Аннотация: Федор Романов - обычный разгильдяй и пофигист, не верящий ни в бога, ни в черта. Но судьба подкидывает ему командировку к старинному монастырю, и Федор понимает что от прошлого не скрыться даже в перерождениях...
Икона на счастье
Пролог
- Дарине, внученька, подойди ближе.
- Бабушка, почему ты меня так называешь? Мое имя Дарина.
Смуглая девушка, коснулась лба лежащей среди тряпья маленькой сухой старушки. Та вдруг закашлялась и коснулась горла скрученными артритом пальцами, похожих на птичью лапку.
- Бабушка! Бабушка, не уходи, прошу тебя!
По смуглому лицу девушки покатились крупные градины слез.
- Дарине, все хорошо, мой час пришел, - хрипло выговорила старушка, как только приступ закончился. - Но я не могу уйти, не передав тебе наше семейное сокровище. Уже много поколений оно переходит от матери к дочери. Только твоя мама умерла, когда ты была совсем малышкой, поэтому я сделаю это за нее. Помоги мне подняться.
Девушка покорно подала руку, в которую старушка вцепилась неожиданно крепко.
- Не удивляйся. Это наше сокровище мне сил придает, - с трудом улыбнулась она, глядя в глаза внучки, - но час мой близок. Зима пришла слишком рано, но, как и предсказывала, я уйду вместе с первым снегом.
Девушка, бережно поддерживая ее, помогла сесть, изо всех сил сдерживая рыдания. Ей было очень больно. Бабушка заменила ей мать. Обучала, когда заметила, что у внучки просыпается дар предвидеть будущее и не смотрела искоса, как многие в таборе.
- Открой сундук. На дне возьми икону...
Дарина нерешительно подошла и открыла тяжелую крышку. Под разноцветными платками она нащупала какую-то деревяшку замотанную в цветастую ткань и вытянула ее на свет.
- Это, бабушка?
- Да. - На лице женщины заиграла счастливая улыбка. Морщинки будто разгладились и сама она словно помолодела. - Иди ко мне. Сядь рядом.
Девушка послушно уселась на край лежанки и протянула старушке свою находку.
- Разверни и посмотри на нее внимательно.
Положив икону на колени, она осторожно сняла цветастую ткань и ахнула. Словно в водную гладь заглянула. Перед ней лежала старая, потемневшая от времени икона, с которой ласково и чуть печально на нее смотрела она сама. Такие же черные глаза, копна вьющихся волос, смуглая кожа. Дарина и раньше видела иконы, когда по пути шествия табора попадались церкви и монастыри, бабушка всегда приводила ее помолиться. Но такой она не встречала никогда. Это скорее был портрет, а не святыня.
- Её имя Дарине и тебя я назвала в ее честь. Но барон посчитал это оскорблением, потому все зовут тебя Дарина.
- Бабушка, - Дарина поднялась, крепко прижимая к груди икону, - а почему ты ее от всех прятала?
- Потому что она принадлежит только тебе, ты - моей крови, а в этом таборе мы с тобой чужаки. Я ведь не всегда жила здесь, у меня были родители, много братьев и сестер. Но в четырнадцать лет меня выдали замуж. Ты ведь знаешь, что по нашим обычаям жена уходит в семью мужа. Вот меня и отдали сюда. А икону я получила от матери, как наследство.
Старушка вдруг захрипела. Дарина бросилась к ней.
- Бабушка!
- Дарине, дай мне прикоснуться к иконе. Она чудотворная и может даже с того света вернуть, но только если твой час еще не пробил и на этой земле дела остались.
Девушка передала икону в руки старой женщины и жарко зашептала.
- Так давай попросим святую, чтобы она тебя исцелила!
- Нет, милая, поздно. Выслушай меня! - Старушка судорожно сглотнула. - Икона эта чудотворная. От пули шальной спасет, от хвори напущенной излечит. От своей прабабки я даже слышала историю, что святая Дарине одного цыгана из гроба подняла. Он совсем молодой был, видать срок его не подошел, потому и помогла. А когда мой муж умер, как я не молилась, как не просила, ничего не произошло. Им там наверху виднее. У смерти свои часы и по ним она придет за каждым в срок.
Жизнь с каждой секундой утекала из дряхлого тела. Дарина уже не сдерживая себя, плакала, обняв любимую бабушку за плечи.
- Эта икона убережет тебя, моя девочка, но храни ее пуще глаза. Если она попадет в чужие руки, то принесет много несчастий. На того, кто будет обладать святыней не по праву крови, падет страшное проклятье.
- Я сохраню, обещаю. - Девушка вытерла слезы рукавом, оставляя на лице грязные разводы, - никому даже прикоснуться не позволю.
Старая цыганка улыбнулась в последний раз и замолчала навсегда.
Дарина не ослушалась бабушкиных напутствий и берегла семейное сокровище, надеясь, что однажды передаст его своей дочери. Святая Дарине много раз уберегала ее от опасностей. Разбойники обходили табор стороной, болячки любые заживали на ней как на заговоренной. А еще она стала видеть будущее так, словно все это уже произошло когда-то, а теперь роится в голове воспоминаниями. Только одну судьбу она не могла увидеть и предсказать - свою собственную.
Глава 1
1986 год. Москва.
Настойчивая телефонная трель заставила мутный, тревожный сон растаять утренним туманом. Федор нащупал онемевшей от неудобного лежания рукой, стоявший на тумбочке телефон и снял трубку.
- Алле? - Витой шнур скользнул по лицу и змеей замер, опоясав шею.
- Алле? Какое нахрен "алле"? Ты хоть помнишь, что мы сегодня выдвигаемся? Ты где, мать твою так! Поезд через полчаса, а тебя и на горизонте не видно! - Виктор Михайлович Пальцапупа, (непосредственный и главный начальник Федора, а по совместительству главный режиссер съемочной бригады, где ему выпала честь трудиться на благо Советской киноиндустрии вот уже два года) плевался и орал в трубку так, что Федя поморщился.
Подумаешь, задержались вчера в ресторанчике на Москва-реке всей съемочной бригадой... а он один виноват?
Подумаешь, не помнил как домой добрался... Так ему никто не указ! Ни жены, ни детей... мог бы вообще к Максу завалиться переночевать, и правильно бы сделал. Единственное, что заставило его прийти в эту конуру - сегодняшняя поездка, к которой он естественно ни черта не подготовился!
Другая рука коснулась задравшейся футболки и жесткой ткани джинсов, что ему по великому блату достала мать. Черт! Даже не разделся! Нда... может и прав Михалыч? Что-то вчера было слишком весело... Но чувство вины, еще не повод орать с утра на страдающего от жестокого похмелья сотрудника!
- Ну и чего ты гоношишь, Вить? - попробовал отбиться Федор. - Да в сторону нашего Мухосранска электрички ходят каждые четыре часа! Успеем!
- Какие четыре часа, Идиотов? Какой Мухосранск, Забулдыгин? До обозначенного тобой пункта, нам еще как минимум день лесом ехать! И скажи спасибо, если не на своих двоих! - Голос режиссера сорвался в крик и тут же перешел в прокуренный кашель. Наконец, прокашлявшись, он угрожающе прохрипел. - Если через полчаса тебя не будет на перроне - считай, что ты уволен, Романов! Операторов в Москве, как грязи!
В трубке послышались злые гудки.
Федор вздохнул и нехотя открыл глаза. Яркое июньское солнышко тут же ослепило его пушистым рыжим лучом, заставив снова зажмуриться.
А может и вправду? Пошло оно все!
Жизнь не задалась с самого начала. Еще лет в десять он твердо решил, что станет режиссером и будет снимать фильмы, которые принесут ему мировую славу, ну и заодно все причитающееся к ней. Ради своей мечты он в восемнадцать лет даже поругался с родителями, прочащими ему карьеру врача, съехал из трехкомнатной квартиры, почти в центре города, к другу и начал готовиться к экзаменам.
Вот только где-то в книге судеб кто-то что-то напортачил. На режиссерский факультет он не поступил. Не хватило всего одного балла! Еще не стерлись воспоминания, когда солнечный день, такой же, как сегодня, поблек, будто выцвел. Федор пришел за результатами экзаменов и не увидел в числе победителей свою фамилию. Он стоял, смотрел на списки счастливчиков и понимал, что его мир рушится. Вот и как теперь жить дальше? Отказаться от мечты? Может это знак, что не в коня овес?
Мысль о том, что придется сдаться на милость родителей, показалась ему невыносимой. Он даже представил картину своего возвращения в отчий дом: мама возьмётся за валерьянку, изображая, как должен выглядеть человек с порванным в клочья сердцем, а отец сдвинет брови и будет неделю молчать, а потом поговорит по-мужски.
Едва этот ужас промелькнул у него перед глазами, Федор понял - надо что-то делать! Хоть дворником в Жкх, только не с позором домой! Ничего, выдюжим! А там, через год можно будет попытаться снова...
Но судьба распорядилась иначе. На факультет кинооператоров оказался недобор, и Федор уцепился за эту соломинку как утопающий.
А дальше завертело, понесло. Новые друзья, новые победы...
Окончив институт по операторскому делу, он устроился вместе с тройкой закадычных друзей в кино-бригаду Виктора Михайловича, уже немолодого, но упорного, сделавшего себе имя на съемках документальных фильмов режиссера, и принялся колесить по миру, снимая материал.
Мечта, синей птицей все еще иногда манила Федю вернуться и закончить режиссуру, но, стабильность в жизни, не самая плохая работа и лень, кандалами скрутили руки, все дальше и дальше засасывая его в жизненный быт, заставляя его только раздумывать. Например, о том, что Михалыч в свое время не поленился осуществить мечту, рискнул, и теперь именно он будет снимать научно-популярный фильм о заброшенном Русалочьем монастыре, а Феде останется довольствоваться малым, послушно записывая на камеру все, что режиссер посчитает нужным запечатлеть.
Ну и ладно! Мы люди не гордые! Но и не последние в мировом кинематографе! Операторы это же... сила!
Ха, сила! Для кого?
Припомнилось высказывание Пальцапупы: вас же как грязи....
У Федора невольно сжались кулаки. Нет! Он поедет, чтобы доказать этому бездарю, что без профессиональной съемки, все собранные Михалычем материалы - не стоят и гроша! А потом, после хорошо выполненной работы, он напишет заявление и уйдет! Он не грязь! Он заставит себя уважать! Он...
На тумбочке диким голосом заверещал будильник.
Черт!
Время!
Поезд!
Федор подскочил и заметался по комнате. Благо жил он в пятнадцати минутах ходьбы от вокзала и успел бы на поезд без звонка шефа, но вчерашний сабантуйчик выбил его из колеи. Он начисто забыл и о сборах и о поездке.
Скидав в спортивную сумку какие-то вещи, Федя как был в джинсах и футболке, впрыгнул в любимые модные кроссовки, все так же купленные мамой, и ради собственного интереса заглянул в висевшее в прихожке зеркало. Хм, а не так уж и плохо! Породистое лицо, доставшееся ему в наследство от отца - не пропьешь! Высокий лоб, прямой нос, четко очерченные губы. Вот только желто-зеленые мамины глаза, портили весь аристократический вид, но действовали на женщин как валерьянка на кота. Пригладив слегка вьющиеся темно-русые волосы, Федор почесал заросший подбородок и только вздохнул. Вернется домой, надо будет подстричься и побриться. Недельная щетина, может и украшает мужчину, но Федор начинал чувствовать себя снежным человеком.
Глянув на часы, он вышел из квартиры, захлопнул дверь и бросился вниз.
На перроне он был за минуту до отправления поезда.
- Вот он! Иди сюда, Упырев, мать твою разэдак! - раздался гневный вопль режиссера. Федор с печальным вздохом обернулся и, разглядев лысую голову начальника, трусцой бросился к последнему вагону, арендованному их съемочной бригадой.
- Тут я, Вить!
- Да всяко тут, куда ж тебе деваться! - фыркнул тот, и что-то черкнув в блокноте, посторонился, запуская Федора в вагон.
- Это все ваши? - молоденькая проводница заметно нервничала.
- Все! Еще чайку бы нам, голубушка! - распорядился Михалыч, поднялся вслед за Федей и уточнил. - Литра два.
Свое купе Федор нашел сразу.
- О! Романов! Живой! - раздались вопли друзей, едва Федор открыл дверь.
- А что со мной будет? - ухмыльнулся тот, закинул сумку под столик, и уселся рядом с Максимом. Черноволосым, ярким парнем, явно имевшим в роду горячую цыганскую кровь. - Други, а есть чего живительного?
- Оживительного? - уточнил Макс и заговорщицки подмигнул Кирюхе и Петру. - Найдем?
Те будто только этого ждали, и, не отвечая, полезли в сумки. Вскоре столик стал напоминать скатерть самобранку. Едва парни уселись, как поезд дернулся и, неохотно постукивая колесами, принялся набирать скорость.
- Красота! - поглядывая в окно, довольно вздохнул Максим. Вечный романтик, он всегда придумывал какие-то поездки, походы, шашлыки на природе, лишь бы вытащить друзей на денек из города.
- Не то слово! - поддакнул Кир. Балагур и шутник, любитель женского пола. Невысокого роста, тощий с совершенно неприметной внешностью, он умудрился в свои неполные двадцать восемь, три раза развестись и четыре раза жениться.
- И чего красивого? Дома как дома. Вот выедем за город, тогда и повздыхаете! - Петр, коренастый, темноволосый, красивый яркой и даже опасной красотой, был единственным из их компании, кто знал, чего хочет и никогда не терял головы. - А еще лучше, приедем, возьмем аванс и на неделю к реке. Рыбу половим, отдохнем.
- А тебя жена пустит? - недоверчиво прищурился Макс.
- Сначала я жену отпущу. К теще в Орехово-Зуево, - хмыкнул тот, отрезая колечко колбасы.
- Логично! - посмеялись парни и принялись строить планы на предстоящую поездку.
День пролетел незаметно.
- Ну что, братцы-тунеядцы? - Вечером в купе заглянул Михалыч. - Подъезжаем! Через пять минут, чтобы были в коридоре! Выгружаться будем!
- Есть, шеф! - гаркнул Кирилл.
Михалыч даже вздрогнул.
- Дебилов! - рявкнул он в ответ и дверь захлопнулась.
- Что-то наш Витюша на фантазию слаб стал, - трагично поджав губы, покивал Макс.
- А может потому, что ему свою фамилию переплюнуть слабо? - усмехнулся Федор, и, подхватив на плечо сумку, с наслаждением произнес. - Паль-ца-пу-па, дал же бог!
- Кстати, а ты в курсе, почему монастырь, на съемки которого мы едем, назван Русалочьим? - вдруг спросил Петр, вышел в коридор и, дождавшись друзей, пояснил. - Все дело в том, что построен он был на деньги генерала Русалова, рядом с его поместьем, еще в тьму-лохматом году, задолго до революции. А потом пришли большевики и... вроде как монастырь разломали.
- А! Понятно, - насмешливо фыркнул Кирюха. - Богатые тоже плачут. Ты-то откуда узнал?
- Порылся в архивах. Меня же этот "Крикунов" заставил перерыть все данные по заброшенным монастырям и церквям. И по каждому написать короткую историю. Я кстати нашел с десяток таких раритетов.
- А чего мы именно сюда приехали? - Федор посмотрел в окна на пустой, покрытый щебенкой перрон и одинокую будку заменяющую вокзал.
- Выбор Пальцапупы, поди - разбери! - Петр пожал плечами и начал пробираться к выходу, где оживленно гомонили коллеги, со сноровкой вытаскивая из вагона реквизит и технику.
- И разберемся! - Кир, а затем Макс потопали следом.
Федор задержался, глядя на начинающийся сразу у платформы лес, синий в подступающих туманных сумерках и поежился. Если Михалычу придет в голову топать к монастырю в ночь, Федя точно пошлет всех куда подальше и вместе с друзьями останется здесь, в надежде на какую-нибудь припозднившуюся электричку. Но на платформе его ждал приятный сюрприз. Маленький "пазик" весело подмаргивал разноцветными фарами, терпеливо дожидаясь, когда реквизит и люди найдут себе место в его небольшом салоне.
Уже легче!
- Мрачно тут, - поежился Петр. - Как будто на сто миль ни единой живой души!
- Скажешь тоже! - осадил его Макс и махнул рукой куда-то в сторону леса. - Там районный центр. А рядом с монастырем, километрах в двух от него, довольно большая деревня. Я слышал, как Михалыч вчера договаривался о "подсадочных" местах.
- И кому нас в той деревне "подсадят"? - подскочил Кирюха. - Я бы не отказался подселиться к дояркам. И молоко, и эстетическое наслаждение!
- Все бы тебе... - хохотнул Федор, но его перебил Гена, здоровенный детина, а попросту прихвостень Михалыча, получивший за это гордое звание помрежа.
- Заканчивай перекур, Северин! Быстро садимся! Романов, Зотов, Ковалев - тоже особое приглашение требуется? Еще ехать и ехать!
- Началось! А чего сразу мы? - В голос и совсем по-ребячьи возмутились друзья.
- Да! Мы ждем, когда другие усядутся. Женщин и инвалидов вперед! - с невинным видом подначил Федор.
- Ты кого инвалидом назвал, инвалид? - тут же возмутился Михалыч. Вот и как услышал? Носится где-то рядом с автобусом, создает видимость деятельности.
- Ну, точно не тебя, Вить! - Федя подхватил стоявшую неподалеку треногу, и заговорщицки подмигнул пытающимся скрыть улыбки парням. - Ты у нас босс!
- Значит, ты меня приписал к бабскому роду? - окончательно взбесился тот.
- Вить, ты же знаешь, что не можешь выдержать конкуренцию нашей дражайшей Альбине! - отмахнулся Федор и направился вместе с товарищами к автобусу, оставив Михалыча возмущенно орать ему вслед.
Что поделать, если он действует на него, как красная тряпка на быка?
В салоне было тепло и пахло застаревшим табачным дымом и бензином.
Их небольшая группа за исключением Михалыча и Гены уже расположилась на протертых до дыр сидениях, ничуть не смущаясь спартанских условий. И правильно! Чего смущаться? За два года, где их только не носило! Куда только не забрасывало их небольшую съемочную группу! Зато добились! Выслужились! Теперь снимают короткометражные фильмы для одной научно-популярной передачи.
- Вот они! Мускулы нашей компании! - поприветствовала их Альбина, рыжеволосая толстуха с прокуренным голосом и с весьма рельефными частями дородного тела. В их команде она не занимала какой-то особенной должности. Иногда читала за кадром текст, иногда варила походную кашу, а некоторым, говорят, даже скрашивала долгие ночные часы. В общем, если говорить честно, Альбина была в их группе едва ли не важнее начальника. - Феденька, паразит! Будешь должен мне тридцать рублей!
- За что?! - Федя даже остановился, но тут в спину толкнулся Кир. Пришлось пробираться дальше, перешагивая через коробки с реквизитом. Заметив свободное место у окна, он уселся и подколол. - Альбиночка, моя любовь для тебя бесценна!
- А такси с рестораном - нет! - отрезала та, и тут же переключилась на Гену и Михалыча. - Ну и что ходим? Ждем, когда совсем стемнеет? Чтобы в ров упасть? А? Начальники? Мать вашу за руку, да в хоровод!
Михалыч с Геной заметно вжали головы в плечи и заторопились по местам, отбрехиваясь только по привычке.
- Ну чего говоришь? Никуда мы не свалимся! Водитель из местных, враз домчит!
- Да! Не каркай! Беду накаркаешь!
- Домчу! Ух как домчу-у-у! - подвыл за компанию водила, и даже высунулся из кабины, чтобы всем было видно исполнителя.
- Стартуй, командир! - наконец дал добро Михалыч, с кряхтением усевшись рядом с враз подобревшей Альбиной. - Только мимо Сухаревки не провези!
- А мне за "мимо" и не заплачено! - расплылся в щербатой улыбке шофер. Скрылся в кабине и оттуда донесся его бодрый до отвращения голос. - Сухаревка - первая деревня на нашем пути!
Пазик вздрогнул, издал уж очень неприличный звук и покатил.
Вскоре Федор устал слушать анекдоты, отвечать короткими фразами на вопросы друзей. Отвернувшись, он немигающе уставился в окно, пыльное, располосованное дорожками капель бесшумно начавшегося дождя, разглядывая подступивший вплотную лес. Теперь он не казался ему синим. Он был черным! Черные исполины стояли на обочине давно не латаной дороги и тянули к нему свои руки-ветки.
И тут он услышал колокол. Мощный, спелый звук ворвался в открытое окно, заставив Федора замереть и покрыться мурашками. И были в том звоне и неведомые страдания, и тоска, которую не забыть, от которой не убежать! И любовь, такая, что хочется почувствовать себя мальчишкой и вперед автобуса кинуться навстречу долгожданному счастью!
Ой, мамочка! Что это с ним?! Вроде всегда был атеистом, ни в бога, ни в черта не верил. Да сколько он уже переснимал этих церквей, и ничего не шелохнулось, а тут....
Он поднял к глазам трясущуюся мелкой дрожью ладонь, поизучал ее несколько секунд, а когда снова уставился в окно, чуть не заорал. Из темноты, прижавшись к стеклу, на него смотрела женщина, точнее сказать - девушка. Да-да! Как будто по ту сторону стекла тоже находится салон автобуса, и она сидит в том автобусе совсем одна, и смотрит на него. А еще, ее губы шевелились, словно она что-то ему говорила.
Когда он об этом задумался, в голове, словно по волшебству, зазвучал ее голос, и Федор понял, что она не говорила, она пела.
- Жизнь поросла быльем-травинушкой.
Боль породнилась с тишиной.
Все отболело вслед за сынушкой,
А его унес ветер луговой.
Все поросло полынью горькою,
Все отсмеялось по весне.
Вера за ветхою иконою
Пылью осела на стене.
Мне отчим домом стало прошлое,
Мне так приятен дым надежд.
Что ж ты не вспомнишь, не поможешь мне?
Я так устала от одежд, от траурных одежд.
Я так устала биться чайкою,
Я так хочу к себе домой.
Дверь распахнуть, пойти встречать тебя,
А после взойти быльем-травой.
Девушка улыбнулась, коснулась рукой стекла, там, где по другую сторону находились его губы, и Федор даже не услышал, понял:
- Где ж ты, Алешенька? Где ж ты родный мой?
Федор заставил себя сглотнуть колючий комок, намертво застрявший в горле, и с трудом оторвав взгляд от лучистых девичьих глаз, беспомощно обернулся к сидевшим рядом друзьям, но тут его поджидала вторая странность. Автобус оказался пуст!
И тут Федор не стерпел и заорал. Но, ни звука не вырвалось из его пересохших губ!
"Впору перекреститься!" - подумалось ему, и тут прямо в ухо раздался хохот, а ехидный голос Макса пропел:
- Вставай, спящая красавица!
- Слабак! Водки больше не получишь! - поддержал его Петя.
- Отстаньте от мужика! Он во сне так сладко стонал, что даже я обзавидывался! - А это конечно Кирюха.
Федор дернулся, вырываясь из странных, тоскливых пут сна, точно из паутины, и растерянно похлопал ресницами, оглядывая счастливых, пахнущих поездом и перегаром друзей. Остальные, кто спал, кто разговаривал.
И хорошо! Хорошо, что на него не обратили внимания. Только друзья, но с тех и взятки гладки. Чай, не первый год вместе.
- Я уснул?
- Не! Это тебя от запаха Петькиной самогонки таращит! Конечно, уснул! - ухмыльнулся Кир, и подмигнул. - А кто такая Маша? Вчера, небось, склеил, когда из ресторана умотал?
Федя вытаращил глаза.
- Никого я не клеил!
- Ну конечно! С чего бы ты тогда во сне так томно постанывал и так нежно говорил: Машенька!
- Да ты бредишь или шутишь? - Федор отпихнул его масляную рожу, и для наглядности и серьезности своих намерений даже покрутил пальцем у виска. - У меня даже знакомых с таким именем нет!
- Как же! А баба Маруся? Уборщица из студийной мастерской? - заржал в голос Макс. - Уж не по ней ли сохнешь? Маруся - Маша - и не отвертеться. А? Федь?
- Интересно, а твоя пассия на пенсии? - подхватил эстафету Петр.
- Вопрос в другом - сколько уже лет! - Ну и Кир естественно не отставал.
Началось! Иногда компания выбирала объект для здорового стеба и проверяла на прочность. И самое главное в такой ситуации подольше продержаться, не показать насколько тебя что-то из этого задевает. А лучше всего перевести все в шутку. Но стоит только дать маленький намек - заклюют!
- А что? Завидно стало? Небось, сами хотели к ней подъехать? - Федор изобразил бесстрастный взгляд и равнодушную улыбку. - Но с ней вы, парни, не угадали! Помните секретаршу Михалыча? Кажется, ее тоже зовут Мария.... Вот думаю, по приезду, не пригласить ли ее в ресторан?
Макс помрачнел.
- В глаз получишь!
Кирилл с Петькой оживились, переключаясь на него.
- Да ты че, реально?
- И ничего не сказал?
Федор расслабленно выдохнул. Быстро он стрелки перевел! Пусть теперь Максим расхлебывает! А пока парни будут его донимать, надо подумать! Очень хорошо подумать....
Сон странный! Ему такие сны не снились с тех пор, как он ушел из дома. Переехав в общагу, он несколько раз видел такие же яркие, изломанные сны с участием умерших знакомых. Они пытались ему что-то советовать, куда-то звали, что-то дарили. Где-то в глубине души Федя знал, что такие сны не простые. Как говорила бабушка: "кто-то с того света пытается достучаться".
Но здесь все было иначе! Во-первых, яркие звуки, он действительно слышал и колокол и песню! Во-вторых, образ девушки! Более чем неординарный! Голубоглазая красивая блондинка с короткими волнистыми, цвета спелой пшеницы волосами, одетая в какой-то странный мешковатый балахон. В-третьих, имена! Он действительно не знал ни одной Марии, и, знаете ли, Алексеи его тоже вниманием не баловали.
Ладно, надо подумать об этом, но завтра! Сегодня у него это плохо получается!
Отобрав у Макса, все еще пытающегося отвертеться от "порочащих его связей", бутылку с булькающей на дне кристально-чистой жидкостью, Федор сделал большой глоток, поморщился и с опаской снова посмотрел в окно. На этот раз никаких девушек он не увидел, а от того что увидел, сердце замерло в восторге. Небо, яркого темно-фиолетового цвета, усыпали неправдоподобно большие самоцветы звезд.
Нее! Такого в Москве точно не увидишь!
Остаток пути он провел, лениво прислушиваясь к спору друзей и время от времени с опаской поглядывал в темное окно. Наконец, водитель лихо затормозил и высунулся в салон.
- Приехали, товарищи туристы! Выгружайтесь вон, к клубу. - Водила указал в лобовое стекло на одиноко болтающийся на длинном шнуре фонарь. Тот избирательно освещал то дерево, то брусчатую стену, с заботливо взращенным возле нее кустом пиона. - А я сейчас за участковым сбегаю. Он велел мне его разбудить, как только вы прибудете.
Открыв вручную створки дверей, он выскользнул в темноту.
- Это ж, в какое же Кукуево нас занесло.... - Кир с кислой миной поглазел по окнам автобуса, разглядывая треугольные очертания крыш редких домов, темнеющих на фоне чуть посветлевшего неба.
- Ты еще поговори мне! - тут же сонно откликнулся Михалыч. - Как за зарплатой стоять так все вы первые! А ее еще заработать надо...
- Так вот! Зарабатываем уже! - поддержал друга Макс. - Но есть одна претензия! Темно уж больно...
- Ты у нас осветитель? Осветитель! - пробасил Гена, заискивающе покосился на Михалыча и ободренный молчанием начальства, продолжил. - Вот и свети!
Больше никто в диалог вступить не рискнул. Молча похватали сумки, рюкзаки, коробки с реквизитом и гуськом направились из душного автобуса.
Федор с тоской посмотрел в окно на потускневшие звезды, подхватил сумку, и, чтобы не попасться под руку быстрому на расправу Михалычу, последним вышел в темноту. Но едва он спрыгнул со ступеньки в густую щетку травы, как понял насколько ошибался. Самое темное время уже прошло, и восток светлел с каждой минутой, приближая рождение нового дня. Где-то брехали собаки, трещали, устроив концерт, сверчки и первые петухи загорланили хриплыми голосами гимн приближающемуся утру.
- Парни, вы чуете? - Федя подошел к тихо переговаривающимся друзьям. - Здесь все настоящее! Живое!
- Ага! - покивал Кир. - И только мы тут - как козе саксофон!
- Ну почему? Думаю, местные будут очень даже рады новым клоунам. - сплюнул под ноги Петр.
- Если все местные будут такими как он, не хотелось бы мне быть клоуном! - Макс сложил руки на груди, разглядывая приближавшиеся к ним два силуэта. Один широкоплечий здоровяк, высокий настолько, что второй, семенивший рядом с ним, сперва показался всем подростком.
- Здрасте! - Голос тоже оказался под стать. Низкий настолько, что отдавал в хрип. - Это вы приезжие артисты из Москвы? Я - Степан. Участковый местный.
А вот Михалычу похоже было плевать на рост местного "дяди Степы".
- Артисты? Мы?! - Он грозно шагнул к нему на встречу, а следом за ним, как привязанный, двинулся Гена, тоже, в общем, детинушка еще тот. - Сами вы, гражданин начальник - артист! Мы не артисты! Мы творцы! Мы те, кто дает, как вы выразились - артистам, возможность самореализоваться!
- Это как? - озадачился местный представитель власти. Подошел и пожал руки сперва Михалычу, потом Гене. Смерил взглядом притихший народ, и решил со всеми не ручкаться, а вести знакомство на расстоянии.
- А так! Фильм мы приехали снимать! Про ваши красоты, а особенно про монастырь. Есть он у вас?
- А.... - Верзила ненадолго задумался и кивнул, одновременно указав на темнеющий вдалеке лес. - Там! Марьин монастырь.
- А мы слышали - Русалочий, - подал голос Петр, первый боец за правду.
- Та не! Русалочьим его конечно зовут, но все из-за прежнего хозяина этих мест, генерала Русалова. А так он Марьин!
- Женский значит? - ухмыльнулся Кир.
- Та не... Не совсем. В нем любой страждущий может найти заботу, работу и кров. - "Дядя Степа" безошибочно нашел взглядом говорившего. - Да и заброшен он сейчас. Почти заброшен. Осталась небольшая группа людей, да и тем просто податься некуда. Ну да что я вас тут байками развлекаю? Вы, считай, сутки в дороге. Пойдемте пока размещу вас в отделении, поспите, а днем познакомлю со старостой и определим на постой. Вы к нам надолго?
- Пока не отснимем материал, - пафосно заявил Михалыч и уточнил. - Может на неделю, а может на две.
Пока они шли в местное отделение милиции, Федор без устали крутил головой, разглядывая цветущие сады, за разноцветными кольями оградок, белые домики, и ромашки, прятавшиеся вдоль дороги. А еще он услышал шум воды, и... колокол!
Снова!
Удар, еще удар. Низкий, цепляющий душу звук проник в сознание нежданно, возвращая привидевшийся ему кошмар. Затем, словно отгоняя тяжелые мысли, зазвенели хрустальным перезвоном другие колокольчики. Сразу стало легче, но вопрос остался.
Он обогнал Альбину, шагающего рядом с ней Кира и тронул за рукав участкового.
- У вас есть церковь?
- Была. - Участковый придержал шаг и поравнявшись с ним, смерил Федора цепким, холодным взглядом, заставив того пожалеть о своей, не вовремя проснувшейся любознательности. - При монастыре. Колокола услышали? Они теперь в монастырской часовне висят.
- Тебе, Романов, что, помолиться захотелось? - обернулся к нему шагавший впереди Михалыч.
- Я думаю, Вить, еще успеется! - отмахнулся Федор, уже порядком уставший от его дурацких шуток.
- Часовня у нас хорошая! - Степан, толи не заметил назревающий конфликт, толи наоборот решил его сгладить. - Колокола - слышите? Им сто лет в обед будет! Чугун с серебром! Говорят, их еще сам генерал Русалов заказывал из Москвы на свадьбу дочери.
- Так это же находка! - оживился Михалыч.
Вскоре их путь закончился у длинного деревянного дома, имеющего потрепанный казенный вид. Милиционер нырнул в распахнутую дверь, а следом за ним потянулись нагруженные, уставшие люди.
Федор шагнул в вотчину местного участкового, и оглядел казенный, длинный широкий коридор с окнами по одну сторону, и шеренгой запертых дверей по другую.
- Сейчас я вам выдам матрасы. Располагайтесь в коридоре. - Участковый Семен козырнул и, побренчав ключами, исчез за одной из дверей. Вскоре он появился груженый тонкими тряпичными матрасами, и, скинув в угол, снова скрылся за дверью. Во второй раз съемочная группа получила крошечные подушки, каждая с казенным номером. - Сожалею, что вам приходится так неудобственно, но как говорится - чем богаты....
Впрочем, уставшим людям было уже все равно, на чем спать и где. Все расхватали матрасы с подушками, как горячие пирожки, и только Альбина, недовольно повертев в руках серую подушку, даже принюхалась к ней.
- А она чистая?
- Да что вы, дамочка! - милиционер даже обиделся. - Ей уже лет пятнадцать как никто не пользовался. Как тюрьму отсюда перенесли в Кольцово, так и не пользовался!
И козырнув, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
- Тюрьму?! - Толстуха сперва посмотрел на подушку, точно держала мышь, а затем швырнула ее к стене с такой скоростью, точно эта мышь в секунду издохла и завоняла. - Я к этим подушкам с матрасами даже не притронусь!
- Давай мне, все мягче будет, - обрадовался Михалыч, устраиваясь вместе со всеми на боковую. - А ты, Аль, если спать не хочешь, реквизит посторожи!
Альбина задумалась, нехотя подняла подушку и направилась к единственному матрасу оставшемуся свободным.
Федор не помнил, как уснул. Вроде только что слышал, как переговариваются Кир с Петро, и оп - его уже нет. Точнее он есть, но совсем не в том ветхом строении, носящим гордое звание - участок милиции деревни Сухаревка.
1868 год. Силантий Русалов.
- Вот ведь занесла нелегкая. Для того ли я из отчего дома ушел служить, чтобы теперь в этой глуши отсиживаться? Отец так хотел, чтобы я дело его перенял. - Поручик Русалов, лениво сорвал травинку и сунул ее в рот. - А чего тут говорить, и там скукота и тут!
- Не блажи, Силантий, время мирное, все лучше, чем война. А к батюшке под крылышко вернуться никогда не поздно.
Антон, рыжеволосый улыбчивый паренек в расхлябанном кителе похлопал друга по плечу и удобнее устроился на дровянике, подставив ласковому солнышко веснушчатое лицо.
В деревеньке и правда была тоска. Из всех развлечений пара трактиров да убогий дом терпимости. Только девицы там настолько страшны, что доплати они сами, в койку к ним соваться никто не решился бы.
Погода в это день стояла замечательная. Летний зной спал, радуя прохладным ветерком, а пролившийся с утра дождь прибил к земле пыль. По проселочной дороге бегали ребятишки, за невысокими заборами лениво тявкали собаки. Все в этом захудалом селении было как-то уж слишком размеренно и уныло.
Случилось же так, что полк, в котором служил молодой поручик Силантий Русалов, пригнали для учений именно сюда. Да только вскоре командующего отозвали в Петербург, потому как прошел слух о готовящемся покушении на царя, а солдаты и офицерье получили внеплановое увольнение, только покидать пределы деревеньки строго запрещалось, вот и развлекались все как могли.
- Здорово, служивые. - Крепкий старик, местный староста, подошел так тихо, что Силантий вздрогнул от неожиданности.
- Принесло же старого черта, - сквозь зубы процедил его товарищ. - Опять начнет про внучку свою убогую тереть. А я ее пальцем не тронул, только воды попросил, вот ей богу.
- Здравствуй, Егор Кузьмич, - поприветствовал старосту Силантий, - подсобить чем, или просто от скуки к нам заглянул?
- Да некогда мне скучать, сынки. Это вы все на солнцепеке нежитесь, у меня забот полон рот. А от помощи не откажусь. Повадились к нам цыгане шастать. Все бы ничего, чай тоже люди, да ведь тащат все, что не попадя. Подмогнете?
- А чего делать-то? Они пташки вольные. Сегодня тут, завтра там... Сами уедут!
- Когда рак на горе свиснет! Они у нас уже год табором живут. Недалеко у речки остановились. Вроде и жалко их, да своих жальче. Вроде у них там ведьма имеется. Молодая, а гадает всем, как видит. И болезни лечит. К ним даже из других селений едут.
- Так хорошо же! - Силантий улыбнулся, выплюнул травинку.
- Хорошо да не очень! Наши лекари жалуются что хлеб отбивает! Да и так, не спокойно от пришлых. Может попросите их подальше от нашей деревни убраться?
- Нам за это не платят, дед. Зови полицаев, пусть они твоих цыган гоняют. - Веснушчатый демонстративно отвернулся.