я был в Мангейме, когда мой агент позвонил 
мне в отель и сказал, что Круц приглашает
на ужин всю банду, и я ответил 
моему агенту - о.к.
я подумал, что это очень мило со стороны Круца,
ибо это была немалая банда: мой агент, 
моя подруга, французский кинопродюсер и его
подруга, а также 
3 или 4 других людей, торчавших вокруг, 
быть может, больше чем 3 или 4.

следующим вечером я нашёл себя в одном из самых 
дорогих ресторанов города, за большим
зарезервированным столом, с обер-кельнером 
и 2 или 3 добавочными официантами.

Круц был со своей подругой, и мы
выпивали и закусывали, когда кто-то заметил, 
что, несмотря на молодость, Круц уже -
ведущий издатель Германии.
Круц лишь улыбнулся из-за своей
сигары.

Круц опубликовал меня.
я улыбнулся из-за своей
сигареты.

мой агент был тут со своей женой; я не помню,
сколько всего человек было за столом, наверное,
12, и я подумал, какой славный парень этот
Круц не только за то, что публикует меня,
но и за то, что поит и кормит всех этих людей.

каждый заказывал, пил и ждал;
блюда поступали медленно,
и бутылки с вином осушались, и новые подавались
этими приветливо улыбающимися официантами, и мы

все смеялись, и болтали, и курили, и выпивали,
и вот принесли кушанья - такое волшебство:
лягушачьи лапки, клешни крабов, 
отбивные такие нежные,
что их можно было разделить вилкой; 
и омары, всякие невиданные блюда, 
зелень, сливки и соусы, маслины, соления,
восхитительные тонкие  кушанья;
и тёплый хлеб такой пушистый, 
что масло просачивалось насквозь;
это была королевская еда, 
еда за пределами нашего воображения,
и мы ели и пили и, наконец, насытились,
затем выпили ещё,
и, когда не стало нами предпочитаемого 
вина, мы заказали другое, и затем 
стало становиться поздно, довольно поздно, 
и официанты всё медленнее и медленнее   
приносили бутылки, и они больше не улыбались, 
и вскоре мы перестали смеяться 
и только разговаривали, и затем
бутылки перестали поступать;
подошёл обер-кельнер и поставил 
большое серебряное блюдо со счётом
посредине стола,
и оно покоилось там,
и официанты выстроились и ждали,
и мы тоже ждали.

счёт был вблизи Круца, и мы все смотрели
на Круца, но он ни к чему не потянулся,
кроме как к своему пиджаку, из которого из-
влёк большую и дорогую сигару...
он поднёс сигару ко рту и стал не спеша 
облизывать, вертеть и облизывать, затем
появилась зажигалка, он вставил сигару в рот, 
прикурил и с удовольствием затянулся,
медленно выпуская красивую струю голубоватого 
ароматического дыма...

затем стал ждать.

сигнал был очевидным
почти для каждого.

я взглянул на моего агента, 
но он был невосприимчив к трагедии,
он улыбался и с кем-то беседовал.

у меня не было денег,
и я огляделся вокруг стола:
это была невероятная сцена, и моя подруга
ткнула меня локтем в бок, прошептав: 
"что тут, чёрт, происходит?"

Круц удобнее развалился на стуле, затянулся,
выпустил ещё одну томительную струю голубого дыма.
и тогда официанты внезапно выступили вперёд:
унесли все тарелки, все бутылки, оставив только
наши пустые бокалы и наши пепельницы.
мы все там сидели, и официанты ждали, и
обер-кельнер ждал, и больше не было смеха,
не было разговоров (правда, мой агент всё ещё 
был занят беседой и кому-то улыбался).
это была агония, это была гадкая, гадкая агония, 
между тем как Круц продолжал курить...

в конце концов, французский режиссёр спас нас всех, 
он помахал своей кредитной карточкой, 
и обер-кельнер приблизился
для выстрела...

***
мы смогли тогда покинуть ресторан 
и встретились позже на стоянке автомобилей, 
где Круц прикурил свежую сигару,  
и его подруга вручила нам корзину яблок
из собственного их сада,
за которые
я поблагодарил...

***
вернувшись в отель,
мы с подругой 
съели по яблоку,
и она сказала:
"это вкусные яблоки, эти немецкие яблоки..."
и я сказал: 
"да, они вкусные".

и когда она отправилась в ванную,
я взял свою выпивку и корзину яблок
и вышел на балкон...
мы были на верхнем этаже,
и я швырял яблоки
одно за другим 
в ночь,
на улицу,
в сторону парка,
и, схватив последнее яблоко,
я запустил им так, что
чуть сам не свалился 
через край,
но, разумеется, я удержался,
и я  повернулся и возвратился 
внутрь,
чувствуя себя лучше,
но не намного
лучше.