I
По речке, в которую звезды глядятся ночами,
Офелия лилией белой плывет в тишине,
Укрыта фатою, полна неизбывной печали,
- И зверь прерывает свой крик, будто вспомнив о ней.

Уж тысячу лет этот ангел, невинный и юный,
Плывет, покоряясь потоку, фантомом немым.
Уж тысячу лет в своем собственном тихом безумье
Романс напевает для ветра, для звезд и для тьмы.

Ночной ветерок поцелует ее незаметно,
Расправит фату, что белее, чем ангела лик.
И ивы проплачут всю ночь, трепеща до рассвета,
И головы склонит к задумчивой деве тростник.

Вздыхают кувшинки измятые все тяжелее.
Вдруг птица с испуганным криком взлетит из гнезда.
Дрожащие крылья сольются с ветвями, темнея.
- И песню волшебную робко исполнит звезда.

                       II
О, бледная дева! Белее январского снега!
Как рано в холодной воде потерялся твой взор!
То ветер, слетающий с гор чужедальних Норвегий
С тобой о жестокой свободе завел разговор.

Его дуновенье в податливый локон вплетало
Те звуки чужие, что нес он из дальних краев,
Иль чуткое сердце твое песнь Природы узнало
В стенаньях деревьев и вздохах полуночных снов?

И рев сумасшедших морей, этот хрип бесконечный,
Разбил навсегда твою нежную детскую грудь.
А утром апрельским тот бледный безумец извечный,
Не вымолвив слова, стремился к колену прильнуть.

Свобода! Любовь! Небеса! О, несчастная память!
Снежинка в огне, ты, растаяв, с водой утекла.
Виденья ужасные слово твое растоптали,
Фиалковый взор забрала бесконечности мгла.

                      III
И скажет поэт, что в мелодии лунного света 
Ты ищешь цветы и срываешь, влекома рекой.
И так же своею фатой, как невеста, одета.
Ты - белая лилия. Он тебя видел такой.