Заныла шея, затекли плечи. Она потянулась, поднялась и взглянула в окно. Город блестящими огнями и разноцветными гирляндами переливался в прозрачном стекле. Настроение приближающегося праздника вернулось к ней, и Татьяна улыбнулась. Новый год. Она любила этот праздник, потому что до сих пор верила в чудо. Чудо обновления. Тряхнула головой, словно пыталась сбросить накопившуюся за день усталость. "Ещё немного, ещё чуть-чуть" - мысленно процитировала слова известной песни. Закончить проверку тетрадей, выставить отметки и... домой. Завтра ёлка для её любимого седьмого "в", а потом пятнадцать дней каникул. Всё-таки хорошо иметь в подругах директора школы.
Она снова села за учительский стол. Стопка ученических сочинений по картине Айвазовского "Девятый вал" отделяли её от заветной мечты. От маленькой новогодней сказки. Она вздохнула и уткнулась в тетрадь. Неплохо. Анечка Серова. Умничка. Татьяна тщательно вывела отметки 5/5. Каждый раз, перед проверкой, она раскладывала тетради в строго определённом порядке: от слабых к сильным. И хотя первых было больше, но ощущение полной профессиональной несостоятельности постепенно заменялось робкой надеждой, а затем и уверенностью в том, что не всё так безнадёжно, как в стихотворении Пушкина: "потерял я только время, благие мысли и труды". И домой она шла обычно в добром распоряжении духа, вспоминая любимую притчу с поучительным названием "Просто носи воду". Но в легендарном 7в было не всё так просто. Потому что в нём пребывал своей незатейливой и бесхитростной жизнью один человечек. Витька Ступин. По прозвищу Ступор.
Из всех предыдущих и нынешних учеников он был для Татьяны Дмитриевны самой настоящей педагогической головоломкой. И не только потому, что слабо учился. Точнее сказать, вообще не учился. Он просто присутствовал в классе, на уроке. Аккуратно выполнял домашние работы, записывал, зачитывал. Но при этом... ничему не учился. Парадокс! Скажете. И будете правы. Парадокс. С вихрастым непослушным чубом, зелёными, как болотная тина, глазами и веснушчатым конопатым носом в пол-лица. При всём при этом, нельзя сказать, что он был глуп. Просто он был такой... какой был. И переделывать его Татьяне Дмитриевне не хотелось. Его-то сочинение и лежало всегда в самом низу медленно таящей стопки тетрадей. Вот и сегодня...
Татьяна Дмитриевна с трепетом прочитала тему. Сочинение-описание по картине Айвазовского "Девятый вал". Пока всё верно. Каждый год, заканчивая изучать раздел "Причастия", она давала детям сочинение на эту тему. Оно и понятно. Пенящиеся волны, мечущиеся по небу тучи, закрывающие солнце, уничтоженный стихией парусник, гибнущие в морской пучине люди... Кто хоть однажды видел эту картину, несомненно, согласится с тем, что автор создавал её как наглядное пособие для изучения темы " Употребление причастий в художественной речи". Отследив глазами план, Татьяна Дмитриевна перешла к первому предложению. Потрясение не заставило себя долго ждать. "Художник писал свою картину при помощи причастий и причастных оборотов". А дальше по списку всё вышеперечисленное, потому что было списано с доски. При этом "... страдательные причастия он использовал, чтобы изобразить страдания людей, а действительные, чтобы показать их действия, при помощи которых они пытаются спастись". Татьяна не смеялась. Знала: ещё рано. Витька её не разочарует. И точно. Глаза уже нацелились на следующий шедевр: "На бурлящих волнах океана беспомощно раскачивалась гроб-мачта, с прикреплёнными к ней телами трёх моряков и одного человека". Но особенно её потряс вывод юного философа: "Картина хорошая, хотя все утонули. А что поделаешь? Девятый вал - это вам не шутки!" Всё. Её прорвало так, что она поперхнулась. С трудом откашлялась и поднялась выпить воды. Витька - чудо!
Татьяна снова загляделась в окно. Город тоже ждал чуда. Вздохнула. Что ж? Осталось выставить оценки в журнал. И... В оконном стекле отразилось какое-то движение в районе двери. Точнее, дверной ручки. Она оглянулась и замерла. В ручке торчал... букет алых роз. Татьяна опешила и почувствовала, как задрожали колени, вспотели ладони. Что за шутки? Не может быть... Такие штуки проделывал только один человек... Но она не успела додумать его имя.
Дверь отворилась, и в проёме появился он. Гриша?! Он сделал несколько шагов и остановился, пристально глядя на неё. Ожидая её реакции. А реакции не было. Было ощущение огромной накатывающей ледяной волны. Девятого вала. Смешанного из страха и потрясения.
Он заговорил первый:
- Здравствуйте, Татьяна Дмитриевна. Не ждали?
Татьяна смешно задёргала головой. Давая понять, что не только не ждали и не "гадали". Но даже в самом бредовом сне "не загадывали". Он понял. Непринуждённо улыбнулся:
- А я вот... пришёл.
Он протянул ей букет роз. Татьяна, как завороженная, пошла ему навстречу. Руки задрожали, когда коснулись рукава его шинели. Кажется, морского пехотинца. Молчали. Затем она подняла пальцы к его лицу. Как тогда в военкомате. Погладила по щеке. И только сейчас поняла, что это действительно он. Живой. Настоящий. Реальный. Гриша! Ледяная волна схлынула, уступив место радости, обожанию и желанию. Он накрыл её пальцы своей широкой ладонью и прижал к щеке.
За его спиной кто-то загремел ведром и шваброй. Татьяна Дмитриевна поняла: уборщица Анна Степановна пришла мыть класс. Татьяна невольно отдёрнула руку и испугалась. Что сейчас? Вдруг он уйдёт? А хотелось расспросить... и рассказать... . Он снова взял инициативу в свои руки:
- Вы закончили на сегодня? Домой?
Татьяна кивнула, но при этом снова ухватила его за рукав. Заговорила торопливо, как будто боялась, что он не дослушает и уйдёт:
- Да, я на сегодня всё. Свободна. Подожди меня внизу в фойе. Я переоденусь.
И уже совсем робко спросила:
- Подождёшь?
Он улыбнулся, кивнул и вышел.
Анна Степановна не ко времени затеяла разговор о грядущих сокращениях, под которые она, как пенсионерка, попадала одной из первых, но Татьяна её не слышала. Лихорадочно надевая тёплые вещи, она думала: только бы не ушёл. Только бы.... И вдруг... а как это он меня нашёл? и зачем он всё-таки пришёл? И снова...только бы не ушёл.
На подгибающихся ногах, она спустилась вниз.
Он ходил по холлу взад и вперёд, рассматривая детские новогодние рисунки, разбавленные антинаркотическими листовками. Очередная новомодная акция накатила на традиционный праздник...
- Вы теперь вот в какой школе работаете. Новой. Не то, что наша,- в голосе его прозвучали то ли упрёк, то ли оправдание.
Татьяна взяла его за руку и потянула на крыльцо. Идём. Он не сопротивлялся. Но, повернув за угол школы, она резко остановилась:
- Гриша, ты, вообще, зачем пришёл? И как ты меня нашёл?
От неожиданности он растерялся. Заморгал ресницами, потом решительно выдохнул:
- Соскучился.
Татьяна про себя усмехнулась. Это многое объясняет. А адрес, скорее всего, Лариса дала. Как-то перекинулись с ней по мейлу несколькими фразами. Лариса звала обратно. Место "твоё" пустует. Татьяна отнекивалась: "моё ли?".
- А вы? - перебил он ход её мысли. - Вы по мне скучали?
Татьяна удивлённо подняла брови:
- А разве я имела право по тебе скучать? Мне казалось, что это должен был делать кто-то другой. Вернее, другая.
- Что? Разве на это надо право? Хочешь - скучаешь. Хочешь - нет. Я вот тоже вроде права не имел, а скучал...
- Но зачем? - перебила она его.
Он замолчал, странно взглянув на неё, а потом вдруг наклонился, подхватил её под коленями и закружил:
- А я почём знаю! Скучал, да и всё. Потому что скучалось. Потому что думалось. Потому что хотелось. Понятно?
- Поставь меня на место,- ленивой коброй зашипела Татьяна. - Всё мне с тобой понятно...
Он и, в самом деле, поставил её на землю. Заботливо отряхнул снег с её ботинок. Затем распрямился и уставился немигающим взглядом в её глаза.
- Я знал, что ты всё поймёшь... Ты же умница...
Весёлая ватага ребятишек обогнала их. После репетиции решили покататься на горке. Он, не раздумывая, потянул её следом. В ту сторону, где только что скрылась шумная компания школьников. Горка была небольшая. Зато очередь прокатиться - огромная. Оно и понятно: вторая смена не спешила разбегаться по домам. Да и соседские ребятишки подтянулись. Школьный двор - самое место для прогулок. Прокатились лишь два раза. Стыдно стало детей радостью обкрадывать. Кто-то из малышей крикнул, что для взрослых другая горка есть. На площади в парке. Это не далеко. Ребятня постарше двинулась в сторону парка. Критически осмотрев её со всех сторон, он видимо решил, что она недостаточно "взрослая" и подтолкнул её снова вверх.
- Нет! - категорически заявила она, - хочу на большую горку!
Горка оказалась высоченная. Глядя на скользкие металлические ступеньки, Татьяна хотела было ретироваться. Но увидев его ухмыляющуюся физиономию, выдохнула: Пойдём. Но только один раз! Вот, они уже наверху. Как на грех ни одной картонки, на которой можно скатиться вниз.
- Поехали, стоя.
- Боюсь, - с замиранием сердца, прошипела она.
- Ты же со мной. Я поддержу.
Она обхватила его подмышки, вцепилась в шинель и зажмурила глаза. Поэтому движение с горки превратилось для нее, сначала в нечто похожее на стремительное скольжение, потом стремительное падение, и в конце не менее стремительное торможение всеми частями тела. Очнулась в сугробе, заботливо перегородившем путь к проездной магистрали. Осознала одно - она сверху. Это уже хорошо. Пошевелилась. Он ответил тем же. Живой! Надо же. Дважды повезло за сегодняшний вечер. Встретить его (как мечталось) и не убить (как хотелось).
Она села на снег, давая ему возможность отыскать в сугробе самого себя.
- Ты же говорил: не упадём, удержишь.
- Я не говорил, что не упадём. Я говорил, что поддержу, если будем падать, - он улыбнулся. - Летим, понимаю, сейчас свалимся. Думаю: надо падать самим. Нас в армии так учили. Капитан говорил: чтобы сохранить голову, научитесь сначала падать ...опой.
Гриша поднялся. Отряхнулся и протянул ей руку. Татьяна приподнялась, но внезапно ойкнула. Боль в ноге. У самой щиколотки. Он напрягся. С беспокойством взглянул ей в лицо:
- Больно? Нога?
Наклонился и стал ощупывать её ноги. Одну за другой:
- Где больно? Здесь?
Татьяне и раньше не было больно. А сейчас и вообще стало хорошо. От удовольствия она непроизвольно хихикнула. Гриша взглянул ей в лицо. Она рассмеялась:
- Всё нормально. Шутка.
Он покачал головой и отвернулся. Татьяна поняла: обиделся.
- Проводишь меня до дома? - чтобы окончательно прояснить ситуацию, спросила она. - Только я далеко живу. На троллейбусе в другой конец города.
Он сдержано кивнул, но промолчал. Ещё дуется.
На остановке стояла влюблённая парочка. Девчонка буквально прилипла к парню. А тот, не стесняясь, тискал её и целовал "везде". В троллейбус они заскочили первые и сразу заняли тёмный угол за дверью, сообщив мимоходом кондуктору, что у них проездные. Мест свободных в салоне не было, поэтому Татьяна и Гриша заняли противоположный угол у окна. Татьяна уткнулась носом в стекло. А он подбородком ей в затылок. Молча смотрели, как город разбегался в разные стороны, уступая дорогу машинам и автобусам. Затем снова смыкался в одно серое полотно асфальта. Их идиллию прервала кондуктор. Проверив проездные документы, она почему-то решила оторваться на них, а не на тех, противоположных, которые похоже решили уже от поцелуев перейти...
- Как не стыдно! А? Родители бы ваши видели. Или учителя... Чем вы в транспорте-то занимаетесь.
Упоминание об учителях было очень кстати. Татьяна фыркнула и закатилась звонким смехом. Гриша ответил ей тем же. Кондуктор махнула рукой и отошла от них, как зачумлённых. По мере приближения к её остановке салон пустел. Появились свободные места. Но они по-прежнему стояли у окна, тесно прижавшись друг к другу. Стук его сердца дрожью пробегал по её телу, концентрировался внизу живота, а затем растекался горячей волной снизу вверх и обратно. Она вдруг чётко и ясно осознала, что не хочет его отпускать. А если быть точной: она хочет, чтобы остался. На сегодня. Навсегда.
У подъезда Татьяна подняла голову вверх.
- Вон моя квартира. Поднимешься?
Он проследил за ней взглядом до пятого этажа и хрипло выдохнул:
- Нет.
- Почему? - едва не всхлипнула она.
- Боюсь.
- Чего?
- Прогонишь опять... - Голос его дрогнул, и он замолчал.
Татьяна приподнялась на цыпочки, потянула за воротник шинели вниз и прямо в ухо прошептала:
- Нет. Не прогоню...
Он всмотрелся в её лицо, улыбнулся и поверил. Татьяна облегчённо вздохнула.
Перед дверью она перевела дух. Может, сказать ему? Но передумала.
В прихожей было темно. Татьяна включила свет и приказала:
- Раздевайся.
Он отшутился:
- Совсем.
- Пока нет. Шинель снимай.
- А-а-а, - нарочито разочаровано протянул он.
В это время дверь комнаты отворилась, и из неё показалась голова пожилой женщины.
- Вы сегодня припозднились, - прошептала та, - а мы нервничали очень. Только задремали.
Татьяна кивнула женщине и пригласила Гришу в кухню.
- Проходи. Пока на кухню. Что-нибудь съедим, а то я голодная.
Он кивнул головой в сторону комнаты:
- А кто это?
Татьяна повела плечами:
- Это соседка... Она скоро уйдёт.
В подтверждении этому в прихожей хлопнула входная дверь.
Вместе приготовили на скорую руку ужин. Татьяна достала коньяк.
- Выпьем за нашу встречу.
- Выпьем, - с удовольствием подтвердил он.
Татьяна разлила коньяк по рюмкам и, не дожидаясь приглашения и тоста, выпила сразу и до конца. Он удивлённо посмотрел на неё, но сделал то же самое. Татьяна снова налила и приказала себе и ему:
- Повторим.
Повторили. Сунув ему в рот лимонную дольку, она взяла его за руку:
- Пошли!
Он удивлённо взглянул на неё:
- Куда?
- В спальню! - тоном, не терпящим никаких возражений, констатировала она.
Гриша слегка опешил, но поднялся. Уже в прихожей он попытался притормозить:
- Тань, я с дороги. Мне бы сначала в душ...
- Нет,- проговорила она,- потом душ. Всё потом. Сначала в спальню.
Он хмыкнул и последовал за ней.
В спальне было полутемно. Неяркий приглушённый свет освещал комнату. Большой бельевой шкаф. Кровать полуторку с единственной подушкой. И ... в самом углу... детскую кроватку, прикрытую клетчатым балдахином.
Бегло оглядев комнату, Гриша задержал свой взгляд именно на ней. Татьяна приподняла балдахин. В кроватке, раскинув ручки, спал малыш. Гриша перестал дышать. Татьяна тем более. Наконец, указывая на малыша мизинцем, он выдохнул:
- Кто это?
Татьяна волновалась не меньше его, поэтому тоже шёпотом просвистела:
- А ты не узнаёшь?
Гриша взглянул на мальчика, потом на Татьяну. Наклонился над кроваткой. Даже в тусклом свете ночника было видно, как он побледнел, а лоб покрылся испариной. Надо было как-то по-другому, - подумала она. Но было уже поздно. Он оторвался от кроватки:
- Как его зовут?
- Григорий, - шёпотом поведала Татьяна великую тайну.
- Григорьевич, надеюсь? - он ещё не был уверен в увиденном.
Не надейся! Подумала Татьяна. В смысле, не надейся, что не твой. А вслух сказала:
- Дмитриевич.
- Почему?!
- Пока нет признания отцовства, дают отчество дедушки.
- Признания чего?
- Отцовства.
- А-а-а, - он тянул это так долго, что Татьяна поняла: от шока он ещё не оправился.
Вдруг он резко сел на кровать. Она видела, как нервно запульсировала жилка на виске, как задрожали губы, заблестели глаза. Надо было... как-то... всё-таки... по-другому. Он взялся руками за голову и тупо уставился в одну точку. Татьяна присела перед ним на корточки, попыталась заглянуть в лицо. С усилием оторвала его руки от головы и прижала их к своим губам. Хотелось расплакаться, но она терпела. Снова поцеловала его руку. Попыталась взглядом сказать:
- Прости. Не думала, что тебе будет так больно.
- А написать мне... нельзя было? - не столько услышала, сколько прочитала по губам.
- Я не хотела тебя обязывать...
- Обя... чего? Выходит, если бы я не нашёл тебя, то ничего бы не знал о нём... И он обо мне.
Татьяна не решалась сказать правду:
- Возможно, я бы ему рассказала о тебе, спустя какое-то время...
- Рассказала? Ну, надо же! - Он вдруг поднялся. - И он всю свою жизнь думал бы, что я его бросил!
Татьяна икнула. Коньяк начинал действовать. Она прижалась к его груди и прошептала:
- Прости...
Он провёл пальцами по её лицу, прикоснулся к губам и, задыхаясь, проговорил:
- Не знаю, чего мне хочется больше? Поцеловать тебя или задушить.
- Лучше, конечно, поцело...
Но тут из кроватки послышался звук, возвещающий о том, что Григорий Второй проснулся. Они вздрогнули одновременно. Гриша снова наклонился над малышом. Изучали друг друга молча. Каждый, прищурясь левым глазом. Очевидно, понравились друг другу. Потому что выдохнули оба разом и с облегчением. Татьяна подняла малыша, и он тут же запустил свои ручонки за пазуху. Ещё бы. Там было то, без чего мир казался ему унылым и жестоким. Там было мамино тепло, там была мамина любовь. Там было сладкое мамино молочко. Малыш зачмокал так, что Григорий старший удивлённо хмыкнул. По мере наблюдения за процессом кормления взгляд его теплел, а на лице появилось выражение самодовольства и собственной значимости. Татьяна обрадовалась. Кажется, обошлось без нудных долгих объяснений. Отлично! Она протянула мальчика отцу.
- Держи.
Он невольно отпрянул.
Она настойчиво повторила:
- Держи.
Осторожно, на вытянутых руках Григорий старший держал младшего до тех пор, пока Татьяна не перестелила постель.
- Теперь пой, - шёпотом приказала она.
- Что петь? - от неожиданности он чуть не поперхнулся.
- Песни... в смысле колыбельные... Знаешь?
Он кивнул: нет. Затем - да. И вдруг действительно запел:
- Баю-баюшки-баю...
Малыш слегка нахмурился, но вскоре вслушался и заулыбался. Песенка про серого кровожадного монстра ему явно нравилась.
Вскоре оба сопели безмятежно и сладко. Татьяна осторожно перенесла малыша в кроватку. Почувствовав её движение, проснулся Гриша. Резко поднялся и вышел. Накрыв младшего одеяльцем и чуточку приглушив свет, Татьяна вышла из комнаты. Гриша был на кухне. Стоял у окна. Курил в приоткрытую форточку. Татьяна подошла, прижалась к нему, потёрлась щекой о плечо. Молчали. Наконец, он развернулся:
- До сих пор не могу в себя прийти...
- Прости. Мне казалось, что за ту нашу глупость отвечать должна я одна...
- Глупость? Нет. Это не глупость, но ... если так случилось, значит, судьба? А?
Она вгляделась в его лицо. Он не шутил. Вздохнула. Может, и так. Вспомнила свой первый визит к гинекологу. Его категоричное... Резус фактор отрицательный. Первая беременность - первый аборт - шанс благополучного исхода практически равен нулю. Ощущение шока сменилось ощущением страха, а затем тупым смирением "будь, что будет". Когда ей принесли малыша в палату, она долго не решалась подойти к кроватке. Наконец, осмелилась. Малыш не спал. Он робко и заискивающе улыбался. Они встретились глазами, и Татьяна поняла, как бессмысленна и пуста была её жизнь до этого мгновения. Промелькнувшая, было, мысль о том, что если бы не резус фактор... показалась ей кощунственной и дикой. Вот и сейчас, прижимаясь к плечу отца своего ребёнка, она думала о том, как чуть не сглупила очередной раз, решив за себя и за сына - быть ей матерью-одиночкой, а ему сиротой при живом-то отце. Она непроизвольно всхлипнула.
Он развернулся, наклонился и зашептал, глядя прямо в глаза:
- Я всё время думал о тебе... Армия она ... хорошо мозги прочищает... Все полтора года... Глаза закрою, и тебя вижу. Иногда так реально, казалось, могу потрогать.
Она тоже уставилась в его немигающие глаза:
- А сейчас?
- Что сейчас? - улыбаясь, переспросил он.
- Потрогать... хочешь?
- Хочу.
- Ну, так трогай...
Словно получив приказ, он впился в её приоткрытые губы так резко, что она непроизвольно вскрикнула. Руки его сомкнулись на талии. И в самое время. Дыхание приостановилось. Сознание помутилось. Ноги подкосились. Он подхватил её на руки и в несколько секунд оказался в спальне.
Уже в постели, она спохватилась:
- Гриш, а у тебя есть... эти?
Он замер:
- Нет, а у тебя?
- Тоже нет...
- Ну, так...я осторожненько...
- Смотри, а то будет как в прошлый раз...
Он засмеялся:
- А что? Плохо получилось разве?
Руки и губы его уже проделывали с ней нечто такое... Волна желания, огромная как девятый вал, накатила и полностью поглотила её. Она сразу забыла о возможных последствиях и двинулась навстречу ощущениям. Ощущениям невероятного блаженства и радости бытия.
Новый год превратился в сказку. Ту самую сказку, о которой мечтает каждая женщина. Сказку слов и прикосновений. Сказку вздохов и томных стонов. Сказку любви и торжества гармонии.
А потом наступило третье января. Уже утром Гриша внезапно объявил, что им нужно срочно оформить свои отношения. Да-да. Так и сказал: "оформить отношения". Пока Татьяна раздумывала, как отреагировать на столь формальное предложение "руки и сердца", он добавил:
- Чем скорее, тем лучше.
Что-то в его голосе насторожило Татьяну. Она всмотрелась в его лицо. Особенной радостью оно отнюдь не светилось. Или случай не тот? Предчувствие сжало сердце:
- А куда нам торопиться?
Он замялся. Потом решительно выдохнув, произнёс:
- Мне скоро на службу.
- Какую службу? - не поняла Татьяна. - Ты же демобилизовался...
Гриша отвёл глаза в сторону и проговорил:
- Я контракт подписал. На полтора года...
- Какой контракт? Зачем?
Он виновато улыбнулся:
- Служить... сверхсрочно... Полтора года... За границей...
Татьяна не верила своим ушам:
- Когда?
- Перед дембелем. Нас только троих из всей части утвердили, а желающих было много.
- Зачем? - нервно переспросила она.
- Так, а здесь что делать?... Работы нет, денег тоже. Хотел отцу помочь. Он кредит весной взял, а зерно не сдал. Кризис. Платить нечем. Я же тогда не думал, что у меня сын.
Он замолчал и робко взглянул на Татьяну.
- Откажись? - приказала она.
- Не могу. Я уже аванс взял. Отцу отвёз...
Повисла долгая пауза.
- Не пущу! - вдруг выпалила Татьяна со слезами в голосе. - Опять слинять хочешь... кобель похотливый!
Она выскочила из комнаты, Гриша за ней:
- Тань, ну что за глупость ты говоришь. Почему слинять? Я же сказал, что не знал. И потом я пойду в военкомат, попрошу разрешения, и мы распишемся. Если через военкомат, то быстро. И Гришку на себя запишу. В случае чего, вы будете хорошую пенсию получать...
Татьяна онемела. Долго смотрела сквозь него, а потом обессилено опустилась на табурет. Понимая, что ляпнул лишнее, Гриша присел на корточки и заискивающе заглянул ей в глаза.
- А того - это "чего"? - прошептала она.
- Да глупость сморозил...
- Ты куда подписался? В Чечню? В Югославию? - она лихорадочно перебирала в уме горячие точки на карте мира. - С сомалийскими пиратами бороться?
Он рассмеялся:
- Ну, ты даёшь! С какими такими пиратами? Нет. И не в Чечню. Не могу сказать. Подписку дал - не разглашать. Но это совершенно мирная страна. Мы по обмену опытом. Учить морпехов будем...
Татьяна вдруг вспомнила очередную "миротворческую" инициативу нашего президента. Авианосцы подарил, а обслуживать-то их некому. А они, значит, к этим авианосцам, прилагаются...
Она сжала его руки:
- Давай в деревню уедем. Хлеб будешь с отцом выращивать, как раньше. А я в школу пойду. Меня Лариса звала. Сказала, место моё вакантно.
Он закачал головой:
- Не могу. Нельзя. Там ребята наши. И потом такой отбор был. Получается я и другим не дал возможности и сам...
- Не пущу! - она резко поднялась.
- Тань, да это же недолго. У меня отпуск будет. Я приеду. Ты и не заметишь, как время пройдёт.
- Замечу!
Он вздохнул:
- Ты сама подумай. Семья. Деньги нужны. Квартиру-то снимаешь?
- Нет. Эта от бабушки осталась. Я здесь хозяйка.
- Вот и хорошо. Денег подзаработаю. Эту продадим. Новую большую купим... Ты же мне ещё кого-нибудь родишь,- убеждённо говорил он, обнимая её за плечи. - И потом, меня не поймут там, организация очень серьёзная.
- А если заболеть? - с робкой надеждой спросила она.
Он приподнял её, сжал так, что захрустели косточки:
- Тань, я и вдруг заболел... Кто поверит-то.
Глядя на его ладную мощную фигуру, Татьяна вздохнула:
- Пожалуй, никто...
А вслух сказала:
- А может тебе руку сломать или палец отрезать?
Выражение лица его изменилось настолько, что Татьяна тут же отказалась от "столь удачного по её мнению варианта":
- Шучу я. Шучу!
А про себя подумала:
- Не пущу.
С понедельника Гриша принялся хлопотать о разрешении на брак, а Татьяна обдумывать, как заставить его отказаться от контракта. Время шло, а дельного в голову ничего не приходило.
В Рождество, оставив мужчин дома, она отправилась в Христо-Рождественский собор, который расположился на Левом берегу Иртыша. От блеска и великолепия храма захватывало дух. Внутри было множество народа. Литургию служил сам митрополит, владыко Феодосий. Величественный и строгий старик. Татьяна следила за каждым его движением и повторяла одну и ту же молитву: "Господи, воля твоя была соединить нас снова - не разлучай. Аминь". В свечном киоске купила маленькую иконку великомученицы Татьяны. Символично и грустно, что Гриша уезжает в день её именин.
После службы, направляясь к автобусной остановке, услышала позади весёлый окрик:
- Татьяна!
Оглянулась. К ней навстречу спешила Катенька. Её университетская подружка. Расцеловались.
Оказалось, Катенька её ещё в храме заметила. Да в толпе не протиснешься. Решили зайти в "Курочку" - пощебетать. Поделиться новостями. Татьяна первая сообщила главную новость: замуж выхожу. Но Катенька сразу заподозрила что-то неладное. Вскоре та уже успокаивала подругу:
- Когда, говоришь, у вас бракосочетание? Двадцать третьего? А двадцать пятого он уже улетает? Тоже хорошо. Обмыть это дело надо. В ресторане, конечно. А там видно будет.
Она похлопала подругу по руке:
- Я со своим поговорю. Тот что-нибудь придумает. Ты же знаешь, он у меня какой! Но, чур - я свидетельница.
Татьяна кивнула и немного ободрённая поехала домой. Сергей - человек деловой. В МВД служит. Полковник. Если захочет, поможет... Но это... если захочет. Хотя Катюху он свою обожает.
Пятнадцатого января записали Гришу. Теперь он Аристов Григорий Григорьевич. В строке отец - Аристов Григорий Васильевич. Это хорошо. В остальном всё плохо. Несмотря на заверение подруги, что Серёжа обещал помочь, ничего не происходило. Гриша готовился к отъезду. Татьяна по этому поводу очень нервничала. И даже плакала. Тайком. Но с обязательным отпечатком слёз на лице. Он тоже становился всё более мрачным. Приближалось двадцать третье января. Татьяна смирилась. Пусть так. Уезжай. И банкета по случаю бракосочетания не надо. А вот ужин на четыре персоны будь добр обеспечь. И ни где-нибудь, а в "Старом Омске" или "У Пушкина". Он с радостью согласился.
Бракосочетание было скромным, но торжественным. Категорически отказавшись тратить деньги на дорогой костюм, он блистал в парадной форме морского пехотинца, чем вызывал завистливые взгляды служительниц Загса. Татьяна же наоборот скромничать не стала. Один раз замуж выхожу. Поэтому купила себе прекрасный брючный костюм цвета "шампанского", шляпку, перчатки, сумочку. И конечно, песцовое боа. А как без него. Катенька сказала: нельзя. И хотя на это ушли все его и её сбережения, но надо же было как-то компенсировать предстоящую утрату. В смысле, разлуку.
После Дворца бракосочетания родители поехали на дачу готовить торжественный обед. На завтрашний день приглашены самые близкие. А Гриша с Татьяной, и Катенька с приятелем Гриши, отправились в "Старый Омск". Кольцо с бриллиантами, прекрасно отделанный кабинет, букет белых роз. Вино, изысканные закуски... Томная музыка. Всё это радовало бы глаз и слух... Если бы не мысли о предстоящей разлуке.
Вечер подходил к концу, когда Катенька попросила Татьяну сопроводить её в дамскую комнату. Татьяна послушно последовала за ней. В туалете Катенька задержалась, так как тайком от мужа любила "курнуть". А Татьяна, ожидая подругу, вертелась перед зеркалом в фойе.
Из зала к гардеробу двинулись двое подвыпивших мужчин. Один из них с интересом взглянул на Татьяну и направился к ней. Бесцеремонно облапил её и зашептал:
- Привет, киска. Давно не виделись. Почему не звонишь?
Татьяна поняла: "дядечка" ошибся. Улыбнулась, увернулась от его объятий и проговорила:
- Вы меня с кем-то спутали...
Мужик снова схватил её за руки и возмущённо завопил:
- Я никогда ничего не путаю. Ты здесь с кем? С очередным хахалем или на съём пришла?
Татьяна оторопела. В это время из туалета наконец-то появилась Катенька. Моментально оценив обстановку, она тут же бросилась за подмогой. Мужик тем временем уже тянул Татьяну в зал. В дверях они столкнулись с Гришей и его приятелем, Валерием. Позади маячила Катенька.
- Пошли, сказал, что ломаешься? - мужик подтолкнул Татьяну к своему столику. - Посидим, выпьем.
- Пустите, - шипела она.
Наконец, мужик отпустил её. Его руки как-то сразу безжизненно повисли. Обе. Заблестев глазами, он залепетал:
- Ты чего мужик? Чего? Я тут со своей бабой разбираюсь.
- С чьей бабой? - побелел Гриша. - Это жена моя! Мы только сегодня поженились.
Мужик подленько хихикнул:
- Ну, может, сегодня и жена... А месяц назад она тут со мной кувыркалась. Да её все знают... Шлюшка местная.
Удара не было видно. Но мужик почему-то отлетел на приличное расстояние. Один пустой столик разнёс вдребезги, а в другой, с грязной посудой, врезался головой и, похоже, отключился.
Татьяна, обескураженная поведением мужика, топталась возле Гриши, пытаясь ухватить его за руку и приговаривая:
- Это неправда. Неправда. Он меня с кем-то спутал. Не была я здесь никогда. Первый раз. Да и когда мне по ресторанам ходить, у меня Гришка маленький.
В доказательство уже хотела зашмыгать носом, но увидела, что к ним бегут два дюжих охранника. Один из них слегка оттолкнул Татьяну, за что тут же поплатился, оказавшись на полу, рядом с глупым мужиком. Однако другой охранник оказался ловчее. Перехватил Гришино запястье и моментально приковал того к себе. Припозднившиеся посетители заспешили по домам, как только услышали слово "милиция".
Дальше было всё как в страшном сне. Приехала милиция. Гришу, Валерия и пьяного мужика увезли в ближайшее отделение. Татьяна и Катенька потащились туда пешком. В отделение их не пустили. Сказали, если не хотят ночевать с бомжами, пусть идут домой. Катенька позвонила своему полковнику. Он приехал, поздравил Татьяну с законным браком, погрозил жене пальцем и снова пообещал что-нибудь придумать.
Весь следующий Татьяна торчала около отделения в надежде встретиться с мужем. Бесполезно. Единственное, что ей удалось выяснить: задержан за хулиганство. До понедельника будет находиться в КПЗ. А там придёт следователь, и решат передавать дело в военную прокуратуру или нет. Татьяна заплакала и потащилась домой. Вот это называется. Бракосочетание. Везёт же ей! Оскорбили. Ещё и мужа забрали. Смеялись над ней: мы ему и здесь можем брачную ночь устроить. И вдруг её осенило. Так, значит, он никуда не едет в понедельник! По той простой причине, что его до понедельника отсюда просто не выпустят. Дома она поцеловала образок святой Татьяны и улыбнулась. Робкая надежда закралась в её сердце.