- Идти тебе пять дней и пять ночей, - рёк шаман. - Чрез остропикие зубья гор, сквозь стену из стоячего мороза, пересекая мшисто-белый дол и дальше, дальше, к Теплым Землям, в людские вотчины, где все будут тебе скалиться, как обезумевшая от жажды стая снежных хищниц. И даже там не сыщешь ты своей судьбы, а будет тебя ждать она в жаркой затканной лачуге, незрелое до поры до времени, но все же сущее. И нарекают предки судьбу твою - Всадником Млечного Пути, Снежным Бродягой, зорким и смелым, как ты сам. И будет тебе от него погибель. И падешь ты, как бы ни был востер каленый твой меч.
И думандан, могучий воин клана, отправился в путь.
Отчего ж не отправиться? Сидеть ему, что ли, на месте, в ущелье меж Ледовых пиков, в землях орочьего народа, да судьбу-погибель ждать? Нет, не по нему такой конец. Пусть завещали ему предки скорую смерть, но без боя он тело земле не отдаст.
Ведь сами предки когда-то нарекли его Алак-Тиром.
Идущим в бой.
Вот и шел он чрез остропикие горы, сквозь морозные бури и снежные долы. И дальше к Теплой земле, что скалилась, когда сын Хлада ступал по каменистым, поросшим бурьяном дорогам или мокрой червивой почве.
Шел, пока не забрел далеко на запад, где над скудным людским селеньем нависала оскалившаяся щербинами старая башня.
И не растерялся он даже, когда вышел из башни этой демон, молниями да пламенем разящий. И ринулся могучий думандан в бой с мечом на перевес, и побоялся только, что имя своё демон сказать не успеет. Авось, его-то и звали предки Всадником Млечного Пути. А что не найдет его Алак-Тир - так напутали чего, бывает.
Но не спасли думандана ни воля во льдах закаленная, ни меч от зла зачарованный, ни сила, природой дарованная. И вот лежит он теперь пластом, к ритуальному алтарю крепко-накрепко прикованный. А демон этот всего лишь женщиной оказался. Колдуньей людской. Коли не был бы Алак-Тир зол, так диву бы дался, как эдакая малявка его, думандана, одолеть сумела?
Никакой она не Всадник - ясное дело. Баба и баба. Для людей авось и хороша, а для орка - тощая и слабая. Одни глаза на лице углями горят и улыбка - оскал ирбисов. Ходит вокруг него, бормочет что-то несуразное, да то и дело удивляется:
- Какой же ты огромный! Все ли орки такие? Ах, как жаль, что мы так мало о вас знаем! Спустились бы хоть разок со своих гор, а?.. Нет? И то верно.
Молчал Алак-Тир. Молчал, как скалы, как камень, как сухая обледенелая земля. Молчал, когда, будто резвясь, дурная дергала его за клыки. Молчал, когда тощие ручонки сновали по его телу, забирались под шкуры и пробовали могучую плоть его на ощупь. Молчал, когда запрыгнула на него нагая, да с криками и стонами предавалась своей страсти. И только потом с раздраженным рыком излился ей в утробу и снова замолк. Женщина после ещё долго лежала у него на груди да тихо стонала, бестолково бормоча: "Какая сила... О, Создатель, какая мощь...".
Вот дура, думал Алак-Тир, Идущий в бой. А ежели понесет от него? Натерпится от дитя такого бед, коли ещё на сносях не лопнет. Семя орочье меткое, к холодам привыкшее зреет быстро, врастает крепко, не каждая женщина клана способна дитя от сына Хлада вынести, чего уж о человечице говорить.
Помрёт к зиме, да и ладно. Авось небо о ней поплачет.
***
И года не прошло, как думандан с пути своего предреченного вернулся, да только ни с чем. Не нашел он ни лачуги, ни Всадника, ни погибели своей. Всякое повидал, всякого повстречал, но все не то, вот и воротился в родные земли. Там уж лето вовсю поспевало, таяли снега, дичь из нор и спячек повылезала. Настала пора Великой охоты. За тем и позабыл орк о своем приключении.
А однажды зимним днем, когда стужа Ледовых пиков накрепко заперла ущелье от незваного гостя, у ворот орочьего селения махонькая фигурка показалась. Охотники местные как раз с предгорья возвращались - до низов смерть несущий Хлад ещё не докатился, было почто луки налащивать. Завидев странного гостя, орки тут же стрелы навострили да мечи повыхватывали, а тот капюшон скинул и кричит:
- Стой!
Диву дался Алак-Тир.
Она.
Девка человечья, колдунья, та, кого он за демона сперва принял.
Пришла вот. Едва живая. С кулем в руках. Вынесла, значит. Надо же.
Приняли её, чего уж теперь. Шаман и вождь в пещере засели - думу думали. Невиданное то дело - человечица от сына Хлада родила! Родила-то, может быть, и родила, думал Алак-Тир, да только выживет ли теперь. В снегах да холоде, слабая, тощая. Продрогнут кости, околеет в жилах кровь. Ладно уж, пусть над судьбой её предки думают, а пока не мешало бы девку в меха завернуть.
Выгнали колдунью, как оказалось, из селения, когда повитухи с криками из её башни бежали - мол, госпожа маг чудище родила, отродье демонское. Люди, одним словом. Да и вовсе он не чудище, сын его. На человека смахивает, серокожий, глаза орочьи, отцовские. А так - сойдет.
Посовещавшись меж собой да с предками, вождь и шаман порешили дите такое диковинное оставить в клане. Семя-то он орочье, чуют духи в нем кровь сынов Хлада. Пусть же в родных землях растет, да великим думанданом становится - под стать отцу. А вот что с матерью делать - пусть, мол, Алак-Тир сам думает. Оставил, куда деваться. Пусть с ним живет, если сдюжит.
Через год, как положено, надобно было орочьему сыну имя у предков выспрашивать. Со всеми так было. И с Алакт-Тиром, и с отцом его, и с дедом, и прадедом. Так и с сыном его будет.
- Не хочу так! Сами его назовем! - ярилась мать, вольного воздуху наглотавшись. Закалили её холода Ледовых пиков, вот и дерзит, бывает, Алак-Тиру, когда можно и, особливо, когда нельзя.
- Поговори мне, женщина! Будет так, как предки повелели. Сын мой - сын Хлада, Хладу его и нарекать.
Шаман пред этим днем часы напролет сидел на камне в самую бурю да силы черпал для грядущего дела. И вот в отведенный час, погожей ночью - не снежной, спокойной, с небом чистым и глубоким - приступили к ритуалу. Запел гортанно, застучал в бубен из бычьей кожи. Час пел, второй пел, пока не встал, как стрелой пронзенный, с глазами синим огнем горящими. Встал и рёк голосом предков:
- Дитя не своё и не чужое, с кровью холодной и горячей, с силой меча и колдовства! Идущий сквозь пламя и стужу, зовущийся птицами - орлиным клекотом, зовущийся хищником - медвежьим рокотом! Нарекаю тебя именем, и впредь нести тебе его и в жизни, и в посмертии! Нарекаю тебя, сын Хлада - Кугарам Ортак-Анкатла!
Заглянул Алак-Тир в янтарные глаза - смелые и зоркие, как у него самого.
Кугарам Ортак-Анкатла, подумал орк. Всадник Млечного Пути.