С ночным пакетботом.

Редьярд Киплинг.

"With the night mail". В редакции сб. "Actions and Reactions", американское издание 1909 года. New York Doubleday, Page & Company. Впервые напечатан (в несколько иной редакции) в 1904 году, McClures Magazine, November; Windsor Magazine, December.
Пер Crusoe.

2000 год от Р.Х.
(Со вставками из журнала, где печатается повесть).

В девять часов ветреного зимнего вечера я взошёл по лестнице ко входу одной из причальных башен Главной Почтовой Конторы. Письмо за подписью самого министра связи дозволяло мне отправиться в Квебек с "пакетботом 162 или иным судном, если последнее окажется удобнее". Волшебная бумага отворила все двери, даже дверь помещения-колодца в самом основании башни, куда поступает на сортировку континентальная почта. Мешки с корреспонденцией, словно сельди, набитые в бочку, теснились в длинных серых кузовах: Почтовое ведомство называет их по старинке - "каретами". Я заметил, что пять карет уже собраны, стоят в зажимах направляющих рельсов и готовы подняться к звёздному небу, к ожидающим на трёхсотфутовой высоте пакетботам.

Учтивый и весьма сведущий служащий, мистер Л.Л.Гири, помощник диспетчера на Западном маршруте, провёл меня из сортировочной в - (здесь я вспомнил старые романы) - капитанскую комнату, то есть помещение, куда приходят заступившие в смену командиры почтовых судов. Он представил меня капитану 162-го - мистеру Пурналу - и его помощнику, капитану Ходжсону. Один маленький и смуглый, второй - ражий и рыжий, но было в них нечто общее, видовой признак орлов и аэронавтов. Вы увидите схожее выражение лиц на фотографиях наших профессиональных гонщиков - Л.В.Рауча, например, или маленькой Ады Уорли, - совершенную отстранённость взгляда, привычно обращённого в пустое пространство.

На доске объявлений капитанской комнаты в полном соответствии с географией пространства пульсировали двадцать индикаторных стрелок - двадцать идущих в страну пакетботов - вот по панели пробежало слово "Кейптаун", ударил гонг: Южно-Африканский еженедельный почтовый причалил к Хайгейтской башне. Всё так просто. Я вспомнил забавную историю о маленьком колокольчике, вероломно звонящем при возвращении почтового голубя в родную голубятню.

- Пора и нам отправляться - сказал капитан Пурнал, и мы поднялись в пассажирском лифте на самую крышу башни. - Мою карету заполнили, закрепили, клерки на месте.

162-й ждал нас у причала E, на верхнем ярусе. Обширная, округлая спина пакетбота холодно светилась в лучах прожекторов; огромный корпус слегка колыхался в причальных захватах, чутко отзываясь на какие-то движения внутри судна.

Капитан Пурнал нахмурился и нырнул внутрь. 162-й мягко зашипел и выровнялся ровно по горизонту. Длиной он в двести сорок футов - от зимнего носового кожуха (несчётные мили Северной Атлантики с их снегом, льдами и градами отшлифовали его до алмазной гладкости) до дюз трёх внешних пропеллерных труб; мидель, тридцати семи футов в диаметре, сильно смещён к носу. Чтобы получить представление о мощности двигателей, сравните габариты этого огромного тела с обычными размерами призового лайнера - девятьсот на девяносто пять - при том, что "Циклоник", идущий на аварийном ходу, отстанет от пакетбота в любую погоду.

Глаз не может найти на корпусе и единого шва; под защитной обшивкой прячутся тонкие гребёнки кормового руля - система Магника, механизм, что дал нам власть над бурливым воздухом, и оставил изобретателя без полушки и полуслепым. Руль исполнен как "чаячье крыло" - по аппроксимации Кастелли. Поднимите несколько футов гребёнки этого важнейшего, невидимого извне устройства на три восьмых дюйма и судно во мгновение отклонится на пять миль вправо или влево. Положите руль на борт, и пакетбот, словно подхлёстнутый, вернётся на курс. Невозможно идти вперёд - троньте слегка штурвал, и судно отвернёт нужным образом, вверх или вниз. Дайте полный оборот: тогда оно очертит в воздухе контур грибной шляпки и окажется в полумиле над исходной точкой.

- Да - сказал капитан Ходжсон, отвечая моим мыслям. - Кастелли был уверен, что открыл способ управлять аэропланами: теперь его изобретение стоит на дирижаблях; а Магник изобрёл руль, чтобы помочь военным морякам таранить вражеские корабли, но война вышла из моды, дело Магника посчитали бесполезным для страны и он лишился рассудка. Сомневаюсь, что тот и другой понимали истинное значение своей работы.

- Если желаете посмотреть на найтовку кареты, самое время взойти на борт - предложил мистер Гири. Я прошёл в люк посреди корпуса. Внутри не оказалось ничего примечательного. Потолок - днища газовых цистерн в футе-двух над головой - строго повторял форму внешней оболочки. Лайнеры и яхты скрывают баллоны за декором, но почтовая служба оставляет их как есть, довольствуясь одним только слоем официальной серой краски. Полость, ограниченная днищами газовых танков, обрывается в пятидесяти футах от кормы и на таком же расстоянии от носа, но в носовом отсеке прорезаны люки для грузовых лифтов, а в кормовой отсек открываются тоннели винтов. Машинный зал расположен по миделю. Спереди него, от самого носового торца газовых танков, начинается грузовой люк - сейчас бездонная яма. Я встал на комингс и глянул в сортировочную с трёхсотфутовой высоты; снизу доносились гулкие голоса. Загрохотало; свет в люке померк. Это пошла вверх наша карета. Сначала она казалась не больше почтовой марки, но быстро выросла до размера карты игральной, потом стала величиной со шлюпку и, наконец, с плашкоут. Двое служащих, команда кареты, даже не оглянулись, прибыв на место. Оба капитана и мистер Гири осматривали крепления кареты, а клерки сортировали квебекскую почту - конверты порхали в умелых пальцах и скользили в ячейки под литерами. Затем один из них просунул накладную сквозь решётчатую ограду люка. Капитан Пурнал подписал бумагу и передал её мистеру Гири. Квитанция перешла из рук в руки. "Счастливого пути" - сказал Гири, исчезая в проёме, и длинная лапа компрессора закрыла за ним люк.

- А-ах - выдохнула пневматика. Захваты с лязгом разомкнулись, отпустив корпус судна.

Капитан Ходжсон открыл внутренние шторки большого иллюминатора, и я увидел землю сквозь коллоидное стекло: ветер подхватил пакетбот, светящийся на западе Лондон ускользал за корму. Низкие зимние облака мешали разглядывать с высоты знакомые места и полностью закрыли Мидлсекс. У южного края панорамы в белом руне сквозили огни другого пакетбота. Он шёл на снижение к Хайгейтской причальной башне, мерцая словно звезда. "Бомбейская почта" - сказал капитан Ходжсон, глянув на часы. "Опаздывает на сорок минут".

- На какой мы высоте? - спросил я.

- Четыре тысячи. Вы пойдёте на мостик?

Понятие "мостик" (хвала Почтовой службе, хранительнице традиций!) материализовалось из старинного небытия, когда ноги Ходжсона встали на Контрольную платформу, высокий помост, укреплённый поперёк судна. Носовой коллоид был отшторен и капитан Пурнал с одною рукой на штурвале нащупывал верный угол подъёма. Высотомер показывал 4 300 футов. "Непогода - бормотал наш кормчий, а облака, слой за слоем, уходили вниз. - Обычно в это время года мы ловим восточный ветер ниже трёх тысяч. Ненавижу пробираться сквозь вату".

- То же и Ван Катсем. Погляди, он выискивает окольный путь - ответил Ходжсон.

Снизу, в тысяче фатомов сквозь облачную вату пробился мутный свет. Антверпенский ночной пакетбот подал сигнал, круто заложил вправо и пошёл вверх между двумя бегущими облаками. Корпус голландца отсвечивал красным в двойном свете Ширнесского маяка. Ветер нёс нас вспять, к Северному Морю, но капитан Пурнал не торопился, поднимая дифферент малыми компасными долями.

"Пять тысяч - шесть, шесть тысячь восемьсот" - отсчитал высотомер, прежде чем мы поймали восточный ветер, причину снегопада на тысячефатомовом уровне. Пурнал дал звонок в машинное отделение и перевёл ручку телеграфа в нижнее положение. Нет смысла гонять машины, когда сам Эол даёт вам хороший ход даром. Судно лёгло на маршрут, развернув нос по точно расчисленному курсовому углу. На этой высоте облака лежали под нами словно ровное дно, плотно примятое сухими пальцами Востока. Ближе к земле бушевал досадивший нам на подъёме западный ветер. Наверху простёрлась туманная дымка, дрейфующая на юг; весь небосвод облёкся в эту театральную кисею. В лунном свете облачная равнина казалась ровным, без единого пятнышка серебряным пространством, и только тень самого пакетбота бежала нам вслед. Двойные лучи Бристоля и Кардифа (величаво склонившиеся над устьем Северна) возникли впереди и снова погасли - мы шли по Южному зимнему маршруту. Раз в десять секунд Ковентри-Центральный, главный узел британской навигационной системы, бросал на север сферу бриллиантового света, а Лик - огромный облакопробойник на мысе Сен-Дэвид в румбе-двух справа по носу - качал зелёным лучом туда и сюда с амплитудой в двадцать пять градусов. В такую погоду над ним было с полмили облаков, но это никак не мешало Лику.

- Как бы то ни было, наша планета прекрасно освещена - отметил Пурнал, капитан на руле, скользя над Бристолем-Кардифом. - Я помню прежние времена, обычные тогда столбы белого света: в тумане их хватало на две-три сотни футов - если ты знал, куда смотреть. А в плотной облачности оставалось полагаться лишь на собственное соображение. Всякому приходилось тогда веселиться, промахнувшись мимо дома. А сейчас мы едем как по Пикадилли.

Он указал на колонны огня облакопробойников, вставшие над облачной равниной. Мы не видели никаких очертаний английской земли, один только белый покров, испещрённый во всех направлениях разноцветными огненными отверстиями - остров Холи, белый с красным; Сен-Би, мигающий белый - и так далее, насколько хватало глаз. Спасибо вам, Сарджент, Аренс, братья Дюбуа, славные изобретатели маяков-облакопробойников - теперь мир дружелюбен к нам, странникам!

- Скоро Ирландия; ты думаешь подняться? - спросил капитан Ходжсон. Пакетбот приближался к Корку (немигающий зелёный). Пурнал кивнул. Вокруг закишело движение, бегущие огни бороздили облачное дно - атлантические суда спешили в район Лондона, где как раз рассеялся туман. Международные правила отводят 5000-футовый уровень одним только пакетботам, но спешащие иностранцы зачастую вольничают в английском небе. 162-й поймал передней кромкой руля ток длинной волны бриза, поднялся на свободный 7 000-футовый уровень, обогнал "Валенсию" (белый - зелёный - белый), высветив, походя, прожектором встречный вашингтонский пакетбот.

Над Атлантикой развиднелось; слабая млечная полоса тянулась по контуру Дингл-бея - штормовое море молотило берег. Большой А.О.В.Т. (французское "Акционерное Общество Воздушного Транспорта") нырял и поднимался в миле за кормой, разыскивая брешь в плотном потоке западного ветра. Ниже дрейфовал датчанин - кажется, он получил поломку и говорил теперь с лайнером на международном коде. Главный коммуникатор поймал и принялся подслушивать их разговор. Ходжсон потянулся к выключателю, но отвёл руку - "Возможно, вам будет интересно".

- "Аргол" из Сен-Томаса - жаловался датчанин. - Сообщение владельцам: перегрев трёх опорных подшипников, шахта штирборта. Пока на ходу, пройдём не дальше Флореса. Можно ли купить запасные части в Файоле?

Лайнер отвечал и советовал переставить подшипники. С "Аргола" сообщили, что уже и безо всякого толку делали это; затем облегчили душу, высказав наболевшее мнение о дешёвых немецких сплавах. Француз ответил сердечным согласием, вскричал: "Кураж, мон ами!" и прекратил приём.

Потом их огни скрылись за выпуклым боком океана.

- Один из флота "Ландт и Блимерс" - пояснил капитан Ходжсон. - Расплачиваются за дешёвый германский композит в ответственном блоке. Они и к утру не доберутся до Файоля! Вы, кстати, не хотите ли пройти в машинное отделение?

Давно, с нетерпением ожидаемое приглашение; я пошёл за Ходжсоном по Контрольной платформе, сгибаясь под выпуклостями баллонов. Известно, что газ Флери сочетает чуть ли ни беспредельную (как показали известные всему миру состязания 89-го) грузоподъёмность с практически неограниченной способностью к расширению, требуя, тем самым, огромной баллонной ёмкости. Даже теперь, в разреженной атмосфере, с третью газа в байпасе, 162-й нуждается в постоянных корректировках курса - если, время от времени, не опускать руля, полёт приведёт нас к звёздам. Капитан Пурнал предпочитает большую плавучесть меньшей, но второй капитан выравнивает судно иначе. "Когда наступит моя вахта - сказал Ходжсон - вы увидите, что я выпустил из газа сорок процентов подъёмной силы и поддерживаю высоту, подняв руль. Дифферент на корму вместо дифферента на нос, как вы говорите. Здесь нет предпочтения. Это лишь дело привычки. Посмотрите на высотомер! Каждые 30 миль Тим гонит его вниз, вверх и вниз, размеренно, словно вдох и выдох".

Так и показывал высотомер. За пять-шесть минут стрелка поднималась от 6 700 до 7 300. Затем раздавался слабый звук руля ("жгииииии") и указатель падал к 6 000 на опускном отрезке в 10 - 15 миль.

"А в скверную погоду мы пускаем в дело винты" - закончил Ходжсон, отпирая складную решётку между беспалубной внутренностью судна и машинным отделением: залом, с собственным полом-платформой, где, без преувеличения, господствует знаменитое, никому не понятное и для всех естественное открытие Флери - Парадокс Барьерного Вакуума. Двигатели 162-го, три вакуумные турбины Флери производства Эйч-Ти&Ти, работают в диапазоне оборотов от 3 000 до некоторого верхнего предела, когда лопасти пропеллеров начинают, фигурально выражаясь, "звенеть" о воздух, насекая собственный вакуум, как это бывает с перегруженными, кавитирующими морскими винтам. Предел для 162-го невысок из-за малого размера его девяти пропеллеров - они современные, удобные, но начинают "звенеть" раньше старых, коллоидных "теллюсонов". Средний двигатель обыкновенно используют для форсированного хода: теперь он был остановлен, так что вакуумные камеры турбин правого и левого бортов работали напрямую в рециркуляционные трубопроводы.

Двигатели меланхолично свистели. Справа и слева, от низкопрофильных баков расширения в корпуса турбин спускались трубы-колонны, а по трубам и, затем, по спиралям турбинных шнеков нёсся покорный газ - поток, способный вырвать зубья из прочной пилы. Собственное давление, взнузданное гоном по байпасу, гнало газ в турбину, а за турбиной был вакуум: там танцевали лучи Флери, лилово-зелёные ленты; там кружили огненные вихри. За лучами в вакуумной камере - батарея U-образных трубок из обработанного термически коллоида, ни один сорт стекла не выдержит таких внутренних напряжений - безотрывно наблюдал инженер-помощник в чёрных очках. Это сердце корабельной машинерии, волшебство дня сегодняшнего. Даже Флери, первооткрыватель, кто - не чета Магнику - умер мультимиллионером, не мог объяснить, как неугомонные маленькие разряды, проскакивающие по U-трубке каждую малую долю от малой доли секунды, умеют остановить чудовищный вихрь, превращая газ в ледяную серо-зелёную жидкость, вытекавшую (мы слышали капель) из дальнего конца камеры через выпускные трубки, по магистрали, в цистерну-коллектор. Там жидкость снова становилась газом, переходя - как пишут образованные в этом люди - в газообразное состояние, чтобы снова идти в дело. Цистерна-коллектор, верхний танк, надфюзеляжный танк, камера расширения, вакуум, магистраль (уже как жидкость) и снова цистерна-коллектор - таков предопределённый цикл. И суть здесь лучи Флери; и инженер в чёрных очках надзирал за лучами Флери. Они мерцают и тухнут от одной лишь капельки масла, от единого прикосновения сальным пальцем к клеммам под кожухом, и если такое случается, персоналу приходится потрудиться, чтобы вновь зажечь огонь Флери. Это работа на полдня для всей команды и расход в сто и семьдесят с чем-то фунтов для Почтового ведомства на соли радия и прочие добавки.

- Теперь взгляните на подпятники. Вы не найдёте здесь дешёвых германских композитов. Только алмазы, поглядите, - говорил Ходжсон, пока инженер сдвигал в сторону крышку кожуха. В шахте 162-го работают камни Си-Эм-Си (Комёршл Минералс Ко.), отшлифованные с допусками телескопных линз. Алмазы обошлись в 837 фунтов за штуку и до сих пор служат безо всяких признаков износа. 162-й унаследовал их от 97-го, а тот - от старого "Владыки Молний", кто, в свою очередь, получил камни после крушения аэроплана Перси в давние годы полётов на фанерных воздушных змеях с нефтяными моторами!

В мерцании этих камней было глумление над низкопробной немецкой дешёвкой, их "рубиновыми" эмалями и так называемой "карбонатной" облицовкой; над германскими алюминиевыми композитами, опасными и малопригодными, что приносят дивиденд владельцам и нервное расстройство шкиперам. Во всём машинном зале двигались только два устройства: привод руля и насос газового байпаса. Первый время от времени вздыхал, делая полудюймовый, вверх или вниз, ход плунжером масляного цилиндра. Второй, устроенный и исполненный наподобие кормовой U-трубки, светился лучами Флери, но иными, инвертированными, более зелёными, нежели фиолетовыми - это устройство отводит газ из подъёмных танков, не требуя постоянного присмотра. Вот и всё! В длинном, стопятидесятифутовом тоннеле, в толще баллонов, рядом с мерцающей зелёной лампой бормочет и похныкивает крохотный поршневой насос; фиолетовое пламя беспокойно колеблется у противоположного, кормового торца. А посреди, поперёк тоннеля, подчёркивая его длинную пустоту, стоят три турбины - три конуса, белые, перевёрнутые как три опорожненные на берег рыбацкие верши. Вы слушаете, как из вакуумной камеры капает в сборник сжиженный газ, и как щёлкает газовый клапан - это капитан Пурнал уводит вниз нос 162-го. Жужжание турбин и удары ветра об оболочку пакетбота звучат в этом невозмутимом спокойствии глухо, как через ватную обёртку. И мы делаем восемнадцать миль в час.

Я подошёл к носовой переборке машинного отделения и заглянул в карету через решётку люка. Оба почтовых клерка сортировали письма в Виннипег, Калгари, Медисин Хат, и между ними на столе лежала готовая к сдаче карточная колода.

Вдруг заверещал звонок; инженеры вскочили с мест и встали у турбин; один только Раб Лампы Флери в тёмных очках даже не поднял головы. В любых обстоятельствах он обязан оставаться на месте и смотреть на лучи. Мы резко затормозили и сдали назад - так приказала Контрольная платформа.

- Что-то случилось, Тим вне себя - сказал невозмутимый Ходжсон. - Пойдёмте, посмотрим.

Полчаса назад мы оставили на мостике учтивого человека, капитана Пурнала; теперь он отбросил всякую обходительность и выступал воплощённым авторитетом Почтовой службы. В небе перед нами болтался древний, чиненый-перечиненый, весь в алюминиевых заплатах бесстыжий трамп-бродяга; он вылез в запретный 5 000 футовый коридор, словно старинная конная повозка на современную дорогу. Кораблик этот нёс устарелую рубку барбетного типа - шестифутовую настройку, с релингом вокруг передней площадки; луч нашего прожектора ползал по этой рубке словно фонарь полисмена по месту воровской сходки. Явился и злоумышленник - из рубки вылез трясущийся навигатор, запросто, в одной только рубашке. Капитан Пурнал рывком отворил коллоид для мужского разговора. Сейчас его не могли удовлетворить никакие учёные средства связи.

- Зачем ты здесь, коптящая вонючка? - орал капитан, дрейфуя борт-о-борт с трампом. - Ты что, не знаешь о почтовом коридоре? Называешься аэронавтом, сэр? На Аляску, торгуй вразнос воздушными шарами - да ты и этого не сумеешь! Имя и номер! Доложи, и вниз, чтоб тебя - - -!

- Меня забросило вверх - кричал в ответ трясущийся оппонент, хрипло, словно лающий пёс. - И чего бы вы ни сказали, почтарь, я не стану прыгать два раза!

- Не станете, сэр? Тогда обо всём позабочусь я - возьму вас на буксир, отведу кормой вперёд в Диско и там разобью. И вы не получите страховки как нарушитель правил движения. Это понятно?

И тогда чужак завыл.

- Гляньте на мои винты! Внизу шквал; мне переломало шпангоуты! Корабль бросило на сорок тысяч футов! Внутри всё всмятку! Жена сломала руку, у инженера пробита голова, лучи потухли, машина разрушена и и.. бога ради, оставьте мне высоту, капитан! Мы боимся, у нас течь!

- Шесть тысяч восемьсот. Вы можете держать высоту? - Пурнал оглядел повреждения и, высунувшись по пояс из иллюминатора, принялся всматриваться и принюхиваться. От трампа остро пахло газом.

- Надеемся додрейфовать до Сен-Джона, если повезёт. Пытались заткнуть течь в переднем танке, но пластырь сразу же выбило - причитал незадачливый навигатор.

- Он падает как бревно - вполголоса сказал Пурнал. - Вызови лоцмейстерское судно с Банки, Джордж.

Высотомер показывал, что, держась борт-о-борт с трампом, мы потеряли пять сотен футов за несколько последних минут.

Пурнал нажал кнопку и пустил сигнал; свет закружился в ночи, крутя лучами-спицами в безмерном пространстве.

- Возможно, кто-нибудь и придёт - сказал он; Ходжсон, тем временем, работал с Главным коммуникатором и, связавшись с Северной Банкой - местом в нескольких сотнях миль к западу - рапортовал лоцмейстеру происшествие.

- Я остаюсь с вами - крикнул Пурнал одинокой фигуре на смотровой рубке.

- Что, всё так плохо? - донёсся ответ. - Судно не застраховано. Оно моё собственное.

- Воображаю, как ему скверно - пробормотал Ходжсон. - Собственник рискует тяжелее всех!

- Так я не дойду до Сен-Джона - даже с бризом? - допытывался дрожащий голос.

- Готовьтесь покинуть судно. У вас осталась подъёмная сила в кормовом или носовом танке?

- Ничего нет, только в среднем и то немного. Я же говорю, лучи погасли и - тут он закашлялся, глотнув газу, бегущего из пробоин.

- Эх ты, горемыка! - слова эти не предназначались нашему другу. - Что говорит Банка, Джордж?

- Хотят знать, есть ли помеха движению. Говорят, что сами застигнуты непогодой и не могут отойти от станции. Я включил Общий вызов, так что если наши огни не видны, кто-нибудь успеет на помощь - иначе придётся самим. Освободить тали? Постой, вот они! Лайнер, трансконтинентальный лайнер. Как раз вовремя!

- Скажи им готовить стропы - кричал Пурнал, его собрат-капитан. - У нас почти нет времени Эй, на трампе - свяжите вашу жену.

- Жена в порядке. Это инженер. Он буйствует.

- Глушите его разводным ключом. Быстро!

- Но с вами рядом я дойду до Сен-Джона.

- Через двадцать минут вы дойдёте до глубокой и мокрой Атлантики. Мы ниже пяти восьмисот. Идите за документами.

Трансконтинентальный, шедший на восток, поднялся по красивой спирали и, жужжа, встал над нами. Его донный коллоид отворился и выпустил вниз щупальца - транспортные стропы. Мы выключили прожектор; лайнер выровнялся, и встал точь-в-точь над рубкой трампа. Появилась хозяйка навигатора, с прибинтованной к телу рукой в лубке. Затем вылез человек с забинтованной, страшно окровавленной головой, крича, что мы должны прийти и запустить его Луч. Женщина уверила инженера, что тот найдёт в машинном отделении лайнера превосходный, новый, готовый к работе Луч и человек с забинтованной головой полез наверх в радостном возбуждении. За ним последовали женщина и мальчик. Из лайнера доносились приглушённые аплодисменты, мы видели лица пассажиров в бортовых иллюминаторах.

- Славная она девушка. А он чего ждёт, этот дурак? - недоумевал Пурнал.

Шкипер вылез наружу, беспрерывно упрашивая нас остаться и идти с ним до Сен-Джона. Затем он нырнул в рубку и вернулся - здесь все мы, человеки, радостно закричали громче прежнего - с корабельным котёнком. Лайнер зашипел, втягивая тали, хлопнул крышкой донного люка и с шумом умчался прочь. Высотомер показывал ниже 3 000. Лоцмейстер вышел на связь и приказал присмотреть за покинутым судном - оно уже было под нами и падало длинным беспорядочным зигзагом, высвистывая прощальную песню.

- Держи на нём прожектор и дай Общее предупреждение - распорядился Пурнал, спускаясь вслед трампу. В последнем приказе не было особой нужды. На линиях нет судна, кто бы не знал значения вертикального луча прожектора; 162-му был обеспечен широкий, свободный коридор вниз.

- Но он же упадёт в воду, ведь так? - спросил я. - Всяко бывает - ответил Пурнал. - Однажды покинутое судно встало на корму, исторгло из себя механизмы и три недели болталось по нижним уровням на одном носовом баллоне. Мы не станем рисковать. Гарпунь его, Джордж, и смотри в оба. Впереди плохая погода.

Ходжсон открыл донный коллоид, вынул из креплений - на лайнерах она хранится под диваном в курительной - тяжёлую стальную острогу и установил тормоз на двести ярдов. Мы услышали, как снаряд засвистел вниз, раскрывая в полёте серповидные острия. Капитан попал в носовую часть: обшивка треснула и разошлась по диагонали. Оставленное судно падало кормой вперёд, в луче нашего прожектора, скользя вниз, словно погибшая душа по лесенке безжалостного света и Атлантика приняла её.

- Грязное дело - сказал Ходжсон. - Не понимаю, отчего оно так нравилось людям старых времён?

То же думал и я. Вообразите, как в этой трясущейся оболочке грудятся те самые старые моряки, и каждый из них научен (какая ужасная мысль!) верить, что со смертью он, скорее всего, обречён на вечные, невыразимые муки? Трудно поверить, что мы (сегодня всякий знает, что мы сами себе Отцы, размножившиеся по тверди земной), повторюсь - что мы, ещё в прошлом поколении, с упоением резали, гарпунили, таранили.

С Контрольной платформы закричал Тим, приказывая надеть надувные костюмы, и не мешкая принести его комбинезон на мостик.

Мы поспешили влезть в тяжёлую резиновую защиту - инженеры уже оделись - и закачали воздух через насосные ниппели. Почтовый костюм в три раза толще гоночных "фликеров" и ужасно трёт подмышками. Джордж принял штурвал, пока Тим облачался и надувал себя до возможного предела округлости. Если в таком виде сбить его с платформы, он подскочит обратно. Но теперь в мячи играл сам 162-й.

- На Банке сошли с ума - совершенно ополоумели - фырчал Пурнал, вернувшись к штурвалу. - Они сообщили, что впереди плохой ветер и заставляют меня тащиться над Гренландией. Я должен был загарпунить трамп! Мы потеряли полчаса крутясь на похоронах дохлой утки, а теперь я буду ползти вокруг полюса. Из чего, они думают, сделан пакетбот? Из прорезиненного шёлка? Скажи им, что 162-й идёт напрямую, Джордж.

Джордж пристегнул Пурнала к раме и переключил на него управление. Теперь мысок левой ноги Тима стоял на акселераторе машины бакборта, пятка - на реверсе; правая нога отвечала за штирборт. Кнопки газового байпаса шли по ободу штурвала, и пилот играл на них пальцами левой руки. А правой он сжал рычаг - управление средней турбиной, машина могла понадобиться в любой момент и в любой момент могла быть пущена в работу. Пурнал наклонился вперёд, вися на ремнях, безотрывно глядя в коллоид, обернув ухо к Главному коммуникатору. Теперь он распоряжался мощью 162-го и вёл пакетбот в то, что ждало нас впереди.

Лоцмейстер передавал многостраничные директивы A.B.C. ("Aerial Board of Control", "Управление воздушных перевозок") ко всем участникам движения. Мы обязаны были закрепить все "неприкреплённые предметы", поднять кожух установки Флери и "пока погода остаётся плохой, ни при каких обстоятельствах не чистить от снега рубку". Маломощным судам приказали использовать всю подъёмную силу, а пакетботам - остерегаться таких судов; пришло сообщение, что нижние уровни к западу пестрят зонами "частых шквалов, смерчей, боковых ветров etc".

162-й шёл в беспросветной мгле. До сих пор единственными признаками опасности были неудобная одежда-электрозащита (я чувствовал себя, как плотно обмотанная тесьмой швейная шпулька) и тараторенье коммуникатора - уже не раздражённое, а истерическое.

После гарпунирования трампа, мы успели набрать восемь тысяч футов и турбины вели судно с устойчивой скоростью в двести десять узлов.

Очень далеко и очень низко, на западе показалась продолговатая клякса красного света - лоцмейстерское судно, станция Северной Банки. Вокруг мельтешили огненные пятнышки, вверх и вниз, словно утерявшие орбиту небесные планеты около изменчивого солнца - малосильные суда шли на свет станции, ища милосердия. Не удивительно, что персонал не мог отлучиться на сторону.

Нас предупредили о спутной струе скверного смерча (луч станции указал на неё); вихрь и теперь крутил вокруг Банки.

Бездна мрака вокруг стала заполняться причудливыми люминесцирующими лентами - они извивались, меняя очертания. Одна свернулась в шар бледного огня, и поджидала нас, нетерпеливо пульсируя. Потом шар стремительно прыгнул из тьмы на самый нос пакетбота, попытался удержаться, но соскочил, а судно нырнуло вниз, словно свет этот был свинцом - нырнуло, легло на курс и снова запнулось под следующим ударом. Пальцы Тима выбивали цифровые аккорды на кнопках байпаса - 1:4:7 - 2:4:6 - 7:5:3, какие-то другие последовательности, он держал курс одними баллонами, поднимая и опуская судно, водя им в тяжёлой атмосфере. Все три турбины работали - мы словно бежали по тонкому льду, торопясь поскорее уйти. Подняться выше? Нет, верхний горизонт заволокло бледным туманом криптоновых паров, и трение нашей оболочки об эту заряженную атмосферу возымело бы чертовский эффект. Путь, по указке лоцмейстера, лежит между верхним и нижним эшелоном, - от 5 до 7 000; возможно, мы и пройдём, если Кормовая обшивка оделась вдруг синим пламенем и пала, словно меч на плаху. Никакой человеческий опыт не совладает с электрическим потенциалом. Клюв смерча схватил нас, и пакетбот нырнул на две тысячи фунтов под углом (его отметили высотомер и мои синяки) в тридцать пять градусов. Турбины пронзительно кричали; пропеллеры попусту резали разреженный воздух; Тим выпустил газ из всех пяти танков разом, получил вес, умело бросил свой снаряд вниз, пробив воздушный мальмстрем, и через три тысячи футов ударился о подушку восходящего потока.

- Теперь мы ушли от него - кричал мне в ухо Джордж - Трение обшивки дьявольски услужило нам с потенциалами - в самую последнюю минуту! Следи за боковыми порывами, Тим! Ему нужна опора.

- Держу - раздался ответ. - Вверх, старушка!

И старушка величественно шла на подъём, хотя боковые порывы хлестали её справа и слева, словно крыла злобных ангелов. Удары сбивали судно с курса в четырёх направлениях одновременно, снова толкали на место, но лишь для того, чтобы опять качнуть в сторону и бросить в хаотически переменчивое бурление. Огни святого Эльма беспрерывно мигали нам с кормы, бегали по стрингерам от носа до миделя; электричество трещало внутри и снаружи пакетбота; вдобавок мы пару раз попали под град - на земле не бывает такого града. И надо было идти быстро - иначе мы могли бы сломать или наверняка бы сломали хребет в кувырке через нос.

- Воздух - замечательно упругая среда - прокричал Джордж сквозь шум - Как встречные валы у Фастнета, правда?

Он совершенно унизил таким сравнением окрестную стихию с её чудесами. Если вы вторгаетесь в небеса занятые балансировкой вольтажа, если вы тревожите божью биржу электричества, прорываясь в стальном снаряде на девяностоузловой скорости сквозь шатко установившиеся уровни электрических потенциалов, не стоит пенять на несколько грубоватый приём. Тим встретил его с неколебимой стойкостью; он, ощерившись углом рта, сверлил глазами тьму, проникая на двадцать миль вперёд, и жгучие искры летели от косточек его пальцев при каждом движении рук. Он часто тряс головой, сбрасывая с бровей капли пота, а Джордж, улучая моменты, скользил на привязном ремне вдоль поручня и быстро вытирал товарищу лицо большим красным носовым платком. Теперь я знаю, на какую умственную сосредоточенность в долгом труде способен человек - Тим показал мне это в страшные полчаса сильнейшего ураганного буйства. Нас мотало туда и обратно, бросало из жара в холод, изрыгало на вершину смерча, засасывало в воронки, молотило по бортам боковыми ветрами; звёзды чертили по небу зигзаги, а луна отплясывала пьяные пляски.

Я слушал быстрые клики рычага средней машины - вверх-вниз; низкое урчание байпаса, и, громкий, сильнее воя наружных ветров, визг носового руля, тщившегося найти незыбкую опору в любом мимолётном затишье. Однажды нам закусило разом борт, баковый руль, штирбортный пропеллер и пакетбот не закрутился вокруг продольной оси, словно пуля старинной винтовки, благодаря одной лишь точнейшей балансировке баллонов.

- Мы доползли до наветренной стороны Банки - прокричал Джордж.

- Здесь нет наветренной стороны - вяло протестовал я, болтаясь из стороны в сторону на привязном ремне. - О чём вы говорите?

Он засмеялся - а пакетбот рухнул в тысячефутовую дыру - он захохотал из глубин надутого костюма, этот рыжий человек!

- Смотрите! Нам надо взять выше, чтобы пройти над всеми этими погорельцами!

На юго-западе, почти под нами лежало лоцмейстерское судно, мерцая в центре своей обезумевшей галактики. Воздух, каждый уровень, кишели движущимися огнями. Я заметил, что большинство пытались держаться носом к ветру, но, не будучи многоголовыми гидрами, не имели в том успеха. Алжирский бот с малыми баллонами поднялся до последней возможности, не нашёл опоры, и рухнул на пару тысяч. Внизу его ждал отменный смерч; алжирец закружился словно сухой лист, но вместо того чтобы выключить машины, дал задний ход и, естественно, отскочил, как мяч от стены едва не угодив в лоцмейстерскую лодку, а оттуда (коммуникатор передал это) выразились попросту, по-человечески.

- Если бы он спокойно дрейфовал, всем было бы лучше - спокойно отметил Джордж, пока мы, словно летучая мышь, уходили вверх от столпотворения. - Но некоторые шкипера правят, невзирая на малый тоннаж. Как ты думаешь, что вытворяет этот трансатлантик, Тим?

- Водил хоровод, сорвал поцелуй - равнодушно ответил Пурнал. Трансатлантический лайнер обнаружил спокойную брешь и ринулся в неё на полном ходу. Но за брешью таился вихрь - лайнер отлетел как горошина, отщёлкнутая ногтем и теперь отчаянно тормозил, падая едва ли ни в штопоре.

- И надеюсь, получил удовольствие - закончил Тим. - Какое счастье, что я не лоцмейстерская лодка Нужна ли нам помощь? - Пурнал услышал нечто занимательное от коммуникатора. - Джордж, скажи этому джентльмену со всей нежностью - нежностью, Джордж! - что мне не надо помощи. Кто эта галантная консервная банка?

- Каботажник из Римуски ищет, кого бы взять на буксир.

- Очень он любезный, этот каботажник из Римуски. Пакетботы никогда ещё не просили буксира.

- Эти ребята бродят повсюду, ища призовых за буксировку - объяснил Джордж. - Мы называем их "полярными чайками".

И тут же мимо нас, на расстоянии оклика, прошёл длинноносый, девяностофутовый аппарат из светлой стали со свешенными из люка на случай спасательных работ талями и единственным человеком в открытой рубке. Навигатор из Римуски курил. Он отдался на волю труднейшего для нас воздуха и дрейфовал в абсолютном спокойствии, падая вниз, а трубочный табачный дымок шёл вверх, как струйка от брошенного в поток камня.

Едва мы прошли лоцмейстера с его буйными соседями, шторм закончился - внезапно, как разразился. На севере упала звезда, озарив небо зелёным всполохом сгоревшего в атмосфере метеоритного вещества.

Тогда Джордж сказал: "Возможно, это выровняет потенциалы". И сразу после его слов разнонаправленные ветра стихли; ямы исчезли; боковые потоки стали долгими, лёгкими ветерками и перед нами лёг ровный и гладкий воздушный путь. В три минуты вся стая, хлопотавшая вокруг лоцмейстерской лодки, развела топочные огни Флери, вспорхнула и разлетелась по своим делам.

- Что случилось? - пропыхтел я. Нервная дрожь внутри и вольтова дрожь снаружи исчезли: теперь костюм давил, как свинец.

- Бог, его дела! - рассудительно ответил капитан Джордж. - Падучая звезда потёрлась об атмосферу и разрядила уровни. Я видал такое и прежде. Уффф; как стало легко!

Мы спустились с десяти до шести тысяч и скинули липкие костюмы. Тим выключил машины и сошёл с мостика. Лоцмейстерская лодка поднялась к нам, заходя с кормы. Тим открыл коллоид в наступивший, благословенный покой и утёр лицо.

- Эй, Вильямс - крикнул он - ушёл на градус-другой от станции, так?

- Должно быть - ответили с лодки. - Этим вечером у нас собралось целое общество.

- Да, я заметил. Не по причине ли некоторого сквозняка?

- Я ведь предупреждал. Отчего вы не пошли севернее? Как восточные пакетботы?

- Мы? Никогда, разве что я наймусь на полярный туберкулёзный санаторий. Сынок, ты ещё ходить не умел, а я уже глядел в коллоид.

- С этим не поспоришь - мягко сказал капитан лоцмейстерской лодки. - Вы сегодня правили судном - а я отлично понимаю в полётах сквозь вольтово буйство - в тысячу раз проворнее любого - всех, кого я знаю.

В ответ на лесть Пурнал удовлетворённо подёрнул плечами. Капитан Джордж подмигнул и указал на фотографию замечательно хорошенькой девушки, приколотый к кронштейну тимова телескопа над рулевым колесом.

Я понял. Я понял всё, понял полностью!

Затем они, вися в воздухе, заговорили о "встретиться, выпить чаю в пятницу"; Тим дал краткий отчёт об участи покинутого судна и затем, когда суда разошлись, предложил: "Этот молодой Вильямс ничуть не упорствующий идиот, хотя и человек A.B.C. Подумай, не взять ли его к нам, Джордж? Теперь я гляну на струйный руль - кажется мне, что он перегрелся - и мы поскачем дальше".

Лоцмейстерская лодка с довольным жужжанием ушла прочь к назначенному ей высокому гнезду. Там она и встанет, и будет служить - открытой обсерваторией, спасательной станцией, буксиром, судьёй по наиважнейшим вопросам, метрологическим и метеорологическим бюро - одна такая в радиусе трёхсот миль пространства, пока, в следующую среду на её избиваемое ветрами место не скользнёт со звёздного неба сменщик. Чёрный корпус, двойная рубка, всегда готовые к работе тали - вот и всё, что осталось на планете от странного старого слова "администрация". Теперь она стала A.B.C.; организацией, о которой Тим говорит непочтительные дерзости, и власть её ограничена одними воздушными перевозками. Но это полувыбранное-полуназначенное устроение из нескольких десятков персон обоего пола контролирует весь мир. На нашем гербе написано: "Цивилизация - это транспорт". В теории, мы делаем всё, что хотим, пока не попадаем в область транспорта и ВСЕГО, ЧТО С НИМ СВЯЗАНО. На практике, Управление конфирмовало или отменило все прошлые мировые соглашения и, судя по последнему отчёту, обнаруживает на нашей миролюбивой, любящей веселиться и лентяйничать маленькой планетке острое желание свалить на A.B.C. все тяготы общественного администрирования.

Мы говорили об этом с Тимом, за чашкой матэ на мостике, а Джордж поднимался над белым пятном банки, уходя в небо красивыми восходящими пятидесятимильными витками. Высотомер-аэрограф записывал на ленту плавные кривые нашего пути.

Тим подобрал моток ленты и стал разглядывать последние несколько футов - запись похода 162-го сквозь вольтов ураган.

- Лихорадочная трясучка; за пять лет работы ни разу не подавал им такого графика - уныло сообщил он.

Высотомер пакетбота пишет каждый ярд пути. Затем A.B.C. собирает ленты, классифицирует их, комбинирует, делает специальные фотографии для инструктирования капитанов. Тим изучал своё невозвратное и недавнее прошлое, качая головою.

- Гляди, здесь стопятидесятифутовое падение под углом пятьдесят пять градусов! Джордж, мы должны были опрокинуться!

- Не может быть! И как же я этого не приметил - ответствовал товарищ.

Возможно, у Джорджа нет кошачьей проворности капитана Пурнала, но он играет на кнопках газового байпаса всей кистью и с совершенным мастерством. На ленту ложились изящные, без единого излома, кривые полёта. Внизу, на западе, на фоне звёздного неба стоял вертикальный столб света - прожектор лоцмейстерской лодки. К востоку, против беззвёздной тьмы - тройная вертикаль Тринити-бей (162-й шёл по-прежнему, южным маршрутом) в низкой дымке. Казалось, мы остались одни во всём мире, и будем свободно плыть под небесами, пока земное вращение не подгонит к пакетботу причальную башню.

И каждую минуту беззвучные часы нашего мира отсчитывали по шестнадцати миль в секунду.

- Прекрасная ночь - сказал Тим - но скоро пробьют часы Господни.

- Уже, уже - кинул через плечо Джордж. - Я гонюсь за западной ночью.

Звёзды по курсу едва замерцали, как будто бы перед 162-м встал легчайший, невидимый туман, но низкое гудение воздуха, трущего корпус, стало вдруг радостным воем.

- Порыв перед рассветом - пояснил Тим. - Ветер поднялся, приветствуя Солнце. Смотрите! Смотрите вперёд! Темнота расступается. А теперь пойдёмте к кормовому коллоиду.

В машинном зале, жарком и людном, клерки спали в своей карете, и Раб Лампы явно склонялся перед их примером. Тим распахнул кормовой коллоид настежь, в наш сферический мир, в глубокий пурпур океана, обрамленный дымящимся, слепящим золотом.

Потом наступил восход. Солнце глянуло в иллюминаторы, лампы пакетбота померкли. Тим нахмурился.

- Белки в клетке - бормотал он. - Все мы лишь белки в колесе. Светило идёт в два раза быстрее. Но, мой сияющий друг, погоди несколько лет, мы кое-что предпримем, и ты тогда удивишься. Попомни Иисуса Навина!

Да, такова наша мечта - сделать из Земли Острова Блаженных ко всеобщему наслаждению. Пока, на этих широтах, мы можем лишь растянуть сумерки вдвое против астрономического времени, но однажды заставим солнце замереть, идучи полным его шагом - даже и на экваторе.

А потом мы смотрели вниз, на море, изборождённое интенсивным движением. Большой подводный аппарат вырвался вдруг на поверхность. За ним пошли следующие, один за другим, в плесках, водоворотах и бурном пузырении освобождаемого давления. Глубоководные грузовики всплывали проветрить лёгкие после долгой ночи; весь ленивый океан запестрел павлиньими глазками пены.

- Подышим и мы - сказал Тим, приглашая вернуться на платформу; мы нашли Джорджа у распахнутого коллоида - капитан выключил двигатели и наслаждался свежей прохладой. Причин спешить не было. Действующий контракт (они пересматриваются ежегодно) отводит каждому пакетботу двенадцать часов на путь, покрываемый за десять. Так что мы завтракали, отдавшись ветру, и ост нёс судно ленивым двадцатиузловым ходом.

Чтобы насладиться жизнью и табаком, начните то и второе солнечным утром в полумиле над Атлантикой - над пятнистым покровом кучевых облаков и после вольтовой бури, что почистила и взбодрила нервы. Мы обсуждали окрестное, растущее на глазах движение, со снисходительным превосходством признанных правообладателей верхнего уровня, когда (я в первый раз) услышали утренний гимн с судна-больницы.

Оно шло внизу, скрытое клоками облачной ваты и мы услышали песнопение, прежде чем само судно вышло на солнечный свет. "Благословите все ветры Господа - пели невидимые голоса - пойте и превозносите Его вовеки".

Мы обнажили головы и запели сами. Когда тень пакетбота упала на просторную открытую платформу, они подняли головы вверх и приветливо махали руками, не прерывая пения. Мы видели докторов и медицинских сестёр и белые лица-пуговки лежачих больных. Больница медленно прошла под нами, держа на север, сверкая на солнце мокрым, в утренней росе, корпусом. Скоро она зашла в тень облака и исчезла из виду, но песня осталась слышна. "Благословите, праведные и смиренные сердцем, Господа, пойте и превозносите Его вовеки".

- Это государственная больница для чахоточных, иначе они не пели бы "Бенедиците"; она из Гренландии, иначе на коллоидах не было бы шторок от снежного блеска - заключил Джордж. - А идут они во Фредериксхавн или какой-то глетчерный санаторий на месяц. Если бы это была травматология, судно держалось бы восьми тысяч. Да - лёгочники.

- Забавно, что наши новые вещи на деле старые - ответил Тим - я читал в книгах, как те дикари затаскивали больных и калек на вершины холмов, где меньше микробов в воздухе. То же и сейчас: их поднимают в стерилизованную атмосферу. Сколько, по словам докторов, мы добавили к средней продолжительности жизни?

- Тридцать лет - сказал Джордж, подмигнув. - И мы собираемся провести все эти годы здесь, Тим?

- Так вперёд! Рви вперёд. Кто тебе мешает? - расхохотался старший капитан и мы двинулись.

Пакетбот забрался вверх, чтобы избежать помех от каботажного движения и континентального трафика - в самом деле, высота нам понадобилась. Южный зимний маршрут ни в коей мере не перегружен, но и здесь течёт постоянная струйка транспортного оборота. Мы встретили гудзонских меховщиков из Большого заповедника, спешащих от Бонависты с соболями и чернобурками для ненасытного своего рынка. Мы обгоняли киватинские лайнеры, маленькие и тесные; капитаны ведут их не касаясь земли от Трепасси до Ланко, не считаясь ни с чем, кроме золота, что привезут из Вест-Эрики. Прямой Трансазиатский солидно следовал обычной своей кругосветкой по пятнадцатому меридиану, делая семьдесят полновесных узлов; выкрашенные в белый фруктовщики Акройда-и-Ханта скользили под нами с юга, свистя вентилируемыми фюзеляжами, словно летающие забавы китайцев. Их рынок на севере, в области полярных санаториев и вы, при случае, можете услышать запахи таких кораблей - грейпфрутовые и банановые - среди холодных снегов. Встречались и мясные аргентинские грузовики - огромные суда непривлекательной наружности шли вместе с фруктовщиками кормить полярные станции здоровья в заросшие льдами местности, где подводные аппараты не могут выйти на поверхность.

Желтобрюхие рудовозы и унгавские нефтяные танкеры скользили понизу, с севера, словно вереницы непуганых диких уток. Никто не станет платить и за единственную лишнюю милю полёта минералов, но риск перевалки груза на субмарины в паковых льдах Найна или Хеброна неоправданно велик, так что тяжёлые рудовозы и танкеры летят напрямую в Галифакс, отчаянно смердя на лету. Они самые большие из воздушных грузовиков, не считая зерновозов Атабаски, но теперь, в сезон, когда пшеница убрана, последние работают на другом конце света, на подъёме сибирского леса.

Мы придерживались Св. Лаврентия (поразительно, как старые водные пути притягивают нас, сынов воздуха) и шли над широкой чёрной водой между дрейфующих льдин до самого Парка, как умели и наши мудрые отцы - но каждый знает путь на Квебек.

Пакетбот снизился к причальным башням за двадцать минут до срока. Пришлось немного подождать, пока Иокогамский рейсовый пакетбот не отойдёт, освободив нам положенное место. Было занимательно наблюдать за работой на пристанях, тянущихся вдоль берега замёрзшей реки - одни суда приходили на отдых, другие уходили в путь. Большой гамбуржец собирался подняться с откидного помоста; команда, разбиравшая ограждение платформы пела "Эльсинор" - старейшую нашу шанту. Конечно, вы её знаете.

У мамаши Рюген зал на Балтике -

Сорок пар там могут танцевать

Помаши моим лучам -

Улетаю я, прощай!

В Эльсинор, Эллу Сван целовать.

Затем им пришлось попотеть, возвращая на место накладные листы обшивки.

Нор-нор-нор-нор-

Держим вест от Сурабайи на Балтику

Девяносто узлов, во весь опор.

Выше белых облаков -

Вот Ютландия, вот Ско,

С Эллой Сван танцевать, в Эльсинор!

Захваты разводили лапами в негодующих жестах, и светящиеся корабли убегали прочь, словно вероломные любовники, как ни манил их мерцающий в снегах Квебек. С причала подали сигнал. Тим включил машины, поднялся и устремился - с негаданно пылкой порывистостью - в раскрытые захваты высокой башни - или я подумал так оттого, что, маленькая закутанная фигурка на верхней площадке тоже раскрыла объятия, широко распахнула руки навстречу отцу?

******

Через десять секунд карета с клерками загромыхала вниз, в приёмную камеру; ремонтники, пришедшие на место инженеров, отключили турбины, а гордый, как никогда Тим представил меня девушке с фотоснимка на кронштейне телескопа. "Кстати - сказал он ей, выходя на солнце с неслужебными уже мыслями - я встретил лоцмейстерскую лодку с молодым Вильямсом и пригласил его к нам, на чай в пятницу".

БЮЛЛЕТЕНЬ УПРАВЛЕНИЯ ВОЗДУШНЫХ ПЕРЕВОЗОК.

A.B.C.

Огни.

Английские наземные без изменений на воскресенье, 18 декабря.

Кабо-Верде. - Воскресенье, 18 декабря. Верде предполагает изменить маячные огни с 1 числа следующего месяца: вместо мигающего красного будет тройной чередующийся, зелёный - белый - зелёный. На всех оазисах Транссахарского северо-восточного пути до Главного восточного маршрута предупреждение о гарматане будет передаваться вертикальными (белыми) огнями.

Инвергаргил (Н.З.) - С 1 числа следующего месяца крайний южный маяк (двойной красный) будет пускать белый луч, наклон 45 градусов в направлении Южного Бустера. Между апрелем и октябрём воздушное движение у этих берегов наиболее интенсивно.

Тейбл Бей - Маяк перемещён с Пика Дьявола на Симонсберг. Начиная от Якорной Бухты, участники движения идут вдоль побережья Столовой горы строго по огням, держась не ниже двух тысяч футов. Дальнейшие манёвры возможны восточнее восточного склона Пика Дьявола.

Сендхедский маяк - Тройной зелёный вертикальный от новой служебной пристани - только для бирманских маршрутов и маршрутов на сиамский залив.

Исландия, Снежная Гора - Белый мигающий огонь выключен на зимнее время.

Патагония - К югу от Кейп Пиллар летние огни убраны. То же для Статен-Айленд и Порта Стенли

Наваринская бухта - Сигнал при густом тумане (новый): серии четырёх белых вспышек, минутный интервал.

Ист Кейп - Сигнал при густом тумане (новый): белая вспышка - ракета; 30-секундный интервал.

Малайский архипелаг - Огни неразборчивы, извержения вулканов. Держаться прямой от Кейп Сомерсет до Сингапура, идти высокими уровнями.

Для членов Совета:

Происшествия.

Воскресенье, 18 декабря.

Сейбл-Айленд - Зелёный одноместный трамп с барбетной рубкой, номер различить не удалось, перевёрнут, передний танк пробит. Замечен на 300-футовой отметке в 2 пополудни 15 декабря. Сопровождён до воды и загарпунен лоцмейстерской лодкой.

Ньюфаундлендская банка - Пакетбот 162 сообщает о грузовом судне "Халма" (Фоуи - Сен-Джон). Попало в шквал, управление потеряно, течи, 46R15' С. 50R15' З. Команда взята на борт межконтинентальным лайнером "Астероид". Сопровождён до воды и загарпунен пакетботом 14 декабря.

Кергулен, лоцмейстерская станция передала последнее сообщение "Цимены" (Гайер Тонг-Хук и Ко) - снежный заряд, судно упало на воду, затонуло к югу от островов МакДональда. Обломки не найдены. Сообщения, предсмертные распоряжения членов команды в любом офисе A.B.C.

Феззан - Прямой Трансазиатский грузовик "Улема" попал в гарматан, упал в горах Акакуса. Набор повреждён. Команда ремонтируется в Гате с 13 декабря.

Бискай, лоцмейстерская лодка рапортует: "Кадуччи" (Валандинхемская линия) получил лёгкие повреждения в теснине западнее Пон-де-Бенаске. Пассажиры перешли на "Андорру" (Фултонская линия). Груз спасён барселонской лоцмейстерской лодкой.

Асеншен, лоцмейстерская лодка - Остов неизвестного гоночного аэроплана, рули Пардена, фюзеляж из армированного целлулоида, машинный фундамент Харлиса, замечен и подобран 7R20' Ю. 18R41' З. 15 декабря. Фотографии в любом офисе A.B.C.

Пропавшие.

За прошедшую неделю нижеперечисленные суда не пришли в место назначения, не ответили на общий вызов и считаются пропавшими:

"Атлантис", W. 17630 Кантон - Вальпараисо

"Одхумла", W. 809 Стокгольм - Одесса

"Береника", W. 2206 Рига - Владивосток

"Драко", E. 446 Ковентри - Пунта-Аренас

"Тонтин", E. 3068 Рат - Унгава

"Ву-Санг", E. 41776 Ухань - Лобиту-Бей

Общий вызов (всем лоцмейстерским лодкам) для:

"Джейн Эйр", W. 6990 Порт Руперт - Мехико

"Сантандер", W. 5514 Гобийская пустыня - Манила

"В. Эдмундсон", E. 9690 Кандагар - Фиуме

Нарушители правил движения, запрет на полёты.

"Валькирия" (спортивный аэроплан), владелец А. Джей. Хартли, Нью-Йорк (два предупреждения).

"Гейша (спортивный аэроплан), владелец С. Ван-Котт, Филадельфия (два предупреждения).

"Перуанское диво" (спортивный аэроплан), владелец Джей. Экс. Пейксото, Рио-де-Жанейро (два предупреждения).

Для членов Совета:

ЗАМЕТКИ.

Ледяной дождь на высоких уровнях.

Установившаяся на Севере погода не обещает скорого улучшения. Отовсюду жалуются на необычно обильные ледяные дожди в высоких уровнях. Жестоко страдают как спортивные аэропланы, так и дирижабли - первые от неравномерных наростов полузамёрзшей слякоти (что это значит, прекрасно поймут те, кто "держал" плохо сбалансированный аэроплан в перемежающихся ветрах); вторые претерпевают от перегрузки носовой части и обледенения корпуса. В результате, верхние уровни на Севере и Северо-западе теперь пусты, птицы высокого полёта позорно ушли на безопасные трёхсот-, пятисот- и шестисотфутовые высоты. Впрочем, некоторые бесстрашные любители солнца презрели опасность и по-прежнему ходят к небесному своду, невзирая на покорёженные льдом рулевые тяги.

Гонки летучих лодок.

После скандалов последних лет яхтный мир наконец-то пришёл к согласию и выработал новые правила гонок на "летучих" лодках. До сих пор нас терзали противоестественным зрелищем: аэропланы, снабжённые килем, обязаны были идти выше пяти футов над водой, касаясь своей, если можно так выразиться, "природной стихии" только на стартовой и финишной линиях. Судьи и участники равнодушно закрывали глаза на такую нелепость, и только демонстрация общественности у маяка Св. Катерины во время осенней регаты принесла плоды - пусть и запоздалые. Теперь "летучая лодка" стала на деле лодкой, и требование истинных спортсменов - "без просвета под центральным килем на спокойной воде" - наконец-то, к общему удовольствию принято. Новые правила строго ограничивают акваторию регаты и высоту полётов. Газовые отсеки - носовой и кормовой - обязательны, как прежде; новацией стал центральный танк с водяным балластом. Ничто не совершенно, но гонки на водном пространстве получили, по меньшей мере, здравое и полезное развитие. Правила ничего не говорят о типе рулевого устройства, и мы можем предположить, что "длинные дэвидсоны" (патентная давность для них скоро закончится) станут использоваться чаще, чем теперь; с другой стороны, при поворотах, когда скорость превышает сорок миль в час, такие рули будут жестоко нагружать корму. Так или иначе, гонки летучих лодок получили отличную перспективу.

Крит и A.B.C.

В отчёте A.B.C. за прошлый месяц, недавняя история Критского кризиса имеет вид некоторого анекдота. До 25 октября, Крит, как знает вся наша планета, оставался единственной в Европе резервацией "суверенных институтов", "демократического правления" и прочей архаичной рухляди, бытовавшей в прошлом к ущербу для дел человеческих. Остров жил за счёт туристов, кто приезжали посмотреть на карнавальные зрелища ежегодных парламентских сессий, глянуть на заседания, муниципальные советы etc etc. К прошлому лету островитяне, подустав "изображать дикарей за гроши" - как объяснил их премьер - принялись рушить причальные башни и всячески мешать мировому сообщению, пока A.B.C. не аннексировало Крит. Наши читатели найдут уморительные подробности этой комедии в "военной" переписке Совета A.B.C. С критским премьером. Впрочем, всё хорошо, что хорошо кончается. A.B.C. вернуло администрацию Крита к порядку и теперь всякий турист может беспрепятственно поглядеть на "дебаты", "резолюции" и "народные движения" прежних дней. Единственными жертвами этой "войны" стали члены Совета, прискорбно и доныне перегруженные критскими делами. Нам привычно считать критян индифферентными бездельниками, но, кажется, теперь этот ярлык не очень подходит к старым приятелям св. Павла - вспомним, какие огромные, процветающие и, по-видимому, пылко-патриотические государства совсем недавно и по своей воле передались в руки A.B.C.

ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ.

Хулиганство на экваторе.

РЕДАКТОРУ - Недавно, на прошлой неделе, пересекая экватор (26.15RW) я услышал яростную и беспорядочную канонаду в пятнадцати-семнадцати милях, S 4E., и, спустившись на звук до 500-футового уровня, обнаружил там компанию трансильванских туристов. Люди эти дюжинами взрывали сверхтяжёлые атмосферные бомбы (стандарт A.B.C.), стреляя в перерывах своего приятного занятия из дымовых вертлюжных пушек, носовых и кормовых. Оргия - не могу подобрать иного слова - шла уже часа два и, естественно, откликнулась полным электрическим расстройством атмосферы. Компасы мои отключились; в форштевень ударило дважды, сам я получил пару сильных разрядов от ограждения нижней платформы. В ответ на протесты, буйные "профессора" назвали происходящее "научным экспериментом". Обо всей учёности этих господ легко судить по их ожиданиям (цитирую) "клочка голубого неба" если они будут стараться "достаточно долго". И это в центре экваториальной депрессии, на 450 футах! Я не возражаю против голубого неба на обыкновенном его месте (так, его можно найти практически всегда, 12 месяцев в году, на 4 000 футах) но, со всем почтением к нуждам Трансильванского образования, не могу согласиться с "расчисткой неба" в центре транспортной магистрали, где и в лучшее время года электричество, говоря буквально, струится по пиллерсам и лопастям винтов. Когда мои знакомцы закончили, воздух стал сух, поднялся ветер, появились ухабы давления, воронки, вихри - всё это не утихло и через час. Я дважды попал в скверные восходящие порывы - по одной лишь вине этих метателей! - и едва не сломал пропеллер. Экваториальная работа достаточно трудна; зачем отягощать её угрозами псевдонаучного хулиганства в штилевой полосе? Проф. Винсент Матен.

[Мы всецело на стороне профессора Матена, но Совет до сих пор не решился на дальнейшее регулирование научных экспериментов в южных районах, а значит всем нам грозят описанные корреспондентом опасности. К сожалению, в наши дни химера, в пустом пространстве жужжащая не поглощает, а производит вторичные интенции. - Редактор.]

Ответы на письма.

НЕУСЫПНЫЙ - Правила об опасностях полярных сияний до сих пор не вполне усвоены. Разумеется, любой мотор может неожиданно заклинить при перегреве, но нам приходили множество жалоб на инциденты, подобные вашему - несчастья при охоте за сияниями - и мы склоняемся к мнению Лаваля: верхний слой Aurora Borealis на деле гигантская электрическая "течь", так что причиной паралича вашего мотора стало сильное намагничивание всех металлических деталей. Низколетящие аппараты часто "попадают в клей" у магнитного полюса; одинаковая неприятность в верхних слоях интенсивного сияния может быть вызвана такой же причиной, и для отрицания этого нет научных доводов.

ВОЗМУЩЁННЫЙ - По собственным вашим сведениям, вы потеряли управление, но не включили аварийных огней на подходе к воздушному коридору из-за короткого замыкания - неприятности, могущей случиться с каждым. Однако, A.B.C., организация ответственная за весь транспорт на планете не видит смягчающего вину обстоятельства в общераспространённости такой неприятности. Ссылка на Кодекс показывает, что вас оштрафовали на минимальную сумму.

АЭРОДЕНДИ - (1) Победителем последней гонки на пять тысяч километров (наземной) стал Л.В.Рауч; а Р.М. Рауч выиграл десять тысяч (на море) в одну неделю с братом. В среднем, Р.М. немного превысил 500 километров в час, установив, соответственно, рекорд. (2) Теоретически, грузоподъёмность дирижабля беспредельна. Для торговых и иных нужд принята величина в 15 000 тонн, удобнейшая с точки зрения управления судном.

ГЛАВА СЕМЕЙСТВА - Не всякий. Он несёт ответственность за повреждения как ваших труб, так и за сопутствующий ущерб, причинённый падением кирпичей в сад и т.д. и т.п. Физические неудобства и душевные страдания могут войти в иск, но обыкновенный состав суда, как правило, не склонен к сантиментам. Если возможно доказать, что якорь снёс часть крыши, лучше основать иск на факте обрушения крова постоянного места проживания (смотри Паркинс против Дюболея). Мы вполне вам сочувствуем, однако ночь 14-го была ненастной и тёмной; возможно, и вы когда-нибудь заякорите чью-нибудь трубу такой же ночью Но verbum sap, умному достаточно.

АЛЬДЕБАРАН - (1) военных действий с целью получения дохода не велось с 1987 года. (2) Лондонская Конвенция недвусмысленно оставляет за любым государством право вести войну, если дело не касается транспорта и всего, что с ним связано. (3) A.B.C. учреждено в 1949.

Л.М.П. - (1) Держите положение левентик при половинной мощности - это гасит порывы и позволяет ползти сквозь шторм. При таком курсе нагрузка на корпус существенно меньше, чем при лавировании. (2) Уход от шторма задним ходом ничего не даёт, возникает риск переворота. (3) Формула для лисельных тормозов пригодна не всегда, но лишь пока воздух остаётся сжимаемой средой.

ПЕГАМОИД - (1) По нашему опыту, для зимнего носового обтекателя лучше всего подходит стекло того или иного состава - этот материал совершенно негигроскопичен. (2) Мы не станем рекомендовать какого-то конкретного производителя.

ЛЁГОЧНИК - (1) Судя по описанным симптомам, вам стоит обратиться в Санаторий пустыни Гоби. Либо - но не на ранней стадии болезни - нижние уровни большинства сахарских лечебниц. (2) Мы не даём рекламы отелям и пансионатам в этом разделе.

НОВИЧКУ - В тихие дни атмосфера над большими городами немного теплее, а значит разреженнее окрестного воздуха и аэроплан, попав в городскую зону, слегка снижается - так увеличивается осадка судна в пресной воде. В этом причина вашего "провала" и "неожиданного столкновения" с заводской трубой. В небе, да и на земле - чем выше, тем безопаснее.

АВАРИЯ - В воздухе, на земле и воде каждый подчиняется одинаковым правилам движения. Вам нужны персональные небеса?

ПИЦЦИОЛА - Литература и искусство полностью отработали тему полюсов. Оставьте их науке на двадцать следующих лет. Вы не приложили к своим стихам почтовой марки.

СЕВЕРНАЯ НИГЕРИЯ - Лоцмейстерская лодка имела полное право удалить вас из заповедника. Тень низколетящего дирижабля пугает животных. Вы можете купить нужные вам фотографии в Сокото.

НОВАЯ ЭРА - Совершенно против приличия пересекать дорогу официальному судну A.B.C., не спросив разрешения. Такой аппарат - часть службы, ответственной за общепланетное движение и не должен иметь помех. Вы же, скорее всего, вышли в небо по частным делам или ради развлечения и обязаны сторониться таких судов. Не стремитесь к "демократии", будьте человеком!

ОБОДРАННЫЙ - Все защитные костюмы натирают кожу, это неизбежно. Привыкайте; со временем кожа огрубеет, а пока используйте вазелин.

ОБЗОРЫ

Жизнь Ксавье Лаваля (рецензия Рене Таллана, Париж, Институт Аэронавтики).

Десять лет назад, Лаваль, "этот невозмутимый небесный отшельник", как назвал его Лазарев, подытожил труды своей жизни и, со вполне оправданной брезгливостью, предложил их миру, совершенно тогда увязшему в баллардовой Теории экстремумов и "равновесии электрических узлов". "Они глумились над этими законами - писал он в бессмертном послесловии к "Сердцу циклона" - а теперь прочтут их в огненных письменах под самыми своими стопами".

- Но и это - продолжает Лаваль - не станет последним словом. Пусть мои выводы станут тысячекратно опровергнуты, лишь бы моё мёртвое имя не легло поперёк входа в храм Науки, не стало преградой для будущих исследователей".

Так умер Лаваль - князь сил воздуха, и даже на его похоронах Кольер не удержался от шутки: "он ушёл на небо за секретами полярного сияния".

Я процитировал эту пошлость намеренно, чтобы напомнить читателю: сегодня от кольеровых теорий, равно как и от смехотворных умозрений испанской школы не осталось камня на камне. На место этих эфемерных и противоречивых фантазий пришла лавалевская теория циклонов - циклонов, что поражали воображение учёного во тьме и холоде, у самого подножия сводчатого трона Aurora Borealis. Там ходил и я - сотни раз, туда и обратно, занятый собственными занятиями; я сотни раз видел это лицо - старый лев, седее снегов под нами; изборождённый морщинами, как морщинистый, бугристый под нами Нордкап; я помню его нервные руки - летательный аппарат казался их органическим продолжением - но прежде всего глаза, удивительные, сверкающие глаза, обращённые к зениту.

- Учитель - кричал я, почтительно проплывая понизу, - учитель, чем вы сегодня заняты? -И всегда слышал свыше один ответ, ясный, отчётливый - Старой тайной, сын мой!

Безмерный эгоизм юности вывел меня на поиск собственного пути, но (всегдашнее сожаление человека!) если бы я знал - если бы я знал тогда - то обменял бы, при любой возможности, свои скудные лавры на честь - как Тинслей и Герера - помощи Лавалю в его фундаментальным исследованиях.

Мы обязаны сыновнему благочестию Виктора Лаваля двумя томами о земной жизни отца: человека со святой привязанностью к семейному очагу. В Медоне, в своём маленьком доме на окраине, после возвращений из преисподней Крайнего Севера он был не философом, не бесстрашным путешественником, не железным человеком при семейных обязательствах, но тучной трагикомической фигурой, истинным острословом, ребячливым товарищем собственных детей и, как мне должно сказать, комическим горем-несчастием для мадам Лаваль: "Я - так писала она своей старой матушке после пяти лет брака - нашла в несравненном интеллектуале, чьё имя ношу, развязность крупного и весьма неряшливого мальчишки". Вот одно из её писем:

"Ксавье вернулся заполночь, бог знает откуда, полностью погружённый в вычисления, в мысли о вечных тайнах Авроры - своей прекрасной Авроры, я начинаю её ненавидеть. И вместо того, чтобы спуститься и причалить аэроплан - я нарочно зажгла на крыше маячок - он, совершенно увлечённый калькуляциями, принялся блуждать по городу со спущенным якорем! Вообразите, дорогая мама - первое, что попалось ему на крюк, была крыша мэрского дома! Об этом я ничуть не жалею - мы с женой мэра в разладе; иное дело, когда Ксавье вырвал саженец моей араукарии и потащил его через сад к парнику; здесь я стала кричать во весь голос. Маленький Виктор в ночной рубашке приник к окну и ликовал, наблюдая параболический, волшебный - якорный трос не был виден в темноте - полёт моего прекрасного деревца. Мэр Медона гремел у двери именем закона, требуя, кажется, мужниной головы, а потом заговорил с ним в мегафон - Ксавье висел в двухстах футах над нами.

- Господин Лаваль, спускайтесь! Вы ответите за поругание жилища! Спускайтесь, господин Лаваль!

Никакого ответа.

- Ксавье Лаваль, именем закона, спускайтесь! Я обвиняю вас в поругании жилища!

Ксавье оторвался от калькуляций лишь на последних словах.

- Поругание жилища? Дорогой мэр, кто это посмел обесчестить вашу Жюли?

Мэр, в ярости:

- Ксавье Лаваль!

Лаваль, прерывая мэра:

- Но я не познал такого блаженства! Я общаюсь только с циклонами!

Бог мой, какой поднялся крик! Весь Медон высыпал на улицу, Ксавье после долгого соображения понял, наконец, что натворил, и рассыпался в тысяче извинений. Полное примирение состоялось у нас, за ужином в два часа утра - Жюли выказала удивительное смирение - и я уложила умиротворённую мэрскую чету в синей гостиной".

И на следующее утро, когда мэр приступил к починке кровли, её Ксавье вновь отправился к секретам Авроры - в тот день началась работа его жизни. Виктор Лаваль описал для нас историческое столкновение (en plane) над склоном Геклы. Герера, в то время корифей испанской школы, столкнулся с человеком, кто опровергнет его теории и вынудит к интеллектуальной капитуляции. Сквозь годы доносится трубный глас: это гремит Лаваль, поддерживающий разбитый аппарат испанца: "Смелее! Мне невозможно погибнуть прежде, чем откроется истина, а я держу вас крепко!" Это Лаваль, о коем и не подозревает наш верхоглядный мир - Лаваль, в котором и лучшие усматривают одного лишь педанта-теоретика.

Этот человек - если отвлечься от научной его деятельности, от сочинений Лаваля - был сверх всяких похвал прост, здравомыслящ и ясен умом. Некоторые сомневаются в существенном влиянии отчей веры на личность, на волевые качества - я обращу их к одиннадцатой и двенадцатой главам, к историям начала и завершения девятилетних наблюдений за Теллурическими токами. Можете быть уверены, что в скромном медонском доме мало что знали об этом наиважнейшем предмете, совершенно не подозревая, что придёт день, и Токи станут признанным основанием планетной метеорологии. Семье было достаточно знать, что их Ксавье - отец, сын, муж - постоянно отправляется пообщаться с какими-то небесными, вне их разумения, силами, а семья ежевечернее сходится к молитве за его здравие.

"Молитесь за меня" - просил он перед каждой экспедицией, и, возвратившись, с той же простотой возносил хвалы Господу "после ужина, в маленькой комнатке, где держал барометры".

До последних своих дней Лаваль оставался католиком старого образца, и верил - он, кто заглянул в самое логово молний - в догмы о папской непогрешимости, о покаянии и прощении - во все эти реликты, большие и малые. Непостижимая - завидная противоречивость!

Разработка теории Теллурических токов увенчала то, что сам Лаваль с удовольствием называл теоретической частью своей работы - работы, от которой отступились бы многие молодые мечтатели с меньшим воображением. Он шёл сквозь зной и хлад, по океанским глубинам, с приборами собственного изобретения; он забирался в немилосердное сердце полярных льдов и стерильные пустоты пустынь; он прочёсывал лигу за лигой - вдумчиво, неустанно, непреклонно; он следил за каждой из кривых, что называются теперь "Теллурическими изокониками Лаваля" от их постоянно трясущейся колыбели под магнитным полюсом до смертного ложа на краю небес, в верхнем слое атмосферы. Он распутывал их переплетения, определяя для каждой периоды убывания и роста. И сделав это, он пригласил Гереру и Тинслея, своих учеников, на завершающую демонстрацию так же запросто, как если бы речь шла о полудневном полёте в Марсель.

- Тезис доказан - писал он. - Осталось одно: вы должны засвидетельствовать доказательство. Завтра мы уходим к Маниле. У Пескадорских островов (S 17E) за четыре дня образуется циклон; через двадцать семь часов после формирования он достигнет максимальной интенсивности. Именно там я покажу вам Истину.

Письмо Гереры к мадам Лаваль, публикуемое впервые, рассказывает, как сбылось пророчество Учителя.

Не стану разрушать цитированием простой и выразительный текст этого письма. Но обратим внимание, что главной заботой Гереры в те день и ночь сверхчеловеческих трудов стали здоровье и комфорт Учителя.

"Тогда - пишет он - я заставил его выпить бульону" или "Я вынудил его надеть меховое пальто, как вы мне говорили". Тинслей (см. стр. 184, 85) хлопотал не меньше товарища. Он готовил еду. Он - по расписанию, невозмутимо, кухарничал, болтаясь в хаосе, пока Учитель истолковывал хаос. Тинслей, увенчанный к тому времени наградами обеих полушарий, поднялся к новой, наивысшей чести, услуживая обожаемому шефу. Невероятное дело! Но люди до сих пор пишут о Мастере, как персоне холодной, равнодушной, замкнутой. Такой человек не снискал бы искренней и непреходящей дружеской преданности, а Лаваль пользовался ею всю жизнь. В самом деле, как мало изменились мы за столетия! Человек горд знаниями о земле, небе; мы отыскали связи между ними и идём здесь дорогой открытий, но по сей день не можем понять ни разума, ни сердца собственных соседей; мы ошибаемся в них, мы пренебрегаем ими - сегодня, как и всегда. Два этих тома - мудрые и деликатные книги - написаны о человеке; и адресованы тем, кто любит человека.

РАЗНОЕ