Старец обречённо смотрел вниз. Лицо его, обычно излучавшее доброту, теперь сочилось тоской и безмерной жалостью к себе. Выглядел он ужасно. Черные мешки набрякли под глазами, белки с набухшими и, кое-где, лопнувшими капиллярами краснели на фоне звезд. Новые морщины избороздили древний лоб, борода свалялась и казалась поредевшей.
Отдыха не получилось. Козявки внизу разрушили все планы на день. Они плодились в какой-то неимоверной прогрессии, и хотя беспрерывно умирали и уничтожали друг друга, но с каждым разом возрождались десятикратно. И каждая из козявок хотя бы раз в своей жизни обратилась к нему с просьбой. Проклятая обратная связь! Пока их было совсем мало, он ещё успевал разбирать отдельные голоса, но теперь!..
День ещё не успел достичь своей середины, а в голове уже гудел рой из миллиарда ос. Через секунду их стало два, потом четыре, затем восемь. Монотонное жужжанье превратилось в непереносимый вой.
Старец вскинул страшное лицо к звёздам и со смертельной мукой в голосе прокричал:
- Да будет Пустота!!!
И стала Пустота
ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ ГОЛОВЫ
Гул толпы, бывший до этого не раздражающим фоном, внезапно перешел в рев, ужасно похожий на рев агонизирующего зверя. Восторг и ужас. Видимо, Де Зри взлетел, иначе, что еще могло так возбудить людей. Судя по тому, что восторга в их голосах слышалось больше, взлет прошел удачно.
Голова не открывала глаз с тех пор, как узнала час отправления. Темнота помогла ей преодолеть страх, вернула мужество, утраченное за последние месяцы, черные, как ночь, наступившая в казематах Сент-Бринн. Голова была, буквально, задавлена их чернотой, но, узнав о развязке, неожиданно сама обратилась к мраку.
Ей сообщили расписание полетов. Она должна отправиться следом за Де Зри. Еще и поэтому глаза остались закрытыми. Случись у Де Зри проблемы, пойди что-нибудь не так, бог знает, смогла бы голова достойно перенести катастрофу. Ведь она следующая.
Рев не стихал. Послышались грозные команды, призывающие толпу к спокойствию. Шоу должно продолжаться по заранее намеченному, проверенному веками сценарию. Затишье - восторженный вой - затишье - восторженный вой... Голова была знакома с этой нехитрой программой. Очень и очень часто видела, как ее приводят в исполнение, хотя и не всегда удачно. Сегодня был день, когда голову лишили права быть зрителем; она стала непосредственным участником действа.
Темнота закрытых глаз помогла голове отрешиться от внешнего шума, полностью сосредоточиться на собственных мыслях. Де Зри взлетел удачно. Сейчас он, скорее всего, уже ощущает нежные руки невесомости.
Если все системы идеально отлажены, если никто в последний момент не спасует, не занервничает, скоро и голова будет покачиваться на невесомых волнах недалеко от Де Зри.
Де Зри... Мелкий дворянин, чьи родители обанкротили сначала тело сына, а потом, словно им было мало этого, уничтожили душу. Юнец с умом от бога, стратег, сильнее которого не знала история мира. Умопомрачительный, могучий тактик, и, в то же время, слабак, рохля, не умеющий, а, главное, не желающий отстаивать свою точку зрения. Он рождал гениальную идею, решать же, на самом ли деле она такова, приходилось голове. Дилемма, испортившая обоим жизнь. Голова требовала, чтобы ее убедили, Де Зри доказывать не умел. Стоило ему услышать самый слабый контраргумент, и красные пятна высыпали на его бледное мышиное лицо, речь, и без того негромкая, переходила в неразборчивое бормотание и, в конце концов, затихала. Де Зри легко сдавался, а голова любила легко побеждать.
Сейчас она задумалась, а состоялся бы их совместный полет, поставь голова пять сотен пикейщиков в небольшую рощицу на правом фланге, как предлагал Де Зри. Слишком прозрачной показалась ей эта рощица. Слишком заметны были бы в ней пехотинцы, такой идеальной для устройства засады. Силы в сражении были неравными, позиция далеко не идеальной: широкая лощина, не позволившая плотно сгруппировать части, заставившая растянуть их хлипкой линией. Но ведь атака конницы захлебнулась, а пока штормовой вал пехоты приблизился, войска головы успели перестроиться и сражались так, как ни в одной битве до этого. Их победили количеством. Проклятый сопляк, почему ты не доказал, что враги мыслят так же, и не обратят на рощу пристального внимания!? Почему ты скис, едва тебе предложили укрепить этими пятью сотнями центр? Боже мой, если бы они ударили с фланга!..
Голова, до боли сжав веки, торопливо нащупала темноту, окунулась в нее, смывая бесполезное раздражение. В момент, когда решалась ее судьба, голове не хотелось ничего, кроме спокойствия. И леди N, пожалуй.
Леди, как было хорошо известно голове, не летела сегодня, как, впрочем, и на следующей неделе. Леди N не отправится в полет никогда. Де Зри не сказал о ней, потому что не догадывался о ее существовании. Леди N будет лучше остаться на Земле, а не болтаться в безвоздушном пространстве. Это прекрасное существо создано для любви, а не для полетов. Даже несмотря на то, что она виновна. Виновна в том, что голова, Де Зри и их армии прошагали полмира, уничтожая города и солдат противника, чтобы только добраться до нее, забрать к себе, как она неоднократно молила в кратких тайных посланиях. Любовь делает страшные глупости, и финал у них один - полет.
Толпа гудела огромным шмелем, но не настолько громко, чтобы заглушить голос ведущего церемонии. Голова пропускала его слова мимо ушей. Она знала, что написано в бумаге, которую тот читал. Времени осталось мало, и его незачем тратить на уже известные вещи.
Начались последние приготовления. Голову поместили на площадку. Ей было неудобно. Давил скафандр, места для движения в аппарате не было. Но это мелочи. Де Зри находился в таких же условиях и взлетел. Все равно взлетел. И с головой будет то же самое.
Она почувствовала, как нарастает напряжение толпы, словно бы к голове протянули тысячи туго натянутых звенящих струн. Металлические нити монотонно гудели, а тот, кто за них дергал, с каждой секундой ускорял движение неумолимых пальцев.
Ключ на старт... Голова внезапно осознала, что ей необходимо взглянуть на того, кто стоит сбоку, кто включит рубильник. Она с трудом принялась поворачиваться. Пошел обратный отсчет. Одеревеневшие мышцы не желали работать, что-то хрустело, трещало, словно грозило сломаться, но не ломалось. Голова повернулась, не до предела, не так, как могла в обычной ситуации. ТРИ... Глаза медленно открылись. ДВА... Яркий дневной свет хлынул в них расплавленным свинцом, вышибая слезы. ОДИН... Голова увидела мускулистые мужские ноги в черных обтягивающих штанах и высоких сапогах.
Было больно. Ужасно больно. Но голову предупреждали: будет боль, полет и невесомость. Главное, перетерпеть перегрузки. Голова попыталась плотнее сжать зубы и вдруг поняла, что ее рот открыт в немом крике и не собирается закрываться.
А через мгновение она полетела. Это было чудовищное ощущение. Голову крутило, словно перо на ветру, красные брызги огня из сопла разлетались во все стороны. И боль... Она не уходила. "Ничего, - с трудом подумала голова, - скоро невесомость. Там будет сладко и все пройдет".
Люди, что окружили стартовую площадку многотысячным кольцом, взвыли в зверином экстазе, и тут полет кончился. Голова развернулась вокруг своей оси в последний раз и начала падать. Она поняла: не повезло. Сейчас она прилетит обратно, туда, откуда стартовала, и ни один человек не увидит гордого спокойствия на ее лице. Только боль и ужас отразятся на нем.
Голова с глухим стуком рухнула на грубый дощатый помост и слегка прокатилась по нему, оставляя узкий красный след. Когда вращение прекратилось, перед ней оказалось лицо Де Зри с безумно выпученными глазами и перекошенным в вопле ртом. Тела не было. Голова попыталась закрыть глаза, но не сумела. "Где же невесомость?" - успела спросить она.
И наступила невесомость.
ФИНАЛЬНАЯ МОДЕЛЬ
Дам свернул с дорожки, выложенной желтым кирпичом, и углубился в лес к-Апоротника. Он, не слишком церемонясь, продирался сквозь густые заросли. Высокие, закрывающие высокое небо разлапистые стебли жалобно трещали, сминаемые его решительными шагами. То, что он сейчас делал, было нехорошо, наносить вред природе строго запрещалось, ему, безусловно, попадет в будущем, но Дам решил, что как-нибудь переживет наказание. Существуют проблемы посерьезней. Правая нога вновь перестала нормально сгибаться, скука вот-вот сведет с ума. Он чувствовал, что дошел до ручки.
Больше всего, конечно, раздражало одиночество. Дам часто в последнее время спрашивал себя: "Неужели рот приделан мне только для того, чтобы в него есть?" На деле выходило именно так. Поговорить-то не с кем. Ог постоянно занят этой своей "кре-а-тив-ной деятельностью". Со з-Меем из сада культурному человеку даже парой слов переброситься невозможно, потому что гадина только и знает, что нашептывать разные гнусные предложения. Остальные же местные обитатели, страхолюдные твари, которых Ог не рискнул из-за их внешнего вида спустить вниз в Большой Мир, абсолютно не прорубали человеческой речи. Тоска зеленая.
Дам, оставив за собой узкую просеку, из к-Апоротниковой чащи и оказался на широкой поляне, по краям обрамленной разномастными деревьями. В большинстве своем неудачные модели, безо всякой системы они были воткнуты в почву неимоверной силой Ога.
- Неумеха ! - раздраженно подумал Дам. - Моя б воля, оставил стоять здесь одни д-Убы. Пусть ты Ог, но на них похож. Ой, как похож!
Он торопливо заковылял по шелковистой нежно-зеленой травке к белоснежному низкому зданию, приютившемуся у ствола гигантской р-Еквойи. До сегодняшнего дня Дам ни разу и близко не подходил к нему. Ог недвусмысленно выразился, что будет ОЧ-ЧЕНЬ недоволен, если праздношатающиеся поблизости помешают ему работать. Шутить с запретами Создателя - стопроцентно лишиться головы и остальных частей тела. Да ни за какие коврижки Дам и теперь не появился у здания, если бы не оговский долгострой.
Табличка на закрытой двери не очень понятно объясняла: "Лаборатория". Дам глазел на выпуклые буквы, сраженный внезапной робостью. Создатель из него котлету сделает, даже не поморщится. Интересно, быть котлетой - это очень скучно?
Он глубоко вдохнул и что есть силы забарабанил кулаками по гладкой пластиковой поверхности.
- Эй, Ог, открывай! Это я, Дам, пришел! Надо поговорить! Открывай немедленно!
Он колотил, пока не сломались непрочные петли. Дверь рухнула со смачным грохотом. Если Ог не расслышал воплей Дама, то теперь... Дам метров на пять отбежал от здания. "Сейчас мне будет больно", - с жалостью к человеческой беспомощности решил он.
Послышалось шлепанье босых пяток по кафельному полу. Из-под прищуренных в страхе век Дам взглянул на Ога и, как обычно, остро почувствовал собственное несовершенство. Ог был великолепен. Высокий, широкоплечий, с узкой талией, мускулатура развита так, что каждая мышца рельефно выделяется на бронзовом теле. Дам, созданный по образу и подобию Создателя, выглядел карикатурой. Слабые кривые ножки, длинные
волосатые руки, бочкообразный торс. Какое уж тут подобие, скорее картинка из цикла "Найди 15 различий".
Ог, что не удивительно, выглядел сердитым. Прекрасное лицо нахмурено, брови грозно сошлись на переносице. Взгляд темных глаз раскаленной иглой пришпилил Дама к земле, но он нашел силы хамовато заявить:
- Ты мне был нужен для небольшой беседы о... О-о-о...
В следующую секунду невидимая сила подхватила его как пушинку и пребольно впечатала в ствол р-Еквойи. Дам повис вниз головой, судорожно глотая воздух и нелепо болтая ногами.
- Дам! - от рева Ога с б-осен посыпались шишки. - Ты забылся! Думаешь, если тебе разрешено говорить со мной по-приятельски, то это дает право приходить сюда и ломиться в мой дом?! Ты всего лишь а-модель, опытный образец и, как я уже не раз говорил, глупая ходячая куча запчастей, на которые сейчас тебя и разберу!
Угроза более чем реальная. Дам резко сбавил обороты.
- Ог, пожалуйста, прости. Я, правда, глупый, если решился помешать тебе, - заныл он. - Погорячился, извини меня. На самом деле просто хотелось спросить, как там Ва? Мне ужасно одиноко, а все, что ты говоришь, это "подожди" и "не мешай".
Создатель все еще сердился.
- Я сейчас в дикой запарке, а некий Дам имеет наглость припереться сюда и подливает масло в огонь, - произнес он хмуро. - Ладно, спускайся. С тобой неудобно разговаривать.
Дам мешком рухнул в траву. Кувыркнувшись, он уселся на корточки, потирая ушибленное плечо. Злость на Ога не прошла, но он запихнул ее поглубже, оставив на лице подобострастное выражение.
Из ниоткуда появилась скамья. Создатель опустился на нее.
- Мы, Оги, чрезвычайно нервные существа. Раз в несколько столетий находится участок пространства, пригодный для застройки. Если б ты знал, какой длины очередь выстраивается за тем, чтобы получить подряд. Мне повезло. Сунул в лапу кому нужно. Теперь в определенные сроки я должен привести Большой Мир в вид, обусловленный договором. Если не успею - подряд отдадут следующему в очереди. Так что, в некотором смысле, я а - Ог, и мне не хочется, чтобы в этом мире появился конкурент с другой литерой. Поэтому, когда такой Ервь, как ты, Дам, мешает мне, я начинаю сердиться. Ты меня понимаешь?
Дам исступленно закивал головой.
- Отвалится, - Ог хохотнул. Даже его смех звучал совершенно. - Так и быть, прощаю. Но в последний раз и только потому, что хочется поглядеть, как человечек отреагирует на последнюю модель Вы. Старые помнишь?
Еще бы Дам их не помнил. Он непроизвольно содрогнулся. Ог, хотя и был могуществен, не обладал ни талантом, ни мастерством. Это сразу бросалось в глаза при взгляде на животных и растения, но когда он принялся создавать людей!.. А-Ва была точной копией Дама с поправкой на пол. Следующая волочила грудные железы по земле, и у нее постоянно текло из носа. В-Ва и г-Ва отличались друг от друга лишь цветом обильной шерсти и количеством хвостов. Но все они (Дам незаметно сжал кулаки так, что ногти впились в кожу) мгновенно забывали о Даме и переключали внимание на красавца Ога. Вы таскались за Создателем до тех пор, пока Дам не начинал просить разобрать их. Ог охотно выполнял просьбу. Видимо, собранные модели не удовлетворяли его самого. Он был совершенством и к совершенству же стремился. Дам часто размышлял, почему Создатель не разберет его, такого несуразного, и пришел к неутешительному выводу, что уродство человека здорово подчеркивает огово превосходство. А может, Ог вовсе не интересовался мужчинами.
- Так вот, мой милый Дам, - Ог довольно потянулся, - о прежних кошмарных тварях можешь забыть. Скоро ты познакомишься с совершенством.
Дам напрягся. С одним он уже был знаком.
- Я решил, что у меня лично ничего не получится, и спер одну идейку. Высший класс! Ничего подобного в жизни не видел. Тебе тоже понравится, отвечаю. Беда в том, что если все получится, как я задумал, д-Ву я тебе не отдам. Прости, получаю эстетическое удовольствие, смотря на нее. Но не расстраивайся, ты позже получишь модель "е.", попроще, конечно, так сказать, чисто функциональную.
Ог захихикал, хлопая себя по мускулистым ляжкам.
- Можно мне ее увидеть? - спросил Дам, заинтригованный. Если уж сам Ог настолько доволен...
Создатель задумался.
- Лады, у меня сегодня хорошее настроение. Но за это ты самостоятельно починишь дверь. В качестве наказания.
Дам следом за Огом вошел в здание. У стены стоял небольшой золотистый диск.
- Предыдущая модель Светила, - мимоходом объяснил Создатель, не оборачиваясь. - Оказалась маломощной и все время норовила упасть.
Они прошли по длинному петляющему коридору до дверного проема, затянутого белой непрозрачной пленкой.
- Что ж, Дам, - произнес Ог, раздвигая ее, - добро пожаловать в святая святых - мою лабораторию.
За пленкой оказался огромный зал, заставленный разнообразными приборами. Полки со стеклянными пузырьками достигали потолка. Над десятком металлических чанов клубился густой, жутко пахнущий пар.
- Руками ничего не трогай, просто иди за мной, - предупредил Ог.
Он подвел Дама к широкому столу. На поверхности из толстого стекла лежала д-Ва. Сильные руки Создателя приподняли ее и поставили вертикально. Челюсть Дама упала вниз, да там и осталась. У д-Вы пока еще не было рук и ног, но того, что имелось, оказалось достаточно. Взгляд Дама скользил по безупречным формам лица и тела и не мог найти ни одного изъяна. Ог не бахвалился. Ничего прекраснее модели "д", стоящей на культях, слегка наклонив одно плечо, и глупо хлопающей огромными глазищами, Даму видеть не приходилось.
- И как она тебе?
- Великолепна, - прошептал Дам.
- Эй, утри слюни, - Ог снова захихикал. - Это только для просмотра и не больше. Твоя такой не будет.
- Почему?
- Не заслужил. К этой я сейчас варю руки, но, боюсь, зря теряю время - без них она выглядит лучше.
Дам кивнул. Он не мог отвести взгляд от д-Вы. Ог положил руку на его плечо.
- Все, выставка закрывается. Пора работать. Убирайся!
Создатель развернул Дама и увесистым пинком выгнал из зала.
Как в тумане мужчина дошел до выхода и только там обрел способность нормально мыслить.
- Стоп, мужик, тебе теперь не нужна "чисто функциональная модель", - пробормотал он. Его глаза уставились на золотой диск. - Светило выглядит достаточно тяжелым.
Создатель стоял у одного из чанов и деревянной лопатой перемешивал варившуюся в нем смесь. Ог бодро насвистывал незатейливый мотивчик. Дам на цыпочках подкрался сзади и опустил круглую железяку на идеальной формы череп. Ог хрюкнул и повалился в чан. Дам утопил тело Создателя в отвратительно выглядевшее варево, мимоходом отметив, что у стенки торчит наружу изящный женский пальчик.
Он подошел к столу.
- Я Дам, модель "а", - гордо представился он.
- А где Ог? - нежный голосок д-Вы звучал испуганно. - Где он?
- Теперь я твой Ог...
Много позже Дам сидел в саду на берегу тихого пруда и пускал "блинчиком" по воде золотистый диск. Тот каждый раз возвращался в руку. Шелестя в траве, сзади подполз з-Мей.
- Ну, и что ты будешь делать дальше? - проникновенно прошипел гад. - Может, хочешь яблочко скушать?
- Шутишь?! Создатель говорил, что они опасны.
- Да все Яблоки Познания Ог сожрал сам, - з-Мей фыркнул. - Осталась одна "антоновка" да и та дичок.
Яблоко оказалось зеленым и ужасно кислым. Дам швырнул огрызком в гада. Тот обиженно зашипел.
- Что дальше? Дальше все просто. Такое место, как это, пусто не будет. Скоро сюда прибудет другой Ог. Когда он заявится, я попрошу, чтобы новый оставил мне модель "д". Не думаю, что он откажется. Я ведь, фактически, подарил ему готовый мир, где работы-то осталось с неделю.
- А если ничего не выйдет? - з-Мей чувствовал себя оскорбленным и хотел поддеть Дама.
- Тогда помоги ему, небо, - Дам яростно потряс над головой диском. - И все же я надеюсь, что новый Ог окажется седым длиннобородым старикашкой с единственным желанием - без помех греть на с-Олнышке старые кости.
НИТЬ АРИАДНЫ
Едва время перевалило за полночь, Ариадна выскользнула из своей спальни. Критская ночь проникла в широкие коридоры дворца, заполнила темнотой каждый уголок огромного здания. Редкие светильники, укрепленные на мраморных стенах, не справлялись с мраком.
Сжимая в руке легкие сандалии, Ариадна кралась сквозь дрожащие пятна полусвета вдоль длинного ряда запертых дверей царской половины. Вот и родительская спальня. Девушка прислушалась. Оттуда раздавался могучий храп отца. Минос, что было для него обычной практикой, после плотного обеда принялся вливать внутрь своего упитанного тела лошадиные дозы красного вина. К вечеру он не мог вспомнить собственного имени.
бога-покровителя. Ариадна украдкой заглянула в спальню. Голое тело царя неподвижной грудой белело на ковре у кровати. Резное ложе пустовало. Матери не было.
До сих пор на пути никто не попался. Так, собственно, и должно быть, но мало ли, вдруг кому-нибудь взбредет в голову шастать именно здесь. Мамаше, например. Где находится Пасифая, Ариадна не имела ни малейшего представления, а столкнуться с ней лицом к лицу - перспектива не из приятных. Никакие объяснения того, куда крадется ее молодая незамужняя дочь в то время, когда все порядочные девушки давно и сладко спят, не смогут отменить наказания. Гнева Пасифаи девушка боялась. Мать умела быть жестокой.
Впереди показалась арка зала торжественных церемоний. Чтобы попасть к заветной лестнице, необходимо было пересечь его.
Хорошенькая головка Ариадны показалась в пустом пространстве зала. Она осмотрелась. Никого. Ни один стражник не подпирал своей коренастой фигурой статуи, ни один слуга не восседал на царском троне, попивая из глиняного кувшина дешевое винцо и мня себя ночным правителем Крита. Каждая собака на острове знала, что Минос - неизлечимый алкоголик. А с алкоголиками, подчас, случаются неприятные вещи. Кому понравится
встреча в темном закоулке с пьяным царем, у которого в правой руке меч, а в седой голове - белая горячка.
Невесомым призраком Ариадна скользнула в зал. Остывший камень пола при касании обжигал холодом. Нежные пятки замерзли, поэтому их хозяйка припустила бегом. Движения ее были столь воздушными, что легкое шлепанье босых ног чужое ухо, окажись оно поблизости, не уловило бы.
Слабый вскрик, раздавшийся из-за одной из объемистых, в три обхвата колонн, превратил Ариадну в прекрасную статую. От неожиданности и ужаса дыхание перехватило. Ее обнаружили, и, кажется, она забыла, как делается вдох. Долгая гнетущая тишина. Затем послышался приглушенный стон и натужное пыхтенье.
Девушка облегченно закрыла глаза. Она выполнила одну из поставленных перед собой задач: узнала, где находится мать. За той самой колонной. Что ж, место не хуже предыдущих.
Отец упивался вдрызг регулярно, и стоило ему отключиться, как Пасифая вытаскивала из мастерской Дедала и всю ночь предавалась с ним разврату. То, что они никогда не повторялись в выборе места, очень мешало Ариадне. Позавчера девушка чуть не наступила мастеру на голову, пытаясь в темноте спуститься по лестнице. Пасифая давно не была девушкой, поэтому могла со спокойной совестью не думать о порядочности.
Зал и лестница остались позади. Внизу было темнее. Вместо светильников на стенах висели еще более редкие факелы. К этому часу большинство из них прогорели и чадили из последних сил.
Ариадна остановилась неподалеку от мастерской и принялась растирать заледеневшие ступни. Юное тело под легкой туникой ощутимо познабливало. Ощущение не из приятных. Девушка успокаивала себя тем, что будет мерзнуть недолго. Скоро она окажется вне дворца, а под открытым небом воздух значительно теплее, чем в окружающих ее каменных стенах.
Она перебралась поближе к мастерской и, между делом, толкнула дверь указательным пальцем. Та не поддалась нажиму, запертая на засов. Девушка довольно улыбнулась. Она сама посоветовала Икару держать
помещение закрытым, дабы посторонний глаз не узрел столь однозначных приготовлений к побегу. Теперь парнишка в безопасности, должно быть, посапывает на жесткой лежанке и видит приятный сон. Ариадна надеялась, что о ней.
Тогда, семь дней назад, она спустилась к мастерской в надежде застать мастера. Для завершения подготовительного этапа требовалась карта, а у кого ее еще можно было получить, как не у Дедала, строителя Лабиринта. Гнусный старикашка с похотливо ползающими глазками. Девушке мастер напоминал сатира.
Дедал, бесспорно, не имел права разглашать тайну Лабиринта. Проблему можно было решить полюбовно, но у Ариадны, и это доставляло ей злобную радость, имелся безотказный метод силового воздействия. Ей стоило только намекнуть отцу о ночных похождениях мастера, и, к утру, голова Дедала красовалась бы на воротах дворца, выставленная на всеобщее обозрение. Рядом, к сожалению, окажется, и голова матери, однако, как постоянно твердили заморские купцы, оправдывая собственные непомерно высокие цены, се ля ви.
С такими решительными мыслями Ариадна распахнула дверь и замерла на пороге, раскрыв чудесный рот от изумления. Небольшая комната оказалась засыпана тысячами птичьих перьев. На грубо сколоченном верстаке лежали три больших явно рукотворных пера. Икар столбом торчал в центре перьевого безумия и со страхом глазел на вошедшую девушку. Должно быть, он пытался нацепить одно из крыльев, но что-то у него не заладилось. Крепление лопнуло, перья высыпались, обнажив тонкий ажурный каркас. Юноша пытался исправить поломку и связывал оборванные концы серебристой нитью, смотанной в плотный клубок.
Ариадна живо пришла в себя. Чтобы верно оценить увиденное, её острому как лезвие меча уму потребовалось совсем мало времени. План изменился. Теперь ей не был нужен Дедал. Выжать необходимое из его прыщавого подростка-сына будет проще и безболезненнее. Хотя и менее приятно. Уж очень Ариадне хотелось посмотреть, как станет скулить зажатый в угол мастер.
Она вплотную подошла к Икару и зашептала прямо в его горящее лицо:
- Послушай, красавчик. Мне нужна твоя помощь. Нужна так сильно, что я не остановлюсь ни перед чем. Я лишу тебя и твоего отца возможности улететь с Крита. Любой дурак поймёт, что вот этими крыльями вы собирались не пол подметать. Вы надумали смыться по воздуху, потому что все остальные пути закрыты. Истина видна как на ладони. Но, поверь, я не хочу угрожать и не расскажу царю о готовящемся побеге. Мы с тобой можем стать друзьями. А если тебе мало слов, вот более веский довод.
Доказала она довольно убедительно. Если бы Пасифаю не хватил удар от увиденного, она, безусловно, могла порадоваться успехам тайной ученицы.
Ошарашенный и обессиленный Икар согласился на все поставленные условия.
Через два дня Ариадна вновь оказалась в мастерской.
-Готово? - спросила она нетерпеливо.
-Угу, - Икар протянул меч, принесённый ею в прошлый раз.
-Сделал, как я просила?
-Угу, - замкнутая жизнь плохо повлияла на коммуникативные способности юноши.
-Надеюсь о наших секретах, твоём и моём, никто и никогда не узнает, - Ариадна требовательно взглянула в его красное от нахлынувших чувств лицо.
Икар прохрипел нечто утвердительное. Его водянистые глаза с мольбой смотрели на девушку. Но теперь Ариадне он был не интересен. Она намеревалась пожелать ему удачного полёта, но передумала, подхватила с верстака ниток и без слов удалилась, оставив охмурённого юнца мечтать в одиночестве...
Ариадна зябко передернула плечами, зато ноги немножко согрелись. Она послала двери, за которой спал Икар, воздушный поцелуй и отправилась на половину рабов. Люди спали. Осторожно переступая через в беспорядке разбросанные по полу похрапывающие тела, девушка добралась до неприметной задней дверцы. Петли чуть скрипнули, когда Ариадна вышла в сад.
Теплый ветерок запутался в золотистых волосах девушки. Она неторопливо обула сандалии. Теперь можно перестать таиться. Остаток пути абсолютно безопасен, стражники с этой стороны дворца никогда не появлялись. Селена ярко освещала деревья, ей вторили многочисленные звезды, разгоняя темноту, не давая ей подсунуть под ноги неприметные кочку или куст.
Вход в Лабиринт казался дырой в ночи. Неприятный запах, шедший из его глубин, отдавал затхлостью, сыростью и еще чем-то, от чего ноздри девушки возбужденно затрепетали. Возможно, так пахло убийство.
Селена остановила свое бесконечное движение напротив входа. Ее бледные лучи серебряно блестели на туго натянутой нити, уходящей в зловещий мрак Лабиринта. Когда ветер касался ее, нить тихо и тонко звенела.
Трава, сорванная прошлой ночью, засохла. Ариадна смела ее с холодных камней, набросала несколько свежих пучков. Девушка уселась на них, обхватив колени руками. Чтобы время пролетело незаметно, необходимо было о чем-нибудь подумать. Например, о Тесее...
Когда корабль с семью юношами и семью девушками, данью Афин Криту, причалил к острову, отряд воинов во главе с Миносом встретил его на берегу. Пасифая, сказавшись больной, осталась во дворце: ее дневные встречи с Дедалом стали слишком редки.
Ариадна стояла по правую руку от отца. Опустили сходни, и афиняне нестройной толпой спустились на неприветливый критский берег. Взгляд Ариадны мгновенно выделил одного из юношей. Не заметить его было невозможно, настолько сильно выделялся он из испуганной, притихшей толпы соплеменников. Высокий, выше остальных на целую голову, стройный, юноша гордо и с некоторым пренебрежением взирал на спешащих к нему воинов. Длинные темные волосы, выстриженные над высоким лбом, пышными кольцами спадали на широкие, мощные плечи. Лицо, которому позавидовал бы и Адонис, дышало неукротимой силой и бесстрашием. Ясный взгляд его остановился на дочери царя, и прекрасные глаза широко распахнулись, пораженные ее красотой. Когда юношу уводили, он несколько раз порывался выскользнуть из рук охраны и махнуть Ариадне рукой. Этот человек ничего не боялся.
Ночью Ариадна пробралась к клетке, где новоприбывших держали перед отправкой в Лабиринт. Юный герой назвался Тесеем. Отец его, царь Афин Эгей, отправил сына на Крит убить чудовище, и, тем самым, прекратить уплату позорной дани.
Красота девушки сразила Тесея наповал. Неудивительно, если даже Минос изредка подозрительно маслеными глазами поглядывал на дочь. Пытаясь поразить ее воображение, афинянин долго и нудно рассказывал о подвигах, которые ему довелось совершить, и принимал принужденные позы, выставляя напоказ могучую мускулатуру. В его взгляде и слепой увидел бы безумную любовь.
Но Ариадна была практичной девушкой. Однообразные сказки о победах над скиронами и прокрустами ей быстро наскучили. Благодаря недостаточной узости между прутьями решетки она еще до наступления утра привязала к себе Тесея крепче корабельного каната.
План их дальнейшей совместной жизни был разработан на удивление быстро. Отправной точкой стало недовольство Тесея собственным положением в Афинах. Старый Эгей крепко держал власть в морщинистых руках, и уходить на покой не собирался. Рассказывая об этом, юноша изредка подвывал от злости.
Изощренности их мыслей поразились сами боги. Все действия они разложили по полочкам. Сначала Ариадна передает Тесею карту Лабиринта, меч и немного еды. Он прячет все это под одеждой, спускается в Лабиринт, находит и убивает чудовище. В одну из ночей юноша поднимается на поверхность, вместе с Ариадной пробивает днища критских кораблей, уничтожая погоню, и на своем отплывает в Грецию. Белые паруса они, конечно же, не ставят. Эгей стоит на высоком обрыве, ждет любимого сына. Вдруг появляется корабль под черными парусами. Царь решает, что Тесей погиб, и бросается в морские волны. В честь него море называют Эгейским, а Ариадне и Тесею достаются Афины. В полное и безраздельное пользование. Они живут долго и счастливо, наслаждаясь царскими привилегиями. Счастливый конец.
В итоге, юный герой вместо карты получил клубок ниток, но это изменение лишь облегчало ситуацию. Ариадна с тайной надеждой смотрела, как исчезает в глубине Лабиринта мужчина, появление которого она ждала долгие годы...
С тех пор прошло две ночи. Третья постепенно превращалась в раннее утро. Предыдущие не были такими ясными, Ариадна видела в этом добрый знак. Она чувствовала, что сегодня боги на ее стороне.
Спать не хотелось, несмотря на то, что она не была в объятиях Морфея больше суток. Возбуждение охватило ее, напряженное ожидание до поры, до времени прогоняло прочие желания.
Неожиданно нить немного обвисла, а потом задергалась, словно бы другой ее конец натягивали и отпускали. Или сматывали в изначальный клубок.
-О, Зевс! - выдохнула Ариадна и стремительно поднялась на ноги. Травинки прилипли к тунике, она стряхнула их, даже не заметив, что сделала это.
Натяжение нити становилось все слабее. Дыхание девушки учащалось, сердце стучало как сумасшедшее.
Наконец, послышались шаги.
Мужчина шагнул из темноты и остановился в проеме. Он слегка согнулся из-за низкого для его роста потолка. В ясных глазах отражался бледный свет Селены. Ладони сжимали искрящийся клубок.
Ариадна шагнула навстречу.
-Как ты? - чуть слышно прошептала девушка.
-Очень устал, - ответил он с дрожью в голосе.
-Ты не ранен? Я сделала все, что могла, чтобы с тобой ничего не случилось, - ее голос срывался от волнения. - Меч...
-Все в порядке. Не беспокойся. Меч сломался не вовремя, мне это очень помогло. Я его выбросил.
-Я была неверна тебе, - боль Ариадны звучала неподдельно, - но по-другому было нельзя. Если бы...
-Успокойся, на мне это никак не отразилось, - он усмехнулся и чуть наклонил голову.
-Тогда обними меня крепко-крепко и никогда больше не отпускай!
Сильные руки обхватили девушку, нежно прижали к могучей груди. Она подняла мокрое от слез счастья лицо. Поцелуй был долгим. Казалось, они слились воедино: нежные юные уста Ариадны и огромные слюнявые губищи Минотавра.
В ТЕМНОТЕ
Я знаю, что он ждет меня. Один. В темноте.
Мои ноги, стройнее которых не найти ни в одном модном журнале, плотно обтягивают светло-синие, почти белые джинсы. Надеюсь, в окружающей черноте цвет поможет разглядеть безукоризненную форму бедер. Молния тонкой кожаной куртки, подчеркивающей изгибы тела, застегнута до самого подбородка. Капюшон, вносящий дисгармонию в модель куртки, наброшен на голову. Без него нельзя никак. Ненавижу эксперименты с лицом, люблю его естественный, завораживающий цвет. Тот, что ждет, непременно узнает меня, и этот миг следует передвинуть на более поздний срок.
Цоканье каблучков осенних полусапожек далеко разносится по пустынной улице. Не горят фонари. Ни машин, ни людей.
В такие ночи, каждый знает, обязательно происходит что-то ужасное. В холодные осенние ночи (ртутный столбик уже готов упасть до нуля), когда плотная тьма скрывает притаившуюся тень, шум дождя заглушает шаги крадущегося за спиной, а подвывание северного ветра - последний хрип пойманной в капкан жертвы. Никто не хочет покидать теплую постель. Только отчаянные храбрецы и, конечно же, группами появляются на улице. Или откровенные безумцы.
Я вступаю под облупившийся свод высокой арки. В кромешной тьме она кажется длинной, словно червь, и больше походит на туннель без единого проблеска света в конце. Сейчас эта арка - символ неизбежности встречи с тем, кто ждет в темноте. Мне некуда свернуть, а поворачивать вспять - не в моих правилах.
Звук медленных размеренных шагов не отскакивает звонким рикошетом от оштукатуренных стен, а тяжелыми глыбами падает назад к асфальту. Дождь и ветер обладают громкими голосами, но у ждущего тонкий слух. Надеюсь, он различает мои шаги, и его кровь готовится к принятию хорошей дозы адреналина.
Я во дворе. Налетает ветер, бросая в лицо холодные капли, пытается сорвать капюшон. Моя рука поднимается, и ветер, злобно ощерившись, бормочет что-то невразумительное, но отступает, бросается к деревьям, пытается обломить в припадке ярости голые ветви.
Вид заброшенного здания, кажущегося обманчиво огромным в сыром мраке, доставляет мне истинное удовольствие. Я даже останавливаюсь на мгновение, зачарованная его красотой.
Чтобы перебраться через рухнувший забор, я опираюсь на кирпичную стену здания. Рука скользит по плесени, что заменила собой прижизненную уродливую светло-фиолетовую краску. Взгляд останавливается на окне. Из дыры в сгнивших досках торчит любопытная мордочка крысы. Она тут же ныряет внутрь, и я некоторое время слышу, как стучат по грудам битых кирпичей ее маленькие лапки.
Уверена: он уже знает, что я приближаюсь к нему. Затаил дыхание, отступил в вонючую темень, словно паук, ожидающий, когда затрепыхается паутина. Чернее ночи, с застывшими глазами и зубами, острыми, как бритва.
Я действительно приближаюсь, осторожно, неуверенно, как и следует поступать непроглядной ночью на территории, усыпанной осколками былой жизни. Он там, изготовившийся к прыжку в проеме странной двери, ведущей не в обычное горизонтальное помещение, а открывающей ряд бетонных ступеней, направленных вниз под землю на трехметровую глубину.
Зачем в шаге от центрального входа в когда-то жилое здание вырыли эту могилу? Какую функцию она выполняла? Почему теперь не заколочена, если даже при свете дня она напоминает отверстую голодную пасть чудовища из ночного кошмара, готовую проглотить неосторожного ребенка. Или приютить того, кто будет ждать по ночам.
После того, как заходит солнце, эта свалка превращается в общественный туалет. Где же ему еще быть? И одинокой девушке оказаться здесь - не столь редкое явление. Ждущий понимает, что нет никого беззащитней ее. Он знает. Поэтому он здесь.
Останавливаюсь напротив двери. Несколько секунд без движения. Моя спина смотрит прямо в немигающие глаза паука. Затем я расставляю длинные ноги. Они ему нравятся, я уверена, он почти влюблен в них. Руки мои поднимаются и замирают в самом известном христианам положении, лишь ладони параллельны земле. Поднимаю голову к кронам тополей, окружающим меня неплотной стеной, и еще выше, к небу, затянутому черными тучами с едва заметными прожилками лунного света. Сей час я на крохотном острове смотрю в закатившиеся глаза седого старика. В больничной палате стираю пот со лба только что рожавшей женщины. На поле боя успокаиваю мальчишку-солдата, пытающегося нащупать оторванную взрывом ногу. Я в сотне, тысяче, миллионе мест.
И я здесь. Кто я в этот момент для ждущего? Молодая дура, оказавшаяся в ужасное время в ужасном месте, которая в приступе пьяной доброты решила обнять весь мир? Или туша, соблазнительная плоть, исполнительница сокровенных желаний, что...
Он слишком стремителен для человека, мне ли этого не знать. Понимаю, почему о его ночной охоте не догадывается ни одна живая душа. Сейчас он не паук, он - змея. Молниеносная реакция. Уверена, в драках ему нет достойного соперника.
Огромная потная ладонь обхватывает нижнюю часть моего лица, перекрывая все входы для кислорода. Свинцовый кулак наносит два жестоких удара чуть выше поясницы, затем бьет по уху. Я обмякаю, колени безвольно подгибаются. Он подхватывает меня той рукой, что бил, и как невесомую куклу затаскивает в черную пасть своей норы. Пять секунд. Я стояла, теперь меня нет.
Носки полусапожек издают неприятный звук, скользя по ступеням. Словно ножом по точильному камню. Первая - хшшш - вторая - хшшш - третья... Я насчитала тринадцать. Счастливое число.
На дне стоит вода. Ноги мои бороздят ее, как два катера, волной расталкивая в стороны сигаретные окурки, пластиковые бутылки и куски собачьего кала. Ну и вонь здесь, должно быть, стоит. Впрочем, как и темнота. Пугающая темнота.
Он тащит меня сквозь одну бетонную коробку во вторую, за ней виднеется еще одна. Я не знаю, заканчиваются ли где-нибудь катакомбы. Мне это не интересно. Уверена: он достаточно заведен, чтобы не погружаться глубже в холодную тьму.
Так и есть. Тело мое падает в грязную воду. Он наваливается сверху. Тяжелый, огромный самец. Правая рука его начинает жадно шарить между моими ногами. Со здоровьем у него серьезные проблемы: не успев начать, уже хрипит, как загнанная лошадь. Это пустяки. Я - лучший врач, я помогу.
Толстые пальцы бегут выше, пытаются расстегнуть молнию джинсов. Мне становится смешно. Вряд ли он найдет то, что ищет.
Делаю слабое движение, словно начинаю приходить в сознание. Мгновенно куртку под ребрами прокалывает кончик острейшего лезвия.
- Очнулась, с-сучка, - с трудом хрипит он в мое закрытое капюшоном ухо. - Не... вынуждай мой... огромный нож... причинить... тебе страдания... через... пять минут... ты пойдешь... домой... почти... целая... лежи тихо... и останешься... живой...
Точкой в монологе становится чуть более сильный укол.
В метре от моей головы - невысокая куча мусора, наваленная на сколоченную из тонких досок панель. Она скрывает под собой неровную дыру в бетоне с торчащими кусками арматуры. Внизу - туннель городской канализации. Достаточно спуститься туда и пробраться вдоль толстой ржавой трубы метров двадцать, чтобы встретиться с ними. Вот они. Труба скрывает их от излишне любопытных глаз. Вода с потолка капает на затылки. Лежат ровной, заботливо выложенной цепочкой. Голова первой аккуратно уложена на ноги следующей. Так со всеми. Молодые. Длинноногие. Конечно, они вели себя тихо.
Нож вклинивается в пространство между джинсами и телом. Прочный материал с треском поддается напору отточенной стали. Он считает, что сможет поиметь меня. Если бы он знал, как много на моем пути встречалось подобных желающих.
Резко встаю в полный рост. Он скатывается, оступается, падает на колени. Ошеломленный, обескураженный, не верящий в происходящее. Рука слепо шарит в темноте, натыкается на меня. Он вскакивает и наносит несколько резких ударов ножом. Лезвие, как бумагу, пробивает тонкую кожу куртку. Указательным пальцем я касаюсь мокрого с прилипшими волосами лба стоящего передо мной. Толчок.
Он лежит, навалившись на бетонную стену черной грудой тяжелой от влаги одежды. Поверженный гигант. Сердце его гремит, как паровой молот, дыхание со свистом вырывается из широко распахнутого рта.
Вышагиваю из разодранных джинсов и полусапожек, скидываю ненужную куртку. Лежащий слышит мои движения. Рука шлепает по воде в поисках потерянного ножа. Глупо. Пальцы, да и все тело начинают отказывать ему.
Он выдавливает:
- Кто... ты?
Делаю шаг к лежащему.
- Ты действительно хочешь это знать?
Говорят, что мой голос похож на шорох опавших листьев под ногами. Не верьте. Вряд ли во время прогулки по осенней улице вам часто отказывают сфинктеры.
Он с силой закрывает уши. Лицо превращается в маску боли, морщины разрезают его как грецкий орех. Он догадался, кто я. Мужчина стекает по стене, голова опускается в воду.
И тогда я даю ему передышку.
- Успокойся, - шепчу ласково. - Не стоит бояться.
Глаза открыты. Они изучают мою темную фигуру. Теперь ее можно увидеть. Пусть расслабится. Скоро все пройдет.
Дыхание выравнивается. Он почти не хрипит.
- И так... со всеми?
- Да.
- И с ними? - Он спрашивает о лежащих под трубой.
- Со всеми.
Лицо его принимает обиженное выражение. Словно у ребенка.
- Но почему со мной... именно так? Так долго? Так... страшно? Ведь я пытался... помочь...
Дорогой мой, как я ждала этого вопроса.
- А ты сам, именно ты, не можешь догадаться? - Мой голос проникновенно шелестит под сводом.
Он задумывается. Я вижу, как тяжело это ему дается. В глазах, заполненных болью и безумием, вдруг возникает понимание. Дыхание учащается.
- Потому... что... тебе... это...
Я наклоняюсь к его лицу и поощрительно улыбаюсь.
Ему понравилось увиденное. Он не заканчивает фразу, издает короткий пронзительный визг, словно зажатая в дверях кошка. Рассудок изменяет ему. Он пытается уплыть, бессмысленно хлопает недавно еще сильными руками, захлебывается грязной водой и кровью из порванного рта.
Мне становится скучно. Делаю привычное движение руками: туда - обратно.
Выхожу на поверхность. Дождь кончился. Кусочек луны показался из-за черной тучи. Чуть звенит под резкими порывами холодного северного ветра коса.
ГЛАВНЫЙ ПРИНЦИП
Завидев очередного клиента, швейцар с автоматической почтительностью распахнул высокую стеклянную дверь. Вошедший, бледный юноша с темными глазами, одетый во все черное, внимательно посмотрел на изъеденное алкоголем лицо швейцара, потянулся, было за чаевыми, но передумал и легкой походкой двинулся дальше. Служитель дверей осторожно показал вслед средний палец.
Общий зал ресторана был маленьким, сжатым стенами и потолком до нужной консистенции уюта. В полумраке невесомыми тенями скользили официанты, как дым просачиваясь сквозь столики и танцующие пары, не задевая и не забывая. Бэнд на крохотной сцене приглушенно вливал в уши посетителей нежную мелодию, местами классическую, местами уркаганскую, греющую, расслабляющую душу.
Бледный молодой человек не был официантом, но ему удалось с не меньшим изяществом преодолеть преграды и оказаться перед отдельными кабинами. Десять дверей, украшенных затейливой резьбой. Он немного растерялся, выбирая нужную. Хотелось войти сразу в две и не хотелось быть максималистом. Он толкнул ручку крайней слева. Следовало отдать мелкие долги.
За столом разместились трое. Пары алкоголя уже не помещались внутри них и густым облаком висели над головами, смешанные с сигаретным дымом. Троица коротко глянула на приоткрывшуюся дверь, но была слишком увлечена разговором, так что лишь приветственно кивнула. Бледный юноша скромно уселся в уголке, стараясь никому не помешать.
- Короче, стою как пень среди берез. Девки ржут, я им знаки всякие посылаю, рожи строю: помогайте, мол. А этим стервам все по барабану, - лысый здоровяк отбил короткую дробь по столу: тра-та-та там. - Да мне, собственно, тоже. Я на их рожи смотрю - веселуха до костей продирает.
- Ты бы на свою, Михан, посмотрел. Стоит и как обезьяна кривляется, - глаза говорившего горели совсем тускло, рубашка бала расстегнута до пупка. От военного у него остался лишь офицерский китель, на который мужчина привалился широкой спиной.