Безюк Наталья Григорьевна : другие произведения.

Представьте себе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фантазия на тему предвидения и ретроспекции. Нелепый мир будущего. Нострадамус, всё ещё не дающий мне покоя. И... пару предсказаний в качестве бонуса.

  Вопрос: Но есть ещё куча пророчеств, в которых речь о какой-то чепухе, которой никогда и не было!
  Ответ: Не спешите. Возможно, эта чепуха ещё случится. Возможно, она могла бы случиться, прими события другой оборот. Возможно, это просто Матрица поменяла код реальности. Кто знает?...
  (Абсурдопедия о Нострадамусе)
  
  Там, за нигде, за его пределом,
  Чёрным, бесцветным, возможно - белым...
  И. Бродский
  
  
  
  Глава первая
  Принцесса и лягушонок.
  
  Мигающий синий свет должен был придавать окружающим предметам романтические очертания, а получалось чёрт те что: мертвечина. В такт стробоскопам подмигивали бутылки бара, стойка, посуда, попадавшие в полосу света столики и прочие штучки. Крутящийся под потолком хрустальный шар пускал по стенам солнечные зайчики, и при определенном воображении можно было представить, что идёт снег. Забивая все звуки, орал технотрэш. Видимо, заказал кто-то из дальнобойщиков, гулявших за сдвинутыми столиками в центре зала большой компанией. Вообще, свободных мест как-то не оказалось, и публика была ночная, стрёмная, опасная, несмотря на замкнутый объём станции. За исключением двух полутрезвых военных, катавших бильярдные шары (Мила как-то привыкла уважать людей в форме), да лохматого подростка, медитирующего в углу над замысловатым коктейлем в высоком стакане. После минутного раздумья Мила направилась к выбранному столику и спросила:
  - Свободно?
  - Угу, - не вынимая хитро закрученной трубочки изо рта, кивнул парень.
  Мила положила локти на стол, передохнула немного, потом задумчиво поиграла кнопками меню. Аппарат отозвался противным писком. Значит, деньги ещё не перевели. Сегодня опять придётся лечь без ужина.
  Мила застряла на станции с неромантическим названием "Вега третья сортировочная" основательно. Макс, её жених, пилот Торгового флота Федерации, давно должен был прилететь за ней на прекрасном белом корабле с алым отражателем, где бы они, наконец, поженились и зажили долго и счастливо. Но где-то посередине между точкой А и точкой В очередные колонии бунтовали, нарушая линейное сообщение. Деньги кончились два дня назад. Благодаря местной бюрократии, она могла лишь обедать в столовой склада, куда устроилась сортировщицей, и всё. С вэлфера, который, кстати, постоянно был переполнен, принуждая лазить в загашники, сняли, денег за работу ещё не перевели. Жильё в кредит, линия доставки перекрыта. Мила бросила голодный взгляд на оплывающее немыслимое сооружение в центре стола - мороженое и фрукты.
  - Не стесняйтесь, - парень подвинул изумленной Миле хрустальную вазочку и металлически блеснувшую в синем свете ложечку. Ничего себе - не разовая посуда! Девушка внимательно оглядела собеседника. Обычный подросток. Лет на десять, наверно, её моложе. Это после тридцатника, благодаря медицине, возраст не разбери поймёшь. А недоросля везде видно. Лицо смешное. Узкое, с острым треугольным подбородком. Так что всему остальному на нём словно не хватает места: густым тёмным бровям, тяжёлому носу с горбинкой, широкому и губастому рту. Тёмных веснушкек было такое количество, что, казалось, в давке они пихаются локтями. Глаза тоже были необыкновенные - огромные, тёмные, слегка раскосые, убегающие к вискам. Нечеловеческие. Парень глядел куда-то в подкрашенную коктейлем даль. Вдруг его лягушачий рот расплылся в улыбке, разрезая лицо от уха до уха, и шепнул заговорщицки:
  - Я для вас это купил. Мне казалось, что у вас получится очень красиво. Извините, что подтаяло, я вас как-то раньше ждал.
  В голову Миле полез какой-то бред. С кем он её спутал? Деловая встреча? Свидание вслепую?
  - Кого вы ждали? - с сомнением спросила она.
  - Не пугайтесь, ешьте. Почему вы сели именно за этот столик? Как думаете, а? - он искоса посмотрел с каким-то изучающим выражением.
  Внутренне рассерженная Мила попыталась изобразить такое же. Господи, сколько ж веснушек у этого губошлёпа, налезают одна на другую. Цвет взъерошенных волос определить в такой темноте невозможно, разве что ясно, тёмные. Майка дурацкая, с героями сериала про Звёздную Разведку и надписью "Галактика в опасности. Благодаря мне". Блестит. Куртка под пилотскую в "крутых" нашивках, стопудово под столом "дубовые" штаны и армейские боты. Не меняя выражения, Мила без стеснения заглянула под стол. Так и есть.
  - Я сюда села, крутой парень, потому что ты показался наиболее безопасным из присутствующих.
  - А что, если... - он махнул нестриженной головой в сторону здоровенного детины, поднявшегося из-за "гуляющего" стола. - Кто вас защитит, если он вздумает позвать мою девушку на танец? Обломать сопляка - соблазн велик! - мальчишка расхохотался, а у Милы ёкнуло сердце. Раз тут наливают алкоголь несовершеннолетним, возможно, и к остальным нарушениям общественного порядка относятся спокойно.
  Детина неровной походкой подошёл прямо к их столику, опустил тяжёлую лапищу на голову парня (другая рука была на перевязи), потрепал слегка, приводя тёмные волосы в ещё больший беспорядок...
  - Мишка, ведьма, - пробасил он, - чего ты нас бросил?
  - Отвали, я мизантроп, - буркнул парень, не вынимая трубочки изо рта.
  - А, ты с девушкой...
  - Ну не с тобой же...
  Детина побрёл обратно, прикрыв больную руку здоровой.
  - Губу мне прокусил, ссскотина, - прошипел ему вслед "Мишка", трогая тёмное пятнышко под нижней губой.
  Странный он какой-то. А, ладно. Мила принялась уплетать десерт.
  - Вы здесь ещё и потому, что мне сегодня было грустно и одиноко, - совсем другим, глубоким, мягким и завораживающим голосом заговорил парень, искоса поглядывая на Милу. - Я решил пойти туда, где музыка и свет. Я очень хотел, чтобы к моему столику подсела хорошая девушка с милым именем, немного старомодная, и ела бы серебряной ложечкой мороженое из хрустальной вазочки, как в детстве...
  Странное у него, однако, детство. И оно, кажется, ещё не кончилось? А он в ночной забегаловке алкогольные коктейли распивает, целуется с дальнобойщиками и пытается склеить взрослую тётку.
  - Ветер с реки шевелили бы её волосы. Небо синее-синее и зелень ещё яркая, дни, когда весна переходит в лето. Хлопают полосатые тенты, и с нашего столика открывается великолепный вид на Млечный Путь - единственный в своём роде мост.
  Чей-нибудь избалованный сынок, подумала Мила. Экскурсия на Землю - дорогое удовольствие.
  - Что, и Млечный Путь уже восстановили? - вообще-то Мила была промышленным архитектором, и пока смутно представляла, что будет делать на линейном корабле, но немного знала историю разных знаменитых сооружений.
  - А пёс их знает. Я уже сколько лет дома не был.
  - Странный вы, Мишка, - сказала Мила.
  - Не спорю. Хотите ещё что-нибудь?
  - Мясное. На ваш выбор, - нагло заявила Мила.
  - Но вы скажете, как вас зовут.
  Лапищи у него тоже были большие, тяжёлые, как у щенка крупной породы. Как будто, заматерев, мальчик вымахает в такого же шкафа, как давешний жлоб-дальнобойщик. Длинные пальцы неожиданно легко пробежали по клавишам меню, и на панели доставки появились дымящаяся тарелка, стаканчик с чем-то красным и очередной покрытый капельками замысловатый бокал.
  Мила осторожно подвинула еду к себе. Настоящее мясо - не сублимясо! Какой-то сок. Пижон. Сосёт очередную дрянь с идиотским названием типа "Сиреневый туман" или "Обжигающий поцелуй", облапив мокрое стекло. Неудивительно, что попал в историю.
  - Тебе не хватит?
  - Они вкусные. И я не пьянею. Хотя так хочется иногда...
  - А это... - она обвела рукой стол. - Шикуешь?
  - Ага. Мне похоронные сегодня выдали.
  Уф. Мила чуть соком не поперхнулась. Будучи девушкой пилота, она знала, что "похоронными" на жаргоне разных "сотрудников" называют аванс, выдаваемый накануне тяжёлых событий. Если есть серьёзный шанс не вернуться, можно передать их близким или напоследок покутить.
  - Они... - Мила бросила взгляд в сторону компании, потом вспомнила военных, их было всего двое, остальные столики занимала разная шушера, и вообще станция не пестрела мундирами.
  - Не, они из рейса. Завтра получат новый фрахт - и адью. Рейсовые мне тоже, кстати, дали, - мечтательно промурлыкал парень, потягиваясь. - Так вот, как вас звать?
  - Камилла Мария Небейкопыто, - она протянула два пальца.
  Парень прыснул. Потом церемонно пожал её пальчики.
  - Михаил Йодль. Так всё-таки Мила. Как я и представлял. У этих чудаков освобождается место штатного говночиста. Ни ума, ни особых знаний не требуется. Я могу составить вам протекцию, и через пару дней вы будете уже далеко, там, где тихо...
  Мила не понимала, плакать ей, или смеяться.
  - А что здесь, по-вашему, будет? - либо он заигрался в Звёздную Разведку, либо коктейлями упился. Вряд ли он представляет из себя что-то серьёзное. Но вдруг...?
  - Тотальный пиздец, - глядя в стол, заявил Мишка.
  - Я не могу. Я жениха своего жду и ...
  - Дура, - сказал парень, вдруг подняв голову и взглянув ей прямо в глаза.
  Соломинка вывалилась из его губастого рта.
  - Нет, это я дурак. Непроходимый. Простите, Мила, у вас билет на этот спектакль в первом ряду. И ещё... У вас очень богатая фантазия. Никогда больше не желайте мне такого.
  А девушка сидела оторопевшая, постепенно осознавая, что когда их глаза встретились, она вместо бара увидела две сцены, наслаивающиеся одна на другую. Как будто совсем не страшные куски людей и вещей, развороченные потроха лайнера, медленно и хаотично движущиеся в пустоте. И перевернутое недавней дракой помещение, кажется, склад или грузовой трюм, с растерзанным телом её нового знакомого посредине.
  
  Она забралась на койку с ногами, завернулась в одеяло, и пила горячий чай. На этот раз из пластика. Мишкин номер был совсем не шикарный - между койкой и противоположной стеной оставалось совсем немного места, половину из которого занимали чудовищные армейские боты. На стене, чуть выше приборной панели, начинались дешёвые телеобои, плавно перетекая на потолок и другую стену. Кое-где они были в дырах и пятнах, надписях дурацких - ничего странного для дешёвой придорожной "однушки" без особых удобств. В "предбаннике" две одинаковых двери обозначали туалет и совершенно пустой шкаф. Мила и то устроилась лучше, рассчитывая на недолгий срок и две персоны. Зато здесь живые приборы певуче отзывались на прикосновения хозяина, и свет горел не в полнакала, как в кредитной конуре. Давно отчищенная блузка валялась в закончившей работу и сердито попискивающей всемойке, но протягивать руку было совершенно лень.
  Любопытство и лень - то, что привело её сюда и до сих пор удерживало. И ещё безобразное пятно на блузке. Посреди беседы Мишка вдруг уложил её лицом на стол, грудью в тарелку, а над головой просвистела бутылка: гулянка дальнобойщиков перешла в стадию драки. Хоть и пластик, но минимум два кило, плюс скорость. Для психа у парня была неплохая реакция. Пришлось отправляться в номер этого чудовища, прикрываясь его курточкой.
  Мишка сидел рядом, тоже с ногами на койке, весь такой несуразный, со своим смешным лицом, нескладной фигурой щенка-переростка, обняв мосластые колени так, что лапищи легли на плечи, обтянутые дурацкой майкой. При резком свете тесного номера-пенала было ясно, что он всё же не подросток, лет восемнадцать, наверно, ему есть уже, а то и все двадцать, если принять на веру, что...
  - Возведи в квадрат, не ошибёшься, - грустно шепнул Мишка. Видимо, она подумала вслух. - Это была хорошая жизнь.
  - Вы агент?
  - Ага, Звёздной Разведки.
  Шутит.
  - Значит, я умру, как лишний свидетель, - поддержала игру Мила.
  - Я умру. Вероятность возрастает. Возможно, не так красиво, как вам хотелось. Однако тут кругом сплошные склады, а у меня к ним предубеждение. Фобия, коли хотите. И грузовые трюмы я с детства не люблю.
  Мила смотрела, как у него кончик носа шевелится в такт словам, и понимала, что вот-вот сама попадёт в историю. Совершенно глупейшую. С этим птенцом. С этим страшилищем. С этим психом.
  - Не надо было мне сюда ехать. И вам не стоило. Теперь придётся делать выбор. Вам - решать. И я не смогу подтолкнуть вас к тому, чего хочу. Да и не стану.
  - Что решать?
  - Не могу сказать.
  - А чего ты сам хочешь? - спросила она, вдруг положив ему руку между лопаток, понизив голос и неожиданно для себя переходя на ты. Наверно, Макса не было рядом слишком долго. Наверно, нервы. И любопытство.
  - Я хочу выжить.
  Что за банальность. Что за наивный детский способ клея. Ну, держись, парень, сам виноват.
  - Кое-что я уже решила, - шепнула Мила, мягко роняя "спецагента" навзничь. - Проверю-ка одно старое женское суеверие, - легонько постучала пальчиком по его выдающемуся носу и, наконец, прильнула к этим смешным - и манящим - губам.
  Нет, ему точно было не двадцать. Или дальнобойщикам действительно нечем было заняться в долгие вахты, кроме дрессировки юнги. Надо будет научить Макса этому... И ещё вот этому...Что? Глупости! Фокусы фокусами, а жить-то с человеком. А у этого явно крыша протекает. Ух ты... Ну даёт... И суеверие вполне себе подтвердилось. А может, ну его, Макса?
  - Аххх, - выдохнула она, чувствуя, что летит в прекрасную пропасть. - Оооо, Мааааакс...
  И снова, наслаиваясь на настоящее, сливаясь с мучительным восторгом, на неё обрушилось видение: разбросанные ящики, и среди них, раскинув руки...
  
  
  Глава вторая
  Путешествие без карты
  
  "Солнце, яркое, как софиты над хирургическим столом, стоя в зените, освещало добела раскалённую площадь, не оставляя ни одной капельки чёрной тени, ни пятнышка тайны. Волны тяжкого жара поднимались над парным памятником, изображавшим дружбу белых с индейцами. Кроме дрожания раскалённого воздуха не было заметно ни одного движения. Бессильно повисли флаги на мэрии, не хлопал полосатый тент забегаловки "У Эда", не кружилась соломенная птица над окном, из которого, сквозь полупрозрачные занавески в мелких цветочках за входом в забегаловку следили два внимательных чёрных глаза. Вдруг тяжёлый звук, похожий на одинокий удар огромного колокола, потряс сонную тишину июльского полдня: памятник лопнул, разорвав тяжёлые бронзовые объятья..."
  Танхилевич отложил книгу и утёр со лба выступивший пот. Заглянул в досье. Юрий Сомов. Эмигрировал пять лет назад. Русский писатель с трудной судьбой, все носятся с ним, как с писаной торбой, ах, новый Достоевский, дали премию Друкера за вот эту вот книжку.
  Россия, будь она неладна, невезучая, вечно попадающая в кабалу к тому, кого содержит, и рьяно защищающая его от окружающих, как жена алкоголика.
  Его дед, тоже Борис, в своё время подающий надежды физик-теоретик, не то бежал оттуда, не то был выброшен страной, раскидывающей свои богатства направо и налево.
  Вот в этой книжке Сомова угораздило с математической точностью описать маленький заштатный городок, в котором прошло детство Бориса-младшего. И квартирку, где он жил сорок лет назад, когда этого "достоевского" ещё в проекте не было. И лопнувший памятник - единственное, о чём бы мог узнать из газет. Со стремящейся к нулю вероятностью.
  Остальная часть книги была совершенно о другом. В модном жанре постиндустриального калейдоскопа", набор как бы не связанных событий громоздился один на другой, ряд сцен поворачивался под разным углом, от лица разных участников событий, и вся эта фантасмагория должна была подвести читателя к некой высокофилософской мысли.
  Так вот, жители дыры, где годами не происходило ничего, пользуясь случаем, пригласили пресловутого писателя Сомова, а также почётного горожанина, занимавшего, к тому же, восьмую строку хит-парада денежных мешков от журнала "Форбс", Бориса Танхилевича, и ещё всех, кто хоть каким-то боком относился к ситуации, тая от сладких ожиданий.
  Слияние культур, бла-бла-бла, счастливые годы детства, бла-бла-бла... Письмо давно бы полетело в шредер, если бы референт не отложил его в папку "Особое видение". У босса было интересное хобби, переросшее в конце концов в небольшой исследовательский центр.
  Писатель Сомов Юрий Авдеевич, тридцати лет от роду, был приглашен туда.
  Он был любознателен и бесстрашен. Пять лет назад Юрий вплавь сбежал с родины - прыгнул с борта корабля, плывшего в приграничных водах. Как герой одного полудокументального рассказа, вычитанного в детстве. Городок Ойкумена привиделся ему, когда он уже представлял себя рыбьим кормом. А потом очнулся на рыбачьем судне.
  Это было второе видение в его жизни. Первое посетило его ещё в юности, когда он чуть не утонул, купаясь в реке: затянуло в водоворот.
  Не пропадать же добру - повесть о приключениях русских военных специалистов в бушующем Сомали разошлась в ярких обложках, а через месяц к Юрию, тогда ещё доучивавшемуся в школе, заявился немолодой дядька.
  - Кто тебе рассказал? Вася? Лёшка? Паук? Да какая к чёрту секретность, ведь имена, даты, - всё подлинное. Всё...
  Он достал смятую групповую фотографию, где из десятка людей Юрка легко опознал своих героев.
  - А это я в молодости, - указал дядька.
  Потом они пили водку на троих с Юркиным батей, пели военные песни, дядька плакал и повторял:
  - Я так надеялся, что хоть кто-то выжил, кроме меня...
  А парень уже почти знал, о чём напишет дальше. О том, на чём сломал зубы и вынужден был бежать.
  Видения... Не пропадать же добру...
  Во всём этом Сомов сознался профессору Фридриху Йодлю, руководителю центра исследований особого видения под патронажем Бориса Танхилевича.
  - А другие видения были? - спросил Йодль, и Юрий сконфуженно прошептал, ёжась под двумя строгими взглядами:
  - Нет...
  Старика везде сопровождал внук, некрасивый, носатый, большеротый и ушастый мальчик, которого дед звал не иначе, как Мастер Йода.
  - Я хочу предупредить, что наши эксперименты могут быть опасны для вас самого, и, возможно, для окружающих. Следует быть очень осторожным. Вы можете отказаться в любой момент. Я пойду отдам необходимые распоряжения, а вы пока заполните бумаги.
  Йодль-старший сунул Сомову пачку бумаг. Тот изучил и заполнил лист, другой. На третьем лежала страничка из детского журнала, яркая, цветная шарада: какой из спутанных проводов ведёт к красной кнопке, включающей прибор.
  - Твоё? - протянул он листок Мастеру Йоде.
  - Можешь решить? - ответил тот вопросом на вопрос, не отводя немигающих глаз. Только что и было красивого в мальчике, что эти глаза - тёмные, с синеватыми белками, слегка раскосые, убегающие к вискам, слишком широко расставленные на узком лице.
  - Вот этот, - указательный палец Сомова провёл от красной кнопки к прибору, минуя оборванные хвостики.
  - Справился, - улыбнулся малыш, и стало видно, почему он пришепётывает: зубы менялись, делая его ещё смешнее. - Ты будешь моим другом и дашь мне имя, - слишком утвердительно он это сказал.
  - Имя? - оторопел Юрий. - Разве у тебя нет, а, дедушкин хвостик?
  - Михель... или Майкл, если угодно, Йодль.
  - Мишка, значит? Мишка-мишка, где штанишки? - с улыбкой произнёс Сомов по-русски.
  - Потерял, - продолжил маленький Йодль по-английски. - Миш-ш-ка, - он попробовал слово на вкус. - Маленький медведь. Прекрасное имя. Готов носить его до самой смерти.
  - Не рано ли думать о таком?
  - Я умру молодым.
  - Когда?
  - Лет через триста, если не решу, ради чего стоит жить дальше.
  Сомов рассмеялся, чтобы не выдать испуга: мальчик был слишком серьёзен.
  - Откуда ты знаешь русский?
  - Оттуда, - неопределенный жест. - Когда-нибудья выучу его, а этот твой прикол уж точно.
  - Ты странный.
  - Да. Дед возвращается. Не говори ему, а то поссоримся.
  Так Сомов ввязался в сомнительную историю, обещавшую кучу материалов для новых книжек.
  
  Они сидели за столиком кафе, с видом на мост Млечный Путь, и жевали мороженое. Довольный Сомов то и дело невзначай пытался приобнять по-дружески Мишкину девушку.
  Кто знал, что этот кошмар приведёт такую сладкую лапочку?
  - Ты не против? - спросил он одними глазами.
  - Я вне конкуренции, - равнодушный Мишкин ответ читался в движении бровей.
  - Дед, пока был жив, ходил сюда почти каждый день. Потому что не знал, когда это случится. И думал, что мы должны быть рядом, чтобы прийти на помощь. Он считал, что виноват, и очень страдал от этого, - разглагольствовал Мишка, и ложечка поблёскивала, когда он ею махал, словно экскурсовод указкой.
  
  Это был один из ранних экспериментов по выборке. Среди клиентов Центра были очень разные люди.
  Шарлатанов отсеяли быстро.
  Тех, кого посещали видения, крутили так и сяк, пытаясь что-то вызвать, повторить.
  Подопытных помещали в разные среды, меняли место и время, снабжали артефактами. Проводили серии и циклы экспериментов. Долго, нудно, раз за разом. Переводили итоги в таблицы и графики.
  Вначале самые поганые результаты на особое видение были при групповой обработке задач. Некоторые "свидетели" как будто оказались неспособны впадать в особое трансовое состояние, вызывая хаотичные картины. Порой их не брали даже психотропные средства. И когда перешли к конкретным привязкам - увидеть человека, место, время, предмет - по нулям. Эти люди отличались характером склочным, порывистым, и никто из прочих "видящих" не хотел с ними работать. Без них результаты в общей группе возрастали.
  Однажды, в ходе перебранки, отчаявшись заставить работать предчувствие очередного испытуемого - а это был сам Фридрих Йодль, по некоторым причинам с определенного времени ставивший эксперименты на себе - Сомов, бывший в этот раз ведущим, ляпнул: - А вы представьте себе, например, что этот мост рухнет.
  - Легко, - бодро ответил тот, и вдруг произнёс с отчаянием: - О чёрт! Он и вправду рухнет! А ведь там люди! Что я наделал!
  Речь шла, как вы уже догадались, о Млечном Пути.
  - И когда?
  - Не знаю.
  Под общий смех Фридрих сидел, обхватив голову руками.
  С тех пор он словно рехнулся и слишком много времени проводил на набережной, наблюдая за мостом.
  Но это положило начало новому циклу экспериментов.
  Предсказатели работали уже не хаотично. Им задавали конкретные вопросы на разные промежутки времени, проверяли сбываемость, и она колебалась по определенному графику. У каждого график был свой, но нечто общее во всех имелось. Петлеобразные волны при самом плотном поле данных.
  Если один вопрос задавали сразу нескольким, они давали разные ответы, и чаще всего сбывался наиболее повторяющийся, но...
  Стоило "представляющему" в подробностях представить самый невероятный из предсказанных вариантов, или даже такой, который лаборант выдумал на ходу, как всё летело к чёрту.
  Представляли - и сбывалось. Хотя требовало напряжения сил. Но представить могли не всегда. Порой даже самые обычные вещи. Например, что сегодня в 20-00 старушка перейдёт улицу под окнами лаборатории.
  - Не вижу, - пыхтел Сомов, - хоть ты тресни.
  - И я не вижу. И представить не могу, - красный, распаренный Йодль-старший шевелил косматыми бровями, словно пытаясь привести в движение тонкие мировые материи.
  - Мне легче представить высадку инопланетян, - усмехнулся Сомов. Он вообще стал звездой Центра и правой рукой Йодля, потому что один из всех известных Центру обладателей особого видения мог и видеть, и представлять.
  - Деда, а инопланетяне добрые или злые?
  Все порой забывали, что Мишка, давно ставший чем-то вроде мебели, сидит тут же, битый час не шевелясь и почти не мигая. И вот он подал голос. Редкий случай.
  - Ну... не знаю... не мешай.
  - Пусть будут добрые.
  - Пусть.
  - А может, лучше не надо? От них всё равно неприятности одни. Я бы в этот день хотел оказаться подальше отсюда. К примеру, на Марсе.
  Сомов и Йодль захохотали в голос, срывая эксперимент, взгляды их встретились и вдруг...
  Остров был совершенно как в рекламном ролике. Новый, насыпанный где-то в Эмиратах. Только отеля, похожего на парус, уже не было. Как будто разобрали. На бывшую площадь перед отелем валилось нечто...
  Мишка вообще вмешивался в дедовы дела крайне редко, мало говорил и шевелился. Он сидел в любимом кресле, обхватив колени. Перебирал иногда предметы на столе, бесшумно и нежно подбирая их длинными пальцами, вертя, разглядывая на свет и неслышно опуская обратно.
  В один прекрасный день он посмотрел на солнце сквозь прозрачный кристалл, притащенный пару лет назад для экспериментов по усилению видения - все эти кристаллы, стаканы с водой, палантиры давали эффект где-то в четверти случаев. На столе был разложен ватманский лист с натальной картой Сомова - ради шутки к какому-то празднику вычертил Джонсон из отдела техподдержки. У него девушка увлекалась астрологией, он потихоньку втягивался и сам.
  Мишка задумчиво поставил кристалл на один из двенадцати секторов. Мальчик походил на игрока, застывшего с фигурой в пальцах. Именно что сделав несколько шагов, похожих на ходы в шашках или нардах, по секторам круга, он отпустил кристалл, обвил руками колени, а глазами уставился на камень, словно гипнотизируя.
  - Астрология - точная наука. Она основана на ходе светил, - кипятясь, объяснял Джонсон. Его, кажется, с утра осенило, и он спешил поделиться. - Наши графики... Вот эта карта на столе... Здесь орбиты планет геоцентричны, понимаете?
  - Что? - спросил Сомов. - Я человек штатский...
  - Как если бы всё вертелось не вокруг солнца, а вокруг тебя, звезда ты наша двойная. Вот и в этих графиках есть некий пуп земли. Только находится он, судя по всему, в районе Марса. И к тому же движется.
  - А ещё Фобос полый, и внутри него заброшенная база, - буркнул Йодль-старший.
  - Да, - вдруг сказал Мишка, постучав ногтем по ватману, где кристалл острым концом упирался в кружочек со стрелочкой. - Видимо, в этом-то всё и дело. Босс будет доволен, - боссом здесь звали Танхилевича. - Всё это очень, очень плохо.
  Сомов со смеху поперхнулся чаем, его били по спине. Он долго не мог продышаться, едва пришёл в себя.
  И он увидел - дверь.
  События покатили комом под гору. Дверь нашли. Пока результатов не было, исследования спонсировал Танхилевич. Это было уже что-то ощутимее моста, который рано или поздно развалится. Как только наличие базы подтвердилось, вмешалось правительство, наложило лапу на космические разработки и на исследовательский центр. Со всеми сотрудниками и испытуемыми до кучи.
  Танхилевич был и так не молод, а после того, как проиграл правительству своё хобби и в целом потерял позиции в бизнесе, сильно сдал, отошёл от дел и тихонько угасал.
  Профессор Йодль, не нашедший общего языка с новым начальством, вообще отдал концы от нервных потрясений. Вместе с ним из центра пропал и Мишка. По первости его не хватало, словно из дома ушёл кот или домовой, унеся частичку уюта. Сомову стало как-то тошно, и многим другим тоже. А новые хозяева завели новые порядки. Глядя на происходящее, Юрий вспоминал, как Мишка, уходя, перевернул "рождественский" шар на столе, и в нём долго кружились пластиковые снежинки.
  Сомов остался. И через несколько лет, когда все снежинки плавно осели, вышел на Мишку уже по работе. Они уже не просто исследовали уникумов - они перешли к поиску закономерности распределения таланта особого видения, пытались просчитать и выявить нужных людей. Руководство - в том числе и Сомова - крайне заинтересовала семейная история Йодлей, и Юрия по старой памяти отправили к Мастеру Йоде пока что с дружественным визитом.
  Сомов боялся найти его в какой-нибудь дорогой лечебнице, впавшего в полный ступор, или неухоженного, занятого какими-нибудь странными вещами, пугая прохожих на улице. А парень оказался бодр и свеж, болтал, улыбался, девушку притащил. Разве что причёску запустил - но зато теперь не торчали ушки-локаторы и немного сгладились скулы.
  - Вот я и приглядываю за мостом, как раньше приглядывал за дедушкой.
  - Ах, вот что ты у нас делал! Возвращайся. У нас теперь хорошо. Корелляцию между сбываемостью и движением планет препарируем. Создали "Большую дюжину" - ребят, у которых превалирующий знак зодиака наиболее активен. По новой крутим все эти камни, стихии, металлы...
  - На базу эксперименты перенести не пробовал? У вас теперь, кажется, одна крыша?
  - Интересная мысль.
  - Ну, будешь там, навести меня.
  - ?!
  - Новый проект, международный. После того, как, если помнишь, в ООН подняли хай. На Марсе будет наш город, и туда пустят гражданских специалистов. Даже таких балбесов и хлюпиков, как я, - Мишка с удовольствием облизал ложечку под завороженным взглядом девушки.
  Из-за соседнего столика поднялось молодое семейство. Девочка тащила бьющийся на верёвочке воздушный шар, и он потом всё никак не желал влезать к ней на заднее сидение. На прощанье она приплюснулась носом к стеклу и показала язык. Яркая машинка развернулась и покатила к мосту, на котором царило неожиданное полное затишье. Ни экскурсий, ни трафика - подозрительно пусто даже для позднего утра, времени между выездом на работу и разъездами по делам.
  - Набережная перекрыта, сегодня парад какой-то, - объяснила Мишкина девушка Сомову, провожавшему авто взглядом. Но он видел не залитую солнцем набережную - мутную воду, проплывающий мусор, и за стеклом погружающейся в бездну машины - круглые от ужаса глаза девочки. И шарик.
  - Что ты будешь делать? - спросил он, встряхивая головой. Догонять и просить быть осторожнее молодого папашу было бессмысленно. - Что ты умеешь вообще? Кажется, ты и в школу не ходил?
  Яркое пятно было уже на середине моста.
  - Я не способен к обучению, на то и справка есть. Но пора слезать с папиной шеи. Пойду в говночисты, - он мечтательно прикрыл свои странные глаза. - Без них и на Марсе никак.
  Сомов вдруг осознал, что это их самый длинный разговор за десять лет знакомства. Что за день! Наверно, сегодня Млечный Путь рухнет.
  - Может, лучше вернёшься к нам?
  - Не уверен, - убеждённо пробурчал Мишка, побарабанив пальцами по столешнице, словно чего-то ждал.
  - Хлоп! Бонг! Бонг! Бонг! - донеслось со стороны реки. Парад? Салют?
  Нет. Мост Млечный Путь оседал, крошась на куски, словно был слеплен из белого шоколада. Звонко лопались металлические тросы толщиной в руку.
  Яркое пятнышко метнулось вниз, потом вверх, замельтешило, как шарик на верёвочке. Постепенно успокоилось и повисло, слегка подрагивая, между небом и водой. Отсюда не очень хорошо видно было, в чём дело. Куски моста ещё продолжали падать.
  - Мишка?! - решивший переглянуться с друзьями, Сомов заметил, что парень, бледный и обмякший, полулежит на стуле, с закатившимися глазами, захлопал его по щекам. - Эй, Мишка, ты что?!
  Лягушачий рот приоткрылся:
  - Нет, только в говночисты...
  
  
  Глава третья.
  Нить во тьме.
  
  Мишкин отец, Рихард Йодль, был преуспевающим бизнесменом. Все хвалили его деловую хватку и редкую интуицию. Кроме безнадёжного сына у него была ещё дочка Марта, кажется, даже слишком нормальная. Прекрасная наследница бизнеса.
  А Мишка пошёл в деда Фрица, за которым таскался, как хвост. Папаша Рик, называвшийся на местный манер, искренне считал деда чокнутым учёным и неуважительно посмеивался над ним. Хотя почему-то и свёл со своим эксцентричным партнёром по бизнесу, Танхилевичем.
  Прадедушка Йохан не представлял из себя совершенно ничего особенного, работал всю жизнь на конвейере и сильно выпивал.
  Прапрадед Адольф Йодль, сменивший по приезде имя на более нейтральное Альфред, бежал в Америку из Германии, где ему грозил суд как военному преступнику. С ним были маленький Йохан и жена, странная, некрасивая женщина с тяжёлыми чертами лица, выбеленными перекисью волосами, торчащими как щётка, и странными, завораживающими, текучими глазами.
  Единственная дочь людей, которые со всей двоюродной роднёй и многими соплеменниками унеслись дымом чадивших по всей Европе печей, она выжила - и как-то необъяснимо странно. Выкрасилась в белый цвет, окрутила офицера Рейха и пережила все чистки с таким явственным лицом, с прежним именем, с довоенными соседями. Пережила и гнев родни, и приход новых оккупантов. И бежала с мужем не в Аргентину - в Штаты. Многие считали её ведьмой и боялись связываться, другие проглатывали все странности, словно не замечая.
  Мишка, и сам, кажется, не зная, был её живым портретом, лишь с той поправкой, что прапрабабка была женщиной, не лишённой изящества.
  За спиной Адольфа-Альфреда стояли честные бюргеры.
  Со стороны Ривки нить поколений ныряла во тьму веков: отец её в общине был человеком пришлым, похоже, не особо религиозным, и, кажется, перебрался в Берлин откуда-то из Эльзаса. С собой он привёз непонятные книги и странное безумие, вполне себе бурлившее в Мишкиной крови, вынырнув вдруг вместе с тёмными густыми веснушками, тяжёлым носом и нездешними глазами.
  Мать такого сына боялась, а отец был занят своими делами.
  Сверстников мальчик не любил, говорил, что они слишком предсказуемы. Он предпочитал книги и странные одинокие игры: раскладывал и переставлял разнокалиберные предметы, словно разыгрывал удивительную шахматную партию, спутывал и разбирал пёстрые нитки, чертил дорожки, похожие на сплетающиеся корни либо русла рек. Учиться где-либо отказался наотрез и лет с трёх сосредоточенно ходил за дедом, игнорируя родителей. Когда их пытались разлучить, переставал есть и шевелиться. На работе у деда он никому особо не мешал, тихо наблюдал, перебирал предметы и рылся в книгах. И действовал даже на всех успокаивающе, как кошка или герань на подоконнике.
  Однажды на дедовом столе обнаружились "Центурии" Нострадамуса, и мальчик вцепился в них мёртвой хваткой. Книга была чужая, и дед рассердился, увидев, что первый лист с портретом (лет на двести младше натуры) безжалостно выдран и изорван в клочки.
  - В чём дело? - спросил он Мастера Йоду, хватая его за одно из развесистых ушек.
  - Он не такой, - упрямо глядя снизу вверх, ответил мальчишка.
  - А какой?
  - Вот, - малыш положил шершавые ладони деда на своё разгорячённое лицо. - Только старый. Я таким старым никогда не буду.
  - Зачем ты взял эту книгу? Ты что-нибудь понял?
  - Да. Что надо быть очень осторожным.
  Больше в тот день Фридрих ничего от внука добиться не смог.
  И хотя на единственный прижизненный портрет Нострадамуса Мишка вовсе не походил, профессор поднял все доступные бумаги, вплоть до начала второй жизни своего деда, которого, как и бабку, уже не застал. Ни про военные преступления, ни про интересную жизнь странной парочки, ни про колдовство в полученных им документах, естественно, не говорилось. А отец, который мог бы что-то рассказать, давно умер. Да и не в ладах они были всю жизнь... Однако пожелтевшие фотографии являли очевидное фамильное сходство.
  Правительственные агенты продвинулись в своих исследованиях дальше всего на шаг, в их распоряжении оказалось фото из лагерных архивов, но, судя по всему, дальний Мишкин предок умер не под той фамилией, под которой родился. Все прочие оставленные им следы смыла Вторая мировая.
  Фрица Йодля в своё время из хвастовства угораздило проболтаться на службе насчёт Нострадамуса. Так что его бывшие коллеги пытались размотать клубок и с другого конца. Но между XVII и XX веками две нити ныряли во тьму, словно руки фотографа в чёрный рукав, и что за магия творилась там, внутри, можно было только догадываться.
  Между тем после случая на набережной Сомов потерял покой и сон. С одной стороны, в том, что мост рано или поздно рухнет, по какой угодно причине, например, от старости или его снесут, не было ничего неожиданного. С другой стороны, что, ждать теперь высадки инопланетян со дня на день на острове, формой напоминающем пальмовый лист? Да ещё это рождественское чудо посреди лета: единственная оказавшаяся на мосту машина. Лопнувший трос инерция закрутила вокруг заднего колеса. От прыжков вверх-вниз людей трясло, как в шейкере, но они отделались лёгкими переломами. Пока суд да дело, Мишка таки улетел на Марс, и Юрий ломал голову, как парня взяли в космос с такими явными нарушениями психики.
  Сомнения с новой силой вспыхнули в нём пару лет спустя. Сомов, как и в прежние времена, звезда, был правой рукой нового "хозяина" Центра, как и при Йодле, в курсе всех событий, не пользуясь при этом особым видением. В один прекрасный день всё начало барахлить в отлаженной системе предсказаний и представлений, которой давно и активно пользовалось правительство. Результаты резко просели. Графики изменили свою форму: пуп земли вернулся на землю. Момент начала сбоя можно было сориентировать только по изменениям в самочувствии медиумов. Джонсон, который давно уже заведовал расчётным отделом, бил себя в лоб и вопил: расстояние! волны! Он был по-прежнему косноязычен.
  И тогда Сомов решил воспользоваться особым видением, чтобы взглянуть в прошлое. Ведь его первые видения были связаны именно с прошлым. Но ретроскопических экспериментов почти не проводилось - все хотели что-нибудь урвать из будущего. А ведь у нас под ногами валяются россыпи тайн, с ужасом подумал он. Итак, что изменилось... ищи... ищи... Слишком много неопределённости ... Вдруг он ясно увидел взрыв и разлетающихся в стороны от вспышки людей. Двоих Сомов определённо знал: куратор их богоугодного заведения от спецслужб и ничуть не переменившийся Мишка.
  Взрыв. Мишка. Марс? Непонятно чья база на Фобосе? Сомов похолодел. Да, там был незначительный взрыв непонятного происхождения, но ведь это исследования, сопряжённые с риском...
  - Так вот оно что, Мастер Йода... Не верю я в совпадения... Такая у меня работа... - пробурчал Сомов, барабаня пальцами по подлокотнику служебного кресла.
  
  
  Глава четвёртая.
  Ой, что будет!
  
  - Мишка, Мишка, я с голоду сейчас умру, - трясла Мила хозяина комнаты за голое плечо. Денег ей по-прежнему не перевели. А вчерашние энергозатраты требовали немедленного восполнения.
  Мишка, спавший на полу в обнимку со своими ботами, не открывая глаз, поднял руку с браслетом, активируя линию доставки. Раздался довольный писк.
  - А мне какао... и булочку... - пробормотал он, снова прикрываясь курткой. Штаны он перед сном ещё нацепил, а на майку забил, и она блестящим комком валялась в углу.
  - Вставай, ты ещё обещал сводить меня в переговорную.
  - Не помню. Но раз обещал, свожу. Мне всё равно туда надо.
  - Вставай, умывайся!
  - Эй, эй, только не бей... копытом... - он засмеялся, садясь и потирая глаза.
  - При чём тут копыто? - изумилась Мила.
  - Твоя фамилия прикольно переводится с... одного из мёртвых языков, - проворчал он, натягивая майку.
  
  Из переговорных кабинок была свободна только тесная однушка, да и плательщик был один. Кое-как разместившись в тесном пространстве, они снова оказались в опасной близости друг к другу. Правой рукой, которую в этой тесноте как будто некуда было девать, Мишка преспокойно облапил Милу, привлекая к себе, а левой сделал невнятный жест в воздухе, словно нашаривая что-то. Потом пальцы играючи побежали по панели, только вместо красивой мелодии раздался дробный писк активации.
  - Кейтель... Бойтель... Мммм... барышня, линейный крейсер "Бетельгейзе", битте.
  Раздалось тугое гудение, и знакомый до боли голос внятно произнёс:
  - Линейный крейсер "Бетельгейзе". Дежурный по связи лейтенант Втулочкин у аппарата.
  Мишка ухмыльнулся. Возможно, эта фамилия на каком-нибудь мёртвом языке тоже что-то значила.
  - Макс-Макс-Макс! - радостно завопила Мила. - Я тебя уже заждалась! Не боишься, что меня умыкнут из-под венца?
  - Зарежу, - прозвучало с притворной угрозой. - Кто?
  - Мне пойдёт фамилия Йодль, а?
  Она знала, что Макс слишком доверяет ей, чтобы ревновать, а так хотелось подразнить его немного. Она ждала привычной шутки, что вечно она западает на белобрысых, но воздух потрясли невнятные ругательства, и тут аппарат дальней связи, наконец, включил изображение.
  - Мастер Йода, старая сволочь, убери лапы с моей девушки! - завопил красный, совершенно взбешённый и какой-то перепуганный Макс. Таким за пять лет знакомства Мила его видела впервые. - Мила, ты обнимаешься с атомной бомбой!
  - Ты даже не представляешь себе, Макс, насколько это всехняя девушка, - спокойно сказал Мишка, левой рукой доставая из кармана вещь, странную в этом мире победившего электричества. - Ключ. Вот что она такое.
  - Всё равно - убери с неё лапы!
  - Макс, не отказывай приговорённому в последнем желании...
  - Если бы я в первый раз это слышал!!!!
  - Мдя. Ничто так не портит нравы, как дальний космос, - Мишка задумчиво похлопал Милу ниже талии.
  - Разве что абсолютная власть.
  - Не такая уж и абсолютная. И, кстати, даже не власть. Собственно, за Милу не беспокойся, она под надёжной защитой, - он ткнул себя большим пальцем в грудь. - А этому чёрту... Шеремету... предай, чтобы вёл вдоль границы, если что-то вдруг пойдёт не так. Тише едешь, знаешь ли, дальше будешь.
  - Ошибаешься, у нас же Суслов капитан!
  - А ему передай мой прощальный привет.
  Экран заморгал, снова родился низкий, гулкий звук. Похоже, корабль готовился к гиперпрыжку, но что-то действительно не ладилось.
  - Мила, не связывайся с этим психом. Он через слово врёт, и даже чаще, - донеслось сквозь помехи.
  - Ну же, успокой его и скажи, что я предпочитаю дальнобойщиков, - как-то недобро усмехнулся Мишка: словно прочитал её мысли.
  - Макс, я ведь жду только тебя! - отчаянно крикнула Мила, пытаясь перекрыть помехи. - Только тебя...
  Она забарабанила по мёртвой панели, оттолкнула Мишку насколько это было возможно в тесноте переговорной. Пару раз ощутимо заехала ему маленьким кулачком по рёбрам.
  - Пусти, я на службу опаздываю, - буркнула она, глядя в пол и пытаясь отнять руку, которую парень зажал словно стальной хваткой. Значит, всё-таки...
  - До вечера, - извернувшись и заглянув снизу Миле в глаза, улыбнулся он.
  - Губищи-то не раскатывай, - упрямо сказала она. - Я почти замужем. Поигрались, и хватит. Макса откуда знаешь?
  - Эвакуация Прайры, - просто сказал Мишка, отвернулся и пошёл по коридору. И хотя им было в одну сторону, а она опаздывала на службу, Мила решила выждать минут десять.
  Невозможно.
  Двадцать с лишним лет назад - Макс ещё курсантом был, всех подряд в прорыв кинули... Если Мишка тогда существовал, разве что во младенческом возрасте. Дружба семьями? Романтическая история? Это что же, Максов сын? На кого ж он похож? Неужто можно влюбиться в такую страшную бабу?
  Мила тряхнула головой и поспешила на службу. К обеду и деньги появились. Ожили приборы в комнате. Мила наслаждалась домашним уютом, посмотрела по телеку новости. Колонии по-прежнему бунтовали. Объявился какой-то проповедник, плохо настроенный к "индюкам", перемутил пару планет. Синие даже отправили ноту протеста. Кажется, обстановка на границе снова накалялась. Потом девушка поставила какую-то полную шнягу из разрекламированных "достоверных мнемограмм", но то ли героя выбрала не того, то ли произведение было так себе... Она, зевнув, отключила нейротрансляцию, подумала, не влезть ли в сеть за компроматом на Мишку, сонно махнула рукой - да пошёл он, и отрубилась.
  А ночью вскочила по сигналу тревоги. В углу потолка мигало табло разгерметизации и срочной эвакуации. В коридоре шумело. Вот вывели соседей. Вот и к её двери подсоединили временный шлюз. Двое в скафандрах вкатили "гроб" - стандартную эвакуационную капсулу - и с вещами на выход. Вещей у неё полный ридикюль - фото Макса (воспроизводимые с помощью человека носители всегда в цене) и косметичка (не везде найдёшь свою марку, а кожа у неё чувствительная). Остальное приданое ждало сигнала к отправке контейнером.
  Эвакуированных пока сгружали в центральной кают-компании. Сонные люди, как один, в одеялах, сидели, стояли, бродили. На потолке мелькали новости, списки найденных и разыскиваемых, станция в нынешнем виде: словно откушенное яблоко. Взрыв? Нет, кажется. Никто пока не мог понять, что же произошло. Кусок станции просто исчез. Оранжереи, часть жилых секторов и один из блоков питания.
  Кают-компания гудела, как улей.
  - Как будто и вправду жамкнуло.
  - Что это было? Так и не выяснили?
  - А повториться может?
  - Похожее было на Прайре.
  - Твою мать. А сколько же у нас эвако-мест?
  - Ты спроси ещё, сколько скафандров у нас? Аварийный запас жилого сектора улетел в дыру. Они с пятью "гробами" модули обходят, а третий класс вообще, по-моему, не герметичен.
  То есть Мила в своём люксе спокойно дожидалась спасателей в отдельном изолированном помещении, а однушки купировались всем блоком. Если в нём не было дыры. Однушки. Где Мишка.
  - А где Мишка? - прозвучало позади и над ней. Мила обернулась. Вчерашний шкаф-дальнобойщик стоял, баюкая руку. - Ты же с ним была, да?
  Вот тебе и "до вечера".
  - Почему он ведьма? - спросила она, боясь даже в мыслях развивать тему "а вот если бы он остался у тебя" или "а вот если бы ты осталась у него", даже не понятно, что хуже.
  - Вот, - дядька указал на повязку. - Дурной глаз. Обижать нельзя, а то неприятностей не оберёшься. Представляешь, лопнула труба с кипятком. Рука, лицо, а уж сколько раз за эти дни я обляпался или порезался!
  - Вот злодей, да! - раздался насмешливый голос.- Потерпи ещё денёк-другой.
  - А раньше никак?
  - Нет, я ещё пожить хочу.
  Мишка стоял, живёхонький, крутя на пальце какую-то феньку. Мила узнала ключ, виденный в переговорной. К нему было прицеплено кольцо, на котором болталась нитка ярких бус размером в горошину и "память" в чехольчике, который откликается на свист, мигая и попискивая: для растерях.
  - Ну, ты, ветеран событий на Прайре, что вот это было? - спросила Мила, не понимающая, сердиться ей или радоваться, и указала на экран.
  От Мишки пахло коктейлем "Смертельные объятия" или вроде того. В баре отсиделся, ведьма.
  - Это... была дистиллированная смерть. Это очень плохо. Видишь ли, дитя, есть смерть - и смерть. Смерть как часть жизни, реструктуризация. И энтропия. Тотальный пиздец. Исчезновение. Пшик.
  - И оно нас сожрёт?
  - Ну, если просто сидеть и ждать, то да.
  - Значит, будет полная эвакуация? Как на Прайре?
  - Ага, через грузовые телепорты.
  Мила сердито засопела. Нуль-т живых объектов пока не производилась. Тем более - на такие расстояния, как отделяли их от ближайшей пригодной территории. Тем более - в произвольное место. Нуль-т на станции была только внутри линии доставки, объёмом тридцать литров.
  - А ты это можешь? Или только каркать? - она сжала кулачки.
  - Можно попробовать. Для начала сделаем из тебя неодушевлённый объект. Затем поделим на стандартные порции, и пусть на том конце разбираются...
  Мила с размаху залепила ему по физиономии.
  Шутить такими вещами, в подобной ситуации!
  Псих. Или врун. Или то и другое вместе.
  - Как ты думаешь, куда девается свет, когда его выключают?
  Ну точно - псих.
  И тут вырубилось всё.
  Мигнув, погасли мониторы.
  С низким гулом остановились приборы, обеспечивающие тепло и приток свежего воздуха. Миле сразу сделалось одновременно холодно и душно. И не ей одной. Нервы.
  - То, что я предложил, в сто раз лучше того...
  - Никому не двигаться! - прозвучало вдруг от входа.
  Экраны заморгали, включаясь. При их тусклом свете люди переглядывались, не понимая, что происходит.
  Разом на всех панелях возникло одно и то же строгое молодое лицо.
  - Повторяю: всем стоять. Говорит пресс-секретарь второго звёздного флота освободительного движения системы Калоши Счастья. Всё движимое и недвижимое имущество на станции временно реквизируется. Мы действуем в целях вашей же защиты. В то время, как продажное правительство на Марсе... корабли синих сосредоточились у границы... космос для людей... желающие вступить в наши ряды...
  - А, повстанцы, - сказал дальнобойщик, зевая, и сделал шаг вбок так, что закрыл Мишку от входа.
  В дверях уже показалась группа вооружённых людей, которым человек в форме персонала станции что-то оживлённо доказывал: "Закончить эвакуацию... авария... люди..." - донеслось до Милы. Те лишь отмахивались.
  Двое встали у входа, наведя бластеры на толпу. Ещё трое с бластерами наизготовку пошли по кают-компании, разглядывая сонных, встревоженных людей, с кем-то заговаривая, кому-то вручая бумаги, кого-то направляя к выходу. Из экранов уже светилась только часть потолочных телеобоев. Свет не горел, приборы молчали.
  - Так что со светом? - спросила Мила.
  - В данном случае просто заряжают корабельные пушки, - в полголоса невозмутимо ответствовал Мишка. - Флот у них так себе, ополченцы.
  Он стоял, широко расставив ноги, руки в боки. Куртка повязана на бёдрах. Мышцы напряглись, волосы взъерошены. Носище делал его ещё более похожим на боевого петуха, готового к схватке.
  Только сейчас, в лоб, столкновение очевидно бесполезно: бластеры в толпе безоружных - страшная вещь. Или же...
  - Это про них ты...
  - Нет.
  - Ты их сюда привёл?
  - Нет.
  - Вот на кого ты работаешь!
  - Нет же! - рявкнул на неё Мишка, и все уставились на них.
  - Добрый вечер, - вежливо сказал предводитель троицы, подходя к Миле. - Вас кто-то обидел, девушка? - тут его взгляд наткнулся на Мишку, и ствол рванулся вверх. Из него ударил луч - пока только света. - Закатай рукав, - приказал повстанец.
  Лицо Мишки сейчас точно вызвало бы у любого сомнения в его адекватности. Отсутствующее, невменяемое.
  - Рукав!
  Словно во сне Мишка посмотрел на свои голые руки, покрытые странными шрамами.
  Весь зал, вытянув шеи, тоже таращился на них.
  Оставались только короткие рукава маечки, и под ними было что-то важное. Мила напрягла память. Нет, не татуировка. Кажется, тоже какой-то непонятный шрам.
  - Вжить! - парализующий заряд вошёл Мишке в шею. Очень удобная и противная штука. Всё соображаешь, а сделать ничего не можешь.
  - Ага, вот оно, - довольно сказал предводитель под возмущённый гул ничего, тем не менее, не предпринимавших людей, закатывая рукав майки и трогая пальцем две круглые ямочки, одна над другой.
  - Пули? - спросила Мила.
  - Хули, - сердито передразнил её Мишка заметно заплетающимся языком. - Пппрививки.
  Врун. Псих. Козёл. Триста лет таких прививок не делают. Шутник хренов.
  
  
  Глава пятая
  Сослагательное наклонение
  
  Марс встретил Сомова ярким весенним солнцем, бездонной голубизной куда более огромного, чем на Земле, неба, необычными запахами и красками.
  Он вышел на воздух из здания космопорта, втянул носом тонкий, смутно знакомый аромат. Полсотни лет, плюс новые технологии пока безвестных благодетелей с Фобоса... И вот уже искусственная атмосфера, искусственно сниженная гравитация (пока только в обитаемых зонах), прирост населения собственный, а не только за счёт иммиграции.
  - Юрий Авдеевич? - раздался позади голос. - Я вас узнал, - и кто-то похлопал его между лопаток, где красовалась здоровая, во всю спину, эмблема Центра. - В кои-то веки выбрались к нам...
  Это был Кларк, местный энтузиаст-исследователь.
  На Марсе имелся филиал Центра, тоже ведущий исследования, но за полвека с тех пор, как основные исследования захлебнулись, Сомов так и не смог добраться до Марса. Постоянно что-то мешало. Он занимался литературой, журналистикой, бизнесом, а центр, тихо влачивший жалкое существование уже почти что без правительственной поддержки, отошёл в область хобби. Но число энтузиастов, хотя и неуклонно стремилось к нулю, никогда его не достигало.
  - Что за странный запах? - спросил Сомов, забираясь в вездеход.
  Им предстояло ехать в обсерваторию, в горы. Черноволосый парень, который дремал, обняв руль, тряхнул головой и пробурчал:
  - Яблони цветут. Здесь весна сейчас, красотища. Жаль, на Земле они не пахнут.
  - Ма...? Ми...?
  - Привет-привет. Я тебя тоже сразу узнал. Ты почти не изменился.
  - Но ты... ты же совсем не изменился!
  - Медицина, свежий воздух, отсутствие вредных привычек, гы-гы, - ухмыльнулся Мишка.
  - Вы знакомы? - спросил Кларк.
  - Ещё бы! Я даже с его дедом дружил, - вздохнул Сомов.
  - Так передайте же его близким, что этот недоросль - самый жуткий распиздяй на Марсе. До сих пор изумляюсь, как такого долбоёба в космос пустили.
  - А что я делаю за рулём? Кто у вас лучший водитель? - проворчал с переднего сидения Мишка. - Кстати, раз у меня сегодня счастливый день, можно я покажу Сомову одну штуку в наш большой и красивый телескоп. Обещаю ничего не ломать. А то больно занятный объект. Кое-кому известно даже, куда он сядет.
  Сомов похолодел. Дома, на Земле, на волне очередного экологического бума, собирались сносить тот самый остров. Он мешал каким-то течениям и рыбкам. А здесь пол-Марса перекорёжили космическими темпами - и ни фига.
  - Ничего, - словно прочитав его мысли, сказал Мишка. - Скоро все экологи будут здесь. Скоро вообще все будут здесь. Работы всем хватит.
  - Я хотел бы поговорить с тобой, Мастер Йода, о том...
  - Я знаю, о чём. Мы поговорим. А пока - подумай о последствиях.
  - О...?
  - Да, да. О последствиях.
  Кларк сидел, совершенно потеряв нить беседы.
  - Кстати, по земному календарю у тебя сегодня день рождения. Юбилей, - улыбнулся Сомов.
  - Двадцать? - полуутвердительно произнёс Кларк. - Золотой возраст...
  - Шестьдесят пять! - Мишка восторженно нажал гудок, захохотал и дал полный газ. Вездеход, петляя и кренясь, летел по степи, поднимая клубы пыли.
  Вечером у домов, накрытых от метеоритов силовым куполом, в долгих сумерках, они сидели на лавочке. Сомов - покуривая, а Мишка - так. Обычный двор: лавочка, песочница, качели, за последние двести лет почти не изменившийся набор. Только вот земля чужая. И небо тоже.
  - Ты похож на лягушку, - сказал Сомов. - Интересно, дети, которые здесь родились и подрастают, понимают это?
  - А ты похож на малыша, который отрывает лягушке лапки. Он не чувствует при этом боли, поэтому её как бы нет. Он не знает слова "экосистема". Он даже не понимает, рассердит этим или порадует маму. Ему просто интересно.
  - Чёрт возьми, ты каждый раз меня удивляешь.
  - Чудо - неожиданный результат процесса, механизм которого нам не до конца ясен, - усмехнулся Мишка. - Вот, смотри...
  По дорожке мамаша везла малыша на велосипеде с длинной ручкой. Тоже привычная вещь. Мальчик усиленно крутил руль, норовя то нырнуть в кусты, то налететь на камень, но более сильная и опытная рука выправляла его порывы.
  - Мать видит его жизнь чуть дальше. Но сама имеет дело с силами иного порядка. Я вижу то, что накосорезил ты, и абсолютно туп в собственной жизни.
  У Сомова пересохло во рту. Неужели то, что он собирал по крупицам, над чем корпел годами, было открыто этому оболтусу целиком?
  - Расскажи мне, - хрипло прошептал он, веря и не веря.
  - Расскажу, как смогу. Хотя это и бесполезно. Вот видишь - дерево. У него есть корни, и ветви. И ствол. Сей момент - это ствол, как если бы он был точкой. Корни - осуществлённое прошлое. Ветви - осуществлённое будущее. И те, и другие могут меняться. Расти, потому что каждый момент - поворотный. Каждый миг есть развилка для своего прошлого и будущего, но если ты пойдёшь по одной ветке, то придёшь к следующей развилке на ней, а не на соседней. Вот что видят твои "смотрящие". Помнишь, как ты мучил "представляющих", требуя от них вынужденного поворота в ту или иную сторону? А каких-то вариантов и вовсе нет. Они логически не обусловлены мириадами стекающихся в эту точку событий-предшественников и соседей. Это упрощённая модель.
  - И каждый наш выбор это дерево меняет?
  - Да. Причем целиком. Каждый миг оно иное. Особенно если выбор есть. Если его нет, мир катится по инерции. Растущая под нами ветка - осуществленное будущее. Иногда по ней стоит пройти до определённого места, чтобы открылись остальные варианты, которых до того просто не было.
  - А прошлое?
  - Отсекая ветки, можно и корни засушить. Но то, что не существует как физически определённое прошлое и будущее, оно, тем не менее, где-то есть. Не как мириады параллельных миров, а как дополнительная возможность. То, что невозможно, всё равно возможно. Если его правильно притянуть. То есть находясь вот тут, - он поднял руку, - перепрыгиваем воон туда. И у нас всех дружно сносит крышу от удвоения памяти, - Мишка недобро расхохотался. - Шизофрения, понимаешь?
  - Но... но как это возможно? Энергия? Расстояние? Как бы это... расстояние во времени...
  - Ну, это же не плоскость. Это хотя бы объём. Хотя даже я не скажу тебе, сколько измерений у места, в котором произрастает это псевдодерево. Я не зря упомянул инерцию. Мы движемся словно из точки взрыва, но капля, находящаяся здесь и сейчас теоретически могла пройти рядом разных путей. Вот тебе и осуществлённое прошлое. Которое зависит от того, куда мы катимся дальше. Кроме нашей свободной - до некоторой степени - воли и иных умений, есть и другие силы, в пределах и за пределами дерева.
  - И?
  - Что "и"? Знаешь, сколько я всего насмотрелся... Врагу не пожелаешь...
  Сомов помолчал. В принципе, ничего сложного и удивительного в этой концепции не было. Время как система гиперссылок. Триединство времени, пространства и информации. Была такая гипотеза. Но одно дело гипотеза, и другое дело - сверхчеловек, крутящий это своими ручками.
  - С какой стати тебе такой подарок?
  - Да ни с какой. Просто фишка так легла.
  - Фишка?
  - Представь себе игру... такую помесь шахмат с бродилкой. Соперники за огромной доской передвигают разнокалиберные фигуры. Можно вырастить свою. А можно и чужими сыграть при случае.
  - А можно перемешать и кинуть в противника? Я запутался уже.
  - Смейся-смейся. Я сам, когда об этом долго думал, чуть мозги не свернул. Одно и то же существует ...эммм... на разных планах. Вот в тебе самом чего только не намешано! Начинал как диссидент, а теперь пашешь на контору. Из научного любопытства, надо полагать.
  - А ты?
  - И я вроде тебя. Мало за что отвечаю. И то давно свихнулся.
  Мишка смотрел куда-то в подкрашенную закатной кровью даль и вертел на пальце металлическое колечко с ключом, флэшкой и ниткой бус.
  - Вот это ключ, Сомов, - сказал он немного погодя. - Мои друзья - как ключи от моего собственного осуществлённого будущего. Вот это центурии - чтобы я не забывал об осторожности. А это - мой личный календарь: сколько мне осталось в нынешнем случае. Ключи меняются, календарь меняется, носители памяти тоже. Потому что мы меняемся... и мир... Ты уже знаешь, где сядут наши гости.
  - Да, когда остров пошёл под снос... Я уже сообщил по своим каналам.
  - Уровень угрозы красный. Эвакуацию можно начинать... позавчера, - Мишка грустно усмехнулся. Он знал, что Сомову ответили.
  - Война? - опять не зная, верить или нет, спросил Юрий.
  - Нет, что-то вроде того, что мы сделали с Марсом. Пока экипаж выйдет из анабиоза, процесс преобразования земной атмосферы будет необратим.
  - Она будет непригодна для жизни?
  - Да, на некоторое время. Потом станет даже лучше. Они слишком похожи на нас. У нас точно есть что-то общее...
  - С кем?
  - С синими. Увидишь.
  - Ага, - вздохнул Сомов.
  - Ты сейчас думаешь, что я псих, выдающий НФ для старших школьников за откровение. Дай бог, чтоб это было так. Я мечтаю напиться в хлам, проснуться, - а это всё привиделось. Ан нет. И кроме прочего, я даже не пьянею.
  Они ещё помолчали. Сомов закурил которую по счёту сигарету. Ещё тридцать лет назад здеь не мечтали ходить без скафандра.
  - Ну и что же, - спросил Сомов, потирая переносицу, - бог играет нашими фигурками, а чёрт этими твоими синими?
  - Ты не слушал меня, - вздохнул Мишка. - Все фигуры общие. Как бы это объяснить... С одной стороны Жизнь, она же Смерть, она же и бог, и дьявол. А с другой Ничто. Жаждущая пустота. Бездонная пропасть. Это даже не энтропия, не первозданный хаос, а некая суперпуперпогибель. Она похожа на твоих хозяев: если завтра война, худо-бедно решат эту проблему. А в мирное время звереют, пугают, убеждают в собственной силе и пользе. Это тяжело понять - жизнь в образе смерти может и подыграть своему противнику для реванша в другом. Или разменять фигуры... Или... Смерть - это ротация элементов существ, некоторые из которых мнят себя индивидуальностями. Бац - и они уже другие. Только тех элементов, которые откусило Ничто, уже больше нет. И жизнь слабеет, а чтобы появились новые...
  - С какой стати ты мне это рассказываешь? - Сомов зевнул.
  "Жаль, что ты не поверил ни слову, и тем более, что там, куда ты сообщил, к тебе и не прислушались. И завтра ты уберёшься в самое пекло... Вот опять не вышло у меня", - мог бы сказать Мишка, но пробурчал только:
  - С такой стати, что ключик заржавел.
  При этом изобразил на лице умственную неполноценность.
  Это он хорошо умел. Тем более, что иногда и притворяться не приходилось. Если он работал на полную катушку, сама собой складывалась такая рожа.
  
  
  Глава шестая
  Помогите, люди добрые!
  
  Маленькая процессия, стоящая из Милы, антигравитационной тележки с Мишкой и охранника с бластером через некоторое время оказалась в одной из переговорных.
  - Доброго времени суток! - прозвучал хорошо поставленный, глубокий мужской голос, и экран зажёгся, издав резкий писк. На экране возник благообразный человек средних лет, смутно знакомый Миле.
  - Михаил, - произнёс человек с экрана, - вы, наверняка, знакомы с нашим учением.
  - Редкостная шняга, - скривился Мишка.
  И Мила вспомнила: ребята из системы с дурацким названием эпохи великих открытий "Калоши Счастья" были одержимы новым религиозным фанатизмом ксенофобского толка. Космос для людей, бей синих и так далее. Вот именно из-за таких у нас ещё нет цивилизованных отношений и технического обмена с индиго.
  - Как неуважительно по отношению к идеологии, которая завоюет вселенную.
  - С какой это стати?
  - С такой, что наше учение правильно, потому что оно верно. А вы, со своей стороны, ускорите приход великого дня.
  - Чего это вдруг?
  - Таково пророчество.
  - Клал я на него.
  - Вот именно поэтому. Я-то знаю, что вы из тех, кто способен изменить ход истории.
  - Ерунда. Кто я, по-вашему?
  - Йодль Михаил Теофраст Амадей Аврелий, - заглядывая в информацию на экране своего браслета сказал человек. - Ага, пол мужской. Рост 180, вес где-то 70, глаза карие, волосы тёмные, бла-бла-бла, и фото имеется. Возраст... около четырёхсот лет. Особое видение - прогноз, ретроспекция и представление. Знаете, сколько времени ушло на эту маленькую тайну? А в пророчестве говорилось только про две странные отметины.
  - И что?
  Мила улыбнулась. Допрыгался, мальчик. Вчера одно, сегодня другое?
  - Вы хотите шантажировать человека с такими способностями? А вдруг вам неожиданно станет плохо? Как вы, кстати, себя чувствуете?
  Человек на экране напряжённо прислушался ко внутренним ощущениям. Кажется, ему что-то не понравилось.
  "Дурдом", - подумала Мила.
  - Почему же вы не сбежали? - всё ещё не отвлекаясь от внутреннего состояния, спросил тот человек.
  - Вот видите, - рассмеялся Мишка. - Ни в чём до конца не уверены, а чего-то хотите. Кого вы думаете победить? Меня? Синих? Человечество? Рекс мунди хренов. Это место давно и прочно занято.
  "Полная клиника" - решила Мила про обоих.
  В это время свет мигнул, пол пополз куда-то вбок, тележка шлёпнулась на пол и поехала в сторону уклона. Через минуту всё включилось и выправилось.
  - Что это было? - хором спросили охранник и Мила, глянув друг на друга.
  - Мы лишились ещё куска станции, - невозмутимо объяснил Мишка откуда-то снизу. Тележка, скинувшая его, как ни в чём не бывало, парила в метре от пола. - Колебание искусственной гравитации и вообще маленькое землетрясение на искусственном объекте.
  Экран темнел - связь оборвалась. Вдруг на панели замигала красная лампочка, экран залился красным - экстренное! - и на нём появился Макс. Встрёпанный, с царапиной на лбу. Помещение позади него тонуло в полумраке.
  - Вызывает "Бетельгейзе"! SOS! Всем-всем-всем! На борту критическая ситуация, сами не справляемся. Инвертор повреждён. Ходовая повреждена. Основные и дополнительные системы жизнеобеспечения повреждены. Предупреждение: угроза самопроизвольного взрыва ходовой. Дрейфуем вдоль границы. Возможно непроизвольное пересечение демаркационной линии.
  Мила обмерла. Корабль, превратившийся в готовую рвануть в любой момент бомбу, приближался к границе загончика, выделенного для человечества, к флажкам, расставленным синими, куда более могущественной космической державой. Люди ещё не до конца освоили то, что внутри ограды, но сама мысль об ограничении им претила.
  А флот синих, меж тем, собран у границы. И если взрыв произойдёт достаточно близко...
  Не говоря уж о том, что внутри бомбы находится Макс. И даже если конфликт не разгорится, Миле уже будет достаточно.
  Вега Третья Сортировочная, Калоши Счастья, что тут ещё поблизости? Есть тут кто-нибудь, не занятый своими проблемами?
  - Макс! Макс! - заорала она, бросаясь к пульту. Как же, экс - односторонняя передача. Лёгкий тычок охранника заставил Милу сесть на пол.
  - Эй, - тихо предупредил валявшийся рядом Мишка.- Девушку не трожь. Хуже будет.
  И начал медленно подниматься.
  Охранник схватился за бластер.
  - Сломан, - ухмыльнулся Мишка, потягиваясь. И обратным движением вырубил оторопевшего охранника.
  - Ты... ты... - Мила не находила слов. Парализатор на человека действует около суток. А тут и часа не прошло.
  - Я не пьянею, помнишь? И эта штука не особо сильно действует. Полезная особенность, да?
  Он двигался всё ещё не совсем уверенно.
  - Давай, что ли, оповестим всех о нашем бедственном положении. Ещё надо бы попробовать организовать эвакуацию, пока следующие посетители не подтянулись, вздохнул он, подходя к панели связи.
  - А Макс?
  Мишка внимательно взглянул ей в глаза.
  - Кажется, с ним будет всё в порядке.
  - Кажется?! - воскликнула она. - Кажется?!
  - Ты, я и он, мы слишком тесно связаны, иногда трудно разглядеть. И... ещё не всё будущее осуществлено. Я чувствую... чувствую скрытое. А то, что стоит рядом, способно разом всё перечеркнуть.
  - О чём ты? Неужели вся эта ерунда, которую ты нагородил...
  - Представь себе огромные весы. На одной чаше твоя жизнь, а на другой - все остальные. Ты или они? Выбирай.
  - Принести себя в жертву? Вот как? Вот что значит ключ?
  - Нет. Ключ это совсем другое. ...А если не ты? Если это будет Макс? Или ...я?
  - Про этот выбор ты мне говорил?
  - Отчасти. Потерять две тысячи человек на станции или сто шестьдесят миллионов на Калошах Счастья? Обойтись гражданскими волнениями или стравить две цивилизации? Тот, кто выбирает, совсем не человек. Он прагматичен, и цели у него не наши. Мы видим золотой век в перспективе, но в ту ли сторону мы смотрим? Иногда мне кажется, что меня водят за нос. Иногда - что от нашей воли ничего не зависит. Знаешь, за что меня ненавидит Макс? Наверняка знаешь. Наверняка он тебе рассказывал.
  В это время Мишкины пальцы ловко бегали по панели. Кажется, он влез в какой-то технический раздел и абсолютно бесплатно отсылал некую информацию в непонятной кодировке неизвестному получателю.
  - У Макса был близкий друг, очень хороший человек, я вообще таких мало видел. Так вот. Во время эвакуации Прайры подняли всех, кто мог ходить, всё, что могло летать. Представляешь - целая система, и всех надо собрать, вывезти и ещё куда-то пристроить. И не скажу, чтоб обстановка в системе и окрестностях была спокойной. До и после "посещения" обычно штормит и лихорадит. Так вот этот парень... что-то с огнём, красное, горячее... отправился в свой последний рейс на верную погибель, когда многие другие уже наплевали на приказ. Там оставались люди. И он взял максимально вместительный транспорт, который мог увести в одиночку. Медикаменты, еду для тех, за кем планировал вернуться потом. Не было никакого потом. От целой планетной системы остался пшик. Макс почему-то считал, что я мог его спасти. Или удержать. Или мог полететь кто-то другой, менее ценный, что ли? Вообще никто мог не полететь. Но этот мальчик...
  - Рутхайзер?
  - Вот-вот. Он ни в коем случае не мог не полететь. И его разменяли. Он был слишком хорошим человеком. Он спас многих. И его больше нет нигде. Пойми, мы не всегда можем выбирать, иногда нет вариантов. А иногда мы как дети в игрушечной лавке, которых тянут за руку. И это самое страшное.
  Мила вздохнула. Сентиментальный Макс держит фотографию друга на тумбочке рядом с её.
  - Смотри, - Мишка положил её руки на свою лохматую шевелюру, направил пальцы. - Это я пытался сунуться, куда не пускали. Упал на ровном месте. Два дня без сознания. Вот это, - он вытянул руки, демонстрируя тонкие белые шрамы, шедшие от кисти к локтевой ямке. - Хотел как-то послать всё к чёрту. Дурка не самое плохое место, как оказалось. Ну-с. Интересно, сколько народу успеют вывезти, пока не началось?
  - И всё-таки жаль, что телепортация живых объектов невозможна, - вздохнула Мила.
  - Возможна, - сказал вдруг Мишка. - Но не теперь. Есть варианты... Есть. Один вообще шикарный, и если его вытянуть... Нет, корабли надёжнее.
  - Почему? - спросила Мила, глядя на его вновь порхающие руки. Кажется, она опять верит, а что будет через минуту?
  - Потому что знаешь, как это бывает? Сейчас всё вокруг начнёт разваливаться. В том числе и люди. Эпидемия. Или психоз. Или то и другое сразу. Авария за аварией. А для телепортации надо сосредоточиться. Лучше будем думать о кораблях.
  Мила взглянула на карту района. Вега Третья Сортировочная. Калоши Счастья, откуда заявились повстанцы. Ещё поблизости были Небесный Плуг и Мариночка, с которой стартовал Макс.
  - Где-то, ближе к нам, между Мариночкой и Вегой Третьей эпицентр, Макса задело на выходе из гипера... Граница слишком близко. Да, если безумие перекинется и на синих, то эти три системы вымрут в считанные месяцы.
  Макс... Его корабль ближе всех... Они...
  Мишка, наконец, опустил руки и откинулся на кресле, прикрыв глаза. Мила подбежала к пульту и набрала знакомый код.
  - Корабль в действующем реестре не значится, - отчеканил механический голос.
  И ей снова представились обломки, плывущие в пустоте. Но, может быть, это просто неполадки? Могут же это быть просто неполадки, а?!
  - Идём, - сказал Мишка, твёрдо беря Милу за руку, и она на подгибающихся ногах последовала за ним. - Попробуем убедить всех, кто может, бежать, а оставшихся - принять помощь, какой бы странной она ни показалась.
  
  Глава седьмая
  Para bellum
  
  
  - Зовите меня Юс, - сказал тот синий, что повыше, протягивая Мишке руку. - Кажется, вы тут самый вменяемый. И наверняка один из немногих, говорящий по-нашему.
  - Отнюдь, - рассмеялся Мишка. - Они готовились к войне очень основательно. Так что доставка людей домой сопряжена с дополнительным риском.
  - Знаете, нам бы отсюда выбраться. Мы-то с вами понимаем, о чём идёт речь, - вздохнул Юс. - И заберите раненых на свой транспорт. Боюсь, наша медицина им не совсем подходит, хотя мы тоже... готовились...
  Самые тихоходные суда и большинство безынверторной мелочи уже стартовали, загруженные на пределе возможностей. Два крейсера повстанцев сливали "боезапас" подходившим по очереди судёнышкам, автопогрузчики сновали туда и сюда, размещая людей и грузы на более крупных судах. Флот повстанцев, крейсер "синих", находящиеся на станции суда, включая автопогрузчики, на которых самые отчаянные надеялись хотя бы отойти подальше от гиблого места, не могли вместить всех жителей станции.
  В это время в двух шагах - космического масштаба, конечно же, - рискуя повредить себя и соседей опасной близостью, из гипера вынырнуло несколько кораблей и на резкой скорости рвануло к станции.
  Мишка как раз "лечил" в это время мэра станции и адмирала повстанческого флота. Рядом в кресле маялся Юс.
  - Материальная ответственность... жизни людей... - бубнил мэр.
  - Отвечу перед инквизицией... а вдруг они используют наших людей как заложников... или для жутких экспериментов... - гнусил адмирал.
  - Но вот экипаж "Бетельгейзе", - не сдавался Мишка. - И потом, хуже, чем оставшимся, нигде и никому не будет.
  Мила в это время помогала размещать раненых, в том числе и Макса, переведённых на адмиральский крейсер с корабля "синих".
  А в ремонтной мастерской, не теряя надежды, пытались реанимировать останки какой-то летательной техники, и всерьёз обсуждали возможность сборки из разного хлама инвертора или установки ходовой на какой-нибудь из герметичных модулей станции. Да хотя бы на те же эвакуационные "гробы". Стандартными процедурами спасение станций не предусматривалось...
  И тут эта приятная неожиданность. Ещё транспорт.
  "Транспорт" рассредоточился так, чтобы не попасть в случае чего под собственный огонь, но максимально контролировать ситуацию, и вновь прибывшие связались со станцией.
  - Говорит капитан Жадный Ольсен, - на экране появился симпатичный молодой человек с хищным выражением лица. - Сопротивление бесполезно. Станция захвачена пиратами, то есть нами.
  - Ваши друзья, кажется, поторопились. Мы тоже вооружены, - заметил Мишке адмирал.
  - А, мародёры, - Мишка устало потянулся.
  В это время станцию тряхнуло снова. Видимо, пираты тоже видели, как исчез ещё кусок, словно его и не было. Вега Третья всё больше походила на обгрызенное яблоко. Во время второго соединения лицо Жадного Ольсена сильно слиняло. Не за этим он сюда летел...
  - Это был третий звонок, - спокойно сказал Мишка. - Всем, кто может, предлагаю покинуть станцию в течение часа. Господа пираты, вы спокойно можете брать всё, что хотите, но вряд ли унесёте. Предлагаю принять на борт сколько получится народу и бежать, бежать отсюда так же эффектно, как и появились.
  И пираты... согласились!
  То ли он обладал гипнотическим даром убеждения, то ли действительно что-то подкрутил в механизме событий, то ли просто по древнему закону все живые существа объединялись перед лицом беды.
  
  Станция опустела. Как будто по привычке ещё работало большинство систем. Автоматика купировала раненые сектора, чтобы ресурсы не истекали из них, как кровь из раны.
  Но постепенно то там, то здесь начинала искрить проводка, лопались трубы, бежали по стенам невесть откуда взявшиеся трещины. В одном из модулей бушевал пожар, пока не кончился кислород: переборки надёжно изолировали помещение, но система пожаротушения не сработала. Зато в другом месте одна из кают первого класса стремительно наполнялась водой. В питомнике звери бились о силовые поля в кровь, и даже в закрытой оранжерее, казалось, бушевал ураган.
  Мишка лениво полулежал в кресле посреди центральной станционной рубки, заложив руки за голову, а ноги пристроив на уже бесполезный пульт.
  Сквозь прикрытые веки он наблюдал, как гаснут один за другим экраны. Его охватили усталость и какое-то равнодушие. Только губы шевелились, произнося одному ему понятный речитатив.
  
  Из болот выходят люди с рыбьими головами.
  Заходят в дома и целуют спящих.
  Скажи нам, Арториус, кто твой брат?
  Север и юг объяты пламенем.
  
  Встанут на защиту поруганной чести
  И погибнут все до единого.
  Мышь не коснётся зерна.
  Месть падёт на невинных.
  
  В год, когда Марс и Сатурн
  Сойдутся в битве последней,
  Чёрный лёд на полях.
  Небо пустует.
  
  Некоторое время отсюда удобней всего было руководить событиями, хотя с каждой минутой становилось всё труднее. К тому же, это место меньше всего походило на склад. Сейчас, без привычного дара, Мишка чувствовал себя, словно ему надели на голову мешок. Хотя он и так примерно знал, что будет дальше. Потому что видел это не однажды, и на Прайре, и в других местах, и в своих жутких "откровениях". Не всё, не всё случилось. Вот и хорошо. Того, что было, хватит с верхом. А в этот раз, может быть, тоже обойдётся? Как-то само собой? "Ведь не один же я, в конце концов..."
  
  Новый из рая исход.
  Новые Евы виновны.
  В кузне Гефеста, взгляни, работа кипит.
  Плачет о детях Борей.
  
  Звёзды в направлении Мариночки помутнели. Два отставших от армады кораблика без гиперпреобразователей вдруг развернулись, разошлись подальше и рванули навстречу друг другу. В лоб, на таран.
  Часть внешних экранов погасла. Большая телестена рубки походила на доску безумного шахматиста с произвольно разбросанными чёрными и белыми клетками.
  
  Воздух наполнен смрадом.
  Спор девяти о короне
  Мир расколол пополам.
  Холод и холод кругом.
  
  Девушки с именем добрым
  Устрашился чёрный орёл.
  Дом и правда в огне.
  Битва двух зол.
  
  На внутренних экранах усугубилась картина разрушения. Там и здесь замелькали вдруг невнятные человечески фигуры. Это были те, кто по той или иной причине оказался слабее остальных перед близящимся хищником. В присутствии превосходящей силы они забились в щели, а теперь, почуяв своё время, выходили на охоту. Мишка давно перекодировал двери и накидал около них небольшую баррикаду из стульев и прочей незакреплённой мелочи, попавшейся под руку. Едва ли это задержит их надолго, но вдруг в этот миг произойдёт что-то такое...
  
  Воды горьки и ветер отравлен.
  Бегущий уносит в котомке смерть.
  Саламандра сгорает. Трава спасена.
  Солнце незримую ставит печать.
  
  Мишка всегда знал, что не ведёт человечество в золотой век. Просто иногда, кое-где, у него была возможность предотвратить или уменьшить несчастья, словно кто-то направлял его и давал ему возможность сделать то, чего сам не мог по каким-то заоблачным причинам.
  
  И ветер придёт в их дома,
  И вода подмоет их стены.
  Чёрные песни и чёрное масло.
  Ускоряется твоё падение, Вавилон.
  
  Люди, потерявшие человеческий облик, метались по станции, то неожиданно начиная крушить попадавшееся под руку, то с воплями раздирая в кровь собственное тело, то вдруг сцепляясь друг с другом в смертельной схватке. Силовые контуры упали, и животные присоединились к общему буйству. Вода в резервуарах кипела сама собой. Системы жизнеобеспечения бились в судорогах, и лишь синтезатор кислорода кто-то из берсёрков вывернул на предельный режим, подкармливая огонь и безумие. Станцию снова резко тряхнуло, и пол поехал вбок, унося за собой нехитрую Мишкину баррикаду.
  
  Первые ждут последних у врат.
  Все в них войдут в один день.
  Смерть обрядила нагих в пёстрое платье.
  Ищущий правду вернёт.
  
  Гравитация ещё работала. Бледный свет вспыхнул, вполнакала озаряя мёртвые экраны, агонизирующие приборные панели, Мишку, потирающего свежую шишку на лбу. Из разбитой губы капала первая кровь. Судя по силе и месту первого удара, взорвалась одна из энергетических установок, и аварийная подача энергии шла засчёт конденсаторов, почти до дна высосанных кораблями. Так что это ненадолго.
  
  Зеркало расколото оземь.
  Моря опрокинуты в небо.
  Камни кипят и поют.
  В год, когда Красный Лев приоткрыт.
  
  Улетать было бесполезно - он лишь бы утянул за собой несколько сот жизней. Сейчас те, кто смог, уже в гиперпереходе. А те, кто не смог...
  Свет замигал. Мишка ткнул в какую-то клавишу по наитию, и одна из стен поползла в сторону, открывая внешний обзор. Приборы вздохнули и умерли. Свет погас.
  За огромным окном Мишка увидел вместо космоса светящуюся муть. Словно глядел на фосфоресцирующий потолок душевой сквозь клубы пара.
  Под дверью послышался мерзкий скрежет, словно кто-то скрёб о переборку железными когтями. Крики. Глухой удар. Мишка встал и подошёл к окну. За окном колыхнулось, и по стеклу побежала тонкая паутинка трещин.
  В дверь заколотили сильнее.
  
  На ладонях ребёнка трава.
  Огненные звери бьются под водой.
  Тысячелетний пленник возрадуется,
  Ибо пища его кровь.
  
  Стекло трещало. Хрустели стены и потолок, иногда по ним пробегали странные лиловые вспышки. В двери зияла рваная дыра, из неё валил дым, быстро заполняя рубку. Коридор был полон нечеловеческих воплей. Удары сыпались один за другим, и было ясно, что счёт идёт на минуты.
  Мишка прикрыл лицо руками. Впервые за много лет он, как давно мечтал, не видел ничего, кроме того, что перед ним. Но и этого было слишком много.
  - А что бы я делал, останься в живых? - сказал он громко, и толпа в коридоре стихла на миг, словно прислушиваясь. - Наверно, то же самое. Кто спасёт человека - спасёт целый мир. Когда-то я хотел бросить всё. Теперь я жажду жить, но, боюсь, ответ и на эту просьбу запоздает.
  
  Возле двух, исполняющих мечты,
  Живые руки
  Бессильны сдержать пустоту.
  И она позовёт.
  
  Где-то сейчас корабли выходили из гипера. Эти люди счастливы, потому что спаслись. У них есть надежда. Хотя война ещё рядом, и кто отведёт её в сторону?
  Дверь рухнула, и берсёрки хлынули в комнату.
  В копоти и крови, покрытые ранами и ожогами, в свисающих лохмотьях одежды и плоти, вооружённые, чем попало, или просто выставив зубы и когти...
  Кажется, в левом кармане был бластер. Или в правом?
  Руки нашарили только привычную связку фенечек, да и та за что-то зацепилась. Вот ключ. Мишка вдруг представил изумлённо-испуганное лицо Милы, когда там, в баре, её посетило видение. Нет, нельзя, иначе оно возьмёт след!
  Рывок... шнурочек с бусами лопнул.
  И толпа с воем сомкнулась.
  
  Миле показалось, что она заблудилась. Корабль повстанцев загружали в спешке, и в некоторых местах ящики и тюки валялись, неразобранные, в каютах и коридорах. Там, где разместили раненых, на пятачках, разгороженных коробками, грозящими упасть, и контейнерами непонятно с чем, вполне можно было заплутать, как в лабиринте.
  Налево или направо? Она тряхнула головой, и на краю зрения что-то блеснуло. Мила медленно повернула голову. Из-за угла контейнера торчал здоровенный армейский ботинок, с толстой ребристой подошвой, с матово поблёскивающим рядом металлических крючков. Заляпанный чем-то бурым. Она осторожно заглянула за угол - как будто вернулась на старое, давно знакомое место. Ящики стояли в соответствии с распорядком пьесы: брошенные в спешке кое-как. Тело лежало там, где ему полагалось, и хотя человека трудно было узнать, Мила вполне понимала, кто это.
  Она не понимала другого - как можно после тяжёлого разговора с Максом пойти поплакать в уголочке и обнаружить того, кто остался чёрт знает как далеко, в трёх часах пути, не считая гиперперехода. Она сделала ещё осторожный шаг, и вдруг кто-то положил ей руку на плечо, шепнув:
  - Остановись!
  Мила встала, как вкопанная. Воздух над телом заколебался, образуя лёгкий вихрь, словно тянущий к себе всё незакреплённое. Девушка вцепилась в ближайший контейнер. Сила вихря была небольшая, но всё, что попало в поле его действия, рассыпалось в серую труху и пропало, словно провалилось внутрь себя. И свет как будто вспыхнул ярче.
  Мила оглянулась. Позади стоял давешний дальнобойщик, всё ещё с перевязанной рукой.
  - Что вам надо от меня? - взвизгнула Мила, скидывая его здоровую руку со своего плеча.
  - Это моя работа, - угрюмо буркнул "дальнобойщик". - Военная разведка. Слыхали?
  - Хорошо хоть не Звёздная, - грустно заметила Мила, косясь на пустое место. - Объяснит мне хоть кто-то наконец...
  - Да. Я следил за ним. И прикрывал, как мог, от своего начальства. А однажды, столкнувшись лоб в лоб, пришлось выкручиваться... как-то по-дурацки... Я и сам до конца не понял, что у него за дар, а теперь этого человека просто нет. Совсем. Ничего не осталось ни от тела, ни от того, что принято считать за душу...
  И эти слова почему-то вдруг вызвали в душе Милы бурю протеста. Нет, думала она, так не может быть, не должно! Этот странный человек, то бесивший, то очаровывающий, то заставляющий теряться в догадках: а правда ли это? а что, если бы? Даже взять последнее непонятное происшествие - чудо ли в наш технически развитой век?
  Можно только верить, или нет.
  Почти что четыреста лет - долгий срок. Наверняка что-то да осталось. Или кто-то. Но если нет...
  "Понятно, что я ему никто, и осталась бы никем, если бы история имела более счастливый конец. Но если уж на то пошло... Ведь ни одна защита не даёт стопроцентной гарантии. Ведь может же такое быть! Пусть один шанс на миллиард - но он существует!"
  
  И Мила увидела маленькую, субтильную, белёсую девочку с мышиным личиком и тощей косичкой.
  И, улыбаясь сквозь слёзы, протянула к ней руки.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"