Перелистывая теперь, по прошествии стольких лет, разрозненные записи о незабвенном моем друге, я невольно ловлю себя на мысли о том, что именно в Советском Союзе нам довелось пережить наиболее удивительные из всех наших приключений, во время которых Холмс проявил необычайную даже для его недюжинного ума проницательность, граничащую иногда, право же, с ясновидением, дар которого так часто приписывают его выдающейся личности. Вот, например, гротескная история, которую я озаглавил "Тайна трех чебурашек", вот описание зловещих событий в колхозе "Утренняя звезда коммунизма", или столь незаслуженно мало освещенное в прессе дело о грандиозном мошенничестве на древолитейном заводе п/я 1378-КВН, или ещё кровавая тайна Красноболотского райкома, при расследовании которой Холмс чуть было не лишился жизни, а я - мизинца левой ноги... Незабываемые, невероятные впечатления об этой удивительной стране, смертельные опасности, хитросплетения интриг - всё это я постарался, в меру моих слабых сил, как можно более подробно и точно описать в этих заметках. Как часто перечитывая их здесь, в Лондоне, в нашей старой уютной квартире на Бейкер-стрит, я весь переношусь в воспоминаниях на заснеженные бескрайние донские степи или в дикие вологодские леса и я поёживаюсь от холода или пьянею как от стакана доброго русского самогона. Я решился опубликовать эти записи только потому, что в них содержатся бесценные сведения о дедуктивном методе Холмса и об истории России, сведения, которые, я уверен, принесут немалую пользу многим поколениям читателей.
Золото партии.
Был август 1919 года, в Лондоне стояла редкая даже в это время года жара. Холмс встал в то утро раньше обычного и я застал его в гостиной за чтением увесистой "Истории социалистического движения в Европе" Милтона. Когда я взялся за свежий номер "Таймса" мой друг попросил меня отложить газету в сторону и с многозначительным видом прочел несколько абзацев из Милтона. Из чтения я понял только, что русские большевики и коммунисты это одно и то же и что прибавочная стоимость должна, по мнению большевиков-коммунистов, принадлежать не рядовым вкладчикам, а исключительно им самим.
-- Что вы скажете обо всем этом, Уотсон ? - хитро подмигнув спросил Холмс. - Удастся ли русский социальный эксперимент или нет ?
-- Если вы и впрямь хотите знать мое мнение по этому поводу, -- начал я...
-- Простите, Уотсон, простите, -- вскричал Холмс, прыгая как тигр чтобы спрятаться за портьерой. - Кажется, наш разговор о России сейчас примет более осязаемую форму.
Я и вправду услыхал шум проезжающего по Бейкер-стрит кэба, но не обратил на это внимания. Слегка отодвинув портьеру, Холмс проговорил :
-- Ради всего святого, Уотсон, оставайтесь в кресле и делайте вид, что читаете "Таймс"... И выпейте коньяку с лимоном. Человек, который сейчас поднимается по лестнице - один из умнейших и безжалостнейших членов русской Интеллидженс Сервис или Чека-оффис. Он одет в коверкотовый редингот, на носу у него золотое пенсне, в кармане серых в черную узкую полоску брюк - пачка чуингама, перочинный ножичек, восемь шиллингов и пистолет системы "наган". Его имя...
-- Мистер Джейкоб Шниперсон, сэр, которого вы ждали, -- невозмутимо доложила вошедшая мисс Хадсон, от взора которой не укрылись носки домашних туфель Холмса, торчавшие из-под портьеры. За спиной нашей хозяйки маячила внушительная фигура человека лет тридцати, пяти футов ростом, ста фунтов весом, по виду чахоточного лавочника-еврея из Хэмпшира или Ист Энда.
-- Мистер Шерлок Холмс, если не ошибаюсь, -- прорычал гость, переступая порог. У него был сильный украинский акцент и голос отчаянного курильщика преданного алкоголю.
-- Меня зовут доктор Уотсон, сэр, -- как можно более вежливо проговорил я, не приглашая, однако, садиться.
-- Я не вас спрашиваю, -- грубовато заметил Шниперсон, -- я обрашаюсь вон к тому товарищу за занавеской.
-- Один-ноль в вашу пользу, мистер... должен ли я вас называть Шниперсоном, Ничипором Перепетулько, князем Камикадзе, Куови Мямляйненом, отцом Пепсием, Ренальдиной Шварц, комиссаром Железным или Моней Шмонарем ? - любезно осведомился Холмс, выходя из укрытия и усаживаясь в кресло. - Я хотел немного понаблюдать вас, комиссар Джейкоб. Вы ведь простите мне эту небольшую профессиональную причуду, не правда ли ? Прошу вас, садитесь, сэр. - Русский покорно сел, подавленный проницательным интеллектом моего друга. - Великолепные суматранские сигары... прошу вас... вы ведь были на Суматре, если не ошибаюсь ? В 1914 году ? Спасались от армии ? Позвольте, я загляну в мою картотеку... Тааак... Есть - Шниперсон, Суматра, начало войны... под псевдонимом князя Камикадзе, конечно... любопытно... ограбление рикши, ха-ха... незаконная торговля фальшивыми контрацептивами, поставляемыми в публичные дома Джакарты... так-так... Изнасилование и убийство носорога, неинтересно... шулерство... а, вот ! Безбилетная езда на конке в особо крупных размерах ! Вы, я вижу, зря времени не теряли. Всё это - за две недели, пока вас не поймала колониальная полиция по доносу некоего Шмондера из Одессы. Но мы немного отвлеклись, не так ли ? Я готов выслушать вас, мистер Шниперсон. Что вас привело ко мне ?
-- Вы получили мою телеграмму, товарищ ?
-- Да, то есть нет, я их рву не читая... это не так важно. Изложите нам суть дела. Уотсон мой старый друг, чичероне, мальчик на побегушках и телохранитель, поэтому не опасайтесь его, тем более он, я ручаюсь, совершенно ничего не уразумеет из вашего рассказа... сказывается старая контузия и порочная наследственность. Рассказывайте.
Холмс поудобнее втиснулся в кресло и достал пакетик кокаина, что говорило о несомненном интересе, которое он питает к данному делу. От меня не ускользнуло, что наш гость как-то странно взглянул на белый порошок у ноздри Холмса и сглотнул слюну. Затем он застенчиво откашлялся и начал свой потрясающий рассказ.
-- Мои родители, Израиль и Сара Острополер (Шниперсон я по четвертой или пятой жене) содержали корчму близ Житомира и до 1898 года жизнь моя протекала вполне безмятежно. Затем, в возрасте тринадцати лет, я познакомился в корчме со странным человеком по фамилии Каплан, который впоследствии оказался женщиной, более того - членом РСДРП с 1853 года. Я не хотел жениться на ней, и родители мои были скорее против этого странного брака... но я был тогда слишком пьян и мало что помню из происшедшего. Я горько потом раскаивался в содеянном, но... прошлого не вернешь, не так ли ? Так я вступил в эту ужасную преступную организацию, партию русских большевиков и , видит Бог, нет на земле той силы которая могла бы меня заставить выйти из неё. Любил ли я Фанни, спросите вы ? не знаю... порой мне казалось... Впрочем, всё это не относится к делу.
-- Нет, продолжайте, продолжайте, -- одобряюще кивнул Холмс, -- я люблю детали... особенно из интимной жизни, порой тааакое услышишь...
-- Так вот, я и говорю, -- Шниперсон глубоко вздохнул, озираясь по сторонам, как бы ища поддержки у буфета или чучела белого орлана стоявшего на секретере, -- золото партии... - тут он перешел почти на шепот и его голос теперь вряд ли можно было услышать с улицы, -- золото ВКП(б)... пропало ! Испарилось ! Со вторника никто не может найти эти четыре вагона с награбленными драгоценностями и слитками. Исчезли ! Ленин послал меня сюда в строжайшей тайне, не дав мне даже принять ванную и выпить чашечку кофе; я впрыгнул в ближайший экспресс Коломна - Лондон, и вот я здесь. Что мне делать, мистер Холмс, что мне делать ? У меня дочь, трое жён, старушка любовница...
Шниперсон заплакал обхватив голову руками. Ни слова не говоря Холмс подошел к буфету и вылил бутылку виски в ведерко для льда.
-- Выпейте это, мистер Шниперсон, -- прговорил он, заботливо приподнимая голову гостя за подбородок и вливая ему в рот живительное спиртное. - Десятилетнее, шотландское... Ну вот, вы начинаете приходить в себя.
Комиссар вдруг схватил Холмса за руки и вскричал :
-- Ради всего святого, помогите мне, мистер Холмс ! Ради всего святого ! Если вагоны не найдутся, я - несчастнейший из людей... Это дело большевистской чести... Я застрелюсь... Перережу себе вены... Наглотаюсь вареной колбасы... Помогите ! Я слышал, вы творите чудеса, воскрешаете мертвые капиталы и исцеляете больных... Помогите нам всем, помогите РСФСР ! Если будет нужно, Ленин оплатит ваш билет и гостиницу... всё оплатит... Только найдите вагоны, Холмс ! Найдите вагоны !
Холмс налил комиссару ещё виски и задумчиво всадил себе в вену несколько кубиков морфия. Затем он впал в состояние некоторой задумчивости, а Шниперсон рыдал и блевал на ковер. Через некоторое время, показавшееся мне часами, Холмс наконец поднял веки и произнес, взвешивая каждое слово:
-- Я разгадал тайну золота, Уотсон. О, это было непросто, но подобные дела у нас уже были. Вспомните странный случай с убийством породистых свиней в Йоркшире или пожар в публичном доме на Даунинг-стрит. И на этот раз интуиция не подвела меня...
-- Вы... знаете, где вагоны ?! - задыхаясь, воскликнул наш гость.
-- Нет, -- загадочно улыбнулся Холмс.
-- Вы знаете, кто их похитил ?
-- Увы, сэр, -- лукаво проговорил мой друг.
-- У вас есть нить, след ?
-- Ни малейшей нити, ни следа, сэр, -- расхохотался Холмс. - Уотсон мог бы кое-что рассказать вам о моих методах работы... И если я с самого начала не имею ни малейшего понятия о том, с чего начать расследование, будьте уверены, дело завершится успешно. Золото будет найдено, я даю вам слово. Нет... нет, не благодарите, -- улыбнулся он, когда Шниперсон попытался пасть ниц и облобызать его туфли. - Я получаю наивысшее удовольствия от самого процесса поиска... мышления... так что результат не важен. Отправляйтесь сегодня же обратно в Москву и успокойте Ленина и ваших жен. Вагоны найдутся.
Холмс проводил мистера Шниперсона до двери и пожелал ему счастливого возвращения на родину. Затем он подошел к футляру, в котором хранилась одна из его скрипок Гварнери и взял инструмент.
-- Соната ре-мажор моего собственного сочинения, Уотсон. Если вам будет неприятно слушать, вы можете отправиться прогуляться в Сити - сегодня великолепная погода. Перед нами впереди - долгие месяцы русской зимы, Уотсон, долгие месяцы.
-- Как ! - вскричал я, -- неужели мы...
-- Да, Уотсон, клянусь честью ! Мы отправимся с вами в Россию поездом отъезжающим сегодня в 16.14 от Чизилхерстского вокзала. Вперед, за золотом русских коммунистов, Уотсон ! - И Холмс заиграл с блаженной улыбкой на лице.
****
В Москве стояла довольно прохладная погода; город, казалось, вымер; на улицах было очень мало кэбов и ещё меньше автомобилей. Комиссар Шниперсон, встретивший нас на вокзале, любезно предоставил нам свой вместительный "Форд" последней модели. За рулем был мрачный чекист огромного роста, то ли китаец, то ли латыш (Холмс объяснил мне тихонько, что кроме представителей этих двух наций, да ещё, пожалуй, пленных австрийцев, в ЧК никого не принимают из соображений безопасности). Мы ехали в Кремль, этот знаменитый русский Тауэр. На Ред-плейс нас остановил патруль, при въезде в Кремль - ещё один; наконец, пройдя ещё пять или шесть контролей и два обыска, мы поднялись в приёмную премьера Ленина. Это была роскошная зала викторианского стиля, со старинной мебелью и слепящим глаза обилием бронзы. Степенный лакей в ливрее и пудре, каких можно теперь увидеть разве что в домах высшей британской аристократии, попросил нас подождать, указав на золоченые кресла-троны обитые алым французским бархатом в серпах и молотах и стоявшие вдоль чудесных резных панелей мореного дуба. Рядом с нами расположились господа чекисты.
-- Наследие царского режима ? - с улыбкой спросил Холмс, указывая на убранство зала.
-- Видите ли, мистер Холмс, -- начал в замешательстве Шниперсон, -- советская власть посчитала, что слишком скудный инвентарь царских залов ляжет пятном на светлом будущем, и потому, чтобы это будущее...гм... явило свой светлый коммунистический образ изобилия и довольства во всем... мы решили, такскать... подкорректировать...
-- О, я прекрасно понимаю ваш замысел, сэр, -- лукаво заметил Холмс, разжигая свою трубку. - Я лично был знаком с одним махараджей, для которого я тогда расследовал одно очень щекотливое дело - вы ведь помните, Уотсон, тайну князя Распутаны и политического заговора в его гареме - и он утверждал примерно то же самое: по состоянию правителя должно судить о благосостоянии народа, говорил он. Жаль, его застрелила одна индийская еврейка, кажется, из партии левых эсеров. Страшная штука эти отравленные пули Уотсон...
После некоторого ожидания мы были введены в кабинет премьера - небольшое уютное помещение в стиле Людовика Четырнадцатого.
-- Прошу садиться, товарищи детективы, -- проговорил премьер, лысоватый человек лет 50 с ласковым прищуром глаз. Он слегка картавил, но по-английски говорил как немецкий коммивояжер, проживший полгода где-нибудь в Девоншире. - Надеюсь, батенька, -- обратился он к Шниперсону, стоявшему по стойке "смирно" -- вы ввели товарищей в курс дела ? Архинеприятное происшествие, товарищи ! В то время, когда вся страна напрягает последние силы в борьбе с контр, понимаете, революцией, каким-то несознательным товарищам пришло в голову похитить капиталы партии пролетариата, то есть, фактически, что архиглупо, украсть у самих себя ! Вагоны с золотом стояли на секретном вокзале имени Степана Разина, бывшем Миллионном. Состав в целях конспирации был замаскирован под груз хлеба для голодающих Поволжья. Исчез груз во вторник, кражу установил рабочий-путеец Артем Железняк, член партии с прошлого месяца. Это всё. Будут вопросы, товарищи детективы ?
Холмс затянулся несколько раз трубкой прежде чем обратиться с вопросом к русскому премьеру:
-- Скажите, кто констатировал пропажу вагона ?
-- Товарищ Коба. Он был одним из тринадцати наркомов, которые знали тайну вагона и имели к нему доступ. Утром во вторник Коба хотел проверить груз и констатировал, что на месте золотого вагона - груз пшеницы.
-- Вы установили, кто и когда видел золотой груз в последний раз ?
-- Товарищ Дзержинский лично проверил вагон в субботу, в два часа дня. Всё было в порядке.
-- Груз был, разумеется, запломбирован ?
-- Мне уже приходилось, знаете ли, путешествовать в пломбированном вагоне. Так что я с уверенностью могу заявить, что груз был действительно запломбирован, товарищ. Кроме того, разумеется, состав охранялся взводом проверенных, верных товарищей из ЧК.
-- Можно ли будет поговорить с людьми из охраны спецвагона ?
-- Что вы, товарищ ! - Ленин удивленно округлил свои добрые глаза. - Они были все расстреляны.
-- А, понимаю... Но, я полагаю, ни один вагон не мог бы покинуть вокзал без разрешения начальника станции ? У вас есть список всех составов, выехавших оттуда с субботы по вторник ?
-- Да, конечно. Начальник станции и его заместитель, перед тем как мы их расстреляли, дали нам подробное описание этих составов. Их всего восемь; в основном это эшелоны особого назначения для фронта и тыла. Груз - мануфактура, продукты, спирт, меха, мебель... Мы проверили все эти составы, но... сами понимаете, товарищ, за трое суток всё могло произойти. Коменданты эшелонов, конечно, расстреляны.
Холмс помолчал с минуту, раздумывая.
-- Я больше не имею вопросов, мистер Ленин. До тех пор, по крайней мере, пока не осмотрю место происшествия.
Мы простились с симпатичным хозяином Кремля и, чудесно пообедав антилопой в манговом соусе в наркомовской спецстоловой, отправились на секретный вокзал в сопровождении неутомимого Шниперсона и каких-то двух чинов ЧК. Станция представляла собой унылые ряды серых дощатых сараев почти без окон, перед которыми в беспорядке были свалены шпалы, мешки с песком, груды металлолома и пьяные красноармейцы. Пахло водкою и отхожим местом.
-- Эшелон стоял вот на этом пути, -- сказал Шниперсон, указав нам на тупиковую ветку длиною ярдов в сто, уже занятую другим составом.
-- А, любопытно, любопытно... -- Холмс понюхал землю в пяти футах от рельс, а затем сами рельсы. После этого он принялся внимательно осматривать насыпь и вдруг радостно вскрикнул, подобрав что-то с земли. Сделав ещё три шага, он снова нагнулся и накрыл что-то ладонью. -- Интересно, очень интересно... - бормотал он, доставая лупу из кармана и осматривая находку. Шниперсон и сопровождающие нас чины ЧК подошли ближе, желая, видимо, узнать подробности, но знаменитый сыщик проворно достал свой маленький американский портсигар и бережно спрятал туда найденные улики. Затем он положил в карман камешек из насыпи, предварительно попробовав его на вкус, вывернул две гайки из крепления шпал, подобрал полусгоревшую спичку, с победоносным видом демонстрируя её всем нам и наконец сорвал несколько одуванчиков, прозябавших на негостеприимном щебне.
-- Пока это всё. господа. Благодарю вас. Комиссар, надеюсь, нас отвезут в гостиницу ?
В отеле Холмс долго и от души смеялся, и я лишь отчасти понимал причину его веселья. Закурив русскую сигару знаменитой фирмы "Махра" мой друг с улыбкой проговорил :
-- Вы видели их лица, Уотсон ? Видели ? Забавно, не правда ли ? Они подумали, что я Бог знает что узнал из всех этих камешков и цветочков...
-- Разве это не были важные улики, Холмс ? - с удивлением спросил я.
-- И это говорите Вы, Уотсон, Вы, который так давно наблюдаете мой метод ! Неужели для Вас с самого начала не было ясно, что я собирал эти "улики" для отвода глаз ? Только окурки имеют капитальное значение в этом деле. Остальное я прихватил, чтобы отвлечь внимание кремлевских ищеек от этой важнейшей улики.
-- Но зачем, Холмс ? - воскликнул я.
Вместо ответа мой друг достал портсигар, открыл его и осторожно положил на стол. В нем не было ничего кроме двух окурков, найденных Холмсом на Стивен-Разин Стэйшн.
-- Осмотрите эти окурки, Уотсон, и примените к нему мой метод. Ведь Вы как никто другой знаете. как важны окурки в деле раскрытия преступлений. Для меня это - открытая книга, по которой я читаю всю историю человеческой подлости и жестокости, от самого преступления до вынесения приговора и выплаты компенсаций родственникам жертвы. Кстати, -- не без гордости заметил Холмс, -- я недавно опубликовал у Смита и Тэйлора одну мою монографию, посвященную окуркам. Я в частности привожу там двести четырнадцать способов извлечения табака для самокруток из любых окурков... вся хитрость в том, как выпотрошить всё это не смешивая чистый табак с пеплом. Монография расходится на-ура, по шести шиллингов за экземпляр. Так вот, Уотсон, осмотрите эти замечательные окурки и скажите, что Вы о нем думаете. Смелее, друг мой, не бойтесь опозориться... ваши посредственные умственные способности мне давно известны. Ну-с...
Я внимательно осмотрел окурки. Они были практически идентичны: не длинее двух дюймов, оба от сигарет "Герцеговина Флор", не очень свежие, довольно размокшие, но успевшие всё же подсохнуть, без прикуса - курили, вероятно, через мундштук. Я сказал всё это Холмсу и посмотрел на него, ожидая вердикта профессионала. Мой друг снисходительно улыбнулся и произнес:
-- Вы сделали большое усилие, Уотсон, это видно, и я был бы несправедлив, не отдав должное вашим способностям к наблюдению. Я немногим смогу дополнить ваше описание. Заметьте, что окурки не были раздавлены ногой. Во-вторых, сигареты не докурили, осталось не менее дюйма табаку. Это важно. Я делаю из всего этого следующие выводы: некто выкурил с мундштуком две "Герцеговины Флор" у тупиковой ветки, где ещё в субботу стояли вагоны с золотом коммунистов. Курили не позже понедельника, судя по состоянию окурков, ведь именно в тот день вечером в Москве был дождь. Это не могли быть обходчики или охранники: эти люди, как известно, не используют мундштуков и докуривают сигареты до конца, да и курят обычный местный табак, никак не дорогую и редкую "Герцеговину". Это был кто-то из их верхушки, Уотсон, и стоял он там подозрительно долго, вероятно, не менее получаса. Итак, тайна золотых вагонов раскрыта. Нам остается лишь найти высокопоставленного большевика, курящего "Герцеговину Флор" через мундштук и спросить у него, что он делал на тупике Стивен-Разин Стэйшн в воскресенье или понедельник, то есть в те дни, когда, как установлено, пропало золото.
И Холмс откинулся на спинку кресла, затягиваясь трубкой с видом человека, выполнившего свой долг. Несколько мгновений я не мог прийти в себя от радостного изумления и затем вскричал:
-- Холмс, вы гений ! Всё так изящно просто... невероятно ! Воистину, Ленин только отдаст вам справедливость, если воздвигнет на Ред-Плейс памятник величайшему эксперту современности Шерлоку Холмсу ! Но... что же Вы теперь собираетесь делать ?
-- Элементарно. Завтра я нанесу визит наркомам, имевшим доступ к вагонам и... Ленину останется только объявить конкурс на лучший проект памятника Шерлоку Холмсу, -- засмеялся великий сыщик добрым, счастливым смехом.
***
Когда я проснулся на следующее утро, Холмса уже не было. Горничная сказала, что он позавтракал в семь часов и сразу же отправился в Кремль. Он оставил мне записку, которая гласила:
"Дорогой Уотсон, я отправляюсь по известному Вам делу в город, обедайте без меня. Прошу Вас нанести визит нашему консулу, сэру Бьюкенену и конфиденциально сообщить ему о нашей деятельности в Москве. Надеюсь, к ужину я буду в отеле.
. Ш. Холмс."
Я наскоро позавтракал и вышел из гостиницы, предварительно спросив адрес британского консульства у метрдотеля. Я прошелся по улице, пытаясь поймать кэб, но ни один не остановился. Я уже было собирался пойти пешком и достал из кармана план
Москвы, который я предусмотрительно захватил с собой, как ко мне подошел хорошо одетый молодой человек и на отличном английском спросил, не нуждаюсь ли я в его помощи. Я с радостью принял его предложение проводить меня до консульства куда, по его словам, он сам направлялся. Мой спутник представился Джоном Фицроем из Ньюкасла; в Москве находился он, по его словам, по торговым делам фирмы его дяди, поставлявшей в Россию технические смазки. Приятно болтая, мы шли вдоль набережной Москау-ривер, наслаждаясь великолепной погодой.
-- Вы не можете себе представить, доктор, как я рад встретить соотечественника в этой негостеприимной стране, охваченной войной и разрухой, ведь я живу здесь сосвем один, в ужасной лачуге на окраине Москвы, -- говорил он. - Я почти не говорю по-русски, а англичан или американцев в Москве почти нет.
-- Но почему же вы не остановились в отеле ? - удивился я.
-- О, вы не знаете большевиков, сэр, от этих людей надо держаться подальше. Они подозревают всех иностранцев в заговорах и ещё Бог знает в чем, а если узнают, что у вас есть деньги, могут просто-напросто ограбить. Я предпочитаю находиться здесь неофициально, это безопаснее. У меня финский паспорт, и к тому же при себе я никогда не ношу больше десяти шиллингов. -- (Когда он произносил эти слова, Фицрой как-то особенно пристально вглядывался в меня).
-- О, я старый солдат, воевал в Афганистане, да и потом многое повидал, и подобные опасности мало страшат меня. Паспорт мой в порядке, а содержимое моего кошелька не богаче вашего: я здесь, наверное, ненадолго, да и , можно сказать, на всем готовом.
- Как вы считаете, долго ли продержатся у власти эти красные палачи ? - с жаром спросил вдруг Фицрой.
-- О, не думаю, чтобы нам, живущим в цивилизованной Европе, стоило беспокоиться об этом, -- отвечал я, и меня потянуло на политические рассуждения. - Державы Антанты не допустят, безусловно, поражения антибольшевистских сил в России, можете мне поверить. Силы красных на исходе. Когда я выезжал из Лондона, все утренние газеты как раз давали подробный отчет о боях под Тулой и Самарой. Деникин войдет в город не позже чем через месяц, по самым пессимистическим оценкам. Другое дело, мы не знаем, каков будет образ правления в новой России, будет ли восстановлена монархия или, что кажется более вероятным, Учредительное Собрание провозгласит президентскую республику.
Мой спутник был весь внимание.
-- Значит, вы ждете белых ? - с надеждой в голосе спросил он.
-- Я, хотя и не живу в России, искренне желаю её народу избавиться от большевистского ига, разумеется. - Тут я заметил, что мы остановились у парадного входа в какое-то пятиэтажное, темного кирпича здание. - Это и есть наше консульство ? - осведомился я.
-- Да, конечно, доктор. Входите.
Меня несколько удивили группы военных, снующих у посольства и караул вооружённых красноармейцев, охранявших вход, но я подумал, что всё это было необходимо ради безопасности наших дипломатов и последовал за Джоном Фицроем. В здании было ещё больше большевиков чем снаружи; к моему удивлению Фицрой обратился на русском к какому-то человеку в кожаной куртке, по-видимому офицеру, который, смерив меня взглядом, подозвал ещё двоих, с винтовками.
-- Господин называющий себя Джеймсом Уотсоном, -- вдруг обратился ко мне Фицрой, -- вы арестованы за контрреволюцию и завтра предстанете перед трибуналом ВЧК. Всё что вы скажете или не скажете будет обращено против вас. Если вам вздумается хранить молчание, вам развяжут язык. Вас будут судить в присутствии адвокатов, а также священников, акцизных чиновников и присяжных заседателей.
Я смутно начал догадываться, что молодой англичанин имел, по-видимому что-то обще с ЧК-оффис, но тот факт, что меня попытались арестовать в здании британского посольства возмутил меня.
-- Сэр, -- обратился я к Фицрою, -- я прошу вас перевести этим господам, что здесь, на территории консульства, я нахожусь под защитой законов Британской империи и никто не вправе задерживать меня не уведомив консула, мистера Бьюкенена. Мой паспорт в порядке, и в России я нахожусь как лицо, сопровождающее всемирно известного детектива-консультанта мистера Шерлока Холмса, прибывшего в Москву по приглашению премьер-министра РСФСР сэра Волдемара Ленина. Я категорически протестую против обвинения в какой бы то ни было политической деятельности на территории вашей страны, и заявляю...
Я долго разъяснял этим господам, что их действия противозаконны, обвинение смехотворно, и любой судья освободит меня немедленно, тем более, как я понял, они не позаботились даже об оформлении надлежащей санкции прокурора... Всё это я говорил уже двум конвоирам, которые поволокли меня в какой-то дурно пахнущий и плохо освещённый подвал. По-видимому, они не были согласны с моими неоспоримыми доводами и поэтому, перед тем как швырнуть меня на каменный пол какого-то темного помещения, набитого, как я догадался, арестантами, один из них ударил меня прикладом в затылок, от чего я тотчас потерял сознание.
***
Очнулся я в кресле гостиной нашего номера в отеле, с ужасной головной болью. Напротив меня сидел Холмс и улыбался, пуская кольца сигарного дыма.
-- А, вы уже пришли в себя... - с облегчением заметил он. - Я уже боялся, что придется обратиться к помощи нашатыря и холодной воды. А вот глоток виски вам в любом случае не помешает.
С этими словами он налил полный стакан шотландского и протянул мне с сочувственной улыбкой. Я осушил ароматный напиток залпом, не задумываясь, и налил себе ещё.
-- Кажется, мне легче, -- пробормотал я. - Но, ради Бога, Холмс, объясните мне, что случилось ? Я совершенно теряюсь в догадках... Ведь я был арестован ЧК ?
-- Ну, ваш арест - это было как раз самое последнее из того, что меня сегодня беспокоило. - Холмс потрепал меня по плечу, от чего всё мое тело заныло от боли. - Не потому что вы мне не дороги как память, нет, напротив... просто у меня было так много дел в Кремле, что я заехал в ВЧК, чтобы уладить это маленькое недоразумение, только к вечеру. Вы ведь обратили внимание, который сейчас час ? - (Я бросил взгляд на часы: было четверть девятого. Значит я пробыл без сознания больше десяти часов !) - Зато вы можете меня поздравить: я разгадал зловещую тайну золота партии. Впрочем, никакой особенной тайны и не было. Я побывал у всех министров, знавших о вагонах. Семеро из 13 имели алиби. Трое других не курят. "Герцеговину" курит только один: Джозеф Джугашвили, он же Коба, он же Сталин, личность в высшей степени интересная. Какое удовольствие для профессионала иметь дело с достойным противником ! О, Уотсон, этот сэр Джозеф - не заурядный преступник, отнюдь ! Он далеко пойдет, если премьер Ленин помилует его, а в том, что его помилуют, я не сомневаюсь нисколько. У большевиков, видите ли, есть лозунг: "Грабь награбленное!". Так что они имеют, так сказать, моральное право грабить друг у друга то, что сами награбили ранее. Я сумел установить, что алиби у Сталина нет; таким образом, нам остается одно: завтра на аудиенции изложить премьер-министру суть дела. Мы будем в Кремле в восемь.
-- Но что же с золотом ? Вы узнали где вагоны ? - вскричал я.
Холмс бросил на меня лукавый взгляд, говорящий о том, что речь шла об одном из его излюбленных театральных эффектов и завтрашний сюрприз должен быть полным. Тогда я спросил его о подробностях моего освобождения из подвалов ЧК. Холмс ответил коротко, что узнал о моем аресте, когда чекисты пришли арестовывать его самого, как главаря конттреволюционеров, приехавшего из Англии покушаться на жизнь Ленина и других красных вождей. Он со смехом рассказал, как вытянулись лица чекистов, когда они позвонили Шниперсону, а потом и Дзержинскому и узнали о приглашении Холмса самим Лениным.
-- Эти тупоголовые чекисты, по-видимому, пытаются раскрыть какой-то заговор против правительства и хватают первых попавшихся иностранцев. Удивительная страна, Уотсон ! Но мне в ней что-то нравится. Вы знаете, как скучно в Лондоне: стоящих преступлений почти нет, сколько-нибудь умных преступников тоже, после смерти приснопамятного профессора Мориарти на дне Райхенбахского водопада... Скучно, друг мой, скучно ! Заурядность нашего существования была хоть как-то нарушена мировой войной, но... вот уже скоро год как мир вновь водворился в Европе и Лондон мне кажется скучнейшим местом на планете. Россия - другое дело. Преступный потенциал у неё огромен, необычайно огромен, Уотсон; и я тешу себя мыслью, что не раз смогу возвратиться сюда, кто бы ни победил в нынешней гражданской войне которая, по сути, как мне кажется, мало меняет дело, особенно с тех пор, как они свергли монарха. Так что нам следует в полной мере насладиться буквально каждым часом пребывания в Москве. Но, думаю, этим вечером, ввиду вашего состояния, мы отменим поход в театр Пролеткульта, запланированный мною на сегодня. Вам нужно отдохнуть.
Выпив ещё по пинте шотландского виски, которое Холмс столь предусмотрительно прихватил с собой из Лондона, мы разошлись по нашим спальням. Ночь для меня была несколько беспокойной после всего пережитого, мне снились комиссары Чк не говорящие по-английски и пыточные подвалы большевиков.
Наутро машина Шниперсона ждала нас у подъезда ровно в девять (аудиенция у премьера была назначена в восемь). Холмс повел себя довольно странно; он сообщил Шниперсону, что хотел бы, перед встречей с Лениным, выяснить ещё кое-какие детали, но что это не займет больше двух часов.
-- Я попросил бы вас отвезти доктора Уотсона в Кремль, прямо к Ленину, с моей запиской, адресованной лично премьеру, -- сказал он. -- Извинитесь за меня перед мистером Лениным за все эти неприятности, тем более я хорошо знаком теперь с распорядком дня советского премьера, -- добавил Холмс с лукавой улыбкой. -- Нам в любом случае придется ждать в приемной, ведь он никогда не поднимается с постели раньше полудня, хотя назначает аудиенции с пяти утра, поддерживая мнение о себе, как о неутомимом труженике на благо масс, не так ли ? Но великим людям простительны подобные причуды, а Ленин, без сомнения, считает себя величайшим гением современности.
Проговорив это, Холмс передал свою записку для Ленина комиссару Джейкобу и пожелал нам прятно провести время в Кремле, обещая присоединиться к нам через два часа. Мы отправились на Ред-плейс где, поскольку мы ещё располагали временем, посетили строящийся Мавзолей - ввод в эксплуатацию предполагался в 1924 году, то есть в следующую пятилетку, по словам комиссара Шниперсона, который ссылался на наркома Сталина. Меня особенно поразила мастерски выполненная восковая мумия Ленина, временно расположенная в Мемориальном Музее его имени. Шниперсон доверительно сообщил мне между прочим, что многое в мумии настоящее, в частности мозг. "Партия приняла решение бережно извлечь и свято сохранить мозг вождя, ведь неизвестно, в каком состоянии этот орган будет к моменту смерти Ильича", сказал комиссар. "А для работы гениальному товарищу Ленину вполне хватает и спинного мозга", с энтузиазмом сообщил он. Как врач, я несколько усомнился в этом последнем факте, но из вежливости решил не спорить с добродушным чудаком Шниперсоном. Словом, мы с пользой провели время, и в одиннадцать часов уже ждали Холмса в приёмной премьера. По-видимому Ленин, крайне обеспокоенный делом пропажи золота, решил изменить своим привычкам и пробудился раньше обычного, так как вскоре вышедший лакей в золоченой ливрее и напудренном парике попросил нас пройти прямо в кабинет вождя большевиков. Там уже находились мистер Сталин и мистер Дзержинский. Ленин встретил нас очень сердечно, с лукавым прищуром добрых, слегка раскосых глаз. Он ласково спросил меня, как мне нравится советская столица и как я провел вчерашний день.
-- Спасибо, сэр, -- отвечал я, -- всё прошло как нельзя лучше, если не считать пустякового инцидента с ЧК, о котором вам может рассказать мистер Дзержинский.
Сэр Феликс, сухопарый поляк с усталыми, умными глазами стального цвета, проговорил с улыбкой:
-- Мистер Уотсон, думаю, по достоинству оценил оперативность наших спецслужб и сможет отсоветовать некоторым британским империалистам являться в Советскую Россию помогать контрреволюции.
Я совершенно согласился с мистером Дзержинским и тут же спросил, не было ли вестей от Холмса, так как его отсутствие уже начинало беспокоить меня. Дзержинский сказал:
-- В своей записке, переданной товарищем Шниперсоном, товарищ Холмс пишет, что задержится, но просил до его прибытия немедля арестовать некоего Адольфа Хитлера, рабочего-путейца с вокзала имени Степана Разина, из пленных австрийцев. По словам вашего друга, этот человек знает о точном местонахождении пропавших вагонов с золотом. Я уже послал роту красноармейцев, чтобы арестовать его. Думаю, его приведут сюда с минуты на минуту.
-- Откуда какой-то простой путеец может знать о золоте ? - с сомнением в голосе медленно, взвешивая каждое слово, проговорил Сталин. - Я думаю, что товарищ Холмс просто ошибся. Это бывает и даже с самыми гениальными умами, -- и он хитро посмотрел на Ленина.
"Странно, подумал я, если бы не неопровержимые улики Холмса, я никак бы не предположил, что этот спокойный симпатичный кавказец на самом деле опасный преступник. Воистину, люди Востока - загадка для нас, европейцев. Я догадывался об этом ещё в Афганистане, когда их солдаты для чего-то снимали свою форму, чтобы притворяться мирными жителями." В этот момент вошел худенький китаец в кожаной чекистской куртке и объявил, что враг народа Адольф Хитлер доставлен в распоряжение товарищей наркомов и лично товарища Ленина. Премьер распорядился, чтобы австрийца тотчас ввели в кабинет.
-- Думаю, нам не обязательно дожидаться тов. Холмса, чтобы допросить тов. Хитлера, -- сказал Ленин. - Как вы думаете, товарищ Уотсон ?
Я сказал, что Холмс, вероятно, не был бы против такого допроса, хотя сам тут же подумал, что быть может, это было бы не совсем правильно. Хитлер оказался простоватым с виду малым лет сорока, небритым, в сильных очках и замасленной тужурке. Он был явно сильно испуган и бормотал что-то по-немецки, не понимая, видимо, зачем его привезли в Кремль, да ещё в кабинет к самому Ленину.
-- Чудно, чудно, -- проговорил Ленин, глубоко засунув руки в карманы брюк и подходя вплотную к Хитлеру, -- Ну-с, батенька, где же золотишко ? То самое, в вагонах ? - ласково спросил он по-немецки. Рабочий подавленно молчал.
- Колись, гнида, нам всё известно, тебе хана !!! - рявкнул вдруг Ленин, видимо, потеряв самообладание.
Хитлер вздрогнул и произнес:
-- Я ни в чем не виноват, это был приказ товарища Сталина, перегнать вагоны в надежное место... Я не виноват, я выполнял приказ товарища Сталина ! Всё делалось по его приказу !
-- Что он говорит ! Я ничего не понимаю ! - вскричал Сталин, сразу потеряв самообладание. - Я.. я никакого приказа совсем не давал ! Понятия не имею о чем это он !
Ленин вперил свой ласковый прищур в своего наркома, говоря:
-- А ну-те-ка-с, батенька, поподробнее об этом приказе, который вы вовсе не давали, поподробнее !
-- Конечно давали, ведь в воскресенье вечером тов. Сталин сам был на вокзале и распорядился, -- твердил Хитлер. -- Я только выполнял, но ведь и я не один был. Кое-кого расстреляли почему-то, но кое-кто и жив остался, я например, да и другие подтвердить могут.
-- Ну-с, и где же вагоны ? - вкрадчиво-зловещим голосом повторил свой вопрос премьер.
-- Ну, а это пусть товарищ Сталин сам скажет, -- упрямо забубнил австриец. - Он нам всем приказал, никому об этом не говорить. а то, мол, расстрел; нет, пусть сам товарищ Сталин скажет, если уж на то пошло.
Сцена которая воспоследовала, трудно поддается описанию. Ленин, поняв, что вагоны были увезены Сталиным, кинулся к нему, вцепившись ручонками в его усы, и принялся осыпать его по-русски. по-видимому, страшной руганью. Насмерть напуганный Сталин, под железным взглядом Дзержинского, сбивчиво что-то бормотал. И тут произошло невероятное: Хитлер, о котором на миг все забыли, вдруг предстал перед нами... в виде Шерлока Холмса, одетого в замасленную тужурку путейца и спокойно закуривающего голландскую сигару !
-- Теперь, когда вопрос с золотом. полагаю, решен, -- невозмутимо проговорил мой друг, -- я надеюсь, что мистер Ленин не откажет нам в удовольствии ещё раз отобедать в наркомовском ресторане. Бизон с китайским зелеными бобами под соусом фейхоа мне показался великолепным.
-- Шерлок Холмс !!! - ошеломленные, воскликнули мы все пятеро.
-- Разумеется, -- хладнокровно ответил он. - Я рад, что этот маленький маскарад с несколькими штрихами грима помог нам, как я на это и рассчитывал, изобличить преступника.
-- О, я пропал, пропал, горе мне, несчастному, -- возопил Сталин, стоя на коленях перед премьер-министром и вырывая клок волос у себя на голове. - Простите, товарищ Ленин, меня грешного и недостойного раба ! Ильич, не погуби ! Ваше величество ! Не из корысти, но токмо по поручению пославшей меня супруги... О, горе мне !
-- Но как... как, батенька, могли вы угадать... понять...— проговорил Ленин, округлив на Холмса свои раскосые глаза, теперь уже без прищура.
-- О, это дело было довольно простым, -- отмахнулся Холмс, пуская струю дыма в сторону поверженного Сталина. - Мой вам совет, Коба, перестаньте курить "Герцеговину Флор", она приносит вам несчастье. А весь мой маленький спектакль с переодеваньем был устроен только ради изобличения преступника; хотя его, конечно, можно было изобличить и как-нибудь по-другому... не правда ли, сэр ? - подмигнул он мистеру Дзержинскому., направляясь к двери.
Так Холмс, благодаря своему уникальному дару наблюдательности и дедукции, сумел вернуть Советам более пяти миллионов фунтов награбленных ценностей, благодаря которым красные выиграли войну против белых (потому что их наркому обороны Троцкому удалось заполучить небольшую часть этих денег на нужды красной армии, отсюда пошла знаменитая вражда между ним и Сталиным). Он отказался от какой бы то ни было денежной награды (сказав мне как-то раз, когда он был в особенно благодушном настроении: "Уотсон, я-то не граблю награбленного"), но получил от Ленина забавный подарок - английский перевод книги советского премьера "Империализм и эмпириокритицизм", с посвящением: "Дорогому товарищу Адольфу Хитлеру от благодарного предсовнаркома Советской России. В. И. Ульянов-Ленин."
Тайна двенадцатого стула.
-- Вы помните, дорогой Уотсон, как в самом начале нашего знакомства вы составили нечто вроде школьного аттестата с оценками моих познаний в основных сферах науки ? - спросил как-то вечером Холмс, после того как он окончил исполнение одной особенно душераздирающей сонаты си-диез-минор собственного сочинения. - вы, помнится забыли тогда о языкознании.
В кои-то веки в ту памятную осень 1926 года в Лондоне стояла сырая, промозглая погода и моя рана, полученная в 1878 году в Афганистане нестерпимо ныла, как будто из неё медленно вытягивали сухожилия. Всё это настроило меня на романтический лад и я ответил моему знаменитому другу:
-- Припоминаю... я действительно не оценил тогда ваши таланты в изучении языков. Насколько мне известно, вы свободно владеете, вдобавок к обычному для джентльмена набору из французского, немецкого, итальянского, испанского, латыни и греческого, такими языками как техасский, австралийский, канадский, манчестерский, -- я загибал пальцы, -- норфолкский, ист-эндский язык кокни, наречие южно-уэльских шахтеров, сленг лондонских карманников и жаргон домушников юго-восточной Англии. Итого пятнадцать! У вас редкое дарование.
Холмсу всегда льстили мои безыскусные похвалы, поэтому он весь изогнулся как кот, которого почесали за ухом. Он сказал с истинно британской гордостью:
-- Теперь вы, как мой официальный биограф, можете прибавить к этому списку шестнадцатый язык - русский. Я выучил его только за то, что им разговаривает малоизвестный, но оттого не менее замечательный современный русский общественный деятель по имени Остап ибн Мария Бендер Бей.
-- Имя, кажется, турецкое.
-- Одесское, Уотсон, одесское. Но отец мистера Бендера был, по моим сведениям, турецкоподданным.
-- И чем же примечателен этот деятель ?
-- О, это один из величайших умов двадцатого века по части законного выуживания денежных знаков из карманов населения. В отличие от банков и страховых компаний он работает в одиночку и без вывески, что ставит его на недосягаемую высоту. Насколько мне известно, этот человек разработал четыреста способов честного отъема денег и иных ценностей у предприятий, учреждений и частных лиц. И, заметьте, ни одной судимости ! Вы ведь знаете, как я уважаю гений в противоборствующей стороне, то есть в преступниках; достаточно вспомнить мои теплые чувства к приснопамятному профессору Мориарти... Но в данном случае речь идет...гм... не совсем о преступнике... Я бы сказал, он выше самого понятия преступления - в этом вся прелесть его деятельности. Он бескорыстно любит деньги и готов пожертвовать многим ради самого процесса их приобретения не совсем тривиальными способами. Я, возможно, выражаюсь несколько туманно, но вы вскоре всё поймете. Я жду мистера Бендера сегодня к обеду.
-- Как, -- изумился я ,-- он прибудет прямо из России ?
-- О, расстояние - не проблема для моих клиентов, вы как никто иной должны это знать, Уотсон. После дела с султаном Брунея, который провел пять недель на пароходе ради консультации со мной... Да, мистер Бендер почтит нас сегодня своим визитом, если только поезд Нижний Новгород - Лондон не опоздает сегодня.
-- Что ж, любопытно взглянуть на этого русского Робин Гуда или, может быть, джона Лоу ?
-- Ни то ни другое, Уотсон, ни то, ни другое. Но, кажется, наш гость уже поднимается по лестнице.
Чуткий слух Холмса уловил шум шагов нашего посетителя на несколько секунд раньше. Через минуту на пороге гостиной предстал человек, внешность которого заслуживает отдельного описания. Остап ибн Мария Бендер Бей был молодым человеком лет двадцати восьми, с волевым лицом британского военного, сражавшегося в тропиках, и пронзительным взглядом карих, смеющихся глаз. Он носил полосатый пиджак неопределимого цвета, под которым виднелась майка флотского образца, щегольские брюки в модную полосочку и лаковые туфли кричаще-канареечного цвета. Шея его была обвита странным полосатым шарфом, а на голове изящно сидела белая капитанская фуражка. В руках молодой человек держал большой кожаный саквояж.
-- Ну-с, мистер Шерлок Холмс, вот я и прибыл в ваше распоряжение, -- улыбаясь двумя рядами крепких белоснежных зубов, проговорил мистер Бендер на плохом английском и тут же опустился в кресло. - Простите, устал с дороги. Не найдется ли у вас пинты виски для жаждущего гражданина страны Советов ? Я не отказался бы и от гаванской сигары... О, знаменитое британское гостеприимство ! Равного ему нет в мире, если не считать учтивых нравов Востока, которым, увы, угрожаен цивилизаторский декаданс.
-- Рад вас видеть на Бейкер-стрит, мистер Бендер, -- улыбаясь произнес Холмс. - Уотсон, налейте ему. Вот сигары, курите. Или, пардон, вы предпочитаете говорить по-французски ? Я неплохо овладел и русским, но это было бы неучтиво по отношению к доктору...
-- Бальзам на душу, -- млея от выпитого произнес по-французски наш гость. - С вашего позволения, я налью себе ещё... Ну вот, я уже чувствую себя способным пойти на прием к премьер министру Англии и уйти от него с чеком на сто тысяч в кармане. итак, продолжим на языке Корнеля, Руссо и маршала Петэна. Вы, конечно, уже знаете, почему я прибыл к вам, мсье Холмс ?
-- Я догадываюсь, что речь идет о сумме не меньшей чем... дайте подумать... скажем, двадцать тысяч фунтов. На сколько тысяч я ошибся ?
-- О, я не ювелир-оценщик, но в общем товар потянет тысяч на двадцать пять. Смотря где и как будем сбывать.
-- Что ж, приступим к дележу шкуры неубитого медведя ? Если я правильно понимаю, вам без моих ценных советов не обойтись ?
-- Правильно понимаете; в этом деле я признал свое поражение. Итак ?
-- Тридцать процентов ?
-- Да, забыл вам сказать - у меня есть компаньон.
-- Законный владелец, насколько я понимаю ?
-- Правильно понимаете; но у него я уже давно не беру консультаций и держу при себе из филантропии. Он сейчас отдыхает в Крыму, переживает последствия наших маленьких трудностей в разработке концессии. С него хватит пяти процентов за глаза. Себе я оставляю мои незыблемые шестьдесят. Но у вас есть доктор.
-- Ему и пойдут оставшиеся пять процентов, то есть тысяча двести пятьдесят фунтов стерлингов, что за вычетом расходов составит около тысячи двухсот. Вы не зарабатываете столько за год практики, Уотсон.
Перспектива такого дохода, конечно, восхитила меня, но я совершенно не понимал, о каких деньгах и о каком товаре толкуют эти профессионалы.
-- Что ж, по рукам, мсье Холмс, -- сказал Бендер, закуривая ароматную гаванскую сигару. - Дорожные расходы позвольте у вас попросить авансировать - у меня с собой ни шиллинга. В Лондон прибыл зайцем на сухогрузе "Одинокая звезда".
-- Обстоятельства дела ? - коротко спросил Холмс, поудобнее усаживаясь в кресло и доставая свой несессер для инъекций.
-- Некая мадам Курицына из Новгорода спрятала в 1918 году бриллиантов на двести тысяч золотых рублей. Камни зашиты в одном из двенадцати стульев столового гарнитура работы Брамса, подробное описание гарнитура имеется. В том же достопамятном году мадам лишилась не только мебели, но и дома, а три месяца назад преставилась в уездном городишке, дав своему зятю, Полиграфу Арнольдовичу Преображенскому, нить насчет сокровищ. Местонахождение одиннадцати стульев мне удалось установить, но злая судьба была против нас. Двенадцатый стул исчез в товарном зале Октябрьского вокзала Москвы два месяца назад, а именно 2 августа около полудня. Следов... -- мистер Бендер развел руками. - Сколько я ни бился. Итак, что скажет высокоуважаемый эксперт ?
Холмс задумчиво ввел себе в вену три кубика морфия и откинулся на подушку кресла.
Его профиль, похожий на силуэт нахохлившейся хищной птицы, выдавал напряженнейшую работу миллионов гениальных нейронов, находившихся в величайшей черепной коробке двадцатого столетия. Остап тем временем налил себе ещё виски, и я последовал его примеру. В гостиной на Бейкер стрит воцарилась торжественная тишина.
***
Я проснулся оттого, что кто-то настойчиво трепал меня по плечу. Это был Холмс, одетый по-дорожному. Мистер Бендер уже стоял в дверях, с саквояжем в руке. Я, вероятно, незаметно заснул во время мыслительного процесса, происходившего в Холмсе.
-- Уотсон, думаю, чтобы не потерять вашу тысячу фунтов, вам следует одеться секунд за сорок, так как наш поезд до Портсмута отходит через десять минут и кэб ждет внизу. - заметил мой друг.
-- Но почему же вы меня сразу не разбудили, -- забормотал я, лихорадочно переодеваясь в свое дорожное платье. - А мой саквояж ?
-- Ну что бы вы делали без меня, Уотсон ? - улыбнулся Холмс. - Наши чемоданы уже упакованы и отнесены вниз. Ну, а будить вас - нелегкое занятие, особенно когда вы незадолго до этого осушите пять стаканов виски.
Я не заставил себя долго ждать - пригодились армейские привычки, и уже через четверть часа поезд мчал нас на юг. В Портсмуте мы должны были пробыть пару дней чтобы, как объяснил мой друг, выправить через одного знакомого фальшивомонетчика советские, польские и эстонские паспорта (этому Джону Эбберсу, мастеру своего дела, Холмс как-то очень помог, расследуя дело о фальшивых пятифунтовых банкнотах - как лицо неофициальное, мой друг отпустил мошенника на все четыре стороны, так как был очеь тронут какой-то романтической историей несчастной любви, пережитой Эбберсом в школьные годы). Бендер был очень возбужден, беспрестанно строил феерические планы о каких-то бразильских фазендах и пел русские песни. Эбберс принял нас с радостью, обеспечив не только паспортами, но и кучей разных валют, которые Холмс любезно согласился сбыть доверчивым коммунистам из сорока процентов коммиссионных. Наконец утром 8-го октября мы благополучно сели на эстонское пассажирское судно "Кыоваа Ляемеэ" и уже через четыре недели были в Таллинне. Мы не могли направиться из Англии прямо в Петербург, хотя у нас и были фальшивые русские визы, так как Остап предупредил нас, что ГПУ устанавливает за каждым иностранцем, легально въезжающим в СССР, неусыпное наблюдение что, конечно, доставило бы нам немало лишних хлопот. Эстонско-русскую границу мы перешли нелегально. При переходе границы произошел, правда, небольшой инцидент, который ещё раз доказал нам, с каким решительным и смелым спутником мы имели дело в лице Холмса.
Перед тем как отправиться в сторону советской границы, Холмс зашел на эстонскую заставу, посоветоваться о том, где удобнее совершить переход. Офицер, командующий заставой, по имени Тыну Маассаавиыляэхьяненсон, оказался, разумеется, старым другом и клиентом Холмса (знаменитый сыщик помог ему как-то в поисках чистокровных эстонских скакунов, сбежавших с его мызы и найденных неделю спустя пасущимися в миле от конюшне). Проконсультировавшись у бравого пограничника, мы отправились в лес, посередине которого и пролегала граница. Не успели мы пройти и двух миль, любуясь чудным осеннем пейзажем, позолотившим северный лес, напомнивший мне дикие уголки Харфордшира, как на нас напали трое неизвестных, выряженных в какую-то странную серую форму с остроконечными матерчатыми шлемами и вооруженных допотопными винтовками. Наша троица стоила в обороне шести, а то и семи бойцов: Остап разбил челюсть одному, я пригрозил револьвером другому, а Холмс, применивший прием японской борьбы "баритсу", так пригодившейся ему в схватке с профессором Мориарти у Райхенбахского водопада, уложил на лопатки третьего. Мы отняли у них оружие и Холмс хладнокровно произнес:
-- Я догадываюсь, кто вы и кем посланы, но в данный момент я, как лицо неофициальное, не буду сводить в вами личных счетов. Вас будут судить, и помните: где бы ни находился подданный Британской Короны, он всюду находится под неизменной защитой английских законов.
Мы отвели пленных, оказавшихся красными пограничниками, на заставу к капитану Маассаавиыляэхьяненсону. Холмс сказал:
-- Инспектор, арестуйте этих людей. Можете пришить им все уголовные дела, оставшиеся нераскрытыми за последние годы в вашей маленькой гостеприимной стране. Нет, нет, меня благодарить не нужно: я сделал это исключительно ради тренировки моего бесценного инеллекта.
Остап ликовал: мы никак не могли оторвать его от плененных красноармейцев, которым он щедро раздавал пинки и зуботычины.
На следующий день мы прибыли в Москву и остановились в каком-то заброшенном деревянном доме на окраине, куда привел нас мистер Бендер. Одна комната была пригодна для обитания, то есть там находились две колченогих кровати, стул, стол и сложенная из кирпичей печь.
-- Ну-с, милорды, лед тронулся, -- приговаривал Остап, осушая в компании Холмса очередной стакан русского спиртного, которое местные жители называли "самогон", то есть self made brandy. - Я телеграфировал профессору Преображенскому, он завтра прибывает из Ялты. Цветы при встрече необязательны. Представляю, как измучился старик, ведь я приготовил ему сюрприз: он ничего не знает о вашем приезде.
-- Не понимаю, зачем вы вообще нас привели в этот дом, мсье Бендер, -- удивлялся Холмс. - Я понимаю, что гостиница нам не подходит, слишком на виду, но... почему бы просто не снять квартиру или небольшой дом на время поисков ? Поймите меня правильно, здесь очень уютно, но...
-- Не поймите меня правильно, милорд, -- говорил Остап, -- но в этой стране, к сожалению, любая трата денег в суммах, эквивалентных пяти фунтам вашей твердой валюты, привлекает, увы, лишнее внимание общественности и фининспекции. Да и профессор плохо знает Москву, как и жизнь вообще - если бы мы поселились где-нибудь в более людном месте, чем эта дыра, он рано или поздно учудил бы что-нибудь вроде своих ресторанных похождений, в результате которых стулья уплыли вдоль по реке судьбы, как сказал бы поэт. Нет, фельдмаршала мы оставим здесь, в нашей лосиноостровской фазенде, в качестве прислуги за всё, с запретом пересекать черту города. Зато всё будет спокойно, как в Багдаде.
Холмс соглашался с доводами Остапа, но ему не терпелось ринуться в бой, то есть на поиски двенадцатого стула... а профессор всё не ехал, и его последняя телеграмма, полученная Остапом poste restante гласила: "Еду перекладных грызуном неурожай буду послезавтра".
-- Остроумный молодой человек, -- смеялся Бендер. - Ему стыдно было подать телеграмму, где написано, что он тратит свои последние копейки и едет зайцем. Но ценю за преданность - телеграмму, хоть и шифрованную, всё же послал. А то б душа, не выдержав волненья... О, Рио-Рио...
И он запел приятным тенором песню о своей голубой мечте, которую мы с Холмсом знали уже наизусть. Задержка с прибытием профессора, без которого Остап "из уважения к сединам и заслугам" не хотел открывать наш торжественный военный совет, произвела в деле сокровищ Мадам Курицыной непредсказуемые последствия. Читатель, конечно помнит по моим запискам, насколько тяжело было для моего друга бездействие. Он буквально физически страдал всякий раз, когда он был вынужден ничего не предпринимать или не получал новой пищи для своего могучего ума. На следующий же день после нашего прибытия в столицу Холмс, пока мы с мистером Бендером ещё спали, ушел, оставив французскую записку, текст которой я привожу:
"Дорогие друзья, я не могу более сидеть сложа руки, моя необузданная натура жаждет действия. Поэтому не судите меня строго. Думаю, сегодня вы поужинаете без меня.
Искренне Ваш,
Шерлок Холмс.
-- Что ж, гигант мысли решил испытать свои таланты на неблагодарной московской почве без гида, -- засмеялся Остап, вертя в руках записку. - Он, кажется, спрашивал у меня адрес аукциона, на котором были распроданы стулья. Уж не думает ли он, что ему удастся добраться до архивов этого бесчеловечного заведения ? А ведь это не удалось даже мне. Гм... прыткий молодой человек.
-- Это очень похоже на моего друга, -- заметил я, наливая Остапу и себе по стакану self made brandy. - Он сторонник самостоятельного расследования. С этим давно смирились даже такие корифеи Скотленд Ярда, как Лестрейд и Брандон.
-- А, понимаю, гигант мысли - противник коллективизма. Ярый индивидуал. Что ж, в этом мы похожи. Остается надеяться на его джентльменскую честь или как это у вас называется.
Подобные подозрения возмутили меня. Как мог Остап сомневаться в честности Холмса !
-- Должен вам заметить, мсье Бендер, что Холмс не только никогда не терпел поражения, но и ни разу не позволил своим клиентам усомниться в его безупречной репутации. Я уверен, что сокровище будет найдено и концессионеры получат каждый свою долю с точностью до пенса.
-- Дорогой Уотсон, -- с горечью возразил Остап, -- жизнь к сожалению научила меня, дитя жестокого мира, не доверять в финансовых делах никому, даже родной маме. Понятия чести и бескорыстия так давно стали жертвой инфляции, что вряд ли можно надеяться на то, что их котировки поднимутся в отдельно взятой стране, в отдельно взятом случае. Впрочем, я с этим давно смирился. Налейте-ка мне ещё, дорогой доктор.
Холмс вернулся незадолго до полуночи, загадочно улыбаясь. На вопросы Остапа, он уклончиво отвечал, что, хотя пока в нашем деле ещё ничего не ясно, у него есть основания полагать, что расследование на правильном пути. Бендер бесился, но вытянуть из Холмса ничего не смог.
На следующий день мы, наконец, познакомились с четвертым концессионером: профессор Преображенский прибыл к обеду. Это был высокий, сутуловатый старик лет пятидесяти пяти, коротко остриженный, с исцарапанным пенсне на внушительном мясистом носу, носивший неопределенного цвета демисезонное пальто, касторовую шляпу, некогда, видимо, очень щегольские брюки и кирзовые сапоги. Вместо багажа у него в руках был какой-то узелок.
-- Ох, я насилу добрался... устал ужасно... - проговорил он, снимая шляпу. - Здравствуйте, господа, я очень, очень рад видеть... Товарищ Бендер, представьте же меня господам...
Остап вскочил и с комической торжественностью представил нас друг другу.
-- Герр профессор Полиграф Арнольдович Преображенский, предводитель дворянства и тайный советник, а ныне почетный фельдмаршал концессии. Мсье Шерлок Холмс, знаменитый корифей сыскных наук из Лондона. Доктор медицинских наук и ассистент мсье Холмса, мистер Джеймс Уотсон. Протяните же друг другу руки, дорогие концессионеры, в знак того, что вы не прячете за пазухой кинжала или иного огнестрельного оружия. как погода в солнечном Крыму, дорогой фельдмаршал ?
Мы горячо приветствовали профессора, усадили его за стол и, пересыпая разговор обычными расспросами о дороге и т. п., рассказали о наших приключениях. Холмс достал из наших лондонских запасов две бутылки отличного голландского джина и мы торжественно отметили прибытие профессора. Настало время долгожданного "военного совета", на котором мы должны были распределить роли и утвердить стратегию и тактику наших совместных действий. Первым взял слово Холмс.
-- Господа, я уже могу сообщить вам, что наше предприятие начинается благоприятно. вы обиделись на меня, мсье Бендер, за то, что я покинул вас вчера для моей маленькой разведки в городе. Но мне повезло и добыча моего первого дня оказалась бесценной. - Он торжественно достал из кармана пиджака какую-то бумажку. - Вы утверждали, Остап, что не могли найти документальных следов продажи двенадцатого стула, хотя вы, конечно, знали, что эти бумаги где-то есть. Аукцион сохранил копию платежной квитанции с данными покупателя, и я достал её. Вот она.
Крик изумления и радости вырвался у нас троих.
-- Я повергаю мои бессильные таланты к вашим ногам, дорогой корифей дедукции, -- воскликнул Бендер, отвешивая Холмсу глубокий поклон.
-- Невероятно... ведь это залог успеха, практически... - радостно потирал руки профессор.
Я тоже подумал, что тысяча двести фунтов у меня уже почти в кармане. Щеки Холмса слегка порозовели, как у девушки, которой сделали неприличный комплимент - ведь он был так падок на похвалу.
-- Имя покупателя - Ипполит Енотович Бунша, Петровка, 38. Я поехал к нему и, к счастью, застал дома. Мне не стоило труда узнать, что стул с прочей мебелью был отправлен им на дачу, где-то в графстве Лобни. Я записал адрес.
-- Тогда нельзя терять ни минуты, едем в Лобнишир ! - воскликнул я.
-- Терпение, Уотсон, терпение. На прошлой неделе дача Бунши была ограблена, и я предложил потерпевшему мои скромные услуги консультанта, поскольку, к счастью для нас, хозяин и так отказался от вмешательства полиции, из-за налоговых проблем. Кроме стула пропало много другой мебели, вазы и ковры. Мы с мистером Буншей сошлись на сумме в сто рублей, то есть пять фунтов, если я найду вещи.
Наша радость несолько умерилась от этой новости, но надежда всё же была. Мы тотчас выехали в Лобню; на станции мы взяли странный местный кэб, называемый "telega" и, любуясь осенними красотами пейзажа этого подмосковного графства, добрались до дачного поселка, именуемого "Стинк-ривер" (rechka vonuchka) и отстоявшего в четырех милях от города. Усадьба Бунши представляла собой невзрачный двухэтажный коттедж, окруженный небольшим садом и рядом цветочных клумб. У Холмса был ключ, но он попросил нас подождать у ограды, пока он не осмотрит участок вокруг дома. Мы стояли и наблюдали как знаменитый сыщик, присвистывая, бегает вокруг дома, поминутно рассматривая землю в лупу. Вернувшись к нам, Холмс пригласил всех пройти в дом, умоляя ничего не трогать. Через полчаса он присоединился к нам, в то время как мы сидели в маленькой гостиной и пили водку, предусмотрительно захваченную нами из дома.
-- Кажется, это дело сложнее, чем я предполагал, -- сказал Холмс, осушив стакан, предложенный Остапом. -- Грабители, к счастью, оставили следы как снаружи, так и внутри дома, но я пока мало что могу предположить относительно возможности установления их личности. Их было трое, главарь - бородатый блондин лет сорока, пяти футов семи дюймов росту, курит местный табак "махра", носит кирзовые сапоги фирмы "Скороход". Второй - худощавый брюнет, не старше тридцати, высокий, некурящий, обутый в хорошие резиновые сапоги. Третий - грузный, низенький, трусливый, некурящий, носящий светлый плащ с бежевыми пуговицами, обутый в дорогие туфли. Они приехали сюда на двух пролетках, лошадь экипажа, стоявшего сзади, прихрамывает. Вещи быстро погрузили на пролетки и закрыли брезентом. Дверь была не взломана, а открыта ключом, но не обычным, а кустарно изготовленным по слепку. В день ограбления был несильный дождь. Украдены в основном предметы интерьера, столовое серебро не тронули, платье также. Грабили как-то странно, с точностью можно утверждать, что только бородатый блондин - мастер своего дела. Толстяк в светлом плаще был оставлен у ограды как сигнальщик, для внешнего наблюдения. Я сделал ещё около тридцати наблюдений, которые будут более интересны экспертам, чем вам. Но я сделал из всего этого ценный вывод - всё доказывает, что грабители знакомы с Ипполитом Енотовичем Буншей и один из них имел хотя бы однажды доступ к связке его ключей.
-- Но это же гигантский шаг, гениально ! Не правда ли, товарищ Бендер ? - обрадовался профессор.
-- Ну, это кое-что. Посмотрим, куда приведет нас этот гигантский шаг. - скептически заметил Остап. - Заседание продолжается госода концессионеры. К Бунше !
На Петровку мы прибыли к вечеру. Ипполит Енотович жил в просторной, роскошно обставленной семикомнатной квартире ("Семи комнат в Москве нет даже у Айседоры Дункан !" -- шепотом заметил Остап). Мистер Бунша был страдающим одышкой человечком лет сорока, лысоватым, с багровым лицом . Он встретил нас заискивающе, сразу предложил коньяку и дал миссис Бунша какие-то указания насчет ужина.
-- Я уже говорил вам, мистер Бунша, что я - лицо неофициальное и не имею ничего общего с фининспекцией, которой вы так боитесь. - сказал Холмс. - Я должен сообщить вам некоторые новости о ходе нашего расследования. мы имеем все основания полагать, что ограбление было совершено кем-то из ваших знакомых, имеющим следующие приметы: ростом около пяти футов двух дюймов, ваших лет, склонен к полноте, пуглив, нервен, не курит, носит туфли хорошего качества и светлый, скорее всего бежевый, плащ. Этот человек недавно имел возможность сделать слепок с вашего ключа от загородного дома.
По мере того, как Холмс излагал приметы, лицо Бунши искажала гримаса крайнего изумления. Наконец он вскричал:
-- Так это же... Китайко ! Не кто иной как ! Китайко ! Авессалом Ефимыч ! Председатель ! Профсоюза ! Рабочих этого... завода имени этого... монаха Бертольда Шварца... то есть нет... имени Семашко ! Сосед ! С третьего этажа !
Холмс торжествующе посмотрел на нас. Профессор радостно потирал руки, хихикая от предвкушения скорой добычи. Глаза Остапа горели. Я был горд за моего друга Шерлока Холмса и за Англию.
Спустя минуту мы уже стояли на пороге квартиры Китайко. Не дожидаясь прочих объяснений, Остап цепкой загорелой рукой схватил Китайко за горло и стал трясти. Несколько восклицаний слились в один крик :
-- Отдай мебель, гнида профсоюзная !
-- Позвольте вам заявить ! мое ограбление ! Вор !
-- Немедленно верните стул ! Да-с ! Стул !
-- Мистер Китайко, позвольте мне, как лицу неофициальному, чтобы избежать огласки, поговорить с вами частным образом. - Холмс говорил с холодно-презрительной вежливостью. -- Нам всё известно по поводу вывезенной мебели мистера Бунши. Отпираться бессмыссленно.
Китайко и не стал отпираться, а только зарыдал в голос, как женщина, падая к ногам Холмса.
-- Не я ! Это не я ! Моя жена ! Клава, иди, любуйся на дело рук твоих ! Это она уговорила... упросила... ей, видите ли, не хватало на шубку, будь проклята эта шубка со всеми шубками и соболями... Тысяча триста... мебель для нового клуба... Я должен был купить... Средства профсоюза ... Шурин взялся с подельником... Вывезли... Пощадите !
Холмс с отвращением смотрел на этого мерзавца и на его супругу, стоявшую тут же, в дорогом японском халате и с волосами накрученными на папильотки. Остап наконец выпустил Китайко и мы с Буншей повлекли его в гостиную.
-- Грабят ! Помогите ! - зычным голосом закричала было миссис Китайко, но Холмс вежливо заметил:
-- Мадам, я бы не советовал впутывать полицию в дело ограбления вашим мужем дачи мистера Бунши. Тем более что вы будете фигурировать в деле как соучастница и подстрекатель.
Дама присмирела.
-- Где мебель, жертва аборта ? - рычал Остап.
-- В клубе, всё в клубе, клянусь... Я только взял средства ассигнованные на меблировку... Девятьсот... не всё... мы ещё много прикупили..., -- трясясь, бормотал Китайко.
-- Как вам не стыдно, а ещё советский служащий и небось партийный ! - возмущался Преображенский, с надеждой оглядывая комнату. Авессалом рыдал. Остап подошел к золоченому буфету мореного дуба, налил себе водки и яростно выпил.
-- Убивать таких надо ! - негодовал он. - Грабить честных граждан ! Гони же сюда твои тридцать сребреников, то есть украденную тысячу и благодари Создателя, за то, что так дешево отделался ! А мебель вернешь сегодня же законному владельцу. Поедешь сейчас с нами в клуб, живо.
Авессалом пытался что-то возражать, но Остап так посмотрел на него, что тот не только покорно выдал ему требуемые пятьдесят фунтов, но и, в минуту одевшись, изъявил готовность тотчас отправиться в клуб несмотря на то, что было уже около десяти часов вечера. Холмс бесстрастно взирал на всё это, прихлебывая коньяк из буфета Китайко и давая мне понять своим многозначительным взглядом, что дело близко к завершению и что всё это на самом деле очень веселит его. Преображенский и Бунша ликовали.