Аннотация: Глава I из романа "Принц объявляет войну", второго вслед за "Кровавыми снами" в цикле "Оборотень из Флиссингена".
Станислав Блейк.
Принц объявляет войну.
ГлаваI, в которой Кунц Гакке узнает странную историю Генриха фон Штадена, а Феликс ван Бролин отчаивается из-за собственной никчемности, но затем приобретает новые связи.
- Мне плевать, что вы везете! - крикнул восемнадцатилетний Иоханн де Тилли возничему. - У меня там раненые.
- Еретики в крепости, ваша светлость! Стреляют! - завыл валлон с подбитым глазом, сидевший рядом с тем, кто правил лошадьми.
Редондо с перекошенным лицом запрыгнул на телегу и выбросил обоих валлонов на дорогу, в летнюю пыль. Перехватил вожжи, достал пистолет из-за пояса, сел, бросив оружие под левую руку.
- Я по дороге и к воротам!
Тилли кивнул, не обращая внимания на редкие выстрелы, повернулся к своим людям, все из которых, кроме одного, были старше его. Грязные, усталые, небритые, глаза их сверкали, как у чертей при виде юной монашки.
- Вернем эту крепость королю! - и побежал вверх по склону, не оглядываясь, зная, что испанские солдаты не отстанут.
Мятежники не помышляли о том, чтобы как следует закрепиться на выгодной позиции, интенсивность их стрельбы только уменьшалась, а под конец, когда искаженные яростью лица королевских солдат были уже хорошо различимы из-за бруствера, даже редкий огонь иссяк. Ворвавшись в крепость, Иоханн де Тилли увидел, как двадцать или тридцать человек убегают по полю, на котором вставали молодые ячменные колосья. Обернулся, глядя на восьмерых испанцев, последовавших за ним, снял морион, вытер лицо, размазывая сажу, огладил мокрые волосы.
- Найдите всех наших людей! - снова посмотрел вслед бегущим защитникам свободной Фландрии. Заорал им вслед с мальчишеской злостью. - Лютеранские псы! Сучонки мокрохвостые! Трусы!
Его люди смеялись, вставая на полуразрушенные стены, совершали непристойные жесты в сторону врагов. Потом выносили раненых, укладывали их на телегу, подогнанную Редондо. В Ольнском аббатстве, расположенном неподалеку, двое-трое цистерцианских братьев весьма успешно исцеляли раненых католиков. Мятежники-реформаты не тронули королевских солдат, не дорезали, как боялся де Тилли. Может быть, не успели, ведь крепость в их руках находилась не более получаса, а возможно, надеялись, что когда-нибудь их самих, раненых и оставленных на милость неприятеля, пощадят. То, что наместником Нижних Земель стал Хуан Австрийский, последний рыцарь эпохи, как его еще называли после побед над турками, сделало войну чуть, едва-едва, самую малость, но менее жестокой. По крайней мере, среди офицеров и командиров, как протестантских, так и католических, появилось уважение к противоборствующей стороне.
- Не слишком-то доверяйтесь этому ощущению, - сказал Кунц Гакке молодому офицеру, когда тот прибыл в ставку принца для получения новых распоряжений. - Это может стоить вам жизни.
- Если Господу угодно будет забрать мою жизнь, он сделает это, как бы я ни прятался, - отвечал благочестивый де Тилли. - А если я еще нужен ему, то сохранит и обережет, как бы я ни рисковал. Чести простолюдинов доверять, пожалуй, не следует, но, если благородный человек обещает, предположим, не стрелять, то слово свое наверняка сдержит.
- Не судите всех по себе, - Кунц охотно наставлял молодого человека, который разыскал его среди многолюдного военного лагеря. Редко кто испытывал к бывшему председателю трибунала инквизиции искреннюю симпатию, и он ценил аристократа де Тилли, внимательного слушателя, относившегося к мэтру Гакке с почтением, едва ли не сыновним. - Вы не пожелали бросить нескольких ваших раненых солдат, и это делает честь вам, как командиру, хотя далеко не каждый командир предпринял бы атаку на превосходящего числом неприятеля, да еще и укрепившегося в крепости. Более меткий вражеский выстрел - и вы бы покинули эту юдоль скорбей даже без отпущения грехов. Подумайте о том, сколь мало людей повели бы себя так же, и не судите о благородстве противника по собственному благородству.
- Но как же мне тогда судить? - немного растерянно сказал де Тилли, открывая дверь в кабинет и пропуская вперед Кунца. Собственно, это была комнатка в доме мельника, изгнанного жить в амбар на то время, что католическая армия дислоцировалась в деревне на границе Люксембурга и Намюра. Бывший инквизитор обогатил скромное жилище столом, парой сундуков и картой Нижних Земель. Бывший прежде палачом трибунала Карл, нынче денщик и слуга, спал у дверей, а ординарец, несостоявшийся фамильяр Святого Официума Отто, который часто отлучался по многочисленным поручениям, - прямо в кровати Кунца, как было принято в то время даже среди высоких дворян и их приближенных.
- С годами у вас появится необходимый опыт, - сказал Гакке, наливая им обоим вина. - Присаживайтесь, прошу. За его католическое величество!
Они выпили, и Кунц на мгновение подумал, что гибель Иоханна де Тилли, случись она в действительности, огорчила бы его, возможно, сильнее, чем смерть фамильяра, который делил с ним комнаты на постоях уже четвертый год, потом отогнал непрошеную мысль и продолжил:
- Бывалый человек по взгляду, голосу, наклону головы, поджатым губам, жестам рук, и еще по сотне признаков видит, правдивы с ним, или нет. Я сам с удовольствие преподам вам несколько уроков, как правильно проводить допросы. Уловите разницу - не допросы с пристрастием, а простой разговор, где иногда и собеседник ваш не догадывается, что его допрашивают. Это также весьма помогает в общении с прекрасными дамами. - Кунц ухмыльнулся. - Кстати, выпьем за них!
- Батюшка говорил, что военные должны уметь допрашивать пленных, чтобы добывать ценные сведения. - Де Тилли вдруг наморщил гладкий лоб, вспоминая что-то. - Раз уж зашла речь об отце и допросах! Сейчас удивлю вас! В его имении внезапно появился некий германский дворянин, приплывший во Флиссинген аж из самого Московского княжества!
- Скверное место, - поморщился Кунц. - Я слышал, наша святая Римская вера там запрещена под страхом смерти.
- Да, так выходит и по его словам, но я не об этом, - де Тилли подался вперед от возбуждения. - Сей дворянин утверждает, что в самой Москве, тамошней столице, его нашел... ни за что, святой отец, не угадаете, кто его там нашел.
- Пожалуй, - каркнул Кунц, что сходило у него за усмешку. - У меня среди схизматиков знакомых точно нет, и никогда не было.
- А вот и ошибаетесь, вот и ошибаетесь! - молодой Тилли даже привстал, потирая ладони. - Вы сами со мной обсуждали этого человека, когда только прибыли из Ирландии, чуть больше полутора лет назад. Речь идет о Феликсе ван Бролине!
- Он в Московии? - лишь величайшим усилием воли Кунц подавил свои чувства. Если бы Иоханн де Тилли этому времени получил несколько допросных уроков от бывшего инквизитора, он заметил бы, как пальцы собеседника впились в стол, ноздри раздулись, и даже сам голос, доселе лениво-благожелательный, стал собранным и более хриплым.
- Я как раз приехал на побывку домой, и обнаружил германца, что-то увлеченно говорящего отцу. Услышав имя бывшего пажа де Линей, я настолько осерчал, что батюшка сразу отправил этого Генриха в замковую тюрьму. Правда, по некотором размышлении, мы выпустили его оттуда, чтобы услышать странную историю еще раз. Этот Генрих ведь не виноват, что демон, скрывающийся в обличье бывшего пажа, злокозненно вводит в заблуждение людей. Точно так же пострадали от ван Бролина в свое время и крестьянский парень из Эно, и я сам. Подумайте только, темноликий бес посулил германцу ни больше, ни меньше, как представление к венскому императорскому двору!
- Да, - Кунц Гакке уже полностью взял себя в руки, жадно впитывая важные известия. Список семнадцати, составленный полтора года назад, к этому времени сократился до двух - не зря Отто ездил по Нижним Землям, выполняя не только задания секретаря Гакке, но и поручения Гакке-инквизитора, мстителя за погибшего компаньона. Предпоследним остававшимся в живых подозреваемым был младший брат казненного негоцианта, сбежавший в Англию. Последним - или первым, как посмотреть на список, был Феликс ван Бролин, сын Амброзии, погибшей в антверпенском подвале Святого Официума более трех лет назад.
- Величайшей загадкой было то, что ван Бролин явился к этому фон Штадену под видом монаха-схизматика, но заговорил с ним на латыни. В Московии, понятное дело, никто не знает сей благородный язык, и германец немедленно принял негодяя за представителя достойнейшего ордена иезуитов. Вам ведь известно, что я и сам оканчивал иезуитскую школу в Кельне?
- Да, вы говорили, что обязаны этому заведению своими знаниями, даже размышляли одно время о духовной стезе, а не военной, - Кунц отмахнулся рукой в перчатке от бывшего палача, который приоткрыл было дверь, мол, позже заглянешь.
- Ну вот, - продолжил де Тилли, снова взяв в руки серебряный бокал, наполненный красным вином. Неприхотливый Кунц Гакке держал серебряную утварь для тех частых случаев, что в его кабинете оказывались высокородные офицеры и сам принц Хуан Австрийский, нередко обсуждавший важные вопросы в покоях своего секретаря. - Странный визит мнимого иезуита к фон Штадену закончился пустяковой просьбой: предоставить в его распоряжение повозку с лошадью, всякую хозяйственную мелочь и незначительную денежную сумму. Взамен ван Бролин предупредил германца, что его может настигнуть гнев владыки Московского княжества, и посоветовал искать убежища у императора, причем заручиться рекомендациями отца, прежде чем предстать ко двору.
- Почему вы называете бывшего пажа де Линей мнимым иезуитом? - спросил Кунц. - Разве исключено, что орден действительно использует фамилию ван Бролина в каких-то тайных целях? Что говорит ваш пленник о внешности монаха?
- Я конечно не столь опытен в допросах, как вы, святой отец, - с достоинством выпрямился на стуле де Тилли, - но первое, что я сделал, это тщательно выпытал у германца, как выглядел якобы посланец ордена. Много ли в Европе людей с такой примечательной внешностью, как у него?
- Вас посетила абсолютно верная мысль, сын мой, - одобрительно кивнул Кунц. - Сомнений не осталось?
- Никаких, уверяю вас.
- Московия! Что ему в той далекой Московии?
- Этого он, понятно, не сказал, а фон Штаден решил, что имеет дело со шпионом, посланным то ли империей, то ли Ватиканом, то ли орденом. О таких вещах не распространяются, как вы понимаете. - Тилли снова наморщил переносицу, вспоминая. - Еще, будучи пажом, он запомнил, как батюшка рассказывал про венский двор, и употребил это знание через три года с пользой для себя. Он все-таки неглуп, этот проходимец.
- Ван Бролина я видел всего один вечер, а вы провели в его обществе много времени, - сказал Кунц Гакке, почесывая подбородок. - Его приверженность католической вере никогда не подвергалась сомнению?
- Я видел его за молитвами в часовне замка Белёй и в тамошней церкви во время праздников, - сказал де Тилли. - Он вел себя так, как и все католики, не делал ничего необычного, окунал пальцы в святую воду, причащался и превосходно владел латынью. Помнится, он даже просил, чтобы ему разъясняли латынью некоторые французские слова. Родной-то язык у него фламандский.
- Вы знаете, святой отец, - будто прислушиваясь к себе, произнес молодой офицер. - Сейчас я уже не так злюсь на того пажа, как в момент нашей встречи после вашего возвращения из-за моря. За прошедшие годы я участвовал в стольких стычках, перестрелках и победных атаках, что детская обида на ван Бролина не забылась, нет, но стала каким-то воспоминанием, от которого не испытываешь особенных чувств. Как счет от кредитора, повешенный на гвоздь в ожидании уплаты.
- Я понимаю, - Кунц кивнул в ответ на рассуждения де Тилли. Его собственный счет к убийце Бертрама Роша полыхал свирепым, никому не видимым пламенем. Не было абсолютной уверенности, что убийца именно сын Амброзии, но для полной ясности подозреваемым следовало оказаться на решетке с разведенным под ней жаром, во власти бывшего председателя трибунала инквизиции.
Иоханн де Тилли, не глядя на святого отца, задумчиво добавил:
- Все равно счет существует, и по этому счету я с божьей помощью когда-нибудь уплачу. Но сделаю это спокойно, как будто отдам слуге в стирку свое брэ, - офицер допил вино и поставил на стол кубок. - Хотя, занявшись таким рискованным делом, как шпионаж, темноликий рискует не дожить до встречи с моей шпагой.
- Какова судьба того немецкого дворянина? - спросил Кунц, тоже поставив бокал и перебирая костяные четки. - Он по-прежнему пленник, или уже гость в имении Тилли?
- Когда я оставлял фон Штадена, он пользовался гостеприимством нашего дома, садился обедать за родительский стол, и вообще, Генрих оказался удивительно интересным собеседником, - улыбнулся де Тилли. - Готовясь быть представленным ко двору, он продолжает писать и исправлять записки о загадочной стране схизматиков, в которой провел долгие годы. В некоторые из его рассказов даже трудно поверить, если не слышишь их от непосредственного исполнителя и участника. Чтобы придать правдоподобность для имперской канцелярии, фон Штаден снабдил свои воспоминания ужасающими подробностями собственной службы в Московском княжестве, компрометирующими его самого. Жаль, что такой кропотливый труд останется втуне из-за обмана одного проходимца.
- В самом деле, глупо, чтобы достойный человек страдал из-за того, что встретил однажды на своем пути негодяя, - сказал Кунц Гакке. - Насколько я помню, у вашего батюшки действительно имеются высокие связи в Вене, при императорском дворе.
- Что вы хотите этим сказать, святой отец?
- Не стоит смешивать одно с другим, - рассеянно заметил Кунц, поглощенный какими-то своими мыслями. - Возможно, в Вене будут весьма довольны, получив сводку достоверных известий о стране, с которой у них имеются некоторые пересечения интересов. Граф де Тилли, представивший ко двору верного и правдивого осведомителя, вместе с ним получит от императора Рудольфа Габсбурга признание и награду.
***
Черное отчаяние овладело Феликсом еще с того самого момента, когда он осознал невозможность дальнейших выходов на "Меркурии" в открытое море, отчаяние не отпускало, сжимало его душу презрением и отвращением к себе. Все, что делал он в жизни до этого плаванья, было подготовкой к исполнению мечты, от которой сейчас не осталось даже осколков. Умаляя себя снова и снова, он вспоминал, как неудачно пытался заняться коммерцией - повез в Московское княжество брабантские кружева! - хотя уже после безуспешной попытки продать нескольких овец в Льеже, стало ясно, что торговец из него аховый. Духовная карьера? Он сбежал из Ольнского монастыря, испытав при этом восторг и опьянение свободой. Университет? Он слишком много времени провел рядом с Габри, постоянно осознавая, что способности к наукам юного Симонса троекратно превосходят его собственные.
Но самым страшным было не это, а непреложный факт, что море, о котором он мечтал всю свою жизнь, к которому так тяжело добирался, отвергло его, оказалось враждебно и чуждо. Возможно, неопытная в колдовстве Амброзия что-то перепутала много лет назад, когда инициировала перетекание метаморфа впервые, а, может быть, сама их природа не терпит открытой воды.
Открытая вода! Маленькая пророчица Яся в славянских землях предостерегла его от моря, а он даже ухом не повел. Да и мог ли он принять всерьез речи той странной девчонки? Возвращаясь домой, он совсем о ней не вспоминал. Разве что однажды, в Чахтицком замке, когда встретил женщину, любящую кровь гораздо больше, чем он сам. Девочка предостерегала его еще от одного человека, и Феликс, кажется, знал, о ком идет речь. Временами он кинжалом или ножом вырезал "Kunz Hacke" на подвернувшихся перилах и деревянных поверхностях, чтобы обновить память сердца и крови. Но поганить ненавистным именем планшир любимого корабля он никогда бы не стал. По шагам за спиной ван Бролин узнал шкипера и старшего друга.
- Я слышал, что ты был в команде "Меркурия", когда отец привез маму в Зеландию, - сказал он. - Как она переносила то плаванье?
- Я был всего лишь юнгой, - пожал плечами Виллем Баренц. - Помню, что госпожа Амброзия, будь благословенна память о ней, находилась в капитанской каюте почти все время плавания. Она не выходила на палубу, и многие из нас решили, что девушки нет в живых, ведь на борт ее доставили раненую и без сознания, как и меня самого. Капитан сам ухаживал за будущей женой, хоть и ему, как и всем нам, тогда досталось, но он хотя бы мог ходить.
- Как получилось, что отец привязался к незнакомке, которая даже не говорила на европейских языках, да еще до такой степени, что женился на ней?
- Говорят, любовь находит тайные пути к человеческому сердцу, - улыбнулся коренастый шкипер с широко посаженными глазами. - Возможно, Якоб ван Бролин в душе не смирился с тем, что у него не будет наследника, и, увидев нездешнюю красавицу, какой была твоя будущая мать, понял, что в ее лице Господь дает ему последний в жизни шанс.
- Перестань, Виллем, - тяжело вздохнул наследник Якоба, - я не оправдал его и маминых надежд, я пустое место. Если история любви родителей была лишь прологом к моему появлению на свет, значит, Всевышний жестоко посмеялся над ними. Я не стою даже мизинца их обоих.
- Взгляни на этот город, Феликс, - Баренц будто бы не слышал нытья хозяина "Меркурия". - Не думай, что море твое единственное призвание. Двести лет назад люди плавали у самых берегов, суда без гребцов не могли выйти в открытый океан, часто разбиваясь об скалы даже на каботажных рейсах. Если бы ты родился тогда, возможно, тебе бы даже не пришло в голову, что мореходство такая уж замечательная штука. Сейчас ты наверняка думаешь, легко этому коротышке рассуждать!
- А то нет! - без улыбки сказал Феликс.
- А коротышка привел твой "Меркурий" в Руан, один из красивейших городов Французского королевства, и сейчас мы воспользуемся случаем, чтобы славно перекусить на берегу, - шкипер хлопнул его по плечу и стремительно поднялся на шканцы, чтобы отдавать оттуда команды морякам. Прилив вот-вот должен был закончиться, и медлить со швартовкой не следовало.
Феликс был внутренне опустошен, однако глаза его следили за проплывающими каменными и фахверковыми домами набережной, церквями и башнями. Столица Нормандии, кажется, начинала нравиться ему своей застройкой, оживленным движением на берегу, перезвоном колоколов. Боже, взмолился ван Бролин, закончив "Pater noster" и следом "Sanctus"*, покажи мне, для чего я здесь, для чего я вообще? Низкое серое небо над городом, расположенным в устье Сены, молчало, как и всегда.
- Ты знаешь, что именно в Руане сто с лишним лет назад сожгли деву, спасшую Францию от англичан, которые совместно с бургундцами едва не захватили Париж? - капитан вновь подошел к владельцу корабля.
"Меркурий" с зарифленными парусами надежно закрепился у причальных кнехтов. В середине декабря в Руанском речном порту он был единственным кораблем более-менее серьезного водоизмещения, готовым к выходу в океан.
- Жанна д'Арк, - после недолгого размышления сказал ван Бролин. - Не помню, что ее история завершилась именно в Руане. Будь Габри на моем месте, он бы точно знал об этом.
Где сейчас сын купца, погибшего в московском застенке? Дома, вместе с маленькой сестрой, в дороге, на крепостной стене Флиссингена, готового огнем пушек встретить испанский флот?
- А не далее, чем четыре года назад, здешний епископ, не желая участвовать в убийстве гугенотов, закрыл их в городскую тюрьму, - тяжело сказал лютеранин Баренц.
- Молодец епископ.
- Это не помогло, - продолжил Виллем Баренц. - Озверевшая толпа разнесла ворота тюрьмы. Кровь текла оттуда до самой Сены.
Феликс промолчал - его единоверцы во Франции запятнали себя чудовищными преступлениями ночи святого Варфоломея, но малочисленные зеландские католики не должны были испытывать вину за французские злодеяния - их самих вешали, резали, забивали палками жадные до крови папистов реформаты. Проклятое время, только и подумал Феликс, проклятое, ослепленное злобой человечество, которое мыслит об убийствах и казнях, да еще, возможно, о мести. Как и он сам.
И все-таки приятно было оказаться на берегу, пройтись по набережной до приличной на вид таверны, переглядываясь с очаровательными встречными горожанками. Женщины во Франции беззастенчиво стреляли глазками в молодых людей, разительно отличаясь в этом от своих скромных фламандских, германских и славянских сестер.
Несчастный дурак! - одернул себя Феликс, против воли принюхиваясь к запахам, чтобы выбрать достойную кухню. - Зачем девушкам ничтожный метаморф, который даже не знает, чем будет зарабатывать на пропитание, когда у него закончатся деньги.
Эта самоуничижительная мысль не помешала ван Бролину тут же выбрать самое дорогое блюдо.
- И, будьте любезны, поменяйте масло на противне! - велел он трактирщице и ее стоявшему рядом мужу, после того как заказал маринованное в чесноке, уксусе и перце седло барашка с соусом из шафрана, розмарина, дижонской горчицы и оливкового масла. Шкипер "Меркурия" посмотрел на хозяина корабля с некоторым сожалением: Феликс ван Бролин дважды пересек всю Европу, с запада на восток и обратно, не сосчитать, сколько раз он за это время ложился спать с пустым животом, но так и не научился считать каждый медяк.
- Давай поговорим о "Меркурии", - сказал Феликс, глядя на человека, который долгие годы отчислял половину доходов от торговли сыну капитана ван Бролина, выполняя завещание Якоба.
- Что такое? - шкипер напрягся, подозревая, что, неспособный выйти в открытое море, молодой ван Бролин распорядится продать трехмачтовый восемнадцатипушечный флибот, свой основной жизненный актив.
- Я решил, что "Меркурий" теперь принадлежит тебе, - произнес Феликс, глядя на друга. - Ты выполнил все обязательства по завещанию отца, и я считаю, что несправедливым будет сохранять право на корабль за собой.
Он замолчал, перевел дыхание. Да, это было правильно. Честно. Но, Пресвятая Дева, как тяжело!
Виллем Баренц не находил слов, чтобы выразить происходящее у него на душе. От рождения и до недавнего тридцатилетия он был моряк, учившийся только управлять кораблем, торговать и составлять морские карты. Мечта его жизни осуществлялась на глазах, в то время как мечта сына человека, заменившего ему отца, только что разбилась в прах.
- Я не могу, - сказал Виллем Баренц после долгого молчания. - Не могу забрать у тебя "Меркурий". С чем останешься ты? Не торопись принимать решение, о котором позже будешь сожалеть.
- Я останусь с барашковым седлом! - нарочито рассмеялся Феликс. Ароматный противень с мясом как раз поставили на стол между ними, и Феликс достал из ножен отцовский кинжал, который взял с собой в дорогу. Виллем по-прежнему сидел, не притрагиваясь к пище. Феликс поднял глаза, произнес с набитым ртом: - Нехорошо вынуждать друга поглощать такое блюдо в одиночестве. Думаешь, это способствует аппетиту?
- Хозяин, - крикнул Баренц, соглашаясь, - неси-ка кувшин бургундского, да поскорее! От баранины меня всегда мучает жажда. - Потом перевел взгляд на Феликса. - Продолжим разговор после трапезы.
- Думаешь, он тебя понял? - улыбнулся Феликс, цепляя крепкими зубами очередной кусок обжаренного мяса с кости. - Ты все говоришь правильно, однако акцент просто ужасен!
- Ну, не все же были пажами у валлонских вельмож, - Виллем отрезал себе ломоть баранины и отправил его в отверстие между бородой и усами.
Некоторое время оба жевали, ничего не говоря, а когда трактирная служанка принесла кувшин и два глиняных стакана, Феликс разлил вино и сказал:
- За нового капитана и владельца "Меркурия"!
- Постой, - невнятно пробормотал Баренц, вымакивая противень хлебом. - Мы еще не закончили этот разговор.
Но закончить его было суждено не так, как оба предполагали.
- Кто капитан того славного корабля, что стоит у второго снизу причала?
Шкипер не обратил внимания на фразу по-французски у себя за спиной, зато Феликс поднял голову и открыл широко глаза: трактир наполнился дворянами, одетыми в дорогие и яркие одежды, украшенные драгоценными камнями, гербами и вышивкой, сверкнули золотые и серебряные эфесы оружия, пистолеты за поясами. Перья на шляпах и шпоры на сапогах довершали убранство вошедших кавалеров, взгляды их блуждали, разглядывая едоков за столами.
- Его здесь нет, - сказал одетый наиболее роскошно. - Пойдемте дальше, господа!
- Вы разыскиваете капитана "Меркурия"? - Феликс поднялся, отодвигая скамью ногой. По-французски кавалер это шевалье, услужливо подсказала память. - Он перед вами, благородные шевалье.
И указал рукой на Виллема, который уже понял по движениям и словам Феликса, что обращаются к нему.
- Я Луи де Клермон, граф де Бюсси д'Амбуаз, - роскошно одетый дворянин, на вид еще не достигший тридцатилетия, с красивым тонким лицом, обрамленным аккуратной черной бородкой, не дожидаясь приглашения, занял место на скамье, откуда только что поднялся Феликс. - А это мои друзья, виконт де Бон, шевалье де Сен-Дидье, де Бетюн и другие достойные господа, имена которых вы вряд ли сразу запомните.
- Мое имя Феликс де Бролин, - с достоинством поклонился метаморф, - а это капитан и владелец "Меркурия" Виллем Баренц из Флиссингена, что в Нижних Землях, мы оба к вашим услугам.
Тем временем, все вошедшие расселись на придвинутых скамьях, кто-то заказал еще вина, другой сиплым голосом настойчиво объяснял стряпухе, что яичница должна быть непременно с луком и ветчиной. Представленный как виконт де Бон, человек с надменным круглым лицом и редкими усами отстегнул от пояса увесистый кошель и кинул его на стол.
- Здесь двести золотых экю, господин капитан, - сказал он. - Недурная плата за то, чтобы вы немедленно отплыли вместе со мной и моими людьми в Гиень.
- Вы все хотите отплыть? - спросил Баренц с удивлением.
- "Меркурий" не располагает столькими каютами для благородных пассажиров, - Феликс быстро догадался о причинах оторопи друга.
- О, нет, - успокоил зеландцев Луи де Клермон, - Плывут трое этих господ с прислугой. - Граф указал на де Бона, де Бетюна и еще одного шевалье в светло-голубом плаще. - Наша задача выполнена, проводив друзей, мы возвращаемся в Анжер. На некоторое время Париж нам противопоказан.
Натужные смешки французов сопровождали эту фразу, Феликс вежливо улыбнулся. Неужели перед ним здешние мятежники? Заговорщики? На заурядных преступников эти люди не походили.
- Я готов доставить в Бордо троих господ, на которых вы указываете, - произнес Баренц на своем неважном французском, - а также их слуг и лошадей. И денег не возьму, если вы, граф, в свою очередь, окажете ответную услугу.
Луи де Клермон чуть склонил голову, выражая любезное внимание.
- Чтобы голландец отказался от денег, - граф вытянул губы в трубочку, - это, должно быть, одна из услуг, которые стоят головы тому, кто ее оказывает.
Кое-кто из спутников де Бюсси и де Бона громко рассмеялся, лица других расплылись в улыбках. Абсолютно серьезный Виллем Баренц поднял взгляд своих широко поставленных карих глаз.
- Вы включите в число ближайших приближенных этого благородного дворянина из Нижних Земель, получившего прекрасное образование и лишь недавно отказавшегося от рукоположения в священники. Единственным недостатком его воспитания было то, что, готовясь к духовной карьере в епархии Антверпена, он совершенно не уделял внимания владению шпагой и прочим рыцарским оружием.
Баренц отпил вина, поставил стакан на стол. Де Клермон сделал какой-то знак глазами де Сен-Дидье. Тот прикрыл веки. Капитан "Меркурия" закончил:
- Приблизив к себе этого одаренного и верного молодого шевалье, вы убедитесь в его достоинствах, и через полгода представите его ко двору христианнейшего французского короля, где он, безусловно, не посрамит того, кто оказал ему эту протекцию.
- Уроки владения шпагой не составят трудностей, - перо на шляпе Луи де Клермона качнулось вперед. - Тем более что, по счастливому случаю, среди нас есть человек, который пишет трактаты по фехтовальному искусству.
Де Сен-Дидье обозначил легкий поклон, немного привстав со скамьи. Феликс наклонил голову в ответ. Баренц только что определил мою судьбу! Не оставил выбора! А у меня был какой-то другой путь? Вернуться во Флиссинген с поджатым хвостом? Метаморфы не любят, когда другие принимают решения за них. Просто не выносят этого. Нет, это не Виллем, подгадавший момент со своей просьбой, это сам Господь направляет меня, указывает путь из пропасти отчаяния, в которой я оказался!
- Начинать учиться фехтованию и в семь лет уже слишком поздно, - Феликс лишь сейчас прислушался к ворчливому голосу смуглого человека, сидевшего чуть позади Сен-Дидье. - Парню сейчас около семнадцати, не ждите, что он станет мастером рапиры и шпаги. Скорее всего, обучение оборвется на первой дуэли, когда ему объяснят разницу между практикой в зале и уличным боем.
- Бониферро, не будь таким занудой, - бросил граф де Бюсси. - Я сам покажу ему кое-что из своего арсенала, этого хватит, чтобы застать врасплох даже такого практика, как ты.
- Вы застанете меня врасплох, ваша светлость, потому что вы упражнялись от рождения в доме вашего отца, а к такому возрасту, - Бониферро кивнул на ван Бролина, - сухожилия и мышцы уже окостеневают. Нет в них гибкости и скорости.
Не желая сдаваться, итальянец зажал между пальцами ладони серебряную монетку и вытянул руку вперед.
- Подойдите, сударь, - сказал Феликсу, - окажите любезность. Я не из тех учителей, которым наплевать, убьют их учеников, или нет, лишь бы сорвать побольше серебра за уроки. Не хоронил учеников уже несколько лет, и надеюсь продолжать в том же духе. Больно паршиво на сердце становится, когда тот, кого ты годами наставлял, в склеп ложится.
Феликс уже стоял рядом с итальянцем, расслабленный, с легкой улыбкой.
- Вы понимаете, что от вас требуется? - и разжал пальцы на высоте двух локтей от пола, одновременно с кивком ван Бролина.
Никто даже не уловил движения: большой и указательный пальцы Феликса сжимали монетку рядом с хрящеватым носом Бониферро. Сен-Дидье и де Бюсси одновременно захлопали, заулюлюкали.
- Мне нравится этот юноша! - сказал де Сен-Дидье, позволяя улыбке расправить морщины на мужественном лице.
- Клянусь мощами святой Катерины! - поддержал Луи де Клермон. - Недурно!
Итальянец прокашлялся и сказал:
- Возможно, из парня и выйдет толк.
Виллем Баренц подмигнул Феликсу, тот с улыбкой пожал плечами. Один де Бон выглядел недовольным.
- Нам следует поспешить, - взгляд виконта то и дело тревожно устремлялся на входные двери, которые впускали и выпускали посетителей.
- Сейчас принесут еду, - успокоил виконта Луи де Клермон. - И сразу в путь. Скачка от самого Парижа отнимает силы, похлеще занятий любовью. И де Бон, не прячьте, ради всех святых, ваш драгоценный кошель. Во-первых, я собираюсь передать половину его содержимого де Сен-Дидье, чтобы он платил Бониферро за его прекрасные уроки. В свое время старый плут учил владению шпагой меня самого, - скользнул улыбкой по немолодому итальянцу, остановился на капитане "Меркурия". - Что же касается представления ко двору, то я бы не хотел брать на себя таких обязательств, учитывая, что король Франции терпеть меня не может, и его счет к нам только вырастет после вчерашних событий.
Де Бюсси сделал паузу, которую использовала трактирная прислуга, чтобы заставить стол хлебами, вином, ветчиной, колбасами, яичницей, словом, всем, что не требовало длительного приготовления.
- Не будучи на сей момент в ладах с королем, я, со своей стороны, готов пообещать представить молодого Феликса ко двору его брата, принца Анжуйского, дофина Франции, - Бюсси высыпал золото на стол между кувшином и солонкой, разделил горку монет кинжалом на две примерно равные части, и Сен-Дидье с довольной улыбкой пересыпал в собственный кошель одну из них. - Поскольку принц Франсуа считает меня первым из своих друзей, за представление ему я не возьму с вас ни гроша.
- Благодарю, ваша светлость, - Феликс поклонился, прижимая руку к сердцу. - Отныне я ваш должник. Клянусь, вы не пожалеете о доверии ко мне.
Виллем спрятал в своем плаще оставшуюся сотню экю. Пользуясь тем, что французы отвлеклись на еду и питье, они с Феликсом вышли из трактира, поднялись на борт "Меркурия", где капитан отправил нескольких матросов на берег, чтобы те купили в ближайших лавках овса и сена для лошадей. Феликс спустился в каюту, которая так и не стала его домом, постоял, прислушиваясь к едва слышному скрипу такелажа и крикам чаек за бортом, поборол слезы, взял несколько вещей из своего сундучка, сложил их в небольшой мешок, вышел на палубу. Французские дворяне уже разделились, те, что остались на берегу, выкрикивали последние приветствия отплывающим, чьи слуги тем временем заводили на борт лошадей. Даже кони выходят в открытое море, пусть и неохотно поднимаясь по трапу на борт, подумал с горечью Феликс. Детство обхватывало его ручонками обиды и памяти, не давало покинуть "Меркурий".
Капитан Баренц обнял сына капитана Якоба ван Бролина, сунул в его мешок золото, полученное от виконта де Бона.
- Не спорь, - сжал его руку, когда Феликс попробовал сделать отстраняющий жест. - Я на своем корабле со своей командой, а ты теперь один, в чужой стране, где надежны лишь деньги, а люди... вспоминай всегда, что произошло здесь в ночь святого Варфоломея, прежде чем доверишься кому-нибудь из них. Вот я все сидел и думал, что твой отец, возможно, убил бы меня за то, что я сегодня натворил.
- Никто не может проникнуть в планы Всевышнего, - сказал Феликс. - Ты все сделал правильно, друг. Я буду помнить, что никому нельзя верить. Счастливого возвращения во Флиссинген!
Это было невыносимо. Феликс сбежал по сходням, более всего боясь расплакаться и показаться слабым де Бюсси, де Сен-Дидье и Бониферро. Он покидал "Меркурий", корабль его мечты, его судьбу и удачу. Покидал навсегда. Эти надменные французы не увидят его слез. Слуга подвел коня, оставшегося от кого-то из отплывавших в Гиень - всем лошадям не хватило места на зеландском корабле.
Ощущая кожей оценивающие взгляды своих новых знакомых, Феликс затянул подпругу, отрегулировал длину стремян и великолепным прыжком оказался в седле. Кинжал на поясе, да мешок за плечами, вот и все, с чем он входил в свою новую жизнь.
На "Меркурии" убрали сходни, отдали швартовы, зазвонил бронзовый судовой колокол, и Феликс подумал, что это Виллем, думая, что передает последний привет, на самом деле, звонит по нему. Невыразимо прекрасный, далекий, как луна, флибот под трехцветным знаменем Нижних Земель на бизань-мачте, удалялся, уходил из его жизни, плавно скользя к морю по темным волнам Сены. И вместе с кораблем покидала Феликса его юность.