Аннотация: Удар против любви - кулак разбит, а толку нет. Драться с самим чувством нет смысла, а вот побороться за него - пожалуй, стоит. Война чувств и война, в которой затерялись жизни.
Тогда не было возможности уйти от возможности выбирать, и каждый сворачивал на понравившуюся ему дорогу. Возможно, современный человек, заперший себя в комнате с компьютером, не поймет меня. В те времена не было такого: убежать от реальности, спрятавшись в своем маленьком мирке. Выбор стоял куда более серьезный, чем поспать или поесть, а любовь не превратилась еще в лицемерие и пошлость. Впрочем, вступления ни к чему.
Данный труд написан для того, кому важен день 5.05.15 г.
ГЛАВА 1.
Алые воды рек.
Она всегда была сумасшедшей: моя учительница. Владение русским ужасное, зато преподавала английский она на "ура". Пролетая мимо нас на велосипеде, она орала "Запрыгивайте!", даже не заботясь о том, что мы не успеем и непременно обдерем себе колени. А когда это все-таки происходило, останавливалась, недовольно спрашивая, чего мы копошимся. Так было, казалось, всю мою жизнь.
Но однажды она не приехала. вместо нее по дороге ехали серо-зеленые грузовые машины. Они проносились совсем рядом и медленно исчезали вдали за поворотом, с каждой секундой становясь все меньше. Мы с Ринкой смотрели, как солнце последней искоркой погладило их кабины, и исчезло, мазнув по горизонту розовой ладонью.
И ждали.
Да, ни одна из нас ни за что бы не поверила, что сумасшедшая Эн Винсентовна не прикатит на своем заржавелом "байке", как говорила о нем сама учительница.
- Как думаешь, все хорошо? - спросила Ринка, и я подумала, что тоже хотела бы знать ответ.
Но должна была ответить, как старшая, несмотря даже на малую разницу в два года:
- Да. Ведь это Анна Винсентовна.
Мы ждали даже когда серебристые осенние звезды рассыпались по небу.
Но англичанка приехала лишь тогда, когда с темно-синего покрывала упала серебристая звездочка и закатилась куда-то за горизонт. Ее "байк" поднял клуб пыли на дороге.
И я впервые подумала, что Анна Винсентовна - взрослая. Ее глаза были такими глубокими и серьезными, словно она постарела лет на двадцать, а вечная улыбка сменилась угрюмым искривлением губ.
- Gerls! The war began! Война.
Я как-то сразу ей поверила. Вряд ли на свете был еще один такой же честный человек, как наша англичанка. И никогда она не была такой серьезной.
- Отвесите мой "байк" в дом, - ломая буквы и коверкая ударение больше, чем обычно, произнесла Эн Винсентовна и тут же быстрым шагом направилась к дому старосты нашего послека городского типа Камыши.
И ее такое бесцеремонное поручение успокоило нас с Ринкой: учительница была все той же шкодливой девчонкой - вот устроит сейчас взбучку старосте, подымет весь поселок на уши, и мы точно не пропадем.
Ведь она ни за что не откажется от жизни из-за какой-то войны. И нам тоже сдаться не позволит.
- Опять ее велик тащим, - пробурчала Ринка, впрочем, она шла не нагруженной.
В свои четырнадцать подруга вела себя так, словно знала все на свете и увидела не почти полтора десятка своих лет, а целую сотню. Но, несмотря на эту глупую манерность, она, действительно, была очень взрослой и умной. Порой лучшей энциклопедией для меня были именно ее слова и понятия.
- Ринка, ты разве не боишься?
- Войны? - девчонка покачала головой, каштановые кудряшки повторили жест, словно тоже отрицали подобный страх. - Бояться нужно только себя. А война уйдет так же, как и пришла.
- Но люди погибнут! И придется... за каждый день бороться!
- Котка, не этого следует бояться. Люди и без войны неплохо умирают. От болезней. От разбоя. Или даже просто подскользнувшись на куске мыла. Если думать лишь о том, как бы выжить - зачем тогда вообще пугать своим существованием микробов?
- Но это же... война.
Ринка весело улыбалась, но потом остановилась и серьезно посмотрела на меня, непонимающе обернувшуюся:
- Я знаю, знаю, что это глупо - не бояться смерти. Не бояться войны, когда о ней говорят. И хотела бы измениться, да толку от этого? В мире так много смерти, так много страха.
Тогда я думала, что поняла то, о чем она говорила.
Мы только-только преодолели тонкий деревянный мост, на котором я и велосипед еле-еле смогли ужиться, как из темноты нам навстречу вынырнули три подростка исключительно бандитской наружности. По крайней мере, так мне показалось, когда я увидела их: одетых в одни шорты и майки. И это в начале осени, ночью, когда мне в кофте было уже зябко!
Они неслись на нас, тяжело дыша, красными рожами своими пугая больше, чем могли бы любые бандюги!
Я бы, возможно, бросилась прочь отсюда, но Ринка была рядом, и она была слишком медлительной для того, чтобы убежать.
Парни замерли, остановившись в паре шагов от нас. Глаза их блестели, и это ужасно нервировало.
"Байк" плюхулся воду, наконец-то освободив достаточно места на мосту и для меня. Тяжело ступив вперед, я сделала единственное, на что была способна, а именно - поступила исключительно подло и по-женски.
Один из подростков, стоявший ближе всех, согнулся в поклоне, обеими руками сжимая ушибленное.
А что? В жизни тоже все средства хороши. Не только на войне.
- Откуда мне знать, за кем вы там бегали? - нагло поинтересовалась я, Ринка на это безобразие смотрела стеклянными глазами нчего не замечающей куклы. вроде и тут пока, а вроде и так, стоя, уснула.
- Ни за кем! Теть Анка приказала сильнее стать! - вышел вперед самый низкий мальчишка.
Большеглазый, круглолицый, с россыпью золотистый веснущек на светлых, чуть тронутых румянцем щеках - точь-в-точь девчонка. Только вот голос низковат, да в движениях мужская резковатость.
- Тетя Анка? - подозрительно спросила я, уже догадываясь, к чему клонит мальчиш.
В Камышах поговаривали, что Эн Винсентовна преподает и в секции по борьбе. Но еще и говорили, что ей это запретили из-за того, что школа осталась без: двух классов, десяти парт и пятнадцати стульев. До сих пор директор чть что вспоминал отчего-то трещину на заднем дворе в стене. Но это он просто, наверняка, до кучи приписал: все-таки женщина, даже и такая сумасшедшая, не могла пробить стену, сколько бы ни пыталась.
Видимо, я плохо знала учительницу.
- Анна Винсентовна, - разогнулся-таки побитый, и я смогла рассмотреть его лицо. Нормальное такое, совсем не бандитское: черные отросшие пряди, как у соседского дворового пса Тимоши, тонкие губы. А еще - синие-синие глаза, точь-в-точь васильки. - А еще она просила велосипед по дороге у двух ее учениц отобрать. Но, похоже, она обозналась и вручила его двум овцам.
- Ты чего обзываешься?! - возмутилась я, благополучно забыв о том, как только-только чть не лишила паренька возможности в будущем иметь потомство.
- Брыкаетесь также, - парень высокомерно изучил меня, почле чего на его лице появилась до того гадкая улыбочка, что я чуть сдержалась, чтобы не заехать ему еще раз в то же место. Все-таки самоконтроль полезная штука.
- Ну вот и вытаскивайте "байк" теперь сами! - спокойно прервала нашу пикировку Ринка, проходя мимо озадаченных парней. Еще бы: велосипед благополучно затерялся среди камышей в топком иле, поди теперь дотань его без крюка или кочерги какой.
Я мигом пристроилась вслед за подругой: все-таки не хотелось помогать этим недорослям. Хотя велик все же уронила я... Но это же было в целях самооброны, так что все в порядке. К тому же англичанка не позволила бы девушке промокнуть, вытаскивая ее "байк".
Мы шли домой, а мне прожигал спину взгляд синих васильковых глаз.
Таким стал первый день моей шестнадцатой осени.
От листьев вода побагровела. Они спрятались в ней, словно тоже боялись грядущего, забились по воду, защищаясь ото всех ее материнской нежностью. Они понимали, что погибают, и смелым багрянцем своим в последний раз готовы были подарить миру тепло.
- Кэтрин, - Эн Винсентовна нависла надо мной. - Ты знаешь, как близко от нас граница?
- По вашему тону понятно, что ближе, чем я думаю.
- Ес. Поэтому с сегодняшнего дня вы будете учиться виз бойз.
Я про себя засмеялась, в который раз услышав ее ненормальный, искалеченный чуждыми звуками русский. Такое ощущение, словно на языке англичанки дерутся два мечника, сыплют искрами звуков, и из ее уст выбираются слова, кое-как слепленные из этих самых искр.
- С мальчиками? - Ринка насторожилась и придвинулась к учительнице. - Да после того, что Котька вчера их побила, нам грозит расправа!
- Ноу-ноу, все будет окей! - Эн Винсентовна подмигнула. - Ирина, ты не должна делать поспешных выводов из-за какой-то драки. Зис бойз хороший!
Мы не поверили. Особенно после того, как перед входом в хибару учительницы увидели велосипед с соскочившей цепью. Надеть-то они бы ее надели... Если бы было на что. Наеврняка, им Винсентовна потом взбучк строила. Благо, мы всегда могли бы отмазаться, зная, что женская солидарность в любом случае одержит верх.
Дом был неприбран и пах плесенью. Разбросанные вещи, однако, лежали только на стульях и кровати, не касаясь пола. Ну, еще бы: иначе они бы полностью покрылись опилками и пылью. Винсентовна не любила убирать, и уживалась с хозяйством кое-как. То есть не трогала его, пока оно не начинало мешать ей жить. Вот и сейчас одного взгляда на комнату хватало, чтобы понять, что скоро англичанка не выдержит и вновь возьмется за метлу и швабру. Но только пока пылу хватит. Вряд ли ее рук дойдут до серьезной уборки. Я, правда, никогда не видела такой абсолютно неженственной девушки.
И такого приятного дома.
Сколько бы ни было грязи, сколь бы не приходилось с трудом пробираться к двери, там, в этой хибаре, мы часами могли обсуждать все на свете и смеяться, словно последний раз в жизни.
- Говорят, Германия напала на Польшу. Первый день первого месяца сентября всегда был праздником Жати для Камышей. А сейчас станет днем начала войны, - паренек вошел в комнату так спокойно, словно сообщал о погоде. И даже взгляд его был невозмутим. Как будто это его не касалось. И никогда не коснется.
Я помнила его: он был вчера с теми двумя. Но тогда не произнес ни слова. Высокий, плечистый, скуластый. Только пряди черных волос непривычно для наших мест длинные, ниже лопаток, собраны в хвост, чтобы не мешались. Да в руках был огромный рюкзак.
- Это Николя, - представила его англичанка, не вставая с места. Еше бы: она придерживала рукой шатающийся от наваленных на него бумаг стол. Для того же, чтобы встать, нужно было подпереть его стулом, на котором она сидела.
- И не стыдно вам, Винсентовна, так дом запускать? Сюда же зайти невозможно, - Николай безразлично осмотрел комнату, поставил рюкзак на пол, ни капли не заботясь о том, в каким потом состоянии будет тот. - А еще и гостей приглашаете.
- Но Николя, это мой дом. Что хочу, то с ним и делаю. К тому же, его все равно хотят забрать эти ****** из совета.
- Да, в поселке вас не любят. Но вам разрешили снова открыть секцию, поэтому все в порядке, - синеглазый подкрался к окну так незаметно, что я невольно вздрогнула, нарушив покой своего скрипучего стула. Стонущий звук старой деревяшки прокатился по дому, я же смущенно потпилась.
- Еще бы. Пришлось подкупить старосту, - недовольно сказала Винсентовна. - Тимофей, разве он нормальный человек? Стребовал с меня... неприличное. Только деньгами и откупилась.
- Ну, все-таки вы красивая женщина, - руки обвили подоконник, тонкая ножка переступила его. Низкий милый мальчик улыбался всем вокруг. В своей свободной майке он был еще больше похож на девчонку, чем вчера. Ей-ей, одел бы он платье, никогда бы не догадалась.
- Алекс, ты такой гоод бой! - англичанка все-таки встала, выполнив все необходимые процедуры по предотвращению обвала, и подошла к окну. А потом резким двжением сцапала за ухо Тмофея. - А вот ты - плохой. Мой чудный "байк"!
Парень вцепился в свое ухо, то ли пытаясь отобрать его, то ли защитить. Хотя с киптюрами Винсентовны, забрать можно было бы хорошо если половину.
- Я его сама собирала!
Я с удовольствием наблюдала за процедурой наказания, ничуть не чувствуя себя виноватой.
- А чего вы девчонок не ругаете? Это они его уронили!
- Тим, ты рилли думаешь, что девушек можно ругать? Идиот! Сто кругов вокруг дома! - голос англичанки окреп и возвысился, став намного ниже, опустившись почти до мужского. И от этого страшного рыка, казалось, дрожат не только стены, но и каждый из присутствующих в хибаре. И я наконец-то поняла еще одну очень важную вещь: учительница не только взрослая, но и сильная.
Мальчик побежал, а мы остались сидеть, слушая, как из соседнего дома доносится песня по радио. Голос трагически надрывался, неся полную белиберду о любви. Видимо, певец, подхватил горячку или хорошо выпил, раз его так несло.
- Гуд. В школе нам зала, однако, не дали. Сказали, мол, тренируйтесь, где хотите, - недовольно произнесла Винсентовна. - Как они позволили мне, такой красивой, остаться без зала?
- Дали бы - и зал бы был, - пробегая мимо окна второй круг, съязвил Тимофей.
- Сто пятьдесят. Я считаю, - мило проворковала англичанка с лицом убийцы.
Парень заткнулся и побежал дальше.
Лес был за поселком. А в глуши - небольшая полянка. Анна Винсентовна сказала, что это идеальное место для тренировок. Я почему-то не поверила ей. Может, оттого, что нам с парнями пришлось собирать все шишки и камни с поляны? Или это из-за того, что завтра предстояла еще и перекопать ее и вытоптать, чтобы земля была ровной? Нет, не думаю, что такие мелочи так уж существенны. Наверное, я просто еще не представляла, что англичанка может нас на самом деле обучать боевому искусству.
- А почему ты продолжил бегать, даже когда Винсентовна ушла в магазин? - спросила я, сидя рядом с костром, в котором мы закопали картошку вперемешку с собранными шишками. Картошка, кстати, была боевым трофеем. Боевым, потому что после того, как ее украли, мальчишкам пришлось долго бегать от разгневанной хозяйки и ее дворняги.
- У нее глаза есть даже на... спине, - сменил невежливый оборот Тимофей и спешно осмотрелся, словно чительница могла быть у него за спиной. - Один раз уже сократил количество кругов, пришло потом еще приседать и отжиматься. Лучше сразу слушаться, когда она говорит.
- Хо-о, у нас такого не было, - Ринка поворочала палкой костер, придвигая угольки к картошке.
- Потому что вы девчонки, - Алекс мило улыбнулся. - Нам же она спуску не дает. Говорит, что мужчины должны быть сильными. Хотя сама-то женщина. И такая, что любого мужика уложит.
- Как думаете, война и сюда докатится? - пламя разукрасило лицо Ринки алым, ее голос был спокойным и мирным, совсем домашним. И я не понимала, как можно о войне говорить так, словно ее никогда не будет.
Тишина затопила поляну лишь на миг, но мне почему-то стало страшно.
Со вчерашнего дня любой разговор сводится к войне.
А все, что оставалось - надеяться на невозможность подобного.
ГЛАВА 2.
Синий.
Прошло три долгих года, а мы остались теми же. Только немного вытянулись в рост. Да Ринка перестала разговаривать вообще. Только угукнет, когда с чем-то согласна, а потом снова погржается в свои мысли. Словно там, в ее собственном мире, ей лучше.
Камыши даже не пришлось завоевывать. Мирное село сдалось без боя, посмотрев, как двое смельчаков оседают окровавленными тушами у стены. Староста поселка сразу же переметнулся на сторону немцев, и каждый мог бы назвать его предателем. Но никто бы не захотел. Все понимали, что благодаря ему живы. И все равно жить стало тяжелее.
Они забирали все, что мы вырастили, и пережить зиму становилось все тяжелее.
Они смеялись, тиская наших девушек, рыдающих потом в закутках, чтобы никто не увидел.
Они могли ударить ни за что. А мы - нет.
Но все равно у нас были наши жизни.
Дом учительницы сгорел. И хотя все говорили, что это сделали фашисты, только мы семеро знали, что все не так. Винсентовна сама устроила поджог. Ей просто взбрело в голову что-то, как всегда непонятное для нас. Нам было грстно, а она смеялась, словно сумасшедшая, не понимающая серьезности происходящего.
Зато теперь у нас был новый дом, где мы все теперь и жили: здание бывшей секции танцев. Именно ее преподавателей расстреляли в день, когда пришли немцы.
Помню, тогда англичанка пришла к нам с бешенным блеком в глазах и заявила, что теперь мы не бойцы, а танцоры. И должны забыть о том, что было раньше.
Так мы стали вдобавок к боевым искусствам изучать еще и бальные танцы.
- А теперь станьте друг напротив друга. Мальчики - слева от меня, девочки - справа, - ее русский заметно улучшился, и теперь мы почти не смеялись с исковерканных ею слов.
Алексей замялся, тупо стоя посредине.
- Леся, - Винсентовна едва сдерживала смех. - Ты справа.
Парень недовольно помял ладонями платье, но все-таки шагнул к нам. Мы беззвучно захихикали.
За прошедшие два месяца Алекс стал Лесей, потому что мальчиков и девочек должно было быть равное количество. И потому что Леша был нашей единственной надеждой на то, чтобы освободить деревню. Темной лошадкой, о которой никто ничего не знал. И которую никто бы не заподозрил. Милая "девушка" нередко передавала партизанам сведения о захватчиках, рискуя собственной жизнью и достоинством.
К тому же мы не могли поступить иначе: до закрытия настоящей секции танцев туда входило три девочки и три мальчика (которые, впрочем, были из одной довольно богатой семьи и уехали до прихода немцев). В журнале был список, который проверили до того, как в это дело вмешалась Винсентовна, и теперь мы ничего не могли поделать с тем, что стали танцорами.
Нас бы никто не сдал, никто бы не рассказал, что мы занимались борьбой, и все же англичанка решила подстраховаться таким образом.
- Сегодня займемся вальсом, - Винсентовна подозвала Тима.
Парень скривился, но послушно положил руку женщине на пояс. Он восторгался англичанкой, но не считал ее женщиной. Скорее настоящей учительницей, которая хоть иногда и раздражает, но говорит о полезных и нужных вещах.
Парень выпрямил спину, Винсентовна начала считать, и перед нами закружились двое. Женщина поясняла нам, куда ставит ногу, на какой счет, а Тимофей молча подчинялся каждому ее движению. За прошедшее время он стал меньше спорить, а в танцах оказался лучше нас всех, словно обучался им ранее.
Но все равно если бы кто-то из профессионалов знал, как мы им обучаемся, сказал бы, что это совсем не соответствует тому, как должно выглядеть. Но ни среди немцев, ни среди кого из деревенских таких не было. А Винсентовна знала, как примерно выглядит тот или иной танец из своих зарубежных книг.
- Всем понятно? - улыбнулась женщина, и мы слаженно гаркнули "да!". - Тогда становитесь в пары. Тим - Кэтрин, Ирина - Николай, Леся - Сева.
Сева был новеньким.
- Почему я должен \должна\ стоять с ним\ней\ в паре? - тут же в один голос недовольно произнесли мы с Тимом. - Терпеть его\ее\ не могу! Не копируй меня!
Я показала ему язык, он мне - кулак, и никто из нас, естественно, не сделал и шага вперед.
- Хотите оба побегать и поотжиматься? - улыбнулась Винсентовна.
- Уж лчше бегать, чем танцевать в паре с ним! - нагло заявила я, и пошла на поле. - Пятьдесят кругов, как обычно?
Учительница покачала головой.
- В этот раз бегите, пока не осознаете, за что наказаны. И не смейте переходить на шаг!
Дыхание сбивалось уже на тридцатом, ноги болеть начали на сороковом. Более-менее привычно, если не считать, что рядом с тобой бежит твой враг, и вовсю пытается обогнать. Мы потратили зря силы на глупую гонку, а так и не поняли, за что нас выгнали. Хотя нет. Поняли. Просто прийти к Винсентовне с повинной никто из нас не осмелился.
- Ладно, я пас, - ухмыльнулся Тим, а ты бегай здесь до посинения.
- Сдулся? - нагло подстрекнула его я. Уж что-что, а на слабо он велся всегда.
- Я? Сдулся? Да это ты уже бежать не можешь!
- Ага, не могу.
Я перешла на шаг, начала восстанавливать дыхание.
- Слабачка.
- Да, но первой-то пощады просить начал ты - не я. Так что давай, беги.
Он резко остановился и обернулся ко мне:
- Ты - всего лишь девчонка, глупая и слабая, а строишь из себя невесть что! Почему я должен бегать здесь с тобой?
- Потому что боишься Винсентовны, она ж тебя с одного удара на лопатки уложит.
- Тц! А вот и не боюсь.
И пошел в сторону от секции, к лесу. Туда фашисты боялись заглядывать. Все-таки и волки у нас водились, и партизаны. Кто страшнее, не скажешь. А в поселке немцев осталось только полтора десятка, зато хорошо вооруженных и вполне способных покрошить наших жителей в капусту за одну ночь.
- Мы бегаем каждый день из-за того, что терпеть друг друга не можем. А она продолжает каждый раз ставить нас в пару. Из-за нашего упрямства, всякий раз приходится насильно заниматься спортом, - произнесла я. - Но только сегодня Винсентовна сказала нам подумать об этом.
Тим слышал, но так и не остановился.
- Почему ты на меня злишься? - крикнула я ему вдогонку, словно это он был во всем виноват. - Почему из-за тебя я должна тоже бегать?!
Тимофей оглянулся, смерил меня озлобленным взглядом:
- Все потому, что злишься на меня и ты.
Я подбежала к нему, заглянула в глаза, чтобы найти там хоть искорку вину, а он резко отвернулся, только черные криво обрезанные ножом пряди заехали мне по носу.
- А может, это из-за того, что я тогда байк утопила, а тебе из-за этого досталось? - нахально спросила я. - Ну, конечно! Ты же такой злопамятный, что вполне можешь из-за такого пустяка до сих пор дуться на девушку.
- Дура!
Он обернулся резко, и синий цвет его глаз на миг ослепил меня. Щеку обожгли сухие губы, и Тим убежал к лесу, словно хотел спрятать в нем свое смущение.
А я стояла и не могла пошевелиться. Только щека горела, а плечи предательски дрожали.
Меня впервые поцеловал парень.
Парень, которого я так сильно ненавидела.