.
   - Чем вызван столь неожиданный визит во дворец визиря моего мужа? - настороженно спросила гостя персиянка.
   - Не стоит именовать меня тем титулом, которым я не обладаю, госпожа. Я только скромный порученец стратега Пердикки исполняющий его волю. И явился я в этот дом, чтобы передать моими устами вам то, что он не смог сказать ранее из-за своей занятости делами государства - скромно ответствовал ей Нефтех, следуя лучшим дворцовым традициям.
   - Что же тебе приказал передать мой муж? - спросила Атоса, намеренно подчеркивая интонацией вторую половину своего вопроса.
   - Господин велел передать тебе досточтимая госпожа и его первой наложнице приказ, готовиться его дом к приему высоких гостей.
   - Что за гости, должны посетить мой дом!? И когда это будет! - воскликнула Атоса, полностью войдя в роль полноправной хозяйки.
   - В самом скором времени в Вавилон прибудет стратег Антипатр, дабы вступить в должность хилиарх согласно воле великого царя Александра. Вместе с ним в столицу прибывает царская сестра, царевна Клеопатра. До возвращения великого царя из похода, стратег Антипатр поселиться в царском дворце, а царевну Клеопатру, господин намерен разместить у себя.
   - Вот как? - удивилась Атоса. - я полагала, что новый хилиарх займет дворец своего предшественника, а благородная Клеопатра поселиться во дворце Навуходоносора вместе с царицей Роксаной. Разве носитель царской крови не достоин этого?
   - Вне всякого сомнения, госпожа, но таково решение великого царя и для нас оно священно. Что же касается столь высокой чести стратегу Антипатру, то не стоит удивляться этому. Он очень многое сделал полезного и нужного для династии Аргидов - услужливо пояснил Нефтех. От его слов на лице Атосы промелькнуло недоумение, но она не посмела вслух выразить сомнение в правильности решения царя. Персиянка собралась продолжить разговор с Нефтехом, но в это время в разговор вступила ранее молчавшая Антигона.
   - А что стратег Антипатр сделал такого, что государь так благоволит к нему? Насколько известно он не участвовал ни в одной из битв похода великого царя - спросила фиванка, чем вызвала гневный взгляд со стороны Атосы. Она собиралась одернуть зарвавшуюся танцовщицу, но не успела.
   - Госпожа видимо, хорошо осведомлена о воинских делах но, к сожалению, не в полной мере - Нефтех впервые за все время беседы посмотрел в сторону Антигоны и доверительно улыбнулся. - Стратег Антипатр оказал много важных услуг отцу великого царя, царю Филиппу. А также ему самому при восшествии на македонский престол и при подавлении беспорядков произошедших в это время.
   - Вот как? - наигранно удивилась Антигона, прекрасно помня, какими эпитетами, награждали триумвиры старого полководца.
   - Совершенно верно, госпожа. Стратег Антипатр самый верный и преданный престолу Аргидов военачальник. На протяжении всего времени своего служения престолу он боролся с врагами Македонии, проявляя твердость и настойчивость там, где сам царь по своей молодости допускал колебания. Так после взятия мятежных Фив, в Беотии, именно стратег Антипатр настоял на полном разрушении захваченного города.
   - Зачем?! - непроизвольно вырвалось у Антигоны. От слов Нефтеха у неё разом окаменело лицо и помертвело в душе, ведь египтянин говорил о её родине.
   - В назидание остальным грекам, чтобы отбить у них желание к новому мятежу. Стратег так откровенно и сказал на военном совете, где решалась судьба покоренного города: "Сорвав с неба фиванскую Луну, посредством страха мы надолго удержим в своем повиновении афинское Солнце". И время подтвердило правоту его слов. Когда спартанцы подняли мятеж, ни один из греческих городов не поддержал их.
   - Действительно мудрое решение, однако мы отвлеклись. Это все, что приказал передать мне мой муж или что-то ещё? - решительно прервала экскурс в историю Атосса.
   - Господин приказал отвести царской сестре лучшие покои во дворце и выполнять все её пожелания как свои. Кроме этого, господин не исключает возможности прибытия в Вавилон ещё одной важной особы, которая также может поселиться в его дворце.
   - И кто это такая? - моментально спросила Атоса почувствовав для себя незримую угрозу в неизвестной особе.
   - Это дочь, стратега Антипатра, благородная Арсиноя. Ещё ребенком, она была сосватана замуж за господина и вот теперь едет в Вавилон, чтобы вступить с ним в законный брак.
   - Значит, у господина скоро будет свадьба? - упавшим голосом спросила Атоса.
   - Думаю, что нет, госпожа - поспешил успокоить её Нефтех. - Стратег Антипатр в своем письме только упомянул о своем намерении доставить дочь в Вавилон, но не уточнил когда и как это сделает. По словам гонца доставившего последние письмо хилиарха, госпожи Арсинои нет в его свите. Скорее всего, не желая подвергать риску, жизнь своей дочери, стратег Антипатр отправил её в Вавилон не морем, а Царской дорогой через Фригию.
   - Твой рассказ весьма занимателен посланец, но нам следует приступить к выполнению приказа моего мужа, чья воля для меня закон - решительно молвила Атоса и решительно встала с кресла. Гордо вскинув голову, она шагнула к двери, чтобы первой успеть отдать нужный приказ слугам.
   Презрительно усмехнувшись, Антигона дала пройти ей ровно половину пути и только тогда встала сама. Придворная дама совсем не обязана подобно безродной служанке бежать вслед за женой своего господина.
   Провожая взглядом уходящих женщин, Нефтех смотрел вслед рыжеволосой красавице, которая дойти до двери неожиданно обернулась. Их взгляды встретился и в тот же момент, невидимая искра пробежала между ними.
   Две пары глаз внимательно смотрели друг на друга, пытаясь понять и определить, мощь и силу стоящего напротив человека. Всего несколько секунд длилась эта ментальная дуэль, но её результаты сильно удивили и озадачили Антигону. Вместо ожидаемого пренебрежения и презрения в отношении к себе, во взгляде Нефтеха она неожиданно увидала уважение и даже капельку восхищения.
   Неожиданный визит во дворец Нефтеха лишил обеих женщин душевного покоя и равновесия. Весь остаток дня и почти всю ночь, провели они в мучительных раздумьях. И если в сердце Антигоны с новой силой запылал огонь мести, то все помыслы Атосы были направлены на удержание того, что она имела сейчас. При новой жене Пердикки, высокородной македонянки, её бы положение во дворце свелось бы к минимуму.
   Злость и страх потери очень часто продуктивно стимулируют деятельность загнанного в угол человека. Не стали исключением и наши героини. Проведя бессонную ночь в размышлении, обе выстроили определенный план своих дальнейшего действия.
   Решение Пердикки поселить Клеопатру в своем дворце, не было простой данью уважения к особе царской крови. Готовясь к приезду Антипатра, он приказал своим людям узнать настроение среди гипаспистов и гетайров, и полученные сведения не обрадовали Пердикку. К своему удивлению, он узнал, что большая часть пехоты и кавалерии отдает предпочтение Антипатру, а не ему. При таком положении дел, в случаи конфликта с хилиархом, письмо Александра могло и не иметь того веса, на который рассчитывал стратег. Антипатр мог напрямую апеллировать к воинскому собранию, которое согласно древнему обычаю могло отменить решение царя, до его прибытия.
   Озабоченный этим открытием стратег позвал к себе египтянина и обрушился на него с упреками.
   - Ты, говорил мне и царю, что в Вавилоне Антипатр не найдет на кого ему опереться! Что он здесь чужой, а получилось наоборот! Выходит, твои хваленые артефакты соврали! - гневно бросил в лицо Нефтеху стратег.
   - Не стоит ставить во главу угла тайный опрос соглядатаев. Имя царя Александра и его письмо с личной печатью значит для солдат и командиров гораздо больше, чем их предпочтения к стратегу Пердикки или хилиарху Антипатру - парировал Нефтех, но стратег не услышал его.
   - Мне не хотелось, проверять это утверждение на практике, когда на кону будут стоять моя голова, да и твоя тоже!
   - Без риска нет победы, господин.
   - Я привык рисковать на поле боя, где все ясно и понятно, но там, где тебе в любой момент могут нанести удар в спину, я чувствую себя неуютно - честно признал Пердикка собеседнику. Зная Нефтеха, стратег мог показать свою слабость.
   - Мои артефакты, в силе которых ты только что сомневался господин, предсказывали мне и такую возможность развития событий - с невозмутимым лицом молви жрец и сделал паузу, которая закончилась не в пользу стратега.
   - Интересно! - воскликнул Пердикка. - И, что же сказал тебе твой сушеный песок!
   - Для полной нейтрализации Антипатра, нам будет необходима помощь одного человека.
   - И кто этот человек? Бьюсь об заклад - это командир гетайров Никандр что, по словам моих шептунов, самый ярый сторонник Антипатра. И как он нам сможет помочь? За мешок золота?
   - Ты, проиграл, господин. Жаль, что я не успел с тобой побиться. Это царевна Клеопатра.
   - Сестра царя? Ты явно шутишь или перегрелся на солнце, мой дорогой друг. Чем нам может помочь эта хрупкая женщина? - искренне удивился Пердикка.
   - Скажи, в случаи конфликта между вами, кому больше поверят солдаты. Вновь прибывшему хилиарху или стратегу с почти равными полномочиями и к тому же жениху царской сестры - хитро спросил египтянин.
   - Жениху царской сестры? Но для этого нужно согласие самого царя!
   - Чтобы женить бы да, - согласился бритоголовый гадатель, - но для объявления такого статуса достаточно будет слова самой Клеопатры.
   - Боюсь, тебя разочаровать Нефтех. Ты этого наверняка не знаешь, но место в постели Клеопатры прочно занято, и вряд ли скоро освободиться.
   - Даже для такого красавца как ты?
   - К сожалению, вот уже пять лет, она отдает предпочтение своей служанке Ашке и быстро разорвать эту связь не получиться - сокрушенно развел руками Пердикка, не столько осуждая, сколько жалея царевну, ставшую невольной заложницей большой политики своего брата.
   Покорно блюдя родовую честь и ожидая, когда Александр найдет ей достойного и нужного мужа, находящаяся в полном расцвете сил, молодая вдова вступила в близкие отношения со своей служанкой.
   Подобные однополые увлечения среди женщин Эллады, в ту пору была довольно распространенным явлением. В греческих городах на это дело смотрели по-разному, в зависимости от устоев того или иного полиса.
   Среди городов Греции в свободе и массовости этого вида любви, лидером, как это ни странно, была Спарта. В Лаконике, всех детей достигших семилетнего возраста государство забирало из семей на долгие десять лет. Мальчики попадали в специальные военные лагеря, девочки направлялись в трудовые школы при храмах. В них юные спартанки обучались азам ведения хозяйства, материнства, а также военному делу. Это в Спарте было обязательным условием для представителей обоих полов.
   Длительное пребывание в замкнутом социуме неизбежно приводило возникновению между девочками любовных связей, к чему жрицы наставницы относились совершенно спокойно. Более того, очень часто в качестве поощрения за усердие своих воспитанниц, наставницы сами становились их партнерами, что считалось особой формой почета, как у молодых спартанок, так и у их родителей.
   По достижению совершеннолетия, девушки возвращались домой и с этого момента, однополые связи не поощрялись. Они выходили замуж, становились примерными матерями, рожая своему вечно воюющему государству здоровое и обильное потомство. Именно к этому фактору и была сведена главная роль женщины в Спарте. Все остальное было не столь важным делом.
   Говоря о любовном пристрастии Клеопатры, Пердикка полагал, что это известие произведет сильное впечатление на бритоголового гадателя, но ошибся. Нефтех только досадливо дернул щекой и продолжил говорить.
   - Главное, это чтобы царевна всенародно объявила тебя своим женихом, а её любовные утехи по большому счету не имеют для нас особого значения. Статус родственника царя позволит тебе нейтрализовать любые действия Антипатра до прибытия царя из похода, а в случаи его смерти стать регентом.
   - А если Клеопатра не согласиться на это? - спросил Пердикка, у которого от слов жреца разом пересохло в горле.
   - Согласиться и Антипатр нам в этом поможет.
   - Интересно, каким это образом!?
   - У него наверняка имеются свои планы на Клеопатру. Брак царевны с одним из его сыновей, это очень сильный ход и не удивлюсь, если он уже начал действовать. Антипатр умный и расчетливый человек но, как и все люди, долго находящиеся у власти не любят утруждать себя тонкой игрой. Он будет давить, и принуждать Клеопатру к браку и на этом мы должны сыграть.
   - И потому она обязательно согласиться - сварливо бросил Пердикка.
   - Совершенно верно, господин. Своей учтивостью и почтением к царевне ты быстро сможешь расположить её к себе, и когда судьба поставит её перед выбором, она естественно предпочтет тебя. А в качестве первого шага к победе, нужно обязательно поселить царевну в своем дворце. Лучше всего сделать это будет сделать сразу по приезду Клеопатры в Вавилон, пока Антипатр ещё не успел полностью вступить в должность хилиарха. После, этого сделать это будет гораздо труднее.
   - В этом я с тобой полностью согласен. Антипатр не тот противник, что согласиться играть с нами в поддавки.
   - Тогда распорядись приготовить во дворце покои для высокой гостьи, и прикажи своей жене и наложнице, чтобы они оказали ей хозяйское радушие. Их помощь для выполнения нашего плана будет очень важна.
   - Надеюсь, что их участие в этом деле вызвано исключительно необходимостью и моя честь не будет запятнана? - Пердикка выразительно посмотрел на собеседника, но тот остался невозмутим.
   - Все, что я делаю, делается исключительно для нашего общего блага, господин. Впрочем, если у тебя есть другой план я готов его выслушать - смиренно сказал Нефтех, прекрасно зная ответ собеседника.
   - Хорошо, делай, как знаешь. Мы слишком далеко зашли, и предаваться подобной щепетильности непозволительная роскошь.
   - Тогда, с твоего разрешения господин, я немедленно отправлюсь во дворец и переговорю с госпожой Атосой и Антигоной - сказал жрец, почтительно поклонившись стратегу.
   Так женская половина Пердикки занимавшая в тайных планах Нефтеха одно из ключевых мест, была вовлечена в смертельно опасное дело.
   Умышленно заговорив с рыжеволосой красавицей о разрушении Фив, Нефтех разбередил самое болезненное место её души и тем самым подтолкнул Антигону к решительным действиям. Уже через день после визита египтянина во дворец, фиванка уединилась с Атосой на закрытой веранде, где обитатели гинекеи спасались от полуденных лучей жаркого вавилонского солнца.
   - Послушай Атоса, у меня есть к тебе небольшое дело - обратилась фиванка к принцессе, как только слуги покинули их, оставив дамам прохладительные напитки. - Ты несколько лет неотлучно живешь в Вавилоне и наверняка хорошо знаешь многих обитателей этого славного города.
   - Да, конечно. Я здесь почти пять лет и мне знакомы многие жрецы, астрологи, купцы и даже повитухи, живущие в этих стенах. Кто тебе из них нужен конкретно? - спросила заинтригованная словами Антигоны персиянка.
   - Есть ли среди них лекарь, что хорошо разбирается в лечебных травах и умеющий крепко держать за зубами язык.
   - Такой конечно есть, но для чего он тебе нужен? Неужели ты заболела? - с тайной надеждой в голосе спросила Атоса.
   - Нет, дорогая Атоса, я хорошо себя чувствую. Просто при помощи его искусства я намерена помочь одному человеку быстро и безболезненно покинуть наш бренный мир. Лекарство должно действовать не сразу и не оставлять явных следов - буднично пояснила фиванка, взяв со столика чашу с шербетом. С наслаждением, смакуя каждый глоток прохладного настоя, она с интересом наблюдала, как увеличиваются глаза её собеседницы.
   Когда они достигли максимального размера, Антигона поставила недопитую чашку на столик разделяющий кресла собеседников и учтиво поинтересовалась: - Ну, и как, поможешь?
   - Ты хочешь совершить убийство и просишь меня помочь тебе в этом грязном деле! Да как у тебя на это язык повернулся сказать это представителя славного рода Ахеменидов! - с негодованием вскричала Атосса.
   На лице оскорбленной недостойным предложением персиянки зардел румянец праведного гнева, заблестели глаза. Тонкие ноздри Атосы затрепетали от негодования, но Антигона никак не отреагировала на бурные эмоции персиянки.
   - Успокойся - властным голосом молвила Антигона, продолжая при этом мило улыбаться. - Я не собираюсь никого травить в нашем милом дворце, включая тебя. Это совершенно чужой, посторонний человек, с которым у меня свои счеты.
   - Нет, никогда!! - воскликнула персиянка и решительно отодвинулась от Антигоны на своем стуле.
   - Ну не такое оно и грязное, если хорошо разобраться. Задета моя честь, и я хочу расплатиться за нанесенное мне оскорбление. Что в этом плохого?!
   - Твоя честь задета, вот ты и отвечай! А меня нечего впутывать в свои ужасные дела! - категорично воскликнула Атоса, с каждой минутой все больше и больше заливаясь пунцовой краской стыда и гнева.
   - Я щедро заплачу тебе за нужное мне снадобье - сказала Антигона, пропустив мимо ушей гневную тираду собеседницы.
   - Нет, нет и нет!! - желая закончить столь опасный разговор, персиянка попыталась встать со стула, но сильным толчком была возвращена на прежнее место.
   - Хорошо, дорогая. Не хочешь помогать, тогда давай меняться - сказала Антигона холодным голосом, от чего вогнала несчастную Атосу в дрожь. Фиванка пододвинулась к принцессе и властной рукой взяла её нежный подбородок.
   - Ты мне нужное снадобье, а я тебе ребенка от твоего мужа Пердикки - предложила фиванка, чем породила из прекрасных глаз Атосы град слез. Она попыталась вырваться из рук Антигоны, но та цепко держала её лицо.
   Делая столь необычное предложение, фиванка наотмашь била по самому уязвимому месту принцессы. Для сохранения своего статуса жены высокого стратега, Атосе как воздух был необходим ребенок. Большинство персидских жен, сосватанных Александром своим сподвижникам, после свадеб влачили жалкое существование, так как македонцы и греки откровенно пренебрегали ими.
   В лучшем положении находились те, кто всеми правдами и неправдами сумел родить от мужа ребенка. Их Александр брал под особое покровительство, присваивал титул дальнего родственника, и обеспечивал дальнейшее существование матери и ребенка за счет казны.
   За все время своего замужества, Атоса побывала на ложе Пердикки только как участник любовной игрой втроем. Все остальные ночи безраздельно принадлежали Антигоне, крепкой рукой державшей ключ от спальни стратега.
   - Подумай хорошенько над моими словами. Другой шанс завести ребенка от нашего господина у тебя в скором времени, вряд ли появиться - наставительно молвила Антигона и величаво покинула террасу, оставив глотающую горькие слезы Атосу размышлять.
   Сделанное персиянке предложение было из разряда тех, от которых было невозможно отказаться. Атоса напрягла все свои связи и возможности и через три дня принесла фиванке нужное ей средство.
   - Здесь то, о чем ты меня просила - сказала персиянка, торопливо вложив в руку Антигоны, маленький кожаный кисет. - Оно быстро растворяется в вине и не дает горечи и прочих заметных привкусов.
   Услышав эти слова, фиванка с опаской раскрыла кисет и осторожно вытряхнула себе на ладонь кристалл, размером чуть меньше зернышка чечевицы. Темный, с закругленными краями его можно было легко спрятать под ногтем ухоженного женского пальца.
   - А, как оно ведет себя в воде? В ней оно также хорошо растворяется и не дает привкуса? - быстро уточнила Антигона.
   - Да, оно быстро растворяется и не дает привкуса, но при этом окрашивает воду в стойкий темный цвет. Смерть наступает ровно через сутки после его приема, так, что у тебя будет возможность обезопасить себя от возможных подозрений.
   - Хотя это не совсем то на что я рассчитывала, но у меня нет выбора, и я беру твоё зелье - Антигона проворно спрятала кисет в складках своей одежды.
   - В таком случае, я хотела бы знать, когда смогу получить все то, что ты мне предлагала.
   - А вот с этим небольшая заминка, дорогая. Ведь твой муж не товар, которым можно распоряжаться без его согласия. Успокойся, я всегда твердо держу своё слово - насмешливо молвила Антигона, увидев как Атоса, вспыхнула от негодования. - Заставить его разделить ложе не в моей власти, но ребенка от него ты получишь.
   - Ты ведешь себя подобно базарной гадалке, Антигона. Взяла деньги и говоришь загадками. Как можно получить ребенка, не переспав с мужчиной!?
   - Вся твоя беда высокородная Атоса что, вырывшись в высоком дворце, ты плохо знаешь жизнь. Поверь мне дорогая, есть много способов, которые позволяют получить семя мужчины, не переплетя с ним ног.
   - Говори яснее или верни мне зелье! - потребовала разгневанная персиянка, но Антигона и бровью не повела.
   - Я обещала тебе семя Пердикки, и ты его получишь, но только от меня. Я буду зачинателем твоего плода от твоего мужа.
   От подобных откровений бедная принцесса лишилась дара речи, а её прекрасные карие глаза широко раскрылись на пол лица. Довольная произведенным эффектом, фиванка снисходительно похлопала Атосу по лицу и продолжила говорить.
   - В детстве, вопреки своей воле я попала в школу танцовщиц славного города Сузы. Именно там я очень многому научилась в своей жизни. Скажу честно, никому не пожелаю оказаться в этом зверинце с его ужасными обычаями, нравами и порядками. Именно там я узнала об этом нехитром способе, который я тебе предлагаю. И не надо закатывать глазки! В ваших гаремах он хорошо известен! Любимые жены часто берут с других жен за семя своего господина хорошие деньги! Так, что, все честно.
   - Нет! Ты не сможешь сделать со мной подобную вещь! Это невозможно! - прорезался голос побелевшей от ужаса Атосы
   - Правда? И чем же это таким отличается законная жена от простой наложницы? Все вроде у нас одинаковое? - ехидно поинтересовалась Антигона. - Впрочем, как знаешь, дорогая. Ты честно выполнила свой уговор, я тебе за это благодарна, а если, что-то в нашей сделке не устраивает, это твое право. Спасибо за подарок.
   Антигона решительно встала со скамьи, на которой сидела. Атоса попыталась её остановить, но фиванка грубо оттолкнула её от себя.
   - Другого разговора у нас с тобой не будет! В нашей жизни каждый занят решением только своих задач, дела других мало кого заботясь. Если решишься, скажи. Наш уговор в силе, но мой тебе совет, поспеши, время не ждет.
   И вновь высокородная принцесса горько рыдала от унижения и оскорбленного самолюбия, которое ей нанесла фиванка. Единственное, что грело в этот момент её сердце, была мысль, что гадкую и нечистоплотную Антигону схватят, подвергнут пыткам и публично казнят. Ведь кисет с кристаллом она получила от советника Пердикки, Нефтеха. Хитрый египтянин, в беседе с глазу на глаз, попросил Атосу сообщить ему, если она заметит что-либо странное в поведении наложницы своего мужа. Слова жреца упали на благодатную почву и сразу после разговора с Антигоной, персиянка известила Нефтеха о нуждах своей соперницы за ложе стратега.
   Как не пристойно и гадким не было для Атосы предложение фиванки, но через день она известила её о своем согласии. Вопрос о ребенке для принцессы действительно был вопросом жизни и смерти.
   В обусловленный час, полностью покорная судьбе Атоса, пришла в примыкающую к спальне стратега комнату, дабы получить свой шанс на счастье. Расположившись на приготовленном для неё ложе, принцесса с замиранием сердца прислушивалась к звукам доносившихся из-за стены. Там, выполняя уговор, Антигона игриво переплетала ноги с Пердиккой.
   Фиванке не стоила большого труда уговорить стратега заняться любовью. Усталый от забот связанных с приездом Антипатра, молодой человек с радостью поддался чарам соблазна рыжеволосой искусительницы.
   Дабы все получилось как надо, Антигона добавила в кубок Пердикки несколько капель настоя, который гарантировал пылкую страсть в начале и здоровый сон в конце. Когда же утомленный любовными играми стратег уснул, нежно погладив своего мучителя, Антигона покинула ложе.
   Нисколько не прикрывая свою наготу, она неторопливо прошла маленький коридор и, раскрыв дверь комнаты свидания, остолбенела. Перед ней на ложе, ярко освещенная двумя светильниками, лежала укрытая по горло белым покрывалом Атоса.
   Падающие от них снопы света падали на расписанное красными узорами тонкое полотно, беззастенчиво высвечивая под ним контуры розового тела лежавшей принцессы. На голове у Атосы был надет изящный венок из серебряных нитей украшенный крупными желтыми розами, источавшими приятный аромат. В ушах у персиянки покачивались массивные золотые серьги, а крылья носа были украшены маленькими клипсами в виде пчел. Все это, вместе с хорошо подведенными, подозрительно блестящими глазами, делало лицо Атоссы весьма соблазнительным и привлекательным.
   Ожидая увидеть перед собой испуганную и покорную мышку, Антигона на секунду застыла на пороге комнаты, а затем решительно подошла к ложу. Быстрым движением руки она сорвала с принцессы покрывало, что больше подчеркивало, чем скрывало её фигуру, и отбросила его в сторону.
   То, что увидела фиванка, скорее удивило, чем озадачило. На высокой груди персиянки лежало изящное золотое колье. Искусно составлено из золотых монет в виде треугольника, оно начиналось у шеи и заканчивалось в ложбинке между грудей. Губы, ногти рук и ног, а также оба соска были окрашены в ярко-алый цвет.
   Глаза и брови Атосы, были аккуратно выкрашены темно-синей краской. Толстая линия того же цвета брала начало из-под монет колье и двигалась вниз. Разделив плоский живот напополам, она заканчивалась у пупка, из которого на тонкой цепочке, свисал золотой листик винограда с зеленым халцедоном.
   Чуть ниже, на гладко выбритом лоне, густой хной были нанесены причудливо изогнутые знаки, символизирующие плодородие. Запястье рук и щиколотки ног украшали тонкие браслеты с самоцветами, а возле правой груди стояла небольшая чаша с вином. Атоса явно встречала Антигону так, как она намеривалась встретить Пердикку в свою брачную ночь.
   Антигона недолго ломала голову над тем, что означали все эти красочные узоры и атрибуты на теле смиренно лежавшей персиянки. Много повидавшая за свою короткую жизнь, она быстро поняла, что перед ней была одна из тайных жриц любви великой богини Астарты.
   В жрицы азиатской Афродите, как правило, шли девушки из высшего общества, чьё служение продолжалось до достижения тридцати пяти лет. В специально школе они обучались искусству любви, а затем раз в два месяца занимались священной проституцией, отдавая богине все заработанные ими деньги.
   Услугами жриц Астарты, как правило, были богатые чужестранцы, посетивших Вавилон и желавших вкусить утонченные прелести любви. В тех случаях, когда жриц посещали представители местной элиты, для сохранения своего инкогнито они надевали золотые или шелковые маски.
   Антигоне очень хотелось повернуть Атосу на бок, и посмотреть в какой цвет была выкрашена у неё межъягодичная борозда. Чем цвет светлее, тем выше был ранг жрицы Астарты, но она была вынуждена сдержать свое любопытство.
   Уяснив положение дел, фиванка неторопливо подошла к Атосе, по-хозяйски опрокинула её на спину и, легко согнув податливые ноги, положила руку на бедро. От этого прикосновения по телу принцессы пробежала дрожь, вызвавшая хищную улыбку на лице фиванки. Боясь не успеть совершить ритуал, Атосса торопливо извлекла из чаши небольшую печатку и тоненькое колечко с бирюзой. Перстень с загадочной монограммой достался Антигоне, а бирюза осела на пальце жрицы.
   Пристально смотря в глаза фиванке, Атоса отпила глоток из чаши и протянула ее Антигоне, уже переместившей свои шаловливые пальцы на живот принцессы. Не отрывая руки, она только омочила губы вином, выплеснув содержимое чаши на грудь и живот Атосы. Тайный ритуал соития, начался.
   Дрожь, приглушенные стоны и короткие всхлипы сотрясали благородную Атосу под быстрым натиском ладоней Антигоны. Пройдя хорошую жизненную школу низов Персиполя и Суз, фиванка умело разогревала принцессу, подводя её к главному моменту. Вначале Атосса как благовоспитанная дама стеснялась вскрикивать от ласки женщины, но затем её крики становились все громче и громче. Наконец позабыв обо всем, она вскрикнула в полный голос, из её глаз брызнули слезы, и удовлетворенная Антигона приступила к главному моменту.
   Властно разведя в стороны покорные ноги жрицы Астарты, она прильнула к её лону и извергла в него находившееся у неё во рту семя Пердикки. Затем, прикрыв ладонью трепещущую плоть Атосы, она обхватила голову жрицы и поцеловала её губы, втолкнув между ними свой язык. Процесс пошел по второму кругу. Попавшее в персиянку семя, должно было оплодотворить её.
   Через два дня после этой ночи, в Вавилон прибыл столь долгожданный Антипатр. Чтобы усыпить бдительность своего противника, Пердикка организовал его встречу воистину с царским размахом. С этой целью, на пристань был отправлен специально созданный отряд сариссофоров и катафрактов, чье присутствие должно было продемонстрировать уважение стратега к заслугам Антипатра.
   Выстроившись вдоль берега реки стройными рядами, солдаты надежно отсекли от пристани огромную толпу праздных зевак и любопытных пожелавших своими глазами увидеть прибытие нового правителя Вавилона.
   Гул голосов стоявших в ожидании зрелища людей был тих и нетороплив, но стоило на мутных водах Евфрата показаться вымпелу корабля хилиарха, как пристань взорвалась громким криком. И чем ближе приближался к берегу корабль, тем голос людской толпы становился все громче и громче. Вскоре к ним присоединились торжественный голоса боевых труб, и под этот громкоголосый аккомпанемент, Антипатр сошел на берег.
   Здесь нового владыку Вавилона и тень великого царя встречала двойная шеренга гоплитов, выстроенная вдоль дорожки застеленной коврами красного цвета. В позолоченных доспехах, без щитов, они крепко держали в руках сариссы, чьи острые жала хищно нацелились в голубой небесный простор. Крепкие и высокие, специально отобранные Пердиккой, они олицетворяли мощь и силу армии, сломившей и покорившей все царства Ойкумены.
   Напротив солдат находилось несколько женщин, державших в руках глубокие подносы, доверху наполненные лепестками алых и белых роз, специально собранных к прибытию Антипатра. По обычаю Востока только лица царской крови были достойны подобной чести, но Пердикка смело отступил от этих правил. Стратегу нужно было ошеломить Антипатра, притупить его бдительность и ему это удалось.
   Под приветственные крики зрителей, громкий стук оружия о панцири воинов и ароматной метели лепестков, Антипатр вступил на красную дорожку, в конце которой его ждал Пердикка с командирами.
   Когда старый полководец подошел к ним, Пердикка вытащил из драгоценного ларца жезл хилиарха и, склонив колено, почтительно преподнес его Антипатру. Обильно украшенный дорогими самоцветами, символ власти сам лег на огрубелую ладонь воина и, не встречая никакого сопротивления, взлетел высоко вверх, под восторженный рев толпы.
   Не успел гул голосов утихнуть, как площадь вновь сотряслась от мощных людских криков. Их причиной была массивная золотая цепь, извлеченная стратегом из другого ларца и украсившая грудь и шею седого соратника царя Филиппа. По взмаху руки Пердикки новоявленному хилиарху был подведен конь в богатом убранстве, на которого тот взобрался без посторонней помощи, продемонстрировав всем собравшимся свою хорошую физическую форму.
   Взяв коня под уздцы, Пердикка вместе с командиром гетайров медленно двинулся вдоль строя македонских солдат и всадников, перегородивших всю пристань. Под радостные крики, с трудом справляясь с переполнявшими грудь эмоциями, Антипатр сдержанно кивал воинам, цепко держа в правой руке жезл своей новой власти.
   Готовясь к встрече с Пердиккой, старый воин и не предполагал, что она будет столь торжественной и помпезной. Оглушенный криками и захваченный в сладкий плен "медных труб", он утратил контроль и допустил одну маленькую, но довольно чувствительную ошибку, позабыл о своей царственной спутнице.
   Антипатр вспомнил о ней, когда вместе с Пердиккой уже скакал на специально собранное военное собрание. Посчитав, что разговор с солдатами гораздо важнее, чем забота о женской особе он ограничился словами, что принцессе окажут должное внимание и заботу. В ответ Пердикка горячо заверил старого воина, что уже отдал все необходимые распоряжения, и принцесса Клеопатра будет доставлена во дворец со всеми подобающими ей почестями.
   Стратег полностью сдержал данное Антипатру слово. Царской сестре была подана большая праздничная повозка, специально приготовленная Пердиккой. Она доставила гостью во дворец вместе со служанкой и нехитрым дорожным скарбом, но только во дворец стратега.
   Сопровождавшие всю дорогу Клеопатру стражники Антипатра поняли это, только когда перед их лицами караульные дворца грозно скрестили свои копья. Как не бушевал начальник стражников Каллиник, как не грозил он караульными всевозможными карами со стороны Антипатра, дальше порога их так и не пустили.
   На их громкие крики из дворца вышел Нефтех, и учтиво пояснил стражникам, что принцесса Клеопатра доставлена во дворец стратега Пердикки по воле самого царя Александра. В подтверждение своих слов, египтянин показал Каллинику свой золотой талисман, после чего тот был вынужден ретироваться.
   О своем досадном конфузе Каллиник доложил Антипатру поздно вечером, когда покои хилиарха покинул последний представитель воинского собрания. Стремясь расположить к себе солдат, Антипатр принял в этот день всех, кто желал обратиться к нему с любой просьбой или предложением.
   Услышав неприятную новость, Антипатр только устало кивнул головой, оставив решение этого вопроса на потом. История с неожиданным переездом Клеопатры, конечно, заслуживала внимания, но в этот момент все думы хилиарха заняты другим. В этот момент к нему пришел человек, что вместе с Кассандром был отправлен в Вавилон и мог пролить свет на неудачное покушение на царя.
   Направляясь в Вавилон, Антипатр намеривался узнать от сыновей, что помешало им реализовать его план по отправке македонского царя к праотцам. Однако в столице его надежды растаяли как снег под лучами солнца и теперь, только гармост Никандр мог помочь разобраться в этом важном вопросе.
   Невысокий, кряжистый гармост пользовался у Антипатра полным доверием и потому он начал разговор напрямую, без обиняков.
   - Расскажи мне, что произошло здесь за последнее время. Почему наш план не сработал и Александр остался жив? Заподозрил ли он отравление, и почему в Вавилоне нет Кассандра? Признаться меня сильно насторожило решение Александра взять с собой в поход моего старшего сына. Пердикка твердит о царской милости к нашей семье, но я в это не очень верю. Кассандр полная противоположность Александру и общение с ним вряд ли могло вызвать у царя симпатию - засыпал вопросами Антипатр гармоста.
   - Наш план господин, сорвался из-за досадной случайности. После того, как Иолай добавил яд в чашу Александра, паж понес их в зал и в кухонном проходе столкнулся с каким-то человеком. От этого чаши на подносе сдвинулись и, поправляя их, паж поменял их местами. На пиру Гефестион выпил чашу с ядом и скончался, несмотря на все усилия докторов царя.
   - Ты полностью уверен, что все так и было?- спросил Антипатр, сверля гармоста пристальным взглядом.
   - По поручению Иолая я разговаривал с пажом, господин и он мне подробно рассказал об этом случае. Могу ручаться своей головой, господин - мальчишка не врал. Я это всегда хорошо разбирался в этом.
   - И кто этот человек, что нарушил все наши планы? Удалось выяснить?
   - Увы, нет. Паж плохо разглядел его, господин. В коридоре было темно, и мальчик спешил подать царю церемонную чашу. Все, что он запомнил это то, что он был загорелый, бедно одетый мужчина, и он не грек и не македонец. Столкнувшись с пажом, он помянул Ваала. Скорей всего кто-то из финикийцев, которые строили в Вавилоне корабли по приказу Александра.
   - Не люблю я подобных случайностей, - произнес Антипатр зло, поигрывая вздутыми желваками, - они крайне противопоказаны в столь важном деле как наше.
   - Тебе лучше знать, господин, но все же я вижу в происшедшем добрый для нас знак. Перед самым походом Александр лишился самого близкого для себя человека, и на его месте оказался ты.
   - Честно говоря, мне гораздо спокойнее было находиться в Пелле, чем оказаться здесь, в Вавилоне, где меня мало кто знает.
   - Напрасно ты так думаешь, господин. Твое имя по-прежнему хорошо известно как простым солдатам, так и их командиром. Многие македонцы искренно обрадовались, узнав, что на время отсутствия царя править в столице будешь ты, а не Пердикка.
   - Рад это слышать, Никандр. Но скажи, никто не заподозрил злого умысла в смерти Гефестиона?
   - Нет, господин. Его смерть приписали местной лихорадке, перед которой врачи оказались бессильны. В гневе Александр выгнал их, наложив большие денежные штрафы в пользу вдовы умершего, но головы никто не лишился. Наш заговор остался в тайне.
   - Так ли это? Тогда почему Александр взял с собой в поход Кассандра, которого он чуть было, не отправил в царство Аида?
   - Всему виной стали амбиции Деметрия, сына стратега Антигона. Перед началом похода на пиру у друзей Деметрий стал громко жаловаться что, оставаясь в Вавилоне, не сможет проявить свой талант и умение на благо царя. Александру стало известно о его словах, и он включил Деметрия в свою походную свиту, попутно поставив его усердие в пример другим молодым родовитым македонцам. После этого, для сохранения своего лица и твоей чести, Кассандр был вынужден подать прошение об участие в походе и к всеобщему удивлению, оно было удовлетворено. Подобно тебе, Кассандр долго размышлял над этим решением Александра, но так и не нашел ответа.
   - И вновь случайность путает все наши планы - недовольно бросил хилиарх. - Отправляясь в Вавилон, я надеялся опереться здесь на сына, но придется действовать вместе с тобой Никандр. Ты говоришь, что есть македонцы, которые недовольны Пердиккой?
   - Да, господин. Многие называют его безродным горцем, не заслуженно получившим власть над войском в обход воинского собрания по желанию царя.
   - А если я соберу собрание и поставлю перед воинами вопрос об отстранении от власти Пердикки, меня поддержат?
   - Думаю, поддержат, но только если при этом ты не будешь посягать на его жизнь. Как бы сильно недолюбливали бы Пердикку простые солдаты и командиры, но к пролитию крови стратега они не готовы - с убеждением сказал Никандр.
   - Никто не собирается лишать Пердикку жизни. Он будет только смещен со всех его постов и отправлен в Каппадокию для подготовки похода на Пафлагонию. Александр сам просил меня в письме организовать поход на Понт, вот пусть Пердикка и исполняет монаршую волю. А там дальше видно будет, лишь бы только не мешал нам здесь, сейчас - заверил собеседника Антипатр.
   - С Пердиккой все ясно, а что же делать с Александром? - задал самый главный вопрос беседы Никандр.
   - Как мне рассказывали купцы столь далекий поход, что затеял наш царь, очень опасен и труден. Много кораблей гибнет от бурь и штормов, что часто бушуют на просторах океана в это время года. Я очень надеюсь, что бессмертные боги услышат наши молитвы, и Александр не вернется из похода, к нашей радости и скорби - многозначительно молвил хилиарх и собеседник понимающе кивнул головой.
   - Ну а если боги будут глухи к нашим молитвам и царь все-таки прибудет в Египет, как и планировал?
   - А вот тогда, вся наша надежда будет заключаться в воинском собрании. Его власть всегда была выше власти царей и наша главная задача вдохнуть в него жизнь, превратить в грозное оружие, с которым Александру придется считаться, каким бы великим воином он не был. Главное не дать ему полностью превратиться в персидского царя с его неограниченной властью, а затем можно будет, и повторить неудавшуюся попытку. Тебе, все ясно? - спросил Антипатр гармоста и, не дожидаясь ответа, продолжил - если, да, то оставь меня. Мне нужно отдохнуть. Сегодня был трудный день.
  
  
  
  
   Глава VII. Знакомство со Счастливой Аравией.
  
  
  
  
   Эскадра Неарха уверенно шла вдоль побережья Аравии держа курс строго на юг. Оставив в Александрии Аравийской все вспомогательные суда со строителями, моряки спешили замкнуть основание огромного треугольника и познать все его тайны.
   В полном соответствии с периплом Нефтеха, после поворота на юг, паруса кораблей Александра наполнились могучим дыханием восточных ветров. В это время года они непрерывно дули только в одном направлении, непрестанно двигая путешественников к их заветной цели. Но вместе с ветрами пришли их неизменные спутники шторма, успевшие дважды потрепать мореходов и взять с них кровавую жертву.
   В первый раз благодаря мастерству экипажа и умению наварха удалось обойтись без жертв. Бог Посейдон взял дань парусами и канатами, но на исходе следующего дня в составе эскадры были куда более серьезные потери.
   Разбушевавшиеся волны выкинули на подводные рифы, что тянулись непрерывной стеной вдоль побережья сразу два корабля. В мгновение ока огромные триеры, на постройку которых было потрачено столько сил и средств, превратились в груду обломков, со всего маха наскочив на каменные зубья подводной гряды. Подобно мифической Сцилле, она сначала раскрошила в щепки свою добычу, а затем жадно её пожрала.
   Из всех кто находился на борту триер, удалось спастись только одному моряку. Вместе с несколькими счастливцами он сумел ухватиться за обломок мачты, и был отнесен волнами к другим кораблям. Громко кричали потерпевшие крушение люди, приветствуя идущую к ним помощь, но только одному из них удалось схватить брошенный с борта корабля канат. Всех остальных поглотили ненасытные волны, не дав возможности спасти свои жизни.
   Восточные ветра не только прибавили ход кораблям Александра, но и принесли облегчение от аравийского жара. Изнурительный зной, так жестоко терзавший путешественников, ушел, но ещё долго брал с македонцев дань, жизнями больных. В этот скорбный список попало десятка два человека, в том числе и сын Антипатра Кассандр.
   Несмотря на проводимое лечение и хороший уход состояние больного не улучшалось. Через два дня после того как корабли покинули Александрию Аравийскую, Кассандр слег. Его ноги так разбухли от отеков, что больной не мог самостоятельно передвигаться.
   Из-за долгого лежания, на теле Кассандра появились пролежни и трофические язвы, которые множились с каждым днем. Прошло ещё несколько дней и к своему ужасу, доктора обнаружили в его ранах белых червей. Приставленный к больному слуга каждый день убирал их, но они появлялись вновь и вновь.
   От Кассандра стал исходить нестерпимый запах разлагающейся плоти. Для его устранения, которого, доктор приказал вынести больного на палубу, к великой радости соседей по каюте. Беспокоясь за состояние здоровья Кассандра, царь прислал больному своего личного врача. Тот внимательно осмотрел больного и для облегчения страдания прописал ему настойку лотоса. На вопрос Александра о судьбе больного, врач скромно опустил глаза и призвал молиться за скорейшее выздоровление больного.
   Царь охотно внял словам доктора и в тот же день, на борту царского корабля, жрецы принесли жертвы на походный алтарь. Александр пожертвовал великим богам одного поросенка и три петуха, что в условиях похода были богатым даром. Однако обитатели Олимпа были равнодушны к судьбе сына Антипатра. На следующий день после жертвоприношения, Кассандр перестал мочиться и раздулся как лягушка.
   Перед самой кончиной, больного посетил Александр. Отослав всех, он подошел к ложу больного и заговорил с ним. Никто не слышал, о чем шла беседа. Возможно, царь хотел просто облегчить страдания больного беседой или примириться с ним из-за былой ссоры.
   Стоя у постели больного, он чуть наклонился над лежащим Кассандром, когда тот издал громкий пронзительный, полный отчаяния крик. С огромным трудом, он приподнял на ложе свое неповоротливое тело и попытался ухватиться за Александра рукой. Кассандру почти удалось дотянуться до царского плеча, но тут силы оставили его, и он рухнул на пол, к ногам царя.
   Стоявшие поодаль царя люди, бросились на помощь к Кассандру. Они бережно подняли больного, положили на ложе, но время жизни его, уже было сочтено. Тело молодого македонца стали сотрясать предсмертные конвульсии. Кассандр силился что-то сказать, но вместо слов из его рта вылетали брызги крови. Прошла минута и его душа мятущаяся душа, обрела вечный покой.
   Выказывая уважение не столько к самому Кассандру, сколько к его отцу, Александр приказал завернуть усопшего в богатый плащ и похоронить в море со всеми надлежащими почестями. Кроме того, следуя погребальному обычаю, царь пожертвовал обол, который положили в рот Кассандру, в качестве символической платы долга перевозчику Харону.
   За все время пути вдоль южного побережья Аравии, македонцы не встретили ни одного корабля. Каждый день по правую сторону царских кораблей виднелись рыжие пески аравийской пустыни, с темными каменными скалами. Некоторые мореходы с опасением поглядывали на свои запасы пресной воды, но Александр упрямо вел корабли на юг. Он твердо верил периплу Нефтеха, и его настойчивость была вознаграждена. Когда на кораблях остался запас воды ровно на три дня, перед носами триер показалась Счастливая Аравия.
   Сидящие на мачтах кораблей дозорные. Не сразу поверили своим глазам. Столь быстро и стремительно, порядком надоевшие их взору скалы расступились, и перед ними предстал цветущий оазис на берегу океана. Глядя на стройные ряды могучих пальм, что выстроились у самой кромки воды, моряки сладостно предвкушали найти спасительную прохладу, пресную воду и обильное количество съестных плодов.
   Под радостные крики измученные длительным плаванием людей, корабли прошли ещё немного и вскоре, была обнаружена уютная морская бухта, в глубине которой виднелись городские строения. Пытливые глаза дозорных не могли определить, кто населяет этот город. Уж слишком далеким было расстояние. Однако общий вид высоких городских стен и узких башен, приземистые дома и куполообразные крыши дворцов, указывал на присутствие арабов.
   Созданные из глины и местного камня, строения представляли собой причудливое соединение желтого и серого цветов, с обильной примесью темно-красных тонов. Всю эту цветовую гамму дополняла зелень пальмовых рощ и полей, что хорошо просматривались в просвете между стволами деревьев. Их аккуратно возделанные квадраты, были прилежно возделанные рукой человека. Также в зеленый цвет были окрашены невысокие горы, что виднелись у самого горизонта. Он происходил от множества невысоких деревьев, густо покрывавшие покатые склоны гор.
   Так, во всей своей варварской красе, перед македонцами предстала Саба, столица одноименного царства южной Аравии. Именно в неё, со всех ближайших окрестностей свозили мирру и ладан, которые так высоко почитались во всех концах Ойкумены. Вместе с ними, в Сабу из далекой Индии доставлялись всевозможные ткани и дорогие приправы. Торговые корабли везли в своих трюмах жемчуг из Персидского залива, слоновую кость, золото и страусовые перья из таинственного Пунта.
   По всему миру, широкой сетью, раскинулись торговые маршруты Сабейского царства. Его купцы крепко держали в своих руках все морские перевозки южной части Ойкумены и не собирались уступать своих прав никому. Для защиты своих жизненноважных интересов сабейцы имели в своем распоряжении многочисленную армию стражников, быструю и сильную кавалерию, а также могучий морской флот. Все они, были готовы в любой момент обрушиться на врага по приказу царя Сумхуали Иануфа.
   В том, что перед ними находится столь долго искомая цель, македонцы убедились по мере приближение к берегу. Прошло некоторое время, и дозорные уже могли разглядеть мачты торговых кораблей, что во множественном числе стояли в порту Сабы. Самые дальнозоркие наблюдатели видели людей, что энергично сновали вокруг кораблей, загружая и разгружая их. Кроме торговых судов, в гавани находились и военные корабли, построенные по финикийскому образцу.
   Появление неизвестного флота вблизи Сабы не осталось незамеченным, для местных жителей. Не прошло и получаса, как несколько дозорных кораблей уже плыли в сторону македонцев. Могучие тараны наглядно свидетельствовали о намерении аравийцев, разобраться с незваными гостями без всяких сантиментов. Стоявшие на палубе кораблей лучники уже запалили жаровни, чтобы засыпать македонские корабли огненными стрелами, но ушедшие по шерсть, вернулись стриженными.
   Находясь на расстояние вдвое больше полета стрелы, воины Александра обрушили на врага залп метательных машин. В основном это были горшки с горючей смесью, от удара которых загорелись паруса двух передних кораблей. В одно мгновение белоснежные паруса стали огненно-рыжими, а затем с грохотом рухнули на палубу.
   Сабейцы отчаянно пытались бороться с огнем, но все их попытки залить пламя водой приводили к противоположному результату. Жирную точку в судьбе аравийских кораблей поставили новые порции зажигательных снарядов, что упали на палубы или угодили в их крутые борта. С грохотом и треском пожирало прожорливое пламя надежду и опору Сабы, так и не позволив им испробовать своими таранами, крепость бортов македонских триер.
   Ошеломленные столь стремительной гибелью своих товарищей, остальные корабли сабейцев поспешно ретироваться с места боя. Потерпев поражение в открытом бою, они предпочли укрыться в порту, вход в который ограничивали прибрежные отмели. Оправившись от страха, сабейцы приготовились дать бой врагу в самом узком месте прохода, но Александр не стал атаковать порт.
   Оставив полтора десятка кораблей блокировать Сабу с моря, великий полководец начал высаживать солдат на берег. Первыми на берег Счастливой Аравии высадились воины под командованием стратега Лиссимаха. Истосковавшись по твердой земле, они гурьбой спрыгивали с опостывших кораблей, радуясь этому, словно малые дети.
   Стремясь отличиться перед Александром, Лиссимах в числе первых покинул триеру. Грозно потрясая массивным кулаком и подавая команду громким голосом, он принялся выстраивать своих солдат на берегу, для отражения возможной атаки врага. Это были непреложные правила тактики, написанные кровью предшественников, соблюдение которых спас македонцев от разгрома.
   Из-за особенности береговой полосы, македонские корабли были вынуждены разгружаться по очереди. К тому моменту, когда восточные ворота Сабы широко распахнулись, и из них высыпала огромная толпа стражников, на берег высадилась только часть македонской армии. Главные силы во главе с Александром находились в море и ждали возможности подойти к берегу.
   Момент нападения был выбран очень удачно. На пути сабейцев, что грозно потрясали кривыми мечами и тонкими копьями, стояла шеренга гоплитов шириной всего в пять рядов. Со стороны, казалось, что воинство Лиссимаха обречено. Используя свое численное превосходство, арабы сходу сомнут их и сбросят остальных македонцев в море, однако на деле, это оказалось трудной задачей.
   Прикрывшись большими тяжелыми щитами - гоплонами, выставив копья, солдаты Лиссимаха быстро показали преимущество фаланги перед нестройной толпой в рукопашной схватке. Когда разгоряченные бегом стражники Сабы принялись яростно атаковать противника, очень быстро выяснилось, что одному воину приходилось биться с двумя, а то и с тремя противниками сразу.
   Стоя плечом к плечу, гоплиты уверенно сокращали число врагов, неся при этом минимальные потери. Стальные жала воинов Лиссимаха, один за другим повергали в прах стражников Сабы, проливая их кровь на прибрежный песок. И вот натиск врага стал ослабевать. Уже не столь яростно наседают защитники Счастливой Аравии, пролитая кровь заставляет их быть осторожными и осмотрительными в схватке с противником.
   Гоплиты выдержали лобовой удар противника и в этот момент им на помощь подошли пельтеки. Привычно развернувшись за спиной фалангитов, они принялись метать в противника копья, собирая свою кровавую жатву этого боя.
   Нестройной толпой хорошо топтать слабого и неуверенного в себе противника, но когда он хорошо организован с ним следует считаться. Потерпев неудачу в лобовой атаке, сабейцы изменили тактику и попытались ударить по незащищенным флангам гоплитов. Опасность для фаланги была очень серьезная, но Лиссимах вовремя заметил эту угрозу и принял контрмеры.
   Властно взмахнув своим щитом, стратег отдал приказание воинам, самим идти в атаку на врага. Хорошо вымуштрованная фаланга быстро пришла в действие и теперь, уже гоплиты наседали на растерявшегося противника и тот не выдержал их удара. Центр сабейского войска дрогнул под натиском македонцев, стал отступать, а затем и вовсе обратился в повальное бегство. Вслед за ними были вынуждены, отступит и остальные воины Сабы, оставив десятки убитых и раненых на поле боя.
   Гоплиты Лиссимаха выиграли бой, но до окончательной победы было далеко. Они ещё кричали обидные слова в след убегающим стражникам, а к ним подходила уже новая сила в лице аравийской кавалерии. В отличие от стражников Сабы, она вышла через западные ворота города и вступила в сражение с заметным опозданием.
   Назвать кавалерию Сабы конницей можно было с большой натяжкой, так как она состояла целиком из верблюдов. За время войны с персами, македонцы уже не раз встречались с этими животными, но верблюды Сабы были необычными. В отличие от своих сородичей они имели только один горб и были более быстры и маневренны.
   С громким гиканьем и завываниями летели сабейцы на своих врагов, желая растоптать гоплитов Лисимаха, прежде чем они успеют перестроиться. Маневренность - была ахиллесовой пятой фаланги. Прекрасно отражая удары в лоб, она не могла быстро перестроиться в случаи флангового удара, но стратег уже вел помощь своим гоплитам.
   Пока они сражались со стражниками, Лисимах выстроил за их спинами фалангу сариссофоров. Словно по мановению руки, широкая стена длинных пик выросла на пути верблюжьей кавалерии, что вздымая клубы песка, надвигалась на македонцев.
   К этому моменту, с кораблей сошли критские лучники и абидоские метатели камней. Это были лучшие соединения в армии Александра и с их помощью, стратег намеривался ослабить наступательный порыв противника. Встав впереди строя сариссофоров, легковооруженные застрельщики обрушили на вражескую кавалерию град камней и стрел, поражая животных и их наездников.
   Пращи и луки македонцев не могли принудить сабейцев к отступлению, но нарушить плавный бег верблюдов, это им удалось на славу. Горбатые скакуны уже не столь резво добежали до рядов фалангитов, а там и вовсе встали. Столь необычным для них оказался неведомый враг.
   Многие горячие головы попытались с разбегу преодолеть колючую преграду, жертвуя своими скакунами ради общего дела. Повинуясь наезднику, живые тараны покорно устремились на сариссофоров и кое-где добились определенного успеха. Наскочив на остриё пик, верблюды всем телом наваливались на передние ряды фалангитов, разбивая их целостность.
   Сражайся против сабейцев персы, индийцы или египтяне, подобный маневр имел бы успех, но сегодня, им противостояла лучшая армия мира. Хорошо дисциплинированная, действующая подобно единому организму, фаланга сариссофоров быстро восстановила порядок в своих рядах. Стальные копья воинов принялись беспощадно жалить вражеских всадников, а из-за их спин, на сабейцев вновь обрушились камни и стрелы, царских застрельщиков.
   Ожесточенное македонцев, полностью спутало все карты противнику. Потеряв скорость и маневренность, кавалеристы превратились в кучу всадников, ставших прекрасной мишенью для стрелков. Сражение приняло затяжной характер, но сабейцы не собирались отступать. Быстро выяснив все сильные и слабые стороны строя противника, арабы продолжили бой. Спешившись, они подошли к фалангистам вплотную и принялись рубить древки македонских сарис. С новой силой завязалась отчаянная схватка. Некоторым арабам удалось осуществить свои намерения, другие падали сраженные изобретением царя Филиппа. Крики сражающихся воинов и рев верблюдов перекликались друг с другом, в этой схватке не на жизнь, а на смерть.
   Конец этому яростному противостоянию, положили пельтеки, успевшие раньше гоплитов, окунуться в новое сражение. Подперев своими легкими щитами фалангитов, они принялись забрасывать врага копьями и дротиками.
   До появления пельтеков, сабейцы несли потери от стрел и камней царских стрелков, но мужественно держались. Копья фракийцев стали последней каплей, что переполнила чашу их терпения. Пробыв непродолжительное время под этим смертельным ливнем, сабейцы решили повернуть морды своих скакунов и отступить.
   Когда Александр сошел на берег, все уже было кончено. Первый натиск защитников Сабы был отбит и встречавший царя Лисимах, был удостоен Александром позолоченным венком победителя. Это была новая форма поощрения отличившихся в бою солдат, которую царь, ввел в обиход с этого похода.
   Лисимах стал обладателем почетного венца, но не его одного объяла своими крыльями богиня Ника. Солнце уже начало свой путь к закату, когда сабейцы вновь решили попытать счастье в бою. Собрав все имеющиеся на этот момент в городе силы, правитель Сабы снова попытался сбросить врага в море.
   Когда ему доложили, что стражники Сабы не смогли одолеть "горстку" чужеземцев, Сумхуали Иануф не поверил своим ушам.
   - О гнусные дети шакала, опозорившие благородное звание стражников Сабы! - в страшном гневе вскричал правитель, - вы оставили поле боя из трусости, из боязни пролить свою кровь, хотя имели над врагом численное превосходство. За свое преступление вы заслуживаете немедленной смерти! И вы её получите. На поле боя, куда вас поведет мой визирь, Али Мансур. Идите и умрите во славу Сабы или вернитесь с победой и тогда вам будет дарована жизнь.
   Чтобы полностью исполнить волю своего повелителя, Али Мансур взял почти все войско, которое было в городе в этот момент. Учитывая неудачный опыт первой атаки, визирь решил атаковать противника с двух сторон одномоментно, пешими стражниками и кавалерией. Численный перевес арабов над врагом составлял четыре к одному и Али Мансур не сомневался в своей победе.
   Едва часовые доложили, что противник выводит войска из города, как молодой Деметрий бросился к Александру со слезной просьбой, разрешить ему командовать фалангой гипаспистов в этом бою. Видя столь страстное желание Деметрия отличиться, царя не решился отказать ему. Поручив Лисимаху сражаться с верблюжьей кавалерией, Александр отдал фалангу Деметрию, оставив за собой общее командование.
   Желая нанести сабейцам полное и сокрушительное поражение, Александр решил применить против них косой клин Эпаминонда. Создавая численное превосходство на одном из флангов, он позволял разбить любую фалангу, не говоря уже о нестроевой толпе воинов.
   Отринув всякие призывы к осторожности, царь встал в первые ряды клина, не желая ни с кем делить славу победителя. Одетый в свои любимые доспехи с красным плащом, он желал искупать меч Шивы в крови неугомонных аравийцев.
   Изведав остроту македонской фаланги, на это раз, стражники Сабы вели себе по-другому. Они уже не бежали на врага, желая с разбега опрокинуть его ряды. Максимально уплотнив свои ряды, они медленно подходили к шеренгам македонцев, намериваясь на этот раз, точно задавить их своим превосходством.
   С грохотом и треском сошлись в рукопашной схватке, два столь разных войска. Была у сабейцев надежда на победу? Да, была. Нет непобедимых армий, любое войско можно разбить. Однако сегодня, воинская удача была на стороне македонского царя. Его небольшая, но отлично слаженная машина, превосходила противника во всем.
   Пращники, лучники, пельтеки без устали разили врага, каждым своим броском и выстрелом вносили свой вклад в общую победу. Ровный строй гоплитов мужественно отражал атаки противника, методично сокращая численность его воинов. И конечно выше всех похвал были в этот день командиры.
   Стоявший в первых рядах атаки Александр, наводил ужас на стражников Сабы. Каждый взмах его меча, каждый выпад и удар, приносил смерть бьющимся с ним воинам. Воодушевленный отмщением за смерть Гефестиона, македонский властитель бился в этом бою с утроенной силой.
   Не отставал от него и Деметрий. Движимый стремлением войти в когорту царских стратегов, он стремился показать царю в этом сражении все свои таланты и способности. Одного за другим поражал сын Антигона своих врагов, успевая при этом отражать или прикрываться щитом от ударов противника.
   Арабские клинки и стрелы также наносили урон солдатам македонского царя, но их потери, не шли, ни в какие сравнения с потерями сабейцев. Фалангиты буквально истребляли своего противника и в сердцах арабов, сначала поселилась неуверенность, а затем её сменил страх.
   Талант полководца заключается не только в том, чтобы быть первым рубакой среди равных. Полководец должен чувствовать состояние своего войска и войска противника. Сражаясь на острие клина, Александр уловил колебание солдат противника и незамедлительно принял решение идти в атаку на врага.
   Громко закричал Александр, призывая своих воинов, и те моментально ответили ему дружным кличем. Позабыв про раны и усталость, в едином порыве навалились они на врага и тот дрогнул. Рухнул под напором македонской фаланги и побежал, испугавшись удара в спину, со стороны косого клина.
   Как не кричал на своих солдат Али Мансур, как не рубил он головы и руки, бегущих на него стражников все было напрасно. Клинки и копья македонской фаланги окончательно сломали сердца и души защитников Сабы, одержав полную и безоговорочную победу.
   Следуя правилам своей тактики, Александр преследовал бегущих солдат врага до самых стен Сабы, безжалостно их убивая. Если бы не быстро наступившая ночь, Александр непременно попытался бы захватить город, ворвавшись на плечах беглецов. Однако ночная тьма заступила дорогу потрясателю Вселенной, и он не решился на штурм Сабы.
   Вернувшись с победой в лагерь, все ожидали, что Александр устроит пир в честь одержанной победы, но он ограничился малым. Наградив вслед за Лисимахом венком победителя Деметрия, царь приказал всем разойтись по палаткам, ибо война с противником только началась. Найдя долгожданное сердце Аравии, Александр стремился поскорее покорить его и вернуться в свою империю.
   Солнце ещё только начинало свой путь по небосводу, а македонский царь во главе небольшого отряда, отправился осматривать укрепления Сабы. Не обладая особыми навыками военного искусства, аравийцы не умели строить крепостей, подобно тем, что имелись в Европе или Передней Азии. Высота их глинобитных стен не превышала шести метров, так как большего, для отражения набега кочевых племен не требовалось.
   Имевшиеся в городе запасы воды и провианта, а также наличие морского порта, позволяли Сабе выдержать любую осаду "орлов пустыни", которые нет, нет, да и пытались пощупать мощну богатых сабейцев. Сумев скрытно подобраться к городу под прикрытием гористой местности, они совершали стремительный набег на Сабу, стремясь проникнуть в неё через открытые ворота. Если же атака не удавалась, то кочевники пытались перелезть стену под покровом темноты, при помощи веревок с крючками. Иногда, это у них получалось, но тройные караулы, охраняющие стены города и его ворота, всегда справлялись с не прошенными гостями.
   Македонскому царю, хватило нескольких минут, чтобы найти "ахиллесову пяту" Сабы - её невысокие стены. Достаточно было придвинуть к ним осадные щиты с лучниками и катапультами, двинуть на штурм города солдат с штурмовыми лестницами и песенка сердца Аравии была бы спета.
   Сделав нужные для себя выводы, по прибытию в лагерь, Александр приказал готовиться к штурму, который должен был состояться через три дня. Этого времени вполне хватило для изготовления защитных щитов и штурмовых лестниц, а также для сборки, ранее разобранных осадных машин.
   В усердных трудах и заботах воины Александра выполнили волю своего царя, но осажденные сабейцы тоже не теряли время даром. Понеся серьезные потери, великий визирь спешно подтягивал резервы для обороны Сабы. Ещё в день своего поражения, Али Мансур отправил гонцов за свежими силами, что находились в одном дне пути от города.
   Под темным покровом ночи, новые отряды стражников и кавалерии проникли в город, не потревожив караулы противника. Потерпев поражение в открытом бою, великий визирь собирался взять реванш при отражении штурма города. В том, что он будет, никто не сомневался. Македонцы хорошо дали понять аравийцам, что пришли сюда не просто пограбить, подобно "орлам пустыни". Они явились, чтобы покорить или уничтожить жителей великой Сабы.
   - Мы не смогли уничтожить врагов по ту сторону, но ничто не помешает нам разбить их, когда они попытаются взобраться на стены нашего города. Мы сбросим их на камни и уничтожим тех, кто сумеет проникнуть внутрь Сабы. Тут они будут вынуждены биться один против нескольких стражников и нужно быть большим глупцом, чтобы проиграть - говорил Али Мансур Сумхуали Иануфу, своим воинам, горожанам и ему охотно верили. Да и как не поверить, глядя на огромное число стражников и верблюжью кавалерию, заполонившую площади и улицы Сабы.
   Именно эта уверенность в своих сила и привела к тому, что утром четвертого дня после высадки македонцев, правитель Сабы отверг предложение Александра о сдаче. Когда царские парламентеры, с зелеными ветвями пальм подошли к стенам города, на них сначала обрушились громкие крики и свист, а затем полетели стрелы и камни.
   Благодаря бдительности и проворности сопровождавших парламентеров солдат, переговорщики не пострадали. Едва только со стен полетели первые камни, как они тут же подняли свои щиты и спасли посланцев царя.
   Поспешное бегство парламентеров только придало дополнительные силы и уверенность защитникам Сабы. Теперь они точно знали, что грозные враги трусливо бегут от пущенных со стен крепости стрел и это их даже веселило. Ободренные этим зрелищем, многие защитники города с нетерпением ждали штурма, и македонцы не заставили себя долго ждать.
   Уже на другое утро, в лагере Александра грозно запели трубы, солдаты стали выдвигаться на штурм сердца Аравии. Гоплиты, пельтеки, лучники, пращники вперемешку с баллистами и катапультами, широкими реками вытекали из македонского лагеря по направлению к Сабе.
   Местом для штурма, Александр выбрал ближайшие к лагерю городские ворота. Это не только сокращало время доставки к стенам Сабы осадных машин, но и позволяло иметь полностью открытый левый фланг, примыкавший к побережью моря.
   Видя стремление Деметрия и Лисимаха добиться благосклонности Александра и стать первым стратегом войска, царь принял мудрое решение. Он поставил обоих военачальников во главе штурмовых отрядов, оставив себе командование правым флангом, где расположил фалангу сариссофоров. Полностью непригодная для штурма, она должна была прочно прикрыть тылы Лисимаха и Деметрия от внезапного удара противника, который был совсем непрост.
   Несмотря на то, что Али Мансур не имел такого боевого опыта как Александр и его стратеги, великий визирь Сабы не собирался смиренно сидеть и ждать. Верно считая, что самый лучший способ обороны - это атака, Али Мансур собрался сам напасть македонцев, атаковав врага с суши и с моря. Однако, если раньше главной ударной силой Али Мансура были стражники, то теперь они должны были только отвлечь внимание македонцев, ровно как и сражение на море. Этими действиями, великий визирь намеривался растащить силы врага и мощным ударом кавалерии разгромить его по частям.
   Сабейцы собирались начать атаку утром, после совершения жрецами священного обряда жертвоприношения, во славу победы над македонцами. Однако Александр опередил их, начав штурм на полтора часа раньше.
   Застигнутые врасплох защитники Сабы, со страхом и опасением смотрели на штурмовые отряды македонцев, которые подошли к стенам города и встали на пролет стрелы. Все это было странным и непонятным, но ещё больше, их поразили катапульты и баллисты, что заполнили пространство между двумя штурмовыми отрядами.
   Прошло несколько минут и по сигналу Лисимаха, осадные машины принялись метать камни и стрелы во врага. С ужасным воем и свистом обрушились они на невысокие стены Сабы, сбивая их зубцы, разрушая наружный слой кирпичей, убивая и калеча защитников города. Впервые в жизни, столкнувшись с подобным видом оружия, стражники в ужасе разбегались со своих постов, оголяя стены к великой радости Лисимаха.
   По воле царя, ворот Сабы должны были штурмовать воины Деметрия, тогда как Лисимаху достался участок стен между воротами и угловой башней крепости. Для прикрытия своих штурмовых отрядов, стратег получил львиную долю всех метательных машин, оставив Деметрию только две баллисты.
   Заметив панику в стане противника, Лисимах перенес огонь за стены крепости, повелев заменить у некоторых машин камни на зажигательные снаряды. Не имея возможности пополнять свой запас "египетского огня", Александр приказал тщательно экономить горшки с ним. Однако даже десятка этих зажигательных снарядов, хватило, чтобы породить в Сабе серьезный пожар. В одно мгновение, деревянные крыши домов бедняков, что жили вблизи крепостных стен, запылали подобно пороху.
   Внезапно возникший пожар ещё больше усилил панику и неразбериху в Сабе, что было очень выгодно Лисимаху. Увидев клубы дыма поднимающиеся из-за городской стены, стратег взмахнул рукой и выставив вперед штурмовые лестницы, македонцы бросились на штурм.
   Совсем иная картина наблюдалась возле ворот Сабы. Здесь, укрывшись за высокими деревянными щитами, критские лучники энергично осыпали стрелами, стоявших на стенах стражников визиря. Почти после каждого выстрела кто-то из них падал по ту или иную сторону крепостной ограды.
   Под их прикрытием, к воротам Сабы, медленно, но верно приближался ударный отряд Деметрия. Укрывшись щитами спереди, сверху и по бокам, они несли увесистое бревно, увенчанное каменной головой барана. Закрепленное на ремнях, оно представляло собой ручной таран, при помощи которого, Деметрий собирался взломать городские ворота.
   Не обращая внимание на стрелы сабейцев, что нет-нет, да и уменьшали ряды атакующих, македонцы все же доставили таран к воротам города. Массивные, сделанные из больших кусков дерева, ворота Сабы основательно высушились на солнце и стали оглушительно трещать, при первом же ударе.
   При обсуждении плана штурма, некоторые командиры советовали Деметрию поджечь ворота при помощи зажигательных снарядов и дождаться, когда огонь откроет ему дорогу в город. Совет был вполне дельным но, не желая отдавать лавры победителя Лисимаху, стратег отказался от этого варианта.
   Защитники Сабы яростно защищались, обрушив на македонскую "черепаху" град камней, стрел и копий. От их ударов, солдатские щиты трещали ничуть не меньше чем ворота, и было неясно, кто сломаются первыми: "македонская черепаха" или ворота Сабы.
   Никто из противников не хотел уступать другому ни в чем. С обеих сторон летело метательное оружие различной конфигурации. Стражников Сабы было больше, но порядок и мастерство, вновь взял вверх над численностью. Не выдержав очередного удара каменного молота, ворота со страшным грохотом рухнули. При этом одна половина упала внутрь, а другая наружу, порядком придавив арабов и македонцев.
   Ворота ещё только трещали и кренились, а Деметрий уже выбросил вперед руку. Пронзительно взвыли трубы и прятавшиеся за осадными щитами воины бросились к сияющему пролому ворот. Миг, и внутри Сабы закипел бой, жестокий и беспощадный.
   Штурмовые отряды Деметрия и Лисимаха только-только вступили в бой с защитниками Сабы, а на правом фланге македонских войск уже возникла верблюжья кавалерия Али Мансура. Великий визирь продолжал работу над ошибками и делал заметные успехи. Нападая на фалангу сариссофоров, Али Мансур выбрал самый опасный для солдат Александра вариант атаки.
   Вместо того, чтобы упрямо атаковать ощетинившуюся сарисами фалангу в лоб, как это было в прежних боях, визирь изменил тактику. Он разбил кавалерию на несколько мелких отрядов, которые должны были не атаковать ряды врага вскачь, а обстреливать их из лука.
   Подобную тактику, против македонской фаланги впервые применили массагеты под Маракандом. Тогда, атака кавалерии гетайров сумела спасти от разгрома главную силу царского войска. Внезапно налетев на конных лучников, гетайры опрокинули и разогнали азиатских скифов по их бескрайним степям. Однако сейчас, у Александра не было кавалерии, и разгром фаланги стал вопросом времени. Как не закрывались сариссофоры щитами от стрел врага, долго продержаться они были не в силах.
   Казалось, что тень поражения нависла над непобедимыми прежде воинами царя Александра, но великий полководец уже нашел спасительное противоядие. По приказу царя передние шеренги фаланги опустил сариссы, и образовали "черепаху". Одновременно с этим, в лагерь был послан гонец, с приказом срочно доставить на поле боя осадные щиты.
   Прошло полчаса утомительного ожидания, прежде чем приказ царя был исполнен. Сначала один, затем второй, третий щит, стали закрывать гоплитов от стрел врага. Прошло ещё некоторое время и вот, вся македонская фаланга укрылась за деревянной броней.
   Однако и великий визирь не сидел без дела. Заметив хитрость врага, он велел прислать из Сабы тюки с палей, пропитанной горючей смесью. Обернув паклю вокруг стрел и запалив её, арабы принялись метать в щиты македонцев огненные заряды.
   Стоявшие за щитами воины пытались сбивать огонь с деревянных щитов, но не всегда удачно. Над фалангой сариссофоров вновь нависла угроза разгрома, однако, македонцам вновь улыбнулась удача. На помощь фаланги подоспели критские стрелки, освободившиеся после того, как Деметрий ворвался в город. Между верховыми и пешими лучниками завязалась отчаянная перестрелка. Обе стороны несли потери, но время теперь работало на Александра. Вслед за Деметрием в Сабу ворвались солдаты Лисимаха, и царь приказал перебросить на правый фланг все метательные машины.
   Они появились очень вовремя. Видя, что избранная тактика не принесла нужного результата, Али Мансур решил идти в атаку на врага. Македонцы уже были потрепаны стрелками, укрывшись за осадными щитами, потеряли строй и были уязвимы как никогда.
   Верблюжья кавалерия быстро соединилась в одно единое и устремилась на ненавистного врага. Казалось, что на этот раз победа будет на стороне воинов великой Сабы, но госпожа удача вновь отвернулась от них. Когда всадники приблизились к противнику на пролет стрелы, гудящий рой смерти устремился к ним. Выпущенные македонцами камни, копья, тяжелые стрелы, словно огромным серпом, ударили по аравийской кавалерии, без промаха разя всадников и животных.
   В тот же миг в небо взметнулся оглушительный вой. Громко ревели раненые животные, не отставали от них и те кто угодил под копыта бегущих верблюдов или был придавлен их сраженными телами. Вокруг них спонтанно стали возникать заторы. Строй сбился, темп атаки замедлился, но несмотря на это, сабейцы продолжали наступать.
   Расстояние между противниками неудержимо сокращалось, и тогда Александр прибег к крайним мерам. Никогда прежде, в македонском войске зажигательные снаряды не применялись против людей. Александр и в этот раз не собирался прибегнуть к египетскому средству. Однако глядя, с каким упорством арабы скачут на не успевших сомкнуть строй солдат, отдал этот чудовищный приказ.
   Всего чуть больше десяти горшков устремились навстречу сабейской кавалерии, но и этого числа, было довольно, чтобы заставить их содрогнуться. Некоторые из сосудов ударившись о землю, щедро расплескали вокруг себя огненный дождь, что вызвало сильнейший страх у суеверных арабов. Но куда больше, их потряс вид горящих всадников, скачущих рядом с ними бок обок. Отчаянные крики несчастных, рев взбесившихся от боли животных и отвратительный запах горелой плоти, вогнали сабейцев в шок.
   - Ифриты! Джинны! - дружно разнеслось по рядам сабейцев. Подобно испуганным зайцам, они бросились врассыпную, прочь от происков нечистой силы, что издревна была здесь известна.
   Третий залп метательных машин, скорее добил тех, кто оказался не столь проворным и расторопным в возникшей ситуации, чем остановил натиск арабов. Подчиняясь основному человеческому инстинкту, инстинкту сохранения, сабейцы отступили, чем подписали смертный приговор, своему родному городу.
   Огонь остановил наступление кавалерии Сабы, он же, сыграл решающую роль в разыгравшейся на море схватке, между кораблями Неарха и сабейцев.
   Столкнувшись с дозорными кораблями македонского флота в первый день осады Сабы, арабы ошибочно полагали, что перед ними были главные силы противника. Когда же покинув порт и атаковав корабли Александра, то они неожиданно попали под удар македонских триер и пентер, все это время укрытых от глаз противника. Вооруженные катапультами и баллистами различных типов и видов, они представляли смертельную угрозу для сабейцев, имевших в своем арсенале лишь таран и абордажные крючья.
   Подпустив поближе корабли противника, македонцы обрушили на них всю мощь своих метательных машин, притаившихся на палубе их судов. Получив пусть даже одиночные попадания, корабли сабейцев немедленно ложились в дрейф и пытались сбить пламя со своих парусов и палубного настила. Те же, кого поражали камни и тяжелые длинные копья, дружно разворачивали корабли и дружно молили богов о заступничестве, взирая на серьезные проблемы соседей по строю.
   Воспользовавшись возникшей в рядах противника неразберихой и замешательством, наварх двинул корабли своего флота в атаку. Подобно грозным ястребам, налетели моряки Неарха на сабейские корабли, ломая их весла и сокрушая просмоленные борта своими таранами.
   Эта атака полностью переломила ход сражения. Корабли сабейцев дружно обратились в бегство, ища спасения в открытом море. Возвращаться в порт Сабы никто из аравийских мореходов не рискнул, и македонские триеры свободно проникли в бухту, не встретив на своем пути никакого сопротивления.
   Спустив паруса и осторожно гребя, триеры и пентеры македонского царя, подплыли к пирсам Сабы и стали высаживать имевшихся на своем борту солдат. Для абордажных боев, Александр приказал разместить на кораблях солдат, для отражения возможного нападение врага. По своей численности, это были небольшие отряды, но собранные воедино, они были силой. Желая внести свою лепту в покорение Аравии, Неарх решил ударить по Сабе с моря.
   Чтобы облегчить действия воинов под командованием молодого Эврилоха, Неарх приказал обстрелять из метательных орудий пирс и прилегающие к нему постройки. Обстрел носил чисто демонстративный характер, но по вине расчета одной баллисты, был дан залп горшком с "египетским огнем".
   Упади этот горшок на пирс или на камни мостовой ничего особого, кроме испуга и паники не случилось бы. Однако по закону подлости горшок упал прямо на крышу склада, доверху набитого различным товаром. Не прошло и пяти минут, как он был полностью объят пламенем, угрожая перебросить огонь на соседние постройки.
   Возникший пожар, позволил солдатам Эврилоха быстро захватить порт Сабы, но серьезно затруднил их дальнейшее продвижение вглубь города. Видя, что дело приняло неожиданный оборот, наварх был вынужден отказаться от активных действий. Закрепившись в порту, он приказал бороться с пожаром, уступив лавры покорителя Сабы Деметрию, чьи солдаты пробились с главной городской площади.
   Ворвавшись первыми в столицу Аравии, воины Деметрия принялись яростно теснить к центру города, отчаянно сопротивлявшихся арабов. Кривые и узкие улочки были крайне опасны для строя фаланги и поэтому, стратег был вынужден воевать мелкими отрядами.
   Не жалея других, Деметрий был безжалостен и к самому себе. Непрерывно являя солдатам личное мужество и храбрость, стратег находился в первых рядах тех, кто рвался к главной площади города, к дворцу правителя.
   Страсти и напора, в молодом стратеге было в избытке. Ни один из тех, кто решил скрестить с ним оружие или заступил ему дорогу, не увидел света новой зарницы. Меч Деметрия всегда оказывался проворнее оружия его противника, но чем дальше продвигался его отряд, тем ему становилось труднее это делать.
   Главную угрозу для солдат стратега представляли жители города, засевшие в домах. Забравшись на крыши, они с остервенением забрасывали македонцев камнями, стрелами и всевозможными атрибутами домашней утвари. Один из брошенных сверху камней попал в шлем Деметрия, отчего у стратега сильно зазвенело в голове.
   Выказывая презрение к врагу, Деметрий остался в строю, но видя какие неоправданные потери несут его воины, приказал жечь дома.
   - Огня, огня! Факелы! - моментально разлетелся радостный призыв среди македонцев и вот уже смоляные факелы летят в окна и двери ближайших домов. С радостью смотрели воины Деметрия, языки пламени в считанные минуты объяли жилища упрямых сабейцев. Как в страхе они исчезли с крыш, спасаясь от рыжих огненных клубов. Много, очень много людей задохнулось в дыму пожарищ или сгорело заживо, не сумев убежать из пылающего дома.
   Воспользовавшись суматохой, отряд Деметрия продвинулся далеко вперед и неожиданно для себя оказался на главной площади Сабы. Дворец правителя был хорошо виден, но дорогу к нему, загородила личная гвардия правителя. Завидев македонцев, гвардейцы дружно ударили мечами по своим щитам и громко выкрикнули проклятие своим врага. Словно в подтверждение их слов, в воздух взвились сотни стрел, стоявших за ними лучников. Подобно огромной комете понеслись они над площадью и обрушились на первые ряды македонцев, безжалостно сокращая их число.
   Сын Антигона явно родился под счастливой звездой. В отличие от стоявших рядом с ним солдат, он остался невредим, хотя смерть и заглянула ему в лицо. Две стрелы вонзились в его щит, которым он закрыл голову и лицо. Третья угодила прямо в большую бляшку, что была поверх доспеха стратега и, не сумев пробить панцирь, отскочила в сторону. Ещё одна стрела, попала в бронзовые поножи, отозвавшись болью в костях голени.
   Подобное везение, в бою большая редкость и Деметрий не стал испытывать его снова. Отбежав за угол дома, он стал лихорадочно обдумывать сложившуюся ситуацию. Разумней всего было подождать прихода солдат Лисимаха и ударом с двух сторон разгромить врага. Сколько бы лучников не стояло бы за спиной воинов Сумхуали Иануфа, они не смогли бы противостоять двойному удару. Об этом же говорили Деметрию ветераны гоместы, но молодой стратег был иного мнения. Он не собирался делиться воинской славой с Лисимахом.
   - Клин! Стройте клин! - приказал Деметрий, чем озадачил былых воинов. Клин был хорошо в открытом бою, а при штурме города применялся редко.
   - Стройтесь! Я сам встану во главе! А тот, кто опасается за свою шкуру, пусть остается. Только пусть потом не претендую на нашу славу! - задорно выкрикнул молодой человек, разом похоронив все сомнения и опасения солдат.
   Выстроившись в бронированный клин, по команде Деметрия, гоплиты ринулся на врага, прикрыв голову щитами. Смертоносный дождь вновь пролился на головы македонцев, но не так удачно как прежде. Ведомые Деметрием солдаты уверенно бежали вперед, несмотря на потери от стрел противника. Шаг, другой, ещё пять шагов, теперь десять и вот македонцы с грохотом врубились в толпу гвардейцев.
   Вновь окунувшись с головой в рукопашную схватку, молодой стратег разительным образом преобразился. Нанося удары врагам направо и налево, он стал подобен богу войны Аресу, решившему сойти с небес на землю. Охваченный азартом и куражом схватки, македонец неудержимо бросался сразу на несколько врагов и обращал их в бегство. Мечи, копья, стрелы врагов не причиняли сыну Антигона никакого вреда, словно богиня победы Ника, возложила на его плечи незримую эгиду Афины Паллады.
   Ведомый Деметрием клин гоплитов, уверенно продвигался вглубь толпы последних защитников правителя Сабы, в очередной демонстрируя превосходство военного мастерства над простой численностью. Крик, стоны, лязганье металла сотрясало воздух над дворцовой площадью. Положение гвардейцев было отчаянным. Прогибаясь под напором македонцев, они вот-вот должны были расколоться на две части но, несмотря на это, сабейцы продолжали упорно сопротивляться, надеясь на подход воинов Али Мансура.
   Схватка была в самом разгаре, когда на одной из примыкающих к площади улиц, раздался звон и шум рукопашной схватки. Появившись как слабый гул, он стал стремительно приближаться, даря надежду защитникам дворца на спасение.
   - Али Мансур! Это Али Мансур! - радостно закричали сабейцы, но ожидания их оказались напрасными. Вместо великого визиря, на площади показались македонские солдаты во главе со стратегом Лисимахом.
   Преодолев стены Сабы, гигант повел своих солдат к центру города напрямик, через лабиринт кривых улочек. Пользуясь их узостью, стражники Сабы попытались сдержать продвижение врага, но Лисимах был неудержим. Вооруженный двуострой секирой, он с легкостью пробивался сквозь ряды противников, подобно кабану, бегущему через заросли камыша.
   От его ударов стоял ужасный треск и грохот. Схватившись в рукопашную, Лисимах не просто убивал своих противников, он опустошал их ряды в прямом смысле этого слова. И если в этот день Деметрий был сравним с Аресом, то Лисимах, был подобен самому властителю Олимпа Зевсу, что испепелял своих врагов громом и молниями.
   При подобной силе и напоре, Лисимах наверняка первым достиг дворца правителя Сабы, но в этот день, Фортуна смотрела в сторону красавца Деметрия. На пути отряда Лисимаха оказались главные силы защитников города и потому он немного опоздал.
   От вида солдат Лисимаха, по рядам гвардейцев Сумхуали Иануфа прошел протяжный стон. Горечь обиды всколыхнулась в их сердцах но, ни один из них не бросил свой меч и не стал искать милость у противника. Воины правителя Сабы продолжили схватку. Они бились даже тогда, когда попав под двойной удар врага, отошли к дворцовой лестнице, где и разыгрался последний акт битвы за Сабу.
   Высокие и широкие ступени дворцовой лестницы, дали небольшое преимущество воинам аравийского правителя. Взобравшись на них, они смогли на время сдерживать царских гоплитов, азартно рвущихся к своей цели. Сабейцы прекрасно понимали, что они обречены, но ценой своей жизни, они давали своему правителю важные минуты, для принятия последних решений.
   Благодаря их мужеству, Сумхуали Иануф смог достойно встретить, пришедшую за ним смерть. Увидев вместо кавалерии Али Мансура воинов Лисимаха, правитель Сабы понял великую волю небес. Желая встретить свою смерть как воин, он не стал прятаться в обширных покоях дворца. Громко хлопнув в ладоши, недрогнувшим голосом он приказал телохранителям перебить узников дворцовой тюрьмы и гарем. После чего взял в руки любимый меч и щит, и распахнув двери дворца, смело шагнул за его порог.
   В шлеме и простых доспехах, правитель Сабы мало чем отличался от остальных воинов, бившихся в эти минуты на дворцовой лестнице. Позже, когда разбирались трупы погибших, он был опознан только по расшитым золотом туфлям, которые не успел снять.
   Бой на ступенях дворца ещё пылал, когда на площади появилась конница Али Мансура. Ударь всадники великого визиря сразу и правитель Сабы, возможно и не пал под мечами македонских гоплитов. Но наткнувшись на солдат Лисимаха, усталые и утомленные сражением с Александром кавалеристы замешкались и упустили свой шанс. Всадники на верблюдах только раздумывали об атаке, а узревший опасность Лисимах уже строил ряды фаланги. Когда же понукаемые визирем, всадники решились атаковать македонцев, стратег не только отразил их натиск, но и сам перешел в наступление.
   Великодушно подарив Деметрию право взятия дворца правителя Сабы, Лисимах повел своих воинов на нерасторопных кавалеристов великого визиря. Непрерывно тесня противника, македонцы быстро выбили их с площади, заставив отступить в тесноту городских улиц. В этих условиях, кавалеристы Сабы моментально потеряли все свое боевые преимущества и стали легкой добычей царских лучников и пельтеков.
   Оказавшись в столь опасном для себя положении, Али Мансур попытался обойти неприятеля, но не смог этого сделать. Прибывшие от ворот гонцы доложили великому визирю, что к городу подходит новое войско врага во главе с самим Александром. Для совершения маневра у Али Мансура не осталось времени. Перспектива оказаться между двух огней и быть уничтоженным не очень прельщала великого визиря и, осыпав на головы македонцев град проклятий, он отступил, покинув Сабу.
   Вступив в захваченный город, царь Александр несколько разочаровался от увиденного зрелища. Приложив так много сил, чтобы найти легендарную и таинственную столицу Счастливой Аравии, он ожидал увидеть некий мегаполис на подобии Вавилона или Афин. Вместо этого, перед ним предстал вполне обычный приморский город, по своим размерам сравнимый разве что с Милетом или Сидоном.
   Впрочем, разочарование от срыва занавеса таинственности со Счастливой Аравии быстро прошло. Захват Сабы ставил под контроль македонского царя все торговые пути южных морей, а это было куда важнее не сбывшихся иллюзий. Главная цель морского похода была выполнена. Теперь только оставалось благополучно его завершить и вернуться домой.
  
  
  
  
  
  
   Глава VIII. Вавилонский бедлам.
  
  
  
  
   В жизни очень часто бывало, что в борьбу двух сил, может неожиданно включалась третья сила, о существовании которой они и не подозревал. Так случилось и с Антипатром и Пердиккой. Два противник ещё только собирались сделать первые шаги друг против друга, как все их планы были нарушены, неожиданными действиями родосского купечества.
   В начале восточного похода купцы Родоса был союзниками царя Александра, оказывая ему помощь кораблями и денежными средствами. Знаменитый алый плащ полководца, что был на нем во время всего похода, был подарком именитых родосцев.
   Союз Македонии и Родоса долгое время был взаимовыгоден, однако настал момент, когда денежные островитяне стали тяготиться им. Получив от Александра всего, что хотели, хитрые торговцы стали мечтать о полной независимости от власти македонского царя. От немедленного разрыва с Александром, родосцев удерживала горькая судьба торговых конкурентов Родоса; Тира и Галикарнаса, а также присутствие на острове македонского гарнизона.
   Не имея возможность, открыто бороться с покорителем Ойкумены, родосские купцы вступили на скользкий путь интриг и заговоров. Воспользовавшись долгим отсутствием известий от царя, они решили испробовать на прочность крепость его державы, пустив ложный слух о его гибели.
   - Александр погиб!! Ужасный шторм по ту сторону мыса Смерти отправил весь царский флот на корм рыбам. Не спасся ни один человек! - эти страшные слова в одно мгновение взбудоражили весь Вавилон.
   Никто не знал, как попала эта весть в город, но всего за один день она стала известна всему городу. С непостижимой быстротой, известие о гибели Александра переходило от одного слушателя к другому и так обросло всевозможными подробностями, что было невозможно найти концов.
   Одни утверждали, что известие о гибели Александра привез гонец с острова Тил. По приказу Антипатра его заточили в тюрьму, но он успел рассказать правду стражникам. Другие говорили о торговом судне, ставшим случайным свидетелем разыгравшейся трагедии. Погубивший корабли Александра шторм здорово потрепал самого торговца, из-за чего он не смог оказать помощь гибнущим мореходам. Третьи держались версии, что шторм выбросил флот Александра на прибрежные рифы Аравии. Именно его обломки торговцы заметили плывшие из Индии торговцы недалеко от мыса Смерти. Они отчетливо видели выброшенные на берег обломки кораблей, а также множество мертвых тел, которых терзали кровожадные акулы. Естественно при подобных обстоятельствах никто не мог уцелеть.
   У любой лжи короткие ноги. Тем более, которую легко проверить, по прошествии небольшого отрезка времени, но вся беда заключалась в том, что у македонских вождей его просто не было. Ловко созданная родосцами ситуация требовала предпринятая немедленных шагов, любой из которых мог стать роковым для огромной империи, полностью завязанной на жизни одного человека.
   Прекрасно понимая всю сложность сложившегося положения, Антигон и Пердикка старались удержать ситуацию под контролем. Они не подтверждали и не опровергали слухи о смерти Александра. Собрав македонских командиров и представителей вавилонской знати, они объявили, что для прояснения обстановки ими послан корабль на Тил.
   Поступок хилиарха и верховного стратега был вполне разумен и понятен. Он смог успокоить войско и Вавилон, но только на время. Если македонцы восприняли действие хилиарха и верховного стратега с пониманием и были готовы ждать известий с Тила, то вавилонян хватило ненадолго. Через пять дней огромный город забурлил с удвоенной силой и если ранее слухи о смерти Александра обсуждались за закрытыми дверями, то на этот раз, жители Вавилона стали обсуждать их открыто.
   Ведомые невидимой рукой, люди собирались на площадях города и с каждым пройденным днем, их число увеличивалось. Вавилоняне не проявляли в отношении македонцев никакой агрессии, но своим поведением неуклонно повышали градус напряжения. Царские стражники, ранее гордо ходившие по Вавилону полноправными хозяевами, теперь чувствовали себя чужими и постоянно оглядывались, опасаясь внезапного нападения толпы.
   Сидя во дворце, Антипатр с тревогой наблюдал за всем происходящим, все больше и больше находя в поведении горожан признаки скорого бунта. После того как минуло семь дней. Ситуация в Вавилоне не изменилась и хилиарх решился прибегнуть к жестким мерам воздействия на горожан. А заодно изменить баланс сил в своем противостоянии с Пердиккой.
   Утром восьмого дня, Антипатр вызвал во дворец Пердикку и потребовал от него немедленного ввода войск в столицу, для поддержания порядка и пресечения возможной попытки бунта. Слова хилиарха не нашли понимание со стороны верховного стратега. Пердикка считал, что воспользовавшись, случаем, вавилоняне пытаются оказать воздействие на македонцев, для достижения своих целей. Достаточно выявить тайных организаторов и город успокоится.
   Между македонским вождями завязалась энергичная полемика, в которой никто не хотел уступать. Пердикка очень убедительно аргументировал свою позицию и тогда, Антипатр прибег к заранее приготовленному приему. Он едва заметно кивнул головой, стоявшему у двери Никандру. Гармост проворно распахнул двери, и внутрь зала влетела царица Роксана.
   Лишившись возможности манипулировать Клеопатрой, хилиарх решил сделать ставку на Роксану и не прогадал. Громко причитая, она стала умолять Антипатра и Пердикку немедленно защитить её и жизнь наследника престола, от вавилонской черни, что может пойти на приступ дворца с минуту на минуту.
   - Я знаю, что охрана дворца полностью выполнит свой долг перед царем, но её очень мало. Прикажите ввести в город войска и все успокоится. Вы увидите, как чернь сразу разбежится от одного только вида македонских солдат - горячо уверяла молодая женщина, повторяя ранее сказанные ей Антипатром слова.
   Царица искренне верила в то, что говорила, и чем сильнее Пердикка хотел её успокоить, громче был её голос. Кончилось тем, что Роксана зарыдала, чем не преминул воспользоваться хилиарх. Подойдя к содрогающейся от всхлипов царице, он властно, тоном, не терпящим возражений, объявил.
   - Хотя находящиеся под Вавилоном войска царским указом отданы великому стратегу, ради спасения жизни его наследника, я готов напрямую обратиться к войскам.
   В привычном раскладе сил, из-за своего азиатского происхождения, Роксаны и её сына не принимались в расчет высокородными македонцами. Однако в нынешних условиях опытный комбинатор Антипатр, сумел извлечь максимальную выгоду, из, казалось бы, бесперспективной партии.
   Умело проявив заботу о "единственном официальном наследнике" царя, хилиарх прочно прижал Пердикку к стене и тот был вынужден уступить. Откажись он спасать жизнь наследника престола, и песенка его была бы спета. Простые македонцы отказались бы подчиняться ему и все дружно перешли под руку Антипатра.
   - Если хилиарх считает, что наследнику престола угрожает опасность, я готов ввести войска в Вавилон, не позднее сегодняшнего вечера - заверил Пердикка царицу и поспешил покинуть дворец.
   Опасаясь, что Антипатр переподчинит себе вошедшие в город войска, Пердикка ввел только часть соединений стоявших под Вавилоном. Это была разумная мера, но она не смогла остановить колесо, которое принялся раскручивать хилиарх. Сделав первый успешный шаг в противоборстве с Пердиккой, Антипатр стал неудержимо наращивать темп своего наступления.
   На следующий день после того как в Вавилон были введены войска, он пригласил во дворец всех их командиров на военный совет и нанес Пердикке новый сокрушительный удар.
   Умело играя на том, что прибывшие в столицу македонцы плохо разбираются в положении дел, Антипатр смог легко убедить их во враждебных намерениях вавилонян.
   - Воспользовавшись долгим отсутствием вестей от нашего любимого царя Александра, наши тайные враги замыслили организовать бунт в городе. Его явные признаки, многие из вас уже успели увидеть этим утром, в виде огромных толп горожан. Верховный стратег Пердикка полагает, что порядок в Вавилоне будет установлен, если мы выявим зачинщиков бунта, но я с ним не согласен. Когда опасность дышит нам в затылок надо действовать. Действовать против бунтовщиков самым решительным образом, а не тратить время на поиски их главарей - хилиарх окинул македонцев пытливым взглядом и никто не сказал ни одного слова против.
   - Я считаю, что только страх перед нашей силой, сможет удержать вавилонян от открытого бунта против нас. Поэтому, с завтрашнего дня, необходимо ввести в столице чрезвычайное положение и ввести в город, все войска, оставленные нам царем Александром. Одновременно с этим, нам следует подготовиться к тому, что слухи о смерти великого царя могут оказаться правдивыми. Мне больно это говорить, но все мы знаем, что на войне может случиться всякое, а тем более во время такого опасного предприятия как морской поход.
   Издревна, верховной властью в Македонии было войсковое собрание. Оно отдало царскую власть Филиппу в обход детей погибшего царя Аминты. Оно провозгласило царем и Александра, хотя имелись другие претенденты на престол. Оно же, по моему твердому убеждению должно определить, что делать с царской властью, пока не станет окончательно известна судьба великого царя Александра. И чем раньше будет оно собрано, тем будет лучше для нас всех. Думаю двух-трех дней, будет достаточно для его подготовки - уточнил Антипатр и вновь, никто из приглашенных на совет командиров не высказался против его слов. Напротив гул одобрительных голосов пронесся по залу, и это придало силы и уверенности старому хилиарху. Цепко ухватив удачу, Антипатр продолжил править бал.
   - Власть воинского собрания священна и его решения непререкаемы, но само оно, не сможет защитить от угрозы распада царства, что создал великий царь Александр. Для этого нужна крепкая сила и могучая воля, но не только одного хилиарха Антипатра или верховного стратега Пердикки. По моему твердому убеждению, для сохранения порядка должен быть создан совет сатрапов регентов. В него должны войти те стратеги и командиры, что все это время верой и правдой служили престолу Аргидов. Чей труд и верность помогли завоевать царю Александру многочисленные города и царства, что сейчас покорно платят дань Македонии. Именно они смогут сохранить во время отсутствия Александра наше великое царство в целостности и сохранности - запустил пробный камень Антипатр в души македонцев, но на этот раз, гул голосов был не столь строен и полон. Чуткое ухо хилиарха мгновенно это уловило, но он с самого начала был к этому готов.
   - Это очень важный вопрос. От правильности его решения зависит судьба нашего царства, если слухи о смерти царя Александра окажутся правдивыми. Пусть каждый из вас хорошо обдумает его и выскажет на собрании свое мнение. Свободно и открыто, как высказывали его ранее, в трудный для всех нас момент.
   Сказав все, что он хотел сказать, Антипатр торжествовал. Он вновь прижал своего противника к стене и все его возражения, неминуемо обращались бы против него.
   Чернее тучи возвратился к себе домой верховный стратег македонского царя и тут же послал за Нефтехом. Уединившись в своих покоях с бритоголовым советником, Пердикка дал волю своим чувствам.
   - Ты представляешь, он рушит все наши планы?! Сначала заставил собрать войсковых командиров, потом добился созыва воинского собрания, которое последний раз собирали для суда над Филотой! А затем открыто заявил, что намерен отобрать у меня всю власть, путем создания совета стратегов регентов при наследнике престола! - негодовал Пердикка.
   - Неужели командиры на воинском собрании рискнут поддержать его сторону? Ведь ты, великий стратег всего македонского войска, назначенный самим царем Александром - удивился египтянин.
   - Да, я великий стратег, но хитрец Антипатр закинул такую аппетитную приманку, перед которой мало кто устоит. Видел бы только их глаза. Каждый из приглашенных во дворец командиров, уже видит себя в совете регентов и мечтает получить под свое управление сатрапию.
   - У тебя есть царская грамота позволяющая сместить Антипатра с поста хилиарха. Предъяви её войску. Вряд ли кто-то из командиров решиться пойти против воли Александра.
   - Против воли живого Александра вряд ли. Но когда каждый третий говорит о его смерти, а каждый второй думает так, воля царя уже не совсем обязательна к исполнению.
   - Но ведь точно известно, что за последнее время, ни в Описе, ни в устье Евфрата не было, ни одного корабля с Тила. Ни военного, ни торгового, одни рыбачьи лодки, объяви это открыто и командиры будут вынуждены считаться с волей Александра - настаивал Нефтех.
   - Боюсь, что всего этого будет мало, для смещения Антипатра. Прикрываясь заботой о троне и целостности государства, он сумел завоевать себе сторонников. Они будут защищать его идеи на воинском собрании, и даже предъявление царского указа мало что изменит.
   - В твоих словах я слышу сомнение, и это удивляет. Только активное противодействие Антипатру, убережет тебя от скорой потери власти и незамедлительной ссылки в дальнюю сатрапию. А там недалеко и распроститься с жизнью.
   - Я готов бороться с хилиархом и предъявить царский указ, но опасаюсь, что Антипатр откажется ему повиноваться и начаться вооруженное противостояние. Македонцы пойдут на македонцев, эллин на эллина и мы утопим, друг друга в крови к огромной радости варваров! - воскликнул Пердикка, но его слова нисколько не смутили собеседника. Наоборот, он даже несколько обрадовался в душе, так как сам того не ведая, стратег дал ему в руки сильный козырь.
   - Тебя смущает пролитие крови своих соплеменников из-за неясного исхода. Что же, я тебя хорошо понимаю, но тогда у тебя только один выход - устранение Антипатра до созыва воинского собрания - египтянин хищно прищурил глаза и у Пердикки пробежали по коже мурашки.
   - Как ты себе это представляешь? Подкупить кого-нибудь из стражи, слуг или поваров, но ведь это очень опасно! Один неверный шаг с нашей стороны и Антипатр раздавит нас под глумление толпы! Я не готов к этому!
   - Успокойся! Тебе ничего не надо делать. Только пригласи Антипатра завтра к себе на разговор, и я ручаюсь, что обратно его вынесут на носилках. У меня для этого все готово.
   Верховный стратег пытливо посмотрел в миндалевидные глаза египтянина, но тот спокойно выдержал его взгляд. В этот момент, Нефтех напоминал собой леопарда, уверенного, спокойного, готового в любой момент вступить в схватку с врагом.
   - Не беспокойся, стратег. Никто ничего не заподозрит, а если заподозрит, то не сумеет ничего доказать. Все будет выглядеть как проблемы здоровья у пожилого человека - ломал египтянин последние сомнения в душе у Пердикки.
   - Надеюсь, моя репутация как хозяина дома не пострадает?
   - Естественно. Если кого и заподозрят, так это дворцовую челядь, которой пожертвовать никогда не жалко - успокаивал собеседника бритоголовый и тот согласился.
   Утром следующего дня, Антипатр получил приглашение от верховного стратега Пердикки прибыть во дворец для важного разговора. Хилиарх охотно принял его, усмотрев в нем скрытое желание Пердикки договориться до созыва воинского собрания.
   - Не думал, что Пердикка так скоро и так явно покажет свою слабость передо мной. Но это совсем никак не означает, что можно успокоиться и проявить благодушие - наставительно молвил Никандру Антипатр.
   - Можешь быть спокоен, господин. Я и мои молодцы глаз не спустим с Пердикки и его окружения.
   - Нет, я хорошо знаю Пердикку. Он никогда не решиться поднять на меня руку в своем доме. Я опасаюсь тех неизвестных, которые могут напасть на меня по дороге к дому стратега, на его пороге или после того, как я его покину. Тех маленьких людей, о которых можно споткнуться, идя к главной цели своей жизни.
   - Я понял тебя господин. Клянусь своей жизнью, ты не споткнешься о них - заверил хилиарха начальник стражи.
   За час до прибытия дорогого гостя во дворце верховного стратега появился Нефтех. Он с важным видом стал проверять готовность к приему высокого гостя, замучив слуг своими придирками и уточнениями, относительно меню стола и размещения за ним хилиарха.
   Доведя слуг до белого каления, египтянин перешел к Атосе и Антигоне, которые должны были встречать хилиарха на пороге дома. Первая участвовала в нем на правах жены стратега, вторая как придворная дама, должна была своим присутствием оттенять её высокое положение.
   Делая вид, что восхищен статью и красотой персиянки одетой в парадное платье с широкими рукавами, Нефтех одобрительно сказал.
   - Да, из рук такой женщины самому великому царю не стыдно будет принять чашу с вином - чем вызвал легкий румянец на щеках Атосы. - Хотя, очень может быть, что хилиарх не станет этого делать и предпочтет его простой воде.
   - Как воде!? Мой муж специально к этому визиту приказал подать из дворцовых погребов самое лучшее, хиоское вино - воскликнула Атоса на правах хозяйки.
   - Вполне возможно, что ради верховного стратега хилиарх изменит своей старой привычке, во время важных дел пить только простую воду. Все может быть и я посчитал своим долгом предупредить вас об этом, чтобы не вышло досадного недоразумения. Надеюсь, вы меня понимаете, госпожа - многозначительно молвил принцессе Нефтех и та, понятливо закивала головой. Воспитанная во дворце, она как никто другой знала, как досадные мелочи, могут испортить важную встречу.
   - Моему мужу не будет стыдно за свою жену - с достоинством молвила Атоса, краем глаза косясь в сторону фиванки, у которой от слов Нефтеха закаменело сердце и душа.
   Именно сегодня она собиралась отомстить погубителю своего родного города. Танцовщица уже извлекла из тайника смертельное зелье и ждала удобного момента бросить его в чашу с вином для хилиарха. Маленький темный кристалл размером с зернышко, уютно лежал под длинным ногтем среднего пальца рыжеволосой фурии, напоминания о своем присутствием легким покалыванием. Антигона рассчитала все свои действия до малейшего нюанса, и вдруг выяснилось, что её блистательный план может рухнуть из-за простого пустяка.
   Вновь открывшиеся обстоятельства требовалось, осмыслить и найти решение возникшей проблемы. Для этого требовалось время, но стоявшие у ворот слуги известили о прибытии Антипатра, на встречу с которым, из внутренних покоев дворца, с нахмуренным лицом вышел Пердикка.
   Солнце ещё только начало свой привычный путь с востока на запад, а верховному стратегу уже доложили очередную неприятную весть. Оказалось, что два дня назад, из Вавилона сбежал главный казначей македонского царя, Гарпал. Поверив слухам о смерти Александра, друг детства решил покинуть неспокойную столицу великого царства и при этом основательно почистил малую царскую казну. Пользуясь своим высоким положением, Гарпал беспрепятственно вывез из Вавилона огромное состояние в размере пяти тысяч талантов.
   Нечто подобное с Гарпалом уже ранее происходило. Перед важным сражением с персидским царем Дарием, он сбежал из лагеря, прихватив при этом всю македонскую казну. Тогда, на радостях от одержанной победы царь великодушно простил старого друга и оставил на прежней должности. Теперь же все повторилось вновь, но только с большим ущербом для македонского царя и его царства.
   Известие о бегстве Гарпала сильно встревожило Пердикку. Великого стратега огорчал не столько сам факт измены, сколько пропажа огромного количества денег. Именно на средства малой казны и рассчитывал Пердикка, надеясь при помощи звона золота, склонить на свою сторону остальных стратегов перед воинским собранием.
   Это прекрасно понимал и Антипатр, что прибыл во дворец в сопровождении большой вооруженной свиты, в бодром расположении духа. Улыбка нет-нет, да и появлялась на его сдержанном лице, когда покинув повозку, он поднялся по дворцовым ступеням и вошел в парадную залу.
   Прекрасное настроение хилиарха не могли испортить даже пышные церемонии приема гостей, введенные в обиход по приказу Александра и которые Антипатр органически не переваривал. Мужественно переносить все эти "варварские дикости", ему помогала мысль о том, что совсем скоро он сломает всю государственность Александра и вернет верховную власть воинскому собранию. А там дальше будет видно. Даже, если царь и жив, ему будет очень трудно отыграть все обратно.
   При виде появившегося в зале дорогого гостя, Антигону бросало то в жар, то в холод. Рыжеволосой красавице невыносимо хотелось исполнить свою заветную мечту, но находясь в шаге от неё, она боялась оступиться. Зажатое под ногтем зерно смерти, яростно пульсировало под ногтем, а фиванка так и не приняла окончательное решение; бросать яд в чашу с вином или подождать.
   Вот уже умолкли торжественные трубы, игравшие в честь хилиарха Антипатра. Вот он подошел к Атосе, и персиянка требовательно смотрит на Антигону, ожидая парадную чашу с вином, а фиванка так и не приняла решение. Лишь в самый последний момент, она убрала от края чаши свой ноготь и поднесла её к Атосе.
   Бросив едва уловимый взгляд, которым почтенная хозяйка дома обычно одаривает свою нерасторопную служанку, Атоса с достоинством приняла чашу. Цепко держа её своими холеными пальцами унизанными золотыми перстнями, она с поклоном подала чашу Антипатру. Следуя протоколу, хилиарх принял её, но пить не стал.
   - Благодарю хозяина и хозяйку этого дома за то внимание и уважение, что оказали моей скромной персоне, но вместо этого вина я предпочту простую воду - сказал хилиарх и передал чашу Никандру.
   - Выпей мой старый друг, за мое здоровье, а также за здоровье хозяев этого прекрасного дома - провозгласил тост хилиарх и гармост проворно осушил чашу.
   - В этом доме, любое желание высокого гостя закон для его хозяев, - с почтением молвила персиянка, полностью вошедшая в роль полноправной хозяйки. Царственно подняв бровь в сторону стоявших в отдалении слуг, она властно хлопнула в ладоши.
   - Подайте нашему досточтимому гостю самой свежей и прохладной воды, какая только есть в этом доме - приказала Атоса и тут, словно кто-то невидимый толкнул Антигону в бок.
   - Как можно подавать высокому гостю простую воду?! - притворно возмутилась фиванка. В мгновение ока она подскочила к пиршественному столу и налила из изогнутого кувшина прохладного шербета.
   - Этот напиток, лучше всего освежит нашего дорогого гостя, после знойных лучей солнца этого города. Оно сегодня такое жаркое - почтительно промурлыкала Антигона, подавая напиток хилиарху, едва заметно щелкнув ногтем по краю чаши.
   Принимая от танцовщицы чашу, Антипатр внимательно посмотрел на девушку, будто что - то пытался вспомнить, но так и не вспомнил. Долго держать в руках чашу было неприлично, и он сделал небольшой глоток. Шербет действительно сразу приятно освежил изрядно вспотевшего под вавилонским солнцем полководца и принес ему живительную прохладу.
   - Благодарю за столь приятный подарок, госпожа. Надеюсь, то смогу когда-нибудь отблагодарить тебя тем же - поблагодарил Антигону хилиарх и, отпив еще один глоток, подошел с чашей к Пердикке.
   Следуя дворцовому этикету, Антигона налила половину чаши. Хилиарх выпил большую часть её содержимого и по расчетам фиванки, этого было вполне достаточно для свершения мщения.
   Скромно потупив взор, она отошла от Антипатра боясь выдать себя радостью, охватившей её душу.
   - Ай да египтянин. Не обманул, сам, того не зная, помог мне свершить задуманное. Скоро, очень скоро вслед за Александром полетит и главный губитель моего родного города - думала про себя Антигона, упиваясь своим запоздалым торжеством. Стоя вместе с Атосой во главе всей дворни, фиванка ждала момента, когда Пердикка даст им знак покинуть обеденную залу.
   Радость от свершившегося переполняла Антигону и вдруг, в самый главный момент своего торжества, она ощутила на себе чей-то цепкий оценивающий взгляд.
   Молодая женщина почти физически чувствовала его на своих оголенных плечах. От него у Антигоны моментально заныло под ложечкой в предчувствии чего-то гадкого, нехорошего. Она усиленно это предчувствие, но оно не уходило. Не выдержав, Антигона резко обернулась, пытаясь выявить хозяина этого взгляда, но в стоявшей позади неё толпе слуг, она не ухватила таинственного наблюдателя.
   А тем временем, дела развивались по своему сценарию. Антипатр отказался от обеденной трапезы. Учтиво осмотрев ломящийся от яств стол, он отошел к стоявшей в тени скамье и предложил Пердикке присесть рядом с собой. Проявляя учтивость к гостю, стратег сел рядом с ним приказав подать и себе чашу с шербетом. День действительно выдался жарким и прохладный напиток, как нельзя лучше освежал.
   Сидя друг против друга, македонские вожди принялись обсуждать бегство Гарпала, не торопясь перейти к главному. Пердикка дал знак челяди удалиться, приказав остаться только
   мальчику виночерпию. Никандр пытливо посмотрел на хилиарха, взглядом спрашивая его покидать ли его или нет. Сидя на скамье, Антипатр коротко кивнул головой и гармост покорно двинулся к выходу. Однако не успел он пройти и несколько шагов, как услышал глухой крик и мгновенно обернулся.
   Схватившись за грудь, Антипатр стоял на ногах и страдальчески смотрел на Никандра. Затем он попытался сделать шаг навстречу начальнику стражи, но ноги подкосились и он рухнул, на руки стоявшему рядом с ним Пердикки.
   - Врача! Хилиарху плохо! - зычным голосом проревел гармост, чем породил толчею и панику в дверях. Одни пытались поскорее покинуть помещение, другие проникнуть в него. Бесцеремонно оттолкнув Атоссу, стоявшие за дверью охранники Антипатра, потрясая оружием, вломились в помещение, но бритоголовый египтянин оказался у тела раньше всех.
   Склонившись над прерывисто дышавшим стариком, он деловито потрогал его сведенные судорогой руки, открыл пальцами закрытый глаз и, глядя на появившуюся, на полу струйку мочи, вынес свой вердикт.
   - У хилиарха сильный тепловой удар. Ему срочно обложить людом и поставить на затылок черных пиявок. И сделать это надо как можно быстрее.
   - Я ничего не позволю тебе делать, бритоголовый! Пусть хилиарха Антипатра лечит его врач, и только он - решительно выпалил Никандр и для пущей убедительности своих слов, наполовину обнажил свой меч.
   - Ты зря им трясешь, гармост! Нефтех лучший врач из всех тех, кого я только знаю - вступился за египтянина Пердикка, но Никандр был неумолим.
   - Хилиарха будет лечить только его доктор и никто другой!
   - Так зови его скорее, а не то будет поздно! - зло выпалил верховный стратег, чем вверг Никандра в сильное подозрение. Он буквально пронзил Пердикку тяжелым, полным ненависти взглядом. Гармост хотел что-то сказать, но в этот момент в зал вбежал врач Антипатра.
   - Клеон, посмотри, что с хозяином! - взмолился Никандр, - этот говорит, что у него тепловой удар и следует положить лед и поставить каких-то пиявок, но я не верю. Нет ли здесь измены!?
   Пронзительная тишина повисла в парадном зале дворца. В ней было отчетливо слышно тяжелое дыхание поверженного судьбой Антипатра и сопение эскулапа осматривавшего больного.
   - Ну, что? Говори! - потребовал гармост, едва только доктор поднял голову и разогнул затекшую поясницу.
   - Я ничего не могу сказать точно. Может быть и тепловой удар, солнце сегодня жаркое. Лед и пиявки наверняка ему помогут. Но, где их сейчас взять?
   - Лед есть на кухне господина Пердикки, а пиявки имеются у меня. В этой жаре я многих поднял на ноги этим средством. Если согласны я сейчас же принесу их - заверил доктора Нефтех. Врач на мгновение задумался, а потом согласился.
   - Думаю, что хуже от этого не будет - заверил Никандра эскулап и Нефтех проворно побежал за своим непривычным средством.
   - Куда можно перенести господина хилиарха для проведения лечения - врач вопросительно взглянул на Пердикку.
   - В мою спальню - он громко хлопнул в ладоши и подскочившие слуги под присмотром стражников и врача, стали осторожно выносить Антипатра из зала.
   Пока стража хилиарха была занята, стратег велел слуге кликнуть собственную стражу. Пердикка чувствовал, что добром Никандр не покинет его дворец и не ошибся. Едва только за Антипатром закрылись двери, как гармост подошел к пиршественному столу и, вытянув в его сторону руку, закричал.
   - Хилиарх Антипатр отравлен! - непререкаемым тоном изрек Никандр и его слова немедленно отозвались гневным звоном мечей оставшихся в зале солдат из охраны Антипатра.
   - Отравлен! Отравлен! Выдайте нам отравителя! - кричали они, наводя ужас на всех присутствующих в зале людей.
   Вбежавшие в зал воины стратега с опаской и непониманием косились на них, ожидая приказа Пердикки. По своей численности они не уступали людям хилиарха, но Пердикка не стал отдавать им приказ выкинуть этих наглецов, вон из его дворца. В сложившихся условиях обязательно бы пролилась кровь, а это было для Пердикки очень нежелательно.
   - Внезапно поразивший хилиарха недуг помутил твой разум Никандр! Как можно было отравить Антипатра, если он ничего не съел!? А поданное ему вино выпил ты. Ты тоже отравлен!?? - воскликнул Пердикка.
   - Не съел, верно! Но он выпил, - пропустил мимо ушей колкость стратега, Никандр, - он выпил из этого кувшина и ему, стало плохо!
   - Я сам пил этот напиток и как видишь, жив и здоров - парировал Пердикка, но гармост не сдавался.
   - Ты пил из другого кувшина, а господину наливали из этого!! - Никандр ткнул пальцем в злополучный кувшин. Тревожная тишина вновь повисла в зале, но её быстро прервал уверенный голос Нефтеха. Он уже поставил Антипатру пиявки и вернулся в зал.
   - Прохладный шербет не может никого отравить. Хилиарх Антипатр уже был болен, когда переступил порог этого дома. И чтобы рассеять все сомнения, я сам выпью этот прекрасный напиток, из этого кувшина - египтянин подошел к столу и налив шербет в небольшую чашку, неторопливо выпил его.
   Опасный вопрос казалось, был разрешен, но только не для Никандра.
   - Ты ловко защитил своего господина, бритоголовый, но тебе не удастся обмануть меня. В этом кувшине, возможно и нет яда, но его могла добавить в напиток, вот эта женщина подававшая его хилиарху! Она отравительница! - гармост ткнул пальцем в Антигону и в тот же момент, воины хилиарха схватили танцовщицу, не успевшую покинуть зал. Её подтащили к гармосту и швырнули на колени, грубо пихнул в спину коленом.
   - Отвечай мерзавка, ты отравила хилиарха Антипатра!? - воскликнул Никандр грозно потрясая перед лицом Антигоны обнаженным мечом. - Скажи нам, кто тебя надоумил на это черное дело и ты легко умрешь! Клянусь Зевсом!
   Оказавшись один на один со смертью, яростно брызжущей слюной, фиванка растерялась. В первый момент она хотела признаться в своем поступке и гордо расхохотаться в лицо бесившемуся от гнева македонцу и окружавших её солдат. Но неожиданно для себя, Антигона страстно захотела жить.
   Это желание с такой силой захлестнуло всю её душу, что из прекрасных карих глаз танцовщицы выкатились слезы и предательски пробежали по щекам. Ища спасения от нависшей над ней смертельной угрозы, Антигона с мольбой посмотрела на Пердикку подошедшего к гармосту.
   Что он хотел сказать Никандру в защиту наложницы, так и осталось тайной, ибо в этот момент гармост принялся избивать Антигону.
   - Отвечай, тварь! Ты отравила хилиарха Антипатра? Ты!? - тяжелая рука Никандра ударила сначала по одной щеке танцовщицы, затем по другой, от чего, вслед за слезами, по сторонам разлетелись и капли крови из разбитого носа.
   Именно пролитая кровь, подтолкнула верховного стратега к тому, что он вряд ли собирался сделать в ближайшее время.
   - Как ты смеешь, негодяй бить мою жену!? - гневно рыкнул Пердикка и сильным движением плеча он оттолкнул гармоста от Антигоны. Протянув девушке руку, он рывком поднял её на ноги и крепко прижал к себе, демонстрируя на деле, изменения жизненного статуса фиванки.
   У всех присутствующей в зале дворни, слова Пердикки вызвали шок и изумление, но только не у Антигоны, чьи нервы оказались сделанными из железа. Прижавшись к плечу нечаянно обретенного мужа, она вытерла ладонью кровь и с таким презрением посмотрела на гармоста, что этого бы хватило на целых двух принцесс крови.
   Столь высокий статус подозреваемой особы, в другом случае заставил бы ретивого гармоста уменьшить пыл и принести извинение. Но в глазах Никандра стоял образ лежавшего на полу тела Антипатра, и он уже не мог отступить.
   - А мне безразлично, чья она жена! После её напитка хилиарху стало плохо, значит, она повинна в этом! Отравительница! - упорствовал гармост, и притихший было гул недовольства солдат, моментально его поддержал. Они тоже видели распростертое тело хилиарха и желали отмщения. Быстрого и беспощадного.
   - Ты забываешь, где и с кем говоришь, гармост! - попытался осадить Никандра Пердикка, но все было напрасно. Чувствуя поддержку возбужденной толпы, гармост словно зверь, вкусивший свежей крови жертвы, не желал уходить, не получив своей законной добычи.
   - Отдай нам её, стратег! Пусть воинское собрание решит, виновна она или нет! Отдай и не заставляй нас думать о сговоре!
   Словно свора волков, стражники Антипатра стали обступать стратега и его новую жену, вгоняя страх и дрожь в их сердца.
   - Да как ты смеешь обвинять человека, которому великий царь оставил свой перстень с правом вершить дела от его имени! - в праведном гневе воскликнул. Не отрывая руки от стана Антигоны, Пердикка вытащил из складок одежды перстень и высоко поднял его над головой, но и этот аргумент не заставил Никандра отступить.
   - Власть воинского собрания выше власти царской, а тем более его временного наместника! Пусть оно решит, виновна или нет твоя жена. Отдай нам её по-хорошему или мы возьмем силой!
   И в третий раз, в парадной зале дворца повисла гнетущая тишина, грозя разразиться звоном оружия. И вновь в дело вмешался бритоголовый жрец, внимательно наблюдавший за яростной перепалкой Пердикки и гармоста.
   - Я, могу доказать невиновность, госпожи Антигоны - разрушил тишину Нефтех и все разом посмотрели в его сторону.
   - Опять ты, бритоголовый!? - зло пробурчал Никандр, - я уже понял, что у тебя хорошо подвешен язык, но нам нужны веские доказательства, а не красивая болтовня!
   - Ты хочешь истины, гармост? Так наберись немного терпения и дай мне возможность представить свои доказательства.
   Жрец с достоинством прошел через весь зал и подошел к скамье, на которой стояла чаша, из которой пил шербет Антипатр. Нефтех осторожно взял её в руки и двинулся обратно, пристально глядя в глаза Антигоне.
   Смотреть в глаза человеку, от которого зависит твоя жизнь, очень трудное испытание, а если ты испытываешь к этому человеку опасения, трудно вдвойне. Отчаянно трепеща под взглядом Нефтеха, рыжеволосая красавица мужественно собрала в кулак все свои силы и выдержала испытание.
   Не дойдя до гармоста двух шагов, египтянин поднял чашу и учтиво спросил Никандра.
   - Из этой чаши пил хилиарх, после чего ему стало плохо?
   - Да, из этой! Именно её держала в руках эта отравительница, и никто другой, кроме хилиарха не прикасался к ней! - подтвердил гармост, и притихший было гул негодования стоявших за его спиной воинов, мгновенно возродился.
   - На дне чаши осталось немного напитка. Тебе хорошо видно гармост?
   - Да и что?
   - Значит если в ней яд, то госпожа Антигона отравительница, а если в чаше простой шербет, то с хилиархом случился тепловой удар. Все верно?
   Произнесенные жрецом слова поставили Никандра в затруднительное положение. Он был полностью уверен в своей правоте и опасался, что бритоголовый шарлатан обманет его при помощи хитрого фокуса.
   - К чему ты клонишь!? Уж не собираешься ли ты, предложить кому-нибудь из нас выпить его, ради её оправдания?
   - Я бы так и хотел сделать, но боюсь, что среди присутствующих нет желающих. Я обещал доказать невиновность госпожи и сделаю это. Я сам выпью остаток шербета, которым якобы отравили хилиарха.
   - Выпьешь сам? Да ты храбрец. Пей, но только без фокусов!
   - Тогда давай разделим его пополам и выпьем вместе.
   - Не заговаривай мне зубы, жрец! Пей и дело с концом!
   - Как скажешь - сказал Нефтех и, не торопясь осушил злополучную чашу.
   Десятки глаз буквально сверлили египтянина, но он только в ответ снисходительно улыбался.
   - Ты доволен, гармост? Госпожа Антигона не отравительница? - с вызовом спросил Никандра египтянин.
   Тяжелая мысленная работа Никандра полностью отразилась на его лице. Гармосту было легче проткнуть мерзкого жреца мечом, чем доказать свою правоту. Пауза неимоверно затянулась, пока светлая мысль не посетила македонца, и он озвучил её.
   - Ты так смело выпил из этой чаши, потому что яд не действует на тебя! Вас египетских жрецов с детства приучают пить яд, и он для вас безвреден! Ты лжец и мошенник! - торжественно воскликнул гармост и на лоб Пердикки, легла тень тревоги. К египтянам, а особенно к жрецам, македонцы всегда относились с опаской, слегка демонизируя их.
   Он уже перекинулся понимающим взглядом с начальником своей стражи, но Нефтех не собирался складывать оружие. Его нервы были сделаны не из железа, а из стали.
   - Я мошенник? Хорошо, но тогда объясни нам всем, как госпожа Антигона смогла отравить хилиарха Антипатра? - без малейшей задержки и запинки ответил ударом на удар жрец. - Желая утолить его жажду, она взяла чашу со стола и при всех налила в неё шербет. Никто не видел, что она туда что-то добавляла.
   Уверенный в себе тон Нефтеха и безукоризненная логика привел в ярость его оппонента. Легко и непринужденно он сводил на нет, все усилия гармоста вывести фиванку на чистую воду.
   - С её тонкими и ловкими пальцами она легко могла незаметно подлить или подмешать яд! - не сдавался Никандр.
   - Если она подлила его в шербет, то должен был быть флакон, если помешала, то должен остаться мешочек. Где они? Только не говори, что госпожа Антигона их выбросила. Все это время она была на виду и не могла сделать этого - продолжал давить логикой Нефтех и у Пердикки, отлегло на сердце. Аргументы египтянина были безупречны.
   - Да, где яд, которым был якобы отравлен хилиарх Антипатр? Покажи мне его - грозно потребовал от Никандра Пердикка, стремясь поставить того в тупик, но на удивление гармост быстро нашел что ответить.
   - Она спрятала яд под одеждой! - уверенно воскликнул гармост и ткнул пальцем в Антигону. Трудно было сказать, верил ли он в это или своими словами пытался спровоцировать Пердикку на конфликт, но последнее гармосту отлично удалось. Помимо воли стратега его рука легла на рукоять меча и Никандр, немедленно отметил ему тем же. Примеру своих вождей последовали стражники, ожидая приказа к действию.
   Напряжение вновь моментально достигло максимальных высот, но Антигона сбила его отважным поступком. Шагнув навстречу гармосту, она уверенно расстегнула фибулу своей туники. Невесомое одеяние плавно скользнуло по её телу и упало на пол.
   Десятки мужских глаз стали пожирать взглядом её высокую грудь, никогда не знавшую радость материнства, плоский живот, стройные ноги, гладкое лоно, лишенное волос по азиатским традициям. Все было открыто для обозрения, но стояла Антигона с таким вызовом и достоинством, что её нагота была не стыдом, а вызовом для жадных глаз мужчин. И взглянув на неё раз, они тут же стыдливо опускали взор, будто уколовшись о невидимую эгиду танцовщицы.
   Презрительно скривив губы, Антигона сильным взмахом ноги швырнуло хитон в сторону Никандра, предоставляя ему право копаться в нем. Покрытый пятнами праведного гнева, верховный стратег хотел что-то сказать своему обидчику, но в это время распахнулась дверь спальни, и из неё вышел врач.
   - Ну, что, Клеон?! Как господин? - требовательно воскликнул Никандр, готовый в случаи необходимости арестовать Антигону, Нефтеха и даже самого Пердикку. Однако этого не потребовалось.
   - Господину стало лучше! Он пришел в себя, открыл глаза и даже попытался сесть. После кровопускания он очень ослабел и его нужно срочно доставить во дворец, где за ним будет всесторонний уход.
   - Отлично! - воскликнул Нефтех. - Сами бессмертные боги свидетельствую в невиновности госпожи Антигоны. Ты доволен, гармост?
   - Я буду доволен только тогда, когда хилиарх будет полностью здоров. Только тогда подозрения против госпожи будут полностью сняты - дерзко ответил Никандр, отчего на лице Пердикки заиграли желваки. У него очень чесались руки посчитаться с гармостом, но сейчас, ему нужно было поскорее выставить стражу хилиарха за дверь, не пролив при этом, ни одной капли крови.
   - Действительно, самое главное, чтобы хилиарх Антипатр поскорее поправился. Поэтому я бы не советовал везти его во дворец на повозке. Слишком тряско и опасно для здоровья. Я бы вообще рекомендовал бы оставить его здесь, дня на два-три, до полного выздоровления - предложил Нефтех, чем вызвал бурю гнева на лице гармоста.
   - Об этом не может быть и речи! Мы немедленно покидаем этот дом! - выпалили Никандр.
   - В таком случаи, для переноса больного лучше всего закрытый паланкин. В нем хилиарху будет не так жарко - как ни в чем, ни бывало, продолжил Нефтех и личный врач Антипатра полностью с ним согласился.
   - Да, конечно. Закрытые носилки избавят хилиарха от полуденного зноя и сократят тряску до минимума. Но у нас с собой их не и я не знаю, есть ли они во дворце - доктор выразительно посмотрел на Пердикку и верховный стратег, немедленно откликнулся на его немую просьбу.
   - Подать хилиарху Антипатру мои парадные носилки! - приказал Пердикка и слуги гурьбой бросились исполнять приказ хозяина.
   Не прошло и нескольких минут, как широкий паланкин был доставлен в пиршественный зал и со всеми предосторожностями, Антипатра вынесли из спальни и положили на мягкое ложе. Откинувшись на мягкие подушки, он что-то хотел сказать солдатам, но речь его была невнятна, а сам хилиарх выглядел жалким и раздавленным внезапным недугом. Сопровождавший Антипатра врач поспешил задернуть занавес, но солдаты уже успели увидеть своего поверженного кумира. Взявшись за ручки паланкина, они угрюмо двинулись к выходу из зала, оказавшегося столь негостеприимным.
   - Несите как можно осторожнее, а вы смотрите, чтобы муха не посмела сесть на носилки. Головой отвечаете! - наставлял Никандр державших паланкин солдат. Они уже достигли дверей, когда гармост повернулся и обратился к Пердикке.
   - Сегодня у нас всех был очень непростой день, стратег. Жизнь хилиарха Антипатра оказалась под угрозой, и я должен был сделать все, чтобы её защитить. Если ты считаешь, что тебе была нанесена обида, то можешь жаловаться на меня хилиарху или в воинское собрание. Я с готовностью приму любое наказание, которое они мне назначат, если признают виновным.
   - Можешь не сомневаться, я так и сделаю, гармост. А теперь покинь мой дом, а не то я прикажу своему телохранителю свернуть тебе шею - пригрозил Пердикка, но гармост не испугался шагнувшего вперед Аргуса.
   - Много было желающих свернуть мне шею, но всем им мешало распоротое брюхо. Хочешь попробовать? - Никандр проворно выхватил меч и встал в боевую стойку.
   - Я бы не стал пробовать. Так как две стрелы готовы в любой момент испробовать крепость твоей головы, гармост. Иди домой и горячо молись богам за здоровье хилиарха - вмешался в разговор Нефтех, и в подтверждение его слов, из-за колонны выступили два лучника.
   Как бы, не пылал злобой и негодованием начальник стражи Антипатра, но он решил ретироваться, оставив сведения счетов на потом.
   - Ты отважный человек Нефтех! - воскликнул Пердикка, когда надоедливые гости покинули дворец. - Так смело выпить из чаши Антипатра! Или вас жрецов действительно сделали невосприимчивыми к ядам!?
   - Стоит ли говорить о моей скромной персоне, господин - ловко ушел от ответа Нефтех. - Госпожа Антигона, вот кто истинный герой. Когда ты схватился за меч, я уже не надеялся на счастливый исход. Мое почтение, госпожа.
   Нефтех почтительно поклонился бывшей танцовщице, не совсем пришедшей в себя от всего того, что произошло за последние часы. Держась из последних сил, она не забыла поинтересоваться о судьбе Антипатра.
   - Благодарю тебя господин за доброе слово и за поддержку, но мне интересно знать, что будет с хилиархом? Как быстро он оправиться от своей болезни?
   - Все в руках великих Мойр, госпожа, но боюсь, что хилиарх не скоро сможет встать на ноги после сразившего удара. Очень не скоро, если не сказать большее.
   - Я буду молиться за него, - пообещала фиванка. - Мой господин, я хотела бы уйти к себе и привести себя в порядок.
   Антигона покорно опустила глаза и, получив согласие, двинулась к себе, намерено не замечая застывшую у стены Атосу. С этого дня, их отношения перешли на новый уровень.
   - То, что ты сказал об Антипатре, правда? Его действительно сразил удар? - требовательно спросил Пердикка, оставшись один на один с Нефтехом.
   - Конечно, нет, господин. Я просто неверно рассчитал дозу, и яд поразил хилиарха раньше времени. Прими мои извинения, но ремесло отравителя слишком сложно для меня - повинно склонил голову перед стратегом египтянин, умалчивая при этом, что не до конца веря в Антигону, он заранее смазал ядом дно чаши. От такой двойной дозы, Антипатру и стала плохо раньше времени.
   - И что теперь будет с Антигоном?
   - Он умрет, - заверил македонца Нефтех. - По моим расчетам уже к вечеру действие моих пиявок прекратиться и хилиарх превратиться в развалину, лишенную возможность двигаться и говорить.
   - Ты уверен!?
   - Абсолютно, господин. Сок цепроны страшный яд и действует необратимо. Жить Антипатру осталось не больше месяца.
   - И зная это, ты не побоялся выпить остатки шербета из чаши Антипатра! - изумился Пердикка.
   - Для человека, который до этого вдоволь напился свежего молока, столь малое количество цепроны совершенно неопасно - с достоинством ответил жрец, чем ещё сильнее заставил верховного стратега уважать себя.
   Так закончился этот день, по итогам которого раз и навсегда закатилась звезда хилиарха Антипатра, рискнувшего сыграть свою игру. А через два дня после этих событий, в устье Евфрата появились корабли Александра. Они привезли письма от македонского царя с известием о победе, одержанной флотом у мыса Смерти, а также извещали, что государь продолжает поход на юг. Эти известия моментально сбили накал страстей в столице, но вот окраины ещё только начинали бурлить.
  
  
  
  
   Глава IX. Пыльные дороги Счастливой Аравии.
  
  
  
  
  
   Войска Эвмена неспешно продвигались вдоль восточной окраины страны, именуемой эллинами как Палестина. Позади царского войска остались невысокие горы, окаймлявшие её с севера, а также большое пресное озеро, гордо именуемое местными жителями "морем". Его воды давали жизнь и пропитание всей округе, и одновременно являлись истоком великой еврейской реки Иордан, чья глубина не превышала пояса взрослого человека.
   По обоим берегам Иордана с незапамятных времен жили бородатые скотоводы и земледельцы. Столкнувшись с грозной силой, они покорно заплатил воинам великого царя дань в виде мяса, овощей и фруктов, на время их постоя. А когда незваные гости уходили, то с радостью плевали им в след на дорогу, и творили в воздухе охранительные знаки.
   Выполнив первую часть царского плана, Эвмен уверено вел войско на юг, где находилось другое "море". Однако в отличие от первого, оно не давало жизнь, и было прозвано "мертвым", из-за огромного содержания соли. Единственным достоинством этого "моря" были огромные залежи битума, высоко ценимого на всем Востоке и Египте.
   Издревле добычей битума занимали племена набатейцев и хатрогов. Целые караваны верблюдов, уходили с южного берега "мертвого" моря в Газу с этим ценным и дорогим сырьем, принося богатый доход местным арабам. Но не только битумом был важен этот район Палестины. Именно здесь сходились все торговые пути, по которым везли корицу, мирру, ладан и прочие товары Счастливой Аравии.
   Платя в Гизе дань египетскому наместнику или персидскому сатрапу, арабы всегда оставались с прибылью, но убив царских копателей битума, они совершили роковую ошибку. Взбешенный гибелью своих людей, великий царь Александр решил сделать набатейцев своими данниками, и заодно взять под контроль арабскую торговлю.
   На этом этапе похода, главной силой Эвмена становилась конница, ударным острием которой являлись скифы. С момента вступлением на территорию хатрогов, они были отправлены стратегом в свободную охоту, и теперь косматые всадники рыскали впереди и позади войска в поисках противника. Иногда эти поиски увенчивались успехом, и тогда все решала воинская удача и умение. Были случаи, когда отрубленные головы врагов украшали сбруи скифских воинов, но случалось когда степняки были чернее тучи и ряды их редели.
   Таковы были горькие издержки войны, но жертвуя малым, Эвмен надежно обезопасил свои пешие соединения от постоянных набегов легкой конницы противника. Неутомимые всадники царя Скилура позволили стратегу без серьезных потерь достичь основной цели этого похода - топких берегов "мертвого моря".
   Для арабских копателей битума, появление степняков было подобно грому среди ясного неба. Обозначив свое присутствие легким облачком пыли на горизонте, скифы вихрем налетели на врагов, забросав сначала его стрелами, а затем обрушив на него всей гогочущей и визжащей массой. Застигнутые врасплох арабы бросились бежать, но мало кто сумел спастись от незнающих промаха скифских мечей и копей. Мало кому посчастливилось спастись от безжалостного возмездия насланного царем Александром. Помня наказ стратега о необходимости взятия "языка", скифы взяли в плен нескольких человек, милостиво даруя им жизнь.
   Конная охрана каравана, что должен был везти добытый битум в Газу, не смогла оказать скифам серьезного сопротивления. Дрогнув перед конной лавой степняков, они дали по ним один залп и не сговариваясь, поскакали прочь, оставив врагу прииски.
   Почти все верблюды каравана были загружены корзинами с добытым битумом. Богатая добыча была отправлена Эвменом в Иерусалим под усиленной охраной, вместе с требованием прислать работников, для расширения захваченных приисков. Идя навстречу просьбам египтян, Александр решил значительно увеличить добычу, столь ценного сырья.
   От взятых в плен караванщиков стало известно, что главным виновником нападения на царских рабочих были не хатроги, как это считалось ранее. Хатроги лишь только уничтожили царских копателей битума. Сами же прииски находились во власти набатейцев, самого влиятельного арабского племени в этой части Аравии.
   Именно в их столицу Петру уходили караваны груженые битумом, который потом появлялся на рынках Газы, вместе с другими товарами из Счастливой Аравии. Надежно укрытая в горах, Петра была главным перевалочным пунктом всей арабской торговли завязанной на Египте и странах Леванта. Множество караванных троп шло через Набатею с востока, юга и севера огромного полуострова, чтобы закончить свой путь у берегов Средиземного моря.
   Набатейцы умело использовали положение Петры на торговых путях Аравии. Деньги широкой рекой лились в казну города, позволяя нанимать хатрогов для охраны торговых караванов идущих в Газу, а также для прочей грязной работы. Таково было разделение среди местных племен, двух самых достойных для мужчины дел: войны и торговли.
   Отрабатывая полученные от набатейцев деньги, хатроги, регулярно беспокоили незваных гостей внезапными набегами. Быстро уяснив, что дневные стычки со скифами дело довольно опасное и непредсказуемое, арабы изменили свою тактику. Теперь они стали нападать на македонский лагерь под покровом ночи. Не проходило и дня, чтобы не было набега и войску Эвмена, не был нанесен ущерб, в виде сожженных палаток или убитых караульных.
   Брошенные в погоню скифы, как правило, возвращались ни с чем. Хатроги прекрасно ориентировались на местных просторах, благодаря чему могли бесследно затеряться от жаждущих мести всадников царя Скилура. Более того, хорошее знание окрестности позволило хатрогам организовать засаду для преследователей, в которой погибло с десяток степняков.
   Подобное положение дел весьма не устраивало Эвмена. В македонский лагерь уже стали пребывать первые партии копателей битума, но полной безопасности их работы, стратег не мог гарантировать.
   Можно конечно было поднять всю кавалерию и отправиться в пустыни на поиски хатрогов. Начать преследование кочевников. Уничтожить все близлежащие оазисы и их родники, засыпать питьевые колодцы и в конечном итоге заставить хатрогов отступить от приисков. Все это были вполне действенные и эффективные меры, но они на это все требовалось время. А вступать в долгую и затяжную войну с кочевниками, Эвмен не хотел. Александр любил быстрое разрешение возникших проблем и, следовательно, нужно было искать другое решение. Иначе его место возле царя не заняли другие, и тогда прощай все надежды.
   После недолгого раздумья, стратег решил бить врага его же оружием и позвал к себе на разговор командира скифской конницы, Агафирса. Призывая степняка отомстить за погибших воинов, хитрый кардиец рассказал ему свой план, от которого скиф пришел в полный восторг.
   Утром следующего дня, под видом охраны царских копателей, из лагеря был послан отряд скифов, для разведки местности. В течение трех дней, степняки самым тщательным образом изучили особенности рельефа местности. Знающие свое дело воины, быстро определили, что наиболее удобное место нападения на прииски, было восточное направление.
   Ровное как стол пространство пустыни позволяло арабам быстро нанести удар под покровом ночи, а затем и также быстро отойти. Единственным минусом этого варианта было топкое солончаковое поле, которое было плохо проходимым как для конных, так и для пеших. Раскинувшись широким полумесяцем вдоль береговой линии, оно представляло серьезную угрозу для верховых, атакующих в темное время суток.
   Другим вероятным местом атаки было южное направление. Там не было коварных солончаковых ловушек. Хатроги могли беспрепятственно атаковать прииски но, только преодолев цепочку невысоких холмов, из-за чего они должны были наступать узкой колонной, а не привычной широкой цепью.
   Активные действия присланных рабочих и наступившие безлунные ночи, по мнению скифского вождя должны были заставить арабов в самое ближайшее время. Потому, с наступлением темноты скифская конница покинула лагерь и засела в засаду. Один отряд прикрыл прииски с востока, другой с юга, а третий расположился вблизи самих приисков, готовый в любой момент прийти на помощь товарищам.
   Самым вероятным местом нападения противника, по мнению Агафирса, была гряда холмов, вблизи которых он и сел в засаду. Прошло больше половины ночи, прежде чем стоявшие в карауле разведчики, подтвердили правильность вывода своего командира, заслышав мерный гул от топота копыт, приближающейся кавалерии.
   Чуткое ухо прильнувшего к земле степняка, быстро определило направление движения противника, а также его примерную численность в пятьдесят конных. Это известие моментально взбодрило дремавших в полглаза скифов. Короткий взмах вождя рукой и дети степей уже скакали к проходам между холмов, сдерживая не в меру ретивых своих скакунов.
   Жажда мести и стремление к громкой боевой славе влекли скифов в бой. Но прежде чем дать своим воинам возможность свершить отмщение, скифский вождь намеривался преподнести арабам один неприятный сюрприз. Опытный воин решил извлечь максимальную выгоду из своего положения и отправил на верхушки холмов два десятка лучников. Это были лучшие стрелки во всем скифском войске, так как могли бить без промаха в темноте, ориентируясь исключительно по звуку.
   Трижды спустили тетивы своих луков скифы, безжалостно разя скачущего во тьме противника, заставляя его терять строй и сбиваться в кучу. И пока изумленные хатроги пытались понять, откуда из ночи летят смертоносные стрелы, на них уже летели во весь опор косматые мстители.
   Агафирс упредил врага в начале схватки всего в пару минут. Ровно столько понадобилось его воинам миновать проходы, перестроиться и широким фронтом атаковать нестройные ряды арабов. Подобного огромной хищной птице обрушились воины Агафирса на застигнутого врасплох противника.
   Копьями, мечами, кривыми саблями, кинжалами принялись они крушить его нестройные ряды, проворно обтекая их с обеих сторон, яростно тесня своими крепкими взмыленными конями. Воины хатрогов по своей храбрости и выучке мало чем уступали наседающим на них скифам, но попав под удар с двух сторон, не смогли оказать достойного сопротивления. Казалось, что враги обступили их со всех сторон и от этого, каждый из арабов думал не столько о схватке, сколько о том, как удачнее унести ноги.
   Как подобает истинному скифу, Агафирс находился в первых рядах схватки, не желая уступать боевую славу этого боя кому-либо. Заранее выбрав себе соперника под удар, он стремительно сблизился с хатрогом и нанес ему хлесткий удар мечом. Раненый в шею воин стал оседать в седле, но Агафирс не стал тратить время на добивание противника. Ловко отбив ивовым щитом чей-то удар, он рубанул в ответ, опрокинул кого-то на землю и был вынесен из яростной схватки верным конем.
   Не теряя ни секунды, Агафирс развернул коня, и как, оказалось, сделал это весьма своевременно. На него устремился хатрог с тяжелым копьем наперевес. Плотный и кряжистый кочевник намеривался проткнуть скифа своим оружием как цыпленка вертелом, но оказался не столь быстрым и проворным как его противник. Всадники на мгновение столкнулись друг с другом, раздался лязг металла и кони противников, унесли своих седоков в разные стороны.
   Копье араба лишь скользнуло по доспеху Агафирса, не причинив ему вреда. Зато меч скифского вождя разрубил сыну пустыни грудную клетку и тот, обливаясь кровью, рухнул под копыта своего коня.
   Как потом оказалось, это был предводитель хатрогов. Его смерть окончательно подкосило у арабов волю к сражению, и они обратились в бегство, но скифский орел крепко вцепился в свою добычу. Всего лишь одному воину удалось уйти из этой схватки живым и ещё несколько арабов, привели молодцы Агафирса на арканах в лагерь Эвмена.
   Стратег очень обрадовался такому двойному подарку этой ночи. Пленным быстро развязали языки, и они рассказали интересные вещи. Оказалось, что хатроги, этим днем собрались напасть на македонцев. Но не как обычно на прииски, а на сам лагерь, и не ночью, а в обед днем. В это время, по мнению арабов, часовые теряют свою бдительность и, как правило, не ожидают нападения.
   Чтобы максимально сохранить свои планы втайне от врага, арабы намеривались подойти к македонскому лагерю малыми группами и атаковать его единым целым в самый последний момент. Такая тактика, по мнению вождя хатрогов Ростана, позволяла, если не разгромить войско Эвмена, то нанести ему серьезный урон и заставить стратега отступить от асфальтных приисков.
   Эта новость не застала стратега врасплох. Нечто подобное он ожидал, правда, не в столь больших объемах. Узнав о замысле противника, Эвмен лишь скрытно отправил скифов для прикрытия приисков, а сам остался в лагере и стал ждать гостей. При этом число караулов и их численность осталось без изменений.
   В назначенный час, хатроги появились перед македонским лагерем, словно выросли из-под земли. Гогочущая и визжащая конная масса, выкатила из-за ближайших холмов, и ринулись в атаку. Вид караульных, которые при виде арабов не раздумывая, бросились к воротам лагеря, только подстегнул кочевников. Пронзительно улюлюкая, выкрикивая оскорбление врагу, они уверенно катились вперед, в предвкушении веселой рубки застигнутых врасплох пеших трусов.
   Полностью уверенный в скором успехе дела, Ростан решил убить двух зайцев одновременно. Властный взмах плети и часть хатрогов покинула строй и вместе с сыном вождя Ильдузом поскакала к приискам, чтобы раз и навсегда доказать, чей этот битум.
   Из-за лагерного частокола по кочевникам ударили лучники, но их стрел было недостаточно, чтобы заставить арабов повернуть своих коней. Теряя всадников, арабы продолжили свой путь, злобно грозя мечами и плетками царским стрелкам, засевшим за частоколом.
   Не смогли прервать их резвый полет и залпы из скорпионов и катапульт, защищавших подступы к воротам. От их камней, копий и стрел передним рядам хатрогов был нанесен сильный урон. Многих всадников как ветром сдуло, но их смерть только разъярило оставшихся кавалеристов. Гневно выкрикивая, что они сделают с македонцами, они продолжали стремительно сокращать расстояние между собой и лагерным частоколом.
   Неся потери от стрел лучников и камней пращников, они все же доскакали до своей цели и с победными криками устремились к широко распахнутым воротам лагеря. Прикрываясь щитами от македонских стрелков, хатроги уже были готовы ворваться в лагерь и предать всех и вся огню и мечу. Уже ничто не могло остановить их, но внезапно их победные крики сменились громкими проклятиями. Откуда не возьмись, дорогу арабам преградили толстые и прочные канаты, ранее спрятанные в песке при въезде в лагерь.
   Проворно намотанные на специальные каменные тумбы, они стали непреодолимой преградой, для всадников хатрогов. На всем скаку они налетели на эту коварную преграду и, не имея возможность перескочить её стали валиться с ног. В один момент в лагерных воротах образовалась, куча мала, которая увеличивалась с каждым моментом. Не имея возможности остановить взмыленных коней, задние ряды наезжали на передние, неудержимо давая их по инерции.
   По скучившимся верховым, немедленно ударили лучники Эвмена, чье число оказалось значительно больше, чем было пять минут назад. С большим трудом арабские кавалеристы смогли расчистить себе проход, перерубив злополучные канаты, но время было потеряно. К воротам стройными рядами подходили гипасписты, а с флангов, к арабам скакали вооруженные копьями катафракты.
   Завязалась яростная схватка, в которой никто не хотел уступать другому. Ведомые Ростаном всадники пытались во, чтобы то ни стало прорвать македонский заслон, но это оказалось трудно выполнимой задачей. Плотные ряды фалангитов перекрывшие вход в лагерь, стали непреодолимой преградой для бедуинской конницы, привыкшей с легкостью одерживать победы над пешими. С яростью бросались хатроги на стройную шеренгу щитов и копий, и всякий раз откатывались назад, неся существенные потери. Надежно прикрытые с флангов крепким частоколом, гипасписты уверенно разили противника, возводя перед собой окровавленные груды тел людей и животных.
   Одновременно с этим, в арабских всадников нескончаемым дождем летели стрелы и камни, выпущенные стоявшей за спиной фалангитов легкой пехотой. С каждой минутой положение хатрогов стремительно ухудшалось, наступал момент дать приказ к отступлению, но Ростан все тянул с ним. Вождь хатрогов все ещё надеялся, что его кавалерия прорвет македонскую фалангу и все изменится.
   Сделать окончательный выбор, Ростану помогла тяжелая стрела, выпущенная из одного македонского скорпиона. Темной молнией пролетела она между сражающихся всадников, пробила горло вождю арабов и наполовину вышла наружу. Ростан рухнул на руки подскакавших к нему телохранителей, которые подхватив с двух сторон бесчувственное тело вождя, стремглав покинули поле боя.
   Смерть вождя хатрогов, послужила им негласным сигналом для отхода. Дружно нахлестывая своих коней, арабы поскакали прочь, и сделали это весьма вовремя. Катафракты быстро сломили сопротивление фланговых заслонов и спешили замкнуть кольцо вокруг вражеского войска.
   Те, кто оказался недостаточно сметлив и проворен, пали под ударами мечей и копий македонской пехоты и кавалерии. Те же, кто успел проскочить, жарко благодарили бога, что на них не было тяжелых доспехов, и они благополучно ушли от погони.
   Неприятный сюрприз ждал хатрогов и в районе приисков. Полностью уверенные, что будут сражаться с горстью македонских солдат и невооруженными рабочими, арабы с ужасом обнаружили, что их противником будут скифы. Умело притаившись в засаде, они дали возможность конникам Ильдуза приблизиться, а затем ударили им в бок.
   Завязалась яростная схватка. Скифские и арабские всадники были достойные друг друга соперники, но Эвмен приготовил противнику ещё один сюрприз. Едва только конные сошлись в рукопашном бою, из хижин работников выбежали сидевшие в них пельтеки. Быстро построившись в боевой порядок, они принялись метать в хатрогов копья, нанося врагу ощутимый урон.
   Тактика любой легкой кавалерии заключается в стремительном наскоке на противника и в случаи оказания им упорного сопротивления, которое невозможно подавить, не менее стремительный отход. У молодого Ильдуза, конечно, были здоровые амбиции, но не столь такие крепкие, как у его отца. Столкнувшись с упорным сопротивлением противника, он предпочел отступить, чем ввязаться в бой с сомнительным исходом. По его команде, хатроги послушно развернули головы своих коней. Однако на этот раз, кочевникам при отступлении повезло меньше, чем тем, кто бежал от стен лагеря. Легкая кавалерия скифов долго трепала бегущих арабов, хорошо помня, что недорубленный лес быстро вырастает.
   В этот день хатроги понесли чувствительное поражение. Погиб Ростан и вместе с ним большая часть конницы кочевников. Именно это, заставило арабов через два дня после сражения, направить к Эвмену посольство с предложением о заключении вечного мира, между македонским царством и сыновьями пустыни.
   Стратег с почетом принял прибывших к нему переговорщиков, хотя у него очень чесались руки поквитаться с хатрогами. После долгих и непростых переговоров, от имени македонского царя с арабами был заключен мирный договор. По нему асфальтные разработки объявлялись владением македонского царства, а хатроги должны были охранять их от других арабских племен. За это, им была обещана плата в пятьдесят талантов в год, что было весьма щедрой платой. Кроме этого хатроги имели право получить с приисков для собственных нужд асфальт, которым можно было нагрузить поклажу пятидесяти верблюдов.
   В знак доказательства верности заключенному договору, Эвмен приказал казначею выплатить хатрогам десять талантов, а арабы в свою очередь дали ему десять знатных заложников. Все это было совершенно на пиру, в шатре стратега. Гости поднимали чаши за здоровье великого царя и его славного стратега. Хозяин в свою очередь славил своих новых союзников. Все было чинно и степенно, обе стороны радовались заключенному договору, но красивые слова и здравницы не смогли застить глаза Агафирсу.
   Утром следующего дня он явился в шатер Эвмена и сходу огорошил его неприятной новостью.
   - Арабы обманывают тебя, стратег. Все их слова ложь, за которой скрывается острое железо, жаждущее твоей крови и крови твоих солдат.
   - С чего ты это взял, Агафирс? Что заставляет тебя сомневаться в словах старейшин хатрогов? - изумился Эвмен.
   - То, что среди арабов на пиру не было сына Ростана Ильдуза. Хатроги говорят, что он ранен и потому не смог прийти, но я, то знаю, что это ложь. Все мои воины видели, как он бежал с поля боя, но никто не видел его раненым. Значит, арабы врали, опасаясь, что на пиру ты сможешь пленить сына погибшего вождя, и некому будет вести их на месть.
   - Это все?
   - Нет, стратег. У меня большое подозрение вызывают данные нам арабами заложники. Да, они одеты в богатое платье, их оружие богато украшено и носят они золотые браслеты, но ведут они себя как простые воины, не знатные заложники. Поверь мне, в этом я хорошо разбираюсь - заверил Эвмена скиф и кардиец не стал с ним спорить.
   - Я услышал тебя, Агафирс и думаю, что в самое ближайшее время я смогу узнать правду.
   Прошло два дня после заключения договора с хатрогами и македонцы начали покидать берега Мертвого моря. Первыми в Иерусалим двинулись гоплиты вместе со скифской конницей. Затем в путь отправились катафракты с легкой пехотой и только потом, отправился сам Эвмен вместе со своей свитой и заложниками арабами.
   В македонском лагере, который, по словам стратега должен был стать основой будущего поселения, остался небольшой отряд пельтеков и два десятка скифов. Специально выделенные Ильдузом люди, днем и ночью внимательно наблюдали за гарнизоном лагеря. Каждый вечер они докладывали обо всем увиденном ими вождю хатрогов и совету старейшин, которые совершенно не подозревали, что их тайные планы известны Эвмену.
   Отойдя от лагеря на два дневных перехода, стратег приказал пытать заложников и его действия дали результат. К огромному удивлению Эвмена, часть заложников оказались действительно высокого происхождения. Однако то, что они рассказали, лишившись нескольких пальцев на руках и на ногах, было в высшей степени интересным. Оказалось, что на третью ночь после ухода македонцев, арабы собирались напасть на лагерь и, перебив спящих солдат, предать его огню вместе с битумными приисками. После этого, свершив свою мести, вождь хатрогов намеривался напасть на самого Эвмена и отбив заложников, откочевать вглубь пустыни, где их никто никогда недостанет.
   Хатрогоны ничего этого не знали и на третью ночь, в час рассвета, когда глаза у часовых сами слипаются помимо их воли, арабы вновь испытать свою удачу. Убедившись при помощи лазутчиков, что коварных канатов на воротах нет, хатроги двинулись в атаку. В считанные минуты они достигли частокола и, смяв часовых на воротах, ворвались в лагерь.
   С громкими криками они принялись крушить палатки солдат и шатры командиров, но к огромному их изумлению там никого не оказалось. Не оказалось в лагере и скифов, хотя засевшие у холмов наблюдатели не заметили, как они покинули лагерь.
   Впрочем, пельтеки быстро нашлись. Весь гарнизон лагеря находился за поставленными в квадрат телегами, и при появлении кочевников принялся метать в них копья.
   Подобное открытие сильно озадачило хатрогов. У части сынов пустыни, конечно, были собой луки, и они тут же принялись пускать в македонцев стрелы, однако большинство арабов было вооружено копьями и мечами. Достать ими стоящими по ту сторону телег врагов было не так-то просто, да и лучниками они были довольно посредственными.
   Потеряв около полтора десятка человек, хатроги отступили и выместили всю злобу на солдатских палатках начав жечь их. Яркое зарево огня быстро натолкнуло кочевников на мысль, как без особых потерь уничтожить укрывшегося за телегами врага, непрерывно подававшего звуковые сигналы при помощи боевых труб.
   Подобное поведение противника несколько озадачило Ильдуза. На что мог рассчитывать противник, попавший в неожиданную для себя ловушку? Только на милость судьбы и вождя хатрогов.
   - Громче! Трубите громче! Пусть ваши боги проснуться, и придут вам на помощь! - выкрикнул Ильдуз и громкий хохот хатрогов поддержал молодого вождя.
   Обмотав промасленными тряпками деревяшки факелов, арабы уже были готовы поджечь их и забросать ими телеги пельтеков. Дело приобретало скверный оборот, но в этот момент из-за частокола взревели боевые трубы македонцев и в лагерных воротах возникли косматые скифы. Миг и на арабов обрушился рой стрел, которые бил куда точнее, чем стрелы детей пустыни.
   Много горя принесли они хатрогам, прежде чем те, побросав факелы, сумели развернуться и двинулись на скифов. Численное превосходство было на стороне арабов, и они не сомневались в исходе этого сражения. Пусть даже ценой жизни десятка другого своих воинов, они бы заставили косматых чужаков скрестить с ними мечи и напоить их кровью скифов.
   До врага оставалось совсем чуть-чуть, когда степняки неожиданно разомкнули свои ряды и навстречу хатрогам устремились катафракты. Совершив марш бросок, они успели прийти на помощь осажденным солдатам.
   С громкими победными криками обрушились они на бедуинов, которые сами оказались в смертельной ловушке. Оказавшись в замкнутом пространстве, они стали легкой добычей, для одетых в тяжелый доспех кавалеристов. Врезавшись в нестройную толпу испуганных кочевников, катафракты принялись безжалостно истреблять их своими тяжелыми копьями.
   Бежать они не могли, их кони не были способны перепрыгнуть через высокий лагерный частокол, и хатрогам не оставалось ничего другого, как постараться как можно дороже продать свои жизни.
   Если прибавить к этому копья пельтеков летевших в арабов из-за повозок и стрелы скифов, расположившихся по бокам от ворот, то сражение в лагере можно было назвать бойней. Редкие счастливцы смогли перебраться через частокол, оставив врагам своего коня. Все остальные воины племени хатрогонов полегли на поле боя, вместе со своим молодым вождем.
   Но не все вино горя было выпито в этот день кочевниками. Пока катафракты бились в лагере, скифские воины во главе с Агафирсом обрушились на становище арабов, расположившихся вблизи с приисками. С радостными криками встретили обитатели шатров скифов, по ошибке приняв их за своих воинов вернувшихся с победою домой. Но очень быстро разобрались в своей ошибке и дружно бросились врассыпную от клинков скифов.
   Когда солнце взошло на небосводе, все было кончено. На это раз заключать договор о вечном мире и дружбе было некому и не с кем. Головы коварных старейшин хатрогов, младшего сына Ростана Гази и прочих знатных арабов долгое время украшали колья лагерного частокола на всем его протяжении. Всех кого пощадили копья и мечи воинов Агафирса, были проданы в рабство. От храброго и смелого племени хатрогонов осталось два десятка семей, бывших на дальних становищах.
   В страхе и ужасе бежали они от берегов Мертвого моря, проклиная македонцев, их царя и стратега. Долгие годы они пугали своих малых детей именем человека, сумевшего кровью и железом навести умиротворение в этой части Ойкумены.
   Не менее успешно, чем Эвмен наводил порядок в далекой Каппадокии, другой стратег Александра Антигон. Он был отправлен в горные теснины Тавра Пердиккой, выполнявшего волю царя о завершении присоединения, оставшиеся непокоренными персидские провинции к македонской державе.
   Оставив свой уютный дворец в Гордии, который за долгое время похода на восток стал ему вторым домом, Антигон Одноглазый двинулся в Каппадокию, по старой дороге персидских царей. Не имея в своем распоряжении ни фаланги сарисофоров, ни катафрактов и скифской конницы он, тем не менее, успешно справлялся с поставленной перед ним царем задачей.
   Благодаря хорошо поставленной разведке, стратег сумел выяснить месторасположение отрядов приграничной стражи правителя Ариарата. Совершив быстрый обходной маневр по неудобной горной дороге, Антигон разбил заступивших ему дорогу персов и подошел к столице сатрапии Комане.
   Здесь его встретили главные силы правителя Каппадокии состоявшие из примерно 30 тысяч пехотинцев и 15 тысяч всадников. Стоя на подступах к столице сатрапии, они занимали очень выгодные для обороны позиции, штурм которых был непозволительной роскошью для Антигона. Его силы по численности заметно уступали силам противника, но в распоряжении стратега имелась фессалийская конница, состоявшая из ветеранов, отправленных домой царем Александром. В момент получения приказа, кавалеристы находились во Фригии и были временно рекрутированы сатрапом. Обладавшие большим боевым опытом, кавалеристы ветераны были для Антигона бесценным подарком судьбы.
   Обнаружив, свое численное превосходство над противником, Ариарат настолько уверился в своем превосходстве, что решил сам напасть на Антигона. Говоря, что лучшая оборона - это нападение, он покинул удобные для обороны позиции и спустился на равнину, полностью уверенный в скорой победе.
   Видя столь беспечное поведение противника, Антигон приложил максимум усилий, чтобы убедить Ариарата в правильности принятого решения. Так он запретил своим воинам какие-либо вылазки против персов, демонстрируя слабость и нерешительность македонского войска.
   Подобные действия ещё сильней раззадорили Ариарата и, откинув последние сомнения, он вывел свою армию на поле боя. Ведь ему противостоял не сам македонский царь, а лишь его сатрап почти всю войну просидевший в Гордии. Наверняка из тех, которые пытались самостоятельно покорить Ольвию и Вифинию, и были разгромлены местными правителями. Так почему не стать третьим победителем македонян, если звезды благоволят владыке Каппадокии.
   Собранные об Антигоне сведения шпионами Ариарата в основном соответствовали действительности, за малым исключением. Антигон Циклоп был одним из лучших полководцев македонского царя Филиппа и за время своей опалы, ничуть не растерял навыки и способности по разгрому не в меру загордившегося неприятеля.
   Поставив в центре своего войска фалангу гоплитов, он подобно Александру расположил на своем правом фланге ударный кулак кавалерии. И пусть это были не вооруженные тяжелыми копьями катафракты, а меченосцы дилмахи, но поставленную перед собой задачу они выполнили отлично.
   Пока персидские воины бились с восьмью рядами гоплитов, фессалийцы разгромили противостоящую им каппадокийскую конницу и обрушились на тылы войска Ариарата. Удар македонской кавалерии был для персов столь неожиданным и сокрушителен, что они впали в панику и обратились в бегство.
   Свыше четырех тысяч человек погибло от мечей воинов Антигона и ещё шесть тысяч человек попали в плен. Остальные с поле боя бежали, воспользовавшись тем, что македонская кавалерия левого фланга, слишком долго не могла разбить противостоявшего противника. Только разгромив конницу сына Ариарата Тисаферна, фессалийцы смогли замкнуть кольцо окружения персидских войск и приступить к их уничтожению.
   Дилмахам правого фланга под командованием Пелопса очень повезло. Ударив по тылам противника, они сразу наткнулись на самого Ариарата. Окруженный пышной свитой, он подобно персидским царям намеривался командовать битвой с колесницы. Весьма удобная для наблюдения за сражением, она оказалась совершенно неудобной для бегства по гористой местности.
   Как ни пытались верные телохранители Ариарата дать ему время для бегства, он все же попал в руки Антигона. Управляемая до смерти перепуганным возничим, она завалилась на бок на одном из дорожных ухабов и никто из свиты, не пожелал дать своего коня поверженному правителю. С разбитым лицом и поврежденным коленом, в перепачканной грязью и кровью одежде, был взят в плен владыка Каппадокии конниками Антигона.
   Сатрап Фригии не пожалел престарелого Ариарата. Вместе с его ближайшими родственниками и другими знатными пленниками, он приказал распять их на крестах перед воротами Команы.
   Потрясенные подобными действиями македонского полководца, жители столицы предпочли вступить в переговоры. Выторговав у Антигона целостность себе и своим жилищам, отцы города приказали гарнизону Команы сложить оружие и признали над собой власть Александра.
   Ободренный полученным успехом, македонский стратег решил продолжить поход и привести к покорности приморские провинции Каппадокии, чьи земли омывал Понт Эвксинский. Оставив в Комане часть войска, Антигон направился к городку Амис, который ему с удивительной легкостью.
   Секрет этого заключался в том, что в Амис прибыло много беглецов из-под стен Команы. Рассказывая понтийцам одну страшней другой истории о безжалостности стратега Антигона к врагу и милости к сдавшимся в плен воинам, они вызвали большой переполох в городке.
   Узнав о капитуляции Команы, жители Амиса не стали испытывать судьбу и отправили к Антигону свое посольство на переговоры. Условия сдачи городка были очень для его жителей и Амис, без колебания распахнул свои ворота перед македонцами.
   Впрочем, не все города Понта думали также. Возможно, в Синоп попало гораздо меньше беглецов или правители города посчитали себя способными в одиночку противостоять войску Антигону. Узнав об этом, сатрап Фригии очень огорчился. Хорошо укрепленный с суши и моря, Сноп имел солидный запас продовольствия на случай осады, и обладал возможностью подвоза продуктов по морю.
   Не имея возможность взять город штурмом, Антигон приказал взять Синоп в осаду, без твердой надежды на успех. Циклоп уже отправил письма во Фригию, приказывая прислать ему оружейных мастеров для создания осадных машин и башен. Старый вояка приготовился к длительной осаде, как неожиданной, судьба улыбнулась ему.
   Дежурившие на побережье караульщики задержали лодку, которую разыгравшийся накануне шторм, заставил пристать к берегу. Среди задержанных людей, оказалась дочь знатных людей Снопа. Она возвращалась в родной город из Афин, и ничего не знала о его осаде.
   Через городских флейтисток и куртизанок, что приходили в македонский лагерь в поисках работы, Антигон связался с отцом девушки и пообещал продать её в рабство, если он не выкупить её. Предложение было вполне привычным и житейским для того времени, но когда отце прибыл к Антигону на переговоры, то македонец отказался от денег.
   В обмен на пленницу, он потребовал от богача указать тайный ход в Синоп, о наличии которого рассказали стратегу беглые рабы. Озадаченный подобным обменом богач обещал подумать, но раздираемый любовью к дочери и верностью городу, он так и не принял окончательного решения.
   Чтобы добиться нужного решения, Антигон приказал выпороть девушку и снятую с неё окровавленную одежду отправил богачу. На словах, стратег велел передать, что если через пять дней он не получит желаемого, он отдаст пленницу на потеху солдатам, а потом прикажет распять на кресте, напротив городских ворот.
   Окровавленная одежда и суровые угрозы сделали свое дело. Уже через два дня, богач указал Антигону тайный проход в стенах Синопа, в обмен на жизнь дочери.
   Задержав предателя в лагери, следующей ночью стратег предпринял штурм города, который был успешным. Сначала, для отвода глаз, Антигон стал штурмовать противоположную часть стены Синопа. И только убедившись, что все внимание городской стражи приковано к ложному штурму, отдал приказ о взломе потайной калитки.
   Не прошло и часа, как македонские солдаты открыли ворота города и впустили все войска стратега.
   Столица Понта пала но, не желая излишне озлоблять её жителей против власти царя Александра, Антигон милостиво обошелся с городом. Полководец удержал своих солдат от массового разграбления города, отдав им лишь дома наиболее рьяных противников власти македонского царя.
   Оставив в Синопе македонский гарнизон и взяв из числа знатных людей города заложников, включая отца предателя и его дочь, стратег покинул столицу Понта. Непокоренным остался ещё последний понтийский порт Трапезунд, но у Антигона не было сил для продолжения похода.
   Наступила зима, снег грозил надолго закрыть горные дороги к северо-восточному осколку Персидской империи и Антигон отправился на зимние квартиры в столицу Каппадокии. Там его ждала радостная весть об успешном походе ещё одного царского стратега Неоптолема.
   Подобно Антигону он был послан царем в Армению, для присоединения этой страны к державе Аргидов. До прихода Александра армянские правители находились в вассальной зависимости от Персии, послушно выплачивая шахиншахам подати золотом и солдатами.
   Долгое продвижение Александра на восток породила у жителей Армянского нагорья хрупкую иллюзию в отношении обретении им свободы и независимости. Однако появление Неоптолема с войском у стен армянской столицы Ван, быстро развеяло у них всякую иллюзию о том, что про них забыли.
   Глядя со стен города на многочисленную пехоту и конницу Неоптолема, армяне не захотели испытывать на себе силу македонского войска. Торжественно распахнув ворота своей столицы, правитель Армении Тигран явился в стан македонского стратега и выразил готовность признать над собой власть потрясателя Вселенной.
  
  
  
  
  
   Глава X. Закат солнца Эллады.
  
  
  
  
  
   Едва только весть о смерти македонского царя достигла Афин, как все жители самого значимого мегаполиса Эллады предались безудержному ликованию. Наконец-то бессмертные олимпийцы услышали их потаенные молитвы и явили афинянам свою божественную милость. Колебатель земли и властитель морей Посейдон низверг в соленые пучины океана притеснителя греческой демократии, чтобы он больше не мог диктовать свободолюбивым грекам свою волю. Не заставлял жить по азиатским правилам, что были совершенно неприемлемы для эллинов.
   Запуганные и затравленные возможными репрессиями со стороны покорителя Ойкумены афинские демократы, теперь смогли во весь голос и открыто назвать македонского царя тираном и персидским деспотом. И стоя на агоре, с гордо поднятой головой обличать все скрытые и явные пороки, так называемого панэллинского союзничества. Наступил день всеобщего братства и равенства.
   Стратег Фокион и оратор Демад призывали афинян к умеренности и осторожности, но их никто не хотел слушать. Долгожданная свобода вернулась на греческую землю и шагала семимильными шагами. Во все уголки Аттики и соседние с ней города отправились гонцы с радостной вестью о смерти Александра.
   Брошенный в воду камень неизбежно порождает и как ответ на эту весть, появились призывы к свержению македонской гегемонии над Элладой. По всей Средней Греции, где тише, где громче слышались крики о необходимости разрыва кабального договора с Македонией о союзничестве.
   Свято место пламенного трибуна никогда не бывает пустым. Уже на другой день после начала всеобщего ликования, в Афины вернулся Демосфен, ранее изгнанный из города по требованию Александра. Ярый враг македонского царя был встречен громкими овациями демоса, который за несколько кварталов до агоры нес своего любимого оратора на руках.
   И блудный сын афинской демократии не разочаровал своих сторонников. Едва вернувшись в родные пенаты, Демосфен принялся поднимать афинян и всю Аттику на борьбу с Македонией. Придя на агору, он стал пылко убеждать народное собрание в необходимости скорейшего похода на Пеллу, пока регент Птоломей не успел получить из Азии подкрепление. План был смелым и заманчивым, но он не нашел полного одобрения у афинян.
   Представители народной партии стояли за начало немедленных военных действий против македонцев и тут же на площади стали составлять списки добровольцев и начали сбор пожертвования на войну. В отличие от них, аристократы предостерегали афинян от непродуманных скоропалительных решений, которые могли обернуться для города большими неприятностями.
   Собрание шумело, свистело, но к окончательному решению так и не смогло прийти. Всеобщая радость от смерти тирана не сблизила позиции двух вечных антагонистов Афин. Все изменило появление гонца, принесшего очень важную весть. Оказалось, что близкий друг Александра Гарпал, бежал из Вавилона, захватив с собой часть македонской казны. Укрывшись на Эгине, он нанял для своей охраны шесть тысяч наемников, и предложил афинскому народу финансовую помощь в борьбе с Птоломеем.
   В знак доказательств искренности своих намерений, Гарпал прислал афинянам корабль с хлебом, в котором они всегда остро нуждались. Эта новость в одно мгновение изменила весь ход народного собрания. Выскочивший на трибуну Демосфен объявил, что афинский народ с благодарностью принимает предложение Гарпала и предложил ареопагу присвоить беглецу звание почетного гражданина города, что и было сделано.
   Обрадованный этим решением ареопага, вслед за хлебом, Гарпал прислал двести талантов золота на нужды создаваемого афинянами войска. Кроме этого, для защиты Афин от македонцев, он нанял Леосфена прибывшего из Тенара во главе с восемью тысячью азиатских наемников. Все это ещё больше подхлестнуло Демосфена и вслед за вестниками о смерти Александра, поскакали гонцы с предложением о совместных военных действиях против Македонии. Антимакедонская истерия накрыла Афины и поползла за его пределы.
   Больше всех от произошедших в Афинах перемен пострадал Аристотель. Знаменитый философ, выпестовавший Александра и получивший от него право создание академии в Ликее, подвергся всеобщей травле и унижению. Почтенный ученый муж, к слову которого с уважением прислушивались многие люди, как в самой Греции, так и за её пределами, превратился в изгоя и посмешище.
   Толпы афинского охласа приходили к стенам его дому или аллеям академии, выкрикивая всякие оскорбления и угрозы в адрес Аристотеля. Только крепкая охрана дома философа, не позволила не в меру ретивым хулителям дать волю своим рукам.
   Узнав о начавшихся гонениях на Аристотеля, многие знатные и влиятельные люди отвернулись от него, демонстративно отказываясь общаться с воспитателем македонского тирана. Базарные торговцы подняли цены на свои продукты, для рабов философа отправленных на рынок за продовольствием.
   Испугавшись быть избитыми толпой, многие ученики перестали ходить на занятия в академии, и это больше всех невзгод поразило душу старого эгоиста. Забросив все дела, Аристотель замкнулся в своем поместье и предался черной меланхолии.
   Сидя в кресле, он пустым взглядом созерцал уставленный яствами стол, равнодушно слушая новости из афинского государства, которые были одна хуже другой. Мстя Александру за свое вынужденное бегство из Афин, Демосфен без всякого стеснения выливал ушаты грязи на его престарелого учителя.
   Стоя перед толпами простых афинян, он требовал скорейшего суда над человеком создавшего общечеловеческое зло по имени Александр Македонский. За все беды и страдания, нанесенные царем Афинам и их интересам, Демосфен потребовал от суда либо казни Аристотеля, либо его изгнания с конфискацией всего имущества. Гордый и властный философ не смог перенести свалившегося на его голову позора и в один прекрасный день скончался от удара.
   Единственный человек из афинян, кто равнодушно встретил известие о смерти Александра, был киник Диоген. Проповедуя свободное и ничем не ограниченное существование человека, философ отнесся к известию о смерти великого царя, также спокойно, как если бы это был горшечник из соседней лавки.
   Обитая в огромном пифосе, он считал самым страшным грехом, после жадности и мздоимства, навязывание человеку, какой- либо формы власти. Узнав от восторженных демократов о предложении афинянам сделанном им Гарпалом, Диоген горестно пошутил: - Афины всегда были доступной проституткой. Ее прелестями все охотно и с большим удовольствием пользуются, но никто не спешит на ней жениться.
   Подобное изречение киника было встречено поборниками свободы и демократии яростными криками негодования вперемежку с угрозами. Однако претворять их в жизнь никто не рискнул. В отличие от Аристотеля, Диоген обладал не только твердой верой в свои жизненные воззрения, но и хорошей мускулатурой и славой кулачного бойца.
   На призыв Демосфена о совместной вооруженной борьбе против Македонии откликнулись Фокида, Этолия, Локрида, Фессалия и некоторые города Пелопоннеса. Под свои знамена греческие демократы смогли собрать около двадцати двух тысяч воинов. Период союзнических отношений Эллады с Пеллой закончился, и начиналась новая страница истории Греции, борьба греческих полисов за свою свободу. По крайней мере, многим так казалось.
   Для находившегося в Пелле регента Македонии Птоломея - это был самый худший из периодов его небольшой, но очень бурной жизни. Плохие вести чуть ли не каждый день приходили в столицу Македонии со всех сторон. Сначала известие о гибели царя Александра, а затем о восстании против македонской гегемонии Афин. Не прошло много времени, как к ним присоединились не только почти всего города Греции, но и Фессалия, верная союзница Пеллы. Неспокойно было и в самой Македонии. Несмотря на то, что Антипатр проредил ряды внутренней оппозиции, среди знати ещё были люди, имевшие сомнения в праве Аргидов на македонский трон.
   От Пердикки из Вавилона приходила очень скудная информация. Верховный стратег не мог ни опровергнуть, ни подтвердить известие о гибели македонского царя, призывая дождаться новых вестей с далекого океана. Такая шаткая неопределенность приводила многих царских сановников в отчаяние. Все хорошо понимали, что в данной ситуации они были предоставлены сами себе. Великий царь даже если он жив, не сможет быстро и эффективно оказать помощь регенту Македонии, под чьим командованием имелось лишь пятнадцать тысяч пехоты и конницы, против свыше двадцати тысяч воинов у стратега Леосфена.
   Было от чего загрустить и прийти в уныние и поддаться страху, однако Птоломей умел не только хорошо считать, но и был неплохим стратегом. Оценив обстановку по принципу, что стакан наполовину полон, чем пуст, он стал готовиться к активным действиям, а не отсиживаться в глухой обороне.
   Как только обозначились основные противники Македонии, регент решил не ждать, когда греки объединятся и единой армией двинуться на Пеллу. Собрав военный совет, Птоломей объявил, что намерен разбить врага поодиночке, и объявил поход на Афины, главного вдохновителя и организатора этой войны.
   Одновременно с этим были отправлены гонцы к Кратеру, находившемуся в Лидии и царице Олимпиаде правящей в Эпире. В письме к стратегу, регент откровенно обрисовывал положение дел и просил его как можно скорее прибыть в Македонию, для защиты страны от захвата и разорения со стороны греческих войск. Царицу же Олимпиаду он заверил, что независимо от того жив или нет царь Александр, он признает право его внука на македонский престол. Ссылаясь на малочисленность своей армии, он просил правительницу Эпира направить свое войско против Этолии с целью сковать на себя одного из членов новоявленного союза.
   В Афинах ещё только шли приготовления к походу на Пеллу, когда Птоломей выступил против мятежников. В лучших традициях македонской армии царя Филиппа и Александра, он вторгся в Фессалию через Темпийский проход и быстрым маршем, не встретив никакого сопротивления, прошел до Фермопил. Поставив под свой контроль легендарный проход, он надежно изолировал Фессалию от мятежников и закрыл им дорогу на Македонию.
   Узнав об этом, стратег Леосфен рвал на себе волосы от негодования, но время было безнадежно упущено. Фермопильский проход и в мирное время был трудно проходимым для большой массы людей, а установленные Птоломеем защитные укрепления, включая легендарную спартанскую стену, делали их полностью неприступными. Кроме этого, для защиты своего тыла, стратег пустил курсировать вдоль побережья десять кораблей из Византия.
   Заняв Фермопилы, Птоломей исполнил первую часть своего плана и стал внимательно наблюдать за дальнейшим развитием событий, которые шли своим чередом. Напуганный письмом регента Кратер ускоренным маршем двигался к Геллеспонту, сообщая Птоломею о своем местонахождении при помощи специально выделенных гонцов. Откликнулась на просьбу Птоломея и Олимпиада. Эпирские солдаты вторглись Этолию, и завязалась долгая горная война.
   Столь удачные действия Птоломея лишили восставшую Элладу двух влиятельных союзников, однако ответные действия греков не замедлили сказаться. Прекрасно зная как, пагубно воздействуют на моральный дух людей долгие разговоры и бездействие, Леосфен покинул Афины и двинул все силы восставших к Фермопилам.
   К этому времени Демосфен сумел добиться от Гарпала дополнительной помощи Элладе в виде двух тысяч наемников и трехсот талантов на нужды и содержание афинского флота. Следуя совету стратега Фокиона, он был направлен к Геллеспонту, чтобы не допустить переправу ветеранов Кратера в Европу.
   Подойдя к Фермопилам, Леосфен по достоинству оценил работу, проделанную Птоломеем за столь короткое время. Лобовой штурм возведенных македонцами укреплений мог обернуться для греков серьезными потерями, после которых продолжение похода на север было под большим вопросом. Единственным выходом была высадка десанта с моря в тыл армии Птоломея, но имевшихся в распоряжении Леосфена кораблей было недостаточно для осуществления подобной операции.
   Длительное топтание на месте было крайне опасным для войск освободительной коалиции. Не видя быстрого результата, греческие полисы могли отозвать своих воинов для решения иных задач, что было привычным явлением для Эллады. Леосфен уже отправил письмо ареопагу с просьбой отозвать корабли от пролива, для штурма Фермопил и тут, один из его командиров вспомнил историю о тайной тропе, что помогла персидскому царю Ксерксу, обойти заслон спартанцев и перебить их.
   После недолгих расспросов, местные пастухи показали Леосфену дорогу в тыл македонской армии и в одну из дождливых ночей, стратег послал отряд в триста человек для повторения деяния персов. Вооруженные только мечами и луками, воины смело двинулись по горной тропе, грозившей им ежеминутной смертью. В случаи успеха, каждому из них была обещана награда. Тому же, кто первым выйдет в тыл противнику, Леосфен пообещал немедленно выдать талант золота.
   Посулы стратега были щедрыми, но этой ночью, судьба смотрела в другую сторону, а не на греков. Пройдя уже больше половины пути, лазутчики наткнулись на македонскую заставу, к которой не удалось подобраться незаметно. Идя по узкой тропе, один из воинов оступился и, сорвавшись вниз наделав много шума.
   Стоявшие на посту стражники всполошились, зажгли факелы и в их свете увидели крадущегося врага. Завязалась яростная схватка. Из-за узости тропы, греки не могли воспользоваться своим численным превосходством, вынужденные атаковать только по двое. Укрывшись щитами и выставив вперед длинные, тяжелые копья, македонцы сбросили вниз не один десяток противников, не позволяя врагу приблизиться и начать рукопашную схватку.
   Темнота не позволяла греческим лучникам в полную силу использовать свои луки. Не имея опыта стрельбы по звуку, греки опустошали свои колчаны с минимальной для себя пользой. Когда же застава македонцев была уничтожена, и воины взошли на гору, выяснилось, что продолжить продвижение вперед невозможно.
   На соседней вершине, где находилась вторая, более многочисленная и хорошо укрепленная застава македонцев уже горели огни. Разбуженные шумом разгоревшейся схватки, воины Птоломея ждали врага во всеоружии.
   Из-за того, что среди сорвавшихся в пропасть людей был проводник, греки не имели возможности обойти заставу, и вынуждены были вновь атаковать её в лоб. Но как только они стали подниматься по тропе, на них обрушился град камней и копий, который в одно мгновение смел в пропасть пятерку идущих первыми воинов. На этот раз, склоны горы были ещё круче и, штурмуя их, отряд мог полностью погибнуть, но не выполнить своей задачи.
   Как бы ни велико было желание воинов прослыть освободителями отечества от македонского рабства, но они были вынуждены отступить.
   Обозленный неудачей, Леосфен приказал атаковать проход на следующий день. Выстроившись в шеренгу, под прикрытием лучников, греческие гоплиты смело двинулись на штурм укрепления. Гонимые жаждой отмщения за свою некогда попранную свободу, они храбро шли атаковать ненавистных македонцев, спрятавшихся подобно трусам, за частокол палисадника и каменную стену, полностью перегородивших проход.
   Приблизившись на пролет стрелы, гоплиты образовали черепаху и под прикрытием щитов двинулись на штурм. Идущие в первых рядах воины, были вооруженные большими топорами. С их помощью они разрушили деревянный частокол палисада и открыли дорогу солдатам тащивших два больших ручных тарана.
   Тем, кто первыми доставил это разрушительное орудие к легендарной спартанской стене, не повезло. Оборонявшие этот участок стены македонцы, подпустили неприятеля вплотную и обрушили на него два огромных камня.
   Как не были крепки воины державшие щиты над своей головой, но выдержать сокрушительный удар массивных глыб они не смогли. Сбитые с ног, они разрушили целостность защиты и в образовавшийся проем хлынули стрелы и копья, быстро перебившие несущих таран воинов.
   Зато второму таранному расчету повезло больше. Под градом вражеских стрел, они сумели достичь своей цели. Крепко уперевшись ногами в землю, ухватившись за кованые ручки тарана, они принялись крушить, свежую македонскую кладку. Защитники этого участка стены попытались сбросить на них камни, но прикрывавшие это группу стрелки, не позволили им сделать это. Все кто только появлялся у края стены с камнями или бревнами, падали сраженные меткими выстрелами.
   Но преуспевая в одном, лучники уступали защитникам в другом и десятки стрел и копий, пущенных воинами Птоломея, находили свои цели. Не один греческий гоплит упал на каменистую землю Локриды, щедро окропляя её своей кровью. Смерть косила ряды афинян, локров и фокейцев, но на их место немедленно заступали другие воины и штурм продолжался.
   За время своего пребывания в Фермопилах, македонцы не успели возвести стены подобные могучим крепостным цитаделям. Созданные на скорую руку они не имели потайных калиток, через которые осажденные воины могли совершать внезапные вылазки и атаковать врага. С честью простояв под ударами греческого тарана полтора часа, стена рухнула, образовав довольно широкий пролом.
   Громко взревели сигнальные трубы стратега Леосфена, призывая гоплитов к решающей схватке. Неудержимым потоком рванулись греческие воины в пролом, где завязалась отчаянная рукопашная схватка.
   Предвидя скорое обрушение стены, Птоломей успел подвести к этому месту фалангу и пельтеков. Ровная шеренга гипаспистов, при поддержке метателей дротиков стала непреодолимой стеной на пути гоплитов Леосфена. Не имея возможность построить привычный для себя строй, они были вынуждены атаковать нестройной толпой, что оборачивалось для греков новыми потерями.
   Желая приободрить воинов, Леосфен встал в их передние ряды и громким голосом стал подбадривать своих солдат. Личное присутствие стратега незамедлительно сказалось на общей картине боя. Греки смогли оттеснить македонцев от стены и, построившись в фалангу, стали атаковать врага по всем правилам воинского искусства.
   Трудно сказать, как дальше развернулась бы эта схватка, если бы не стрела, поразившая Леосфена в шею, у самого края доспеха. Обливаясь кровью, греческий полководец рухнул под радостные крики солдат противника и горестные восклицания своих воинов. Вокруг лежавшего на земле стратега разгорелась ожесточенная схватка. Македонские гипасписты ринулись добить раненного героя, тогда как греки пытались вынести его с поля боя. Не жалея себя воины бились вокруг Леосфена, как когда-то троянцы бились с данайцами за тело погибшего Патрокла или Ахиллеса.
   Кровь лилась рекой с обеих сторон. В конце концов, грекам удалось отбить тело своего командира, но возникшая задержка оказалась роковой для Леосфена. Пока шла схватка, он истек кровью и умер на поле боя, как подобало истинному герою Эллады.
   Смерть Леосфена оказалась страшным ударом для греков. Их боевой запал разом угас и под давление Птоломея, несмотря на громкие призывы своих командиров продолжать битвы они отступили.
   - Мы можем побеждать врага, но не можем удержать победы! - горестно вздыхал Фокион, ведя усталых солдат в лагерь, где его ждало новое потрясение. Прибывший в самом начале штурма гонец из Афин, привез горестную весть. Македонские корабли разгромили у Кикланов афинскую эскадру, посланную для блокады Геллеспонта. Теперь дорога Кратеру с его войском была открыта и его прибытие в Македонию, могло произойти в самое ближайшее время.
   Сраженный двойной неудачей, Фокион намеривался отвести войско от Фермопил для защиты Аттики, но Демосфен уговорил стратега не делать это. Он запретил Фокиону извещать войско о поражении моряков. Наоборот, в лагерь было объявлено о блистательной победе флота над македонцами, и о блокировке войска Кратера на азиатском берегу.
   Подобные вести серьезно приободрило греческих воинов, и смягчило горечь от гибели Леосфена. В послании же к ареопагу, Демосфен писал об успехе союзных войск в виде разрушения стены Птоломея, ранении Леосфена и принятии командования над армией Фокионом. Для полного и окончательного разгрома врага, Демосфен просил как можно быстрее отправить под Фермопилы наемников присланных Гарпалом для защиты Афин.
   Письмо было написано в лучших традициях ораторского искусства и ареопаг не смог противиться его напору и очарованию. После небольших проволочек призванных показать значимость ареопага, войска были отправлены Фокиону.
   Наступал новый виток противостояния под Фермопилами, в котором больше шансов на успех имели греки. Перед македонским регентом как никогда остро стала дилемма; пасть под Фермопилами подобно царю Леониду, или отступить к Темпинскому проходу и попытаться там остановить врага. Птоломей уже начал склоняться ко второму варианту, как неожиданно получил щедрый подарок судьбы в виде стратега Леонната. Возглавляя кавалерию ветеранов, состоящую из дилмахов и конных лучников, он до начала боевых действий на море сумел переправиться через Геллеспонт и прибыл к Птоломею как нельзя вовремя.
   Получив живительную подпитку, оба стратега горели желанием разгромить врага и записать Фермопилы в свой актив. Фокион вывел свои войска перед стеной в поле и Птоломей, не задумываясь, ответил ему.
   Не имея возможность подобно Александру ударить по левому флангу врага катафрактами, Птоломей был вынужден согласиться на классический вариант фронтального боя фаланг. Когда главный удар наносили сариссофоры, имея по бокам прикрытие из кавалерии. Именно таким образом царь Филипп одерживал все свои победы над греками, но сегодня против македонцев стоял Фокион, у которого было свое видение боя.
   Не в силах противостоять убойной силе фаланге сариссофоров, греческий полководец решил применить знаменитый "фиванский клин" против гипаспистов Мазия прикрывавших их фланг. Отдав союзникам центр и левый фланг, Фокион сосредоточил всю ударную силу афинян на правом фланге, выстроив их в причудливое для обычной фаланги построение.
   Первыми в бой вступили легковооруженные стрелки, а затем с грохотом и лязгом, сошлись две огромные железные стены, ярко блестевшие на солнце щитами и ощетинившиеся копьями. Гулко застучали они по броне противника, и началось безжалостное истребление воинами друг друга. Длинные и тяжелые сариссы македонцев имели серьезное преимущество перед копьями греческих гоплитов. Прикрывшись большими щитами, воины Птоломея уверенно прорубали своими длинными копьями бреши в строю противника. Греки мужественно сопротивлялись, но наносимый ими урон, не был адекватен тому, что получали они.
   Однако, если в центре и на левом фланге у греков дела шли не важно, на правом фланге была совершенно противоположная картина. Ударный клин гоплитов медленно, но уверенно теснил противостоявших им гипаспистов Птоломея. Шаг за шагом афиняне шли вперед, неотвратимо подбираясь к незащищенному боку македонских копьеносцев. Началось соревнование во времени, кто быстрее прорвет фронт противника и ударит по его флангу. И в этом противодействии, учитывая большую плотность клина, преимущество было на стороне Фокиона.
   Птоломей быстро разглядел смертельно опасную для себя угрозу и поспешил принять контрмеры. После короткого размышления, он решил перебросить дилмахов правого фланга, на левый фланг и, всей конной массой ударить в основание афинского клина. Во главе этого ударного кулака, стратег поставил Леонната, имевшего опыт подобных ударов.
   Эти действия македонцев не остались незамеченными от взора Фокионом. Едва афинянину донесли о передвижении вражеской конницы, он незамедлительно приказал кавалерии локров атаковать правый фланг Птоломея, на котором остался слабый заслон из конных стрелков. Как бы сильно греческая конница не уступала царским катафрактам и дилмахам, разгромить легкую кавалерию врага и ударить в тыл фаланги сариссофоров, это было им вполне под силу.
   Случись это, и тогда были бы сохранены сотни жизней гоплитов клина, гибнущих за свободу и независимость Греции. Это понимал Фокион, понимали локрийцы, но и Птоломей не был откровенным авантюристом. Отдавая приказ о переброске дилмахов, он приказал гипаспистам правого крыла изменить построение.
   Повторяя удачно примененный Александром прием под Гавгамелами, задние ряды фаланги покинули свои места и, образовав дополнительный уступ продлили правый край македонского войска. Таким образом, расстояние между флангом фаланги и оврагом, прикрывавшим его от глубокого обхода, значительно сократилось. Но и это было не все.
   Не зная точно; выдержат ли конные лучники удар врага или нет, Птоломей засыпал все пространство перед ними металлическими шипами. С этим необычным средством борьбы с кавалерией противника, македонцы познакомились на полях Персии и Азии.
   С целью достижения максимального эффекта, был задействован весь запас данного оружия, какой имелся в арсенале у Птоломея и этот шаг полностью себя оправдал. Когда локрийская конница попыталась атаковать конных стрелков противника, она разбилась о невидимую стену, маленьких трехгранных шипов.
   Наступив на всем скаку копытом на металлический шип, лошадь тут же начинала хромать и из грозного ударного оружия, превращалась в легкую цель для стрелков противника. Сначала конные лучники, а затем пришедшие им на помощь пельтеки, стали сокращать число конных локрийцев, демонстрируя им свое умение стрельбы.
   Потеряв около тридцати человек убитыми и вдвое больше ранеными и покалеченными от сбрасывания с коней всадников, локры отступили. Атака локров провалилась, но и удар македонской кавалерии не достиг своей цели. Уступив честь победы над врагом афинским гоплитам.
   Правый фланг македонцев от удара вражеской кавалерии был спасен, но и удар их кавалеристов не достиг своей цели. Привычно разогнавшись, в коротком бою дилмахи разметали своего противника, но вот разгромить афинских гоплитов, они не смогли.
   Командующий ими Леоннат, вместо того, чтобы развернуться и ударить по клину Фокиона с тыла, как ему и было приказано, изменил направление удара. Неверно посчитав, что вооруженные копьями катафракты и имевшие только мечи дилмахи обладают почти равной ударной силой, он решил ударить во фланг противнику.
   Что было причиной подобного решения, просто ошибка или что-то личное, неизвестно. Так или иначе, но Леоннат изменил приказ Птоломея и жестоко просчитался. Смяв передние ряды противника, македонцы не смогли развалить строй гоплитов и завязли. Мечи хороши в конной схватке, против пельтеков или лучников, но не против гоплитов.
   Оправившись от удара, афиняне не только остановили напор врага, но и стали активно теснить дилмахов. Завязалась яростная схватка, в которой дилмахи лишились своего командира. Опознанный по богатым доспехам, сражающийся в передних рядах Леоннат стал главной целью греческих воинов. Ранив лошадь стратега, они смогли выбить его из седла, а когда стратег упал на землю, добили.
   Смерть командира дилмахов, стала перелом моментом атаки. Кавалеристы полностью утратили наступательный порыв и стали выходить из боя.
   Если бы в этой битве, Птоломей ставил только на удар дилмахов, то победителями оказались бы греки. Отразив нападение Леонната, афинские гоплиты с удвоенной силой стали наседать на гипаспистов Мазия, которые держались из последних сил. Казалось, что уже ничто не сможет помешать богине Нике, вручить лавровую ветвь воинам Фокиона. Однако у регента Македонии имелись и другие планы ведения битвы.
   Отдав весь свой левый фланг во власть Леонната и Мазия, сам Птоломей остался на правом фланге, опасаясь прорыва вражеской конницы. Когда же кованые шипы вместе с легкой кавалерией и пельтеками заставили локров отступить, Птоломей решил сам атаковать врага, пока он не успел восстановить свое фланговое прикрытие.
   Перестроив гипаспистов, он тем самым открыл своей легкой кавалерии дорогу, свободную от коварного оружия. Ринувшиеся в проход конные стрелки, без особо труда обратили в бегство жидкий заслон локров, который скорее обозначал свое присутствие, чем присутствовал.
   Ободренные успехом, кавалеристы Птоломея окончательно рассеяли вражеских всадников, но не занялись их преследованием. Выполняя приказ стратега, они обрушились на гоплитов Фокиды, противостоявших на этом фланге македонцам.
   У жителей маленькой, но гордой Фокиды был свои давние счеты с северным соседом и, особенно с царем Филиппом. Принуждая греков к общему походу против Персии, македонский правитель безжалостно растоптал достоинство и интересы фокейцев. И едва стало возможным отомстить македонским варварам, Фокида тут же выступила против заклятых обидчиков.
   По своей решимости и желанию одержать победу в этом бою, фокейские воины ни в чем не уступали противнику. Смело, и отважно бились они с гипаспистами Птоломея, но стрелы македонской кавалерии, бившей им прицельно в спину, заставили фокейцев отступить.
   Медленно, словно раненный лев, ещё способный ответить ударом на удар, покидали они, поле боя, под натиском врага. Напрасно командир фокейцев Клеомен пытался остановить солдат и вернуть их в строй. Яростный натиск врага с фронта и удар с тыла, были слишком сильными аргументами для защитников греческой демократии. Левый фланг греческого войска рухнул и гипасписты без малейшей задержки ударил по стоявшим в центре мегарийцам, беотийцам и коринфийцам.
   С самого начала они мужественно держались под ударами смертоносных македонских копий. Свято веря в то, что жертвуют своими жизнями на благо общего дела, воины без страха и упрека, вставали в передних рядах фаланги, занимая места своих павших в бою товарищей. Фаланга греков трещала под натиском врага но, несмотря, ни на что сражались.
   Возможно, они бы даже и выстояли под давлением македонской фаланги и потом аэды сложили бы в их честь торжественные гимны. Все могло быть, однако появление гипаспистов полностью изменило положение дел. Разгоряченные победой над фокейцами, они напали на коринфян, и те не выдержав удара, обратили в бегство.
   Делая расстановку войска, прекрасно зная, что такое фаланга сариссофоров, Фокион поставил в центр максимальное количество воинов, которое он мог себе позволить. Именно благодаря этому, македонцы долго не могли разгромить центр. И даже когда это случилось, толпы беглецов, на некоторое время прикрыли собой афинских гоплитов, отважно бившихся на правом фланге.
   Ведомые в бой лично Фокионом, они были в шаге от победы над гоплитами Мазия и сарисофорами Пелея. Даже с разбитым и бегущим центром, афиняне сохраняли шансы, если не на победу, то на почетную ничью. Ещё немного и в бегство обратились бы македонцы, но повторная атака дилмахов, перечеркнула все их достигнутые успехи.
   Ветераны Леонната блестяще показали, что они по праву считаются покорителями не только Азии, но и всей Ойкумены. Лишившись командира, отброшенные врагом, они не отошли на безопасное расстояние и там не стали дожидаться исхода сражения. Взяв на себя инициативу, командиры среднего звена смогли быстро собрать разрозненные силы македонской кавалерии и нанести по врагу новый удар.
   На этот раз все было сделано как того требовал от Леонната Птоломей. Удар пришелся под самое основание греческого клина. Озлобленные и рассерженные дилмахи, так сильно ударили по врагу, что афиняне быстро сломались под их натиском и побежали.
   Бежали быстро, стремительно, не оставляя своему полководцу ни малейшего шанса на какой-либо успех. Напрасно Фокион попытался остановить воинов собственным примером. Потрясая копьем, он в отчаянии шагнул навстречу коннице врага но, не пройдя и пяти шагов, упал, получив сокрушительный удар мечом по шлему.
   Только храбрость солдат, искренне любивших старого полководца спасла Фокиона от гибели под копытами вражеских лошадей. Смело бросившись на защиту рухнувшего стратега, они сначала оттащили его в сторону, а затем благополучно вывели с поля боя.
   Македонцы могли окружить противника и тогда, число беглецов из-под Фермопил было бы куда меньшим. Однако грекам повезло, благодаря жадности ветеранов Леонната.
   Разгромив афинян, дилмахи вместо того, чтобы продолжить свой натиск и идти на соединение с гипаспистами Птоломея, бросились грабить лагерь противника. Порядком, поиздержавшись в дороге, они надеялись поправить свои финансовые дела за счет противника.
   Расчет ветеранов оказался верным. Они захватили богатую добычу, включая палатку Демосфена, который трусливо бежал с поле боя, бросив оружие, чтобы было легче бежать. Однако благодаря их недальновидным действиям, Птоломей лишился возможности полностью уничтожить силы коалиции, раз и навсегда.
   Из-за жадности дилмахов и понесенных потерь, он не мог двинуть войско на Афины, хотя момент был благоприятный. Разгромив противника, регент остался под Фермопилами и, зализывая раны, стал ожидать прихода Кратера с главными силами.
   По всем расчетам, ждать нужно было немного, однако тут вмешался северный фактор в лице буйных фракийцев. Замиренные царем Александром в самом начале его царствования, они смирно сидели на своих землях все время его похода. Ни одно фракийское племя не пересекало границ Македонии, но стоило лишь прийти известие о смерти великого царя, как фракийцы моментально преобразились.
   Наличие в Пелле Птоломея с войском, вначале сдерживало их от соблазна набега. Но вот регент покинул Македонию, и теперь уже ничто не могло помешать фракийцам, нанести нежданный визит.
   Сначала, фракийцы проверяли крепость границ македонского царства робкими набегами и только потом, двинули на Пеллу войско под командованием царевича Фариона. Кратер со своими ветеранами появился в Македонии в тот момент, когда до столицы царства, фракийцам оставалось всего два дневных перехода.
   Несмотря на численное превосходство врага, стратег дал бой фракийцам по всем правилам военного искусства. В кровавой сече под стенами македонской столицы враг был наголову разбит и в панике бежал, оставив победителям в качестве трофея весь свой лагерь. Чтобы не оказаться в числе трех тысяч пленных, царевич Фарион покончил с собой, но это не спасло его от унижения. Его голова ещё долго красовалась над главными воротами Пеллы, в назидание всем врагами Македонии и дома Аргидов.
   Приход Кратера самым благоприятным образом сказалось на обстановке не только в самой Македонии, но и вокруг неё. Местные вельможи сепаратисты присмирели, иллирийцы и трибалы вернулись к мирной жизни. Узнав о возвращении македонских ветеранов, Этолия запросила мира, а фокейцы вернули своих воинов для защиты своих земель и домов от македонской угрозы. Коалиция греческих городов трещала по швам, но все ещё держалась благодаря энергии Демосфена и деньгам Гарпала.
   По мере развития событий, царский казначей все чаще и чаще развязывал свою мошну, для нужд свободолюбивых греков. Занявшись созданием новой армии, Демосфен и Фокион полагали, что наступившая зима остудит наступательный пыл Птоломея до начала весны, и у них есть много времени.
   Расчет стратега был полностью верен. Зимой греки не воевали, но Фокион вновь недооценил своего противника. Благодаря тому, что начавшаяся зима была исключительно теплой, и снег не закрыл перевалы у Олимпа, Птоломей настоял, чтобы Кратер двинулся на соединение с ним, не дожидаясь прихода весеннего тепла.
   Браня регента "мягким" словом, стратег выполнил приказ Птоломея и привел к равнинам Беотии двадцать тысяч солдат и одиннадцать тысяч кавалерии.
   После свершенных побед, ветераны Картера надеялись на длительный заслуженный отдых, но они жестоко ошибались. Птоломей дал им всего два дня отдыха, после чего выступил в поход, чтобы устранить главный очаг нынешнего недовольства в Элладе - Афины.
   Быстрым маршем македонская армия пересекла всю Беотию. Миновав памятное поле Херонеи и руины легендарных "семивратных Фив", Кратер подошел к городу Танагра, что находился на границе с Аттикой.
   Извести о приближении македонцев, как всегда породили в Афинах жаркие споры по вопросу "что делать?". Демосфен как всегда требовал решительных действий, убеждая народ, что город спасут только активные действия. Тогда как Демад предлагал запереться в городе и все вопросы решать при помощи переговоров.
   Его мнение сначала поддерживал и стратег Фокион. Однако, прибытие в Афины свежего подкрепления от Гарпала, отрядов спартанцев и ахейцев, заставило его принять сторону Демосфена. Обычно осторожный и взвешенный полководец поддался искушению, что при помощи "фиванского клина" он сможет разбить фалангу македонцев.
   Сладкий соблазн стать победителем покорителей Ойкумены, сыграл злую шутку со старым полководцем. Поставив все на свое "противоядие" от длинных копий противника, Фокион был разбит Птоломеем в пух и прах.
   Пройдя по хрупкой кромки в шаге от поражения, регент Македонии отказался от прежнего варианта построения войска. Поставив фалангу сариссофоров в центр и прикрыв их гипаспистами, главную ударную роль Птоломей отвел кавалерии. Доверив свой левый край вновь набранной фессалийской коннице, и подкрепив её для надежности метателями шипов в тылу, всю македонскую кавалерию, стратег разместил на правом фланге, как это делал царь Александр.
   Внешне в построениях противника на поле боя ничего не изменилось, но вот результат был полностью противоположен. Клин Фокиона ещё только начал дробить гоплитов Мазия, как дилмахи Павсания опрокинули противостоявшую им конницу греков, и вышли в тыл противника.
   На этот раз, македонская кавалерия ударила сразу в центр греческого войска и попала в его самую болевую точку. Готовясь к битве, афинский полководец поставил по флангам самых сильных воинов своего войска: афинян и спартанцев. Тогда как центр заполнил выходцами Локриды, Ахейи и Элиды, чьи воинские способности были не столь высокими.
   Попав под копья македонской фаланги, они ещё некоторое время держались с грехом пополам, но под ударом дилмахов Павсания сломали и побежали. Причем побежали так удачно для македонцев, что основательно нарушили ряды афинских воинов.
   Ещё держались на своем фланге спартанцы, греческая конница, противостоящая фессалийцам, держалась до конца и не отступила, однако битва была полностью проиграна. В этот день под Танагрой, греки потеряли около полутора тысяч человек убитыми. Под ногами бегущих ахейцев нашел свою смерть стратег Фокион, погибли два его помощника. Случайной стрелой был ранен Демосфен, попав под удар легкой македонской кавалерии.
   Сменяя коней, он в числе первых достиг стен Афин и сообщил жителям горестную весть. Потеряв много крови, измученный долгой тряской от езды, он все же нашел в себе силы доехать до агоры, где призвав афинский демос стоять до конца, упал, потеряв сознание.
   Одержав победу над Фокионом, Птоломей недолго предавался веселью и праздности. Оставив Кратера хоронить мертвых и решать судьбу пленных, во главе конницы он двинулся на Афины, надеясь захватить столицу Аттики сходу.
   Безжалостно втаптывая в грязь и истребляя оказавшихся на их дороге беглецов из-под Танагры, Птоломей спешил, сея вокруг себя страх и ужас. Он хотел ворваться в город, что называется на плечах беглецов, но чуть-чуть опоздал. Всего на один вечер.
  
   Известие о поражение войска, смерть Фокиона, ранение Демосфена, а также легкая македонская кавалерия, засыпавшая поутру своими стрелами крепостные караулы, повергло афинян в смятение. Желая ещё больше повысить градус напряженности в Афинах, Птоломей приказал жечь и уничтожать сельскохозяйственные угодья, виноградники и усадьбы, как это делали спартанцы во времена Пелопонесской войны. Столпившись на стенах, горожане с горечью глядели, как гибнут плоды их многолетнего труда, но ничего кроме проклятий на голову Птоломея и его солдат сделать не могли.
   Срочно собранный ареопаг отправил на переговоры с македонцами Демада. Все остальные знатные афиняне боялись отправляться в лагерь Птоломея, опасаясь за свою жизнь из-за проявленной им жесткости.
   Помня прежние заслуги Демада перед домом Аргидов, Птоломей принял афинянина с почетом, но условия заключения мира выдвинул драконовские. Птоломей сказал, что после того как Афины изменили своему союзническому обязательству и подбили на мятеж против царя Александра всю Элладу, они не могут рассчитывать ни на какие добрые чувства со стороны Македонии. Мир может быть заключен только при отказе Афин от государственности, всех своих колоний и размещении македонского гарнизона в Мунихии. В случаи отказа принять эти условия, Птоломей начнет осаду города и будет поступать с ним не как с греческим полисом, а с полностью враждебным городом.
   Переданные Демадом условия мира ввергли в уныние аристократов и привели в возмущение демос. Никогда прежде, со времен нашествия персов, с Афинами не разговаривали в подобном тоне, даже победившие их спартанцы.
   Верно уловив настроение людей, поднявшийся на ораторское место Демосфен, призвал афинян к сопротивлению, заявив, что лучше погибнуть свободными людьми, чем жить македонскими рабами. Сказано это было так убедительно и надрывно, что несмотря на всю трагичность положения города, демос полностью согласился со своим вождем и проголосовал за отказ от мира с Македонией на условиях Птоломея.
   Видя столь решительную непреклонность демоса, аристократы не рискнули выступать против их вождя, боясь подвергнуться остракизму. Подобные случаи в истории афинской демократии имелись. Поэтому, они решили подождать, когда голод и лишения сделают афинян более сговорчивыми или бессмертные боги заберут к себе Демосфена. Вид народного вождя, во время произнесения им пламенной речи был неважным.
   Не получив в назначенное время ответа на свои условия, Птоломей отправил в город особое посольство. Оно состояло из пятидесяти афинян попавших в плен под Фермопилами и Танагрой. Регент Македонии даровал им свободу без всякого выкупа и условий, но у каждого пленного было отсечено одно ухо.
   - Идите и передайте народу Афин, что я тверд в своих намерениях взять город. И когда я это сделаю, они, в отличие от вас лишаться не уха, а головы! - возвестил Птоломей на прощание своим жертвам.
   Совершенный Птоломеем демарш, полностью оправдал возложенные на него стратегом надежды. Вид изувеченных мирных людей сильно воздействовал на сознание афинян, ибо никогда прежде, осаждавший город противник не поступал с захваченными пленными. Их отправляли в рудники, обращали в рабов, обменивали и продавали, но никогда не увечили.
   Посланное македонским регентом посольство, лучше всяких речей и убеждений, говорило, что у стен Афин стоит войско, которое будет воевать по иным, совершенно отличным от прежних правил ведения войны. И следующие действия Птоломея были тому подтверждением.
   Главным методом взятия городов в греческих войнах был либо стремительный приступ, позволявший застать стражу ворот врасплох, либо длительная осада. Причем второй вариант был, всегда предпочтителен. Окружив город со всех сторон, греки при помощи голода, болезней или внутренней измены, как правило, добивались своего. Если только осажденные горожане не совершали удачную вылазку и в скоротечной схватке не снимали осаду.
   В редких случаях осаждавшие применяли подкоп под стены или посредством штурмовых лестниц, под прикрытием ночи, отряд смельчаков пытался проникнуть в город и, перебив стражу, открыть ворота. На этом арсенал греков был исчерпан и они с опаской и удивлением наблюдали за действиями солдат Кратера. Едва они только подошли к Афинам, как Птоломей засадил за привычную для них работу. С утра до ночи, они пилили, строгали, изготавливая из срубленных в округе деревьев, штурмовые лестницы и осадные машины.
   Желая точно знать высоту афинских стен, Птоломей затеял переговоры с целью выкупа афинских солдат попавших ему в плен. Это было привычным для осады делом и стратегу не составило большого труда, включить в команду переговорщиков опытного геометра.
   Переговоры, как правило, шли вблизи городских ворот. И пока стоявшие внизу македонцы кричали свои условия, а стоявшие вверху афиняне отвечали им, геометр спокойно выполнил свою работу. Сосчитал число камней уложенных в стене, он на глаз определили их высоту, и добился нужного результата.
   Птоломей выдал хитрому ученому награду, но сразу предупредил, что если концы штурмовых лестниц не будут доставать гребня крепостных стен, то геометр лишиться головы. Другому механику, он пообещал большую награду, если баллисты и катапульты будут метать стрелы и камни дальше привычных расстояний. При этом на голову ученого стратег не покушался, милостиво обещав ученому высечь его.
   Однако не метательные и стенобитные орудия, что были установлены напротив ворот Драконта, напугали афинян. Для наблюдения за стенами города, Птоломей приказал установить дозорную башню, чья высота и размеры серьезно озаботили горожан, знавших историю осады Галикарнаса, Тира и Газы.
   Видя всю серьезность намерений Птоломея взять Афины штурмом, а не посредством длительной осады и измором, ареопаг решил возобновить переговоры с македонцами и отправил новое посольство во главе с Демадом.
   Афиняне очень надеялись, что опытный демагог сумеет уговорить Птоломея, сменить гнев на милость и смягчить свои требования к Афинам. Однако переговоры закончились, не успев начаться.
   Едва выяснилось, что у Демада нет согласия ареопага на сдачу города, как Птоломей встал и, не слушая доводов Демада, потребовал, чтобы послы немедленно покинули лагерь.
   - Не стоит напрасно тратить вашего и моего времени. Афины должны понести наказание за свое предательство. Вы говорите, что мои требования излишне суровы к вашему городу. Посмотрим, будете ли вы считать также, когда Афины будут взяты штурмом и отданы на разграбления солдатам, как ранее были отданы Фивы!
   - Опомнись Птоломей! - воскликнул Демад. - Тебе дал образование сам Аристотель, а ты говоришь как азиатский деспот, в сердце которого нет ни капли жалости к колыбели эллинской культуры!
   - Ты говоришь о жалости, Демад? Хорошо. В память о своем усопшем учителе, я выкажу вам свою милость. Когда Афины падут, я удержу руку своих солдат от разграбления тех домов, где на крыше или на стене будет висеть кусок белого холста. В знак покорности царскому дому Аргидов - торжественно изрек Птоломей и выпроводил гостей из своего шатра.
   Обсуждение его слов на народном собрании породило острейшую полемику Демосфена с Демадом. Первый горячо убеждал народ проявить твердость и терпение, говоря, что в Вавилоне Пердикка и Антипатр сцепились в борьбе за власть, а Гарпал обещал прислать новых наемников из Аргоса и Аркадии. Второй напоминал о безухом посольстве, указывал на метательные машины врага и напоминал о блокаде македонским флотом порта Пирея.
   Последний аргумент был весьма действенен и убедителен. Из-за блокады многие афиняне были вынуждены ограничить свой привычный рацион, однако пламенные речи Демосфена взяли вверх над желудком. Вспоминая славное боевое наследие афинян от Тесея до Перикла он
   превзошел Демада с его повседневными ценностями. Собрание поддержало Демосфена, но торжество разума над желудком продержалось недолго.
   Через пять дней, Птоломей начал обстрел Акарнийских из баллист и катапульт. К огромному сожалению стратега, в его распоряжении не было "египетского огня", при помощи которого можно было быстро сломить сопротивление афинян. Однако камни и стрелы, падающие градом на стены города, были вполне весомым аргументом убеждения свободолюбивых греков.
   В течение двух дней копья и стрелы македонцев поражали защитников стен Афин, а их камни разрушали крепостные зубцы и калечили людей, стоявших по ту сторону ворот.
   Видя, как много людей погибло в эти дни, ареопаг единогласно решил срочно направить к Птоломею гонца с просьбой прекратить обстрел города, для того, чтобы было возможно начать мирные переговоры. Однако сделано это было второпях, без согласования с народным собранием. Гонца задержала у ворот городская стража, что привело к самым трагическим последствиям для Афин.
   За время осады, среди горожан сильно развилась подозрительность. Уничтожение врагом плантаций оливок и винограда в окрестностях города, нехватка продуктов питания и ужасные обстрелы метательных машин очень благоприятствовало этому.
   Простым людям стали мерещиться всевозможные заговоры аристократов, желавших за их спиной, заключить выгодный для себя мир неприятелем. С каждым днем осады, эти настроения росли и множились, и появление у ворот гонца ареопага, стало той искрой, что подожгла стог сена.
   Все началось с банального препирательства со стражей, к которому подключились оказавшиеся рядом с воротами сторонники Демосфена. Всего несколько слов оказалось достаточно, чтобы гонец был схвачен и под угрозой смерти, сознался во всем, что только от него захотели услышать озлобленные горожане.
   Схватив незадачливого говоруна, с громкими криками: - "Измена! Измена!" - сторонники демократов двинулись к агоре, чтобы свершить правый суд над воображаемыми заговорщиками. Учитывая настрой толпы, можно было не сомневаться о судьбе членов ареопага, подавляющее большинство в котором были представители партии аристократов. При наличии у людей камней, палок, кухонных ножей и топоров, изгнание из города, была бы для них самым легким наказанием.
   Негодующая толпа, вбирая в себя все новых и новых людей, как на крыльях достигла агоры и стала требовать к себе на суд членов ареопага. Яростные крики собравшихся, не сулили бывшим архонтам ничего хорошего, но от кровавой расправы их спас Кратер, начавший в этот момент штурм Афин.
   Приучив афинян к мысли, что главная цель македонцев Акаринийские ворота, Птоломей приказал атаковать городские стены с двух сторон, с небольшим временным промежутком.
   Первыми, под прикрытием метательных машин, к городским воротам устремилась штурмовая группа, состоявшая исключительно из ветеранов. Построившись "черепахой", они довольно быстро достигли городских ворот, неся с собой большое бревно, с головой барана на конце. Крепко перемотанное во многих местах веревками, раскачиваемое с двух сторон мускулистыми руками, оно было идеальным орудием разрушения ворот и стен.
   Едва достигнув ворот, под прикрытием широких щитов, македонцы стали испробовать прочность северных ворот. Треск, грохот, крики, рев, все так прочно приковало внимание афинян к месту боя, что они забыли об охране других участков стены. Чем не преминул воспользоваться Птоломей. Дав возможность противнику поглубже увязнуть в защите Акарнийских ворот, он атаковал город со стороны Ликея.
   Здесь, по мнению афинян, были самые высокие стены и, понадеявшись на это, они оставили на них минимальное количество караулов. И когда воины Птоломея со штурмовыми лестницами наперевес бросились на приступ, они не смогли дать им достойный отпор.
   Прикрывавшие воинов лучники, выбивали каждого кто, выглянув из-за крепостных зубцов, пытался отбить натиск македонцев. Впрочем, таких смельчаков было мало. Большинство стражников считало, что высота афинских стен защитит город от врага, но они жестоко ошибались. Сначала одна, потом другая голова в рогатом шлеме возникала в различных проемах стен, чтобы потом, превратиться в статного воина с мечом наперевес.
   Словно капельки ртути, они проворно растеклись сначала по стене, затем к их подножью, убивая при этом всех, кто оказался у них на пути, невзирая воин он или мирный горожанин. За короткое время ими были захвачены стены, а затем и сами Диомейские ворота, через которые македонское войско вступило в Афины.
   Рев труб победителей и их громкие крики не были слышны тем, кто подобно львам бился у ворот Драконта. Не обращая внимания на вражеские метательные машины, они норовили сбросить на штурмующего ворота противника увесистые камни, куски мрамора, дерева. Не всегда это им удавалось, но действия их не пропали даром. Грохотавший по воротным створкам таран сбился с отлаженного ритма. Он, то затихал, то припускался с новой силой, торопясь настичь пропущенное.
   Все это придавало защитникам Афин силы и стойкость, но едва они узнали о вступлении македонцев в город, как все изменилось. Руки, державшие мечи и копья опустились, а сердца наполнились страхом и горечью. Ещё можно было попытаться выбить врага из родного города, но страшное известие сыграло свою трагическую роль и крепкая когорта защитников Афин, стремительно рассыпалась.
   Не встречая серьезного сопротивления, воины Птоломея занимали один квартал города за другим. Стремясь спасти себя и свое имущество, Демад и его сторонники аристократы стали вывешивать на стенах своих домов белые полотнища и это сохранило их от разграбления.
   Выполняя полученный от стратега приказ, в этих районах гоплиты вели себя спокойно, стараясь без нужды не проливать человеческую кровь. В тех же местах, где охранных знаков не было, македонцы не сдерживали себя, особенно если им оказывали сопротивление.
   Район Деомея не оказала серьезного сопротивления македонцам, благодаря чему они быстро вышли к Акрополю, Агоре и театру Диониса. Больше всех из афинских районов пострадали северные части города - Керамик и Скамбонида. Некоторые их улицы были завалены телами погибших во время штурма горожан. Это очень быстро отрезвило поборников демократии, и они прекратили сопротивление.
   Вождь народной партии Демосфен, все это время находился у себя дома. Обессиленный от ран Демосфен он не мог выйти на улицу для защиты родного города. Когда друзья прибежали к нему с вестью, что македонцы уже в городе и убивают афинян, он попрощался с ними и, не желая попасть в руки врагов, выпил отравленную чашу вина.
   К полудню македонцы подавили последние очаги сопротивления, и заняли афинский акрополь, где от гнева толпы укрылся чудом спасшийся от самосуда ареопаг. Все кто не рассчитывал на снисхождение со стороны Птоломея, либо приняли, либо укрылись в храмах, под защиту бессмертных богов.
   Это было вполне распространенное в то время явление, и зачастую пережив первые дни погромов люди, выходили в надежде на милость победителей. Однако обозленный понесенными потерями при штурме ворот, Кратер приказал закрыть все выходы из храмов и уморил голодной смертью находящихся там людей.
   В знак одержанной победы, Птоломей повелел выбрать два самых богатых доспеха из захваченного у греков оружия и пожертвовал их богине Афине. Один доспех было возложен у подножья статуи Афины Промахос на главной площади Акрополя, а второй на алтарь Афины Паллады в храме Парфеноне, с надписью: "Богине всех греков - от царя Александра".
   Вечером того же дня, собранный по приказу Птоломея ареопаг подписал мирный договор Афин с Македонией. Согласно ему, в Мунихии на постоянной основе располагался македонский гарнизон, который мог контролировать сам город и его порт Пирей. Афины выплачивали победителям контрибуцию в сто талантов, возмещали все понесенные ими военные убытки и выдавали главных зачинщиков антимакедонского восстания. А также обещали не вступать в политические союзы с греческими полисами против Македонии.
   Все владения афинского государства, отныне ограничивались лишь чертой города и его пригородами. Все ранее принадлежавшие Афинам внешние владения Орон и Самос переходили под управление македонского царства.
   Хотя многие ветераны Кратера требовали, чтобы предатели повторили судьбу Фив, Афины избежали трагической участи разрушения и разграбления победителями. Сам Птоломей не питал особой нежности к колыбели эллинской культуры. За предательство и пролитую кровь следовало платить, но Птоломей планировал поход на Пелопоннес и, не желая иметь в тылу очаг напряженности, он удержал карающий меч и проявил милость к разбитому врагу.
   За эту милость афиняне удостоили Птоломея золотым венком, а войску были розданы подарки. Видя македонское торжество в колыбели эллинской демократии, многие её сторонники пребывали в унынии. Сидя по своим щелям, они горестно говорили друг другу: - Ужасные настали времена. Вслед за луной, Зевс сорвал и солнце Эллады.
  
  
  
  
  
   Глава XI. Испытания на море и на суше.
  
  
  
  
   И вновь моряки Неарха страдали от жары и жажды, бороздя просторы третьего по счету аравийского моря. Покинув Сабу и двигаясь строго вдоль берега, как и предписывал перипл Нефтеха, они достигли пролива зажатого с двух сторон массивами Азией и Африки.
   Сам по себе пролив был, мало чем значим для мореходов, если бы не песчаные смерчи из Аравии, часто гостившие в этом месте. Флот, ведомый Неархом, счастливо разминулся с ними во время прохождения через пролив. Корабли уже начали движение на север, когда огромная стена мелкого песка полностью поглотила пролив, встав от одного его берега до другого.
   Страшно было подумать, что могло случиться с кораблями, задержись они с проходом через пролив. В лучшем случаи они бы не заметили проход и продолжили свое движение на юг, в худшем, попытались бы войти в пролив, что привело бы к гибели многих моряков.
   Моряки счастливо разминулись с одной бедой, но ничего не могли поделать с другой. Плывя по третьему аравийскому морю, они подверглись суровому испытанию. Если раньше знойные дыхание Аравии со стороны берега уравнивали океанские ветры, то теперь им на помощь пришли жаркие ветра Нубии. Там находилась пустыня, по своей силе ни в чем не уступавшей пескам Аравии.
   Оказавшись между этой природной Сциллой и Харибдой, царские моряки ужасно страдали. От иссушающего жара не спасти дающий тень тент, ни обливание водой. Жара господствовала везде и всюду, безжалостно изводя людей. Пытка жарой не прекращалась даже в ночное время, ибо температура воздуха не успевала снижаться в темный период суток.
   Столь длительное воздействие высоких температур плохо сказывалось не только на командах кораблей, но и на содержание их трюмов. Несмотря на все ухищрения мореходов, неудержимо портились запасы провианта и воды. Положение было трудным, но небезвыходным. Ранее прошедшие испытание аравийской жарой моряки Александра могли справиться с возникшими трудностями, но темное суеверие разлагало их души. Большая часть мореходов, если не говорило, то думало, что во всех их бедах был винен черный колдун, с которым их свела судьба, едва корабли миновали злосчастный пролив.
   Взяв под свою руку Сабу, Александр быстро навел порядок в столице Счастливой Аравии. Дав солдатам всего один день на разграбление, монарх призвал воинов к порядку и принялся налаживать отношение с местной знатью.
   Выказанная Александром милость к покоренному народу, обернулась ему сторицей. Уже на третий день после взятия Сабы, к Александру устремились представители местной знати. Неся монарху свои дары, они выказывали ему свою преданность новому властителю. Он благосклонно их принимал подношения и одно из них, было воистину царским.
   Сабийский правитель перед своей смертью приказал убить всех членов своей семьи, чтобы они не достались македонцам. Палач добросовестно умертвил весь гарем правителя и его отпрысков. Единственно уцелевшей в этой резне оказалась одна из дочерей по имени Македа. От ножа палача её спас старый евнух, вырастивший девушку и относившийся к ней как к родной дочери.
   Её он и привел к Александру после взятия столицы, когда мир и порядок воцарился на улицах столицы. Евнух явил девушку глубокой ночью, закутав ее в темное покрывало, предварительно заручившись согласием Александра.
   Что произошло той ночью между македонским царем и сабейской принцессой, никто не знал. Но на следующий день, царь объявил о том, что собирается жениться на принцессе Македе, которой в честь чего он даровал ей титул правительницы Сабы.
   Это решение царя неслыханно обрадовало арабов. Испытав на себе силу и мощь царского войска, они были безумно рады союзу двух царственных особ, который позволял сабейцам сохранить лицо перед соседними арабскими племенами. В отличие от арабов, македонцы отнеслись к решению своего царя как к очередной причуде. Их больше заботил ремонт кораблей, пополнение запасов провианта и воды, и утехи с местными женщинами. Александр дал им две недели, прежде чем моряки продолжать плавание в неизвестность.
   Свадьба Александра и Македы была пышной и торжественной. Присутствующие на торжестве македонцы только удивлялись, с какой легкостью и непринужденностью вписался их царь в местную реальность. Как настоящий восточный деспот, он казнил и миловал своих новых подданных и те поклонялись ему с большой охотой и почтением.
   По окончанию свадебного торжества длившегося целую неделю, старухи повитухи после осмотра Македы, торжественно объявили о том, что молодая царица понесла, и это вызвало настоящую гордость монарха. Вспоминая Роксану, которая решилась родить от него сына лишь в Вавилоне, государь по достоинству оценил усердие и понимание его новой жены, которая все эти ночи упорно не отпускала его от себя.
   Перед тем как покинуть Сабу, Александр собрал во дворце местную знать и объявил им свою царскую волю. На время его отсутствия, верховная власть переходила к царице, до тех пор, пока рожденный ею ребенок не достигнет совершеннолетия. В помощь своей жене Александр оставлял отряд воинов под командование Эврилоха и несколько кораблей. Оставленным в Сабе воинам, царь обещал прислать смену сразу по прибытию флота в Египет.
   После того как македонские корабли миновали пролив, на противоположном африканском берегу удобную бухту способную вместить все царские корабли. В перипле Нефтеха она не значилась и движимый тщеславием, Александр решил исследовать её и расширить описание морских берегов.
   Находясь в Сабе, македонский царь не только вкушал прелести молодого тела своей жены, но и занимался расспросами, благо Македа оказалась хорошей рассказчицей. Именно от неё Александр узнал об африканском торговом пути сабейского государства. Македа указала примерное расположение арабской фактории, через которую в Сабу черные эфиопами доставлялась слоновая кость, перья птиц и золото.
   Следуя указанию своего царя, солдаты Лисимаха сошли на берег, обнаружили факторию сабейцев и разграбили её. Как и говорила Македа, там оказался солидный запас слоновой кости, куски самородного золота и пряности. Все это было перевезено на корабли, вместе с маленьким чернокожим колдуном, что вместе со стражей сторожил сокровища фактории.
   Покрытый массой всевозможных амулетов и украшений, он показался солдатам Лисимаха забавным трофеем для развлечения царя и наварха. Доставленный на корабль, он принялся прыгать по палубе, потрясая руками и строя морякам различные физиономии. Вначале это вызывало у македонцев смех, но едва перед ним появился Неарх, как поведение колдуна моментально преобразилось. Выхватив из складок своего пояса длинный костяной рог неизвестного животного, он с торжествующим криком бросился на наварха.
   Намерения черного колдуна не вызывали сомнений и стоявший сбоку от наварха солдат без колебания ударил его своим копьем. От сильного удара он выпустил из рук оружие и, повиснув на древке, он тонко пронзительно завыл. Из пробитой груди колдуна на палубу хлынула кровь, на губах появилась темная пена. Жизнь стремительно покидала его маленькое тело, он колдун не собирался сдаваться. Негнущимися руками он вытащил из-за пояса мешочек с какой-то трухой, вывернул его и прокричал непонятное проклятие.
   Без всякого раздумья, гоплит поднял дрыгающегося на копье колдуна и мощным броском швырнул его за борт. Досадный инцидент был исчерпан, но так случилось, что со следующего дня, на македонцев обрушился жар нубийской пустыни.
   Поначалу, мореходы мужественно боролись с обрушившейся на них бедой. Несмотря на пыль и мелкий песок пришедших из глубин Африки т нещадно достававших путешественников, норовя набиться ум в глаза, уши и нос, они мужественно плыли вперед. В борьбе с этой напастью продлилось два дня. На третий день воздух стал чистым, но вместе с этим наступил полный штиль и корабли пошли на веслах.
   Из-за нестерпимой жары у гребцов участились обмороки и тепловые удары. Число гребцов сократилось и вместе стремительного продвижения на север, корабли стали ползти. От палящего солнца борта судов буквально раскалились. Из корабельных досок стала выделяться смола со свойственным ей специфическим запахом. На нескольких кораблях случились случаи самовозгорания, которые по исключительному везению не закончились их гибелью.
   Воизбежания подобных случаев, Неарх приказал обливать борта и палубу кораблей забортной водой. Это помогло сохранить корабли, но ещё больше уменьшило число здоровых людей. Выделенные для этой работы матросы падали в обморок от длительной работы в изнуряющей духоте.
   В дополнение ко всем бедам, что выпали македонцам в этом море, на тех немногочисленных островах, что попадались им, не было хорошей воды, как и возможно отдохнуть от сводящего с ума зноя. Все эти невзгоды медленно но, верно довели душевное состояние моряков Александра до критической точки, за которой был только бунт.
   Сам царь прекрасно знал и понимал, что твориться на кораблях. Вовремя узрев грозящую экспедиции опасность, вызвал к себе Неарха, чтобы обсудить создавшееся положение.
   - Только не говори мне о проклятии черного колдуна, Неарх. В эту злостную глупость, по-моему, поверили даже Лисимах и Деметрий. Сегодня утром, они предложил мне провести очистительный обряд и принести жертвы великим богам. Надеюсь, что тебя это поветрие обошло стороной.
   - Я рад твоему боевому настроению, государь. Хорошо зная моряков, я могу уверенно сказать, что главное, заставляющее их продолжать плавание - это ты. Вернее сказать их вера в тебя, в твое божественное предназначение, которое не позволяет вспыхнуть мятежу на кораблях. Я тоже верю в тебя, но боюсь, что в скором времени к словам Лисимаха придется прислушаться - откровенно признался царю мореход.
   - Спасибо за честность. Во всем флоте ты единственный человек, кто говорит мне горькую правду, не пытаясь в той или иной форме угодить - горько усмехнулся Александр.
   - Прикажешь замолчать?
   - Нет, хочу знать, что нужно сделать для того, чтобы твои слова не стали реальностью.
   - Что нужно сделать? В первую очередь пополнить запас воды, которая с каждым часом становиться все больше и больше непригодной для питья. Также было бы неплохо пополнить запас провианта. От тех продуктов, что имеются сейчас в нашем распоряжении, люди больше болеет, чем сохраняют свое здоровье - критянин уверенно загибал свои загрубелые от работы пальцы. Хотя в настоящий момент он являлся навархом, но он полностью прошел путь от простого моряка до большого флотоводца, а на море белоручек не любили.
   - Это все? - насупился Александр.
   - Это самое необходимо для того, чтобы мы могли довести хотя бы часть кораблей до Синая, государь.
   От слов критянина царь залился алой краской, что было нехорошим предвестником. Будь Александр в этот момент на берегу, он разразился бы вспышкой гнева, но сейчас он был вынужден сдерживать свои эмоции.
   Проглотив тугой ком гнева, царь выпрямился как струна и властным голосом произнес:
   - Прикажи объявить по кораблям, чтобы люди немного подождали. Через несколько дней у них будет свежая вода и хорошая еда.
   - Прости меня, Александр, но откуда это все возьмется?! - удивленно воскликнул наварх, - мои дозорные каждый день видят, кругом, только одну пустыню без признаков жизни. Все наши лоции говорят только о песках, жаре, островах с гнилой водой и у меня нет оснований не доверять им! Зачем подавать людям ложную надежду!? Ведь если этого не случиться, жертвоприношения, о которых говорит Лисимах, уже вряд ли помогут!
   От этих слов, внутри Александра все заклокотало, но он сумел сдержать себя.
   - Иди и объяви всем мои слова, Неарх. - властным, полным непреклонности голосом произнес царь, и мореход моментально понял, что подошел к опасной грани.
   - Понимаю, перипл египтянина - подумав немного, произнес Неарх. - Ты так безоговорочно веришь ему, что готов поставить на кон успех своего похода.
   - Да мой друг, это список меня еще никогда не подводил.
   - Но наши лоции, государь! Их составлял не один мореход и не верить им я не могу! - не унимался моряк.
   - Хорошо, давай проверим твою веру и мою убежденность - предложил монарх, и мореход был вынужден откланяться. Честный Неарх не знал, что большинство его лоций описывают африканский берег третьего аравийского моря. Небольшой оазис на азиатском берегу моря ускользнул от взоров греков, но был точно отмечен в перипле Нефтеха.
   Обещание царя о скором отдыхе и свежей пищи всколыхнуло изнуренных зноем людей. Апатию и уныние у моряков как рукой сняло, и люди с усердием вздымали свои весла, с нетерпением взирая на пылающие пески, в ожидании появления спасительного оазиса.
   Предсказание Александра исполнилось на рассвете третьего дня. Рано утром, сидящие на мачтах дозорные заметили уютную бухточку. В ней, так надоевшие за время плавания песчаные дюны оборвались, давая на каменистом берегу приют долгожданному оазису.
   Вдоль берега виднелись примитивные постройки, что больше соответствовали рыбацкой деревне, чем торговому порту, как это значилось в перипле Нефтеха. Вдоль настила из стволов пальм располагалось несколько рыбацких лодок, из которых при виде царских кораблей, с громким криком выскочили люди.
   Когда изнывающие от зноя и голода на берег ринулись воины Лисимаха, их встретили копья и стрелы местных жителей. Укрывшись за строениями, они принялись храбро метать их в незваных гостей, чем вызвали у них сильный гнев. Выставив щиты, гоплиты перебили почти всех жителей селения, взяв несколько человек в плен.
   В потаенном порту были некоторые запасы фиников, вяленой рыбы и даже масла. Среди пальм оазиса имелся родник с вполне пригодной для питья водой. Единственное что мореходы не нашли в этом месте - была прохлада. Находившаяся за поселком камениста гряда, хотя и защищала его от дыхания пустыни, но своими боками отражала жар солнца, делая пребывание на берегу утомительным процессом.
   Захваченный на берегу провиант, не могло в полной мере покрыть все потребности моряков. Но от захваченных в плен арабов, македонцы узнали, что чуть дальше в пустыне есть город с богатыми запасами пищи. После недолгого размышления, царь отправил большой отряд под командованием Деметрия за провиантом, заставив пленных показать воинам дорогу.
   Прошло четыре дня, за которые оставшиеся на берегу мореходы, отдохнули и немного пришли в себя от изнуряющей жары. Беспокоясь об ушедшем стратеге, Александр был готов отправить на поиски Деметрия Лисимаха, но молодой воитель вернулся сам, с богатыми трофеями.
   Приведенные им верблюды, были доверху нагружены рыбой, финиками, копченым мясом и прочими местными деликатесами.
   Повествуя царю о своем походе, Деметрий со смехом рассказывал, как его отряд незаметно приблизился к спящему городу и напал на него, запалив с одного конца. Спящие люди в страхе выпрыгивали из горящих домов и не оказав никакого сопротивления, убежали прочь, оставив все свое имущество македонцам.
   Единственным местом, где македонцам было оказано яростное сопротивление, было местное святилище. Сбежавшиеся к нему местные жители насмерть сражались возле своей святыни, несмотря на численное превосходство врагов. Все до одного полегли они на пороге храма, приняв мученическую смерть от копий и мечей македонцев. Озверевшие от крови солдаты перебили всех защитников святилища, а затем подожгли строение, не найдя в нем ничего ценного.
   Опасаясь, что изгнанные из селения жители соберутся силами и в скором времени нападут на отряд, Деметрий удержал солдат от грабежей, уцелевших от огня домов. Именем царя Александра, он приказал искать склады и житницы арабов, и грузить найденный там провиант на верблюдов.
   Опасения стратега не были напрасными. Уже на следующий день по прибытию Деметрия, на походный стан македонцев обрушилась верблюжья кавалерия арабов. И если бы не караулы, выучка царских солдат и корабельные катапульты, арабы имели неплохие шансы поквитаться с врагом.
   Жаждавшие крови и справедливости, дети пустыни были готовы обрушиться всей своей массой на фалангу гоплитов, но залп метательных машин заставил их отступить. Несколько горшков с зажигательной смесью угодивших в арабских всадников вызвал у них панику. Как не сильны и храбры были воины Джадды, но встреча с огненными джинами повергла их в ужас и, позабыв обо всем они, умчались обратно в пустыню.
   К этому времени все трофеи царских воинов были погружены на корабль и на следующий день, корабли Александра покинули спасительный оазис, держа путь на север к долгожданному Египту. Ждать оставалось недолго.
   Вслед за Александром заканчивал свой арабский поход и Эвмен. Дав небольшой отдых своим солдатам в маленьком и пыльном Иерусалиме, он вновь повел их в поход по каменистым тропам счастливой Аравии. Теперь стратег вел свое войско к скалистым отрогам Синайских гор. Там находился главный город набатейцев, главных организаторов и подстрекателей кровавых беспорядков на берегах Мертвого моря.
   Укрытая массивными серыми скалами, столица набатеев Петра являлась последним пунктом арабской торговли, откуда караваны с товаром уходили в Египет и Ливант. Взятие её под македонский контроль, ставило крест на всей торговле детей пустыни, заставляя их признать над собой власть царя Александра.
   Находясь в Иерусалиме и обдумывая завершение своего похода, Эвмен решил, что в поход против Набатеи он возьмет с собой только кавалерию. Пехота в условиях гор, по мнению стратега, стесняла бы его маневренность.
   Пройдя вдоль высыхающего русла одной из местных речек, армия достигла отрогов гор. Здесь Эвмен повелел разбить укрепленный лагерь, где и оставил своих гоплитов, как резерв на всякий непредвиденный случай. Сам же полководец во главе кавалерии двинулся дальше, пустив впереди себя скифов.
   Несмотря на то, что за время похода, македонские кавалеристы уже привыкли к местным условиям и порой действовали не хуже легкой конницы врага, скифы по-прежнему оставались в войске Эвмена на особом положении. И дело было не в их ловкости в конном бою или поражавшей македонцев неутомимости в скачке. Дети степей исполняли роль передовой разведки, от которой очень и очень многое зависело. Прекрасные охотники, скифы читали следы на дороге как открытую книгу. Обнаруживая важные подсказки по мельчайшим приметам на каменистых дорогах, совершенно невидимым простым глазом.
   Отправив скифских всадников в разведку, Эвмен приказал им как можно скорее найти дорогу в Петру, тщательно скрываемую набатийцами. Задача была не из легких, так как арабы вырубили свой город прямо в скалах. Можно было находиться вблизи неё и ничего не замечать, не зная тайно дороги среди скального нагромождения.
   Эвмен прекрасно понимал трудность поставленной перед разведчиками задачи и потому, стратег пообещал целых два таланта золота, тому войну кто первым найдет дорогу в столицу набатеев.
   Два таланта были неплохим стимулом к поиску. Несколько раз скифские разведчики сталкивались с конными отрядами противника и не всегда попытки захвата пленных были успешными для них. Больше недели рыскали степные волки в поисках Петры, но так и не приблизились к заветной цели. Набатейцы хорошо охраняли свои секреты и тогда командир отряда разведчиков Патуата, решил сменить тактику.
   Зная, что Петра является перевалочной базой арабских караванов, он стал искать не сам город, а торговые пути ведущий к нему. И удача улыбнулась смышленому скифу. Уже через два дня, один разъездов разведчиков обнаружил верблюжью тропу, а ещё через два дня разведчики заметил на ней и торговый караван, идущий из глубин пустыни.
   Исполняя приказ командира, разведчики проследили за ним и вскоре стали свидетелями их встречи с отрядом набатейцев. Встретив караванщиков, они довели их к одному из многочисленных ущелий Синайских гор, и пропали в нем.
   Охотничий азарт скифов вперед, но они ограничились только наблюдением, справедливо полагая наличие тайной стражи у входа в ущелье. Под покровом ночи они приблизились к проходу в скалах и стали свидетелями, как из ущелья, в обратно направлении ушел караван верблюдов, уже без каких-либо признаков поклажи.
   С этими радостными вестями разведчики прибыли к Эвмену, ожидая получить награду, но стратег не стал спешить с её выплатой. Он тепло поблагодарил степных следопытов, выдал каждому из воинов по двести дариков и пообещал дать обещанное золото после захвата Петры.
   Хорошо зная, что стратег хозяин своего слова, жадные до золота скифы не обиделись на кардийца, видя в его действиях разумную осторожность.
   Приказав своим войнам днем отдыхать перед ночной вылазкой, стратег двинул свою кавалерию, едва солнце стало клониться к закату. Впереди шли скифы, уверенно ведя за собой отряд вдоль хаотического нагромождения каменных утесов.
   Не доезжая до предполагаемого прохода, скифы спешились и, оставив лошадей, подобно змеям поползли по остывающим камням. Как разведчики и предполагали, у входа в ущелье находился пеший и конный караул набатейцев.
   Первыми у входа в ущелье несли служб восемь караульных. Скифам удалось их выманить со своих постов, подогнав к входу в ущелье верблюда с тяжелой поклажей. Обрадовавшись возможности легкой поживы, караульщики покинули свой пост и когда всей толпой подошли к верблюду, скифы перестреляли их из луков. Примерно по такой же схеме был перебит и конный заслон, после чего, путь в тайный город набатейцев был открыт.
   Оставив на входе в ущелье крепкий заслон, македонцы осторожно двинулись по узкому скальному проходу. Идущие головными скифы, на случай встречи с новыми караулами арабов закутали копыта своих коней тряпками, но больше стражи не оказалось.
   Поворот, еще поворот, и вот кавалеристам Эвмена открылся таинственный город, полностью высеченный в теле скале. Словно по мановению волшебной палочки, прямо из скал выросли причудливые колонны, лестницы, портики и порталы в которых находилось множество люди. Посреди просторной площади, что находилась перед входом в скальный город, расположился очередной верблюжий караван под охраной караульщиков, расположившихся возле костра.
   С громкими криками устремились воины Эвмена на врагов, чьи происки доставили столько хлопот им и царю Александру. Ночной караул на площади был смят в один миг, и грозно потрясая оружием незваные гости, стали врываться в спящий город.
   Застигнутые врасплох набатейцы не смогли дать отпор противнику, хотя по своей численности, они едва уступали им. Их многочисленные, но разрозненные очаги сопротивления быстро подавлялись сильной и хорошо организованной македонской машине. Солнце ещё не взошло на горизонт, а тайный город набатейцев был разграблен и многие его жители убиты.
   С богатой добычей явились в свой лагерь кавалеристы Эвмена. Большая часть их добычи составляли тюки с пряностями, миррой, ладаном, доставленных в Петру последними караванами с южного побережья счастливой Аравии. Также, македонцы нашли большие запасы серебра и золота составлявшие городскую казну столицы набатейцев. Кроме этого, получив от стратега право на грабеж, его воины основательно почистили сокровенные места потаенного города. Их походные сумки ломились от всевозможной добычи, а расторопные скифы, прихватив с собой и немного живого товара.
   Все это сразу значительно снизило скорость отряда, что серьезно беспокоило царского стратега. Зная арабов как отличных наездников, он всю дорогу к лагерю опасался появление на горизонте погони, но этого не случилось. Кавалеристы благополучно достигли ворот лагеря, но тревоги не оставили кардийца. Сухо выслушав поздравления с победой, выплатив скифским разведчикам обещанную награду, к всеобщему удивлению подчиненных, он занялся укреплением обороны лагеря.
   Интуиция, развившаяся у Эвмена за этот поход как никогда прежде, подсказывала ему серьезной угрозе со стороны уцелевших арабов набатейцев. Как бы хорошо его кавалеристы не почистили Петру, но возможность ответного удара всегда сохранялась.
   Для её отражения было два выхода; поскорее покинуть окрестности Петры или остаться в лагере и ждать нападения. Всю свою жизнь, Эвмен неизменно придерживался активной позиции, но на этот раз стратег выбрал оборону. Не зная, сколько сил, осталось у противника, он не хотел подставлять под удар его кавалерии, отягощенное добычей войско.
   Предчувствие не обмануло стратега. Так случилось, что в день нападения на Петру, в городе не было половины сил набатейцев. Часть их охраняла караван с товаром, идущий к дороге на Газу, другие проводили караван до начала дороги, ведущей вглубь Аравии.
   Вернувшиеся в родной город арабы, смогли быстро собрать войско и бросились в погоню справедливо пологая, что после удачного набега противник утратит осторожность. Пройти от разоренного города до лагеря македонцев, им не составило большого труда. Охваченные неугасимой жаждой отмщения они мчались без остановок весь день и к глубокой ночи достигли своей цели.
   Македонский лагерь был хорошо виден в ночи, освещенный огнями многочисленных костров. С трудом сдерживая пылающие ненавистью сердца арабы, потихоньку приблизились к частоколу со всех сторон окружавший стан врагов. Затаившись в ночи, они отчетливо слышали пьяный смех македонцев, их громкие хвастливые крики, видно снование воинов среди многочисленных палаток.
   Все было именно так, как и предполагали набатейцы. Разграбивший их дом враг отдыхал и наслаждался одержанной победой, ничего не подозревая о пришедшем по их душу отмщении. Вожди двух отрядов недолго колебались. Пролитая македонцами кровь взывала к мести, и арабские всадники дружно устремились вперед.
   Яростно нахлестывая лошадей, они с огромным нетерпением ждали того момента, когда ворвавшись в лагерь врага они будут рубить их мечами, протыкать копьями, а потом украсят весь лагерный частокол отрубленными головами врагов.
   Сладкое чувство грядущей мести опьяняла и будоражила их сердца. Уже были слышны испуганные крики стоявшей у ворот стражи. Громко закричали они, заметив во мраки ночи летящую к ним погибель. Громче, кричите громче, проклятые погубители наших родных и близких, вам уже ничего не поможет. Великие боги отдали вас нам во власть, и нет вам пощады.
   До широко распахнутых ворот лагеря оставалось совсем ничего, когда перед торжествующими всадниками выросла стена огня. Сначала небольшая, она стала стремительно расти, устремившись навстречу изумленным арабам.
   Испуганные лошади помимо воли своих седоков встали на дыбы, образуя огромную пробку, состоявшую из человеческих и лошадиных тел. Под напором задних рядов, многие из всадников рухнули в огонь, который тут же принялся их поглощать. Крики, стоны и звонкое ржание огласили ночные просторы и в этот момент, с двух сторон по набатейцам ударила стоявшая в засаде македонская кавалерия. В одно мгновение охотники превратились в добычу, и начинается последний акт ночной драмы.
   Готовясь к возможному нападению арабов, Эвмен не поленился выставить дальние конные дозоры, которые и предупредили македонцев о непрошеных гостях. У хитроумного стратега уже давно была задумка о горящем рве и фланговом ударе. В отличие от схватки с арабами вблизи битумных приисков, он значительно разнообразил свой оборонный план.
   Ров у частокола был вырыт с самого начала, и наполнить его горючими материалами вместе с огненными снарядами не составило для македонцев большого труда. Дождавшись удобного момента, Эвмен приказал запалить сухой хворост, а спрятанная за лагерем, во мраки ночи конница ударила с флангов. Созданная хитрым гением Эвменом ловушка захлопнулась, и осталось лишь хорошо почистить ряды врагов.
   Мало кому из набатийских всадников вырваться из цепких объятий смерти. Почти все они либо пали под мечами македонцев, либо сгорели в огненном рве, куда их сбрасывали ударами копий безжалостные скифы.
   Осторожный стратег простоял без движения еще три дня, ожидая нового нападения, но больше никто из мстителей Петры не явился. Видимо, нападая на лагерь, арабы полностью исчерпали свои боевые ресурсы, и это успокоило стратега.
   Перед тем как покинуть земли Набатеи, Эвмен приказал освободить двух пленников, захваченных скифами в Петре. Даровав им свободу, он велел рассказать племенам, живущим в пустыне, что будет с теми, кто посмеет выступить против великого царя Александра и посмеет вести торговлю в обход его воли.
   Урок, преподанный им царским стратегом, набатейцы хорошо усвоили. После того как Эвмен свернул лагерь и тронулся в путь, никто из арабов не посмел напасть уходящих македонцев. Все время, пока войско шло по землям Набатеи, Эвмен все время ожидал нападения кочевников, но этого не случилось.
   Его войско без помех достигло стен Газы и там дружно ударилось в двухнедельный загул, дарованный им Эвменом. Пребывания царских солдат сильно обогатило этот палестинский город. Щедрой рукой воины Эвмена спускали захваченную в Петре добычу, повышая благосостояние местных жителей. Обе стороны остались друг другом, но все хорошее быстро кончается. Отведенное на отдых время закончилось, и Эвмен двинулся к Мемфису, на встречу с царем Александром.
  
  
  
  
   Глава XII. Окончательное решение греческого вопроса.
  
  
  
  
   Весна уже в полную силу вступила в свои права, щедрой рукой даровав зеленый цвет деревьям и кустарникам, а Птоломей, вместо того, чтобы вслед за Афинами принудить к миру Спарту топтался под Коринфом. Обычный греческий город, расположенный на перешейке отделяющий Пелопоннес от остальной Греции, стал камнем преткновения на пути армии регента Македонии.
   Вопреки всем ожиданиям врагов, Птоломей не стал предаваться победным пирам и почивать на лаврах после захвата Афин. Несмотря на понесенные македонским войском потери при умиротворении Эллады, Птоломей решил продолжить поход и довести дело до конца.
   - Да, у нас уменьшилось количество солдат, но уменьшилось число воинов и у спартанцев. Нельзя давать им передышку, позволить восстановить свои силы и найти себе новых союзников в лице карфагенян - говорил он Кратеру, предлагавшему прекратить поход.
   Говоря так, Птоломей не кривил, против истинны. Спарта как никакой другой греческий полис мог быстро восстановить свою армию после нанесенного ей врагом поражения. Благодаря тому, что весь смысл спартанского государства заключался в содержании армии, Лакедемон всегда имел скрытый запас к созданию нового войска.
   За это способность их боялись и ненавидели соседи по Пелопоннесу, с ними были вынуждены считаться Афины, находясь в зените своего величия и могущества. Персидские цари полагали, что лучше иметь спартанцев союзниками и платить им за это золотом, чем воевать с ними. Спартанский царь Леонид научил их уважать уроженцев Лакедемона.
   Благодаря своему военному гению, фиванский полководец Эпаминонд сумел столкнуть Спарту с пьедестала всегреческого гегемона. Он дважды разбил войско спартанцев, лишил жизни их царей и, вторгнувшись в Пелопоннес, подошел к беззащитной Спарте. Дни столицы Лакедемона казались, были сочтены. Соседи громко славили фиванцев но, несмотря, ни на что, спартанцы сумели отстоять свой родной город. В упорной и яростной борьбе, встав как один, они сумели защитить от поругания свои дома и храмы, своих родных и близких от участи раба.
   Даже во время македонской гегемонии над Элладой, ни царь Филипп, ни победитель персов Александр, ни его наместник Антипатр не рискнули идти войной на Спарту. Несмотря на то, что её правители не только строили козни Македонии, но открыто выступали против неё с оружием.
   Именно такого врага и собирался усмирить Птоломей, двинув свою армию к Истму, через пять дней после подписания мира с Афинами.
   Истмийский перешейк был очень важным местом для любой армии, решившей вторгнуться на просторы Пелопоннеса. Окруженный с двух сторон морем, он являлся идеальной оборонительной позицией, взять которую можно было только при помощи флота. Спартанцы во времена войны с персами возводили на Истме высокую стену, но не достроили, в виду полной победы над врагом.
   Македонское войско не встретило никакого сопротивления при прохождении перешейка. Спарта ещё только копила силы для борьбы с Птоломеем, а остальные города южной Греции боялись выступить против македонцев напуганные падением Афин.
   Казалось, что уже ничто не может помешать стремительному маршу македонских солдат к границам Лакедемона. Оставалось только сделать один шаг, и в этот момент Птоломей споткнулся о Коринф, к огромному удивлению регента.
   Едва вступив на землю Пелопоннеса, Птоломей объявил, что здесь у него нет единого врага за исключением Спарты. Именно из-за лакедемонян пришло сюда македонское войско и незамедлительно уйдет, как только Спарта будет наказана за все свои выступления против власти Аргидов.
   Подобный шаг был беспроигрышным, поскольку спартанцы за многие века успели так досадить своим соседям, что все они были чрезвычайно рады, свести свои старые счеты и обиды чужими руками. Тотчас в македонский лагерь прибыли послы из Мессении, Аркадии и Арголиды и изъявили Птоломею свою готовность к военному сотрудничеству против Спарты в меру своих возможностей.
   Птоломей щедро одарил послов за верность всегреческому союзу под эгидой Македонии и предложил прислать свои отряды к стенам Спарты, когда к ним подойдет македонское войско. Вместе с этим, Птоломей попросил аркадцев и мессенцев передать правителям Элиды и Ахеи, что македонский регент готов закрыть глаза на участие их граждан в сражении при Танагре, на стороне Афин. Коринфянам подобное послание Птоломей отправил лично, и ответ правителя Коринфа обескуражил его.
   Тиран Коринфа Леандр требовал от Птоломея двести талантов за право прохода по коринфской территории. В противном случае, он грозил с оружием в руках выступить против иноземного агрессора. Спустить подобную наглость после двух блестящих побед и взятия штурмом Афин македонский регент не мог. И дело было не столько в уязвленной гордости Птоломея. Отказ Коринфа создавал опасный прецедент. Вслед за сумасбродным тираном выступать против Спарты могли отказаться Ахея и Элида, что создавала большую угрозу планам Птоломея. Имея под рукой ограниченное число воинов и не одного, а целых четырех противников поход на Спарту становился авантюрой. Тогда следовало признавать справедливость слов Кратера, который незамедлительно напомнил Птоломею недавний спор соратников.
   - Скажи честно Птоломей, неужели ты не видишь всю опасность нашего нынешнего положения - спросил регента Кратер, после того как они произвели осмотр городских укреплений мятежного города.
   Уже с первого взгляда стало понятно, что Коринф был расположен на очень удобном для обороны города месте. Прилегающие к городу склоны гор прекрасно защищали его, делая невозможным подведение осадных машин.
   - Ты прекрасно видишь, что для взятия Коринфа у нас только два пути: либо брать город штурмом в лоб, либо принудить его к сдаче измором. Ни то, ни другое нам не приемлемо. В первом случаи мы потеряем большую часть солдат, во втором нас поджимает время. При этом в любой момент могут подойти спартанцы, и мы окажемся меж двух огней - Кратер дипломатично умолчал о необходимости отступления, полагая услышать рассуждения и аргументы самого Птоломея.
   - Ты все верно сказал, Кратер. К тому же наше положение стало ещё хуже. Сегодня гонец доставил мне неприятное известие о том, что наш старый знакомый Гарпал не успокоился. Не желая признавать свое поражение после падения Афин, он теперь стал дружить со Спартой и передал ей большую сумму денег для борьбы с нами. Не нужно быть провидцем, чтобы понять, активность Лаконики увеличиться в разы. На деньги Гарпала спартанцы наймут сицилийцев, выходцев из Великой Греции, призовут на помощь карфагенян.
   - И что ты намерен делать? На время оставить Коринф в покое и идти на спартанцев, чтобы разбить их пока еще неокрепшие силы? Но ведь ты прекрасно понимаешь, что коринфяне могут пойти вслед за нами и в самый трудный для нас момент ударят в спину. А если они сделают это вместе с ахейцами и элидцами нам наступит конец.
   - Ты вновь прав, Кратер. В этих условиях самый верный способ принудить Спарту к миру - это запросить помощи у Аристида. Пусть его корабли подойдут к перешейку со стороны Сронического залива и доставят нас к устью Эврота. Это будет полной неожиданностью для спартанцев - начал было Птоломей, но Кратер оборвал его.
   - И прекрасная возможность для греков разом от нас избавиться. Корабли Аристида созданы для боя, а не для перевозки войска, и любой шторм быстро докажет это, Птоломей. Давай отступим к Афинам, дождемся возвращения Александра и тогда, принудим Спарту к миру.
   - По воле великого Александра здесь я и только я решаю, что делать! - обозлился на стратега Птоломей.
   - Тогда решай поскорее. Для принятия решения, у тебя мало времени - отчеканил Кратер, и гордо вскинул голову, полностью убежденный, что единственным разумным выход для македонцев было отступление.
   - Не волнуйся, приму, и ты узнаешь об этом первым - холодно произнес Птоломей и его несговорчивому собеседнику, не осталось ничего другого как покинуть палатку регента.
   Разговор с Кратером оставил на душе у Птоломея горький осадок. В словах своего боевого товарища он услышал не только желание отстоять свое мнение. Кратер явно жалел, что не он является регентом Македонии и не его слово, было последним в этом споре.
   Выходец из горной Македонии, он пользовался большим уважением и любовью не только у царя Александра, но и среди воинов, что в нынешнем положении было очень важным. Случись, что серьезное с Александром, Кратер мог надеяться, что воинское собрание выберет в регенты Македонии именно его, а не Птоломея. А если учесть любовь к нему старого полководца Полисперхона, то при благоприятном стечении обстоятельств, мог надеяться и на царскую власть. Лучшего наследника дела Александра для простых македонцев было трудно отыскать.
   Оставшись один на один с этими горькими мыслями, Птоломей долго просидел за столом в компании светильника, пытаясь найти выход из столь непростого положения. Много различных вариантов перебрал в своей голове полководец, прежде чем решил, как он сможет развязать коринфский узел.
   Утром следующего дня, коринфийский правитель Леандр, был разбужен радостным известием от городского стратега Пифона. Македонские войска стали скрытно отходить вглубь полуострова и военачальник Коринфа предлагал тирану прибыть на стену, чтобы лично удостовериться в этом.
   - Смотри внимательно мой господин - говорил тирану старый Пифон, стоя на самой высокой башни на стенах Коринфа, откуда был прекрасный обзор всех городских окрестностей.
   - Хотя македонцы скрываю свой отход, но отсюда прекрасно видно, что возле города остается только часть их сил во главе с Полисперхоном. Именно его шатер, из числа македонских вождей остался у стен Коринфа. Палатки Птоломея и Кратера, ранее стоявшие рядом с ним свернуты.
   - И, что нам теперь делать? - осторожно спросил Леандр. Он прекрасно обладал искусством интриги и обмана, но был плохим полководцем.
   - Все идет как мы, и предполагали, господин. Противник явно получил сведения о намерениях спартанцев прийти на Истм и стремиться помешать этому. Птоломей наверняка попытается уничтожить сначала их, а затем возьмется за нас. Видишь, уже нет палаток фалангистов, снимаются и уходят катафракты. Против нас остаются гипасписты, пельтеки и легкая конница.
   - Значит надо выждать время, сбить заслон, а затем ударить по македонцам с тыла - предложил тиран, но Пифон не поддержал его мысль.
   - Не совсем так, господин. Выждать время и сбить заслон это хорошо. Однако вот относительно того чтобы напасть на Птоломея с тыла - это несколько не своевременно. Здесь следует подождать.
   - Чего? - озадачился Леандр.
   - Подождать пока македонцы не сойдутся в битве со спартанцами. Только тогда, следует ударить македонцам в спину и помочь лакедемонянам одержать над ними победу. Своих воинов следует беречь, господин. Они нам ещё пригодятся против тех же спартанцев или аргосцев - учтиво пояснил стратег.
   - Хорошо. Действуй - разрешил Леандр и покинул башню. Хорошие вести приятнее понимать на сытый желудок и чашей хорошего вина.
   Оставшись один, старый Пифон принялся еще раз, пристально всматриваться в окрестности Коринфа. Все как будто бы соответствовало тому, что он только что сказал Леандру. Македонская тяжелая пехота покинула лагерь и скрылась за ближайшими холмами. Туда же, мелкими группами перемещались катафракты, неумело маскируя свой отход.
   Вслед за ними к холмам потянулись повозки с имуществом, что очень обрадовало Пифона. Значит, Птоломей действительно оставил Полисперхона в качестве прикрытия на случай внезапного удара в спину. Что же, старый воитель поступил бы точно также. Оставил бы заслон, продержал бы его два дня, а затем приказал бы отойти и ему. Идеальный вариант.
   От этих мыслей хитрая ухмылка тронула губы Пифона: - Бегите, бегите, - снисходительно молвил стратег. - Если все будет, так как я думаю, то стратег Птоломей горько пожалеет о своем отказе уплатить двести талантов отказе.
   Высланные из города лазутчики, вечером принесли старому воину хорошие вести. Македонская фаланга действительно покинула окрестности Коринфа вместе с катафрактами. Разделение вражеских сил произошло и, следовательно, на следующий день можно выступать. Птоломей и Кратер не смогут прийти на помощь, оставленному на заклание старику Полисперхону.
   Солнце уже взошло на небосвод и начало свое привычное по нему движение, когда Пифон приказал открывать ворота и напасть на оставшихся у стен Коринфа македонцев.
   Коринфская фаланга была больше по своей численности гоплитов Полисперхона, как по длине, так и по ширине. И если её превосходство в длине македонцам удалось компенсировать, прикрыв фланги шеренги гипаспистов пельтеками, то глубине фаланги Пифона, они ничего не смогли противопоставить. Правда в их распоряжении имелась легкая кавалерия с луками, но этого было недостаточно, чтобы не позволить Пифону одержать победу.
   С громкими воинственными криками греческая фаланга стала наползать на воинов Полисперхона. К тайному разочарованию коринфийца, македонцы не дрогнули, не стали отступать и не обратились в бегство. Выставив вперед щиты, они достойно встретили врага, ответив на их крики своим криком, не отступив ни на шаг.
   - Что же будь, что будет - зло процедил Пифон и, обращаясь к идущим в бой гоплитам, громко закричал. - Задайте им хорошую трепку ребята, такую чтобы у них больше не было охоты проверять на себе остроту ваших копий и ваших мечей. Вперед! Проверьте, так ли крепки их головы и быстры их ноги!
   С протяжным грохотом столкнулись две огромные линии и принялись беспощадно уничтожать друг друга. Гоплиты Полисперхона оказали яростное сопротивление врагу. Первые ряды коринфян были выбиты, но их было слишком много. Фаланга македонцев дрогнула и как того ожидал Пифон стала отходить.
   Ободренные этим, воины Коринфа с громкими криками стали наседать на македонцев, которые изо всех сил пытались держать строй. Всем казалось, что совсем немного и враг будет полностью разбит и взревевшие за спинами македонцев боевые трубы, только убедили воинов Пифона в близости победы. Вот-вот сейчас мы прижмем их к отвесным склонам холмов, и все будет кончено.
   Так считали коринфяне, так считал их стратег, но у Полисперхона и регента Птоломея было иное мнение. Покинув окрестности вместе с фалангой, ночью, катафракты совершили бросок и теперь находились в засаде, готовые по сигналу трубы выступить на помощь своим товарищам.
   Как только боевые трубы Полисперхона трижды протрубили сигнал к атаке, из-за ближайших к месту боя холмов, запели им в ответ, и вслед за этим, македонские катафракты обрушились на врага.
   Увлекшись преследованием противника, воины Пифона оказались в очень неудобном положении для отражения удара тяжелой кавалерии. Весь удар острия клина катафрактов пришелся точно во фланг фаланги коринфийцев, и он оказался для них роковым. При виде несущегося на него ощетинившегося копьями клина у многих воинов сдали нервы и они побежали.
   Врубившись в их стройные ряды, катафракты принялись хладнокровно избивать испуганных людей. Двигаясь наискосок, катафракты стали уверенно разваливать фалангу противника на две части. Тяжелые копья без промаха поражали не успевших защититься гоплитов, а тех, кто избег этой участи, сбивали с ног, специально обученные этому кони.
   В числе последних "счастливцев" оказался и сам стратег Пифон. Пытаясь личным примером остановить продвижение македонских кавалеристов, он храбро встал на пути катафрактов. Ему посчастливилось отбить удар копья напавшего на него всадника, рубануть мечом чью-то ногу, но удар тяжелого лошадиного крупа сбил его с ног. Шлем слетел с головы стратега Коринфа и удар копытом пролетевшего над ним коня, оказался смертельным.
   Со смертью стратега войско Коринфа окончательно развалилось и обратилось в бегство. Бросая тяжелые щиты, копья и шлемы чтобы легче было бежать, гоплиты бросились к городским воротам, надеясь укрыться от врага за крепкими стенами Коринфа. Однако как не быстры были ноги греков, кони македонцев превосходили их в силе и резвости. Топча и убивая всех, кто оказывался у них на пути, катафракты Птоломея уверенно прокладывали себе дорогу среди бегущих воинов.
   Бегство гоплитов с поля боя отразилось мощным криком скорби и отчаяния со стен крепости и возле ворот. Там собралось множество горожан, желающих поглядеть, как славный стратег Пифон разобьет небольшой отряд врага и приведет к стенам города пленных.
   Все собравшиеся ожидали увидеть веселое зрелище в одно действие и неожиданно для себя столкнулись с таким отвратительным чудовищем как война. Потрясенные видом гибели своих родных и близких под мечами и копьями македонцев, зрители пришли в ужас.
   Однако ещё больше их напугали катафракты, что стремительно и неотвратимо приближались к воротам города, потрясая своим забрызганными кровью копьями. При их виде, кто-то из зрителей истерически закричал, и вся толпа стоявших на стенах и в воротах горожан рванула прочь от страшных македонцев.
   В один момент на стенах и в воротах Коринфа образовалась столпотворение и давка между стражниками и городскими жителями. Одни стражники никак не могли взойти на стены города, чтобы дать отпор приближавшемуся врагу. Другие не могли закрыть городские ворота, так силен был поток горожан спешивших укрыться за стенами города. Третьи попыталась выйти за ворота и ценой своей жизни остановить македонцев, но все их попытки были тщетны. Завязнув в людской толпе как мухи в паутине, они не смогли оказать врагу достойный отпор.
   Опередив бегущих в город гоплитов, катафракты оказались раньше них у ворот города, в одно мгновение рассекли и растоптали людской затор в воротах и ворвались в Коринф.
   Хорошо известно, что страх, взяв верх над человеком, всегда губит его, хотя у того имелись определенные шансы на спасение. Так было и с Коринфом. Едва только македонцы оказались по ту сторону городских стен, паника неудержимой волной захлестнула город. Никто не обратил внимания, что врагов не так уж и много. Что они, порядком устали совершая свой марш-бросок к стенам Коринфа и если сильно постараться, то страшных врагов можно выгнать из города.
   Все это можно было сделать, но страх так сильно изуродовал души людей что, ни о каком сопротивлении они не могли и думать. В каждом из македонцев коринфяне видели сразу десять, в каждом их крике и возгласе был слышен погребальный хор. Эта духовная опустошенность людей позволило катафрактам сначала взять под контроль ворота города, затем очистить всю площадь перед воротами и только потом занять стены. Кое-где оставшиеся на своих постах стражники пытались оказать им сопротивление, но их усилия были напрасны. В этот день бессмертные боги отвернулись от Коринфа, отдав его на растерзание македонцам.
   Катафракты смогли продержаться до прихода гоплитов Полисперхона. Когда же первая волна страха спала, и люди попытались защититься, было поздно. Проникнув в город, македонские воины подобно весенним ручейкам, они затопили все улицы Коринфа, уничтожая всех на своем пути.
   Тиран Леандр вместе со своей наемной охраной попытался дать бой неприятелю на центральной площади Коринфа, но это только продлило агонию города. С гипаспистами Полисперхона они ещё бились на равных, но подошедшие к ним на помощь лучники и пельтеки, быстро склонили чашу победы в свою сторону.
   Единственным утешением Леандру и его солдатам, могла служить мысль, что вместе с собой в подземное царство Аида, они прихватили не один десяток солдат врага. Однако подобные мысли совсем не радовали жителей города, оставшихся один на один с разъяренными победителями. Обозленные понесенными потерями, Птоломей не стал удерживать руки своих солдат, как это было в Афинах, предав город ростовщиков и торговцев безжалостному разграблению.
   Врываясь в чистенькие и ухоженные дома, македонцы срывали на их хозяевах, все свое зло, что накопилось в них с самого начала кампании. Грабя, насилуя и убивая, воины сводили счеты с теми кто, сидя в мире и покое, богател на их победах, за которые было щедро заплачено солдатской кровью и потом. Никто не ушел от их возмездия, за исключением местных проституток. Укрывшись в храме Афродиты, они умолили солдат не трогать их, пообещав расплатиться с ними потом. Воины уступили мольбам женщин и потом, в течение трех дней, что Птоломей стоял под стенами Коринфа, пользовались этой привилегией.
   Только поздно вечером, утомленные грабежом и насилием, отягощенные добычей, гоплиты стали покидать город. К этому времени подошла фаланга Кратера, войны которого с нескрываемой завистью смотрели на гоплитов Птоломея. Точно также смотрел на регента и сам стратег, вынужденный признать его умение находить выход из сложных положений.
   Птоломей простоял вблизи Коринфа ровно три дня. Столько ему понадобилось, чтобы сначала предать огню тело павшего в сражении стратега Полисперхона, а затем провести переговоры с ахейцами и элидцами.
   Желая заткнуть рот тайным недоброжелателям, говорившим, что ведомая Птоломеем конница не очень спешила к месту боя, отчего и погиб Полисперхон, регент устроил богатые похороны. Потратив на это почти всю свою долю из захваченной в Коринфе добычи. Оставшуюся же часть доли, он пожаловал послам Ахеи и Элиды, что прибыли в его палатку к вечеру второго дня.
   Узнав о падении Коринфа, они решили не дергать тигра за усы. Явившись к Птоломею, ахейцы и элидцы заявили, что они не являются сторонниками Спарты, что только и было нужно македонскому регенту в этот момент. Закрыв глаза на все остальное, он позволил послам удалиться. При этом позволив им не только соблюсти честь, но и приобрести некоторый капитал, пусть даже и трофейный.
   После этого уже ничто не могло помешать войску Птоломея, вступить в пределы Лаконики, что и случилось через несколько дней. Не думая о понесенных потерях и утратах, о том, что им ещё предстоит свершить, македонцы твердо шли к последнему очагу беспокойства в Элладе. И там их ждала ещё одна битва, последняя в этой войне.
   Успев купить на деньги Гарпала у карфагенян доспехи и оружие, задействовав все свои резервы, спартанцы успели собрать к приходу врага, около девяти тысяч. Во главе войска стоял царь Клеомен страстно желавший смыть позор, ранее нанесенный спартанскому царю Агиссу Антипатром.
   Напрасно мудреные опытом советники уговаривали царя отойти за Эврот и подобно Агеселаю навязать противнику бой в теснинах города. Царь гневно отвергал их, утверждая, что спартанские войны самые лучшие, и сидеть в незащищенном стенами городе это просто безумие. Клеомен свято верил в свое предназначение разбить македонцев и начать возрождение влияния спартанского царства на всю Грецию. Эта вера была настолько крепка и чиста, что он спокойно дожидался, пока македонцы не подошли к лагерю спартанцев и встали против него.
   - Мы всех их похороним на нашей земле. У нас много для этого места - гордо заявил царь, глядя на ряды врагов и его слова, моментально разлетелись по рядам спартанцев, приободряя их перед грядущим сражением.
   Видя, что противник полностью уверен в собственных силах, Птоломей решил применить против спартанцев, любимое построение Александра. На следующий день он выстроил фалангу сарисофоров с гипаспистами по бокам, создав на правом фланге ударный клин из катафрактов.
   После афинян, фокейцев и коринфян, изобретению царя Александра предстояло держать экзамен у самого сильного экзаменатора в Европе. Который не раз доказывал, что способен одержать победу, находясь в почти безвыходном положении. Что считал поражение самым страшным позором и сражаться с ним, предстояло биться на его родной земле.
   Перед тем как отправиться на правый фланг Птоломей обнялся с Кратером, которому он доверил в этой битве пехоту. - Держитесь, мы постараемся побыстрее ударить вам навстречу - пообещал регент. Тяжелое предчувствие лежало у него на сердце, чего с Птоломеем не бывало со времен индийского похода.
   В отличие от Птоломея царь Клеомен находился в приподнятом состоянии. Царь был полностью уверен в своей победе, ибо получил пророчество от дельфийских жрецов. Оно гласило, что царя может победить только человек царской крови, к которым Клеомен никак не относил Птоломея. Поэтому он без малейшего колебания, стоя позади фаланги в окружении жрецов, дал сигнал к началу атаки неприятеля.
   Ободренные предсказанием пифии спартанские гоплиты, с яростными криками обрушились на македонцев, смело подставляя свои щиты под удары их страшных пик. Зазвенела и загудела ужасная битва, вверх в которой было суждено взять тому, кто больше другого проявит навыки мастерства и отваги.
   Ощетинившись подобно гигантскому ежу, фаланга сарисофоров начала выбивать передние ряды неустрашимых спартанских гоплитов. Закрывшись щитами и выставив вперед густой ряд пик, македонцы оставались неуязвимыми для копий и мечей лакедемонян, нанося им тем временем ощутимый урон. Прибывшие из Сицилии наемные лучники, не оправдали надежд спартанского царя. Несмотря на свое умение обращаться со стрелами, они не сумели расстроить ряды противника, так как сами вынуждены были вести дуэль с критскими стрелками превосходивших их в стрельбе.
   Громко и зазывно звенела македонская фаланга, испытывая на прочность своим смертельным оружием спартанские ряды. Но недаром так верил в своих воинов царь Клеомен. Видя свою беспомощность перед пиками македонцев, спартанские воины смело отбросили свои щиты и стали голыми руками хватать мелькавшие перед ними острие сарис.
   Поначалу это приносило спартанцем один урон, но затем несколько копий было удержано и вырвано из рук македонцев. Это позволило стоявшим за ними гоплитам поражать копьями, обезоруженных македонцев. Большие щиты сариссофоров на какое-то время защищали их, но долго это продолжаться не могло. Вскоре в передних рядах сариссофоров образовалась дыра и по фаланги пробежала легкая дрожь.
   Ободренные успехом товарищей, все большее и большее число спартанцев стали применять этот маневр против врага и число прорех в македонской обороне увеличилось. Дело стало принимать скверный оборот. Царь Клеомен торжествовал в предвкушении скорой победы, но от полного разгрома воинов Кратера спас конный удар Птоломея.
   Ударив по левому краю спартанского войска, катафракты быстро смяли стоявшую против них наемную кавалерию из Кротона. Не выдержав мощного удара македонского клина, они обратились в бегство, оголив левый фланг спартанцев.
   Следуя своему плану, Птоломей стал прорываться к царю Клеомену, но на его пути встал спартанский резерв. Уступая противнику в численности, спартанцы не побежали. Подобно охотничьим собакам они смело набросились на македонского кабана, стараясь даже ценой собственной жизни спасти своего царя.
   Отважные действия спартанцев на какое-то время остановили продвижение врага, но изменить ход сражения было не в их власти. Столкнувшись о них, катафракты стали медленно обтекать их, продолжая свое движение к центру фаланги.
   Подобно огромному топору, македонцы снесли толпу жрецов стоявших с возведенными к небу руками и не сбавляя темпа врезались в незащищенные спины спартанских воинов. Как не храбры и отважны были в этот день сыны Лакедемона, но противостоять удару тяжелой кавалерии они не смогли.
   Пораженные тяжелыми копьями македонских всадников, спартанцы погибали один за другим. Мужественно они отдавали свои жизни во славу родины, но их гибель не приближала предсказанную пифией победу. Вместе со своими телохранителями встретил на поле брани свою смерть и царь Клеомен. Никто из них не получил ни одного удара в спину, стойко оставаясь до конца на своем месте в строю.
   Жарко они бились с врагами, устилая их телами пространство вокруг себя. Когда же последний из телохранителей пал, настала очередь и самого спартанского царя. Окруженный со всех сторон врагами он принял ужасную смерть. Два сариссофора одновременно поразили его своими пиками в спину и, поднатужившись, подняли спартанского царя над землей.
   Вид истекающего кровью Клеомен воспарившего вверх над сражающимися воинами, потряс всех. Воины обоих сторон закричали от ужаса, видя предсмертные муки спартанского царя, но спартанцы не пали духом. В неистовой ярости обрушились они, на македонцев стремясь отбить у них своего царя. Ожесточенная схватка образовалась у ног висевшего в воздухе повелителя, который одним своим видом придавал силы спартанцам.
   Казалось, своим примером царь вдохнет в спартанцев новые силы, и они разобьют македонцев. Но, увы, этого не случилось. Сбросив со своих копий Клеомена, сарисофоры вместе с катафрактами вскоре окончательно развалили спартанскую фалангу на части и быстро их добили.
   С поля битвы ушла лишь малая часть царского войска. Лучший цвет Спарты во главе с Клеомбером остался лежать на родном поле, так и не одержав обещанной ими победы над македонцами. И в этом не было никакого обмана. Дельфийский оракул не погрешил против истины, ибо царя Клеомена не простой знатный македонец. В жилах Птоломея Лага текла царская кровь, так как он был незаконнорожденным сыном македонского царя Филиппа, отца Александра Великого.
   Обратив спартанцев в бегство, Птоломей бросил на их преследование всю конницу, дабы как можно меньше беглецов пришло бы на защиту своей столицы. Катафракты и конные лучники гнали спартанцев почти до ночи, истребляя всех, до кого могли дотянуться их копья и поразить их стрелы.
   Во время погони лучники вырвались далеко вперед и достигли окрестностей Спарты. Стремясь спасти своих беглецов, навстречу македонцам выступил небольшой отряд во главе со вторым спартанским царем Эвдамидом. Его богатый доспех и дорогой плащ сразу привлек внимание конных лучников, и они без колебания забросали его стрелами. Одна из них попала в прорезь царского шлема и второй правитель Лаконики пал в сражении с врагом, не успев при этом обнажить свой меч.
   Из-за понесенных в битве потерь, Птоломей не сразу смог начать движение к Спарте. Прошел день, прежде чем македонское войско выступило к городу, в котором некогда родилась Елена Прекрасная и который так страстно ненавидели многие города Эллады, зав его постоянное подстрекательство к войне.
   В отличие от всех городов Греции, Спарта не имела городских стен, ибо всегда считалось, что город защищают спартанские воины. Вторжение беотийцев в Лаконику и попытка Эпаминонда захватить Спарту ничего не изменило в укладе лакедемонян. Они посчитали это наглядным подтверждением своей силы и не стали возводить вокруг Спарту защитных стен.
   С приходом в Лаконику македонцев ситуация полностью повторилась, но на этот раз в городе не оказалось своего Агесилая. Лишившись за один день сразу двух царей, суд геронтов не успел выбрать новых. Наследнику Клеомена Клеониму было отказано во вступлении в должность из-за его чрезмерного властолюбия и корысти, а наследника Эвдамида Архидама не было в городе. Он находился в Италии и вербовал наемников на деньги Гарпала.
   Пока среди мужчин шли споры за власть, защиту города возглавила жена Архидама Лаиса.
   Именно она вывела спартанцев и спартанок навстречу Птоломею, когда он подступил к переправе через Эврот. Плотной толпой встали у речного брода пожилые спартанцы и спартанки, женщины, молодые девушки и подростки, уверенно сжимали в своих руках оружие, не выказывая страха перед врагом.
   Увидев подобную решительность, солдаты заколебались и встали, не решаясь первыми напасть на спартанцев. Птоломей уже начал побаиваться, что придется отступить как чья та шальная рука, выпустила в македонцев стрелу и ранила стоявшего в первых рядах Кратера. Из-за богатого доспеха спартанки приняли его за самого Александра и надеялись, что его смерть заставит македонцев отступить.
   От этого выстрела невидимые путы спали с македонцев и с громкими криками они перешли холодные воды Эврота и схватились со стариками и женщинами. Как не велико было их желание отстоять свой город, но обратить вспять гипаспистов противника они не смогли. Не обращая на яростное сопротивление, македонцы рассекли толпу защитников Спарты и ворвались в город.
   Немало гоплитов Птоломея пало во время схватки на узких улочках Спарты, погибли от стрел молодых охотниц или были убиты сброшенным с крыши камнем. Будь в городе больше мужчин, Лаиса смогла бы повторить подвиг Агеселая, но этого не произошло. К вечеру македонцы подавили последний очаг сопротивления, убивая всех без скидок на пол и возраст защитников Спарты.
   Царица Лаиса дралась как простой воин наравне со всеми. Будучи раненой, она была взята в плен и подверглась надругательству со стороны македонских солдат. В течение нескольких часов она мужественно терпела насилие, не проронив при этом и звука, чем только приводила в исступление своих мучителей. От боли и потери крови несчастная женщина потеряла сознание, но македонцы продолжали терзать ее тело.
   На следующий день ее нашли мертвой, покрытую коркой спекшейся крови и обезображенной до неузнаваемости. С большим трудом царица была опознана близким по родимому пятну на руке и по приказу Птоломея, она была с честью похоронена.
   Птоломей не стал задерживаться в разоренном городе. Верный своему слову, он сразу покинул сначала Лаконику и Пелопоннес, не пытаясь наказать с Ахею и Элиду. Единственный город южной Греции, где остался македонский гарнизон, был Коринф, но поступить по-другому Птоломей не мог.
   Достигнув Афин, Птоломей встретил посольство из Фокиды, которая каялась в прежних грехах и признавала над собой власть Александра. Это известие обрадовало регента. У него уже не было ни сил, ни желания воевать с мятежными греками. Он с радостью заключил мир от имени Александра и, оставив в Афинах Кратера, отправился в Пеллу, собирать новое войско. Греция получила свой большой урок, но до полного её покорения было пока еще далеко.
  
  
  
  
   Глава XIII. Завершения бедлама.
  
  
  
  
  
   Недолго продержался покой в столице великой империи, после развенчания слухов о гибели великого царя Александра. Пережив одну тревожную весть, Вавилон не замедлил забурлить, едва стало известно об антимакедонском восстании в Греции.
   Вновь пришли в движение толпы базарных завсегдатых, зашушукались записные сплетники, активизировалась прирожденные интриганы. Их активность росла подобно тесту на дрожжах по мере прихода в город очередного купеческие караваны из мятежной Эллады. С каждым их появлением в Вавилоне число городов поддержавших Афины в борьбе с македонским царем стремительно увеличивалось. При этом местные говоруны с легкостью вписывали и тех, кто остался верен союзу с Александром или занял нейтральную позицию.
   Примерно по такой же схеме досужие знатоки подсчитывали количество войск у Птоломея и у мятежников. И стоило ли удивляться, что силы македонского регента принижались, а у свободолюбивых греков увеличивались в разы. Просто добрые вавилоняне, таким образом, скрашивали свой скучный столичный досуг и при этом получали маленькие радости жизни.
   Пердикку, как и всех македонян известия о бунте Афин сначала напугало, но получив писем от Птоломея, он успокоился. Регент твердо заверял его, что незамедлительно выступает в поход против мятежной Эллады и был полон уверенности в скором наведении порядка.
   - Птоломей успокаивает меня, что сможет одержать победу над греками, и я склонен ему верить. Силы мятежников разрознены, у них нет общего командира, тогда как в распоряжении Птоломея армия, за плечами у которой есть победа над Агисом - откровенничал верховный стратег со своим бритоголовым советником. Пердикка полностью верил словам Птоломея, но для полного спокойствия, он хотел услышать мнение Нефтеха. После недавних событий он верил египтянину безоговорочно.
   - Боюсь, что Птоломей не в полной мере учитывает взрывную силу слухов, связанных со смертью нашего владыки, господин. Вспомни, как от подобных слухов вспыхнула Беотия и сколько сил, понадобилось государю, чтобы подавить их бунт. А теперь сравни силу влияния на умы Греции Фив и Афин - не согласился с Пердиккой бывший жрец.
   - Да, в определенной мере ты конечно прав, Нефтех - согласился со своим собеседником Пердикка. - Греки никогда не согласятся жить под властью македонского царя и рано или поздно их бунт должен был случиться. Я полностью уверен, что Птоломей сможет усмирить греков, даже если во главе их будут стоять Афины и Спарта.
   - А если нет и фортуна, отвернется от регента? Ведь все может быть - продолжал задавать неудобные вопросы египтянин.
   - Если что-то пойдет не так, и война с Афинами и их союзниками затянется, то Птоломей подождет прибытия Кратера с ветеранами. Соединившись с ним, он обретет такую силу, что сможет сокрушить любую коалицию греков.
   - Ты так веришь в силу ветеранов Кратера?
   - В них верит сам царь Александр - многозначительно подчеркнул Пердикка. - Иначе бы он не отдал бы стариков, бунтующих всякий раз, если им что-либо не по нраву под командование одного из лучших стратегов македонского царства.
   - Ну что ж, если за дела в далекой Элладе ты полностью спокоен, то не пора ли тебе господин позаботиться о своей судьбе.
   Услышав эти слова, Пердикка моментально насторожился. Долгое общение с египтянином приучила его к мысли, что просто так Нефтех никогда не говорит.
   - Что ты имеешь в виду? Благодаря твоим стараниям хилиарх Антипатр доживает последние дни, а его цепной пес Никандр боится высунуть нос из дворца. Согласно докладу начальника тайной стражи нет никаких признаков заговора среди знатных жителей Вавилона и жречества. Они напуганы вводом в столицу воинов и не смеют поднять голову из страха потерять её. Или у тебя иные сведения и заговор все же есть?
   - Нет, господин, твой начальник тайной стражи прав. Вавилоняне трусливы и могут только муссировать зловредные слухи, нагнетая напряженность.
   - Тогда к чему были сказаны твои слова?
   - Потому что пришла пора и тебе попытаться поймать в этой мутной воде слухов, и сплетен, хорошую рыбу.
   - Не понимаю, говори ясней - начал терять терпение Пердикка.
   - Хорошо, господин. Сегодня в Вавилоне мало кто кроме тебя знает истинное положение дел в Греции. Многие так превышают значимость восстания греков, видя в нем не борьбу городов Эллады за свои интересы, а начало развала всего царства. Так считают жители Вавилона, халдейские маги, властители месопотамских угодий и финикийские купцы. Так считают и некоторые македонцы. Начальник тайной стражи не говорил тебе об этом?
   - Нет, потому что это полная ерунда! Мне нет никакого дела до их мнения и дум. Они слишком маленькие люди, чтобы я знал о них! - возмутился Пердикка.
   - В отношении вавилонян и халдеев я полностью согласен с тобой, господин. Жалкие и ничтожные люди. Но примерно также думает и царевна Клеопатра - наставительно произнес египтянин и Пердикка сразу обратился в слух. Рука царевны была заманчивым призом для всех близких соратников Александра, в тайне желавших породниться с царем.
   - Правда?
   - Более того, она пребывает в твердом убеждении, что восстание греков станет тем катализатором, что подвигнет сатрапов и стратегов на дележ царства, пока великого царя нет с нами.
   - Вот как? - изумился верховный стратег Пердикка.
   - Именно так, господин. И сейчас ей нужен человек, способный её защитить в это трудное и опасное время.
   - Если дело обстоит, так как ты говоришь, я предоставлю ей защиту. В конце концов, это мой долг. Перед царем и его семьей - высокопарно начал македонец, но Нефтех его оборвал.
   - Не торопись, господин. Иначе ты получишь не саму Клеопатру, а только благодарность и обещание помнить тебя всю жизнь. И очень может быть, что после подавления им восстания греков, она станет женой стратега Кратера.
   - Откуда ты взял эти грязные домыслы?! - взорвался Пердикка. Он метнул в Нефтеха гневным взглядом, но египтянин остался невозмутим.
   - Клеопатра и Кратер росли вместе и с детства испытывали симпатии друг к другу. Насколько мне известно, со временем их чувства не угасли, и я не удивлюсь, если царевна в отсутствии брата самой распорядиться своей рукой. В Македонии подобное, возможно, тем более есть хороший предлог, усмирение мятежных греков - безжалостно загибал пальцы бритоголовый и с каждым его движением верховный стратег все больше и больше краснел от напряжения. Он ничего не мог противопоставить логике Нефтеха и наполнялся гневом и обидой, от того, что ему предпочли другого.
   - Что ты предлагаешь? - Пердикка с трудом сдерживал эмоции, - только не говори, что у тебя нет плана. Не поверю!
   - Я ничего не могу гарантировать твердо, господин. Женская душа потемки, ею крайне сложно управлять, - Нефтех замолчал, но видя, что стратег вот-вот взорвется, продолжил, - но я знаю как можно заставить Клеопатру сделать нужный нам шаг. И для этого, надо только не очень мешать вавилонским сплетникам. Пусть говорят, но под нашим контролем. Хоть какая-то нам будет польза от этих болтунов.
   Пердикка хорошо знал, с кем он имеет дело. В багаже Нефтеха кроме знаний, полученных в жреческой школе бога Тота, имелись обширные познания в области построения интриг. У него были хорошие педагоги.
   Уже на следующий день, напряженность в Вавилоне стала набирать обороты. Слухи о положении дел в Греции становились все пессимистичнее и пессимистичнее. Базарные говоруны со знанием дела уверяли, что Птоломей не сможет справиться с Афинами, да и приход Кратера вряд ли поможет регенту привести Грецию к смирению. Конечно, если бы их поддержал своими восками Пердикка, дело бы приняло иной оборот, но без приказа царя он не может покинуть Вавилон. Тем болеет, что хилиарх Антипатр, несмотря на все усилия врачей так и не встает с постели. Одним словом бессмертные боги вновь отвернулись от царя Александра и судя по всему, на этот раз надолго.
   Об этом на площадях Вавилона говорили с утра до ночи и на их мельницу, хорошо полил воду сам верховный стратег. Собрав у себя во дворце войсковых командиров, он приказал им быть готовым к выступлению в любую минуту, из-за возможности бунта в провинциях.
   Никаких конкретных данных озвучено не было. Каждый из командиров, сделал свои выводы и как результат этого, по дворцу поползли слухи один тревожней другого. Одни всерьез обсуждали возможность бунта азиатских провинций, другие ограничивались лишь Вавилоном и Месопотамией. Третье делали загадочное лицо и говорили, что никакого бунта провинций нет и быть не может. Просто верховный стратег опасается, что из-за длительного отсутствия царя у некоторых стратегов возник соблазн возвести на трон слабоумного царского брата Филиппа или более того, самому сделаться царем. В своей маленькой сатрапии.
   Желая уточнить положение дел, все бросились за разъяснениями к Пердикки, но он не столько прояснил ситуацию, сколько напустил тумана. Верховный сатрап в жесткой форме потребовал исполнения своего приказа, ни слова не обмолвившись о причинах породивших его. Касаясь положения дел в Греции, то Пердикка пересказал содержание письма Птоломея, но говорил он так неубедительно, что опасения по греческому вопросу у всех остались.
   Напряжение возросло ещё больше, когда новая жена Пердикки, рыжеволосая Антигона пожаловалась царице Роксане, что верховный стратег почти не спит. Он так занят делами, что совершенно позабыл о ней, хотя до этого, они почти каждую ночь "медового месяца" проводили вдвоем.
   Последней каплей, что до предела переполнила чашу терпения дворцовых сплетников и близких им кругов обывателей, стал приезд в Вавилон Барсины. Это была неофициальная жена Александра, имевшая от него сына Геракла и все это время находившаяся в Сузах.
   Именно туда определил её царь перед своим походам и оттуда, она была вызвана тайным письмом Пердикки. Его доставил гармост Протесилай, которого верховному стратегу рекомендовал Нефтех, как способного человека умеющего выполнить деликатное поручение.
   Верховный стратег приветливо встретил Барсину с сыном и имел с ней беседу около двух часов. После этого, она была отправлена в малый царский дворец, что находился рядом с дворцом стратега и к ней, была приставлена усиленная охрана. И хотя Пердикка сам предложил красавице переждать неспокойное время во дворце, у всех сложилось впечатление, что Барсина просила у него покровительства.
   Результат приезда Барсины не замедлил сказаться. Уже на другой день, к Пердикке приехала царица Роксана вместе с сыном Александром. Едва великий стратег принял её, как она закатила ему громкую истерику. Прерывая свою речь слезами и криком, царица непрерывно твердила о наличии заговора против неё и сына как прямых наследников трона. Она категорически отказалась покидать дворец Пердикки, требуя от него предоставления ей и сыну защиты, в большей форме, чем у Барсины.
   И чем больше Пердикка её успокаивал, тем тверже становилась в своих убеждениях Роксана, о том, что ей грозит страшная опасность. Вовремя определив, что царица достигла нужного стратегу состояния, он согласился дать Роксане приют в своем дворце. Вызвав к себе Антигону, он передал испуганную царицу на полное обеспечение жены, к огромной радости обоих женщин. Роксану разместили рядом с покоями Пердикки, что тут же дало повод слухам, будто по вечерам, стратег помогает царице успокоиться и хорошо уснуть.
   Правда, эти слухи быстро прекратились. Стоило только пропасть из дворца двум не в меру языкатым служанкам и быть до смерти запоротому одному конюху, с предварительно вырванным языком.
   Переезд во дворец Роксаны, затронул интересы царевны Клеопатры, в прямом и переносном смысле. Во-первых, Клеопатру попросили освободить часть комнат, которые она занимала ранее, а во-вторых, по дворцу поползли слухи, что Пердикка собирается выслать царицу в Сузы, в качестве разменной монеты в тайной игре.
   В подобной обстановке ждать чем все это закончиться для Клеопатры было невыносимо. Каждый день, каждый час пребывания в неизвестности был ужасной пыткой для молодой женщины, и она была вынуждена прийти к Пердикке для прояснения своей судьбы.
   Стройная блондинка, была заманчивым призом для любого сподвижника Александра. Дочь царя Филиппа выглядела моложе своих тридцати лет, но все портил страх и тоска, что царили в её прекрасных карих глазах.
   - Что привело тебя ко мне, высокородная Клеопатра. Неужели неудобства вызванные переездом в мой дом царицы Роксаны? Смею заверить тебя, что в самом скором времени у тебя будут гораздо лучшие покои, чем ты занимаешь теперь в стенах этого дворца.
   - Вот как раз о них я и собиралась с тобой поговорить. Ты даешь приют в своем дворце жене моего брата и собираешься выставить меня, потому что, она для тебя более важна, чем я? - Клеопатра буквально впилась глазами в лицо Пердикки.
   - Совершено не понимаю, о чем ты говоришь. У царицы Роксаны просто сдали нервы от всей этой кутерьмы, что свалилась на нас после ухода в поход Александра. Как говорят врачи, после родов это бывает - Пердикка улыбнулся, глядя прямо в глаза Клеопатры и её тут же, передернуло. - Бедняге просто нужно немного отдохнуть, немного внимания и участия.
   - Твоего!?
   - Зачем ты так говоришь! - обиделся Пердикка, - вполне достаточно участия моей жены Антигоны. У неё это хорошо получается и царице стало значительно лучше. Улучшился сон и она успокоилась.
   - Не удивительно, что у такого хозяина она успокоилась и стала лучше спать, - язвительно произнесла Клеопатра, - о ней ты заботишься, а меня, собираешься оправить в Сузы, Спифридату!
   - О чем ты говоришь? Какие Сузы?! Какой Спифридат? Это все грязные сплетни, в которых нет и капли правды! Клянусь богами, Клеопатра! - уверял Пердикка, но чем больше он говорил, тем больше она ему не верила.
   - Сплетни!? Тогда скажи, почему к тебе из этих Суз приехала к тебе Барсина? У неё тоже сдали нервы, и ей тоже помогает твоя жена!?
   - Послушай, Клеопатра. Причем тут Барсина и моя жена. Ты все совершенно неправильно понимаешь. Просто ей - начал было говорить стратег, но царевна решительно прервала его.
   - Просто ей тоже нужно твое крепкое плечо. Я понимаю. Скажи, а твоя жена Арсиноя знает, о твоей бескорыстной заботе, о женах моего брата или ты её потом расскажешь? А Антипатр как он на это смотрит?
   - Арсиноя не жена мне, - гордо ответил Пердикка, - да, раньше она была моей невестой, но я уже расторг помолвку.
   - Я почему-то так и думала - фыркнула Клеопатра. Пердикка пытался объясниться, но царевна продолжала говорить.
   - С Арсиноей все понятно. Антипатр тебе стал не нужен, и ты бросил её. Но почему ты проявляешь заботу исключительно к Роксане и Барсине, хотя брак со мной для тебя даст тебе гораздо больше, чем забота об этих курицах.
   - Брак с тобой огромная честь для любого македонца, царевна, но он невозможен без одобрения твоим братом, царем Александром.
   - По праву рождения я сама могу принимать подобное решение, ты знаешь это!
   - Да, такое право у тебя действительно есть, но как отнесется к этому царь, когда он вернется? Как мы ему это все объясним?
   - А как ты собираешься объяснить, что решение отдать меня Спифридату?! Интересами государства или политической необходимостью?!
   - Откуда у тебя такие мысли, Клеопатра!? Кто тебе их внушил?! - притворно воскликнул верховный стратег.
   - От моего отца, царя Филиппа, что выдал меня замуж в пятнадцать лет за моего дядю ради интересов государства! От моей матери, царицы Олимпиады, которая из политической необходимости отняла у меня моё законное царство! От брата Александра, которому ради покорения Ойкумены не было времени заняться моим новым замужеством! От Антипатра, что все время поездки в Вавилон принуждал меня выйти замуж за Кассандра, объясняя это усилением устоев македонского государства! - от волнения, голос царевны задрожал, а её саму била нервная дрожь. Клеопатру прорвало.
   - Негодяй! Он дорого заплатит за это! - воскликнул Пердикка, но Клеопатра не слышала его.
   - И от тебя, Пердикка, который ради спокойствия в государстве жертвуешь мною как разменной монетой - горестно вздохнула царевна, и слезы закапали из её карих глаз.
   - Не говори так Клеопатра, ибо твои слова несправедливы в отношения меня!
   - Все это слова, Пердикка. Подтверди их делом и возьми меня в жены, - с вызовом произнесла царевна, - или интересы государства для тебя сковывают тебе руки?
   - Нет, я не трус! - гордо произнес, только этого и ждавший стратег, - и, не смотря на все сказанные тобой несправедливые укоры, я готов взять тебя в жены.
   - Когда!? - тут же спросила царевна, подозревая скрытый подвох в словах стратега.
   - Для этого торжества нужно время - начал было Пердикка.
   - Жрецу Аполлодору для объявления нас мужем и женой достаточно час, ровно столько же для оформления всех брачных бумаг. Пошли за ним и пусть сегодня же вечером все будет законченно.
   - К чему такая спешка, Клеопатра! У меня сегодня назначен военный совет, и мы там будем обсуждать важные государственные дела - запротестовал стратег.
   - Я, так хочу - отчеканила царевна, - тем более у тебя будет прекрасный повод удивить своих подчиненных, представ перед ними в новом ранге!
   - Хорошо. Я сделаю все, как ты хочешь - согласился стратег, и царевна радостно упорхнула из его покоев.
   Не успела за Клеопатрой закрыться дверь, как из соседней комнаты вышел египтянин и стал расточать хвалу Пердикки.
   - Поздравляю тебя господин. Все получилось, так как ты и хотел. Сегодня ты станешь мужем Клеопатры и станешь ближе к царю, чем Птоломей, Кратер, Леонат и все остальные высокородные македонцы. Да хранят вас с Клеопатрой великие боги.
   - Да стать родственником царя это очень значительный шаг, но одобрит ли этот шаг сам Александр - озабоченно произнес Пердикка.
   - Не беспокойся, господин. Клеопатра сама только что назвала эту причину - интересы государства. Именно эти оправдывают цари свои действия, когда действуют вопреки зову сердца и разума - успокоил стратега бритоголовый советчик.
   - Хорошо, если так. А что с Аполлодором?
   - Он извещен мною о том, что его услуги могут понадобиться и сейчас наверняка ждет вызова во дворец. Правда он считает, что ты хочешь заключить брачный союз с госпожой Антигоной, и я не стал его в этом разубеждать.
   - Ты, как всегда мудр и проницатилен, мой жреческий друг. Ступай и приведи мне его. Не хочу терять ни минуты. Пока Аполлодор не прочтет брачной клятвы над нами, не поверю.
   - Лечу господин - Нефтех склонился в полушутовском поклоне и был готов покинуть зал, но Пердикка остановил его.
   - Все это хорошо, но меня беспокоит связь Клеопатры со своей служанкой и вообще... - многозначительно молвил стратег.
   - Не беспокойся господин. Главное, чтобы эта царственная лесбиянка вышла за тебя замуж и родила тебе ребенка. А что касается её служанки, так эта проблема легко решаема. Была бы на это твоя воля - успокоил Нефтех собеседника и тот царственно отпустил его.
   Известие о том, что царевна Клеопатра стала женой верховного стратега Пердикки, взбудоражил всю столицу македонского царства. Эта новость обсуждалась ничуть не меньше, чем новости из мятежной Эллады. В Вавилоне она никого не оставила равнодушной.
   Многие искренне радовались за верховного стратега, многие откровенно завидовали, но был человек, который от этой новости налился кровью и почернел. Это был хилиарх Антипатр.
   Резкий прилив крови к голове, крайне плохо сказался на состоянии больного. Если раньше с его губ слетались плохо различимые слова, то теперь болезнь прочно наложила на них печать молчания. Силы покинули хилиарха, и он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Только глаза были полны жизни и разума, и подъемом и опусканием век, он общался с окружающими его людьми.
   Стремясь облегчить состояние больного, его личный врач пустил кровь, но это не оказало нужного действия, и тогда он послал за Нефтехом.
   С момента начала болезни Антипатра, египтянин дважды консультировал врача хилиарха и каждый раз после его визитов, больному становилось легче. Он начинал, есть, и пить, садиться на ложе и даже пытался ходить, опираясь на плечо верного Никандра, но при этом, он не мог отчетливо говорить или писать правой рукой.
   Нефтех не замедлил откликнуться на просьбу врача. Взяв своих любимых пиявок, он отправился во дворец к больному.
   Встретивший его Никандр придирчиво осмотрел багаж египтянина, но ничего подозрительного в нем не обнаружил. После памятной стычки с Пердиккой, гармост очень настороженно относился ко всему, что было связано с верховным стратегом и особенно к Нефтеху. Старый вояка интуитивно чувствовал опасность исходящую от бывшего жреца, но все его усилия вывести Нефтеха на чистую воду были тщетны. Хитрый египтянин постоянно буквально просачивался у него между пальцев, хотя гармост чувствовал свою правоту.
   Потыкав для порядка кончиком меча в болотных тварей, плавающих в глиняном горшке и перещупав связку сушеных трав, Никандр допустил Нефтеха к больному. Будь его воля, он бы никогда не позволил египтянину перейти порог дворца, но именно его лечение приносило Антипатру облегчение и гармосту приходилось терпеть бритоголового шпиона.
   Привычно осмотрев больного, Нефтех ловко поставил пять штук пиявок на шею хилиарха и отправил врача сделать целебный отвар из принесенных трав. Вся эта процедура занимала определенное время, и пока она длилась, жрец находился рядом с больным. Однако если раньше он располагался у ног или рук больного то теперь, Нефтех сел у его изголовья.
   Все эти действия не ускользнули от ока бдительного гармоста. Он всегда находился в комнате во время лечения хилиарха, но держался на расстоянии.
   Гармост напрягся в ожидании дальнейших действий Нефтеха, но тот сидел как вкопанный и только из его уст, лилась негромкая речь. Египтянин специально говорил так, чтобы его мог слышать только один Антипатр, ибо его речь была истинным ядом для него.
   - Царь Александр шлет тебе привет, хилиарх Антипатр. Он благополучно выполнил все, что задумывал и теперь возвращается домой - от этих слов глаза у хилиарха заблестели, а сам он напрягся.
   - Узнав о твоей болезни, царь приказал передать, что прощает тебя за твою подлую попытку отравить его мертвой водой. Он простил тебя, взяв взамен жизни Гефестиона, жизнь твоих сыновей Кассандра и Иолая. Оба они мертвы уже много дней, отравленные тем же ядом, которым пытались отравить его - тихо мурлыкал египтянин своей жертве и лицо Антипатра, вновь стало приобретать багровый цвет.
   - Государь мастер тонкой игры. Ему был невыгоден мятеж македонской знати накануне похода и он умело выманил тебя из Пеллы, посулив пост хилиарха и руку Клеопатры одному из твоих сыновей. И ты не устоял перед такой приманкой и клюнул на неё желая получить все царство, - сочувственно вздохнул Нефтех. - Чтобы все было достоверным, государь отправился в поход, а своими руками мести выбрал меня, маленького безродного человека на которого мало кто подумает и обратит внимание. Выполняя его волю, я отравил тебя руками любовницы Пердикки рыжеволосой Антигоны. Вспомни.
   Мучитель сделал паузу, а затем сладким голосом продолжил.
   - Зная твое отвращение к вину, она подала шербет, от которого ты не смог отказаться. Потом тебе стало плохо и твой пес Никандр, почти обо всем догадался, но я сумел спасти свою помощницу от его рук. Она очень умная женщина и далеко пойдет, поверь мне. Благодаря моим стараниям Пердикка признал её своей женой - умело мешая правду с ложью, Нефтех умело доводил Антипатра до белого каления, имея одну цель - умертвить его. Глаза хилиарха налились кровью, он буквально сверлил ненавидящим взглядом своего мучителя, но ничего сделать не смог.
   Прочно прикованный недугом к ложу, он только метал молнии в сторону Нефтеха, у которого сегодня был день торжества. Сегодня он, простой младший жрец, изгнанный за проступок из храма бога мудрости Тота и примкнувший к македонскому войску в поисках лучшей доли, сегодня вершил судьбой величайшего в мире государства. С холодным презрением смотрел он на переигранного хитрого и опасного противника, которому чуть-чуть не повезло в борьбе за власть.
   - Я полностью исполнил волю царя Александра и перед тем как уйти, я должен передать тебе ещё послание от моего господина Пердикки. После твоей смерти он получит титул хилиарха, вслед за рукой красавицы Клеопатры. Он просил передать тебе, чтобы ты не беспокоился о судьбе твоей дочери Арсинои. Господин пообещал позаботиться о ней и сделает её наложницей знатного человека. Например, меня. Конечно это совсем не то, чего ты хотел бы, но гораздо лучше, чем храмовая проститутка или служанка в местном борделе.
   Последнего издевательства над собой Антипатр не вынес. Собрав последние силы, он попытался схватить Нефтеха, но сил хватило, чтобы только проскрести пальцами по белому покрывалу, оставив на нем темные следы. Затем взгляд его утратил осмысленность и, уставившись в одну точку, хилиарх тяжело задышал.
   Нефтеху было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что дело сделано и теперь оставалось лишь покинуть дворец. Египтянин проворно встал и, взяв горшок из-под пиявок, двинулся к выходу, но Никандр мгновенно вскочил и встал у него на пути.
   - Куда ты собрался!? Доктор ещё не приготовил твой отвар? - пророкотал гармост, но Нефтех и бровью не повел.
   - Отвар может подождать. Принесенных мною пиявок не хватает для лечения господина, нужно срочно принести новых.
   - Пошли за ними слугу - предложил заподозривший неладное Никандр.
   - Их надо выбирать врачу. Слуга может принести не то, что нужно и тогда с хилиархом может случиться непоправимое. И только ты будешь в этом виноват.
   С каким бы наслаждением, Никандр разбил бы голову этому несносному лекаришки одним ударом кулака, но он не мог себе этого позволить. От бритоголового египтянина зависела жизнь Антипатра, и следовало терпеть все его выходки.
   - Хорошо, я пойду с тобой за пиявками - гармост вцепился взглядом в лицо Нефтеха, ища на нем признаки подвоха, но их там не было. Ни единый мускул не дрогнул у жреца под требовательным взором гармоста, только лишь холодное презрение обладателя тайных познаний к простому воину рубаке.
   - Если это тебе интересно, то идем - спокойно ответил жрец и, не дожидаясь, когда Никандр даст ему дорогу, спокойно обошел гармоста и вышел из зала.
   Знай Никандр, что ждет его впереди, он бы ни за что не покинул бы дворец. Но боязнь за жизнь Антипатра притупила чувство осторожности, и он покинул дворец.
   Ничего не подозревая, он вместе с Нефтехом вышел из дворца и, дойдя до ближайшей лавки торгующей лекарственными средствами, подвергся нападению городских стражников во главе с Протесилаем. Сильный удар в спину свалил Никандра с ног и не успел гармост выхватить меч, как был схвачен.
   Выкрутив Никандру руки, они поставили его на колени перед Нефтехом, который держал в руках золотую пластину со звездой Аргидов.
   - Верховный стратег Пердикка хотел бы видеть тебя на кресте с распоротым животом, но это лишнее.
   Будь на месте египтянина кто-то другой, он бы непременно постарался бы насладиться моментом своего торжества и стал бы долго болтать, однако Нефтех был человеком иного закала. Он предпочитал делать все четко и быстро. Поэтому он только кивнул головой гармосту стражников и тот послушно отправил Никандра в иной мир ударом обуха топора.
   Лишенный своего верного товарища, хилиарх Антипатр прожил ещё двое суток и скончался на глазах у Пердикки, который вместе с другими военачальниками прибыл навестить его.
   Не желая ненужных волнений, верховный стратег приказал похоронить Антипатра со всеми подобающими почестями. Конечно, его погребальный костер заметно уступал костру его предшественника Гефестиона, но это нисколько не принижало его значение.
   Весь столичный гарнизон с оружием в руках прошел мимо тела старого хилиарха, над которым усердно поработали местные жрецы. Укрытый золотым плащом с миртовым венком на голове, Антипатр величественно принимал свой последний парад, так и не сумев достигнуть своей главной цели.
   Его останки были собраны в мраморную урну и должны были дожидаться приезда его сыновей, которые все ещё считались живыми. Правда, у хилиарха имелась и дочь, Арсиноя. По иронии судьбы, она прибыла в Вавилон на следующий день после похорон хилиарха.
   Продолжая играть роль заботливого человека, Пердикка с почетом принял её, выразил соболезнование и публично пообещал заботиться о своей бывшей невесте. А чтобы её присутствие не вызывало ненужного раздражения со стороны Клеопатры, он приказал поселить Арсиною в небольшой домик, под охраной гармоста Протесилая.
   Так она прожила некоторое время, пока Пердикка неожиданно не пригласил к себе дочь Антипатра и объявил, что отныне она будет жить во дворец, владельцем которого был Нефтех. Что говорил верховный стратег Арсинои, за плотно закрытыми дверями так и осталось тайной. Известно только, что вышла она от Пердикки в подавленном состоянии, с трудом сдерживая слезы.
   Сев в закрытых носилках, под охраной стражников она отбыла к месту своего нового жительства. Досужие сплетники уверяли, что Арсиноя была окружена подобающей её сану роскошью и достатком, но при этом охранявшие дворец стражники никого не пускали к ней, ссылаясь на приказ верховного стратега. Столь непонятное положение дочери хилиарха удивляло македонцев, но никто из них не желал ссориться с ним. Верховный стратег крепко держал власть в своих руках и все ждали возвращение Александра.
  
  
  
   Глава XIV. Завершения похода.
  
  
  
   Медленно и неторопливо подходил царский флот к берегам Синайского полуострова. Измученные штормами, жарой и лишениями, моряки держались из последних сил, но при этом старались выглядеть молодцами. Обойдя всю Аравию, покорив сильное царство Сабы, мореходы и солдаты совершили поход, который по своей значимости мало чем уступал легендарным походам потомков Зевса Диониса или Геракла. Сам многоопытный Неарх, говорил, что его прежнее плавание из Индии до Ананиса, ничто по сравнению с нынешним походом.
   Радость и гордость переполняли их сердца, но ещё больше хотелось добраться до конца пути живыми. Два шторма, что обрушились на македонскую флотилию в самом конце пути, сильно её потрепали. Больших потерь морская стихия не нанесла, но вот напугала изрядно.
   Чем ближе становился заветный берег Синая, тем сильнее разгорались споры и баталии среди сопровождавших царя географов. Проведя большую часть похода в изучении неведомой им страны, теперь они стали доказывать Александру глубину своих знаний. Этим, они пытались хоть как-то принизить ценность перипла Нефтеха, коим царь руководствовался почти все плавание.
   Следуя своим вычислениям, они заявили, что находящиеся по левому борту земли принадлежать Александру, так как входят в состав земель Египта. Более того, географ Гегелох, уверял Александра, что если высадиться на берег, двигаться строго на закат солнца, то через два дня они выйдут к священным Фивам.
   Царю очень понравилась идея Гегелоха. Для усиления своего величия среди своих египетских подданных, он был согласен возвратиться из далекого похода по волнам древнего Нила. И даже отдал некоторые распоряжения по этому поводу, но начавшийся вскоре шторм, не оставил камня на камне от этих планов.
   Когда же шторм закончился, и географы вновь возвратились к высказанной ими идее, Александр ответил отказом. Предпочтя синицу в руках, чем журавля в небе. Да и запасы воды и продовольствия вновь подходили к тревожной отметке.
   Двигаясь вдоль арабского берега, мореходы достигли Синая, где на них вновь обрушился шторм. Сначала на моряков обрушилась песчаная буря. Её мелкие песчинки нещадно секли руки, лица и другие открытые участки тела, затрудняя работу гребцов, матросов и кормчих.
   Спасаясь от песка, Неарх приказал отвести корабли от берега и в этом момент начался шторм. Темные волны стали накатывать на смоленые борта корабли, пробуя их на прочность. Ломались весла, рвались паруса, в днищах кораблей открывались течи. Страх охватил людей и не сговариваясь между собой, они дружно взмолились богу Посейдону не губить их на пороге своего возвращения домой и морской владыка сжалился над ними.
   Хотя волны ещё долго тешились, перебрасывая хлипкие и маленькие кораблики царя Александра но, ни один из них не был разбит или перевернут. Мореходы Неарха благополучно разминулись с прощальным подарком из знойной "Счастливой Аравии".
   Миновав нос Синайского полуострова, корабли достигли узкого залива, вход в который контролировал таможенный пост Харнум. Созданный во времена фараона Тутмоса для взимания пошлины с кораблей, идущих из страны Пунт, он был не в состоянии вместить то огромное количество кораблей, что привел Неарх.
   Не было в нем и необходимого запасов провианта способного накормить мореходов, хотя Александр отправил правителю Египта Клеомену специальный приказ на этот счет. Отсутствовали на таможенном посту также корабли, которые должны были вести дальнюю морскую разведку, с целью раннего обнаружения флотилии Неарха идущего с юга.
   Местные сторожили, ничего не знали о событиях, происходящих за стенами их маленького уютного мирка. Единственным, чем удалось разжиться мореходам в Харнуме, была свежая вода и фиников. Благодаря многочисленным родникам и подземным водам, рощи финиковых пальм доходили до самого берега моря.
   Безмерно браня нерадивого слуги, царь дал сутки на пополнение запасов воды и провианта и дал приказ идти к египетскому порту Медуму. Прошло три утомительных дня, пока на горизонте не стали видны знаменитые белые стены Медума. Своеобразный знак для всех идущих с юга мореплавателей, что их плавание подошло к концу, и они могут ступить на твердую землю.
   Стремление ступить на берег было столь велико, что мореходы с огромным трудом дождались того момента, когда на берег сойдет царь со своей свитой. Едва все приличия были соблюдены, как огромная масса людей хлынула с кораблей, не спрашивая разрешения у своих командиров. В один миг берег был заполнен мореходами, истомившимися от длительного сидения за "деревянными стенами".
   И хотя радость от окончания плавания была огромной, ступив на землю Египта Александр, был вынужден с головой уйти в дела, требовавших немедленного решения. Быстро выяснилось, что в Медуме, как и в Харнуме, не были созданы склады с провизией для возвратившегося из похода флота. Это вызвало у македонского правителя сильнейший гнев. Он демонстративно отказался поселиться во дворце правителя Медума, заявив, что кусок лепешки не полезет к нему в рот, пока его товарищи по походу будут испытывать нужду лишения.
   Стоит ли говорить, что подобный шаг был по достоинству оценен всеми участниками аравийского похода. Македонцы, греки, персы и финикийцы, плакали от гордости, видя подобное проявление заботы о них царем, ощущая себя его едиными подданными.
   По приказу Александра в городе были вскрыты все продовольственные склады, а из ближайших окрестностей стали срочно свозить в город съестные припасы. В повозках, на лошадях, мулах, в корзинах на плечах носильщиков и рабов несли и везли рыбу, овощи, хлеб, масло, финики, пиво. Все-то чем был богат Египет.
   Вслед за приказом накормить моряков, Александр отправил в Мемфис гонца с приказом сатрапу Клеомену и стратегу Селевку немедленно явиться к нему. Правитель Медума также как и начальник таможни в Харнуме мало что знал о положении в мире большой политики. Царя очень тревожило смог ли Пердикка, без его присутствия успешно противостоять заговору Антипатра.
   Не забыл царь и про корабли верой и правдой прослужившие ему за все время похода. Вслед за продовольственными складами Медума были вскрыты и портовые склады, из которых было изъято все необходимое для ремонта судов. Напуганные столь стремительным развитием событий, жители городка со страхом ожидали, что вслед за вскрытием складом, царь прикажет им освободить дома для размещения своих воинов и моряков, но этого не случилось. К огромной радости горожан, македонцы разбили свои палатки вблизи стен города.
   Так в заботах и трудах прошло некоторое время, пока к царю на поклон не явился сатрап Египта Клеомен. В лучших традициях Востока, он стал славить и возносить покорителя Ойкумены, за его визит к нему. А чтобы его льстивые слова лучше ложились на царское сердце, Клеомен привез богатые подношения своему владыки.
   Возможно при обычном визите государя, азиатские лекала и спасли бы голову сатрапа, но Александр только-только прибыл из похода и сердце его, жаждало мести за нерасторопность. Поэтому, не взглянув на подношения сатрапа, он приказал арестовать Клеомена и предал его суду за неисполнение своих приказов.
   Когда бывшего всесильного владыку основательно прижали мастера сыска он, стараясь выгородить себя, свалил все на Антипатра, который приостановил сбор провианта для царской флотилии и запретил выход кораблей в аравийское море до особого распоряжения. Подтвердить правдивость своих слов Клеомен не мог, ибо папирус хилиарха по халатности писца был вскоре утерян, но и этого было достаточно, чтобы пробудить в царе самые низменные чувства.
   Едва ему были доложены результаты расследования, как он пришел в ярость и приказал пытать Клеомена, что и было сделано. Допрос проводился с таким пристрастием, что Клеомен не выдержал мучений, и поведал о заговоре с целью уничтожения кораблей Александра при помощи специально организованного голода или же путем прямого нападения. Будучи слабым характером Клеомен остановился на первом варианте, хотя Антипатр настаивал на реализации обоих.
   Открывшийся заговор на его жизнь вверг царя в сильнейший гнев, охладить который смог Селевк, прибывший с докладом о работах над каналом царя Дария. Когда-то по приказу персидского царя был прорыт судоходный канал через весь синайский перешейк. Со временем канал пришел в упадок и занесен песком. По приказу царя, Селевк занялся его восстановлением и добился хороших результатов. Прибыв на доклад, он поведал Александру, что канал между двумя морями прочищен, восстановлен и может функционировать, правда, со скромной пропускной способностью.
   Услышав подобные вести, Александр обрадовался и приказал начать немедленную переброску кораблей флота в Средиземное море. Уже через два дня, прибывшие вместе с Селевком лоцманы, стали осторожно заводить большие корабли в прорытый сквозь пустыню канал. И первым кораблем, прошедшим по каналу была царская триера.
   Лично находясь на борту корабля, Александр наблюдал, как он сначала прошел два горьких озера, а затем стал пересекать, так надоевшую всем пустыню. Канал не был достаточно широк, и поэтому судно не могло использовать свои весла. Вдоль всего перехода, его тянули при помощи канатов сначала верблюды, а затем рабы. Весь переход составил три дня, но зато к концу последнего, Александр оказался в море и, минуя Мемфис, отправился проверять, как идут дела в Александрии. По замыслу монарха, теперь она, а не Вавилон должна была стать столицей его царства.
   С большим торжеством встречал город своего основателя. Сотни людей высыпали на берег, слив свои приветствия в единый гул. Стоя на корабле, завоеватель плакал от счастья, оглядывая всю людскую толпу. Совсем недавно, вот там чертил он на песке мелом и зерном кварталы будущего города, а теперь он приветствует его руками своих жителей.
   Прибывший заранее Селевк постарался придать приезду государя максимальный эффект и это ему удалось. Когда царский корабль пришвартовался к причалу, наступил миг тишины. Облаченный в свой неизменный красный плащ, с золотым венцом на челе, монарх величаво сошел на берег. Едва он коснулся ногами земли, как загудели трубы, ударили барабаны, засвистели свирели. Зрители взвыли от восторга, когда Александр птицей взлетел на подведенного ему коня и поскакал в город.
   Стрелой, пролетая мимо шеренги зрителей, под их громкие крики приветствия и одобрения Александр испытывал огромную радость. Он был несказанно счастлив, что завершил свой поход, расквитался с заговорщиками и сравнявшись по значимости свершенного подвига с Дионисом и Гераклом, доказал своё божественное происхождение.
   Прошел месяц. Аравийский поход полностью ушел, в прошлое, благополучно завершившись. Весь флот Неарха был без потерь переведен через канал и теперь стоял на рейде вблизи Александрии. Каждое утро, монарх, просыпаясь в своем дворце, мог любоваться на него, радуясь мощному виду своего флота, готовящегося к новому большому походу.
   Неутомимый Неарх уже проводил весь необходимый ремонт своего хозяйства после такого длительного плавания. На последнем докладе царю, критянин сказал, что флот будет полностью готов к концу следующего месяца.
   В след за Александром, в Египет стали стягиваться стратеги, в той или иной мере причастные к аравийскому походу и заговору Антипатра. Первым в Александрию со своим войском пришел стратег Эвмен. За время, проведенное в походе против Пальмиры и Набатеи, царские новобранцы набрались боевого опыта, что очень обрадовало Александра. Теперь он не только полностью избавился от своих ветеранов, но и мог приступить к подготовке большого похода на Запад. Карфаген, Сицилия и Великая Греция очень беспокоили монарха.
   В знак признания заслуг Эвмена, Александр возложил на его голову большой золотой венок победителя, особую царскую награду. Малыми венками были удостоены младшие командиры гоплитов и конницы. Кроме этого, царь приказал выдать денежные подарки всем кавалеристам. Именно их больше всего из своего войска расхваливал стратег, подводя итого своего похода в северную Аравию.
   Посланный в Иерусалим царский наместник Аминта, докладывал Александру, что битумные прииски у берегов Мертвого моря работают без остановки. Что касается арабов Набатеи, то они полностью признать над собой власть Александра и согласились торговать по предложенным им правилам стратегом Эвменом.
   С целью как можно прочнее закрепить свое положение в Сабе, монарх создал отдельную аравийскую сатрапию во главе с навархом Агесилаем. В его обязанности входило поддержание морских путей в Сабу и Персидский залив, контроль торговых путей в южную Индию, а также предоставлении защиты морских портов от набегов бедуинов.
   Регент Птоломей занятый наведением порядка в Греции не смог сразу приехать на прием к царю. Он прислал к нему с подробнейшим докладом стратега Кратера, которым Александр остался, очень доволен. Особенно он похвалил Кратера за проявленную македонскими полководцами милость к Афинам и Спарте, несмотря на их главенствующую роль в мятеже. Несмотря ни на что, царь испытывал симпатии к колыбели эллинской культуры, а также к мужеству спартанских воинов.
   За славные деяния, он наградил и Кратера и Птоломея большими золотыми венками победителя, что вызвало недовольство у Антигона и Неоптолема. За их боевые подвиги, государь выслал малые золотые венки, присоединив к ним денежные вознаграждения.
   Награда для регента была отправлена за море с прочими царскими дарами Птоломею, тогда как Кратер остался в Александрии. У Александра были на стратега свои далекоидущие планы в новом большом походе.
   Позже всех, из Вавилона прибыл верховный стратег Пердикка с Нефтехом. В отличие от других высоких визитеров, царь слушал их не в присутствии свиты, а с глазу на глаз, за закрытыми дверями.
   Подобный прием моментально породил массу слухов. Ожидая выхода стратега и его советника, царская свита строила всевозможные предположения, одно интереснее другого. Учитывая ту строгость и холодность, с которой Александр встретил приезжих, все посчитали, что участь их решена, и свита никак не могла определиться с мерой наказания, которую применит к ним Александр.
   Все сходились в том, что царь прикажет их арестовать и пытать, как пытали Клеомена, но расходились, оставит ли он им жизнь или передаст в руки палача. Каково же было их удивление, когда после долгой и продолжительной беседы, царь объявил о назначении стратега Пердикки хилиархом и о своем согласился на его брак с царевной Клеопатрой.
   Так, вместо жалкого арестанта, македонец стал членом царской семьи к огромной зависти многих. Выслушав рассказ Пердикки о заговорщицкой деятельности Антипатра, специально подготовленный для него Нефтехом, монарх благосклонно отнесся к известию о браке стратега с его сестрой. Александр был не против того, чтобы иметь своим родственником, столь преданного и отважного человека как Пердикка.
   Имел свою доверительную беседу с государем и египтянин Нефтех, проведший в молчании большую часть доклада верховного стратега. Оставшись по приказу Александра один на один, в свойственное ему манере, жрец сумел убедить монарха, что предсказанная царю индийским отшельником тройная опасность полностью уничтожена.
   - Умер старый Антипатр, ушел в мир иной рыжий Кассандр и вслед за ним, следуя твоей воле, я отправил виночерпия Иолая. Треугольник опасности уничтожен, государь и ты можешь долго царствовать, на радость себе и твоим верноподданным слугам.
   - Но у Антипатра осталась ещё дочь Арсиноя. Если рубить ядовитую поросль, то рубить до конца. Я прикажу казнить её за грехи отца, распяв вместе с Клеоменом - торжественно изрек царь, но Нефтех не согласился с ним.
   - Государь, так повелось, что женщин из преступного рода убивали только при наличии доказательства её вины. В противном случаи из неё делали наложницу, нанося несмываемое оскорбление всему роду. Не нарушай этот обычай, ибо обязательно пойдет молва, что ты боишься, дочери покойного Антипатра.
   - Ты говоришь дельные слова, Нефтех. Но зная тебя, могу предположить, что ты уже знаешь такого человека, кому можно всучить это золото.
   - От твоей проницательности, государь, ничто не ускользнет, - почтительно развел руками египтянин, - думаю, что самым большим оскорблением для Антипатра, было бы, если бы ты отдал его дочь мне. Я смогу должным образом присмотреть за этой синеглазой змейкой.
   - Ты просишь меня, отдать её тебе?! - изумился царь.
   - Да, государь. Окажи мне эту милость и я заверяю, что ты об этом никогда не пожалеешь - попросил Александра жрец.
   - Право, Нефтех ты меня удивил. Зачем она тебе? Только не говори, что эта шатенка поразила твое сердце, не поверю.
   - Я и не прошу тебя верить в это, государь. Во-первых, это действительно будет самым сильным унижением памяти Антипатра. Его любимая высококровная дочь отдана в наложницы безродному египтянину. Лучшего вряд ли можно придумать. А во-вторых, если у Антипатра и остались тайные соратники и друзья, они обязательно попытаются освободить Арсиною и неминуемо придут ко мне с предложением выкупа за неё.
   - Ты хитрая бестия, египтянин. Если я соглашусь отдать её тебе, то для содержания этой змейки нужен будет хороший дворец. Таким образом, ты убиваешь разом двух зайцев, - изрек монарх после короткого раздумья, - молчишь? Значит я прав. Хорошо будь, по-твоему. За то, что ты сделал для меня в трудную минуту моей жизни - это будет хорошей наградой.
   Так закончился аравийский поход Александра Македонского, став переломным моментом всей его жизни. Прочно отделив всю его прежнюю жизнь македонского царя, от будущего повелителя всей Ойкумены.
   Вслед за Пердиккой в Александрию переехали все три его жены; Атоса, Антигона и Клеопатра. И если у первых двух от переезда настроение было прекрасным, то Клеопатра пребывала в печали. Перед самым отъездом из Вавилона погибла её верная служанка Ашка. Отправившись в праздничный день на базар по поручению своей хозяйки, она попала под колесо проезжавшей мимо колесницы. Удар колеса был такой силы, что отбросил несчастную женщину в сторону и, падая, она ударилось головой о камень. После столкновения с колесницей Ашка прожила всего несколько минут и умерла, окруженная толпой вавилонских зевак.
   Антигона и Атоса в меру своих возможностей принялись утешать Клеопатру. Окружили ее повседневной заботой, стараясь уменьшить скорбь от потери близкого человека и как не странно, больше всех преуспела в этом персиянка. Её утешения больше всего помогли Клеопатре забыться в объятиях Атосы.
   Хитрая танцовщица не спешила сообщать Пердикки о поведении его жен. Обрадованная тем, что устранила якобы "разрушителя Фив", она собиралась отомстить и Александру, и пагубная страсть его сестры была ей очень кстати.
   Для египтянина Нефтеха, возвращение на родину было триумфальным. Мало кто, мог признать в личном советнике великого царя Александра, простого жреца Тота, когда-то отправившегося помимо своей воли искать свое счастье в обозе македонской армии.
   Верный своему слову Александр подарил ему небольшой дворец, который был немного мал для тайного советника, но был большим для бывшего жреца. Живя в нем, Нефтех уделял много времени поискам всевозможных сведений о странах западной части Средиземноморья, куда направил свой орлиный взор потрясатель Вселенной. Жрец часто медитировал с песком времени в кампании со своим верным котом Кешем. А по вечерам, его ждала в своих покоях униженная и оскорбленная дочь Антипатра Арсиноя, пролившая в свою подушку море слез от жизненной несправедливости.
  
  
  
  
   Конец второй части.
  


Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"