Заснуть было категорически невозможно: в разных частях плацкартного вагона бубнили сталевары подшофе и сталевары, пьяные вдрабадан, частенько вагон изрядно подкидывало на рельсовых стыках, с нижнего места - мы ехали на боковых - доносился разнузданный офицерский храп АЛ, а в незанавешенные, открытые из-за жары окна регулярно врывался ослепляющий свет железнодорожных фонарей и грохот встречных составов, бардак одним словом... То, что путешествие из Череповца в Ленинград лёгким не будет, стало ясно, как только мы с АЛ и увязавшимся проводить нас Свистом выбрались из антикварного трамвая на вокзальную площадь города Череповца: несмотря на поздний час, было людно, шумно, бестолково, в общем - гулял народ, как в последние минуты перед закрытием ресторана; почти сразу к нам, несмотря на атлетическое сложение АЛ, начали приставать, задирая, местные компашки с предложениями то ли выпить с ними, то ли подраться. Влажный, липкий, не дающий прохлады безлунный вечер после утомительно-жаркого летнего дня, уродливые, слившиеся в сплошную тёмную массу деревья по периметру площади, режущие глаз фонари и зычные, металлически-неразборчивые и переплетающиеся голоса репродукторов, объявляющих то о прибытии, то об отправлении поездов, а большей частью о задержках и изменениях в расписании, толкотня перемешавшихся уезжающих, провожающих и встречающих граждан - всё это было похоже на... на чёрте что это было похоже, на психбольницу, вывезенную на лето в Дом отдыха! На привокзальной площади в цене были только два товара: билеты на поезд и пиво - и того, и другого жаждали, за ними стояли в очередях, о них говорили и мечтали, доставшие их счастливчики наслаждались привалившей им удачей. А вот у нас не было ни билетов, ни пива, отчего и Свист, и я с ним стали погружаться в меланхолию и растерянность, и скоро совсем скисли бы, когда бы не присутствие АЛ, у него-то как раз разгорались глаза и расширялись ноздри, жадно ловя аромат бурлящей жизни: это был его мир.
- Ждите меня здесь, - коротко бросил он, усадив нас на мгновенно замеченную освободившуюся деревянную скамью - Я мигом, - и исчез.
Мы было присели, но сидеть, когда почти все стоят, есть привилегия, обладателями которой мы, ботаники в душе, себя не считали, и оттого быстро её лишились: сначала к нам подсадили маму с ребёнком, потом к маме подтянулась её мама, потом пришёл папа с багажом и привёл ещё одного ребёнка - в процессе этой незатейливой многоходовки пришлось сперва встать мне, потом Свисту и потихоньку, шаг за шагом, нас оттеснили от скамьи в направлении к переполненным урнам на краю светлого пятна от фонаря. Нас вытолкали бы, наверное, и на неосвещённую границу вокзальной площади, если бы не появление АЛ, держащего пальцами одной руки три бутылки пива. Он мгновенно оценил ситуацию и прокомментировал:
- Ну вы и лохи, что же нам теперь, стоя пиво пить?
АЛ сунул бутылки мне, и, сделав для маскировки крюк, подошёл к утраченной скамье и обратился к матери с полноценным хохляцким акцентом:
- Гражданочка, зачем же вы здесь мучаетесь, на улице с детями, где шум, нетрезвые мужики, комарьё проклятое? На вокзале ж есть комнаты матери и ребёнка, там и прилечь можно, и игрушки имеются для робят, и мама ваша спокойно отдохнёт на старости лет. Ступайте туда, давайте я вам вещички помогу перенести, - и одновременно хватая чемоданы и делая нам знаки немедленно занять скамейку, он быстро пошёл впереди поневоле потянувшегося за ним семейного клина.
Минут через десять АЛ вернулся и опять с тремя бутылками пива; присев на вновь обретённую скамью, он удовлетворённо выдохнул:
- Ну вот, порядок в танковых войсках!
Заслуженно отдыхая с пивом, АЛ сообщил, что билеты удалось приобрести, плацкарт, какое нахер купе, слава богу, не общий вагон, а вам - это нам со Свистом - и общий не продали бы, потому что к людям надо иметь подход, отправление, кстати, через двадцать минут, так что можно уже начинать прощаться. Не вставая, держа пиво в одной руке, другой мы пожали свободную руку Свиста, пожелали ему везенья и успехов и АЛ ещё раз повторил вводную: мы, прибыв в Ленинград, прилагаем все силы для комфортного обустройства с учётом наличия стоянки для машины, Свист же здесь напрягается и делает всё, даже невозможное, но в рамках строгой экономии и подотчётности, для скорейшего ремонта на время выбывшей из строя нашей ненаглядной пятидверки, и каждый день, начиная с послезавтрашнего вечера, мы ждём его - а он нас - рядом с Казанским собором, у памятника Кутузову, символа победоносного русского духа, до момента трогательной встречи. Напоследок АЛ дал Свисту наказ:
- Валентиныч, теперь у тебя только одна баба, незабвенная наша Нива, на других не отвлекайся, честь родного Института береги - на кону стоит! - обнял его и по-брежневски расцеловал, а я только ещё раз крепко пожал его орошённую то ли пивом, то ли набежавшей скупой слезой, руку.
- Удачи, парни! - поднял эту руку, сжатую в кулак, Свист, допил пиво и растворился в черноте череповецкой ночи. А вскоре и наш поезд, дёрнувшись, поплыл, но долго ещё были видны на мутном пространстве череповецкой земли багровые всполохи - то ли доменные, то ли мартеновские печи, то ли ещё что взаправду горело день и ночь...
Вагон трясло, мысли путались, я то проваливался в дремоту, то размышлял о событиях трёх прошедших дней, проведённых в Ярославле и его окрестностях.
После похода в кино проснулись почти с зарёй - необыкновенная твердость тренерских кроватей не позволяла нежиться в объятиях Морфея. Ввиду избыточности свободного времени - по прогнозу АЛ, надеяться получить деньги сегодня можно, но всерьёз рассчитывать на это не стоит, Сараев же - немножко обсудили тему небывалой жёсткости лож: Свист, посещавший детскую спортивную школу по гимнастике, считал, что придумано это для того, чтобы ростки доброты в тренерской душе не могли пробиться даже ночью, в сонном расслабленном состоянии; чтобы тренер вставал раздражённый, злой и вымещал своё недовольство на воспитанниках, развивая в них гибкость и прыгучесть - а в нашем случае скоростные качества - в соответствии с учебной программой. АЛ, кандидат в мастера по лыжному бегу, имел другую точку зрения: кровати такие жёсткие для того, чтобы тренеры максимально долго оттягивали момент отхода ко сну, посвящая всё своё время работе с молодёжью, воспитывая в ней непреклонность характера и волевые качества. Я спортом не занимался в детстве и думал, что эта комната для тренеров команды соперников ярославских велосипедистов; в итоге все три мнения были признаны правдоподобными. Поднявшись, по установившейся традиции позавтракали всем тем, что осталось от ужина, АЛ допил коньяк - грамм сто или меньше даже - и сказал, улыбаясь:
- Ну вот, по пословице: с утра выпил и весь день свободен! Да, ну так чем же нам заняться сегодня? К бабам приставать - начальник запрещает, прожигать жизнь в ресторанах - денег нет, только и остаётся, что припасть к местной и в её, так сказать лице - или лоне? - к мировой культуре, айда что ли? - и мы махнули в исторический центр Ярославской земли. Походив некоторое время по музеям, обнаружили, что здесь в небывалом почёте медведи: здоровенные, под два метра чучела занимали все почётные места.
- Ха, а я просёк, почему к мишкам у ярославцев такая любовь! - засмеялся вдруг Свист.
- И почему же? - заинтересовался АЛ.
- Ну думай, Леонидыч, думай, на кого медведь похож в стоячем на двух ногах положении, а? Напрягай свою командирскую извилину! Какой у тебя IQ-то?
- А это что за фигня такая - айкью? А похож медведь на халдея, особенно когда с подносом стоит: внешне любезный, ласковый, а сам готов тебе бошку за бабки отвинтить...
- Во, правильно, но бери шире - на человека похож, и местные жители не от обезьяны произошли - откуда в здешних лесах обезьяны-то? - а от медведей! Оттого и на гербе города у них медведь, и почитают здесь медведей как близких родственников, так то.
- А чего, допускаю, вот в тех местах, где я служил, местные чукчи считали, что они от рыб произошли: прогневили они речного царя, и выгнал он их из воды на земные муки, ну типа как Адама с Евой из райского сада.
- Гм, а за что, они-то чем согрешили?
- Вот как они объясняли: речной царь очень любил рыбью икру и ел её так много, что число рыб не увеличилось, а даже сокращалось. Тогда некоторые рыбы и придумали не метать икру, а выращивать мальков в себе, вдобавок, эти рыбы научились говорить, и в реках стало шумно, а речной царь любил тишину. В конце концов он не вытерпел и изгнал живородящих рыб из рек, а у оставшихся стал есть икры немного меньше, чтобы они всё-таки плодились и размножались. Изгнанные из рек рыбы превратились в людей, но некоторые водные рыбьи повадки они сохранили: в отличие от земных животных каждую неделю моются в воде и пищу свою варят в кипящей воде, а ещё...
- Забавно, - оценил байку Свист, - Сам придумал или прочитал где?
- Да говорю же, лесные чукчи рассказали.
Поезд стал замедлять ход и вскоре, запыхтев, сделал первую остановку. Те сталевары, что не спали, сражённые алкоголем, потянулись на перрон - покурить и размяться, и вскоре там завязалась энергичная словесная перепалка, а затем - судя по крикам и другим звукам - и драчка. Я свесился с полки: граждане в вагоне в массе спали, несмотря ни на какие конфликты, ни на что не реагируя, может быть, находясь под гипнотическим воздействием громоподобных храпа АЛ, типа в Багдаде всё спокойно. Меж тем на перроне одна из проводниц стала кричать, что вызывает милицию и почему-то пожарников, вторая - что закроет дверь вагона и никого не пустит: пусть драчуны остаются на платформе, а поезд уйдёт. Последняя угроза подействовала - подравшиеся начали немедленно мириться, а вернувшись, стали шататься по вагону, ища новообретённых друзей, чтобы выпить с ними на брудершафт. Как я понял из разговоров, череповецкие передовики производства и победители соц. соревнований ехали в Ленинград по профсоюзным путёвкам любоваться белыми ночами и произведениями человеческого гения, а также за дефицитом. Где-то невообразимо далеко раздался гудок локомотива и потихоньку состав пришёл в движение, но я почему-то уже заснул и наблюдал во сне часть нашего пути от Рыбинска до Череповца.
Дорога была ужасной, мощёная булыжником, из которого высекали копытами искры пролетавшие мимо нашей Нивы птицы-тройки и летевшие дальше уже в чисто птичьем обличье, в виде гигантских чаек к плескавшемуся слева бескрайнему морю. Но я понимал, что это никакое не море, несмотря ни на скользящие по его поверхности грациозные парусники и бесконечной длины танкеры, ни на бело-зелёный прибой, грохотавший почти под колёсами нашей машины, на ни абсолютную его безбрежность - никакое не море, а Рыбинское городское хранилище воды. Рыбинск мы только что проехали: это был город величественных зданий вроде дома Пашкова в Москве и совершенно нетрезвых людей, каждый из которых на очевидный вопрос: Как проехать в Череповец? - показывал в сторону, принципиально не совпадающую с той, в которую махнул предыдущий прохожий. Эта ситуация наполняла нас трепетом и ужасом - мы боялись навсегда остаться в городе застывшей музыки, и АЛ кричал от страха на языке лесных чукчей-рыб. Но случилось чудо: разверзся прямой путь, вдоль которого стояли дома - сталинские высотки, это напоминало в гротескной трансформации виденную мной в кино Венецию, и мы помчались по дну высохшего канала, а догонявшее Ниву эхо шептало: Речной царь, речной царь, - и обдавало смрадным дыханием. Но тут меня опять обдало светом и грохотом от пролетевшего мимо встречного поезда и перебило сон, а после того, как встречняк прошёл, я с удивлением обнаружил, что в вагоне безмятежно тихо и уже начало светать, мне даже показалось, что в вагоне пустой - ну так и есть: ехали только мы с АЛ, все остальные места были не заняты. Я хотел разбудить АЛ и спросить, куда делись люди, но не мог пошевелиться, и в это время включилось радио и знакомый голос произнёс: А сегодня по просьбе Бориса Хуимыча передаём в рабочий полдень русскую народную песню Солартрон, солартрон, солартрон - и я понял, что всё ещё сплю и оттого действительно проснулся.
Было всё ещё темно, один-два голоса до сих звучали в спящем вагоне, повествуя заплетающимися языками об особенностях технологии скоростной плавки и делясь трудовыми достижениями, но и они постепенно затихали. А я опять не мог заснуть и вспомнил эпизод на Главном почтамте, где на моих глазах АЛ крушил бюрократическую стену. Деньги пришли на третий день после приезда, вечером, но при отправке была допущена неточность: хотя и номер паспорта, и серия были указаны на бланке правильно, Александр Леонидович был назван Алексеем Леонидовичем. АЛ поначалу спокойным тоном убеждал женщину-оператора, что раз предписано вручить деньги обладателю паспорта с указанной серией и номером, так их ему и надо вручить, проигнорировав ошибку в имени, ведь не может же у людей с разными именами номер и серия паспорта совпадать. Оператор - полная тётка под сорок - осторожничала и теоретически допускала такую возможность: вон ведь бывает, что в квартире живут несколько семей, и даже фамилии разные, а адрес у всех один. АЛ начал постепенно раздражаться:
- При чём тут квартира, женщина, в квартирах у нас помногу живут из-за жилищного вопроса, не хватает квартир на всех. А чисел чего, не хватает что ли, с числами-то нет дефицита - пиши сколько хочешь.
- Откуда мне знать, я не математик и не паспортистка, говорю только, что по разному бывает: номер телефона, к примеру, один на много людей, а там тоже числа, делали бы каждому по номеру, а то зазвонит аппарат, и все бегут - это мне, мне звонят.
- Ну вы и аналогии находите, смешно просто, это же от ячейки зависит, электротехническое устройство. С вагиной бы ещё сравнили - к ней тоже все бегут...
- Что ты сказал, засранец?! Наталья Ниловна! - заорала почтовый оператор, зовя, видимо, старшую, - меня тут клиент оскорбляет, неприличным словом обозвал.
Подошла Ниловна, тетя под пятьдесят, ещё более дородная - видимо, объёмы отражали положение на служебной лестнице, как звёздочки на погонах.
- Молодой человек, как не стыдно, что вы себе позволяете - материть женщину!
- Никого я не материл, а она вот меня засранцем назвала.
- Вера, как он тебя обругал, конкретно?
- Наталья Ниловна, я не помню, он сказал только, что я всем даю!
Стоявшие поблизости люди, наблюдавшие за конфликтом с возрастающим интересом, начали смеяться. Ниловна нахмурилась:
- Говорили такое?
- Да вы что? Да разве я осмелился бы? - без тени улыбки оправдывался АЛ. - Я вообще сотрудницу вашу вижу в первый раз, откуда мне знать о такой особенности её поведения.
- Вот видите, вот - он опять начинает!
- Вера, успокойся! В чём причина конфликта?
Начальница довольно быстро вникла в суть, прикрикнув на продолжавшую причитать Веру, и предложила АЛ сделать телеграфный запрос в Институт, по месту отправления денег, с просьбой уточнить имя получателя, но АЛ такой незамысловатой уловкой пронять было невозможно.
- Делаем запрос?
- Делайте, конечно, если без этого я и товарищи мои суточные на пропитание не получат. Но платить за телеграфный запрос нам нечем по причине отсутствия дензнаков.
- Заплатить надо всего 4 рубля 12 копеек, немного совсем.
- Для вас это немного, наверное, а у меня вот - у советского инженера - и рубля не наберётся, голодаем вообще-то.
- Не похожи вы на голодающего, не прибедняйтесь. Без запроса и положительного ответа от отправителя деньги выдать вам мы не сможем.
- Не можете - не выдавайте. Идти нам некуда, есть нечего, с работы вот денег прислали - и те получить нельзя. Останемся здесь, заберёт милиция - и то хорошо, может, хоть покормят в отделении.
Фразы, произносимые АЛ во весь голос, выразительно, с какой-то особенной сиротской интонацией, производили - может быть, в силу их доходчивости - магическое воздействие на окружающих, и хотя бугай АЛ нисколько не напоминал голодающего, присутствовавшие в операционном зале почтамта прониклись к нему симпатией и сочувствием, возник даже какой-то стихийный ропот следующего содержания: хватит измываться над людьми, люди не в санаторий приехали, по работе здесь вообще-то, поддержать надо людей, ведь это же наши люди, советские, и всё такое прочее. АЛ даже стали предлагать деньги взаймы в качестве помощи, но он, выдерживая роль, отказывался от финансовой поддержки без гордыни, но со смирением: дескать, получив завтра высланные с работы деньги, не сможет вернуть предложенную помощь неравнодушным к чужой беде гражданам, потому как не сможет их завтра отыскать. Эта трогательная честность оказала дополнительное воздействие, какая-то пенсионерка из очереди заплакала с причитаниями о том, что в войну только голодали, сейчас же мирное время, а тоже вот людям есть нечего... Обстановка стала тревожно накалятся, из глубины очередей послышались глухие призывы о возвращении к ленинским демократическим нормам жизни и о необходимости проучить зажравшихся нашей кровью бюрократов. Почувствовав недоброе, из кабинета выскочил начальник почтамта, пошептался несколько секунд с Ниловной и тут же обратился к собравшимся бунтовать массам:
- Дорогие товарищи, мои сотрудники не досмотрели, прошу прошения, вопрос сейчас же и немедленно будет решён, спасибо вам за проявленную бдительность и гражданскую сознательность, а недалёкие, допустившие волокиту исполнители будут строго наказаны! - и почти силой поволок нас в свой кабинет, шипя при этом Ниловне: - Всех выгоняй к стойкам, чтобы через полчаса ни одной необслуженной души не осталось в зале, сам проверю и мозги вам прочищу!
В кабинете он усадил меня и АЛ на диван с потрескавшейся чёрной кожей, достал из стола початую бутылку азербайджанского коньяка и налил нам по рюмке. Я начал было отказываться, но АЛ цыкнул, поэтому я примолк и стал оглядываться. Обстановочка в кабинете была самая конторская, махровая, как в фильмах пятидесятых годов, включая лампу под зелёным абажуром. Поверхность начальственного стола была пустая, и видно было, что шпон на столешницу уложен так, что к посетителю от сидящего за столом расходились как бы лучи. Это было так прямолинейно и простодушно, что я чуть не расхохотался, но сдержался и выпил предложенную рюмку коньяка, который оказался душистый и немного как бы жирноватый.
- Видели как? - произнёс меж тем начальник, меряя шагами кабинет, - Только спичку поднеси. Прямо по-ленински - из искры возгорится пламя. Нет, что-то будет, что-то будет - распустили народ, Никитка-дурак начал, а теперь стоить только лодку посильнее качнуть. А вы тоже хороши - это уже к АЛ, - уж и не пацан вроде?
- Да я и сам не предполагал, что так обернётся, - несколько растерянно произнёс АЛ, - у меня просто накопилось естественное раздражение: который день деньги ждём, вот пришли, а получить не можем.
- А я вот который год на руководящей работе, управленец среднего звена, так сказать, - стал исповедоваться начальник почтамта, - И никогда прежде не было по отношению к руководителям такого недоброго, нездорового критического отношения, ненависти даже, как теперь. Мне полтора года до пенсии, надеюсь, уверен даже, что досижу, но вот у вас, молодые люди, вот у вас, - помахал он пальцем, - большие трудности будут народ в узде удержать. Слыхали, небось, про русский бунт - каков он?
- Бессмысленный и беспощадный? - как попка произнёс АЛ.
- Именно, молодой человек, именно! И в следующий раз подумайте, когда решите публично пошутить: море из капелек состоит, один пошутил, другой схохмил, третий лозунг бросил - и вот он, девятый вал, получите, будьте любезны! Про деньги ваши - запрос мы сделаем сами, завтра к полудню приходите прямо ко мне в кабинет, здесь же и документы заполните, и наличность получите. Я вас сейчас через сортировочный цех выведу, не надо вашими постными физиономиями народ в зале будоражить, как быков красной тряпкой. А сами между тем задумайтесь, и вообще над ситуацией, и над моими словами в частности. До завтра-то хватит денег или взаймы дать?
- Да есть немного, - печально ответил АЛ, - Это я там так, для красного словца сказал.
- Эх, вот она мудрость народная: для красного словца не пожалеет и отца, - пробормотал начальник и налил нам ещё по рюмке, достав из стола в качестве закуски плитку шоколада Гвардейский.
- А вы сами? - спросил АЛ, - Неудобно как-то...
- Да вы что - не дай бог кто из сотрудников запах учует, куда только не напишут: и в горисполком, и в горком, и в комиссию партийного контроля - мол, на работе пьёт и морально разлагается! Ох, беда... Ну давайте, молодые люди, забот у меня полон рот, сделаю для вас, что могу, а слова мои хотя бы запомните, если задуматься будет недосуг.
Увидев наши унылые фигуры, Свист, высунувшись из окна машины, крикнул:
- Ну чего, нет денег? Да хрен с ними - не в деньгах счастье!
- Счастье может и не в деньгах, но вот их отсутствие - это точно несчастье, - пробурчал АЛ, - и, разместившись на командорском месте, вопросил - Ну, банда, что делать будем? А ну как придётся на паперть становиться, милостыню просить? Не присмотрели ещё подходящее доходное местечко?
- А мне вот нравится, когда денег нет, - пустился в рассуждения Свист, - Нет, серьёзно: не надо никуда бежать, суетиться, крутиться, раздумывать, как их потратить, можно спокойно погулять, книжку почитать, которую давно собирался, да всё недосуг было, вообще о себе подумать. С голода у нас в стране не помрёшь, пугаться нечего, а вот от этой обывательской суеты освободиться на время очень даже полезно, молодеешь сразу лет на десять....
- Хм... - отозвался с задержкой АЛ, - Слушай, а ты ведь прав, получается! Я вот сейчас прикинул: сколько этой всякой житейской дряни ко мне прилипло, я и человеком-то - звучащим гордо человеком! - перестал себя чувствовать. Туда, сюда, всем от меня чего-то надо, всем я чем-то обязан, жена пилит, тёща учит, это необходимо для дома, для детей, для родственников, друзей, обо всех надо позаботиться - а обо мне-то самом кто позаботится!? Я ведь тоже человек, не хрен какой-нибудь с горы! Но ведь никто, кроме меня самого, заботиться не будет, опытным путём установлено, всем остальным - насрать просто...
- Вот видишь, Леонидыч, как тебя безденежье пробило, до каких высот социального обобщения ты поднялся; не зря Христос учил - трудно, невозможно богатому попасть в царство небесное, не о том он думает постоянно. А вот бедному, денег не имеющему, легко - он как птичка, поклевал зернышек, и может сосредоточиться на основных вопросах бытия: времени достаточно.
- Ну а ты чего предлагаешь, философ, конкретно то есть?
- Да давайте просто так пошляемся по городу, в кафе-мороженном посидим - хватит у нас на кафе-мороженное? - в Волге скупнёмся, если место подходящее найдётся, поболтаем о королях и капусте...
- Ну ты ж сам говорил, что не надо о деньгах, о капусте то есть?
- Ох какой ты, Леонидыч, всё-таки ограниченный в культурном развитии человечище, другая капуста имеется в виду.
И мы целый вечер, несколько часов кряду, шатались по вечернему Ярославлю, много чего увидели и много чего узнали друг о друге.
В один из наших ярославских тягучих дней мы, разлёгшись на каменистых тренерских ложах, устроили симпозиум с повесткой: а каким путём добираться до Ленинграда и нужно ли нам ехать в Вологду или не нужно? С одной стороны, спешить пока было вроде бы некуда, раз солартрон в Ленинграде ещё не объявился, но это ведь как знать - а вдруг он там уже и вот-вот объявится, и потому сразу же по приезду возникнет необходимость срочного движения в обратном направлении, так что по Ленинграду и погулять не придётся, а Ленинград, козе понятно, не чета Вологде. С другой стороны, город Вологда даже в Золотое кольцо не входит и известен-то в основном вологодским маслом да вологодскими кружевами - предметами, которые никого из нас совершенно не интересовали. Тут, правда, у АЛ на мгновение мелькнула совершенно бредовая мысль - вот уж действительно бес попутал! - а что если купить жене вологодские кружева и порадовать её по возвращению подарком? Но к чести АЛ, его аналитический ум мгновенно осознал опасность этого дьявольского наваждения и с порога коварную идею отверг - тут как сапёр, который ошибается только однажды: стоит раз привезти жене из командировки подарок, как это станет пожизненной повинностью, типа крепостного права, вернее, обязанности, от которой не освободиться уже никакими личными свершениями на семейном фронте. С третьей стороны, альтернативный вариант с проездом через Тутаев и Рыбинск представлялся даже более интересным с познавательной точки зрения: оба города древние, заслуженные, и маршрут пролегает вдоль Рыбинского моря.
- Кстати, это всё таки водохранилище или море? - забеспокоился АЛ.
- Так это же одно и то же, - удивлённо отозвался Свист, - Водохранилище, но большое, очень большое, как море - вот и называют море.
- А... - неудовлетворённо промычал АЛ, - Но если это одно и то же, то почему другие так не называют?
- Чего не называют? Какие другие?
- Ну вот Азовское море (ах ты, Ростов-на-Дону, подумал я!) или Балтийское - их же не называют Азовским или Балтийским водохранилищем?
Тут до Свиста дошло: - Так ты не знаешь, что ли??
- Чего я не знаю?
- Ты не знаешь, что ли, что Рыбинское море рукотворное, его в природе не существовало, люди его сами сделали!
- Нет, а откуда?
- Да ты в школе-то учился?
- Так может я болел в тот день, когда это проходили.
- Ну, Леонидыч, стыдно офицеру Советской армии не знать, что Рыбинское море - рукотворный водоём.
- Да ладно, чего ты наезжаешь, я подтянусь. А кто его построил - князья или цари?
- Да ты чего, недавно же совсем, перед войной.
- А, ну тогда конечно я мог и не заметить, чего ты меня стыдишь зазря? А для чего, кстати, делали?
- Ну как для чего - для электричества: поставили плотину, в дырках турбины, водичка течёт, генераторы крутятся и дают ток.
- Ух ты, полезная какая вещь. Так что ж, значит мимо моря едем?
И поехали. Но, к несчастью, не все роковую эту поездку перенесли, не обошлось без потерь в сплочённых наших рядах. Как оказалось, путь от Рыбинска до Череповца был как бы народной версией испытательной трассы автомобильного полигона, типа стиральной доски. Свист вначале притормаживал, ехал помедленнее, берёг родную машинку, но потом то ли в силу природного своего авантюризма, то ли в расчёте на обещанный халявный ремонт, погнал. Беда случилась километров за пятнадцать от Череповца, когда и АЛ, и я, разморённые жарким, тропическим климатом рукотворного моря и растрясённые дорогой из пушкинских времён, находились в полубессознательном состоянии. Сквозь дрёму я почувствовал хлопок, всхлип, треск, занос, а потом скрежет и тишину, только жужжала в салоне муха, залетевшая ещё в Тутаеве, где мы лакомились мороженным Ленинградское в шоколадной глазури.
- Пиздец! - непарламентски выразил эмоции Свист, - Нет, надо было на Вологду дуть - были бы целы!
Но быстро приходящий в себя АЛ решился возразить: - Валентиныч, если чему суждено у машины сломаться - сломается, и лучше уж сейчас, вблизи гиганта советской индустрии, чем на обратном пути, под каким-нибудь Краснопёрском, загруженной секретным прибором. Вдохни, чувствуешь какая здесь нехватка всего свежего и здорового - это верный признак концентрации средств производства, а значит - отремонтируем твою Ниву, будь спок. А может, ты сам разберёшься...?
- Не, в этой самодвижущейся повозке я только с магнитолой могу справиться, вот, к примеру, даже где в моторе свечи и во сколько они ватт, знаю очень приблизительно.
- Да.. Я-то, конечно, как инженер-механик-моторист по образованию, знаком с устройством этого примитивного механизма, и даже в деталях, но... больше как-то в теории; под чьим-нибудь опытным руководством мог бы высказать пару дельных советов, но становиться во главе ремонтной бригады криворуких дилетантов не решусь, тем более здесь, на трассе, в технологической пустоши. Что ж, будем рассчитывать на дружескую протянутую руку.
И рука не заставила себя ждать. Минут через пять около нас тормознул УАЗик-буханка, тянувший на буксире Москвича. Водитель остановился, распахнул дверь, и радостно поприветствовал нас словами:
- О, ещё одна жертва стихий! Экий денёк-то сегодня урожайный! Что случилось, товарищи?
- Да вот, ехать отказывается автомобиль.
- А на каком основании?
- А хрен его знает, но трещало чего-то впечатляюще. Хотите нас на буксир взять?
- А почему нет, друзья, почему - если договоримся?! Только сначала вот земелю домчу до Перегудовки - деревенька это в пяти километрах осюдова, и сразу за вами вернусь, ждать будете? А что б время побыстрей пролетело, грибки можете пока в перелеске пособирать, полно их ноне, только вот есть эти грибы не надо ни в каком виде - научно-техническая революция тут у нас, мать её перемать.
Мы дождались красномордого и толстопузого, но сообразительного и расторопного череповецкого мужика, который в два счёта закрепил буксировочный трос, нащупав нужные места у Свистовской Нивы, о которых сам он, оказывается, не знал и не ведал. Поняв, что буксироваться Свист будет впервые в жизни, мужик осмотрел нашу пятидверку, принёс из УАЗика брезент и поползал между колёсами, определился, потом поднял капот, и, погрустнев, заявил:
- Отбуксировать-то я вас, конечно, отбуксирую, но ведь дальше-то не поедет машинка своим ходом, её ремонтировать надо, а вы люди видно, что не здешние, потому законный вопрос: какие на этот счёт идеи?
Тут на первый план выдвинулся АЛ и вкратце обсудил с мужчиной дорожную ситуацию в стране вообще и пути её преодоления в нашем конкретном положении. Оказалось, что череповчанин имел выход на СТО, где работают не за страх, а за совесть, компенсируя такое необычное рвение к труду повышенной и документально не подтверждаемой ценой ремонта, потому как всё происходит по левой схеме. Когда же АЛ разъяснил ему, что мы в командировке и документы таки нужны, сделав это на простом и объединяющем людей языке, тот дал понять, что ведь и это по сути не проблема, проявится наша специфика лишь в дополнительном, относительно незначительном повышении стоимости, так как придётся привлечь всего-навсего вспомогательного человечка из бухгалтерской среды. Меня, зрителя в разворачивающемся на глазах переговорном процессе, удивило и порадовало, как споро два заинтересованных человека могут прийти к согласию и найти взаимовыгодное решение, и это в условиях удушающего социалистического госконтроля и тотального дефицита плановой экономики. Нет, действительно всё же люди - наше главное богатство, и, глядя на этих конкретных людей, становился понятным и Сталинград, и Красное знамя над рейхстагом. После того, как ударили по рукам, мужик заметно взбодрился, что по-человечески понятно, но в общении остался ровным, не залебезил, что также говорило в его пользу; доходчиво и убедительно он разъяснил Свисту его действия при буксировке, а потом, выспросив, куда мы едем и зачем, сказал, что с жильём может помочь тоже, но только для одного человека, поселив его у себя: жена с ребёнком уехали для поправки здоровья в санаторий на Чёрное море по бесплатной путёвке, квартира двухкомнатная, поэтому одно человекоместо он готов предоставить за среднюю для Череповца - оказалась вполне себе приемлемую - арендную плату. Видя растерянность и шатания в наших рядах, мужик опять же посоветовал:
- А чего вам здесь троим без дела болтаться? Водитель пусть остаётся, дня за два-три парни машину восстановят, а вы двое катите на поезде в Ленинград, там себе базу готовьте, задачка, я вам скажу, тоже с кондачка не решаемая.
- Хм.. - хмыкнул АЛ, - А коллега вроде по существу говорит, однако. А как у вас тут с билетами на поезд?
- Как? Тяжело, думаю, как и со всем прочим в СэСэСэРе. Но на этом направлении я вам не помощник, связями в ж/д не обзавёлся.... Ну ведь всегда так: глаза страшат, а руки делают...
И трудно было с ним не согласиться. Главное, что мы опять были в движении, и на ближайшее время у нас нарисовались конкретные, почти реалистичные планы.
Я проснулся от сильной качки; открыв глаза, увидел белокурую, румяную и запыхавшуюся проводницу, которая вцепилась в моё плечо двумя руками и изо всех сил его трясла. Поскольку только что мне снилось, как все мы: АЛ, Свист и я удирали от Сараева по набережной в нашем городке, а он мчался за нами в пятидверной Ниве и, высунувшись по пояс в окно, орал: "Где солартрон, сукины дети? Я вам покажу кузькину мать!", то первое время я ничего не мог понять и слова проводницы: "Вставай, подъезжаем через пять минут, быстро, мне бельё сдавать надо!" воспринимал как песню на иностранном языке. Не добившись от меня толку, она стала будить АЛ, но тот быстро очухался и вполне рационально ответил:
- Куда, ну куда вставать, сейчас народ на выход попрёт, нас сомнут и растопчут до мокрого места!
И действительно, собранный народ уже сидел, держась за ручки чемоданов и сумок, а самые несдержанные двинулись в сторону тамбура. Я повернулся спиной к проходу и напугавшей меня проводнице, начав любоваться утренней панорамой культурной столицы в виде красивых старинных и безобразных современных пакгаузов и складов, бесконечных рельсовых пространств и заброшенных стоянок с отслужившими своё вагонами и паровозами, а АЛ внизу продолжал с ней, неугомонной, препираться. Та угрожала ему дальним тупиком, в который быстро и неминуемого уйдёт поезд, не дожидаясь, пока мы тут встанем и оденемся, на что АЛ игриво ответил, что оказаться неодетым в тупике с такой интересной проводницей не столь уж мрачная перспектива, чем вызвал улыбки выходящих пассажиров обоего пола. На самом же деле времени оказалась достаточно и для того, чтобы одеться, и чтобы отнести простыни и наволочки в купе проводников, хватить на скорую руку чайку с пачкой печенья и даже поинтересоваться у присмиревшей проводницы, не знает ли она, где можно снять квартирку на неделю для трёх человек. Без пассажиров та заметно подобрела, ответила, что сама она нездешняя и отправила нас к Катерине из восьмого вагона, которая ленинградка и у которой родственница вроде чего-то сдаёт или сдавала.
Мы шагнули на быстро пустеющий перрон, вдохнули полной грудью насыщенный производственными ароматами воздух северной Пальмиры, поглядели на то место, где должно было быть солнце, но присутствовало лишь светлое пятно на белесой пелене, затянувшей небо от восхода до заката, и одновременно улыбнулись друг другу - мы в Ленинграде!
- Ну что, - взял ответственность на себя АЛ, - Пойдём, навестим Катерину, хотя, конечно, что это за контакт - что-то сдаёт... Может она стеклотару сдаёт использованную?
Подойдя к восьмому вагону, мы увидели женщину, молодую ещё и одетую в проводниковскую форму, но одетую так, что эта вроде и униформа была в то же время красивым костюмом с юбкой, сшитым в соответствии с её выразительной конституцией. По ходу АЛ подтолкнул меня локтем, а подойдя, строго спросил:
- Это вы Екатерина?
- Я, - глядя на нас с лёгким испугом, спросила женщина, - А в чём дело? Вы кто?
- Мы от начальника поезда. Он сказал, что это по вашей вине произошла задержка в движении на перегоне Малая Шушера - Тимбукту. Признаёте свою оплошность?
- Дарья Степановна сказала? - растерялась женщина, - Нет, это не по моей, не признаю. Погодите, какая шушера, какое тимбукту - нет тут такого перегона! Вы шутите, что ли?
- Да шутим, милая Катенька, конечно шутим! Нам шутка жить и любить помогает, как поёт поэт. На самом деле, мы совсем по другому вопросу: квартирка нам нужна на троих сроком на неделю, спасибо, подсказали добрые люди - только у Катерины есть такие связи и возможности, но не загордилась красавица и комсомолка, всегда готова простым людям помочь.
Женщина некоторое время смотрела на нас с недоумением, осмысливая сказанное, и наконец, улыбнувшись, ответила:
- А, я поняла, опять шутите! Вы тётку имеете в виду? Да, она сдаёт, однокомнатную квартиру, тут неподалёку, на Марата, но дорого - пятнадцать рублей в сутки!
АЛ присвистнул: - Вот это да, да у вас тут цены как на Уолл-стрите! Откуда же такая сумма? Она калькуляцию предоставляет при подписании договора?
Но женщина уже разобралась в манере АЛ и больше не терялась. Довольно простодушно и опрометчиво - а вдруг мы, к примеру, из ОБХСС? - она сообщила, что половина денег уходит на взятки разным контролирующим органам для прикрытия, а остальную сумму тётка, выйдя на пенсию и переехав к подруге в коммунальную квартиру, тратит на красивую жизнь.
- Так если это близко, то не дадите ли адресок? - мы б её навестили и передали бы привет от любящей племянницы...
- Я же вам говорю - она не здесь живёт, у подруги, на линиях. Я могу ей позвонить, а вы погуляйте пока, минут через сорок подходите.
- А куда подходить-то?
- Да вон к пригородным кассам - мне в Колпино надо смотаться, родителей навестить. Но не задерживайтесь, ждать не буду - уеду и поминай как звали.
На том и порешили, и пока мы шли к вокзальному входу, АЛ бурчал "Вот вертихвостка какая петроградская... ждать не будет, да мы тебя разыщем и привлечём... за нарушение социалистической законности..." - с чего это он так раздражился, я не понял, может просто встал не с той ноги или в туалет ещё не сходил. Этим мы и занялись в вокзале, посетив и то, и другое, и третье - на третье выпили желудёвого кофе с ромбабой и марципаном, утолив зарождающийся голод. На подходе к кассам проводница-модель заметила нас первой, замахала рукой, радостно улыбаясь.
- Вам везёт - жильцов сейчас нет, а тётка даже дешевле квартиру вам сдаст на эту неделю: акция у неё в память умершего мужа.
- Приятный сюрприз, прошу меня понять правильно... А что с мужем-то стряслось?
- Да это уж давно, лет десять назад, утонул на Ладоге на рыбалке - пьяный был.
- А, ну царство ему небесное... Кстати, я вот слыхал в наших палестинах, что де в Ленинграде эта пагубная страсть уважением пользуется? - я не рыбалку имею в виду...
- Да, злоупотребляют мужчины, что и говорить. Вот и папанька у меня, к примеру - ни одной рюмки не пропустит...
- Рюмки или юбки?
Катерина засмеялась: - Когда-то были и юбки, и рюмки, а сейчас уж только рюмки остались. Ну ладно, делу - время, вот адресок - она протянула листочек, исписанный аккуратным почерком, - Здесь всё: и как квартиру найти, и как тётку зовут, и как в дверь позвонить, чтоб она открыла. Где улица Марата знаете? Ну я так и подумала, набросала вам рисуночек, как отсюда до неё добраться. Но тётка дома будет только после пяти, сейчас вам туда идти, чтоб до пяти маячить, не следует. Сдайте вещички в камеру хранения и погуляйте по Невскому, как раз до пяти-то нагуляетесь вволю. Ну пока, с пользой вам тут время провести, тётке привет передавайте! - и она по киношному элегантно побежала к дверям раздувавшей пары электрички до Колпино, за чем АЛ, да и я конечно, с интересом понаблюдали некоторое время, а потом последовали Катерининому совету: сдали вещи в автоматическую камеру хранения, занимавшую половину подвального этажа вокзала, и по правой стороне Невского пошли к Зимнему дворцу.
Погода постоянно улучшалась, и солнце сначала редко, а потом почти всегда стало поливать своим весёлым светом разношёрстую толпу пешеходов.
- Ну, народищу! - вздыхал АЛ, - больше, чем в Москве на Калининском! Слушай, а ты здесь раньше бывал?
- Да, дважды, первый раз давно, ещё в школе с классом, а второй - в институте с приятелями. И оба раза суперски было: с классом в конце марта, весна в разгаре, таяло всё, ледоход начинался, шатались много, а если замерзали - в пирожковых пили бульон, здорово согревало! А потом в августе, погода была вот как сейчас, теплынь, никаких дождей. И первый раз, и второй отлично всё прошло, мне очень понравилось, короче Ленинград - мой любимый город!
- У-у, а я вот впервые тут, но город видел, конечно, и на картинках, и в кино. А в Москве был?
- Был, тоже два раза, но Москва мне не по душе чё то ...
- А вот почему?
- Да тут прикольно: здания чудесные, виды потрясающие и вообще всё, а люди такие же, как везде в России, простые мужики и женщины, например, как в городке, где я родился или вот в вашем городе: матом кроют, беломор курят, ну родные какие-то... Можем, значит, и мы в такой красоте жить и сохранять. А в Москве всё понты на уме, все друг перед другом выпендриваются, чего-то своё доказать хотят - неприятно. Нет, здесь моё сердце!
- Экий ты романтик, оказывается. Ну ладно, прислушаемся к твоему сердцу, присмотримся...
Дойдя до Казанского собора, мы постояли, разглядывая его сквозь поток автомобилей, а потом зашли в огромный книжный, и я зачем-то на радостях купил книгу Структура научных революций - её прямо рвали, и я не устоял, хотя если честно где я и где эти революции... После походили по Русскому музею, там небывалое сосредоточие великой живописи повергло АЛ в прострацию, он только всё вздыхал: "Да, были люди, в смысле рисовать умели..!". Выйдя из музея, перекусили в пирожковой и, нырнув в арку Главного штаба, попали на залитую солнечным светом Дворцовую площадь, где АЛ, видя впервые вживую всё это великолепие, снова затрепетал: "Ух ты, какой простор, вот красотища, ещё бы такая мир не спасла! Ну живёт же здесь народ, каждый день эдакое перед глазами иметь! Да, тут тебе не Муром с Переславлем, не золотое колечко...".
Потом, когда мы возвращались к улице Марата по другой стороне Невского, АЛ был и какой-то пришибленный, подавленный, и возбуждённый одновременно: свойственным ему юмором не блистал, говорил односложно, но всё охал, крякал, мычал - прямо зверинец ходячий; у меня, на него глядя, вертелось в голове: "Красота - страшная сила!".
Нужный нам дом оказался архитектурным монстром: помпезный, причудливой формы, длинный, со множеством подъездов. Отыскав нужный и поднявшись по лестнице на четвёртый этаж к квартире 73, мы постояли, осмотрелись и, заглянув в шпаргалку, исполнили на звонке записанную там композицию. Слышно было, что к двери подошли, в глазке замельтешило - нас осмотрели, загремели засовы и, наконец, массивная дверь, поскрипывая, отворилась. Увидев нашего - нашу, то есть - визави, я почувствовал, что глаза мои полезли на лоб, а АЛ издал уже привычный сегодня животный звук.