Солдат Ефим Кривов шёл со службы домой. Долго шёл - и всё больше по способу пешего хождения. И вот однажды пришлось солдату заночевать в копне сена. По всем приметам, где-то рядом было селение, но тьма кругом - хоть глаз выколи. Под ногами уж ничего не видать, а тут копна у дороги. Чего дальше-то ноги бить? Ефим в той копне и устроился. За годы службы солдатской где он только не ночевал: на песке, в болоте, на пожарище, да что там греха таить, и в хлеву приходилось спать, и на помойке... А копна сена - это такая благодать, что лучше и не придумаешь.
Ефим быстро сделал в копне нору, забрался туда, зевнул пару раз, так что скулы захрустели, закрыл глаза... Стало солдата потихоньку затягивать в омут сладостного забытья. Затуманилось всё, закружило и..., вдруг, встрепенулся солдат! Насторожился. Подбирался кто-то к убежищу его... Может, показалось? У Ефима сразу же сна ни в одном глазу. Привычка солдатская - всегда начеку быть. Стараясь не шуметь, повернулся служивый на другой бок и посмотрел в сторону дороги. Темно там, ничего не видать, но вот луна, выскользнув из полона черных непроглядных туч, слабеньким дрожащим светом озарила торный путь, по которому шагал огромный человек с мешком на плече. Шёл великан широким уверенным шагом, но, как раз напротив копны, остановился, будто почуяв нехорошее, опустил мешок на землю и стал озираться. Ефим притаился и не дышит почти. Не то чтобы он испугался, нет, но как-то не захотелось ему темной ночью да в чужом месте с незнакомым человеком разговоры говорить. Мало ли чего...
Незнакомец же, чего-то покопался в мешке, потом опять взвалил его на плечо и ушёл. Шаги его всё тише, тише, тише, тише... Долго еще прислушивался Ефим к ночной тишине, но скоро уснул, так ничего больше и не услышав. Намаялся за долгий день служивый...
- Вставай, Архип, а то петух охрип, - пару раз зевнув, усмехнулся солдат и вылез из своей теплой постели.
А на улице, против вчерашнего, здорово похолодало. Серые облака, заполонившие небо, медленно куда-то ползли, подгоняемые порывами злого мокрого ветра. Дождя не было, но всё вокруг пропитано какой-то мерзкой сыростью. Ефим вылез из копны, поёжился, оправился, подхватил вещевой мешок и вышел на дорогу. Оказалось, до деревни всего-то шагов с полсотни: вон за ольховыми кустами крайняя изба виднеется.
- Так там и подхарчиться можно, - подмигнул, неведомо кому, солдат, передернул плечами и пошёл уверенным шагом по дороге, но тут же остановился.
Увидел Ефим на дороге ложку. Простенькая такая ложка, неказистая, правда, ручка у неё ярким красным цветом окрашена. Стало быть, из-за этого яркого цвета и приметил её Ефим на дороге. А какой солдат мимо ложки пройдет - ложка для служивого человека - наиважнейшая вещь. В поход и без ружья ходили, а вот без ложки - ни в коем случае. Нагнулся Ефим, рассмотрел находку, потёр о штаны и быстро спрятал за голенище. Пусть еще одна будет прозапас.
У крайней избы увидел солдат плешивого старика с сивой бородой. Старик стоял, опершись руками о плетень, и смотрел на дорогу.
- Доброго утречка тебе, дедушка, - улыбнулся Ефим, кланяясь старику. - Не дашь ли водицы напиться?
- Ступай своей дорогой, - прохрипел старик. - Знаю я вас: сперва водицы, потом репы пареной кусочек, а после меня с моей же печи под зад коленом. Иди...
- Ну, что ты, дедушка, - притворно всплеснул руками солдат, - разве я такой? Я за еду и поработать на славу могу. Любую заботу свою скажи. Я на всё готов: примусь за дело, как вошь за тело.
Старик посмотрел на Ефима, усмехнулся, потом показал большим пальцем куда-то за свою спину.
- Как вошь, говоришь. Вон, сухое дерево скорчуешь, так и быть, накормлю.
- Ну, дедушка, - засмеялся солдат, разглядывая большое сухое дерево возле избы, - не евши только поп да петух поют. Ты меня кашей сперва попотчуй, а потом и до дерева очередь дойдёт...
- Голодный волк сытого завсегда злее, - чуть нахмурил седые лохматые брови старик, но потом сжалился. - Ладно, пошли. Накормлю. Пользуйся моей добротой. Только, дерево ты мне обязательно скорчуй. Обещаешь?
- А как же иначе, честное благородное слово даю, - облегченно вздохнул Ефим и двинулся вслед за стариком на крыльцо.
Прошли они в избу. Старик вытащил ухватом из печи горшок с кашей и поставил его перед гостем.
- Благодарствую, - поклонился Ефим и вытащил из-за голенища ложку. Ту самую, что на дороге нашел. Первой она ему под руку подвернулась.
Каша была вчерашняя и холодная, но, как известно, голод не тетка, долго уговаривать не будет. И стал солдат кашу уплетать так споро, что хозяин избы от удивления рот открыл. Ефим хотел спросить старца, дескать, чего словно каменный истукан застыл, кисельку бы в плошку плеснул, но не успел служивый столь дельной мысли высказать вслух. На улице шум какой-то поднялся, и старик пошёл на крыльцо посмотреть.
Ефим быстро "умял" пол горшка, а дальше дело пошло хуже: суховата, все-таки, каша ...
- Киселю бы или кваску, - подумал солдат, оглядываясь на печной шесток. - Обязательно надо чем-то горло промочить. У старика на печи непременно бадья с квасом стоит...
Ефим встал, подошёл к печи, приподнялся на цыпочки, заглянул на полати, и тут заскрипела дверь.
- Дедушка, - немного смутился солдат, - а я тут гляжу, кваску бы мне, горло промочить. У тебя есть квасок-то?
Улыбающийся Ефим выглянул из-за печи, и тут же удар кулака сшиб служивого с ног! Солдат ударился затылком о ножку стола, но даже поморщиться не успел от боли: сильные злые руки схватили его, связали и бросили в угол за печку лицом вниз.
- Я как ложку-то увидел, так сразу и понял, что тут дело не чисто! - громко разорялся хозяин избы. - Приметная ложка-то! А лишь сказали мне, что сегодня ночью семью Кузьмы Ёлкина вырезали, так я и смекнул - кто душегуб. Попался, наконец-то!
- Точно, - вторил старику другой сердитый голос, - Кузьмы ложка. Я ж её сам ему резал: вон, видите, нож у меня сорвался. Вон, вырез кривой! И для ручки я ему алой краски давал. А давайте, братцы, сейчас же этого ирода на вилы поднимем. Третью уж семью на деревне вырезал! У, душегуб треклятый!
- Давайте! - откликнулись сразу несколько голосов, и кто-то схватил Ефима за шиворот. - На вилы!
- Стой! - раздался громкий властный голос. - Не сметь! Я за начальством в город послал. Пусть они сами решают, что и как, а наше дело закон блюсти.
- Да как же так, старшина?! - истошно заорали прямо над головой солдата. - Он наших режет почём зря, малых деток не жалеет, а мы закон блюсти? Не дело это, Иван Петров! На вилы его, ребята!
- А я сказал: стой! - теперь уже орал старшина Иван Петров и послышался треск рвущейся материи. - Начальство разберётся! Минька, Гринька! Оттащите эту падаль в старый амбар! Заприте его там покрепче! Пусть под запором пока посидит!
Минька с Гринькой оказались ребятами ловкими. Ефим и слова промолвить не успел, как подхватили его крепкие руки, выволокли на улицу, а потом запихнули в амбар, угостив напоследок парой крепких пинков под зад.
Все эти странные события произошли столь неожиданно и быстро, что Кривов еще долго лежал носом в прелой соломе, силясь понять, а что это, собственно говоря, с ним случилось. По крыше амбара забарабанили частые капли дождя. Ефим попробовал подняться на ноги, но тут соломенная труха попала ему в нос: и расчихался солдат так, что слёзы из глаз. А вот как успокоился солдатский нос, так и время подумать пришло.
- Чем это я им не угодил? - думал Ефим, присаживаясь у стены и морщась от боли в связанных руках. - Не обидел, вроде, никого. За что ж меня так? Неужто за горшок каши такая плата? Или за любопытство своё страдаю? Или слово своё я не сдержал?
Недоумевал солдат, прислушиваясь к шуму дождя. А дождь на улице лютовал всё крепче и крепче. Еще немного посидев, надумал Ефим подняться, дойти до двери и несколько раз ударить накрепко запертую дверь ногой. Но с улицы никто не отозвался. Солдат выругался самым неподобающим образом и опять поплелся в угол, где лежала куча серой соломы.
- Надо как-то им объяснить, что напраслину на меня возвели, - думал Ефим и всё силился сорвать путы с рук, но куда там... А тут еще живот в придачу ко всему разболелся, недаром говорят, что беда к беде, как обжора на лакомый кусочек стремится.
Места себе не находил солдат, что угрь на сковородке вертелся, а толку, как с козла молока, хоть волком вой. И завыл бы Ефим за милую душу, но тут распахнулась дверь, и вошел в амбар высокий жилистый мужик. А вид у того мужика, словно его только из омута вытащили: мокрый до нитки, лицо бледное, аж в синеву, нос, как у филина клюв, белки же глаз - все в кровавых извилинах. В правой руке пришелец держал большой кривой нож. И шаг за шагом приближался этот мужик к солдату.
- Ты, ты, чего это? - испугался не на шутку Ефим и стал пятиться назад, но пятиться никак не получалось, только в прелой соломе закопался.
Тут еще молния синим светом озарила разбойника с ножом, и следом гром с треском надрывным: трах-та-ра-рах! Пушек турецких Ефим не особо страшился, а тут душа к самым пяткам скатилась.
- Вот он денёк мой последний, - шептал еле слышно солдат, - на поле брани господь меня миловал, а сейчас как барана... Господи, помоги! Помоги!
А злодей уж рядом, схватил он Ефима за волосы да как рванет! Солдат взвыл, вскочил на ноги, а потом упал носом в землю, а этот гад ему еще на спину ногу свою тяжеленную поставил. Прощаясь с жизнью, Ефим Кривов зажмурил крепко глаза и ждал смертельного удара. Но тут случилось совсем непонятное дело: вместо того, чтобы нож свой в самое сердце солдату всадить, тать разрезал веревки на руках и прохрипел над самым ухом Ефима.
- А ну быстро проваливай из деревни нашей.
Ефим не заставил себя уговаривать, подхватил шапку и вылетел из амбара под дождь проливной, как пуля из ствола ружейного. А ливень на улице такой хлестал, что и на аршин ничего не разглядишь. Однако бежать надо! Сперва солдат о слегу споткнулся, потом поскользнулся да лбом об угол венца какой-то избы приложился, тут еще пёс цепной из подворотни выскочил с хриплым лаем и всё в ногу вцепиться норовит. И вцепился бы, если бы Ефим не нырнул в приоткрытую дверь. Вбежал солдат в чужие сени, а там по правую руку в углу - куча овчин. В них-то Ефим и спрятался.
- Кто там? - послышался сердитый голос из-за двери. - Кого еще черти носят?!
Лежит Ефим ни жив ни мертв, дыхание затаил. Очень не хотелось солдату сейчас с кем-то встречаться. Ему бы только ливень немного переждать, а потом его и с огнём не сыскать. Только бы дождь переждать... Протяжно заскрипела дверь жилой избы, потом тишина... Ефим не шевелится, ладонью рот себе зажал и мысленно бога о помощи просит. И услышал молитвы отец небесный: распахнулась с улицы дверь и голос суровый:
- Что же дверь у тебя, батя, нараспашку?
- А, это ты, - отозвался на спрос другой голос, и Ефим признал его: это голос того самого "гостеприимного" старика, который за горшок солдата в неволю определил. - Ну, отпустил его?
- Отпустил. Только, думаю, что зря, - гость прошёл в избу, и разговор их стало слушать немного затруднительно, но можно. - Надо было его там прирезать и дело с концом.
- Ты - дурак!? - сердито прикрикнул старик. - Сразу же городское начальство разбирать начнёт - что там да как, а если сбежал солдатик, то виновен, значит. Сам себя, стало быть, выдал. Думай, Федька, всегда думай. Ушлым будь.
- Ладно, тебе, - огрызнулся Федька.
- А ты не ладь! Вот сейчас дождь малость успокоится, иди народ на поиски поднимай, а как найдёте, вязать будете, вот тогда ты ему нож в бок и воткни, дескать, со злобы, что ударил он тебя больно. Понял? Чтоб при всех! Вот тогда точно все концы в воду. Всё учи вас дураков, учи... А вы ж не слушаете... В кого вы у меня такие только уродились? Беда с вами... Я тоже не всё сразу смекнул: тебе его надо было сюда тащить. Мол, сбежал он из-под замка да ко мне мстить собрался, а тут ты пришёл и его... Эх, умная мысля приходит опосля. А шанец у нас с тобой хорош случился, я как ложку Кузьмы увидел, так сразу понял - вот она удача наша... Теперь главное, этого солдатика на тот свет спровадить, а дальше проще будет. Всё на него и спишем, а иначе не вытащить нам Кондрата...
Ефим как этот разговор услышал, так сразу и понял, что надо ему поскорей ноги отсюда уносить. Только куда теперь бежать-то: на улице как лило, так и льёт без просвета. Но выбираться надо, здесь прятаться - это как с гадюкой в жмурки играться. Выскользнул солдат потихонечку из сеней и в дождь.
- Эх, место бы знакомое было, а тут тыкаешься, словно слепой котёнок, - думал Ефим, перебегая от повалившего плетня под куст бузины. - Дальше-то теперь куда?
Куст, хотя и развесистый, но спасения под ним от дождя никакого. Перебежал солдат в ольховые кусты, но и там лучше. Промок Ефим, продрог, зуб на зуб не попадает. И как тут дальше быть? Куда податься? Кругом безнадёга! И такая злость на солдата напала, что решил он сам к начальству здешнему идти, а там - будь, что будет!
- Солдат я или не солдат! А если солдат, то и поступать надо по-солдатски! Как начальство скажет, так и будет. Наше же дело - гляди браво да иди прямо, как старшой изрёк, а не поперёк!
Вышел Ефим на деревенскую улицу и пошагал по ней, высматривая за дождевыми струями избу побогаче. Начальству же положено только в богатых хоромах жить. И вот уж приметил солдат избу с самой высокой крышей, и направился к ней прямым ходом, но тут его кто-то за рукав - хвать! Остановился Ефим, глядит - баба. Схватила она солдата за руку и тащит к покосившейся избушке. Дрожит баба, трясётся, словно лист осиновый, лицо испуганное, волосы из-под платка выбились, на лоб липнут, а бледные губы шепчут без перестатья.
- Не ходи туда. Приезжий начальник велел убить тебя без разговоров. Я сама слышала. Говорят, что оборотень ты.
- Оборотень?- вытаращил глаза на бабу Ефим.
- Да. Прятаться тебе надо. Боятся все тебя.
- А ты не боишься?
- И я боюсь, пуще смерти боюсь, но мне бабка Марья велела тебя к ней привести. Это она тебя в окно разглядела, - и еле слышным шепотом продолжила баба. - Она колдунья у нас...
Старуха встретила их в сенях.
- Пойдёмте отсюда, - сказала она, искоса глянув на Ефима, - а то, поди, кто-нибудь видел, как ты по улице вышагивал. Мигом старосте доложат. Ко мне пойдём...
И они опять вышли под дождь. Шли задворками через заросли кустов ольхи и черёмухи. Старуха, чем-то очень напоминающая матёрую крысу, шла впереди, часто вздыхающая молодая женщина семенила следом за ней, а всё ещё недоумевающий солдат замыкал шествие и часто чесал мокрый затылок.
Избушка, куда привела старуха, встретила их теснотой и промозглой прохладой. Не говоря ни слова, старуха затопила печь, а потом, покопавшись в большом черном сундуке, достала сухую одежду и велела переодеваться. Переодевались по очереди в темной каморке за печкой. Потом старуха слезала в погребок, который там же за печкой устроен, достала квашеной капусты. Поставила капусту на стол, а ещё разлила по кружкам кисель горячий и, кряхтя да что-то бормоча себе под нос, полезла на печь. Ефим с молодухой остались за столом вдвоём.
- А я Ефим, - улыбнулся солдат и отправил в рот щепоть капусты. - Вот и познакомились. А ты, Лиза, замужняя али как?
- Вдовая я, - вздохнула Лиза. - Муж мой утонул в прошлом годе.
- Не утонул, а сбёг от тебя, от дуры, - прокаркала старуха и завертелась на печи.
- Утонул, - упрямо настаивала на своём вдова. - А то что не нашли его, так это течение далеко унесло да под какую-нибудь корягу прибило. Он сома ночью ходил ловить, вот и...
- Не сома он ходил ловить, а к Марфе Спирькиной под тёплый бок, - не унималась старуха. - А ты - дура!
- Ни к кому он не ходил! Он меня любит!
- Любит как волк овцу! Дура! Мало он тебя бил! Мало! Еще б немного и он бы тебя, как Марфу... Ох, дура ты, дура...
Лиза заплакала и быстро легла на лежанку и отвернулась лицом к стене. Остался Ефим за столом один. Он долго смотрел на вздрагивающие плечи Лизы, а потом решился заговорить со старухой.
- Бабушка, - проговорил он, наливая себе еще киселя, - а не знаешь ли ты, за что на меня так здешние взъелись?
Старуха молчала. Солдат подождал немного, сделал пару глотков из плошки и вздохнул.
- Значит, не знаешь, раз молчишь...
- Всё я знаю, всё, - заскрипела старуха. - Спиридон Ушлый народ на тебя навёл. У нас в деревне беда страшная: повадилась какая-то злая бестия людей по ночам губить. Заберётся эта падаль ночью в избу, всех перережет и всё подчистую из дома выгребет. Уже три семьи пострадали. Сегодня ночью злодей семью Кузьмы Ёлкина под нож пустил. Дверь со двора проломил и... А Спиридон, как у тебя ложку Кузьмы Елкина узрел, так и объявил всем, что ты та самая бестия и есть...
- Подожди, подожди, - остановил старуху Ефим. - Значит, из-за ложки вся эта катавасия?
- Из-за ложки, - стала слезать с печь старуха. - Кузьма-то, царство ему небесное, большой причудник был: всё алым цветом красил. И ложку эта причуда не обошла. Приметная ложка у Кузьмы.
- Так я же эту ложку на дороге нашёл! - крепко хлопнул себя по ноге солдат. - Мне надо сейчас же идти и всё всем рассказать!
- Иди, коли жизнь не дорога, - засмеялась старуха. - Тебя ж сразу вилами приколют да еще осиновый кол в грудь вобьют.
- Это почему же?
- А потому что ты чужой и тебя не жалко. И довольны все будут, дескать, оборотня нашли и покарали. Только я знаю, что это не ты людей режешь. Я в людях разбираюсь...
- А кто же их режет-то? - насторожился Ефим.
- Не время пока, - сказала старуха и стала ухватом двигать горшки в печи. - Мне самую малость осталось узнать: где он прячется. И ты мне в этом поможешь. Ты где ложку-то нашел?
- Дык, сажён тридцать по дороге от дома этого вашего Ушлого, - нахмурился солдат. - Чего мне дальше-то делать?
- Завтра скажу. Вам с Лизкой сходить надо к моей сестре в Гнилино. Как раз по той дороге, где ты ложку сыскал. Двадцать копеек ей дадите, она на деньги жадная... Своё теряет, а чужого всё пуще желает. Прости её, Господи. Чую, что в Гнилино надо злодея искать, но... Всё завтра скажу. А сейчас спать ложись. Вон на тот сундук, что у двери. И смотри у меня: без баловства.
Ефим лёг на сундук, но заснуть, никак не получалось. Всё какие-то мысли бесовские в голову лезли. И Лизы дыхание совсем недалеко слышалось. Эх, кабы не старуха... И представилась солдату такая сладостная картинка, что он чуть с сундука не упал.
- Эй, смотри у меня, - прошипела с печи старая карга. - Я всё вижу...
- Да, чтоб тебя, - подумал Ефим, повернулся к стене, вздохнул во всю грудь и провалился куда-то, от греха подальше.
Проснулся солдат, когда на улице только-только начало светать. В избе еще совсем темно. Старуха на печи громко храпела. И от этого храпа мгновенно созрел у Ефима дерзкий план: быстренько сбегать на улицу облегчиться, потому как в животе сильное бурление занялось, наверное, от капусты старухиной, а потом потихоньку пробраться на лежанку к Лизе и пока старуха храпит...
Дождя на улице уже не было, а вот тумана повсюду - вдоволь. И потеплело здорово. Солдат быстро исполнил первую часть задуманного плана и уж собрался опять в избу бежать, но тут увидел, как что-то зашевелилось в тумане. У Ефима насчёт всяких шевелений - глаз зоркий. От караульной службы зоркость у него эта. Считай, двадцать с лишним лет на часах, тут по любому зорким станешь. Мигом почуял солдат беду и прижался спиной к стене.
К крыльцу подкрались человек пять. Первым к двери подошёл тот самый мужик, который Ефима из-под замка отпустил. Сразу признал его солдат.
- Здесь он, - прошептал уже знакомый солдату мужик. - Я сейчас войду, а вы ждите пока. Только учтите: оборотни - твари хитроумные. Он может из избы выбежать: и солдатом, и кошкой, и собакой, и старухой горбатой. И вот тут, коли жизнь дорога, бей без раздумья. Поняли?
Мужики кивнули, а Ефимов знакомец осторожно приоткрыл дверь и прошёл в сени. Вышел из избы он не сразу, а как вышел, так лоб рукавом утёр и сказал, хмуря мохнатые брови.
- Ушёл подлый сатана. Только что... И старуху напоследок прирезал...
- Это Марью Кружилиху? - изумился один из мужиков, прикрывая ладонью рот. - Колдунью?
- Её. Идите да посмотрите, как изувер глотку ей раскромсал.
Мужики нерешительно топтались у порога, подталкивая друг друга локтями, дескать, давай, чего ты...
Наконец, молодой широколицый парень решился. Он вздохнул глубоко, словно собираясь в прорубь прыгнуть, передернул плечами и пошёл... Выскочил парень из избы через несколько мгновений. Лица на нём не было.
- Кровопийца, - таращил парень испуганные глаза. - За что же он её так?
- Ладно, - прикрикнул на мужиков вожак. - Хватит глазами хлопать. Пошли гадину искать. Не мог далеко уйти. Никишка, вы с Федькой на тот конец бегите, а мы с этого пойдем. И помните: он очень опасен! Без разговоров стреляй или бей, чем попадя, а потом осиновый кол в глотку ему! С оборотнем иначе нельзя. Поняли?
Мужики дружно кивнули. Ефим дождался, когда сельчане отошли от крыльца, потом посидел еще немножко в кустах и тихонько пробрался в сени. Зачем? Да он, пожалуй, и сам не знал. Но лучше бы в избу солдату не ходить: картина там перед ним предстала - ужаснейшая. Злодей перерезал старухе горло. И теперь этот красно-черный разрез на шее здорово походил на разинутую пасть какого-то страшного хищника. Под пастью висела коричневая морщинистая голова старухи с жидкими пепельно-седыми волосами, густо залитая почти черной кровью. И вся кухня была забрызгана крупными темными каплями.
- Господи, - прошептал Ефим и сразу же отвернулся от кровавого зрелища.
Взгляд его упал на лежанку, куда вчера легла спать Лиза. И мурашки побежали по солдатской спине, будто полк пехотинцев на штурм вражеских бастионов. Лизы на лежанке не было.
- А где же она? - словно испуганный филин, завертел головой Ефим. - Куда ж она подеваться могла? Здесь и спрятаться негде...
Солдат осмотрел все углы, потом подошёл к столу, где взгляд его упал на блюдо с капустой.
- Так она в погребке схоронилась, - хлопнул себя по лбу служивый и, отодвинув чуть в сторону окровавленную голову старухи, пробрался за печку.
Оказавшись за печкой, Ефим поднял тяжёлую крышку и по скользким ступенькам спустился в глубокую яму. Лизы в яме не было, только несколько ушатов с разными припасами тесно стояли на земляном полу. Солдат быстро проверил на вкус всё, что в ушатах хранилось, утёр усы рукавом и стал вылезать, но вовремя остановился: открылась дверь, и кто-то шагнул на порог. Ефим быстро спрятался в яме и крышку на место подвинул.
- Вон, смотрите ваше высокородие, как он её, - сказал кто-то наверху дрожащим голосом. - Одно слово, изверг.
- Да, принесло на нашу голову этого солдата...
- Почему "солдата"?
- Так, бумага у него в мешке имеется, что отслужил солдат Ефим Кривов срок положенный и в деревню свою может идти по полному праву...
- А так думаю, ваше высокородие, что оборотень наш того солдата убил, а мешок солдатский себе присвоил.
- Может, ты и прав, Иван Петров... Скорее всего, прав.. Поймаем и разберёмся... Мне уездный воинский начальник пообещал завтра сюда роту солдат прислать. Пусть лес прочешут да все деревни близлежащие обыщут... А старуха-то одна жила?
- Нет. С внучкой. С Лизкой. Снохой Спиридона Ушлого, того самого, который первым злодея этого выявил. По ложке. Я же рассказывал. Так вот - это его сноха, хотя, чего это я, вдовица она, вроде как. Потому с бабкой и жила. Муж-то её, старший сын Спиридона - Кондрат, пропал куда-то в прошлом году... Сказывают утонул, но там дело тёмное: он всё к Марфе Спирькиной ходил. Вот. И как-то утром нашли Марфу дома с перерезанным горлом, а сапоги и шапку Кондрата на берегу у глубокого омута. С тех пор Кондрата никто не видел, а у Спиридона остался только один сын - Фёдор. Я же всё это докладывал...
- Ладно, - перебил рассказчика властный голос. - Прикажи, чтоб тут всё прибрали да Лизку ту найдите, пусть насчет похорон хлопочет. Пошли.
- Найдем, - последнее, что услышал Ефим, перед тем, как захлопнулась дверь.
Солдат быстро вылез из погреба, взял обмундирование с печи и к двери. Приоткрыл осторожно: никого у крыльца нет. Выбежал Ефим на крыльцо, оттуда в кусты, переоделся быстро и затаился. Опять удачно у него всё получилось. Солдат еще и отдышаться не успел, а к крыльцу деревенские бабы подошли гурьбой. Постояли они немного на улице, покрестились и в избу пошли. Среди баб была и Лиза. Её Ефим сразу признал.
Сперва из избы послышался вой, а потом случилось на крыльце оживление. Бабы носили воду, мыли полы, развешивали на плетне какие-то тряпки. Скоро два мужика принесли тяжелую домовину, и снова в избе занялся на некоторое время вой с причитаниями, потом опять работа пошла. Выходили бабы и входили, входили и выходили. Мужиков не было.
Ефим спрятался в куче гнилых брёвен и высматривал оттуда Лизу. А кого ему еще было высматривать? Лиза - единственный знакомый ему здесь человек. К тому же, она должна что-то непременно знать о догадках своей бабки, насчёт кровожадного злодея. Но Лиза на улице всё не появлялась. Истомился солдат в ожидании, не стало мочи терпеть, и только одно твердил тихим шепотом себе под нос.
- Терпи горе неделю, а потом царствуй год. Всему бывает перемена. Терпи горе...
Крепился, долго крепился Ефим и дотерпел до желанного мига. В деревне заиграл рожок пастуха, и бабы торопливо побежали встречать скотину. Лиза из избы не выходила.
Солдат, радуясь возможности пошевелиться вволю, чуть пригнувшись, побежал к крыльцу.
Посреди избы стоял стол, на столе гроб, в гробу старуха. Лицо старухи бледно-желтое. Белый платочек вокруг той желтизны и под самый подбородок саван. Лиза стояла на коленях перед гробом и молилась. Солдат быстро перекрестился, подошёл к вдове и шумно вздохнул. Лиза испуганно обернулась, вскинула глаза вверх, лицо её перекосилось от ужаса.
- Слушай, - стал шептать Ефим, будто опасаясь, что кто-то, кроме Лизы, его здесь услышит, - помоги мне. Мне без тебя никак. Пойди и скажи им, что я не убивал никого, а ложку ту злосчастную на дороге нашёл. Помоги мне...
Солдат говорил, а Лиза, будто окаменела: стоит на коленях, повернув голову на Ефима и, вроде как, не дышит. Солдату здорово не по себе стало от такого зрелища, вот он и решил вдову за плечо тронуть, дескать, что это с тобой? Но только пальцы солдатские коснулись плеча молодой женщины, как та с криком вскочила с колен и в сени! Ефим за ней! Поймал уже на крыльце. Схватил за руки и прижал к стене.
- Ты чего? Прошу, ведь, помоги...
И тут чей-то тихий голос сзади:
- Отпусти её...
Ефим обернулся и по всем жилкам с поджилками его мороз пробежал: в двух аршинах всего стояла старуха, и не просто старуха, а та самая - покойница...
- Ведьма, - подумал солдат и икнул от страха, а Лиза вывернулась из-под руки его, сбежала с крыльца с визгом во всё горло.
- Оборотень! Спасите! Помогите! Оборотень здесь!
- А ты чего стоишь? - прошипела ведьма. - Скрывайся скорее, а то сейчас люди прибегут и хана тебе. В лес беги, а, как стемнеет, приходи на кладбище за деревней. Чего-то скажу тебе очень важное. Обязательно приходи...
Старуха больно ткнула Ефима в грудь костлявым кулаком, и всё оцепенение мигом слетело с солдатской души да тела. Отворил он дверь так сильно, что та с треском свалилась с ржавых петель и упала в заросли крапивы возле крыльца. Только солдат того падения не видел, он бежал сквозь заросли кустов, словно земля нестерпимым жаром пылала под его ногами. Потом попал Ефим в болотину, но удачно пробежал там по кочкам. Выбравшись на пригорок, он спрятался в зарослях молодых ёлочек, чтоб отдышаться немного. Вот из ёлочек тех и увидел солдат, как перед болотиной стушевалась его погоня.
- Далее не пойдем, - мотали мужики головами. - В лесу с оборотнем вязаться, так это последнее дело. Он уж, поди, волком обратился али рысью какой-нибудь. Не пойдем...
- Да вы что, мужики, - орал им в ответ старинный знакомец Ефима, тот самый, который от пут его освобождал, - труса празднуете?! Пошли!
- Нет, - продолжали стоять на своём мужики. - Ты, Фёдор, как хочешь, а нас уволь. Вот завтра сюда рота солдат придёт, так пусть они его и ищут.
- Каких солдат? - сразу напрягся крикун Фёдор.
- Исправник сказал старшине, что завтра сюда солдаты придут и обыщут все окрестности. А с солдатами шутка плохи, они любого оборотня мигом в оборот возьмут и не поперхнутся даже.
- А не врете, насчет солдат-то? - спросил Фёдор, пристально вглядываясь в лица мужиков.
- А чего нам врать?! - удивлённо пожимали мужики плечами. - Чего слышали, то и говорим.
Скоро мужики ушли в деревню, а Ефим остался лежать в молодом ельнике. И кружились мысли в его голове, словно рой растревоженных мух.
- Куда же мне податься теперь? В соседние деревни нельзя, молва по округе, поди, птицей разлетелась. Леса здешнего я не знаю. Может, как-то с солдатами поговорить? Вряд ли... Начальство их так настрополит, что они на любое моё слово только пулей и ответят? Что же делать-то? Может, и вправду, ночью на кладбище пойти? Боязно... А другого-то пути нет.
Ефим долго ходил по лесу, но далеко от деревни не забредал: опасался заблудиться в незнакомом лесу. Лес оказался богатым на разные ягоды. Наелся солдат земляники с черникой, да еще и малинкой закусил. Отведав даров лесных, решил Ефим чуток на травке отдохнуть, но поблаженствовать не получилось: слепни одолели. Опять пришлось на ноги встать и по лесу бродить. Некоторое время он наблюдал за пастухом, сидевшим возле речки на пригорке. Солдат даже хотел подойти к нему, но подумав как следует, не решился и обратно уполз в лесную чащу.
Высмотрел Ефим издалека и кладбище деревенское с черными покосившимися крестами среди ядовито-зеленой травы. Потихоньку разведал солдат все подходы к кладбищу, даже поползал по-пластунски между поросших густой травой могильных холмиков. Делать-то нечего было, вот и вспомнились урока фельдфебеля Страхова Егора Кузьмича.
Когда начало темнеть, Ефим притаился за большим могильным камнем и стал ждать. Что там говорить, боялся солдат до жути предстоящей встречи с ведьмой, но, всё время утешал себя: страшно видится, а сделается - слюбится. И еще не факт, что придет ли эта карга на кладбище, чего же душу-то заранее травить. Ждать пришлось долго, но старуха пришла. Она тихо вышла из кустов, остановилась возле большого креста и крикнула в полголоса.
- Эй, солдат.
- Здесь я, - отозвался Ефим из-за камня, но выходить, пока не решился. Мало ли чего?
- Да не бойся ты меня так, - заскрипела старуха. - Ты меня, небось, за Марью принял, за покойницу? Я - не она. Сестра я её. Мы всегда с ней похожи были, как две капли воды, а теперь... Выходи.
- Это зачем ещё? - отозвался солдат, не особо поверивший сообщению старухи. Наслышан он о ведьмах и каждому их слову верить не собирается. А тут еще луна выползла из-за облака, чуть осветив черный силуэт на фоне наклонившихся крестов. Жуткое зрелище.
- Поговорить надо, - шипела старуха.
- Говори, - отозвался солдат, крепче прижимаясь к камню.
- Выходи, выходи, а то не получится у нас никакого разговора, - настаивала старухи и Ефим решился. - Не выйдешь, так я уйду, и не узнаешь ты ничего. А не узнаешь, так оборотнем на всю жизнь и останешься.
Оборотнем Ефиму никак не хотелось оставаться. Он вышел из-за камня и сделал решительный шаг в сторону своей собеседницы. Потом еще шаг, ещё... И, вдруг, громко затрещали кусты, солдата свалили с ног и стали руки вязать. Связали, куда-то повели, а потом бросили на ворох вонючего тряпья и зло лязгнул тяжелый железный запор на двери.
- Опять попался, как ворона в суп! - недоумевал Ефим. - За что же мне планида такая?
Потом он долго лежал и размышлял, глядя в беспросветную тьму. Первым делом он никак не мог понять, кто его поймал на этот раз.
- Люди старшины деревенского? - размышлял солдат, а что ему еще оставалось делать. - Не похоже. Те бы сразу стали кричать да перед начальством хвастаться, а эти - всё, молча, сделали. Значит... Значит, это люди Спиридона Ушлого. Больше некому. А эти могут, чтобы утром какую-нибудь представлению разыграть да принародно жизни меня лишить. И сделают так, ведь! И как же меня угораздило попасть в такой переплёт?
Как наяву представил Ефим, свой последний миг на свете этом. Сразу же муторно стало у него на душе, хоть плачь.
- И всё из-за ложки этой! - мотал головой солдат. - И чего я мимо не прошёл?!
И опять в голове Ефима образ яркий, только теперь не из будущего, а из прошлого. Лежит в дорожной грязи деревянная ложка с красной ручкой. Сущая безделица, а бед сколько из-за неё...
- Сатанинское наваждение, из-за него пропадаю, - крепко зажмурил Ефим глаза, но сразу же распахнул их. - Нет! Рано я себя похоронил! Повоюю еще.
Морщась от боли, поднялся, добрёл до двери, опёрся в шершавые доски и стал думу думать.
- Пророк Наум, поставь на ум, - шептал солдат. - Подскажи, как мне из этой канители выпутаться? Чем же я так перед Спиридоном Ушлым провинился, что он смерти моей возжелал? Как он там говорил?
Ефим несколько удалил лбом дверь и поморщился от боли.
- Шанец удачный у него случился, когда он ложку с красной ручкой у меня заметил. И на меня всё свалить можно. А что свалить?
Солдат сердито мотнул головой и сел на землю. Никак не получалось у него все мысли в кулак собрать, разбегались они, словно рыбья молодь брошенного камня. Но только не на того напали: Ефим не из тех, кто по каждому случаю хвост норовит поджать. Он за себя до последнего стоять будет.
- Наверное, убийства, которые в деревне случились, - размышлял солдат, опять поднимаясь на ноги. - Значит, на меня свалить, а другого выгородить. А кто этот другой? А это тот, кого я ночью из копны видел, это же он ложку на дороге обронил. Точно - он. Иначе бы не случился такой сыр-бор из-за сущей безделицы. И почему же Спиридон выгораживает того прохожего? Как он там сказал сынку своему: всё на него спишем, чтоб Кондрата вытащить. Кондрата? Так это же!
Ефим опять ткнулся лбом в дверь, и случилось чудо. Дверь отворилась. Перед солдатом стояла та самая старуха с кладбища и шептала беспрестанно:
- Не виновата я перед тобой, касатик. Не виновата. Это Ушлый всё. Он выследил. А я не виновата. Я за тобой. Уходи, пока они спят. Я тебя сейчас на болото выведу, а там тропа тайная есть. Я тебе всё покажу. Пойдём.
Старуха разрезала верёвки с рук солдата. И быстро повела его еле заметной лесной тропке. Шли они долго и старуха, шедшая впереди, дышала всё громче и громче. Наконец она выбилась из сил и села на поваленное дерево.
- А я вот чего сказать-то тебе хотела, - еле переводя дух, посмотрела старуха на сидящего рядом Ефима. - Мне Марья еще намедни намекала, что это мужик Лизкин грешит на деревне.
- Кондрат, что ли? - усмехнулся солдат.
- Кондрат..., - изумленно посмотрела на солдата старуха. - А ты откуда знаешь?
- Догадался, - вздохнул Ефим. - Только не пойму, для чего он людей бьёт?
- Тут и понимать нечего. Бесом одержим Кондрат. Всё ничего-ничего, а потом затмение находит на него - сразу крови ему чужой пуще жизни хочется. За нож хватается. Ушлый его и так и эдак спасал, потом женил, в надежде, что остепенится... Но где там... Еще хуже стало. А Лизка влюбилась в него без памяти. Одно слово - дура! Сатана ей лучше ясного сокола показался. Она вместе с Ушлым и прячет где-то Кондрашку.
- Так вот значит, почему она мне помешала к начальнику для объяснений пойти! - хлопнул себя по коленке солдат. - А с виду добрая такая...
- Это только с виду, а по сути змея змеёй, - махнула рукой рассказчица. - Это же она ночью сбегала к Ушлому и всё про тебя рассказала. А уж Ушлый сына своего послал, чтоб расправиться с тобой. Ты же их обманул. Это тебе господь помог, потому как грехов на тебе мало. Он и дальше тебе помогать будет. Теперь пошли, а то ищут тебя повсюду...
- А куда мы с тобой пойдем? - еще раз вздохнул солдат. - Они ж всё в мою деревню отпишут, и не будет мне там никакой жизни. А прятаться всегда я не согласен. Пойду сейчас же к начальству и всё им расскажу...
- Не поверят они тебе.
- А, - махнул рукой Ефим, - будь что будет!
- Не так ты говоришь, - замотала головой старуха. - Вот что я тебе сейчас посоветую: ты к начальству с Лизкой иди. Возьми её подлую за волосья и тащи. Пусть она признается да место выдаст, где Кондрат прячется. Вот тогда тебе вера и будет. Лизка знает, что тебя схватили. Думает, что и в живых уж тебя нет. А ты к ней сейчас, как снег на голову, она и растеряется. А дальше сообразишь, ты вон какой смекалистый. Пойдем сейчас же к её избе.
Уже светало. К деревне они вышли быстро. Поплутали немного и вышли.
- Вот её крыльцо, - показала старуха. - Не бойся. Она думает, что убили тебя...
Ефим пробрался к покосившемуся крыльцу и потянул на себя дверь. Дверь подалась. Солдат оглянулся и шагнул за порог. А вот второго шага сделать он не успел. Яркая вспышка! Грохот! И крик:
- А я знал, что он Лизку придёт убивать! А ты мне не верил, старшина!
И всё...
Когда рота солдат вошла в деревню, толпа народа разглядывала распростёртое на земле тело. Из груди того тела торчал осиновый кол. Чуть поодаль от толпы стояли: исправник, два стражника и местный старшина. Командир воинской команды доложил исправнику о прибытии. А исправник руками развел, дескать, и без вас справились.
Командир велел солдатам передохнуть перед обратной дорогой, а сам принял приглашение старшины отобедать. Когда он переходил улицу, то увидел плешивого старика, за которым семенила старуха. Старуха забегала то с одной стороны, то с другой и всё причитала: