Он весело топал по залитому солнцем сосновому лесу. Жёлтые стволы заполняли собой всё вокруг, возникали где-то впереди, проплывали мимо, сменяли друг друга, теснились и расступались, и не было видно им конца. Это мельтешение его не огорчало, скорее успокаивало, настраивало на приятные мысли. По сосновому лесу идти легко и просто, в нём мало что сдерживает путника. Нет цепких зарослей вроде ежевичника, редки поваленные стволы. Лежалая хвоя податлива, легко приминается ногами, взлетает подхваченная подошвами сандалий, ложится с шорохом, будто кто-то идёт следом. Тяжело идти болотом, нащупывая в вонючей жиже опору для ног. Трудно скакать по камням, сбивая ноги об острые углы, постоянно делая выбор между удобным проходом и нужным направлением. Надо всегда помнить, на сколько тебя увёл в сторону какой-нибудь бурный поток, чтобы потом, найдя переправу, вернуться на свою тропу. Впрочем, тропы-то как раз и нет. Редко когда удаётся воспользоваться путём, проторенным людьми или зверем. Есть солнце, есть звёзды, горные хребты и ущелья, реки текущие по ущельям к морю, наконец, морской берег с его бухтами и мысами - это так много! Весь мир, как расстеленная карта. С той же лёгкостью прокладывал он свой путь, как иной по карте водит пальцем.
Поиск пути - любимое дорожное занятие, оно здорово развлекает, постоянно подкидывает новые задачи, заставляет работать головой, даёт на время забыть об одиночестве.
Впрочем, пространство неохотно покорялось даже его крепким ногам. Каменистая гряда заставила его сильно отклониться к югу, и теперь приходилось навёрстывать, забирая севернее.
Близился вечер. Порыжевшее солнце колотило своими лучами по стволам, как мальчишка, бегущий с палкой вдоль забора. Местность понижалась. Продравшись через узкую полосу густых кустов, он вышел на залитую солнцем опушку. Под склонёнными ивами блестел поток. Зашуршала под ногами галька.
На ходу он сбросил всю свою ношу, скинул сандалии, зашёл по колени в воду и остановился - впервые за этот день. Холодная вода обожгла ноги. Судорожная волна прошибла всё тело до самой макушки и схлынула. С минуту он стоял, прислушиваясь к своим ощущениям, к тому, как тепло разгорячённых ног уходит в воду и уносится водой. Постепенно ход мыслей его подчинился ритму спокойного журчания реки и перешёл от дневного бега к вечернему неторопливому течению. Когда ноги начало сводить, он неохотно вышел на берег к своим пожиткам.
Присел на львиную шкуру и приступил к ужину. Из маленького тряпичного узелка извлёк кусок брынзы. Развернул аккуратный кожанный свёрток и вынул оттуда запечённую на прошлой ночёвке оленью ногу. С удовольствием принялся её обгладывать, иногда перемежая мясо кусочками брынзы. На полпути перевёл дух, потянулся и достал небольшой винный мех. Нетерпеливо выдернул пробку, запрокинул голову. Но из меха упали только две жалкие капли. С досадой он отбросил мех и вернулся к мясу. Доел мясо и сыр, стряхнув с тряпицы в рот последние крошки. Сходил к ручью, долго и жадно пил воду. Вернулся, прилёг на шкуру и вернулся к своим мыслям.
По всем признакам человеческого жилья поблизости нет. Деревня узнаётся издалека по ободранным ягодным кустам, по аккуратно срезанным для разной мелкой надобности веточкам. Чем ближе, тем больше следов человека - следы порубки, хоженые тропы, брошеный обрывок кожанного ремешка. Ничего из этих и тысячи других примет ему не попалось. Тем лучше - никто не потревожит этой ночью. Да, обрывок ремешка сейчас был бы очень кстати. Он взял одну из своих сандалий и углубился в её созерцание, соображая, как ему починить истёршийся ремешок. Он ещё держится, но лучше заняться им сейчас, на отдыхе, чем потом делать вынужденную остановку.
- Это шкура льва?
Он вздрогнул и оглянулся. Поставив тонкую ножку на львиную голову, буквально в двух шагах от него стояла девочка лет десяти в коротенькой ослепительно алой тунике. Закатное солнце било прямо в глаза сквозь ореол её светлых волос.
- Кто ты? Откуда?
Вместо ответа - новый вопрос:
- Ты охотник?
- Нет.
- У тебя есть лук и стрелы, как у охотников.
- Мне приходится много ходить по диким местам, где некому поделиться со мной пищей и нужно заботиться о себе самому, охотиться, рыбачить. Только вот хлеб и вино постоянно кончаются, приходится обходиться без них. Зато, если встречается деревня и удаётся раздобыть немного вина или хлеба, или сыра, у меня маленький праздник. В твоей деревне можно достать вина?
И снова вопрос, хотя ожидался ответ:
- Значит, ты странник?
- Нет, я герой.
- Что значит герой?
- Ну: далеко-далеко отсюда правит своим народом царь Эврисфей. Он даёт мне задания сложные и опасные, непосильные смертным, а я иду и их исполняю.
- Ты раб Эврисфея?
- Почему сразу раб? Я герой!
- Тебе нравится выполнять его задания?
- Хм. Интересный вопрос. Никогда не приходил мне в голову. Мне противен Эврисфей и тягостно сознавать, что я выполняю его волю. Но мне всё по силам! Не было ещё такого, чтобы я не справился. Мои ноги донесут меня хоть на край вселенной. Мои руки... за годы скитаний они научились всему. Нет ремесла, не знакомого моим рукам. Новое сложное задание - это новый вызов, он распаляет меня, зовёт в путь, занимает и ноги, и руки, и голову. Эврисфей мечтает нагрузить меня так, чтобы я сломался. Но я не ломаюсь, я совершаю подвиг и торжествую над Эврисфеем. А главное...
- Что главное?
- Походы, сложные задачи помогают отвлечься от тяжёлых мыслей.
- У тебя бывают тяжёлые мысли?
- Бывают.
- Если ты не раб, пошли своего Эврисфея куда подальше и забудь о нём навсегда.
- Как у тебя всё просто... Когда-то и мне казалось, что жизнь проста и нечего её зря усложнять. И это было довольно долго, и я рассуждал почти, как ты сейчас. Но потом, когда... это случилось..., ну, в общем, когда боги наложили на меня проклятие, я узнал, что далеко не всё в моей власти, не всё идёт так, как хочу я. Иногда приходится себя ломать, приспосабливаться к другим людям, к воле богов и властителей, к обстоятельствам. Можно было бы расправиться с Эврисфеем, но что в том толку, если моё проклятие, мои ужас и боль всё равно останутся со мной.
- Что же ты такого натворил, что боги тебя прокляли?
- А вот это, малыш, тебя не касается.
- И сколько же подвигов тебе надо было совершить?
- Десять.
- Много. Сочувствую. А сейчас ты просто бродяжишь или опять с поручением?
- С поручением, конечно.
- Как интересно! А это которое по счёту?
- Одиннацатое.
- А говорил надо только десять!
- Да, понимаешь, Эврисфей не все зачёл, придрался.
- А. И на этот раз он тебя надул. Царь! Здорово быть царём. Все тебе стараются угодить. А ты ими, знай себе, повелевай. Давай играть, что я царица.
Она сорвала цветок с дикой вьющейся розы и ловко вплела себе в волосы.
- Ну-ну. Расскажи, в чём твоё задание? Повелеваю.
- Повинуюсь, моя госпожа. - Он церемонно поклонился. - На этот раз Эврисфей решил, видно, испытать меня неизвестностью. Никто не знает, где искать, то что ему нужно, и существует ли оно на самом деле. А найти надо один зачарованный сад. Там живут сёстры Геспериды. В их саду растёт волшебная яблоня с золотыми яблоками. Видно, эти яблоки - не просто куски золота, это было бы пошло и глупо. Говорят, они обладают какими-то удивительными свойствами. То ли наделяют красотой, то ли возвращают молодость. Мне надо добыть три таких яблока. Только вот где этот сад - не известно. Я обошёл уже почти всю землю, нигде не видать ничего похожего. Старик Нерей указал мне на эти места, но, видно, и он что-то напутал. Никакого чудесного сада не попадается. Может, тебе, о царица этих мест, что-нибудь об этом докладывали твои подданные?
- Подумаешь, подвиг! Найти сад и отобрать яблоки у каких-то там сестёр! Они что, чудища какие-то?
- Да нет, вроде, обычные девушки. Так ведь сначала надо его найти. Вот в чём хитрость. А потом, у них ещё, говорят, дракон есть, помогает им охранять сад.
- Что тебе дракон? Ты же герой! Неужели он страшней Лернейской Гидры?
- Да, пожалуй, не страшней... Но постой... - его словно обожгло. - Откуда ты знаешь о Гидре? Я же тебе о ней ничего не рассказывал! Кто ты? Откуда ты здесь? Как твоё имя?
- Аглая, а что?
- Аглая, Гесперида? Так это ты? Что же ты мне голову морочишь? Значит, я пришёл! И Нерей не ошибся? А где же сад?
- За сад не беспокойся, он на месте. Только яблок мы не дадим. Про это тебе советую забыть. Лучше, давай с тобой ещё поиграем.
- Какие игры? Я проделал огромный путь. Другой давно бы сдался. Мне пришлось сразиться с самим Антеем. Послушай, мне, правда, нужны эти яблоки.
- Ну, не знаю. Я тут не главная. Поговори с Эритеей.
С этими словами Аглая совершенно неожиданно сиганула в кусты и исчезла. Шороха шагов не послышалось. Значит, она не убежала.
- Ага, спряталась. Ну что же, ладно, поиграем в прятки. Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать. Пора - не пора иду со двора.
Он решительно направился к кустам, с шумом их раздвинул и заглянул внутрь. Открылись переплетённые ветки, сухие листья, паутина. Аглаи не было. Широкими движениями рук он пошарил вокруг - ничего. Озадаченно повернул назад и остолбенел.
На львиной шкуре сидела девушка и задумчиво смотрела на него. Лента воздушной алой ткани небрежно прикрывала её наготу.
Сердце сладко заныло и затрепетало. Она была настолько обескураживающе, невероятно совершенна, что его покинуло ощущение реальности. Каждая линия, каждый завиток волос приводили в неописуемый восторг. Он скользил по ней взглядом, и восторг его множился, вытесняя из головы всё остальное: долгие скитания, потери и победы, и даже яблоки - три заветных яблока. Неожиданно он осознал, что всю жизнь искал не то. Его жизнь предстала перед ним, как Лабиринт, выстроенный Дедалом, и вот перед ним сидела его Ариадна, держа в руках конец нити. И губы его еле слышно прошептали: "Эврика".
- Меня зовут Эритея, - сказала она, снисходительно улыбнувшись, и от звука её голоса голова поплыла ещё сильнее.
Не отрываясь, смотрел он на неё, боясь, что чудесное видение исчезнет, если на миг отвернуться.
- У тебя глаза круглые как мельничные жернова. - Наконец, прервала она тишину. Во взгляде её появился оттенок горделивой презрительности, обычно возникающий, когда женщина видит, что красота её произвела впечатление.
Он просто молчал, не замечая, что прилично было бы поддержать разговор. На губах его заблудилась глуповатая улыбка.
- Откуда ты, путник? Что привело тебя в наши края?
- М-меня послали добыть три яблока из вашего сада.
- О-о. Всего-то? Ближе сада не нашлось?
- Теперь я вижу, что никакие сады, никакие яблоки не сравнятся с вашими.
- Грубая лесть. Ведь ты их ещё не видел!
- Я вижу тебя, и этого достаточно.
- И видишь, что охрана слабовата? Что справиться с нами будет просто? Да-а, несложное задание для прославленного воина, равно блистающего и мощью, и мудростью!
- Прости, я совсем не хотел тебя обидеть. Что я могу для тебя сделать, чтобы ты простила?
- Расскажи что-нибудь интересное.
- Что же тебе рассказать?
- Ты же много путешествовал, вот и расскажи.
- Не мастер я рассказывать.
Он так хотел, чтобы это удивительное мгновение длилось вечно! Но время неумолимо катилось вперёд, наваливалось и подминало под себя беспомощные миги и с ними ускользающее ощущение счастья. Он вдруг почувствовал себя невероятно бессильным - его такое важное, единственное в жизни мгновение уже валялось в пыли прошлого, терялось, исчезало навсегда, а он решительно ничего не мог с этим поделать. Эритея продолжала полулежать на шкуре, и вместе с тем расстояние до неё стремительно росло, казалось, она проваливается в безнадёжное никогда. Почему это? Ему всегда было так легко говорить с девушками. Они сами к нему тянулись, то подпуская ближе, то со смехом осаживая, но никогда не сопротивлялись всерьёз. Они не требовали какого-то особого красноречия, поощряя его неуклюжие ухаживания. А тут ему приходилось лихорадочно шарить в неожиданно поглупевшей голове, где царили полный беспорядок и смятение, и мысли в ужасе шарахались друг от друга. Над всем этим безобразием блистала ироничная полуулыбка Эритеи, и он барахтался на ней, как будто поддетый копьём.
- Мне становится скучно. - Она прекрасно видела его замешательство и с удовольствием продолжала мучить. Поднялась, и алая полоска ткани упала к её ногам. Не взглянув на неё и нисколько не смутившись, Эритея подошла к нашему герою, сидевшему в изумлённом оцепенении, присела перед ним на корточки и с царственной бесцеремонностью заглянула прямо в глаза. Видеть её лицо вблизи было невыносимо. У него возникло слегка кружащее голову ощущение ускользающего сознания. Похожее ощущение у него было тогда, много лет назад, когда Ата похитила его рассудок, и начались все его беды.
Неожиданно она громко рассмеялась ему в лицо, изящно встряхнула золотистыми кудрями, легко вскочила на ноги и так же по-оленьи легко побежала в сторону реки. Послышалось и потом затихло шлёпанье по воде босых ног. Затих, наконец, в отдалении и её звонкий смех.
Какое-то время он сидел, не в силах пошевелиться. Потом встал, ничего ещё не соображая, пошёл к реке и стал умывать холодной водой лицо, в попытке избавиться от наваждения. Наконец, он по-немногу пришёл в себя и оглянулся.
Она сидела высоко на камне над потоком. Багровая тога с золотой каймой спадала складками на серый камень как лепестки волшебной розы. Другую, живую розу держала она в руках. Тонкими пальцами в задумчивости срывала лепесток за лепестком и отпускала лететь в поток. Багровая строчка кружащихся в потоке лепестков неторопливо убегала вниз по течению.
- Геспера, я послан Эврисфеем принести три яблока из вашего сада.
- Нам известно это. - Изящный наклон головы. Спокойная грация горделивой осанки. И почти без эмоций. Она даже не посмотрела на него, погружённая в созерцание цветка.
- Я знаю, для тебя очень важно исполнить твоё задание, твой долг. Но яблоки мы не раздаём. Прости. Ты герой, твоё предназначение - спасать людей от мерзости и зла, но ты же и бог, сын бога, посланник богов к людям. Это даёт тебе силы в твоей борьбе. Ты уничтожил монстров - последние осколки древнего хаоса на земле, сделал мир безопасным для людей. Ты сделал всё, что мог. Мало кому удаётся сделать столько. Отдохни. Семена зла живы, они рассеяны по миру, и с этим ты ничего не сможешь поделать. Пройдёт время, и монстры снова расплодятся на земле. Но не тебе суждено продолжить борьбу. Монстры будут другими, но не менее опасными. Они зародятся внутри людей и будут действовать их руками. Их имена - недоверие, зависть, ненависть - целые полчища монстров. История движется по спирали, свиваясь в кольца, как дракон. С небес придут новые посланники на битву со злом, но и их победа будет лишь временной.
- Зачем ты мне это говоришь? При чём тут яблоки?
- Любое сокровище, будучи привлекательным и желанным, несёт в себе семена алчности. Так устроен мир. Желание любоваться соседствует с желанием обладать, а оно превращается в зависть, если сокровищем уже обладает другой. Наши яблоки настолько прекрасны, что, к несчастью, в них слишком много этой разрушительной силы. Такой, что и богам непросто устоять. Получив от Геи подарок, Гера не сразу распознала это его свойство. А, распознав, решила навсегда упрятать яблоки от глаз и людей, и богов. Уж кому-кому, а тебе, я думаю, её решимость знакома.
- Да, с ней спорить трудно. Я знаю, что значит попасть к ней в немилость. Непросто выскользнуть из её железной хватки.
- Яблоки Геи хороши только пока качаются на ветке в нашем саду. Людям они не принесут добра, а лишь посеют раздор и ненависть. Попади они к людям, не избежать войны. Поддавшись алчности, всякий захочет обладать сокровищем. Люди перестанут друг друга понимать. Каждый потребует, чтобы его слушали и не станет слушать других. Армия двинется на армию, польются реки крови, а истинные причины войны утонут в океане зла, под наслоениями взаимных обид и мести. Божественная сила яблок способна усилить новых монстров, и тогда силы хаоса смогут погубить всех людей и даже всю ойкумену, ибо разрушительные способности людей превысят созидательные.
- Иногда надо кое-что сокрушить, чтобы расчистить путь добру. Я занимаюсь этим давно, и люди мне благодарны.
- Да, ты прав. Иногда разрушение оправдано. Разрушение во имя последующего созидания. Но, начав с расчистки, люди часто увлекаются разрушением, оно пьянит и не требует кропотливости. Вернуться к созиданию становится трудно, оно становится непривычным, чуждым и скучным. Успешный предводитель воинов рассуждает так: "Зачем мне трудиться? Я могу их всех уничтожить, значит, я всемогущ". Горькое заблуждение безумного правителя жалкой разорённой страны с испуганным и злым народом. Созидание - вот что возвышает человека, поднимает его от земли к богам. Разрушение низводит его к хаосу, к состоянию праха.
Жаркое закатное солнце сушило ему губы. От странных речей путались мысли. Больше всего поразила его идея неистребимости зла. Она тяжким камнем упала на сердце, так привыкшее побеждать.
- Разве люди так плохи? Они гораздо чаще растят оливы и виноград, чем берут в руки мечи. Они поют гимны богам, а боги учат жить в мире. Поющий гимны не способен на плохое.
- Да. Боги учат. Но каждый понимает это учение по своему. Путь к богам, к совершенству, каждый ищет сам. Чтобы не потеряться и не заблудиться, люди объединяются и вместе пытаются найти этот путь. Они строят храмы, чтобы понаглядней представить Олимпийцев. Слагают гимны, придумывают ритуалы, чтобы настроить себя на общение с божественным. Они вносят во всё это своё собственное понимание о божественности. Они берут из своей жизни проверенные опытом поколений правила и вкладывают их в уста богов. Чтобы убедить сомневающихся, чтобы покарать упорствующих. Они создают это сами в помощь себе, но потом объявляют, что это ниспосланно свыше. И это хорошо, это помогает тому, кто не в силах самостоятельно нащупать путь к совершенству.
- Что ты говоришь? По твоему боги так слабы, что не могут сами о себе заявить? Разве боги не сообщают людям свою волю?
- Боги обращаются к людям. Вдохновение - вот форма, в которую боги заключают свои послания. Всё то, что создано людьми по вдохновению, несёт на себе печать небесной воли. Но люди нуждаются в богах гораздо больше и чаще, чем те к людям снисходят. И потом, у людей полно своих идей. А так хочется найти им божественное подкрепление. Так солиднее и меньше споров. Но люди остаются людьми. Зло подстерегает их везде, даже в поисках гармонии, любви и счастья. Когда пути к совершенству дробятся и множатся, общины обособляются, обрастая каждая своим взглядом на мир. Чем строже правила общины, тем оскорбительней и невыносимей вид чужих общин, следующих другим, своим правилам. Это та колыбель, в которой рождается ненависть. И праведником уже считается не тот, кто совершит больше добра, а тот, кто уничтожит больше чужих. Если достигнут этот рубеж, если ваши жрецы требуют от вас больше и больше крови, значит, все вы сбились с пути, и уже не вершины Олимпа вздымаются впереди, а зияет мрачное жерло Аида. Дай разгуляться этой стихии, и в запале праведного гнева погибнут все честные, добрые и милосердные, и останутся лишь злобные убийцы, которые назовут себя праведниками. И ещё небольшая группа алчных властолюбцев, вскормивших эту армию удобными для себя идеями и посылающих её во все концы, радостно потирая руки. Ненависть ослепляет человека, заставляет его делать безумные вещи. Тебе это должно быть хорошо известно.
- Да, пожалуй. Но ведь Зевс наказал Ату, низвергнул её с Олимпа. Теперь она больше не сможет творить свои мерзости.
- Боги бессмертны. Ата жива. Ты не последний, кто пострадал от неё. Она ещё поморочит людям голову, повеселится на славу. А им на беду. История бед человеческих далека от завершения.
- Как долго длится закат. Солнце давно должно было зайти. Вы здорово утомили меня своими разговорами.
- Да. Я вижу, ты утомился. Для людей твоего возраста нужно больше отдыхать.
- Моего возраста? Что ты хочешь этим сказать?
Герой устало посмотрел на свои руки и не узнал их. Высохшая кожа, иссечённая морщинами, обтягивала болезненно набухшие суставы.
- Форкид Ладон, племянник Крона. Дядя научил его некоторым фокусам. Да и мы с сёстрами кое-что умеем. Время. Этот старый прожорливый дракон. Он любит играть с людьми злые шутки. Особенно здесь, вблизи его логова. Плохо тому, кто попадёт в его кольца.
Мир громоздился вокруг враждебно и неприступно. Расстояния умножились. В виске вскипала сверлящая боль, перетирая в труху остатки мыслей. Багровый пожар солнца резал слезящиеся глаза.
- Что со мной? Где я? Во мне ничего не осталось: ни мыслей, ни желаний, ни сил. Одна мучительная, высасывающая мозг пустота. Я ничего не узнаю. Я смотрю на львиную шкуру, которую носил, не замечая, на своих плечах, и вижу, что теперь мне не поднять её.
Геспера молчала, подставив лицо угасающим лучам. Поднялся ветер. Он рвал подол её одежды, трепал выбившуюся из причёски прядь. Она заговорила вновь, когда ветер ревел уже в полную силу, и слова её раздробились и затерялись в вое и свисте: "Ты не получишь яблок, герой!" Эта фраза, уже многократно в разных вариациях прозвучавшая за этот день, как бы подводила печальный итог затянувшейся дискуссии. В наступившей затем тьме среди рёва и свиста возникали перекошенные лица, исступлённо оравшие что-то на непонятных языках, мелькали диковинные символы, песни сменялись воплями, вооружённые люди терзали окровавленную плоть. "Стоголосый Ладон", - успел подумать он и провалился в бешенный водоворот.
Распластанный и неподвижный лежал он, когда Никта засветила в небе свои дрожащие огни. В немой печали склонилась богиня ночи над поверженным героем, дохнула прохладой и свежестью. Тогда он вдруг медленно пошевелился, с превеликим трудом оторвал от земли голову, сел и шумно вздохнул, как бы прочищая горло и грудь от многолетних наносов пыли. Тяжело исподлобья взглянул вокруг. В лунном свете косматыми глыбами чернел лес, обступивший поляну. На ней мёртвым мраморным изваянием белела львиная шкура. На львином лбу отчётливо виднелась какая-то маленькая изящная вещица. Он тяжело встал, сгорбившись и бессильно опустив руки, побрёл к шкуре. Маленькая вещица оказалась цветком розы. Он положил розу на свою широкую ладонь и внезапно вспомнил эту розу вплетённой в волосы юной Аглаи! Словно тысяча живительных ручейков потекла по его жилам.
- Ай да Аглая! Сиятельная Аглая! Милое дитя! Ты сжалилась над слишком самоуверенным героем и спасла меня.
Силы стали постепенно возвращаться к нему. Видно, велико могущество Гесперид, не только яблоки Геи в их саду умеют возвращать молодость. Кожа разглаживалась сама собой, под ней наливались мускулы. И ощущения от этого были неведомые ранее и приятные. И так же постепенно вокруг него зародилось и наливалось светом и звуками утро. С первым солнечным лучом вернулась, наконец, и ясность мысли. Теперь он сумел восстановить в памяти события вчерашнего вечера и осознать всё, что случилось накануне.
И то что он вспомнил, причинило ему новые страдания. Никогда он не чувствовал себя так паршиво. Не знавший поражений, он оказался разбит, раздавлен, унижен. Ему не удалось ровным счётом ничего. Медленно, словно в полусне, собрал он свои вещи. Среди них обнаружилась лента Эритеи - полоска невесомой ткани. С минуту он разглядывал её в нерешительности, потом повязал на колчан, включив в свою походную коллекцию трофеев.
Молодость и тут взяла верх - мало-помалу вернулся к нему привычный оптимизм. Последним, уже совсем решительным движением, затянул пояс и, хрустнув суставами, с наслаждением потянулся. Ощущение вновь обретённых сил наполнило его восторгом. Хотелось учудить что-нибудь невероятно глупое, чтобы убедиться в возвращении силы и молодости. И он испустил вопль, спугнув с полдюжины птиц в ближайших кустах.
При свете дня мир был опять счастливым и радостным, мрачные кошмары исчезли без следа.
- Всё совсем не так плохо, - радостно подумал он. - Ну что же. Придётся идти к Атланту. Может, с ним договориться будет легче.
Теперь это был прежний, решительный и могучий герой. Почти прежний - седая прядка мелькала иногда в густых волосах.
На сандалии лопнул ремешок. Он улыбнулся широкой снисходительной улыбкой великого над мелочными шалостями малых. Снял обе сандалии, широким размахом с удовольствием запустил их в кусты и бодро зашагал босиком полный спокойной силы, достоинства и готовности к новым испытаниям, любимый сын Зевса кудрявоголовый герой Геракл.