– … Потом Хрущев умер. Просто – от старости.

Мия подняла глаза на собеседников. Разговаривали за небольшим полированным столиком в небольшом кабинете. Зато люди с ней беседовали большие. Как говорили в Сосновых Склонах, “длинноименные”. Справа задумчиво листал бумаги председатель Комитета Государственной Безопасности Союза Советских Социалистических Республик, Иван Александрович Серов. Слева жестами шахматиста переставлял чай в подстаканниках Мстислав Всеволодович Келдыш. Он присутствовал на правах одного из ближайших соратников Хрущева и одного из высших руководителей громадного комплекса советской науки.

Девушка взъерошила снежно-белые волосы, освободив натуральные волчьи уши.

– Вы, похоже, сильно обеспокоены.

– Очень точное определение, Мия. Обеспокоены. Рассказывать подробно?

Мия втянула воздух. Вроде бы страхом от заслуженных ветеранов не пахло. Слух тоже ничего тревожного не приносил.

– Да, рассказывайте подробно.

– Никита Сергеевич умер одиннадцатого сентября прошлого года. – Самый главный академик Советского Союза грустно улыбнулся:

– Воистину, этот Новый Год оказался скверным для всех без исключения посвященных. Впрочем, зима прошла сравнительно спокойно. Первый секретарь у нас Кирилл Трофимович Мазуров, избранный еще в шестьдесят четвертом и успешно переизбранный еще на пять лет в шестьдесят девятом. Как раз второй период у него начинался, так что опыт имелся, никакой суматохи в СССР не случилось.

– Значит, случилось где-то еще? У вашего основного геополитического противника?

– Верно. Мия… Насколько я понимаю, в семейном предприятии ваше направление – Земля?

– Да.

– Вся Земля? И Соединенные Штаты тоже?

– В значительной степени. Но приоритет пока что у вас.

– Пока… Что?

Мия улыбнулась, показав полный набор великолепных волчьих зубов:

– Пока вы не допускаете событий, аналогичных Новочеркасску шестьдесят второго, Праге шестьдесят восьмого. Пока вы держитесь подальше от… Эталонной истории, назову так.

Тут усмехнулся Серов – Мия поразилась, насколько он постарел буквально за десяток лет, что она не посещала Землю. Офицерская осанка осталась, проницательные глаза остались – а кроме этого непонятно, в чем душа держится. Перед встречей Мия подняла, конечно, данные на переговорщиков и знала: в “эталонной истории” Серову оставалось жить еще долго. Почему же сейчас он выглядел натуральным Кощеем Бессмертным, как его нарисовал совсем недавно “Союзмультфильм”? Горел на работе?

С другой стороны, кем еще выглядеть главному в страшном Кей-Джи-Би, не Колобком ведь.

Кощей сказал тихо и ясно, не откашливаясь:

– Благодарим за доверие. Тогда слушайте. В Соединенных Штатах президентом сейчас Никсон. Избрали его в шестьдесят восьмом. Видимо, Америка начала уставать от клана Кеннеди. Одно покушение на самого Джона Фицжеральда мы сумели предотвратить. Но только потому, что нас предупредили “те документы”. Покушение на Роберта Кеннеди мы уже не осилили. Брата президента застрелили, как только он выставил свою кандидатуру на выборах. Более того, Роберт имел несчастье предварительные выборы выиграть. Кому-то не понравилось. Жаль. О дружбе в политике говорить не приходится. Но контакт с Робертом у Георгия Большакова наладился относительно устойчивый…

Мия оглядела комнату. Памятные телефоны на столике, несмотря на весь прогресс, по-прежнему с обычным трубками и дисками. Сейф, шкаф, чистый рабочий стол. Все те же деревянные рамы в окне. Жгут проводов от столика с телефонами. Картинка над сейфом заметно поблекла, потому что попадала под свет из окна.

За окном плавил Москву все тот же кипящий июль. Торфяники в области успели затопить год назад, Веденеев озаботился прислать из будущего предупреждение. Но все равно пожарные расчеты спали не раздеваясь, а лесники и участковые сбивались с ног, выдворяя из пересушенных рощиц любителей выпить на природе.

На потолок Мия не смотрела. Подумаешь, гипсовая лепнина. Разве только пыли прибавилось.

– … И вот в мае, буквально два месяца назад, Никсон начал бомбить Вьетнам. И все поползло по швам. – Серов замолчал. Продолжил Келдыш:

– Нам пришлось разорвать все совместные программы со Штатами. Научные, культурные и так далее. Особенно жаль марсианскую программу. Там все почти к запуску пришло.

Синхронно с собеседниками Мия взяла стакан чая, пригубила – только обозначить, показать, что не чужая. Келдыш прикрыл веки. А ведь ему тоже за шестьдесят, и он тоже придавлен работой. За весь разговор не позволил себе ни единого лишнего движения, кроме этого вот шевеления век…

Шли бы на дачи, внуков гонять, рыбу ловить, сажать гиацинты или что там у них принято?

Тут ветераны разом поставили собственные стаканы, повернулись к Мие, и та подобралась.

– Для нас марсианская программа итог двадцатилетней операции, – Келдыш выпрямил спину, поглядел открыто. – История долгая, описана в соответствующей литературе. Где найти, вы знаете.

Едва заметной улыбкой Мия подтвердила, что да, знает. Собеседники улыбнулись тоже. Келдыш продолжил:

– Чтобы сейчас не отвлекаться, скажу кратко. Неимоверными усилиями огромного числа людей за срок, равный целому поколению, мы так сложили мозаику, что в конечном итоге американцы сочли нас очень сильными. И решили они в одиночку не летать ни на Луну, ни на Марс, ждать нас.

Келдыш перевел дух.

– Они без нас теряют и Луну, и Марс. Многое. Но и мы проигрываем чуть ли не больше! Сложилась парадоксальная ситуация. Нам, конечно, выгодно развалить геополитического противника. Но удержать их на плаву нам, как ни странно, выгоднее. Иначе мы рискуем потерять все жертвы нашего поколения и двадцать лет времени.

– Нам бы как-то по краю пройти. – Вставил Серов. – Чтобы война “и прекратилась, и продолжалась”.

– Мне такие игры кажутся сложными, – Мия пропустила прядь волос через пальцы. – Вы сами видите, что на карту поставлено… Слишком… Чересчур. Осыплется этот ваш край… Вот как сейчас. И вы потеряете неоправданно много.

Келдыш согласился:

– Да. Много. Мы решили замахнуться на будущее. Чтобы в конечном итоге через сколько-то лет… Пускай столетий, пускай мы не доживем, понятно…

Серов хмыкнул:

– Мы до весны вовсе не обязательно доживем. Но попробовать считаем себя обязанными.

– Попробовать что? Какая цель?

– Цель простая. Полного благорастворения воздухов мы не достигнем никогда. Глобальный замысел такой, чтобы вместо американцев и русских, ну и разных там шведов, понятно… Вместо сборной солянки получились земляне. Не сегодня и не через сто лет, но через лет пятьсот очень вероятно, планета придет к единству.

– Придет… Без войны?

Келдыш засопел и сказал:

– Хотя бы без большой войны. Лучше Фашода, чем Верден, Хиросима и Сталинград, если вы понимаете, о чем я.

– Понимаю, – Мия действительно изучила историю Земли достаточно, чтобы распознать отсылку. Если вовсе без войны никак, то хотя бы война в колониях. “Нет мира за этой чертой”, “джентльмен к востоку от Суэца не отвечает за джентльмена к западу от Суэца” и все такое. Хотя бы на родных улицах не стрелять. Но, пожалуй, без уточнения не обойтись. Мия наклонилась над столом:

– Зачем это лично вам?

Келдыш пожал плечами:

– В любом ином случае мы так или иначе упремся в очередную Мировую Войну. Только с термоядерными бомбами. Все прогнозы сходятся на этом, разница только в сроках. Ну и, говоря высоким штилем, хочется оставить потомкам хотя бы пашню без камней. Коль скоро мы не в силах оставить им хорошую погоду.

Серов усмехнулся:

– След в истории. Кровавым палачом Сталина я уже побывал. В рептилоиды пойду, пусть меня научат. Не одним только масонам с иллюминатами коварные планы строить.

Переглянувшись, ветераны снова ухватились за толстенные подстаканники и принялись тянуть время, отхлебывая чай. Наивные! Мия не могла перемолчать одного лишь Капитана. А у Келдыша и Серова еще и срок на переговоры ограничен. Не могут они привлекать излишнее внимание даже собственных соратников длинной беседой с какими-то посторонними блондинками.

Поэтому довольно скоро Келдыш заговорил снова:

– Так вот, Мия, мы тут в мае собрались, посовещались, и получилось, что Ремнант трогать нельзя. То есть, кроме очень ограниченных торговых контактов. Медицинский туризм, разве что. А нам бы такую планету, которую трогать можно. Чтобы колонизировать в четыре руки с американцами. И вокруг этого строить комбинации.

Мия улыбнулась облегченно:

– Вот оно что, а я-то голову ломала. Ну, тут мы в силах вам помочь. Есть у нас местечко, которое не жалко.

– Что будем должны?

Девушка развела руками:

– Вы же понимаете, что сегодня мы не ответим. Соберемся, послушаем, что мама скажет.

– В таком случае, благодарим за быстрый отклик на просьбу. Отвезти вас к порталу?

Все поднялись, одинаково загремели стульями.

– Нет, я хочу Клару навестить. – Мия убрала уши под косынку, украдкой поправила воротник белой блузки. Кинула быстрый взгляд на длинную, не по жаркой погоде, юбку: кажется, хвост нигде не выдает оборотня.

Обернулась к собеседникам:

– Так что сейчас я на вокзал.

---

На вокзал Гиря прибыл вовремя. Как раз “Вена-экспресс” выгружается, есть где затеряться.

Придав себе деловой вид, Гиря пробежался сначала мимо приличной толпы интербригадовцев в зеленых “юнгштурмовках” – вроде как с ними. Интербригадовцы – судя по наклейкам на чемоданах, только что из Пловдива – угрюмо переглядывались с не меньшей толпой комсомольцев, одетых в оливковые штормовки, и обшитых шевронами стройотрядов на каждом свободном клочке ткани. Пока те и другие прикидывали, где и как лучше урегулировать идейные разногласия, чтобы не помешали “гвардейцы кардинала”, и есть ли у мушкетеров при себе достаточно йода и лейкопластыря для достойного увенчания диспута, Гиря скользнул к сигаретным автоматам. Убедившись, что на него впрямую никто не смотрит, Гиря затолкал конфетные фантики в приемники монет всех четырех машинок, после чего еще раз осторожно зыркнул по сторонам и перебежал к следующей толпе.

Здесь верховодила “курица в фольге” – тетка-общественница, нацепившая куртку “металлик”, называемую еще “газолиновой”. По июльской-то жаре!

Приблизившись, Гиря понял: тетка инструктирует как раз туристов, перед поездом на Варну.

– … Лишние деньги перевести на аккредитив, для себя оставить лишь тридцать рублей. Обратный билет из Москвы куда вам… В Ташкент? Возьмите заранее, время есть пока.

Гиря прибился с краю и тоже изобразил внимательного слушателя. Тетка, со вполне комиссарской яростью, рубя рукой июльскую жарищу, вещала:

– … Не надо ходить «всей толпой». И не лезьте купаться в кальсонах! Там вокруг представители разных стран! Особо предупреждаю: никаких бумаг не подписывать, а требовать вызова консула!

Стиснув зубы, Гиря протолкался через возбужденных туристов к стене, где изловчился заклинить еще три автомата с мороженым. Хотя на него никто не смотрел, пришлось повозиться: автоматы с мороженым проектировали лучшие в мире советские инженеры. А бесчеловечные коммунистические палачи догадались предварительно испытать автоматы на детях, в пионерлагерях и школах. Поэтому автоматы, дожившие до серийного выпуска, конфетные фантики просто глотали с удовольствием. Ходили слухи, что “Морозко” пятого типа перекусывали тонкие веточки и даже пластиковые зубья от расчески, а жвачку подогревали особой нихромовой спиралью и сдавали потом на вторсырье. Так что Гиря засунул в хитрую технику куски медной проволоки.

Представил себе, как портит автоматы в той самой Варне или на Солнечном Берегу, или куда там направлялись ошалевшие туристы. А когда ловят его болгары, кричит: “Консула!” Ну да, три раза с присвистом… Все теткины речи сводились к тому, что обязанностей у советского туриста малость побольше, чем прав. Из прав Гиря уловил только одно: если кто не хочет есть свинину, то пусть заявит руководителю группы, болгары могут пойти навстречу. Не всегда, но иногда способствуют по части замены свинины бараниной. Гиря вспомнил запах баранины и сглотнул слюну.

Оставались еще пять автоматов с газетами на противоположной стороне платформы. Но хитрые вокзальные мильтоны наверняка уже идут к нему – спокойно, уверенно, не привлекая внимания пассажиров и не создавая паники. Можно сбежать, но тогда деловары заплатят меньше. Опять же, азарт. Гиря нешуточно чувствовал себя героем-подпольщиком, диверсантом во вражеском тылу. Почти как в кино про Штирлица.

Третья толпа Гире не понравилась. Болельщики “Пахтакора” стояли плотной кучей. Видимо, ждали оборота поезда, откуда высадились ташкентские туристы. Втолкаться к болельщикам человеку постороннему вряд ли бы удалось. Огорченные проигрышем, болельщики тянули привычное: “Ооо-е гол-гол! Оо-е Пахтакор!” чуть ли не злобно; с другой стороны, и вокзальная милиция поневоле отвлекалась на эту громадную живую бомбу. Нет, надо рисковать. Четвертак сам себя не пропьет!

Гиря обернулся. Инструктаж “курица в фольге” закончила. Туристы избрали сразу двух парторгов, которые тут же занялись самой что ни на есть коммунистической деятельностью: один собирал деньги на сувениры, а второго объявили ответственным за водку. Чтобы советские гражданские даже спекулировали под надзором “руководящей и направляющей”.

– Подвинься, пацан!

Наглый таксист, отпихнув Гирю, бросился к выходящим из вагона военным, загорелым до белых бровей. Чемоданчики военные несли зарубежные, “углы фацетные”, как говорили Гирины кореша. Правый, повыше, сильно хромал – так, что второму приходилось его поддерживать… А медалей немало, есть какие-то незнакомые. Видать, зарубежные советники возвращаются, битком набитые ненашими деньгами. Вон как гнется перед ними таксист, мелким бесом рассыпается. Не, не повелись служивые. Похоже, опытные: похромали на метро прямым курсом.

Гиря совершил еще одну перебежку и оказался в двух шагах от газетных автоматов. Огляделся: кажись, все пучком. Достал фантики и уверенно двинулся к металлопластовым ящикам.

С высоты третьего этажа из остекленного перехода над путями все Гирины маневры наблюдали мужчины. Оба седые, оба одетые в превосходно сидящие костюмы цвета сливочного мороженого, обутые в хорошие чешские туфли-мокасины подходящего кремового оттенка. Мужчина повыше комментировал, словно футбольный матч:

– Гляди, комсомолия с интербригадными опять рубиться будут.

Мужчина пониже соглашался, криво ухмыляясь:

– Еще бы. Те выездные, а эти местные. Но перспективная молодежь нужна обоим. А кто там за идею, а кто ради дефицита и загранки, поди определи.

– Зато с туристами все понятно. Сейчас пойдут водку на всех закупать. Организовано.

– Не можешь предотвратить, возглавь. Логично.

– Вот, а ты боялся. Не дрейфь, все получится. Большевики большевиками, Хрущев Хрущевым, а люди прежние остались. Людей не переменишь! Комсомольцы против бригадовцев. Туристы вообще сами по себе… Гляди, военных из горячей точки никто не встречает. Хотя Министерство наверняка знает, что раненые. Но машину посылать – это ж беспокоиться. Дело сделали, никому не нужны. Разве только вокзальным уксусам. Эти хоть Гитлера повезут, лишь бы деньги… Кстати. Проколется пацан, уходить ему пора.

– Жадность фраера губит. Вот прямо сейчас… Нет, все же рискнул к узбекам сунуться. Да черт с ним, что у нас – исполнителей мало?

– А узбеки набыченные… Продули, что ли? Как “Пахтакор” против ЦСКА сыграл, не видел?

– Не видел, но верю в коней. Что им хлопкоробы, они третьего дня “Локомотив” размесили.

– А вот как думаешь, если сейчас узбекам крикнуть: “Русские домой!” – подхватят?

– В Москве-то? Не дураки.

– Ну, а в Ташкенте?

– Да хоть на другой планете. Людей не переменишь. Повторяю: не мандражируй. Общество расколото. Следовательно, есть шансы, и немаленькие. Все ругаются, все сосредоточены на личном, индивидуальном…

– Так это еще при Никите, в шестьдесят третьем провозгласили постулат, что-де: “коммунизм есть набор конкурирующих проектов”. Вот, сам видишь – конкурируют.

– Можно подумать, не знал Никита, что у нас все хорошие идеи губятся исполнением.

– Лично для тебя это что? Мы все имеем: дачи, стражу, уважение, башли.

– Обижаешь, начальник. Я не для себя, не для брюха. Мне хотелось, чтоб страна цвела построже.

Собеседник не поверил, но виду не показал. Покачал ухоженными сединами, развел чистые, пахнущие дорогим одеколоном руки:

– Представляешь, вот мы тут стоим. А там, в Кремле, грибы эти семидесятилетние… Академики, мать их синхрофазотрон… Выдумывают еще что-то. И уже скоро спустят нам на исполнение. И вновь продолжается бой. Когда мы уже спокойно жить начнем?

Важные мужчины развернулись и удалились по остекленному переходу над путями, слегка морщась, когда по лицам проходились отраженные лучи жаркого июльского солнца, и где-то на середине перехода разминулись с платиновой блондинкой, одетой не по погоде в блузку с рукавами, длинную юбку и даже косынку, торопящейся как раз в сторону межвокзального экспресса. Затем они вошли в Павелецкий вокзал, но уперлись во временно перекрытый для ремонта главный портал и на площадь не попали.

Тогда мужчины пожали руки на прощание – вполне дружески. Который повыше сразу направился в сторону вокзального ресторана. Который пониже, напротив, нырнул под веревку с флажками, проворчал в нос: “Ишь ты, охоту на волков устроили тут” – но в целом вполне уверенно продвигался между лесов, штабелей горячих металлических труб сверх-супер-новомодного квадратного профиля и скоро нашел цель. Здоровенный парень в ковбойке и уже сильно потертых “рабочих брюках” синего цвета как раз получил у начальника стройотряда деньги за сегодня, хлопнул с ним по рукам и повернулся уходить.

Важный седой мужчина приветствовал студента вполне приятельски и вытащил на площадь, а оттуда подальше, в кафе, где визг болгарок и треск сварки не мешал разговаривать. И там, наконец, спросил:

– Что это вы делаете?

– Стеклянный фасад.

Стройотрядовец начал показывать руками, едва не своротив столик:

– Примерно так метр от стены будет сплошное остекление. Чтобы пыль не садилась, а зимой штукатурку не заливало. И чтобы она потом не осыпалась. Памятник архитектуры ведь.

Седой покрутил головой недоверчиво:

– С таким куполом по центру, да с такими вышками на краях – будет ли красиво?

Парень махнул рукой, не отвечая. Седой пригляделся и спросил встревоженно:

– Чего такой грустный, Мишка? Поругался с ней, что ли?

– Не, Петр Николаевич.

– В газете зажимают?

– Напротив. Только давай. А я не могу, не идет.

– О как…

Подошедшему официанту седой сунул оливковую трешницу:

– Нам так… О творчестве перекинуться словом. Немного, еще по делам ехать.

Официант кивнул и скоро притащил кружки, кувшин пива, большую тарелку жареной картошки. Мужчины разлили по первой, приняли ледяного темного, выдохнули.

– Вот сейчас, Миша, рассказывай. О чем грустишь?

– То ли вырос из старых сюжетов, то ли ссобачился.

– Это как?

– Легкость утерял. Раньше не задумывался, что читатель скажет, как воспримет. А сейчас уже читатели есть, и стиль мой они знают. И, значит, стоит мне из ожиданий выскочить, выразят недовольство. Вот я пишу и оглядываюсь. Как те воспримут, что этот напишет. Этому точно не понравится, жаль разочаровывать хорошего человека. Другому больше про любовь подавай. Третьему про войну-приключения. Зато вот эта фраза на ура пойдет – но не нужна она в книге, нюхом чую.

– Ну и не пиши по их ожиданиям, пиши против… Будем!

– Ваше здоровье… Выйдет это же самое. Так и сяк маяк у меня все равно читатель. Вот вы от меня ждете красного – а я вас белым. Но чтобы черным или там зеленым – нет. Не по правилам. Ну и что получается? Шел от маяка слева, теперь пойду справа, главное – все равно маяк… Я же писатель! Я обязан в те края ходить, где маяков нет, и сам их ставить!

– А как ты писал, когда маяков не видел?

– От героев писал. Глаза прикрою – вижу. Вот они все. Говорят, ругаются, обнимаются, делают что-то… И уже в самом конце, когда закрываю написанное – вроде как дверь за собой закрываю, выходя из комнаты с хорошими друзьями. А у тех, в комнате оставшихся, все хорошо.

– Значит, у тебя все силы на тех, в комнате, уходят. А с настоящими людьми ты как-то не очень, верно?

– Не бейте по больному, Петр Николаич. Разве вы больше не друг?

– Друг.

Седой вынул из нагрудного кармана сложенный лист бумаги:

– Я тебе вот, выбил творческую командировку. Как раз, где маяков нет. Голову проветришь. Заодно и Вероника твоя пусть определяется, неча хвостом крутить. И заплатят очень даже, не хуже, чем в стройотряде твоем. Зато работа по специальности. Впечатлений море, за это ручаюсь.

– Бам? Тайшет? Ангола? Конго? Куба? Неужели Вьетнам?

На каждое слово седой ехидно мотал головой.

– Космодром?

– Выше бери.

– Куда уж выше?

– Приходи завтра в то здание, откуда Магадан видно. Если не трусишь, конечно. Подписку дашь, и сам все узнаешь.

Собеседники молча допили пиво и прошли дальше к метро, довольно жмурясь: мимо как раз уступом ехали три ЗИЛа-цистерны, поливающие раскаленный асфальт. На веерах брызг сияли компактные модерновые радуги.

---

Радуги здешние кто видел, век не забудет.

Утро всегда свежее, ветер с моря, влаги в нем полно. Солнце низкое, на каплях играет сильно, бриллиантам впору. Становись лицом к западу и смотри.

Первая дуга ниже и ярче всех. От причала, над цитаделью, пониже над стадионом – и под конец упирается почти в самый вычислительный центр. Он тоже высокий, грозный, чтобы антенны повыше к небу поднять. Над Землей спутники летают, а здесь пока ничего.

Вторая дуга выше. Утром кажется, патрульный дирижабль прямо в нее уходит.

Третья дуга совсем высокая и блеклая, но тут у всех зрение хорошее. Не берут в колонисты с плохим здоровьем. Все различают на самом верху те самые семь полосок, что и в ярчайшей, чистейших красок, нижней дуге. Каждый охотник желает знать, где там сидит фазан!

А там не фазаны. Там уже метеозонды и метеорологические ракеты. Орбитальные спутники пока что запустить не выходит: ни радиус планеты не ясен, ни насколько здешняя гравитация от земной отличается. Умники из обсерватории поговаривают, что тут гравитация меняется со временем. Чуточку. На пределе чувствительности приборов. Может, вовсе то приборная погрешность. Поэтому на Большую Землю докладывать не спешат. Благо, пока от них и не требуют. Обсерватория – как и весь город – еще строится только.

Зато название уже имеется. Как бы там в официальных документах не выкручивали – здешние называют город: “Радуги”. Или “Далекая Радуга”, точно по знаменитой книжке Стругацких. А как еще, когда вот она, другая планета, под ногами? Ну и радуги – только голову подними. Вот вам пыльные тропинки далеких планет, а вот вам и следы. Всем следам следы!

От моря, от закладного камня, от мемориальной плиты с рельефом “Нулевой километр” – прямо на юг, прямо вдоль трех живых радуг – разрытая траншея глубиной, чтоб не соврать, метров десять. Многоэтажку закопать можно.

Вот ее и закапывают. Вернее, сразу в той канаве строят, чтобы потом засыпать. Нижние ярусы – водостоки, канализация. Трубы. Отдельно в крайних пеналах газопроводы. Протечет газ, так останется в своей клеточке. Рванет газ – безопасным форсом пламени поднимет вышибные панели, не закрепленные вообще никак. Соседние конструкции не пострадают.

В сторонку от газовых щелей средние ярусы: железнодорожные пути грузового состава, автоматические поезда, которым солнце не надо. Напротив, автоматика в темноте лучше работает, засветки фотоматриц нет. Опять же, в подземной глубине никакие олени на рельсы не кинутся. Даже кроты; ну, если, конечно, кроты бетон преодолеют.

Впрочем, про здешних кротов пока ничего не ясно. Чем черт не шутит. Все-таки не Земля.

На Земле так не положишь. Места нет. Все застроено. Дома, города, полстраны – глыбы льда. В смысле, вечная мерзлота глубже трех метров. На шести десятых площади громадного СССР. А в Сибири так и вовсе на восьми десятых. Вроде и места полно – и не растет ничего, и даже канализацию нормально не выкопать. О метро и не спрашивай.

Зато здесь просторно. На север море – не такое ледяное, как ожидалось. По температуре как Балтика, Пламен даже на спор купался. Варен поумнее, в воду не полез. Айсен вовсе якут, и море до того видел только на картинках, да когда в Москву летел самолетом, в Таймыре по погоде садиться пришлось. Так, говорил, там холод подошву насквозь прокусил, едва с трапа слезли.

Тут совсем не Таймыр. Земля теплая. На юг и на все стороны, сколько глаз видит – степь да степь кругом. Есть куда главную ось линейного города вкопать. Вот и стараются экскаваторы, потоком бетон идет, арматурное железо сотнями тонн вяжется. Растет в глубине мега-тоннель. Выше рельсовых тоннелей грузовые трассы роботов-машин, склады, на крайний случай – убежища. Над ними автострады, а еще выше, уже над землей – монорельсы. Все это рассчитано не на райцентр. И не на областной центр даже. Это – становой хребет колонии. Линейный город, который так и будет расти строго с севера на юг. Через сто километров от него ответвятся такие же мощные оси на восток – к горам – и на запад, где аэрофотосьемка показывает край огромных лесов, откуда сейчас взрослые деревья дирижаблями возят. Место есть, рельеф ровный, климат приемлемый – планета будет заселяться клеткой, как городские кварталы еще при Македонском и Цезаре отмеряли, по Гипподамовой системе. Только здесь одна большая клеточка – сто на сто километров. Римскому легиону, примером – четыре дня марша.

В самой первой клетке, что ближе к морю, около главной оси уже обычные улицы строят. Сначала вдоль оси высажена защитная лесополоса минут на десять пешего хода. Потом улица-променад, где все автобусы-троллейбусы-трамваи, магазины, школы, клубы и прочее многолюдие. За ней еще лесопосадка, но уже не большая, минут пять неспешным шагом. А трем парням с важным делом – вовсе минута насквозь пробежать.

Бежали парни из жилого пояса. Там улочки нарочно искривлены, для пущей живописности. Там сквозных проездов мало: чтобы не соблазнять всяких гонщиков. Да и чтобы чужих поменее. Жилой пояс. Тут и дети когда-то на асфальте классики разрисуют. Если на чем и можно гонять, это на велосипедах.

Но парни велосипедов не брали. Во-первых, что для колониста километр бегом? Удовольствие! Во-вторых, буквально вчера внезапно заработали все телеприемники, засверкали разными узорами уличные фонари, и радиоточки запели на все голоса, ну, а домовые терминалы зажгли столько зеленых огоньков, сколько на них вообще при сборке поставили.

В мир пришла Система!

И теперь уже всякий колонист, по закону Союза Советских Социалистических Республик, мог получать необходимые вещи бесплатно. Исходя из количества набранных социальных баллов.

Баллы у парней имелись, у всех троих. Вот они и рванули с утра пораньше прямо в здоровенный замок Вычислительного Центра: магнитные карточки оформить. Потом, наверное, надо будет еще в горкомовскую цитадель заглянуть. Все важные хранилища пока что там. Планета новая. Мало ли, что степь – на Земле все степи кому-то да принадлежали. И здесь, наверняка, свои Чингисханы водятся. Пока никто не встречался, что и понятно: разведчики нарочно место подальше от людей выбрали. Стояло тут некогда могучее царство, да затоптали его степные кони. Степняки и посейчас бродят многотысячными ордами, только очень далеко к югу, где трава сочнее. Есть надежда, что так далеко на север, в скучные, сто раз ограбленные, руины местные коневоды не сунутся.

Ну, а сунутся – так вон под кронами свежевкопанных деревьев, то БТР под маскировочной сеткой, то зенитка обвалованная… А то и вовсе даже танк мелькнет. На запасном пути бронепоезд, аккурат, как оно в песне поется. Железку так или иначе придется тянуть на юг, восток и запад – менять рыбу из моря на лес, руду, зерно, мясо и что там еще понадобится. Значит, придется и охранять.

Ради той самой охраны Вычислительный Центр – как горком, госпиталь, учебный комплекс, водоочистные станции и другие важные городские объекты – построили в толстом бетоне, с узкими бойницами первого этажа. Обкопали целым лабиринтом рвов и мостков. По старинной самурайской методике засадили все внутри лабиринта кустарниками, где протоптали узенькие извилистые дорожки. Навтыкали там и сям разновсяких гротов с фальшивыми руинами, статуями, мостиками и беседками. И назвали все это парком. Для прогулок, ученых диспутов и возвышенных размышлений, конечно. Ну, а что любому чужаку придется долго искать дорогу среди живых изгородей и канав, да еще и со стрелками в самых неожиданных местах – это так, побочный эффект. Вроде как радиация от АЭС.

Покамест хитромудрая зелень еще только росла и поднималась, так что парни прибежали к самому открытию, к восьми утра, не тратя драгоценные секунды на блуждания в неведении.

Перед входом Пламен крепко пожал руку Варена, тот хлопнул по плечу Айсена. Айсен, по таежной привычке, не сказал ничего.

---

– Ничего, парни, вам пока не могу предложить.

Старший по распределению даже руками развел.

– На море у нас только “тюлькин флот”. Катера портовые, водолазные, гидрографические. Стройка причалов, составление карт и лоций. Все! Даже нету буксиров. Нечего буксировать. На конец года верфь достроят. В Портал кусками пропихнут что-то побольше моторки, мы его тут сболтим, сварим, на воду спустим. А там и посмотрим. На палубные команды с вашими баллами уже берут.

Парни переглянулись. Пламен вздохнул.

– А что на катерах есть?

– Есть, да не про вашу честь. Вот у тебя сколько баллов?

– Школьные по верхней планке, отличник, активист…

– Срочную вы не проходили, возраст мал. Потому и не берут вас.

– Зато у нас общественная нагрузка: помощь милиции. Мы все дружинники, улицы в Карабахе патрулировали.

– Ого! И родители отпустили вас?

– Мы интернатовские, Пятая Закавказская Коммуна, да Айсен вот из Бодайбо. – Пламен загибал пальцы, подсчитывая баллы.

– … Пришлось и пострелять… Нет, на Земле я бы никуда не прошел, ну так там же “опорный средний” ого-го как задирают разные герои с медалистами.

– Мы сюда потому и рванули, что на Земле в моряки не пробиться. – Варен переступил с ноги на ногу.

Старший фыркнул:

– Э! Романтика… Да что там, я и сам за туманом поехал. Пошли к вычислителям. Вдруг они там какой коэффициент подкрутят. Если можно.

Тогда всей толпой поднялись на этаж выше, где посреди машинного зала, стоя на похрустывающих плитках фальшпола, длинный кудрявый брюнет в хорошем костюме пафосно вещал нескольким товарищам в белых форменках вычислительного центра:

– Да я лично! Вот этими вот руками! Тысячи жизней спас! Когда на вычтехнику пошел вместо медицинского!

Парни переглянулись и заулыбались. Однако, брюнет умел не только трепаться и вник в их проблему очень быстро.

– Нет, – сказал он, печально качая кудрями. – Коэффициент мы подкрутить можем. Но мы нарушим главный принцип хорошего программного кода. Знаете, какой?

– Откуда нам.

Брюнет наставительно воздел палец:

– Принцип наименьшего удивления. Чем код меньше нас удивляет, тем он лучше. А потому езжайте-ка вы, бойцы-хитрецы, в экспедицию.

– Восточный полюс открывать? – не сдержался Варен. Пламен аккуратно ткнул его локтем в бок:

– Слышь, “мальчик Варя”, не зли человека понапрасну.

– Мальчик Варя ? – брюнет запнулся.

– Варфоломеем назвали, – поморщился Варен. – Сколько меня в интернате цукали, так я здесь имя сменил. Как закон вышел, сразу переоформил. Простите, товарищ программист. Мы очень в моряки хотим. Неужели для нас нет никакого способа?

– Отчего же, есть. Вот палеонтологи набирают рабочих в экспедицию. Там с вашими баллами… И вы же все начальную военную подготовку в частях сдавали? Я вот вижу, Закон Об Оружии использован, отметка стоит. Ого, да у вас характеристики от внутряков… Карабах! Вот же черт… Понятно теперь…

– У нас и наганы с собой, – Пламен отвернул полу куртки, показал край кобуры.

– Совсем хорошо. Там как раз ковбои пригодятся. Доберете ваши сотни безо всяких там подкручиваний. И как раз придут новые катера, у нас на них месяц запрос лежит, но Портал строители поработили, там самосвалы с мешалками, не пролезть… А то ведь некуда сегодня новых моряков сажать. Если бы даже у вас баллов и хватало.

– Идем, – сказал Айсен. – Очень хорошо вы придумали, товарищи. От всех нас благодарность.

Айсен говорил очень редко, но друзья знали: если якут что-то сказал, спорить бесполезно. Много раз пытались, Айсен все равно выходил победителем.

Поэтому все просто пожали программистам руки и отправились теперь уже в Учебный Центр, искать, где там профессор биологии.

---

Профессор биологии – крепкий, больше похожий на тренера по самбо, ни единого седого волоса – обрадовался парням, как родным. И тотчас припахал переносить ящики, грузить на военные зеленые “Уралы”.

– У нас тут все больше девушки, не им же ворочать, – несколько смущенно пояснил профессор, в упор не замечая, как у парней резко развернулись плечи и надулись бицепсы. Девушки! Это же совсем другое дело!

– На сбор вечером подходите, ночевать уже вместе будем, утром выезд с рассветом. За ужином познакомимся. Сейчас кто где. Кто бумаги получает, кто пайки. Вы, кстати, получите немедленно карабины, я вам в карточки разрешение прописал уже. Наганы ваши – хорошо, но тут, говорят, волки в половину человека ходят.

– Товарищ профессор, нам бы хоть намеком. Что искать будем?

– Палеофауну. Когда копали деревья для пересадки, вскрыли вроде бы кости какие-то.

– Динозавры? Здесь, на другой планете, жили динозавры?

Профессор улыбнулся – почти как тот волк.

– На сборе расскажу. Вам еще две машины загрузить. Я вам сверхурочные выпишу.

– А нам бы лучше соцбаллами. Мы собираем.

Профессор понимающе кивнул. Сам он к соцбаллам долго привыкнуть не мог и тайком завидовал умению молодежи не просто ориентироваться в новых законах, но и ловко их использовать. Впрочем, на Радугу людей отбирали. Карьеристы попасть могли, дураки вряд ли… Профессор снова кивнул: понятно, мол, сделаю. И повторил:

– Вечером все, вечером.

---

Вечером вся экспедиция, переодетая уже в зеленые штормовки, черные брюки-сапоги и оливковые панамы с накомарниками и яркими эмалевыми кокардами “Далекая Радуга”, собралась на базе учебного центра. Выделенные шесть “Уралов” составили в неровное кольцо. Натянули шесть палаток на незанятом покамест участке неподалеку, развернули кухню – генеральная репетиция перед выходом на действительно далекую точку.

Профессор представил всех наскоро – понимал, хитрый черт, что так интерес только усилится. Дескать, вот наши ученые – пять студенток и два не шибко рослых студента. Вот наши добровольные помощники – без имен, просто королевский жест в сторону парней. Вот наша защита – в полумраке мерцали поднятые очки на шлемах, огоньки на рации, порой свет романтического костра бликовал на полированных стволах.

Парни уже знали, что военные в сопровождение нарядили десять человек, отжалели две дальние рации и с барского плеча – целых два вертолета на прикрытие марша. Да еще один “Ми-восьмой” каждый день собирался прилетать с новостями.

Профессор больше ничего не разжевывал: подробнее познакомимся по пути. К нужной опушке по степной целине, самое малое, двое суток пылить. Сейчас, товарищи, давайте посмотрим на карту.

Парни, приунывшие сперва от важности девушек – все студентки столичные, все старше на два-три года – решили носов пока не вешать. Пламен верил в судьбу – он и в чужое море купаться отважно полез, не особо рассуждая.

Зато Варен как раз и рассудил, что соцбаллы где-то поглавнее будут. Ведь полсотни в сутки, да на два месяца – немалая цифра. Откроется новая ветка, станут они все трое моряками. А уж по части скоростного охмуряжа русский флот не имеет равных со времен Петра Великого!

Айсен промолчал.

На зеленом ящике профессор выложил и расстелил сразу несколько карт. От привычной топографической, только обидно маленькой, под которую профессор подколол несколько аэрофотоснимков и вручную сделанные кроки – до настоящего пергаментного свитка, черт ведает как добытого разведкой.

– Мы с вами находимся на севере континента, – карандашик постучал по краю береговой линии на хорошей карте. – Бывшее государство, по всей видимости: много развалин. Города, дороги. Разведка принесла легенду, что-де первые люди на планете появились именно здесь.

– Не Африка, ночь холодная, – скептически возразил девичий голос из темноты. – На Земле все в жаркой саванне начиналось.

– Возможно, здесь люди тоже инвазивный вид, – очень важно сказал пока незнакомый студент. – Мы вот через Портал ввалились. А если тут место удобное для открытия порталов? Какая-нибудь этакая картина электромагнитных полей, особенная. И люди сюда готовыми пришли сто тысяч лет назад?

– Например, те же неандертальцы, – добавил второй студент. – В палеолите никто особо не разбирался, кто куда девается. Мифология, опять же. Всякие там “холмы эльфов”, “та сторона”, и прочее.

– Может, еще проще, – вмешалась другая девчонка. – Вид автохтонный, только климат успел поменяться.

– Товарищи, к теме вернемся, – вроде бы и мягко сказал волк-профессор, но вся биобратия замолкла, словно кнопку нажали. Начальник экспедиции смог опять постучать карандашиком по карте.

– К востоку от нас по берегу город… Условно, город Креста. На съемке кому-то привиделись две главные улицы, как в римских лагерях. Он покинут очень давно. Там живут, может, несколько тысяч населения. Совершенно недостаточно для больших стен и отличного, почти идеально прямого тракта на юг. Вот он, по карте до самого низа. Назвали мы его, понятно, Тракт. Не магистраль же, слишком современное слово. Дальше на восток за Крестом начинается широченная дельта. Река, понятно, с того самого юга и потому мы назвали ее Теплая. Наверное, когда у нас всерьез дойдут руки до археологии, мы увидим, что наше неизвестное раскопанное царство строилось вокруг Теплой реки, как наш город вокруг осевой трассы.

– Товарищ профессор, а как местные называют город и реку?

– Вы будете смеяться, но Город и Река.

– Странно, – покрутил головой Ярослав. – Нас учили, что гидронимы сохраняются дольше всего. У нас до сих пор Дон, Дунай, Неман – от кельтов. Хотя три тысячи лет прошло точно.

– Но докельтского имени Дона и Дуная мы не знаем, – профессор только плечами пожал. – Так и здесь. Пришел новый народ, более примитивный, заселил руины, не зная, как их называли прежние обитатели. Город и Река, все.

На картах река быстро уходила под обрез листа, и больше про нее ничего не говорилось. Парни сами сделали вывод: если что, идти строго на восток, а потом или упрешься в этот самый легендарный Тракт, или в Теплую. На север вдоль реки – просто по течению. Восток найти просто: в самый пасмурный день восход солнца все равно высвечивает нужный край неба.

Профессор показал неровную линию на западном краю карты:

– Великий Лес. Так и назвали. Уходит очень далеко на запад, края аэрофотосъемка не показала. Мы почти посередине между лесом и трактом, километров по двести в каждую сторону. Именно на опушке Великого Леса и выкапывают вместе с кубом земли большие деревья, чтобы привезти и посадить их в лесополосы. Лагеря озеленителей просто по номерам, от первого, уже заросшего, до двадцатого, где сейчас деревья берут. И вот, в одиннадцатом – тринадцатом лагерях, примерно в трехстах километрах от моря, а от нас около пятисот километров, озеленители увидели в ямах большие кости.

– Динозавры? – ахнули даже военные. И тотчас веселый, чистый тенор с их стороны пропел:

– Как хорошо быть динозавром, как хорошо быть динозавром!

Лучшей работы я вам, синьоры, не назову!

Буду я точно динозавром, стану я точно динозавром –

Если амфибий, если амфибий переживу!

– Возможно. Мы едем, чтобы это узнать. Место вот… – всех листочков с кроками и съемками едва хватило, чтобы выстроить путь к будущему раскопу. – Назвали, понятно, Опушка Динозавров. Но дирижабль мы получим, только если найдем там что серьезное. В колонии пузырей всего два. Один возит саженцы, второй патрулирует степи. Вертолеты дотягивают в то место только с дополнительными баками, ничего серьезного не отвезешь…

Кто-то подкинул в костер веток. Невидимый горький дым окутал сидящих вокруг ящика. Ветер поднял уголок настоящей карты. Тогда профессор начал собирать сыгравшие свою роль бумаги. Подумал и прибавил:

– Кроме этого, есть попутная задача: фауна. Я вам по свету раздам учетные карточки, будете вписывать всех зверей, кого увидите. Потом все вместе названия выберем. Больше двух задач на экспедицию я никогда не ставлю, и вам не советую: внимание рассеивается, ни одно дело не получается как следует. Хорошо бы совсем обойтись единственной задачей, но сами же видите: новый мир. Интересно!

Выдохнули все. Потом раздался голос из темноты:

– Товарищ начальник, рядовой Остапов. Разрешите вопрос.

– Спрашивайте. И, как это у вас говорится? Без чинов.

– Есть без чинов. Товарищ профессор, но мы же на другой планете. Какой смысл изучать здешних зверей? Земных еще понятно, там все-таки наша, родная, история. А тутошних зачем?

Успокоив обоих подскочивших студентов коротким движением ладони, профессор чуточку поднял уголки рта и сделался на вид натуральным оборотнем.

– Прямой смысл, товарищи. Либо мы докажем, что эти звери аналогичны земным. А это значит, что наш Портал тут не первый. Физикам это может быть важно… Червоточина Бозе-Эйнштейна-Розена, кстати, правильно называется наш Портал. В библиотеке есть книжки, кому интересно – смотрите.

Затем профессор свел руки вместе, ковшиком, и улыбнулся уже проще, человечнее.

– Либо, если эти звери вовсе не совпадают с земными, мы получим представление о путях развития жизни на другой планете. Выведем закономерности эволюции, общие для Земли и вот, Колонии.

– Для Радуги, профессор, – поправил, внезапно, Айсен.

Профессор только чуть покосился на якута, но в спор не полез. Обратился к бойцам:

– Вахты распределены?

– Так точно.

– Ковбоев ставьте по одному на каждую ночь, пусть сразу привыкают.

В темноте хихикнули девушки. Пламен сразу же послал в ту сторону воздушные поцелуи, обеими руками.

– Отбой. Завтра встаем с рассветом, чтобы успеть собраться и выехать по радуге. Если уж мы на Радуге, хм, живем.

---

– Живем, парни, – прошептал Пламен утром. – Все симпатичные. Брюнетка вообще японка, по студенческому обмену. Только там биологи насмерть стоят, не смотри, что задохлики. А вокруг военные, как слепни за Первой Конной.

– Мы – Пятая Закавказская коммуна, – важно сказал Варен. – Отступать некуда. Только вперед!

Айсен, понятно, ограничился улыбкой.

Палатки сняли быстро. Кухню свернули, обтянули еще брезентом от пыли. Погрузились в “Уралы”

Парням достался средний “Урал” – с кунгом, где лаборатория; вел его поначалу Айсен. Потому что Пламен первую ночь отдежурил, а Варен отсыпался перед своим дежурством на будущую ночь.

Военные вели две машины: одна с механической мастерской и восьмикиловаттным дизелем на прицепе, вторая груженая гипсом для снятия слепков и научными бумагами.

Студентам, как более образованным и, тем самым, более ответственным – ну, хотя бы в теории – доверили грузовик с едой, половиной снаряжения и кухней.

Второй грузовик с едой и половиной снаряжения заняли девушки – они, оказывается, тоже умели водить. Ну так в колонисты специально набирали умеющих.

В головной машине поместился сам профессор: грузовик и он водил ничуть не хуже что военных, что коммунаров. К нему в кабину вторым номером пошел один из радистов. Командир отделения, старший сержант Кричевец, ехал со вторым радистом в той машине, где прицепной дизель-генератор.

Ехать решили только по свету, связь давать на рассвете перед выездом, в полдень, перед отбоем, и обязательно в полночь. Военные еще хотели пустить одну машину вперед головным дозором, но над разведанной трассой каждый день проходил вертолет, а от вертолета в степи не скрыться ни конному, ни пешему. Поэтому решили без нужды не усложнять, двигаться плотной колонной.

Установили такой порядок движения, отстучали первый сеанс связи, проверочный – и выехали из города на юг вдоль самой нижней, самой свежей, самой четкой и яркой радуги.

Кто здешние радуги видел – век не позабудет!

---

… Не позабудет. Никак. Хотя и хочется сильно. Есть вещи, которые стереть бы к гриммовой матери, но никак не получается. Страшная и немилосердная вещь – память человеческая.

… На дно рюкзака, сразу поверх пластины, вшитой от карманников с заточенными монетками, пойдет самое тяжелое. Упаковка Праха в толстом черном пластике. Прах высокой очистки, девяностопроцентный. Не всякий ствол его выдерживает. Но это плевать, главное: пробить ауру…

… Идешь мстить, копай две могилы. Ага. Бегом, только шнурки прогладить. Какие-то мудаки выдумали пословицу. Видимо, те самые, которые мести опасаются. Чтобы их не искали.

… Вдоль спины кладут мягкое и ровное. Спальник. Футболки плотные, для осени. Рубашки тонкие, для жары. Куда занесет в поисках, неизвестно. Бранвены отметились на всех континентах. Поэтому горелка, фонарь. Все дорогое, хорошее. Почти пять лет работы, без сотни восемь тысяч льен.

… Искать страшно. Да и невыгодно. Потратить несколько лет, сжечь кучу денег. И под конец рискнуть головой. Ну и ради чего это все? Убитые воскреснут или дом из пепла восстанет?

… Поверх мягкой одежды коробка с прицелом. Прицел самый лучший, на какой хватило денег. Пятикратный. Обрезиненный от случайных падений. С подсветкой сетки, с указателем. На ближней дистанции против твари шансов нет. Единственный способ – подловить футов с тысячи. Даже с полутора еще может выгореть. На большее расстояние нужен хороший стрелок. Вроде того легендарного, про кого сейчас кино снимают. Который на обороне Вейла влепил в Синдер Фолл несколько пуль почти за милю. И то ведь не убил, только ауру снял.

… Смысл простой. Месть не для прошлого. Она как раз для будущего. Бандиты не боятся ничего, кроме силы. Если за тебя кто-то заявится мстить – опасно тебя убивать. Невыгодно потом ходить и оглядываться остаток жизни. Выгода и решает. Все остальное зола. Законы, мораль – бандитам это все разговоры в пользу бедных.

… Поверх прицела несколько коробок с пулями. Тренировочные, дешевые. Чтобы форму не потерять, стрелять надо каждый день. На это пока тридцать пачек по пятьдесят однограновых пуль в каждой. А три пачки – это когда уже до дела дойдет. Тридцать восьмиграновых пуль с термоупрочненным сердечником. Эти должны пробить ауру. С тысячи футов так точно. Носки, пять пачек. Трусы, шесть пар. Порошок стиральный. Нитки. Иголка. Шило. Коробка запасных пуговиц.

… Так вот, настоящего бандита удерживает один лишь страх перед казнью. Государство присваивает себе право судить и казнить. А там, где государства нет, или где оно уклоняется, там и появляется самосуд.

… Котелок с крышкой-черпаком. Бритва. Мыло. Щетка зубная. Порошок зубной. В полотенце все это завернуть. Лапша, консервы – чуть-чуть, на самый крайний случай. Искать надо среди людей, еду можно будет купить. Поначалу придется идти от работы к работе. Поэтому теперь небольшая сумочка с инструментами. Кусачки, тестер, обжимные клещи, круглогубцы, плоскогубцы, запасец разного провода. Электрический Прах, совсем чуть, фунта три. И так рюкзак получается тяжелый. Паяльная станция не влезет. Ручной маленький паяльник только. Да и в соблазн вводить не надо. Бродячий мастер добыча не очень жирная; пускай так и останется.

… В суд, конечно, подавали. Восемь человек из поселка выжили, восемь и подавали. Ответ им всем простой вышел: Бранвены в розыске, вне закона на всем Ремнанте. Поймайте, мол, притащите к ближайшему представителю закона целиком или хоть кусками, все равно награду вам выплатят. Бранвены всех достали.

… Книги воткнуть по бокам рюкзака, чтобы получилась вроде как черепашка с твердыми сторонами. Преграда все тем же карманникам с лезвиями. Вдоль одной стороны электротехнические руководства, справочники, что вполне логично для бродячего мастера. Вдоль другой стороны таблицы стрельбы для праховой винтовки, что не особо типично, но и не такая уж редкость.

Здесь, на Ремнанте, везде можно встретить черных зверей-гримм. Они не боятся ни огня, ни флажков, ни запаха человека. Они на человека охотятся, питаются ужасом и болью. Не выживают истерики на планете Ремнант. Сразу на эмоции приходит гримм-тварь. Верхушка пищевой цепи, супер-хищник, научно говоря.

Поэтому любой путешественник тут с оружием. Праховой винтовкой никого не удивить. Герои-Охотники могут гриммов хоть столовым серебром пластать, у них-то аура есть. А простому человеку что делать без винтовки?

… Так что судьи только руками развели. Приспичило тебе отомстить – вперед. Найди на просторах планеты Охотницу с открытой аурой. Хорошо вооруженную, умелую. Совсем не старую. Которую не нашла вся полиция планеты. Но ты ж герой, ты найдешь. Верь! Вот, а вокруг нее найдешь и всю банду, да какую: Бранвены – легенда! Они даже на Вейл нападали, хотя сами вроде как мистральские. Не побоялись на другой континент перебраться. И денег им хватило переться за половину экватора. И ума им хватило замаскироваться – то ли под эмигрантов, то ли под сезонных рабочих.

… Салфетки влажные, три пухлые упаковки, в каждой полсотни мелких пакетиков на десять салфеток, итого полторы тысячи. Мыться или обтираться каждый день, иначе фурункулы ни ходить, ни сидеть не позволят. Какая тут месть, когда от боли заснуть невозможно. Под клапан куртку, чтобы быстро накинуть, если ливень. В боковые карманы второй фонарик и заверенные копии документов. Оригиналы останутся в сейфе у городского нотариуса.

Мало надежды вернуться, но все-таки надежда есть. Нашлось и у Рейвен Бранвен слабое место. Пока ни слова о том. Чтобы не спугнуть. Ставка на высокочистый Прах, на пятикратный прицел, на тяжелый ствол, с которым в местном тире пролежал год, настреляв чуть не две тысячи льен.

… Да, старый добрый Вейл всем нападавшим отмерил знатных лещей. Великий Озпин, первый Охотник на Ремнанте, лишний раз поддержал свою репутацию. Так что Синдер Фолл накрылась тем, чем думала. Даже весь такой понтовый Белый Клык отсосал, не сплевывая. Только Рейвен, по закону подлости, уцелела. Видели ее там-сям раза три.

… Глупо искать на свою голову смерть. Фрезер писькой не заклинить. Может, остаться где есть? Стрелять научился, в электротехнике разбираться научился – везде на работу возьмут. Семья погибла? Тут половина города беженцы. Все поймут. Никто не упрекнет, что своего дома нет, что беден, что осколок под лопаткой не дает поднять руку, что по ночам подрываешься с криком. Хочешь, полная семья с детьми, только без папки. Хочешь – женщины без детей. На любой вкус. Ремнант потому что. Есть безопасные места, вон хотя бы тот же Вейл. Места есть, но всем не пролезть. Велика планета, и в каждом углу каждый день кого-то режут. Не звери гримм, так бандиты. Успевай только куски семей оттаскивать. Женщины-беженки мужчину не ругают. Не у всех есть кого ругать.

О детях-беженцах просто говорить не надо. Век бы не видеть. Но больно уж немилосердная штука – память человеческая.

… Еще копия документов, заклеенных пластиком – в карман разгрузки. Показывать на проверках. Пистолет попроще, у всех такой, на пояс. Не выделяться. Не привлекать внимания. Аптечку в карман. Лейкопластырь, мозольный пластырь, анаболик. Брызгалка-антисептик. В поездах больные ездят, за ручки берутся, на пол плюют, на сиденья кашляют. Можно не беречься, но тогда зачем все? Никуда не ехай, сиди дома. Через пару месяцев чердак перекосит окончательно. Привяжут полотенцами к батарее. И не факт еще, что говно будут выгребать. Проще ведь не кормить. Без воды за пару суток отмучишься.

… Великая война давно кончилась. Но мелкие войны на Ремнанте бесконечны. Вот опять что-то стряслось в политических верхах, и все как с цепи сорвались. Вейл собирает корпус вторжения на Четвертый Континент, зовет с собой Атлас. Как будто на Землях Гримм черные твари кончились. Или средство против них отыскалось.

Хотя – гримм знают, вдруг и правда отыскалось? Атлас могучая страна, у них почти весь Прах. Могли бы и придумать. Очень даже могли. Техника вообще вся от них, что сложнее подшипника. Вместе с Вейлом, с великим Озпином – загасили бы черных в ноль, как недавно Белому Клыку наваляли.

Только в снежном Атласе генерал Айронвуд оглавнел окончательно. Корешиться с Озпином не рвется. Наоборот, вверх лезет. Совсем наверх, прямо за атмосферу. Как будто земля под ногами горит.

… В зеркальце поглядеть. Ножик складной в последний карман разгрузки. Дверь закрыть, ключ в почтовый ящик, хозяин сам найдет. Жилье съемное, не свое. Да и жизнь теперь пойдет не собственная. Вперед, на вокзал, к морю, а там – в Мистраль. Главное, не оглядываться, чтобы назад не побежать в соплях.

… Бранвены банда мистральская. У них там в Мистрале вообще гримм пойми что творится, пока Вейл и Атлас по сторонам не смотрят, порядок навести некому. Ну Вакуо ладно, в ихней пустыне все отбитые. Но Мистраль внезапно собрался единого президента выбирать, вот смеху-то. Или это снова Кот-Мистраль на форуме херню несет?

… Надежда есть. Маленькая надежда, а все же ненулевая. Рейвен Бранвен – очень яркая сволочь. Не усидит в берлоге. Не сможет не проявиться. Понты бандитские обязательно выстрелят.

А потом будет еще один выстрел.

---

Выстрел треснул пятого июня шестьдесят восьмого. По пути в отель “Амбассадор” какой-то арабский фанатик подстрелил Роберта Кеннеди. Роберт умер от раны на следующий день.

С тех пор каждый год пятого июня старший Кеннеди – тот самый Джон Фицжеральд – возвращался чертовски злой, и Жаклин стоило немалых усилий хотя бы сбить мужу давление. А шестого июня Джон, который сам чудом ускользнул от пули в проклятом ноябрьском Далласе шестьдесят третьего, со всей ирландской страстью напивался до красных коммунистических чертей. Жаклин оставалось радоваться только, что весь остальной год муж крепко держал себя в руках и разумно вел семейные дела.

Правду сказать, дела шли хуже с каждым годом. Но в этом году вспыхнули сразу земля и воздух. Никсон все-таки влип во Вьетнаме по полной программе и в апреле приказал бомбить Хайфон. Русские, конечно, немедленно прекратили совместные полеты на Луну, а собственные космические силы США пока что не вытягивали завоевание космоса в одно лицо.

Однако, все потери – и репутация, и миллиарды обеспеченных золотом долларов – очень скоро показались мелочью. Ровно посреди мая, когда “Небесные крепости” уже вовсю выгружали на узкоглазых тонны взрывчатки, какая-то сволочь пристрелила губернатора Алабамы. Сволочь быстро нашли, только оказалась она вовсе не сволочью, а вполне заслуженным ветераном того самого, трижды проклятого, Вьетнама.

Ну и негром, конечно.

Расисты из “Клана” сразу же кинулись убивать ниггеров. А весь южный народ, сытый по горло Вьетнамом и налогами на войну, конечно, “ку-клукс-клан” всеми силами поддержал.

Но, поскольку негры все эти годы по бедности не могли ни откупаться, ни убегать с “драфта” – с призывной лотереи – постольку через чертовы джунгли негров прошло много. Выжившие привезли домой боевой опыт, и тоже много!

Ну, а оружие в свободной Америке купить совсем не проблема.

Очень скоро все южные штаты превратились в землю натуральной гражданской войны. Почти как в кино про Север и Юг. Только не “дикси против янки”, где еще находилось место кое-какому джентльменству. А белые против черных, где раненых и пленных в лучшем случае добивали штыком под лопатку. От худших случаев Жаклин берегли, но жена президента по определению дурой быть не может. Жаклин, конечно, рано или поздно все узнавала, только запоминать не хотела. Чтобы потом самой не лечить сердце. У нее вот-вот муж домой вернется. Вернется комком боли, потому как годовщина убийства младшего брата вовсе не семейный праздник. Жаклин, помнится, в день смерти Роберта сама едва не сбежала из Америки. “Если они убивают Кеннеди, то мои дети – мишень!” – так она сказала в проклятом июне шестьдесят восьмого; и с тех пор на первую половину лета всегда отсылала детей в Европу, ожидая здесь, в Америке, очередной пакости.

Июнь семьдесят второго опасения Жаклин оправдал полностью. Днем по телевизору показали заседание Конгресса. На том заседании Стром Термонд, сенатор Южной Каролины, да с ним губернатор той самой Южной Каролины Эрнест Фредерик Холлингс, да от штата Миссисипи Росс Барнетт, а еще от Западной Вирджинии Роберт Бёрд, из Теннеси Альберт Гор – все эти достойные джентльмены говорили речи строго под флагом Конфедерации. Тем самым, с диагональным крестом. К дьяволу Вьетнам, а особенно ниггеров, которые тащат войну оттуда домой, в Штаты! Вашингтонские крысы не желают внять гласу народа? Тогда к дьяволу Вашингтон! Даешь Конфедеративные Штаты Америки! Новая сецессия!

Ей-богу, позвони сейчас в дверь коммивояжер или сборщик пожертвований, или сам папа Римский – добрая католичка Жаклин запросто разрядила бы в него дробовик. В лучших традициях той самой трижды распрочертовой Алабамской глубинки.

Но гостья в дверь не звонила и слуг не беспокоила. Жаклин заметила нахалку только уже посреди холла.

– Кто вы, мадам? Что вам здесь нужно? Как вы миновали охрану? Вас кто-то провел?

Блондинка… Молодая блондинка. Неужели очередное увлечение Джона? Вот же кобель! Правду сказать, вкус ирландца не подвел. Оригинально девчонка выглядит. Глаза янтарные, очень редкий цвет… Блузка такая свежая, что непонятно: шла по пыльной улице или приехала? Машины не слышно… Плотная синяя юбка почти до пяток. Простенькие туфельки без каблука. Немодно, по-старушечьи. Зато сразу выделяется в частоколе голых ног; впрочем, умная соперница опасней… Принять ее вежливо и снисходительно, чтобы прочувствовала разницу? Или сходу скандалить? Что делать?

Прежде, чем Жаклин успела хоть что-то решить, прошумела под окнами особняка долгожданная машина, хлопнули дверцы, и скоро вбежал вернувшийся из города муж. Поздоровался взмахом ладони и спросил:

– Видела флаг в телевизоре?

– Да, – только и успела вставить Жаклин. Джон Кеннеди выдохнул:

– Резервисты и нацгвардия их поддержали! Никсон… Идиот… Послал на подавление армию. Южане и так стреляли каждый в каждого, а теперь вовсе слетели с катушек… Хуже всего, что вскинулись политики в других штатах… Но прости, я даже не заметил нашу гостью. Представишь нас?

– Мадам Жаклин пока не знает меня, – голос у нахалки оказался твердый, звонкий и чистый. – Моих родственников могли видеть лишь вы, сэр.

– Когда и где? – президент встревожился и мгновенно собрался.

– В Кремле. Во время государственного визита.

Гостья повернулась несколько боком. Завела обе руки за спину и щелкнула кнопкой то ли пояса, то сразу юбки; прежде, чем Жаклин возмутилась дичайшей непристойностью, оказалось, что под юбкой гостья носит вполне пуританские плотные джинсы. Только пошитые несколько особенно: за спиной гостьи взметнулся натуральный хвостище снежного цвета, толщиной с доброе ведро, высотой в ее собственный рост. Из сложной прически выстрелили острые, совершенно нечеловеческие уши.

– О боже! Что это за дурные шутки?

– Да ну нах… К дьяволу! Так вы существуете!!!

Президент и первая леди ухватились вдвоем за графин с лимонной водой и тянули каждый к себе добрых пять секунд, покуда Кеннеди не спохватился, что он мужчина и джентльмен, и не уступил даме.

– Прошу простить, вынуждена представиться самостоятельно. – Блондинка перекинула синюю ткань через руку. – Меня зовут Мия. У вас нелегкий день. Примите мое сочувствие. Надеюсь, что смогу хотя бы немного уравновесить сегодняшние плохие новости.

Жаклин поставила полупустой графин обратно на серебряный поднос. Жестом приказала горничной: подавать ужин.

– Новости подождут. Прошу к столу. Всех. Иначе мясо перестоится, а тогда я точно кого-нибудь прикончу.

Жаклин двинулась в гостиную, не оглядываясь. Пусть небо на землю падает, но терять лицо перед этой кремлевской… Нахалкой… Жаклин точно не станет. Если даже сейчас узнает, что ее кобель-муж успел там наплодить сотню ушасто-хвостатых коммунистических ирландцев!

– Дорогая, ты, как всегда, цитадель благоразумия. Мия, прошу вас.

Пропустив гостью, Кеннеди вызвал старшего на смене охранника и велел никому не открывать – ни Линдону, ни хоть самому Ричарду Никсону, если бы он сюда заявился. Озадаченный пистолетчик удалился, пытаясь понять, откуда и как просквозила мимо постов непонятная блондинка. Приказ не пускать Никсона не удивил детектива нисколько. Вся Америка как-то вдруг поняла, что Никсон из вчерашнего спасителя нации превращается в “слепого ковбоя”. Не пора ли там отцам-сенаторам призадуматься об импичменте?

---

– Импичмент?

Мия, конечно, не собиралась говорить, что она прыгнула в пятое июня из середины июля. Она знала: совсем скоро, а именно семнадцатого июня, в Вашингтонском офисном комплексе “Уотергейт” поймают пятерых шпионов. Поймают на горячем, за настройкой подслушивающей аппаратуры и фотосъемкой документов кандидата в президенты из Демократической партии, Джорджа Макговерна. И вот после этого пресса Никсона не то, что грязью обольет – четвертует по-живому. Но от этакой новости как бы сам Джон Фицжеральд ласты не склеил.

Мия вздохнула с неподдельной печалью:

– Что вы, какой импичмент! На фоне настоящего бунта южных штатов, на фоне никому, по большому счету, не нужной Вьетнамской войны… Америка по швам не треснет? Впрочем, я иностранка. Не мне судить о ваших делах. Я бы хотела просто вести с вами бизнес.

– Вы все же существуете… А я уволил Даллеса, еще и смеялся над ним.

– О, это ваш лучший ход, помним и рукоплещем до сих пор всей семьей. Даллес насмерть стоял между вами и разрядкой. Он бы, пожалуй, добился настоящей Холодной Войны. И совершенно точно не позволил бы вам лететь с русскими на Луну.

Джон проглотил фразу: “На Луну мы все равно не полетели”, потому что, как ни крути, а расчет старой сволочи Хрущева оправдывался – покуда жил сам Хрущев. Потом, выходит, что-то поменялось и в России. Если уж русские решились открыть подобный козырь, что осталось у них в рукаве?

– Вашу родственницу я видел в Кремле. Вы… Советские?

– Нет. Моя семья ведет некоторые дела с Советским Союзом, нечего отрицать очевидное. Но семья не монолит. Мы живые и самостоятельные. Для вас проще всего считать нас людьми. Во всяком случае, в делах торговых никакой разницы вы не ощутите, гарантирую.

Жаклин решительно налила и себе виски. Бизнес… Какой же?

Джон умял свое мясо мгновенно, попросил добавки, что Жаклин однозначно сочла добрым знаком. По крайней мере, не потянулся отнять у нее бутылку… Может, ну ее, эту нахалку? Пусть ирландец пенится слюной, пусть чувствует себя жеребцом. Зато хотя бы сегодня не напьется до капельницы. Все-таки Джон любил брата…

Мия пояснила:

– В семье у нас есть разные мнения. Неохота складывать все ценное в одну лодку. Почему бы не поработать и с вами?

Джон и не пытался сделать вид, что поверил:

– Вы появились очень вовремя. Слишком точно вовремя, я бы сказал.

– Хорошо. Давайте честно. Вы догадываетесь, кто… Заказчик… Далласа? Тогда, в ноябре шестьдесят третьего?

Горло у Жаклин и Джона пересохло одновременно.

– Не пойман – не вор, – хрипнул мужчина. – Но пятого июня, вы хотите сказать, оплатили… Они же?

Мия склонила голову несколько вбок и поглядела на людей нелюдскими янтарными глазами.

– Я хочу сказать, что осенью прошлого, семьдесят первого года, два реактивных пассажирских самолета… Говорят, что переделанные “Лирджеты двадцать пятые”, я, как вы понимаете, не особо разбираюсь… На бреющим полете полили Богемскую рощу зарином. Там, “под совой”, праздновали смерть Хрущева и самую малость расслабились. Арабы из группировки “Черный сентябрь” сочли момент удобным, чтобы выполоть немалую часть американского истэлб… итсаб… Простите, истэблишмента.

Джон Кеннеди поднялся и прошел к французскому окну, но занавески не отодвигал. Привык опасаться снайпера, поняла Мия, в рефлексы въелось. Весело разлагается буржуазия, со вкусом. Тогда вот вам еще перцу:

– Поставлю ферму, что Техас отделится первым. Следом – штат Вайоминг. И Монтана.

– Почему именно они… Стойте, понял. Там ракеты. Там две батареи “Минитменов”.

– Точно. Потом Калифорния. Затем Федерация Среднего Запада. На сладкое Тихоокеанская Федерация. Вот прогноз. Как вы полагаете, знай об этом Кремль, он бы стоял в стороне?

– Нет, – быстро ответил Кеннеди. – Но вам я не верю все равно. Помню, как во время Карибского кризиса я поверил военным… Тем не менее, вашу мысль я понял и сотрудничать с вами согласен.

Мия сдвинула фарфор и хрусталь, выложила на стол несколько потрясающе ярких, цветных фотографий – никто не задумался, откуда гостья их доставала. Словно из воздуха взяла. Жаклин и Джон подошли одновременно, всмотрелись.

Старые крепостные ворота. Зачуханный город. Тетки в хиджабах, или как там они называются. Ослики. Пыльные фрукты. Вообще все пыльное. И желтое, даже небо выглядит не голубым, сероватым. Пыль из пустыни, знакомо. Восток. Очень древний Восток.

Но исполинские гарпии над воротами совсем не вписываются. Множество пирамид в стенах города. Гарпии на пирамидах. Люди точно не такие! Здания вовсе непривычные. Они что, в пирамидах живут? Но такого на Земле не раскопано. Ни в Египте, ни на Юкатане, ни в Китае. Жаклин совсем не плохо учила историю в Сорбонне и сообразила первой:

– Боже! Это не на Земле!

– Да, мадам. Это город Миэрин. Древний мир. Античность. Ни электричества, ни огнестрельного оружия. Мы не размениваемся на мелочи. Укажите место. Я открою вам постоянные Врата. Хорошее, надежное окно, через которое вы сможете проложить рельсы, если пожелаете. На той стороне выход будет в степной глуши, вам никто не помешает осмотреться и освоиться.

– Взамен?

– Соберите Америку обратно.

– Зачем?

Мия грустно улыбнулась:

– Политика. Ничего личного.

Положила визитку на стол.

– Простите. Мне пора. Если вы решите принять мое предложение, наберите первый номер сверху. Совершенно неважно, что вы скажете. Хоть “извините, ошибся номером”, но только лично вы. Если решите отказаться, второй…

– Не будем тратить слова, – Кеннеди оскалился. – Люди, против которых я воевал на Тихом Океане, говорят: важные решения следует принимать за семь вдохов и выдохов. Считайте, что я позвонил по первому номеру. Теперь, пожалуйста, оставьте нас. Нам с женой предстоит многое обговорить.

Жаклин вздрогнула всем телом. Роберт успел выиграть предварительные выборы – и его убили в тот же день. Наглая девчонка намекнула, что-де убийц залили отравой арабы и вроде как можно больше не опасаться “старых денег”, людей с лощеной от редкого использования совестью. Но риск никогда не исчезнет. Ведь Жаклин сама ехала в той машине по ноябрьскому Далласу. Она видела пули, всаженные в манекены. Тогда убийц удалось обмануть, и, кажется, толстый хитрый Хрущев приложил к этому руку. А вот беднягу Роберта застрелили прямо в машине, как паршивого итальянского сутенера. Бывших президентов Америки не существует: кого избрали хотя бы раз, до смерти именуется “господин Президент”. Но одно дело – именоваться, и совсем другое пытаться снова войти в активную политику.

Боги, боги, лучше бы Джон просто спал с этой белохвостой сволочью!

Жаклин Кеннеди ужасно не хотелось обратно на линию огня.

– Позвольте вас проводить, – поднялась Жаклин вяло. В голове шумело, как после жаркого дня. Ну да, денек выдался и впрямь… Лучше не рассказывать. Репутация сумасшедшей никому не нужна. По этикету гостя женского пола провожает хозяин, только ни к чему слугам видеть, как Джон Кеннеди помогает непонятной девке застегивать юбку. Что они подумают?

В холле Жаклин допила лимонную воду из графина. Девчонка тем временем ловко завернула хвост плотной синей тканью, защелкнула кнопки. Убрала уши под косынку. Косынка, простенькая блузка и юбка до пола превратили Мию в скромную религиозную девицу – из квакеров самого сурового толка или, скорее, набирающих популярность амишей.

Мия посмотрела на женщину, вздохнула и решительно сказала:

– Лучше так, чем не любить совсем.

После чего шагнула за порог, за дверь, в жаркий вечер, в покой фешенебельного района. С плитки на улицу, вот она мелькает над живой изгородью, а вот уже и за углом…

Жаклин вернулась в гостиную, где служанки убирали посуду. Джон отыскался в кабинете, у телефона – того самого сверхмодного, преподнесенного то ли “Сименсом”, то ли обнаглевшей в последние годы японской “Тошибой”. На желтом экранчике телефона Жаклин узнала номер казначея семьи Кеннеди. Муж совсем с ума сошел? Он что, собирается рисковать не только собственным состоянием, но и деньгами клана?

Плевать. Плевать. Зато не напьется до капельницы в бессильной тоске. Как там у Киплинга: “Это будет славная охота, клянусь багром!” Или это у Генри Мелвилла в “Белом ките” ?

А, неважно!

Лучше так, чем не любить совсем.

Жаклин подошла и осторожно, чтобы не потревожить больную спину, коснулась мужа пальцами. Джон повернул голову, улыбнулся, не прерывая фразы:

– … Брайан? Прости за звонок в неурочное время. Мы никогда не спим, что поделать… Как твои?… О, Жаклин сегодня будет меня воспитывать, я дал ей роско-о-ошный повод… Нет, сиськи не алабамские, зато та-а-акая блондинка, ты бы видел! Брайан, завтра начинаются два проекта. Один – хороший, популярный, принесет нам отменное паблисити. Второй… Второй может не получиться. Так что он пока останется между нами, о’кей? Ну и вот, мне понадобятся деньги.

Жаклин сидела достаточно близко, чтобы услышать из трубки:

– О’кей, Джонни. Сколько?

– По правде говоря, мне понадобятся все.

*** граница выкладки

– Все будет о’кей, джентльмены. У меня есть опыт. В мае прошлого года я организовал Майамский поп-фестиваль. Сорок тысяч человек. Самый крупный опен-эйр на Восточном побережье. Тут мы ожидаем не больше. Хорошо, с запасом – пятьдесят.

Отцы города переглянулись, пытаясь оценить визитеров. Джон Робертс и Джоэл Розенман – мальчишки. Сорок лет на двоих. Глупые зеленые пацаны с папиными деньгами. Бизнес на музыкальных фестивалях – отчего бы нет? Реклама, туристы, сувениры. Фермеры сбывают годовые запасы мутной самогонки. Красивые женщины, девушки, девчонки, да просто девки – шансы мужского населения возрастают многократно. Но сколько же от них всех беспокойства!

Мэр переглянулся с городским судьей. Оба они вовсе не горели энтузиазмом встречать в милом пригороде, в родной субурбии, чертову прорву долбанутых на все четыре полушария “детей цветов”. Увы, в законах и прецедентах не отыскалось вовсе никаких ограничений: Америка – страна свободы. И какой-то чертов свободный американец возле деревни Бетел уже сдал этим чертовым свободным предпринимателям поле.

Свободное.

Бетел отсюда за добрые сорок миль, но в рекламе фестиваля уже повсюду гремит: “Вудсток”. И вся эта свободная, черт бы ее, толпа заявится именно сюда!

Мужчина, который толкает успокоительные речи, постарше обоих мальчиков. Пожалуй, вместе взятых. По крайней мере Майкл Лэнг выглядит на хороший сороковник. Или он просто пьет без меры, кувыркается с девками ночи напролет. Они, музыкальные продюсеры, все такие. Не кокаин, так чертова “кислота”.

И ведь поди поспорь! Как ни старается Никсон перевести армию на наемную основу, а призывников набирают во Вьетнам постоянно. Кто-то бежит от призыва в Канаду; племянник мэра умудрился найти там работу и завербоваться в самый Алжир… Алжир, Алжир? А, Кассеринский проход, вот как оно называлось. Чертовы джерри, мать их… Мэр украдкой нагнулся и потер колено под столом. Они-то бежали на войну.

Нынешние бегут от войны. Кто в Канаду. Кто в хипповские “коммуны”. Но больше всего таких, кто просто спешит жить. Потому что впереди “зеленый ад” Вьетнама и довольно призрачная надежда вернуться без лишних дырок в теле… Мэр посмотрел на судью. Тот беззвучно выругался: адвокат Фредерик Шадт и строительный инспектор Дональд Кларк, оба из Бетела, одобрили выдачу разрешений. На что они надеялись? Что Бетел станет столицей “нового звучания”? Так не станет, подобных фестивалей под каждым кустом.

– Джентльмены. Ваши рекомендации от общины Бетел мы учитываем и потому не отказываем. Но городской совет Вудстока не может выдать вам разрешения официально.

Джентльмены-организаторы переглянулись. Продюсер промолчал. Модные усы, черт бы его. Не разобрать, кривит губы или нет. Итак, трое молчат. Четвертый в их команде – Арти Корнфельд. Его в совете пока не видели, он обзванивает музыкантов. Музыканты и певцы – то, ради чего все вообще затевается.

– Благодарим за уделенное время. – Майкл поднялся первым. Понятно теперь, что он тут самый главный.

– Благодарим, что вы не сказали “нет”.

– Помните, что мы не сказали “да”, – проскрипел судья в спину выходящим. Вытащил свежий платок и утер лоб. Середина августа. Жара.

---

– Жара, чтоб ее. Мне казалось, еще немного, и эти хрычи пойдут на нас врукопашную. Готов спорить, все дерьмо, вылитое на нас газетами и радио, проплатили они.

– Забей.

Майкл, Джон и Джоэл оглядывались. У городского центра собралась группка зевак; они то ли ждали выхода гостей города, то ли слушали унылую флейту, на которой играл здоровенный брюнет в одежде более красочной, нежели опрятной.

На другой стороне улицы человек пять растягивали плакат: «Не покупайте молоко. Остановите хипповский музыкальный фестиваль Макса».

Отвлекшиеся от флейты люди посмотрели на троицу музыкоделов недобро. Джоэл поправил воротничок:

– Кажется, нам тут не помогут…

Флейта выдала особенно яростный звук. Бомж на скамье метрах в десяти скоренько сгреб всю свою хурду в пестрый мешок и ушел куда-то вглубь сквера. Местные недоброжелатели рассосались по округе на удивление быстро.

Джонс вздохнул:

– Теперь понимаю, почему крысы сбежали из Гаммельна. Они, в отличие от людей, не могли заткнуть уши лапками, пока Крысолов мучил свой инструмент.

Брюнет услышал его даже сквозь флейту, но не обиделся. Просто сказал:

– Я умею и на гитаре.

– Хэй, парни!

Парни обернулись. У бордюра остановился широченный автомобиль, в котором при должном опыте историк авто-Америки узнал бы “Плимут”. Но вот год и модельный ряд облезлого шарабана не назвал бы сам Уолтер Крайслер.

Из автомобиля высунулся негр:

– Подскажите дорогу на фестиваль музыки? Вот, у меня листовка, тут написано “Вудсток”, это же здесь?

Лэнг сориентировался первым:

– Здесь, только чуточку на юг, в Бетеле. Отвезите нас туда, и я зачту вам стоимость доставки за входной билет.

– Эй, – засуетился брюнет, сунул флейту в большую черную сумку под ногами, распертую от вещей. – Прихватите меня. Я заплачу за себя, если что.

– Дашь пару сигарет и в расчете, – негр гостеприимно пнул изнутри дверцы; на удивление, ни одна не отвалилась. Майкл сел рядом с водителем, показывать дорогу. Джон и Джоэл вместе с брюнетом поместились на сплошном диване и добрую минуту хлопали дверями, на которых все никак не схватывались замки.

Наконец, всем это надоело.

– Жми, – сказал брюнет. – Мы с парнями подержим ручки изнутри. Парни, вы как?

– Парни не возражают, – пропыхтел Джон, простившись с мыслью отчистить костюм. – Поехали уже, дьявольски печет.

– Не говори, – водитель со смешком тронул машину. – Я сам из Канады, мне такая жара здорово в новинку. Говорят, на Юге у вас еще жарче?

Ответил брюнет:

– Я аккурат с Юга. Новый Орлеан. – Тут все сразу поняли, откуда у него распевный акцент, буйные и длинные кудри. Каджун, обитатель бескрайних болот и плавней, дельты громадной Миссисипи.

– Верно, джентльмены, нас называют “каджуны”, хотя мы не любим это прозвище. Но зовите так, или “Француз”. Имя я не особо хочу называть.

Машина тем временем повернула на “запад-Херли роуд”. Майкл сказал:

– Теперь по триста семьдесят пятой, пока не упрешься в озеро. Затем налево и до развязки. Там я еще раз подскажу, где свернуть. И, парень, знаешь что?

– Что?

– Тебе лучше не ездить на Юг. Во-первых, там куда жарче, чем здесь и сейчас. Во-вторых…

– Во-вторых?

Майкл пожал плечами:

– Без обид. Ничего личного. Там ты будешь “ниггер”. Там очень силен Клан.

Теперь пожал плечами негр. Он выглядел не особо могучим. Тот же Француз превосходил его и ростом и шириной груди.

– Меня, кстати, зовут Чако. Мамаша сходила с ума по парням в сомбреро.

– Майкл.

– Джон.

– Джоэл. Послушайте, джентльмены. Чако, Француз… Нам насрать, кто откуда. Мы делаем фестиваль. Просто музыка. Никакой политики.

– Верно, – сказал каджун. – Из-за нее, проклятой, мне пришлось валить на север.

Чако фыркнул:

– А меня достала зима. Замки в машинах замерзают - открыть не могу.

– Но можно кипятком подогреть?

– Джонни-бой, ты олень? Вот представь, иду я по Виннипегу машины воровать, и с чайником?

Сказав это, негр внимательно посмотрел в зеркало заднего вида – которое у водителя над головой, и где отражаются пассажиры. Майкл понял: проверяет. Как люди примут откровенное признание в криминале? Как отреагируют на фамильярность. Пожалуй, непростой негр.

– Чако…

– Майкл?

– Мы хотим, чтобы фестиваль прошел без проблем.

– Уяснил, чиф. Я еду просто потусить и послушать клевый музон. Я чист перед богом и законом Соединенных Штатов.

Парни оглядывались и видели в потоке не меньше десятка машин, следующих за “плимутом”. Зрители начали съезжаться почти за неделю до начала. И ломились поначалу именно в Вудсток, мало кто успел прочитать более позднюю рекламу со схемой проезда… Жители славного Вудстока, наверное, их наладили восвояси, хорошо хоть, что назвали новое место: селение Бетел.

По отличному бетону двести девятой федеральной “плимут” скоро долетел до Элленвила. Поток машин все уплотнялся. Но Майкл не напрасно козырял опытом устроителя больших сборищ и от Либерти вел в обход пробок. Местами по “пятьдесят пятой” дороге, петлями по “сто семьдесят восьмой”, а где-то и вовсе по каким-то фермерским проездам. Наконец, над головами заревели самолеты, а правее показался аэропорт Салливан.

– Чако, заскочим направо, в город. Надо уточнить кое-что у компаньона. Вон то здание с колоннами – банк, правь к нему.

Негр без лишних слов крутанул машину на Айрпорт-роуд и скоро уже остановил ее перед колоннадой. Корнфельд сперва не понял, зачем к нему едет старый “плимут” и заметно встревожился, так что Майклу пришлось высунуться из окна до половины – не то Арти, пожалуй что, и смылся бы.

– Парни, можете пока отпустить ручки, – Француз сделал жест, как будто приглашал к столу, и все заднее сиденье “плимута” заржало.

Майкл выскочил из правой дверцы ракетой:

– Ну что, Арти? Кто у нас есть? Кто точно приедет?

Корнфельд перелистал бумаги, поморщился:

– “The Doors” отвечали в духе: “Ну, очередной фестиваль, сколько мы их уже отыграли, сколько будет еще… Мы нуждаемся в отдыхе”. Led Zeppelin: “На Вудстоке мы окажемся просто очередной группой в списке”, The Byrds: “Вудсток не будет отличаться от любого другого фестиваля тем летом”. Группа Tommy James & the Shondells отклонила приглашение в таком вот стиле: “Да, слушай, есть эта свиноферма в северной части штата Нью-Йорк, они хотят чтобы вы играли в поле.“ –”Нет, спасибо”. Фрэнк Заппа из The Mothers of Invention ответил: “Много грязи. Мы не поедем”.

– О’кей, а согласился хоть кто-то?

Арти перекинул несколько листов блокнота:

– Немало народу. Сперва все молчали, но в апреле я заслал Creedence предложение на десять косых, ты помнишь.

– Я еще сказал, что не поедут.

– Нет, они дрогнули и подписали. Вот после этого уже и посыпалось, как из мешка. Джанис, Джим Хендрикс, The Who, Jefferson Airplane, сами Creedence Clearwater Revival, Джоан Баэз, Джо Кокер, Grateful Dead, Рави Шанкар, Сантана… Короче – на три дня все забито.

Джон шумно выдохнул:

– Я понял, фест все же будет. Что со сценой?

– Все в порядке, офицер, – Арти повернулся к подбежавшему беспокойному полицейскому. – Джентльмены, представляю вам полицию округа Салливан, сержант Нартс… Ричард Нартс. Ричард, это как раз мои компаньоны из Вудстока.

Полицейский вежливо, внимательно осмотрел всю начинку “плимута”, задержавшись на Чако. Тот приложил руку к сердцу: что вы, сэр, никаких проблем! Тогда сержант перевел взгляд на Француза. Каджун улыбнулся.

– Ехали на чем получилось, – уточнил Майкл. – Не взыщите.

Полицейский наклонился к Французу и сказал:

– До меня доходили слухи от коллег с Юга. Якобы, некий джентльмен отомстил Клану за убитого товарища с черной кожей. Отомстил так: подорвал здание, где “ку-клукс-клан” собирался. Четыре десятка погибших. Не вы ли это провернули, добрый сэр?

Каджун расплылся в абсолютно кошачьей улыбке:

– Сэр! Вы меня с кем-то путаете! Я музыкант!

И тут же предъявил флейту, от одного вида которой все вздрогнули.

– Ну-ну… – полицейский повернулся к организаторам:

– Джентльмены, у нас проблема. Не знаю, на сколько вы рассчитывали, но здесь уже более ста тысяч. Люди висят на ограждении, раскачивают его. Мы пытаемся как-то удерживать периметр, но сегодня всего лишь среда. Открытие у вас, как у всех, вечер пятницы. Тогда-то и явится основной поток. Мне докладывают, что люди из-за пробок бросают машины на трассе и идут пешком. Ваши палисаднички просто снесут!

Майкл, Джон и прочие ошеломленно переглянулись:

– Откуда так много?

– Кажется, я знаю, – подал голос каджун. – Это все ругательные статьи и вопли на “Нью-Йорк радио”. Когда человеку с самого утра пять или шесть раз напоминают о “грязных хиппи в грязи”, человек, наконец, решает поехать и посмотреть своими глазами.

– Ха! – Роземан даже перестал отряхивать костюм. – Старые хрычи из Вудстока поимели сами себя! Они хотели утопить нас, а сделали нам рекламу.

– О’кей. Но что нам делать? – Майкл задумался. – Либо хорошее ограждение, либо сцена. Если будет плохое ограждение, пролезет куча зайцев, и мы не продадим билеты. Мы вылетим в трубу!

Арти шепнул ему на ухо:

– Мы уже продали пятьдесят тысяч билетов по восемнадцать баксов, это почти миллион.

– Да. Но люди, кому не досталось билетов, уже висят на заборах. Надо что-то делать! Прямо сейчас!

Трое компаньонов выжидательно посмотрели на Лэнга, и тот решительно махнул обеими руками:

– Нахер ограждения. Все люди братья. Мир, любовь, свободный вход! Музыка важнее всего. Доделывайте сцену!

Полицейский мигом развернулся и побежал в банк, позвонить своим в Бетел, чтобы снимали оцепление.

Арти откровенно взялся за голову:

– Но деньги? Уже приходили люди Джанис, потом из The Who и Grateful Dead, и еще там… Короче, они не играют без предоплаты.

– Спокойно, – хмыкнул Роземан. – По совету отца я обратился к Чарли Принсу в местный банк. Чарли сказал: «Я подумал, что сделает полумиллионная толпа, если я не найду деньги», и обещал, что подпишет нам еще “большой” или сколько там понадобится.

– Тогда скорее поехали! – Арти сгреб портфель и бумаги. Джон подвинулся внутрь “плимута”:

– Теперь ты с краю. Ты и держи ручку.

---

Ручки в “плимуте” негр-механик Чако починил сразу, как приехали в Бетел. Управился буквально за четверть часа. Вынул механизмы, протер от пыли, закрутил обратно… Точно у него с машинами больше, чем дружба!

Впрочем, Чако мог и не спешить: времени до фестиваля оставалось больше суток. Попутчики кинули последний взгляд на заслуженную машину. Майкл спросил:

– Ну, кто куда?

– Я вон туда, – Француз махнул рукой в сторону, и все посмотрели, куда показано.

Джон и Джоуэл просто охнули, ничего особо не поняв. Котловина чуть в стороне от фермерских домиков, где организаторы рассчитывали принять около десяти тысяч… Ну, даже пятидесяти… – вся оказалась покрыта людьми.

– Да здесь уже тысяч полтораста!!! – Майкл схватился за голову. – Господи, это чисто по статистике десяток инфарктов и прочая хрень… Так, Джоэл, срочно звонишь в местную скорую: что они могут выделить и почем, сразу оформляй. Арти… Делай, что хочешь, но артисты не должны разбежаться. Джон, пошли со мной, надо хоть как-то упорядочить массу, если они ломанутся к сцене…

– А они ломанутся, – кивнул Француз. – Потому что нормально услышат звук тысяч десять, кто поближе. Так что я сразу полезу вон туда, на склон. Там собираются наши.

– Ваши?

– Уличные музыканты.

Француз достал флейту, хмыкнул в ответ на укоризненные взгляды, засунул обратно. Достал из большой черной сумки черную же гитару – вот, оказывается, что распирало его сумку всю дорогу! Погладил инструмент:

– Другая публика, другая музыка.

Пожал всем руки и отправился на горку, где легко вписался в тусовку.

Минут через двадцать Арти пробегал там по делам и заметил перед местом здоровяка Француза табличку: “Если вы бездомный или нуждаетесь в помощи, возьмите из кейса сколько вам нужно (мне просто нравится играть)”.

Поглядев на это, негромеханик Чако присвистнул, хлопнул в ладоши:

– Опа, руки в карманы, я модненький… Все разбежались – пойду и я пройдусь. Поищу знакомых или просто компанию…

Джон Робертс не заметил, как пролетел остаток времени. Людское море все росло и росло. Прошла ночь, потом четверг, потом еще ночь – к обеду пятницы великая Америка вышла на уик-энд, и вот тут-то люди повалили по-настоящему.

Живое море выплеснулось, расползлось куда получится. Довольно скоро полицейские от охраны порядка перешли к раздаче еды. Наблюдая за толпами туристов большими квадратными глазами, шериф округа Салливан объявил чрезвычайное положение.

Четверка компаньонов носилась по холмам на разрыв сердца. Джоэл метался между селом и банком. Арти выхватывал у него платежки и еще горячие нес в группы. Кому праздник, а музыкантам работа, и они совсем не собирались выходить забесплатно. Коммунизм там, за океаном, а тут свободная страна, рабство отменено сто лет назад, поэтому деньги давай!

Майкл Лэнг изо всех сил стремился удерживать в голове все происходящее и соблюдать хоть какую видимость расписания; и так ясно, что начнут с опозданием – но хотя бы не на день!

Джон, как самый младший, оказывался затычкой в каждой бочке.

То он объяснял в телефонную трубку самому губернатору штата Нью-Йорк: нет, сэр, нам вовсе не нужны десять тысяч полицейских. Нет, сэр, у нас все хорошо, благодарим, сэр. Нет, сэр, мы справляемся, сэр!

То кричал со сцены: “Не жрите коричневую кислоту! Хорошая – только белая!”, потому что таблетки ЛСД продавали прямо в толпе доллар штука.

То тащил с этой самой сцены под руки парня, вопившего: “… Пока Джон Синклер гниёт в тюрьме?”, и говорил ему: “Чувак, у нас тут нет политики, только музыка”. С другой стороны агитатора тащил сам Питер Таусенд, но Джон в тот момент припоминал губернатора штата с его десятью тысячами полицейских и даже не задумался взять автограф.

То куда-то бежал и отодвигал эту самую толпу для проезда скорой помощи: инфаркт? Инсульт? Роды? Мать его, какая разница, дайте уже проехать, человеку плохо! – и радовался, что слушатели быстро пропустили медиков. Слушатели? Музыка? Точно, музыка. Который там день фестиваля? Кажется, второй…

То спал мордой в одеяло, и даже не вспоминал о виденных за день красотках всех размеров и сортов, а радовался животным счастьем, что спит в автодоме, потому что дождь полил еще в пятницу вечером, сразу после вступительной речи индийского гуру…

В общем, свадьба для лошади праздник: шея в цветах, задница в мыле.

Джон осознал себя только смотрящим на сцену, где стоял невысокий крепкий мужчина в обыкновенной ковбойке и джинсах, в рабочих резиновых сапогах. По сапогам, обычным для здешней грязищи, Робертс догадался: это, похоже, владелец фермы, сдавший землю под музыкальный фестиваль. Из гостей приехать именно вот в сапогах догадался очень мало кто. Знал Макс Ясгур, что сдает землю под полмиллиона человек? Или – что в Вудстоке ему посвятили отдельный плакат: “Остановите хипповский музыкальный фестиваль Макса”?

Если даже и знал, плевать он хотел. Законы не нарушены, остальное не важно. Америка – свободная страна. Кто не боится косых взглядов соседей, может все, что захочет.

И вот, открывая фестивальное воскресенье семнадцатое августа, Макс Ясгур говорил, держа микрофон слишком близко, как все неопытные люди:

– Я фермер… Я не умею выступать перед зрителями, перед таким большим собранием людей, как это. Это самая большая группа людей, когда-либо собиравшихся в одном месте.

Тут Робертса качнуло от напряжения, и он пропустил часть речи. Услышал только:

– … Важная вещь, которую вы доказали миру, — полмиллиона детей — и я называю вас детьми, потому что у меня есть дети, которые старше вас… Вот, полмиллиона молодежи может собраться и иметь три дня забавы и музыки. И не иметь ничего, кроме забавы и музыки. И благослови вас Бог за это!

Ясгур сунул микрофон кому-то и быстро ушел со сцены, и в его честь Кокер выкатил первые аккорды “Dear Landlord”. А наползающая гроза выкатила аккомпанементом первые раскаты грома, отчего Робертс, глядя на голый скелет навеса, выматерился в стиснутые зубы: дождь! Говорил же, сцену нормально сделать!

И тут кто-то знакомым голосом сказал ему в самое ухо:

– Чувак, попустись. Дождь может затусить, как все. Вход свободный.

– Ричард?

– Точно. Сержант Ричард Нартс, округ Салливан.

– Что стряслось?

– Нормально все, я же сказал: попустись. Таблеток многовато, а так на удивление тихо. На других фестивалях бывает хуже.

– Пошли, поговорим.

Отойдя к условному индейскому типи, сели на колоду. Ричард вытащил фляжку:

– Будешь?

Джон глотнул, не спрашивая, до того замотался. Теплая кола, едва через нос не вышла. Сержант прижмурился:

– Мы тут в основном еду раздаем. Порядок… Он как-то сам. Вот разве только таблетки – тут, мне кажется, вы перегибаете.

Снова обрушился дождь. Группу Ten Years After уговаривали не лезть на мокрую сцену, но Элвин – солист, воплощенная харизма группы – ответил: «Если меня ударит током на Вудстоке, мы продадим чертовски много записей». Гитары натурально искрили!

– О’кей, – сказал Джон Робертс чисто на упрямстве. Он уже понял, что денег не получит. Получит место в легенде. Полмиллиона! Посмотрим, удастся ли кому-нибудь переплюнуть это в Америке. В других странах точно нет ничего подобного. Джон спросил:

– А как бы ты сделал такой фестиваль, чтобы без грязи, без наркотиков?

– Ну давай, отгибай пальцы. Первое, надо исключить случайных людей, халявщиков и истериков.

– Дорогие билеты?

– В точку. И устроиться где-то совсем уж в ебенях, чтобы никто пешком не дошел. Второе, надо ориентироваться на платежеспособные группы. Семьи, команды, товарищества. Пусть приезжают на машинах. Обычный уик-энд плохо подходит. Надо какую-то дату, которая раз в год. Чтобы все четко знали, когда. “День рабочих”, например.

– Начало сентября? Labor Day ?

– К примеру. Не так жарко. Меньше инфарктов. Улицы разметить, раздать что-то вроде участков. Для машин скорой помощи проезды. Меньше риск, что толпа качнется куда-то сразу всей массой, устроит давку… И вообще, тут нужно, по уму, городское управление. Четыреста тысяч же.

– Полмиллиона.

– Это щелкоперы из “Лайфа” везде говорят. А мы-то реальную цифру считаем. Но все равно дохренища. Четыреста тысяч – нормальный такой город. Нужны полиция, почта, медицина, пожарное депо. Пускай временные, но вот прямо тут, чтобы не ждать, пока от окружного депо два часа едут по размытым дорогам.

Отхлебнув из той же фляжки, полицейский помотал головой:

– По статистике, в городе с таким населением каждую ночь минимум одно тяжкое и десяток легких правонарушений.

– А у нас?

– Бог хранит пьяных долбоебов. Даже гитаристов на вашей “типа сцене” током не убило. Хотя искры от гитар летали знатно. Мы даже сперва подумали: во парни жарят спецэффекты… Потом испугались, конечно. Но нет. Потеряли всего троих. Один от передоза то ли инсулина, то ли героина, хер поймет хиппарей.

– Помню, я ему скорую вызывал. Даже удивился, как быстро люди расступились, чтобы машина подъехала.

– Второй припиздок уснул за оградой и его задавило трактором. Подарочек дядьке-фермеру. Ну и последний ебнулся с вон тех палок над сценой.

– Зачем он туда полез?

– Ояебу? По накурке, наверное. А тут постоянно дождь, скользко.

Джон попробовал собрать итог:

– Получается, надо какая-то глушь, куда можно доехать только на машине.

– Ага, и чтобы без дождя.

– О’кей, будем делать в пустыне. Аризона, Техас, Юта, Калифорния. Туда, если кто и захочет пойти, пешком просто не осилит. А с машины взнос, высокая ответственность за мусор. И четко выделенная кульминация. Чтобы все три дня люди оставались в тонусе, пили умеренно и меньше торчали, опасаясь пропустить главное событие. Но какое событие? Ракету запустить, что ли? Сейчас космос в моде.

– Давай чучело сжигать. Как у рашенз на масленицу. Только у нас вместо снега песок. Масленица в песке, прикольно же.

– Точно. И назовем “Горящий человек”. Чтоб никто не догадался!

Люди помалу шли уже обратно, к машинам: кончалось воскресенье, завтра на работу. Любовь любовью, но в супермаркетах, прикинь, оплату миром и добром не принимают!

Ричард Нартс и Джон Робертс оперлись друг о друга на мокром бревне, пили теплую колу из единственной небольшой фляжки, и ржали безостановочно. Как там дальше ни повернись, а фестиваль они сделали.

---

Сделали-то сделали, но уборку поля все равно оплачивать. Четверо хитрых вытянули по соломинке, короткая выпала, понятно, Джону. Соратники похлопали его по плечам и, зевая до вывиха челюстей, разбрелись отсыпаться. Джон пошел договариваться с местными, вносить задаток, принимать работу… В общем, только утром среды, ровно через неделю от встречи в Вудстоке, Джон изумленно наблюдал на обочине тот самый “плимут”, разве только изукрашенный всякими там ромашками, улыбками и прочими мандалами с ахимсами.

Негр – Чако, вспомнил Джон – приветливо махал рукой. Все тот же рослый каджун укладывал гитару в большую черную сумку и вполне приятельски общался со всем тем же полицейским… Ну да, полицейский точно должен уехать отсюда последним, все проконтролировать. Но почему он без машины?

– Наши на вызов сорвались, а напарник мой подхватил простуду, – ответил Ричард. – Проедусь до участка с вами, не против?

– Не, – осклабился Чако. – Все люди братья. Даже капиталисты.

– Ты теперь красный? – не скрывая иронии, протянул руку Джон. Чако ее пожал:

– Я всегда черный. Просто тут я понял, что это неважно. Можно быть черным и не огребать за это.

Расселись, порадовавшись, что теперь все дверцы держат нормально.

– Экипаж хиппи-мобиля к взлету готов.

– Стартуй, Чако.

– Джон, а что ты теперь будешь делать? Еще один фестиваль?

– Неинтересно. Такой же не сделаем. Переплюнуть… Вряд ли. – Джон зевал, но не перестал думать. – Да и я тут ничего не заработал. С музыкой не прокатило, буду снимать мультфильмы.

– Мультики? Как Дисней?

– Точно. Про диснеевскую принцессу.

– Порнуху с гномами?

– Без меня снимут, на такое ума не надо. Лучше пусть она поет, но таким низким-низким басом, почти ревом. Gr-ro-owl!

– Аха-хах! Это как позавчера со сцены Джанис зарядила.

– Точняк. И пускай вокруг собираются не миленькие зайчики и птички, а гадюки, тарантулы, медоеды, дикобразы там.

– Скунсы!!!

Включились Ричард с каджуном:

– Потом она ест отравленное яблоко, потому что на халяву и карбид сладкий !

– Но яд не действует, ведь принцесса давно сидит на кислоте!

– Иммунитет, ха-ха!

– В конце она должна переебать злобную королеву с вертухи. Позовем хорошего постановщика драк, у меня есть знакомый китаец в полиции Нью-Йорка. Как там его? Ли… Все китайцы – Ли, не помню, блин.

– И объявить, натурально, демократию. Мы же демократическая страна! Это патриотический мультфильм!

– Если не хочешь гномов, пускай дочку какого-нибудь водоноса соблазняет, чтобы клубничка в кадре.

– Ага, и свалит с ней в Албанию.

– А че в Албанию?

– Потому что никто не знает, где это.

– И там основывает новый жанр с этим своим Gr-r-r-rowl! В пику всем сегодняшним сладким личикам.

От смеха машину трясло так, что дребезжали стекла. Чако держал руль крепко, вокруг плавилось счастливое лето шестьдесят девятого, и дорога уходила вверх – казалось, в самое небо.

---

Дорога уходила вверх – казалось, в самое небо.

– Это горная дорога, – выдохнул Тирион, как только с него сняли капюшон. – Восточная дорога, а вы говорили, что мы едем в Винтерфелл.

Кэтлин Старк удостоила его легчайшей из улыбок.

– Говорила – часто и громко, – согласилась она. – И не сомневаюсь, что ваши друзья направятся на север. От всей души желаю им поторопиться.

Всю жизнь Тирион гордился своей хитростью, единственным даром, которым наделили его боги. И вот семижды проклятая волчица Кэтлин Старк обошла его на всех поворотах. Факт этот более удручал Тириона, чем само похищение.

Дождь, наконец, стих. Рассветные лучи пробивались сквозь низкие тучи. Кэтлин Старк подала команду спешиваться. Грубые руки стянули Тириона с коня, развязали его кисти; карлик остался безучастен к боли в оживающих руках. Увидев узкую каменную дорогу, дикие предгорья и зубчатые снеговые пики на далеком горизонте, он лишился всякой надежды.

– Прошу к огню, дамы и господа, – произнес вдруг незнакомый Тириону голос. Все эти дни, пока Тириона везли связанным и ослепленным, Тирион изучал голоса, прикидывая по ним характеры стражников, и соображая, кого чем стоило бы подкупать.

Сейчас, когда с глаз его только-только сняли повязку, Тирион еще не проморгался, и потому ориентировался больше на слух. Слух принес характерный звук: множество ладоней, в перчатках кожаных, кольчужных и вовсе без перчаток, схватились за мечи.

– Успокойтесь! – при необходимости голос незнакомца мог звучать властно. – Я не причиню вам вреда. Это не засада. Мое имя Ктан. Я еду из Долины Аррен по делам Железного Банка города Браавоса. Вам нет нужды меня опасаться. Должен ли я опасаться вас?

Тут зрение вернулось к Тириону; он увидел в стороне от дороги расчищенную площадку. На площадке силуэт в темной дорожной одежде, видимо, тот самый обладатель незнакомого голоса. С ним несколько тихих расторопных помощников, натаскавших дров, похоже, на сутки вперед. Горел костер. На камнях над огнем вкусно парил большой черный котелок.

– Уберите оружие, – приказала Кэтлин. – Поговорим.

Наемник Бронн поклонился:

– Леди Старк, советую перебить всех. Мы не можем заставить замолчать человека Железного Банка. Он встретит погоню за нами и все им расскажет. Его нельзя отпускать.

Леди посмотрела на наемника, словно на внезапно заговорившую табуретку:

– Вы не хуже меня знаете, что Банк всегда находит концы. Банк узнает, кто виновен в смерти посланника. Тогда ко мне придут беды пострашнее погони.

Посланник, видимо, прекрасно слышал перешептывания, потому что сказал успокаивающе:

– Мои люди присылают воронов. На три перехода за вами никого нет.

– Ваши люди?

Человек извинительно развел руками: Железный Банк имеет интересы везде. И, понятно, следит, кто из лордов может выплачивать проценты, а кто пострадал от неурожая или там набега, или еще чего. Поэтому, конечно, на Вестеросе есть люди, посылающие воронов с докладами. Обычнейшее дело, стоит ли оно внимания леди Старк?

Тогда расседлали, наконец, уставших животных, и уселись вокруг приготовленной еды – похоже, те самые вороны прекрасно сообщили численность отряда. Каши хватило всем. Посланник отпивал из каждого кубка, отъедал из каждой миски – изо всех сил пытался убедить, что не опасен. Хотя страха в нем не чувствовали ни Кэтлин Старк, ни – что для Тириона показалось более важным – прожженный хитрец Бронн.

– К делу, – Кэтлин утерла губы платочком, а людей разослала охранять лагерь, чтобы они слышали поменьше. Хотела отослать и Тириона, но посланник покачал головой: пусть остается. И тогда Кэтлин с полной уверенностью объявила:

– Железный Банк никогда и ничего не делает случайно. Зачем вы встретили нас на дороге, да еще и следили за нами не менее трех дней?

– Продайте мне карлика, – оскалился в улыбке посланник. – Мой господин будет рад, он собирает всякие такие… Экспонаты.

Тирион поперхнулся кашей. Кэтлин помолчала несколько минут, потом с явной неохотой отказалась:

– Господин посланник, этот мерзкий ублюдок Ланнистеров пытался убить моего сына. Поначалу он как-то сбросил Брана со стены. Может, конечно, мальчик свалился сам – но в это я не верю. Потом, когда покушение не удалось, он подослал убийц к покалеченному Брану.

– Откуда вы знаете, что убийц нанимал именно карлик? – посланник говорил, будто уже считал Тириона вещью, но Тирион прямо кожей чуял какую-то неправильность и в этом отношении тоже.

Зачем он здесь?

Не засада. Не отрава. Если, конечно, этот загадочный Ктан заранее не принял противоядие. Или не выпьет его после ужина, вдали от посторонних глаз… Нет, слишком сложно. Он отпивал от каждой чашки. Рассчитать вес яда и противоядия на такое количество случайностей не в силах никакой мейстер, будь он трижды гений в отраве.

Тогда зачем нужна Банку эта встреча? Выкупить его, Тириона Ланнистера? Глупость. Старки ведут войну с Ланнистерами. Заложник, сын великого лорда Тайвина, для Кэтлин ценнее золотой реки. Леди Старк не обменяет жизнь родственников на всего лишь золото.

Леди Кэтлин помедлила, потом все же сказала:

– Убийца оставил в спальне кинжал. Кинжал этот принадлежал Тириону Ланнистеру по прозвищу Бес, вот ему… Я хочу судить Беса в Долине Аррен. И я уверена, что суд приговорит его к смерти.

– Однако! – Ктан удивился. – Леди Старк, а если я украду этот кинжал и зарежу… Неважно, кого угодно. Ну и оставлю кинжал на месте убийства. Все ведь подумают на Тириона, верно?

– Вы сомневаетесь в моих словах?

– Избави Семеро! Сомневаться в словах Королевы Севера? Я занимаюсь делами Банка, а не гусей по полю гоняю. И все же я спрашиваю: есть прямые улики? Убийцу взяли и допросили?

– К сожалению, нет.

– Убийца мог сделать дело простым оружием? Зачем Ланнистер вообще дал ему свой кинжал? Чтобы даже мертвый убийца выдал заказчика с головой? Ланнистер что, не мог попросту отсыпать убийце горсть монет?

Тут Кэтлин, видимо, разозлилась:

– Вы на что это намекаете?

– На то, что вас и Ланнистеров ловко стравили посредством этого кинжала. Возможно, еще письмо-другое подкинули, чтобы вы меньше думали и больше беспокоились о детях. Вы по рождению Талли, а девиз Талли: “семья, долг, честь”. Семья первее всего, на этом они и играют.

– Кто эти “они”?

– Если бы я это знал, я бы уже просил у вас награду.

– Узнайте, – велела Кэтлин. – И вы получите все, что не противно чести Старков и не противоречит ранее заключенным договорам. Но карлика я вам не продам. Хотя бы потому, что работорговля у нас карается. Джорах Мормонт отправился в изгнание за продажу всего-то пары браконьеров, а тут у нас целый Ланнистер… Ну, не целый. Половинка Ланнистера. Но тем ценнее. Нет, Бес! – Кэтлин повернулась теперь к Тириону. – Не надейся на старых друзей, устроивших тебе спасение таким хитроумным способом. Надо же, банкиров призвали, да как быстро! Но и это тебе не поможет. Любой сложный узел можно просто разрубить мечом…

И тут Кэтлин запнулась.

Письмо.

История началась с письма этой самой Лизы Аррен, когда-то Лизы Талли, родной сестры Кэтлин. Леди Старк замолчала, перебирая воспоминания. Тирион весь превратился в слух. Посланник покачал головой, велел слугам подбросить веток в огонь. Сказал:

– Кроме Брана, у вас есть еще дети. Я не знаю, кто именно “они”, но я не удивлюсь, если они постараются сделать, чтобы вы вовсе не думали ни о чем, а только беспокоились: где там Санса? Как там Арья?

---

Арья прошептала:

– Пес…

Когда сквозь ветки просочился бледный свет, Пес пихнул ее сапогом. Арье снилось, что она волчица и гонит вверх по холму лошадь без всадника, а за ней бежит стая. Сапог вернул Арью в холодное утро, не дав прикончить добычу.

Каждое движение давалось Псу с трудом. В седле он сидел сгорбившись, весь в поту, и кровь из уха проступала сквозь повязку. Все его силы уходили на то, чтобы не упасть с коня. Если бы их догнали, он даже меч бы не смог поднять. Арья то и дело оглядывалась через плечо, но позади только ворона перепархивала с дерева на дерево, и слышался только шум реки.

После полудня Клиган совсем ослаб.

– Мне надо отдохнуть, – сказал он и мешком свалился с коня. Даже не пытаясь встать, он дополз до дерева и прислонился к стволу.

Поймав на себе взгляд Арьи, он добавил:

– Я бы живьем содрал с тебя шкуру за чашу вина, девчонка.

Далеко ли эти Солеварни и сможет ли она одна их найти? Убивать Пса ей не придется. Если она просто уедет и бросит его, Пес умрет сам. Умрет от горячки и будет лежать здесь под корнями до конца времен. Но, может быть, лучше все-таки убить его. Оруженосца в гостинице она убила, а он ей ничего не сделал, только за руку схватил. Пес убил Мику и не его одного — может, целую сотню таких Мик. Пес и ее, наверное, убил бы, если б не надеялся на выкуп.

Меч по имени “Игла” блеснул у нее в руке. Тело Арьи само собой приняло стойку водяного плясуна. Палые листья зашуршали под ногами. Быстро, как змея. Гладко, как летний шелк.

Пес открыл глаза и спросил хриплым шепотом:

– Где сердце, помнишь?

Она застыла, словно каменная.

– Я… Я только…

– Не ври, – проворчал он. – Терпеть не могу, когда врут. А трусов и подавно не терплю. Делай, что задумала. Хочешь, чтобы я умолял тебя, сука? Сделай это! Окажи последнюю милость… Отомсти за своего Микаэля!

– За Мику. – Арья отступила от Пса. – Ты не заслуживаешь милости.

Убрала меч и принялась нахлобучивать седло на лошадь посмирнее.

Когда Арья села в седло, Клиган сказал:

– Настоящий волк добил бы раненого зверя.

– Зря ты ударил меня топором, – ответила Арья. – Лучше бы ты спасал мою мать.

Затем повернула лошадь и поехала прочь, ни разу не оглянувшись.

Хоро сидела на краю низенькой террасы и болтала ногами. В усадьбе Сосновые Склоны царили мир и покой. Дочка с зятем тихонько разговаривали у самого озера. Муж дремал, уложив голову Хоро на колени.

Капитан сидел против Хоро за низким столиком, на который привычно выставлял чашки из набора. За прошедшие десять лет он выучился заваривать не только простой чай, но и плиточный, который сначала полагается растереть, а потом взбивать специальной метелочкой. Если чай даст белую пену, то сорт хороший: плитку замешивали на молоке. Хотя бы кокосовом. А вот если плитку чая исходно слепили на бычьей крови или еще каком заменителе, то и пену чай выдаст… Ну, неприятного цвета.

Кирпичного чаю капитан в многочисленных командировках по службе нахлебался досыта. Монголы и буряты заваривали такой чай с молоком или маслом. Получалась почти еда: густая, горячая, самое то, что надо человеку в промозглой ветреной степи.

А здесь-то, в мирной усадьбе посреди столичного города, в тепле и уюте середины лета – к чему тяжелый, жирный походный чай? Капитан бы лучше листового сделал, но не спорить же с Хоро.

Хоро поглядела на Капитана с привычным лукавством, и тот невольно улыбнулся. Два пальца – разливать на двоих. Лоуренс поленился просыпаться, Мия с Эйлудом обсуждают что-то про ребенка. Имя, наверное, выбирают. Капитан в чужое счастье не лез.

Хоро приняла чашечку, подождала, пока сойдет пар.

Капитан пить не спешил. Горячий чай хорош в жару, а тут пока что не пекло. Тени от сосен и другой зелени, тянет прохладой с пруда… Как чашку допил, сам не заметил, и даже вкус на этот раз не отталкивал.

Хоро кивнула благодарно, чуточку прищурилась:

– Ты понял, зачем вызвала?

– Как обычно, – ответил Капитан без улыбки. – Сделать, чего сама хотела бы, но из-за внушенной беспомощности стесняешься.

– Надо же, запомнил. Еще и подначиваешь. – Хоро улыбалась открыто, радостно, совсем как раньше, и Капитан особенно остро почувствовал, что прошлое не вернуть. Он другой и время другое.

Хоро погасила улыбку.

– Не хочу быть богиней-дурочкой, смысл которой только в голом косплее.

– Бессмертие? Сложная задачка, – ответил Капитан так же тихо, чтобы не будить Лоуренса.

– Я богиня. Хоть и отставная. Во что мне вложить себя? В бесконечное удовольствие? Так я богиня урожая, а не наслаждения.

– В детей?

Хоро стрельнула глазами к озеру.

– Во внуков. Но еще не скоро. Мия что-то там затеяла на Земле, Ремнанте, и той, новой точке. Которую не жалко. Она там планирует где-то на три года. А зять еще не привык, что время на него уже не давит.

– На тело не давит.

– Ох, давай тогда системно, – Хоро теперь посмотрела чуть за плечо; Капитан увидел там на террасе стопку бумаги и хорошо заточенный карандаш. – Проблемы бессмертия, по порядку.

– По порядку значит: внутренние и внешние.

– С внешних… Первое, главное: зависть и ненависть смертных.

Капитан записал.

– Второе, намного проще. Изменение среды обитания, причем по-крупному. Геологические катаклизмы, радиация, освещенность, светило может погаснуть… Наслушалась Звездочета.

– Он приезжал?

– Ну да, он же тут почетный академик. Где-то раз в год приезжает лекции читать. Реформирует потихоньку. Император пищит, но тащит. Уже до санитарных врачей доросли… Пиши, Капитан. Будем писать про всех. Третье, самое несложное: износ физического тела. Уточняю. Вот мы бессмертны физически. До какого места? Даже протоны распадаются, хотя и цифру их возраста невозможно представить.

– Невозможно трудно?

– Невозможно страшно, – Хоро обошлась без спецэффектов: ни поежилась, ни поморщилась, но тревогу ее почуял даже мирно сопящий Лоуренс. – По смыслу бессмертия, до распада протонов точно доживать придется. Или удариться в суровую физику и выдумать нейтрийную форму жизни.

Хоро выдохнула, словно стряхивая неприятные мысли, и закончила:

– Четвертое, последнее по счету, но не по важности. Заполнение экологической ниши.

Капитан отложил бумагу, исписанную примерно до середины. Взял чистый лист, озаглавил крупно: “Внутренние”. Хоро хмыкнула, оживилась:

– О, тут богато. Первейшее, конечно – деформация психики из-за того, что смертные завидуют и ненавидят.

– Отсюда необходимость прятаться.

– Точно, Капитан. Одиночество. Ни опытом поделиться, ни новости обсудить, ни поплакаться.

– Когда колодец перестают вычерпывать, вода застаивается.

Хоро поглядела на пляшущие по доскам тени, попробовала накрыть ладонью несколько.

– Ты к чему?

– У бессмертного будет передозировка информации. Узнает он все больше и больше, а обсуждать и высказаться не с кем. Ну, напрямую.

– Мне кажется, все проще. Звездочет объяснял в прошлый приезд, как он там сказал… Вот. Мозг физический. Емкость памяти ограничена физически. Должны возникнуть процедуры… Как это…

– Заливки памяти и сохранения на внешний носитель, – подал голос Лоуренс. – Я не сплю. Мне просто нравится так лежать.

– Тепло, – вздохнул Капитан. – Лето.

И разлил еще три чашки, и все принялись тихонько пить горячий “кирпичный” чай, бьющий по мозгам не хуже водки.

– Где, кстати, Вайолет?

– Поздно вспомнил, – фыркнула Хоро. – Ты сам ей парня вытаскивал. До тебя ли ей теперь? У нее там целый майор, а ты всего лишь капитан.

– Просто спросил, – Капитан собрал чашки. – Пишем дальше?

Лоуренс кивнул и добавил:

– Впиши еще вот что. Я, вроде как начинающий бессмертный… Как звучит, боги и демоны! В общем, поймал себя на попытке свести все к шаблону. Вижу: вон то случалось пять лет назад, а вот это – десять. Вот похожий человек повстречался мне года три тому… Представил себе, сколько таких встреч у бессмертного, хотя бы лет за сто. И обалдел. Да у него все само собой начнет по клеточкам раскладываться, мозг чисто из экономии всех классифицирует еще при первом знакомстве.

– То есть, это ты не на девок заглядываешься, а мозги от унылой обыденности лечишь? – Хоро вроде как нахмурилась, на что Лоуренс ответил:

– Я сейчас тоже ревновать начну. Что ты тихим голосом над спящим супругом с посторонними мужиками…

– Потусторонними, я бы попросил.

– Тем более, с потусторонними… Разговариваешь о науке.

– Ой, все!

Посмеялись и выпили еще по чашечке, благо, в хорошей керамике чай не стынет. На смех с озера пришел Эйлуд – все такой же рослый блондин, только уже не в черной коже с клепками, просто в легкой рубашке- “пузыре” и полотняных широких штанах. На вопросительный взгляд Капитана ответил:

– Солнце не печет, мошки не кусают, пыль не садится. Но и жара не давит на самое ценное.

– Это на что же? – невинно осведомилась подбежавшая Мия.

– На мышцы-разгибатели, конечно, – Эйлуд с наисерьезнейшим видом постучал себя по задней поверхности бедер. – Осанка великая вещь!

Капитан выдал им еще пару чашечек.

– Заваривать по-новой, или хватит?

Все согласились, что новой заварки не нужно. Даже Хоро, затеявшая пить “кирпич” в июльскую жару. Мия с Эйлудом, узнав, о чем разговор, добавили:

– У бессмертного информации много, а вот оригинальной мало. Случалось, обычные императоры от повторения событий с ума сходили. Кто по кухне, кто по архитектуре, кто по женщинам, кто войну затевал со скуки.

Капитан повертел так и этак, озвучил вывод:

– Получается у нас два варианта оригинальной информации… Первая: оригинальная в рамках не причинения зла окружающим.

– В рамках некоей этической системы, – поправила Мия.

– Точно. И вторая: оригинальная без ограничений. Хм. Без ограничений… Мия, скажи честно, мне снова ломится беготня со стрельбой?

– Пожалуйста, не сердись, – попросила Хоро неожиданно серьезно. – И я хотела бы наслаждаться покоем, но не я придумала мир, в котором ничего не происходит без беготни со стрельбой.

– Конечно, не выдумала. Просто ты все время оказываешься в самой зенице, – пробурчал Крафт Лоуренс. – Капитан, впиши еще. Последнее по счету, но не по важности. Не дать себе состариться. Вечность нужна для дела, я так понимаю. Хоть Галактики двигать, хоть сетью торговой их же опутывать, но только не покой. Вечный покой известно где!

– Ну, замена органов, – прибавил сам Капитан, – для бессмертных вообще не проблема. Мне объясняли на Земле, что-де надо вовремя теломеры править. Чтобы регенерация клеток шла быстрее старения. Но, честно скажу, тут вам бы лучше к специалистам. Я понял только, что сама возможность замены частей организма дает бессмертие.

– Не скажи, – Мия неожиданно посерьезнела. – На Земле даже фантастика есть о войне механистов с шейперами. Стерлинг, “Схизматрица”.

– В моем переводе “Шизматрица”.

– Оба слова хорошо подходят, мысль книги передают. Попробуй, сравни бессмертие наше с мамой, и бессмертие, к примеру, Туманного Флота.

Мия отряхнула тяжкие мысли.

– А ведь есть еще бессмертие в памяти.

– Виртуальное?

– Да… – Капитан сложил оба листка. – Так что делать надо? Кого схватить, кого проткнуть? Планы по изучению бессмертия есть?

Женщины усмехнулись немного печально. Хоро сказала:

– С планами у меня хорошо. У меня с фактами плохо. Для начала прошу к следующей встрече расписать каждому по одной проблеме из этого списка. Что останется, свалю на Крысолова. Капитан, ты куда сейчас?

– Чайный набор мыть.

– А серьезно?

– В четвертый переход, на Землю. Мы тут с Рейвен подумали, и решили все-таки попробовать вытащить Саммер.

– А, понятно. Звездочет все вычисления делал. Ты к нему.

– Вот именно. Если кому чего передать, несите. Все доставлю…

---

– … В собственные руки. – Капитан вручил аккуратный сверток с кокетливым красным бантиком. Звездочет принюхался:

– Кофе! Городской! Как там Город, кстати?

– Мы прямо на проходной будем разговаривать?

– У тебя паспорт есть? Пропуск сделаю. Или ты сразу позвонишь в свою двадцатку?

– Звонил и заходил. Представлялся по случаю визита. Иван Александрович сильно сдал.

Звездочет поморщился, но что тут сказать? Просто взял подарок.

– Тогда на тебя приказ должен в сети висеть. Пойдем к нам в отдел, кофе выпьем.

– Приказ в сети? У вас тут что, уже прямо сеть?

– Пока без видео или там голосов, но короткие шифрограммы даже по нашим телефонным линиям, как здрасте. Протокол UDP, может, слыхал?

Капитан хмыкнул:

– Не дошло.

Звездочет какое-то время соображал, потом рассмеялся тоже:

– Ну да, UDP же не требует квитанции о доставке.

Прошли через вертушку, причем и охранник и спешно вызванный на пост особист, сличив Капитана с фотографией, порывались встать по стойке “смирно”, что Капитан тут же пресек. Передав через особиста приветы “знакомым по восьмой танковой”, долгой беседы Капитан избежал. Звездочет ждал его перед лифтом не больше пары минут. Мужчины быстро поднялись на девятый этаж и, под карточку Звездочета, вошли в прохладный машинный зал через дальнюю дверь.

Капитан поглядел на стены, увешанные электроникой до потолка:

– Чудно как-то. Экраны новые, плоские, строгие. Все пластмассовое, модерновое. А панели с огоньками старинные, как в кино про Венеру, еще Карюков снимал.

– Как же, помню. – Звездочет поморщился. – Сколько нам по сценарию крови попили. Зато получилось хорошо! Тут мы огоньки нарочно оставили. По ним сразу видно, работает программа, или в бесконечном цикле застряла. Очень удобно. Хотя на вид, конечно, архаика.

– Ты, кстати, говорил, что в писатели хочешь. В Союз подаваться собирался. Но все еще здесь работаешь?

Из машинного зала перешли в терминальный. Тут, повиляв между операторами, Звездочет подошел к большой тумбе под пластиковый бидон, перед которым и остановился в досаде: бидон оказался пуст. К тумбе подошли еще программисты, но, увидев, что емкость снимает и уносит парень в форменке кооператива “Вода-Плюс”, разочарованно удалились. Прежде, чем Капитан успел что-то предпринять, из машинного зала следом за ними появился всклокоченный пацан с отвертками, заткнутыми за пояс по-пиратски, и красными от недосыпа глазами.

– Виктор Антонов. Схемотехник. – Ответил Звездочет на немой вопрос.

Виктор уверенно подошел к тумбочке без бидона, открыл дверку, подставил кружку, нажал кнопку – холодильник послушно выдал струю ледяной воды. На ошеломленные взгляды Виктор буркнул:

– Товарищ завсектором, логический ноль не всегда значит ноль потенциала… – и спрятался в кондиционированное логово машинного зала.

– Ах ты ж! – Звездочет размашисто хлопнул себя в лоб. – Там в буфере остаток добрых полтора литра! Как я мог забыть?

И решительно набрал кипятку сразу в две кружки.

– Пойдем, пойдем, сейчас “Города” заварим, – Звездочет уверенно потащил гостя за рукав к своему столу. Сели под большим фотоплакатом: кошка пыталась прокормить одновременно десяток или даже больше котят. Подпись гласила: “конкуренция процессов за доступ к ВМ6К64”. Ниже от руки красным прибавлено: “Зав.сектором не резиновый!”

– Вот, все твои расчеты готовы. Расскажешь потом, какая точность получилась, где вышли.

– Расскажу. – Капитан перелистал бумаги, не особо вникая в цифры, убрал стопку в красивый “профессорский” дипломат с кодовыми замочками. Звездочет уже заварил дареный кофе, запах поплыл по всему залу, и коллеги-вычислители завертели головами, втягивая воздух чисто по-волчьи.

– Кипяток ваш! – объявил всем Звездочет. – Сорт не ямайский, но не хуже, ручаюсь.

Пока сотрудники ждали нового бидона от кооператива “Вода-плюс”, Капитан спросил:

– Не секрет, над чем работаете?

Звездочет повернулся к собственному терминалу, пощелкал кнопками, развернул во весь экран цветную схему:

– Ты умный, начальник, ты городом управлял. Ты поймешь. Смотри, от Староса и Берга нам передают массивы простых процессоров на одном кристалле. Так называемая RISC-архитектура, самый-самый писк моды. Мы туда программируем задачу по Колмогорову, в три слоя с настраиваемыми весами. Этакий, понимаешь, громадный персептрон.

– Распознавание снимков?

– Точно. Я же говорил, ты умный, разберешься… Ой, блин, зачем локтем-то? Локти острые.

– А ты меньше подкалывай.

– Короче, в центральной клинической поставили совместный с японцами сканер. Магнитно-ядерный резонанс, понял?

Капитан кивнул с умным видом.

– Вот, он делает много снимков с мелким шагом. Потом наша программа из этих срезов трехмерную картинку собирает. Мы на съемку людей гоним конвейером, сначала здоровых. Это же не рентген, никакой дозы пациент не получит. Значит, перспептрон обучаем сперва на снимках здоровых людей. Потом – на точно известных диагнозах. Буржуи тоже так делают. В Лос-Аламосе и еще где-то… Ну, ты понимаешь?

Намек на информацию из будущего Капитан уловил и снова кивнул, подумав, что не надо так пыжиться, как бы не лопнуть под конец от собственной серьезности.

– Но буржуи не могут гнать миллионы добровольцев, как машины на конвейере. У нас обучение быстрее и полнее. А когда научим, так будем вообще людей на медосмотрах прокатывать. Потоком. Сплошная диагностика. Только табличку поставить на ленту: “следующий пациент”, и вперед. Машина железная, не устает, глаз у нее не замыливается. У нее все выводы и все ходы всегда записаны, причем, хех, разборчиво.

– Цель?

– Цель простая. Выявить по снимкам как можно больше хронических болячек на ранней стадии. Мне в больнице говорили, даже рак можно купировать, если начать вовремя. Вовремя, понимаешь?

Капитан потер виски. Черт, как усложнилась жизнь. И ведь не то, чтобы он с концами пропал. Он приезжал на Землю, и вовсе не так уж редко. Просто не задумывался, хотя по профессиональной привычке замечал изменения. Там поставили автомат с сигаретами, а там – с холодными супами в банках. Приятель переехал в “третий жилой сектор линейного города Тверь – Химки”. На пересадочной линии из Внуково до Шереметьево с ошеломительной скоростью гоняют какой-то зализанный вагончик, а он и колесами не стучит, свистит воздухом только…

– Знаешь, а ведь подобного и в Городе нет. – сказал Капитан. – И не будет. Вернее, в Городе, может, будет – но уже в Атласе или там Вейле точно нет. У них медицина платная. Даже Тан Линь их не продавит, медицинские концерны насмерть встанут. Не позволят они диагностировать потоком, не нужно им такое. Только тех, кто немалые деньги выложит. Аппарат, поди, дорогой?

– Не знаю, медицину спроси. Думаю, весь наш машинный зал дешевле. – Звездочет принялся пить кофе, остывший от полного кипятка до горячего в самую меру. Капитан тоже пил, и пили подходящие сотрудники – запросто набирая порошок ложкой из подаренного пакета, благодаря Звездочета и осторожно косясь на гостя, но вопросов не задавая. Надо будет – представят человека, а не надо – значит, и не приходил никто.

– Вот почему ты в писатели не ушел. Тут интереснее.

– Отчасти. Но честно – посмотрел, какой гадючник в Союзе Писателей, и плюнул. Мы с братом все равно же пишем. По новому закону можем, если что, творческий кооператив оформить, и с тунеядством к нам не подступись тогда. Просто живое дело, мне кажется, ценнее, чем книги. – Звездочет собрал чашки, отошел вымыть. Капитан прикрыл глаза и начал слушать, о чем тут говорят.

… – В чем разница между откликом, отзывом и ответом?

– Cтучишь ты в дверь. Тебе стучат с той стороны – это отклик. Если тебя шлют с той стороны далеко – это отзыв. А если говорят: “Заходите, Сергей Петрович” – это ответ.

– Так почему ты не принял мою правку тогда?

– Да потому, что ты неправильно техзадание пишешь. Вот у тебя сказано: “струя воды с температурой N градусов. Требуется: добавить 1 градус.”

– Ну так добавить градус, что не понятно?

– Градус температуры? Или вентиль на угловой градус повернуть?

– А…

– Б!

– Точно, б… Виноват, ерунду слепил. Больше не повторится.

– Надеюсь. Учись, стажер. Пока что моя кошка в программировании лучше тебя разбирается.

– Серьезно?

– А то. Как только я ей подробно разъясню, в чем затык – сейчас же мне все становится понятно. А тебе объясню – только тебе и становится понятно.

Вычислители засмеялись, и под прикрытием шумовой завесы появился Звездочет с чашками кипятка.

– Еще по разу?

– Давай.

Звездочет посерьезнел:

– Слушай. Мы там с медиками обсуждали, как бы помочь старику.

– Кому?

– Ивану Антоновичу. Разве чиф этого не стоит?

– Он-то стоит… – Капитан выпил чашечку залпом, не чувствуя вкуса. – Но всем не напомогаешься, а как отбирать? Какими словами отказывать? Помнишь, в Городе нам увольнять людей не хотелось. А тут вовсе приговор выносить. Я обещаю, что задам вопрос… Там. Но молчи покамест об этом, Звездочет.

– Даже… Там… Нет решения?

Капитан помотал головой, не находя слов. Звездочет, ощутив напряжение, сменил тему:

– Капитан, это не ты Пушкина и Лермонтова на дуэль науськал? Чтобы школьники меньше их стихов учили?

– Нет, в прошлое не ходок.

– В будущее?

– Вот куда точно нет.

– Почему?

– Там народилось блядья – уже фантастов обвиняют в инфантилизме.

– В чем??? Уточни-ка определение инфантилизма, а то, может, я не так понимаю.

– Когда человек по-детски думает. Сложностей в упор не видит.

– И это хорошо, по-твоему?

– По-моему, Звездочет, фантастика только для этого и нужна. Чтобы летать. Чтобы все препятствия обойти в вымышленной реальности, в такой типа стратосфере. А потом уже в новой точке вернуться на землю. Новые знания привезти. Смыслы какие-то увидеть, горизонты. Дорогу к ним уже потом строить можно. Сопроматом нагрузиться никогда не поздно.

– И вот за это сразу блядьем называть?

– Лезут судить высокие вещи – я их тоже без сюсюканья судить буду.

– Стареешь, Капитан. Раньше ты судил не так резко.

– Раньше я сразу за ствол хватался. Теперь приходится сперва по неделе последствия вычислять, а потом уже и поздно стрелять, ушла цель. Но вообще это ты виноват.

– Ничего себе. Причем тут я?

– Растравил мне душу своим Ефремовым.

---

Ефремов Иван Антонович, ректор Института Коммунизма – длинное правильное название учреждения давно уже он и сам не произносил – ехал в метро. Не чтобы козырнуть “близостью к народу”. Просто привык. Да и автомобили в центре Москвы, несмотря на все усилия архитекторов, собирались каждый год все гуще. Народ богател, несмотря ни на что. Машины появлялись не только у академиков. Иногда случались даже вполне буржуазные по сути пробки!

Так что, если кто хотел попасть в нужное место без опозданий, на метро, как ни удивительно, выходило надежнее.

Сегодня Иван Антонович не мог позволить себе опоздания. Сегодня все собирались выслушать программный доклад о ближайших целях и задачах. То есть: кого будут финансировать в следующей пятилетке, на что громадный Союз нацелит сразу науку, дипломатов, армейцев и разведку. А кому, соответственно, вместо денег, новых направлений, наград и почета выпишут красиво оформленные соболезнования. По итогам обсуждения доклад поправят и уже всей дружной стаей товарищей пойдут с этой программой на двадцать четвертый съезд партии. Уже по одной этой причине пропускать нельзя, а есть ведь причина и попроще: отсутствующий и больной всегда виноват.

Ефремов поймал себя на том, что едет в Центральный Комитет с чувством, более подобающем любителю корриды. Или, что вернее, зрителю гладиаторских боев.

Наблюдать за людьми Иван Антонович любил. В конце-то концов, он еще и писатель. Хотя и считается среди коллег более философом. Однако, и писателю, и философу надо где-то брать характеры, образы, прототипы. Вон, попробовал оттолкнуться от разума, сконструировал человеков будущего логическим путем – сразу все критики завопили: мол, герои-функции. На это Ефремов еще по глупости пытался возражать: у него люди показаны на работе. За пультом звездолета или любой научной установки каждый поневоле функцией станет, ведь каждое движение и каждое слово там регламентируются. Но как заорали, что у него там картонные коммунисты и пафос льется изо всех щелей, так и плюнул с дураками ругаться. Читал, помнится, у великого Конрада Рентгена: “Выслушав критику, не преклоняйтесь перед ней. Запишите найденные в ней мысли и идите дальше – думать и работать.”

Поэтому для задуманной “Чаши отравы” Иван Антонович теперь собирал характеры из наблюдений. Благо, простая поездка в метро предоставляла образы на любой вкус.

Вот парень с вещмешком в ногах, одетый во что не жаль и уже побритый, из кармана бумага с характерным “уголком” военкомата – повестка, определенно. Смотрит призывник на здоровенную деваху в легоньком цветастом платье. Ну да, середина лета скоро. И жаркое лето в этом году, кардиолог, помнится, с ног сбился… Нет, лучше думать о хорошем. Вон и цветок в руках парня медленно, с намеком, поднимается.

Девушка тоже замечает, говорит ехидно и громко, чтобы пересилить шум вагона:

– Слюну-то подбери, цветовод.

Парень за словом в карман тоже не лезет:

– Я во-от думаю… В нашем ко-олхо-озе ско-оль мо-оло-ока с тако-ой груди надо-оили бы!

– Ах ты хулиганье!

Но парень уже выскочил и бежит к эскалатору.

---

Эскалатор станции “Колхозная” вознес Тима на поверхность. До Красносельского военкомата оставалось четыреста метров, Тим сам не заметил, как прошел. Сунул повестку дежурному, потолкался в обшарпанных коридорах и оказался в зале ожидания, уставленном двухъярусными лежаками, окрашенными коричневой краской. На лежаках спали, играли в карты, щурились на входящих примерно сотни две таких же бритых парней, на первый взгляд – абсолютно одинаковых.

Место нашлось возле самого окна, но за окном плавилось лето семьдесят второго: с июня ни капли дождя. Так что ночной прохладе Тим порадовался заранее. Еду он вез только сухую: печенье, да на самый край банку консервов, и не боялся, что еда протухнет. Бутылку для воды наполнить бы еще где-нибудь… Кажется, в коридоре он видел фонтанчик.

Оглядевшись, Тим уткнутся прямо в длинного веснушчатого призывника, и тот сразу протянул руку:

– Сергей. Я из Ленинграда. А ты откуда?

Тим немного удивился: военкомат в Москве, откуда еще тут могут собираться? Ответил, пожимая руку, страшно упирая на букву “О” – отчасти для смеха, отчасти в непонимании:

– Но-ово-осибирские мы. Тимо-офей.

Сергей прямо на месте подпрыгнул, здорово напугав Тима. Ненормальный, что ли? Но Сергей сразу же пояснил:

– Ты понимаешь, тут одни москвачи кругом.

– Слышь… – Тим огляделся, но вроде бы никакие дружки Сергея морду бить не подкрадывались. – Мы в Москве, вообще-то. Кто еще тут может оказаться? Ты сам почему не по месту жительства призываешься?

Сергей рукой махнул:

– А! Отца перевели в столицу, года не прошло. Я-то вырос в Ленинграде, а в Москве живу с января. Мои документы, оказывается, в Ленинграде остались. Третий день жду, когда пришлют.

Тим почесал затылок. На три дня ему печенья не хватит.

– Кормят, – сказал Сергей, прекрасно понявший колебания. – Но, представляешь, как они ложку называют?

– Какую ложку?

– Ну, такую большую, которой разливают.

– Поварешку, что ли?

Сергей просиял изнутри:

– Точно, поварешку! А у них тут говорят… – Сергей скривился и произнес, явно испытывая настоящее омерзение:

– По-о-оло-о-о-овник!

– Да какая разница! – Тим напугался всерьез. Только ненормальных ему не хватало. Ездил с классом на экскурсию в Ладогу, где раскопали поселение князя Рюрика – местные там “цокают”. На даче в Астафьево местные “акают”. Страна огромная! Что за псих ему на пороге встретился? Может, сразу ему в лоб дать? Ну, для взаимопонимания?

Сергей, видя, что его вот-вот начнут бить, сразу включил заднюю:

– Э, Тим, да не заводись, я нормальный. Просто непривычно мне тут. И загребся третий день с моря погоды ждать.

– Места постереги, нормальный. Воды принесу.

Почему Тим не признался, что тоже московский, он сам не понял. Прислушался к внутреннему голосу и решил пока продолжить игру. Отец говорил: не все вещи можно понять сразу. Иногда лучше помолчать или прикинуться дураком.

Сергей кивнул, уселся на лежак, поставил Тимову сумку рядом и уже успел кому-то рявкнуть:

– Занято!

Тим пошел к фонтанчику, размышляя, стоило ли так сходу обманывать первого встречного, и думая: чем же ему Сергей не по душе? Может, сам Тимофей не прав?

Да тут никто не прав, сообразил Тимофей. Каждый лев. Герой и царь Спарты. Потому что все на нервах. Призыв. Отец тоже говорил: туда ехали – смеялись, на голове ходили. Хоть кино снимай. Обратно – молча в окно смотрели. Ну, кто не пьяный.

Во, еще по дороге артисты смехуечного жанра:

– Двинься, салажня, место Сретенке!

– Сам ты салажня. Я мужчина с большой буквы «М»!

– Как мужской туалет или метро?

---

Метро гремело, по вагону носился горячий воздух. Ефремов щурился на вошедших девушек, и особенно резко чувствовал, сколько в нем старческих неполадок. Хотя кардиологи очень старались, и достигли немалого успеха, а все же пятое ноября приближалось неумолимо.

В той, исходной истории, Ефремов умер пятого ноября семьдесят второго. В этой истории Хрущев получил здоровенную дозу информации о будущем. Получил давно, еще в пятьдесят четвертом. Или даже в конце пятьдесят третьего. Точную дату Ефремову не раскрыли, а сам он доискиваться не стал, полагая: будет нужно, поставят в известность, а не будет нужно – все легче на сердце. Важно, что, получив посылку, Хрущев до самой смерти отчаянно пытался повернуть чудовищно инертную махину Советского Союза подальше от исходного курса.

Где-то на середине этого процесса товарищ Ефремов тоже подписал красный бланк с грифом “тайна”, оказался допущен к Информационно-Аналитическому Центру Двадцатого Главного Управления, и теперь вот, знал дату собственной смерти. Конечно, он берег здоровье и лечился, и принимал всякие-разные меры – но и Курчатов тоже принимал меры, а умер всего на пару недель позже предсказанного, и по той самой причине. Сгорел на весьма нервной работе.

Так, стоп. Думать надо о хорошем. О книге, например. Хотя и тут: написал нормальную живую женщину в “Лезвии бритвы” – ворчат, мол, “опять Ефремов налепил свои бедра-груди”. На плоских и серых мышек сами смотреть не желают. Подавай им то Мерилин Монро, то Алферову…

Кстати, вон той девушке справа чертовски к лицу меховая накидка. Которая слева тоже хороша. Но которая справа смотрится – хоть сейчас на экран. Зачем ей меха в летнюю жару, непонятно. Может, едет на прием, званый обед, или выступать где-то… Или просто не может отказаться, пришлось одеться не по погоде, оттого и смущается.

Или она как раз модель, и ее дело – рекламировать модные одежды. В модели набирают красавиц, что логично. Моделям выдают план, а не просто: “Надевай, что нравится”. Заключили договор с меховой фабрикой, извольте отрабатывать. Сдельная оплата дело такое: когда хорошо, а когда и впахивать надо. Скажем, прогуливать норковое манто по Москве в самую жару. И чтобы тушь не потекла, и чтобы улыбка не вымученная, и чтобы походка не пьяная…

– Ватэтат харощий, да-а-а.

Ефремов покосился правее. Два восточных человека. Судя по резким профилям, грузины.

– Ватэтат лючще!

Восточные человеки разговаривали не очень тихо, надеясь, что поезд их заглушит, и девушки не вскинутся.

– Тот в шюбе, карощий щуба, дарагой!

– Любовник падарил…

Но пристальный взгляд любая женщина чувствует прекрасно; девушка прикрыла лицо воротником своей меховой накидки.

– Слющай, и скромный такой!

– Паслющный, наверное…

Соседка модели – видимо, тоже модель, потому как выглядела отменно – что-то, кажется, услышала. Грузины заерзали:

– А этот, сматри, глазищами как! Как змия!

– Сразу видна, непаслющный…

– Патаму и бес шюба!!!

Девчонки расхохотались обе – как из пушки, куда там грохоту по стыкам! Покрасневшие “восточные люди”, скомкано извинившись, бросились на выход. Левая девушка била правую по роскошным норковым плечам:

– Кларка, ты поняла? Поняла, да? Как все просто! Скромный-паслющный получи шюба! Непаслющный змия так сиди, бес щюба!

Ефремов тоже поднялся на выход, жалея дважды. Первое, что движется тяжело, по-стариковски. А второе: что нет у него в руках фотоаппарата.

Вот они какие, выходит, простые человеческие ценности.

---

– … Ценности и опасности вашего предложения мы сегодня и будем оценивать, – Косыгин обернулся, протянул крепкую сухую ладонь:

– Иван Антонович, вы, как всегда, вовремя.

Ефремов пожал руку, кивнул молча, посторонился, пропуская людей в зал заседаний. История в метро навела его на мысли об одежде, и потому он зацепился взглядом за галстук Алексея Николаевича. Костюм синий, рубашка белая, галстук в тон, строгий. Единственное украшение: вертикальные белые полосочки. Совсем тонкие, только в упор можно разглядеть.

Полосочки?

Стоп. Ефремов поморгал, ведя взгляд по галстуку. Короткая, длинная, длинная, короткая. Длинная, короткая. Четыре коротких… Как наяву, Иван Антонович увидел монгольские пески, услышал рев проволоки: на ней повис телеграфный столб, Чингисхан ведает, когда и как попавший в Нэмэгэту. Столб натянул уцелевший телеграфный провод, и ветер наяривал басом на получившейся так струне, пока водителю “Дзерена” это не надоело, и он проволоку не обрубил, и тогда в тишине все особенно четко услышали писк радиостанции. И в журнале экспедиции потом назвали место: “Лагерь у ревущего столба”…

Морзянка!

Косыгин одевался, как положено члену Центрального Комитета, строго и просто. Только на галстуке почти незаметные серебристые полоски от самого низу до узла под горлом сообщали: ПНХ. ПНХ. ПНХ.

Иван Антонович подмигнул. Косыгин подмигнул тоже, и мужчины прошли к своим креслам, и караул прикрыл за ними дубовые двери прохладного зала где-то в недрах Кремля.

В зале столы размещались большой подковой, с видом на место докладчика. Ефремов скользнул глазами: все здесь. Устинов от военпрома, от космоса Королев и Челомей, от науки Келдыш, от атомщиков Александров, от военных Огарков, с ним начальник Главного Разведуправления Петр Иванович Ивашутин. От медиков Ковригина. От флота Кузнецов, донельзя импозантный в черной с золотом адмиральской форме. Громыко, министерство иностранных дел. От Государственного НИИ прогнозирования и планирования – Бартини, ведь Соколовский четыре года как умер, а Побиску такое важное дело доверять остереглись, хотя военпром его и проталкивает всячески… Косыгин как представитель правительства в целом. Сам он, Ефремов, представляет идеологическое направление. Ну и Кирилл Трофимович Мазуров, понятно. Единственный пока что Первый Секретарь, избранный открыто и гласно, буквально в прямом эфире, всей страной.

Собрание слишком важное, и потому здесь представлены только посвященные в Тайну. Им ничего не нужно лишний раз доказывать. Они знают – и знают полностью достоверно! – чем закончил СССР в той, исходной истории.

Открывал собрание Серов, председатель КГБ, которого почти в открытую называли Кощеем. Он докладывал о трудностях главного геополитического противника.

Хотя Серов смотрелся вполне на свое прозвище, но рассказывал ясно:

– … Сегодня, двадцатого июня одна тысяча семьдесят второго года, ситуация там следующая. Буквально три дня назад, семнадцатого, в штабе очередного кандидата поймали шпионов Никсона. Те ставили подслушивающие устройства и делали фотокопии документов. Но у них не хватило ума делать все тайком, они включили свет. И какой-то неравнодушный американский молодой человек… – Серов усмехнулся. Подождал, пока усмехнется зал, придал голосу укоризну:

– Зря смеетесь, товарищи. Стопроцентный американец. Вот увидите, про него скоро напишут роман, а потом, глядишь, и целое кино снимут. Будет называться, для примера, “Форест Гамп”. Мы обязательно закажем перевод, пускай все смотрят. Очень типичный американец, да… Вот, он заметил: свет в неурочное время горит. Вызвал полицию. Задержан консультант Белого Дома, сотрудник ЦРУ Эверетт Говард Хант. Суд признал его техническим организатором. Наш прогноз, что Хант сядет надолго. Так что теперь у них там полный “Уотергейт”.

– Но кто-то же подсказал этому вашему стопроцентному, куда смотреть и в какой момент?

Серов обмахнулся листочком доклада:

– Ювелирный расчет, конечно… Но мы тут ни при чем. Поздравления принимает Петр Иванович. Вернемся к результатам этой… Э-э… Художественной акции.

Тут голос Кощея сделался серьезным и холодным:

– Никсон делал ставку на “вьетнамизацию” конфликта и постепенно выводил из Вьетнама американские войска. Но южновьетнамцы воевать не особо хотели что тогда, что сейчас. Никсон лавировал между недовольством американского общества и страхом потери Вьетнама. Положение весьма неустойчивое. После пятого июня южные штаты – Западная Вирджиния, Миссисипи, Южная Каролина – объявили открыто о неповиновении федеральному центру. Никсон, видимо, ничего наспех не придумав, двинул на подавление регулярную армию. Но южан поддержали сперва резервисты и нацгвардия, а потом к ним присоединились Джорджия, Алабама, и вот на сегодня колеблется Канзас.

Зал охнул недоверчиво-радостно.

– У них гражданская война началась?

– Нет пока. Всего лишь Техас объявил независимость. Глядя на него, откололась и Калифорния. На сегодня штаты Среднего Запада думают о своей Федерации. А может, пока мы тут совещаемся, они уже и создают эту Федерацию де-юре. Видите ли, товарищи, к ним попадают ракеты “Минитмен”, те батареи, что установлены в Северной и Южной Дакоте и в Миссури. Это придает уверенности. Монтана и Вайоминг тоже имеют ракеты. Они вот-вот объявят – если еще не объявили – о создании Тихоокеанской Федерации.

– Товарищ Серов, – Келдыш по-ученически поднял руку. – Вопрос.

– Разрешаю.

– Это все как отражено… В “тех документах”?

– В “тех документах” на данный период времени никаких сведений нет. Остается незыблем только конечный результат. А сейчас мы в “слепом пятне”. Мы идем по водам, на которые отсутствуют карты.

– Здесь водятся драконы, – хмыкнул Кузнецов, и тут же смущенно замолк.

Вот сейчас наступила оглушающая тишина. Все, стрелка переведена окончательно. Историю будущего теперь можно спускать в унитаз. Политическую так точно!

Мазуров, как главный, взял на себя ответственность за продолжение:

– Товарищ Бартини… Какой прогноз вы можете составить на основании данных товарища Серова? Следует ли нам активно вмешаться? Выступить в ООН, осудить… Возможно, поддержать какие-то силы на континенте?

Бартини поднялся и ответил быстро, не глядя ни в какие бумаги:

– Мы это обсуждаем последние сто часов, без перерыва на сон… Мы считаем: американцы весьма патриотичны. Любое внешнее давление вызовет в них стремление сплотиться и дать отпор. Нам следует устраниться. Не вмешиваться.

– Нет, официально – понятно. Мы подготовим заявление: “Все эти события - внутреннее дело США, и СССР вмешиваться не будет. Пусть сами разбираются.” А по сути?

– Прогноз такой, – Бартини устало зажмурился, потер веки пальцами. – К августу в “ржавом поясе” начнутся перебои с продовольствием. Ведь поставки со Среднего Запада и с Юга прекратились, а имевшиеся запасы перед этим, по странному совпадению, проданы кому-то за тройную цену. Вроде бы, на экспорт. Бомбардировки Ханоя и Хайфона уже свернуты. Как там ни повернись дело, Америке больше не до Вьетнама. Отделившиеся штаты выведут свои подразделения. Конфедераты уже это делают, остальные, думаю, не замедлят. Всем нужны войска дома: и повстанцам, и центральному правительству.

– А когда и как все успокоится?

– Не могу ответить. Недостаточно информации. Пока все только начинается. Непонятно, идет ситуация к тому, что все разбегутся по углам и останутся этим довольны, либо наоборот, все кинутся друг на друга и начнут войну гражданскую.

– М-да, – протянул Келдыш. – Точно как в России после Русско-Японской. Пошли за шерстью, вернулись стрижеными. Что теперь делать? Не станет единой Америки – а кто нам половину марсианской экспедиции оплатит? Половину лунной программы? Может, помешать им разваливаться? Раз они такие патриоты, танками погрозить, ракетами помахать? Чтобы испугались и собрались обратно? Из Вьетнама мы их уже выгнали, долг перед союзниками выполнен. Вот и прекрасно.

– Еще вопрос, – подал голос Громыко, министр иностранных дел, – все ли союзники останутся нам союзниками, после того, как Америка рассыплется. От кого им тогда понадобится защита, и на кой тогда им понадобимся мы?

– Стоит ли загонять в угол крысу с ядерными зубами? – буркнул Огарков. – Мы им танками погрозим, а они всерьез напугаются. Как в Кубинский кризис, помните? Объявят этот свой DEFCON-2 и шарахнут всеми пусковыми.

Дмитрий Федорович Устинов оглядел собрание тяжелым, пристальным взглядом. Поправил очки. Потом все-таки заговорил:

– Они разваливаются? Товарищи, я полагаю это нашей победой. Зачем вообще нам суетиться? Не надо мешать людям, делающим правильные вещи. Пускай сами сыплются, а мы просто будем, наконец, жить. У нас то революция, то коллективизация, то расказачивание, то война, то разруха, то борьба с целиной, то завоевание космоса – теперь, наконец-то, можно дать людям пожить спокойно!

Мазуров повертел головой:

– Дмитрий Федорович, это мнение ваше личное, или это позиция военпрома?

– О позиции военпрома скажу в свою очередь. Мнение это не мое личное. Это я в рамках подготовки запросил данные от Партийного Контроля и МВД, коль скоро там у нас пока нет посвященных.

Устинов перелистнул блокнот:

– Вот, что мне сообщили из милиции и Комитета Партийного Контроля. По статистике уголовных дел в производстве, социальная напряженность уже почти дошла до уровня тридцатых. Когда поджигали избы-читальни, а партийным кидали гранаты в окна. Разумеется, обе организации против резких изменений курса.

– Дмитрий Федорович… Мы все давали подписку. Мы все видели в “тех документах”, куда можем прийти, если позволим себе ничего не делать. Я понимаю: никому не приятно сидеть в раскачивающейся лодке. Но мы-то видели точно, лодка идет к водопаду.

Устинов не согласился:

– Насколько я понимаю, “те документы” больше ничего не подсказывают. Мы уже создали полностью иную политическую картину, и предостережения Веденеева больше не действительны.

– С чего бы? – Мазуров нахмурился. – Есть общие угрозы, общие тенденции. Их не отменит никакой прогноз. Мы в локальном слепом пятне. Рано или поздно мы его пройдем.

Кто-то, невидимый с места Ефремова, проворчал:

– Мы вошли в неисследованную область триста сорок четыре плюс два-у. Как бы нам теперь железную звезду там не найти.

Все узнали цитату из “Туманности Андромеды”, все посмотрели на автора книги, но никто не засмеялся. Огарков пробасил раздраженно:

– Тут, скорее, все по классику. По Салтыкову-Щедрину, точнее: если реформы учинить, е… Навернется в обязательном порядке. А вот не делать реформ, так, может, и прокатит?

---

– Может, и прокатит, – Сергей добыл из кармана лимонную кислоту и щепотку всыпал в добытую Тимом воду. – Но лучше перебдеть, чем потом с толчка не слазить. Вода с лимонкой на жаре дольше стоит, мой старик говорил.

– А он кто, не секрет?

– Не. В горкоме он, в команде Романова. И вот, как бы на повышение двинули, в Москву. А твои?

– Рабочие на заводе. Мать в столовой, отец станки программирует.

Третий в их компании, зашивая зеленую рубашку, проворчал:

– А меня в летное из-за фамилии не взяли. Тожедуб Игорь, будем знакомы.

– Будем, – пожал руку Тим. – Где воротник оторвал?

– Там у входа дурень какой-то доколупался. Здоровый, мудак. Хрен знает, как он водку пронес, а уже пьяный.

– Офицеру сказать? – поднялся Сергей.

Игорь посмотрел на него непонимающе:

– У нас в поселке говорят: хочешь настучать, стучи по фэйсу. Так честнее.

– Поселок при ИТК, небось?

– Да уж не при горкоме, господин-товарищ-барин.

– За господина могу и в рыло.

– Лучше пошли, мудака того осадим. Пока он тут не натворил говна.

– Зачем нам влезать, – подал голос четвертый, совсем небольшой парень, однако крепкий. Из тех, которых “положь-поставь, однова квадрат”. – Наша хата с краю, не?

– Затем, что если начнется шум, всех выгонят на плац и будем до вечера маршировать и песни петь.

– Мы же не виноваты.

– Тут не суд присяжных, не кино про ковбоев. Тут армия. Один срет на всех, значит – все получат за одного.

– Откуда, Тим, такие познания?

– Отец служил. У вас нет, что ли?

Парни переглянулись и Тожедуб вздохнул:

– Вообще-то служил, но чтобы так вот на себя примерять его рассказы… Как-то непривычно.

– Ладно, я с вами, – поднялся Квадратный. – Не хочу я на плац в такую жару.

---

Жара в зал совещаний не пробивалась, но люди в нем прекрасно управились собственными силами. Пиджак снял даже Косыгин. Похоже, матерный галстук заметил кто-то еще, потому что от главы правительства покатилась волна тихоньких смешков. Устинов, что как раз читал большой доклад о состоянии военной промышленности, принял смешки на свой счет и заворчал:

– … Товарищи, не понимаю вашего сарказма. Или мы верим предостережению из будущего, или уже отбрасываем его, как сыгравшее свою роль. Что мы видим в предостережении Веденеева? Что страна распалась быстро. Говоря образно, не ясно, умер пациент от хронической болезни, или его ножом пырнули в темном переулке. Потомки в этом не разобрались и указаний не оставили. Как нам составить план спасения, если мы не понимаем, от чего надо спасаться?

– Не надо вообще ничего делать, – Огарков гнул свою линию. – Понятно, что “двадцать лет покоя” мечта недостижимая, так хотя бы пятилетку. Министерство обороны предлагает: пусть люди освоят новую технику. От себя лично скажу: дадим людям заработать, построить кооперативы там всякие, детей нарожать. А штатовцы пусть распадаются, на здоровье. Некому будет к нам шпионов посылать и самолеты над нами гонять. Забываем Пауэрса, товарищи. Добром не кончится.

Келдыш откашлялся, медленно встал, и минуты полторы ждал, пока стихнет зал. Потом криво улыбнулся:

– Мы так доспоримся до того, что Союз вообще никак спасать не нужно. А нужно строить сразу военный коммунизм. По заветам комиссаров двадцатых. С карточным распределением, трудовыми армиями и обязательно расстрелами.

– Ну, товарищ, это вы через край, положим, хватанули.

Келдыш начал загибать пальцы:

– Первое, главное. Идеология. Во имя чего жить и за что нашим бойцам подниматься из окопа. Здесь у нас наблюдается провал. Пропасть.

Академик промокнул голову платком.

– По данным опросов и исследований, проведенных организациями товарищей Бартини, Ефремова, в общественном сознании четко укоренилось такое понимание. При капитализме чем больше ты жрешь вокруг, подгребаешь под себя кормовую базу, ослабляешь претендентов на твой кусок пирога - тем ты успешнее, богаче, нужнее и важнее.

– Разве не так? – Огарков кивнул. – Мы тоже недавно провели в войсках смотр наглядной агитации. Четко видно: социализм – постоянная работа на будущее. Борьба с личным в пользу общественного. Но бойцы выводы делают простые: жилы рвешь ты, а выгоду получат, в лучшем случае, потомки. Причем, что самое обидное, даже спасибо не скажут. Спросят: че так мало? Для них все наши достижения как раз начальный уровень. Кто родился в городском роддоме и вырос в теплой квартире, тому не объяснишь, чего стоило всем горячую воду проложить. Не всем, откровенно говоря, и ума хватит наши объяснения понять. Не все у нас академики!

– У нас и в культуре начинает появляться что-то такое… Что, мол, хватит гонки. Вот, образы успешных людей в кино взять. Ну и в целом формируется такое мнение, что у нас все хорошо. Отдельные недостатки, а так все замечательно, – проворчал, на удивление, Серов.

– А нет? – показательно удивился Мазуров. – Мы все-таки далеко ушли от исходного варианта истории.

– Люди этого не видят, – куратор медицины Ковригина перелистывала туда и обратно лежащие перед ней бумаги, не глядя в написанное. – Где та великая цель, ради которой можно и отключение горячей воды пережить, и удаление зубов без наркоза? Космос, Марс? Это для людей, непосредственно занятых на предприятиях товарищей вот Королева, Челомея и других, которых мне не полагается знать. Но у нас на переднем крае науки… Ну, пускай даже миллион. У нас население – почти четверть миллиарда! Остальным что делать? Киснуть на работе с восьми до семнадцати, а подвиги наблюдать в телевизоре?

– Позвольте, – не согласился Устинов. – Участие в… переднем крае науки, в научном прорыве… Будь то полет в космос, разработка… Скажем, загоризонтных РЛС… Или вот фабрика по обогащению урана… Требуется серьезное образование. Не то, что ПТУ, института не всегда хватает. И физические требования там… Вполне достижение для парня. Почти как значок “ГТО”. Чем не подвиг?

Ковригина захлопнула свои бумаги с треском:

– Дмитрий Федорович, разве и вы не понимаете? ДнепроГЭС не построишь личным трудовым подвигом, пупок развяжется. Москву не защитишь личным героизмом, если у врачей бинтов нет, и Урал танки не выпускает, а сотни железнодорожников их не везут к фронту… Сейчас, товарищи, у нас в Минздраве наплыв больных фронтовиков. Они вошли в возраст, когда все болезни обостряются. Сыплются люди тысячами. Кто с коленями, кто со спиной, кто с легкими.

Мнение Минздрава, полностью совпадающее с моим лично: черт с ней, с Америкой. Надо спасать своих. А тут надо утки из-под лежачих выносить, понимаете? И каждый день, и конца-края нету. Таким, с позволения, подвигом, никого не купишь.

– Можно рассмотреть увеличение финансирования. Пусть Минздрав санитаркам денег добавит, – вздохнул Мазуров, но неуверенно. – Впрочем нет, не поможет. Сейчас большая часть населения просто честно трудится.

– Так это же хорошо, – Устинов поднял брови. – Это значит, все по плану. Зачем нам бой и подвиг? Мы вот, по нашей линии, налюдаем такие кадры… Уши в трубочку заворачиваются.

– Это, Дмитрий Федорович, означает, что Московский международный кинофестиваль интереснее, чем фестиваль ТЮЗов славного Мончегорска. Без великой идеи люди согласны честно трудиться в Москве на тысячу пятьсот рублей, но не поедут в Новосибирскую Академию к Лавреневу даже на три тысячи. Им в Москве водка слаще.

Келдыш попробовал улыбнуться. Вышло опять криво.

– Может, в самом деле, товарищи, кинуть все силы от Невы на восток? Требуем от каждого жителя стать человеком. Против животных орд капиталистических свиней? То есть – военный коммунизм.

Устинов закрыл папку с докладом, поняв, что цифры сейчас не особо важны. Снял очки, потер переносицу. Выдохнул.

– Мы в министерствах… Военной промышленности, скажем так… Очень хорошо внедрили систему ОГАС. Но за несколько лет ее применения получили печальный опыт. Ладно еще у нас, танки-патроны. Но, когда подшефные колхозы просили помочь с внедрением на пищепроме, посланные нами специалисты постоянно терпели неудачи. Мы, вот, вместе с товарищами из группы Бартини, пришли к печальному выводу…

Устинов аккуратно провел над столешницей ладонью, но все привыкли к его постоянной сдержанности, так что простенького жеста напугались, словно взмаха буденновской шашки.

– Плановое хозяйство по своей природе не удовлетворяет запросы людей в области пищевой и легкой промышленности. И никакая ОГАС тут не поможет. В закрытых городах мы пытались планировать среднее потребление чая путем перемножения на количество людей. Получался этакий, понимаете, военно-коммунистический чай. Смесь дарджилинга, пуэра и “краснодарского третий сорт”. Мигом образовался черный рынок, где все это менялось, переводилось в услуги…

– Как решили? – вмешался Ефремов.

– Ввели НЭП, – хмыкнул Устинов. – Разрешили кооперативы, то есть.

– У нас же они разрешены еще с шестьдесят четвертого!

– То в стране. А в закрытых городах секретность. Возить разрешалось только проверенным поставщикам. Ну, до семидесятого. Тогда мы ввели конкурсные торги, сразу и цены упали, и чай в чашке стал похож на чай. А не на лесосплав.

– Спасение через НЭП – не спасение. – Бартини сделался угрюм. – Идеологическая диверсия. По нашему заказу лаборатория Побиска производила социальное моделирование. Получилось у них, что рано или поздно снова нарастет класс “крепких мужиков”, и мы уткнемся в картельный сговор двадцать седьмого года. Когда крестьяне отказались продавать хлеб по государственной цене. И что тогда, новая коллективизация? Проходили уже. Нет, НЭП не спасет нас. Если, конечно, мы подразумеваем под спасением сохранение социализма, а не только территорий и людей.

– А интересный, кстати, вопрос. – проворчал в нос адмирал Кузнецов. – Нам важнее социализм, или люди и территории?

– Мы не знаем страны, в которой живем, – угрюмо констатировал Мазуров. – Как переломить картельный сговор, предсказанный товарищем Бартини? Новый семнадцатый год, не тридцать седьмой даже. Опять буржуев на фонарь, что ли? Но, если такое начнется, у нас люди разрешения точно не спросят.

– Мы так сейчас договоримся, что распределение любых благ следует жестко определить и расписать. – Келдыш сел и хлопнул в столешницу обеими ладонями. – Здравствуй, военный коммунизм.

– Здесь неправильно понимается коммунизм, – Ефремов поднялся со вздохом. Сердце говорило: не лезь, постой в стороне. Ты философ, а тут реальные деньги делят. Опять в кардиологии проснешься! Ты до сих пор не коммунист еще!

И Ефремов ответил сам себе: я знаю мой срок, до него еще далеко. Я видел, к чему все придет. И я не хочу развязки, как в исходной истории у Веденеева.

Он выпрямился, придал себе выражение абсолютной уверенности и сказал:

– На протяжении всей истории люди объединялись в артель, кооператив, наконец, и в коммуну – чтобы совместно добыть больше благ, нежели в одиночку. Вот в чем смысл объединения. В этом же смысл и коммунизма. Не нужно верить всем, кто зовет себя коммунистом. Если дурак назвался летчиком, его никто без экзамена за штурвал не пустит. А если Пол Пот объявил себя социалистом, все ему почему-то на слово верят.

– Иван Антонович, а нам бы разницу между артелью, кооперативом, коммуной? Кратко, простыми словами, как у вас в методичках.

Ефремов кивнул:

– Наука начинается с определений, согласен.

Артель – все работают, как могут, получают поровну. Все быстро привыкают работать одинаково. Слабые вылетают, сильные вынуждены себя тормозить, ведь получат они не по силе своей, а поровну. Артель – примитивная справедливость. Единственное достоинство – простой учет.

Кооператив – работают кто как может, получают по труду. Социализм. Не зря Ленин говорил: “Социализм есть строй цивилизованных кооператоров”. Сложность: учет личного вклада каждого. У нас для этого есть ОГАС и та самая формула. Но для крестьянина царской России все наши коэффициенты “личного трудового участия” – слишком сложная вещь. Потому и не взлетело. Бытие, товарищи, определяет сознание.

Коммуна – все работают кто как может, но добывают в итоге так много благ, что каждый может взять сколько хочет. Как воды от Ниагарского водопада. Или как мамонта добыть. Мамонт огромный. Ешь, сколько влезет, бери, сколько унесешь, и друзей приводи. Все равно всем хватит, потому что обычное племя больше трехсот человек почти никогда не бывает.

Ефремов поглядел на потолок, но вовсе его не запомнил, потому что перед глазами стояли черные и сизые скалы, белый снег, яркие полоски домиков на берегу, перед ними трава непередаваемого ржавого цвета… Про Пирамиду и сказал:

– Мы проводили эксперимент на Шпицбергене. Там советская колония, замкнутое общество, такой изолированный оазис. Не бездельники: шахтеры, метеорологи. Порт и маленькая ремонтная верфь для судов “Севморпути”. Мы завозили разные продукты, в том числе остродефицитные, и разрешали всем брать сколько угодно. Люди набрали за пазухи и в карманы, но мы назавтра снова завезли. И, когда люди поняли, что завоз не кончается, наступила парадоксальная ситуация…

Ефремов позволил себе довольную улыбку.

– Люди даром стали брать меньше, чем раньше покупали. Вышли на свою настоящую потребность, без необходимости кого-то поражать или делать запасы на черный день.

– Но это сколько же надо завозить!

– В точку. Должно создаться отношение количества ресурсов к численности общества. Скажем, в Японии недавно сам собой наступил “зонтичный коммунизм”.

Все переглянулись и единогласно решили отвлечься от споров, послушать про экзотическую страну.

– В Японии научились очень дешево делать пластиковые зонтики. Теперь там они стоят на улицах свободно. Вышел из дому, а тут ливень. Взял ближайший зонт из решетки. Добежал до метро, или куда там нужно, поставил зонт в решетку: кому-то еще пригодится. Забрал с собой? Ерунда, зонтов там столько, что хватит каждому японцу по три штуки. Вот и вся тайная магия. За два года люди привыкли, никто зонты не запасает.

Собрание облегченно посмеялось. Ефремов чуть поклонился и сел. Поднял голову Келдыш:

– Вот чтобы обеспечить по три зонтика на каждого, нужны наука и техника. А “отнять и поделить”, с чем принято сравнивать капиталистический рай – это не коммунизм, это обычный грабеж. И потом. Почему, товарищи, мы сравниваем СССР с Америкой? Я считаю, это упущение Идеологического Отдела. Давайте сравнивать с Италией, Португалией, Исландией. Что, Италия не капиталистическая страна? Капиталистическая. Вот, мы про Италию хорошие фильмы закупаем. “Римские каникулы”, “Девушка с пистолетом”, Феллини там, Паринези… Но не видно у синьоров особого богатства. В первой же сцене герои ездят не на машинах даже, на мотороллерах. Или, может, Индия у нас – вершина социализма? Нет, капитализм у них. Однако, я не видел там особой роскоши, видел зато множество беспризорников на улицах. Примеры можно продолжать, но я не хочу тянуть время. По итогу обсуждения выходит: нам нужна идея. Большая идея.

– Великая? – не скрыл сарказма Огарков.

– Это потомки решат, – прошелестел “красный князь” Бартини. – Для нас она просто большая. По объему работы и по ответственности за неудачу.

Келдыш поднялся:

– Мы с товарищами подготовили предложения. Но рассмотрим их чуть позже. Сейчас предлагаю сделать перерыв на обед.

---

Обед в Красносельском военкомате подавали, как везде: бигос да перловка. Парни, еще не забывшие вкус домашнего, ели вяло и не болтали. Только Сергей все никак не мог угомониться:

– Игорь, а как у вас называют то, на что делится дом? Такие, знаете ли, отдельные входы.

– Подъезды, што ль?

Сергей покривился всем телом:

– Подъе-е-езды-ы-ы… Это в Москве говорят “подъе-е-езды-ы-ы”… Вот у нас, в культурной столице, говорят: “пара-а-адные”. А куда в вашем захолустье ходят за хлебом?

– То есть: куда? – протянул Игорь рассеяно, сражаясь в тарелке с “мясом белого медведя”.

– В “булочную” или в “булошную” ?

Тиму это надоело, и он хлопнул Сергея между лопаток:

– Серый, хорош. Доколупался, как парторг до синебота. В хлебный мы ходим, в хлебный.

От подобного коварства Сергей не мог отойти добрых полминуты. Даже резиновую перловку за это время все доели. Наконец, ленинградец почти жалобно спросил:

– Ну хотя бы скажите, там у вас “пончики” или “пышки”?

– Ты еще про “куру” и “курицу” спроси, тилихент-самоучка, – проворчал Квадрат уже почти с угрозой. – Пошли, там этот придурок опять завелся. Надо его все-таки заткнуть нормально. Вмешаются офицеры, будет, как Тим сказал: все забегаем.

Четверка поднялась, отнесла тарелки и потянулась на выход из столовой.

---

В столовой Кощей взял польский бигос и перловку. Отметил, что мясо в бигосе мягкое. Кашу перловую явно томили на малом огне знающие люди. Вот, нормальная же еда. “И почему в войсках ее так ненавидят? Что там при готовке испортить-то можно?” – подумал Серов, но сразу и забыл, переключившись на другое.

Нет, можно, конечно, пропускать скучные обсуждения. Но потом будешь тоскливым взором провожать уходящий поезд и думать: за что выкинули? От кого в каску прилетело? Берия вон, высоко сидел, а слетел мячиком. Поэтому даже за едой Серов не разрешал себе забыть о делах:

– Мстислав, а что у нас по культуре? Из “тех документов”?

Келдыш ответил так же тихо, чтобы в двух шагах не услышали:

– У шведов новая группа… Как там… “А-Б-Б-А”, “АББА”. Начинает восхождение. В рамках той же логики, что и “Битлз”, имеет смысл пригласить их в СССР. Пусть концерты дают.

Серов покивал, а потом вдруг сказал задумчиво:

– Мы знаем заранее, что вот эти – выстрелят. Но главную проблему Союза, нереализованную инициативу, которую буржуи решают через частное предпринимательство, мы пока вообще не решаем. Замазываем послезнанием из “тех документов”. Но так не будет вечно. В политической сфере “те документы” уже почти бесполезны.

Келдыш хмыкнул:

– Пожалуй, теперь Альенде в Чили усидит. Никсона вот-вот погонят с кресла, станет Америке не до внешних операций.

– Нет, я не о том. Смотри, кооперативы разрешены, время прошло, результат наблюдаем: статистика по взяткам резко упала. Короли дефицита на глазах сдуваются.

– Боюсь, твоя статистика не вполне точна. Кооператор беспокоится за собственные интересы, чиновник за собственные. Пока остаются деньги, остается и коррупция.

– Точно так, Мстислав Князевич. Скажу больше: деньги отменим, а взятки все равно не исчезнут. “Борзыми щенками” давать будут. Но поле для их проявления мы сильно сузили. Дефицитов меньше, все-таки.

– Жить стало лучше, жить стало веселее?

– Ты хоть не подначивай. Скажи лучше: как нам перейти от собирательства дикорастущих талантов к талантопроизводящему хозяйству? Люди нужны, а мы до сих пор блуждаем, как неандертальцы в палеолите, подножным кормом перебиваемся. Ни предсказать, ни спланировать, ни результат оценить по научным критериям.

Теперь задумался Келдыш:

– А ведь если Лентов построит машину времени и мы начнем таскать людей отовсюду, то сами выращивать не научимся точно. Зачем? Портал – машина, чтобы брать, а брать есть где… Серьезный вопрос ты поднял.

Серов поморщился:

– За что ни возьмусь, все серьезное получается. Как у того царя Мидаса в новом кино. Он все в золото превращал, а я в серьезы.

– Оно и к лучшему. – Академик вымазывал соус хлебом, по рабоче-крестьянски. – Шутки шутить много ума не надо.

---

– … Ума не надо? – Сергей запросто дернул хулигана за плечо, развернул к себе лицом:

– Ты че тут устроил? Это армия, не зона твоя.

– А ты кто такой вообще?

Крепыш отпихнул пацана, от которого перед тем требовал денег, повернулся к четверке:

– Че-то мало вас на меня одного. Ты, длинный, назовись.

– Сергей. Я ленинградский.

Здоровяк огладил зеленую рубашку, отряхнул мятые темные штаны. Тим не мог различить ни цвета, ни выражения глубоко сидящих глаз, но тут гадать по физиономии не пришлось. Амбал медленно проговорил:

– Ский… Ский. Ну точно, жид.

И размашисто влупил Сергею прямым в нос – тот едва успел руку поднять, сразу и улетел на второй ряд лежаков.

Призывники задвигались кто ближе к эпицентру, кто, напротив, подальше. В коридоре бухнули сапоги, кто-то завопил:

– Таварища летинант, в зали абратна драка!

– Чурки! Блядь! Нерусские! – с каждым словом пьяный выбивал из толпы по человеку. Игорь Тожедуб успел махнуть один раз, выхватил точно в зубы, да еще и боком об лежак ударился. Тим вообще ударить не успел, получил в солнечное сплетение, и даже слух потерял, до того больно. Только Квадрат постоял за честь их компании, вполне ловко подставляя плечи под удары и огрызаясь длинными по корпусу, прямо как в кино “Винтовки для революции”. Тим смотрел на драку с пола, снизу вверх – точь-в-точь, как показывали ринг в том кино. Вот Квадрат изловчился и пробил амбалу в лоб. Пробил красиво, “под счет” – но пьяному, как известно, море по колено. Он только сплюнул, а сказать ничего не успел: невесть откуда возникший в зале военный без видимого усилия поднял задиру за шиворот, встряхнул, поставил, и поинтересовался:

– Сам-то кто?

– Я русский!

Офицер поморщился:

– На “ский” заканчивается. Сам говоришь, кто на “ский”, тот жид.

И внезапно отвесил пьяному полноценный “взрослый” удар в подвздошину. Бычок отлетел и упал, и только сопел, явно не рискуя вставать. Призывники отхлынули; Тим почувствовал острый запах пота, подтянул под себя ноги, встал. В горле чуть не кипела желчь. Стоял Тим, как на циркач на шаре, помавая руками-крыльями для равновесия. Сергей подвел его к стенке, дал опереться на вытертые фанерные панели.

Кто-то в толпе сказал с обидой:

– А мне говорили, в Советской Армии офицеры солдат не бьют.

Офицер неприятно улыбнулся:

– Ты присягу принять успел? Не успел? Значит, пока не в армии.

– А что, не в армии, так бить можно?

– А не в армии за вымогательство денег статья положена. За пьянку и дебош тоже статья. Тебе какую?

Офицер присел на нары, спихнув чьи-то вещи.

– Кто начал драку?

– Эти четверо, – снова сказали в толпе. – Они подошли к Толяну… К Анатолию Ямкину. И начали ему мозги вые… Выносить.

Сергей отлепился от стены:

– Товарищ… – но на военном не оказалось привычных погон, и Сергей почти полминуты шарил глазами по мятому камуфляжу, пока не заметил на левом кармане клапан. Две полоски, толстая звездочка: майор.

– Товарищ майор, мы вмешались, как сознательные комсомольцы. В свете указаний партии и правительства, в духе воспитания истинно советского человека, мы не могли пройти мимо несправедливости.

Тим ничего не сказал, потому что пытался вдохнуть. Игорь Тожедуб ощупывал челюсть и мог только мычать. Квадрат ответил с угрозой и злобой в голосе:

– Вижу нациста – бью нациста.

Майор выпрямился. Теперь, когда никто не отвлекался на драку, призывники рассмотрели, что майор высокий, худой, с руками-лопатами и неприятным взглядом. За ним в комнату вошли два лейтенанта – уже в обычных кителях, с золотыми погонами, чистенькие, и в толпе хихикнули:

– Во, мамины пирожки. А то – Мамин-Сибиряк.

– Начитанный, – без выражения отметил майор. Только тут, по контрасту с лейтенантами, пацаны сообразили: майор в полевой форме. Как в новом фильме “Квадрат сорок три – семнадцать”.

– Вы, – сказал майор. – Комсомольцы, значит… Запишите их на меня.

Лейтенант потолще кивнул и сделал пометку в перекидном блокноте. Майор покривился:

– С моего двора три человека в одном танке сгорели. Дворник, татарин, Гиреев. Наводчик. Мехвод – Ося Пуц. Командир экипажа. Заряжающий, Киря Волгурин, грузчик с новгородской пристани, во такой бичара, вы все одного бицепса его не стоите. В эту дверь проходил бы боком, пригибаясь. И ничего, ты знаешь, настоящие арийцы фамилий не спрашивали: кто там жид, кто москаль, кто чурка.

Растянул губы в неприятной улыбке:

– Этого, который деньги отбирал, и вон тех двоих, которые за него вступились потом – в строительную роту, в Туркменистан. Там в роте на сорок русских полтораста местных. Причем там есть здоро-овые нукеры. Два раза служат, и три раза, бывает, служат. Пока не поймают.

Призывники переглянулись. Прошелестело:

– Это как?

Тим, наконец, выпрямился и смог вдохнуть, едва удержавшись от рвоты.

Майор пояснил:

– Там, если не хотят служить в армии… Попадаются такие, байские сыночки… Не из трусости, из одной заносчивости только. Платят большие деньги. Уже отслуживший человек называется чужим именем, фотокарточку подделывает. Пользуется тем, что мы туркмен особо не различаем. И служит второй раз. Ему легко служится: он заранее все знает. И дома его большие деньги ждут. Но взятки – дело милиции. Для вас главное что?

Посмотрел на внимающих призывников и сказал:

– Что он старше вас на год и здоровее килограмм на пять. И вот соберется их, таких отважных, голов полсотни, возьмут они черенки от лопат либо там дужки от кроватей… И идут ночью объяснять мягкотелым городским кафирам, что туркмены лучшие воины в мире. Вот они там очень быстро всех учат чувству локтя и взаимовыручке. На практике. А в боевых частях это все объяснять некому и некогда.

Развел длиннющими руками, поднялся и вышел в коридор, куда пухлые чистые лейтенанты уже отсортировали с вещами всю четверку.

---

Четверку привели в комнату поменьше, с лавками, столом и плакатами на стенах. Плакаты Тим знал, да и все их знали. Сборка-разборка автомата, устройство гранатомета, правила обращения с оружием, как пристреливать… В школе на начальной военной подготовке то же самое висит.

– Итак, товарищи призывники, – майор и тут возник неожиданно, как голограмма в сериале “Звездный путь”. – Один раз говорю. Предлагаю вам срочную службу в частях постоянной готовности.

Вот почему он в полевой форме по Москве разгуливает!

– … Служба тяжелая, но настоящая. Траву к генеральским визитам не красим, на показательные парады не ходим. Во время парадов мы, как правило, далеко от Красной Площади. Вместе с Дай Конгом ловим наркобанды в “Золотом треугольнике”, участвуем в совместных учениях с частями Китая, Фольксармее, другими.

Наши учебные противники, например, Иностранный Легион Франции или Силы Самообороны Японии. Неучебные, случаются, и вполне настоящие ковбои, джентльмены или самураи.

Майор посмотрел каждому в глаза. Добавил:

– Нам случалось государства основывать. В той же Африке или вот буквально месяц назад Республика Атауро в Новой Гвинее. Историю пишем. Наши автоматы на гербах рисуют, наши танки на площадях ставят.

Конечно, зарубежные командировки со всеми выплатами, выслугой день за три, повышенным довольствием и тому подобным. Право носить оружие после увольнения. Видите: большие пряники у нас, вкусные.

И еще, товарищи призывники. Вам, по молодости, может показаться не важным, но потом поймете. Мы всегда ходим на боевые в форме. Полностью официально. Вот я – дивизионная разведка. А полученные награды ношу открыто и имею полное право рассказывать, за что и где награжден.

Сергей поднял руку, дождался разрешающего кивка и спросил:

– Товарищ майор, а если мы по здоровью не пройдем? Везде говорят, у вас требования как в Рязанском десантном училище.

– Тогда я вас в танкисты или артиллерию сменяю, – пожал плечами офицер. – Но в наши, пэгэшные. Авиабазы в Египте надо охранять, пункты базирования флота в Албании, Сирии, Йемене надо охранять. Зенитчики нужны, водители, заправщики. Все пригодятся. Тут ваше желание главнее… Да, товарищ призывник?

Тим заговорил, чувствуя с каждым словом как бы толчок в солнечном сплетении:

– Товарищ майор, но у вас там служат, в основном, сверхсрочники и офицеры. Разве мы вам подходим?

Майор кивнул:

– Очень правильный вопрос. На будущее. Когда задаете вопросы старшему по званию, в начале вопроса следует назвать свое звание, имя и фамилию. Чтобы офицер мог в ответе к вам обращаться правильно. Итак?

– Призывник Тимофей Шкуренко. Товарищ майор, успеем ли мы за срочную службу научиться до нужной квалификации?

– Вопрос понял, отвечаю. Товарищ Шкуренко. Скажу честно, нам в частях ПГ нужны люди неравнодушные и смелые. Большая часть военных специальностей до звания “старшина” вполне осваивается за полгода-год. Учебных дивизий у нас нет, учим в полковых школах, сразу на практике. Смелого человека научить можно. Человека несмелого, сколько ни учи, выброшенные деньги. То есть, в ополчении за свой дом он вполне способен стоять, и храбро. За свое, родное. Но мы защищаем общее. Сегодня интересы Союза далеко от границ, и наша задача – чтобы все это так и оставалось как можно дальше от наших границ. Чтобы никому вообще не пришлось идти в ополчение.

– Призывник Леонид Семиход…

Вот, оказывается, Квадрата как зовут!

– … Товарищ майор, а можете честно сказать: погибает много?

Майор явно ждал этого вопроса и потому ответил спокойно:

– Вы смелый человек, товарищ Семиход: не боитесь показаться трусом. Поэтому отвечу честно. Из пяти моих сокурсников по училищу на сегодня живы двое. Вилять смысла не вижу. Нет блага на войне. Так что думайте хорошо, товарищи призывники. Честнее сейчас отказаться, чем потом переводиться с половины подготовки. Да и дослуживать после нас где угодно, мне дембеля писали, “физически легче, душевно скучно”. Зато выжившим все пути открыты. И друзья у нас настоящие, случайных людей нет. Мало, но на всю жизнь.

– Друзья… На всю жизнь… – пробормотал Сергей. Выпрямился и отрезал:

– Ты как хочешь, Леня, а я согласен. Товарищ майор, возьмите меня, я хочу в историю.

---

– … История повторяется дважды… – Серов, по прозванию Кощей, говорил негромко и ясно. – … Первый раз как трагедия, а второй - как фарш.

По залу прошелестело сперва недоумение: фарс же. Потом смешки: оценили шутку.

… – Мы знаем, что “маленькая победоносная война” положила начало революции и практически открыла ворота развалу Российской Империи…

Серов нажал кнопку. Проектор высветил знакомую многим карту иной планеты. Планеты Ремнант, на которой СССР построил большое поселение, но так и не выбрал ему название за восемь прошедших лет. Город, иногда Город Ноль. Ноль – в смысле нулевого километра, начальной точки освоения. И все.

– … Поэтому мы начнем войну большую и бесконечную. С одним уточнением: коммунисты не ведут завоевательных войн, и мы не будем. Будем осваивать иные миры. Нам нужен фронтир. С мощным пряником. Не наш холодный Север, где жить нельзя, только вахтовать. А нормальная земля. Которую люди сами захотят населять…

Серов оперся руками на стол, оглядел собравшихся: пораженные словом “война”, слушали все очень внимательно.

– … Почему мы идем колонизировать? Мы хотим решить внутренний цивилизационный кризис, расширить пределы Ойкумены. Иначе сгнием внутри. Наука история говорит нам: греческие полисы за оградой стен во враждебном окружении диких племен жили, как будут жить колонисты космоса в консервных банках либо под куполами. Те и другие имеют лишь два выбора. Или с полным напряжением сил строй колонии, посылай к ним корабли, получай с этого прибыль, раздвигая доступную Ойкумену, становясь при том все сильнее. Или протухнешь!..

Кощей сменил картинку в проекторе. Карта Ремнанта уменьшилась и отодвинулась. Почти все место заняли два континента: горизонтальный на три четверти экрана шириной и вертикальный слева. И вот этих двух континентов ни один из собравшихся раньше не видел. По залу прошелестело волнение.

– … Мы идем потому, что хотим выжить. Американский президент, поднимая свой народ на завоевание Луны, сказал: “Мы хотим сделать это не потому, что оно просто. Наоборот, потому что оно сложно. Мы хотим отплыть в бурное и опасное море за новыми землями.” У нас, товарищи, все проще и намного страшнее. Мы все имеем доступ к сведениям из “тех документов”. Мы все знаем, что произойдет, когда мы бросим весла и позволим течению нести нас. Мы точно знаем: впереди водопад …

Серов указал на экран:

– Вот это и есть наша большая цель. У нас пока нет ракет или космолетов достаточной мощности. Даже марсианская программа из-за политической ситуации повисает в неопределенности. В любом случае, значительно отодвигается срок ее выполнения. Мы не можем колонизовать Марс.

Но советская наука все же нашла способы достичь другой планеты. У нас есть опыт: мы построили Город, он благополучно развивается около десяти лет и не показывает признаков загнивания. С помощью товарища Шелепина мы успешно осваиваем целинные земли и знаем, что требуется для этого. Наконец, у нас есть большое число недовольных, желающих уехать куда угодно. Каждый год прибавляются новые граждане Союза. Им всем нужные рабочие места. Хорошо. Вот и место для приложения их сил. Предлагаю начать колонизацию внешних миров.

Серов сел на место, взмахом руки пригласив задавать вопросы. Все снова посмотрели на Ефремова, и Огарков протянул задумчиво:

– Да это не железная звезда, а прямо-таки железный… – покосился на Ковригину, – звездец. Простите, товарищи, я взволнован.

Устинов поглядел на экран:

– Я вижу совсем иной мир. Не тот, где у нас построен Город. Почему?

Серов ответил:

– Товарищи. Мы собрали информацию и многократно проверили. Ремнант лучше не трогать. У них намного сильнее экономика, наука, техника, чем у нас.

– Мы что, капиталистам уступим?

– Товарищ Устинов, разрыв примерно семьдесят лет. Как между нами и царской Россией. У нас физики лучшие в мире, а царь как-то захотел немецкую звезду пригласить, и не нашел, куда: ни одной физической лаборатории от Брест-Литовска до Анадыря.

На сей раз Кощей вздохнул удрученно:

– Только мы здесь выступаем в роли царской России. Медицинская техника Ремнанта для нас пока недосягаемая мечта. Но не бывает, чтобы в одной отрасли высокая наука, а в другой примитив. Есть наверняка там сюрпризы в военной технике и организации. Нету никакого желания выяснять это на практике. Про Афганистан в “тех документах” все читали? Вот.

Единственное, что мы успели проверить: на Ремнанте успешно сработало наше ядерное оружие. Но бомбами мы только все испоганим. Глупо.

– Запишем, что Ремнант не по зубам, – кивнул Огарков. – Но сделаем оговорку: “пока”. Что до технологического отставания, то есть же у нас наука. Вон, я читал про Сеймура Крея. Он обходил слабость приборов схемотехническими решениями. Не можем запустить быстрый и сверхновый процессор? Много тупых процессоров, каждый занят своим делом. Пусть они на не самом лучшем техпроцессе, но зато они все же будут и все же - собственные.

– Есть еще одно соображение, – добавил Серов. – Мы должны четко понимать, что с началом полноценной, масштабной колонизации американцы узнают этот наш секрет. Слишком большое число людей будет задействовано. Даже обмотаем всю страну колючей проволокой, но не предотвратим. А завинтим гайки, увеличим число перебежчиков.

– И что случится в худшем варианте?

– Товарищ Устинов, самое худшее: американцы научатся самостоятельно открывать порталы.

Переждав недовольное ворчание, Серов заключил:

– Вот поэтому – не Ремнант. На Ремнанте капиталисты. Они очень быстро снюхаются с нашими, земными капиталистами. И тогда нам придется солоно.

– А на этом… Новом, как его…

– Эссос, – подсказал Серов. – Большой континент – Эссос, “Восточный”. А вертикальный континент – Вестерос, “Западный”. Там нет капиталистов. Там средние века, и даже древнее. Короли, всякие там рыцари. Угнетенные крестьяне. Деревянные лопаты, вместо плуга соха, вместо танцплощадки налеты кочевников. Нет пороха, пара, канализация не везде. Зато огромные степи, леса, хороший климат. Не Антарктида, не Новая Земля, не Море Лаптевых.

Ковригина оперлась локтями на свой пухлый блокнот и проворчала:

– Самое большое заблуждение людей, мечтающих найти планеты, пригодные для жизни человека, в том, что они думают, будто Земля пригодна для жизни человека. Давайте Землю в пригодный вид приведем!

Келдыш страдальчески поднял брови:

– Мария Дмитриевна, вы карту Союза видели? Все от Енисея на восток – вечная мерзлота. Только Уссурийская “пятка” немного теплой земли имеет. А так, в той или иной форме – лед на глубине метр-два. Пластами, линзами, сплошным ковром, сеткой бугров… Метро выкопать проще, чем канализацию проложить. И не растет ничего. А ведь это ровно половина территории СССР.

– Велика Россия, а лопату воткнуть некуда, – буркнул Огарков. – Где не тундра, там раскаленные пески Туркестана. Мы так за… мучились гарнизоны обеспечивать. Хотя бы картошку посадить, и этого ведь нет. Либо холодно, либо жарко. Где тепло, там нет воды. Где влажно, там вода уже замерзла. Хотя бы цветы возле Дома Офицеров, так и это хрен. Пока еще “Плейстоценовый парк” приличные площади займет, пока еще купола с дождевыми лесами до Кушки доползут… Нет, я тут с Иваном Александровичем согласен.

Ефремов решил вмешаться:

– По итогам опросов и референдумов, масштабные операции не будут поддержаны обществом. Но ввод ограниченного контингента будет одобрен, если органы пропаганды смогут четко и ясно показать, во имя чего пойдет… Скажу прямо: пойдет поток гробов.

– Большая внешняя цель – хорошо, – задумался Устинов. – Но во внутренних делах нам как быть? Особенно, если ожидается поток… Гробов. Что у вас на это запланировано?

Отвечал Серов:

– Нам бы продержаться лет пятнадцать. Пока технология не сможет людям уровень жизни обеспечить. Рано или поздно домов настроим. Рано или поздно линейные города заработают, общественный транспорт заработает. Личными машинами рынок насыщается потихоньку, холодильниками там… Вот, за эти пятилетки нам нельзя утерять полученное в шестидесятые. У нас школа хорошая. Хотя это и прусская система, только увеличенная до одной шестой суши, но в том ее и сила. Воспитание! Уже выпускники коммун появляются во множестве, а это люди неравнодушные, милиции от них большая помощь. Сами не нарушают и хулиганью мешают.

– Зато стрельба на улицах, – проворчал все тот же Огарков. – Один Карабах вспомнить.

– Так в Карабахе сорок часов до ввода войск именно дружинники ситуацию держали, – вмешался начальник ГРУ Петр Иванович Ивашутин. – Без “щенков с наганами” точно бы погромы начались.

– Вот, – Серов потер лицо ладонями, – люди должны видеть, что с каждым днем что-то меняется к лучшему. Больше разрешено. Малые предприятия открывать можно. Дома на участках без ограничений по высоте фундамента. Кооперативы, торговые автоматы, обеспечение по соцбаллам, новые дома с Линиями Доставки. И надо правильно освещать наши успехи. Не общие “сто тысяч километров дорог”, а конкретно: от села Дубово к райцентру положили асфальт. И раз в год итоговая передача с картинками: так до, а так – после. Товарищ Ефремов по плану проследит за пропагандой.

Товарищ Ефремов только поморщился. Сегодня июнь. Скоро ноябрь, скоро пятое ноября…

– … А недовольных – на фронтир. Все же не на фронт, есть разница. Вот тебе земли до горизонта, вот тебе Конституция. Хочешь яблоки на Марсе – пожалуйста, сажай. И даже лопату выделим бесплатно, а не в капиталистический кредит под пятьсот процентов.

– Кстати, а что Марс? Вовсе отменяется?

Ответил Келдыш:

– Никоим образом. Просто в одиночку нам придется делать по два-три года то, что вместе с американцами мы сделали бы за год. Переносятся сроки.

– Жаль, – проговорил Бартини. – Отчаянно хочется дожить и увидеть.

Келдыш собрал заметки. Все чувствовали, что заседание пора заканчивать. Программа Серова на первый взгляд казалась всем то ли бредом, то ли фантастическим вызовом. Келдыш тоже устал и говорил медленно:

– Да, и мне хочется дожить. Еще одно соображение в пользу Эссоса: на такой планете мы могли бы снова наладить контакт с американцами и в чем-то сотрудничать. И коммунисты, и капиталисты на такой планете будут одинаково чужими.

---

– Чужими руками каждый герой.

– Петр Николаевич, но ведь неплохой ход, что ни говори. Если на западе говорят: “Русские выигрывают войну и проигрывают мир” – будем воевать. Использовать наше единственное преимущество.

– Вы отвечаете на вопрос “почему?”, а я хочу знать: “зачем”. Зачем воевать, Побиск Георгиевич? Я вас хочу продвинуть на место Бартини, в ГосНИИ прогнозирования и планирования, именно потому, что вы можете на одну науку посмотреть глазами и приемами из других. Вот и скажите, что такого хорошего в бесконечной войне? Расширение “в никуда” – кому оно нужно, для чего вечный фронтир?

Побиск Георгиевич призадумался. Перечитал стенограмму заседания, принесенную Поспеловым “от старших товарищей”. Глядя на стенограмму, Поспелов буркнул:

– На пятой странице смотрите. Ковригина-то мудрая тетка. Прямо не ожидал от женщины. Как она их по сусалам: пытаются-де отыскать разумную жизнь во Вселенной вместо того, чтобы организовать нормальную на Земле.

– Блестящее замечание.

– Товарищ Кузнецов! – Поспелов даже руками взмахнул. – Речь бывает блестящая, но бывает и с матовым покрытием. Я молчу только из уважения к вашему званию профессора. А то бы покрыл.

– Мне будет проще что-либо вам ответить, если вы поясните, что вас так сильно злит. – Побиск снял очки, поморгал и надел очки снова. – Выскажитесь уже, иначе мы сегодня дальше охов-ахов руковзмахов не продвинемся.

Поспелов снял пиджак, повесил на спинку простенького стула. Прошел к двери, приоткрыл и убедился, что никто за ней не подслушивает. Коридоры Московского Педагогического пустовали: студенты давно разъехались по домам, чад и угар экзаменов отбушевал неделю тому. Выжившие аспиранты или что-то делали по своим кабинетам, или, одурев от жары, устраивали выездные диспуты в стиле древних греков: под ивами, где попрохладней, и где проще потом перейти к симпосиону.

Немного успокоившись, Поспелов прошел обратно к столу, сел, отодвинул стопку бумаг. Оперся на сложенные руки.

– Итак, вот Хрущев помер. Он вроде как выборы внедрил, но с нашим народом один-два раза выборы делать – все равно что не делать. Тут нужна традиция. Хотя бы лет сто выборного правления. А здесь появляется риск скатиться в американскую модель. Когда вместо широкой палитры политических сил есть всего две партии, и обе ратуют примерно за одно и то же, и реально сменяются только говорящие головы, озвучивающие решения финансово-промышленных групп… То, что президент Эйзенхауэр назвал “военно-промышленным комплексом”, только “финансово-промышленный”.

– Война, торговля и пиратство…

– В самое яблочко, товарищ Кузнецов! Тем более, у нас еще Хозяина не все позабыли. Все наверх смотрят, команды ждут. Один окрик из Кремля, и все вернется с такой скоростью, что сами ужаснемся.

Побиск молчал, моргал за стеклами очков, даже не порываясь помечать или записывать.

– … Но, допустим, что выборы в СССР идут удачно, там, скажем, раз в пятилетку. Пятилетка Косыгина, пятилетка Машерова, пятилетка Мазурова или там Романова, или кто там из комсомольцев перспективных?

– Лигачев?

– Пускай Лигачев, или этот, ставропольский, в рифму. Но, Побиск, смотрите: кто остается не сменяемым?

Поспелов загибал пальцы:

– Келдыш, наука. Серов, госбезопасность. Кузнецов на флоте. Огарков на армии. Александров по атомным делам. Королев - Челомей - Глушко в космосе. Устинова никто не сковырнет с военпрома, Липгарта с автомобилей. И так далее.

Поспелов прервался и прислушался, но в июньской жаре не уловил никаких посторонних звуков. Провел по столу линию пальцем:

– Вот, эти ребята очень быстро поймут - причем исключительно из благороднейших целей продолжения и удержания взятого Никитой Сергеевичем курса! - нельзя допускать, чтобы их отодвинули от рычагов. А то мало ли, куда зарулит новая говорящая голова. Отменит все достижения шестидесятых, ая-я-яй, что же тогда наши ветераны кушать будут? Нет! Надо прежний курс держать. Серов так прямо и сказал: стоим на достигнутом.

– Несменяемая группировка у власти, – кивнул Побиск. – Со всеми признаками, четко по любимым всем народом Стругацким. “Кто виноват? Что делать? На что сподвижникам земли без крепостных?”

Отложил очки и принялся бездумно перебирать карандаши в пластиковом письменном приборе.

– Значит, вы хотите…

– Да, – сказал Поспелов. – Хочу.

Он снова перетряхнул стенограмму, нашел нужное место, ткнул пальцем:

– Вот. В главном он прав.

– Он?…

– Серов, сука гэбешная! Мы действительно движемся к водопаду… Старшие товарищи дали мне почитать кое-что. Насколько жалки все наши партийные зубры перед молодыми волками капитализма! Не дай бог, “железный занавес” в самом деле упадет, и наша маленькая песочница окажется открытой перед отборной шпаной. Так что я честен перед собой, Побиск. Я не лицемерю о “спасении СССР”. Я хочу спастись лично. Но без группировки этого не будет.

– Разве у вас нет… Своих людей?

– Они мелко плавают. Подмять заводик, торговую базу, магазин или там типографию, зашугать их проверками, чтобы взятки несли – предел мечтаний. Куда девать принесенные взятки, никто не знает. Покупать золото или картины, чтобы рано или поздно товарищи с холодным сердцем и чистыми руками заинтересовались? Неумно, Побиск. Ваша лаборатория славится системным подходом к вопросам. Покажите мне взгляд, найдите мне точку зрения… Другую. Не в русле указаний съезда, не по заветам коммунизма. Другую. Которую не нашли… Динозавры.

---

– Динозавры Пангею развалили! Сильно топали!

Якут молчал, орудуя лопатой как хороший экскаватор. Пламен отчаянно зевал. Сегодня ночью он хотел кинуть букет синих цветов на подушку Анне, рослой архангельской блондинке. Но так умотался, что кинул букет на собственный спальник и заснул поверх. Друзья, неожиданно, проявили тактичность и смеяться не стали. Теперь Пламен чувствовал себя обязанным и от смущения нес ерунду, краем глаза посматривая на девушек в соседнем раскопе, совсем пока неглубоком.

Девушки тоже посматривали на ковбоев, но у девушек-то имелся выбор. Хоть аспиранты – собственные однокурсники, люди своего круга, понимающие и воспитанные – хоть грубоватые, зато лихие бойцы охраны. Которые спали и служили по распорядку, поэтому с букетами не промахивались. Японке Эмико Синохара в честь неимоверно белой кожи и общей экзотичности набросали цветов на добрый стог сена.

Другим девушкам перепадало тоже. Пухлой Катерине достался букет-куст, за которым она спряталась почти целиком. Рыжей Таньке – остро пахнущий степной набор. Полынь здешняя, похоже. Профессор этому не обрадовался и целый вечер нудел о возможных аллергических реакциях.

– Шеф, но тут же разведка работала, – вступился за рыжую Ярослав, старший студенческой команды. – Проверяли на людях.

– Всю планету они никак не могли проверить, – возразил начальник. – Это вам не фантастика, где автоматы пробы взяли, и вот они антитела через месяц. Укололся и гуляй. У нас на родной Земле обычный тополиный пух до смертей доводил. Неоднократно. Товарищи военные и, э-э, ковбои. Как мужчина, я вас понимаю. Но как руководитель, я не хочу дергать медиков лишний раз. Выбирайте не такие пахучие цветы.

Зинаида, слыша в голосе профессора укоризну, свой букет убрала за спину. Но все уже успели насмотреться. Неяркие белые звездочки, удивительно пошедшие под косынку в мелкий горошек. Собиратель букета наверняка имел художественный вкус. И потому все заподозрили рядового Климентенко, того самого, кто пел: “Стану я точно динозавром, если амфибий переживу.” Все уже знали, что он призвался после отчисления из художки. “Рано вам еще пить, как Харменс ван Рейн”, – сказал ректор. – “Вы свой Ночной Дозор еще не написали. Извольте-с узнать жизнь, извольте-с, юноша, послужить”.

Петя отправился “послужить”, и теперь ответил на подозрительные взоры улыбкой:

– Че смотрите? Песню хотите? Их есть у меня.

Мне кажется порой, что динозавры –

не все, конечно, те, что посмелей –

Не в землю нашу полегли когда-то,

А превратились, например, в гусей…

Сержант отделения охраны громко кашлянул.

– Виноват! – Петя сейчас же поправился и запел другую:

– Два питекантропа, обня-а-авшись

доели забродивший фру-у-кт.

И “штож ты вьешься птерода-а-актиль”

Ору-у-ут!

Профессор захлопал в ладоши. Вся экспедиция уже выучила, что заткнуть романтическую натуру можно только аплодисментами, так что профессора быстро поддержали. Потом все пошли спать, а потом Пламен и лопухнулся со своими синими цветочками – но Анна девушка видная, без веника не осталась.

В общем, вчерашний день прошел не зря.

Сегодня парни вгрызались в дерн, перерубая корни топориками и лопатками. Якут равномерно выгребал нарубленное большой совковой лопатой и складывал аккуратно в отвал. Бойцы неподалеку колотили себе сторожевые площадки на деревьях, лестницы к ним, рубили дрова. Девушки сметали землю с костей. Студенты фотографировали, обмеряли, повторяли в уме фразы диссертаций. Профессор изумлялся молча, как полагалось достойному представителю старой школы. Катя – ее фигуру никто бы не перепутал – гоняла двух военных вокруг полевой кухни, чтобы те сыпали крупы сколько надо, а не “на глаз”. Анну болгарин углядеть не смог, но знал, что та в лаборатории, замешивает гипс, чтобы сделать слепки с костей, которые профессор не позволит перевозить. Пламен вздохнул и сказал:

– Если меня тираннозавр начнет жрать, низачто не обосрусь, чтоб ему, гаду, невкусно стало.

– Копайте, друг мой, копайте, – просопел Варен, избегая болтовни. Понятно, что профессор доверил им только снимать верхние слои. Дальше ученые, вооруженные ложечками и кисточками, сметали землю буквально по крошечке.

Один приличный скелет группа за прошлую неделю очистила, и теперь профессор ломал голову, подозрительно глядя на троицу ковбоев. Парни вроде как серьезные. Но серьезные и шутят серьезно. Натащили еще откуда-то костей, выложили ночью, пока все спали… Сейчас вон, вскрывают соседний квадрат, и ждут, наверное, как удалась шутка.

С другой стороны, грунт не вспарушен, снимается с усилием. Если предположить, что ни “мальчик Варя”, ни якут, ни болгарин, словом – никто каверзы ночью не учинил… То что же это получается? А?

Профессор еще раз вздохнул. Вылез по лесенке из неошкуренных стволиков, отряхнул руки и послал помощника за фотоаппаратом.

На дне раскопа четко и ясно вырисовывался скелет натурального дракона.

---

Дракона в Квохоре до того случая никто не видел. Говорили, правда, якобы, мол, при основании Квохора некий великий герой именно отсюда вел войска на возрождение древнего царства. И вот он как раз-таки на драконе геройствовал. Герой, положено.

Так это ж когда еще! Сколько лет миновало. Живого дракона с тех пор в Квохоре не встречали – и, в общем, не огорчались этим обстоятельством нисколько.

Все эти годы Квохор жил себе на торговом тракте из бесконечных степей в приморский Пентос, получал немалые деньги с караванов от самого Узкого Моря в Травяное Море и обратно. Воевал понемногу с таким же городом Норвос на том самом тракте, только западнее, принося пленников той войны на алтарь Черного Козла. Иногда еще приходили из Травяного Моря степняки-дотракийцы. Но стены Квохора вовремя чинили, подновляли. Денег на наемников-Безупречных городской совет отпускал, сколько надо. А еще кузнечный цех города Квохор берег секрет валирийской стали и делал из нее превосходнейшее оружие. Находилось, в общем, чем приветить буйных гостей.

Поэтому, конечно, живому валирийскому дракону, пролетевшему под облаками, никто не обрадовался. Что дракону самые высокие стены!

Страна Валирия держала под железной пятой немалый кусок обитаемого мира. Но прогневала богов, и теперь на месте гордых крепостей дымили вулканы. Море вокруг Валирии парило горьким, тяжким – немало искателей древних сокровищ выхаркали внутренности по возвращению.

Валирийская сталь – это хорошо. Это кузнечная улица Квохора понимала, уважала, ценила и практиковала с утра до ночи. Стали в мире вообще немного. А уж стали валирийской – капля в море. Секреты работы с ней, секреты легендарных мечей после падения Валирии только в Квохоре и остались.

Валирийский дракон – это плохо. Совсем плохо. Валирия ведь чем завоевала полмира? Драконами и завоевала. Правда, до Квохора железный прибой Валирии не докатился – тогда, сотни лет назад, когда Валирия еще гордо возносилась к небу башнями и теми самыми драконами.

А сегодня?

Что значил пролетевший дракон? Что всплыл из древности способ управлять старинным летающим оружием, и скоро выжившие валирийцы опять понесут по земле меч и кровь? Правду сказать, немного выжило валирийцев, но есть, есть. Вот, недалеко ходить, пару лет назад мимо города проезжали эти самые дотракийцы, только с миром. Так их предводитель, кхал Дрого, добыл в приморском Пентосе жену-принцессу. Кто видел, говорил: точно валирийка. Белые волосы, лиловые глаза – больше ни у кого в обитаемой земле не бывает, у валирийцев только.

Откуда она там взялась?

Да уж не на драконе прилетела. Пентос – а еще Волантис, Тирош, Мир и северный далекий Браавос – бывшие колонии Валирии. В колониях могла сохраниться старая кровь, истинные наследники древних знаний. Умеющие натравить крылатую смерть на кого надо.

Вдруг им не понравится, что Квохор тоже кует мечи валирийской стали?

Вот почему магистрат славного Квохора быстро собрался и снарядил немедленно разведчиков, пройти по тени летевшего дракона. Посмотреть, что там, за Квохорским Лесом.

Через несколько недель десяток разведчиков осторожно вышел к восточной опушке.

---

На восточной опушке вставало холодное рабочее утро. Солнце зажглось низко на востоке, и сперва его лучи прореживали перелески, мокрый от росы стланник. Потом свет упирался в кустарник, буро-черную пену подлеска с темно-зелеными деревьями.

И только после всего редкие лучи, кому повезло проскочить мешанину веток, упавших стволов, живых листьев, танцующих под холодным рассветным ветром – лучи эти достигали, наконец, самого леса. Деревья в лесу выглядели как земные дубы, только лист имели не кругловырезной, а мелкозубчатый, наподобие березового или осинового. Кору имели толстую, первые ветки гигантов начинались на высоте полтора-два роста от земли, тянулись горизонтально. Сами деревья росли шагов за полсотни-сто друг от друга, под ними выжила одна трава.

Удобно и приятно стоять в светлом лесу лагерем. И комаров не так много, как в зарослях, и корней не столько, сколько в частом подлеске.

Вот солнце поднялось немного, и лучи его больше не теснились через всю широкую опушку, а падали сверху, высвечивая палатки, составленные кругом “Уралы”, яростно зевающих часовых на двух вышках, в разных углах лагеря – и третьего часового, постоянно ходящего от одного ко второму. Чтобы не заснули, ну и проверить – мало ли, вдруг их гигантские хорьки утащили. Или там русалки. Древние русалки, что на деревьях качаются. Ветки у здешних дубов аккурат пушкинские.

Третий часовой тоже отчаянно зевал. И ученые, и помощники-ковбои, уже приплюсовавшие сегодняшние соцбаллы к общей сумме, вылезая из палаток, зевали тоже.

Азарт первого месяца схлынул. Ну, драконы – драконов мы не видали, что ли? Шесть полных скелетов раскопано, да фрагментами столько, что дирижабли прилетали три раза, вынимали куб земли и везли целиком, чтобы в лабораторных условиях просвечивать всяким там рентгенами. А уж препаратами и слепками забили весь прицеп и обе машины, взамен съеденных круп и консервов. “Бросим палатки, если что,” – решил тогда профессор. – “Палатки и на Земле найдутся. Повесят на меня растрату, так я из Госпремии оплачу”. Но все и так знали: победителей не судят. Спишет им институт палатки, спишет солярку, спишет, наверное, и сами “Уралы”, если кто после экспедиции захочет выкупить по остаточной. Ведь они, по сути, уже победили: столько находок, и каких!

Рвать жилы больше не хотелось даже ковбоям. Копали теперь без надрыва, у костра шутили вяло, словно по разнарядке:

– Мы, орнитологи, люди порядочные. Потискали сову – надели колечко.

И девушки тоже улыбались устало.

Больно уж много накопали динозавров. Очень уж оглушительно хлопнула новость в научной среде. Оказалось, что иной мир – не игрушка. Там не только амфибию с амфибрахием встретить можно, не только амебодона с одной трубкой. Но и хорошую, крепкую, не купленную диссертацию склепать. А это должности, это премии, в конце-то концов: имя в истории!

Профессор не знал, сколько его коллег сейчас обивают пороги, правдами и неправдами прорываясь на Радугу. Оказывается, космос – не только забава. Оказывается, с пыльных тропинок далеких планет не одну лишь романтику поиметь можно!

Но скисшую группу профессор видел, и счел утро подходящим для небольшой шутки. Так, упавший дух приподнять.

После гимнастики он поглядел: все ли собрались у кухни? Достал аккумуляторную бритву, подаренную научным руководителем той самой японки. С деловым видом подошел к одному дереву, потыкал в него ножками вольтметра. Остался недоволен, перешел ко второму, потыкал в него. Тут изобразил на лице осторожное согласие, размотал два метра тонкого провода со штопорами на конце. Один электрод завинтил, насколько мог высоко. Второй у самых корней. Провод воткнул в бритву, ни к чему не присоединяя: просто прижал крышкой батарейного отсека.

К этому мигу на профессора смотрела вся экспедиция и все свободные от службы военные. Не показывая виду, что заметил, профессор включил бритву – та зажужжала привычным звуком, и профессор принялся убирать с лица щетину, двигая руками очень плавно, чтобы не выскочил защемленный провод.

– Это как? – первым не выдержал тот рядовой-скептик. Остапенко, вспомнил профессор.

– В каждом дереве есть разница потенциалов. – Говорил профессор нарочито-сонно. – Чем дальше по стволу электроды, тем больше. А бритва у меня японская, экономичная, на полупроводниках. Подарок от коллег, конференция в Токио…

– Дерево – изолятор!

– Древесина да. А сок под корой нет. Соленость у него вполне достаточная, чтобы ионы натрий-хлора проводили ток.

– Не может быть!

Профессор закончил бриться, пожал плечами и вывинтил штопоры из коры. Сержант военных, привлеченный зрелищем, хлопнул Остапенко по плечу:

– Сила науки. Учись, Кирюха. А то будешь, как ископаемый дятел птеродолдон.

Японка хихикнула, но никто не понял, что она раскусила шутку с бритвой. Несчастный Остапенко решил, что смеются над ним и совсем повесил нос.

– Да что птеродолдоны! – с важным видом подхватил Ярослав. – Есть еще метисы, рожденные от их браков с землянами. Это – долбоящеры. Они чтут свое неземное происхождение. Не хотят они растворяться в землянах, берегут породу. Сохраняют свои повадки где только могут: в вузах, на дорогах, в очередях на кассу.

Тут засмеялись уже совсем все: и Катерина, и два бойца с котлом. Кашу девчонка варить умела, да и месяц физического труда на свежем воздухе – это не только полторы сотни соцбаллов, но и здоровый, зверски здоровый, прям вообще совсем титанический аппетит. Никто и опомниться не успел, как показалось черное дно котла.

– Пельменей бы, – вздохнул Варен. Пламен посмотрел искоса и тоже вздохнул:

– Когда-то пещерные люди жили на нижней стороне плоской земли, а динозавры на верхней. Потом в середину ударил метеорит. Земля схлопнулась в пельмень… – Пламен облизнулся, глядя на девчонок, но те не смутились. Продолжил парень малость разочарованным тоном:

– В пельмень, да… Динозавры оказались внутри, отчего и померли. А мы оказались снаружи, на поверхности, и до сих пор динозавров откапываем.

Никто не поддержал шутки. Петр, и тот пропел всего две строчки:

– Есть только миг между сном и работой.

Именно он называется жизнь.

И угомонился совершенно без аплодисментов. Остальные поднялись, медленно разобрали топоры и лопаты, разошлись: кто на кухню, кто на озерцо за водой, кто в плетеные будочки за надобностью попроще. Скоро над раскопом повисло ритмичное шорканье лопат, перед машинами заглушенное молодецким храпом ночной смены. Сержант угрюмо тасовал вахты, и думал: как тут выкрутиться с нормальными караулами, если людей всего десяток!

---

Десяток разведчиков Квохора наблюдал за упорно копающими землянами до полудня. Потом разведчики отползли подальше и говорили между собой так:

– Мечей нет. Луков нет. Копья ни одного. Не воины.

– Землю копают. Нас не заметили. Рабы, похоже.

– По лесу ходить не умеют. В костер берут плохое дерево. Искры, дым. Не знают, что жечь. Не лесные люди.

– Но топоры не точат. Совсем не точат. Что там за металл?

– У них и лопаты из металла.

– Не только лопаты. Я подкрался к той вышке, где стоит часовой.

– Не заметил?

– Говорю же: не лесные люди. Не видят. Но там ступеньки прибиты гвоздями. Железными.

– Брешешь. Побожись!

– Во имя Черного! Железные гвозди, по два на каждую ступеньку.

– Язык не наш. Не дотракийский, не ройнарский, не андалов, не южан-работорговцев. Значит, они очень издалека.

– Издалека – это хорошо. Мстить за них приедут не сразу. А то, может, и не приедут совсем.

– На чем приедут? Лошадей нету. Ни одной.

– Без лошадей в степи? Хах, они точно рабы.

– Пойдем сегодня.

– Решено. Перед рассветом.

---

Перед рассветом сон всего крепче, рядовой Остапенко знал это хорошо, и применял разные способы не свалиться. Прежде всего: выспаться загодя. Потом: пить воду. Часовому нельзя отвлекаться на питье, еду, туалет: в эти мгновения его убить можно. Но глоток из фляжки разбудит желудок, желудок не даст уснуть хотя бы полчаса. А там, глядишь, и смена. Просто пить аккуратно надо. Улучить мгновение, когда проверяющий подходит близко и на пару секунд подменяет. Вот и сейчас, углядев через полумрак темную фигуру, Остапенко негромко спросил:

– Стой! Кто идет? Петя, ты?

И не получил ответа, и сам себе не поверил. Чужой? А где тогда Петр?

Квохорец взлетел по лесенке и сходу вбил Остапенко нож в бок. Остолбенел на мгновение: многослойный кевлар не взяла бы и хваленая валирийская сталь. Дешевый охотничий “клык” просто согнулся. Но удар в печень даже через бронежилет оказался такой силы, что рядовой согнулся с хрипом.

Квохорец перехватил нож в левую – и полетел с лесенки от пинка кирзовым сапогом в лицо. Часовой двинул автомат под руку, нажал на спуск, позабыв, что флажок не опущен до упора – и за половину минуты высадил в черную тень весь магазин.

Лагерь проснулся. Возле туалета завизжали девушки: поодиночке они не ходили, но не парням ведь провожать в такое место.

На крыше кунга вспыхнула фара-искатель, в ее лучах все увидели чужаков, шарящих, казалось, по всему лагерю. Двое, ловко пригибаясь, откинули полог ближней палатки, дернули за ноги лежащего там Ярослава и, пока он барахтался в спальнике, прибили его к земле ножами.

– Тревога, бля-а-а! Боевая тревога!

Профессор выскочил быстро – спали все не раздеваясь – и сходу шарахнул в ближнюю тень из ракетницы. Черный заорал нелюдским воем и покатился, задергался, раскидывая искры от воткнувшегося под мышку осветительного патрона. Грохнули одиночные выстрелы; там и здесь нападавшие уткнулись носами в землю.

Поодаль налетчики разрезали еще один полог – но в той палатке обитали ковбои, и в лица черным хлопнули вразнобой сразу три нагана.

– Ложи-и-ись! – крикнули от кунгов. – Кто свои, всем лежать! – на высоте в половину роста над лагерем полетели красные трассеры ручного пулемета, и сразу двое нападавших схлопнулись в поясе что твои ножики, повалились. Искры от подстреленного ракетой зажгли палатку, но никто, понятно, не кинулся в темноту за водой: черт знает, сколько врагов ждет на тропинке до озера.

Тут, видимо, налетчики поняли, что откусили не по ширине рта. Из темного леса долетел мощный свист – и черные тени бросились в разные стороны, провожаемые азартной стрельбой.

– Сержант! Свет по сторонам! Где сержант? Что с Яриком? Ковбои, палатку закидывайте землей, к воде никому не ходить!

– Товарищ профессор, – подбежал боец, судя по перепуганному лицу, первый раз попавший в перестрелку. – Сержант убит, стрела в глаз. На вышках оба часовых убиты. Косина ножом в печень, он распиздяй, бронежилет вечно ленился носить, вот его тихо сняли… А Остапенко не дался, тревогу поднял, так ему копьем в живот. Снизу, под броник. Теперь вы старший!

– Сколько вас?

– Семь осталось. – Боец трясся, но очевидно боролся со страхом. – Что делать?

– Радист жив?

– Жив, – долетело от кунгов. – Рация исправна. Только эти суки антенну сорвали. Сейчас не натянем, от лагеря отходить опасно. Черт знает, сколько их еще там, в темноте.

Профессор перезарядил ракетницу, заставляя себя двигать руками плавно, и кинул в небо три красных шара, говоря в промежутках:

– Сергей. Что с Ярославом? Перекличку всем! Ковбоям – тушить палатки.

– Товарищ профессор, убит Ярослав, смотреть страшно.

– Остапенко жив!

Принесли часового, но сразу поняли, что осталось ему недолго. Тяжелое копье вошло снизу в мягкое и перемешало внутри печень с легкими. Остапенко уже не узнавал никого, только булькал. Прохрипел: “Ебаные динозавры” – и затих.

– Петьку нашли, – сказал тот самый боец. – Климентенка. Его задушили проволокой или чем-то таким. Он между часовыми ходил, но не заметил. Подкрались, падлы лесные. Охотнички, мать их.

– Дрова в костер, все. Нечего жалеть. Что там перекличка?

– В строю шесть, рядовой Черкасов, товарищ профессор.

– У нас нету Ярослава, Анны и японки, – ответил второй студент, который Сергей, повесив голову ниже плеч. Профессор несильно ударил его по лицу:

– В руки себя взял. Работать! Всем работать!

– Товарищ профессор, – подбежали ковбои. – Тут на огонь кони вышли, видно, из-под убитых. Мы можем за помощью сгонять к лесокопателям. Двадцать километров на север.

– По лесу ночью? Сдурели?

– Никак нет, нас ездить настоящие пограничники учили, в горах. Мы закавказцы! Мы шагом поедем до опушки, а степь ровная, мы днем видели.

Профессор сел на бревно. Помощнички. Закавказцы, мать их. Сергей, кажется, сейчас в обморок упадет. Военные отворачиваются проблеваться в кустах. Девки вообще в истерике, трясутся в кунге. Хотя, кажется, во время налета оттуда тоже наганы хлопали. А эти собираются в ночь ехать. Интернатовские коммунары. Железножопые. Все бы им приключения!

Профессор поднялся и без жалости пнул Сергея ногой:

– Таблетки в моей аптечке, в палатке. Давай, быстрее, сейчас еще у меня мотор встанет.

Черкасов сообразил быстрее, привел санинструктора. Тот влил в профессора колпачок хорошего коньяка, и то же самое проделал с Сергеем – инфаркт пока отступил. Черкасов раздал пинков своим людям, разогнал стаскивать убитых бандитов налево от костра. Ярослава, Петра Климентенко, разгильдяя Косина и Кирилла Остапенко положили направо, туда же отнесли сержанта. Радист вертел по сторонам фарой-искателем и, заодно, пулеметом: Черкасов запретил ему вообще выходить из машины.

Профессор посмотрел на ковбоев: еще и этих потеряю, точно высшая мера. Хотя… Пятеро убитых и две девчонки пропавших без вести. Одна из них – иностранка. Это не партком, это уже Комитет Партийного Контроля. Тут все, что за десять лет экзаменов наприносили, все подарки, обе квартиры, машину – придется отдать просто за то, чтобы дело перевели в обычную прокуратуру. В которой тоже на снисхождение надеяться глупо.

Может, самому застрелиться?

Да! Время же идет!

Профессор поднялся, заметно шатаясь.

– Черных сколько собрали?

– Семь штук.

– Семь на семь, – профессор покрутил головой, – вот же свезло… Доложить сможете, несгибаемые?

– Так точно, – Пламен переглотнул. Айсен и сейчас промолчал. Варен поглядел вбок, выругался:

– Зараза, опять палатки тлеют. Урод этот, на ракетной тяге, весь лагерь искрами засыпал.

– Разберемся сами. Черкасов, гони всех девок тушить палатки. Не пойдут, пинками. Не давай им заходиться в истерике! По щекам хлопайте, только несильно, водой обливайте. Коньяку всем по пятьдесят, кроме ковбоев.

– А…

– А вы за рулем, вам не положено. Удачи вам.

– Товарищ профессор, товарищ профессор! – пухлая Катерина чуть не плача протягивала какие-то разорванные бумаги. Профессор едва не рявкнул: до бумажек ли тут! – но понял, что так нельзя. Сейчас их всех надо загрузить до упора. Чтобы думали только о работе. О потерянных препаратах, материальном ущербе, о бумагах вот этих – но только не о погибших. Продержаться бы до утра, а там и антенну по свету можно заново провесить. Если и это не выйдет, все равно вертолет прилетит.

Прилетит?

Профессор поднял к небу лицо и выругался. Начинался дождь, ветер шумел все сильнее. Видно, черные нарочно так подгадали, чтобы следы их по дождю не нашли.

– Ковбои, м-мать, вы еще тут? Грозы дожидаетесь? Кони вам тогда по степи так поскачут! Катя, что?

– Товарищ профессор, эти украли карточки. На птиц, на зверей. Думали, наверное, сокровища. Вынесли весь ящик!

---

Ящик разведчики навьючили на свободного коня. Девок – побольше и поменьше – еще на двух. Решили заняться ими на свету, когда уже оторвутся от погони.

На кого же они там нарвались? Что за страшные колдуны? Поможет ли дождь укрыть следы?

Нет, настолько близко от врага девок раскладывать опасно. И уходить надо из леса, по степи кони быстрее. Они там все пешие, коня ни одного…

Впрочем, они ведь ни меча, ни щита не видели тоже. Ни перед нападением, ни в бою. И вот – на тебе. Из десятка хватких лесовиков живых только трое. Хорошо еще, три лошади с добычей. Трое на трое. Сходили, называется, пощупали дурачков за мягкое.

Нет, надо думать о хорошем. Например, с которой девки начать? Или вот: что там в ящике?

– Стой. Вскроем сундук.

– Опасно, еще недалеко ушли.

– Ну, это не бабы, долго возиться не будем. Надо понимать, что везем. Если ценное и легкое, то раскидать на всех, быстрее поскачем. И зеленый сундук этот нас днем не выдаст, если кто издали посмотрит.

– Верно. Вскроем. Свет сюда!

Вставили свечку в потайной фонарик и зажгли. Взяли трофейный топорик, мимоходом подивившись качеству металла: почти оружейная сталь на обычном инструменте, зачем? Взломали легкое, неожиданно сухое и очень, очень гладкое дерево сундука. Таких сундуков они там, в лагере, видели много. Что же внутри?

Внутри оказались мягкие листы. Или неимоверно тонкий пергамент, или то, на чем пишут проезжающие через Квохор торговцы – “бумага”. Все покрыто знаками, связано по пачкам. Разведчикам случалось видеть расписки, документы торговцев – там все писали не так. Может, священные книги? На знаках четко, красиво нарисованные птицы и звери, но как-то наспех подписанные, вовсе без уважения к тотемам. Рисовал мастер, а вот подписывали… Ученики?

– Я понял! – старший пнул сундук ногой с откровенной злобой. – Я видел такие записки, когда служил при храме. Это мы побили даже не воинов. Мейстеры!

– Какие же у них воины тогда?

– Кидаем все тут и ходу. Стой… Что за звуки?

– Ветер?

– Нет, шаги.

– Погоня!

– Стой, не колотись. Наши лошади идут. Вот, Бурка идет, ногу подволакивает, слышишь?

– Точно. А это Дракон фыркает. Сначала громко, потом обеими ноздрями тихонько, он всегда так.

– За нами увязались.

– Подождем, заводные пригодятся.

Скоро на прогалину выступили медленные большие тени, фыркающие и ломающие ветки привычно, знакомо. Кони шли на памятный свет потайного фонарика, на давно известные голоса и запахи хозяев. Старший квохорец принял повод первого коня. Тот помотал головой и сказал человеческим голосом:

– Vot vam i pezdetz, gondony ebanye.

Заклинание зажгло сразу три огненных ока. Старший отлетел под куст, обрушив на себя листья и утреннюю росу, но умер не от смешной дырочки в легких, а сломав шею. Двое охотников, стоявших поодаль, за фонарем, вскинулись на коней, охнули, покривились: поняли, что прилетело им тоже. Кое-как разобрали поводья и погнали в степь напрямую; лошади с пленницами побежали за ними, проложив натуральную просеку.

По просеке следом поехали еще три лошади. Всадники осаживали их то и дело, чтобы по темноте не надеться глазом или горлом на ветку.

– Пусти повод, Вар, я им еще въебу! Я видел, девушки там привязаны!

– Пламя, стой. Одного не пущу. Нельзя одному. Мы за помощью едем, Пламен! Экспедиция важнее! Айс, держи его, он сейчас перекинется!

Якут, не тратя лишних слов, рукояткой нагана стукнул Пламена по затылку и скоро привязал поперек седла его собственной лошади. За это время охотники с пленницами ускакали так далеко, что звуки пропали. Оставался широкий след: мятые кусты, потом, уже в степи, вытоптанная трава.

Небо на востоке посветлело. Поднималось солнце. Над сырой травой паром восходила роса.

Якут свесился с седла, потом спрыгнул:

– Далеко не уедут, – сказал он громко. – Кровь капает. Вижу две четкие дорожки. Так что девушкам они ничего не сделают. С такими ранами не до женщин. Слышал, Пламен?

– Опамятуйся, друг. Мы в Карабахе видели похуже. Хочешь, ударь меня. Только мы же по приказу едем, не просто так!

– Сука ты, Варен. Мальчик Варя, йопанько медведя. И ты, чертила таежный, хуй лососевый. Развяжите. Дисциплину не нарушу. Слово.

Варен с облегчением полоснул по веревкам; Пламен растер запястья, подобрал повод. Отвернулся, утерся рукавом, буркнул:

– Все говно по дороге мордой собрал. Где обещанный дождь?

– На юг пронесло.

– Тебя бы так пронесло. Чего мы ждем, блин! Галопом! В карьер!

– Коней запалим.

– О людях думай, Вар. Да и остался тут один перегон!

---

– Перегон? – удивился здоровенный парень в ковбойке, джинсах и сапогах-“казаках”, аккурат в стенгазете на карикатурах таких рисуют. Из штормовок и пятнистой формы военных он выделялся, как тюльпан из щавеля. – Вы загнали трех коней всего за один перегон?

Пламен поглядел на нахала снизу вверх, шумно втянул воздух. Отмолчался. Варен посмотрел и поджал губы: вроде ты большой, но дурак. Чего рот раскрыл, не видишь: плохо нам?

Якут молча вынул наган, пальцем провел на лбу лошади диагонали от ушей к глазам, накрест. Выстрелил в место пересечения линий. Конь перестал хрипеть. Айсен повторил это со второй и третьей лошадью. Спросил клетчатого:

– Шкуру кто снимает?

– Э?

– Не бросать же их так.

– Правильно, – сказал подошедший военный. Тоже высокий, худощавый, с очень длинными руками. – Эй, Котел, Негатив, Лирик! Лошадей оприходовать. Шкуру куда положено, мясо на кухню. Остальные на погрузку. Товарищ корреспондент, вы с нами?

Клетчатый поднялся.

– Извините, если что не так сказал.

Военный отодвинул его и обратился к Варену:

– Я майор, командир поисковой группы, пятый мотопехотный полк постоянной готовности. Позывной Зять. Парни, вы как? Соображаете?

Пламен кивнул. Варен сказал:

– Слышу и понимаю ясно.

– Отвечайте честно, это очень важно мне будет, когда мы их поймаем. Вы точно уверены, что не раскопали священное захоронение? Вдруг у местных драконы – тотемные звери. И на вас поэтому напали?

Пламен дернулся, но якут крепко взял его за рукав:

– Майор дело говорит. Если мы на кладбище влезли, придется извиняться и платить.

– Платить? Айсен, ты охренел! Они семь человек убили!

– И мы семь. А если не договоримся, война будет вечной. Они тысячи убьют, мы миллионы. И постоянно стрелы из темноты, отрава в еде. Читал я, как основывали Якутск… Пламен, я для Радуги такого будущего не хочу.

– Нет, – Варен помотал головой, – совершенно точно нет. Любое кладбище, капище хоть чем-то, да отмечено. Камень, знак, деревья высажены кругами или там рядами… Ничего такого, мы же план раскопа сами рисовали, точно помню. И никто не приходил, не сказал нам: уйдите, вы плохо делаете. А если они начали не с переговоров, то зачем нам такие соседи, которые всегда начинают с войны? Нет, мы точно не виноваты, товарищ майор.

Военный тогда подвинул к нему планшет:

– Покажите, где вы их видели последний раз.

Насупившийся Пламен ткнул пальцем:

– Вот, сразу за опушкой, в степи.

---

В степи бандиты бросили поводья и кони пошли сперва рысью, потом шагом. Оба выживших теряли кровь, но боялись остановиться, перевязывались на ходу. Получилось у них не слишком удачно.

Правый охотник, лохматый, бородатый, черноволосый, хрипел:

– Мейстеры… Хрен там… Чернокнижники это. Они, наверное, раскапывают мертвых драконов и поднимают их. Сам же видел в ямах драконьи кости! В лес надо поворачивать, уходить в лес!

– Найдут в лесу, – возражал второй, рыжий и очень бледный. То ли по обычному для рыжих людей типу внешности, то ли от потери крови. – Ночью догнали нас.

– Они просто наших лошадей пустили, те к своим побежали. Нет у них никакой особой хитрости, спрячемся, обманем. Давай в лес, пока не поздно! Слышишь, дракон ревет!

– Гроза это. Успокойся!

– Не-е-ет, я слышу. Кругом обходит! Вон тень черная в небе, быстрая! Верно тебе говорю, он впереди сел, мы точно в пасть едем!

– Угомонись. Бредишь уже! Тише! – рыжий принялся вязать кудлатого к седлу и оставил без присмотра коней с девушками. Кони сблизились, пленницы увидели друг дружку. Анна отхаркалась, подмигнула Эмико:

– Зря я Ваньке не дала, половину весны за мной бегал. Тут, похоже, вылюбят и фамилию не спросят.

Эмико поморщилась, но не заплакала.

– У меня игла в волосах, – японка мотнула головой. – Чувствую ее вес, не выпала. Только руки связаны. Может, перегрызешь?

– Они же смотрят… Хм… Они… Там один рыжий остался. И тот сейчас повалится от потери крови. Может, перевязать его нормально?

– Ты что, он же враг!

Анна снова отхаркалась.

– Эми, нам сейчас важнее всего выжить. Если еще и рыжий свалится, нас от седел некому будет отвязывать.

– Честь важнее.

– Понятно теперь, почему у вас там по любому поводу и без повода харакири.

Японка не хуже понимала, что будет, если конь с перепугу понесет. А потом, например, сломает ногу в степи, упадет и придавит связанную. Найдут пару скелетов, лет через пять… Эмико закусила губу:

– Пускай… Что уж теперь… Но мы их языка не знаем.

Прежде, чем девушки на что-нибудь решились, подъехал рыжий, весь покрытый крупным потом. Когда он проверял веревки – даже не отвлекаясь на щупанье – Анна ощутила нехороший жар.

---

Жар учуяла Зина, и это всех спасло. То ли искра от ракеты ночью залетела под крышу, то ли утренним ветром раздуло клочья тлеющих палаток, присыпанных слишком тонким слоем из отвала – когда Зина подняла тревогу, прицеп с мастерской уже выбросил первый язык пламени.

Катя и Таня сами не заметили, как попрыгали в кабины, отвести машины от огня подальше. Профессор и опомнившийся Сергей сделали то же самое. Шестерка военных судорожно таращилась в лес; то и дело им там что-то мерещилось, и тогда бойцы стреляли. Стреляли одиночными, Черкасов лично проверил у всех флажки-предохранители. Ему казалось, ночью высадили боеприпасов чересчур, и надо бы экономить.

Отъехав от полыхающей мастерской метров на сто, составили машины кругом. Девчонки взяли красные баллоны, отвернули раструбы, и почти успели стукнуть огнетушители по инструкции об землю – профессор и Сергей похватали героинь буквально за воротники:

– Стойте! Ну стойте же, ацетилен, газосварка там! Ждать!

Грохот и клуб пламени, величественно поднявшийся к небу, подтвердил слова. Еще минут через пять над руинами машины поднялся второй клуб.

– Кислород. – Вздохнул Сергей. – Одна штука.

После третьего взрыва поднялся профессор:

– Бензобак. Все, теперь пошли тушить.

Сергей поднялся и тоже открыл рот, но слов его не услышали. Над стоянкой знакомо загремел вертолет, и от радости все закричали.

---

Закричал рыжий бандит страшно, с животной силой, перешел на хриплое бульканье – а потом рухнул в траву. Кони дернулись – но тоже, видать, оказались бандитские, потому что никуда не побежали, не посчитали вопль умирающего важной причиной.

“Кто нас теперь отвяжет?” – подумала Анна, но сразу же услышала знакомую речь, и от облегчения позорно намочила штаны, и через минуту забыла, что надо стесняться по такому поводу. Длинный мужик в таком привычном, таком родном камуфляже, шагал к ним прямо по траве, доламывая, что не стоптали кони. За шиворот он тащил второго мужика в камуфляже, тоже немаленького, и воспитывал его на ходу:

– Кого мне теперь для контроля допрашивать? У нас один пленный остался, придется грязно.

– Зять, ну я резиной стрелял, смотри, вот магазин, вот гильза! Нелетательным!

– Ты мудак, Вася, ты ему прямо в рану влепил, он от болевого шока умер.

– Как я мог догадаться, куда он дернется!

– Ты не пи-и-и-иихота “сено-солома”, ты разведчик! Ты обязан учитывать все обстоятельства и выполнять задачу, а не оправдываться потом, что цель не стояла навытяжку и не отдавала воинское приветствие по уставу НАТО, и ты поэтому не попал, куда приказано!

Черноволосого отвязали от седла, усадили прямо на траву. Анну отвязали тоже, она бросилась помогать Эмико – и, конечно, расплакалась. Бойцы повели обеих к вертолету, залетевшему далеко вперед, со словами:

– Не надо вам видеть, что сейчас тут будет.

Зять подошел к пленному, которого перевязали нормально. На свету спецназовский фельдшер увидел, что пуля из нагана скользнула по голове, содрала приличный лоскут кожи, вызывала прямо-таки ливень крови, оглушила и контузила – но никакие внутренние органы не повредила. Заклеил, кивнул командиру: говорить сможет.

С другой стороны на черноволосого внимательно смотрел корреспондент в клетчатой ковбойке.

– Откуда он, как полагаете?

Корреспондент, стараясь доказать, что не зря занимал место в вертолете, мигом достал карту и затрепанную тетрадку от разведчиков:

– Из крупных городов к нам ближе всего Квохор.

– Ага, дернулся, – удовлетворенно заметил Зять. – Знакомо ему это слово. Давайте начнем с квохорского, есть по нему хоть что-то?

– Квохор, – заговорил клетчатый, – самый восточный из девяти Вольных Городов. Еще называется: “Город чародеев”. Экономика: лес. Вот этот самый лес называется Квохорский. Город основали на месте лесорубного лагеря Валирийской Империи. Вывоз: дерево для кораблей, мех, редкие звери, смола, скипидар и всякое такое. Ввоз: мясо, зерно. Еще через них торговый путь идет, местный Транссиб, магистраль Восток-Запад. А еще у них единственные в мире кузнецы по булатной стали. Булат здесь называется валирийской сталью и очень ценится.

– Кто правитель?

– Городской совет. Все маги-колдуны, не подходи.

Зять сорвал травинку, обошел вокруг сидящего пленника.

– Ну, значит, сразу с танками придем… Так, стой. Торговый путь, говоришь?

И пинком в нос опрокинул пленника на спину. Сказал на дотракийском:

– Слышь, ты, гребаное солнце и звезды. Кончай дурака корчить, если не хочешь прямо тут стать луной всему пятому полку.

Черноволосый помотал головой: не понимаю.

– Да ладно! Не понимаешь ты, ври больше. В большом торговом городе, на пути через весь континент? Командир десятка отборной стражи не понимает языка основного противника?

Зять покачал головой, поднял черноволосого за шиворот и ударил в солнечное сплетение так, что тот затих минуты на полторы.

– Вы не должен делать бить, – прохрипел бандит, разогнувшись. – Рыцарь Квохора я есть. Обращаться меня по звание мой должен.

Зять улыбнулся:

– Знаешь, корреспондент, почему мне так понравился этот грязный мир с рыцарями-насильниками, драконами-динозаврами, но без никакой канализации?

Корреспондент помотал головой. При нем били человека, а он этому радовался, потому что полчаса не прошло, как из рук этого самого человека вырвали двух девушек-землянок, уцелевших буквально чудом. В такой-то раме войнушка комсомольцев с интербригадовцами выглядела ровно на свой возраст: малышковой возней в песочнице. Помнится, корреспондент писал о них статью, и даже гордился: хлестко, мол, вышло. Крепко залепил, по-рабочему…

Зять наставительно поднял палец:

– Мир фентези нравится мне потому, что там зло овеществлено и его можно убить.

Потом на дотракийском сказал:

– Звание мы уважать. Простой воин допрос узнать мало. Командир допрос узнать много. Простой воин мы просто убить. Рыцарь мы допросить. Уважение.

– Командир мы ночь убит говорящий конь.

– Ты рыцарь сам говорящий человек.

– Ты меня убивай да. Бить связанный позор, бить нет.

Бойцы вокруг переглянулись. У крайнего Зять взял черную коробку с проводами и торчащей никелированной ручкой-крутилкой.

– Хорошо, – сказал пленному. – Бить нет.

Пленника взяли под руки и мгновенно срезали с него одежду. Корреспондента затошнило то ли от вони немытого тела, то ли от вида сморщенной холодом кожи. Он спросил:

– Стоит ли мне это подробно описывать?

– Хрен знает, – пожал плечами Зять. – Лучше не надо. Будут потом проблемы с политруками. Ты пиши, если что: “Пленный на допросе показал”. Без подробностей.

Корреспондент пожевал резко посеревшими губами:

– Считается, что в книге должна быть художественная правда.

Тогда Зять аккуратно повернул к себе блокнот и прочитал там только заголовок поверху страницы: “Конь на один перегон”. Отвернул блокнот:

– Миша… Вот напишешь ты все не так, и чего? Разве твои читатели сами допрашиваемому на член провода подключали, чтобы оценить? Откуда они-то знают, как правильно?

Корреспондент не сдался:

– Николай… Читателю, может, я вообще ничего не покажу. Но лично я должен знать. Это как у Хэмингуэя: “Люди едут на войну, чтобы узнать правду. Вместо правды они могут найти смерть. Но слова знающих правду весят больше.”

Зять поморщился:

– Хэмингуэй, конечно, авторитет, кто бы спорил… Вы, писатели, теоретики. Я человек практический. Я вот вижу, люди читают книжку и говорят: а, у этого автора говно не показано, значит – он все выдумал. Все неправда, плохой автор. Зато вон у того показано. Значит, правда, этот автор хороший. Тут им первые возражают: у вашего “второго-хорошего” цвет говна неправильный, черный. Коричневый должен быть, я сам вчера в унитазе видел. И начинают спорить о сортах говна. Всерьез, до рукопашной. Как будто сам факт наличия присутствия говна в книге превращает ее в настоящую… Понял мысль?

– … “Факт наличия присутствия”… Стой, запишу… Но, если про такое совсем не упоминать, вырастают… Розовые пони, как в тех мультиках, что уже пятый год крутят.

Зять посмотрел испытующе. Корреспондент взгляда не отвел:

– И что получается? Грязная работа вам, а я в белых перчаточках, мажор, типа?

– Ишь как запел, – Зять хмыкнул. – Дайте ему тапик, пускай ручку крутит. Вон какой здоровый.

---

– Здорово, Пламен!

– Привет, Серый. А это кто с тобой, весь белый?

Седой дед повернулся:

– А, ковбои. Спасли обеих, не беспокойтесь. Все с ними хорошо. Японка спит, ей успокоительное вкололи. Анна лечится работой.

Тут Пламен узнал в нем профессора и остолбенел.

– А?

– В машине она, инвентаризацию делает. Мы украденные карточки собрали.

Оставив якута и Варена, Пламен кинулся к “Уралу”, заскочил по лесенке, открыл дверь и остановился. С чего бы Анне бросаться ему на шею?

– Кто там, дверь прикрывайте, опять сквозняком все пачки перемешает! Я только по датам разложила!

Тут Анна повернулась.

– Ой. Пламен.

И точно, не кинулась на шею. Сказала:

– Я извиниться должна. У меня, если подумать, парень есть. Просто я все выбирала, выбирала, как будто жизнь впереди. Пришлось на другую планету заехать, чтобы понять: вот оно впереди-впереди, а вот оно раз! И все позади. Не будет у меня с тобой ничего, Пламен. Прости. И ни с кем тут не будет. Вернусь, и сразу замуж.

Пламен втянул воздух в сжатые зубы, заставил себя выдохнуть медленно, спокойно.

– Я тоже извинюсь. Я за тобой тогда не поехал. Умом я понимаю, из троих две пары не получалось, чтобы пара за вами гналась, а пара – помощь вызывать. В одиночку рисковать не стал. Умом понимаю, а ехал и все думал, что там с вами делают.

Анна хмыкнула:

– И все-таки вы нас именно спасли. Ночью, когда стреляли. Вы всех подранили, так что черному и рыжему совсем не до баб стало.

– Черный и рыжий?

– Надо же их как-то называть. – Анна вздрогнула, припоминая, как орал рыжий, и как вопли черного долетали до вертолета, чуть не за километр. Пламен двинулся и почти обнял девушку, и она отвела руки – мягко и несердито.

– Нет. Прости.

Пламен еще раз шумно выдохнул, обернулся через левое плечо и вышел, сказав уже закрытой двери:

– Совет да любовь.

Подошел к профессору – но, кроме полностью седой головы, никаких перемен в нем не обнаружил.

– Товарищ профессор, что сегодня делаем? Копать, наверное, не будем? Давайте работу.

Профессор посмотрел на него из-под век. Наверное, парень прав. Лучшее лекарство от головы – занять руки.

– Да, Пламен. Помогите военным перенести лагерь ближе к озеру, чтобы в случае чего иметь подход к воде. Частокол надо какой-нибудь, колючку натянуть, консервных банок навесить…

– Почему, кстати, военные сразу так не сделали?

– Сержант убит, не спросим теперь. Думал, наверное, что постов хватит, а забор вслед раскопкам постоянно передвигать надо.

– Ну да, – натужно пошутил Сергей, – как ни планируй раскоп, а отвал передвигать все равно будешь.

Выглядел Сергей тенью, но уже не колотился. Варен осторожно отвел его руку от нагана:

– Не вцепляйся так. Пальцы сведет, не сможешь нажать, когда понадобится. У твоего самовзводного спуск тугой. Товарищ профессор, экспедицию не свертывают?

– Нет, Варен. – Профессор заглянул в пустую кружку. – Пойду, кипятку наберу… Я сказал, что если мы уйдем, эти, в Квохоре, или где они там… Адепты Черного Козла, в общем… Будут знать, что прогнать советских достаточно одного налета.

Профессор поднялся:

– И получится, что убитые погибли зря. Нет. Мы уйдем по плану, с поднятыми флагами и прямой спиной. По плану, еще четыре скелета надо загипсовать, и два кубика разметить, за ними через трое суток дирижабль прилетит. Но сегодня перенос лагеря, подсчет потерь.

И пошел в сторону кухни, тщательно стараясь не шататься.

Пламен посмотрел на друзей. Варен сказал:

– Серый, ты ему в чай снотворного брось. Он-то не мальчик.

– Да. – Внезапно подал голос якут. – Не железный.

---

Железный стол, пластиковый дешевенький стул – комната в придорожной гостинице. Выложить рюкзак на стол, проверить: кажется, ничего не порезано, похоже, ничего не украдено.

Гостиница на живой трассе; пол и сейчас дрожит от потока груженых фур. Поток идет на север, там Вейл. Здоровенная город-страна, от подножия горы Гленн и до самого морского побережья все застроено. Дома, фабрики, кино, магазины с чем угодно, школы всех уровней, от начальных до легендарной Академии Охотников.

Замысел простой.

В городе-стране живут миллионы. Люди, фавны. Живут с незапамятных времен, еще когда под горой Гленн добывали Прах сотнями тысяч фунтов. Культура древняя.

Гора Гленн, кстати, вот она. В узеньком окошке (чтобы не влезли воры, чтобы не вломились гримм-твари) виден западный склон горы. Рыжий свет на склоне: солнце садится. Солнце с другой стороны мотеля, туда окна коридора выходят. Узкие, зарешеченные, как везде.

… Еще кстати: пистолет проверить и под подушку. Окна, решетки, засов на двери – но коня все равно привязывай…

В любой развитой культуре найдутся умные люди, догадавшиеся взять автограф у начинающего певца. Десяток автографов. Сотню пластинок на подпись. Певцу лестно, подписей он охотно поставит сколько угодно. Он же за этим вот чувством на сцену лезет: чтобы узнавали, руки с пластинками тянули.

Умные люди руки протянут. Им нетрудно на подпись пластинки или там открытки подсовывать. Все не в шахте Прах добывать, ожидая, что вот-вот бухнет метан.

Подписать сотню пластинок, подождать лет надцать – и потом продавать коллекционные экземпляры с живым автографом знаменитости. Такие вещи в цене только растут.

А если певца не угадал, так ведь пластинки начинающей группы всегда дешево стоят, невелика потеря. И даже пластинки малоизвестной группы все равно потом продаются. В музей музыки, скажем. Еще и сыграть можно на редкости-неизвестности. Они, мол, такие непонятые миром, что всего шесть пластинок сохранилось. Одна вот. Из уважения к вам – всего за триста тысяч, но только сегодня. Спешите, осталось пять единиц!

… Рюкзак под голову. В таких забегаловках спать лучше не раздеваясь. Денег сегодня заработать не вышло, но хотя бы накормили от пуза и пару пачек заварной лапши в карманы упало. Замена трех светильников, потом так, по мелочи: там дребезжащие контакты подтянуть, здесь торшер от пыли продуть…

В сложной, давней и богатой культуре, как Вейл или Мантл, найдутся люди, делающие бизнес посложнее пластинок. Они свою жизнь в материальном плане давно устроили. Есть у них крепкие дома, в тех домах новое современное оборудование, а в том оборудовании – информация.

Иногда такие люди называются открыто: “Аналитическое агентство”. Иногда нет никакой вывески. Просто особняк на тихой улочке или корявая шлакоблочная будка в промзоне. А внутри громадные архивы на кристаллах инфо-Праха. Информацию там собирают всю жизнь, всякую. Не обязательно шпионскую. Если собрать большой массив, скажем, ценников на проводку, лампы и выключатели, построить график изменения цен, то можно уверенно предсказать открытие новых шахт. По марке закупаемых генераторов прикинуть мощность сети, а по ней уже и глубину. По глубине – район залегания Праха.

Мелкие месторождения в Вакуо, там потому все и выработано: близко лежало, легко добывалось. Вейл и Мистраль копают на средней глубине. Зарываться на пару миль придется только в Атласе: там, пока до грунта дойдет, еще ледяной щит пробивать нужно. Вот и получается большая глубина, для которой годится только медный провод, генераторы исключительно “Вартеры” или “Хиби” не ниже сороковой серии с пятым уровнем электрозащиты. Увидел такое в закупках – к гадалке не ходи, точно в Атлас поедет.

И, что самое страшное, все предвиденья – не отрываясь от кофе-машины. Аналитики!

На Рейвен Бранвен у них точно папочка имеется. Банда Бранвенов отметилась по всем континентам, и везде кроваво. Спрос на такую папочку есть и у полиции, и у правительственных агентов. А если спрос есть, кто-то наверняка догадался уже бизнес провернуть и папочку собирает.

Вопрос: как найти владельца папочки? Сколько он запросит? Если очень дорого, останется только искать по новостям: где бандиты засветились неделю назад. Возможно, по трем-пяти ограблениям получится построить их маршрут. И предсказать район следующего появления. Разумеется, если Бранвены не сменят кривую движения. Они тоже догадываются, что их по карте проследить можно. И если то, что в новостях, на самом деле устроила банда Бранвен. А не мелкая гопота, назвавшаяся громким именем. Через экран такое никак не проверишь.

… Ботинки расшнуровать, стельки вынуть. Ноги протереть салфетками. Мыться – как получится. Лучше в Вейле, там комнату без клопов найти проще. Но стопы и щиколотки протирать каждый день. Запах… Ботинки ближе к выходу поставить, сушилки в номере не предусмотрено…

Да тут нихрена не предусмотрено, даже штопора. Бутылку вина откупорить нечем. Что, думали, пить не будут в номерах? Гримм-прах, электрик не аналитик, но плоскогубцы имеет. Снять со стены дешевенькую видеопанель. Пассатижами вывернуть шуруп, на котором висело запыленное окно в мир. Теми же плоскогубцами вкрутить шуруп в пробку. Пробку вынуть. Шуруп на место, видеопанель на место, кнопка щелк – открывай пластмассовый мир обратно, смотри прогноз погоды на завтра.

Завтра – Вейл. Купить Свиток самый дешевый, только чтобы с местной связью. Пройтись по легальным агентствам, предложить услуги электромонтажника и радиомастера. Там, наверняка, прикормленные работают, чтобы секреты не выносили. Поэтому на работу не примут. Но поговорят. А вот в разговоре и спросить: вы же тут все аналитики, не слыхали чего про Бранвенов? Или, может, у вас друг-знакомый найдется, который слыхал? Понятно, что платно.

Разве плохой план? Хороший план! Главное: простой. Надежный, как солнечные часы.

Кстати, солнце уже и село: гора вон какая темная. Вечер.

---

Вечером шестого июля, когда стихли празднования Дня Независимости, президент Америки… Президент “Разъединенных штатов”, как сам он горько шутил… Принимал в особняке советника по культуре и праву, все того же Теодора Сорренсена, верно служившего Кеннеди в первую кампанию, почти десять лет назад. Едва Тед услыхал, что Джон Фицжеральд, несмотря на очевидный риск, все же собирается make America great again, как сразу примкнул к новой команде.

Неделю назад Кеннеди дал советнику поручение:

– Тедди, на переговорах я хочу сделать вид, что все это… – Джон Фицжеральд постучал пальцами по карте штатов, бывших United, а теперь, пожалуй, Discorded… Как там, в мультике про цветных лошадок, закупленном по случаю у красных, называлась главная сволочь? Точно: Discord – Раздор. С ним пятерка заглавных пони-героинь боролась все девяносто шесть серий.

Кеннеди вернулся к разложенной карте. Тихоокеанская Федерация. Федерация Средний Запад. Техас. Калифорния. И, словно в насмешку, непонятная фигура от Вашингтона вглубь континента: осколки собственно Соединенных Штатов. Которые до сих пор United.

– Итак, Тедди, я хочу намекнуть, что весь бордель если не прямо по нашему замыслу, то, хотя бы, под контролем. Возьмите книги большевицких лидеров и найдите там подходящие цитаты. Будем бить Мазурова его же оружием. Красные везде пихают отцов-основателей, давайте и мы им подмигнем. Энгельс, Маркс?

– Сэр, я бы искал среди русских. Кропоткин, Сталин, Зиновьев. Применительно к их собственной Гражданской войне, когда происходило еще и не такое.

– Ну, это вы лучше меня знаете. Подберите мне что-нибудь. Желательно из важного большевика.

И вот сегодня Тед Сорренсен улыбался со скромным достоинством хорошо поработавшего человека:

– Сэр, вот что нам подойдет: “Прежде, чем объединяться, необходимо как следует размежеваться”. Некий Владимир Ленин. Я полагаю, в Красной России он достаточно важная птица.

---

– Важная птица стал, да? – негр Чако ходил вокруг заметно пополневшего Джона Робертса и радостно хлопал старого знакомого по плечам, по животу и спине. – Какой толстый, а? Ничего! Сержант быстро сгонит вес.

Сам водитель-взломщик не изменился. Словно бы прошедшие три года на негра вовсе не повлияли. Такой же худощавый, мелкий, шустроглазый. Небольшая акула. Только теперь в форме Армии США с ярким треугольником “Старых железнобоких” на рукаве.

Джон вспомнил, как в Майями он пытался поймать за хвост маленькую, двухфутовую акулу. В руке словно бы оказался живой буксировочный трос, подвижный и сильный. Негр Чако производил такое же впечатление.

– Смотрите, – Чако повернулся к людям в очереди, – какой важный курица стал мой приятель!

От очереди отделился мужчина:

– Зато сам ты нисколько не поменялся. Тебя даже форма не спасла.

– Ричард?

– Ричард Нартс, полиция округа Салливан, да. Только теперь не полиция.

– Мы что, все тут собрались?

– Конечно, все! – к ним уверенно подошел Француз, огромный сильный брюнет, выросший в луизианской жаре, и потому говоривший с мягким акцентом истинного каджуна. – Полный экипаж, точно как тогда. Помнишь Вудсток шестьдесят девятого?

– Помню. Но стой, как же ты пошел в армию? Ты на гитаре играл совсем неплохо. Я думал, уж ты точно за мир, любовь и все такое.

– А ты как пошел?

Джон махнул рукой:

– Бизнес мой прогорел. Америка теперь поделилась, в каждой Федерации нужна своя лицензия на выступления. Мы прощелкали, налетели на штрафы, потом еще несколько судов: актерские профсоюзы, оказывается, поделились тоже и поделили рынок.

– Глупо!

– Ну вот, все говорят. Но почему-то так.

– Года через три обратно соберутся. Не вся Америка, так профсоюзы. Сила в массовости.

– Дик, я благодарен за теплые слова, но где мне провести годы, пока все успокоится? Ты же и сам пришел завербоваться, нет?

Чако потащил всех в кафе при вербовочном пункте, бросив охраннику:

– Все о’кей, Смит. Это мои друзья.

Взяли в автомате кофе и пончики. Пить что-либо крепче перед разговором с вербовщиком никто не решился. Заняли угловой столик.

– Так, с буржуем все ясно, – Чако распоряжался, как спикер на конгрессе. – Со мной тоже. После Вудстока воровать машины мне расхотелось, а честной работы для ниггера не так много, как вещает реклама. Я подписал контракт уже в декабре, отслужил три, осталось два. Наверное, подпишусь еще на разок. Но ты-то, Ричард! Сержант полиции, чем плохо?

– Сын моего приятеля вернулся с дыркой в легких. – Ричард говорил медленно. – Я спрашивал его: как там, во Вьетнаме? И оказалось, что новобранцы мрут мухами. Помните, Макнамара двинул мысль, что можно в армию набирать ай-кью ниже восьмидесяти?

– Я всегда говорил, что военное министерство должен возглавлять отслуживший человек, – фыркнул Робертс. – Я ничего не понимаю в армии, и мне страшно думать, что мной будут командовать столь же далекие от войны люди. Хоть один лев на стадо баранов должен все-таки найтись.

Ричард помотал головой:

– Может, у комми так. У них, чуть что, сразу в концлагерь, где ebutt медведи. Поэтому, наверное, порядок… А мне сын товарища рассказал: ниже восьмидесяти вообще нельзя брать в армию. Учить слишком долго, в бою “дебилы Макнамары” жутко тупят. И сами умирают быстро, и остальных за собой тянут. И более того. Если ай-кью до девяноста, таких не больше одного человека на четыре-пять нормальных, иначе конец всей роте.

– Получается, в армии США существует дискриминация по интеллектуальному развитию. Хотя мы страна свободы и Второй Поправки. А выходит, отдавать свою жизнь за родную страну нельзя тем, кто тупее паровоза… Но ты-то, Дик, при чем?

– Мы собрались и решили, что для авторитета среди отслуживших кому-то из участка полезно стать военным. Добровольцем. Отслуживших у нас в округе все больше и больше, мы теряем у них уважение. А уважение к полиции – сугубо практический вопрос. Пока мы круче всех, мало кто рискнет устроить перестрелку на улице. Так что мы обязаны быть круче всех, иначе округ захлебнется в крови.

– Наберите отслуживших. Их будут уважать просто за то, что они прошли джунгли.

– Наши в поисках. Но в полицию никто не хочет. Говорят, что дно уже видели, дерьма нахлебались. Не затем выжили, чтобы снова брать стволы. Вот, холостяки потянули соломинки, и короткая выпала мне.

– Как-то сложновато. Неужели вся эта психология работает на практике?

– Ну да, ввести войска проще. Никсон, козлина, попробовал… – Ричард одним глотком прикончил теплый кофе. – Француз, осталась только твоя история. Расскажи?

– Я вернулся домой и нашел работу в Хьюстоне. Там, где ракеты. Устроился развозить еду по площадкам. Слушал умных людей. Космос – очень интересная штука! Но в мае Никсон послал бомбардировщики на Хайфон, и русские сразу сказали нам “стоп”. Они защищали “своих” узкоглазых, точно как сын твоего приятеля воевал за “наших” узкоглазых. Много программ закрылось. Все стали сокращать расходы. Работа исчезла. Ну, и не везде я мог спрашивать.

– Клан?

– Клан. У нас на Юге они очень сильны. Моего приятеля убили за то, что он сидел на лавочке для белых и посмел заговорить с белой женщиной.

Ричард покусал губы, но ничего не добавил. Каджун поблагодарил почти незаметным кивком и закончил:

– Я разговорился с парнем из охраны, он и посоветовал. Война, сказал он, будет или нет – а кормят у дяди Сэма каждый день.

– Что за парень, может, я его знаю?

– Вряд ли, Чако. У него на погонах орел со стрелой.

– Полковник…. – Чако призадумался. – Нет, я на таких высотах не летаю. Как звали, скажешь?

– Инициалы СиБи, мы его “Морской пчелой” окрестили. Фамилия Брегг или как-то еще, на Б. Имя помню хорошо, он точно Чарльз.

---

Чарльз оправил парадную форму, поглядел в полированное серебряное зеркало: кажется, достойно. Затем вышел в полуденную жару, скользя взглядом по кланяющимся слугам гостиницы, по важным, разодетым Господам, по вчерашним рабам, едва прикрытым от солнца непонятными лохмотьями. Похоже, здесь и правда средневековье: тканей мало. Одежда носится до полной непригодности, да и потом никакие лоскуты не выкидываются. Все чистится, стирается – богатыми, у которых есть на это вода, остальные просто воняют – а после чистки латается, подшивается, и надевается снова…

Когда-то, неимоверно давно, легионы Старого Гиса основали или захватили Миэрин – местные историки точно как земные, спорят о прошлом самозабвенно, и так же редко приходят к согласию. Тогда стены и дома из синих, красных, оранжевых, зеленых и желтых кирпичей, наверное, выглядели весело. Но прошло ни много, ни мало – несколько тысяч лет. Сколько точно, до сих пор спорят все те же историки. И теперь Город Разноцветного Кирпича покрывала желтая пыль. Где потолще, где потоньше, но везде желтая. Город мог смело именоваться Городом Тысячи Оттенков Желтого.

Чарльз уселся в бело-желтый паланкин, и крепкие люди с кирпично-желтой от загара кожей понесли его к возвышенно-желтой Великой Пирамиде Миэрина. В отличие от Египта, здешние умели строить пирамиды с внутренними помещениями, и местная знать охотно в них жила. Массивы серо-желтого камня давали приемлемую защиту от бесконечной жары.

Чарльз не хотел называть Миэрин, как называли его все, впервые увидевшие: Город Гарпий. Крылатые полудевки попадались тут на каждом шагу. Громадные медно-желтые на воротах. Потертые ветром и щедро затянутые пылью кирпично-желтые на стенах домов, в нишах каждого храма; наконец – небесно-желтые на вершинах пирамид. Кроме Великой Пирамиды, очевидно властвующей над городом, пирамид поменьше Чарльз мог насчитать еще десятка два. В них жили местные владетели. Жили, властвовали над угрюмо-желтыми рабами, наслаждались девушками с нежно-желтой, золотистой кожей…

Пока не пришла Дейнерис и не сломала Миэрин об колено.

Войск ей хватало: из Астапора, южнее, она привела восемь тысяч Безупречных. Чарльз пока не разобрался толком, чем Безупречные так славятся. Он учился воевать, и учился хорошо – но учился на материале Вердена, Соммы, Гуадалахары, Бриуэги, Герники, Халхин-Гола, Выборга, Нанкина, Вестерплятте, Перл-Харбора, Дюнкерка, Арденн, Сталинграда, Сицилии, Курской дуги, “Дня Д”, Балатона, Харбина, Хиросимы, Окинавы – нигде в том длинном списке не воевали мечами, стрелами и драконами. А Дейнерис привела либо призвала трех взаправдашних драконов, защиты от которых в Миэрине, понятно, не нашлось. Потомки Старого Гиса в который раз проиграли потомкам Валирийской Империи. Хотя и сам Старый Гис, и занявшая его место Валирия уже добрую тысячу лет пребывали в руинах.

Чарльз прочитал все, что группы скрытого проникновения смогли подслушать, выспросить за кружкой кисло-желтой мочи, именуемой тут пивом, и все, что разведчики сумели выбить на допросах разбойников, сдуру кинувшихся атаковать полевой лагерь – там, в степи, севернее Миэрина, куда выводил второй конец Моста Эйнштейна-Розена. Но, чтобы разобраться в здешней истории, понять кто кому потомок, наследник, враг до гроба или друг “даже после первого миллиона”, требовались, наверное, сотни историко-часов. Или тысячи часов для обычных людей.

Ждать Чарльз не собирался, найдя момент очень подходящим для открытого появления. Сказавшись купцом из-за Костяного Хребта, (что для местных означало: “очень далеко, там живут псоглавцы и циклопы”), Чарльз подарил кое-какие забавные вещицы разным людям и таким способом добился личного приема у Дейнерис. На прием его и несли сейчас в паланкине. За паланкином трусил особый ослик, поверх тугих вьюков накрытый драгоценной полупрозрачной тканью. Чтобы все видели: вот везут вещи богатого господина. Даже если тех вещей две монеты и засохший персик, непременно ослик и обязательно глашатай впереди паланкина – иначе уважать не будут.

Самые-рассамые богачи выдавали каждому из шестерых носильщиков паланкина по фляжке с водой, но так пижонить Чарльз не рискнул. Не для первого знакомства.

Подходящий момент заключался в том, что Дейнерис начала захлебываться в делах городского управления. Верные соратники ее как раз умели воевать – воевать по-здешнему, силой и ядом. Но городом править не умели они тоже.

Кто умел править городом, тот не считался с захватчицей и не собирался хранить ей верность. Поэтому в городе завелись партизаны, “Сыны гарпии”, которых никак не могли поймать; понятно, что недовольные завоеванием помогали местному Сопротивлению. Тут же, как по заказу, горожане Миэрина потребовали открыть Бойцовые Ямы – в них бились насмерть; Чарльз, пожалуй, сходил бы посмотреть. Крови он перестал бояться еще в пятьсот четвертом полку.

Судя по отчетам разведки, Дейнерис крови не любила. Бойцовые Ямы она закрыла, Великих Господ перевешала, однако, никакой внятной политической программы, очевидно, не представила. Потому что безработные бывшие рабы…

Собственно, Чарльз и решил пойти на первую встречу в открытую лишь потому, что Дейнерис освободила рабов.

Чарльз хорошо понимал, что Соединенные Штаты государство совсем не ласковое. Ласковых государств не бывает, государство как понятие не для того появилось. Но все же Соединенные Штаты посылали фрегаты к берегам Алжира – ловить и вешать мусульманских корсаров, освобождать пленных из рабства – еще до изобретения паровоза и револьвера. Один такой фрегат, “Конституция”, до сих пор содержится в сухом доке. Напоминает.

И вот – освободительница рабов. Что-то общее? Точка для начала переговоров? Ступенька… К чему?

Чарльз прикрыл веки, возвращаясь мыслями в Миэрин. Великая Пирамида уже надвинулась, полностью заслонила обзор; наверное, местным она внушала почтительный трепет, но Чарльз-то видывал и Манхэттен и небоскребы Чикаго, и всякие там телевышки. Подумаешь, пирамида восемьсот локтей.

Хотя для местных, без кранов и дизелей, голыми руками – несомненное чудо света. А ведь пирамида такая еще и не одна.

– Господин, мы у входа.

Чарльз отодвинул полог и легко выскочил. Он потому выбрал для визита полевую форму, что двигаться в ней мог как угодно. Форму, конечно, выстирал, заплатив золотом за прозрачно-желтую воду. На плечи, рукава и грудь, конечно, навесил все положенные нашивки. Но все же выбрал полевую форму без кителя. Рубашка тонкая, с открытым воротником, штаны тоже легкие, на которых не полагалось наглаживать стрелки; ботинки оставил прыжковые, с толстой подошвой и кованым носком. Насколько он сумел понять за два месяца, работой ног или ударами с разворотом корпуса здешние не заморачивались. Фехтовали только руками, хотя и фехтовали здорово.

Благородный человек, претендующий на сколько-нибудь уважения, здесь опоясывался холодным оружием. А претендующий на настоящее уважение – и не только опоясывался. Так что для визита Чарльз выпросил у флотского уоррента кортик: будет что отдать страже перед входом. Себе он привесил никелированный “Кольт” в кобуре – местные считали его просто вычурным амулетом, никто в страже и не вздрогнул. Сняли с желтенько-серенького ослика завернутые в прозрачно-желтую ткань подарки, нагрузили на хмуро-желтых служителей, а лимонно-кислые на вид писцы тщательно занесли имя посетителя в приемные книги.

Наконец, желто-медные ворота распахнулись, и стражи в присыпанных тончайшей желтой пылью доспехах повели Чарльза на самый верх Великой Пирамиды Миэрина, к Матери Драконов, Освободительнице Дейнерис.

---

Дейнерис ненавидела здешнюю одежду. Длинная бесформенная простыня, обернутая вокруг бедер, подмышками и через плечо, не позволяла двигаться иначе, нежели ровным неспешным шагом. Символ богатства и власти, одежда тех, кто ничего не делает руками… Но Королева Миэрина должна следовать обычаям Старого Гиса. Будь она трижды Матерью Драконов и семижды Освободительницей, а только в мирийских кружевах и вестеросской шерсти навсегда останется чужой. Иностранкой, захватчицей.

Так что сегодня белое полотно с золотой бахромой, корона в форме трехголового дракона: нефрит, серебро, кость, оникс и золото. На лестнице надоевшая до кислоты во рту лесть сенешаля:

– Великолепная! Вы так ослепительны сегодня, что мне больно смотреть.

Резнак мо Резнак портил чеканку валирийского гискарским пришепетыванием, отчего Дейнерис почувствовала себя еще кислее. Но в токаре нельзя думать о постороннем. Обернешь свободно, токар свалится. Обернешь туго – задохнешься от жары еще до конца приема. Наступишь на бахрому – вкатишься в двери кубарем, подданным на потеху.

Дейнерис очень медленно и осторожно спустилась по мраморной лестнице, вошла в тронный зал (выкрикнули ее имя и титул, посетители вставали на колени), досеменила до мраморной скамьи… Хорошо хоть, подушку королева могла взять не мраморную.

В зале собрались все, кто обычно.

Гискарцы, уложившие жесткие черные волосы в сложные прически. Кто в крылья, кто в рога, кто в растопыренные руки, кто еще в дракон ведает, что.

Особняком гискарцы Бритоголовые, отказавшиеся от старых обычаев с приходом Дейнерис, и впереди главный их, Скахаз мо Кандак.

Вдоль стен караул Безупречных, с привычными щитами, копьями, в шлемах.

Отдельно от бывших владельцев – освобожденные.

– Поднимитесь, – велела Дейнерис, устраиваясь на скамье. Зал поднялся с колен; только это единственное все собравшиеся сделали вместе.

Сенешаль развернул список и вызвал астапорского посла – снова по обычаю, как делалось в Миэрине до Дейнерис, и как будет после ее смерти. Посол что-то там говорил, кланялся, даже положил к ногам подарок. Дейнерис изображала снисходительное внимание и царственное спокойствие. Все как всегда.

Единственное интересное сегодня – напросился какой-то купец из-за Костяного Хребта, раздал кучу взяток, чтобы пробиться на прием именно сейчас. Убийца? Капитан стражи показал сданное купцом на входе оружие. То ли короткий меч, то ли длинный нож, разве что необычные ножны. Таким сквозь караул Безупречных не прорубиться. Что ж, купец величина не самая, хм, великая. Хорошо, пусть Резнак вызовет его под самый конец приема, когда все унылое и обычное закончится.

Дейнерис получила некоторое образование, хотя и неполное, и потому знала: Старый Гис правил миром на запад от гор, человек же явился с востока. О тех краях не сохранилось ни книг, ни писем, только слухи. Интересно, как там и что там?

Ожидание хоть какой-то новости здорово скрасило прием; наконец, завершилось копание в местных дрязгах, и Резнак мо Резнак прочитал нижнюю строчку списка:

– Вызывается Colonel Charlz Bekvitte, by other side.

Пояснил королеве:

– Он так назвался. Сказал, что на нашем языке означает: “Чарльз Беквит с другой стороны”. Сам он говорит на дотраке, но не очень хорошо.

Дейнерис едва не подскочила в ожидании.

Из толпы обмотанных бесформенными тряпками выступил мужчина ростом чуть повыше капитана стражи Бена Пламма, с круглым лицом, остриженными коротко волосами. На вид крепкий, легкий – неудивительно для путешественника издалека. Одежда его поразила Дейнерис ровными линиями и множеством швов. Настрадавшаяся в токаре королева быстро оценила, как сидят на человеке рубаха и брюки, насколько удобно и просторно скроено то и другое. Удивилась невиданной обуви с тяжелыми носами. Обувь сверкает, неужели не осела уличная пыль? А, вот подсказывают: приехал в паланкине. Тоже понял, что не стоит пачкать парадную одежду. Счастлив народ, у кого парадная одежда столь свободна и легка! Ей, Дейнерис, еще в токаре по лестнице подниматься после приема.

Пояс… Ну, все мужчины носят пояс, но тут совершенно без украшений, одна лишь кожаная сумочка ближе к правому бедру, а в ней то ли фляжка, то ли вычурный амулет. Яркие нашивки на одежде, определенно, знаки: отметки возраста, принадлежности к семье, каких-то успехов или полученных рангов. Украшения бы выглядели по-другому, уж валирийская принцесса и королева Миэрина в таком понимает…

Человек тем временем вышел на указанную сенешалем плитку пола, встал ровно, словно его потянули за макушку к небу. Отчетливо щелкнул каблуками своих тяжеленных ботинок, при том коротко наклонил голову – из-за общей торжественности позы вышел именно что поклон, а не кивок. Поклон удивительно сдержанный, четкий и легкий, как он сам.

Потом гость выпрямился и посмотрел на Дейнерис.

---

Дейнерис оказалась точно такой, как докладывали: снежно-белые волосы, фиолетовые глаза, редкие даже для иного мира, а на Земле вовсе невозможные. Чарльз увидел, что время выбрано верно: королева Миэрина выглядела усталой и печальной, и смотрела на гостя с жадным любопытством.

Понятно, думал Чарльз. Ни тебе кино, ни даже печатных книжек, одни только свитки по заоблачным ценам, и те читать некогда. Мужчины у нее, видимо, нет. Хотя вон там и вон там смотрят на нее с желанием, а вон тот парень с жалостью, а вон тот карлик рядом с неприятно-лысым толстяком – как на зверя в зоопарке. У них тут, говорили разведчики, и зоопарков нету. Личные зверинцы есть, а пойти погулять некуда. Вместо театра одни Бойцовые Ямы. Рим перешел от гладиаторов к ипподрому; может, им тут скачки предложить? Спорт вполне азартный, но не такой кровавый. По докладам, Дейнерис вдова знаменитого степняка, кхала Дрого. В лошадях наверняка понимает.

Служители внесли к подножию трона подарки. Чарльз подарил фонарик “Losev’s Lighte”, по русской лицензии, батареи хватает на полгода непрерывного свечения. Еще альбом цветных фотографий принятого здесь формата “несем вдвоем, открываем ломиком”. Глянцевая бумага, пластиковая обложка, ярчайшие краски. Ни единой буквы. Содержание: леса, поля, море, скачущие лошади, летящие птицы, пчелы над цветами, кошка в прыжке… Мир и покой. Ни людей, ни машин, вообще ничего, что указывало бы на Землю.

– Мы приветствуем в Миэрине человека, одолевшего столь долгий путь, – произнесла королева. – Скажите нам, зачем вы это проделали? Ищете ли прибытка, странствуете ли по обету, месть ли гонит вас в дорогу?

– Ни то, ни другое, ни третье, – Голос человека “by other side” оказался сильным, ровным и густым. – Я искал ваше величество. Искал, чтобы задать вам вопрос, если будет на то ваша королевская милость.

Дотракийский язык он знал приемлемо; ну да поневоле выучишь, если странствуешь через Травяное Море. Но задавать вопросы королеве?

Дейнерис внезапно развеселилась: хотела чего-то новенького, и уже недовольна?

– Будет. Наша королевская милость. Спрашивайте.

---

– Спрашивайте…

Карлик и толстяк сидели за доской. Зеленые поля из полированного нефрита, красные сердоликовые, синие из того порошка, что нарастает иногда на очень старой меди. Старый Миэрин знал, как превратить мелкие кристаллики в стойкую краску.

– Сперва начнем, – карлик решительно убрал ширму. Толстяк напротив убрал свою.

Некоторое время игроки рассматривали открывшуюся расстановку. Толстяк не стал перегораживать всю доску “горами”, а в промежутки ставить слонов – счел тактику общеизвестной, и думал, что карлик может взломать это все драконом, довершив разгром легкой и тяжелой конницей. Играть карлик умел; толстяк не собирался его недооценивать. Поэтому свои “горы” он собрал на левом крыле, выстроив из них условную крепость. Но поместил туда не фигурку короля, а литого бронзового дракона.

Карлик поступил проще, выставив “горы” в привычную цепь, собственные же фигуры поместив между “горами”. На первый взгляд, ученическая расстановка, но…

– Тирион, – толстяк двинул вперед самую легкую фигуру. – Спрашивайте.

Против ожиданий, Тирион заговорил вовсе не о королевском приеме и совсем не о наделавшем там шуму пришельце с той стороны Костяного Хребта. Поглядев на сине-желтое послезакатное небо, карлик промочил горло вином, переставил тяжелого конника на клетку, и только тогда спросил:

– Лорд Варис. Слыхали вы о новостях из-за реки с длинным хрустящим названием?

– Скахазадхан?

– Именно. Говорят, что некий могущественный кхаласар встретил там огороженный повозками лагерь путников, попытался напасть и погиб едва ли не весь.

– Весь лагерь? Неудивительно. Кхаласары степняков насчитывают многие тысячи бойцов. Никакой купеческий караван противостоять им не может.

Под стук передвигаемых пешек Тирион выпил еще вина.

– Нет, лорд Варис. Погиб весь кхаласар.

– Странно и подозрительно. Не врут ли… Люди, которые…

Тирион собрал на правом фланге кулак из конников и дракона, однако пока вперед не шел. Выманить вражеского дракона из гнезда пока не вышло. Варис тоже не лез в размен – если, конечно, не считать пехотинцев.

– Может, и врут. Есть ли у вас последние, свежие новости с Вестероса? Неважно, из Королевской Гавани, или из любого иного места?

– Увы, сир Тирион. Мои пташки остались по ту сторону моря. Никто не поет мне интересных песен. Вы можете утешаться женщинами, евнуху же и это недоступно.

– Вино и кайвасса доступны вам, как любому.

– Слабое утешение. Но я невежлив. Крохи известного знания гласят: война за Железный Трон там продолжается.

Тирион отхлебнул еще. Варис тоже сделал глоток и сразу выдвинул дракона прыжком через горы. Следующим ходом он мог ворваться на левый фланг Тириона, а вот потом туда успевала баллиста: единственная фигура, опасная для дракона.

– Так вот, сир Варис. Когда наш гость… С той стороны, – карлик позволил себе ухмылку, – услышал от храбрых гискарцев о гибели всего кхаласара… Вы видели его лицо в тот момент?

Варис поддержал атаку дракона обоими слонами и всей конницей. До самого заката в комнате слышался только стук резных фигурок по драгоценным каменным полям. Наконец, Тирион понял, что придется вмешаться и его собственному дракону – только хитрый евнух уже озаботился подвести баллисту. И теперь, куда бы дракон ни прыгнул, он окажется там под ударом.

– Чем же, Тирион, вас так заинтересовало лицо гостя? Если не врет он сам, то он ехал к нам по Травяному Морю. И вполне понятен его страх перед кхаласарами.

– У меня создалось впечатление, что его новость не удивила. Что в его краях уничтоженная конница, многие тысячи природных наездников – дело, если не совсем обычное, но и не исключительное.

– Вот почему кхаласары и не суются за Костяной Хребет, хотя и кочуют с табунами отсюда к самому Пентосу.

Варис, наконец, добился преимущества и теперь задумался: добить остатки тяжелых фигур Тириона справа, либо перевести своего дракона охотиться на Тирионова короля? И почему это хитрый карлик все не переводит собственного дракона в самую рубку? Надеется обойти по другому флангу?

Тирион снова отхлебнул. Позвонил в колокольчик, велел зажечь свечи. Солнце упало с неба, как убитый с коня. Фигурки заискрили в неровном свете, полированные камни доски тоже заблестели, каждая на свой манер. Тирион подумал, и все-таки решился бросить своего дракона в далекое преследование. Если Варис потеряет короля, проиграет половину партии. А то и всю, смотря как сложится на другом фланге.

– Нет, Варис. Мне показалось… Что наш гость знает, кто мог бы выкосить столько всадников. И его пугает подобная новость.

– Меня бы тоже напугала, – Варис взял свой нетронутый с начала партии кубок, осушил залпом, но только прищурился. В пересчете на его вес кубок вина ничего не значил. – Дотракийцы не смогли одолеть Безупречных перед Квохором. Дело давнее, но все помнят. Сила, равная Безупречным, и так близко?

– Не близко, – теперь от всей души выпил Тирион. – Те слухи, что собрали для меня, говорят о битвах далеко-далеко на севере. О страшной магии молний, о громадных боевых зверях. Скорее всего, обычные слоны в хорошей броне, да, может статься, несколько жрецов Р’Глора с их фокусами. Мечи в Диком Огне, какие-нибудь медные трубы для громкого рева. Но вот количество павших необычно для такой битвы. Если нападение кхаласара не удалось, конница всегда может развернуться и сбежать.

Посмотрев на доску, карлик и евнух согласились: выиграл Варис. Ходов десять, и его дракон сметет фланг Тириона, а дракон Тириона к тому времени никак не догонит короля Вариса.

Оставив пока что доску, взяли куски фруктов, не разбирая в полумраке, что именно. Варис ел аккуратно, чисто. Тирион хватанул что-то сочное, и теперь, сопя, утирал подбородок.

– Мне кажется, гость наш не соврал. – Тирион вздохнул. – Как там выразилась королева? Не прибыток, не обет, не месть. Нет. Нашего Чарльза гонит в странствие ужас. Он знает, кто способен уничтожить полный кхаласар так быстро, что всадники не успевают развернуться и сбежать. Чарльз встречался с такими силами раньше. И теперь не просто сам бежит от них на край света, но и Дейнерис…

– Но и Дейнерис он предложил сколько угодно кораблей, – Варис промокал пот на лысой голове. – Только чтобы она плыла туда, куда намеревалась плыть сразу. На Вестерос.

– И это возвращает нас к вопросу: что нынче происходит на Вестеросе?

– Уточнение. Происходит не сейчас, происходило несколько месяцев назад. Мы в десятках тысяч лиг от Вестероса. То, что новости для нас, там уже история.

Варис взял фигурки кайвассы и начал выставлять их просто на столе:

– На севере лютоволк Старков. Сильно изранен. Кажется, Ланнистеры поставили на Болтона, и тот предал Старков, захватил Винтерфелл, а семью их рассеял.

– Но мой отец мертв и теперь Ланнистеры обезглавлены. – На условно-западный край стола карлик поставил фигурку слона, очевидно задумавшись, не оторвать ли ей голову. Пожалел тонкую работу: все равно фигурки для кайвассы не совпадают с гербовыми зверями Великих Домов. – Дядя Киван…

– Дядя Киван, увы, оставил нас.

– Откуда вы знаете?

– Оттуда же, откуда вы знаете о смерти Тайвина Ланнистера, вашего благородного родителя.

Тирион Ланнистер вздрогнул и заговорил не скоро:

– Выходит, Лев Ланнистеров теперь уполовинен, а не просто обезглавлен. Моя семья потеряла не сильно меньше, чем Старки. Брату отрубили руку. Отец… Погиб. Я вот здесь. Вы говорите, погиб и дядя. Сестра потеряла Джофри. Хотя бы Мирцеллу получилось отвезти в Дорн перед самым штурмом.

– И все же в день моего отбытия Королевская Гавань принадлежала вашей сестре.

– Уточнение, – сказал Тирион. – Из-за дальности некоторые новости отстают, а некоторые спешат. Мы видим то, что будет отменено следующей новостью. Или считаем бывшее – небывшим. Или наоборот. Как будто время не свиток, а лоскутное одеяло.

Варис вздохнул и потянул с блюда что-то еще, аппетитно захрустевшее на зубах. Карлик наполнил кубок.

– Картина получается мутная, не все разберешь. Тем не менее, Копье и Лютоволк, то есть крайний Юг и крайний Север, наверняка отказали Ланнистерам в повиновении. Льву принадлежит Утес на крайнем Западе, Королевские Земли вокруг Королевской Гавани… И все. – Дохрустев, евнух посмотрел в темное окно, на крупные, очень близкие звезды.

– А что же Простор? Они не участвовали в войне. Не теряли рыцарей, поля их не вытоптаны. Что Тиреллы? Может быть, Роза уже усмирила Льва?

– Возможно… – евнух, не оборачиваясь, глядел на засыпающий Миэрин. – Долина Аррен закрылась и ждет, кто победит. Уолтер Фрей все так же сидит на своих Башнях: единственная переправа через Трезубец. Штормовые земли разорены вдрызг, смешно говорить об их участии в чем угодно.

– Потомки Баратеона все еще живы, – Тирион тоже сполз с кресла и прошелся по комнате. – Брат покойного короля неизвестно где, а полководец он, что ни говори, хороший… Мы перечислили только крупных претендентов на Трон Мечей: Лютоволк Старков, Олень Баратеонов, Роза Тиреллов, Сокол Арренов, Копье Мартеллов, Лев Ланнистеров.

– Не назвали Дракона, – усмехнулся Варрис. – Королева Миэрина Дейнерис тоже претендент. Единственный выживший Таргариен. Я присутствовал на том совете, где Роберт велел послать к ней убийцу, а лорд Старк отказался… Да… Тогда все еще жили… Кстати. Если уж говорить о мечах, то флот Железных Островов осмелел. Кракен вовсю треплет западное побережье. Кто бы мог подумать, что все так мгновенно переменится.

Варис махнул рукой:

– Интересно будет подвести такие итоги еще лет через пять.

– И тут ниоткуда всплывает гость… Гость, ничуть не испугавшийся драконов, но дрогнувший лицом при вести о разбитом кхаласаре… Очень своевременный гость. А главное: как вам его вопрос?

– Вы в чем-то правы, сир Тирион, – евнух вернулся к столу и выпил еще кубок. – Вино и беседы о политике, что еще остается таким, как я? Плюньте на все, идите к девочкам, Тирион. Вы, хотя бы, можете. Вопрос? Гость всего-то спросил у Дейнерис, почему она первым делом освободила рабов. Может, сам он когда-то носил ошейник и для него это личное.

– Нет, – карлик вздохнул. – Тут что-то глубже. Я не могу понять связи.

Тирион пощелкал пальцами и вдруг запрыгнул на стул, налил еще кубок и выпил махом.

– Я вспомнил. Давным-давно, когда буря мечей только поднималась, я возвращался с Севера. В трактире на Перекрестке люди Кэтлин Старк поймали меня и отвезли в Долину Аррен. Кэтлин понадеялась на сестру, Лизу Аррен, в девичестве Талли… Понадеялась напрасно, только дело не в том. По пути в долину нам повстречался человек… Человек… По имени Ктан. Как же он сказал… Нет! Он вовсе не называл себя служащим Банка.

– Железного Банка? – Варису хватило намека. – Банк в Браавосе, город Браавос на севере… И слухи об уничтожении кхаласара тоже пришли с севера! Вы правы, Тирион. Вы правы, а я слишком небрежен. Как жаль, что нет здесь моих пташек! И что мейстеры не посылают здесь воронов!

Карлик, не обращая внимания, выпил еще кубок и отпихнул опустевший кувшин.

– … Он сказал: “Я еду по делам Железного Банка. Я занимаюсь делами Железного Банка”… Но не называл себя человеком Банка или Браавоса.

– И? – Варис, не глядя, хватал с блюда фрукты. Пихал в рот, не разбирая вкуса. – Какая связь между тем самозванцем и нашим гостем Чарльзом С Той Стороны?

– Они похожи, – карлик уверенно поставил на стол обе фигурки драконов. – Как вот эти резные звери. Черный дракон отлит из бронзы. Мой, белый, вырезан из камня. Они разные, и все-таки одинаковые.

– Драконы ловят королей, – горло евнуха пересохло, он почти хрипел:

– Пешек под ногами драконы просто не замечают.

Варис поднял пустой кувшин, потряс. Ударил в колокольчик:

– Еще вина!

В молчании дождавшись нового кувшина, евнух и карлик выпили его почти мгновенно.

Капитан вошел через вторую калитку, поменьше. Он часто гостил в Сосновых Склонах и не нуждался в подсказках – но порядок есть порядок, и к Хоро его провожали вездесущие, внимательные здешние садовники. За прошедшие годы работы садовникам сильно прибавилось: цветники и сад вполне отошли от засушливого десятилетия, вдоль дорожек отросла плотная густая трава, и даже пруды, наконец-то, вычистили.

Капитан шел, вдыхал запах неизвестных цветов, слушал хруст мелкого камня под подошвами, и радовался дважды: первое, что есть в его жизни мгновения, когда можно вовсе совершенно ни о чем не думать, а второе: что вся его жизнь больше и сложнее, чем такие мгновения.

Садовники с обычными поклонами раскатили сдвижные двери, Капитан поднялся на пять ступенек, прошел по террасе и оказался в большом зале Черного Павильона, чему немало удивился. В мастерской, скорее, встретился бы Эйлуд и его мотоцикл. Или Крысолов, дополняющий очередной щегольской наряд вшитыми пластинами, потайными лезвиями в каблуках, видеосъемкой в пуговицах. Еще Крысолов иногда “по старой памяти”, как сам пояснял, ковал оружие. За длинные клинки не брался: там, говорил, уметь надо. На взгляд Капитана, кинжалы, широкие абордажные ножи, даги и всякие там скьявоны у Крысолова получались неотличимыми от музейных – но Капитан себя специалистом в “белом оружии” не считал. Снайперам редко случается ходить в рукопашную.

Только сегодня в большом Черном Павильоне, среди верстаков, стеллажей, настенных больших панелей с наборами инструментов, проводов, заготовок и черт знает чего еще, нашлась Хоро.

Хоро сидела за большой макетной платой, куда быстро и точно втыкала пинцетом детали. Подойдя, Капитан увидел: Хоро, по большой распечатанной схеме, собирает сеть резисторов. Каждое сопротивление в схеме обозначалось до единичных ом. Не кратные веса, например, сто двадцать семь или шестьдесят один, Хоро набирала цепочками, окуная ножки деталей в ванночку с расплавленным оловом, а потом соединяя небрежным движением крохотного паяльничка, и уже готовую цепочку помещала в схему.

Капитан остановился поодаль, чтобы не отвлекать от работы. Хоро, то ли услышав, то ли увидев боковым зрением, то ли просто зная о его присутствии, кивнула молча, благодарно, и продолжила набирать сопротивления.

Так прошли минут пятнадцать. Капитан скользил взглядом то по очередному мото-кентавру Эйлуда, то по хищно блестящей коллекции на стороне Крысолова, то по инструментам на стенам.

Наконец, Хоро вставила заключительную цепочку и побежала левым указательным пальцем по бумажной схеме, а правым с той же скоростью по собранной макетной плате, проговаривая в нос:

– Луна, точка девять, сорок три до Ремнанта, оттуда Земля-главная девяносто шесть, Земля-Туманная пятьдесят четыре, ветка сорок три… – и так еще четверть часа, и только потом отряхнула руки, вытерла полотенцем, обернулась к гостю:

– Привет. Благодарю за ожидание. Не хотелось бы сбиться с мысли.

– Привет. Что это?

– Задача коммивояжера. Поиск самого короткого пути в графе. Купила полтонны маломощных резисторов, разные номиналы. Вес каждого ребра поставила как сопротивление в омах. Теперь смотри, надо нам пройти, скажем, от Земля-Туман, куда Мия коньяк сбывает, и до, например, чайханы на Лунной базе… Тоже ветка Земли, как-нибудь покажу, если интересно…

Хоро вытянула два толстых провода с “крокодилами”, подключила их к упомянутым точкам на схеме.

– … И даем триста вольт… – уверенно двинула вниз рубильник. – Смотри, где нагрелось-задымилось, там и кратчайший путь.

Капитан проследил взглядом закопченные резисторы. Хоро переписала узлы полученного пути на лист бумаги.

– А на компьютере не проще?

– Увы, Капитан. Программы мне плохо даются. Да и компьютер недешево стоит. А тут вся, учено выражаясь, “элементная база” – горсть копеечных “млт”-шин, провода и паяльник. И быстродействие абсолютное, сколько бы в задачу ни напихали узлов с ребрами. Потому что полный параллелизм.

Хоро вышла из-за верстака, указала рукой на обычный стол с бумагами. Капитан подтащил стулья, уселись. Хоро прищурилась:

– Ну, как там Звездочет?

– Подарки будем смотреть?

– Будем обязательно, не обижать ведь человека небрежением. Но я тебя немного знаю, Капитан. Вываливай уже проблему, хорошее на потом оставим. Как там говорил твой коллега: “Запоминается последняя фраза”, да?

– Звездочет просит вылечить человека.

– На Земле?… – Хоро постучала в медную тарелочку торцом паяльника, вошедшему садовнику бросила:

– Пригласите дочь. Капитан, лимонный пирог будешь?

– С удовольствием.

– Тогда так. Мию, мешок яблок, большой лимонный пирог. Яблоки мне, остальное ему.

Садовник поклонился и через несколько минут принес еду. Мия прибежала следом.

– Привет, Капитан. Что стряслось?

– Заявка.

– На лечение или сразу на бессмертие?

– Земля – твоя вотчина, ты и парься, – Хоро с удовольствием грызла яблоко. – Кто мы такие, чтобы судить.

Капитан откроил себе пирога и теперь сосредоточенно жевал, глядя в потолочные балки. Надо же, Эйлуд мостовой кран подвесил. Что он тут, собирается танки строить? Хотя двигатель у серьезного мотоцикла тоже ведь одному человеку не поднять.

Мия думала на протяжении примерно двух яблок и большого ломтя пирога. Потом тряхнула головой, красиво разметав белые волосы – и, конечно, проверила, заметит Капитан и оценит ли?

Капитан молча показал большой палец.

– План такой. Капитан, ты его тащишь в ту клинику, где Озпину сердце на Прахе вставили. Счет мне. Пусть его там или подлечат, или такое же вставят, но не на Прахе, а на тории или там уране, мне говорили, у вас есть уже наработки.

– На людях пока не делали. Все в стадии экспериментов.

– Поэтому я и предлагаю Ремнант. Подлечим вашего человека, продлим ему жизнь лет на десять, а за это время, глядишь, у нас появится какая-нибудь организация по практическому бессмертию и меры по обработке заявок. Потому что сейчас ему бессмертие дать – а чем его жена хуже? А за ней и ее родня. И так далее, далее, далее… Куда всех денем?

Капитан выдохнул. Одного спасти – показать остальным людям: есть бессмертие. Вот оно. Руку протянуть! Ну и понятно, что дальше. В любой неоднозначной ситуации начинается война.

Мия прикрыла веки:

– Неприятно отказывать в таком деле. Вот и не отказывай. Все, мам, я побежала обед готовить. Капитан, ты, надеюсь, не собираешься коварно смыться прямо сейчас?

– Подожди, дочка. Мне вот подумалось. – Хоро скидывала огрызки в черный пакет. – Мы строим по смыслу клан, а ведь клановая структура тормозит прогресс. Глядишь, погрязнем в кровной мести и всем таком. Что делать?

– Всех спрашивать. Как раз обед скоро. Чего у меня одной голова болеть будет? – Мия еще раз кивнула и унеслась. Хоро поднялась:

– Пойдем, Капитан.

– Опять в комнату с мозаикой?

– Конечно, – хмыкнула Хоро. – Клан уж точно дело семейное.

---

– Семейное-семейное, – Мия выставляла на мозаику маленькие тарелочки. – Вот, рыба фугу. Сама готовила.

Капитан вопросительно поднял брови. Блондинка хихикнула:

– Фугу ядовитая не сама по себе. Она водоросли ест, придонных моллюсков там всяких. Из них яд накапливает. Эту мы в садке выращиваем, так что безопасно.

Эйлуд величественно кивнул:

– Подтверждаю. Много раз ел, все равно нравится.

Крысолов ограничился улыбкой.

– И, раз у нас дело семейное, – Мия обвела всех взглядом, – то кто мы друг другу? Товарищи? Братья названные?

– Неплохой вариант, кстати, – Капитан попробовал рыбу и нашел ее очень вкусной. – Не знаю, где как, а у нас названные братья считались ближе кровных.

– Ну, мне вы братья. А маме, тогда, получается, названные дети? Усыновленные?

Лоуренс хмыкнул. Хоро усмехнулась:

– Допустим, так. Мия, ты ведь не это хочешь узнать?

– Прошу не считать обидой. Я хочу понять, кто они тебе лично?

Хоро поморгала, собралась с духом и сказала:

– Они в меня верят.

Посмотрела на Капитана, повернулась в сторону Крысолова.

– Простите за откровенность. Но, мне кажется, за вашими спинами такое обсуждать неправильно тоже.

– В смысле: верят?

– Муж в первую очередь любит, а они верят, – Хоро добавила себе еще рыбы. – Верят, что я их вытащу из любой задницы. Я богиня, хоть и отставная. Что-то, а веру чувствую.

И прибавила:

– Скорее, они мои создатели. Мне очень сложно без веры.

– Рискну добавить, что и обычному человеку нелегко, если в него никто не верит, – Крысолов утер губы кружевным платочком.

Хоро отодвинула тарелочки. Капитан тут же разлил кому сливового вина, кому рисовой водки, себе водки обычной; под рыбу прошло, как санки с горки.

Хоро провела пальцем по мозаичной столешнице. Парусник, палуба, фигурка матроса…

– Любое существо во Вселенной состоит из физической части и не-физической, – почти прошептала отставная богиня урожая. – Не-физическая часть называется где душой, где комплексом процессов на массиве нейронов мозга, не суть. Суть в том, что у богов не-физическая часть главнее. С одной стороны, мы именно поэтому можем влиять на мир как бы “из-за угла”, в обход известной физики. С другой стороны, мы и питаемся не-физическим. Нерациональной верой в чудеса, в добро.

– Или во зло, если бог злой.

– Точно, зять. Злая вера создает злых богов.

– А вера в науку создает научных богов?

– Знаешь, Капитан, мой любимый анекдот на эту тему?

– Пока что нет.

– Представь, сидит на облаке или там на троне Бог-Творец, Великий Архитектор Вселенной, или демиург Шамбабукли… Неважно. Вбегает к нему, скажем, ангел, или демиург Мазукта, или там Клапауциус, не суть. И, заламывая ручки, вещает: “Господи, господи! Люди открыли еще один трансурановый элемент!”

По знаку Хоро Капитан снова разлил в стопки кому что нравится. Мия выставила новые тарелочки, с жареной рыбой.

– … Господь пожимает плечами и говорит: “Ну и добавь им еще пару функций в матрицу уравнений Единого Поля. Желательно, нелинейных.”

В молчании допили по второй, доели всю корзинку Мии. Хоро вздохнула:

– Ну так что, будем исследовать бессмертие, или ну его? Пусть в матрице уравнений Единого Поля остается строк, сколько есть на сегодня?

Мужчины переглянулись. Капитан отрицательно мотнул головой. Крысолов сказал:

– Нет. Насмотрелся я, как оно бывает, если бросить вожжи.

Лоуренс погладил жену по руке. Эйлуд обнял Мию за плечи. Мия подвела итог:

– Мы пойдем. Куда, мама?

– Дальше вверх, дальше вглубь. Если у меня не получается найти родственников, то поищем просто Бессмертных. Может, они что-то знают о других. Капитан, ты не обиделся на меня за сказанное?

– Нет, Хоро.

– Тогда заваривай чай.

Служитель внес чайный набор на подносе. Хоро оглядела семью:

– Кто еще будет?

– Пирожные с собой, – Мия выставила вторую корзинку. – Так что все будем. Отмеряй по три чашки.

Капитан подтянул к себе поднос. Полный набор: заварник, расписная лакированная коробка листового чая, кувшин с чуть-чуть не бурлящей водой, разливной чайник… Ну, по привычному кругу. Прогреть заварник, слить кипяток в раковину. Всыпать листа на три чашки каждому.

… Вот мозаика на столе, Капитан видел ее каждый раз, как собирались в комнате с индикаторами камеры переходов. На мозаике корабль в бурю. Схваченный навечно момент подвига, напряжения сил. Можно попасть во время прежнее, до шторма. Сказать этому вот лихому моряку: не ходи, пережди в порту неделю.

… Лист залить горячей водой, подержать буквально три удара сердца, слить воду: промывка листа. Неспешно посчитать про себя до ста.

… Можно попасть во время будущее, после шторма. Узнать, как там все прошло. Кто выжил, кого за борт смыло. Кто струсил, кто прославился. Теперь время как города на карте, и Хоро аккуратно припаивает перемычки-дороги, чтобы вычислить цену перехода, и для настолько запутанной системы невозможно построить в уме картину “причины-следствия”.

… Для мягкости чая можно сделать несколько промывок. Но здесь все любят крепкий, первой заварки, так что залить и ждать заваривания. Ждать. Просто потерять немного времени.

… Движение быстрее света запрещено теорией? Так ведь фантастика питается запретами. Не станет запретов, фантастика превратится в обычное “руководство летной эксплуатации”. Кто-то верил в науку и вымечтал себе научного бога. Кто-то верил в существование иных миров, и вот, вымечтал себе переходы-порталы, плюнув на строгость ограничений физики. И живи теперь с этим!

… Чай заварился. Перелить в разливной чайник, чтобы не перестоялся и не горчил. И по чашкам, и взять по невесомому маленькому пирожному, и слушать Хоро:

– … На Ремнанте, казалось, что-то такое мелькнуло. По самой границе сознания. Но почти сразу же и пропало. В самом деле, первое, что приходит на ум, чтобы Бессмертные не захватили мир, не заполнили всю экологическую нишу – заключить некий договор. Скажем, одна семья на одну планету. Пока там еще до межзвездных сообщений дорастут. Живи богом. Заскучаешь – развивай своих. Учи космолеты строить, а тогда и лети знакомиться.

– Тогда почему не одна семья на Галактику? Может, на одну Вселенную?

– Я попробую посчитать к следующему разу. Давайте через октаго.

– Через что?

– Восьмидневная неделя, Мия. Здесь так удобнее.

– Антропный принцип, кстати, надо бы учесть.

– Обязательно, Крысолов. Ты свою часть успеешь сделать?

Крысолов молча подкрутил мушкетерский ус. Ловец человеков. Искуситель. Вытаскивает из голодного средневековья перспективных мальчиков и девочек, пристраивает на учебу в более благополучные миры. И, конечно, начисто убивает в мальчиках-девочках связи с прежним. Не намеренно. Само так получается. Порой для этого не надо в иной мир уходить, достаточно выучиться в столичном вузе и лет пятнадцать в столице прожить. Захочешь вернуться – и сам заскучаешь, и прежние люди сгрызут от зависти. Эпсилон-окрестность вершины на графе Хоро: мир вокруг человека. Переехал всего-то на сто километров. Да хоть работу сменил! И все: другие люди вокруг, другие заботы, другие мысли, мечты, друзья…

Но и Капитан ведь ступил на эту самую дорожку. Расчеты по Саммер сделаны. Рейвен тоже трясется, как осиновый лист, но все равно собирается вытаскивать подругу-соперницу. Чем кончится дорожка? Существует ли вообще иной путь? Можно ли не спасать, если видишь способ, щель в мироздании?

А теперь еще и Ефремов…

---

Ефремов говорил с кем-то из учеников. На глаз Капитан дал бы его собеседнику лет семнадцать, не больше. Туфли сверкают, и это у молодого парня. Раньше пижоном бы ославили. Штаны какие-то не такие. Куртка непонятная. Помнится, все ковбойки клетчатые носили, за джинсами гонялись – а этот в белой рубашке, с галстуком. Поменялась мода, видать. Еще не студент, школьник только. Но возражает уверенно, без лишних махов руками:

– Иван Антонович, если по Пастеру, “живое только от живого”, то мы выходим к вопросу происхождения жизни на Земле. Откуда взялось первое “живое”? И могло ли оно получиться немного иным? Не таким четко заданным, как мы знаем сегодня. Вот на семинаре Леонид Петрович…

– Простите, Татаринов?

– Да, именно. Он говорил, что эволюция всегда много параллельных путей имеет. Скажем, победили неандертальцы – все равно антропоморфная цивилизация получается. Но другая. Леонид Петрович пояснял, там, кажется, рисунков вообще нет. Обряды довольно сложные, медвежьи капища раскопаны. То есть, цивилизация, несомненно. А вот изобразительной культуры нет, совсем.

– И к чему вы подводите?

– К тому, что цивилизация, даже антропоморфная, все-таки может от нас очень сильно отличаться. Вовсе необязательно, чтобы все инопланетяне выглядели людьми.

Ефремов двинул плечами.

– Странно. Мне думалось, молодое поколение как раз интересовалось бы человекоподобными инопланетянами.

– Но ведь это получатся те же самые люди.

– А люди вам уже совсем не интересны?

Студент замялся, подбирая слова. Ефремов почувствовал взгляд, обернулся к ожидающему Капитану, посмурнел.

– Мне пора, Кирилл.

Студент пожал руку почти торжественно и никуда не ушел. Сунул руки в карманы непонятных брюк, большие пальцы заложил за клепочки поверх карманов и смотрел на Капитана с отчетливой неприязнью, считая незваного визитера безусловным начальством. Пускай некрупным, но тем и опасным. Крупное начальство может позволить себе и вежливость и доброту, а мелкое начальство всегда слишком остро сознает собственную малость. Кусает не от голода, чисто чтобы возвыситься хоть над кем-то.

Улыбаться Капитан и не пробовал. Он знал, какая выйдет улыбка; даже знакомые, случалось, шарахались. Рейвен вот не шарахалась, ей как раз нравилось… Но личное Капитан содержал глубоко, даже мыслям не позволяя всплывать на поверхность вне безопасного периметра.

Так что Капитан просто назвался:

– Гусев Алексей Иванович.

– Ефремов Иван Антонович.

Капитан достал из нагрудного кармана лист плотной бумаги, развернул к свету из окна, чтобы подпись Мазурова под приказом хорошо читалась. Протянул собеседнику:

– Ваш экземпляр. Собирайте вещи, завтра в десять я у вас. Поедем к докторам.

Студент выдохнул, плечи его расслабились. Нет, в самом деле, за кого этот нахаленок его принимает? Капитан снова улыбнулся:

– Не беспокойтесь, Кирилл. Там умеют. Человека с вживленным сердцем я вот, как вас, лично видел.

Ефремов сложил бумагу в несколько раз, сунул в собственный нагрудный карман, безотчетно провел по лацканам пиджака.

– Алексей Иванович, а туда фотоаппарат можно взять? Интересно!

– Можно, только не стоит. Уж чего-чего, а снимков там наделают, каких захотите.

Студенту Капитан махнул на прощание:

– Не беспокойтесь. Вернем, лучше нового будет.

– А, нет, – ответил студент несколько невпопад. – Я просто завидую. Сердце заменить… Умеют же, хоть и капиталисты.

---

– Капиталисты закрывают потребности, а наши закрывают человека, у кого потребности. – Петр Николаевич разгладил салфетку, потом сложил в несколько раз. – Вы так будете колебаться, пока все не опрокинется.

Собеседник его переставил хрустальный бокал по красивому столу из карельской березы.

– Вы не простую шутку предлагаете, – поморщился он. – Тут на Колыму еще попросишь, чтобы отправили.

– Наркис ездил на Колыму, – хмыкнул Поспелов. – Увидел, что там икры на побережье тонны, рыба красная пропадает. Ну и выбил им десяток больших промысловых морозильных машин. Сколько, вы думаете, до места доехали?

– Ни одной?

– Не угадали, – Поспелов свой бокал тоже чуть подвинул. От напряжения нервов хотелось вскочить и ходить по комнате, но как раз напряжения Петр Николаевич не желал показывать. Ухмыльнулся:

– Два холодильника все же добрались. Остальные по дороге растащили. Начальнички!… Такого у прогнившей буржуазии точно не бывает. Они копеечку считают.

– Центы, Петр Николаевич.

– Да хоть сантимы. Что вы боитесь? Мы дождались вон, что в Центре снова несменяемая группа образовалась. Как при царе-батюшке. Сталина не хватило, еще одного хотим?

– А вы, скажите честно, тоже хотели бы царем горы стать?

– Я хотел бы не сесть.

Петр Николаевич почесал затылок.

– Третьего дня говорил с Кулаковым.

– Наш куратор?

– Да, секретарь Центрального Комитета по сельскому хозяйству… Пришло к нам в Контроль дело, очередные приписки. Не Рязань, конечно…

– Ой, помню. Ларионов знатно выступил. Ярко. То-то, видать, Никита и вскинулся… Мать моя, почти пятнадцать лет прошло…

– Ну вот, я по тому делу с Кулаковым говорил. И он между прочим сказал, что внедряет систему оценки пашни в “мясоединицах”. Сколько, мол, с гектара коров или там свиней прокормить можно. Я только заикнулся, что человечество для оценки экономики давно уже деньги придумало, тут мне Кулаков и говорит: “Из-за нашей ценовой политики деньги не везде работают. Собрались мужики в колхозе и постановили на те или иные работы коэффициент повысить. И вот все за соцбаллами, как раньше за водкой. Мол, наберешь Единый Средний, получишь свой личный коммунизм, зачем вообще деньги? Как дуракам объяснить, что законы спроса-предложения никуда не делись?”

Петр Николаевич развел руками сокрушенно:

– Черт меня дернул: “Что же вы в Цека не выйдете с предложением ценовую политику двинуть ближе к реальности?” А он мне… Мне, Комитету Партийного Контроля, тогда заявляет, значит: “Не слишком ли вы, Петр Николаевич, далеко заходите?”

Не в силах сдерживать напряжение, Поспелов налил себе какого-то там редкого заграничного рома то ли джина, и шарахнул весь бокал, не чувствуя вкуса.

– Да, – собеседник его налил из той же бутылки, но тянул-смаковал медленно. В самом деле вкус нравился, или хвастался манерами? – Вот и видно, что вы там обуржуазились. Допрогрессировались. Буржуйское образование учит думать, а наше вовремя заткнуться, чего вы как раз и не сумели… Петр Николаевич, суть?

Поспелов отставил стакан и сказал четко, раздельно, негромко, очень-очень злым голосом:

– Разделить Союз по границам Производственных Районов-Комбинатов, разделить втихаря. Чтобы наружно все выглядело как единое, но все люди оставались верны только местной власти, не Центру.

– Армия? Безопасность?

– Воинские части и КГБ постепенно укомплектовать чисто своими людьми. Чисто, аккуратно. Ненужных переводить на лучшие места службы, осыпать золотом и привилегиями – но так, чтобы отсюда подальше.

– Проверки? Хотя что-что, а проверки у нас принимать умеют. Но ведь могут от соседнего округа казачка заслать. Напишет он, что-де у нас: “Градус национализма выше среднего”, и лопнет весь наш пакт.

– Мы уже пакет законов к съезду приготовили. Чтобы обеспечить устойчивость Союза в ядерной войне, по новомодным принципам сетевой организации. Для каждого Района-Комбината чем самостоятельней, тем лучше. В идеале полная автаркия.

Поспелов усмехнулся:

– Опять же, вот у нас Первого секретаря выбирают открыто и гласно, в прямом эфире. А из кого? Разве помешает стране кадровый резерв грамотных людей? Имеющих опыт управления районом-комбинатом. Это же Союз в миниатюре. Больше самостоятельных Райкомбинатов, больше опытных кандидатов на пост Первого. Мы же не какие-то там Штаты, где выбирают из двух говорящих голов. У нас вот, крепкие хозяйственники, ленинская гвардия.

– На публику… Пожалуй… Что для серьезных людей?

– Первое, понемногу резать полномочия Центра. Вы же не хотите возврата к Сталину? Не хотите обратно в культ личности? Хотите в своем Райкомбинате царствовать и всем владети?

– А второе?

– А второе для тех, кто хочет совсем Первым стать. У нас формально прямая демократия. Значит, чем больше у тебя в Районе-Комбинате людей, тем больше у тебя голосов на выборах Первого Секретаря.

– Петр Николаевич, а как же демография? Ну то, неафишируемое. Выравнивание прироста населения славянских и азиатских республик.

– Расизм. Фашистская евгеника. Заклеймить! Заодно посадим, кого понадобится.

– Главное, успеть крикнуть, что против нас фашисты.

– Точно. Сейчас уже нацистов подогревают по всем углам. Они первые кинутся, как таран. Вот пускай их Центр показательно танками раздавит. Особо вопиющие случаи подсветим. В целях, разумеется, гуманизма. Пускай люди посмотрят и подумают: а нужен ли нам такой Центр?

– Как в Нагорном Карабахе.

– Именно. И еще в нескольких местах события запланированы. И некоторые заслуженные старые товарищи, есть опасение, не переживут волнений. Инфаркт микарда, такое дело. Знамя их подхватят молодые продолжатели, верные ленинцы… Никита очень любил дружкам своим задвинуть про возвращение к ленинским нормам, вот и будет им всем демократический централизм.

Петр Николаевич снова ухмыльнулся:

– А тут из-за угла появляемся мы. Все в белом. И все-то у нас продумано. На все имеется план. Люди расставлены. Законы подготовлены. Голосуйте, товарищи. Не позволим нацистской сволочи растащить нас на куски!… Напишут нам лозунгов, короче. Найдем, кто их с голубых экранов озвучит. И сразу национальные республики с карты долой. Из паспорта графу “национальность” убрать. Наружно чтобы все свои, все советские. Некоторые более советские, если вы понимаете, о чем я. Только они скромные и воспитанные, поэтому не хвалятся.

– Хорошо, – медленно кивнул собеседник. – У меня сразу предложение. Считайте вступительным взносом. Обратиться к штатам. Всякие там германцы, англичане у них на поводках. Говорить надо сразу с главным.

Заговорщики улыбнулись и выпили молча, без лишних эффектов. Оба понимали, насколько важно иметь поддержку из второго источника.

Да и запасной выход не повредит. Хрущев умер, но никуда не делся Иван Александрович Серов.

---

Серов прошел в приемную, спросил Шарапова:

– У себя?

– Ждет, – кивнул помощник Мазурова. – Ваших сопровождающих как записать?

– Пишите: Владимир Семенович Короткевич… И лейтенант Черностав, – продиктовал Серов. – Но они пока здесь побудут.

Посмотрел на спутников, поморщился.

– Владимир Семенович, помните, вы обещали.

Короткевич молча наклонил бритую голову. Лейтенант, в форме и при оружии, не сводил с него взгляда, и Шарапов, заполняя журнал посещений, догадался: лейтенант не сопровождающий. Конвойный. А бритый, наверное, обещал хорошо себя вести. Потому и одет в гражданское, и без наручников.

Серов прошел в кабинет.

Мазуров поднялся, шагнул навстречу, пожал руку. Указал Серову место за овальным совещательным столом, и сам сел не начальником во главе, а рядом. Вроде как по-товарищески.

– Дело я читал, тут чистая “сто пятая”, умышленное убийство. – Мазуров говорил негромко и медленно, с привычной своей обстоятельностью. – Сложность в другом. Преступник… Имеет широчайшую известность в республике. Наказать – конечно, открытого бунта не случится. Наши так не привыкли. Республика все-таки партизанская. Осадочек, правда, осядет гадостный.

Первый Секретарь грустно усмехнулся.

– Но и не наказывать нельзя. Он человека убил. Обдуманно и уверенно. Может, списать на состояние аффекта?

Серов перекривился:

– Принципиальный. Нет, говорит: я убил, и не раскаиваюсь. Я-то все понять не мог, отчего он корчит из себя декабриста. Потом затребовал все протоколы, вообще все, от первичного допроса, до свидетельских. День потратил.

Теперь нахмурился Мазуров. Значит, Серов поймал своих сотрудников на разнице между первичной информацией и сводками-экстрактами. Разница такая всегда есть. При составлении сводок приходится многое опускать, иначе сводка в многотомник превратится. Но нельзя опускать ключевые вещи, полностью меняющие отношение к делу. И, если Серов не боится признаваться в таком, значит, кто-то в цепочке адъютантов-докладчиков-секретарей-референтов закушался. Звездочку поймал на легкой работе. Пора бы ему съездить, помочь в покорении суровой неисчерпаемой Сибири. Принести капельку комсомольского задора на Камчатку, в Гремиху или Теджент. А звездочки дело небесное. Как на погон, так и с погона.

– Новые обстоятельства нашел, значит? Говори, Иван Александрович, не тяни время.

– Не тяну, с духом собираюсь. Кирилл Трофимович, прочти-ка ты лучше глазами.

Исходный состав дела Мазуров знал. Молодого писателя убили в Лиде, вроде бы пьяные хулиганы. Под самый конец драки появился Короткевич. Поняв, что другу не помочь, мигом сломал шею главарю и покалечил до инвалидности еще троих драчунов – остальные успели сбежать.

Как человек теряет разум от ярости, Мазуров не раз видел на войне, и не удивился, что тихоня-прозаик за пару секунд положил четверых. По-человечески, он писателю сочувствовал. Но, спусти такое на тормозах, пойдут нехорошие слухи о слабости властей, о том, что интеллигенции позволено чересчур много. Союз и так на части рвет, как воздушный шарик при скоростном увеличении. Очень быстро меняется жизнь, а люди просто не поспевают, если бы даже хотели. Только люди-то меняться как раз и не хотят! Хотят, наконец, после войны отоспаться.

Мазуров сам бы хотел.

– Того, первого пацана, выходит, убили за то, что он говорил на белорусском языке… – Мазуров с силой потер лицо обеими ладонями. Взял карандаш и обвел в распечатке фразу главаря: “Раечка, подожди, сейчас одного пшека научим говорить по-русски”.

– Теперь понятно…

Первый секретарь встал и подошел к большому окну. Поглядел на августовские крыши.

– Скандал. Вот почему Короткевич на сделку с нами не идет. Ему по совести отсидеть за то, что нациста убил.

– Сразу следует вопрос от окружающих: почему мы с нацистами воевали, а сейчас убивать их не позволено?

Серов оперся подбородком на руки и прикрыл глаза. Мазуров прошел в угол, к телефонам. Выбрал нужный и принялся пищать кнопками.

– Сейчас Келдыша вызову, если он близко. По социальным делам у нас Ефремов, но я его буквально третьего дня лечиться заслал, именным приказом. Тоже… Идеалист. Мне, говорит, привилегий не надо. Лечите, говорит, кому совсем плохо. Сдержался, не наорал, вежливо говорю: ваше здоровье – достояние республики. Помните, кино такое в апреле вышло? Снимал Бычков, главного героя Миронов играет. Повезло мне, Ефремов кино видел, Миронова вспомнил. А Миронов улыбку выбьет из любого. Талант, что тут скажешь. Заулыбался Антоныч, согласился, только предписание захотел, чтобы жена отпустила.

– Знаю, – сказал Серов. – Мой… Бывший мой, то есть… Капитан Гусев его повезет.

– А ты как будто посвежел мордально, Иван.

– Обратился к восточным товарищам, раз мы с Китаем теперь друзья. Приехал оттуда специалист. Поохал, поворчал, потыкал меня палочкой. Вынес решение: ладно, мол. Некогда вам ходить по бассейнам и спортзалам, но вот вам гимнастика. Все плавно, медленно, можно в кителе делать, не вспотеешь. Придумал ее знаменитый легендарный Вынь Су Хим, ему за семьдесят, поэтому и вы справитесь. Я попробовал: ничего, не тяжело. И никакие спортивные снаряды не нужны, хоть в поезде занимайся. Смеяться не будешь?

– Буду, обязательно. Ты говори, пока Мстислав не подъехал, а то вдвоем смеяться будем.

Серов махнул рукой:

– С веером занимаюсь. Лейтенанты в рукава ржут, а мне, понимаешь, надо. За месяц давление на пятерик упало, представь? Жизнь такая пошла, понимаешь, как у того попугая: пусть меня расстреляют, я хочу видеть, чем кончилось.

– Келдыш приехал, – сказал селектор голосом Шарапова.

– Приглашай.

Ходил главный академик медленно, зато соображал чуть ли не быстрее новенького “Урала”. Вник мгновенно:

– Получается, Короткевич там вроде Пушкина. Ну, самое малое, Лермонтова. Не наказывать – закричат, что убийцу покрываем. Те, покалеченные, наверняка, уже слух пустили. Наказать – интеллигенция на рога встанет. Партизанская республика, начнется там Антоновщина.

– Не только интеллигенция, Мстислав, – Мазуров еще раз потыкал карандашом в обведенную фразу. – Понимаешь, вот мы страну строим. Стрелки там на карте чертим. Ракеты запускаем. С индусами заключаем договоры, с китайцами вот… А там, на низах, мы “пшеки”. Или “мышебратья”, как там в протоколах дальше сказано.

– Мыше… Братья?

– “Мы же братья”, только искаженное. Вот я родился в десяти километрах от Гомеля. Рудня-Споницкая, на Ветку как ехать… По меркам этих… Ревнителей чистоты крови… Я получаюсь пшек и мышебрат. Какой Союз, ты что? Им не надо Союз. Для них китайцы – косоглазые, индийцы – черножопые. Белорусы вот, “мышебратья”, придумали же слово… А все республики, оказывается, только из Центра деньги тянут. Им надо, чтобы они убер аллес, титульная нация. А прочие подлизывали да подмахивали. Вроде свои, а по мыслям точно гитлеровцы.

– Да… Мы потом сидим-удивляемся, чего это окраины Кремль так ненавидят? – Серов перелистнул собственную папку. – Я вот по своей кровавопалаческой линии думаю: случайно ли так все совпало? Предположим, за пивом подойдет к Короткевичу некто и шепнет на ухо. Дескать, Володя, давай, мол, расколем СССР по швам. И начнет педалировать местный патриотизм, любовь к малой родине. Сделаем, дескать, наш Район-Комбинат в рамках бывшего Великого Княжества Литовского… Да еще с Новгородом, Карелией, Архангельской областью – где основное хозяйство лесное, а не зерновое. Соберем отдельную страну…

Мазуров поправил воротник. Точно, ведь он сам начал путь в Первые Секретари, когда Хрущев поручил ему разобраться с лесной промышленностью.

– … И перестанут к вам ездить мудаки с Москвы. Чем плохо? Скажем, вот есть у него приятель, Зиновий Позняк. В “тех документах” очень ярко отражен. Зенон весьма способен такое замечание сделать. Особенно на фоне сегодняшней ситуации.

– Поспелов?

– Не он один. Сигналы с мест поступают нерадостные. Есть кто-то выше Поспелова. Кто-то из наших… Из посвященных, как бы погано это ни звучало. Кто-то же Поспелову сведения дает! А прижмешь что Поспелова, что Позняка, что того, из Казани: по пьяному делу, мол, говорили. Сюжет нового фильма обсуждали. Мы художники, мы так видим… Кирилл Трофимович, ты вот спрашивал, как переквалифицировать на состояние аффекта. А тут бы по уму не вниз, а вверх. Разжигание межнациональной розни, групповое, с отягчающими. По пьяному делу – это же отягчающее обстоятельство.

– Хорошо, – Келдыш открыл глаза. – Хорошо. Если все зашло так далеко, если нельзя изъять заговорщиков, потому что их очень много… Исполним их мечту. Покажем им, что будет, если Союз развалится. Детально покажем. Воочию. С документальными кадрами. Помните, как мы ужаснулись, читая предупреждение Веденеева? Вдруг и на людей подействует. Вдруг хоть кто-то задумается? Ну, а кто не задумается, тех по твоему ведомству, Иван Александрович.

– Ты ошалел, Мстислав Князевич? Что за “документальные кадры” еще? Рассекречивать “те документы” предлагаешь?

– Даже Поспелов их читал! А его неизвестный покровитель читает и сейчас, кстати. Насколько я понимаю Ивана Александровича, мы пока не можем ему доступ закрыть: мы не знаем, кто он.

Серов поморщился, но признал:

– Мстислав дело говорит. Предотвратить расползание информации мы все равно не можем. Возглавим. Покажем людям информацию не как подает Поспелов, а как нам нужно. Мы видим, что там, впереди – пускай остальные тоже посмотрят. Не нам одним ночью с криком просыпаться. А изъять и расстрелять никогда не поздно.

Мазуров нахмурился, но согласился. Протянул раздумчиво:

– Значит, фильм обсуждали? Хорошо, хорошо… Важнейшими из искусств для нас являются кино и цирк… Цирк мы сами умеем, а вот кино посложнее, тут профессионал нужен. Давай, вези твоего Короткевича сюда, буду ему задачу ставить. И попроси своих физиков, что по темпоральной линии чего-то там сумели достичь: пусть нам натащат материалов. Давай покажем всем, как сбываются мечты о самостоятельности.

– В приемной он, с лейтенантом сидит. И бланки у меня с собой. – Серов поднялся, прошел к двери, махнул конвойному:

– Прошу… Владимир Семенович, вот сюда. Обе руки на стол, пожалуйста. Очень вас прошу, не заставляйте меня за вас краснеть. Лейтенант, подождите за дверью.

Лейтенант взглядом изобразил немой вопрос. Председатель КГБ взглядом же ответил: из-за стола быстро не выскочить, а стулья тут весомые. Лейтенант снова изобразил недоверие, но генералу армии, разумеется, не перечил. Выполнил “кругом” через левое плечо и вышел чуть ли не строевым шагом, Серов уже думал: дверью грохнет. Но нет, сдержался лейтенант, закрыл плавно. Молодец.

– Владимир Семенович. Вас мы знаем. Нас вы, наверное, узнали тоже?

– Товарища Мазурова узнал и вот, Мстислава Всеволодовича.

– Ну, а меня вам бы лучше не знать, – Серов привычно выкладывал на стол документы, прикрыв стопку красным бланком с надпечаткой “ТАЙНА”. – Но на следствии мы уже познакомились, чего никак не отменишь. Итак… Владимир Семенович Короткевич. Пятьдесят восьмой – “Дикая охота короля Стаха”, шестьдесят второй – “Леониды не вернутся к Земле”, шестидесятый – “Седая легенда”, шестьдесят пятый – “Колосья под серпом твоим”… Почему вторую книгу не написали, Владимир Семенович? Вроде бы тема выгодная, восстание супротив прогнившего царизма. Могли бы получить премию. С вашим-то талантом, очень запросто.

Короткевич поморгал, покривился, но вспомнил, что он, вообще-то, подследственный по статье сто пятой, “Убийство”, и ответил без лишнего словоблудия:

– Не хочу писать, как герои умирали.

Серов кивнул и продолжил:

– Годом позже: “Христос приземлился в Гродно”… Скажите, а “Ладья отчаяния” у вас так и лежит в рукописи с шестьдесят четвертого?

Короткевич недоуменно поднял брови:

– Откуда вы знаете?

– Терпение, Владимир Семенович, совсем немного осталось… Итак, семьдесят третий год – “Листья каштанов”, автобиографическое. Пьеса “Колокола Витебска”, семьдесят четвертый. И, наконец, “Земля под белыми крыльями”, семьдесят седьмой…

– Подождите! Подождите! Сейчас август семьдесят второго!! Вы что, шутите?

Короткевич дернулся подняться, вспомнил, что обещал сидеть смирно, рухнул обратно. Келдыш и Мазуров смотрели молча, печально.

– Что вы, Владимир Семенович. Привезти вас в Кремль, Первого Секретаря сорвать с работы просто ради розыгрыша? Поверьте, для шуток есть способы проще. Сядьте. Воды? Корвалола?

Мазуров сунул руку в потайной карман за плоской фляжкой, но Короткевич не обращал внимания ни на что, глядел только перед собой. Он видел, что в справке у Серова еще много строчек. Буквы крупные, печать хорошая, бумага белая, поэтому список вполне можно читать и вверх ногами. “Черный замок Ольшанский” – “1979”, что-то там возле пометки “1982”, потом “1984”, потом…

Серов накрыл справку ладонью и вместо нее придвинул красный бланк с надпечаткой “ТАЙНА”.

– Подписывайте. Получите допуск, узнаете все сами.

– Узнаю что? Вам я для чего?

– Наказать вас надо, безусловно. Убийство плохого человека все равно убийство. Самосуд. Но расходовать вас на шитье рукавичек или концерты самодеятельности в лагерях, считаю, преступно. Гвозди микроскопом.

Серов неожиданно засмеялся:

– Помню, как мы с Никитой Сергеевичем опасались не тому человеку “ТАЙНУ” доверить. И все равно проморгали. Вам же она достанется в наказание. В епитимью, точнее.

Короткевич изучил бланк. Подписал протянутой Мазуровым шариковой ручкой.

– Так что вам от меня нужно?

– У вас есть и пьесы. Следовательно, со сценарным искусством вы знакомы.

– На слабом уровне, если честно.

– На достаточном, чтобы по вашему очерку и по вашему же сценарию сняли фильм “Земля под белыми крыльями”. Теперь, в искупление сделанного, вы снимете фильм… По данным, которые вы получите уже завтра. Сегодня вас переоформят на отбывание наказания в штрафном батальоне и выдадут радиомаяк. Знаете, наверное, что в дивизиях народного ополчения формировали роты писателей, музыкантов, художников?

Короткевич молча кивнул.

– Вот, с вас начнется штрафная рота писателей. Гордитесь. Первопроходец.

– Но… Войны нет!

– Увы, Владимир Семенович. Для вас она началась там, в Лиде.

– Для меня – в Киеве, в пятнадцать лет. С тех пор вижу нациста – бью нациста!

– Вот именно. Вы не захотели пройти мимо, не захотели никому ничего передоверять: ни расследования, ни приговора, ни наказания. Вы все сделали сами. Хорошо. Теперь мы просто приведем вашу инициативу в соответствие с правовой системой Союза. Не по форме, не “на отвяжись”, а по существу. Хотите считать наказанием – считайте.

– Фильм… – Короткевич ошеломленно мотал головой. Мазуров, так и не вынувший фляжки, проворчал:

– Не надейтесь на лесоповале отсидеться, Владимир Семенович. Получите студию, финансирование, материалы. Живите, где вам удобно, маячок со спутника видно в любой точке планеты. Мы вам даже выезд в страны Альянса не закроем. Просто: каждый день отчет куратору письменно. Каждые две недели доклад мне лично. Выполните задачу, не только судимость снимете. В историю попадете. Знакомства и связи среди киношников, опять же, никуда не денутся. Будете потом делать свое. Хоть “Христа”, хоть “Короля Стаха”, хоть “Замок Ольшанский”.

Короткевич махнул рукой:

– Рано пока планы строить. Как назвать… Задание? Земля под белыми крыльями?

Серов убрал бумаги. Все поднялись. Впустили конвойного лейтенанта, радостного потому, что никаких инцидентов и прецедентов на его смене не случилось.

Келдыш поглядел на прозаика, вспомнил, как сам подписывал красный бланк, с какими чувствами впитывал информацию из будущего, и потом ходил добрых три недели, как в воду опущенный. Вздохнул:

– Боюсь, Владимир Семенович, название у вас в итоге образуется совершенно другое.

---

– Другое дело, брат!

Звездочет подвинулся, пропуская выходящего по ступеням крыльца. Мужчина кивнул рассеяно-вежливо, придержал шляпу, пробормотал что-то в ответ, попрощался кивком и спустился к фыркающему такси. Такси отъехало; рано пожелтевшие листья завились по следу большим лисьим хвостом.

– Знаешь его?

– Знаю, конечно. Вовка Короткевич, из Минского Союза Писателей. Не знал только, что и его допустили.

Толмач и Звездочет, не сговариваясь, поглядели на вывеску, под которой стояли. Информационно-Аналитический Центр. Главный склад полученной из будущего информации.

– То-то, как ни встречу, он грустный такой. Остригся зачем-то.

Братья спустились на несколько ступеней, прищурились от яркого солнца. Не сговариваясь, посчитали жару слабой и медленно двинулись вдоль тротуара.

– Во многия знания многия печали. Удивительно точно подмечено у святых старцев.

– Пропагандируешь мракобесов?

– Но-но, старший брат. Они богатство нашего народа! Хотя, конечно, пережиток старины.

– О, ты свежую ленту достал?

– Да. Мы думаем его на вечер пригласить, все с магнитофонами придут… Он, кстати, тоже Владимир Семенович, вот совпадение.

Подошли к остановке автобуса, посмотрели на табло. Неподвижные цифры слева – номер маршрута, желтые перекидные справа – остаток до прибытия в минутах. Активное табло показывало всего восемь номеров из двенадцати, проходивших по остановке. Верхняя строка, похоже, заклинилась на цифре “5”, а обе нижние судорожно гоняли “08” вперед-назад.

– Вот сволочи, – вздохнул Звездочет. – Опять краевые условия не проверили, за границы списка вылетело.

Толмач философски пожал плечами:

– Массовая технология не полигонный экземпляр, вылизать не выйдет. Знаешь, кто делал?

– Узнаю. Скажу пару ласковых… Ну все, привода сгорели, – глядя на замершие восьмерки, Звездочет поморщился, и брат решил отвлечь его на литературу:

– А что тебе первый Владимир Семенович сказал?

Звездочет хмыкнул:

– Так и сказал: “Я продал душу – и неудачно!”

Братья переглянулись. Толмач покрутил носом:

– Сюжет?

– Спрашиваешь. Поднять наброски по “пять ложек эликсира” и, несомненно, сюжет!

Братья посмотрели вслед уехавшему такси, потом обернулись на оставшуюся вдалеке вывеску Информационного Центра и снова вздохнули. Старший буркнул:

– Да, тут никакого здоровья не хватит.

---

Здоровья, конечно, не хватило: отбирали в частях Постоянной Готовности все равно что космонавтов. С намеком, что могут и туда отправить в любой момент, следует быть готовым. Председатель комиссии постучал по плакату: “Стоять на страже завоеваний социализма в любой точке пространственно-временного континуума!” – и вместо разведки предложил парням выбор: артиллерия либо танки. Сергей, видимо, все продумав заранее, сразу же ответил:

– У танкистов больше случаев продвинуться. Пошли на танки!

Тимофей посмотрел на высокого товарища:

– В башню-то влезешь?

Сергей помахал серой брошюркой с единственным цветным пятном: болезненно-лиловым штампом гарнизонной библиотеки.

– Тут написано: высота “шестьдесят второго” два тридцать девять.

– Так это от грунта, а ты сам сто девяносто. Там еще до низа корпуса сколько-то, и толщину брони вычитать надо. Люк над головой закроется?

Семиход хмыкнул:

– Как по мне, лучше давить пушки, чем стоять за пушкой, которую давят.

Сергей открыл схему:

– Видишь, тут командир сидит. Сидя точно помещусь.

Игорь Тожедуб ухмыльнулся:

– А если тебя мехводом посадят?

Но все понимали: не посадят. На механика пойдет невысокий, а самый сильный – заряжающим. Повертели головами, пофыркали, и все вместе подали рапорта о зачислении в один экипаж.

Обычно в армии стихийно сложившиеся тройки-пятерки дробят. Надо, чтобы солдат оставался верен подразделению в целом, а не группке “своих”. Но в технических войсках любое подразделение – расчет пушки или радиолокатора, экипаж самолета или танка – быстро срастается именно в “своих”, с которыми боец и пройдет всю службу. Или не срастается, и тогда офицер-наставник получает выговор. Сыгранный экипаж троечников легко разобьет горсть отличников, которым не дали времени притереться.

Поэтому рапорт удовлетворили без лишних расспросов. Тут, в полковой школе шестьсот сорокового танкового, все делали без лишних расспросов. Вместо чтобы зазубривать на память вес, габариты машины, наклоны брони, сразу давали задачу: вы находитесь на обратном скате высоты уклоном сорок градусов. Противник вас пока что не видит. Орудие на минимальном угле снижения. Сколько сантиметров башни увидит противник над гребнем, прежде, чем вы сможете открыть огонь?

Прежде, чем Тим подумал, Тожедуб ляпнул:

– Двадцать сантиметров, над пушкой до крыши башни столько. Я наводчик, точно знаю.

– Неправильно, курсант. По склону сорок градусов “шестьдесят второй” не поднимется. Тридцать два градуса наш предел. И на таком уклоне до башни очередь не дойдет, сначала днище покажется, а это смерть… Почему, курсант Семиход?

– Потому, что лобовой лист башни двести двадцать миллиметров, а днище просто двадцать миллиметров.

– Как видите, товарищи курсанты, все просто. Геометрическая проходимость основа основ. Не знаете углов подъема, даже не доедете к месту боя, так и останетесь горку траками молоть, пока вас не заметят и в крышу что-нибудь не влетит. По задаче незачет.

Незачет – завтра снова сдавать. Поспешил Игорь, но что ему скажешь? Сам глаза прячет, понимает, как всех подставил.

– Курсант Коробчинский. Что может прилететь вам в крышу? Перечислите противотанковые средства. Скажите, что может прилететь с самой большой вероятностью.

– Разрешите уточнить.

– Разрешаю.

– Противотанковые средства вероятного противника?

– Я так не сказал, курсант. Разве у противника не может оказаться трофейного оружия?

Сергей аж головой замотал, что твой конь. Все! Да ведь их там столько! Ладно страны НАТО, ладно там наши. Они хотя бы в справочниках перечислены.

Но ведь есть совсем старые. Трофейные бомбометы Императорской Армии Японии, есть всякие там панцербрехтеры Первой Мировой… Корабли, наконец! На прошлом занятии рассказывали, как дорвались до побережья “Пантеры” целым взводом, а там линейный корабль “Нельсон” – привет, мол. Только что в космос не отправил одним залпом. Первая “Пантера” опрокинулась в полученную воронку, бензопроводы от сотрясения лопнули, топливо плеснуло на раскаленные выхлопные трубы, факел до неба. Вторую “Пантеру” экипаж бросил и сбежал, а третью просто не нашли! Что теперь, все флоты мира перечислять в качестве противотанковых средств?

А самолеты? Ведь самолеты как раз в крышу бьют!

– Разрешите воспользоваться помощью экипажа. Основание: в бою вместе будем.

– Хорошая мысль, разрешаю. Минута вам на совещание, потом докладывайте.

---

– Докладывайте.

– Товарищ майор-наставник. В моем взводе три экипажа годных, остальные притираются. Годные: Коробчинский, Микуленко, Саенков.

– Годных завтра переводите в практический взвод и пусть начинают ездить. Старшим кого поставите?

– Коробчинского.

– Ленинградец… Не балованый?

– Карьеру делает. Старается. По заслугам вполне пора в комсорги, только пока что парням не до комсомола.

– Три экипажа, двенадцать человек, уже неплохо. Будет кого в подшефную школу на вечер танцев послать. Через неделю. Объявите им поощрение. Заодно вальс выучат.

– Товарищ майор, им некогда вальс учить.

– Ради девушек время не найдут? Пусть стараются.

– Товарищ майор, но зачем вообще танкисту вальс?

– Затем, что в человеке все должно быть прекрасно: и форма, и погоны, и награды. Иначе это не человек, а какой-то гражданский. Гармоничное развитие личности, слыхали?

– Гармонь бы не порвалась, товарищ майор.

– А вот это и есть ваша задача, товарищ старший лейтенант.

---

– Старший лейтенант расскажет вам о военной экономике. Зачем? Затем, что сам танк стоит очень дорого. И выстрелы у нас недешевые тоже. Считайте, по мишеням сапогами бросаемся. Офицерскими, хромовыми. Кстати, товарищи курсанты. По итогам обучения лучшие из вас получат отрез кожи, сапожник тут неподалеку есть хороший, работу ему оплатит училище. В сапогах, знаете, служить приятнее, когда те по ноге сшиты. Товарищ старший лейтенант, вам слово.

– Товарищи курсанты. Читаю по глазам вопрос: для чего вообще знать еще и экономику? Вопрос понял, отвечаю. Лучшими в мире советскими учеными разрабатывается поколение умных танков. Они будут посылать в бой своих более глупых товарищей. Учитесь, а то будете глупее танка… Что же до нашего предмета, он очень прост. Курсант Семиход, от кого произошли танковые войска?

– От кавалерийских войск, товарищ инструктор!

– Ответ верный! Семен Михайлович Буденный сказал: “Кавалерия без погромов - экономия побоку”. Сейчас мы с вами разберем предметно, кого и на какие суммы танковый корпус должен погромить, чтобы оправдать свое немаленькое содержание…

---

– Содержание, коротко.

– Коробчинского выбрали комсоргом. Зачли ему и самодеятельность к танцевальному вечеру, и как он ловко распутал с той банкой тушенки. Признали авторитет. Не могу понять, почему он так задницу рвет? В личном деле точно все листы, нет изъятий?

– Правильный вопрос, комвзвод. У Сергея отец сидит. Партиец, кому-то дорогу перешел. Подняли все записанные грехи, просуммировали и послали строить Абакан-Тайшет. Понятно, таким папой друзьям не похвастаешься. Коробчинский потому и перевелся в Москву, чтобы призываться там, где его не знают. Руки помощи у него нет, вот и старается.

– Вот как… Семен Павлович, разрешите по личному делу?

– Вали, Степан.

– Где лучше карточку-заместитель носить? В кобуре быстро мажется. Вы в кошельке носите, я как-то случайно видел. Как вам такой способ?

– Степан, это фотография Ирины моей. Хотя! Тоже карточка-заместитель, только твоя для пистолета, а моя, получается, для денег.

---

Денег танковый корпус жрет прорву. Поэтому, насчитывая в танковых войсках суммарно около девяти тысяч средних танков и примерно тысячу тяжелых, в частях Постоянной Готовности даже великий могучий Советский Союз кормит всего лишь танковую дивизию.

Дивизия эта может вступить в бой через тридцать минут от получения приказа. Ей не нужно ни разворачиваться, ни раскачиваться, ни выдергивать офицеров из отпусков и теплых квартир, ни ждать пополнения мобилизованными. Чтобы всегда быть в готовности, пятая ударная танковая получает лучших призывников из каждого военкомата, лучших выпускников из каждого офицерского училища, лучшие образцы техники из каждого “почтового ящика”.

И поступает новейшая техника всегда в третьи батальоны обоих танковых и пехотного полка, в третьи дивизионы самоходного, зенитного, ракетного, инженерного и транспортного полков.

Первые батальоны – самые боевые. С них всегда все начинается. Там все люди выученные, там все железки многократно испытанные, там все маневры сто тысяч раз отработанные. Там никаких экспериментов уже никто не ставит.

Вторые батальоны – и в пир, и в мир, и в добрые люди. Если в первый батальон отберут богатыря и рубаху-парня, во второй такого назначат, чтобы сумел танк через выхлопную трубу разобрать и потом собрать, и сделать вид, что муха не сидела.

Третьи батальоны в обычных частях просто склады техники и запасные пути, бухта отстоя для людей, которых и продвигать некуда и выгонять не за что. По мобилизации туда призывников напихают, вот он и полк укомплектован, вот она и дивизия развернута.

Но в частях постоянной готовности третьи батальоны всегда укомплектованы, и тоже отборными людьми. Личный состав третьих батальонов носит кличку: “академики”. Им-то и вручают всю новую технику. В первом батальоне изученные до болтика Т-55, и во втором Т-55, зато в третьем “объект 165”, они же Т-62.

На третьих батальонах испытывают все гениальные озарения лучших в мире советских конструкторов. Испытывают безжалостно. Ведь, если в первый батальон отправят богатыря, во второй хитреца, то в третий батальон пойдет человек, способный из пары цельнолитых железных шаров один сломать, а второй в полностью закрытой комнате потерять.

Конечно, третьи батальоны кличкой гордятся. Секретный танк на крышу поставить? Легко! Загнать БТР мордой в окно второго этажа? Ха, делов-то на рыбью ногу. Смотри, как я еще могу!

В обычных частях есть учебные дивизии. В частях ПГ – полковые школы. В учебных дивизиях все начинается с КМБ – “Курса молодого бойца”. Кому воинское приветствие отдавать, как воротнички подшивать, что дневальный с тумбочки кричать обязан.

В полковых школах никакой раскачки. Вместо КМБ сразу ТМБ: “Трасса, мишени, боксы”.

Одно дело в комнате для самоподготовки по серой брошюрке циферки заучивать, геройски борясь с дремотой. Совсем другое: каждую неделю пять кругов по трассе; на каждом кругу восемь номеров случайно выпадающих бродов, на каждом броде сидят по два инструктора, у каждого инструктора по два секундомера – ну, для надежности, понятно. Танк, он может кинуться ну вот прямо буквально куда угодно. Особенно в умелых руках водителя третьего батальона.

В таких обстоятельствах достаточно один раз искупаться, чтобы на всю жизнь запомнить: глубина брода, преодолеваемого сходу без подготовки – один, запятая четыре метра. Не полтора: лишние десять сантиметров зальют моторный отсек, и булькай тогда в подводной лодке на четверых.

А стенка – ноль восемь. А ров – два восемьдесят пять. Не три, не “где-то около трех” – точно два восемьдесят пять. Оно само в голове застревает, потому что на трассе, кроме бродов, полно и рвов, и стенок. Ведь имеются в частях постоянной готовности и саперы. Они могут за ночь ландшафт на трассе поменять полностью, зачем им автоматы вообще?

После трассы – мишени. Кто плохо стрелял, тем дополнительный круг. Брод, мостик… Э, стой, откуда тут стенка? Вот суки саперы. Всего за три часа, пока стрельбы шли, заволокли на трассу кучу бетонных блоков и насухо стенку скидали кранами. Вертись теперь, преодолевай.

Потом, наконец, домой, в боксы. Нет, не отдыхать. Отдыхать будут “шестьдесят вторые”, а их экипажи будут ухаживать за хорошо поработавшими танками. Заправить. Почистить хотя бы грубо, чтобы тиной не воняло. Боезапас погрузить, гильзы сдать. Ствол орудия банником туда-сюда, соляркой залить, пусть отпотевает, завтра утром подобрать и начисто, “до белого”. В моторном отсеке заменить, что где не выдержало. Это человек выдерживает пять кругов каждую неделю. А машина всего лишь стальная. У стали, как написано в учебнике, предел прочности есть.

Вот в боксах-то самый новый, самый продвинутый “объект 172МН” и провалился. Многотопливный дизель –на трассе чудесно тянет. Автомат заряжания – по мишеням долбить можно, не уматывая заряжающего в хлам. А вот в боксах уже не так хорошо. Заряжающего на карусельный автомат заменили, осталось три человека в экипаже. Но количество работы по обслуживанию мотора, чистке пушки, натягиванию гусениц – оно-то не уменьшилось. Обслуживать машину четверо едва справлялись!

Увозили новый “объект” – всем батальоном плакали: хорошая машинка. Но не вводить же в танковых войсках отдельно техников, по примеру авиации. Во-первых, тылы всегда отстают, рано или поздно придется обслуживать машину в три лица. Во-вторых, с добавочными техниками каждый танк в цену самолета станет. Как там говорил Джузеппе Гарибальди: “Экономика есть война, и иного понимания ее мы не мыслим!” Умный человек, Италию основал, на истории проходили.

Хорошо хоть, по его совету частям постоянной готовности за все хлопоты доплачивают. Обычному рядовому срочной службы девяносто рублей, сержанту сто сорок. А здесь рядовой, с доплатами за хорошее вождение, как Тимофей Шкуренко, за меткую стрельбу, как Игорь Тожедуб, за “бесперебойное заряжание во всех положениях танка” – когда на крышу опрокинулись и Семиход извернулся холостой в пушку затолкать, помощь вызвать – рублей двести заберет. Командиру экипажа еще за лычки семьдесят пять, ну и за образцовое управление вверенным экипажем иногда премия перепадает. Если, конечно, в данном конкретном январе-мартобре мушкетеры не устроят чего-либо совсем уж особенного.

Вот как, например, Тим свою доплату заработал? Саперы получили задачу мостик на трассе разобрать, но танкисты раньше успели, саперы сняли только настил. Остался колейный мост, для водителей из “постоянки” невеликая сложность. Пять машин роты проскочили, комсорг со “своего” берега условное прикрытие обеспечивал. Пока обеспечивал, саперы не зевали: зацепили тросами балки, скинули – даже колейного моста не стало. А на том берегу солнце садится, значит: в столовой ужин скоро. Макароны по-флотски дают, с мясом…

Поленился Сергей командовать объезд, поленился Тим разведывать брод. Разогнал машину и проскочил по столбикам, пока саперы не догадались их тоже повыдергивать.

Ладно саперы, там инструктора охренели, все двое. Это ж не довоенный БТ-7, который “летающий танк”. Новейший Т-62 тридцать семь тонн весит!

Ну, а перевернул машину Тимофей уже после, в ноябре. Захотел на первом льду крутануть “шайбочку”, модным словом “дрифт” именуемую, да забыл, что траки меняли недавно – с такой службой их, понятно, часто меняют – а новые хорошо держат. Не пожелал “шестьдесят второй” скользить, лед проломил, вцепился в землю обеими гусеницами, а земля мягкая, ее саперы перекапывают чуть не каждый день. Просел грунт под правой, наружной по повороту, гусеницей. Накренился танк, и процесс пошел. Дизель-то восемьсот сил, а весу и сороковника нету, мощности хватило. Танк с поворота встал на ребро, потом на крышу башни лег: я устал, воюйте дальше сами.

Вот почему и богатыри и ловкачи от шутов из третьего батальона стараются держаться несколько поодаль. Черт знает, что придет “академикам” в полностью отмороженные головы.

---

Головы стриженые, моются быстро, сохнут вообще мгновенно. Вытер – и хоть на мороз, не простынешь. Баня работает. Сегодня даже горячая вода в наличии. Молодец комсорг, пропесочил тыловую сволочь по партийной линии. Есть, говорит, объективные трудности, вот их мы и будем преодолевать. А если бойцов не мыть, со вшами много не навоюют.

– Слышь, Короб, ты все знаешь, подскажи. Где у башенного ПКТ рычаг, за который передергивают затвор? Там же электроспуск только и разъем для провода.

– Передергивать на очке будешь, а у наших ПКТ положена съемная ручка, отводить затворную раму до упора назад. Сказать, где висит, или вспомнил уже?

– Точно, на стенке башни справа, постоянно рукавом цепляю.

– Эй, комсорг, ты умный. Скажи-ка: что одновременно мужского, женского и среднего рода?

– Музей-усадьба Коломенское.

– Сука, выкрутился.

– Слышь, Долбовидов, а че у тебя такая фамилия?

– С детства расстраивался. Однажды подошел к отцу в слезах и спросил, за что такая смешная. Батя ответил: «Что ты, сынок! Она же колдовская!»

– Какая-какая?

– Волшебная. Если “Долбовидов” сказать вслух, громко, все долбоебы сразу откликаются.

– Ну ты и хорек!

В предбаннике Игорь смотрит на распаханный комбинезон и матерится в нос.

– Что случилось, Дуб ученый?

– Хочу домой денег выслать, от сестры письмо пришло.

– Тебе наша зарплата большой кажется? Что ты ей вышлешь: уцелевшую двадцатку?

– Сестре и то в радость. Муж пьющий… А, все у нас пьющие, чего ты хочешь, контингент сплошной… Набил бы морду, но он тяжелее меня раза в два. Леня его повалит, конечно, но я до призыва никак.

– Так что материшься?

– Да письмо забыл выложить, на трассе вместе с карманом оторвало. А в нем адрес. Куда теперь деньги посылать?

---

– Посылайте сразу на портовую службу, – сказал Пламен. – Мы все баллы набрали, на моряков заявку подали. Нам обещали: как только что придет с Земли, так сразу. Все, братва, не скучайте там, на Земле.

Видеозвонок удовольствие не из дешевых, да и договариваться надо, чтобы все перед экраном в одно время сошлись. Так что в домах видеотелефоны не прижились. А вот в линиях дальней связи, на тех расстояниях когда человека повидать – Событие с Большой Буквы “С” – видеофоны встали, как родные. Так что Пламен, Айсен и Варен раскошелились на сеанс, едва только пришел им ответ на моряцкую заявку.

– Слышь, мореманы, мы-то да, на Земле. – Ответил Димка-рыжий. – А вы на другой планете, ха. Увидите остров на горизонте, что с мачты кричать будете? “Марс?”

Посмеялись; Варен спросил:

– К нам не хотите?

– Дома дел хватает. Мы после интерната на железку распределились, а тут как раз шлифовка рельсов по всей линии. Вагон-лаборатория, катаемся от Мары до Бреста. У вас хоть портовая служба с постоянным адресом, а мне что писать? “Мой адрес – Советский Союз”, что ли?

– Лучше скажите, как там динозавры ваши? – Димка-рыжий чуть не вывалился из экрана. – У нас мода на них, по всем городам ставят. Где просто бетонные, где модерновые пластиковые, теплые на ощупь, чтобы детишкам удобнее лазить. Горки всякие там…

– С динозаврами попрощались. Приехала большая экспедиция, все сплошь аспиранты-лаборанты, от ученых степеней в глазах рябит. На лопату в очередь записываются, каждому охота дракона раскопать и дать ему свое имя. Так что профессор нас отпустил с легким сердцем.

– Сам-то он как?

– Отошел, стал опять язвой. Только купил себе за большие деньги здоровенный “кольт”-револьвер, прямо Юл Бриннер из “Великолепной семерки”, и каждый день тренируется. Гремит, как пушка. Ворчит, что, мол: “Дорого встало ракетой стрелять”. Стоимость палаток ему списали, а вот стоимость мастерской из госпремии вычли. Сказали: стрелял бы из обычного пистолета, без пижонства – и не раскидывал бы подстреленный бандюк искры по лагерю. Хорошо еще, Зинаида вовремя огонь увидела. Рванули бы баллоны с бензобаком, от них другие машины, а от стольких машин и лес бы загорелся. Тогда вообще всему жопа… В общем, теперь мы моряки, – оторвался, наконец, от рассказа Пламен.

Выпускники Пятой Закавказской коммуны посмотрели через экран друг на друга, помахали руками, а потом экран потемнел, и на нем появились цифры. Время в минутах, стоимость в рублях.

Парни скинулись, Пламен понес деньги в кассу, а Варен и якут пошли в порт.

---

Порт на Далекой Радуге строили уже почти год, но к проектному размаху не подошли еще и близко. Город находился в южном изгибе широкого залива, на открытом берегу. Ни мыса, ни косы, ни бухточки. Волноломы насыпали с нуля, дело шло медленно. Когда уходили в экспедицию, вспомнил Варен, отсыпали еще грузовиками. Добротные чешские “Татры” отличного пражского качества. Громадные оранжевые кузова. Пока грузовик на отсыпку заедет, пока хвостом вперед, прыгая по здоровенным камням, доскребется до места… Обратно к берегу уже вперед кабиной, там, понятно, быстрее. Но все равно казалось, будто отсыпка идет спичечными коробками.

Сейчас поставили конвейер, такую здоровенную танковую гусеницу с вогнутыми траками, только без остального танка. Конвейер шел от промежуточной площадки, где быстро, “с прохода”, опрокидывали кузова карьерные “БелАЗы”, глуша все живое в округе – и до самого конца мола. С конвейера камни сыпались непрерывным ручейком. Ни рева “Татр”, ни пыли, ни копоти мощных дизелей – прогресс! Подумаешь, раз в день секцию опор добавить и десяток стальных корыт пристегнуть к гусенице.

Хотя возни, конечно, все равно много. Место не самое лучшее. Позже колонисты, наверное, найдут укрытые бухты с хорошими спусками к прибойной полосе. Здесь – первый город, нулевой километр. Хорошее место, плохое, а начинать придется отсюда. Парни не спрашивали, почему не открыли портал где-нибудь еще. Видимо, условия так сложились. Ни школьная физика, ни яркие цветные книжки общества “Знание” никак не могли переложить математику Эйнштейна-Розена в привычные образы. Даже Варен, уж на что отличник, не понял.

Так что весь флот Радуги состоял покамест из катеров: катера помещались на платформе железной дороги и поэтому пролезали в Портал.

За климатом Радуги наблюдали всего только год, синоптиков считали по пальцам, никакой сети наблюдательных постов создать не успели. Кое-как помогали патрульные дирижабли, но они могли только предупредить о надвигающемся шторме, а не прогнозировать погоду хотя бы на неделю-две. Поэтому катера хранили на берегу, почти в километре от уреза воды, чтобы штормовым приливом не достало. В воду их спускали по рельсам. Выглядело забавно: словно бы великий рельсовый путь, после станции упиравшийся в море, ветвился и продолжался там, под водой, уходя в северный горизонт.

Когда-нибудь здесь построят причал для железнодорожных паромов, и станет именно так. Вагоны без лишней перегрузки закатят на широкие палубы, паромы те палубы закроют, в гудок погудят и пойдут себе: на ледяной север, на краснеющий запад, на широкий восток… Родная Земля почти вся изучена, белых пятен вовсе на карте нет. А тут вся планета сплошное белое пятно. Ученые могут не сто пятидесятый подвид блохи открывать, могут назвать своим именем взаправдашнего дракона! Моряки, понятно: берега и острова. Планета большая, всем хватит!

Верфь под корабли с высоким бортом еще только строили. К востоку поднимались коробки цехов, копали бассейн сухого дока. Топорщился кран: ждали, пока из Портала привезут, наконец, его главный механизм. Резкая черная тень-карандаш от крана тянулась до самой дорожки, но пути не пересекала, в чем Пламен, Варен и Айсен увидели, не сговариваясь, доброе предзнаменование.

Солнце еще поднималось на восточном горизонте, ветер трепало то в море, то с моря; к запаху берега трое ковбоев давно привыкли. Они бежали легкой трусцой, успевая вертеть головами по сторонам, и удивляясь про себя количеству вешек, раскопанных котлованов, начатых зданий, строительных вагончиков и прочим признакам цивилизации, густо высыпавшим на пустой когда-то берег. Пожалуй, теперь, чтобы купаться, надо отойти километра на три западнее: туда разметка границ будущего порта пока не дотягивалась.

На главном сервере колонии недавно появилось предложение: вместо неспортивной суеты и копошения вырыть портовый затон единственным атомным взрывом, улучшенным зарядом с малым выходом радиации. Сразу создать искусственную кольцевую бухту радиусом километра два, с гарантированной глубиной для здоровенных семитысячников класса “ДнепроГЭС”.

По деньгам выходило раз в сорок дешевле, чем копать-возить-отсыпать. Но колонисты, понятно, не торопились принимать настолько резкие меры, так что из тридцати, примерно, тысяч населения определились во мнении и проголосовали пока всего человек семьсот.

По новеньким бетонным дорожкам парни добежали до здания Управления Порта, а оттуда прошли к плавающим пирсам: связкам железных бочек с дощатым настилом поверх. В предписании значился четвертый причал; найти его в малом порту с малыми кораблями труда не составило.

Под флажком с четверкой задирал нос небольшой катер – по малочисленности флота сразу и гидрографический, и буксирный, и водолазный. У сходен седой мужчина в рабочей белой форме, наклонившись почти к причалу, отчитывал матроса лет восемнадцати, в такой же затертой рабочей одежде:

– Митяй, больше не покажу, смотри. Вынимаешь стойку, фиксатор поверни так, чтобы флажок плашмя лег, параллельно, блин, гравитации. Ты дернул, не глядя, флажок внутри стойки провернулся вниз, и амба теперь, фиксатор ни внутрь, ни наружу. Стойку не снять, сходни не убрать, катер не может отойти от причала.

Митяй чесал стриженый затылок:

– Товарищ мичман, виноват! Но теперь что делать? Выход через час же!

– Болгарку неси, что тут еще сделаешь. И сразу боцману, чтобы компрессор запускал. Болгарку, клепочник, горсть заклепок, четверки. Посмотри там полосу дюраля в ящике, в кладовой. Обрежем, вынем, потом лангету наложим, как в больнице, и заклепаем.

На борту появился военный моряк. Не в мятом-рабочем, уже в полной форме, при кителе, золотых рукавах и фуражке:

– Филипп Филиппович, вы марку трапа запишите, больше такие закупать не будем. А бербазе я уже нажаловался в цветах и красках. Сказал, что часы простоя с них будем вычитать.

– Есть, Матвей Григорьевич, так и сделаем.

Тут оба моряка обернулись к пирсу. Матвей Григорьевич перегнулся с невысокого борта; Пламен разобрал нашивки на рукаве: широкая, широкая, звездочка – глубоко вдохнул и сказал, сколько громкости хватило:

– Товарищ старший лейтенант, просим разрешения подняться на борт!

– Приветствую. Подниметесь, когда сходню починят. Сперва: кто вы?

Парни представились и протянули командиру катера – понятно, кем оказался старший лейтенант – предписания. Матвей Григорьевич помотал головой недовольно:

– Чем отличается катер от прочих кораблей, знаете?

Варен вспомнил быстрее всех:

– Катер можно оттолкнуть от причала силами экипажа.

– Ответ верный. Именно силами. У вас я больших сил не наблюдаю. Вам, я так понимаю, еще нету восемнадцати?

Парни переглянулись, но что скрывать, когда на сервере личные дела лежат. И уж командиру катера дела подчиненных матросов наверняка доступны.

– Так точно, нету.

– Опять молодцы, не стали врать. На флоте командиру врать не принято. Девочкам на берегу что угодно, святое дело. А своим никогда не врать. Неприятная правда может жизнь спасти. Скажем, я вас по малолетству не возьму, вы и не надорветесь на верповании. Мне объяснительные не писать, вам скорченными остаток жизни не ходить. Всем хорошо. Ясен ответ, комсомольцы?

– Ответ ясен, разрешите поправку. Мы коммунары.

– Даже взрослого коммуниста слабого не возьму. Отсыпку свежего мола видели? Камни с голову.

– Так точно.

– Я видел, как те камни волнами вон туда, наверх, забрасывало. Море – зверь. Поцеловать захочет, убьет. По плечу ласково шлепнет – в кашу. Ум хорошо, но здесь нужна сила.

– Разрешите не согласиться, товарищ старший лейтенант. Знаменитый ученый Константин Эдуардович Циолковский сказал: “Человек полетит не силой рук, силой разума.” Гагарин крыльями не махал!

– Настойчивые. Опять плюс. Но мелкие. Тюлька азовска, несолена…

Командир катера поглядел на поднимающееся солнце, на невысокие волны. Прошагал по узкой палубе в нос, мимо ярко-красных надстроек. На баке развернулся, обратно по правому борту не пошел: не положено. Так на баке и остановился, пробуя облизанным пальцем ветер.

– Что же делать с вами?

Прибежал Митяй с уже включенной в пневматику болгаркой, шланг от компрессора вился по его следу, как питон в мультфильме про Маугли.

– Тарщ стрший лтнт! Я в радиорубке быстро запрос настукал, на большой сервер.

– А я думал, ты в люке застрял, собирался уже идти вытаскивать.

– Ответа ждал.

– Митяй, не тяни кота. Что ответили?

– Берите их, они местные.

– Что значит: “местные”? Не земляне, что ли?

– Ну, они давно тут. Почти полгода. Причем два месяца в той самой экспедиции, где перестрелка, ну, помните?

– Вот оно что. Тогда, буканьеры Великого Леса, вам такой вопрос: вы не мудаки?

Якут улыбнулся. Пламен опешил. Варен выговорил:

– Вроде, нет.

– Смотрите, у моряков командиру врать не принято. Если вы не мудаки, тогда так и быть, уговорили. Возьму вас троих за одного палубного матроса. Вот сейчас починят сходню, и добро пожаловать на борт.

---

На борту первым делом выдали зачетные листы и примерно десятка два книжек с ответами.

Устройство корабля. Устройство топливной системы. Устройство швартового оборудования. Устройство якорного оборудования.

“Нет, матрос Пламен, якорное оборудование не швартовое. И оба они не буксирное. Ну и что, что лебедки? Буксирное: намотка троса, якорное: намотка цепи, швартовое: синтетические канаты. Сам видишь, все разное. Есть у нас и водолазное, и даже сонар: карты глубин строить. Мы тут на все руки от скуки: и плоты тягаем, и водолазно-спасательный, и глубины меряем, как весь дивизион. Для картографирования бухты обещали нам бортовую ЭВМ подогнать, но все Портал занят. А то бы ходили, как звездолетчики в кино, с бортовым вычислителем.

Впрочем, радар у нас имеется, и даже с круговым обзором, с хорошим экраном. Что значит: “они все такие”? Не-е-ет, зелень береговая. Первые радары вообще без экранов, я-то помню, я же пилот бывший, к партизанам в Крым летал. Потом на лендлизовских “Бостонах”, авиация Балтфлота. Там ручками антенну вращаешь, слушаешь. Скажем, азимут сорок восемь, громкий сигнал. Смотришь на шкалу дальности, вроде бы двадцать миль, записываешь. Высоту цели не показывает. Лети, гадай: или это “мессер” на твоем эшелоне мелькнул, или в море тремя километрами ниже от корабля луч отразился. Вот как воевали, хлопчики. Так что вам все просто. Подумаешь, схему водоотливных чертить по памяти. У нас катер, не подводная лодка, не крейсер. Двигатель, правда, у нас немного особенный. С учетом здешней специфики. Но про него в порядке обучения, а сейчас мне пора: отходим…”

Тут мичман Филиппович похлопал всех троих по плечам, поочередно.

– Сидите вот, в салоне. Он у нас кают-компания, рубка и вообще за все про все. На палубе не мельтешите, там пока без вас тесно. Гальюн – вон та дверь и в корму. Над головой остекленный мостик. Обычно открытый, но у нас вроде как экспедиционный катер, так что комфорт. А вообще, начните-ка вы с расположения отсеков. Через час будете меня по кораблику водить, все показывать. Понемногу и втянетесь.

---

Втянулись ковбои примерно за неделю: катер на самом деле не такой большой, как эсминец, и не такой сложный, как подводная лодка. Быстро выяснилось, что качку они переносят приемлемо. Не то, чтобы вовсе плевать, но и не блюют каждую минуту. Зачеты сдавали тоже без больших проблем: школу окончили недавно, учиться еще не отвыкли.

Катерная команда состояла из командира, старшего лейтенанта Матвея Григорьевича, боцмана Всеволода Климовича, механика Филиппа Филипповича, повара и кладовщика Ли Чжун Ханя, приехавшего из Харбина в сорок шестом, ну и потом из троих матросов: Ивана, Дмитрия, Александра. Ковбоев зачислили в постоянную команду “четвертым палубным в трех экз.”, и первое, что им сказал боцман:

– Видите, в инструкции написано: “один человек”, значит, втроем и беретесь. Один – это как Вася-водолаз, а такие, как вы, чтобы только втроем.

На “четвертом палубном” постоянная команда заканчивалась, дальше числились прикомандированные.

Либо три огромных водолаза с тремя техниками: тоже, в общем, крепкими ребятами, но против того же Васи что рысь против тигра.

Либо шесть гидрографов, сами по себе не задохлики, но после водолазов смотревшиеся буквально принцами из мультфильма про Дюймовочку, разве что крылышек эльфийских не хватало.

Увы, ковбои выглядели еще мельче. Их не называли “мурашами” только из уважения к перестрелке в Лесу – о которой вся невеликая колония, конечно, знала в мельчайших подробностях.

Небольшому экипажу хватало дел и без того, чтобы разыгрывать новичков. Берега пустые: ни маяков, ни бакенов, ни знаков – ничего! Построят корабли побольше, и как им тут ходить, когда ни карт, ни лоций? Без маяков ни сам никуда не попадешь, ни робота не запустишь.

Весь дивизион катеров Радуги, вся “великолепная восьмерка”, разрывалась на части между тремя главными задачами.

Первое, наиважнейшее: промеры глубины. Дирижабли делали аэрофотосъемку берегов, но не дна.

Второе: перевозка плотов со сваебоями, обеспечение водолазов, когда те ставили бакены, знаки, подводные опоры и подводные же звуковые маяки для роботов-лодок.

Третье, на что сил почти не оставалось, но тоже требовалось, и тоже как можно быстрее: привязка аэрофотосъемки к береговым ориентирам, на основе чего Управление Порта чертило потом нормальные карты.

Плюс так, по мелочи: закинуть самопальный невод на глубине ради свежей рыбы. Найти оторванный невод, собрать какую получилось рыбу и быстро, до ливня, прибежать к берегу. Завезти биологов на далекую банку, водолазы спустятся к донным ловушкам, дождаться их. Отвезти фотографов на контроль отсыпки, не впилиться в почти готовый мол. Нет, все-таки царапнули, черт! Придется вытащить катер по рельсам на берег, осмотреть, нет ли повреждений днища, не облезает ли земная краска от местной воды.

Начистить повару картошки. Утопить нож, подкупить водолазов обещанием косточки настоящего дракона, выпросить в экспедиции по старой памяти миноискатель, найти нож водолазами. Уронить миноискатель, вытащить за провод, перепаять оторванный провод. Заодно найти непонятное существо, отдать биологам. Выслушать от биологов, что “мятая пустая бочка” совсем не черепаха. Отдать “мятую бочку” в Управление Порта, получить благодарность и премию за находку потерянного три недели назад робота. Купить пива по такому поводу. Закинуть самопальный невод на глубине ради свежей рыбы…

В общем, ковбои совсем не скучали и не сильно задумывались о делах посторонних. Поэтому, обнаружив посреди гальюна пару освинцованных водолазных ботинок “пятьдесят-огромного” размера, Варен озадачился сильно. Так и этак подумав, решил все же обратиться к “деду”. К старшему механику, то есть, к мичману Филиппычу. Пришел и спросил:

– Товарищ мичман, зачем водолазные боты в гальюне? И так некуда ногу поставить.

– А ты ноги прямо в боты ставь, не разуваясь. Они нарочно такие большие. Всеволод за них водолазам три литра отдал и того краба, с переливчатым панцирем, ну, ты помнишь.

Варен снова подумал-подумал, и снова решился на вопрос:

– Товарищ мичман, виноват, не понимаю.

– Если вдруг в качку приспичило «по-большому», вставил свои прогары в свинцовые, и заякорился над унитазом. И нипочем тебе качка. Не бегаешь из угла в угол, не фонтанируешь дерьмом по переборкам. И, соответственно, не моешь потом гальюн два часа.

Что качка пятиминутную работу растягивает на час, Варен понимал и сам.

– Мудро.

Филиппыч вздохнул.

– Отец мой кочегар со зверобойной шхуны, ходил в Арктику. Рассказал мне про ботинки. Тут, я гляжу, льда не видно, хотя берег северный.

– Может, лед по карте выше к северу. Мы в заливе крутимся, никуда не ходим пока.

– И не пойдем, самое малое, до будущего года. Как раз на верфи обещали собрать что-нибудь мореходное. Чтобы нас, мелкотравчатых, вытаскивать, в случае чего. Собирай-ка своих, по расписанию у нас баня.

Варен тоже повздыхал, но сами же рвались в моряки. Собрались, пошли в машинное, где стоял обещанный “чуть-чуть особенный” двигатель.

Катер имел паровую машину, да не простую, а сферическую: машину Тауэра. Сложная для девятнадцатого века, для программируемых станков космической эпохи машина Тауэра представлялась да, серьезным, но вовсе не заоблачным изделием. Правда, пар она жрала, как не в себя. Зато сама машина не тряслась, почти не гремела, и занимала места не больше, чем ярославский дизель. Но танковый дизель, даже новейший многотопливный, все-таки нельзя топить углем или дровами. А “Опытовый катер Т-99” можно, его специально таким спроектировали.

Филипп Филиппович оказался вовсе не простой “дед-сундук”, дослуживающий до пенсии, а целый преподаватель кафедры живучести корабля из самого Ленинграда. Он-то и предложил такую вот силовую установку внешнего сгорания. Мало ли, не найдется солярки в новой земле, или она там кончится не вовремя. Историю Зиганшина к тому времени хорошо знала вся советская страна. А, благодаря модной музычке “Зиганшин-буги” – и немалое число не советских. Поэтому руководство идею одобрило, и в “великолепной восьмерке” появился совсем уж особенный “Катер Т-99”.

Сейчас на особенном катере предстояло чистить обе топки котлов: проверяли, как они будут работать на каменном угле, пока что привозном, запортальном.

Спустились в кочегарку, надели жесткие рукавицы с асбестовыми вставками. Пламен взял “понедельник”: тяжелый, длинный лом. Варен взял второй такой же. Якут и мичман подготовили обрезы (ведра на обычном языке). Принялись поддевать ломом “крабов”: спекшиеся, еще алые пласты сгоревшего угля. Куски подбивали, цепляли, с натугой ворочая “понедельником”, отламывали от колосников, тащили наружу, кидали в обрезы с морской соленой водой – конечно, пар подымался до подволока, лупил из вентиляции. Потому-то Филиппыч и называл работу “баней”.

Остатки воды потом сливали, обрезы с “крабами” взвешивали. Филиппыч выводил коэффициент зольности, и на следующую неделю заказывал другой сорт угля. Уголь медленно ехал через вечно занятый Портал. Сам собой получался небольшой перерыв, ходили на солярке. На радостях от завершения тяжелой работы покупали пива. Шли на глубокое место, закидывали там самопальный невод, потом снимали на сервере очередные заявки, принимали на борт водолазов, биологов…

Пламен хотел стать моряком; и теперь, когда мечта его сбылась, просто не заметил, как пролетели полгода.

---

За полгода морское дело на Радуге сильно подросло.

Достроили верфь. Собрали первенца флота Радуги: высокобортный морской тральщик. Тральщики устойчивые, пашут в любую погоду, буксировочных работ не боятся. Ходят медленно, надежно – как старинные экспедиции эпохи Великих Открытий. Собственно, на Радуге и начинается эпоха Открытий С Большой Буквы.

Затем спустили на воду большой катамаран, протащив через Портал пару длинных, узких корпусов и собрав мост пока что из местного дерева, прочного и упругого, не хуже белого дуба знаменитых кубинских галеонов. Деревья такие нашли на опушке Леса.

Пламен все забывал спросить: приходили еще на опушку Леса ночные гости? Или, может, военные выследили первоисточник бандитизма, да и откусили ему руки по самые ноги?

Впрочем, какой там Лес: друзьям на Землю позвонить или даже в город выйти парни все никак не находили времени. Время они тратили щедро, и теперь видели, что не напрасно.

По обеим сторонам залива замигали светом и радио маяки. Там и сям вытянулись в море причалы небольших поселков с метеостанциями. Сеть метеостанций дала устойчивый прогноз погоды – хотя бы в пределах Залива – и к поселкам запустили теплоходики “Заря”, морские автобусы: их ширина позволяла провозить в Портал целиком. Поселки сразу превратились в удобные для жилья места, и участки там разобрали буквально за полмесяца.

С Большой Земли пришло новое кино “Белое солнце пустыни”, пересмотрели его раз двадцать, не меньше. Митяй, оказавшийся неплохим гитаристом, напевал при каждом удобном случае:

Замечтался на беду водолаз молоденький,

прислонил головушку к левому винту.

Самый малый вперед, ваше благородие,

пусть узнает, паразит, как спать на посту.

Пламен при том всегда вспоминал песню о динозаврах и погибшего Петю-художника, за ним Анну, отчего грустил, конечно, и все его понимали. Поэтому второго куплета никто так и не придумал.

Айсен выпросил у командира катера право на “маузер К98” с трехкратным прицелом – “чтобы вовсе навык не потерять” – и теперь безжалостно уничтожал чаек; чайки мстили, где могли, добавляя работы уборщикам палубы.

Пламену и Варену командир во “взрослом” оружии отказал:

– Возьмите, вон, у Филиппыча разводной ключ-тройку, по останавливающему действию почти то же самое. Мало? Возьмите пятый номер, он вообще шарахнет, что твоя гаубица.

– Только на плече носить придется, – проворчал Пламен. – Иначе замахнуться не успеешь.

– Во, товарищ матрос, ты уже и правила обращения наполовину выучил.

Посмеялись, пошли разбирать буксирные тросы, чтобы тянуть очередной причал в Темную Рощу. Причалы теперь отливали из бетона: пустотелые блоки два на три на шесть. Бетон ржавчина не берет, от воды бетон со временем только крепчает, промять блок при неудачной швартовке намного сложнее, чем понтон из металла. Катера таскали бетонные плоты все дальше и дальше по берегам Залива, пока, наконец, не вышли к поворотным точкам, за которыми открывался Северный Океан – хорошо, что хотя бы здесь не Ледовитый.

Настала пора выходить из Вырезного Залива.

На восток, в покинутые города, решили пока не соваться: воздушная разведка не нашла там ничего, особо привлекательного. Много судов шло туда морем, в могучем течении миль на пятьдесят севернее Вырезного, от запада на восток, до острова величиной с Гренландию, только не ледяного, а лесистого. Течение проносило деревянные суда мористее Залива, потом-то разведка место для Радуги такое и выбрала: чтобы местных поменьше, поводы для стычек пореже.

На главную морскую трассу решили вылезать позже, когда разведка узнает больше про язык и обычаи населения. Первую серьезную экспедицию флот Радуги планировал вдоль берега, южнее течения, на запад, к отснятому дирижаблями полуострову без крупных городов и, соответственно, почти без людей.

По горам на полуострове геологи предположили, что могут найтись руды хоть каких-то металлов. Синоптики, в свою очередь, предположили, что данное время года подарит пару недель без штормов. Моряки Радуги ничего не предполагали, чтобы не терять золотого времени: отшвартовались и вышли.

Триста миль флот пробежал за тридцать ходовых часов, ночью освещая себе путь азартно сверкающими глазами экипажей. Скоро катер “Т-99” бросил якорь у северной оконечности вычурного полуострова.

На местном наречии полуостров именовался Секирой и считался прародиной великого народа Андалов. Увы, сейчас на побережье Секиры обитало не так много народу, чтобы прокормить город с хорошей исторической библиотекой или мудреца, способного просветить землян о делах стародревних. Разведчики могли поговорить разве что с гнутыми кряжистыми деревьями да с набирающим силу восточным ветром.

---

Восточным ветром катер сорвало с якоря легко и непринужденно. Почему – никто в темноте не понял. Могло подломиться звено цепи с заводским браком-каверной, мог плохо лечь на грунт сам якорь.

Так или иначе, большие корабли – катамаран и тральщик – остались на местах, а гидрографические катера понесло кого куда.

На “Ярославце” кинулись пускать мотор, но дизель что-то закапризничал. Потом разобрались, что хватанул воды через входные решетки – но разбирались уже, сидя на песке половиной корпуса.

На “Т-99” мотор пускать не кинулись: машину ради предосторожности держали под парами. Иван стоял на руле, сразу переложил направо до упора. Филиппыч успел дать ход, катер пронесло вдоль побережья Секиры до самой северной точки полуострова – и штормом погнало на любимый морскими писателями норд-вест, в открытый океан, и все произошло так быстро, что лишь сейчас в единственном большом помещении катера собрались проснувшиеся моряки.

– Тарщ командир, – высунулся из радиовыгородки Саша, – залило рацию. И радар не работает. Наверное, антенны на мачте порвало!

– Иван, исправность рулевого доложить!

– Рулевое исправно, катер слушается штурвала.

– Держи к норду, от земли подальше, – командир не стал давать курс. Поднялся в маленькую рубку, принялся оглядывать ночной горизонт. Огни эскадры быстро уходили за корму, то и дело пропадая – низкий катер закрывало волнами.

– Машинное мостику.

– Есть машинное.

– Ход?

– Ход средний, машина исправна, остаток мазута две трети.

Тогда командир встал к сигнальному фонарю, повернул его назад, в сторону эскадры, и отхлопал морзянкой: “Управляюсь. Ход средний. Помощь не нужна”, и повторял добрых полчаса, пока не разобрал уже у самого горизонта ответные вспышки: “Вас понял. Утром поиск дирижаблем. Держитесь.”

Внизу тем временем боцман разогнал всех по задачам. Александру и Ли Ханю – грудью стать на страже камбуза, чтобы по завершении шторма не остаться без еды. Александру не перенапрягаться, потому что следующим рулевым заступает он. Дмитрию гитару отложить, помогать Ивану на штурвале и вообще. “Четвертый трехголовый матрос” всем составом к механику в машинное… Видя, что энтузиазмом парни не лучатся, боцман пояснил:

– Для такой мелочи, как мы, штормовать кормой можно только, пока наша скорость выше скорости волны. Замедлимся, догонит, накроет, и привет. Штормовать носом – силы не хватает и борт у нас низкий. Штормовать лагом – ну, не смешно. Сами видите, караси, на вас теперь вся надежда.

Что ж, парни привычно влезли в рукавицы, только не брали ломы. В экспедицию катер пошел на мазуте хорошего качества, и возня с “понедельником” временно откладывалась.

Боцман втиснулся справа от командира в стеклянную шкатулку мостика, освещенную только приборами. Командир сказал, не поворачивая головы:

– Лажанулись мы, Всеволод Климович. Я лажанулся. Пожалел команду, не приказал к ночи на берег вытащить.

– Матвей Григорьевич, а где там вытаскивать? На камни? Не дома, рельсов нету… И кто мог предвидеть, что якоря не удержат? Неизбежные на море случайности, в чистом виде. И то, мы еще вывернулись ловко. Я успел заметить, огни “Ярославца” не двигались. Наверное, сел. Хорошо, если на песок, и если к утру его там шторм не разберет.

Командир пожал плечами, глядя в черноту на всех румбах, и процитировал:

– “Неординарный капитан должен проявлять неординарные здравомыслие и выдержку, чтобы не попадать в ситуации, где понадобятся его неординарные таланты.” Со здравомыслием у меня не вышло, придется теперь проявлять выдержку и ждать рассвета. Одно хорошо: по курсу никаких опасностей не предвидится, открытое море. На румбе?

– На румбе норд-вест-тень-норд, – ответил Иван. – Катер управляется.

– По свету попробуем носом к волне встать. Сейчас не рискну разворачивать, ничерта не видно. Всеволод Климович, сколько до света?

– Четыре часа, насколько можно верить астрономическим таблицам.

– Таблицы не синоптики, верить можно. Правильнее всего пойти вздремнуть и быть утром свежим, но ведь не засну. Боцман, проверить наличие спасжилетов на команде.

– Есть проверить наличие спасжилетов. – Боцман провалился вниз.

Капитан включил поисковый прожектор, достал секундомер и попытался определить скорость волны, отметив про себя, что ветер срывает верхушки. По земной шкале – шесть баллов Бофорта. Высота волны до пяти метров. Здесь, наверное, так же: планеты похожи, физика вряд ли будет отличаться. Пять метров… Габарит катера по высоте всего шесть. Нет, носом к такому становиться не вариант…

Посмотрел на секундомер: выполнить разворот “от волны до волны” они тоже не успеют, на середине маневра получат как раз гребнем в борт, чем все и кончится: борт у “Т-99” невысокий.

Вряд ли заводской брак. Сорвало с якорей сразу два катера, “большие” стоят… Пока стоят, во всяком случае. Скорее, катерным якорям не хватило веса, а грунт они толком не забрали.

Ему теперь тоже надо стоять и проявлять выдержку. Капитан погасил прожектор и сказал, не стараясь обойтись командными словами:

– Иван, держи как получается, старайся мористее. Пойду генераторы проверю и проводку. Вдруг там у рации просто контакт отошел.

---

Отошел шторм через два полудня на третий, но еще добрые шесть часов катер дрейфовал по инерции вслед циклону. Качели от киля до клотика утомили даже двужильного боцмана, и, едва закончился шторм, команда полегла в тревожном сне. Короткие спички на вахту вытянули Митяй (рулевое), Пламен (машинное) и китаец-повар, беспрерывно варивший им черный чай с пахучими травами из личных запасов. Как сам Ли Чжун ухитряется не спать, Пламен предпочел не доискиваться, чтобы не спугнуть.

Сам он постоянно говорил с Митяем в машинном: не давали заснуть друг другу. Море вокруг блестело, волны успокаивались прямо на глазах, вместе с ними успокаивался и легонький катер. Пламен посмотрел на хронометр:

– Митя, а ведь мы ровно тридцать шесть часов штормовали. Полтора суток.

– Интересно, куда нас отнесло. Тридцать шесть часов на десяти узлах… Триста шестьдесят миль. Почти столько, сколько от нас до Полуострова. Будем на траверзе того архипелага, где с дирижабля какие-то каменные лабиринты засняли.

– Теперь, пожалуй, не на восток надо идти, а строго на зюйд, к берегу. Там определиться, куда выскочили.

– Ага. Заодно и дров нарубить на обратный путь, хе-хе. Мы же рассчитывали на вдвое меньшую дальность. Я гляжу, соляры ровно половина осталась. Но котлы тушить не рискую, мы только потому и целы, что той ночью под парами стояли.

– Нас наверняка ищут, – Пламен поежился. Дровами много пара не нагонишь. Да и влажные будут срубленные-то дрова. Да и нужно их целую баржу, если на тысячу миль закладываться.

– Они же не знают, куда нас несло. В такой шторм дирижабли вряд ли поднимали. Значит, искать вот сейчас только начали, а у нас и рация не работает, и радар не видит.

Пламен подумал: “И дирижаблей на Радуге всего пять”. Хотя, по сравнению с позапрошлым годом, это “целых пять”, но все равно мало. Сменил тему:

– Слушай, Митя, мне вот чего интересно. Мы на другой планете, так?

– По всем признакам.

– А почему тогда сутки длиной как земные?

Митя такому вопросу обрадовался. Зря, что ли, втащил на борт почти двадцать килограммов фантастики. Корабельная библиотека наполовину из Митяевых книжек состояла, так что с ним Пламен вполне мог потрепаться за всякий-разный космос.

– Вообще-то мне девчата-астрофизики с наблюдательной станции говорили: тут величина суток плавающая. До полутора сотых секунды прыгает. У нас на Земле сутки меняются на миллисекунду в сто лет. Притяжение Луны, вроде как, влияет. А здесь целых полторы сотых.

– Нестабильная орбита? Не может быть! Все пишут, что на такой планете жизнь развиться не успеет.

– Карась, мы че, развивались? Мы сюда через Портал вошли. Может, и все остальные так же. Подумаешь, двадцать или там тридцать тысяч лет, планете это семечки. Тьфу и растереть.

– Интересно, как наши угадали с Порталом.

– Вряд ли угадали, – Митяй зевнул и Пламен зевнул тоже. – Думаю, тут разведка все же сработала. Подбирали планету. Как – не знаю, да и сам понимаешь, кто нам такое скажет. Но ты посмотри, как у нас наука рванула в последние годы. Гагарин полетел – в село только-только еще свет провели, об асфальте и не мечтали. А уже меня после отпуска провожали, решил дать родне краснофлотского форсу. Вино из Испании телетайпом заказал, прямо в сельсовете.

– Фантастика.

– Не, Пламен. Фантастика в том, что вино доехало. Никто ни бутылочки не спер, не заиграли на почте, не разбили. Есть разница между “тогда” и “сейчас”, что ни говори. Есть. Меняются люди. Так я и в коммунизм, пожалуй, поверю.

– И что теперь, все Порталом будет? Космонавты не нужны?

– Вряд ли. На каждый астероид, наверное, Портал не откроешь. Громадная машина получается, дорогая. Мыслю так: Порталы между планетами, а орбитальные полеты все равно на кораблях.

– Первые компьютеры тоже большие делали. А сейчас на стол поставить можно.

Митяй поразмыслил.

– Ты че это, на личный Портал замахиваешься?

– Будьте реалистами, требуйте невозможного.

– Ага, часик бы подушку давануть… – в переговорном что-то захлюпало.

– Эй! Митя! Не спи! Опасно это! Не спи!

– Да не сплю я, мне Ли чай принес.

– Тьфу, я напугаться успел.

– Глянь там, сколько нам еще стоять.

– Сорок минут, потом колокол дам.

– Ну, столько я еще продержусь, – Митяй снова захлюпал чаем.

Ли уже поднимался по трапу к рулевому, и скоро Пламен тоже выпил маленькую чашечку крепчайшего черного, с вкусным полынным запахом. А в недолгий срок после того и нажал, наконец, грибок тревожного сигнала, и в обоих кубриках загремели колокола. Подъем!

---

Подъем команды происходил небыстро; каждому, едва открывшему глаза, Ли тут же подносил чашку антисонного чая. Люди вставали тяжело, двигались вяло: шести часов, конечно, после полутора суток шторма никому не хватило. Сменили, наконец, вахтенных: те упали в койки, как подрубленные, качка там, не качка, воняет пролитым при шторме мазутом, не воняет – плевать.

Китаец тоже постоял, пощурился на высокое полуденное солнце, и убрался спать.

На руль встал Саша, Иван приготовился заступать следующим. Варен и Филиппыч влезли в машинное. Айсен выбрался на палубу подышать – и, кажется, заметил в небе что-то у самого восточного горизонта. Пока бегал за ракетницей, “что-то” исчезло.

Прочие вовсе ничего не разглядели: принялись распутывать сорванную ветром антенну, чтобы прежде всего восстановить радиосвязь. Вместо уснувшего китайца еду готовил сам боцман. Он чистил картошку на теплой крыше машинного, время от времени кидая за борт крючок с обрезком солонины на трехмиллиметровой леске.

Единственная поклевка почти выдернула повара за борт. Боцман вежливо охарактеризовал моральный облик местной морской фауны, ее родственные связи, привычки, знакомства, внешность и культурный уровень. Подскочивший на рев Айсен привычно достал наган… Разглядел тень под бортом, шарахнулся в оружейку и вылетел уже с четырьмя гранатами, которые переправил в море так быстро, что командир не успел сделать ему никакого замечания.

Из моря выскочил кракен – точно, как его рисовали на старых картинах! Не осьминог, а именно большущий кальмар, длиной полтора роста, щупальцами в половину мачты! Тут все забегали, Айсен и Варен принялись палить из наганов, потом кто-то подтащил еще гранат – в общем, когда тварь перестала молотить щупальцами направо и налево, недосчитались пары стекол в рубке, и, что намного хуже, вырванного с корнем гнезда заземления. За каким чертом кракен-диверсант оторвал коробку распределителя и залез щупальцем в мачтовую опору, никто так и не понял.

Ну и антенну мокроголовый ублюдок изорвал окончательно. Распутать не пытались, решили после ужина ставить новую.

Заземление Варен принялся чинить прямо сейчас. Боцман принес ему толстый провод из потайной кладовки. Вместе с Иваном Варен залез в трюм, приклепать провод на самый килевой брус. Возились долго, потому что все работы вниз лицом и скрючившись в три погибели. С трудом завинтили крышку распределителя — два десятка мелких болтиков с гаечками, да еще под микроотверточку. Приготовленный наконечник уронили, вроде бы, под пайолы. Искали час, не нашли, плюнули и пошли есть кальмара, часть которого боцман с командиром катера уже разделали, посолили, сварили. Командир даже позволил открыть сейф и сам разлил всем по пятьдесят грамм; якут, впрочем, отказался:

– Нам нельзя, вы знаете.

Тогда командир наградил Айсена когтями и зубами убитого кальмара:

– Ожерелье сам сделаешь. Девушке подаришь. Есть уже девушка?

Обыкновенно молчаливый, якут выдал неожиданно длинную речь – видно, шторм нечто поменял и в нем:

– Дедушка взял участок по новому закону. Я ездил помогать. В дождь мы не ездили. Я очень хорошо изучил прогноз погоды. А потом старик застал меня дома. С девушкой.

Все переглянулись, улыбаясь. Никто не торопил рассказчика. Якут благодарно кивнул и закончил так:

– Дедушка сказал: “Внук, ты больше не мальчик. Ты стал мужчиной. Ты можешь брать моих собак, мое ружье, курить мой табак.” А потом, – Айсен усмехнулся, – дедушка сказал: “Теперь мы будем ездить на участок и в дождь.”

– Вот это подстава!

– Так что ожерелье подарю, да. Один подарок дарил уже. Под елку положил.

– А она что?

– А она пусть ищет. В тайге елок много. Тайга у нас большая.

Айсен вежливо наклонил голову и тут же подобрал злосчастный наконечник, отлетевший при падении прямо под обеденный стол.

– Дары моря – дело хорошее, – Филиппыч утер губы. – Но, как Ли проснется, надо будет пельменей заказать ему.

– Что, сам лепит?

– Его семья в Харбине ресторан держала.

– Чего ж он к нам-то? Буржуй, вроде как?

– Не знаю, а сплетен повторять не хочу. Знаю, что пельмени у него прямо лечебные, системы “Чапай”.

Варен и Айсен переглянулись.

– Как: “лечебные”?

– Как: “Чапай”?

Филиппыч развел узкие сильные ладони:

– Первое: пельмени суть мясо в белых халатах. Лечебное?

– Так точно.

– Второе: не всплывают. Чапай?

– Так точно.

– Макароны по-флотски тоже неплохо, – командир убрал коньяк, закрыл и снова опечатал сейф.

– Конечно, неплохо, – степенно согласился механик. – Они ведь пельмени. Просто наизнанку. Благодарю за обед, Всеволод Климыч. Кальмар не пельмени…

Механик переждал смешки и закончил:

– Но вам удалось подлинное чудо.

– Наконечник нашли, – сказал командир. – Так что антенну мне. Связь нужна.

Иван, Айсен и Варен вышли. Офицеры по знаку капитана задержались. Тщательно закрыв за ними дверь, капитан спросил негромко:

– Цвет моря вам не кажется…

– Кажется, – худой механик и широкоплечий боцман помрачнели одинаково. – И кальмар питается ведь глубоководными рыбами. Ну, в основном. Что ему на поверхности понадобилось?

– Большой шторм. Все перемешал, – сказал боцман. – Вопрос: этот шторм уже прошел, или еще только догоняет нас?

– Мы приближаемся к мели, – сказал механик. – Поэтому море вчера такое… Серое… А сегодня такое… Тоже серое, но в голубизну… – Филиппыч изобразил руками волнообразный жест.

– Получается, кроме радио, нужен еще и радар… Может, по звездам определимся? Я справочник буквально перед экспедицией получил.

– Если ночь ясная, займемся, – боцман посмотрел на механика, тот кивнул:

– Якута направим, глаза молодые, зоркие.

– Да, молодому хорошо, – командир листал карты. – Где упал, там и планетарий.

Словно почуяв, что речь о нем, Айсен просунул голову в кают-компанию:

– Товарищ старший лейтенант, мы радио починили. Заземление поставили, антенну перетянули, и все заработало. Саша с мостика пытается связь установить. Он передает, но наших маяков не слышно, и станций эскадры не слышно тоже. Может, из радиорубки получится, когда сменится.

– У берегов без радара ловить нечего. – Командир вздохнул. – На руле держать зюйд. Ход самый малый, пока не поймем, где находимся.

– Есть зюйд, самый малый. – Над головами, на мостике, заскрипели штуртросы, и рулевой доложил:

– На румбе зюйд, ход самый малый – выполнено.

– Пошли, посмотрим радар.

---

Радар чинили всей командой, уже вечером, когда проснулись Пламен и Дмитрий. На машину тогда встал Филиппыч, на руль сам командир. Якут, вооружившись прицелом от своего “маузера” и астрономическим справочником, пытался найти в небе хоть что-то, соответствующее того справочника схемам.

Остальные разобрали секретный приборчик на блоки, блоки вскрыли – боцман высказался немного о культурном уровне, моральном облике и других частях тела проектировщиков и завода-изготовителя. Воду из блоков аккуратно вылили, блоки просушили воздухом из компрессора. Разложили все на крыше машинного отделения, подсветили прожектором с мостика.

Саше, как штатному радисту, достался единственный тестер. Боцман водил указующим перстом по схеме, остальные проверяли блоки лампочкой и батарейкой. Неисправных блоков не обнаружилось, приходилось проверять соединения. Пока остальные собирали прибор в единое целое, Пламен с Митяем ползли по проводке. Митяй объяснял:

– Вот гляди. Волшебник заключил джинна в лампу и бросил в бегущую волну. Так изобрели лампу бегущей волны.

… Щелк, точка три. Переход к четвертой. Но тут надо как бы не полчаса пристраивать руки между дверкой и мачтовым основанием, чтобы плотно прижать проводки, и чтобы второй человек видел, хорошо ли горит контролька.

– Лампу нашел Аладдин. Не придумал, зачем она, и бросил обратно в волну. Так изобрели лампу обратной волны.

… Щелк, точка четыре. Переход к пятой.

– Но лампу снова выбросило на берег. Тогда Аладдин лампу высушил, свитером натер, оттудова раз! Джинн. Так изобрели электрометрическую лампу. Видишь, радар очень простая штука.

– Вижу… Митя, ты сильнее будешь. Подсади.

– Ну ты разъелся на боцмановом кальмаре.

– Чем плохо, Митя? Зачем нужен друг, если его нельзя съесть.

– Хех. Горит. Устойчиво. Тут есть контакт, пошли на шестую.

– Это в распредщите, где питание.

– Спорю, что там оно и отошло.

Вылезли на палубу и пошли по левой стороне, потому что в корму. Пламен шел и думал: наверное, Матвей Григорьевич служил на большом корабле, где имеет смысл правило одностороннего движения. Но тут, на катере, где всего ничего людей… Обидно ему, наверное, такой мелочью командовать. Как он сам говорит: “азовска тюлька, несолена”…

Митяй пожал щупальце недоразделанной туши кальмара, простер длань в темное море, и продекламировал:

– Вот, предположим, Стенька Разин

Членистоног, ракообразен,

Княжну клешнею ухватив,

Свистит загадочный мотив…

После чего без перехода спросил:

– Карась, как думаешь, кто у нас особисту стучит? Не может не быть.

– А вот кто первый кинется к рации когда связь наладим, тот, наверное, и есть, – ответил Пламен.

– Логично.

Моряки спустились в тамбур. И там, на стенке, в распределительном щите, конечно же, нашелся тот самый ослабевший от качки винтик, а под ним болтающийся проводок. Митяй торжественно поджал его отверткой, доложил о завершении проверки. Радар заработал, хотя пока ничего и не показывал.

Командир катера объявил:

– Поздравляю. Теперь мы в самом деле пережили шторм. Так, на румбе у меня зюйд. В машине!

– Есть в машине.

– Полный ход.

---

Полный десятиузловый ход нес катер точно на юг до самого рассвета. Экспериментальная сферическая машина только фыркала, исправно выдавая обороты. Филиппыч посмеивался:

– Кому экспериментальная, а у нас такие трактора еще десять лет назад, при Никите, в Павлодаре целину поднимали. Свояк у меня там, ездил я в отпуск, так он хвастался. У меня, мол, тоже пароход.

– И как?

– Проще машины. Проще трактора даже. Передачи не надо подбирать. Кран подачи пара открыл – больше тяга. Прикрыл – меньше тяга. Вот и вся премудрость.

– Солярку только жрет.

– А ты, матрос, кальмара тоже ведь жрешь.

Тут Пламен возражать не стал, потому что кальмара, действительно, жрали. Чтобы не испортился, солили, вялили на дымовой трубе, шутили: надо бы дров ольховых нарубить, коптить прямо в дыму будем. Жарили, варили в соленой воде – но к утру остатки пришлось выпихнуть в море, чтобы не протухли окончательно. Да и чайки, увязавшиеся за катером, тоже не радовали.

Утром от кальмара отделались. Чайки вроде бы поотстали. Зато вокруг показалось много-много парусов разных кораблей. И круглые двухмачтовики, и низкие длинные галеры… Как они, интересно, переживают шторма наподобие вчерашнего? Сломает ведь! И скорлупки, по виду рыбацкие, крутившиеся около здоровенного корабля-матки. И какой-то донельзя парадный трехмачтовик с вымпелом длиннее катера “Т-99”. Да и сам трехмачтовик, пожалуй, раза в два больше.

– Придется все же на контакт выходить, – вздохнул капитан. – Хотя бы узнаем, куда нас вытащило. По расчетам, к городу с лабиринтами.

– Если несло на десяти узлах, то да. А если быстрее несло?

– Откуда, боцман, такие новости?

– Радар показывает землю на зюйде, зюйд-осте и далее на ост, что примерно совпадает с аэрофотосъемкой. Но на зюйд-вест ничего нет. И наши дирижабли на связь не выходят, а пора бы.

– Нас ищут в другом районе… Видимо, нас несло быстрее, чем на десяти узлах. Разговорники достать. Остальное тоже достать, раздать, напомнить, как держать, на что нажимать. И позови ко мне тех, лесных ковбоев. Раз они такие опытные и бывалые насчет контактов.

Айсен, Пламен и Варен задачу выслушали. Пламен ответил:

– Патроны к наганам в достатке, разговорник общего языка в пределах ста слов изучили, самомнение Митяю сдали, он в провизионный ящик закрыл. Не подведем. Товарищ командир, а где мы будем высаживаться? В городе лабиринтов?

Командир катера постучал пальцами по аэрофотосъемке:

– Ничего похожего. На руле!

– Есть на руле, – отозвался Митяй.

– Что наблюдаете по курсу?

– По курсу, на румбе зюйд-тень-ост, наблюдаю каменного мужика высотой с девятиэтажку, или больше, потому что наблюдаю проход кораблей под каменной статуей. Надо бы бинокль с прицельной сеткой, скажу точнее.

Парни посмотрели на фотографии города с лабиринтами и, конечно, никаких статуй там не увидели. Посмотрели вперед по курсу: стоит. Здоровенный.

– Дела-а… Такого титана не проглядели бы.

Митяй проворчал:

– Папенька имел три сына. Старший потонул во льдинах, средний спекся от вояк, младший - утопил маяк…

Поглядел на Пламена:

– Что удивляешься? Систершипы. “Титаник”, тот самый, который об айсберг самоубился. “Британик” торпеду поймал, “Олимпик” в плавучий маяк врезался. Титана увидел, вспомнилось.

На мостик всунулся боцман:

– Местные, однако, молодцы. Маяком озаботились. Большой маяк, далеко видно. Товарищ командир, оружейку я вскрыл, автоматы раздал, зачеты принял в теории, чтобы выстрелами не насторожить местных раньше времени. Пулемет на шкворень Иван поставил, и сам там будет на всякий случай. Филиппыч в машине, как обычно, под парами в готовности. Соляры только мало у нас, если убегать, не убежим далеко.

– Видели мы с тобой кое-что на морях, Климыч, – командир привесил к поясу табельный “макаров”. – Посмотрим и каменного титана. На руле!

– Есть на руле.

– Что наблюдаете за титаном?

– Кольцевую лагуну. В центре лагуны большой остров. На острове большой город.

---

Большой город Вейл, и работы для электрика в нем полно. Место быстро нашлось. Вот с главной целью поисков получилось не так хорошо, но рано отчаиваться. Неприкосновенный запас денег пока что цел. Если в самом деле найдется сведущий человек, предложить ему будет что. Восемь тысяч льен – цена маленького дома на окраине Вейла. Совсем гнилой домик, но зато официальный и в безопасной зоне. А если на работах удастся скопить еще пятьсот, уже можно сторговать не самую разбитую машину.

Ездить, правда, на этой машине получится только по Вейлу. Дальние трассы опасны. В новостях каждый день: там борбатоск машину протаранил, там урса на крышу вагона со склона прыгнула…

Борбатоски звери быстрые, таран с разбегу их главное оружие. Не могут, наверное, черные твари переносить, что машины их обгоняют. Это их прям жжет в гордость. Борбатоски разворачиваются и атакуют лбом в бампер; ну и хана им, конечно. Дальнобойные грузовики проектируют, чтобы в случае проблем голиафа забодать. Мелкий гримм-кабан им на первую пару колес наматывается. Скорость чутка падает, и даже радиатор отмывать не надо: гримм-тварь не из плоти с кровью, сама истаивает черным дымом.

Цена дальнобойных трассодавов начинается от сорока тысяч, так что отставить глупые мысли. Думай о цели. Каждый день думай о мишени. Если уж бросил прежнюю жизнь, то хотя бы сделай задуманное. Иначе выйдет: зря бросил.

У кого может собраться хорошая, полная информация на Рейвен?

У полиции Мистраля наверняка, но там единой страны нет. Мистраль не государство, толпа склочных родственников. Придется ездить по всему громадному континенту, опрашивать шерифов по небольшим городкам: на большие Бранвены не нападали, поэтому в больших городах ими особо не интересуются. В мелких городах работы мало или совсем нет: если есть работа, город быстро вырастает в следующую категорию.

Придется расходовать заначку. А тогда чем платить за информацию, как засаду готовить, когда – не “если”, а “когда”, и только так! Скажешь “если”, признаешь вероятность неудачи. Как там в кино про Винтер Шни и Кроу Бранвена: “Неудачу из списка вариантов исключить нахер!”

Никогда не любил идиотскую фразу. Неудача по определению нечто такое, чем управлять человек не в силах. И фавн тоже не в силах. И Охотник с открытой Аурой, видимо, тоже… Интересно, как у Рейвен работает эта самая Аура, и какие там слабые места?

Рейвен, оказывается, училась тут, в Академии Вейла. У самого великого Озпина. Но просто так в Академию на работу не пролезть. Много здесь таких, желающих студенткам лампочки чинить в романтической полутьме.

Так что неудачу можно исключать, хоть заисключаться. Но вот она пришла, жопой развальцованной нависла, а планов на такой случай как раз и нету. Пафосно “исключены нахрен”.

В кино еще показывают всякие там нелегальные способы. Типа, прокопал тоннель под всем городом и миром, и раз, попал в подземную комнату с тайным саркофагом. Но нужна-то не спящая красавица из того саркофага. Как раз надо бегающую красавицу втрамбовать в саркофаг. И можно дешевенький саркофаг, без той хитро-медицинской киношной машинерии. Так, чисто чтобы назад не вылезла.

Говорят, правда, что Рейвен со всей бандой нападала не только на Вейл, но вроде как отметилась и чуть севернее, на загадочном беспраховом прииске. Он так и называется: “Город Ноль”. Ноль – в смысле ноль зависимости от Праха. Все там супер-экспериментальное, типа: попытка заглянуть в будущее планеты Ремнант. Когда месторождения Праха все докопают, и поневоле придется выкручиваться подручными средствами.

Смешно, конечно: добывается в городе Ноль именно Прах. При том, что монополисты Шни формально никакого отношения к Нолю не имеют. А на самом деле, если подумать: кто может оплатить исследовательские работы, опыты там всякие – в масштабе целого поселения! – кроме Праховой Корпорации Шни?

Глупый вопрос, никто не может.

Зачем Рейвен тот загадочный Ноль, тоже непонятно. Хотя…

Есть мысль.

Бранвены – банда кочевая. Иначе давно бы нашли их логово и задавили бы массой. Будь они там хоть все поголовно Охотники с Аурой и бесконечным источником Праха, но крейсер Атласа с хорошим десантным полувзводом втопчет в грунт любую банду. Атлас против бандитов крейсера и содержит. Везде на бандитов напороться можно. Чтобы их ловить, Атлас и выторговал себе свободное небо. Крейсера Атласа везде летают, рано или поздно банду нашли бы.

Можно и проще поступить. Бранвены вынуждены покупать Прах, как вся планета. По закупкам и выследить. По обмену награбленного на тот же Прах, еду, бинты, понтовые одежки. Так обычно банды и находят.

Но представим, что Бранвены от Праха не зависят. Взяли они в городе Ноль нечто такое-этакое, и вот, больше им не нужно Прах в машины покупать, чтобы ездили. Не нужно Прах в оружие покупать, чтобы стреляло. Не нужен электрический Прах во всякую там радиосвязь.

Хм. А ведь логично выглядит. Складывается картинка-то. Есть смысл Бранвенам в городе Ноль.

Но в таком случае у тех аналитиков, покамест не найденных, тоже все давно сложилось. У них кусков мозаики намного, намного больше. И папочка на Рейвен Бранвен у них там хранится рядом с папочкой… Скорее, рядом со шкафом… Информации на город Ноль.

А город Ноль не кочевая банда. Город Ноль тут, неподалеку. Не придется всю заначку в билеты вбухивать. И вообще! Зачем платить, когда вон их вербовщик сидит, прямо в скверике. Сами и отвезут. С Прахом там, без Праха – наверняка им на шахте нужны электрики.

---

Электрики подключили дизель-генератор – где-то в глубинах подвалов, президент Разъединенных Штатов не вникал в мелочи. Потом электрики подали питание на большую сетку, экранирующую комнату от всяких там излучений. Наконец, электрики запустили глушители радиосвязи – но, ради секретности, электрикам никто не говорил, что именно они запускают в каждый конкретный момент. Потребитель номер два. Нагрузка номер шесть. Аппарат четыре. Главное: все огоньки горят зеленым и можно докладывать: “Окей, господин президент, у нас полная готовность.”

Вот тогда Кеннеди поднял глаза от unthinkable бумаги и посмотрел на свою команду, собранную в совещательной комнате штаба Ракетных Сил. Комнату ему выделили по дружбе старые, тихоокеанские еще, сослуживцы.

За суровым военным столом сидел бессменный Тед Сорренсен, советник по культуре. Слева от него Максвелл Тейлор, отставной генерал, военный консультант. Справа от него хозяин Фермы, то бишь, директор ЦРУ Клаудио Бизоньеро, принесший сногсшибательную новость.

– Верно ли я вас понял, – осторожно начал Кеннеди, – к вам обратились…

– Мы проверили все. – Клаудио сложил очки, отодвинул папку с гербом. – Все, что в наших силах проверить. Сэр… Я рискну поставить ферму на истинность информации.

– Ферму?

Бизоньеро ухмыльнулся, не отвечая.

– С одной стороны, замечательная новость. – Кеннеди налил минеральной воды, выпил. – С другой… У нас на сегодня имеется Тихоокеанская Федерация, Федерация Среднего Запада, Конфедерация Юга, отдельно полностью самостоятельный и очень гордый этим Техас. Ну и мы, разумеется. Все политики в названных… Государственных образованиях… Теперь не просто конгрессмены. Они теперь ведут международные дела. Если все произойдет именно по сообщениям вашего… Источника…

– Контакта, я бы уточнил.

– Да, Клаудио, согласен. Одно сообщение еще не источник. Но, если вы в самом деле все проверили, там зашло довольно далеко… Зачем же конгрессменам возвращаться с международной арены домой? Пока… Пока не случилось ничего из обращения вашего Контакта… У нас пока что есть могучий геополитический противник. Мерами по борьбе с ним оправдано… Многое. Исчезни он, и поминутно левеющая Европа скажет: зачем теперь нам ваши базы? Гоу хоум, свит янки! Избиратели скажут: зачем нам военный заказ? Особенно на фоне нашего позорного бегства из Вьетнама. Промышленники спросят: зачем нам такой налог? Против кого?

– Сэр. У меня нет ответов на ваши вопросы. Мои аналитики в шоке. Настолько резкого поворота курса мы, честно говоря, не предполагали. Я даже не стану оправдываться тем, что сейчас мы, в основном, переключаемся на дела всех, вами перечисленных, э-э… Государственных образований.

– Разрешите, сэр. Насколько я помню по опросам за сентябрь, люди просто пожимают плечами: какая нам разница, называется наша маленькая родная Америка “Соединенные Штаты” или “Тихоокеанская Федерация”? Язык везде один, границы чисто условные. Законы по большей части остались прежние. На работу можно ездить, как прежде ездили, от Вайоминга до Флориды, от Сиэтла до Бостона. Никакие коммунисты нас не угнетают, им, оказывается, плевать. А если Контакт еще и способен выполнить обещания, о комми мы очень долго ничего не услышим.

– Вы правы, Тед. Найдите нам через неделю мистера Андерсона.

– Сэр, наверное, вы имеете в виду доктора Майкла Андерса? Того, который…

– Именно. Максвелл, поднимите знакомства и приватным образом уточните, в каком состоянии наши вооруженные силы. В рапортах все выглядит хорошо, местами вовсе чудесно, но я никогда не забуду, как толстый лысый Хрущев подловил нас на Кубе. И жду всех вас во вторник у меня на приеме. Будут… Нужные люди.

---

Люди собирались без особенной опаски. Все знали, что “Богемскую рощу” секретность не спасла, так чего изображать заговорщиков из третьесортных фильмов, и терпеть неудобства? Собирались у Президента Кеннеди – ну и что? Сейчас в каждом приличном доме вечерами говорят о политике. Политика прямо в окна лезет, разводя семьи по разным, оказывается, странам. Замучаются арабы всех прослушивать, утонут в море сводок-докладов.

А что Жаклин уехала к детям в Европу, так надо же и ей как-то развлекаться. Пока муж, напрягая титанические финансы клана Кеннеди и собственную харизму, тоже почти совсем титаническую, пытается вернуть прошлое.

Майкл Андерс выглядел именно что приветом из прошлого. Из того жуткого и сложного пика Холодной Войны, когда подающий надежды выпускник Йеля советовал самому Эйзенхауэру.

Теперь, конечно, выпускник погрузнел. Оброс друзьями, родней, животом, счетами в банках, покрылся чешуей визитных карточек и совсем немножко сединой. Среди собравшихся политиков только единственный человек присутствовал при первом знакомстве с Андерсом, и сейчас этот человек, привычно устроившись в тени, поодаль, качал головой: время. Боже, как летит время…

Сдвинули бокалы, выпили, закусили. Прислуга удалилась, плотно закрыв двери. Под закрытыми французскими окнами устроились курить неразговорчивые детективы в штатском.

Убедившись, что сцена подготовлена, Джон Фицжеральд Кеннеди уточнил:

– Все ли знакомы с предметом беседы?

Мужчины утвердительно кивнули. Кеннеди обратился к приглашенной звезде:

– Мистер Андерс, помните, вы как-то нарисовали Гарольду Ханту вероятную картину распада СССР? Ну там, коммунистический режим пал. Советская система заменена подлинно демократическим правительством, избранным на многопартийной основе. Экономика преобразована из плановой в рыночную, военная промышленность приватизирована и практически уничтожена, армия и флот растащены по республикам, и потому находятся в состоянии, близком к развалу… Помните?

– Да.

– Ко мне обратились люди… С той стороны Занавеса. Они просят помощи и уверяют, что в силах воплотить обещанные картины в реальность. Ваш совет?

Майкл снял очки, вытащил белейший платок и принялся тщательно полировать стекла. Собравшиеся в комнате джентльмены нисколько этим не возмутились. Они понимали, что на столь сложный вопрос, особенно поставленный так внезапно, никто в мире не ответит быстро. Да и не нужно быстро – слишком уж многое стоит на кону. Кто-то потянулся налить виски; кто-то молча, шумно сопя и отчаянно дуя на огонек, разжег сигару.

Мистер Андерс положил очки перед собой:

– То есть, эти люди уже уверенно могут разделить СССР, правильно я понял?

– Они ручаются в этом.

– Следовательно, они заговорщики на высоких постах, – пробормотал Андерс. – Умер tovaristch Хрущев, гонка окончена, люди всего лишь хотят пожить лично для себя… Сложно их в том винить. Ведь Америка, с точки зрения коммунистов, издыхает в корчах, и вроде как Холодная Война выиграна… Простите, джентльмены… Что же вы хотите от меня услышать?

– Стоит ли им помогать?

– Прежде я задам вам простой вопрос. Ядерные силы СССР… – Майкл Андерс откашлялся. – Если они разделят армию, то как в их проекте будут разделены ракеты и боеголовки?

Собравшиеся в комнате переглянулись. Все без команды потянулись к стаканам; налили и эксперту; и все хором выпили и поставили стаканы на стол единым жестом.

– Вы, пожалуй, правильно формулируете… Проблему… – горло Кеннеди отчего-то пересохло, хотя он вместе со всеми выпил буквально только что. – Лучше иметь оппонентом единый СССР, где есть одна ядерная кнопка, одна вероятная точка отказа… Чем лоскутное одеяло, где кнопок более десятка, не угадаешь, кому приспичит… Пусть СССР неповоротлив, но именно тем он и хорош… Надо подумать.

– Мне тоже надо подумать, – Майкл Андерс допил виски, вытер губы все тем же платком и сунул его в нагрудный карман скомканным. – Ведь сковырнуть Первого Секретаря не так-то просто. Если все там зашло настолько далеко…

– Вы так уверенно именуете должности russian’s, – подал голос тот самый человек в темном углу. – Вы даже слово “tovaristch” произнесли без малейшей запинки, и на фамилии Хрущева не заикнулись.

– Я эксперт, – Андерс пожал плечами. – Меня именно поэтому слушал сэр Эйзенхауэр, приглашал мистер Гарольд Хант, и именно за это слушаете вы. Как я могу не знать подобных вещей о стране, с которой работаю? Что там, джентльмены, я читаю Достоевского в оригинале! И даже понимаю его примерно на четверть. А порой и вовсе на треть!

– Вот ведь! – Человек в тени заинтересовался. – И как оно вам?

– Очень тяжело читается, сэр. Автор входит в золотой фонд русской классики. Работы его имеют все необходимые признаки: огромную длину что самого текста, то же и абзацев, и предложений; текст насыщен всевозможными рассуждениями о чем угодно; наконец, роман рисует тяжкую драму “свинцовых мерзостей русской жизни” и рисует оную драму не менее весомым языком.

Фолкнер и Драйзер еще могут с ним потягаться, но Чосер выглядит зажигательным джазменом, а наши современные авторы – детишками, читающими свои опусы на школьный праздник. Мне попадалось в сводках, будто бы при дядюшке Джо каждый второй русский сидел в lager’s, а каждый третий его охранял. Так вот, оказывается, сам Достоевский – приговоренный к смерти и потом помилованный каторжник.

Бог знает, не поэтому ли принято считать Достоевского зеркалом русской души. Лично мне кажется, для зеркала можно найти материал полегче. Но в одном я уверен: всякий, кто дочитал хотя бы один роман Достоевского до конца, уже серьезный противник. Просто в силу объема книги.

– Э? – Человек в тени недоуменно булькнул. – Вы сказали “хотя бы один”?

Кеннеди посмотрел на богатый стол и налил себе, пожалуй, еще.

– Вернемся к делу. Допустим, что мы помогли этим людям, и что наше предприятие удалось лучше, нежели та высадка на Кубе. Допустим. Вот Союз распался… Развалится ли Альянс? Не удержит ли он все эти федеративные “Комплексы” внешней обоймой? Пускай даже это приведет к войне Китая с Индией и их обоих с русскими – нас неизбежно всосет в драку такого масштаба.

Кеннеди обвел взглядом хмурое застолье.

– Если суверенная Россия запустит ракеты по суверенной Georgia, мы никак не сможем понять, летят ракеты в нашу Джорджию или в ту Грузию, куда ездил мой брат с Bolhsakoff. Нам придется запускать собственные ракеты, просто, чтобы не опоздать. После нас ракеты запустят вообще все, у кого они есть. А ведь еще десять лет назад, в Кубинском кризисе, мы подсчитывали, во сколько миллионов американцев нам обойдется Третья Мировая. Однако, сегодня ракетами обзавелись побольше игроков, чем десять лет назад, и прилететь может не только от Альянса. Те же арабы в стороне не останутся.

– Вы правы, – генерал Максвелл Тейлор налил и себе тоже. Поежился. – Сэр. У нас уже нет половины экономики. У нас отсутствует опора дома. Половина баз и дивизий больше не наши. Они “суверенны”!

– Верно! Мы сегодня не так сильны, как в шестидесятом. Диктовать мы никому ничего не можем.

– Придется садиться и выстраивать равновесие сил, будь оно проклято! Но уже не в Европе, не за тысячи миль, не за надежной оградой океана.

– Дожились. Играть в “равновесие” дома. Между Югом, Севером, Калифорнией, Техасом, черными, белыми, хилбилли, каджунами, реднеками, Кланом, “Черными пантерами”, наконец – хиппи!

– Тогда уж стоит учитывать и яппи.

– Это кто еще?

– Анти-хиппи. Вместо свободной любви и грязных волос – дом, семья, карьера.

– Плюс неоконовские штучки самого Никсона…

– И ведь мы больше не в Канзасе, коммандер! Канзас теперь – отдельная страна, бог мой!

– Мистер Андерс… – Кеннеди утер лоб. – Я надеюсь на нашу скорую встречу, когда вы хорошо обдумаете последствия. Вам дадут любую информацию. Если нужно, поднимите ваши русские источники. Я знаю, что вы немало имели дел с эмигрантами.

– Разумеется. Надо же мне от кого-то узнавать свежие новости о предмете.

– Не стесняйтесь. Дайте им денег, если нужно. Мы оплатим поездки, переговоры, анкеты, интервью и тому подобное, что вы там организуете. Нужен результат. Мы не можем доверять ни Ферме, ни разведке, ни, простите, вам. Однажды я поверил военным перед высадкой на Кубу, и чем кончилось? Ничего личного, сами понимаете. Какую-то картину можно получить лишь от всех, вместе взятых.

Андерс несколько секунд вглядывался в глаза Кеннеди, затем, словно бы прочитав там искомое, поклонился и вышел.

– Джентльмены. – Кеннеди осмотрел собрание. – Вы можете думать обо мне что угодно; однако, я патриот. Я желаю собрать куски снова. Сделать Америку снова великой. Для этого мне нужен пряник – и я вам его представлю не позже, чем через полгода. Но требуется и кнут. Нам жизненно необходима внешняя угроза. Не голоштанный Китай. Не арабы с кинжалами.

Человек в тени засмеялся хрипло, неприятно. Стукнул бокалом в стол.

– Мы оказались в ситуации, когда нам выгоден сильный и грозный – хотя бы с виду! – СССР. Ни за что бы не поверил!

Ему ответил Максвелл Тейлор, привычным угрюмым тоном:

– Не будь Хрущев мертв, я бы поклялся, что это его шутки. В Африке тоже все вертелось, пузырилось, подскакивало, и даже кое-что упало нам в карман. Однако, в конце мы вылетели из-за стола, и все наши фишки сгребло казино.

---

Казино никогда не спит. В казино карманы выворачивают с ласковой улыбкой. Угостите девушку. Поставьте на красное. О! Новичкам везет! Поставьте еще, вон какая красотка прильнула к вам, неужели вы не хотите проявить себя перед ней?

Шпионские фильмы любят показывать казино. Кино должно выглядеть, выглядеть, выглядеть! Сверкать, поражать и дух захватывать.

В “настоящих” романах про шпионов казино принято ругать. Мол, никакие шпионы не полезут на яркий свет. Роковые красотки и веселая жизнь очень быстро привлекают внимание. Не только грозных и страшных рыцарей плаща и кинжала, куда вероятнее – рыцарей ножа и кистеня. Их наводчики отираются под пальмами либо в кафе, вальяжно крейсируют мимо неоновых вывесок, мимо зеркально полированных машин длиной добрых двадцать футов, мимо роскошных женщин всех размеров и сортов; но взгляды наводчиков равнодушно соскальзывают с немолодого солидного мужчины, явно воспитывающего непутевого отпрыска.

Великовозрастный оболтус, пойманный папашей на ступенях “Зеленого рая”, покаянно кивает, порывается то встать на колени, то целовать руки. Папаша, судя по костюму, демократическому галстуку и, главное, заколке – профессор Йеля. Наконец, сцена завершается передачей балбесу конвертика; балбес, конечно, бежит платить из того конвертика долги. Вон, Фернандес-букмекер высунулся из окошка до половины, рукой машет: поторопись, pendejo, умел играть – умей платить!

Взять с них нечего. Университетские профессора люди важные, но в казино больших денег не возят. Видать, позвонил сынок-племянник, вот профессор и примчался спасать.

Молодой балбес выплатит Фернандесу… Точно, весь конвертик и отдал. И снова пуст. Рассыпался в благодарностях профессору, перекинул галстук через плечо, и за столик, заливать горе… Обычнейшая сцена, дело житейское, думают рыцари ножа и кистеня, фланируя дальше.

Но даже если бы они накинулись на балбеса и после жестокой битвы отобрали конвертик, то не нашли бы там ни денег, ни чеков. Нашли бы всего только письмо университетского профессора, написанное еще, страшно подумать, от руки!

И прочитали бы там вот что:

” Сколько хлопот, моя дорогая Сюзи! Я все-таки профессор и консультант, а не стряпчий на побегушках. Дядя Джей совсем замотался с этим его наследством; только представь себе, тот проклятый латинос, муж крошки Бет, вбил себе в голову, что коллекция ружей дяди Джо после, увы, неизбежной дядиной кончины (в чем сходятся буквально все приглашенные доктора) – должна достаться этому macho.

А там ведь есть подлинные сокровища для охотника. Например, тот “нитро-экспресс” шестисотого калибра, которым пытались привить мне мужества в Канаде, в охоте на гризли. О, я честно выстрелил, и даже, говорят, попал не в дерево, а в медведя. Но я полностью оглох и почти ослеп, стреляя. Плечо же болело еще полгода! Я потратил на доктора и стенографистку все, что выиграл в том пари. Лучше бы я стрелял в чертова скунса: собаки загнали его в дом, и под лестницей у него не выдержали нервы. Так что, Сюзи, я никак не мог отвечать на твои письма все три дня. Надеюсь, ты сочтешь причину достаточной для дарования мне твоего великодушного прощения.

Да, ружьище воистину kuzkina matt! Зачем такое горячему южному парню? Он и без того бывает воистину невыносим.

Увы, мне снова пора бежать, а я так не люблю спешку. Если бы я любил бегать, я стал бы футболистом, а не преподавателем. О, моя тихая кафедра, как долго еще до мига воссоединения! Воистину, я жертвую для устроения дел родственников своей единственной ценностью – покоем. Прощай, Сюзи, будь счастлива.

P.S. Слушание дела о наследстве состоится на этой неделе не позже среды. Потом, я надеюсь, что-то уже решится, и меня перестанут вызванивать через два дня на третий. ”

---

На третий день Чарльз потерял терпение и высказался откровенно.

Честно говоря, Дейнерис ожидала чего угодно, кроме прямоты. Видимо, потому и не приказала скинуть наглеца с Великой Пирамиды. Посмотрела на гостя внимательно, словно бы на первое представление явился один человек, а теперь под его личиной в зале стоит совершенно другой. Еще вежливый, но уже ни капли не почтительный.

Разговоры в зале стихли; люди повернулись разом, зашелестели сотни одежд, погнали горячий воздух. Дейнерис уловила волну притираний и благовоний от вычурных причесок знатных семейств. От Безупречных вдоль стен слабо-слабо тянуло мужским потом. От просителей и посетителей в зале потом тянуло крепко. Не сравнить, конечно, с запахом десяти тысяч коней большого дотракийского кхаласара, но приемный зал тоже ведь не сравнить со степью. То на то и вышло.

От гостя С Той Стороны тянуло непонятным, ровным, чуточку сладковатым ароматом. Не страхом, не похотью; Дейнерис едва не вскочила, позабыв про путающийся в ногах токар.

Гость осмелился ее жалеть!

– Вы здесь чужая, но это половина горя. Вторая половина: вы попусту теряете бесценные годы. Предположим, вы отвоюете трон через десять лет – а зачем он вам тогда будет нужен? Зачем вообще вам трон?

Да он же безумец! – мысль перескочила по залу молнией, Дейнерис почти видела искры от рукава к рукаву, от края одеяния к ожерелью или там к свитку, принесенному в зал ради пущей важности. Королева Миэрина подняла уже руку, и капитан стражи за троном, верный бурый медведь Бен Пламм, очнулся от полудремы – Дейнерис услышала слабое звяканье металла, шорох кожи, выдох крепкого сильного мужчины.

Но тут Мать Драконов опомнилась и карать не стала.

Безумец не равно “глупец”. Слова его совсем не обязательно пыль. Например: кто мог поверить, что драконы, триста лет назад канувшие в легенды, не просто вернутся в мир, а окажутся в ее, Дейнерис, руках?

– Здесь не место говорить о философии, – улыбаться в лицо неприятностям Дейнерис научилась очень хорошо. – Соблаговолите подождать, и после приема мы обсудим ваши слова… В иной обстановке.

Бен Пламм ухмыльнулся, шагнул вперед, крепко взял гостя за локоть и вывел в боковую дверь. Посетители зашумели, гадая, отвели гостя на пытку или же в опочивальню королевы; разумеется, ни то, ни другое. Люди все таковы: видят лишь то, на что осмелятся сами.

Гость шел на удивление спокойно – тоже, видимо, научился терпению в долгих скитаниях. Он пришел из-за Хребта Костей, но сколько ему пришлось преодолеть по ту сторону Хребта?

Говорят, что от Костяного Хребта до древнего Асашая столько же лиг, сколько отсюда до Королевской Гавани Вестероса. Говорят, что за Костяной Хребет не суются даже моряки Железных Островов. Говорят…

Говорят – и хорошо.

Дейнерис родилась на острове Драконий Камень в ночь дикого шторма. Ребенком ее увезли от смерти за Узкое море.

Девушкой продали в жены степняку-дотракийцу, о котором Дейнерис еще и сегодня вспоминала с придыханием, и только теми словами, которыми женщина в степи называет своего мужчину: “Мое солнце и звезды”.

Рыцарь Джорах Мормонт предал ее Пауку Варису, лысому евнуху, служившему королю в грязных делах, и, получив донос Мормонта, король Роберт Баратеон подослал к ней отравителя.

Старший братец, Визерис, мечтал вернуться на Трон Мечей в Королевской Гавани. Ради помощи степных воинов он согласился бы подложить сестру под каждого воина кхаласара и под каждого жеребца в десятитысячном табуне, и не придумал ничего лучше, чем заявить о том в день свадьбы…

Муж, великий кхал Дрого, короновал Визериса расплавленным золотом, и нельзя сказать, что Визерис не заслужил столь мучительной гибели… Но все же – брат, родная кровь, никого кроме!

Мужа Дейнерис похоронила. Великий воин умер от воспаления не слишком большой раны; умер по глупой гордости и пренебрежению к лекарям. Дейнерис пыталась вытащить мужа всеми силами, не пожалев собственного нерожденного ребенка – и увидела воочию грань между Смертью и Жизнью, и лишилась материнства на весь отпущенный судьбой срок… А кхала Дрого все равно не спасла. После смерти Дрого весь его кхаласар побежал врассыпную к более удачливым вождям; таков обычай степи.

Да, жизнь приложила немало усилий, чтобы научить Королеву Миэрина слушать. Слушать и не торопиться. Здесь, по счастью, не нужно рубить сплеча. Время есть. Пусть гость пока посидит в прохладе террасы. Подумает о том, как достойно говорить с королями. Насколько Дейнерис успела изучить Бена Пламма, тот наверняка оставил гостю кувшин и кубок – в двух немудреных предметах, по мнению Дейнерис, для большинства мужчин и состояло счастье.

Конечно, если Бен Пламм не пошутил, как привык, и в кувшине после его: “Дай-ка омочу губы, чтобы ты не боялся отравы” – хоть что-нибудь осталось.

---

– Что-нибудь осталось, – карлик потряс кувшином. – Но это Бен Пламм, чужеземец. Если он оставит вина хотя бы на чашу, я побегу в септу, ибо тогда воистину наступят последние дни. Сейчас принесут кувшин получше; скрасим ожидание беседой. Королева, наверняка, желает немного потомить ожиданием наглого выскочку… Это я о тебе, Баш-Аламхар.

– Как ты меня назвал?

– Башар элам акхар. Человек… Из ниоткуда. Из ничто. Ты правда не знал, что тебя так называют в городе?

– Не похоже на валирийский.

– Высоким валирийским тебя угостит разве что королева Дейнерис. В свой черед. Я человек невысокий, как ты можешь видеть.

Карлик забрался на стул и махнул слугам, которые споро выставили кувшин, два блестящих кубка – судя по весу, из подлинного золота – и блюдо с полосками мяса, вроде бы фруктами, похоже, что сладостями, и чем-то еще, что Чарльз не сумел опознать.

– … И на тонкости не притязаю. Обхожусь языком кабаков и борделей, где частый гость. Мое имя Тирион, а род мой я, пожалуй, не хочу объявлять. Расскажи о своей стране, Баш-Аламхар. Не будешь ли ты в обиде, если твои слова запишут? У нас тут, знаешь ли, горчайшая жажда знаний о той, твоей стороне Хребта Костей. В обмен я расскажу тебе о краях к западу отсюда, где родился и вырос я сам. Ты ведь направляешься в те страны, и тебе, я думаю, мой рассказ окажется интересен. А, возможно, и выгоден – если доберешься, хах, до конца.

Чарльз качнул головой:

– Пишите, не жаль.

Чокнулись тяжелыми кубками, выпили. Ничего вино, кислоты не чувствуется.

– Итак, Баш-Аламхар, давно ли ты родился и в какой семье?

Слуга присел поодаль, вынул бумагу или папирус, достал тростниковый калам, чернильницу. Полковник Беквит пожал крепкими плечами.

– Родился я в небольшом городе… Тогда небольшом, двести семьдесят тысяч. Лет через двадцать присоединили Биркенхед, почти удвоились.

– Присоединили? Вы воевали?

– Нет, – вздохнул Чарльз. – То есть, воевали, да. Но за десять лет перед этим, и вовсе не с Биркенхедом. Там долгая история, давай пропустим.

– Пропустим, – согласился карлик, и тотчас пропустил еще кубок. Чарльз поддержал, продолжил:

– Родился я, как в большинстве семей среднего достатка, под присмотром домашнего доктора. Городские больницы мать не сочла достойными.

– У вас что, больниц больше одной?

– Сейчас, наверное, десятка два, – снова пожал плечами Чарльз, вызвав понимающий смешок у писаря: врать про родной город всякий горазд. Сейчас еще скажет, что крыши там выложены золотом, а мостовые вымощены обсидианом. – Но тогда, конечно, половину из них еще не построили.

Тирион приложил весь выпивательный опыт, чтобы не поперхнуться. Карлик чувствовал: фальши в словах не более, чем вина после Бена Пламма на дне кувшина!

– Зачем так много? У вас часто болеют?

– Нет, не особо. Три больницы скорой помощи, пять хороших частных, ну и там государственные. Те похуже, конечно.

– Что такое “скорая помощь”?

– Вот, порезали тебя ножом в драке, и нужен доктор. И ты не бегаешь по городу в напрасных поисках, а сразу направляешься в одну из таких больниц. А если порезали сильно, и ходить не можешь, приедут люди, отвезут.

– Что, каждого? А если нету денег?

– Платит городской совет. Или страховая компания.

– Что такое городской совет, я знаю. Что такое “страховая компания”?

– Собираются, скажем по-вашему, купцы. Учреждают, назовем по-вашему, торговый дом. И объявляют: сегодня вы платите нам по одной, скажем, серебряной монете в месяц. А если завтра или там через год случится несчастье и ваш дом сгорит или затопит наводнение… Или вот, понадобится доктор… Мы обещаем выплатить вам сто серебряных. Ну или там тысячу, как сторгуешься.

– Постой. Ты им деньги, они тебе деньги, причем намного большие. В чем их прибыль?

– Ты не один платишь им за страх перед будущим. Тысяча людей по одной монетке – вот она тысяча серебряных. А дома, к счастью, горят не сразу и не у каждого. Если у кого сгорит, ему сто отдал, девятьсот пустил в дело.

– У вас не горят города на войне?

– Не горят. – Чарльз оскалился. – На войне у нас все ровняют под горизонт. Но мы не воевали в своих границах… Дай-ка посчитать… Сто шестьдесят лет, если Гражданскую войну не учитывать.

Чарльз почесал подбородок и уточнил:

– Нет, пожалуй от Гражданской Войны все-таки сто девять лет.

– А крыши у вас крыты золотом!!! – не сдержался Тирион.

– Нет, – Баш-Аламхар ухмыльнулся. – Крыши у нас крыты тем, для чего у вас в языке пока еще не придуманы слова. Но мы так ни до чего не дойдем за сегодня. Давай, детство я тоже пропущу. Сразу перейду к университету. Там я учился.

Тирион сам уже догадался: “университет” – школа, только лучше. Вроде как Старомест, где обучаются мейстеры.

– … И там я встретил жену, она училась на курс младше. Что?

Писец втянул воздух с громким сопением, прижал руку к груди и повалился набок. Второй слуга подскочил к нему, похлопал по щекам, влил воды из небольшой фляжки. Чарльз, наблюдавший за суетой, облегченно выдохнул: просто обморок на жаре.

Перевел взгляд на собеседника: нет, не просто обморок! Тирион сидел белее мела, механически жевал фрукты. Опамятовался, едва не прикусив пальцы. Спросил тихо-тихо:

– Ваши мейстеры учат женщин? Женщин??

Чарльз гордо выпрямился. Ловите, дикари, правильную американскую демократию:

– У нас женщины и на выборах голосуют.

– Выборах чего?

– По-вашему это называется “король”, – ухмыльнулся Баш-Аламхар. И вот сейчас уже оба писца недоверчиво посмотрели то на записи, то на гостя, то снова на записи.

Женщины, выбирающие короля?

Дейнерис освободила рабов. Только-то и всего. Но Миэрин добрый год рвало на куски и продолжает колотить в лихорадке, и конца пока не видать. А тут: женщины, наравне с мужчинами решающие государственные дела?

Дейнерис надоело слушать за занавеской. Вошла и уверенным жестом сдвинула кубки на край стола.

– Ты спрашивал, для чего мне Миэрин, почему я не брошу постылый трон, почему не сожгу токар. – Королева без приглашения налила себе вина в первый попавшийся кубок, но пока не пила: крутила пальцами, разглядывала отражение в красном. – Поставлю вопрос иначе. Для чего мне вообще власть? Вот я завоюю Вестерос и сяду на Трон Мечей – для чего?

Выпила и припечатала кубком стол.

– Я скажу. Валирийцы тоже не подчинялись одному человеку. Они точно так же избирали себе правителя. И женщины у валирийцев летали на драконах; тут все зависело не от пола, а от признания наездника самим драконом. Но с тех пор мир поменялся. Никто больше не умеет строить валирийские дороги. Разучились править без цепей и потоков крови. Ушла магия, а ведь моих предков с помощью магии лечили от жутких вещей…

Дейнерис поглядела в глаза пришельца; тот ничем не выдал напряжения, но и Мать Драконов кое-что умела прочитать по сжатым пальцам, по морщинкам у глаз, по вздрогнувшим векам.

Весь пафос нарушил Тирион, шумно допив остаток прямо из кувшина. Поклонился:

– Ваше величество изволили взять мой кубок – что мне остается?

Дейнерис сжала губы, посмотрела на Тириона так, что карлик вылетел из комнаты быстрее молнии. Писцы, однако, успели в дверь перед ним. Пара Безупречных, бесшумно стоявших за королевой, не шелохнулась.

– Я хочу разрушить… – Королева повертела пальцами в воздухе. – Сломать колесо. Баратеоны изгнали Таргариенов. Я вернусь, отомщу, изгоню Баратеонов. Кто выживет, постарается отомстить мне. Внуки за детей, потомки за правнуков: бесконечная резня ради трона. Будь он проклят! Пусть в самом деле короля избирают. Живет ведь Старый Волантис, избирает себе триархов. И управляется не сильно-то хуже, чем управлялся Вестерос при вечно пьяном Роберте Баратеоне. Я видела достаточно крови и боли, чтобы не находить наслаждения ни в мести, ни во власти.

Чарльз Беквит встал, налил вина в оба кубка.

– Ваше Величество, – снова наклонил голову по этому своему “с той стороны обычаю”, смешно прищелкнув каблуками. Сказал только не смешно, сказал торжественно и страшно:

– Ваше Величество. Я пришел из той страны, где ваша мечта сбылась. И я пришел именно затем, чтобы вам помочь.

– Тогда поговорим открыто. Почему вы так настаиваете на моем возвращении в Вестерос? – Королева села прямо. – Я видела, что весть о гибели кхаласара в северных степях испугала вас. Вы что-то знаете об этом? Считаете, что оно может прийти в Миэрин? Отвечайте.

Чарльз Беквит, полковник US Army, создатель и лидер отряда “Дельта”, икона “зеленых беретов”, буквально полгода как вернувшийся из Вьетнама, прекрасно знал, что способно быстро и надежно уничтожить конную орду. И догадывался, откуда оно взялось в северных степях.

Наука русских и наука Америки шли голова в голову. У них ракеты – у нас ракеты. У них kuzkinamatt – у нас Бомба… Если ученые Лос-Аламоса исхитрились открыть Врата, наверняка, что-то имеется и у русских. Там, за рекой с хрустящим названием Скахазадхан.

Чарльз Беквит легко мог представить степняков, всей ордой нарвавшихся на десяток БТР с пулеметами. Самое страшное: степняки не знают, что такое “пулемет” и что такое “БТР”.

Знающая конница отвернет и побежит сразу, врассыпную, зигзагами. Конечно, потеряет кого-то, но основная масса ускачет. На БТР по степи быстро не погоняешь. Конь сам видит, куда ногу ставит, а БТР так не может.

Не знающая конница подъедет на дистанцию выстрела из лука. То есть, метров на полтораста-двести. Где сразу половина и ляжет, потому что на такой дистанции древний русский патрон 7,62х54R будет пробивать первые три ряда и калечить остальные шесть. Что же до патрона 14,5х125, тут и говорить нечего, буквально полетят руки-ноги.

Уцелевшим всадникам еще целую милю, почти два километра, отступать в зоне действительного огня, причем они в ужасе погонят по прямой, не сходя с линии прицеливания. Мало кто доскачет!

Дейнерис посмотрела на крупно вспотевшего пришельца и выпила еще кубок.

– Можете не отвечать. Уже понятно. Что они сделают с Миэрином?

– Миэрин, скорее всего, им не нужен. Иначе они бы уже пришли, – теперь полковник говорил спокойно.

– Народ они жестокий и воинственный, давно нам известный. Сейчас, однако, у нас мир. Более того, в последней войне мы стояли под общими знаменами.

Почему тогда гость покрылся потом с крупную вишню, Дейнерис не спрашивала. Вчера союзники, сегодня противники, завтра опять союзники – дело обычное. Политика.

– Благодарю за откровенность, Чарльз by other side. Я должна обсудить ваши вести с моими людьми. Ровно через три дня приходите за ответом.

Глядя вслед Королеве Миэрина, яростно семенящей в церемониальной простыне, полковник складывал фразы отчета.

---

Отчет начальство проглотило без единого вопроса, по чему Чарльз и догадался: начальство само не ожидало ни того, что посланец легко свяжется с Королевой Миэрина, ни успеха переговоров. У большей части американцев – не исключая и высшего общества! – до сих пор сохранялся некоторый пиетет перед самим званием королевы.

Впрочем, на Земле царствовала минимум одна королева, достойная бриллиантовой короны – конечно же, Елизавета Британская, вторая своего имени. По ней все о королевах и судили, на нее и равнялись.

Чарльз не скоро узнал, что Дейнерис, по молодости и от скуки, наплевала на большую часть многосложного этикета; а главное – росла то на птичьих правах в изгнании, то в кхаласаре, среди невоспитанных дотракийцев. Дейнерис пока не привыкла убивать просто за неверно отданный поклон или там чересчур вольный взгляд. Поэтому и захотела говорить с Чарльзом; потому-то и слушала его наглые речи. Дальше-то, конечно, полковник нашел, что сказать и правильно выбрал курс на экзотику, полную неотсюдность – конечно, не зная, что напоминает этим самым обычаи Вольных Городов, о которых Дейнерис до сих пор вспоминала, как о последних спокойных днях жизни.

Начальство быстро прислало новые инструкции, с которыми Чарльз и явился в Великую Пирамиду.

Встретили его не миэринские стражи в пыльно-желтой броне, а пара молчаливо-желтых Безупречных личной охраны, из чего полковник догадался, что поведут вовсе не в зал приемов, а говорить с ним будут в ближнем кругу. И не ошибся: привели Чарльза на малый совет. Сама Дейнерис, Тирион со значком раскрытой ладони – Чарльз уже знал, что так обозначается Рука Правителя, практически заместитель Королевы по всем вопросам, не подлежащим четко ни одному из прочих сановников.

Прочие сановники выглядели так. Военные – рослый немолодой мужчина, даже здесь и сейчас в кольчуге; представили его как Барристана Селми. Несколько дальше ревниво глядящий на всех молодой красавец Даарио Нахарис, тоже военный – розданные Чарльзом подарки принесли ему сведения, что под рукой красавца собственный отряд “Младшие сыновья”. Совсем юный парень в очень простой одежде, практически поддевка под броню, и все – Серый Червь, командир личного войска Дейнерис.

По другую руку Королевы Миэрина за столом располагались неприятный на вид лысый толстяк, названный Варисом, главным над монетой, и рослый печальный брюнет с огромной сложной прической – Хиздар зо Лорак, представляющий старую знать города Миэрина.

Чарльз еще раз осмотрел собравшихся, потом вдруг понял: Дейнерис не надела токар. Она пришла в обычном платье, без изысков и фривольности. Тогда Чарльз понял, что Дейнерис для себя уже все решила. И, как бы тут на совете ни спорили, как бы ни кричали – она примет помощь от начальников Чарльза. Дейнерис отправится на Вестерос.

---

– … На Вестерос? Но на кого мы оставим город?

– Миэрин твой, Нахарис. Правь разумно и справедливо.

Нахарис хватанул ртом воздуха. Либо правь Миэрином, либо иди за любовью. Весы колебались недолго; Даарио склонился в учтивом движении:

– Я сберегу его для тебя, моя королева.

Дейнерис милостиво улыбнулась; оба понимали, что прощаются. И, скорее всего, навечно.

Поодаль Тирион выкручивал руки – фигурально, разумеется – представителю гискарской знати.

Карлик и толстый евнух Варис провернули неплохую интригу, собрав немало интересного, и заставив проболтаться пару ключевых игроков. Оказалось – все предполагали, но пока не имели доказательств! – что “Сынов Гарпии” содержали, конечно же, знатные дома Миэрина. Те двадцать пирамид, кроме Великой.

И вот представителю этих семейств, Хиздару зо Лораку с невообразимой прической, Тирион теперь спокойно, по пунктам, объяснял – как чудесно хрустят косточки в драконьем огне. А потом и тушки на зубах. Дрогон вольное существо, летает, где хочет. Но вот Рейгаль и Визерион пока что сидят в пирамиде, и очень сильно хотят есть.

Гискарец потел, пыхтел, но соглашался. Кроме кнута, Тирион приготовил работорговцам и пряник. Семь лет на освобождение рабов. Чтобы успеть переписать законы, перенаправить потоки золота и товаров, объяснить непонятливым: “Сыны Гарпии” то ли успеют убить Разрушительницу Оков, то ли нет, а драконы-то вот они. И да, они очень хотят есть. Конечно, мы уже говорили об этом, но “хорошее повтори”, так ведь гласит мудрость Великих Древних?

Да и что вы так переживаете, зо Лорак? У нас на Вестеросе нет рабов, есть арендаторы. И что же? За деньги вольный человек соглашается порой на такое, на что раба не удалось бы ни уговорить, ни заставить: рабу терять нечего. О, почтенный Хиздар! Есть много способов управлять людьми без цепей и ошейников. Не заставляйте нас, ради Великой Гарпии, пробовать их здесь!

Переговоры завершились успешно: гискарец проникся и обещал усмирить восставших. Варис и Тирион, в свою очередь, обещали, что Безупречные перестанут врываться в дома уважаемых людей, чтобы пинками отогнать их насельников на корм Визериону и, как там его, второго? Рейегаль, да, спасибо за подсказку, почтенный Хиздар. Вижу, хорошо запомнили. Вы уж там как-нибудь не забывайте.

Что Варис, что Тирион, загоняя гискарца в угол, не признавались даже себе самим: без гостя С Той Стороны они бы не собрали столько сведений. Гость явился не один; оказывается, в стенах Миэрина уже давно действовали его товарищи или подчиненные, по первой же просьбе Тириона за двое суток добывшие столько, сколько сам Варис не собрал бы за год. Подчиненные эти оказались куда ловчее Безупречных – во всем, что касалось вынюхивания и следствия. И даже Варис, вспоминая оставшихся за морем “пташек”, задумчиво качал головой. Там, где “пташки” брали находчивостью, подчиненные Баш-Аламхара брали методичностью. По словам пришельца, на его родине следствие понималось отдельным искусством, вовсе отличным от войны и торговли.

Словам Баш-Аламхара карлик теперь удивлялся вяло. Писцов только вовремя заменяй, да слушай, развесив уши до пола. Об умении летать без драконов. О страшных войнах, где одних убитых больше, чем Тирион мог представить себе людей на Вестеросе и Эссосе, вместе взятых. О движущихся картинах. О высоких домах. Об искусстве предсказывать погоду. О лечении без магии, без колдовства, но все же действенном… Чарльз не стал сходу отпихиваться даже от лечения Серой Хвори. Сказал: “Надо, чтобы наш доктор посмотрел. А вдруг?”

Тирион тоже устал слушать и захотел хоть одно из переданных чудес увидеть. “Отлично.” – Гость просиял. – “Завтра поутру приходи на берег этой вашей речки Сказалбыхер”. Карлик не стал его поправлять.

В кайавассу, кстати, Баш-Аламхар играл неплохо. Конечно, уступал и Тириону, и Варису – но учился быстро. Говорил, что на его родине таких игр немало. Обещал как-то привезти и показать фигурки, если интересно. “Конечно, интересно”, – согласился Тирион, – “вези!” – но тут кончилось вино, и они разошлись по спальням, чтобы утром собраться на южном берегу Скахазадхана.

---

На южном берегу Скахазадхана собрался если не весь Миэрин, то, наверное, половина. По какому поводу воины Нахариса, вышедшие как бы на очередные учения, пели нестройным хором:

– Мы из гарпий Миэрина

отымели половину

половину нижнюю,

шуструю, подвижную!

Из толпы горожан что-то им отвечали; без особой, впрочем, ненависти. Похоже, Тирионо-драконовская дипломатия возымела действие и Хиздар зо Лорак немного успокоил город.

А, ну и Дейнерис объявила, что готова обдумать открытие Бойцовых Ям. При том условии, что горожане построят большое поле для скачек, и скачки эти там будут каждое новолуние. “Дело азартное,” – сказала вдова кхала Дрого, – “сами увидите. Хотя и на скачках гибнут люди, но там они гибнут случайно – в отличие от Бойцовых Ям.”

Собрались горожане посмотреть на реку: Чарльз by other side обещал сегодня показать чудные вещи. Сам он глядел орлом, ходил гоголем. Словно бы и не он покрывался крупным потом при одной вести о пропавшем на севере кхаласаре.

Собственно, река Скахазадхан текла в Миэрин с севера. И потом впадала в Залив Работорговцев.

По реке шли корабли Чужих. Шли вереницей, без парусов или весел. Казалось, шли по течению – но при внимательном рассмотрении любой понимал: корабли обгоняют реку. Белая пена у носов-зубил. Бурлящий хвост мутной воды за каждой срезанной кормой, нелюдской ровной формы. Волны, разбегающиеся к берегам – от плотов по течению никаких волн.

Корабли Чужих словно бы делили реку на части.

Тирион поймал себя на чувстве, будто бы нечеловечески ровные, граненые корабли делят на части само время. Вон то случилось “до” – а все, что случится завтра, будет уже “после.”

Миэрин понемногу затих, глядя тысячами настороженных глаз. Дейнерис всего лишь отменила рабство – а город словно бы порвало изнутри. И до вчерашней договоренности Миэрин каждую ночь харкал кровью. Сегодня “Сыны Гарпии” впервые никого не зарезали. Сегодня Безупречные не потащили никого на корм драконам. Люди думали: как с этим связаны корабли Чужих, уверенно кроящие себе кусок Скахазадхана, кусок Миэрина?

На плоских палубах кораблей – без украшений, резьбы, свернутых канатов или чего-то подобного – возвышались горы сундуков. Торчали мачты, уродливые, как руки больных Серой Хворью: постоянно согнутые, жадно нависающие над бортами. Не для парусов эти мачты, не надо быть моряком, чтобы понять.

Корабли Чужих шли с кашлем, хриплым воем-стуком, плевками черного вонючего дыма. Караван их все не кончался и не кончался; в нечеловечески-стройном порядке они сбивались на всю ширину отведенного затона; слава Гарпии – по ту, северную, сторону Скахазадхана. В низовьях любая река широка, Скахазадхан широк настолько, что Чужие моряки зрителям с южного берега казались не выше ногтя. Скрюченные мачты принялись подавать им большие ящики с палуб, оказавшиеся домами! Чужие побрезговали ставить палатки, они привезли с собой прочные жилища, ровные, словно бы отрезанные ножом Гарпия знает, от чего. От большого прародителя всех домов и всех сундуков мира?

Жители города смотрели теперь на пришельца с откровенным страхом. Все, кроме Матери Драконов.

Дейнерис улыбалась.

---

Дейнерис улыбалась. Чарльз подошел к ней и снова поклонился “с той стороны поклоном”.

– Ваше величество, я исполнил свое обещание. Здесь река достаточно глубока. Через тридцать дней верфь будет готова и мы приступим к первому судну с бортами, достаточно высокими, чтобы перейти море. Его привезут по частям, останется только соединить их в одно целое.

– То есть, мы не поплывем до Вестероса на этих забавных лодках?

– Каждому делу свой инструмент, ваше величество.

Чарльз выглядел довольным и спокойным. Ни воздушная разведка, ни рейдовые группы не нашли в северных степях никого. Ни сами русские им не встретились, ни рассказы об еще одном сгинувшем кхаласаре. Похоже, медведь убрался в берлогу, предпочел не ломиться сквозь Травяное Море. Укрепленный район перед Вратами в безопасности; ну, а Миэрин просто слишком далеко от Браавоса – или куда там слухи помещали уничтоженных конников.

Тирион и Варис молча пили, мрачнея на глазах и оставаясь леденяще-трезвыми. Вино не забирало. Баш-Аламхар оказался иголкой. Подушечкой пальца, которым человек пробует, горяч ли песок. Перед тем, как развернуть на том песке шатры для всей армии.

Ведь это шла армия, ни беглый рыцарь Барристан Селми, ни наглый Даарио Нахарис, ни умудренный мастер над шпионами Варис, ни, тем более, злокозненный карлик Тирион в таких вещах не ошибались. Ровные палубы, ровный корабельный строй, ровные ряды привезенных домов. Легионы Древнего Гиса, правившие миром за тысячи лет прежде Валирии с ее драконами. Порядок против Хаоса.

Вдруг толпа оживилась, качнулась от берега, перешептываясь. К простецким деревянным причалам – такими корявыми, такими жалкими казались они рядом с нелюдски-ровными линиями! – приближался чужой корабль.

---

Чужой корабль она заметила в полдень.

Утро прошло как всегда – ничто не предвещало никаких потрясений. Кошка Кет из Браавоса проснулась, оттолкнув от себя волчий сон, как отталкивают лодку от причала. Не надо ей волчьих снов. Она теперь Кошка из Каналов.

Умывшись и натянув потрепанные одежки, Кошка закатила в широкую лодку привычную тележку и направилась вместе со стариком на Рыбный Рынок. В утреннем тумане казалось, что дома и каналы не кончатся никогда. Что весь мир состоит лишь из мутно-серого воздуха, влажного камня, тускло блестящей воды Каналов – да еще угадывалось где-то в вышине солнце. Кошка из Каналов знала: солнце там есть.

Старик выбрал корзины с устрицами; внуки перетаскали их в лодку. Потом устриц поделили. Внуки собирались торговать на лодке. Старик – пить и жаловаться на больную спину. Тележку вытолкнули из лодки, Кошка нагрузила ее устрицами и покатила в порт.

Ветер с моря понемногу развеял туман. Углы домов сделались четкими, влага на них и на мостовой заблестела; кое-где проявились темно-карминовые пятна крови: здесь ночью сражались мастера меча. “Что мы говорим смерти?” – вспомнила Кошка из Каналов. – “Не сегодня!” И, выбросив из головы лишнее, покатила тележку вдоль кораблей, крича во все горло:

– Устрицы! Устрицы! Свежие устрицы!

Торговля шла неплохо: моряки с высокобортного ибенийского китобоя взяли десяток. Мастера, чинившие галеру, чудом уцелевшую в позавчерашнем шторме, взяли два десятка.

А потом она влипла.

На узком каменном пирсе, где Кошка надеялась продать остаток вестеросскому коггу, с обломков и камней поднялись пять фигур не выше ее ростом. Подошли, обступили полукругом.

– Если хочешь продавать устрицы, – хрипнул самый высокий, – спусти штаны и наклонись. Мы снимем пробу с твоей.

– А если не понравится, – прогнусавил второй, – продадим в бордель на Веселой. Там тебя научат, как себя вести с мужчинами.

Кошка из Каналов смачно харкнула на рваную обувку первому, выхватила палку из тележки и воткнула прямо в горло ближайшему – тот упал.

Быстро, как ручей. Мягко, как шелк.

Двое столкнулись, один зацепился за второго, обрушился в грязную воду. Третий получил палкой в колено и отскочил, припадая. Четвертый почти дотянулся до волос, но Кошка из Каналов с размаху вбила обломок палки ему в стопу – завыл, почти как в том, волчьем сне!

– Не сегодня, – выдохнула Кошка из Каналов. – Не сегодня…

И покатила тележку дальше. Не нужен ей волчий сон!

С борта когга ей кричали и свистели моряки; устриц раскупили всех. Звали в команду: “Когда вырастешь, перебьешь нам всех пиратов!” “Бери ее, капитан, я найду ей место для сна. Рядом положу!”

Кошка из Каналов задорно отвечала на всеобщем языке, составленном, казалось, из одних только ругательств. Звонких валирийских, шепчущих гискарских, угрюмо-хриплых ибенийских – и Многоликий знает, чьих еще. Дошла до конца пирса, поглядела на воду, на Узкое Море – туда, где странствовала волчьими тропами во сне.

Чужой корабль приближался оттуда неспешно, неотвратимо. Моряки с когга замолчали, смотрели на него недоуменно. Ни парусов, ни весел, да и ветер отжимной – но идет к причалу ровно, как по ниточке. Кажется, дым над невысокой палубой: не боятся огня? Готовят? На носу три моряка небольшого росточка, чуть повыше тех, незадачливых пятерых крысенышей. За ними вроде как небольшой дом, выкрашенный темно-красным, с дорогущими стеклами в окнах. Еще подальше что-то, накрытое тканью, торчит вроде как черная ветка, маслянисто блестящая от влаги – редкостный саженец привезли на продажу? И гладкие линии, все ровное такое – ничего похожего на вечно разбухающее дерево.

Корабль подошел совсем близко. Морячки с носа прыгнули на пирс и быстро, привычно обнесли канатом причальную тумбу. Дым над кухней не пропал. Живот Кошки внезапно отозвался урчанием на запах – кажется, там готовили мясо.

– На берег приветствовать! – обратился к ней один из трех морячков, удивительно чистый для болтавшегося в море мужчины. И одежда на нем какая аккуратная, ровный крой, незаметные швы. Не то, что не рваная: даже не потертая совсем!

– Не сдохнуть, – поздоровалась Кошка на языке, состоящем из ругательств.

– Город что какой это есть?

Кошка из Каналов чуть не села в собственную тележку. Моряки с когга, до тех пор обсуждавшие странный корабль, замолкли, словно громом пораженные.

Пройти в кольцевую лагуну под ногами Титана – и не узнать Браавос?

Весь мир знает город Браавос, и весь мир опознает его по Титану. Если корабль пришел с далекого Севера, то только мимо острова Иб. Вон там, поодаль, ибенийский китобой. Ибейнийцы бьют китов и порой даже левиафанов повсюду, они бы обязательно рассказали, куда попадешь.

Ближе Иба – архипелаг Лорат, откуда родом Якен Хгар. Кошка из Каналов туда ни разу не плавала, но знала: есть город Лорат. И там прекрасно известен Браавос и Титан тоже.

Если они плыли не с востока, не мимо Иба и Лората, то откуда? На западе Вестерос, там городов куда больше. На юге и вовсе Узкое Море, там по обоим берегам люди. Драконий Камень, Пентос, Мир, Тирош – сотни поселков, десяток больших городов, известных не меньше.

– Браавос город есть, – от удивления Кошка говорила ломаным языком, – Титана вы не видели?

– Видеть камень мужик да, – согласился второй из прыгнувших на берег морячков. – Не знать мы, где есть. Море плыть, берег не видеть.

Кошка недоверчиво помотала головой. Моряки с когга заухали. Чтобы не видеть берегов, надо идти строго в Течении. Оно донесет от Браавоса до Иба. Но в Течении всегда полно попутчиков.

Есть Противотечение, оно не такое устойчивое. Самое страшное: когда Течение и Противотечение смешиваются. Возникает сулой – такое море, где волны сталкиваются, как хотят, порождая водовороты и удваиваясь в высоте. А если еще и ветер, дело плохо.

Но иначе к острову Иб можно попасть лишь вдоль берега, мимо Секиры, мимо устья реки, мимо давно заброшенных городов мертвого Сарнорского царства. А это и долго и опасно: любой шквал с моря выкинет на камни. Людей там обитает мало, помочь некому.

Как же они плыли? Что их движет?

Может, они и есть – сказочные колдуны Асшая?

– Вот эта сучка, – прогундосил за спиной побитый крысеныш, державшийся за колено. Кошка из Каналов обернулась и похолодела. Мелкие крысята позвали крысиных волков. Трое нищих угрюмого вида с неприятно-спокойными глазами, сразу напомнившими таверну у Перекрестка, стояли в нескольких шагах от тележки.

Моряки не вмешаются. Они знают: в каждом порту свои порядки. Береговые разбираются самостоятельно. Но против трех взрослых палка не поможет!

Кошка повернулась к чужому кораблю и удивилась так, что позабыла описаться. Морячки, покривив лица, словно люди, вынужденные делать работу неприятную, но привычную, достали что-то из привешенных к поясу кожаных сумок и как-то повернули. Как бы продолжением собственных пальцев указали на троих нищих.

– Вы, грязный свинья, идти отсюда на, – первый морячок не боялся. И взгляд его ничуть не уступал крысиным волкам по тяжести.

– Ты охуел, мокрожопый, в береговые дела влезать? – старший крысоволк тоже не испугался, удивился. – Не по обычаю.

– Ай эм v rot ebal ю, – оскалился моряк с чужака, и заклинание это высвободило сразу трех огненных демонов. Алыми искрами метнулись они к нищим, и те упали сразу втроем, как будто срубленные.

– Govno za bort. – Густым ровным голосом распорядился старший с чужого корабля. – Plamen, provodi damu iz porta. Polezet kto, strelai.

Сейчас же морячки без малейшей брезгливости подняли тела нищих, напихали в их лохмотья камней, взяли за руки-ноги и молодецким размахом, вовсе по щуплости своих фигур неожиданным, отправили в недалекий полет.

Морячок подошел близко, убрал коробку с демонами на пояс и сказал:

– Провожать выход порт. Охранять.

Моряки на борту когга даже не свистели, когда Кошка из Каналов с осанкой королевы прошествовала мимо, волоча пустую тележку.

Собрались на террасе. Ни пить, ни есть не захотели: встреча для каждого получилась мимолетная, на бегу.

Мия сопровождала десять ящиков с товаром из третьих ворот в пятые и ждала перезарядки накопителей.

Капитан подбирал снаряжение для похода за Саммер, и все утро спорил с Крысоловом о способе ношения и выхватывания. Потом на стрельбище выводил нули, перетягивал ремни под удобный хват, советуясь уже с Эйлудом.

Крысолов, соответственно, после спора с Капитаном писал своим подопечным заявления на государственные экзамены начальной ступени и завтра собирался их должным образом подать в приемную комиссию.

На что Мия немало удивилась:

– Хочешь сказать, нашлись те, кому Страна Цветных Облаков – научная вершина?

– Палеолит, – хмыкнул Крысолов. – Здоровье превосходное, медицины ведь никакой. Живут исключительно с тем, что от рождения дано. Находчивость и внимательность, потому что кругом звери, и только личное умение решает, кто кому завтрак, обед и ужин, и будет ли еда в ближайший месяц вообще. Соседние племена тоже по ведомству зверей числятся, очень стимулирует соображение. Ни земледелия, ни мифологии толком, а письменности вообще никакой. Для них здешний “развитой феодализм” уже заоблачный рывок. В более сложном обществе они, боюсь, в обморок и летаргический сон провалятся. От переизбытка новостей.

Женщины переглянулись. Хоро протянула:

– Помню таких. Жили коротко, ярко и несложно. Зачем там кому земледелие? У них семей нету еще, дети общие. Наследственных споров никаких. Охотник или молодой, здоровый, и от этого полностью счастливый – или уже отмучился… Да, генофонд хороший, но землю пахать им скучно. Не пойдут. Чем же ты их купил?

– Сроком жизни и купил. Пришел, говорю: вот мне шестьдесят зим. Я приходил к отцам ваших отцов, нож подарил, вон тот, с нефритовой ручкой. Вспомнили?

Крысолов не выглядел мальчиком. Обычный взрослый мужчина, чуточку полноватый, где-то тяжеловатый. Но для палеолита просто сорок лет прожить – уже достижение. Полтинник разменять, не попав ни зверю на клык, ни голодной зимой в общий котел – безусловный рекорд племени. А уж выглядеть, как щеголь-Крысолов, к шестидесяти годам…

– Нет, говорят, не может быть. Человек бы уже три раза умер. Спорили, но обошлись почти без драки. Решили, что меня в котел кидать не нужно. Я дух, меня слушать надо. Вот я им и заплел извилины на брабантское кружево.

– Ну, и где твои Маугли?

– В город не повел во избежание культурного шока и соответствующего бардака. На ферме поселил, тут неподалеку. Годик поживут, привыкнут, а там посмотрим: кто так пригодится, а кто и учиться захочет. Вон, в предыдущей партии целых пятеро письменность освоили, хочу их в начальную школу двинуть. Им пока интересно, а мне материалов примерно на три диссертации. По палеоэтнографии, по теории обучения, ну и по сравнительной лингвистике. Набор понятий в палеолите и феодализме, какие общие, какие отброшены. Рецидивы, выжившие обычаи, и все такое.

Тут явился опоздавший Эйлуд, вытирая руки от масла, и Хоро постучала по террасе пяткой:

– Все заняты. Это хорошо, время терять не будем. Быстро выслушаем, быстрее к любимым делам вернемся. Дочка, ты первая.

Мия не полезла за бумагами, просто выпрямилась и прислонилась к столбу террасы, чтобы говорить ясно:

– Больше всего проблем для бессмертных возникает от смертных. От одной обычной зависти, что тем жить, а другим умирать. Мотивация посложнее: тело бессмертного как источник лекарственного средства для продления жизни. В примитивных культурах съедят, вот как про Крысолова спорили – отличная иллюстрация. В развитых под замок посадят, изучать будут. К сожалению, просто исключить общение не получается. Мы тоже стайные. И внимание нужно, и признание. И чисто биологически свежая кровь, во избежание имбридинга.

– Предложения?

– На ранние общества хорошо действует мифология. Создание положительного образа бессмертных. Если, мол, ты эльфов ничем не обидел, они тебе помогут. Клад подскажут, зарытый прапрадедом, например. Им это тьфу, для них это – вчера.

Мия поморщилась:

– А вот поздние общества, с критическим складом ума, понимают: бессмертие ценнее любого клада. Ну и уважения к божественным запретам в таких обществах обычно уже не испытывают. Здесь надо выглядеть не только добрым, но и сильным. Добро с кулаками.

Теперь переглянулись мужчины. Спросил Капитан:

– Что делать одиночке?

– То, что в здешней культуре сделали. Создали мифологию, куда включили смертных и бессмертных. Пусть не на равных правах, но без внушаемой с детства ненависти, которую прошивают, например, христиане. И уже потом одиночка может опираться на мифологию. Представляться частью большего.

– Но перед этим кто-то должен придумать и долго проповедовать эту мифологию.

Мия улыбнулась:

– Мы приходим к “Дюне” Фрэнка Херберта и его Защитной Миссионерии. Точно такую проповедь вел орден Бене Гессерит… Благое Рождение, примерно так можно перевести. Чтобы в случае чего их одиночных представительниц на шашлык не пускали.

Капитан фыркнул:

– И опять получается: древние люди либо много думали о бессмертных, либо сталкивались с ними достаточно серьезно, чтобы породить и сложную мифологию и правила общения.

– Либо они сталкивались с представителями более развитых обществ, которые примитивным лесовикам казались вечноживыми богами. – Крысолов глядел на край крыши, обрезающий синее-синее небо. – Обычный царь-король для полунищего рыбака или там пахаря именно такой бог и есть. Царь и повелитель хорошо кушает, физкультурой занимается в меру, рождается, как правило от красивой и здоровой женщины. Потому-то и живет восемьдесят лет. А среднего работника в тридцать уже артрит с туберкулезом доедают. Вот вам и научное обоснование легенды.

– Выводы такие. – Мия вздохнула. – Доказать присутствие бессмертных на Земле мы не можем. Все слова – просто слова. Опровергнуть не можем тоже. Не наука.

– Можем, – возразил тогда Эйлуд. – По косвенным признакам. В моей родной Вселенной оледенение наступает, и нам поневоле пришлось через Порталы ломиться куда только получалось. Считать биологию научились. Так вот, если предположить, что Бессмертные, что логично, не умирают… Рано или поздно экологическая ниша заполняется.

– Емкость в конкретных цифрах прикидывал кто-нибудь?

Хоро кивнула и достала бумаги. Разложила на террасе. Поскольку Хоро не чувствовала себя вполне математиком, она написала нужные величины цифрами и выровняла по правому краю, чтобы оценить величину пропасти зрительно.

Семейство собралось вокруг белого листа, всмотрелось, крутя разнообразными головами.

“Количество звезд во Вселенной оценочно : 200 000 000 000 000 000 000 000”

“Количество людей на Земле : 10 000 000 000”

“Количество Галактик во Вселенной, ориентировочно : 2 000 000 000 000”

– Если каждому выдать по личной Галактике, и то получается: место для одной волны Бессмертных есть, – Хоро постучала по листу пальцем. – Дальше надо смотреть количество детей на семью и способ воспроизводства. Вон, как у Звездочета и Толмача в книге сказано: “Создание Странника есть акт искусства”, а значит, много их не сделаешь.

– Зато в “МассЭффекте” новые Жнецы получаются механически, пожиранием целой расы.

– Наглядная разница между Миром Полудня и Миром Страха Перед Будущим, – Капитан улыбнулся.

– Допустим, – Хоро вздохнула. – Рано или поздно бессмертные додумаются до ограничения по кормовой базе. Мы же вот сообразили. Если бы в нашей Вселенной они выбрали способ самоограничения через войны, все бы полыхало беспрерывно. Чего мы, к счастью, не наблюдаем.

– В любой сказке о мире огненных демонов наблюдаем запросто. Вечная война, бесконечное взаимопожирание, – сказал Крысолов. – Уводил я как-то детишек из Великой Чумы, такого наслушался…

– Ну, здесь-то ничего подобного, – Хоро подвинула лист и сама пересела в тень. – Потому-то демоны, потому-то и ад. А наши предки либо создатели некогда заключили договор. Например, по одному Бессмертному на Галактику. Допустим, что количество бессмертных увеличивалось так же, как землян.

– Почему Земля? Почему наш мир не взять?

– Земля документирована лучше, чем хеттский мир. Вашу Ойкумену там ледники скоро вообще сожрут, не до раскопок.

Эйлуд покривился, но признал:

– Угу. Для нас вопрос не в изучении планетарной истории, а в том, чтобы история на моем поколении не закончилась.

– Ты, кстати, предлагал своим?

– Предлагал. Но сразу политика началась. Порталы наши могут сами открывать, просто наугад. Я сказал: есть способ открыть один Портал с гарантией. На новую незанятую планету перейти. Сразу вопли до неба: кто ты такой, сопляк, такого вообще не бывает, ведь еще ни разу не попадали, так с фига ли сейчас попадем? И ненаучно, и мы типа не верим, и вообще, сказки все это. Там, за Порталом, небось, и на Луну летали!

Хоро потерла виски. Вздохнула:

– Да… Это не Ефремову с женой и родичами бессмертие выдать. Куда целую планету девать, а главное: почему вообще мы должны этим заниматься? Своих бед мало, что ли?

Постучала пальцами по выровненным циферкам:

– Итак, мы принимаем, что за двести тысяч лет количество Бессмертных возрастало так же, как человеков сапиентических: от нуля до десяти миллиардов. Где-то в процессе они выбрали рассеяние и постановили: не более одного бессмертного, скажем, на Галактику. Ну, не более одной семьи. Потому-то я и не нашла своих в Йойтсу. Порталом или чем другим, но ушли.

– Причем запросто могли быть и у нас разные партии. Кто-то хотел уходить, понимая необходимость, а кто-то плюнул на долг перед видом. Личное важнее. – Мия поежилась, и Эйлуд обнял жену за плечи. – Вот и пришел Медведь-Лунобоец. Урегулировать.

– Численность семьи как считали? – теперь в тень пересел Капитан. – Число Данбара, оно же для людей число Данбара, а для других-то оно иное.

Хоро пожала плечами:

– Никак не считала. Просто семья у нас в наличии.

– А что на другой стороне листа?

– Увлеклась. Циферки на калькуляторе красивые, кнопки мягко щелкают. Книжку Брайана Грина взяла, про струнные ландшафты. Вот, прикинула оценку численности параллельных миров.

Тут все снова склонились над листом. Капитан прочитал:

– Допустим, количество ложных вакуумов оценивается как десять в сотой степени и до десяти в пятисотой. Пятьсот нулей, рука отвалится писать…

– Я по нижней планке приняла, всего сто нулей.

– Сколько из них пригодных? Как ты антропный принцип оценивала?

– Делила количество планет с точно доказанным разумом – Земля, одна штука – на число звезд в Млечном пути. А звезд этих вот сколько, – Хоро провела ноготком по строке:

“от 100 000 000 000 до 400 000 000 000, среднее 250 000 000 000”

– Ведь смотрите: наличие Земли – факт. Наличие звезд вокруг нас – тоже факт. Разница только в их числе. Возьмем оценку еще жестче. Допустим, что Земля единственная планета разумных не в Галактике, а во всей Вселенной, где количество звезд – две дюжины нулей.

Следующая строка гласила:

“антропный принцип оценивается как 1 х 10 ^ -24”

– По Брайану Грину, параллельных Вселенных десять в сотой степени, сто нулей. Умножаем на антропный коэффициент, сразу двадцать четыре нуля минус. Останется семьдесят шесть нулей. Вот, получается из всех параллельных миров для нас пригодны десять в семьдесят шестой степени. Писать столько нулей я поленилась. Все равно листа бы не хватило.

– Мам, ну хрена мы найдем родичей в таком количестве мест!

– Еще время надо учесть, – Капитан почесал затылок. – Портал же вы открываете не просто в пространство. Но в некую “эпсилон-окрестность”. В то же место годом раньше и годом позже – две точки…

Тут Капитан сел прямо, а заинтересованные Крысолов и Эйлуд сбегали в Черный Павильон и притащили тот самый калькулятор с четкими циферками и приятно щелкающими кнопками.

Кнопки стал нажимать Капитан, комментируя:

– На одной и той же Земле, за примерно два миллиарда лет, что Земля считается пригодной для жизни… Возраст цивилизации определим условно в миллион лет. Человечество пока одну пятую от миллиона существует. А уже от кремневых рубил до космоса…

– До порталов.

– Нет, Крыс, порталы не мы придумали. Порталы просто везение, я беру только самостоятельные достижения. Значит, миллион лет на цивилизацию и миллион лет между ними. Два миллиона интервал, вот, разделить. Равно… Получаем ни много, ни мало – тысячу интервалов. И не примитивных цивилизаций, от кого следов не остается, а возрастом в миллион. Эти, наверное, Порталы могут и сами в наследство оставлять. Выходит, приписать к семидесяти шести еще три нолика, что ли?

Капитан отодвинул калькулятор, переглянулся с Крысоловом, Эйлудом, вынес приговор:

– Действительно, Мия, нет особой логики столько обшаривать. На пятом нолике всем надоест. Придумать что-нибудь надо. Чтобы они сами нас искали. Как бабочки на свет.

Хоро убрала засеянный ноликами лист, и все расселись на террасе, безуспешно пытаясь уложить в голове обсуждаемые величины.

– Да ну к воронам! – Хоро махнула рукой. – По делам?

Крысолов покосился на Капитана:

– Что, даже чаю не попьем?

Капитан сделал вид, будто бы не слышал подначки и попробовал перемену темы:

– Где, кстати, Лоуренс?

– Пряности во дворец повез. Там нового повара взяли, так муж его хочет в адепты Красного Перца завербовать.

---

Завербовать человека не просто, но и не так сложно. Надо понимать, чего он хочет – это достигается заблаговременным сбором сведений. И показать, что пойти на сделку ему выгодно: пряником помахать, конечно. А отказываться, соответственно, наоборот. Здесь предъявить кнут, потому как запоминается у нас что? Правильно – последняя фраза.

При такой подготовке вовсе не обязательно быть великим комбинатором и сверх-дипломатом. Искусство дипломатии вообще состоит не в умении красиво говорить – а в умении говорить не больше, чем нужно. Не обесценить одним словом всю подготовку.

Пришел Петр Николаевич Поспелов к директору автодорожного института и минут сорок внимательно слушал его жалобы на жизнь, сочувственно поддакивая. Пообещал: при нас, мол, такого не будет. Мы старую гвардию любим и ценим. Помогите нам: в нужный момент закройте глаза на самовыражение неравнодушной молодежи. Нам бы только до рычагов дотянуться хотя б мизинчиком. А уж мы потом все хрущевские новации, всю суету сует – каленой метлой.

То есть, конечно, мы Никите Сергеевичу за все сделанное бесконечно благодарны, но надо же и отдохнуть от вечного боя. Дальше мы сами. Благо, все давным-давно придумано и на практике опробовано. Станет Госплан прежним, без новомодных этих, с кнопочками-лампочками. Которые непонятно, как что суммируют, и куда их бить за ошибку. Вернутся к рычагам люди, а люди с людьми всегда договорятся. И побегут по коридорам снова “толкачи”, понесут взятки за распределение дефицитов, и снова нас уважать начнут.

Собеседник его поддержал и расцвел, без водки краснея. Мол, в загранку плавать позволим только лучшим людям. Чтобы всякие там доярки-трактористы не роняли реноме Советского Союза спекуляциями. Есть у нас госторговля, пусть она и закупает сапоги в Чехии. Оптом дешевле.

И вообще: новации дело ненадежное. Подумаешь, ракеты. То ли взлетим, то ли сгорим. А Госплан еще при Хозяине стоял. Ух, при Сталине-то порядок цвел! Во так страну держали. Никто бы не закупал машины чешские, весь госзаказ нам шел! А сейчас дожились: пистолет вместо “макарова” чешский приняли, самолет учебный – польский, как будто своих нету. Зачем нам кормить окраины?

Поспелов слушал, снова кивал, поддакивал и подливал. Не факт, что в нужный момент человек сделает нужное. Может одуматься, может испугаться Госбезопасности. Но не один Поспелов с людьми говорит, и не в одной только Москве. Даже в упомянутой Чехии есть люди, есть и в Варшаве…

---

В Варшаве примерно в тот же день поругались немцы, чехи, арабы и поляки. Арабы хотели купить металл, поляки обиделись, что немцы демпингуют. Немцы тоже обиделись: мы, мол, работаем по-коммунистически. Вот у нас и качество лучше. Чехи, поухмылявшись, припомнили польской делегации Тешин – и тогда фонтан ударил в потолок.

Никто не хотел идти в Координационный Совет. Опять русским сдаваться, чтобы они всех мирили? Хрущева, пожалуй, стерпели бы: ему каждый оставался благодарен за что-то. Но Мазуров? Ну… Руководитель хороший, что уж там. Только все равно не наш!

Договорились, конечно. Арабы только в последние лет восемь дорвались до денег. Всю прежнюю историю люди в пустынях жили голодно и скудно. Потомкам ничего не оставили. Теперь им не то,что города: саму землю надо строить, почитай, с нуля. Так что купят и металл-стекло на теплицы, и саженцы в купольные леса, и немецкую химию в опреснители, и рыболовные траулеры с польских верфей, и даже вон кое-кто до промышленности дорос, к чехам за станками пришел. Не все, мол, туристов доить. Надо и о внуках подумать. Как-нибудь между собой договоримся, не беспокоить ведь по пустякам Верховный Совет!

---

Верховный Совет о подковерной грызне догадывался, но не встревал: у самих творилось еще и не такое. Немалая часть экономики Союза велась уже по-новому. Большая Система собирала сводки, учитывала и, что самое свинское, хранила. Не получалось теперь отвертеться. Теперь всякому могли припомнить, какое мнение он проталкивал, и какое решение продвигал. Вместо коллективной ответственности подползала личная, примеривалась к служебным дачам, пробовала на вкус машины из кремлевского гаража.

Но не меньшая часть экономики велась пока еще по-старому. Что-то не успевали подсчитать. Что-то сочли недостойным отдельной строки в базе данных – тогда еще, десять лет назад, когда база жила на секретной экспериментальной ЭВМ, и строки в базе данных исчислялись всего-то тысячами. Теперь возможности ЭВМ подросли, а форматы данных остались прежними, и некоторые товарные позиции оказались в “слепой зоне”, их учитывали руками. Либо не учитывали вообще: прямые договора, местный обмен. Акулы серых зон спешили урвать, пока щели не залатали новым форматом.

Поэтому, когда в Верховный Совет заявилась Нина Петровна Хрущева, вдова Никиты Сергеевича – ну, отмахиваться никто не отмахнулся, разумеется. Но глаза, конечно, стали у всех размером с дойчмарку, цветом с новый бирманский бат, а формой как у китайского пятиюаневика: квадратные.

Нина Петровна, побродив по знакомым коридорам, скоро отыскала в Кремле нужный кабинет. Постучала; Серов ответил:

– Входите. Рад видеть! Чем вам помочь?

– Иван Александрович… – женщина устроилась на кресле и бережно выложила перед собой мобильный телефон. Старый, чуть ли не третьей модели. – Позвонили мне.

Серов поднял брови и не сказал ничего.

– … Я-то трубку сняла, не глядя на номер. А там Жаклин.

– Простите, кто?

– Жаклин, значит, Кеннеди. Когда ездили в Австрию, в шестьдесят первом еще, Никита президенту телефоны дарил. Самому Джону, и ей, значит, в таких блестках весь. И еще мой номер диктовал: вдруг захотите рецептами обменяться там. Ну вспомните, Иван Александрович, мимо вас такое пройти не могло!

– Вспомнил, – Серов, не извиняясь, дернул из ящика стола баночку, из баночки на ладонь желтый шарик сердечного, проглотил.

– Вот как оно всплыло, значит. Не звонит нам Джон по прямой линии. Обходных путей ищет. Случилось там что-то, Нина Петровна. Что сказала подруга? Чего там рецепт понадобился? Что заваривается?

Руки Серова во время разговора щелкали кнопками селектора, нажимали предусмотренные на такой случай клавиши, приводя весь Комитет в состояние “желтый”.

– … А она и говорит: муж мой хотел бы с друзьями вашего мужа поговорить. Но, такое дело, ехать ему в Вашингтон лень. У нас прогресс, торжество науки, поговорим из дома. Можно ли сегодня в полночь? У вас, говорит, настанет уже завтра.

– … Восемь утра, – быстро сообразил Серов разницу в часовых поясах. – Что ж, Нина Петровна. Дело вы сделали великое. Чем вас наградить, мы подумаем. Сейчас вот как поступим. Легенда вашего визита: вы старый телефон сдаете. В связи со смертью владельца. Мы вам сейчас организуем новый номер, не из кремлевской серии. Старый тут оставите. Будете выходить, поворчите на меня, как умеете.

– Да уж, умею, – фыркнула Нина Петровна. – Будто я не знаю, что меня Коробочкой прозвали.

– Номер ваш официально в отключенные попадет. Есть большая вероятность, что вас тогда прослушивать перестанут. И вам и нам так безопасней. Близ царя – близ смерти. Пускай думают: раз вам спецтелефон сняли, то вы интереса в подковерных играх не представляете…

Нина Петровна не первый год ходила по коридорам больших начальников и не стала уточнять: кто такие “они”, от кого пытается скрыться сам Серов. Близ царя – близ смерти; наверное, и в раю ангелы интригуют. Люцифера вон, совсем скинули, как в прогремевшем по столице мюзикле. В широкий показ, конечно, постановка не попала: нечего религию пропагандировать. Но у кремлевской вдовы есть некоторые преимущества, да и старые знакомства никуда не делись.

Вздохнув, Нина Петровна поднялась. Подошла к двери, приоткрыла, чтобы слышали в коридоре. Сказала громко, твердо, без истеричных ноток – она всегда так сердилась:

– Вот вы как! Хрущев умер, вдова не нужна стала, телефон можно отнять! Ну, я вам припомню!

Выступила за порог. Аккуратно, культурно хлопнула дверью и поплыла по кремлевским коридорам с обиженно поджатыми губами.

Серов аккуратно переложил мобильный телефон в тайник. Схватил трубку обычного аппарата без диска:

– Огарков! Огарков! Нет его? Найдите. Сигнал “Зимняя война в Тибете”, повтори! Давай, циркулярно, по всему Минобороны. Его самого завтра ко мне на восемь утра, в каком угодно виде.

Кинул трубку, взял другую:

– Товарищ Кузнецов, привет вам из Гондураса. Так точно, старые памятки всплыли. Завтра к восьми. По Минобороны я объявил уже, своих поднял… Да. Простите, не могу продолжать. Мне еще остальных оповещать, чтобы завтра к восьми…

---

К восьми утра в кабинете Серова собрались не все посвященные в Тайну.

Отчасти потому, что не все могли приехать: Ефремов убыл на лечение. Ковригина в Бодайбо, резать ленточку на большом роддоме, Королев на Плесецк, Глушко в Сары-Шаган. Академик Александров привычно мотался по Сибири от реактора к реактору. Липгарт инспектировал заводы автоагрегатов стандартной линейки, размазанные по всей стране. И так далее.

Отчасти – не всем теперь доверяли.

Серов снова подумал: взять Поспелова, расколоть, и…

И окажется, что Союз поделен ровно пополам. В чистом виде ситуация Гражданской Войны. Многие хотят “как раньше”, многие понимают – нельзя “как раньше”. Страну, где возможны Новочеркасск и смычка “цеховиков” с парткомами, не пересилить мороженным за одиннадцать копеек. И даже вакциной от полиомиелита всего за четыре!

Опасно допрашивать человека, не зная, что именно он должен тебе сказать. Взять Поспелова не шутка. Но тогда его покровитель из посвященных в Тайну запустит механизм заговора. Куда итог вырулит, не скажут ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин. Сталин вон, последние годы все “большого мингрела” искал, Маленкова на свое место готовил. Мог ли думать, что Маленков года не просидит, а сменит его вовсе даже “маленький шахтер” из Донбасса ?

Жизнь – хоть за хрен держись. Больше-то никому веры нет!

Телефон зазвонил, но этого события Серов ждал и потому не дрогнул. Трубку снял Келдыш: он приемлемо говорил по-английски. Представился. Спросил:

– С кем имею честь беседовать?

– С человеком, наблюдавшим старт шестнадцати ракет на полигоне Ньоньокса. – Кеннеди перешел на ломаный русский:

– “Pogoda tchorosha tolko radi vashego priezda”, помните ?

– Точно! – Поднял голову Челомей. – Именно так я и сказал. Похоже, это на самом деле он.

Серов шевельнул рукой:

– Крути его дальше, Мстислав.

– Слушаем вас внимательно.

– Джентльмены. Я не силен в русских идиомах, а потому говорю прямо. Мне предложили продать вас. Но я лучше продам тех людей вам.

– Почему?

– Потому что в едином Союзе есть одна ядерная кнопка. Она в Кремле, у Мазурова. Если вы рассыплетесь, появится десять, пятнадцать, черт знает, сколько ядерных кнопок. У меня есть агентура, вы понимаете. Но у тех, новых, моей агентуры не будет. Я никак не узнаю, что кто-то там дозрел до кнопки. Понимаете?

– Андерстенд, иху мать еб, – прошептал Серов. – Как мы докатились до того, что нас враги спасают?

– Джентльмены. Обратитесь в секретариат по обычным каналам. Скажите, что хотите снять кино о событиях в Далласе ноября шестьдесят третьего, только обязательно с манекенами. Вам вынесут стандартную папку, приготовленную для таких правдоискателей. Но в ней будут адреса. Разберетесь.

– Что вы хотите взамен? – Келдыш не хватался за сердце, да и никто не хватался. При Сталине страшнее пугались.

– Марс, – ответила трубка. – То есть, я хочу восстановить Америку.

Серов и Келдыш переглянулись и позволили себе робкую улыбку. Сработало, значит. Ордена Мия не захочет, но скидку ей придется сделать немалую. Самое приятное: никакой стрельбы с ненужной беготней. По крайней мере, пока.

– … А Марсианская программа нужна мне как стержень, вокруг которого мы объединимся. Вам, я думаю, Марс пригодится. И я уверен: вам тоже удобнее видеть одну ядерную кнопку, в Вашингтоне, чем шесть, как сейчас.

– Марс, – повторил Келдыш. – Марс…

Отодвинул трубку и сказал собравшимся по-русски:

– Теперь я точно хочу дожить и увидеть.

Приблизил трубку:

– Вы примете нашу благодарность, а мы – ваши условия. Марс.

---

– Марс очень от политики зависит, – сказал Макс. – Условия ты хорошие предлагаешь, но нет. Вчера вы ходили носом вниз, а сегодня ты меня сватать прибежал. Завтра снова политика переменится, и ты из фаворитов… – Макс щелкнул пальцами. – Пстрюк, однова байстрюк, по дедовой пословице.

Помолчали. Макс, чувствуя неловкость, паузу не выдержал.

– В конце-то концов, я ученый, а не летун и не прыгунок. Оклад мне везде будет государственный. Без премий раньше жил, а теперь точно проживу: соцбаллов у нас в профессии сам знаешь, сколько. Хватает не только на хлеб с кефиром. Что тебе еще возразить, сколько еще пустых слов сказать?

Собеседник повертел носом:

– Ну смотри, дело твое. Жаль, конечно. С тобой великие дела можно делать, парень ты головастый. Порталы ваши дело ненадежное. Сегодня у Лентова прорыв, но теоретическая физика лотерея. Можно всю жизнь потратить на тупиковое направление, и только перед смертью узнать: все зря. Наши ракеты – честное железо.

– Любое прикладное знание следствие нашей теоретической науки. – Макс пожал плечами. – Может, оно и тупиковое, направление. Но жизнь у меня пока что интересная, да и польза от нас, как выясняется, все же бывает. Слушай, расскажи лучше, как вы лететь собираетесь. На чем? Откуда?

Собеседник оживился:

– Корабль у нас готов. Ну практически.

– Года через три? – понимающе усмехнулся Макс. – Или сразу к юбилею революции?

– Нет, полагаю, управимся быстрее. Особенно теперь, когда соглашение с Кеннеди достигнуто.

– А у них там Кеннеди? Никсона, вроде бы, выбирали?

– Как выбрали, так и убрали. Дело “Уотергейта”, слышал?

– Некогда мне. Ты дальше говори.

– Там все по фильму… Или ты “План полета” не смотрел тоже?

– Смотрел, но кино ведь… Я думал: там спецэффекты всякие.

– Есть и спецэффекты, – теперь хмыкнул собеседник, – но в основном кадры с полигона.

Макс удивленно откинулся на спинку стула. Посмотрел на собеседника: вроде не врет Лешка-сокурсник. Посмотрел вокруг: тихое кооперативное кафе, отделанное под английский “Pub”, точно как в фильмах о Шерлоке Холмсе. Посмотрел за окно: Дубна, город физиков.

Макс Шароль работал не в Дубне. Портальщики базировались на Торбеевом Озере. Почему, никто не знал точно. Говорили: секретность. Говорили: рядом база противоракет, которые даже ядерную бомбу в полете могут сбить. Говорили: все неправда, а правда: место для порталов удобное. От Великих Древних канал остался, проще в нем проколы делать. Много, в общем, говорили – Макс не прислушивался, ему своих задач нарезали выше маковки.

На кино его вытащила Верка, разумеется. Она недавно отшила крайне перспективного кадра, московского журналиста с хорошим послужным списком. Сказала ему честно: “Гулять с тобой, Миша, хоть полночь, хоть заполночь. А сына растить лучше с мужчиной основательным.”

После чего собрала чемоданчик и явилась к Максу прямо на проходную. Мало ли, вдруг там уже лаборантки всякие глазки строили-строили, и вот, наконец, построили, и пора сказать им всем голосом Абдуллы из кино “Белое солнце пустыни”: “Махмуд, паджигай!”

Не то, чтобы Макс возражал. Если совсем-совсем честно, девушки его интересовали постольку-поскольку, а интересовали его разные аспекты портальных взаимодействий. Главное, разумеется: нарушение принципа причинности, потому что Портал по сути есть перемещение со скоростью выше световой.

Но тут, понятно, банальным “парадоксом близнецов” не отговоришься, потому что через Порталы ходили и ходят вполне систематически. Сначала Город Ноль – Ноль в смысле самый-самый начальный, стартовый комплекс. Ни серийного, ни испытательного номера. Затем – Далекая Радуга, там уже аппараты как полагается, с запасным троированием, с мажоритарной системой принятия решения.

Систему эту позаимствовали у космонавтов, понятно, и работала она так: на всякое действие назначалось три гидроцилиндра. Если один из них выбивало или он гнал пургу, два других отклоняли двигатель в нужную сторону. Просто прямой силой. Понятно, что на датчики и автоматику принцип использовался не так топорно, тем не менее…

В общем, Верка вытащила его в кино. С мужчинами Вероника обращаться умела отлично, и не повела секретного физика на слезливую мелодраму. Поспрашивала подруг, посмотрела три выпуска “Кинообзора”, прошерстила библиотечную подписку “Вестника кино” – и нашла фильм, умеренно фантастический, чтобы самой не скучать, и в то же время чтобы там всякие железки в кадре, производство, глобальные проблемы – чтобы мужик тоже себя умным ощутил.

Когда на секретного физика удочку забрасываешь, приходится хорошо думать. Конкуренток много. Из коммун прет молодая поросль, там такие стервы! Даже заткнуться могут вовремя, потому что изучают, страшно сказать, психологию. Чего там, Вероника сама тайком от подружек брошюрки читала. Отставать не хотелось.

Макс, разумеется, обо всем этом не подозревал – или думал, что ему все равно. Пошел в кино, где на двадцатой минуте и охренел, чуть не забыв про Веронику… Вероника не обиделась, она тоже удивилась до пятирублевых глаз.

Взлет “Ориона” в кино выглядел торжественно и мощно; объективы заметно дрожали, и потому казалось: в зале дрожит пол от буквально моря огня. Толстенький грибок межпланетника вытягивали за атмосферу тридцать два ускорителя. Все это колонно-цилиндрическое великолепие выдыхало моря, океаны пламени.

Макс, разумеется, видел знаменитое кино “Укрощение огня”, и продолжение “Море тюльпанов” – но тут сразу понял: океан огня укротить невозможно. И, наверное, не нужно. “Человек полетит не силой рук, но силой разума”, говорили Великие Древние. Макс Шароль, как правоверный адепт школы Порталов, перефразировал для себя: “Человек полетит не морем хаотического пламени, но силой разума, воплощенной в точности расчета и качестве магнитной аппаратуры.”

Установки Порталов не плевались пламенем и, тем более, не ревели до сотрясения почвы. Ровный гул, примерно как от большого трансформатора – собственно, главную часть установки как раз и составляли катушки на сердечниках – потом хлопок выравнивания давления “Там” и “Здесь”…

Нет, Макс Шароль свою работу не променял бы ни какие ракеты. Дубина против шпаги не играет!

Пускай даже дубина полированная и удобно выглаженная по руке.

Но кадры с полигона?

– Где же у нас такое?

– На Новой Земле. И знаешь, Макс… – пиво свое собеседник вытянул одним глотком. – Там самое жуткое не ракеты. А предстартовый ревун, инфразвук. Птиц разгоняет. На первых запусках их там падало столько, что биологи нас чуть на пипетки не подняли и шприцами не затыкали. Вот, ввели четко по “Туманности Андромеды”, как в “Хаммада эль Хомра”. У нас там небольшая мода на названия прошла, так гости удивляются: разве, говорят, чукчи знают арабский? Местные парни смеются: луораветлан знают все!

– Ну хорошо, вот вы взлетели, а дальше чего?

Собеседник поморщился:

– Оранжерейный блок у нас давно отработан, их сейчас пять штук на орбите только. Можно взять самый новый, пристыковать. Они все проверенные, у них ресурса минимум три года, туда и обратно хватит.

– А я читал, там Гомановская траектория, полтора года в один конец. В другом варианте – пятьсот суток на все.

– Вот что значит не специалист. Наша суть – импульсная тяга, она все время полета в нашем распоряжении. У нас такой запас дельты, что плевали мы на Гомана. Семьдесят суток туда и столько же обратно. И там хоть месяц занимайся, хоть пять месяцев, астрономические окна для нас постольку-поскольку. Обитаемый блок тоже на мази. Эксперимент “Биосфера”, ты вряд ли слышал.

– Секретный?

– Просто неафишируемый. Вот купольные леса эти, что сейчас озеленители тянут, они побочная продукция оттуда.

– То-то я смотрю, много их.

– Смотри-смотри. А то давай к нам? Про тяговые заряды соглашение достигнуто. Главный барьер упал, значит. Есть смысл спешить. К семьдесят пятому… Два года, значит… Вполне получится.

– А люди-то есть у вас? Космонавты?

Алексей Леонов улыбнулся той самой “гагаринской” улыбкой, которую психологи Центра Подготовки репетировали с космонавтами каждый день. Именно вот ради общения.

– А что “космонавты”? Назвался космонавтом — полезай в космос!

Макс Шароль засмеялся. Поднялись, оставив деньги на столе: тут разрешалось. Кооператоры клиентов по пустякам не дергали. Не хуже Вероники умели конкурировать. Посчитают, если переплата выйдет, в следующий раз вернут сдачу постоянному клиенту. Или в новый заказ учтут. Или возьмут чаевыми – но только если клиент ясно распорядится об этом. А если просто деньги на столе, это еще ничего не значит. Небось, не в капитализме живем!

Изо всех иностранных делегаций обычай “не брать на чай” понимали и ценили только японцы. Все гости из RIKEN чуть ли не с поезда бежали именно в “Pub”, вызывая среди конкурентов завистливое брюзжание. Адски трудно не брать чаевых! Даже если ты почти совсем коммунист; но ведь пока не совсем – а значит, можно чуть-чуть отступить от строгих правил. Ну, потому что если нельзя, но очень хочется – то можно?

Собеседники вышли. Ровесники, смотрелись они колоритно и красиво. Худой нескладный Макс, в классических “профессорских” очках, строгом пальто и столь же классически замятой шляпе. Рядом внушительный Алексей в летной форме, с нашивками “Отряда Космонавтов N1”, с цветными шевронами за успешные полеты.

Куда там Веронике, тут буквально весь женский пол поворачивал головы вслед. Именно тогда Тамара Дмитриева увидела их в прямых лучах закатного солнца, именно тогда и сделала первые наброски знаменитой картины “Космонавт и Конструктор” – хотя Макс все же не пошел работать к Челомею, так и оставался физиком.

Но до Парижской выставки “Путь к Марсу” семьдесят седьмого, где “Космонавт и Конструктор” прогремели на весь мир, оставались еще годы и годы. Покамест мужчины прошли короткой улочкой к вокзалу, разместились в креслах пригородных вагонов. Только разных поездов: Макс направился в свое Торбеево, а Алексей в Москву.

---

В Москву на суд Гирю не повезли. Крутили-вертели, выпустили из “воронка” в незнакомом громадном дворе; охнул Гиря и самую малость не опозорился в штаны.

Привезли его в тюрьму-“американку”. Как следует из названия, позаимствовали конструкцию в Нью-Йорке. Или, может, в Синг-Синге, не то еще в каком Алькатрасе. Гиря, понятно, не знал. Кореша его тоже не простирали свою эрудированность настолько широко; что там – они слова “эрудированность” не знали.

Зато “американку” знали все и весь воровской ход ее ненавидел.

Буржуинскую капиталистическую тюрьму вместо честной Таганки или там Бутырки построили, чтобы заключенных ссучивать. Массово, как все в стране советской делается. При Хрущеве построил “американку” министр внутренних дел Дудоров, и завел в ней людоедский порядок.

Воры, они по жизни воры. Им работать – западло. Работать – значит, сотрудничать с тюремной администрацией. Дела с ней мутить. Она тебе пайку, а ты ей – рукавички шьешь. Или там лес валишь. Но всегда: “ты мне – я тебе”, а это не воровской закон совсем. Это закон торгашеский, торгаши для вора законная добыча.

Никогда поэтому воры в тюрьме не работали. Пайку им “из уважения” отдавали “мужики”, или там “шестерки” в клювиках приносили. Либо с воли “грев” просачивался. Просачивался через какие угодно строгости. Потому что правила правилами, но даже сейчас конвоиры остановились перетереть: знакомые оказались.

Конвоир Гири и сам Гиря с удивлением посмотрели на бандита, забинтованного до самых бровей.

– Куда ему наручники, он и без охраны ходить не может.

– Положено, – лениво отозвался конвойный.

– За что его так? Секрет?

– Не секрет, грабеж обычный. Об голову разломали утюг… Модерновый, электрический. Ну и били нещадно минут семь, наверное. Он с корешем хату бомбил в рабочем поселке, но случилась неожиданность. Пролетарии в хате отсутствовали не абстрактно, “как класс”, а конкретно за водкой вышли.

Гирин конвоир хрюкнул. Конвоир забинтованного кивнул:

– Во-во. Пока наши клиенты повязали теток и приступили к упаковке вещей, вернулись мужики. Дальше четко по песне: “Войдя в тот ресторан, увидев англичан, французы стали все разозлены”. Соседей всех созвав и табуретки взяв, отпиздили, как дети Сатаны. Оба пистолета кореш держал, он и прорвался. А кент во, головой утюга словил, с чего и началась его неудача.

Посмеялись. Конвоир поинтересовался:

– А твой?

– Рецидивист, сто пятая.

– О, так ты проставляешься? Как взяли?

– Не поверишь, дуриком на вокзале. Барыги подрядили его автоматы фантиками забивать. Он делал это слишком близко к узбекам, а в тот день как раз “кони” выиграли у “Пахтакора” три-два. Злые узбеки, значицца, пресекли порчу социалистической собственности.

– Ну, хулиганка, пятнадцать суток.

– Вот и мы так думали. А в участке пальцы сняли, на машинку положили. Та пожужжала-посветила, и хопа, на табло: побег из Долгопрудного, убийство сотрудника.

– Во как. Да он у тебя ковбоец, оказывается. Ну-ка, подробности.

– Сидел по краже, готовальни из школы взял, из кабинета черчения. Сидели там с ним люди посерьезнее, они его быстро вербанули на блатной романтике. Вынули из ватника вату, с полочки дощечку отколупали, трением вату подожгли, а от нее ватник раздули. Дым, пожар, крики. Дежурный ошибся, вошел в камеру. Тут его в парашу головой, но не рассчитали: насмерть. Ну и разбежались, конечно. В Долгопрудном людей всегда не хватало, не столица, один дежурил.

– Орел, сука, комнатный. А попался дуриком. Фантики пихал, тоже мне воровское занятие.

– Не говори.

– Знаешь, по такому делу и звездочка упасть может. Прямо как в песне поется: “На вес золота нам вор-рецидивист”.

– Хорошо поет, кстати. Прямо как сам сидел.

– Проверяли знакомые, не сидел. Только у нас при Сталине много кто отсидел. Потом пацанам во дворе хвастался. Вот оно оттуда и расползается. Короче, жду приглашения.

– Не сглазь.

– И то верно. Расходимся, вон уже нам ворота открыли.

Конвоир забинтованного повел бедолагу в воронок и на суд.

Гирю ввели в первый этаж ненавистного “стакана”. По всем стенам “стакана” шли кольцевые коридоры с решетчатыми дверями камер: чтобы сидельцы хорошо видели середину. В середине, на высоте примерно третьего этажа, в клетке, сидели воспитуемые воры. Или они шили рукавички, или они не получали еды. Клетка просматривалась отовсюду. Никакой “грев”, никакой “кабанчик” в клетку не проскочили бы.

Мало того, над клеткой издевательски вытянулся лозунг: “Кто не работает – тот не ест!”

Чертов “кукурузник”! Даже у Кремля все-таки нет власти над каждой сопкой, каждым колодцем. Но вот здесь, в “американке”, кончились многие известные погоняла.

День ты выдержишь без еды, ну три дня. А потом все. Шьешь рукавички. И больше не вор. Зашкварился. Опомоился. Никто с тобой ничего вести не будет. Живи, как все живут. Ползай, выслуживай, ходи на задних лапках за дефицитом.

Быть “как все” Гиря не хотел никогда, и по коридорам “американки” шел в настоящем ознобе.

Конвойный втолкнул его в кабинет; в кабинете восседал за казенным столом восточный человек. Сверив имя-фамилию Гири, он велел конвойному выйти, что тот и сделал, пристегнув сначала наручники Гири к отполированному крюку в стене.

Восточный человек сказал:

– Ты плохой человек: вор, убийца. Но твой отец тащил меня на спине через Вислу. Ему я не могу отдать долг, он сгорел в танке, пока я лежал в госпиталях. Отдаю долг тебе. Жизнь за жизнь. Больше мой род ничего твоему роду не должен. Здесь тебе оставаться нельзя. В Союзе тебя найдут и расстреляют, а меня тоже – за то, что я сейчас тебя выпускаю. Поэтому вот…

Восточный человек толкнул по столу тощую папку.

– Возьми документы. Езжай, завербуйся, там тебя переправят очень далеко, никто не достанет.

– Другая планета, что ли? – Гиреев не спешил верить царскому подарку. Проверяют, может? Кореша говорили, сейчас мент пошел ученый, в душу без мыла влезет. Сперва мягко, а потом как гланды вырвет!

Через жопу вырвет, естественно: в стране советской все через жопу.

Восточный человек улыбнулся – так, что Гиря вжался в стул.

– Точно. Другая планета. Называется “Далекая Радуга”.

---

– … Называется “Далекая Радуга”, но мы говорим “Радуга”, короче так. А ты откуда?

Девчонку на борт принимать, понятно, не хотели. Приметы приметами, а окажется она беглой какой-нибудь в розыске, или переносчиком редкой инфекции, от которой никому ничего не кололи – и что тогда?

Да и задержались моряки в Браавосе. Третий день смотрели на титанову задницу. Соленое мясо и сушеную рыбу выменяли на два пожарных топора и кусок шланга, обозвав его “шкурой полярной анаконды”. Воду свежую налили в речке просто так. Хотелось уйти поскорее, но девчонка?

Боцман опытным глазом осмотрел сверток, велел:

– Открывать. Что там?

Девчонка вынула острый клинок и на удивление лихо срезала верхушку с буханки хлеба.

– Зачем ты ехать с нами хочешь?

– Сильные вы есть. Помощь мне нужно, – тут проскочило непонятное слово, – отец убит. Братья далеко. Сестра замок сидеть.

Моряки переглянулись. Китаец кивнул:

– Не врет, глаза такие часто видел.

– Где ты у нас такие глаза нашел?

– Зачем у нас? Дома. В Харбине. Когда вошли солдаты Юань Шикая.

Командир осмотрел всех:

– Давайте с младших. Пламен.

– За.

– Объясни.

– В справочнике написано, что меч оружие знати. Так ловко рубить учатся долго. Смотрите, у нее вся одежда рваная, а рапира блестит, как у нас медяшка.

– Точно, – сказал в свою очередь Варен. – Если она из дворянства, ее родичи за спасение будут благодарны.

Айсен просто кивнул.

Иван сказал:

– Беспризорник мало кому верит. Если она верит нам, уже высоко нас ценит. Оттолкнем – плохо.

– Согласен, – Митяй пальцами отстукивал неслышный ритм на привальном брусе. – Не одни, так другие рано или поздно прирежут ее за горсть сраных устриц.

– Мне похрен, – Александр честно развел руками. – Можем взять, можем не брать. Мы сами-то не знаем, куда нас несло от Секиры.

– Секира знаю! – на знакомое слово девчонка вскинула голову. Быстро сунула шпагу или меч обратно в лохмотья. – Лорат знаю, Секира знаю. Храм люди Секира приходить, умирать. Храм служить, слышать.

– Брать надо, умрет иначе. На улице дитя живет мало и плохо, – Ли махнул рукой. – Прокормим. Боцман еще кальмара выловит, если что.

– Получается, ее в храме так научили железкой махать? – механик взял подбородок в горсть. – Надо брать, командир. Она – мешок сокровищ. Просто некоторые перстни там с отравленной иглой. Но знаний об окружающем нам по доброй воле никто не расскажет. А девчонка нам обязана.

– Что уметь? – боцман поглядел в глаза девчонки.

– Мыть пол. Мыть мертвого. Подавать за стол.

– Мертвого подавать за стол?

Девчонка отчаянно завертела головой:

– Нет! Мертвый Храм служить, убирать. За стол подавать вино, еда. Служила великий лорд Ланнистер.

Командир зашуршал страницами. Отложил брошюрку.

– В справочнике нет Ланнистеров. Наверное, мелкие какие-то. Разведчики только крупных перечисляли.

– Или нездешние, – сказал боцман. – Видишь, Филиппыч-то прав. Она мешок знаний, стоит взять за одно это.

Командир откашлялся.

– Девочка, слушать.

Девчонка подняла глаза к стоявшим на полубаке морякам.

– Ты слушать Ли Чжун Хань.

Харбинец обозначил поклон. Девчонка поклонилась на удивление красиво – нет, определенно из дворянства.

– Жить он показать. Помогать готовить еда. Поняла есть? Повторить.

– Слушать Ли Чжун Хань. Помогать еда готовим.

– Имя твое назвать.

– Арья, – сказала девочка и все увидели, как она прикусила язык, чтобы не проболтаться дальше.

– Боцман, вписать юнгой. Из провизионки остатки еды вынести. Все равно морозильник уже пустой, а рыба и солонина у нас в трюме. Пускай в провизионке живет. Ли. Первым делом научить языку, чтобы она понимала, что с ней делают и зачем. Вторым делом переодеть и вымыть с вошебойкой. Волосы короткие, хорошо. Надеюсь, мыла она не испугается. Робу ей подогнать из ковбойских запасных, они по размеру самые малые. Ценные вещи ее сложить в оружейку под замок. Чтобы не боялась, что отберем, выдели ей патронный ящик с замком, который мы под картографический сейф переделывали. Ключ ей выдай, спокойней будет. Лохмотья ее в топку. Арья…

– Слушать.

– На борт!

Девчонка, видимо, поняла только приглашающий жест и взлетела на катер с пирса, обойдясь вовсе без трапа. Рукой на привальный брус, прыг – и вот на полубаке.

Митяй с “четвертым палубным” убрали сходни; Филиппыч уже скрылся в машинном. На руль встал Иван: только ему командир катера доверял ходить в портах и узостях.

Ли девчонку в надстройки не повел. Усадил рядом с собой на полубаке, и начал с языка: показывал, называл, спрашивал, как оно называется. Арья называла по-своему.

Командир поглядел на Сашу:

– Радио работает?

– И радар, товарищ старший лейтенант.

– Как выйдем из… Браавоса… Надо будет где-то пристать, нарубить чурок посуше, хотя бы половину трюма. Солярку будем беречь на случай шторма, меньше трети осталось.

– Задачу понял, товарищ старший лейтенант. Кого взять?

– Ну кого, ковбоев бери. Они к нам прямо из леса пришли. Нагрузи так, чтобы у них самая мысль о бабе на борту не возникала.

– Товарищ командир, они все-таки пацаны. Дрова рубить правда Вася-водолаз нужен!

– Значит, пускай тонкие рубят. Сам видишь: нет у нас Васи-водолаза. Ивана с вами пошлю, Митяя в помощь. Начинай искать место завтра утром.

---

Утром катер Т-99 ушел уже довольно далеко от Браавоса на ост: по лагу миль сто пятьдесят.

Ни штиля, ни противного ветра катер не боялся. Сильное течение оставил он севернее, правда, что и к берегу не прижимался, чтобы не сесть на камни в незнакомых водах. Но вилять по ветру или там под ветер катеру не требовалось, так что встречные и попутные моряки ему завидовали.

Закончив с приборкой, команда собралась в кают-компании. Командир назначил партию дровозаготовителей. Митяй с Иваном взяли бензопилу – правда, горючего к ней на борту нашлось буквально пять литров. Александр взял малую рацию “Раз-два-три”. Построились на полубаке: больше на маленьком катере просто негде.

– Взяли что-нибудь от комаров?

– Так точно, товарищ командир! От комаров я взял самое лучшее — скорость, ловкость, смелость, упорство.

– Отлично. А против комаров?

– Дэтой облились. И вот, накомарники.

– Ну, вперед, флибустьеры… Ковбои, с лотами на обе скулы. Филиппыч, самый малый. Боцман, рули вон туда, где бережок отлогий.

Катер подошел к месту, где береговой обрыв разламывался, а над обрывом стояли желанные дрова – правда, покамест в форме деревьев.

Подкравшись, сколько посчитали безопасным, сели носом на гальку. Ковбои спрыгнули, приняли пилу. Матросы постарше попрыгали следом. Саша проверил связь – на катере слушал сам командир Матвей Григорьевич.

Ковбои пошли вперед и скоро нашли, как подняться к лесу. Влезли по крутой тропинке на гребень. Осмотрелись.

Море серое, небо чуть в голубое, но тоже больше серое. Ветер холодный, лес под ним клонится, и листья кажутся серыми – только чуть с прозеленью.

Немного подивились, что никто не поселился возле удобного спуска к воде. Иван, когда поднялся, объяснил:

– Спуск еще не порт. Где тут лодку держать? Берег открытый. Первый шторм, и все… Саша, докладывай: нашли хорошую рощу с ветровалом. Кубов пять до вечера сделаем.

Саша взялся за рацию. Пламен почесал затылок:

– С пилой мы десять кубов сделаем.

– Напилить не фокус, как грузить будешь? – Митяй подмигнул и пропел:

– Бобры загрызли Буратино,

он весь в березовом соку

лежит в траве, раскинув руки.

И дятлы кружатся над ним.

Первым часовым назначили якута. Тот, конечно, снарядился выпрошенным “К98”, и даже прицел поставил. Теперь Айсен осторожно пошел по лесу глубже, довольно щурясь: лес выглядел нехоженым. Все ветки бьют в лицо, тропинки только звериные: узкие, кривые, ныряют под сломанные сухие стволы. Есть надежда, что никто не наскочит с ножами, как тогда, на Опушке Динозавров. Или ее уже переименовали в Драконью?

Ветровала на морском берегу хватало. Оставалось напилить, самые большие чурки поколоть, чтобы в топку влезали. Связать хотя бы штук по десять, чтобы не бегать с одной-двумя палками. Отнести руками по крутому спуску до катера, затолкать в трюмный люк, сложить вперевязку, чтобы при качке поленница не летала по всему трюму…

Ковбои переглянулись, вздохнули. Пламен процитировал:

– Ценой неимоверных усилий с погрузкой анамезона справились до наступления ночи.

---

До наступления ночи десять кубиков не сделали, но и пятью не ограничились. Впихнули в трюм семь, почти восемь – тут Филиппыч дальнейшее издевательство над машиной задробил. Сказал: посмотрим еще, как оно гореть будет. Сухостой сухостоем, но влажность больше двенадцати. Умаемся колосники отчищать.

На что командир возразил: остаться в море без хода, потому что солярку съели, тоже мало хорошего. Вся береговая команда на слово “съели” сделала стойку, синхронно сглотнув слюну. Командир посмеялся и велел коку подавать.

Получив под начало девчонку, Ли превзошел себя. Остатки вяленого кальмара и сушеную картошку он превратил в подлинную пищу богов; Пламен, впрочем, догадывался: семь кубометров здорового физического труда на свежем воздухе – лучшая приправа к чему угодно.

– А ведь маловато нам семи кубов, – сказал он, отвалившись от стола. – Плыть нам еще и плыть.

– Ничего, – Варен преисполнился оптимизмом. – У нас бензопила есть. Глаза боятся, а руки…

– Из жопы, – буркнул Филиппыч. – Анамезона у нас на один разгон. В смысле, бензина литр остался. Ли, что твоя подопечная говорит про Секиру? Далеко до нее?

– Не спрашивал пока. Не так хорошо язык знаем. Завтра, может, объяснимся лучше. Попрошу карту нарисовать.

– Где она сама?

– Спать после ужина отпустил. Голодная, как сто чертей, наелась – разморило.

– Сколько ей лет?

Ли поморщился:

– Товарищ командир, без доктора не сказать. Они как-то по зубам умеют определять. Я не умею. На вид не больше десяти, но рассуждает почти как наши ковбои. Чуть-чуть не взрослая.

– Видать, не брешет, что отец убит, сестра в плену.

– Дворянство, хлопчики, это не только красивые платья и блестящие шпаги, – Филиппыч почесал затылок. – Насколько я читал исторические книги, везде пишут, что дворяне платят налог кровью. Вот оно вам, въяве и вживе, матросы. Хотя кино про мушкетеров и мне нравится, а все же…

Филиппыч выпил чашку “противосонного” чая Ли как водку, вздохнул:

– Бывает, подумаешь о войне – и война тут как тут. А бывает, подумаешь о счастье и радости…

– И война снова тут как тут, – буркнул Всеволод Кириллович. – Добро. Командир, с погрузкой все закончено. Трюм задраен. Инструмент принят, рацию вернули на место.

– Отходим через четверть часа, – командир поднялся. – Ли, нам нужна карта. Попроси девчонку, пусть изобразит, что сможет. Если она правда дворянка, ее, наверное, учили географии тоже. Цивилизация тут вполне себе мореходная, должны быть не карты, так хотя бы лоции или там портоланы.

– Товарищ командир, что?

– Портоланы, матрос Варен, суть описания-диаграммы береговых линий. Применялись в средневековой Европе, потому что плавали там, главным образом, в виду берегов. Так и мы сейчас пойдем, только оттянемся мористее, чтобы не сесть на камни.

– Товарищ командир, про портоланы понял, а почему мы в Браавосе карту не купили?

– Светить катер не хотел. Мало нас. Туда надо приходить сразу на крейсере, чтобы местные не рискнули чародейный кораблик отнять, а нас в рабы приспособить. Огнестрельное оружие великое дело, но от палки в ноги и кирпича по затылку оно не спасает… Все, матросы. На вахте мы постоим, тряхнем стариной. Вы за ударный труд свободны до утра.

---

До утра катер полз пятиузловым ходом. Ветер не поднимался выше трех баллов, но и это сильно замедляло возвращение. Командир держал на руле ост, пугал местных прожектором, сам пугался то возникающих, то пропадающих отметок на радаре. С полуночи заступил Митяй, потом Александр. Ивана командир хотел оставить на следующий подход к берегу.

До утра Филиппыч и подменивший его в кочегарке Ли стопили третью часть добытых дров. На том же пару могли, наверное, пройти шести-восьмиузловым, но командир не рисковал гнать в темную ночь. По уму, маленькому катерку стоило бы ночевать в бухте на якоре. Да только закрытой бухты все не попадалось, а в открытой бухте все равно придется держать машину под парами на случай такого же шквала, с которого началось все их приключение.

Утром Ли научил гостью нужным словам, и Арья охотно нацарапала схему: Браавос, потом Лорат на острове – по всему выходило, что строгий ост от Браавоса проведет их севернее Лората. Потом тот самый полуостров Секира.

Дальше Секиры к осту уже летают патрульные дирижабли. То есть, они и до Лората добирались, потому что засняли город с лабиринтами; по сравнению описаний Арьи и аэрофотоснимков получалось: архипелаг Лорат именно то, с каменными закоулками-стенами, и есть. Но до Лората как повезет, а до Секиры точно летают: на Секире планировали геологов поселить, горы обследовать. Неделя прошла, наверное, уже вагончики там в круг составили, радиомачту подняли. Ну и надувной ангар дирижабля, скорее всего, приткнули тоже. Добраться до радиуса, где их услышат патрульные дирижабли Секиры, и дело в шляпе.

Увы, расстояния схема Арьи не передавала.

Поскольку дров еще хватало, и радар не показывал по курсу ровно ничего, командир велел: на треть запаса дров пойдем крейсерским, десятиузловым. Сутки десятиузловым – двести сорок миль, так скоро и Лоратийский залив на правом траверзе покажется. Со слов Арьи – она, конечно, передавала подслушанное у моряков Браавоса – залив тот вдается далеко на юг, и обходить его длинный берег нежелательно, если надо попасть на Секиру. Лучше плыть прямо на восток. Если нужны дрова, так они на Лорате растут совсем неплохо. Архипелаг не ледяной, лесистый.

Про Течение и Противотечение Арья тоже рассказала, но командир, боцман и механик решили туда не лезть. Пронесет их Течение мимо нужного пункта, как узнать – где на зюйд перекладываться? Над основной морской трассой дирижабли старались лишний раз не мелькать, во избежание ненужного беспокойства среди моряцкой общественности. Один чародейный катер, который то ли заходил в Браавос, то ли все это выдумки малолетней торговки устрицами, погоды не делает. А вот летучие левиафаны – черт знает, как их тут воспримут.

Решили держать ост, пока дрова не кончатся, затем поворачивать на зюйд – никто, наверное, ничего бы иного в таких обстоятельствах не выдумал.

Ковбоев сегодня погнали красить кубрик, понятно: чтобы занять голову и руки. Матросов с той же целью переселили в ближний кусок трюма, где раньше выгораживали места для прикомандированных. После переселения боцман объявил Большую Приборку, на что Митяй отозвался:

– Вон, Петька хотел в космонавты, но по здоровью не прошел. Вася хотел стать актером, но тоже не получилось. Там, оказывается, не просто рожи корчить надо, а согласно роли. Мне за что страдания сии? Я-то никем особенным становиться не хотел…

– И таки добился своего! – пресек боцман заявку на нытье. Убедившись, что матросы при делах, отправился проверять ковбоев.

Ковбои, как всегда, отработали быстро: боцман застал Пламена, когда тот уже приклеивал на дверь кубрика табличку: “СВЕЖАЯ КРАСКА! ПРИСЛОНИСЬ – УБЕДИСЬ!”

– Закончили?

– Так точно, товарищ боцман. Айсен – пол, Варен – стены, я – подволок.

– И вы все трое поместились там одновременно?

– Вот и мелкий рост пригодился.

– А что грустные такие?

Варен понурился:

– Когда все стены покрасил, ко мне подошел кот и сказал: “Херовая работа, хозяин. Руки твои из жопы растут”.

– Какой кот? Нет у нас на борту никакого кота!

– Вот именно, товарищ боцман. – Варен с намеком покрутил носом. – Иллюминаторов там тоже нету.

Из гальюна появился Айсен:

– Дедушка-то снова прав оказался.

– А?

– Он говорил: “Внук, прежде чем красить без перчаток, сходи облегчись.”

Парни заржали, и боцман тоже не утерпел. Махнул рукой:

– На камбуз теперь боюсь и заглядывать. Ничего, Ли проверенный кадр. У него ничего не сорвется до самого прибытия.

---

До самого прибытия он спал крепко и бестревожно. Поезд от Вейла до Города Ноль шел всего лишь полный день. Линия считалась оживленной: Праха из беспрахового прииска везли много, так что линию охраняли и обслуживали тщательно.

К тому же, ходили странные слухи: не то Город Ноль помог Вейлу отбиться от Белого Клыка в последнем крупном штурме, не то, напротив, Город Ноль чем-то шантажировал если не самого великого Озпина, то Глинду Гудвич уж точно. Потому что с каждым поездом на Город Ноль обязательно ехала команда учеников-Охотников, а то и несколько. Вроде как на практику по гримм-тварям, в диких окрестностях Города Ноль.

Вот и сейчас очередная четверка малолеток радостно перешучивалась за пару рядов кресел впереди, до зубовного скрежета напоминая тех, потерянных.

Воспоминание оказалось неожиданно болезненным, так что прибег он к универсальному средству – проводник живо принес ему две пинты крепкого. Они, проводники, в таких случаях всегда понимают правильно.

Ну, а растолкали уже на подходе к вокзалу; подхватив рюкзак, убедился в целости – впрочем, дневной поезд, сравнительно приличный – схватил за лямки и вывалился на перрон.

Вокзал Города Ноль прятался на дне глубокой котловины между округлыми внушительными холмами. Вправо от вокзала тянулся широкий бульвар, по обе стороны которого ветвились улицы поменьше. Они поднимались на окружающие город холмы. Осень разгоралась, деревья начали сбрасывать лист; сквозь черные кружева веток просматривалась на холмах защитная стена.

На вокзале обратного поезда ждали разные люди; взгляд его зацепился безотчетно, необъяснимо, за странную пару. То ли взрослый сын со старым отцом, то ли старые друзья в разных поколениях; то ли сослуживцы – хотя младший обращался со старшим уважительно, и едва ли за локоть поддерживал, а все-таки угадывался в старшем стержень как бы не тверже. Учитель и ученик? На профессоров не похоже. Младший с явной военной выправкой. Командира встречает? Очень, очень вероятно…

Однако, следовало найти какое-никакое жилье, да и работу, коль скоро с вербовщиками Прииска он в цене тогда не сошелся. Ехать пришлось на свои, но заначку он так и не начал расходовать, более того: к восьми тысячам прибавил еще двести пятьдесят льен. Что ни говори, а мастер он хороший.

Стоит ли искать Рейвен, стоит ли упорно шагать встречь смерти? Герои древности терпели и не такое; но то же герои. Что они воистину совершили, а что им приписали потом, ради назидания или просто ради красного словца, чтобы песня красивше звучала – они и сами, поди, не знают. Потому как мифы о героях писали грамотно, после героической гибели, чтобы никто не правил, не ломал стройную драму. Кто может знать – гримм-твари, наверное. Да ведь нету среди черных тварей говорящих, вот и не скажет никто.

Информационный центр на вокзале содержался по первой категории. Тотчас выкатил список вакансий, предложил обменять карту связи на местную, порадовал добротно сортированной базой наемного жилья – чувствовалось, люди тут нужны. Применение всякому найдется.

Закопавшись в изучение вакансий и квартир, не заметил он, как привокзальную площадь пересекли те двое. Прошли к резному домику-остановке Деревянной Дороги, где мужчина помладше крепко обнялся с выскочившей из вагончика брюнеткой, и ровный западный ветер закутал пару черными волосами, натуральным вороновым крылом, и там, в глазу бури, неслышно ни для кого в остальной Вселенной, мужчина сказал:

– Здравствуй, Рейвен.

---

Рейвен успела вовремя: поезд на Вейл отходил в полночь, времени оставалось и наговориться, и поужинать – покупать хоть сухарь у проводников Капитан воспретил Ефремову сразу. Тут, сказал, капитализм. Свожу вас как-либо на выставку пищевой промышленности, посчитаете, сколько в хлеб суют разрыхлителей -закрепителей - консервантов, сами не захотите. Дома хотя бы видим, чего жарим.

Ефремов, помнится, иронизировал: раньше мужчины мясо добывали, женщины готовили. А у вас женщина добыла, мужчина жарит?

Капитан посмеялся: ну да, Рейвен – Охотник с открытой Аурой, кому еще зверя гонять?

Выпили по капельке: ради запаха. Сославшись на возраст, Ефремов отпросился поспать перед отъездом, тактично оставив пару наедине: давно не виделись, искрило между ними до жуткой зависти… Ах, Городницкий, черт морской, как там у него: “Грустно от того, что без толку влюбляться” – но вот удивляться не разучился Иван, пока не разучился, дышит еще машина, тянут пока винты, и не смертелен дифферент на нос…

Уснул Ефремов скоро, свалило множество впечатлений да скачка часовых поясов – страшно сказать, не между континентами, между мирами! Спал крепко, легко, в удовольствие, хотя недолго: тут уже возраст свое вернул. Час-два, много три, и вот она, бессонница. Здравствуй, брат Ваня, давно не виделись.

Послевкусие от сна сохранил доброе. Хорошее что-то примечталось. Но, как обычно, не вспомнил, что именно.

Проснувшись, вышел в кухню небольшой квартиры. По особенной чистоте, звенящей, гулкой, узнал квартиру человека, который постоянно в разъездах-экспедициях. Мало какая женщина соглашалась дожидаться мужа из полугодовых отлучек, так что уют в квартирах геологов и моряков попадался нечасто. Много Ефремов помнил полочек с памятными сувенирами дальних стран, с пыльными веточками кораллов.

Здесь, правда, веяло не одинокой унылой безнадежностью. Словно бы ревел сквозь квартиру невидимый норд-ост, и приходилось друг за друга держаться крепко-крепко… Вздохнув, решил спросить: могут ли они Таисии помочь? Пусть мещанство, черт с ним. Жизнь человеческая дороже.

Поглядел на циферблат вполне земного вида: три часа до поезда. Точно: за окном давно фонари горят. Не лето. Лето там, на Земле, осталось… Кажется, “Дверь в Лето” – у Хайнлайна он читал, что ли? Лето – summer по-английски… Стой, кажется, Капитан и Рейвен вышли, при чем тут лето?

А… Они говорят о какой-то Саммер, которую, m’re lkly – more likely – “скорее всего” – придется тащить. Потому что, не будь она тяжело ранена, вышла бы сама… Насколько Ефремов успел нахвататься по верхам здешнего языка, спорили: кому отстреливаться, кому тащить Саммер.

Подумав, что вслушиваться выйдет невежливо, Ефремов заставил себя переключиться на заваривание чая. Он в Монголии месторождение динозавров нашел, что ему в незнакомой квартире чайник и заварку найти. Разве только подивился счетчику воды прямо на кране, головой покачал: ну точно, капитализм.

И снова порадовался, что удивляться не разучился.

– Вы не спите, шеф?

Капитан смотрел чуть ли не весело; правда, лицо его в такой ситуации человека непривычного пугало. Но, после камеры Перехода, где Ефремов лично, воочию, вот этими вот собственными глазами видел крышки люков синего, инопланетного металла… Он же выдумал синий металл, выдумал для звездолета из Туманности Андромеды… Как оно все могло сойтись именно сюда? Какой смысл? Есть ли намек?

Или умер он, умирает у Таисии на руках, а все вокруг ему видится, мнится длинным-длинным предсмертным сном? И мозг судорожно шьет новую реальность из обломков длинной-длинной, полной жизни?

Ефремов откровенно ущипнул себя за ухо, потом за щеку, потом с недоверием и радостью констатировал:

– Похоже, не сплю.

– Сейчас будем выходить.

– Нищему собраться – подпоясаться. Чай пить будете?

Капитан хмыкнул, поулыбался неведомо чему, потом решительно махнул рукой:

– Пожалуй, да.

Пришла Рейвен, одетая в привычное черно-красное, излучающая жар за добрых три шага. Толкнула Капитана в бок:

– Спроси.

Капитан вздохнул.

– Видно, судьба. Иван Антонович, вот какое дело. Водятся тут звери гримм, довольно сложные твари.

– Наслышан. Еще Тан Линь рассказывал. Пока до вокзала доехали, видел и Стену, и разговоры слышал. Слова не все понимаю, но интонацию различить несложно. Плакаты на стенах, опять же.

– Поскольку Портал сюда уже открыт, возникает вопрос: могут ли гримм-твари существовать вне планеты? Могут ли они через Портал сбежать и рассеяться по Вселенной?

Ефремов начал догадываться. Капитан кивком подтвердил догадку и закончил:

– Да. Мы вот спорим, стоит ли экспериментально проверять. Как тварь повлияет на сам переход? Как себя поведет за воротами? Вдруг она там лавинообразно размножится? Имеем ли мы право на такой риск?

– С другой стороны, – Рейвен аккуратно подобрала куском хлеба то ли омлета жир в сковороде. Посмотрела на добычу оценивающе, съела и только потом досказала:

– С другой стороны, прятаться от вопросов – не вариант. Портал уже работает. Риск уже имеется. Мало ли, кому в голову взбредет провернуть эксперимент. У нас тут не только друзья. Надо быть готовыми. Мы уже открыли ящик с бациллами. Что теперь: бросить на пол и убежать с воплями, а руки пачкают пускай другие?

– Надо подумать, – Ефремов посмотрел за окно. Из квартиры невысокого третьего этажа открывался, тем не менее, хороший вид. Город уже протянулся дальше Центральной улицы, за вокзал, на три перекрестка. Сияние за холмами обозначало, наверное, Прииск. Ефремов проследил взглядом улицы, по которым они днем ехали сюда из Портала, спрятанного в том самом Прииске. По улицам двигались огоньки машин. Зеленые и красные бортовые огни винтокрылов проносились непривычно-близко, но шумела здешняя авиация, не в пример земной, почти никак.

Этичен ли рискованный опыт? Вопрос выводит на другой: этична ли сама система Порталов? Вправе ли они ломать континуум, пороть по швам саму ткань Пространства-Времени? Звери там, не звери, а микрофлору и микробиологию люди между мирами переносят вовсю. Пока что об эпидемиях не слышно. Или довольно примитивные правила карантина-стерилизации работают, или – именно пока.

Вправе ли они уменьшать это самое “пока”?

Вправе, понял Ефремов. Приятно или неприятно, только люди занимаются этим всю свою историю. Ломают сущее-прошлое, перекраивают в настоящем и возводят более удобное для себя будущее. Те индейцы, кто воевал с конкистадорами, выжили в малом числе. Но те, кто не видал конкистадоров, до сих пор живут не больше тридцати лет и помирают в муках от обычной царапины. Потому что за пределами цивилизации, за границами Ойкумены, нет антибиотиков и нет прививки от столбняка.

– Мне тяжело и непривычно признавать, что этика должна уступать силе вещей, уступать реальности… Впрочем, нет. Кажется, в нашей ситуации этика и есть – реальность. Предотвратить распространение через Порталы не в наших силах, потому что не в интересах Человечества замыкаться на одной планете. Остается управлять процессом. Если, конечно, сумеем.

Капитан и Рейвен переглянулись.

– Клетки я закажу, мне тут проще. С тебя переход.

Рейвен кивнула на прощание и ушла. Мужчины вымыли чашки, закрыли краны, обесточили щиток и вышли. Когда Капитан отгремел ключами, Ефремов спохватился:

– А куда вы собираетесь перевозить подопытное? Надеюсь, не на Землю?

– Нет, конечно. Мир, который не жаль, нам выделили один.

Капитан развел руками:

– Вестерос.

---

– Вестерос ваш – какое-то неправильное средневековье. – Докладчик поправил очки, переложил бумаги. – Мы тут напрягли профессуру, и вот что она родила. Во-первых, очень мало языков. Что ни возьми примером из нашей истории, везде языков очень много. Во Франции – провансальский, нормандский, лангедокский, бретонский, эльзасский, и это лишь крупные диалекты. В Англии – валлийский, шотландский, лондонский диалекты. Вестерос – громадный континент, превышающий размерами Англию с Францией вместе, а язык единый…

Кеннеди смотрел на собрание невнимательно, из-под прикрытых век. Пряник он выложил колоссального размера, тут не поспоришь. Пожалуй, двумя годами раньше Врата могли бы спасти Америку от распада. Теперь… Теперь все попробовали независимости. Обратно под крыло Вашингтона никто не хочет.

– … Более того. Образование имен Вестероса, все эти “Ланнистеры”, “Старки”, Джоффри, Джейме и прочие Янисы – почти калька с нашего языка. Возможно, с более старой версии языка, скажем, староанглийского. С неизбежной поправкой на столетия или больше самостоятельного развития. Что наводит нас на простую мысль: наши Врата вовсе не первые. Кто-то переходил туда намного раньше. Возможно, в Средневековье, коль скоро такой общественный строй у них законсервирован. Правда, в их средневековье очень много непонятных отличий от нашего…

Европейцы, конечно же, рады и всячески нахваливают новые независимые state. Раньше-то старушке Европе приходилось конкурировать с громадной страной, способной на рекламу “Кока-колы” выбросить пару годовых бюджетов Бельгии – а теперь куски той громадной страны еще и между собой конкурируют. Сразу появляется возможность влезть на рынок Американского континента, причем не в нищую латиноамериканскую часть, а в самые сливки.

– … В Вольных Городах Эссоса мы наблюдаем парадоксальную ситуацию. Если в средневековой Европе интересы обычных горожан в противостоянии с патрициями представляли цеха и гильдии, то в Вольных Городах никаких цехов, никаких там гильдий. Вся политика ведется потомками старой валирийской знати, в крайнем случае – “аристократией денег”. Даже Браавос, вроде как основанный беглыми рабами, скатился в олигархию “венецианского” образца. Ни одного поселения с более демократичной системой. Скажем, как во Флоренции.

Докладчик удивленно развел руками:

– И никто, в общем-то, не бунтует. Вот, Залив Работорговцев. Миэрин, Астапор, Юнкай. Пришла Дейнерис, привела драконов – началось восстание. До ее появления все молча терпели? Так не бывает. Рано или поздно свои “большевики” там бы появились!

Большевики?… Кеннеди так и не мог решить, хотя бы для себя самого: их вина? Они, безусловно, радуются тоже. Но, на удивление, спокойны. Никаких воплей-криков: “Смотрите, империалисты проклятые, так вам и надо!” Подозрительная сдержанность. Воистину, правду сказал Максвелл на прошлом совещании: не шуточки ли Хрущева, хоть он давно и помер?

Помер ли?

Кеннеди стало жарко. Распустив галстук, он выхлебал стакан минералки залпом, жалея, что нельзя так же принять порцию виски. Тогда, в шестьдесят третьем году, на холодном ноябрьском ветру, снайпер влепил несколько пуль в самого Кеннеди; по счастью, Джона Фицжеральда вовремя предупредили, и охрана приготовила ловушку. В открытый лимузин усадили высококачественные манекены, им-то все и досталось.

А предупредил именно Хрущев. И потом выторговал совместную марсианскую программу – точно, как сейчас!

Один раз хитрый толстяк уже подделал чужую смерть; как знать – не инсценировал ли собственную? И сидит сейчас где-то в бункере или там на сверх-супер охраняемой вилле у озера Байкал, к примеру? И все происходящее не является ли очередной партией Большой Игры – как тогда, в Африке?

Почему для коммунистов так важен Марс, Кеннеди понимал безо всяких объяснений. Коммунистический строй сам по себе нежизнеспособен. Коммунисты могут существовать исключительно во имя чего-то. Достигнут они этого “чего-то”, скажем: раздадут крестьянам землю – и все, проект завершится, и нужда в коммунизме отпадет. И неважно вообще, будет ли это признано Кремлем официально, главное: что люди скажут в сердце своем. А объяснения и оправдания потом будут найдены и предложены какие угодно.

Но ведь это ж, пойми – потом!

Кеннеди откинулся на спинку кресла и буквально заставил себя смотреть на докладчика. Тот уже разворошил все бумаги, включил чуть ли не три проектора, метался от карты к диаграмме с указкой, объясняя:

– … Наше Средневековье – мир сословной морали. Человека оценивали в зависимости от социального статуса. С одной стороны, современным идеям правового равенства людей это противоречит, с другой — хотя бы правящая верхушка общества в определенной степени защищалась так от произвола.

Что же до Эссоса – там со всеми обращаются одинаково плохо. Скажем, от резидентуры в Миэрине нам известно: после смерти Бамбарро Базанне, одного из магистров города Лисса, продали в рабство его вдову и детей.

Никакая итальянская коммуна Средневековья так поступать не могла. Магистр представитель высокого сословия. У них могли что-то отнять, как-то ущемить в доходах, отставить от выгодных должностей. Но не вышвырнуть из сословия! Даже за откровенные преступления нобилей казнили, но не продавали на галеры. Продать на галеры позволялось только человека незнатного…

Ладно, подумал тогда Кеннеди. Окей. Неважно, противостоит нам живой Хрущев, или его верные соратники, вооруженные политическим завещанием и хорошо разработанными планами. Вот ситуация повернулась к ним удачной стороной: Америка расколота. Гражданская война, правда, утихла сама собой еще осенью семьдесят второго. Скоро, черт побери, годовщина проклятого пятого июня, когда грохнули алабамского сенатора, и все полетело к дьяволу в глубокое синее море.

Так почему они медлят? Почему не давят в ООН, почему не вытесняют из космоса? Красные способны достичь Марса самостоятельно, просто несколько медленней. Достичь, и плевать оттуда на головы конкурентов: “Эй, там, внизу!”

Докладчик поймал слетевшие очки, утер лоб. Показал на очередную схему:

– В экономике Эссоса узкая специализация на уровне целых стран: город Лисс поставляет проституток, город Юнкай сексуальных рабынь, город Астапор – боевых рабов-Безупречных. В нашем Средневековье каждый город являлся почти самодостаточным. А тут как будто бы глобальный рынок на весь Эссос, с четким разделением труда…

Они знают, понял Кеннеди. Они, наконец-то, научились предсказывать нашу реакцию. Прояви красные хоть малую враждебность, и стержень для объединения Америки возникнет сам собой, и будет непоколебим, как утренний стояк.

А вот белохвостым существам… Лисам? Или как там их правильно зовут? Им, почему-то, нужна единая Америка. Здесь у них с красными, кажется, противоречие. Пусть небольшое, но ценны любые разногласия в противном лагере.

То есть, разумеется, если противоречие в самом деле имеется, а не разыграно специально, чтобы подтолкнуть его, Кеннеди…

К чему?

К объединению Америки?

Так он, Кеннеди, сам хотел вернуть все, как раньше!

Э-э-э… Стоп. Вернуть?… Как?… Раньше?…

Вернуть, значит…

Кеннеди снова выпил минералки. Докладчик уже размахивал руками наподобие дирижера “Танца с саблями”, вещая:

– … Зачем нам строить колонию, как тупые прямолинейные русские? Мы впишемся в существующее королевство, просто упав на хвоста Дейнерис. Трон ее, и все шишки тоже ее. Нам сливки с целой планеты, где не придумано ни зубной нити, ни корсетов, ни подтяжек! Туда можно продавать все, миллионами штук и сотнями тысяч тонн. Взамен руды с высоким содержанием, не требующие сложной флотации…

Но Кеннеди ничего не слышал. Почему красные хотят вернуть все на старые рельсы? Потому, что знают, куда ведут эти рельсы. У них есть предсказание. Не модель: модель ситуации можно изменить и пересчитать. А именно предсказание, сделанное из условия, что Америка остается единой.

Сейчас предсказание обесценено.

Кеннеди обвис в кресле, перестав слышать вообще что-либо.

Вот на чем сошлись красные и хвостатые. Вернуть ситуацию на рельсы обратно. Сочли настолько важным, что пожертвовали Врата, и целый мир за Вратами. Да и секрет Врат они тем самым отдали.

Плевать, что наука Америки пока не может сама открывать Врата. Известно, что это возможно, это реально. В перспективе это выгоднее любых космопланов, звездолетов, “кораблей поколений”. Всех-то расходов одна рельсовая ветка. Преимущества неисчислимы! Зная все это, наука вцепится во Врата, рано или поздно найдет секрет.

Вот какого ферзя противоположная сторона сдала бестрепетно, без малейшего колебания, едва только почуяв распад. Белохвостая чертовка явилась буквально в день сецессии. Они там решали быстро.

А значит, вполне могли ошибиться. Никсон, хм, тоже решал быстро. Ковбой-торопыжка.

Ну хорошо, хорошо. Ферзь еще не партия. Шах еще не приговор.

Если предсказание обесценено, то и посмотрим, кто лучше отвечает на вызовы. В режиме “реального времени”, как модно стало говорить после фильмов о компьютерщиках.

Но что, если ушастый черт и такое предусмотрел?

Не попробуем – не узнаем. Ковбои мы или так, пописать вышли?

Докладчик раскланивался; зал утопал в аплодисментах. Все хотели туда, за Врата. Финансирование? Ерунда, найдется. Секретность? Сейчас полноводная река материалов, денег и людей стремительно возвращается в Хьюстон, государство Техас, на возобновление Марсианской Программы. Отвести от нее небольшой ручеек в сторону Врат никаких проблем. Тем паче, что там никаких сверх-технологий не надо. Обычная стройка, обычные войска: где-то открывается новый полигон. Зачем? Ну, допустим, старый полигон после раздела Америки нечувствительно перешел в другую страну.

Кеннеди, для приличия поулыбавшись и похлопав, на перерыве вышел в коридор и велел старшему охраны:

– Мой телефон из машины.

Пока несли аппарат, Кеннеди придумал, что сказать и чей номер набрать первым.

---

Первым зазвонил телефон, следом в душной летней ночи взорвалась лаем собака на крыльце. Старик нащупал тапочки, пошел впускать собаку. Она, когда войдет, перестанет лаять. А телефон, если трубку снять, будет сверлить мозг добрых полчаса всякой там рекламой. Разве только звонят старые друзья, но они потерпят. Они-то знают, что не так легко добежать к аппарату на распухших артритных стопах.

Дверь открылась. Золотистый ретривер, поскуливая от радости, лизнул старика в нос и бросился к миске. Ну, еще бы. Может, Бобби – скрытый кот? Спит, ест, а потом снова не прочь поспать.

Старик прошлепал к телефону на столике, взял трубку. Из динамиков говорил удивительно знакомый голос:

– Лайман Лемнитцер?

– Да, господин Президент.

– Помните Кубинский Кризис?

– Помню.

– У меня есть предложение для вас. Приезжайте. Обратитесь к Тейлору, вы его знаете. В двух словах: как насчет отыграться?

Мужчина выпрямил спину; голос его зазвучал строже.

– Я в деле, господин Президент. Ни возраст, ни артроз, ни комиссары не помешают мне надрать задницу большевикам.

– Генерал, Провидению препоручаю вас и заклинаю: ни слова при мне о большевизме и медицине. В последние три месяца я наслушался о том и другом столько, что мог бы стать профессором Йеля.

Генерал ухмыльнулся. Когда лично Кеннеди просит вернуться из отставки, можно съязвить. Так, чуточку. Просто напомнить о собственном изгнании.

– Вы, наверное, сводки читаете по ночам?

– А когда еще? В сутках всего двадцать четыре часа.

– Так вы, мистер Кеннеди, храни вас Бог, не читайте ничего о Советской России – ни сводок, ни, особенно, тамошних газет – в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно.

– О’кей, генерал, я воспользуюсь вашим советом. Теперь шутки в сторону. Вот вам шанс. Только не облажайтесь. Помните: к вызывающим Сатану может по ошибке прилететь “Булава” или “Тополь”.

---

Тополь выделялся белым прямоугольником на высоте примерно футов пяти. Подойдя ближе, Робертс увидел объявление: “Молодой человек без образования, специальности и желания ищет хоть какую-нибудь работу. Теперь ты довольна, мама?”

Хмыкнул и отвернулся к дороге.

На дороге стояли танки. Новейшие и секретнейшие ХМ-70, покамест не принятые на вооружение. Серые здоровенные коробки на фоне глубочайшей синевы неба, бескрайнего золота алабамских полей. Переводили их на новый полигон, и решили заодно проверить, как часть сумеет выполнить обычный марш от станции до станции. Опять же, погрузку-разгрузку отработать.

Среди больших звезд Пентагона отыскался парень, гостивший на Вудстоке в шестьдесят девятом, узнавший Джона Робертса и благодарный ему за редкую возможность послушать классную музыку. Из благодарности он посоветовал проситься в седьмую танковую дивизию. Сказал: получите опытные машины, вряд ли поедете воевать. Отслужите на полигоне, чем плохо?

Робертс обсудил предложение с парнями. Те, конечно, согласились. После Вьетнама – а уж после трижды проклятой Второй Сецессии! – в боевые части никто особенно не рвался. Ходили даже слухи, якобы где-то на границе Тихоокеанской Федерации и Федерации Среднего Запада американцы на полном серьезе стреляли друг в друга из пушек, что не лезло совсем уж ни в какие ворота. Наводчик, Ричард Нартс, бывший полицейский, определил это с вполне юридической четкостью: “Америка – свободная страна. Кто в кого хотел, тот в того и стрелял.”

Однако, никто контракта не разорвал. В Discorded State работа на каждом углу не валялась. Разве только силач-каджун вздохнул ностальгически, читая о возрождении “Космической гавани мыса Канаверал”. Но и он понимал, что в прошлое так просто не вернешься. Мало ли, что сейчас у Разъединенных Штатов с Южной Федерацией хорошие отношения, даже вон, позволили по Алабаме на танках проехаться… Все преходяще.

Механик-водитель Чако – никак не липло к сержанту более серьезное имя! – нашел себя в армейском бизнесе. За день он уговаривал подписать военную страховку любое количество солдат, лишь бы те поместились в учебный класс.

Чако говорил просто: “Смотри, брат. Если ты застрахован и тебя убили в бою, Дядя Сэм должен твоей родне пятьсот косых. А если ты не застрахован, и тебя убили в бою, то всего двадцать четыре косых, плюс там пару сотен за выслугу и звание. Теперь скажи: кого им выгоднее послать в бой первым?”

Сержанта внимательно слушали даже отмороженные пуэрториканские новички. Водил Чако что угодно: танк, мотоцикл, угнанный по пьянке катер, велосипед, и водил так, что татуированные пацаны только слюну сглатывали.

А новые экспериментальные машины с газотурбинным двигателем и вовсе, кроме Чако, никто не понимал толком.

Друзья долго пытали мехвода: откуда познания в столь необычном двигателе, пока тот не признался: “Угнал как-то машину с турбиной. Господи, я не успел снять ногу с педали, а уже проехал полдороги от Квебека до Монреаля! Так я бросил ее прямо там, потому что понял: не чувствую аппарат, совсем. Как мальчишка, вместо велосипеда оказавшийся в седле”Харлея”.

Словом, в механической части Чако пользовался неизмеримым авторитетом. Поэтому, когда Чако новый танк сильно разругал, послушать пришел сам полковник.

Полковник тогда сказал: “Странно. Хорошая броня. Турбину проще запустить, чем дизель. Она тише и не так сильно трясет. К тому же, здесь отличная пушка, а скоро будет готова сто двадцати миллиметровая. Наводчику добавили электронный вычислитель, сам берет цифру с лазерного дальномера. Я гонял в Бонне на хваленом”Леопарде-2”, так наш Икс-Эм получше. Тут поставили вышибные панели, чтобы при попадании в корзину ударная волна не размазывала экипаж.”

Чако покривился: “Сэр. Неудобное место механика. Полулежа опасно прыгать через препятствия, можно спину сломать. Сама турбина маленькая, но ей нужен чистый воздух. Все, что удалось отвоевать у дизеля, тут занимают фильтры. Они по размерам втрое больше силовой установки. И жрет машина примерно втрое больше дизельной, сэр. Про пушку ничего не скажу, а корзина с боезапасом отделена от нас только шторкой. И, сэр, полковник, сэр, при работе заряжающего шторка почти всегда открыта. Какая разница, есть вышибная панель или нет, если путь наименьшего сопротивления для огня – прямо в башню.”

Полковник тоже не обрадовался, но возражений не нашел. Буркнул, мол, подумает – и удалился. После Вьетнама и Второй Сецессии не всякий полковник заткнул бы рот слишком умному сержанту. Приходилось оглядываться…

Оглядевшись, Джон Робертс увидел вдалеке решетчатую вышку с “ромашкой” ветрогенератора, сейчас лениво крутящуюся под слабым воздушным потоком с юга, откуда-то с Мексиканского Залива. Ярко-синее небо, живая зеленая оторочка тополей, звонко-желтое поле, горячий ветер… Может, фотографией заняться? Цвета настолько четкие, что слов не подобрать. Кроме решетки и плавно вертящихся лепестков “ромашки”-ветряка пейзаж не нарушали никакие приметы человеческой деятельности – объявление на стволе тополя маленькое, ограда вокруг поля невысокая. Если самую чуточку поднять взгляд, легко представить: здесь не ступала нога человека.

Танки, кстати, ступают не ногами – траками. Черными, еще не вытертыми до стального блеска, свеженькими траками экспериментальных машин.

Джон расстегнул воротник необмятой экспериментальной формы – в жесткие комбинезоны-“скафандры” танкистов заманили обещанием огнестойкой ткани.

Понятно, огнеупорность в танке дело не последнее. Но, честно говоря, танковый кондиционер экипажи любили намного крепче. Как предки воевали в Алжире без кондиционеров, Джон Робертс понимать решительно отказывался. Тут без перчаток броня обжигает руки, а в перчатках скоро собирается добрая унция пота – то есть, если кондиционер выключается.

Ну или если вылезать в алабамский август, вот как сейчас он вылез непонятно, зачем. Домой недавно звонил – там все нормально. Алиса с ним попрощалась тотчас, как услышала, что он в армии. Даже страховка ее не соблазнила. Что, вообще-то, хорошо, если подумать. Значит, не за полмиллиона девочка с ним встречалась.

Теперь все поровну. Проехали. К чему вспомнились страховки Чако и посмертные деньги? Сплюнуть, забыть, смыть невероятной синевой, волнующимся золотом, оглушающим потоком чистых красок, без пошлой деталировки облаками-пастушками. Мир прекрасен и без человека. Может, без человека даже прекрасней…

Джон снова застегнул ворот. Чуть повернув голову, заметил: далеко-далеко в голове колонны дрожит воздух; потом докатился и звук. Турбина считается тихим двигателем, но это лишь по сравнению с тысячесильным танковым Teledine-Continental. А уж когда заводятся сразу десятки турбин…

Джон подбежал к своей “пятьсот четверке”, запрыгнул на броню, влез на место командира, воткнул штекер в переговорное, привычно щелкнул питанием рации, откуда скоро прилетело: “Заводи!”

Джон передал приказ мехводу; танк несильно вздрогнул и пошел, превращая полевую грунтовку в пыльную тучу. Кроме кормы переднего танка Джон почти ничего не видел до самой станции.

---

На станции имелась рампа – маршрут прокладывали армейские логисты, которые сами грузили всякую технику, и потому знали, что нужно. Сложностей никаких не случилось. С рампы на платформу переехали под небольшим углом, аккуратно довернулись, встали по центру платформы. На горячие гусеницы надели шпоры-накладки. Танк чуть подали вперед – шпоры насмерть воткнулись в деревянный настил платформы. Между провонявших навозом катков забили брусья-противооткаты. Резко пахнущей маслом проволокой раскрепили стволы и туго натянули саму проволоку.

Топливо сливать не стали, ограничились тем, что сбросили с аккумуляторов клеммы, чтобы обесточить машину с гарантией. Дольше всего возились, натягивая чехлы на прицел, оптику, дальномеры, а еще на торчащую справа по борту коробку специального телефона. Телефон присобачили по опыту кровавой высадки в Ливане, чтобы приданная пехота могла нормально, не надрывая глотки и не колотя по броне, объяснить экипажу, какая поддержка требуется. Когда, наконец, прибор упаковали, Чако сказал:

– Это еще что! Вот кореш писал из Хайфы, у них на “Меркавах” телефон платный. С такой, знаете, щелью для монеток.

Посмеялись и отправились в прицепленный пассажирский вагон, где довольно быстро заснули. После марша, погрузки на жаре, все устали, спали очень крепко. Почему и не слышали, как состав тронулся, и не удивились, что везут их не к северу, в родные Разъединенные Штаты, а туда, где до Второй Сецессии располагались основные армейские полигоны, в бескрайние пустыни штата Юта.

На запад.

---

На запад Чарльз Беквит отплыл рано утром, по холодку. Отплыл без помпы и шума, на торговой галере Волантиса, под все той же легендой странника из-за Костяного Хребта. Плыть ему предстояло долго. Почти тысячу миль на юг, тогда Залив Работорговцев останется позади. Справа по борту море задымит, покажутся очертания развороченных гор, до сих пор парящих сернистыми газами, запенится прибой в дьяволовой каше камней, островков, кос и обломков гор.

Валирия правила миром, пока самая ткань мира не прохудилась. Вулканы – источник легендарной валирийской стали, гнездовья валирийских драконов – взорвались все разом. Как такое возможно, местные не знали, но и геологи американской экспедиции не брались пока сказать ничего определенного. Просто обходи Дымное Море южнее, не суйся в могилу некогда великой державы – и останешься жив. То есть, конечно, если не перехватят галеру пираты на Ступенях, не настигнет шторм, не всплывет могучий кракен… Живой кракен или корабль с Железных Островов, у которого кракены на парусах и флагах – все равно смерть.

За могилой бывшей Валирии можно, наконец, поворачивать на закат – и тогда уже слева начнут попадаться пестрые паруса лодочек с Летних Островов. То корабли людей темнокожих, одетых ярко, не видящих ничего плохого в любви плотской… Не сказать, чтобы Чарльз исповедовал строгое пуританство, но все-таки дома у него так себя не вели.

Только здесь Чарльз гость. Он больше не в Джорджии; что поделать. Он пассажир волантийской галеры, где гребут натуральные рабы, а правят галерой люди с цветными татуировками на лице: таков обычай богатого морского Волантиса. Чарльз проводил вечера на ютовой площадке, писал бесконечные заметки о пройденном; пил с капитаном красное ройнарское, пил крепкое дорнийское, даже на кувшинчик золотого арборского расщедрился капитан галеры. Как-никак, его пассажира принимала сама Королева Миэрина, Разрушительница Оков, которую рабы на тысячу миль по берегу называли просто “Миса” – то есть, Мать.

Мерно двигались весла. Узкое тело галеры привычно резало волны. До Королевской Гавани оставалось еще пять или шесть раз по тысяче миль, смотря какой ветер пошлют боги. Капитан галеры рассказывал Чарльзу о родном Волантисе. О любезном сердцу гостя выборном народоправстве, с привычными двумя партиями. Только не “слоны” и “ослы”, как в Америке. Политику Волантиса вершили миролюбивые “слоны” и жадные до драки “тигры”. Из тех и других выбирали триархов. Капитан охотно рассказывал, какой избранник остался в истории. Кто в историю вошел, кто – угодил, а кто и вовсе попал.

Вошел, скажем, Вхолосо Щедрый. Он перекрыл мостом великую Ройну – в нижнем течении, где берег с берега чуть виден!

Угодил, конечно же, дурачок Хоронно. Решил, что боги ему не указ и воля людей не закон. Объявил себя пожизненным триархом, тут ему голову и отсекли. По приговору, конечно же. Волантис – бывшая колония Валирии. Колония первейшая и лучшая, “любимая дочь”, звезда среди Вольных Городов. У нас не дикари, мы закон соблюдаем, уважаемый пассажир может не беспокоиться.

Попал? Да вот, пожалуй, Вогарро. Женился на проститутке – но, кроме общего осуждения, никаких от сего неудобств, паче препон в отправлении должности своей нисколько не испытывал.

Что там! Трианна – женщина, но избрана триархом, вот какие высоты покорены культурой Волантиса. Культурой и тем, что уважаемый пассажир назвал “Democratia”.

Выпили тогда за демократию крепчайший коньяк из фляжки Чарльза. Капитан почмокал губами уважительно и рассказал еще про триарха Беличо. Ему хватило ума оказаться убитым и съеденным великанами. Нашел же великанов где-то!

Солнце склонилось к морскому горизонту; печень капитана не бунтовала – опытный морской волк всегда выбирал самые лучшие вина и пил отнюдь не кувшинами. Суставы тоже не крутило к непогоде; капитан решил идти ночью: убраться подальше от скал Дымного Моря. Приказал выдать рабам воды, еды и по доброй кружке вина. Конечно, никто не тратил на гребцов золотое арборское. Налили дорнийской кислятины, зато щедро. Еще капитан высказался хвалебно в адрес могучих рук и спин гребцов, посетовал на миновавшую молодость, на смену черного волоса седым, а кинжала и сабли за поясом – объемистым брюхом… Потом сел на место, подмигнул Чарльзу:

– Ничто не стоит настолько дешево и не обходится насколько дорого, как обычная вежливость. Любезный гость, я многое поведал вам о родном Волантисе. Расскажите что-нибудь и вы.

– Охотно. – Чарльз тоже спать не хотел. То ли нес на крыльях свежий воздух моря, сдувал запахи весельных рабов, то ли терзали думы о будущем, но в сон вовсе не тянуло, несмотря на выпитое. – Желаете вы услышать нечто определенное, либо положимся на волю случая?

Капитан усмехнулся:

– Довольно с нас и того, что мы в море. Тут случай властвует повсеместно и полно, как ни один король никогда не мог и не сможет впредь. Расскажите мне, любезный гость, о теперешней владычице Миэрина, о Разрушительнице Оков, Матери Драконов, Бурерожденной Дейнерис.

---

Дейнерис пожелала видеть, какое войско представят ей новые союзники. Заодно она велела Бену Пламму подготовить сколько возможно ловких парней, чтобы выспросили у новых союзников: что же такое эта самая “Democratia” – Дейнерис видела, что Баш-Аламхар нешуточно привязан к своему народоправству. По словам его выходило, что даже Триархия Волантиса высот истинной американской Democratia отнюдь не достигала.

Дейнерис не сомневалась, что хитрец Варис и пройдоха Тирион давно уже засылают своих людей к чужакам, но подсылам глупо даже надеяться остаться среди чужаков незамеченным. Одежда, речь, привычки, армейский порядок – все против лазутчиков. А особенно выдает запах.

Больно уж пришельцы чистые. Моются часто. Воду не берегут вовсе. Пользуются духами, причем и мужчины тоже. Не резкими, не вонючими – но пользуются, а потому пахнут совершенно иначе. Многие курят: вдыхают ноздрями дым особых палочек, набитых пахучим листом. Дейнерис, конечно, знала: во многих племенах шаманы, а в храмах пророки либо жрецы одурманивают себя священными травами, чтобы поднять завесу тайны. Чужие все курили когда и как хотели, разве только считали невежливым дымить в присутствии женщин или за обедом.

В чужих вообще не нашлось ничего святого. Кроме, пожалуй, той самой “Democratia”. При одном упоминании ее глаза чужаков стекленели, и отвечали они явно заученной речью – точь-в-точь храмовые жрецы, читающие символ веры.

Дейнерис велела подать паланкин, призвать соответствующую охрану, должное число девчонок в свиту – и нести ее в лагерь чужаков. Там парни Бена Пламма начнут расспрашивать в открытую, нарываться на выпивку и драку, настойчиво тянуть чужих в город: к женщинам и вину. Так или иначе, что-то получится узнать.

Мать Драконов понимала: чужие сильнее драконов. Нельзя сказать, будто она смертельно перепугалась. Большую часть жизни она провела слабой женщиной, да и сейчас не могла уверенно послать Дрогона куда ей нужно, а не куда дракон сам хочет. Рейегаль и Визерис повиновались еще того хуже: разве что сожрать Бурерожденную не пытались. А уж приказывать им вовсе никак не получалось. Только спустить с цепи и молиться, чтобы драконам пришло в голову то же самое, что и Дейнерис.

Поэтому Дейнерис торопилась узнать о чужих побольше. Пока отношения хорошие. Пока они нуждаются друг в друге. Пока можно так вот запросто напроситься на визит в военный лагерь, и быть уверенным, что там не посадят под замок – не говоря о худшем.

Паланкин Разрушительницы пронесли к переправе. Там со всей свитой погрузили на железный квадратный блок – обычный паром, только гулкий, железный! – и переправили на ту сторону. В лагере уже стоял ровной линией почетный караул; поселившись в железных коробках, плавая на железных ящиках, воины пришлых на себе железа не носили почему-то совсем. Пряжечки-колечки-звездочки, все.

Простое объяснение гласило: конечно, после домов и плавучих ящиков, после железных кораблей на людей металла не хватало. Но Дейнерис умела считать. Она видела, что железа с парома или с любой пары домиков достаточно на добрую сотню кирас. Нет, пришельцы не носят броню по иной причине; она, в конце концов, слабая женщина – но мужчины должны сообразить. Не забыть спросить Бена Пламма еще и об этом.

Дейнерис прошла вдоль строя почетного караула. Люди как люди. Вон как на ее задницу слюну вывесили. Почему, интересно, начальники не отпускают их в город? Мужчины плохо терпят без женщин, особенно здоровые и крепкие, каковы обычно военные.

Подскочил переводчик. Вежливый – как все чужаки, очень вежливый! – но без капли подобострастия, тем более – страха. “Подумаешь, королева. Королев мы не видали” – на лице, словно клеймо на лошадиной заднице.

Так, хватит постоянно сворачивать мыслями на задницу. Вон парни Бена Пламма уже сыпанули кто куда по лагерю. Вон Тирион, излучая все возможное обаяние, уже наливает кому-то из фляжки. Варис остался на хозяйстве, в Миэрине, но его “пташек” в свите не менее десятка… Надо бы отвлечь начальников, пусть угождают Королеве Миэрина, а не ловят простых копейщиков.

– Покажите мне, что тут у вас есть. С Великой Пирамиды я видела клубы пыли на дороге. К вам подошла конница?

Сопровождающие переглянулись и один из них решительно кивнул:

– А давай. Пусть видят, братья наши меньшие.

Переводчик сделал понятный жест: прошу, мол, за мной. Дейнерис величественно двинулась, точно, аккуратно, в самую меру виляя тем, о чем, блин, опять подумала. Но сейчас для дела надо. Пускай таращатся. Она и девчонок свиты вырядила так, чтобы никто мимо сисек не смотрел.

Если чужие не поймут уловку… Тогда не так уж они и умны. А это открывает… Возможности.

Но тут все поднялись на гребень длинного невысокого холма, скрывающего кусок степи от взгляда со стороны Миэрина. На гребне оказались даже лавки под навесом – грубым, зато прочным и плотно защищающим от солнца. Туда, на лавки, и усадили всех гостей, не успевших разбежаться по лагерю.

Дейнерис уселась, поправила одежды, чтобы показать побольше, но строго в рамках приличий, разумеется. Поглядела на своих девчонок, подмигнула, поулыбалась одобрительно. Взглядом спросила Серого Червя; тот наклонился и ответил тихо:

– Никакой враждебности, Мать. Озабоченность, гордость. Смотрите…

Дейнерис посмотрела – и ахнула, разом позабыв про все планы-хитрости.

– Вот где все их железо!

Под холмом с ровным, тяжелым гулом-свистом, по громадному неровному кольцу – точь-в-точь ипподром, как она заказала Миэриновским архитекторам! – катались крепенькие железные холмики, быстро-быстро перебирая железными лапками, поднимая те самые облака пыли.

Дейнерис начала считать холмики, насчитала двадцать, плюнула. Посмотрела чуть поодаль – там похожие коробочки стояли, выстроенные в уже большие коробки, штук по тридцать, насколько Дейнерис разбирала с холма. Точь-в-точь, как выстраивались Безупречные. Вон и Серый Червь за плечом прищурился: тоже, наверное, вспомнил. Девчонки вовсю стреляют глазками; отлично…

– Что это?

Пришельцы снова переглянулись и ответили с отчетливой радостью, гордостью, превосходством:

– Танки.

Дейнерис подумала: такие железные ящики раздавят любой строй. Пробить их, скорее всего, ни мечом, ни копьем невозможно. Дракон, понятно, спалит: помнится, она читала, что в Харренхолле от пламени дракона плавились камни. Но драконов у нее трое. Тут, самое меньшее, по тридцати коробок на каждого дракона.

Почему она не может назвать их “черепашками”?

Да потому, что они катаются очень быстро. Почти как лошади ее кхаласара. Вертятся между полосатыми вешками, переваливаются через ровики, крутятся друг вокруг друга. От них, получается, и убежать нельзя!

А интересно, если такой штукой с разгону в ворота… Хоть в Бронзовые Ворота Миэрина? Пожалуй, гарпии над воротами осыплются с одного удара. Со второго как бы не выпали створки ворот…

– Скажите, а ворота крепости ваши “tanki” могут выломать?

Сопровождающие переглянулись. Тот, который главнее, отдал короткий приказ – Дейнерис поняла по интонации, без перевода. Которые помладше брызнули в стороны. Что-то заревело, загремело. Выехали “коробочки” иного сорта, с большими как бы щитами впереди. Щитами они очень быстро нагромоздили земляной вал… Получается, вечером на ночлег они могут окопаться лагерем, не утомляя солдат.

В земляном валу оставили проход шириной как большая улица Миэрина. Потом уже третий вид “коробочек” привез много серых блоков, прекрасно знакомых Дейнерис по недавнему посещению верфи. Блоки “литого камня”, два локтя на два на двенадцать локтей. Сложили с перевязкой, в точности стену той большой ванны для строительства кораблей, как там ее… Сухой док. Прочно, чтобы не сдвинуло даже водой.

Дейнерис и свита глядели во все глаза.

– Теперь внимательно, – переводчик повернулся к ней; в глазах пришельца горел прекрасно знакомый Королеве огонь. Даарио Нахарис именно так вышел против поединщика Добрых Господ: абсолютно уверенным в собственных силах, в стали своего клинка.

Просто здесь, на поле под Миэрином, Дейнерис видела столько металла, сколько хватило бы на мечи всему Вестеросу. А если присчитать корабли на верфи, собираемые из больших кусков, что везли по Скахазадхану лодки помельче – то и всему Эссосу.

Даже с той частью, за Костяным Хребтом!

Переводчик прижал что-то к губам, отдал приказ – и тут никто не сомневался, с плотно сжатыми губами, хищным взглядом не стихи читают. Из бесконечной змеи выскочила “tanka”, прошла мимо сидений под навесом – Дейнерис разглядела жуткую вещь поближе. Внизу, оказывается, не лапки. Колесики, вокруг них оборачивается непонятное нечто, как ручей, но на вид снова железное…

Изо лба железной твари торчал рог – определенно, стальной. Незаточенный, отчего-то.

Коробка встала и вдруг поделилась надвое. Верхняя часть повернулась в сторону вала и прохода, указала на них рогом…

Потом Дейнерис оглохла. Судя по вскинувшимся девчонкам – даже Серый Червь содрогнулся! – оглохла не она одна.

Из рога твари выплеснулся огонь шагов на десять; с ужасом Дейнерис увидела, как высокая степная трава ложится полосой, округлым пятном от рога шагов на сорок вперед и шагов на двадцать в каждую сторону. Да ему и давить не надо! Подъедет к стене, чихнет пламенем, и конец любым воротам…

Тут Королева Миэрина посмотрела на любовно сложенные блоки и поняла: не понадобится даже подъезжать. Стопка серых блоков покосилась. Над ней клубился грязно-бурый дым; половинка блока верхнего ряда качалась, качалась – и вот упала.

---

Упав на кресло, Дейнерис велела подать вина. Настроение ее валялось где-то у подножия Великой Пирамиды Миэрина.

Сходила, называется, поглазела на союзничков.

Захотят – сметут. Говорить не о чем.

Вот, значит, каковы их войны. Вот, значит, чего опасался Чарльз by other side… Конечно, какой тут кхаласар… Такая железяка и в одиночку пройдет все Травяное Море насквозь, куда пожелает. Никто не остановит. В лагере пришлых Дейнерис насчитала не менее сотни “tanki”.

Выходит, они очень благородные люди. Могли вынести ворота Миэрина. Хоть с гарпиями, хоть без. Никаких драконов им не нужно.

Кстати. От плевка огнем дракон увернуться не успеет. Проклятая “tanka” быстрее любой баллисты. Копье из баллисты видно в полете. Здесь ничего не видно. Потом очень долго ничего не слышно. А все мысли, (как поведал карлик, никем не предупрежденный о выстреле), сводятся к простому желанию не обделаться.

Дейнерис еще немного подышала, посмотрела на Миэрин. Сколько дней она смотрела на город с ненавистью, с досадой, с обидой…

Теперь вот: с жалостью. И ведь совсем недавно новый ипподром заказали. Наездников созвали со всего Травяного Моря. Призовую чашу отлили, наконец!

Ладно. Ладно. В конце концов, сейчас можно начинать с лучшей позиции, чем тогда, в Пентосе. Никто пока не штурмует Миэрин. Никто не требует золотой дани, никто не ломает стены – хотя имеет, чем.

Все впереди, поняла Дейнерис. Все впереди. Она нужна пришлым там, на Вестеросе. Вот сядет она на Железный Трон… С таким-то войском обязательно сядет, говорить не о чем. И драконов можно вовсе не беспокоить. Справятся “tanki”.

Ну, а потом их погонщики придут за взысканием долга. И будет Мать Драконов делать, что скажут.

Ладно. Ладно. Спокойно. Тем важнее понять: что они скажут? Что такое эта их “Democratia”? В чем отличие от Волантиса? От Браавоса, где нету, кстати, рабовладения? От народоправства Вольных Городов?

Дейнерис постучала по колокольчику и велела звать Бена Пламма. Бурый, видимо, ждал за дверью, потому как вошел мгновенно. Он даже не пытался шутить, не порывался допивать вино из кувшина, почему Дейнерис поняла: Бурый нешуточно взволнован.

Ответил Бен Пламм так:

– Королева, я опросил всех своих парней. Кое-что нам удалось разузнать. Но, наверняка, Тирион узнал больше. Он-то учил их язык, еще когда Баш-Аламхар изображал тут сироту.

– Тириона я спрошу в свой срок. Сейчас я хочу слышать, что ты думаешь. Что такое эта их “Democratia”?

Бен Пламм ответил:

– Королева, “Democratia” – бордель для женщин. Вы можете выбрать кого угодно, но иметь все равно будут вас.

---

– Вас, я вижу, здорово впечатлило… Представление?

Карлик, не отвечая, подтянул к себе кувшин и щедро наполнил кубок. Выпил, выдохнул, съел два куска мяса. Потянулся за доской для игры в кайвассу. Оттолкнул доску:

– На что им ум? При их-то силе. Они не будут играть в кайвассу просто потому, что могут разрубить мечом игрока, доску, стол и пол на три этажа вниз.

Варис выглядел равнодушно-сонным.

– Но вы-то не будете бить мечом старого толстого кастрата? Почему бы вам не сыграть со мной?

Полу-Ланнистер выпил еще кубок и долго смотрел на Миэрин. Солнце успело свалиться в залив; стало черно, как у Тириона в сердце. Однако прислугу карлик не вызвал, и свечей не жег.

– Представляете, Варис, я пожалел город. Вот этот самый Миэрин. Пыльный, грязный… Единственный, где меня принимают за человека. Не за “половинку Ланнистера”. Нет, я знаю, что на улицах меня ненавидят просто за причастность к Дейнерис… Меня так же ненавидели в Королевской Гавани.

Карлик вернулся за стол. Сел, выпил еще вина. Потряс пустым кувшином и только сейчас вызвал прислугу.

– Да, Варис. Королевская Гавань… Ивы над рекой, шум прибоя… Край, радующий глаз, но полный всякого отребья. Мы готовились к осаде, ждали громадную армию Станниса. Конечно, лорды обсуждали Станниса. Говорили: он вояка умелый, что доказал не единожды. Сам он живет скромно, на роскошь тратит мало. Суд его справедлив и равен для всех. Наконец, он Баратеон, родной брат покойного короля Роберта. Станнис точно будет хорошим королем!

Варис молчал, сощурившись еще сильнее. Пил вино медленно: пока Тирион выхлебал кувшин, Варис едва одолел два кубка. Глядел не на город, глядел на лицо Тириона, казавшееся очень крупным по контрасту с маленьким телом.

Тирион поставил кубок, махнул короткими ручками:

– Другие лорды возражали им так: Станнис хороший военный, и Пайк брал, и в осаде на Штормовом Пределе сидел, и войска у него верные, и суд его честен. Он законник. При нем не забалуешь! А вот Ренли Баратеон, младший брат Роберта Баратеона, тоже королевской крови. Но Ренли – человек из плоти и крови. При нем будем жить “на всей вольности дворянской”. А если Ренли захочет нас приструнить, напомним ему, что он, вообще-то, мужеложец. Если о таком услышит чернь – Трон Мечей не стручок сэра Лораса, Ренли не долго просидит на престоле, будь он сто раз Баратеон.

Варис поставил кубок и спросил:

– А почему вообще возникло такое обсуждение?

Тирион криво улыбнулся:

– Вы ведь поняли. Лорды выбирали, к кому выгоднее примкнуть.

---

К кому выгоднее примкнуть, Арья выбирала недолго. Сила Многоликого здесь, в Браавосе. Не скоро еще она сама достигнет хотя бы десятой доли того умения, с каким идет по свету Якен Хгаар. Месть за отца отодвигается в непонятное будущее.

Моряки с чудного кораблика плавают по миру, с ними больше случаев попасть в Вестерос. И главное, говорили они, для высвобождения демонов не надо никаких тайных знаний, никаких клятв на крови. Достаточно обычной присяги, что всякие солдаты приносят лорду.

Присягнуть Арья готова хоть сейчас. Много демонов ей не нужно. Кусают они злобно, никакая кираса не устоит. Подходить вплотную тоже не придется. Напасть с крыши или из верхнего окна узкой улицы. Выпустить пару демонов и убежать по крышам: пока еще тяжелые солдаты влезут, а и влезут, им не так просто скакать по карнизам. Они не Кошка из Каналов.

Из Дома Многоликого ее, к слову, отпустили на удивление легко. Дескать, сумеешь узнать очень много новых вещей. Глядишь, чем и поделишься по возвращению с Храмом. Так что благословение Многоликого с тобой, девочка. Многоликий присутствует везде. Нигде не укрыться от смерти.

Тогда Кошка из Каналов пошла к тайнику, откуда достала единственную вещь, превратившую ее снова в Арью Старк: меч по имени Игла.

---

Игла сверкнула в рассветном низком солнце. Верхняя защита. Перевод вправо. С разворотом в нижнюю, выпад, прибрать клинок, закрыться. Быстро, как ветер. Мягко, как летний шелк!

Катер шел ровно, теплая крыша машинного отделения под ногами дрожала несильно. Арья переступала, выполняя движения, что давным-давно показал Сирио Форель.

На полубаке заниматься ей не разрешили. Сказали: рулевой отвлекается. Но саму идею занятий радостно одобрили. Оказывается, моряки тоже занимались утром – только не учились бить. Просто приседали, махали руками разными способами. Наклонялись; Арья, конечно, обходила в гибкости любого, но занималась вместе со всеми. Если она хочет, чтобы ей доверили шкатулку с демонами, надо как можно скорее стать среди моряков своей. Одной из них.

Лишь после общей зарядки Арья брала из оружейки Иглу и шла на крышу машинного, шлифовать собственное искусство.

Быстро, как ветер. Мягко, как летний шелк!

Арья дошла до края крошечной площадки, ткнула уколом за спину, из-под руки, только затем переступила и развернулась в новую линию всем корпусом. Двадцать проходов, по одному на каждый палец. Не напрягаться. Мягко, как летний шелк. Движения должны рождаться легко и продолжаться без напряжения. Никто не знает, сколько продлится бой.

Арья переступала, выстраивая вокруг невидимую стальную ограду, и думала.

Здесь действительно оказалось множество новых вещей. Ли Чжун Хань, помогать которому ее приставили, готовил еду на огне – посреди моря! Моряки деревянных кораблей боялись огня, как… Как огня!

Здесь, на katere, огонь горел голубыми язычками в черной короне, не порываясь покинуть назначенное место. Ли Чжун Хань почти незаметными движениями пальцев уменьшал или увеличивал огоньки, поэтому вся его еда оказывалась хорошо и равномерно пропечена или проварена. Ничего похожего на привычные очаги, мясо над которыми надо всегда крутить. Отвлечешься – сгорит.

… Защита сверху, оборот. Укол вниз, теперь перевод, укол за спину, переступить, новый проход…

Большой огонь горел в kotchegarke, но туда Арью не пускали. Те три морячка, уложившие нищих на пристани, работали там в особой обуви: ботинках без шнурков. На третий день, когда Арья поняла, что с ней тут будут обходиться без грубостей, она осмелела до вопроса: зачем такая обувь? Пламен, который провожал ее из порта, взял ботинок и бросил в него обычный уголек – Арья все поняла без единого слова. Пока расшнуруешь ботинок или стащишь плотный щегольский сапог, уголек запросто может прожечь ногу до кости.

Вытряхнув уголек, Пламен быстро сунул ногу в ботинок, и так же быстро снял его.

Арья потрогала ботинок. Толстая кожа и совсем уж толстенная подошва. Пожалуй, по снегу можно ходить в таком, ступня не заледенеет. Но подошва не деревянная: гибкая. Что же за зверь такой, с кожей толщиной в палец? Левиафан?

Кто и где шьет подобное? Обувь носят простые моряки, значит, стоит она не так уж дорого. Почему, в таком случае, никогда и никто не привозил подобной обуви в Вестерос? Ладно к ним, на Север – но и в Королевской Гавани Арья не могла припомнить хоть немного похожих ботинок. Если подошва толстая и прочная, то она деревянная, негнущаяся. Науку Сирио Фореля в такой обуви не освоишь. Если же подошва гнется, то она кожаная, следовательно – истирается.

… Защита справа, восходящий укол, защита слева, разворот. Укол вниз, теперь перевод, укол за спину, переступить, новый проход…

Но Семеро с ними, с ботинками! Людей катера Арья понять не могла.

Во-первых, все они выглядели не старыми, чистыми, здоровыми. Ни гнилых зубов у старших, ни многочисленных шрамов у младших – при том, что те и другие постоянно делали всякие разные работы. Каждый день приборка! Арья слышала в Браавосе, что на кораблях приборку делают, ведь иначе утонешь в грязи – но каждый день?

Воду на мытье расходовали безо всякой жалости. Одежду стирали хитро: чтобы не бить руки, совали в железное большое ведро. Закрывали крышку, колдовством принуждали ведро вращаться; одежки отмывались. Арья подумала: тут все дело в кручении ведра, а это ведь можно сделать без магии! К водяной мельнице прицепить. Заодно и вода рядом.

Просто никто о таком не думал. Зачем стирать одежды так часто? Опять же, на богатых нарядах попортится вышивка, осыплются камни.

У моряков катера – у простых моряков, потому что ни меча, ни золотого пояса не носил ни один! – имелось по два-три набора одежды. Обыкновенно все надевали полосатые фуфайки, потертые белые штаны и широкие рубашки с теми самыми ботинками-progarami. Такой же набор выдали Арье, после того как ее старые одежды сожгли в kotchegarka. Вот когда Арья вспомнила уроки шитья, вот когда пожалела, что не старалась! К стыду ее, моряки – тоже все поголовно – управлялись со швейной иглой, как сама Арья управлялась с Иглой. Одежды подогнали так быстро, что Арья не успела проголодаться.

Да, а уж кормили здесь! Мясо не гнилое, вода не тухлая, питье не прокисшее… Вина за столом не подавали совсем, что Арью, конечно, радовало. Столько мужчин могут сделать с ней что угодно; Игла в тесноте мало чем поможет. Когда Арья плыла в Браавос, ее берегла железная монета и тайные слова valar morgulis – а чем она думала сейчас?

… Защита слева, укол вниз, прикрыться справа, доворот и укол снизу в подмышку воображаемого противника. Защита, перевод, укол за спину, отшаг и разворот. Новый проход…

Сейчас она думала: плевать. За возможность мести она пошла в Храм, где согласилась перестать быть Арьей, перестать быть Кошкой из Каналов, перестать быть хоть кем-нибудь. Вообще: перестать быть. Но Храм обещал месть когда-нибудь потом, непонятно даже, когда.

Так что за коробку с демонами – прямо здесь и сейчас! – она бы стерпела и худшее, чем присягнуть новому лорду. В Харренхолле Арья научилась куда более страшным вещам, нежели готовить еду и чистить одежду.

Кстати, об одежде. Кроме нескольких полосатых фуфаек, простых рубах, штанов, каждый моряк имел праздничную одежду – и только в солнечный день, когда Арья помогала эти одежды проветривать и сушить, она увидела разницу между моряками катера.

Золотые нашивки сверкали на всех рукавах, просто у кого-то больше, у кого-то меньше. За исключением нашивок, моряки катера не отличались ничем.

Арья с ужасом поняла: она не сумеет объяснить это новое знание не только Многоликому – никому вообще.

Вот Арья – дочь Великого Лорда. Не короля, но и не обычного дворянина. Арья вполне может выйти за короля замуж, когда вырастет. А задавака Джейн Пуль – никогда. Она дворянка, но не такая. Ниже родом.

Вот Пес. Который Клиган. Он дворянин, его приглашают на королевский турнир. Но жениться на Сансе, сестре Арьи, дочери Великого Лорда, Клигану не позволят. Пес ниже родом. Пес может надевать какие угодно золотые одежды, награбить сундуки сокровищ, мечом завоевать земли… То есть, мог бы. Ха-ха. Пес давно помер там, под корнями дерева.

… Защита сверху, оборот. Укол вниз, теперь перевод, укол за спину, переступить, новый проход…

… Защита справа, восходящий укол, защита слева, разворот. Укол вниз, теперь перевод, укол за спину, переступить, новый проход…

… Защита слева, укол вниз, прикрыться справа, доворот и укол снизу в подмышку воображаемого противника. Защита, перевод, укол за спину, отшаг и разворот. Новый проход…

Несколько кругов Арья почему-то не могла думать: сбилось дыхание.

Однако, она собралась и продолжила мыслить. Она не деревенская дурочка. Она дочь Великого Лорда, ученица Сирио Фореля, служительница Храма в Браавосе. Она разберется.

Итак, моряки katera подчинялись командиру, тут все, как обычно.

Все старшие обращались друг к другу строго по именам – они все носили двойные имена. Собственное имя и тут же имя отца. Имя рода в обычном разговоре не называли. Только Ли Чжун Хань носил тройное имя. Он и выглядел иначе: суше, мельче, с желтым цветом кожи.

Зато тройка мелких морячков – те, с пристани! – носили вообще каждый по одному имени. То ли возрастом не вышли до двойного имени, то ли еще чем. Например, они из иного народа с иными обычаями.

Так вот, старшие могли обратиться к младшим по именам или по званиям. А все младшие обращались к старшим только по званиям. В званиях Арья не разбиралась, но не спешила. Тут бы про имена понять.

Ведь, кроме имен, моряки вообще ничем не различались вне службы!

Ели все за одним столом, Ли Чжун Хань готовил на всех одинаково. Рыбу ловили то старшие, то младшие. Управляли кораблем то младшие, то старшие. Одежды носили все одинаковые: застиранные до серого рабочие. Говорили кто когда хочет, не выражая старшим особого почтения. Одинаково смеялись над шутками – Арья не видела подобострастия в младших. Они даже спорили с командиром катера – Арья не разбирала язык настолько хорошо, чтобы уяснить себе тонкости спора, но интонации понимала отлично.

… Защита сверху, оборот. Укол вниз, теперь перевод, укол за спину, переступить, новый проход…

Вот, кажется, Арья ухватила конец мысли.

Они подчиняются, но не пресмыкаются. Они не боятся старших. Они подчиняются осознанно. Как в хорошем военном отряде. Понимают, что дисциплина необходима.

Арья видела такое только в Браавосе, и то считанные разы. Дома, в Вестеросе, каждый рыцарь вел себя настолько нагло, насколько вообще мог. Насколько ему позволяла городская стража или воины его сюзерена. Остановить рыцаря не мог никакой закон, если закон этот не поддерживала прямая сила в той или иной форме.

Здешние, при всей их свободе в речах и равенстве в еде, постоянно четко помнили свое положение на katere. Командир катера или botzman никогда ни на кого здесь не кричали. Филиппыч вовсе постоянно улыбался. Но любое их приказание исполнялось немедленно.

Арья подумала – кажется, в наемных отрядах что-то похожее. Поступил на службу – подчиняйся. Или не получишь денег. Что же это за отряд, и почему о нем никогда никто ничего не слышал? Вот “Золотые мечи” всем известны, а там наверняка нету ни подобных ботинок – иначе бы они расползлись по всему миру – ни синей огненной короны, на которой готовит Ли Чжун Хань.

Получается, люди эти пришли с другой стороны Закатного Моря? Но кораблик небольшой. Волны его перевернут. И для kotchegarka ему нужны обычные, нисколько не колдовские, дрова. Наконец, плывут они сейчас на восток, а там полуостров Секира, не сказать, чтобы никому неизвестный. Арья слышала, что за полуостров спорят Иб и Лорат, потому что на Секире вроде как добывают золото. По суше от Секиры на юг недалеко Норвос и Квохор – через них вообще Тракт проходит, из Пентоса в Травяное Море.

И нигде никто ничего не слышал о странном корабле? О чудесной обуви? О коробках с демонами, наконец?

Ладно. Последний проход, и надо бежать, выслуживать свою коробку. Защита справа, восходящий укол, защита слева, разворот. Укол вниз, теперь перевод, укол за спину, переступить.

Все. Арья положила Иглу на крышу машинного и устало прислонилась к задней стенке мостика.

---

С мостика на девчонку смотрели офицеры.

– Привычно машет, – сказал командир Матвей Григорьевич. – Есть во взгляде и выражении лица нечто такое… Будто она железкой своей кого-то на самом деле проткнула.

– В женщине должна быть загадка, – механик Филиппыч пожал плечами.

– Загадка, Филиппыч. А не комната из той, французской, телепередачи “Форт Баярд”. С крысами, пауками и подлым старикашкой.

– Шутки у тебя, Матвей Григорьич, не в обиду, глупые.

– Умные шутки берегу для умных. Все, она отработала. Двигай, наставник, сегодня твой день.

Арью обучали по очереди. Иван – плавать. Ли – готовить. Пламен и Варен – где что на катере находится, что можно трогать, а что никак не следует. Молчаливый Айсен учил счету. Сам он запросто перемножал в уме сотни и тысячи, вот Арья и захотела так же.

Но искусство счета оказалось нелегким. Считали моряки странно: у них имелся особый знак для обозначения “ничего”. Цифры могли означать наличие, а такие же цифры с “минусом” – отсутствие. Труднее всего Арье далось понимание, что цифры могут не означать ничего конкретного. Не “четыре яблока” или там “пять лошадей”, а просто “четыре” и просто “пять”. Есть “ноль”, он вообще не значит ничего. Ничего из ничего. Никаких яблок, никаких лошадей вообще!

Когда к этому добавлялся еще “минус”, Арья почти сразу находила повод убежать, и сбегала обычно к Филиппычу. Тот не столько учил, сколько рассказывал, старательно разъясняя сложные обороты – с ним Арья не скучала никогда.

Сегодня Арья приготовила на всех чай, моряки благодарили, что звучало непривычно. Благодарить просто за выполнение собственных обязанностей?

Филиппыч, разумеется, нашел, куда вставить слово:

– Чай бывает семи сортов. Питательный - пьем как есть, без добавок или закуски, ради чистого удовольствия.

Потом питьевой. Вот он с сахаром, возможно с молоком. Можно командира попросить, Матвей Григорьич печенье ловко делает. С печеньем тоже хорошо…

Командир фыркнул:

– Не смущай молодежь, дед. Придем на Секиру, будет вам печенье.

Дед – как на кораблях именуется главный механик, Арья уже выучила, – только улыбнулся:

– Мытьевой чай используется, чтобы всухомятку не жрать.

Ага, вспомнила Арья, “жрать” – это же самое, что и “есть”, “кушать” – но когда сильно голодный. Филиппыч продолжил:

– Технический – для промывки еб… Морды… Нехорошего человека… В трактире. Который за такое еще денег пытается содрать.

Моряки переглянулись: похоже, всем нашлось, что вспомнить. Механик вел речь далее:

– Технологический – по качеству то же, но прямо сейчас надо пить. Приходится пить.

Филиппыч вздохнул:

– Забортный – такое же… Что предыдущие два. Но заварил его ты сам и ругать некого, нужно просто выплеснуть.

Арья сосчитала: вышло шесть.

– А седьмой?

– А это дистиллированный. Когда сорок градусов, но не по Цельсию.

Арья почесала затылок:

– Про такое еще не рассказывали.

– Кто расскажет, на рею повешу, – ласково пообещал Матвей Григорьевич. – И вовсе не факт, что за шею.

Арья фыркнула: подумаешь, взрослые тайны. Она такое видела! Но ничего не сказала, потому что очень хотела шкатулку с демонами. Перечень кровников у нее длинный.

---

Длинный путь продолжался. Катер упорно шел к Секире. К третьей высадке дровосеки научились беречь бензин: обходились все больше топорами, пилой Сашка орудовал теперь с хирургической точностью, превосходя в том Ивана и Митяя.

Митяй подшучивал: “Научился ключиком стучать, пальцы пианистовы”. Сашка гордо отмалчивался.

К четвертой высадке, однако, бензин для пилы кончился совсем. Рубили вручную, пять кубов стали рекордом, светлой, едва достижимой мечтой.

На пятой высадке Айсен успешно подстрелил непонятного зверя. Но мясо добычи воняло столь тошнотворно, что оставили на наживку лишь кусок. Поклевка оборвала этот кусок, леску три миллиметра и крючок. За борт немедленно полетели три гранаты – по старой кракеновой памяти – но увы, на сей раз ничего не всплыло.

Погода держалась на удивление ровная. Не всегда ясная, порой со встречным ветром и приличной волной; пожалуй, без молчаливой поддержки боцмана и механика, Матвей Григорьевич не рискнул бы идти – но и он понимал, что отстаиваясь у берега, он вовсе не облегчает поисковые операции. Да и запасы кончаются.

Катер Т-99 продвигался на восток днем и ночью. Арья научилась высыпаться, не снимая спасжилета и варить чай буквально из пыли: с каждым днем еды оставалось все меньше. После тренировок Арьи на крыше машинного устраивался Митяй и грустно пел под гитару:

– Явись, мясной пельмень, по моему хотенью,

Умчи меня, пельмень, в свою страну пельменью,

Туда, где хлеб нарезан, цибуля с майонезом,

Умчи меня туда, мясной пельмень!

Но мечта его сбылась только через три недели от Браавоса. Тогда, наконец-то, радарное излучение катера Т-99 уловили патрульные дирижабли с базы “Железный Мыс”. Навстречу давно оплаканному катеру вылетел цеппелин с консервами, бензином и даже конфетами – услышав о найденной девочке, кто-то решил порадовать.

Летучий корабль Арью удивил не особенно. Если у них железо по морю плавает, почему бы иному железу по небу не летать? А вот что кто-то там задумался сделать приятный подарок совершенно незнакомому человеку, не родне, не вассалу – просто так?

Конфетам Арья удивилась по-настоящему.

---

– По-настоящему? – наставник отвернулся к широкому окну. – К счастью, по-настоящему тут ничего особенного не происходит. Все учебное. В соответствии с утвержденной программой и руководящими… Да, документами.

По двору интерната, по свежей траве, поперек всех тропинок шла маленькая девочка с огромной собакой на поводке. Собака, сознавая высокую ответственность, изображала на лохматой морде полную покорность судьбе, и шагала за девочкой спокойно, хоть ростом возвышалась над ней на добрую голову.

Девочка смотрела на встречных исподлобья, хмуро, и напевала считалочку:

– Алабай-алабай, кого хочешь покусай! – но воспитанная собака, разумеется, только утробно вздыхала. Даже когда малявка из вредности двинула напрямик через волейбольное поле, разогнав игроков.

Наконец, девочка с прицепом приблизилась к воротам, где в гостевом домике раскрыл объятия высокий мужчина в брезентовых штанах, рабочей куртке, на рукаве которой едва различался шеврон. Красное и синее – электрик, наверное. Наставник видел из окна только движения, и, конечно, не слышал, как вероятный электрик укорял малявку:

– Ты что, дочка, людей собаками травить! Как только додумалась!

– А если он драться лезет?

Мужчина огляделся: вроде никого нет рядом – и посоветовал:

– Ты его сразу лопаткой по морде!

– Ну, папа! Я же девочка!

– Можешь взять розовую. А собака шуток не понимает. Скажешь: куси, он и выкусит по-настоящему.

Подхватив девочку на руки, вероятный электрик понес ее к столовой; поводок девочка так и не выронила. Собака потрусила следом, изображая мордой: “ну вот, я же говорила!”

– … Пап, микробы добрые, да?

– Почему?

– Ну они же помогают нам избавиться и от садика, и от школы, и от работы…

Тут все трое зашли за угол столовой и совсем пропали из окна.

Наставник отвернулся от окна и прошел на свое место за “ножкой” совещательного стола, напротив преподавателя физкультуры.

Тот хмыкнул:

– Да уж… Не соскучишься.

– Так что у вас?

– Да Арья, что еще.

Наставник поднял бровь.

Физрук поморщился:

– Нет, работает она хорошо. Даже чересчур. Играть не хочет. Или не умеет. Или стесняется, пока не понял.

Наставник почесал нос.

– У нее история тяжелая.

– Здесь половина из пьющих семей, – не согласился физрук. – Есть брошенные. Есть из нормальных, просто родители на вахте. Но дети как дети. Смеются, бегают. Арья слишком серьезна.

– Фиксация, – вздохнул наставник. – Да, это проблема. Но как ее вытащить на катарсис? Надо с Васильичем посоветоваться.

Физрук пожал плечами, встал и развернулся к выходу.

– Постой. Оценки у нее как?

– Страшно, – физрук вздохнул. – Очень истово занимается. Она и каждый вечер с палкой по часу работает. Именно работает, игры там ни грамма. Лучше бы она крапиву рубила, так нет: все движения нереально четкие, лицо маской. Может, ее в сборную по фехтованию предложить?

– Сомнение откуда в голосе?

– Да она всех побьет. Видно по лицу. И хорошо, если без переломов.

Физрук пощелкал пальцами:

– Вот, я нашел определение. Она вообще не понимает, что такое “спорт”, что такое “соревнование”. Для нее выигрыш или проигрыш только жизнь или смерть… Игорь Степанович, она ведь местная?

– Догадался, комсомолец. Смышлен… – наставник зевнул. – Кто еще знает?

– Я никому не говорил. Если кто еще догадался, то я ни при чем.

– Ну и житуха тут у них. Если девочка в том возрасте, когда о мальчиках рано думать, рубится считай что насмерть.

– Добро. Иди.

Закрыв за физруком дверь, наставник взял в несгораемом шкафу личное дело Арьи и некоторое время листал. Потом вернул папку обратно в сейф, спустился в подвал, на узел связи, где попросил вызвать ему “Опытовый катер Т-99”.

---

Опытовый катер принял вызов как раз после обеда, в святой для каждого моряка “адмиральский час”. Радист не то, чтобы обрадовался – но работа есть работа, Александр крикнул в салон:

– Пламен, подойди.

Пламен говорил недолго. Потом к микрофону прошел старший лейтенант, потом Пламену быстро выписали командировку, в личном деле на сервере поставили отметку. Пламен тем временем собрал вещи, попрощался со всеми, ссыпался по сходне на причал – теперь настоящий бетонный – и мимо красивого, сияющего здания морского вокзала побежал к вечернему автобусу.

Водитель попался понимающий, дождался:

– В увольнение, морячок?

– Так точно, тарщ копченый.

– От соленого слышу.

Темно-синий “ЛАЗ” двинулся; Пламен в салон проходить не спешил:

– Что нового в городе?

– Кроме нового квартала – ничего. Ну там еще клетку распахали, да вы, наверное, в курсе. Зерна пошло втрое против старого…

Водитель быстро глянул в зеркало на пассажиров, потом спросил вполголоса:

– Что не садишься, моряк? Вон брюнетки какие, не будь женат, я бы… Эх.

Пламен вздохнул. Он знал, что выглядит красавцем. Как теперь говорили: “остро смотрится”. Морская кормежка и морские нагрузки за год развернули ему плечи, выпрямили спину на зависть любому кавалергарду. От родителей достались иссиня-черные балканские волосы и ярко-синие балканские же глаза. Вряд ли ему откажут что брюнетки, что блондинки… Наоборот, потом не отделаешься.

– Не, я пешком постою.

– Зря время теряешь. Молодость быстро проходит, поверь.

– Да согласен я. Только в интернат еду, нельзя отвлекаться.

– Сестра?

Пламен повертел носом.

– Да как сказать…

Водитель, конечно, понял в том смысле, что и любой, незнакомый с историей плавания в Браавос. Улыбнулся:

– А ты и сам времени не теряешь. Ну, тут всего три остановки, а там через лесок – да, наверное, знаешь.

Разумеется, Пламен знал дорогу.

---

Дорогу Арья оглядывала с тоской. Вон, к мелкой Ленке приехал папа. Ее папа не приедет… Арья сидела на толстой ветке могучего дуба и смотрела в закат. Делать уроки не хотелось, но Арья старалась: ведь ей обещали “револьвер” как только в кистях наберется достаточно сил, а в голове достаточно ума.

Да, “коробка с демонами” тут именовалась “револьвер”. И, кажется, никоторые демоны в ней вовсе не обитали. Оружие это. Наподобие арбалета, только совсем уж особенного.

Арья вздохнула и чуточку сменила позу: затекла правая нога. Теперь она уже умела сидеть на ветке тихо-тихо, совсем незаметно для прочих детишек. Только учителя могли ее найти – ну так они взрослые.

Здесь на каждый предмет полагался собственный мейстер. На упражнения – веселый молодой крепыш, пышущий счастьем так, что Арья постоянно хотела подлить ему уксуса в чашку. Но в здешнюю кухню ее пускали только посуду мыть, и то потому, что спать после обеда Арья не могла от скуки.

Так ведь здесь и посуду мыли не по-людски. Насаживали на костяные рожки, которые плавно уходили в нутро железного сундука высотой под потолок; с другой стороны сундука посуда выезжала на рожках уже вымытая. Тут ее следовало быстро снимать, вытирать и ставить в проволочные сетки. Помощь Арьи приняли, потому что один человек на мойке то и дело не успевал снять стакан либо тарелку, и те звонко бились о каменный пол.

К готовке Арью не допускали: “Ты что, мелкая, там же горячий цех!” Как будто Кошка из Каналов или Ласка из Харренхолла боялась тепла. Зато в столовой щедро кормили всех помощников: и ее, и парней постарше, кто убирали зал, и девочек из “пятого класса”, вытиравших столы… Детей в интернате обитало чуть не полтысячи; Арья ежилась от удивления: учили всех. То есть вообще – всех. Гордились этим неимоверно. Арья так ни с кем и не подружилась именно потому, что на ее вопросы здешние слишком высоко задирали нос.

Цифрам и счету обучал сухонький старый мейстер, одетый по здешней моде: без цепей, украшений совсем. Арья все думала: как же тут определяют ранги? – пока на “истории” не услышала о полной отмене рангов и сословий, случившейся тут пять дюжин лет назад.

Блеклый старик, однако, знал свой предмет лихо. Быстро поняв, что Арью в детстве учили совсем не считать, мейстер, тем не менее, подбирал ей примеры поинтересней – Арья просто не могла ответить ему невежливостью.

Вообще, с ней тут возились, не в пример Королевской Гавани. Ладно, упражнения на “физкультуре” она делала лучше всех – даже старших мальчиков – но, скажем, “систематизация знаний” у нее долго не шла. Писать карточки, нумеровать, объединять ссылками, Арья училась добрых полгода. Если бы не помощь Пламена, пожалуй, скисла бы.

Потому что отсюда не сбежать. Это Кошка из Каналов усвоила четко. Край населен, все люди сытые, внимательные, все дороги ровные, гладкие. По ночам фонари горят. Стража, конечно, в самобеглых “автомобилях” – быстрее любой лошади, быстрее даже Нимерии!

Арья бы охотно разменяла все здешние чудеса на маму и папу. Даже задаваку Сансу она сейчас бы обняла с радостью.

Дерево вон, обними, Кошка из Каналов. Смотри, выше два яруса толстых веток. Поднявшись, можно продлить закат еще немного…

Воспитательница Тетя Люба не будет ворчать, если Арья вернется после тушения огней. Худая, высокая, нескладная Тетя Люба зато прекрасно умела накладывать перевязки – конечно, Арья училась этому охотно. Для мстителя первое дело понять, что в теле не так и можно ли это самому исправить, либо надо бежать к лекарю.

Здешний лекарь учил детей постарше – накладывать повязки, отличать вывих от перелома, справляться с поносом или запором, перетаскивать раненого – у нее дома даже воинов так не учили. Но Арью в ту компанию пока не брали…

К вечеру знакомо похолодало. Интересно, как там, дома? Мейстеры уже выслали белых воронов? Зима пришла, или леса все еще ярко-радостные, многоцветные?

Еще один мейстер учил управлять временем. Сначала: считать, куда что потрачено. Часто спрашивать у себя: “Что я сейчас делаю? С какой целью? Оно точно мне надо? Может, перестать?” – примерно через полгода Арья поняла, что задумывается о таком уже привычно, и привычно же раскладывает себя по полочкам. Вот живот урчит, есть хочет. Вот сердце тоскует по дому. Вот уроки неохота учить, но тогда “револьвера” не дадут…

Старшие ученики составляли разноцветные таблицы расхода времени – Арья обратила внимание, что после завершения первой таблицы каждый ученик выглядел удивленным и огорченным. Видимо, считанное время как считанные деньги. Пока не заглядываешь в кошелек, вроде бы и много. А поздороваешься с каждой монеткой – куда все исчезло?

Затем старшие ученики составляли планы на будущее. Это Арья кое-как соображала. Но вот учебные планы повергли ее в подлинный ужас.

В Доме Многоликого от нее требовали: каждый день узнай не менее трех новых вещей. Но здесь новые вещи лились потоком. Океаном. Водопадом. Каждый урок оглушал и выворачивал мир наизнанку. Счет. Механика. Письмо – само бы оно ладно, но ведь этим письмом написаны книги. В библиотеке интерната книг столько, сколько, наверное, нет на всем Вестеросе!

Арья с ужасом подумала: а ведь, наверное, и на Эссосе нет. И даже в загадочном городе колдунов Асашае.

Кроме книг, в конце недели здесь показывали “кино” – младшим детям веселое, но как бы… Как бы учебное. Как деревянный меч сравнительно со стальным. Разумеется, Арья осталась этим недовольна, и пролезла несколько раз на “сеанс” кино для старших классов.

И почти ничего там не поняла. То есть, сами старшеклассники чему-то ужасались, потрясенно замирали и выдыхали потом всем залом. Девочки плакали; даже у Тети Любы текли слезы. Арья не увидела ничего необычного. Ну война, ну смерти – на войне убивают, если кто не знал. Хорошо хоть, ей больше не нужно убивать. А те, в “кино” – они же все равно выдумка, картинки на полотне…

Арья снова поежилась и решила уже слезать и пойти, пожалуй, к Васильичу. Носить еду в спальни не позволяли, чтобы крошки не привлекали мышей и тараканов. Но, если кто не мог уснуть без чаю – в котельной у Васильича он всегда мог взять кипятка, а за помощь в мойке посуды получить пакетик-другой заварки и еще “железнодорожный сахар” – сладкие белые кубики в красивой обертке; Арья пока не понимала, что там нарисовано. Но обертки складывала: не поднималась рука выкинуть в мусор тонкую работу.

Из-за лесополосы показались огни. С легким урчанием, знакомым шорохом к интернату бежал на широких мягких колесах “автомобиль”. Арья задержалась: время посещений давно прошло. Интересно, кто там приехал?

Арья свесилась на левую сторону, чтобы ветки не заслоняли вид на ворота, и чудом не рухнула с дуба. Ладно, высокий мужчина в пятнистой одежке здешних военных – но вот же совершенно точно моряк.

Моряк?

Пламен???

---

Пламен протянул ей чашку:

– Вот, с конфетами попробуй.

Арья благодарно кивнула, вдыхая запах – у Васильича даже чистый кипяток пах отчего-то дровами. То можжевельником, то сладким-сладким дубом, то смолой.

Арью никто специально не искал: встречать Пламена она сама прибежала. И не ошиблась: Пламен именно к ней и приехал. Самое время подумать, годится ли он в старшие братья. Раз уж бедолагу Робба убили.

Но вместе с Пламеном приехал тот самый военный – Ктан, а еще к ним подошел старший наставник, главный над всеми здешними мейстерами. Вроде как случайно решил завернуть к Васильичу, “проверить несение службы” – ложь в его словах Арья уловила четко.

Все они собрались тут из-за нее. Это и пугало – и, одновременно, вызывало странное удовольствие. Казалось бы, она им всем чужая. Ее нашли буквально на помойке, в порту Браавоса. Почему они так с ней возятся? Что от нее хотят? Просто так даже малиновка не поет: весну зовет.

Страшновато. И все-таки приятно. Кому-то она нужна. Хотя бы даже как Псу Клигану. Пес хотел ее продать сперва матери, потом тетке, потом…

Потом Пес остался умирать. Так ему и надо! За Мику. Пес убил сотни таких Мик. Он бы и ее убил, если бы не надеялся на награду.

Арья поставила внезапно задрожавшую кружку.

Пес мог продать ее Ланнистерам. “Легко и непринужденно”, как только что сказал Пламен.

Пламен и Ктан хорошо говорили на всеобщем языке. Только Пламен чеканил слова как валириец, а Ктан подхрипывал, как Мормонты с Медвежьего Острова.

… Почему Пес не продал ее Ланнистерам? Великий хитрец Тайвин заплатил бы, не торгуясь. Жестокий предатель Русе Болтон тоже отвесил бы награду. Сомнений нет. И все же Пес повернул коня и уехал с Красной Свадьбы… Нет, никакое тутошнее “кино” напугать ее теперь не могло.

Арья взяла конфету, но развернуть не сумела: смяла вместе с оберткой. У них для конфетной обертки особое слово: “фантик”. Это новое для Дома Многоликого? Или такого “нового” тут на пятьсот Якенов Хгааров?

Мужчины переглянулись.

Пламен посмотрел вопросительно. Арья поняла: всю жизнь прятаться не выйдет. Кто она? Арья Старк. Она честно пыталась превратиться в “никого” – но все это лишь потому, что Арье Старк необходима месть.

Лишь для мести ей понадобилось уметь убивать, как Якен Хгаар, только ради мести надо постичь и превзойти науку невидимости, одна месть в основании ее судьбы. Месть привела ее Браавос, месть втолкнула ее на борт “Опытового катера Т-99”, ради мести она пьет и ест с чужими, о, Семеро, насколько же чуждыми для нее людьми!

Что она делает сейчас? Пытается не разреветься, как соплячка. Почему она это делает? Потому что месть великим лордам – дело исключительно тяжкое. Одной не осилить.

Оно точно ей надо? Может, перестать?

Арья вдохнула поглубже и сказала:

– Помнишь, Пламен, ты спрашивал, кому я собралась мстить. У меня длинный список. Мое настоящее имя – Арья Старк из Винтерфелла. Мои враги – великий лорд Ланнистер, лорды Болтон, Фрей, и много-много людей помельче. Мне одной не осилить.

– Вот что тебе мешает учиться, – понимающе кивнул Пламен. – Прошлое не отпускает.

– И не отпустит, – прибавил Ктан. Он пил пустой кипяток, но так, словно бы лучшее вино смаковал. Конфеты вытряхивал из обертки на удивительно чистые, без шрамов и узлов, ладони. – Знакомое дело. Надо искать причину.

Ктан вздохнул и посмотрел сквозь Арью – и та поняла: Ктан видит за ней что-то свое, но такое же страшное, как для нее Красная Свадьба.

– Я расскажу, – теперь Арья могла выхлебать чашку, не расплескивая, не стуча зубами. – Даже написать могу. Я научилась писать вашими буквами. Я могу быть вам очень полезной на Севере. Но у меня будет условие.

– Помочь отомстить?

– Да.

Ктан чуточку прикрыл веки; вот сейчас Арью чуть не отодвинуло к противоположной стене. Смерть она видела не раз, и сама не раз причинила – но пока не встречала человека, который буквально смотрел смертью.

Такому “да” не требовались никакие словесные подтверждения, и все же Ктан сказал:

– Мы поможем тебе отомстить. Можешь об этом не беспокоиться.

Он опустил глаза в свой пустой кипяток, и Арья смогла выдохнуть.

Пламен расслабил плечи. Старший наставник и Васильич, переглянувшись, выпили по маленькому колпачку чего-то наподобие крепкого эля – судя по запаху. Запахи еды Арья различала легко, потому что все тут мылись очень часто, буквально каждый день, и собственным потом практически не воняли.

– Пламен, дай совет, – Арья отставила кружку, неохотно выпустив тепло из рук, – почему я больше всего жалею Пса?

– Кого?

– Пес Клиган, бродячий рыцарь. Он поймал меня после Харренхолла и потом все пытался кому-то продать… Но ведь он мог продать меня врагам, на чем бы все и кончилось. Почему он так не сделал?

– Он погиб?

– Ему разрубили ногу и ухо в трактире… Там я убила оруженосца…

Наставник и Васильич вздрогнули. Пламен безотчетно коснулся рукой кобуры на поясе – да, он и чай пил с револьвером, и револьвер тот нисколько не мешался ни самому Пламену, ни соседям по столу!

Только Ктан плавно-плавно опустил веки: “Теперь понятно”, и Арья снова поспешно отвела взгляд. Пес убил наверняка не меньше, но никогда не смотрел так. Для Пса убивать – обычное дело. Для Ктана убивать… Как будто он кусок себя наизнанку выворачивает и этим бьет, подумала Арья. Понятно, почему никакие доспехи ему противостоять не могут.

– Я оставила Пса умирать у дерева. – Арья не плакала. Ведь это не мать, не отец, не брат. Это просто плохой человек, потерпевший неудачу во всем. Даже на ней заработать Пес не смог.

– Давно?

Арья прикинула на пальцах.

– Получается, больше года назад… Пока приплыла в Браавос, пока в Доме Многоликого… Пока с вами… Пока в интернате.

Ктан пошевелил пальцами и допил остывшую воду одним глотком.

– Кстати, об интернате… – старший наставник говорил на своем языке, который Арья теперь уже худо-бедно понимала. – Если тебе скучно с младшими, можем перевести тебя на год старше. Будешь учиться?

Арья вздохнула:

– Тяжело. Ваши дети учатся… Совсем с малолетства.

Ктан сказал на языке Вестероса – чтобы скрыть от прочих, поняла Арья. Даже здесь свои тайны.

– А если мы вернем тебе Пса?

Арья вздрогнула:

– Вы можете воскрешать мертвых? Тогда маму! И папу! И Робба! Или хоть кого-то из них, я вам что угодно сделаю!

Ктан отставил кружку. Посмотрел на Пламена: попробуй только проболтаться. Вздохнул:

– Нет, воскрешать мы никого не умеем… К огромному моему сожалению. Мы можем только рискнуть и попробовать вытащить человека из прошлого. Твои родители Великие Лорды Севера, с ними это сделать втройне сложнее. Придется через… Моих старших. Сейчас не могу ответить. Но Пса мы в любом случае будем вытаскивать первым. Просто для проверки, как оно вообще работает.

Арья кивнула.

– Я… Буду вам обязана. Старки не Ланнистеры, но мы тоже платим долги. Мы не забываем… Ни помощи, ни обиды. Север помнит.

Ктан снова кивнул, только теперь уже смотрел нормально. Сказал наставнику на их языке:

– Договорились. Будет она учиться. Поплачет пару дней, и все придет в норму.

– В младшей группе пока будешь, – подхватил наставник, – чтобы по основной программе без перегрузки. Но я распоряжусь, чтобы тебя пускали на те занятия старших групп, которые тебе интересны. При условии, что оценки будут хорошие.

– Хорошие, – хлюпнула носом Арья, – это сколько?

– Не ниже четверки.

– Ух, семь преисподних… Ладно. Я, Арья Старк, подтверждаю договор.

Она тоже допила чай и почувствовала, что смертельно хочет спать.

– Я пойду. Чтобы Тетя Люба не искала.

– Я провожу, – поднялся старший наставник. – Товарищи, спасибо за помощь.

– Вам спасибо, – серьезно сказал Пламен. Ктан молча кивнул – но так четко и аккуратно, как будто поклонился.

Васильич, игравший во всей сцене немую роль, с удовольствием позволил себе лязгнуть заслонкой топки.

Над Сосновыми Склонами сеялся дождь. Радостные садовники, не пряча лица от мелких капель, сновали повсюду, прочищая каналы и водостоки. Слуги чистили Лазоревый павильон внутри и снаружи: пришло известие о том, что скоро приедет Звездочет с очередными новостями для императорской Академии, ну и для остальных тоже.

Госпожа Сюрей нашла сына в Черном Павильоне: пятилетний мальчик всерьез пытался оседлать один из мотоциклов Эйлуда. Ругаться Сюрей не стала: мальчик должен расти храбрым, а не ждать постоянно окриков и потому заранее отказываться от любого риска. Сюрей сказала укоризненно:

– Ай, куда же ты лезешь? Разве не видишь, у него второго колеса нет. Не поедет.

Мальчик обернулся, чуть не упал, но все же слез без ущерба, не своротив “эндуро” со стенда.

Тогда Сюрей прибавила:

– Ты наследник нашего дома. Наследник не должен тайком садиться на лошадь гостя. Попроси Эйлуда вежливо, он вряд ли откажет.

Мальчик немного посопел, размышляя: не обидеться ли? Но Черный Павильон окутывал запахами тайных вещей, манил невиданными штуковинами. Вдали, в полутьме дождливого вечера, сверкали инструменты Крысолова, восхищали готовые клинки на стене. Правее огоньками перемигивались испытательные стенды. Горелым железом тянуло от сварочного стола; несколько дней назад мальчик сумел прокрасться под окно и видел, как господин Эйлуд на том столе соединял пластины металла волшебством синих молний… Сын госпожи Сюрей решил: в самом деле, приду завтра утром, господин Эйлуд наверняка будет здесь.

– Мама, а почему ни у кого нету таких вещей? Даже похожих? Ни в доме бабушки, ни в доме дяди?

– Потому что все мы – люди. И бабушка, и дядя, и ты, и я. А это вещи лис. Вышло так, что лисы живут у нас, и между нами дружба.

– А почему они не могут с бабушкой так дружить?

– Пойдем обедать. Я расскажу тебе перед сном, как все получилось.

Женщина и мальчик ушли под мелким дождем, повернули за угол Черного Павильона. Почти сразу из-за противоположного угла павильона вышел Капитан под собранным рюкзаком, рядом Лоуренс, нагруженный бумагами, ну и Хоро с небольшой сумочкой, тщательно застегнутой по причине дождя.

По хрустящей дорожке все трое вошли в Черный Павильон. Рюкзак со спины Капитан снял у дверей и там же оставил. Прогулялся взад-вперед, разминая плечи.

Лоуренс выложил на столе бумаги, придав им нужный порядок.

Хоро достала из кожаной сумочки несколько карт памяти Ремнантского образца, но переходника к ним еще не начинали делать, поэтому карточки Хоро просто аккуратно сдвинула в ящик стола.

Посмотрела на громадный станковый рюкзак, увидела пристегнутые с боков знакомые пластиковые пеналы. Ствол, затворная группа, амортизаторы, сошки – в четырех упаковках ехала та самая винтовка, способная выкинуть голиафа в море.

– Идешь за Саммер?

Капитан кивнул.

– Удачи. Кстати, Капитан.

– Да?

– Ты часто в будущее ходишь. Не хочешь там остаться? Там, насколько я помню, много для приятной жизни выдумано.

Капитан сел просто на выскобленные доски пола, уперся спиной в рюкзак. Несколько секунд подбирал слова, потом сказал:

– Книжки и вообще искусство – это как общество себя понимает и обмысливает. Не один человек, а именно общество, понимаешь? Сумма мнений. Равнодействующая.

– Понимаю. Но к чему…

– К тому, Хоро. Видя тамошнее искусство, я в то общество я не хочу. Там я сталинский палач, отрыжка кровавого Серова.

– А здесь?

– А здесь в моей жизни есть прямой смысл. Открывать горизонты, открывать порталы. Новые земли картографировать.

– Но ведь, по Шумилу, портал есть: “машина, чтобы только брать”. Этично ли?

Видя, что Капитан задумался над ответом, Хоро и Лоуренс начали собирать еще одну сеть из резисторов, заглядывая в принесенные бумаги. Дождь пустился сильнее; на террасу Черного Павильона всползла прохлада. Со стороны пруда прилетело встревоженное кваканье, а потом плеск и скрип: охотилась цапля, почему-то не боявшаяся ни людей, ни непогоды.

Отлив, думала Хоро, привычно сцепляя резисторы в цепочки и передавая мужу. Прилив откатился. Земли завоеваны. Свадьбы сыграны. Дома построены. Теперь надо просто жить. Волна ушла. Мало кто из людей живет столько, чтобы увидеть второй прилив, чтобы поменять судьбу еще хотя бы раз. Дерево не остается гибким весь отпущенный срок…

Вот и Капитан молчит о Рейвен. Выставил руку под ливень, ловит горькие капли с крыши. Молчит глубоко, крепко. В самом деле боится потерять, боится сглазить, спугнуть счастье?

Отлив. Больше воевать не нужно. Так чего же Капитан ищет бури? Какого лешего бежит по песку за уносимой в море лодкой? Вытащат они Саммер, и… Что?

Хоро закончила с цепочками по списку. Лоуренс окунал резисторы и подсборки ножками в канифоль; поднялся запах, перебивающий все остальные. Теперь в расплавленное олово. Затем прижать соединяемые цепочки друг к другу, касание паяльника, луженые проводники слиплись; паяльник убрать, ножки воткнуть в макетную плату; все.

Да, не забыть сказать Эйлуду. Сын госпожи Сюрей подглядывал за сваркой. Поставить защитные стекла в окна, в нижний ряд клеток. Если получится, объяснить мелкому, что подглядывать нельзя. Сказать: “опасно” – мальчика только раззадорит. Надо сказать: “бесчестно, не к лицу наследнику великого Дома”. Такое поймет. Здесь на чести построено многое. А если любопытство все же одолеет детеныша, пригодятся синие стекла в нижних клетках. Черный Павильон, защитные стекла глубоко синие – сочетается.

Лоуренс дошел до нижней строчки в записях. Подергал некоторые пути, чтобы убедиться в крепости пайки. Закрыл и отложил таблицу, взял схему графа.

Только сейчас Капитан, похоже, отыскал пример:

– Смотри, Хоро. Вот живут люди в пустыне, а потом приходят к Ниагарскому водопаду. В их понимании водопад есть бесцельная растрата драгоценнейшей воды. Но мы-то знаем про круговорот влаги в экосистеме. Почему нам не брать воду из реки Ниагары? Какой нам смысл уподобляться бедуинам, впервые увидевшим океан?

Лоуренс проверял сборку и промолчал. Хоро кивнула:

– В рамках средних веков пример хороший. А если посовременней? Индустриальный масштаб, так сказать.

– Не вопрос. – Капитан втянул обе ладони под крышу, стряхнул капли. – Вот есть голубой гигант, звезда Арктур. Он излучает энергию в невообразимых объемах. Семьдесят шесть нулей. Или даже сто семьдесят шесть, не помню точно, знаю, что неимоверно много. Допустим, что мы сумели ее улавливать – хотя бы один процент! – и космическими танкерами перевозить, куда надо. Все, никакая больше энергетика нам не нужна. Ни ядерная, ни угольная, ни еще какая. Каменный век ведь кончился не потому, что иссякли месторождения камня. А потому, что все на бронзу перешли, выгоднее так. И теперь что, мы откажемся от бесплатной энергии Арктура просто потому, что это неэтично? Неэтично по отношению к кому?

– Готово, – Лоуренс потянул рубильник. Сидя на полу, Капитан мог только гадать, какой маршрут ищут межмировые торговцы. Но вставать и подходить к стенду Капитану не хотелось. Вообще хотелось тут и сидеть следующие несколько дней. Или даже лет. Не потому, что рюкзак тяжелый, не потому, что клонит в сон от сильного ливня. Капитан чувствовал: спокойное время кончается. Поход за Саммер что-то изменит. Изменит сильно.

Но скоро утро, и надо идти…

Рубильник щелкнул. Задымились резисторы на кратчайшем пути. Хоро выписала названия подкопченных узлов, Лоуренс тотчас поднял рубильник обратно. Сложил инструменты, выключил паяльную ванночку с оловом. Хоро тем временем закрыла неиспользованные резисторы в ящик.

Закончив работу, Лоуренс подтащил стул жене, сам оседлал соседний. Спросил:

– А если человечество с такой логикой размножится на всю Вселенную?

– Когда-то люди умели только бить птицу камнями, да собирать личинок под камнями. Охотники-собиратели назывались. Вся техника: палка-копалка и лодка-долбленка. На площади Европы людей могло прокормиться меньше, чем сегодня в областном городе. Тысяч двести. С такой плотностью населения нам, конечно, тогдашней Вселенной не хватило бы.

Капитан снова вытянул руку за свес крыши; потекло под манжеты. Фыркнул и убрал. Продолжил:

– Научились пахать и сеять – емкость экологической ниши выросла на порядок. Вселенная как бы расширилась в десять раз. Потом научились делать железные дороги. Корабли-зерновозы в миллионы тонн. Удобрения. Травить жучков. Трактора. В общем, историю ты читал, подробности опускаю. Итого: где в палеолите двести тысяч едва-едва выживали, сейчас полмиллиарда от ожирения лечится…

Лоуренс поглядел на бумаги, вздохнул. Хоро сделала знак: пускай договорит. Капитан смотрел на брызги, разлетающиеся над замшелыми каменными птицами, над белым гравием дорожек, над неспешно закрывающимися цветами. Говорил медленно:

– Ходил к Ивану Александровичу, видел: там уже мясо научились выращивать. Искусственное, на волокнах грибов. Стоит пока что дороже золота. Но, сами понимаете, это начало. Скоро новый скачок. Экологическая ниша вырастет еще на порядок. Так что не хочу я в будущее. Мне сегодня, здесь наука и фантастика в один голос говорят: жми вперед, горизонты раскрыты. Космос вон, даже СССР и США помирил, у них там совместная экспедиция на Марс. Хоро, а к чему ты это?

– Решила немного отвлечься. Семьдесят шесть нулей… – Хоро натурально поежилась. – Никаких врагов придумывать не надо, в таких объемах кто угодно потонет, не булькнув.

Из-за угла павильона, качнув боком высокое цветущее дерево – Капитан так и не выучил его названия! – выпрыгнул белый громадный волк, отряхнулся перед входом, окатил брызгами и близко устроившегося Капитана, и Лоуренса, и Хоро.

– Дочка!!! Ты что!

Мокрый зверь прыгнул в павильон, чудом ничего там не задев, разве только сильнее забрызгав – и через мгновение обернулся Мией.

– Новости, мама!

– Хорошие?

– Сейчас расскажу… – Бухнула дверца шкафчика, загремела упавшая вешалка. Мия, видимо, подбирала комбинезон по росту. Другой одежды в Черном Павильоне не водилось.

– В общем, так. На Радуге катер ветром унесло. Донесло до города, не помню название… Большой порт на самой западной оконечности материка.

Мия вышла ближе, увидела лужицы, мокрые вещи. Извинительно потупилась и шаркнула ножкой. Потом заговорила быстро:

– Моряки с катера подобрали там девчонку. Она оказалась дочкой то ли герцога, то ли самостоятельного короля северной части Вестероса. Вон, Капитан с ней встречался и говорил.

– Мы говорили недолго. Арья обещала все написать.

– Вот, я и принесла ее сочинение.

– Не врет? – Хоро подняла бровь.

– Может, врет, – легко согласилась Мия, – но покамест все подтверждается.

– Что “все”?

Мия отошла чуть глубже – где перекидывалась в человека. Нашла на полу сумку со следами зубов на коже. Из-под клапана сумки достала ворох бумаг. Подошла с ними к столу, сдвинула бумаги Лоуренса чуть в сторону, успев прочитать заголовки. Хмыкнула сама себе: ага, я так и думала.

Разложила свои бумаги.

– Так что, рассказывать?

– Ну, не зря же ты по дождю летела.

– Новости на Вестеросе такие. Стоп. Сначала место действия. Карту видели?

– Только Эссос, – ответил Капитан. Хоро с мужем ничего не сказали. Мия нашла в своих бумагах карту, к которой все придвинулись.

Мия сняла со стенки шило, повела по карте:

– Континент огромный, вытянулся от льдов до тропиков. Семь… Назовем их королевствами. Север, Простор, Запад, Речные Земли, Долина, Штормовой Удел, Дорн… Формально они единая страна, уже скоро триста лет. Один Верховный Король, один язык, один закон. Границы условные, внутренние таможни отсутствуют. Но Верховный Король погиб на охоте.

Мия заглянула в бумаги:

– Роберт Баратеон, род Баратеоны, герб Олень.

– Олень погиб на охоте, – Лоуренс хмыкнул. – Заговором пахнет, чую.

– Не ты один, папа… Его сын сразу принялся устанавливать свои порядки. Он казнил отца той девчонки, короля Севера. Род Старк, а герб – лютоволк…

– Что такое “лютоволк” ?

– Большой волк.

Мать и дочь переглянулись.

Хоро покрутила носом:

– Большой волк на гербе… Знак судьбы?

– Возможно.

Капитан удивился:

– Этот ее недокороль что, войска не привел? В Столице сам-один проживал?

– Арья пишет, отцу ссылку пообещали, он сознался. Пошел на сделку со следствием. Но принц Джоффри – сынок, то есть – нарушил обещание. Вместо ссылки казнил.

– Они что, всей семьей там в столице сидели?

– Отец у Роберта занимал важное место. Вроде как главный заместитель. Арью и сестру он привез в столицу, надеясь выгодно выдать замуж.

– Пока логика не нарушена. Может, и не сильно врет Арья.

– Ты что, мам. Ее там вся колония на руках носит. Ей сейчас примерно двенадцать лет, а все случилось два года тому… Получается, она в десять лет все это приняла.

Хоро прищурилась:

– Если не врет.

– Посмотрим, – перелистав бумаги, Мия нашла нужную:

– И началась у них война за престол Верховного Короля. Старки обитают на Севере, оттуда на юг ведет лишь один путь, через болотистый Перешеек. Потом на пути широкая река Трезубец. Через нее только один мост, пригодный для большого войска. Брат найденной девочки быстро собрал войско и пошел на юг. Владелец моста потребовал, чтобы Старк женился на его дочери. Тогда, мол, Фрей не только пропустит через мост, но еще и даст свою подмогу, немаленькую. Старк пообещал.

– Дай-ка угадаю, – вмешался Капитан. – Старк не сдержал слово?

– Почему ты так решил?

– Он собрал войско быстро и кинулся на юг, не делая никаких дипломатических шагов. Молодой, импульсивный. Хороший вояка, наверное.

– Точно. Он выиграл несколько битв.

– У кого? Кто там остальные?

– Главный противник – Западные Земли, герб Лев, род Ланнистеры, живут на Утесе Кастерли…

– Лев, живущий на утесе Бобра?

Мия отрицательно повертела головой:

– Не повторяй глупостей, пап. Утес назван в честь старых владельцев, по роду Кастера. Бобры не при делах. Ланнистеры там золото копают, поэтому очень сильны. Сейчас их род владеет столицей, так и называется: Королевская Гавань.

– Завоевали?

– Нет. Королева-мать из их рода.

– Остальные кто?

– Долина Аррен, герб Сокол, род Аррен. Сидят в горной долине, куда ведет один узкий проход. Либо с моря высаживаться. Держат нейтралитет. Правила там родная тетка Арьи, но, когда Арья добралась до того самого прохода, оказалось, что Лиза Аррен мертва… Добиралась девочка тоже с приключениями.

– Ты не упоминаешь мать Арьи. Она умерла?

– Хуже. Кэтлин Старк, в девичестве Талли… Талли – Речные земли, герб Рыба.

Лоуренс нашел на карте нужный герб:

– Сразу после выхода с Перешейка?

– Да, папа. Робб Старк – ну, брат Арьи…

– Полководец?

– Да, он. Перейдя Мост Фреев, Старк вошел в Речные Земли. Там все знают его и его мать. Кормили войско, помогали, все такое. Мать ездила по лордам и крутила дипломатию, собирая союзников, добывая войска и деньги. А Робб Старк выиграл несколько битв и его прозвали Молодой Волк.

– Ты уже говорила.

– Виновата… – Мия дергала перевернутую лямку комбинезона, впопыхах нацепленного на голое тело. Решила пока пряжку не расстегивать. – Арья сначала хотела добраться до него. Она как-то сбежала из Королевской Гавани и двинула на Север с какими-то каторжниками.

– Вот здесь точно врет. Неправдоподобно. Они бы ее… Кхм… На ленточки распустили.

– Постой, Лоуренс. Мия, не отвлекайся. Доскажи про мать Арьи.

– В общем, Робб Старк довоевался до того, что пришлось ему собираться обратно на Север. Как ты и говорил, Капитан. Молодой, дурной. Кого-то не наградил, кого-то не наказал… Войско его стало разбегаться. А главная причина: Старк успел жениться на какой-то неправильной девушке. Не той, на которой обещал Фреям. Конечно, Фреям он посулил всякие там возмещения-извинения…

Капитан махнул рукой:

– Я говорил! Нет ума – штурмуй дома. И что Фрей? Через мост его пропустил?

– Нет. Фрей обиделся, что его внучкой или там дочкой побрезговали. Но, Капитан, вот Фрей именно старый хитрый черт. Он в драку не полез, потому что Робб Старк предметно показал всем, с какой стороны у меча острие. Усвоив показанное, Фрей пригласил всех на пир, напоил и перерезал. В том числе и мать Арьи. Арья успела к самому концу резни. Назвали это все “Красная Свадьба”.

– Успела, хрена себе.

– Так или иначе, она осталась жива. Пересекла море, как-то уговорив моряков ее не распускать на ленточки и не продавать в рабство. Жила в Браавосе, служила в Храме Многоликого… Там Храм считается очень важным. А, когда наш катер туда занесло, решила, что катерники сильнее. И помогут отомстить лучше.

– Слушай, я как будто роман прочитал. Неужели все правда? Она в самом деле… Выглядит способной на все это?

Капитан почесал затылок:

– Знаешь, Лоуренс, на Великой Отечественной и не такие кунштюки судьба выписывала. Просто мы вот живем в мирной стране, а там все через… Ну, ты понял.

Мия собрала записки.

– Вот за все это девочка хочет отомстить. Просит у нас помощи. Отсюда я уже сама подумала: ты, мама, хотела попробовать свой мегаэкперимент… Вон, я вижу ты и бумаги принесла.

– Понятно, – Хоро хлопнула по бумагам ладонью. – Я на самом деле хотела попробовать регулярно и систематически заглядывать вперед во времени. Взять за основу некое условное “сейчас”, и от него послать группу в прошлое, собрать сведения. Потом еще раз послать: что-то поменять. Потом послать в будущее: что изменилось? Все записать, фотографии там… С Лентовым обсудить, может и с Келдышем: им, наверняка, натурный эксперимент интересен. Испытывать, разумеется, на Вестеросе: его не жалко. Но тут Капитан собрался Саммер вытаскивать.

Капитан поднял голову, ничего не сказал.

Мия подтянула комбинезон, выпутала застежку из кармана, расправила и защелкнула правую лямку окончательно.

– Не вижу проблемы. Сию минуту никто все равно никуда не бежит… Что смотрите? Я тоже не бегу! – Мия ухмыльнулась:

– Уже прибежала. Вот, принесла подробный отчет. Пока изучим, пока то, другое – Капитан успеет сделать, что собрался.

---

Собрался Всесоюзный Пленум районных секретарей в ноябре семьдесят третьего. Собрался с подачи все того же Поспелова и его Партийного Контроля. Куратор автомобильной промышленности Липгарт и адмирал Кузнецов спросили: уместно ли созывать Пленум прямо перед Съездом всей компартии?

Но Партийный Контроль живо выкатил найденные упущения.

Во-первых, в автомобильной промышленности, где теневые каналы процветали, несмотря ни на какие послабления в законодательстве.

Во-вторых, на флоте, где морячки загранплавания то били буржуйские морды по широте душевной – ну, и с подачи зеленого змия, но совсем чуть-чуть, а чуть-чуть не считается! – то неполиткорректно рубили правду-матку на официальных мероприятиях, вгоняя ведомство Громыко в холодный пот, самому ему прибавляя седины; то вот, буквально в августе, на совместных учениях джентльменам из пятого флота силами “конных водолазов” привязали к винтам “Лексингтона” пустую бочку, вызвав панику среди экипажа и выперев на досрочную пенсию сразу трех адмиралов US Navy… А ведь с Кеннеди только-только наладили отношения. Что же вы, мореманы чертовы, ставите под угрозу совместную марсианскую экспедицию? Не мальчики, надо государственный интерес понимать прежде собственного лихачества!

Короче, Липгарт и Кузнецов сами оказались принуждены к оправданиям. А все прочие партийцы, смекнув, куда ветер дует, не стали дожидаться “в-третьих”, и Поспелову мешать не рискнули. Страна Советов, хоть и строила новую экономику, намного более управляемую, все-таки во многом жила еще по старой системе. В зазоры не то, что сквозило: легко просвистывали два-три бюджета Кореи или там Венгрии. Тут Партийный Контроль запросто мог набрать материала на несколько лет гостеприимного солнечного Таймыра или суровой, но щедрой, Колымы – каждому, невзирая на ранги. Ибо у нас тут социалистическая законность, а не прогнивший взяточный суд капиталистов.

Первый день пленума секретари критиковали систему Худенко. И техники-де в такой системе надо множество, нет бы, поставить сто человек на канаву – покупают экскаваторы, а людей выгоняют без милосердия: “нам, вишь ты, лодыри не нужны”. Но мы ведь не капиталисты, товарищи! Мы лодыря куда денем? Вышлем за рубеж? Их там, оказывается, тоже не принимают. Как мы разрешили выезд, они в тот же час перекрыли въезд. Выходит, лодырей надо перевоспитывать, а Худенковцы эту функцию, значицца, коварно возлагают на опчество. Это, промежду протчим, называется: “приватизация прибылей, национализация убытков”, товарищи. Чистый капитализм!

А главный недостаток: у Худенковцев работать надо, “как у них”, без перекуров. Отчего проистекает форменное, товарищи, неуважение к власти.

Вот приехал к ним заместитель министра – ему не то, что красной дорожки не выкатили, не то, что кружки воды с дороги не поднесли – его ждать заставили! Да где такое видано, чтобы заместитель министра ждал, пока у работяг смена закончится? Подумаешь, три тонны зерна не выдали бы, у них показатели и так огромные.

Дома рабочим строят пятикомнатные – никак не возможно на сельском хозяйстве такие прибыли получать! Не зря пословица говорит: самый приятный способ разориться – женщины, самый быстрый – скачки, ну, а самый надежный – сельское хозяйство! Тут еще проверить надо, действительно Худенковцы свои деньги зарабатывают, или у них там шахер-махер с приемщиками зерна. Как тракторист может получать больше, чем начальник отдела в министерстве? Откуда? Нет, надо бы Партийному Контролю к ним построже!

Партийный Контроль, в лице понятно кого, слушал внимательно. Ничего не обещал, но и не пресекал.

С молчаливого одобрения старших товарищей на второй день заслушали несколько докладов об “особом порядке судопроизводства” в отношении ответственных лиц. Мотивировали благородно: дескать, с облеченных властью сотрудников спрашивать будем строже, чем с обыкновенных людей. В конце-то концов, раз привилегии при Хрущеве отобрали, давайте доведем до конца борьбу за социалистическую законность.

На третий день, видя, что никого из рядов благородного собрания не вырвали люди с холодными руками и чистым сердцем… Ну, наоборот, ну неважно… Никого не забрали – выходит, можно. Централизм он да, централизм. Но истинно ленинский централизм: не простой, а демократический. Так что будем высказываться, товарищи. Проблемы, как нас учит лучшая в мире советская наука, нельзя замалчивать.

Кстати, о науке.

Вот, скажем, в Центральном Комитете у нас много ученых. Это хорошо. Но некоторые отдельные научные товарищи заседают в ЦеКа еще со времен Никиты Сергеевича. Не пора ли освежить состав? Разве нет в стране советской других ученых-коммунистов, достойных определять курс Партии?

Те ученые, которые в ЦеКа сейчас, они ведь не за просто так туда попали. У все у них есть свои проекты.

Тот же “Плейстоценовый парк” на туризме уже дал столько валюты, сколько Самотлорская нефть не приносит! Нефть еще до танкера докачать надо. Трубы, вышки, насосы там всякие. Да там до буровой только вертолетом и долетишь! А турист сам приехал, сам деньги привез. Туристы – наша новая нефть! Вот на что в новой эпохе упор делать надо.

Или, скажем, “купольные леса”. Подлинное чудо науки – преобразование пустынь. Так освободим же лучшую в мире советскую науку от перекладывания бумажек и скучных заседаний!

Науке, кстати, полезно будет от мировых судеб отвлечься. А то, знаете, новая поросль уже зубки точит на кафедры зубров и мэтров. Пока вы там в ЦеКа бронзовеете, грунт под вами проседает и шатается, товарищи академики. Открыли вы в “славное десятилетие” новые темы, новые направления – да и окукливаетесь там понемногу. Как говорит советская фантастика, лучшая в мире, конечно… В лице братьев Стругацких, не абы кого – “на что сподвижникам земли без крепостных”? Дорогу молодым, товарищи!

Тем более, что молодые из коммун прут неудержимым потоком. Все активные, все принципиальные. Взяток не берут, в положение входить не желают. Воспитаны в коммунизме. Нет, система не таких пережевывала, пережует и этих, конечно. Так ведь это ж, пойми, потом! Тут есть риск не дожить.

На четвертый день заслушивали телеграммы и письма с мест. Здесь буквально каждый отметил про себя: а времена-то меняются. Почти не пишут громких, пустых поздравлений. Пишут много, но все предметно, конкретно. Вот, скажем, из Новокузнецка. При Хрущеве заведено: давать квартиры улучшенной планировки в домах с Линиями Доставки прежде всего рабочим. Оно правильно: у нас правящий класс рабоче-крестьянский. Но чем же настоящие, честные руководящие работники хуже? Ответственность у них теперь не как раньше. По кругу “баня – дом быта – магазин” больше не катают. Нарушил – поражение в правах. Но, товарищи, дорогие, дали кнута – дайте пряника!

На пятый день официальный Пленум принял обращение к Центральному Комитету “от низовых партийных организаций”. Обращение сильно смахивало на ультиматум, однако, подписали его все: в толпе ничего не боялись. Понимали: что бы там, наверху, не решили, исполнять все равно им, райкомам-обкомам, спустят.

А исполнять можно ой как по-разному; в Центральном Комитете точно это понимают. Ладно там после Хозяина в ЦеКа встречалось всякое. Но за десять лет при Никите дураков из ЦеКа повычистили. Набрали всяких конструкторов с академиками, все с гонором и мнением. Так ведь Никитка, хотя и лысый, а все ж таки революционный кадр. Любого сгибал. Вот как справится с умниками Мазуров – будем еще посмотреть…

Неофициальный пленум, под руководством Поспелова, принял также срок начала “мероприятий по усовершенствованию законодательства”. Поспелов насмотрелся, как напряженно Центральный Комитет и все правительство СССР обрабатывают важные события, а потому предложил: приурочить открытые действия к высадке на Марс. И головы тогда у всех будут заняты, и руки у Кремля будут связаны. Давить людей танками – весь эффект от высадки похерить, иного слова не подберешь. Поневоле придется Кремлю с ними договариваться, торговаться.

До высадки разъехаться всем на посты и затаиться. Прикрыть пока что громкое диссиденство, свернуть критику. Развернуть вербовку втихую, изобразив наружно полную лояльность Центру. Ну, потому что в партии у нас ленинские нормы. Восстановленные дорогим и уважаемым Никитой Сергеевичем, кстати. У нас, хоть и демократический, а все же – централизм. Пока, во всяком случае.

И потом, если кому интересно, будет хоть и тот самый централизм, а все же – демократический. Акцент на другое слово переставим. Где тут нарушение? Коммунизм действующий – планы гибкие.

Разве плохой замысел? Хороший замысел! Главное – надежный, как дефицитные швейцарские часы.

Если прочие заговорщики и надумали какие доводы против, предъявлять их не стали. Поспелов нарочно таких набрал: исполнительных. Повторять ошибку Ленина и набирать себе авторитетных Петр Григорьевич не собирался. С равными придется договариваться. Они, чего доброго, могут и нахрен послать, как Троцкий. Или просто по морде ледорубом, как Сталин. Партия плоть от плоти народа, а народ у нас мудр, но не утончен.

Так что в подчинении лучше люди посредственные, исполнительные и не особо инициативные.

Петр Григорьевич знал: есть упражнения для гибкости суставов. Сусплесс. Как в новом двухсерийнике про шпионов, снятом во всю мощь советского кино. Как там его… “В августе сорок четвертого”, да.

Побиск, помнится, сказал: “Вам не повредят упражнения для гибкости ума. Скажем, Алиса у Кэррола заставляла себя до завтрака поверить в четырнадцать невозможных вещей.”

На что Поспелов тогда же возразил: “Побиск Георгиевич, это не кончится добром. Развив новую способность, применят ее прежде всего в месте наибольшей выгоды, то есть в политике. Я не уверен, что вы хотите быть преданы гибким умом своего, скажем, аспиранта. Я подозреваю, что рядом в строю вы предпочли бы соратника прежде всего надежного, пускай и несколько старомодного в отношениях.”

Побиск засмеялся тогда: “Очевидная банальность!”

Поспелов остался недоволен крайне: “Вы спотыкаетесь на очевидных банальностях. Недооцениваете их. А ведь Серов никуда не делся. Он слишком осведомлен и в его руках сверхмощная организация КГБ. Наверняка, сидит сейчас и размышляет:”может, взять?”

---

– Может, взять Поспелова? Не заиграемся мы в шпионов, Мстислав?

– Я не оперативник, ты ведь понимаешь. Что твои профессионалы говорят?

– Говорят: сам Поспелов может никого и не знать. Просто приходит к нему связник, всегда новый, приносит мобильный телефон: дескать, вам звонят, снимите трубку. Схватим связника, а это обычный стажер при Верховном Совете. Мальчик, подающий надежды. Попросили его телефон отнести – какой в том криминал? Кто попросил? Ну, мальчик пока что не всех в лицо знает. Поспелов, он такой… Не блистающий. В “тех документах” ярко не проявлен.

– Товарищ Сталин, к слову, тоже на неприметной должности начинал.

Серов остановился, улыбнулся:

– Вот видишь, ты уже мне хорошую мысль подал.

– Перебил, прости. Продолжишь?

– Я остановился на том, что мальчика мы возьмем. Но, если устроим опознание, всех насторожим. Сбежит покровитель Поспелова и “Тайну” к буржуям унесет. Черт с ним, с предателем – “Тайну” отдавать никак нельзя.

Серов тяжело вздохнул:

– Давай примем допущение, что опознание удалось. Не то всему расследованию тут же и конец… Итак, покажет мальчик: вот этот мне телефон вручил. А “этот”, уже предупрежденный нашими телодвижениями, защитную легенду включит: ну да, звонили мне, Поспелова спрашивали. Видать, номером ошиблись. Поскольку я не Поспелов, я попросил первого попавшегося молодого референта отнести Поспелову телефон и тотчас же об этом забыл.

Серов хмыкнул:

– Второго абонента по номеру ловить – это, во-первых, разрешение на разработку члена ЦК. Тут не только заговорщики, тут весь ЦК на дыбы встанет. Во-вторых, у нас пока что АТС много где механические, релейно-шаговые. Как я там автоопределитель номера воткну? Лейтенанта с магнитофоном на станцию посажу? Так завтра все бобры в лесу нашу секретную операцию обсуждать будут!

Серов развел руками:

– Так что мне твое мнение нужно. Как человека со стороны.

Келдыш повертел большими пальцами.

– Помнишь как в том СССР делали? Взяли одного, закрыли там или выслали – глядя на него, сорок других начали задумываться. Взяли сорок – тысяча шестьсот начала затылки чесать.

– И ты предлагаешь дождаться, а потом сразу нарыв одним движением вскрыть? Слишком замудрено. Только простые планы срабатывают.

– И куда нас привели простые планы-то? Ты же вместе со мной читал, чем у эталонного СССР кончилось. Нет, Иван Александрович, у нас выбора нет. Мы вынуждены рисковать. Наверняка, при том придется глупости делать – но только делать, постоянно делать, не сидеть, сложа руки. Страна в шестидесятых рванула сильно, а теперь то поколение обмысливает пережитое и пытается результаты осознать. Им пауза нужна, а стране пауза смерть, страна как мотоциклист в шаре. Не то что остановка, просто скорость уменьшил и конец.

Мазуров проворчал:

– И новое поколение уже в спину подпирает. Я смотрю, в райкомах сильная грызня идет. Поспелов чего пленум-то собирал: припекло и его. До ультиматума. До раскрытия лица, до снятия масок. Новое поколение, ученое, зубастое. Сами же воспитывали неравнодушных в коммунах. Теперь вон, критическая масса накоплена. Пошел пал. Как у нас на Полесье торфяники горят. Наружно только жар. Все внутри, но хрен остановишь.

Серов прошелся по комнатке, потрогал телефоны. Крутнулся к собеседникам, выстрелил вопросом:

– Вдруг Поспелов прав, а мы нет? Никогда не задумывался?

Келдыш оперся подбородком на сложенные руки, попытался расслабить спину. Ответил:

– Не просто задумывался, Бартини задачу ставил. Так его лаборатория в прошлом году купила столитровку корвалола, в этом году принесли мне на подпись расширение штатов. Медпункт, смена целых два доктора и два фельдшера, с установкой искусственного дыхания.

– И до чего они там надышались?

– Вот смотри, допустим, прав именно Поспелов. Станем на его позицию. Поделимся на небольшие образования. Ровно, как он предлагает: по границам Территориально-Производственных Комбинатов. Получим новые нации.

– Не понял?

– Что такое нация, Иван? Общий язык, способ хозяйствования, общие интересы на мировом рынке, компактное проживание. Загибай пальцы: общий язык есть. Общий способ хозяйствования есть, ведь мы Территориально-Производственные комбинаты по способу хозяйствования и объединяли. Потом: общие экономические интересы, что прямое следствие из предыдущего. Живем компактно.

Келдыш развел руками:

– Вот вам и новые нации. Есть у них интересы, значит – будут и столкновения интересов. Только не Армения против Азербайджана, как в исходной ветке истории, а Лесохозяйственный ТПК против, скажем, Зернопромышленного ТПК.

– Лесохозяйственный против Зернопромышленного… – Мазуров подскочил на кресле:

– Это же древляне и поляне!

– И пиндосы в роли печенегов, – буркнул Серов. – Один раз, как трагедия, другой раз как фарш, да. Или пацанам на фронте разница, за кого помирать?

Мазуров тоже поднялся и подошел к широкому окну. Проворчал:

– Пацаны, кстати, вон, под липами бегают. Их поколению там все и выпало.

Келдыш снова оперся на сложенные домиком ладони. Выдохнул:

– И это я еще ничего не сказал о крупных конкурентах. Посмотри на мир капитала. Там на любом рынке сначала много мелких производителей, все брызжет, искрится и оригинальничает. Возьми историю автомобилей, примером. Рано или поздно формула найдена. Все машины становятся плюс-минус одинаковыми. Мелкие оригинальные производители не выдерживают конкуренции, крупные их скупают. Зачем Поспелов предлагает поделиться на мелочь? Чтобы крупным игрокам скупать нас проще стало?

– Ну, капиталисты никаких деланий не устраивают. Живут себе. И как живут!

– Ничего, Кирилл Трофимович, нормально живут. Опиумные войны что, коммунисты развязали? Руки детям в Бельгийском Конго что, кровавый Пол Пот рубил? Или все-таки культурные европейцы из Брюгге и Лувэна? Или половину Мексики не свободная демократическая Америка откусила? Или свободный демократический Вашингтон сожгли марсиане? – Серов хлопнул обеими ладонями в подоконник:

– Повторяю вопрос. К чему они пришли там, в исходной ветке истории? Они не решали проблемы с производством, загрязнением, профсоюзами: они просто вынесли их в Китай. За миска рис и кошка-жена.

– В смысле “кошка-жена”?

– В прямом смысле, Трофимыч. Кормить семью из нормальной живой тетки и пары-тройки детей у них там уже невыгодно. Кошку еще ладно, а жену все, шалишь. Не зарабатывают. Общество “золотого миллиарда”, эталон и мечта, стареет и вымирает. Вон, ушла промышленность из Америки, появился “ржавый пояс”. Громадный Дейтройт превратился в полумертвые развалины. Зато какой чистый воздух в американских городах, какие милые олени прямо по газонам ходят…

Серов прошел к своему креслу, опустился неловко, рывками: тело повиновалось неохотно. Посмотрел на ладони, буркнул:

– Мстислав, да я бы с радостью у них решение спер, только нет у них решения. Ничем они не лучше нас. Ну, может, руки в крови не по локоть, как у меня, сталинского палача. А так, до запястий только. Великая Депрессия там, высадка морской пехоты в Гондурасе, Вьетнам-Корея, опять же… Но, если честно подойти, с позиций именно что гуманизма и права, то какая разница, убил ты сто человек, или пятьдесят, или хоть одного! – все равно убийца. И еще вопрос, кстати, кто убивает больше. Пуля или промышленный кризис.

– Получается, ты с помощью кино… Ну, помнишь, Короткевич?…

Мазуров прогудел от окна:

– Забудешь его, каждые две недели докладывается.

… – Ты хочешь вбросить мысль в массы, в надежде, что кто-то из миллионов телезрителей проникнется…

Сейчас руками развел Серов:

– Я тебя потому и спрашивал: как перейти от собирания дикорастущих талантов к выращиванию? На том, июньском совещании, вспомнил?

---

Вспомнил Сей-Мамед мать родную, чуть не вывалился из вагона. Строительный батальон везли рельсами, без выгрузки на промежуточных станциях. Так, незаметно, и заехали к черту в зубы.

Три радуги от моря, три!

Первая дуга ниже и ярче всех. От причала, над цитаделью, пониже над стадионом – и под конец упирается в громадный дом… Прямо как старый замок в кино “Айвенго”. Только над ним характерные антенны к небу рвутся, ко второй дуге. Патрульный дирижабль прямо в нее ушел. Еще выше третья дуга, совсем блеклая, Сей-Мамед ее различил с трудом.

– Удивительное рядом, но оно заземлено, – Умник почесал затылок и вернулся на свои нары. – Что дальше, Василь?

– Дальше ты масла на десять едоков не сто граммов давай, как по норме положено, а приблизительно по восемьдесят граммов, ну там восемьдесят пять.

Вагон потянули по лабиринту путей куда-то вглубь широченной станции. Сей-Мамед вернулся на свои нары, искал взглядом город, и никакого жилья не видел. Город за лесополосами, далеко. Здесь рельсы да рельсы, краны да вагоны. Широко тут строят. Родной планеты мало сволочам. В космос вышли, и туда коммунизм прут. Как сказал на пересылке настоящий “политический”, умный и добрый дядька: “Хорошему человеку промышленность не нужна. Цивилизация стоит на разделении труда. Глупо пытаться у себя все делать, когда можно встроиться в мировую экономику и там купить, что нужно…”

Хотя здесь, вроде как, иной мир, другая планета. Тут особо не закупишься. Если, конечно, и в этом не сбрехали, как та радиоточка.

На соседних нарах Умник возмутился:

– Вместо ста граммов на двадцать меньше? У своих крысить, что ли?

– Да ты с кухни получишь не восемь килограммов, как положено, а хорошо, если семь. Прапора на складе оттяпают, повара на кухне себе тоже отхватят. А потом командировочным положено выдать. Потом дежурные пожрать явятся, как ты им не дашь? Умник, друзья-то есть у тебя?

– Ну, допустим…

– Во, гляди. Вечером после трудового подвига скажешь им, что, мол, извините ребята, у меня строго по норме, нет у меня лишнего куска хлеба для вас. Поверят?

– Ясно, не поверят. Обидятся.

– Да это не обида еще. Когда масло всем раздашь, лучше пусть останется, чем не хватит. Потому что, если не хватит, откроется жопа адской глубины. Всей дивизией влезем, понял? А уж тебя точно спросят: “Куда дел?” И хрен докажешь военной прокуратуре, что ты исходно получал семь, а не восемь. Прапора-то отмажутся, масла ворованного комиссии поднесут. А ты в дисбат пойдешь. Песни петь: “И ей понра-а-авилась погона си-и-иняя, погона си-и-иняя и звездочка на ней.” Вот где будет обида!

– Понял я. Но как сто граммов превратить в восемьдесят, чтобы голодный солдат не заметил?

– А тут нам поможет наука психология. Если на тарелке точно стограммовый кусок, но кубиком, то все кричат: “Мало! Перевешивай! У тебя весы брешут!” И наоборот, кроишь восемьдесят граммов, но плоским широким прямоугольником. Все довольны, никогда не просили перевесить.

Поезд выкатился на ветку вдоль моря, на которое все и уставились. По синей воде перебегали красивые белые гребешки. Куда-то пыхтел катер с понтоном на буксире; мокрый понтон то и дело бликовал, как огромное зеркало, и тогда посреди воинского вагона проявлялись столбы пыли. Следом в открытую дверь бил свежий ветер, завивая пыль косами, перемешивая запах отрубей, креозота, солярки, пота – с резким запахом йода.

Но вот катер довернул подальше от берега, понтон за ним сместился, и блики пропали. Василь заговорил опять:

– Сахар весь тоже не давай. Помнишь, как на тактике учили?

– При чем тактика к сахару?

– Мы в армии, Умник. У нас тактика при всем. Вот, вспоминай. Нас учили: командир влияет на бой не криком и матом, а резервом. Сахар – твой засадный полк. Твой последний резерв. Взвесил на весах положенную норму, и три-четыре куска сбросил с тарелки. Тогда каждому точно достанется по два куска, это проверено, и несколько кусков сверху – старикам.

– А если выдать каждому по два? Ровно двадцать кусков?

– Кто тебя Умником прозвал, дурень? Норма отпуска не по счету, а по весу. Еще. Свежий хлеб не выдавай никогда. Привезли – пусть сохнет. У тебя с прошлого завоза хлеб в сухари будет превращаться, а ты свежий выдашь? И потом, когда хлеб немного подсохнет, его резать легче.

– Ты, Вася, прямо всю науку превзошел. Что ты в стройбате делаешь? Пойди вон, в части “Постоянной Готовности”, будешь при деньгах и с медалями.

– Ну их в жопу, коммуняк. – Василь весь перекосился. – У них там солдаты сами готовят. Рецептами меняются. Как бабы прямо, слушать противно. Им зарплату дают всю, без вычетов на питание. Они сами скидываются. Кто по “морской схеме”, кто по “пиратской”, кто вообще по “суворовской”, это как при царе. Нашли старые Уставы и рады стараться, суки. Суть во всех схемах одинаковая: как все сложатся, ротный артельщик продукты закупает, и все видят, сколько чего. Кому-то покажется, что скрысил – никто разбираться не будет. Вся рота ночью придет, каждый дужкой от кровати влупит. Никакого приварка поваром быть, один головняк только.

Поезд замедлил ход, пополз не быстрее пешехода; все завозились.

– Наверное, высадка скоро.

– Пора бы. Надоело ехать. Еще не строили ничего, а стройбат уже поперек горла.

– Ты, видно не строитель.

– Никто не проверял. Вдруг я прирожденный коноплевод. А ты – наладчик доильных аппаратов.

– А че, работа козырная, сиськи дергать.

– У коровы же!

– Да ему и корова не даст, если не привязать.

От моря до станции берег желтел короткой сухой травой. Ветер крепчал; все поежились и решили, пожалуй, прикрыть большую сдвижную дверь.

Сходили на тормозную площадку, принесли оттуда и сунули в печь белый силикатный кирпич, год пролежавший на промбазе батальона, в цистерне с соляркой. Кирпичи немилосердно воняли, почему и сложили их снаружи вагона. Зато, пропитавшись дизтопливом, неплохо заменяли дрова. Пока вся солярка из кирпича выгорала, проходило добрых часов шесть, и дежурный все это время мог не отвлекаться на поминутное сование в топку мелких поленьев, рассыпающихся пеплом быстрее, чем закрывалась печная дверца.

Поезд скрипнул тормозами; все похватались кто за что успел. Рвануло; загремели сапоги, лопаты, бухнули те самые кирпичи за стенкой. Поезд встал. Через пару минут вдоль вагона побежал ротный:

– Выходи строиться!

Строительный батальон выгрузился на почву чужой планеты.

---

Чужую планету к приезду стройбата успели очень сильно благоустроить. Все видели, что поезд шел сквозь натуральный город, и немаленький: хороший такой райцентр, тысяч на двести- двести пятьдесят населения. Много зелени, улицы, магазины, троллейбусы…

Взводный лейтенант обещал за ударный труд нормальные увольнения в город – а там и кино, и домино; ну, кто пьяный вернется, сами знаете, что будет.

Бойцы строительных войск, разумеется, знали. Многие проверили на опыте. Так что первую неделю послушно сидели в карантине, никто никуда не рвался. Работали вполсилы: какие-то насыпи, новые железнодорожные пути, развилки, столбы и решетчатые фермы для натяжения медного провода. Видимо, собирались пускать электровозы; Сей-Мамед не мог понять, откуда здесь электричества столько. Но Умник за обедом проболтался: видел он передвижную электростанцию, чуть ли даже не атомную – читал когда-то в “Технике Молодежи”, так совпадение до рисунка на кожухе.

Умника Сей-Мамед пока не раскусил. Это с Василем все просто: он хозяин. Курил сигареты за четырнадцать копеек, а как везли через Москву, там в киосках со столичной наценкой, шестнадцать копеек – Василь аж курить бросил. Справный дядька будет, как вырастет. Завербовался потому, что обещали тут немалые деньги. К гражданским строителям не полез. У них там и оклады со всеми “северными” - “дальневосточными” надбавками, и кусок земли бесплатный – ага, попробуй прощемись. Конкурс огромный. Краснодипломники из лучших семей рейку для нивелира носят, а золотые медалисты шуршать на лопате почитают за великое счастье. Как же: фронтир! Передний край! Иной мир!

Тьфу…

В общем, Василь пошел вольнонаемным. Стройбат никогда избытком людей не страдал, и проглотил Василя не жуя, безо всяких там конкурсов. Грамотный, сравнительно непьющий, без приводов в милицию – по меркам стройбата, золотой фонд. С порога десятником – ну, то есть, ефрейтором, командиром отделения. В хлеборезы Василь уже сам пробился, благодаря той хозяйственной сметке, которой делился в вагоне с Умником.

А вот что Умник в стройбате забыл, откуда и как сюда попал – Сей-Мамед все голову ломал. Умник вроде бы вышел из хорошей семьи, учился в московской понтовой школе. Даже, рассказывал, космонавт к ним приезжал, очень классный дядька. Поведал кучу разных историй, на вопросы отвечал. Умник, например, спросил: “К чему сложнее всего привыкнуть в космосе?” Космонавт ответил: “В космосе-то еще ничего. Вот, помню, на Землю вернулся, отпустил по привычке любимую кружку плавать вокруг стола. А она бац, и вдребезги. К земной гравитации привыкать всегда печаль.”

Сей-Мамед отношение к космосу пока не определил. Понять, зачем оно, невозможно. Ну полетели на Луну там, на Марс. Так сами же очкарики бухтят, что-де условия для жизни там отсутствуют. Нет воздуха, нет воды, жарко, притяжение, радиация всякая. То ли дело портал. Вкатили всем поездом, кое-кто пьяным въехал, не просыпаясь.

Но вообще у Сей-Мамеда от космоса, науки и всякой там фантастики натурально дыбом вставали волосы на голове и в других местах. Кругом покорение природы, разгадки тайн всякие. Нету кино про маленького человека, про человека обычного. Как там говорил тот “политический” на пересылке: “Вся наука, все открытия в конечном счете должны обеспечивать существование людей.”

За это, видать, и посадили. А что он там якобы против соцбаллов протестовал, так это, стопудово, приписали. Менты приписками занимаются ничуть не хуже агрономов, Сей-Мамед узнал доподлинно, еще когда отбывал первый срок…

Под вечер они закончили выкладывать вдоль рельсов рампу из шпал. Длиной на двадцать одну платформу. Заказывали на тридцать пять, но шпалы кончились, так что решили завтра дошить, когда с пятого участка еще подвезут. Ну да не война, день подождут. Что-то приедет разгружаться. Бульдозеры, может – экскаваторы. Колесные машины не могут повернуть прямо с платформы, а гусеничные могут. Еще на гусеницах бывают краны. Которые больше двадцати пяти тонн поднимают, они все на гусеничном ходу. Но тридцать кранов одним составом не привезут, незачем.

Что еще на гусеницах ездит?

Сей-Мамед внезапно представил эшелон с танками. Кино… Как его там… “В огне брода нет”. Сплюнул. Вот коммунисты, кутак питак уроды. Везде войну тащат.

Ладно, пошабашили. Свои небольшие краны отогнать на линейку, моторы заглушить. Осмотр техники, вроде бы все цело. Хоть сегодня не возиться с ремонтом до полуночи. Марш на построение, а потом два километра до казарм. Шакалы свирепствуют, за устав дерут, прямо как не в стройбате.

Разместили стройбат в бетонных “кубиках”. Бетонные соты холодные и сырые, каждый день протапливай, лето, не лето. Хорошо только, по пьянке не спалить. А, ну и сквозняков нету – так себе преимущество, если честно. Уголь можно брать на портовом складе, его тут миллионы тонн. Моряки говорят, к востоку на каком-то полуострове Топор или Молот нашли железо и чуть ли не золото. Ну, “вест” – это же на моряцкой фене “восток”, на “в” начинается. Как “запад” – “зюйд”, и восток так же. Пароходы туда катаются часто, для них “черного золота” запасены горы.

На построении объявили: после помывки и ужина все идут в клуб. Культурная программа, кют чумый бятяк. Кино привезли – и снова, сектен, про космос! Так ладно бы – но все радуются, как нанятые. Неужели за столько лет не надоело? Не возьмут в космос никого из военстроя, какой смысл чужому фарту радоваться?

Правда, что кормили тут хорошо. Прямо как не в армии. Не просто “мясо белого медведя” с волосатой шкуркой, расщедрились даже на хороший салат. Сей-Мамед ел такое раз в жизни: просочился на свадьбу. Там давали селедку под шубой. Здесь то же самое, только не положили селедки.

Умник, падла, все равно недоволен остался. Бурчал: “Шедевр гастрит-арта.” Что такое “шедевр”, что такое “гастрит”, все знают. А при чем тут “арта”? Новомодное словечко из последних фильмов. Артиллерия, вроде.

А, догадался Сей-Мамед. Это в казарме будет потом. Артиллерия. По площадям и точечно. Хоть в противогазе спи. Да, поспать бы сейчас… Нет, на культуру тянут. Космическое кино смотреть, кутагымамы.

Сей-Мамед поймал себя на том, что старается не поднимать глаза к звездам.

---

Звезды на чужой планете оказались крупные, яркие. Зарево города и порта осталось дальше на восток, черное глубокое небо читалось превосходно – только Сей-Мамед и дома созвездий не учил. Бесполезное знание.

Вышли из клуба, ждали команды на построение и марш-марш в располагу.

Василь вертел в руках пустую пачку, уже за тридцать копеек, и радовался, что бросил курить раньше. Теперь не так жалко.

Умник поодаль, в компании раззявивших рты дурней третьего взвода, вещал:

– … Давайте вспомним эту самую фантастику в плане быта. На Марсе яблони, в космических просторах межгалактические корабли. И че, на Земле в это время дисковые телефоны, примусы и компьютеры с полкомнаты?

Ему что-то отвечали, перемежая буханьем смеха. Сегодняшнее кино, конечно, выдумано сильно. Пока там космические корабли бороздят Большой Театр, жена космонавта дома готовит, а робот-кухня ей подсказывает. Чтобы дети под руки не мешались, им для игры кибернетический кот. Звонят все друг дружке по видеофону. На природу выпить летят “флипом”, автопилотом. Никакого тебе вождения в нетрезвом виде. Ну да, так вас гаишники и пустили в будущее, где они не понадобятся.

Сей-Мамед вообразил: входит весь такой из себя космонавт в марсианскую гостиницу. Думает: ну, наконец-то, можно не вытираться тряпочками, экономя воду, а культурно ионный душ принять. И тут ему табличка на двери: “Ионоснабжение отключено до 15 июля, в связи с профилактикой ионопровода. Приносим извинения, МарсИоноканал.”

– Привет, – сказал кто-то за плечом. Сей-Мамед вздрогнул. Странно знакомый голос предупредил:

– Не оборачивайся. Я тебя узнал. Ты не Сей-Мамед, как в документах написано. Ты – Гиря. Мы с тобой из Долгопрудного бежали.

– Что… Дальше?

– Дальше, Гиря, не думай на лесоповале отсидеться. Ты в игре, и первый ход уже сделан. Выполнишь, что скажу. Иначе я тебя сдам. А ты рецидивист, и тебе не срок, тебе вышка. Понял?

– Понял. Делать-то чего надо? Песок в буксы подсыпать или цемент красть? Еще фантики в газетные автоматы могу засовывать. Интересует?

Голос усмехнулся – Сей-Мамед с трудом различил смешок среди отвратительно веселых криков третьего взвода.

– Нормально, Гиря. Все будет, как на воле. Тебе понравится. Начни с кодлы. Подбери таких, чтобы не зассали. А че делать будем, потом скажу.

Голос исчез. Не зима, шаги по снегу не хрустят, не поймешь: куда скрылся. И Умник этот с дебилами своими. Весь вечер на арене, амавес! Не слышно ни кутака.

– … Всю ночь комары кусали – утром проснулся, подушка в крови.

Сей-Мамед не выдержал, гаркнул так, что обернулся весь батальон:

– Так их после этого рвало! У вас, дохрена умных, кровь ядовитая!

Не вышло сорвать зло. Все решили: вот молодец Сей-Мамед, как здорово пошутил. И снова засмеялся весь батальон.

---

Батальон выгружался ночью, под крупными, яркими, чужими донельзя звездами.

Первая рота сошла с платформ на шпальную рампу, а оттуда на грунт, как по ровному. Комроты вынул карту, почесал затылок; пальцы ткнулись в холодный клапан шлемофона. Даже на Земле магнитный полюс и северный не совпадают. Но на Земле точно известно, на сколько градусов не совпадают. Циферка поправки на каждой карте печатается. А тут планета другая. Где магнитный полюс, где под ногами местная Магнитная Аномалия – черт знает. Куда курс рисовать?

В частях Постоянной Готовности лишнего знания не бывает. Небо ясное, а вчера на инструктаже раздали справочники созвездий. Так что командир определился по небу, флажком крутанул: за мной, мол! Танки газанули в район сосредоточения, чтобы не попасть под возможный удар с воздуха. Ну и что, что война не объявлена. В частях Постоянной Готовности мирного времени нет. Их готовность к бою – постоянная. Они всегда так выгружаются.

Вторая рота скатилась одновременно с первой: упражнение-то простенькое. Запылила куда-то в сторону, и по той же причине: не ждать гостей на голову.

А на третью роту съездов не приготовили. Видать, в принимающей стороне, какой-то ветеран, помня военные штаты, решил: длина рампы – на двадцать одну платформу. Потому что батальон две роты по десять и машина командира.

Только армия давно перешла на новые штаты. И теперь в полку сто машин, а в батальоне тридцать. На третью роту рампы не хватило. В обычном полку пришлось бы ждать, пока первые две роты съедут, пока локомотив чуть вперед подаст.

Отмороженные “академики”, видя, что поезд вытянут в ровную нитку, что откосов по бокам путей нету, свели танки с хвостовой платформы, “в торец”. Просто следующая машина пригружала сцепку, чтобы крайняя платформа не вставала дыбом. Танк разгонялся, сколько получалось, прыгал на рельсы – как привычный трамплин, высота всего-то метр – и потом, отъехав по возможности дальше, сворачивал аккуратно, под небольшим углом, чтобы не разломать путь.

Запрещено? Опасно? Не получится?

А если десять машин на платформах сгорят, это разрешено? Безопасно? Получится?

Плевали “академики” на устав. Ну как: на некоторые положения. Которые в уставе по результатам испытаний танков появляются. Которые сами “академики” в уставы пишут.

Полчаса – и нету никаких танков. Пустые платформы, вмятины на шпальных клетках, да на рельсах кое-где следы третьей роты. Сама рота уже за горизонтом скрылась.

Тим смотрит на дорогу через прибор ночного вождения, и видит лишь маленькие огоньки передней машины. Сергей борется со сном в башне, пытаясь оглядываться через инфракрасный командирский визир. Наводчик Игорь Тожедуб, опять где-то порвавший рукав, зевает в ночной прицел.

Заряжающему прибора ночного видения не хватило. У него обычный прибор, в который по темноте ничего не разберешь. Так что “парень-квадрат” Леня Семиход умудряется спать за пушкой, как бы ни трясло на неровной дороге.

---

На неровной дороге, ближе к опушке леса, регулировщик махал светящимся жезлом, направляя роты в разные рощицы. Первый батальон вчера спрятался в лесу, дальше к западу. Третий придет завтра, его поставят к северу, в сторону моря. Второй батальон тяжело, после ночного марша опасливо, втискивался на приготовленные площадки и сразу же натягивал над машинами лохматые сетки, матерно путаясь в них при свете фонариков.

К ротному-два подошел начальник здешней метеостанции:

– Ребят, у вас доктор есть? Хотя бы фельдшер? У дочки температура никак не спадает. Укол бы сделать нормально. Я боюсь в седалищный нерв попасть.

Батальонный медик вылез из командирской машины, прихватил сумку:

– Ведите.

Вагончик метеостанции. Серьезная от страха девочка лет пяти. Термометр показал тридцать девять; медик выругался в сжатые зубы. Придется “тройку” колоть, очень болит от нее. Ладно, что сделаешь… Вписал данные в медицинскую книжку, набрал шприц… Девочка легла лицом в подушку. Елки-палки, у нее жопа меньше кулака, куда тут колоть?

Мигнул отцу девочки: мать уберите, квохчет под руку.

Вколол. Девчонка не пикнула, не дрогнула. Колготки натянула, а лицом все в подушке. Теперь подождать минут пятнадцать… Шок не проявился. Хорошо. Выдать отцу пачку таблеток, объяснить, что когда пить.

– И потащили же вы ребенка в такую глушь.

Отец оглянулся на дочку, сказал тихо:

– С тещей оставлять не хотели. Баба жене голову задурила, чуть не до аборта. Лучше уж с нами.

– Ну смотрите… Нам пора.

– Доча, что докторам сказать надо? Они уходят.

Секунд через пять из подушки донесся сдавленный голосок:

– Суки!!!

Медик засмеялся, вышел, и только сейчас понял: тихо стало. Танки заглушили моторы.

---

Моторы стихли. На горячие решетки стелили брезенты, поверх них натягивали пологи от солнца. Бросили жребий: кому спать, кому стоять на часах. Чтобы не заснуть, часовые лениво переговаривались:

– Что ты крутишься, как белка в мясорубке?

– Тут, рассказывали, на лагерь ученых нападали. Ты тоже по сторонам поглядывай.

Поодаль относительно выспавшийся Семиход развел костер в ямке, и теперь чистил выданную морковку бритвенным станком, потому что не хотел греметь верхним люком, лезть за ножом в танк. Из прихваченного вещмешка он достал пачку сосисок:

– Назначаю вас мясом. Сварим с морковкой.

Следующим под руку подвернулся рулон туалетной бумаги. Леня хмыкнул:

– А это – если у нас плохо получится.

Часовые теперь сместились правее, за машины первого взвода. Голоса их слышались, как через вату.

– … Бесплатно ничего не бывает! Мне третьего дня на танцах выдали в табло, и то денег взяли…

– … А у нас в детстве соседка говорила: “matka boska”, когда любой другой скажет: “еб твою мать”. И я долго думал, что это одно и то же. Потом с классом на экскурсию поехал, смотрю: в Литве, на костеле, кирпичом выложено. То самое. Во мне прямо вся жизнь тогда перевернулась.

Забулькал котелок. Семиход напряг все силы, чтобы не уснуть. Часовые теперь говорили слева.

По уставу, разговаривать часовым нельзя. Но что делать, если сон валит насмерть? Лучше уж болтать какую угодно чушь, только бы не спать.

– … А мой родной город – Ялуторовск. У моего дядьки там Ленин упал с “камаза” при перевозке. Голова погнулась в шее, так наши заплатку приварили, и он теперь будто на ботинки свои смотрит.

– Не посадили никого?

– Ну, не при Сталине все же. Выговор, конечно. Премии лишили. Дядька строитель. Рассказывал, в кладке дома ссыльных декабристов нашли бутылку с письмом к потомкам.

– И у вас там декабристы отметились?

– Ну. Создали школу и обучали детишек.

– Не свистишь про письмо?

– Слово.

– Ладно, поверю комсоргу на слово… А в письме-то что?

– Ну, там все по-царскому. С “ятями” всякими. Из музея приходил сотрудник, переводил.

– На русский с русского?

– Точняк. Во смешно, представляешь? Они там писали… Я наизусть не помню, а по смыслу так: “Все тлен, все плохо, но в России это называется жизнь.”

Тут часовые подошли близко. Леня узнал комсорга батальона, парня невредного, разве только чувствительного ко всяким рангам-нашивкам. Комсорг спросил:

– Что, Квадрат, суп варишь?

– Моя очередь.

– Блин, так жрать захотелось от запаха… Саботажник ты, Леня, диверсант форменный. Всю службу мне обломал. Я сразу вспомнил фабрику конфет… И тушенки!

Комсорг потянулся, не переставая, однако, вертеть головой по сторонам, отчего выглядел взъерошенной совой. И подвел итог:

– Ничего лучше города Ялуторовска в мире нет!

Хлопнула дверь вагончика. Мама с повеселевшей девочкой вышли в сторону зеленой будочки туалета, а отец направился к метеостанции: снять показания.

Второй часовой тихонько сказал:

– Красивая тетка. Ноги от ушей.

Семиход, сам для себя неожиданно, проворчал:

– Жопа вместо головы, типа? Смотри, Серега. Девушки, у которых ноги растут прямо от шеи, относятся к головоногим моллюскам.

– А такие, как ты, относятся к рукожопым. Чего на комбезе опять рукав порван?

– Это Игоря комбез, он и порвал. Еще вчера на разгрузке. Вынимали стопорный брус между катков, спешили. Вот он проволокой зацепил. Сам понимаешь, на марше зашивать некогда.

– А твой комбез где?

– Соляром заплеснуло, постирал, сохнет.

Второй часовой вздохнул:

– Моя бабка, говорили, вообще из дворян. Руками что-то делать ни бум-бум. Замуж вышла за деда, он попович. Свекровь ее и научила: шерстяные вещи, что могут “подгореть” от утюга, наизнанку выворачивать и тогда уже гладить. И вот стоит мой дед-лейтенант в строю, тридцать шестой год… Стрелки на брюках внутрь!

Посмеялись. Часовые пошли дальше вокруг машин.

Суп доварился и Семиход все-таки полез будить спящих на теплой решетке мотора товарищей. К тому времени солнце уже заметно поднялось над верхушками леса. Там и сям просыпались другие экипажи. Звенели котелки. Желудки отвечали громким урчанием; Семиход бы поклялся, что дизеля тише. Крышки люков бухали весомо, глухо, как далекие выстрелы.

---

Выстрелы стихали: бой смещался правее, несколько за спину.

Лес вокруг выглядел старым, нехоженым. Стволы черные и бурые, ветки густые, тянутся вдоль ствола вверх, как земные тополя. Подлесок тощий, всего ничего кустарника. Лист зеленый и бурый, кайма листа красная: осень скоро. Поодаль сломанные ветром деревья.

Ветер сильный и ровный. Небо серое. Тучи мелькают быстро. Погода, наверное, меняется. Принесет ливни, или, напротив, облака унесет, настанет Великая Сушь?

Если дело к осени, скорее – ливни. Но пока ничего, не жарко. Пластик винтовки в руках не скользит, майка под броником не сочится потом. Под плитником все равно вспотеешь, но Капитан чуял: еще не сейчас.

Двигались медленно, часто замирая, прислушиваясь. Циферки Звездочета привели их сюда – Капитан знать не знал, где конкретно на Ремнанте они вышли. Зато знал, когда. В день, когда Саммер отстала от команды.

Так, винтовка в порядке. Видимость как во всяком лесу: метров двести, двести пятьдесят. Потом дымка, серо-зеленый туман. Вроде бы что-то там движется, но что и куда, черта лысого разберешь. Мелькает со всех сторон и во все стороны. Чувствуешь себя одиноким носком в стиральной машинке. Только большого пододеяльника нету, чтобы в нем спрятаться.

Моховый ковер чуть не до колена. Искать раненого в такой подушке плохо. Пока не наступишь, не увидишь. С другой стороны: след остается.

В ногах мешанина упавших веток. Любой шаг вызывает хруст, и хочется отдернуть ногу, потому что выше голенища упираются сразу три-четыре острых излома, а остальной хворост цепляется за шнурки. По такому ходят особо: высоко поднимая ногу, опуская сразу на всю стопу, с носка на пятку не перекатываясь.

Хрустит, кстати, тоже со всех сторон.

– Похоже, вышли мы правильно.

Рейвен остановилась на шаг впереди, завертела головой.

– Мы… Те, тогдашние мы… Пытались пройти к озеру. Видишь, мох все гуще. Земля понижается. И там, дальше, где сейчас выстрелы – это не просто фоновые ветки, там от воды всегда туман. Прошел слух, будто гриммы там рождаются из черной массы, но ее можно поджечь. Хотели проверить. Не дошли: черных набежало чересчур много… Вот, лес очень похожий. Пожалуй, нам повезло: мы не попали в самый бой. Чуть в сторонке… Все равно готовься, сейчас набегут. Ветки хрустят, как масло на сковородке.

Капитан опустился на колено, чтобы успеть поставить винтовку на сошки. Стрелять с рук… Наверное, раз или два он выдержит. Конечно, дульный тормоз. Конечно, сложный амортизатор в прикладе, с названием длиннее самого приклада: “газомасляный”. Конечно, толстый бронежилет с плечевым упором. Но и патрон страшнее даже слонобойного “нитроэкспресса”. Как джентльмен охотится на слона? Стреляет в слона. Джентльмен и слон падают. Первый поднявшийся считается победителем…

Вечно лезет в голову всякое; в прицеле показалась черно-белая морда твари гримм. Сошки уже воткнулись; Капитан сам не заметил, как принял упор для стрельбы лежа. Осталось привычно выбрать слабину спуска, и огонь лисьим хвостом плеснул на добрых три метра перед срезом, свистнул во все стороны из дульного тормоза. Полетели клочки мха. Черная тварь перевернулась через голову, пошла дымиться, таять – о ней теперь можно забыть, что Капитан и сделал. Сейчас новая прибежит, прилетит, приползет, присеменит – на любой вкус.

Тварей тут немеряно. Заповедные леса гримм. Гнездо у них тут. Или завод, если твари гримм на самом деле киберы предыдущей цивилизации. Или алтарь, если твари гримм суть эманация черного зла, проекция здешнего сатаны. Или точка респавна, если все вокруг – симуляция, виртуальная реальность… Звездочет, падла, как ловко-то мозги заплел!

С Рейвен Капитан договорился просто. Сам он без Ауры, не Охотник. Местной воинской элите равен весьма условно. Скажем, с большой дистанции, после немалой подготовки. Поэтому думать и держать поле будет Рейвен. А Капитану остается только стрелять и не влепить в своих.

– Вперед, налево за сломанный клен!

Перебежали; Капитан поставился под бревном. Гримм-твари к такому не привыкли. Здешние Охотники выходили на битву ярко, в полный рост. Пока черные окружали Рейвен, Капитан выбрал королевского змея-тайджиута, и выстрелом сделал из одной змеюки две. Куски змея забились, вдавливая кусты, ломая стволики; короткое замешательство змеиной свиты Рейвен использовала на все сто.

Как она управляется с длинным клинком в лесу? Как не задевает ветки? Что там ветки: как у нее волосы не цепляются за все подряд?

Рейвен говорила: в этом суть. Аура – нечто наподобие постоянно выпадающей в твою пользу вероятности. Не качество, не циферка, не количество подтягиваний или там приседаний – процесс.

… Урса и пара скорпионов, как-то они называются, Капитан успел забыть. Ладно, патрон возьмет… Рейвен слева, снесла кого-то вместе с деревом.

В молодости, наверное, вертелась еще быстрее. И не одна тогда пришла, пришли командой. И не слабой командой: STRK – Саммер, Таянг, Рейвен, Кроу – легенда Охотников.

… Десяток пауков ссыпался верхом; Рейвен отошла чуть в сторонку, восходящим ударом развалила одного, двух, трех; Капитан подловил миг и пробил пару черных одним выстрелом. Здесь лес чуточку светлеет. Кустов меньше. Мох тоньше, наколенник только встал и сразу на твердое. Все-таки “стрельба с ненужной беготней”…

Ненужной ли? Если с помощью портала вытаскивать людей, требующих серьезной помощи, то все ситуации будут примерно такие. Не получится заранее явиться в огненной туче той же Саммер и предречь: “Не ходи в поход, не вернешься”. Сразу вопросы: что за туча, откуда? На кого похож пророк? Словесный потрет, обертоны голоса? Чья игра, кто там в огненной туче политику вертит? С какой целью?

Саммер-то сюда не ради славы полезла и не за прибылью. За сведениями: что варится в Заповедных Лесах Гримм. Кто против такого знания? Королева Гримм, если она, конечно, есть. Не надо ее слушать. Наоборот: “Королева хочет, чтобы мы туда не шли? Так мы назло ей пойдем!”

Только хуже сделаешь. Получится самосбывающееся пророчество…

Остается так: вынимать людей, которые для всех, считай, умерли. Пропажа которых никого не удивит. Бой или шторм, война или море. Хорошо валькириям: они метафизические, их убить не могут. Летай, выбирай момент, хватай и уноси.

… Борбатоск, ну кто еще. Ух, быстрый: мох словно горит под копытцами. Навстречу ему пуля с дульной энергией “ты-не-выговоришь-сколько” и скоростью “смотрите, я Гагарин!” Итог: встретились два одиночества. Помог им, правда, не хулиганствующий подросток, но на результат не повлияло.

А ведь команда STRK намного сильнее. Молодые, на пике физической формы. Что же с ними случилось? Почему вернулись трое? Почему Таянг не искал беглую жену? Почему Кроу с тех пор пил, как не в себя, даже девчонки из RWBY обеспокоились?

Почему Рейвен бросила дочь – единственное хорошее, что успела добыть в жизни! – Капитан знал от самой Рейвен.

… Темное пятно – быстро набежал, непонятно, кто. Плевать, патронов еще много, вот цель справа; эх, некому давать цели – ничего, ничего, пили когда-то и мы черпаками… Спуск, толчок в плечо, факел на пять шагов; кислая гарь от мокрого мха; от силуэта черный дым – готов, забудь, ищи следующего…

Не так. Не так!

Не “что произошло”, а что прямо сейчас происходит правее, чуть за спину, где выстрелы все реже, все глуше? Бой стихает. Черные завалили STRK мясом? Подвела легендарная неудача Кроу Бранвена?

Где искать Саммер?

Кстати, стихло. Ветки не трещат.

– Отбились, – Рейвен улыбалась довольно. – Хотя нас только двое.

Капитан подумал: основная масса черных сбежалась туда, где рубится настоящая команда STRK. Но ведь на самом деле, отбились.

– Я не спрашивал, чтобы зря не напрягать, но теперь, думаю, пора. Почему ты не позвала никого в помощь?

– Подумай сам. Если мы тут встретим… Прежнюю меня… Что будет?

Капитан поежился. Рейвен кивнула:

– Ты точно не сбежишь. Портал открыться не успеет. Рейвен девочка резкая. Это я в мирной жизни фунтов десять нажрала. Не факт, что и я сбегу… Два Таянга неплохо, но Рейвен тоже две, без драки не поделим. А вот пара Кроу, это, Капитан, да-а-а…

Рейвен хмыкнула. Вытащила батончик, захрустела. Докончила буднично:

– Братцы мои дадут прочихаться, как бы нос не оторвало. Два Кроу – не просто двойная неудача. Два Бранвена Кроу – неудача в квадрате.

Капитан постерег, пока доела. Потом достал пластиковую баночку, крепкой сухой галетой черпанул оттуда сала, перекрученного с черникой и чесноком, быстро прожевал.

Так же по очереди пили воду; на весь обед ушло минуты три. Рейвен потянулась, закинула меч на плечо:

– Двинемся вперед, где мы их сразу по выходу слышали. Потом свернем и пойдем по следу. Я не помню, когда нас разделило. Восемь из десяти, что Саммер зацепило, и сейчас она просто лежит в отключке где-то на пути.

– А две десятых?

– Одна десятая за плен. – Рейвен прикусила губу: никогда Капитан у нее такого жеста не видел, и теперь устыдился. Работа работой, но под броней и Аурой Рейвен все равно девочка, так не выросшая толком, словно бы замороженная в том бою на невидимой ступени.

– Одна десятая за мгновенную смерть, – Рейвен взяла себя в руки. – Но мы, Охотники, удивительно прочные создания. Так что – пока живу, надеюсь.

Пословицу Капитан знал. Осмотрел винтовку, никаких тревожных признаков не обнаружил. Коснулся плеча Рейвен, та улыбнулась.

Повернулись, пошли быстро, не особо беспокоясь о демаскирующем треске веток. Откуда черным знать: вдруг мы сами тоже твари?

---

Твари не успели найти Саммер и треска веток она не слышала. Саммер лежала в моховой кочке, лицом вниз; Капитан сперва почувствовал под подошвой мягкое, отпрянул, решив, что наступил на скорпиона или там змея-гримм.

Посмотрел под ноги и первым делом сломал на поясе стеклянный маячок. Чтобы в случае неудачи следующий портал открывать сразу сюда.

Рейвен оказалась рядом беззвучно, мгновенно, как язык пламени. Лицо ее страшно менялось: то тянуло в плач, то в улыбку, то в злобный оскал.

– Проверь… Ее… – выдохнула Рейвен. – Я прикрою.

Пальцы на шею; кожа теплая, жилка есть. По спине озноб, знакомое чавканье раскрывающегося портала. Слева темные силуэты: нашли все-таки. Рейвен шагает навстречу, вскидывает меч… Почему так медленно?

А, нет, это он сам двигается, как подброшенный. Две урсы – возьмет Рейвен. Пауки… Пока далеко, черт с ними.

Из портала выходят садовники Сосновых Склонов. Повезло парням со службой, не заскучаешь… Мия страхует; Капитан успел заметить: губы чуточку вздернуты, клыки наружу. Кто он для Мии?

Толчок в ноги; подпрыгивает земля. То, черно-белое, прущее по лесу не танком даже: клипером по воде, стволы метрового обхвата спичками вправо-влево, листья бурунами… Вот оно – голиаф. Королевский голиаф.

С голиафа началась проклятая история, но голиафом она не закончится. Краски неярки, звуки нерезки, мир не нов, не четок и не радует необозримыми просторами – известно уже, что резвится на тех просторах…

Плевать. Плевать; один-два выстрела с рук он еще выдержит. Королевский там голиаф или хоть императорский. Как императорский пингвин в Антарктиде, только голиаф.

Рр-а-а-ах… Выстрел, факел из дульного тормоза – плавно, торжественно, как в замедленной съемке. Точно между бивней вошло…

Садовники склонились к лежащей, плавным заученным движением переваливают ее на носилки.

Рр-а-а-ах… Всплеск выше глаз в темной башке. Такая судьба всех охотничьих историй: стрелять всегда, стрелять везде, а чем кончится, про то говорится в другой сказке…

Рейвен оборачивается к зверю, но у нее самой с правой руки мечутся три черных пятна. Пятна искажены скоростью, вроде бы борбатоски, леший им паспорт, черт им дядька, хрен им справка…

Рр-а-а-х…

Сука, что-то в плече хрустнуло. Пока не болит, с переломами всегда так. Мышцы держат, стрелять можно; потом за это медики скажут много ласковых слов; но ведь это ж, пойми – потом! Если не стрелять сейчас, то просто не будет никакого “потом”.

Садовники поднимают носилки; лица их перекошены от напряжения, только поэтому ясно: они стараются на пределе скорости. А все вокруг плывет-льется неспешно. Голиаф поднял дымящую стопу… Дымящую?

Готов! Черная тварь дымит – значит, все. Пошел распад. Или разлад. Или что у них есть еще там.

Приклад на левое плечо? Нет, правая пока слушается. Плечо болит, но не резко. Словно ушиб обычный… Ушиб? А, это в бронике пластина хрупнула! Ну тогда – пренебречь, вальсируем!

Рра-а-ах!

Рра-а-ах!

Рра-а-ах!

Размеренно, четко, будто твои часы-ходики. Капитан лишь чуть поворачивался в поясе, целился не руками: всем телом, словно бы он танк. Патрон оказался выше всяких похвал: черные отлетали комками, без разницы – кто, куда…

Пожалуй, хорошо, что не полезли наши на Ремнант. Пропало бы искусство Охоты. Какое искусство, когда залп килограмм весит! И обиделась бы тогда Королева Гримм, и ответила бы чумой, к примеру. Нет уж, тупые большие звери – противник удобный. Пусть равновесие сохраняется.

Дело сделано: садовники с драгоценной ношей прыгнули в портал сайгаками; Мия щелкнула зубами и без околичностей втащила Капитана в междумирье за ручки на разгрузке.

Рейвен вскочила в портал последней.

Люк синей стали закрылся. Лязгнул замок, звонко ударили восемь ригелей, распирая плиту.

Из второго портала пахло медициной; Капитан помнил – так же вытаскивали для Вайолетт майора Гилберта. Только Рейвен тогда выглядела вальяжной, снисходительной, победившей.

Сейчас Рейвен отчетливо трясло, и Капитан прежде всего обнял ее, и черные волосы смерчем обернулись вокруг пары.

В камеру перехода вступила Хоро. Жестами велела подобрать винтовку Капитана, что выполнили другие садовники. Посмотрела на Мию, покачала головой: пока нет. Мия хмыкнула. Спрятала клыки, стала больше девушкой, чем волчицей, развернулась и вышла, старательно поднимая ноги над высоким порогом-комингсом.

– Пойду к Саммер, – Охотница, наконец, взяла себя в руки. – Посмотрю, что с ней.

– Давай-ка провожу тебя, – сказал Капитан. – Похоже, тебе сейчас надо.

Они вместе прошли в третьи ворота, сейчас ведущие к госпиталю Академии Вейл, где Рейвен заранее обо всем договорилась. Люк синей стали закрылся. Лязгнул замок, звонко ударили восемь ригелей, распирая плиту.

Хоро осталась в камере переходов одна. Повертела носом. Подкинула в руке игральную кость на шесть граней.

– Что ж… Партия!

---

Партия консерваторов стояла на простых позициях: вернуть все, как раньше. Чтобы Америка единая. Кто не понимает момента, с теми по-коммунистически. В конце-то концов, первую сецессию подавили военной силой, не постеснялись ни мирового осуждения, ни потерь. Чем вторая сецессия отличается от первой? Тем, что потери больше? Так мы едва не потеряли космос: мыс Канаверал остался в свободной независимой Республике Флорида, а Хьюстон, соответственно, в гордом одиноком Техасе.

Судя по опросам, поддерживали консерваторов немалое число людей. Буквально же вчера на равных спорили с коммунистами. А теперь каждому свой родной уголок ценнее! Дождетесь, что завтра всех в kolhoz погонят строем!

Кеннеди подумал: стоит подсказать Сорренсену, пусть еще подогреет эту публику. Оказывается, не так их мало, как раньше думалось. Противники их разобщены: кто за уникальный Техас, кто за Тихоокеанскую Федерацию, кто мечтает отсидеться на Среднем Западе, где прямо высыпало проповедников и сект, что твои чумные бубоны… Неужели прав оказался Хрущев? Где святоша, там средневековье.

Есть люди, которые хотят вернуться в средние века на полном серьезе. Чтобы полная власть над слугами. Чтобы приказал голову срубить – и прямо на площади шах! А что из нового понадобится, телефоны там, лекарства – купить в Большой Америке. Снаружи уютного пузыря.

Беда в том, что не будет никакой Большой Америки. Негде станет покупать новое. Некому станет выдумывать и производить сложные вещи. На первое-то поколение запасов хватит, а что внукам останется?

– Тедди, кто их противники?

Сорренсен ответил, не переспрашивая:

– Прогрессисты. Марсиане. Процентов сорок. Они, парадоксальным образом, сходятся с консерваторами в оконечной цели. Тоже восстановить Америку. Сделать ее снова великой. Но через далекую цель. Через космос и Марс. А если для этого надо союз с комми, то пускай. Зато Марс наш!

– Потому что либо Марс будет наш на двоих с русскими, либо Марс будет весь их… Тедди, как вы полагаете, какова заслуга собственно русских… В событиях последнего десятилетия?

Сорренсен задумался. Нашел ответ:

– Сэр. Наполеон, помнится, говорил: ответственность за выигрыш или проигрыш боя несет не тот, кто подал хороший или там плохой совет. А тот, кто принял совет и приказал выполнить. Представим себе, что к нам пришли бы… Ну, пусть не лисы. Пускай те, игрушечные лошадки из кино. Кто бы принял их всерьез?

– Почему бы им не поверили?

– Да потому, сэр, что у нас есть подобные… “лошадки”, сэр. Это группы людей, так или иначе не вписывающихся в общество. Например, те кто не хотел бы иметь миллионы. Кто не рвется в политики. Кто хочет просто жить… Они почти не потребляют, сэр. Они не двигают рынок. И как их принимают обычные люди?

Кеннеди не стал даже хмыкать. Как принимают “не таких” в стране, где Югом практически законно правит сейчас Клан? Глупый вопрос… Его самого в Далласе чуть не убили, что уж говорить о хиппи.

Как назло, космодром на Юге, и ключи к Марсу там же.

Марс, в свою очередь – ключ к единой Америке. Кроме Марса, нет ничего, равно интересного всей стране. От женщины за плитой до бейсмена с битой. От волосатого хиппи-“peacenika” до красношеего бывшего морпеха, возящего в пикапе дробовик. От нищего под мостом до магната с миллиардным состоянием и не меньшим доходом.

Даже Врата – спорная штука. Ну перешли мы из Арканзаса прямиком в иной мир. Ну появились там поселки. Всякие там Спрингсы, Парадайзы. Между поселками хорошие дороги. В поселках универсальные магазины, церкви, школы, полицейские участки, газеты… Всего лишь прибавили штат к Америке. Дело выгодное, но нету в нем налета благородного безумия.

А главное, что Кеннеди не нравилось: Врата не принадлежат Америке. Да, разумеется, всюду и везде гонят рекламу о достигнутом успехе великой американской науки. Но в самом-то деле переход между мирами – подарок. Подарок непонятных сил, которые присутствуют на Земле с неизвестными целями. Подарили Врата русским, подарили американцам… Лишь бы ни те, ни другие не начали копать сами?

Очень вероятно, очень… Стоит вернуться и обдумать по мере поступления новых данных.

И еще. Марс каждый может увидеть в небе. Наглядно. О Вратах пока что Америка не знает. Кроме очень малой прослойки непосредственно вовлеченных людей.

– Сэр, кстати. Помните, Роберт Энсон Хайнлайн. Автор “Чужой в чужой стране”, а также “Звездной пехоты”?

– Не читал. Но кино помню.

– Он выпустил недавно роман. “Туннель в небе”. Там речь о Вратах.

– И как приняли роман?

– На удивление, без громких восторгов. Появилось устойчивое мнение, в том числе и среди фантастов, будто космос есть нечто реальное, а порталы эти ваши – фу. Для фриков.

– Как вы полагаете, Тедди, мнение такое возникло само по себе? Или наши хвостатые знакомцы очередной раз путают следы?

– Сейчас я уже ничего не скажу достоверно. С каждым днем обломки Америки расходятся все дальше. Мы думаем, что это происки русских. А это интриги доморощенных владык Среднего Запада, в союзе с Тихоокеанскими.

– Вот, кстати. Спасибо, что напомнили. Не хотелось бы столкнуться с русскими еще и там… За Вратами.

Кеннеди поднялся, прошел к телефону. Постоял, барабаня пальцами по идеальной полировке столика. Набрал номер, дождался гудка.

– Генерал… Да, я рад узнать, что высадка на мыс Дюрран уже через тридцать шесть часов. Я беспокою вас по другому поводу. Не хочется внезапно найти русских в неожиданной близости к нашему проекту. Распорядитесь, пусть наша резидентура заблаговременно выдвинется на север. Далеко на Север, дальше их столицы. За Королевскую Гавань.

---

За Королевскую Гавань Чарльз Беквит полагал забраться только на третий-пятый день.

Блох и тараканов постоялых дворов он, после Вьетнама, не боялся нисколько. Нищета людская после Тибета и Камбоджи полковника тоже не смущала. Чарльз время от времени подгонял смирного мула, и думал: неужели чертовы коммуняки правы, и здесь люди тоже подчиняются бородатым пророкам? Феодализм, капитализм – в иных мирах все как на Земле?

Стоит ли тогда сюда лезть вообще?

Земля сама по себе огромна. Да тут еще сообщают из дома, будто договорились-таки с русскими. Полетят на Марс. Америка дает много атомных бомб для переделки в тяговые заряды. У Советов, оказывается, давно уже строится марсианская ракета.

По обе стороны дороги тянулись посадки. Что-то низкое, чахлое… Боже святый, да ведь у них тут пшеница такая! Вот это вот – здесь пшеницей считается!

Чарльз повертел головой. Да, это вам не Джорджия… Сколько сюда придется вкладывать и вкладывать, чтобы хоть приморские города так отчаянно не воняли.

Или Вашингтон собирается просто раздать участки, а там пусть будет Wild Wild West, разве только вместо коней наррангезетской породы сразу на танках?

От Золотого Стога до королевского тракта день пути всаднику. Ночевать в порту Чарльз не стал, несмотря на всю свою небрезгливость. Хотел убраться подальше от людей, видевших, как он платил серебром корабельщику. Поднявшись на холм, обернулся к морю: кажется, удалось. Никто не увязался следом.

Чарльз уселся поудобнее, пнул мула пятками. Животное для порядка прошло чуть быстрее шагов сорок, а потом заковыляло с привычной скоростью. Чарльз хмыкнул и больше ускоряться не пробовал. Говорили, в любом порту в любое время можно купить что угодно. Может, на богатом Эссосе оно так и есть, а тут, на Вестеросе, после Войны Пяти Королей, всех лошадей выгребли в войска. Что не выгребли, селяне добром не отдадут, потому как не хотят пахать на себе. Все, что удалось купить, вот: четвероногое недоразумение, даже цвет какой-то мышиный. С дотракийскими степными жеребцами не сравнить.

Интересно, там, в Миэрине, пришлись ко двору скачки?

Чарльз поежился. С моря подгонял ветер – холодный, резкий, вовсе не Миэринский. Тянулись дохлые поля. Редкие деревья на холмах росли наклоненными от моря – похоже, ветра тут сильные и постоянные. Дорога петляла между холмиками, скорее серыми, чем зелеными. Небо зато сияло чистейшей голубизной, радуя сердце и примиряя с окружающим. “Уж не хочу ли я остепениться?” – со страхом подумал Чарльз. – “Где я только не отметился, а о доме задумался только сейчас. Почему?”

Разбирать свои мотивы Чарльз умел и быстро понял: синее небо. Точно как дома. Если в самом деле начнут раздавать участки, то как поступят с местными? Вряд ли как с индейцами. Времена не такие. Пролезут, наверняка, всякие там законники, аболиционисты, защитники прав угнетенных… Опять же: на планете точно есть русские. Начальство не хотело пересекаться с ними даже теоретически. Вон, приказало перенести колонию на другой континент…

Дорога пошла вниз. Море и холодный ветер остались позади, за гребнем. Впереди открылась полоска леса. Рыцарь свиты Дейнерис, воитель Барристан Селми, рассказал: по южную сторону реки Путеводной лес еще уцелел. На той стороне Королевский Лес порубили и пожгли при осаде Королевской Гавани братом погибшего короля, Станнисом Баратеоном.

Королевский лес, Королевская Гавань, тракт шириной в растянутый шарфик – и тот Королевский. Королей тут, как собак нерезаных. А еще всяких там дворян. Остальных за людей не держат. Формально на Вестеросе рабства нет, но долгом и силой можно согнуть любого. В Джорджии Чарльз прекрасно видел, как оно делается, когда надо сунуть носом в колени очередного выскочку.

Нет, надо им принести настоящую демократию, надо. Промахнулся Акелла – получай импичмент. Иди культурно в поместье, пиши мемуары. На твое место выберем кого иного, получше. Не придется, как сейчас, половину страны вытаптывать войной, а вторую половину разорять, чтобы оплатить войну в первой.

Если не влезет сюда демократия – влезет богопротивный коммунизм. Он как раствор, в любую щель затекает. Черт, этак придется всю Вселенную завоевывать просто, чтобы не уступить политическому противнику?

Чарльз покрутил головой. Капюшон свалился, и Беквит его поспешно натянул на макушку снова. Холодный все-таки ветер. Капли. Дождь срывается. Но недолгий. Пронесло тучу, можно радоваться, что дорога не раскисла.

Хорошо бы просто ехать в новую землю. Безо всяких политических головоломок. Выбрать место, поставить хороший дом. Америка заселялась именно так, именно так она стала великой.

Фургон только будет восемнадцатиколесный, и вместо мустангов трактора, и телефоны мобильные вместо почтовых голубей… А так вокруг привычный с детства ландшафт. Дома, поля, фермы, “ромашки” ветрогенераторов. Отсюда и до горизонта, и за горизонтом живут люди…

Что коммунистам не нравится? Откуда в них животная ненависть к подобным картинам?

Чарльз понимал: за действиями противника всегда есть смысл. Особенно – за действиями такого противника, способного первым послать человека в космос. Противника, сумевшего сколотить союз Китая, Индии, даже бешеных арабов, даже неграмотных негров из Касаи принудить исполнять общий план.

Как это можно сделать рыночным способом, Чарльз прекрасно знал. Но коммунисты отрицают рынок. Тогда чем же они правят?

Лицом к лицу с настоящими, советскими, коммунистами Чарльз пока не встречался. Видел следы их работы. Сельского священника, старосту и полицейского на одной ветке. Хозяев богатых домов, прибитых на собственные ворота. И стеснившихся в тупую массу “колхоза” деревенских, одураченных комиссарами. Да никогда все они не станут одинаково богатыми! Просто вместо банка начнут платить в gorkom, или как там называется комми-управа.

Вместо справедливости всегда связи, личная дружба, и никогда ничего больше. Капитализм честно говорит: “человек человеку волк”, а коммунизм наваливает груды словесной шелухи, отчего многие утыкаются в изнанку жизни только изрядно взрослыми, когда уже ничего не поменяешь, не выкинешь, как перекосившийся патрон.

Впереди показалась неровная черта мощеной дороги. Узкой, по сравнению с любой трассой самого медвежьего угла Северной Дакоты. Что говорить, в Джорджии сельские проезды шире.

Но – мощеная. Тут мощеные дороги ценились высоко. Говорили, что знаменитые прямые тракты Эссоса не менее знаменитые валирийские драконы выплавили прямо в камне. Вестеросу такого счастья не досталось. Просто хорошо сложенные тесанные булыжники. Виляющая грунтовка примыкала к твердому покрытию примерно за километр впереди. Вокруг перекрестка лес отступал, образуя площадку, заросшую низкой-низкой травой, охваченную кустарником… Каким-то кустарником. Чарльз поморщился. Только-только разобрался в ботанике Эссоса, теперь новые травы-деревья учить… Наверное, тут останавливались ночевать караваны.

Чуть поодаль, за перелеском, мощеный тракт нырял уже в настоящий лес.

На поляне сидели, видимо, сборщики пошлины. Бандиты бы спрятались, а эти очевидно ждали путников.

– Стой! Ты, на муле. Заплати за проезд по Королевской Дороге!

Чарльз выругался сквозь зубы. Трое в грязном. Ни форменной одежды, ни каких-нибудь жетонов или наплечников единой чеканки. Никакие они не сборщики. Бандитус вульгарис. Просто слишком наглые, чтобы прятаться. Достать подорожную? Так они все равно неграмотны. Бросить монету – еще хуже. Увидят, что при деньгах, вывернут карманы…

– Кто вы и для кого собираете пошлину?

Мужчины переглянулись, так и не обретя индивидуальностей. Черные плащи, сырые, как недалекая речка впереди. Под плащами то ли грузные, то ли тощие. Кисти рук перекошенные – должно быть, крутит подагра к перемене погоды! Лица заросшие. Запах изо рта слышно за два шага, мул – и тот ушами дергает.

– Слышь, борзый какой. Твое дело платить.

– И молиться. Обязательно пусть помолится.

– Точно, септон. Пусть помолится, чтобы ушел от нас на своих ногах.

– И без палки в заднице.

Ну что ж, в Египте не такие пугали. Там еще и с оружием, а эти на что полагаются? На вилы? Если у них, положим, стрелок с арбалетом в засаде, то где? Вон, ветка шевельнулась – там?

Чарльз предпочитал револьверы: не надо потом собирать гильзы, проще замести следы. Три хлопка, три осевших тела; прыжок с мула и перекат; что-то свистнуло над головой. Точно, стрелок с луком. Еще пуля в затрясшиеся кусты, и там вопль. Подбежать, контрольный…

Выругавшись, Чарльз натянул перчатки, чтобы не таскать антисанитарные трупы голыми руками. Может, стоило взять группу?

Нет. Пока нет. Один человек – посланник. Двое – вторжение. Сегодня он посланник. Если к нему не прислушаются, то там, за спиной, на юге Штормовых Земель, как раз началось вторжение.

---

Вторжение американцы подготовили со всем нешуточным умением. Кроме них, никто на Земле не мог перебросить морем несколько армий со всей техникой и высадить, если понадобится, на любой необорудованный берег. Отделение психологической войны выдало рекомендацию: здесь процветает культ силы. Если сразу ошеломить местных видом диковинных машин, громом неизвестного оружия – они сдадутся танкам, как за триста лет перед этим сдались драконам Эйгона Завоевателя.

Драконы, кстати, у Дейнерис тоже имелись. Под них отвели целый транспорт. Кто не желал сдаваться танкам, вполне мог коленопреклониться традиционно, перед Рейгалем, Визерионом или самим Дрогоном. Дракону, как гласила пословица, и королю поклониться не стыдно.

Высадку готовили почти год. Жители Миэрина успели надивиться и железным кораблям, не тонущим в море вопреки любым прежним знаниям, и накричаться на таки построенном ипподроме. Замысел Дейнерис удался частично: скачки в Городе Гарпий полюбили, но кровавые Бойцовые Ямы все равно не забросили.

Впрочем, что будет в следующих поколениях, вопрос. Дейнерис как-то услышала диспут жреца Р’Глора и забредшего в невероятную даль септона Семерых. Жрец говорил: в мире давно ничего не менялось. Боги открыли Врата, чтобы заставить людей снова идти вперед. Выдумывать новые сплавы, искать новые страны – а не вариться в котле, где меняются только имена королей. Септон возражал: мерило всему суть счастье человеческое. Надо ли ради счастья новые выдумки? Особенно столь чуждые и кровавые?

Меньше всего Дейнерис понравился третий участник. Мейстер с полной цепью, со всеми звеньями, слушал внимательно, жадно, хищно. Записывал речи спорщиков быстро, и при том очень уж злобно стискивал перо, едва не протыкал от ярости чернильницу. Дейнерис подумала: не приказать ли Варису выпытать у мейстера, кем послан? Или намекнуть карлику Тириону?

Но тут явился сам Варис и принес такие новости, что Дейнерис позабыла ученый спор мгновенно и почти навсегда.

Варис уговорил “Золотых мечей” разорвать контракт!

До сих пор в истории самого знаменитого наемного отряда такого не случалось. Репутацию “Золотые мечи” блюли тщательно. Они собирали под копье с позолоченными черепами десять тысяч бойцов. Полтысячи одних рыцарей, при каждом оруженосец и четыре боевых жеребца; конечно, полный доспех. Тяжелая пехота. Стрелки из восточных луков; стрелки из тисовых луков – беглецы с Вестероса.

Собственно, отряд начался с беглецов. Каждое восстание в Вестеросе прибавляло “Мечам” людей. Бежали от восстания Баратеонов, бежали от войны за и против Таргариенов, бежали от неудачной малой войны с соседом за кусок выгона и три кривых дерева… Бывшие лорды и нищие межевые рыцари, младшие сыновья и бастарды, наследники разорившихся домов… “Золотые мечи” принимали всех, способных держать оружие, и до сих пор никогда не разрывали контрактов.

Варис купил их возможностью вернуться домой. Домой, на Вестерос, о чем “Золотые Мечи” до самой смерти могли только мечтать. Сами они пытались вернуться яростно, постоянно, поддерживая всякий мятеж и всякое восстание на Вестеросе, лишь бы предводитель восстания обещал им дом. Увы, безуспешно. Последний раз Барристан Селми разбил подготовленную “Мечами” высадку еще на Ступенях, лично зарубив тогдашнего командира “Мечей”, и отодвинув их мечты о доме в неопределенное будущее.

Но Варис подбирал ключи к людям не первый год и преуспел-таки. Настал день, когда “Золотые Мечи” поднялись на стальные транспорта, которым нипочем осенние бури.

Дейнерис видела, как строили большие железные корабли. Все они выглядели одинаково: широкий высокий нос, округлая тяжелая корма, середина с белым домиком, не хуже иной пирамиды! – а между ними вставляли железные короба невообразимой величины, где лошадь могла встать на дыбы, и не допрыгнуть со дна трюма до палубы.

Впрочем, все это великолепие приплывало сперва на плотах по Скахазадхану: плоскими листами железа не толще ногтя, шириной с привратную площадь. Никто не мог вообразить величину молота, которым расковывали столь громадный лист. Отлили цельным? Не похоже, слишком тонкий. Для одновременной работы сотен молотов лист выглядел слишком гладким. Кузнецы Миэрина только зубами скрипели, не понимая, как тягаться с подобным и чем перебивать цену, буде такой лист внезапно появится на рынке.

Листы поднимались и удерживались все теми же стальными руками; соединялись вспышками голубых молний – куда там жрецам Р’Глора с огненными мечами, красивыми, но бесполезными.

Доносились, правда, слухи, будто магия возвращается. И жрецы Огненного Бога в самом деле кого-то там воскресили. Но, если даже и правда воскресили, жрецы Р’Глора неудачно выбрали, перед кем похвастаться.

Опыт воскрешения у Дейнерис имелся. Такой опыт, что всякий, заговоривший при ней о воскресших людях, рисковал сам не воскреснуть никогда. Из пасти драконов никакой бог не достанет, ни Огненный, ни Утонувший.

Кстати, почитателей Утонувшего Бога моряки “Плавучих дворцов” опомоили знатно.

Воины Виктариона Грейджоя привели в Залив Работорговцев сотни кораблей своего “Железного флота”, железного только по названию. Всего единственный “транспорт”, описав широкую дугу полным ходом, пять кораблей с кракеном на парусах опрокинул буруном, а два переехал. “Как телега собачье говно,” – крякнул от удовольствия Бурый Бен Пламм.

Виктарион утерся, но затаил. Поговаривали, будто возит он при себе Рог Валирии, с помощью коего можно повелевать и драконами – но Дейнерис этого не боялась.

Кто найдет управу на дракона, ляжет под гусеницы танков. Кто найдет средство от стальных быстроходных крепостей, не спасется от огня с неба. В замке Харренхолл драконий огонь плавил камень – а это, со слов кузнецов, хотя и проще, чем расплавить железо, но и то, и другое недоступно без хорошо устроенной кузницы с очень-очень мощным дутьем. Вряд ли любая армия противников сможет возить от битвы к битвы горн подобной мощи.

Так шли недели, месяцы, миновал год – на рейде Миэрина теперь дымило больше дюжины “транспортов”, подлинных плавучих дворцов. К ним прибавились еще корабли поменьше; на самом деле, их построили немало – но почти никто не замечал и не считал, сколько именно. Все глазели на “дворцы”, волны от которых выкидывали на пляж десятки рыбачьих лодок.

Корабельщики и капитаны Миэрина ворчали: состязаться с такими чудесами они не могли бы даже во сне. Ладно там один чудесный корабль, ну три. Или священное число семь. Но они же потоком сходят на воду! Когда синие молнии отпляшут на стальных бортах, под плоские днища подводят круглые мешки из шкур левиафанов – словно бы с цельного кита шкуру сняли “сосиской” – на этих-то надувных катках корабль сползает в залив. Капитаны думали в ужасе, что не всякий ветер поколеблет исполинов, их точно не выбросит на смертельно опасные берега Валирии!

К счастью, Дейнерис твердо и очевидно собиралась уплыть на волшебных кораблях далеко-далеко, в загадочный Вестерос. Вот и пусть себе плывет, вот пускай тамошних моряков и разоряет. Миэринские моряки отнесли бы Дейнерис на руках, если бы могли ходить по воде, аки посуху, только пусть она уже скорее убирается.

В неимоверных трюмах “дворцов” поместились и “Золотые Мечи” со слонами, и миэринские добровольцы, и немногие дотракийские смельчаки с лошадьми, и Безупречные Серого Червя – а главное, в них поместились танки чужаков. Настоящий Железный Флот, не жалкая подделка с кракенами на парусах, вышел из Миэрина под конец лета.

С началом осени флот подошел к Ступеням – затопленному когда-то перешейку между Вестеросом и Эссосом, теперь превратившемуся в множество островов, на которых с удобством гнездились пираты. Опасаясь мелей, громадные транспорта почти неделю простояли на якоре у острова Лис, пока мелкие кораблики волшебством чужих высматривали под водой безопасные глубины. Дейнерис не очень-то понимала, как оно получается, но и не слишком беспокоилась о железе.

Важнее всего руки, которые держат железо или творят магию. Дейнерис хотела понимать: что потребуют от нее пришельцы, когда она все-таки займет Королевскую Гавань.

Дейнерис начала знакомиться с чужаками, пользуясь королевским положением. Ее пускали на “ходовой мостик”, ей объясняли, почему не нужны паруса. Она в любой день могла проведать любой корабль и любой трюм, чтобы ободрить изумленное свое войско. Ведь особое колдовство или устройство делало так, что люди в трюмах почти не страдали от жары, и воняло там намного меньше, чем при плавании на “деревяшках” – даже на красивых больших трехмачтовиках Волантиса. Пресная вода среди соленого моря? Пожалуйста, сколько угодно. Мойтесь хоть каждый день, пейте до немогу…

Зачем чужакам Вестерос? У них и так имеется больше, чем Дейнерис могла вообразить. Что Дейнерис: чем сумели вообразить ученые мейстеры!

Мейстеры, кстати, ворчали почти как миэринские кузнецы и моряки. Чудес и знаний у пришлых оказалось невообразимо много. Мейстеры чисел таких до сих пор не знали, чтобы исчислять мощь кораблей - “дворцов” или хоть приблизительно сложить цену всему Железному Флоту, не говоря уж о забитых диковинками трюмах.

Неделя стояния на якорях завершилась. Корабли выстраивались четверками – “подивизионно”, сказал командующий войсками пришлых человек. Дейнерис и все рыцари никак не могли признать в нем воина. Верхом он ездить не пытался, ножик носил смешной, маленький. Ни золотого шлема, ни богатого доспеха, ни воинских одежд, ни драгоценной добычи: колец там, обручей, браслетов на руках… Только власть “генерала” не оспаривал никто на всем флоте. Даже громадные “marins”, вовсе не чуждые доброй драки, что мужчины выяснили при первой же возможности.

Выстроив четыре четверки, корабли двинулись вслед маленьким поводырям, спокойно миновали Ступени, несмотря на осеннюю непогоду, и уже скоро оказались перед белой скалой, над которой громоздились каменные глухие стены.

Перед замком Штормовой Предел.

---

Замок Штормовой Предел строили, по преданию, семь раз. Всякий раз морской бог разрушал его ветрами и прибоем. Видимо, в один из таких разов утес под замком не выдержал – треснул. Образовался подземный грот, куда контрабандисты могли заплывать на лодках.

Самый удачливый и ловкий заплыл в осажденный замок с грузом рыбы и лука, чем спас гарнизон от голодной смерти, а защитника замка, Станниса Баратеона, от позорной сдачи.

Станнис Баратеон возвел удачливого контрабандиста в рыцарское звание. Сир Давос Сиворт, он же Луковый Рыцарь, мог бы многое поведать о гроте под Штормовым Пределом, но увы – никто не знал, где сейчас обретаются ни сир Давос, ни его суровый сюзерен, брат убитого короля Роберта, Станнис Баратеон.

Бойцы NAVY SEALS – “морские котики” – обошлись без рыцарей и без луков. Снимать часовых они прекрасно умели из бесшумного оружия. Среди десяти тысяч “Золотых Мечей” отыскались изгнанники, бывавшие прежде в самом замке и слышавшие о гроте достаточно, чтобы “котики” сообразили, куда какой коридор ведет.

Запертые двери вскрывали “сифором”, то есть взрывчаткой С-4; замки сбивали пулями; прутья решеток резали автогеном: прихватили пару дополнительных баллонов к аквалангам, только накачали в них ацетилен и кислород. Все “котики” умели работать со сложными смесями, все умели обращаться с газовой горелкой; решетки и двери они прошли, как раскаленная спица.

За ними потоком кинулись наемники “Золотых Мечей”, пьяные от радости. Как там ни повернись, но сегодня они возвращались домой. Домой, на Вестерос, куда стремились так давно и сильно.

Гарнизон замка не ждал нападения изнутри. Воины сопротивлялись храбро и умело – но противостоять снайперам и подрывникам SEALS на Вестеросе никто не мог, потому что kommi остались на другом континенте. Спецназ делал, что положено, расчищая дорогу пехоте; ну, а пехоты в “Золотых Мечах” имелось достаточно.

К полуночи Штормовой Предел вывесил черную хоругвь с красным трехглавым драконом: знамя Таргариенов, семнадцать лет не появлявшееся на берегах Вестероса.

---

На берегах Вестероса танки оказались к вечеру второго дня. Истосковавшуюся пехоту сразу начали перевозить лодками, а для выгрузки тяжелой техники требовалось, понятно, стать к берегу или пирсу бортом, чтобы задействовать судовые краны.

Гидрографические катера отыскали подход. Из деталей в трюме первого транспорта собрали небольшой земснаряд, который сразу же принялся промывать фарватер, отбрасывая грунт в проектируемый волнолом. Саперы, прозванные “морскими пчелами” за инициалы CB – Construction Batallion – принялись ломать взрывами камень для более капитального брекватера, чтобы создать хоть небольшой порт. Все, вместе взятое, позволило начать выгрузку танков с небольшим – всего шесть часов – отставанием от графика.

Механик Чако на выгрузке работал больше всех. Он чувствовал машины, как никто. Он мог и переехать в трюме под люк, не раскачивая транспорт, и отъехать по берегу, не сев на брюхо в мокрый песок.

Потом танк передавался уже штатному мехводу, и тот ставил его на положенное место походного парка, откуда машины сами собой окажутся в походной колонне – просто двигаясь в том порядке, в котором их сейчас выставляют.

Завтра или послезавтра, или когда там прикажут, колонна пойдет на север, на осаду Королевской Гавани.

То есть, понятно, что копья танкам не противник, но сперва надо местным эту простую истину показать на доступных примерах. Скажем, на городских воротах или не очень важном куске стен.

А если кому танков не хватит – подальше к северу Дейнерис ухаживала за выпущенными на волю драконами. Стоило ей твердо решить воевать Вестерос, как драконы в тот же день бросили самовольничать, и с тех пор слушались не то, что голоса – порой движения брови Дейнерис, причем всегда понимали ее правильно!

“Вот в чем истинное возвращение магии,” – не раз говорила себе Дейнерис. Только не спрашивала, сколько еще продлится взаимопонимание, чтобы не спугнуть удачу.

---

Удачу свою танкисты “испытательной дивизии” оценить не могли. С одной стороны – зря они рвались на новые танки. Думали просидеть всю службу тихонько на полигоне, а попали в такое… Что до сих пор украдкой щипали себя за щеку: вдруг сон? Иной мир, надо же!

С другой стороны: боевые им платили исправно, командировочные тоже. Противник не мог сделать с танками ничего. Разве только ловчие ямы копать, уподобляясь древним охотникам на мамонтов. Но в дивизии есть не только могучие и подслеповатые танки. Хватает всяких обеспечивающих подразделений, пехотного прикрытия, артиллерийской поддержки, саперов, разведки… Собственно говоря, танки в танковой дивизии – незначительное меньшинство. Зубы дракона по сравнению со всей драконьей тушей.

Драконов, кстати, видели они все. Дейнерис решила проинспектировать союзников на Дрогоне верхом. Просто чтобы показать, что и сама кое-чего стоит. Прилетела и посадила Дрогона прямо на танковом поле, где батальоны выстраивались к маршу поротно. Зверюга оказалась в десятке футов от машины Джона Робертса, и весь его экипаж мог невозбранно рассматривать самую страшную тварь Вестероса буквально глазами. Чем, разумеется, воспользовался.

Чако несколько раз перекрестился, тайком жалея, что не взял у матери подвеску Ориши Йемайя, чтобы Великая Мать защитила человека от адских тварей.

Наводчик, Ричард Нартс, бывший полицейский, посмотрел на дракона, не вздрогнув; меру его испуга выдавали только чуть расширенные зрачки.

Заряжающий, силач-каджун, которого так и называли Француз, сделал пальцами замысловатый кунштюк над плечами и от сердца – отгонял нечистую силу.

Командир танка, самый молодой в экипаже, Джон Робертс, оказался и самым стойким. Он сохранил присутствие духа настолько, что задал вопрос: оговорены ли опознавательные сигналы? Не врежет ли дракон по ним с неба, перепутав, скажем, с теми же танками kommi?

Начальство разозлилось на Робертса не потому, что он осмелился спрашивать. В армии демократической страны позволено. И даже поощряется, ведь офицер спрашивал вполне дельно.

Только вот при словах “russian’s armor” весь штаб вздрогнул, не удержав лица – и белобрысая зараза это увидела, и с женской чуткостью все поняла. Рейтинг американской армии в глазах Королевы Миэрина упал на пару пунктов точно.

Дейнерис ведь не будешь пересказывать всю историю Второй Мировой. Тем более, никто не собирался делиться с местными историей греческого бунта. Когда советы притащили под Афины дирижаблем очередного бронемонстра, набившего почти две роты “першингов”, и убывшего с поля боя непобежденным. Шпионы потом докопались, что-де в русском танке отказала гидравлика – но броня осталась не пробитой, хотя накидали в него снарядов сорок.

Так греческий бунт случился еще, дай бог памяти, до Кеннеди. Старик Эйзенхауэр, кажется, дорабатывал последний президентский срок. С тех пор у американцев появился вот, XM-70, намного лучше “Першинга” и “Паттона” вместе взятых. Но ведь у советов, наверняка, что-то появилось тоже!

Ну и как объяснять подобное белобрысой папуаске? Летает она на драконе, и пусть летает. Цель воздушная, низкоскоростная, разве что радары ее видят слабо, потому что металла в драконах нету. Органика. Заметят его зенитчики и быстро нафаршируют бронебойно-зажигательными. Местные даже из баллист ухитрялись драконов подбивать, что в игре “кайавасса” отражено.

А гонору-то, гонору! Ишь, бровкой двигает, губки гнет: че, залетные, боитесь этих ваших “russian’s” ?

В общем, тему скоренько замяли. Экипаж самого умного Робертса бросили в усиление ротному сержанту. Помочь разобрать вещички после переезда.

В ротном имуществе предметов огромное количество. Пока не перевезешь роту на другую планету, потом через океан-море, до тех пор и не узнаешь, в какие узлы-комбинации морская качка и находчивые грузчики могут упаковать нужное. Особенное коварство – паковать не нужное прямо сейчас. Но выкинь, точно понадобится.

Так что наказанные танкисты весь вечер таскали вещи, руководствуясь “тремя правилами размещения предметов”.

Первое: предмету следует находиться в такой точке и таким образом, чтобы не навредить человеку.

Второе: предмету следует находиться в такой точке и таким образом, чтобы не сломаться и не навредить себе, если это не противоречит первому правилу.

Третье правило: предмету следует находиться там, куда человек его поместит, если это не противоречит первому и второму правилу.

Вот, например, мешки с зимней одеждой. В танке их положить уже некуда – оставалось крепить на башню, в пустой покамест корзине для стреляных гильз.

Может, оставить ротному сержанту? Говорили, что Штормовой Предел пожалован под базу. Все могут размещать склады и столовые в относительно защищенном периметре.

Спецназ даже собирался открыть здесь школу для местных войск. Снаружи замка не видно, что там, внутри, происходит. Вот, самим лицами не торговать, а местным понемногу выдавать “кентуккийские винтовки”. Чтобы привыкали строем ходить и демократию любить. Можно родину, но выгодней – демократию.

Через пять-семь лет из ворот крепости выступит приличная пороховая армия. Пиф-паф, злые феодалы повержены, на троне мудрая и справедливая Дейнерис. Вестерос наш, снимаем сливки. Тут наверняка полезные ископаемые нетронутыми лежат, местные глубже пятидесяти метров ничего добывать не могут.

Вот он и фронтир, “земля героев”, как раз будет куда спихнуть всех нарушителей спокойствия из родной Америки.

Разве плохой план? Отличный план!

Главное: не уподобляться кровавым палачам-комми, уже успевшим привычно отгеноцидить вольный народ. Пусть russian’s лепят свою колонию на диком севере, в привычных ледяных степях. Как там у Блока: “Да, скифы мы!” – вот пусть на том континенте и обитают. А мы сейчас прицепимся к симпатичной блондинке с фиалковыми глазами, поможем Дейнерис отвоевать королевство. Вдруг ей драконов не хватит?

Короче: может, не везти с собой мягкую рухлядь? Чем пригодится зимняя куртка в почти тропической жаре на осаде Королевской Гавани?

---

На осаде Королевской Гавани танкистов держали поодаль. Дейнерис, напротив, крутилась над городом то на черно-красном Дрогоне, то на зелено-золотом Рейгале, то на бело-золотом Визерионе – чтобы прониклись мощью.

Дейнерис помнила: никто из легендарных всадников не седлал двух драконов. Горожане, наверняка, знают об этом тоже. И, следовательно, должны сделать вывод, что в армии Дейнерис три дракона, три драконьих наездника. Так что пусть проникнутся правильными мыслями.

Судя по вылетающим из города здоровенным копьям – с телеграфный столб, ей-богу! – тонкий намек Королевы Миэрина оценили правильно. Кто-то в городе явно умел играть в кайавассу.

Говорили, что правит столицей – а через нее и всем Вестеросом – кровавая и развратная Серсея Ланнистер. Местная церковь даже заставила ее покаяться, голой пройти по всему городу… Американцы эпохи “сексуальной революции”, пожалуй, аплодировали бы Серсее, цветами закидали. А местные вон, стоит упомянуть Серсею, исходят на крик и брызги. Сволочь-то она сволочь, но столицу держит стальной хваткой.

Ну что же, Дейнерис умела красиво улыбаться в лицо неприятностям. Не хотите сдаваться драконам? Танки ни о чем спрашивать уже не будут. Их, к слову, и побольше трех. Раз так в сто.

Под лагерь танкистам отвели горелый пустырь с пышным наименованием “Королевский Лес”. Если там кто и жил, то Война Пяти Королей всех разогнала. Не успевших сбежать, понятное дело, убила. Земляне два дня ходили, не поднимая глаз от земли, чтобы не наступить в сгнивший горелый труп.

На третий день до лагеря доползли два саперных “Катерпиллара-девятки”. Бульдозеры в несколько проходов расчистили восемь акров под будущую военную базу. Саперы принялись понемногу заменять палатки нормальными каменными казармами. Распоряжались на стройке земляне, а землю копали и камни носили, понятно, местные – за еду. Буквально.

Молодые американцы хмыкали. Офицеры и сержанты постарше, кто застал еще Сеул или, страшно вспомнить, Франкфурт, вспоминали, как покупали немок на ночь за две пачки сигарет или упаковку шелковых колготок. Ну, они же не кровавые коммунисты – те, по достоверным рассказам перебежчиков, изнасиловали два миллиона в одном только взятом Берлине. Зачем насиловать, когда за армейский паек можно купить фрау, за канистру бензина ее муж сам приведет, а за двадцать долларов еще и предложит выбрать фройляйн посвежее. Разве плохой план? Отличный план, главное: надежный, как швейцарские часы.

Глядя на все это, танкисты только головами вертели.

Чако сказал:

– Джон, помнишь, ты мечтал мультики снимать?

– Помню, – Джон курил неумело. Закуришь тут.

Хорошо, что военная полиция, наконец-то, выгрузилась и доехала. В патрули по лагерю танкистов больше не ставят. Есть кому разбираться с подпольным борделем у артиллеристов. Да вот связнюки притащили три мешка дури – говорили, местная. Шло на “ура”, покуда кто-то не подсмотрел, что связисты забивают в косяки обычную скошенную траву, прибавляя древесный уголь – в горелом лесу его хватало. Обиженный клиент подпалил будку кидал. Очень скоро там сочно чпокнула бочка с топливом для генератора, занялся крайний ряд палаток… Списали, понятно, на храбрых диверсантов, подкравшихся по горелому лесу.

– И как мы вместо всего этого оказались… Тут вот?

– Как лягушку варят, – усмехнулся Ричард. – Помаленьку.

Каджун фыркнул:

– Свободная Америка. В чем проблема? Тебя кто-то заставляет быть мудаком?

Джон закашлялся, сломал сигарету, сунул в гильзу-пепельницу.

– Свободная, да. Таблетка еще только катится, а ее уже делят. Видел город?

– Какой город?

– Ну, Королевскую Гавань, что мы вроде как осаждаем.

– Так себе городишко. Низкий, грязный. Улицы тесные. Вот замок внушительный. Остальное… Ну, очередные папуасы. Или эти, чернопузые, из разных там Факинстанов. У нас на любой закусочной сортир чище, чем у здешних лордов обеденный зал.

– Получается, лучше нам туда не входить.

Экипаж “двести пятого” танка переглянулся. Итог подвел каджун:

– Лучше. И нам… И, особенно, им.

Француз кивнул в сторону очередной делегации. Лорды, выразившие поддержку Дейнерис, каждый день желали посмотреть на могущественных заморских союзников. Так что дежурный взвод не скучал: катались и стреляли вволю, ошеломляя здешних до самой глубины и основания.

Сегодня дежурный водил по лагерю пару представительных мужчин в длинных одеждах, с богатыми нагрудными цепями. Звено стальное, звено медное, звено бронзовое, звено булатное, еще какое-то там звено… Вокруг пары важных людей суетились люди попроще, но одетые в том же ключе, с цепями поменьше. Танкисты уже знали, что так выглядит научная элита Вестероса – мейстеры.

---

Мейстеры и ученики шагали по неправдоподобно ровным дорожкам с поджатыми губами. Никто, конечно, не осмеливался насмехаться над ними. Приказали: принимать парламентеров уважительно и вежливо, и офицеры армии выполняли приказ. Они тоже не хотели второго Вьетнама; кое-кто из ветеранов не хотел второго Ливана. Мало радости, когда по тебе стреляют из каждой подворотни, а в любой чашке воды может оказаться отрава.

Опять же, если сильно впечатлить местных, то город сам сдастся. Без кровопролития. “Покажите им все,” – велел генерал. – “Ничего не скрывайте. Один черт, сычи поймут из показанного четверть, а то и меньше.”

Так что мейстерам показывали все, что те пожелали видеть. Копии с книг? Да зачем же вы будете утруждаться, ломать глаза, переписывая? У нас в штабе машинка есть, называется “Зирокс”. Отпечатаем. Три копии? Сейчас прикажу сержанту, через два… Ну ладно, через три дня точно будет.

Мейстеры переглянулись и тщательно подавили злобу. Пришлые небрежно растоптали их монополию на дальнюю связь. Вороны? Как остроумно! Нет, мы обходимся радиостанциями. Вот сюда говорить, вот сюда слушать. С кем говорить? Ну вот, сейчас на связи Штормовой Предел. Научить вас? Нет проблем, обратитесь к начальству. Нет, сэр, это не секретно, сэр. Просто за этим стоит большой массив научных знаний. Слишком большой, чтобы я мог пересказать его вам.

Как мы обходились до изобретения дальноговорящей связи? О, сэр, очень умный вопрос. Виден человек знающий. Мы пользовались флажным семафором… Показать? Сержант, приготовьте учебный фильм по средствам связи, там в начале минут пятнадцать отведено на историю. Пройдите вот сюда, смотрите. Изображение появится вот здесь. Да, это называется “фильм”.

---

Фильм закончился довольно быстро. Великий мейстер Пицель понял: чужаки показали только часть. Волшебная повесть явно оборвалась на некоей промежуточной точке. Конечно, сопровождающий офицер пояснил: это чтобы не перегружать вас большим количеством впечатлений. Пицель едва не возмутился: мальчишка, ты говоришь с человеком, всю жизнь поглощавшим знания, как песок в Дорне бесконечно пьет воду!

Пожалуй, правильно они настояли на обмене парламентерами. Серсея… Семеро с этой глупой сладострастной женщиной. Да ей и Семеро не помогут. Боги не спасут, если поссориться буквально со всеми, окружающими тебя, людьми…

Великий Мейстер Пицель начал настаивать на переговорах, когда вороны принесли весть: на перекрестке Королевского Тракта, где поворот к Золотому Стогу, неприметный путник насмерть уложил магией четверых бандитов. Пятый, видевший это, побоялся стрелять. Он бросил арбалет и нож, без отдыха бежал пол-дня до ближайшей септы, и там сразу объявил желание вступить под знамена Его Воробейшества, дабы службой Семерым искупить причиненное зло. Бедняга не знал, что Его Воробейшество погиб при взрыве Большой Септы; куда он делся, Пицель не интересовался нисколько.

Великий Мейстер понял, что осада пришельцами подготовлена. Что таких неприметных путников уже, наверняка, полно и в стенах Королевской Гавани. А, может статься, и в стенах Красного Замка.

Великий Мейстер Пицель не осмеливался сказать королеве: война проиграна. Серсея плюет на любые разумные доводы. У врагов целых три дракона? Для Королевы это мелочь. Серсея не побоялась пройти голой через весь город, чтобы вырваться из-под стражи обнаглевших септонов. И тут она не побоится пойти на что угодно.

Значит: Серсею с доски долой. Пора побеспокоиться о себе.

Кстати… Что угодно – понятие широкое. Великий Мейстер Пицель покосился на спутника – единственного, равного ему здесь хотя бы по уму. Школяров Пицель не брал в расчет.

Спутник Пицеля шагал неспешно, не пытаясь обогнать старика. По положению Квиберн, что называется, ниже грязи. Цепь у Квиберна отобрали за черное колдовство, за подъятие мертвых, за мерзейшую некромантию. Но сейчас именно Квиберн будет полезнее всех этих… Благонамеренных.

Великий Мейстер Пицель повернул голову:

– Квиберн.

– Архимейстер.

Мальчишка льстит. Архимейстеры все там, в Цитадели, в городе Старомест… Квиберн почтительно склонил голову. Что ж, Пицель умел играть липкими от крови фигурами. Тут главное: не позволять им намертво пристать к пальцам.

– Откуда они берут воду?

Квиберн понимающе улыбнулся:

– Выше по течению Путеводной. – Спрятал улыбку. – Осмелюсь просить объяснения, архимейстер.

– Просите. Но не путайте мой титул. Я Великий Мейстер, и только. Голос Конклава при короле.

– Как вам будет благоугодно. Только одно слово: почему?

Пицель помедлил. Мальчишка легко может предать его Серсее. Конклав изгнал Квиберна, отнял цепь. Серсея возвысила. Казалось бы: нет сомнений, кому Квиберн верен в самом деле. Но Пицель видел: мальчишка тоже ошеломлен и подавлен массой знаний пришлых.

– Потому, Квиберн, что с приходом этих людей мы перестанем быть мейстерами, пахарями, кузнецами, воинами, рыцарями. Мы превратимся в “служащих”, “рабочих”, “клерков”, “солдат”. Ваше положение при Серсее ничего не будет стоить, ибо завтра не станет самой Серсеи.

– Дейнерис?

– Дейнерис уже их кукла. Ей позволяют красоваться драконами, чувствовать себя королевой, расставлять войска, произносить повелительные речи и тому подобное. Нет, Квиберн. Мы не будем терпеть, сложа руки.

– Значит… Серая хворь?

– Самое надежное. У вас найдется человек?

– Вылить в воду возбудителя Серой Хвори? Нет, конечно… – Квиберн усмехнулся. – Всякому ведомо, что Серая Хворь не разбирает границ, не спрашивает имени рода, не видит герба. В таком деле не поможет никто. Но легко найти человека, что вымоет столовые приборы в речке за остатки от обеда. Вымоет, конечно, выше по течению, потому что ниже по течению река обычно загрязнена войском. Что плохого в мойке тарелок?

---

– Что плохого в мойке тарелок? – мальчик в серой накидке спросил мальчика в черной накидке, тоже раба, судя по отсутствию всякой иной одежды.

Раб в черной накидке пожал тощими плечами:

– Да ничего. Просто здесь все какое-то непонятное. Войско это, драконы. Мало нам горцев, которых Полумуж пригнал для битвы со Станнисом. Те все спалили, а что не спалили, то увели на продажу. Жаль, что Станнис не взял города. Я бы посмотрел на осмоленного карлика в железной клетке.

– Говори почтительно: король Станнис!

– Ты теперь лорд, и король Станнис послал тебе ворона?

– Может, и пошлет. Он человек справедливый: сделал рыцарем Давоса Сигварта, простого моряка. А ты будешь нырять за оброненной кружкой!

– Она не серебряная. Обычная глина.

– Какая разница? Кастелян выдал тебе пять кружек, пять и вернешь.

– Чтоб тебя Серая Хворь сожрала, ублюдок портовой крысы и короля безногих попрошаек!

Раб в черном скинул свою ветхую накидку и, морщась от предощущения холода, нырнул. Выскочил с кружкой, поставил ее на песок и влез в несложную одежку обратно. Выговорил, прыгая в попытках согреться:

– Знаешь… Я бы нырнул еще пару раз… Если бы кто-то объяснил мне… Что тут, Семеро побери, происходит?

Погода стояла теплая и солнечная – почти как год назад, когда геополитический противник внезапно лопнул с громким треском, забрызгав проблемами половину планеты и коварно исчезнув с игровой доски.

Плохо вести войну, на которую явился ты один. Сам себя разгромишь и не заметишь.

Серов потер виски.

– Давно не виделись. Чертовски приятно и видеть вас, и особенно знать, что вы не забываете наши интересы.

Хоро молча поклонилась, уселась напротив. Мия присоединилась.

– Вы сегодня вдвоем? Интересно. У вас перемены?

– За столько лет, – Хоро усмехнулась, – пора бы уж и поменять кое-что.

Взяла яблоко и с намеком крутанула его по тарелочке.

Серов глотнул чая.

– Читал документы. Выглядит заманчиво. Ну, если не врет эта девочка, как ее…

Старшая гостья повертела носом:

– На окраине, в шумном городе… На помойке мы волка нашли. Чисто вымыли, сухо вытерли…

Хоро с треском разгрызла яблоко.

– … И опять на помойку снесли!

– Не понравилась невестка?

– И невестка тоже. Мне не нравится мой же расчет, не нравится, куда все катится… Мне вообще ничего не нравится! Но. Дела вести все равно надо.

– Понятно.

Серов достал из ящика стола собственную папку, толкнул по столу к Хоро.

– Нам невыгоден объединенный Вестерос. Неда Старка спасать мы не будем. Но вот спасти Кэтлин и Роба от Красной свадьбы, потом не отдавать Винтерфелл Грейджоям… Вот оно и наше королевство на Севере.

Рубеж по Риверрану против местных с нашими-то средствами можно век удерживать. Заодно и проверим, пройдет ли “революция сверху”.

– До коммунизма?

– До конституционной монархии, хотя бы. – Серов позвенел в стакане ложечкой. – Как вы планируете все организовать?

– Точка вмешательства по времени – перед Красной Свадьбой. Пока Робб Старк еще жив. Группы пошлем раньше по времени, еще уточним. Пока планируем немного забросов, точек пять-семь. Базу поставим на Браавосе, как торговую контору. Благо, у вас на Радуге построили, наконец-то, кораблик, на котором зерно возить не стыдно.

– Верфь заработала, – понимающе кивнул Серов. – Мы недавно туда три сборочных комплекта на пятитысячники отправили.

– Вот, один из них пойдет по маршруту: Радуга – Секира – Браавос. Вдали от берегов, чтобы избежать лишней ажитации… Иван Александрович, не поделитесь: что вам известно об американцах?

– В нашей зоне ответственности они не появлялись, а посылать резидентуру на другой конец континента – непонятно, как связь держать. В смысле, на Земле для такого коротковолновое радио, но ему для отражения волны ионосфера нужна. А как с этим на Эссосе и Вестеросе, мы пока ничего не знаем.

– Разве геофизические ракеты не запускали? Дальняя связь всем нужна.

– Проблемы с ракетами. На Вестеросе гравитационная постоянная плавает. Непредсказуемо. Из-за этого то атомные часы сбоить начинают, а то еще какие-то эффекты вылезают. Ракетчики стонут стоном и разговаривают все больше непечатно.

– Договориться с местными?

– Среди кочевников у нас пока никого нет. Мы вот соображаем: не запустить ли туда наших индеанистов или монголов с тувинцами? Они все эти кхаласары быстро к нулю приведут.

– И почему нет? – обрадовалась Мия. – Нету в тех коневодах ничего хорошего. Ни родовой спайки, ни постоянных племен. Как можно на будущее загадывать, если сегодня все у Дрого в кхаласаре, а завтра Дрого от случайной царапины помер, и все разбежались кто куда?

– Так они, наверное, на оседлых племенах паразитируют?

Мия покачала головой:

– Купцам невыгодно такое, мама. Если нету ничего постоянного, никакие сделки нельзя планировать. Купцы такого не потерпят. Они быстро найдут нужных людей, напоют им в уши сладкую сказочку про единую степь, денег занесут. Скажут: великим Кхалом назовешься, шелковые портянки носить будешь!

Блондинка посчитала на пальцах, кивнула утвердительно:

– Да. За тысячи-то лет истории один предприимчивый торговец нашелся бы. По сравнению с идиотским обычаем кхаласаров, что у земных чероки, что у земных же монголов устойчивые общества со сложным регулированием. Чингис-хан вовсе до империи доразвивался. Чероки совсем чуть-чуть не хватило.

– Сами не хотите такое провернуть? Кеннеди обаять у вас получилось. Купите вон, Дрого, и объединяйте на здоровье. И пусть он провозгласит Великую Ясу… Ясу мы вам напишем.

Гостьи согласно поморщились. Мия протянула:

– Организовать очередную резню на пол-мира? Ради чего, Иван Александрович?

Хоро оттолкнула нечто невидимое обеими ладонями:

– Мы там даже не торгуем ничем, и не собираемся. Кони лучше у ковбоев, зерно мы у вас покупаем, на той же Радуге… Нет, я вашу идею с монголами решительно поддержу.

Мия тоже откатила себе яблоко из вазы, перебросила с руки на руку. Понюхала, улыбнулась кровожадно:

– Запускайте туда всех! Индеанистов обязательно, им там рай будет. Особенно с подстраховкой в виде оседлой Радуги. И монголов непременно. А то какие же вы большевики без жидомонгольских комиссаров?

– И к чему все придет лет через двести? Наши степняки сами не превратятся в проблему? Мы здешних-то казахов не можем пока переварить.

– Если наша методика покажет хороший результат, сгоняем в будущее… Кого-нибудь. Посмотрит и скажет.

– Черт, – Серов мотнул головой с откровенной досадой, – никак не привыкну воспринимать время всей линией сразу. Привык, что время – точка или засечка на календаре. Ветвление вообще в голове не укладывается.

---

– … У меня тоже не укладывается. Страшно думать, во что превратятся линии времени, когда все захотят прошлое поменять. Если стотыщ откатов сделать, нас точно черной волной не навернет, как у Стругацких в “Далекой радуге”?

Эйлуд проворчал больше для порядка:

– Опять сначала военным?

Капитан пожал плечами.

– Стекло подай.

Получив темно-синий квадрат, Капитан вложил его в раму, придвинул штапик, плотно вжал большим пальцем, и быстро прибил парой тонких медных гвоздиков, добытых за немалые деньги у местных сапожников.

– Решили так решили. Будем делать.

– Как ты это себе представляешь?

– Примерно так: выхожу я, допустим, на перехват ключевых персонажей. Например, вдовы Неда Старка, теперь Королевы Севера, Кэтлин Старк.

Капитан почесал затылок:

– Вот, я узнаю от нее какую-то информацию. Скажем, что она со свитой везет пленника в Долину Аррен. Через оговоренный ящик – дупло там, камень, пещера – оставляю запрос в Центр. Бумажка моя своим ходом доплывает в “сегодня”. Центр ее читает, посылает кого-то в будущее относительно той беседы.

Капитан вставил еще треугольник. Уронил штапик, поднял, не отвлекаясь, чтобы не упустить мысль:

– Там допустим, наши узнают: суд выпустит пленника на волю. И мне передают через оговоренную закладку: какие последствия, и выгодно ли нам вообще такое. Тогда при следующем разговоре с Кэтлин я либо соглашаюсь: мол, езжай к сестре, Королева Севера. Вези своего Беса на суд и расправу. Либо зароняю мощное такое сомнение. Кэтлин, допустим, изменяет решение и едет сразу на Север, домой. Пленник остается при ней. Все, политика совсем другая пошла.

Забили ромбик, потом два треугольника. Эйлуд сходил за гвоздиками.

– Дальше-то чего? Не томи.

Капитан почесал затылок, не выпуская молоток из рук, едва не расколотив только что поставленное стекло.

– Дальше самое интересное. Проверка теории практикой. Поэтому групп мало, поэтому Вестерос – его не жалко.

– Людей тоже не жалко?

Капитан держал в губах гвоздики и ответил только, поставив ромбическое стекло:

– Там средневековье – и то неправильное. Срановековье какое-то. В обычной-то истории рыцари крестьян просто так не убивали. Ресурс потому что. Всех убей – кто твои же поля вспашет?

А эти, мало что друг дружку в салат крошат, они и все вокруг разоряют. Предательства не просто частые – на каждом шагу. Слишком нарочито, слишком через край все. Они враг вражку сами сожрут, у них будущего все равно нет. Поэтому, чем быстрее сломаем их, тем больше людей выживет. Простая арифметика.

Эйлуд перетащил поближе слабо хрустнувший ящик, вынул еще квадрат, бережно развернул бумагу. Поглядел сквозь темно-синюю плитку на яркое полуденное солнце:

– Так чего ты тут со мной стекла ставишь?

– Чтобы сделать руками хоть что-то, помимо стрельбы.

– Попроси Мию, пускай сводит прялку покрутить. Полегчает.

– Не, я без тебя ни ногой. Там же заставят снова дрова колоть, а я не специалист по физической работе.

Эйлуд замер со стеклом в руке:

– То есть, мы сейчас не физической работой заняты?

– Умственной, конечно.

Эйлуд подавал нарезанные синие ромбы, треугольники, штапики, гвоздики – еще и еще, пока вдоль нижнего края окна не протянулась полоса защитного стекла. Но так и не разгадал шутку. Спросил:

– Почему ?

– Если физической, мы бы наняли кого-нибудь.

Эйлуд засмеялся:

– Надо же, и у вас точно такой анекдот есть.

Из павильона высунулась Хоро:

– Так, вы оба здесь. Много вам осталось?

Мужчины переглянулись. Эйлуд показал рукой:

– Все заделали. Осталось только инструменты собрать.

– Капитан соберет. Беги снаряжайся. Крысолов где-то встрял, его маячок сломан. Пойдете с Мией, я на страховке постою, Капитан пока в резерве.

– Что брать? – Эйлуд выпрямился, растягиваясь, разминая спину. – Лук со стрелами? Скафандр с бластером? Крысолов ходил в будущее или в прошлое?

– В будущее не только Капитан опасается лазить. – Хоро повертела носом. – Совпадение? Да и детишек в будущем спасать особо не надо… Нет, Крысолов, как привык, обратно в прошлое…

---

В прошлом для покорения Марса приготовили немало.

Во-первых, марсианскую ракету.

Если точно – ядерно-импульсный планетолет. В основе конструкции лежала откровенно дикая идея; по зрелому размышлению, впрочем, оказавшаяся ничуть не глупее двигателя внутреннего сгорания.

В цилиндрах что бензинового, что дизельного моторов сгорает порция топлива. Расширяющиеся газы толкают поршень. Самые первые такие двигатели, придуманные французским аббатом через пять лет после гибели Д’Артаньяна, не сжигали в цилиндре бензин или там керосин, а подрывали прямо в цилиндре малый заряд пороха. Взрывом-то и двигало поршень.

Увы, не умели тогда выгонять из нефти ни бензина, ни даже мазута, и сам порох делали только черный, дымный. Черный порох вещь жутко капризная, меняющая силу взрыва и от измельчения, и от влажности, и черт знает, от чего еще. Но черт аббату ничего не скажет, на разных они идеологических полюсах. Поэтому наладить непрерывный процесс аббату не удалось.

Через триста лет идея вернулась. От цилиндра отказались вовсе, а взрывали теперь ядерный заряд. Он посложнее пороха будет, но и занимались делом люди посерьезнее аббатов. Занимался Челомей, ворча в нос: “Вот, и чего я хотел блондином стать? Сбываются мечты, однако: седею…”

Поседеешь тут, злился Челомей. С подсказками из будущего легко. А ты вот попробуй сам конкурировать, честно… Вместо противостояния “Королев-Глушко” незаметно выросла оппозиция “Королев-Челомей”, хотя оба Главных не показывали виду, что дуются друг на дружку. Но ведь оба они управляли умнейшими людьми Советского Союза и всего Альянса; так что подчиненные их догадывались о напряженности и повторяли поведение шефов.

Мазуров и Серов сперва думали, тайком от Келдыша – не навести ли умникам шороху? Профилактическую беседу там провести, толстенького песца показать?

Но, по зрелому размышлению, идею отвергли. Решили: пусть будут “мушкетеры короля” и “гвардейцы кардинала”. Ход примитивный, зато какой действенный! Продуктивность растет неимоверно. Только чтобы в рамках и без потери качества, а то придет им всем неожиданный Торквемада.

Пусть сколько-нибудь лет поиграются, а потом-то все равно придется обоим “ракетчикам” объединяться против “портальщиков”. Когда Лентов и Келдыш досчитают, наконец, суперпозиции магнитных полей.

Команды рвались к финишу изо всех сил. Политическое руководство, старательно переформатированное Никитой Сергеевичем, тоже не дергало с внезапными задачами “к юбилею”. Так что проектирование и постройка ядерно-импульсной ракеты шли без провалов, отмен и резких возвратов с неизбежной в таких случаях штурмовщиной. Довольно скоро обычные ракеты вывели на испытания большую тестовую модель, доказавшую, что даже в космосе непривычный замысел работает.

Заряд подрывали на расчетной дистанции: от двухсот метров до километра позади корабля. Облако взрыва толкало опорную плиту, слизывая графитовую обмазку. Плита упиралась в громадные гидроцилиндры-амортизаторы, а уж те толкали сам корабль.

Несмотря на идиотский вид, импульсный двигатель непринужденно обходил массу проблем.

Во-первых, мощность. Запас тяги тут зависел от числа и силы зарядов, а они куда меньше и проще в перевозке, складировании, применении, чем громадные баки горючего-окислителя. И куда лучше управляются, чем невесомые магнитно-солнечные паруса.

Во-вторых, любая тепловая машина – реактор не исключение! – нуждалась в отводе лишнего тепла.

Скажем, испытывали ионный двигатель. Чистенький, отлично управляемый. Увы, для хорошей тяги реактор здесь требовался колоссальный, и поля радиаторов такие, что с Земли в театральный бинокль наблюдались. Буквально любым желающим, вечером с балкона.

На планетах лишнее тепло можно передать молекулам воздуха, воды, твердой поверхности. В вакууме молекулу еще найти надо. Найти, а потом умудриться всучить ей лишнее тепло. Молекулы в межзвездной пустоте гонористые, хрен уболтаешь. Знают, сволочи, что конкурентов у них особо нету.

Поэтому для основных реакторов, снабжающих корабль светом и теплом, пришлось изобрести капельную систему отвода тепла. Выпускать горячую кремний-органическую жидкость прямо в космос, а потом – где-то к хвосту корабля – ловить успевшие немного остыть капли. Вот где инженерный сюр, глум и конфузия, по сравнению с которой ядерная бомба за кормой – проще некуда. Она-то взрывалась далеко за толстенной плитой, и на конструкцию собственно корабля не влияла никак.

Мощность ядерно-импульсного двигателя от радиатора не зависела совсем. Охлаждения требовали только реакторы жилых отсеков, а они составляли процент или два процента от мощности тяговой установки. Так что радиаторы им годились куда меньшие, с Земли уже наблюдаемые только в телескоп.

Однако, сам великий Королев запускать людей верхом на бомбах не желал принципиально. С его подачи разработали и довели до ума ядерный прямоточный двигатель. Пускай в реакторе нагревается водород или аммиак. Затем вылетает в сопло, создавая тягу – и унося с собой то самое паразитное тепло.

Вроде бы хорошо.

Но скорость вылетания из сопла, на которую в реактивном движения завязано буквально все, ограничена температурой плавления этого самого сопла. Перегреешь двигатель, он расплавится – и тормози потом перед Юпитером, чем хочешь.

С тугоплавкостью материалов на Земле теперь, конечно, получше, чем во времена Гомера. Увы, свыше трех тысяч кельвин и сейчас мало что может выдержать. Не разово, “на рекорд” – а всю дорогу до Юпитера, скажем, и обратно.

Ядерно-импульсный двигатель в стенках-соплах не нуждался. Облако взрыва касалось только плиты. Касалось – и исчезало. Материал плиты от взрыва грелся намного меньше времени, чем потом остывал. В таком режиме не обязательно идеальное фотонное зеркало из фантастики. Графитовую обмазку обновляй своевременно, и лети хоть к Сатурну.

Наконец, в-третьих, для импульсного взрыволета заряды годились хоть ядерные, хоть магнитные ловушки с фантастическим антивеществом – ну, когда его придумают, понятно.

Покамест – к семьдесят третьему году – сам корабль собрали до полной готовности, а несколько летных макетов успели вывести на орбиту и даже погонять между Землей-Луной. Для запусков по этой программе выстроили отдельный космодром-полигон среди льдов Новой Земли.

Чтобы подобная стройка вообще стала возможной, расширили порты в Ледовитом Океане, построили новые гавани, дирижабельные площадки, аэродромы спасательной службы, цепь метеостанций, чтобы дирижабли не сдувало ветром. Наконец, на три тысячи километров протянули самую северную в мире железную дорогу.

Планировалось дирижаблем дотащить к стартовой площадке собственно планетолет, по железке перевалить сотни тонн запасов, тысячи специалистов, а кораблями доставить ускорители. Потому что ядерные заряды дороги сами по себе, да и рвать их в атмосфере не лучший способ корректировки генофонда. Взлет и выход на опорную орбиту решили обеспечить пакетом здоровенных твердотопливных ракет, вот их-то испытания и попали в знаменитое кино.

Параллельно с двигательной установкой испытывали обеспечение жилого модуля воздухом и пищей. Работы эти начали в год полета Гагарина и с тех пор планомерно выводили на орбиту все более совершенные и просторные оранжереи. Наиболее совершенные биоблоки вплотную подобрались к белковому циклу: растения – насекомые – птицы – мясо. Им на пятки наступали лаборатории искусственного белка, производимого вовсе без промежуточных ступеней.

Так что организаторы экспедиции могли даже выбирать, на какой способ делать ставку. Тут оба Главных Конструктора спорили вяло, больше по инерции; вопрос успели неплохо изучить в наземных лабораториях, где в полностью контролируемой среде по несколько лет обитали “наземные испытательные команды”, они же “подводные космонавты”.

Выбрали основным источником пищи летную оранжерею “Биотрон-19”, в двух комплектах, а запасным – опытно-промышленную установку “Гном” без номера, дающую скромные полкило белка в сутки. Зато из непищевых отходов.

Оранжереи собирались на заводах, а “Гнома” испытали на Земле, поразив им всю промышленную выставку “Экспо-72”, заслуженно собрав награды, восторги, сотни хвалебных комментариев. Даже в “Нью-Йорк Таймс”, издании, скажем так, не космическом, появилась большая аналитическая статья.

---

– Статья?

Иван Александрович Серов отложил бумагу с напечатанным доносом.

– Не тянет эта кляуза на статью.

Келдыш, упарившись ходить по Кремлю в новеньком экзоскелете, завернул на минутку к старому другу, перевести дух, где никто не видит: после смерти Хрущева все посвященные в Тайну старались не показывать слабости. Ну, а донос на Стругацких по академической линии, Келдыш принес просто ради затравки разговора.

Донос опирался вот на какие слова:

” … Для меня (да и для тебя тоже) коммунизм – это братство интеллигенции, а не всяких там вонючих садовников. На солженицынских матрёнах коммунизма не построишь… ”

Из этой фразы Звездочета доносчик на пяти страницах выводил стройную теорию заговора, обвиняя братьев сразу в узурпации “читательской нивы”, покушении на устои – и, конечно же, в шпионаже на Соединенные Штаты. Потому что в последней книге Стругацких главный герой переписывался с американцами, и авторы – о ужас!! – не высказывали тому ни малейшего порицания.

Серов проворчал:

– Они фразу-то про кого сказали? Про Солженицына. Вот уж светоч так светоч! Мстислав Князевич, ты сам-то “Матренин двор” читал? Просто возьми Распутина, “Прощание с Матерой”, сравни. Разницу без микроскопа увидишь.

– Ты от ответа не уходи. Матера там или Матрена, а четко же сказано: интеллигенция нужна, остальные не годятся. Вот сам ты что думаешь?

– Я сам думаю, что коммунизм не то что с Матреной, а и со мной и с тобой не построим. И с Мазуровым одним не построим, и даже с Ефремовым. Или вместе, или никак. Будет по Маяковскому, как там у него в пьесе “Баня”: “Настроим домов и двинем все разом, с флагами”. Пропасть в два прыжка не перескочить, надо возводить мост. Всей мощью производства и науки. И поневоле каждый интеллигентом станет.

– Хорошо, – Келдыш откинул полу пиджака, передвинул на поясе блок управления экзоскелетом. Поднял крышку и задумчиво посмотрел на красные огоньки.

– … Перегревается, что ли? О, погасло… Хорошо, про коммунизм я понял. А что по сути доноса?

Серов поднялся и прошел малый кружок по кабинету. Посмотрел за окно. Подумал: не здесь ли его прихватит костлявая? Вспомнил, что читал о своем сроке в “тех документах”, устыдился немного – на ту не вполне окостеневшую долю себя, которую мог еще менять в душе и чувствах.

– А с… Суть у нас, Мстислав Князевич, в лифтах и подъездах… Народ, понимаешь, мудер, но невоспитан… Таких доносов у тебя еще десятки будут, если не сотни, и знаешь, почему?

Келдыш недоуменно повернулся. Серов улыбнулся во все оставшиеся зубы:

– Они неделю назад зарегистрировали творческий кооператив. Так и назвали: “Братья Стругацкие”, как при царе завод назывался “Братья Бромлей”. Подтянули редактора, пару корректоров, переводчиков, консультантов там разных. Заключают прямые договора с типографией…

Келдыш даже руки опустил, но ни слова ни сказал, вслушиваясь.

– … Тексты им литует сразу отдел идеологии, там же Ефремов теперь главный. Он поставил все на хозрасчет. Присылаешь ему заявку, тебе в ответ на выбор: или принято; или доработать это и то, тогда примем; или сразу четко-однозначно: не принято. Хоть песни, хоть стихи, хоть картины – что хошь, только госпошлину плати. А заключение-то выдают из Кремля официально, железобетонная бумага выходит! Вот и пошли по городам выставки-концерты всяких непризнанных гениев, которых раньше затирали… Вот и покорежило всех официальных товарищей… А главное, Мстислав, на той типографии левый товар прекратился совсем.

– Совсем?

– Они же чего леваком печатали? Эти самые дефицитные книги. Так им теперь можно печатать этот самый дефицит – но законно. Ну и все, не дает больше директор взятки за прикрытие левака. Меня, говорит, сам Кремль прикрывает. У нас, говорит, власть лицом к человеку повернулась. Хотя бы к одному, но для нас и то – достижение.

Серов плюхнулся на стул и непочтительно заржал, хлопая ладонями по брючным ляжкам:

– Коммерция в сердце Кремля, как тебе? Вышли осенью на Ефремова в ЦК, так Антоныч удивился: разве, говорит, коммунизм отменяет экономику? Разве, говорит, лучше, если весь этот поток мимо нас пойдет?

Келдыш медленно, аккуратно перещелкнул на блоке несколько тумблеров и закрыл пластиковую крышку.

– Это получается, – сказал он, – получается… Они спокойно могут по всему Альянсу торговать, нисколько не противоречит… Вот зачем переводчики.

Серов продолжал сквозь всхлипывания:

– Мстислав, ну скажи: вот нахрена им теперь “Союз Писателей”? А? А? В ресторан сходят и на свои. Дачу купить смогут, если пожелают, и без. Им теперь не надо трястись: “издадут – не издадут”, “вставят в план – хрена вам”. Не надо всяким рецензентам кланятся.

Утерся салфеткой, кинул в мусорку. Попал и обрадованным тоном закончил:

– Вот и пиндык исходному варианту истории, не бывать Бориске “вдовой писателя”. Вот это я понимаю – альтернатива! Жизнь кипит. Это мы тут сидим в Кремле, как суки в норе.

Келдыш помотал головой:

– Суки в норе… Барсуки?

Серов отчетливо лязгнул зубами:

– Нет.

Келдыш поднялся, пальцами пробежался по застежкам экзоскелета – красивой углепластиковой рамы поверх брюк и рубашки, под пиджак. Сказал задумчиво:

– Спину эта штуковина держит превосходно, сердце разгружает. Веришь, по ночам засыпать стал быстро и легко. А блок попрошу перенести ниже, вот на внешнюю сторону бедра, хотя бы. На поясе и сидеть мешает, и в туалете… Тоже мешает, в общем.

– Зачем тогда носишь? Вроде бы, на здоровье не жалуешься.

– Психологическая акция, Иван. Чтобы наши привыкали, что будущее вот оно, рядом. Ну и реклама, конечно… Как ты говоришь: коммерция в сердце Кремля. Новосибирцы Лаврентьева делают ничуть не худшие скорлупки. Надо, чтобы подмосковных тоже знали. Ты мысль про интеллигентов договори.

Серов сложил донос и сопроводительную записку в отдельную папку, которую убрал в стол.

– Если сравнивать с царской Россией, у нас в последней сельской школе третьеклассник больше знает, чем при царе знали солдаты-ветераны, отслужившие тридцать лет беспорочной. По их меркам интеллигент ведь. Книжных знаний море, а жизненного опыта около нуля… Мстислав, научная братия по твоей части. Что мне с бумагой этой делать?

– В Африку послать. У них больше никогда не будет проблем с водой.

Серов ухмыльнулся:

– Что, и профилактическую беседу с братцами не проводить?

Келдыш снова пощелкал тубмлерами на поясе, хлопнул крышечкой. Поднялся – неожиданно легко, плавно и бесшумно, чего не ждешь от человека в блестящей клетке – прошел к двери вполне естественными движениями, и ответил уже вполоборота, закрывая дверь за собой:

– Промывание мозгов способствует их утечке.

---

Утечку нашли не скоро: по закону подлости труба лопнула в глухой части станции, где люди появлялись редко. Пока обходчик заметил, пока выбрался из радиотени на холм, пока стройбат получил заявку… Пока ротный решал, кого снять с плановой стройки – авария аварией, а за план вздрючат все равно!…

В общем, когда Василь со своим отделением – а в нем Умник и Гиря, понятно – прибыли на место, на месте уже размыло немаленькую воронку. Хорошо хоть, обходчик после звонка не сбежал, а нашел колодец с заглушкой и перекрыл воду, так что рельсы в воронку не сползли. Повезло и в том, что место высокое, к приезду отделения вода успела впитаться.

Но все равно Василь полез на тот самый радиохолмик, чтобы затребовать вагончик и сухой паек для ночевки. Опытным глазом он видел, что до вечера не управиться даже с приданным экскаватором.

Гиря понял, что говорить с людьми надо сегодня, пока они на отшибе, вне досягаемости замполита. Стукачи, наверняка, в роте имеются. Вероятно, есть и во взводе. Но в отделении вряд ли. Один стукач и один офицер на десять человек – никакой режим не вынесет, как объяснял тот “политический” дядька в пересылке.

Собственно, говорить имело смысл только с Василем. Остальные в отделении рисковать вряд ли станут. Им все нравится. Подумаешь, вкалывают как черти в аду. Зато потом никто пальцем не покажет, мол: “откосил”. Долг Родине выплачен, все пути открыты. И девки не будут косоротиться: “Раз не служил, слабосильный или слабоумный”.

Сослуживцы Гири только об этом и говорили между собой; кривились от их трепа трое.

Понятно, Умник – он привык трепаться об умственных вещах. Фантастика его все равно мусор, но Гиря не нанимался открывать мальчику глаза на сложности жизни, так что молчал.

Кривился и сам Гиря, но так, чтобы никто не видел. Разве то мужские разговоры? Муравьиные мечты. У самих же русских есть пословица, как там… “От работ праведных не наживешь палат каменных”.

Третьим кривился Василь. Ворчал не раз: “Работать бы ладно, только на себя, а не на дядьку”. Его-то Гиря и положил обрабатывать в первую очередь. Вот он, кстати, с радиохолма слез, бежит, матерится. Ну – десятник не матерится, день впустую.

– Антон, кончай дрочить на цистерны! Станови экскаватор дальше, так сползешь. Откапывай метров на пять, чтобы не осыпалось. Семен, Игорь, Сей-Мамед, лопатами зачищайте. Умник, ты хвалился, что настольные ЭВМ видел?

– Видел и даже работал.

– Вот и займись по профилю, электроник. Берите с Ванькой в кузове сварочник, болгарки. Вырезайте кусок длиной… Так, трещина по всей длине плюс диаметр с каждой стороны. На срезах проверьте, что трещина дальше не идет… Петя, едь на базу, там кусок двести третьей трубы возьмешь, я договорился. Только я договаривался на шесть метров, дадут меньше – сразу поднимай шум.

– Василь, а что – без кольца будем варить?

– Вы не маленькие уже, баки варили. Попробуйте мне только налажать, я вам оформлю тринадцатую зарплату с занесением в лицо. Делаете стыковой шов. Края только развернете нормально. Центратор взяли?

– Вот, есть… А электроды? Они же в пачках!

– Газом просуши.

– А можно?

– Фигня, сто раз делали. Где я тебе сушильную печь возьму посреди степи?

– Может, не возиться? Заварим трещину по длине, и покатит?

– А она потом снова щелкнет. Хрен знает, как там внутренние напряжения идут. И нам путейцы рекламацию впишут и баллы снимут. А могут и премию снять, если пути всерьез размоет. Умник, не дури мне голову. Давай без этих рацпредложений своих, делай по учебнику. Пораженный кусок вырезать, зачистить под сварку торцы, вварить новый.

– Сегодня не успеем.

– Похрен. Приедет вагончик, там заночуем. Паек тоже привезут.

– А…

– Умник, еще раз пасть откроешь, будешь до конца месяца дежурить по кухне.

---

На кухне школы комиссия заметила: приготовлением еды занимается явно нетрезвый мужик, являющийся, тем не менее, оформленным по закону поваром. Тут, на Радуге, встречались очень разные люди, но чтобы в открытую водка при исполнении? В детском учреждении?

Директора школы вежливо зазвали в кабинет и не менее вежливо спросили: что происходит в вверенном коллективе? Может, пора кое-кому разоружиться перед Партией, не дожидаясь оргвыводов?

Директор, помявшись, ответил:

– Понимаете, Архип Леонтьевич не ворует. Ему выпить-закусить – больше не надо. А готовит он хорошо, детям и родителям нравится. Мы, пока его нашли, на Большую Землю четверых списали. Такой народ бессовестный. Что Радуга, что иной мир, что дети – все равно им. Сумками тащили.

– А где взяли?

– Моряк, на берег сошел по здоровью.

Комиссия переглянулась и решила пока проблему не раздувать. Мало ли, что там дальше найдется, если с порога такое в руки валится. Но записать надо непременно. Партийный Контроль ничего забывать не должен. Если директора школы придавить понадобится – вот на него папочка, вот и бумажечка.

Сам Архип Леонтьевич, нисколько не подозревая о буре, которой чуть не стал причиной, шел домой после смены, волоча на буксире внука. Конопатый пацан спрашивал:

– Дедушка, а ты за что деньги получаешь?

— Как за что? За должность, за звание, за выслугу лет.

Поднялись в ярко-синий автобус, уселись на заднем диване. Автобус от школы отправлялся почти пустой. Люди набивались, начиная с Морзавода, так что мелкий рыжик мог продолжать расспросы:

— А за работу?

— А за работу, внучек, я выговоры получаю. Вот сегодня директор опять ворчал… Скажи лучше, кем ты хочешь стать: пожарным, космонавтом или военным?

Пацан посмотрел в окно: автобус шел мимо громадной решетчатой опоры ЛЭП. Скроил рожу, стиснул кулаки:

– Хочу стать электричеством! И бить всех!

– Опять подрался?

– А че они: “Убил дедушку лопатой”? Я их самих поубиваю.

– Ну ты особо не лютуй. Вот знаешь, у нас тут археологи работали на опушке леса?

– Ага. Они в школу приходили. Про динозавров рассказывали, фотографии большие, всю доску в классе завесили. Старшие к ним на лето хотят в рабочие… Только, дед, ихний профессор сам кого хочешь убить может. У него такой револьвер, как в кино про индейцев, где Гойко Митич играет!

Архип Леонтьевич усмехнулся:

– Вот, а мы как-то их с экспедицией возили на Секиру. Это в прошлом году, когда еще не списали меня.

Пацан подозрительно глянул: вроде бы, не блестят у деда слезы. Архип Леонтьевич продолжил:

– Ну и на переходе мы его спрашиваем: товарищ профессор, а вот вы откопали кости. Как вы определяете, что откопали обезьяну, а как – что человека? У приматов скелеты очень похожие. Тем более, у древних людей. Всякие там рамапитеки от обезьян почти не отличаются.

– И что профессор сказал?

Автобус повернул с улицы-“променада” в жилой сектор. За окнами поплыли деревья лесополосы – не все прижились, но от прижившихся уже вовсю кустились побеги.

Дед хмыкнул:

– Сам-то как думаешь?

Внук состроил серьезное лицо:

– Ну, как на истории учили. Если в захоронении попадаются рыболовные крючки, глиняные горшки или хотя бы каменные рубила там.

– Нет, внучек. Самый первый признак цивилизации – если у скелета есть перелом бедра. Сросшийся перелом.

Внук недоверчиво раскрыл глаза, вспыхнувшие синим в низких лучах закатного солнца. Дед утвердительно кивнул:

– Именно так. Слушай. В стае обезьян, вообще в дикой природе, кто ногу сломал, тот пропал. Ни убежать от волка, ни к воде ходить, ни за едой. Кости долго срастаются. Волки придут раньше.

Внук поежился.

– И вот, сказал нам тогда профессор, если мы видим скелет, у которого нога сломана, но срослась – кто-то потратил силы и время, чтобы дотащить калеку до безопасного места. Чтобы кормить и поить его. Охранять от зверей. Помогать человеку – вот с чего началась наша цивилизация. А ты: “Поубиваю…” Мы на другой планете, внук. Мы тут всем чужие и мало нас. Еще между собой перессоримся, конец нам.

Автобус остановился.

Внук выпрыгнул с места прямо в дверь: во как я могу!

Дед вышел степенно, утер лоб, прижмурился на низкий, красный – к ветру! – закат. Вспомнил, как летели перья от чаек, вздохнул:

– А стреляет профессор, и правда, здорово. Точно, прям как в кино эти ваши…

– Лазеры?

– Ага, внук. Лазеры.

---

Лазеров больше всего в строительных войсках. Лазерные дальномеры, нивелиры, тахеометры. Зампотех строительного батальона на общем собрании заикнулся: не взять ли в счет соцбаллов батальона установку лазерной резки? Тогда откроется возможность сложные детали выпиливать.

Но батальон инициативу не поддержал. Комсомольцы только проголосовали “за”, ну так они всегда при начальстве, нечего сомневаться. А из первой роты выступил начитанный парень, и разложил все по полочкам. Сказал: дорогая и хрупкая установка лазерной резки нужна там, где детали не только сложной формы, но и относительно точные. Да там еще и ограничение по листу, только сантиметровую толщину берет. Уголок сто сорок на двенадцать уже не пропилит, к примеру.

А вот есть у нас газовые резаки, а вот в нашей комсомольской ячейке подготовлены чудесные со всех сторон газорезчики. Хоть нам двухсантиметровый лист, а хоть и даже три сантиметра давай: любое кружево беремся вырезать. Края только получатся с припуском полсантиметра, ну так у нас же строительная точность два сантиметра, по задачам стройбата вполне достаточно. А кому грубо покажется, так доработать напильником, невелика задержка.

Тогда и остальные решили молчаливо: незачем лишние хлопоты с капризным лазером. Отслужить срок и по домам. Ну и никто руки на голосовании не поднял.

Потом, правда, комсомольцы пытались в личных беседах агитировать, но тот же Василь ответил им кратко и емко:

– Нам нехуй два раза повторять. Нам с первого раза похуй!

На чем прогресс в отдельно взятом строительном батальоне и замер. Пошли работать, как умели, и сейчас Умник яростно пыхтел, заваривая трубу обычными электродами, подсвечивая наползающую ночь резкими лиловыми вспышками.

Поодаль грузили в кузов кусок трубы с трещиной вдоль. Сергей командовал с земли:

– Приемыш, за край лови.

– Сам ты подкидыш. Вира свой край, вира! Резче!

Закатили трубу. Выдохнули. Сергей улыбнулся:

– Тогда “выкидыш”, это кто разгружает? Ну, выкидывает.

– А недоносок – грузчик-слабак… Ну, пошли теперь известку зарядим. Пока закат, пока проверка давлением – один слой успеем всыпать.

Известку засыпали в большую растворную мешалку, чтобы заделать воронку не простым грунтом, а смесью с известью. От разрастания травы и, заодно, для большей прочности: рельсы рядом. По ним составы ходят. Растрясут водопровод, снова треснет. Поэтому сперва песчаная подушка, затем слой известково-песчаного раствора, затем опять песчаная подушка, и так пока до уровня земли не дойдет. Правда, “до земли” – это завтра, по светлому, сейчас хоть бы один слой высыпать, когда Умник, наконец, доварит.

Василь, конечно, и тут нашел повод орать:

– Игорь! Кидаешь мешок, отворачивайся! Или зажмуривайся крепко! Или маску со стеклом возьми в вагончике! Береги зрение!

Антон, слыша вопли начальника, сделал все сразу: в маске отвернулся и для надежности еще зажмурился; Сергей по такому поводу выдал:

– К бабке не ходи: в трех гандонах ебется.

Засмеялись все, кроме Умника: наконец-то он все закончил и сматывал провода. Солнце уже почти ушло.

Гиря подумал: а ведь гондоны рождаются потому, что у гондонов в карманах не оказалось вовремя гондонов, и похолодел от непривычной глубины поразившей его мысли. Тем временем Василь достучался по радио до обходчиков, те открыли заглушку. Минут пятнадцать все ждали, не заплачет ли свежий шов – не дождались. Василь уважительно треснул Умника между лопаток:

– Городской, а руки правильно растут. Будешь закреплен за этим участком.

И сразу принялся раздавать указания:

– Сей-Мамед, чего застыл, как маршал перед картой? Помоги Умнику сварочник из воронки вынуть. Засыпайте сразу, нечего ждать. Сегодня всыпем, пока прохладно, завтра по жаре меньше делать… Сами голосовали за сдельную оплату, шевелитесь теперь! Сергей, а ты че ржешь над боевыми товарищами? Быстро мне лампочку в вагончике родил, нихрена не видно.

– Василь, где я в поле лампочку найду? Там нить перегорела!

– Щенки. Всему вас учить надо. Смотри, пока я добрый… – Василь решительно вывернул сгоревшую “сотку” из патрона.

Пока Гиря лазил в сырую воронку, пока они с Умником тащили наверх сундук сварочного трансформатора, пока прочие выгружали вокруг трубы содержимое мешалки – Василь терпеливо встряхивал “сотку”, и добился-таки результата: концы перегоревшей нити перехлестнулись и спутались. Аккуратно, чтобы не расцепить полученное, Василь вкрутил “сотку” в патрон. Получилась лампа на условные сто десять или, скажем, сто двадцать семь вольт, а такую розетку в генераторе предусмотрели, конечно. Потому что старой техники, на сто двадцать семь вольт, по Союзу еще работало немеряно.

Антон с Петром привезли со станции воду. Полный грузовик пластиковых бочонков по двадцать литров: хватило и чаю сварить, и ополоснуться не ездившим.

Все так же бережно и аккуратно Василь включил переноску в розетку старого стандарта. Несмотря на вдвое меньшее напряжение, свет показался ничуть не тусклым, потому как вокруг расстилалась темная-темная ночь чужой планеты.

Дивное чувство испытали парни из стройбата. Сколько раз они так ночевали дома: кто городской, в турпоходе, а кто сельский, в ночном или просто загуляв до соседнего села, и потом поленившись бить ноги обратной дорогой. И тогда вокруг стеной стояла ночь, и тогда шумели далекие звери, чем-то хрустели-трещали невидимые зубы, порой мерцали глаза – но всегда на ночевке помнили и знали: вокруг есть люди. Ближе, дальше – люди. Земляне. Свои.

Сейчас черная ночь оставалась черной до горизонта и за горизонт, и так вокруг планеты в любом направлении. Не то, что городов с поликлиниками: лампочек стоваттных ни единой на тысячи, тысячи и тысячи километров, куда ни глянь.

Не сговариваясь, дверь вагончика закрыли. Кинули жребий, кому первому стоять: выпало Антону. Достали из ружейного ящика автоматы.

Раскрыли пайки; кто заливал зеленые корытца кипятком, кто ел насухо, как в детстве отгрызал уголки у пачки порошкового киселя.

Гиря терпеливо ждал, пока все расползутся по вагончику спать. Обычно засыпали после горячего чая, расслаблявшего тело и как-то словно бы освобождавшего мысли. За чаем, тоже привычно, спрашивали Умника – тот никогда не отказывался побалагурить.

Сейчас он говорил так:

– Если в капиталистическом обществе экономика стоит на первом месте, то в социалистическом – на первом месте стоит идеология. Идеология стоит, а мы идем в светлое будущее коммунизма.

Улыбка, руки в стороны.

– … Плохо только, что на этой дороге много остановок. Выйдешь утром в светлое будущее, а тут колбасу выбросили, надо остановиться, купить. Купили килограмм, двинулись дальше – туалетную бумагу дают.

Снова обезоруживающая улыбка:

– Ну как можно не остановиться? В общем, к вечеру мы обнаруживаем, что не дошли до коммунизма, с утра надо начинать поступательное движение сначала. Научно говоря, дорога наша форменная лента Мебиуса!

Василь выбрался из вагончика, махнул рукой сидящему на крыше Антону – снаружи вагончика все звуки забивал пыхтящий генератор – подошел к догоревшему костру, скинул всю одежду, белье, достал уголек и принялся то ли красить им себя, то ли подтираться; Гиря не выдержал, подскочил и спросил:

– Ты че это? Крышей двинулся от жары?

– Сам ты, татарин, крышей двинулся. Бреюсь я.

– Как?

– Угольком, “по-свинячьему”. Во, головню берешь и быстрыми движениями выжигаешь волосы подмышками, в паху, где достанешь. Тогда чирьев не будет.

Гиря посопел, убедился, что шум генератора надежно отрезает их от вагончика и решился:

– Василь… А тебе не надоело на коммуняк пахать? Не хочешь на себя попробовать?

– Ты че, предлагаешь мне заявку на малое предприятие подать?

– Нет, – сказал Гиря тихо. – Я, если чего с малым предприятием сделаю, так нехорошее. Давай рванем отсюда. Планета большая. Звезды чужие. Автоматы заберем, патроны, машину. Никто нам тут не противник. Сами королями станем.

Василь хмыкнул:

– А еще я буду немножко шить… Рисковый ты, Сей-Мамед. Не боишься, что сдам?

– Твое слово против моего слова. Не докажешь. Гляди, иначе ты никогда сам хозяйствовать не будешь. Так, чтобы свое. Всегда будешь делиться с горкомом или с комсомолом.

– Меня возьми, Сей-Мамед, – из темноты выступил к затухшему костру Умник, тоже взял головешку, но разделся не весь. Скинул гимнастерку, майку и попробовал опалить подмышку. Выругался.

– Меня возьми, говорю. Пригожусь.

– Ты-то схрена? Ты же из хорошей семьи, сам говорил.

– Отец по новому закону подал обоснование в исполком, на малое предприятие. Кабины для грузовиков штамповали, раскрой на ЭВМ посчитали. Большую экономию получили… Епта, как жжется больно!

– Так ты не в себя двигай, тилихенция тупая! А вдоль кожи, быстро. Самолет летит на бреющем. На бреющем, Умник, не на “пашущем” и не на “долбящем”!

– Подожди, Василь. Умник, что дальше?

– Дальше не захотел горкому взятки давать, хотя много раз намекали. Ну и направили к нему проверку, и быстро нашли излишки металла, листов пять. Отец: “Это не излишки, это мы сэкономили”. Они тогда прицепились, что по бухгалтерии не оформлено, и отца с предприятия выгнали.

Василь закончил одеваться, покрутил головой. Вынес решение:

– Правильно сняли, глупо сделал твой старик. Что ему мешало пару листов порезать криво и сдать в металлолом? И эффективность растет не так быстро, и план по металлолому выполняется, и несколько листов про запас всегда пригодятся… Так, штаны тоже снимай. Да не сцы ты, уже начал бриться, брейся. Чирьи на жопе мерзкое дело. Только яйца сам.

Пока Умник вертелся, как собака над ежом, пытаясь не спалить самое ценное, Василь продолжил:

– Скажем, выменять на соседней МТС соляру для грузовиков или там крепеж какой, недозавезенный планово. Любой начальник цеха сообразил бы на раз. А тут – целый директор завода. Идеалист без находчивости. Правильно сняли. Не посадили хоть?

Умник натянул обратно трусы и штаны. Пробурчал:

– На отца незаконное предпринимательство повесили. Вроде как из этого металла левые лопаты штамповали и продавали дачникам без оформления в заводскую кассу. Мать хотела в Москву ехать, правду искать – пришли к ней из горкома, она внезапно перехотела.

– Все-таки посадили?

– Нет, отбился, коммунары местные помогли. Говорили, что там правда до наганов дошло, но свечку не держал, врать не буду. В тюрьму не сел. И к нам перестали с угрозами ходить.

Умник завернул портянки, влез в сапоги. Притопнул. Сказал тихо, сглатывая:

– Спился батя. Буквально за год сгорел. Мать поседела и согнулась, как старуха. Теперь домой заходишь – как в гнилую могилу. Так что возьми меня, Сей-Мамед. Что ни делать, лишь бы против коммунистов. Нет никакой правды. Только связи, хорошие или плохие. У нас вот, плохие оказались.

Гиря поглядел на Василя. Тот кивнул:

– Уговорил, черт языкатый. Сей-Мамед, а ты же, получается, блатной? В понятиях?

Теперь кивнул Гиря. Умник накинул гимнастерку, не вдевая в рукава. Плюнул на палец и смазал подмышку, где задел угольком кожу. Спросил:

– Ты по жизни лучше стать не хотел?

Гиря помотал головой:

– Урода в себе давить страшно и опасно. А вдруг весь я при этом и кончусь?

Умник ничего не сказал. Генератор стих. Василь посмотрел на парней чуть исподлобья и приказал:

– Спать. Завтра встаем рано, работать по прохладе будем. До обеда закончим, я тогда за ударный труд “жирный увал” из ротного выбью.

Повернулся и пошел к вагончику, выделявшемуся темным кирпичом на фоне закатного неба.

---

На фоне закатного неба стена Города Ноль выделяется четким силуэтом. Ниже стены – полоса отчуждения, без огней. Освещенные дома начинаются только потом.

Рейвен, оказывается, обитает в каком-то из этих домов. По крайней мере, ее иногда видели на улицах. Почему не арестовали? Так она имя никакое не называет, и никто с Охотницы имя не требует. Здесь Ремнант, здесь не знакомятся с первых слов. На Ремнанте человека потерять очень просто, а потому открывать имя никто не спешит.

Имя – не просто ниточка. Имя – канат натуральный, как в порту Хедамма, на восток отсюда, за островом. Назвал имя, а человека черные твари съели. Или бандиты убили. И хорошо, если они твое имя у жертвы перед убийством не выпытали. Чтобы потом еще тебя поискать сходить. А почему нет? Цели надо как-то выбирать.

Поэтому именами особо не разбрасываются.

Кроме того, в бою Рейвен маску носила. И юбку недлинную, потому что на Ремнанте всякому Охотнику положено выделяться, кто как сумеет. Поэтому на лицо бандитке мало кто смотрел. Он вот случайно заметил и случайно запомнил. Но для суда “случайно запомнил” не доказательство. Вылезет “аблакат – нанятая совесть” и в два счета доведет, что потерпевший испытывал суровое состояние аффекта, запомнил плохо. Какая связь между предводительницей бандитов Рейвен Бранвен и конкретно вот этой Охотницей? Что у них общего? Черные волосы? Но мало ли брюнеток на свете?

С сильным не дерись, а с богатым не судись, не зря пословица придумана.

Так что надежда на выстрел. Один: вряд ли тварь уровня Рейвен Бранвен позволит сделать больше одного.

Ну, а пока что – выживать. Искать подходы. Город вот, нашел. Даже на работу устроился в том самом порту Хедамма, на острове Та Сторона.

Электрика приняли охотно: порт рос, расширялся, везде что-то строили, тянули, провешивали, подключали. Работы наваливали выше головы, платили средненько. Зато не мешали каждый день тренироваться с винтовкой на стрельбище.

Здесь-то не столичный Вейл, застроенный и обсиженный Охотниками всех размеров и сортов. Здесь-то из моря левиафан запросто всплывет. И сотню тысяч мелочи породит. Случалось, говорят старожилы. Аккурат, когда на юге Волна пришла к Вейлу. А уж стада всяких борбатосков со стаями неверморов – как здрастьте, только за окраину высунься.

В Городе Ноль есть корпус пограничной стражи, да и Охотники из Вейла туда катаются часто, окрестности более-менее чистят. В Хедамму они только с ценным грузом попадают, а потому по округе не бегают, сидят, сторожат вагоны или там корабли. Так что тренируйся, парень, мы тебя и в добровольцы впишем, и разрешение на длинный ствол сами оформим, чтобы тебе по чиновникам время не терять. И даже патроны оплатим. Правда, всего пачку в сутки – но для поддержания формы тридцати патронов каждый день вполне хватает.

А что вечерами немалая часть работников мотается на пустых платформах в Город Ноль, так понятно: там цивилизация, туда из Вейла пассажирские поезда ходят. Никто не удивляется, что молодой парень вечерами по городу гуляет, брюнетку ищет. Лучше, конечно, блондинку. Но это дело вкуса, вообще-то.

---

– Вообще-то, сэр, наука и религия очень даже могут сосуществовать. Например, для изготовления бомбы нужна наука, а для ее подрыва нужен религиозный человек…

Тед Сорренсен и Президент Разъединенных Штатов Джон Фицжеральд Кеннеди посещали с визитом научный форум, собранный в большом отеле Хьюстона, полностью самостоятельной державы Техас. Перенести центр тяжести космических исследований во Флориду, на мыс Канаверал, пока не вышло: Техас, прекрасно понимая ценность космической программы, держался за нее зубами.

Если в Далласе десять лет назад нашлись люди, стрелявшие в этого вот самого Кеннеди, то сегодня в Хьюстоне на Кеннеди опасались косо посмотреть. Независимость вещь хорошая, но деньги тоже надо где-то брать. В Техасе много нефти – но проклятые арабы продают ее очень дешево. В Техасе много прекрасных коней, мясных быков, молочных коров – но чертовы латиносы из каких-то там Гондурасов-Аргентин-Гватемал, чье название нормальный белый американец и не выговорит, привозят зерно и говядину кораблями. Конкурировать сложно.

Остается что? Космодром, построенный еще в Объединенной Америке, да вот Кеннеди – видать, здорово его припекло, что не побоялся приехать в штат, где однажды чуть не получил пулю. Мало того, рискнул еще и вкладывать сюда миллионы полновесных долларов, ставя с подлинным американским размахом на комми-красное… Правда, сейчас не романтическая эпоха Дикого Запада. Все освоено, расчерчено и поделено. Риск может не оправдаться.

Впрочем, риск – проблемы Кеннеди. Для Техаса полетный центр НАСА – миллиарды денег и невообразимый престиж. Еще бы: космос! Равноправные переговоры с русскими!

И, что самое приятное, утерли нос федеральному центру. Сам Кеннеди сюда договариваться ездит. Ради этого можно и гарантировать безопасность по всему городу.

---

По всему городу Кеннеди, конечно, не шлялся. И дела не оставляли времени, и помнил он, что здесь, в Техасе, кто-то однажды приготовил винтовку с хорошим прицелом, поймал в тот прицел его собственную Джона Фицжеральда голову. Хорошо, что в машине тогда сидел манекен…

Сейчас-то Кеннеди не манекен. Для образа рискового парня ему достаточно погулять в парке перед отелем, ну и немного по главной улице, на которой полиция сумела отжать набежавшую толпу. Интервью, конечно. Фотографии, само собой. Вон мелькает новомодная видеокамера на плече здоровяка-оператора, перед объективом, разумеется, мельтешит красивая девчонка с микрофоном…

Кеннеди не думал: зачем ему все это? Зачем он пошел во флот? Зачем тащил своего матроса до отмели, хотя сам уже чувствовал, что ноги как-то странно движутся? Зачем рвался в президенты, зачем не отступился, не понял намеков, похоронил брата?

Цель он видел; ну, а на препятствия умело закрывал глаза.

В конце-то концов, люди закрывают глаза на неприятные вещи ради мизерного наследства – он же пытается восстановить утраченное. Склеить разбитое. Да, склеенную по черепкам вазу не продашь. Но Джон Фицжеральд Кеннеди все-таки патриот! Поэтому склеивал Америку так… Не на продажу, для себя только.

Ирландец прошел еще чуть-чуть по широкой улице, нагнулся и положил долларовую бумажку в шляпу нищего, сидевшего перед плакатом: “Собираю на помощь горнолыжному спорту в Африке”.

Тедди Сорренсен удивленно поднял брови, и Кеннеди пояснил ему вполголоса:

– За оригинальность.

Советник по культуре кивнул: хорошо, для паблсити пойдет. Сказал тоже негромко:

– Сэр, мы выполнили программу. Не стоит светиться дальше. Предлагаю вернуться к гостинице.

---

К гостинице Капитан приблизился после полудня. Сделал привал примерно в часе пешего хода, когда его толком еще никто не мог разглядеть. Расседлал коня на малой полянке справа от Высокой Дороги, где холмы и камни предгорий сменяются мягкими лугами вокруг могучей реки Трезубец. Достал бинокль, осмотрелся. Повертел в руках местную карту: красиво разрисованную, но, конечно же, без горизонталей, без масштаба – скорее, предмет роскоши, чем инструмент.

На карте где-то здесь проходила граница между хребтами, очерчивающими Долину Аррен, и Речными Землями. Речные Земли, семья Талли, вспомнил Капитан. Герб: на пересеченном щите синем и красном серебряная рыба. Девиз Талли: “Семья, долг, честь”.

Выбрал огромный валун для контрольной закладки. На теневой стороне, под нависающим краем, пометил камень пятном прозрачного клея. Посветил ультрафиолетовым фонариком, убедившись, что метку видно. Чтобы потом не расходовать ценные батарейки на все встречные камни, подобрал камень с той стороны дороги, почти напротив нужного. Тут уже взял яркую прочную краску, и разрисовал камень кельтской спиралью снизу доверху. Кому приспичит клад искать, пускай ворочает раскрашенный валун хоть до морковкина заговенья. Кому положено, знает: искать надо напротив.

Покрасив отвлекающий валун, составил краткий отчет. Вложил его в капсулу, тоже выглядевшую камнем, и капсулу подсунул глубоко под валун, под невидимую метку.

Позаботившись так о полевой связи, отряхнул руки и наскоро перекусил – конечно, не сухим пайком, а местной едой из мешка. Запил водой из обмотанной ремешками фляжки, снаружи дешевенькой деревянной, внутри натурально серебряной, бактерицидной.

Взял бинокль и огляделся еще раз. Посмотрел туда, где находился легендарный Рубиновый Брод: за верхушками леса, прорезанного Королевским Трактом. Солнце стояло как раз на той стороне и уже сползало к закату, так что щуриться против жарких лучей не доставляло никакого удовольствия.

Капитан посмотрел чуть западнее и к северу, где виднелась деревушка – а ближе нее здоровенная постройка. Та самая легендарная Таверна-на-Перекрестке.

Интересно, подумал Капитан, почему города нет? Вот сходятся Королевский Тракт и Высокая дорога. Близко Рубиновый Брод, а это значит, сюда-отсюда можно плавать по громадному Трезубцу и всем его притокам. По Красному Зубу – от самых золотых копей Утеса Кастерли (сердца Западных Земель) через Риверран (столицу Речных Земель). По Синему Зубу от северных побережий, от Старых Камней и Орлиного Мыса, где совсем недалеко королевство Железных Островов. Наконец, по Зеленому Зубу с севера, от замка коварных Фреев, державших единственный мост на триста верст.

Что получается: здесь не просто перекресток сухопутных дорог на северной окраине континента. Пути отсюда ведут на все стороны света. Отсюда можно попасть в четыре столицы королевств из семи: плыть на Пайк, где правит Кракен. Ехать или плыть в Риверран, герба Форель. Не сторгуешься в Риверране – вези товары дальше, к Ланнистерам, которые уж точно заплатят золотом Утеса Кастерли. У Ланнистеров девиз: “Лев платит свои долги”. Наконец, отсюда можно проехать по Высокой Дороге в Долину Аррен. Хотя для караванов дорога неудобна и опасна, гонец либо малое войско при крайней нужде пролезут.

Кракен, Лев, Рыба, Сокол… На севере Волк, но Винтерфелл отсюда очень далеко. Дальше Королевской Гавани. На юге Олень, и эта самая Королевская Гавань. Буквально сердце континента, все пути сходятся. Ладно, столицу здесь не построили – решили, что контролировать море важнее. Но почему здесь нету хотя бы города?

Всего-то населения – большой постоялый двор, да вон, чуть севернее, деревня. Капитан повел биноклем: пара улиц, десятков пять усадеб, где растят всяких там кур и коров на этот самый постоялый двор. Вокруг россыпь мелких домиков, хижин, времянок – но даже стены нету. На проходном перекрестке?

Нет, решил Капитан, убирая бинокль. Чего-то важного они в феодализме не понимают. Вот, карта показывает ближайший город… Лорда Харроувэя… Вообще по ту сторону широкой реки Трезубец. Допустим, речные пути он контролирует, хотя и условно. Не Башни-Близнецы Фреев, куда там. Но сухопутные тракты проходят по другую сторону реки. Почему так? Трезубец русло менял?

Капитан еще раз осмотрел округу: конные путники миновали ту самую деревню на северной ветке Королевского Тракта, и совсем пропали из виду. Не видел Капитан и пеших. Он остался один, в чем не усматривал особенного риска.

Ехал он в Королевскую Гавань, а там, на Юге, война как раз утихла. Хитроумный Тайвин Ланнистер успел к столице вовремя, отбросил армию короля Станниса Баратеона. Большую часть буйных подчиненных лорд Ланнистер увел с собой. Малых отрядов Капитан, по милости Ковровских оружейников, сотворивших карманный автомат “Кедр”, особо не опасался.

Для всех остальных Капитан выглядел не просто богатым человеком, задираться с которым себе дороже – нет, куда хуже. Он выглядел представителем Железного Банка из города Браавос.

Банк давал деньги в долг и королю и фермеру – если бы, конечно, фермер сумел доплыть через Узкое Море в тот самый Браавос, и его пустили в чистые высокие залы – но и взыскивал долги банк размашисто, с огоньком и выдумкой. Не то, что бароны-разбойники – даже наглухо отбитые квохорские наемники, всем на Вестеросе чужие, знали Браавос, знали тамошний Банк, и трижды задумались бы, прежде чем поднимать руку на его посланника.

Слугу, секретаря и конюха, положенных представителю Банка по статусу, Капитан рассчитывал навербовать в дороге. Отсюда до Королевской Гавани конному ехать неделю-две, пешему чапать едва ли не месяц, смотря по погоде. Наверняка встретятся люди из разгромленных усадеб. Может, и охранника повезет подхватить – не все беглецы и остатки разбитых войск сразу делаются бандитами, бандитство в первую очередь характер.

Капитан хотел предстать на глаза столичным секретчикам уже в компании местных, привычных и знакомых. Сам он, конечно, выделится – ну так он чернильная крыса из Браавоса, с той стороны Узкого Моря. Там нормальных людей нет.

Ну и, наконец, Капитан полагался на стеклянный маячок в поясе. Сломать его – не обязательно самому – и придет помощь. Так что спокойно отдыхал на снятом седле еще часа полтора, любуясь густо-зелеными лесами, серебряной саблей Трезубца, живописными бело-серыми камнями предгорий, пока солнце не скатилось заметно к горизонту. Потом заседлал коня гнедой масти – не красивого-игривого, зато здорового, выносливого. Под образ делового человека, делающего большие переходы.

Затем Капитан съехал с Высокого Пути в Речные Земли, прямо чувствуя, как Большие Буквы перекатываются по добротному шерстяному плащу под лучами заходящего солнца.

---

Под лучами заходящего солнца уздечка блестела, винноцветный шерстяной плащ смотрелся новым и чистым – Чарльз опознал в госте человека важного и богатого. Вот знать бы – откуда он едет? Ясно, не с Рубинового Брода, сам Чарльз пришел оттуда.

Почему такой важный человек и один, без охраны, слуг? В обычное время такое странно, но сейчас-то война идет. Всю дорогу с юга Чарльз только и слышал: вот, Робб Старк, Молодой Волк, на запад отсюда снова кого-то там погромил. На юге лорд Ланнистер зубы точит, войска собирает. Разбитый король Станнис где-то прячется… Ну, как прячется: просто ничего о нем не слышно. Это ж не Вторая Мировая с ее сплошным фронтом, радарами и сотнями глаз под каждым кустом. А войско у Станниса имеется, жаловаться грех, Королевская Гавань до сих пор благодарит Семерых за спасение…

По случаю войны, кругом расцвет частного предпринимательства и разнузданного бандитизма. Так что слуга запросто мог стрелу из кустов поймать.

Чарльз присел на обочине дороги, вроде как переобуться-отдохнуть, и беззастенчиво глазел на важного путника. Деньги у него водятся, точно. А еще такие хорошо одетые мужчины, наверняка, владеют нужной информацией. Не тупой селянин, как те трое встречных. Одет, причесан, умыт – поди, мейстер какой. Может, и грамоту знает. Или от воронов что слышал.

Чарльз ощутил знакомое покалывание по хребту. Охотничий азарт. Не все же местным пытаться ограбить Нападающего Чарли, настало время оправдать прозвище. Откуда бы ни ехал, пригодится. Ну и кошелек тоже надо бы пополнить…

Внимательно смотрим – куда пойдет?

Гость шагом подъехал к ограде постоялого двора. Ограда – замшелая каменная стена в два роста. Ни бойниц, ни боевого хода, ни зубцов. Защита разве от волков да пьяных нищих; таверну, очевидно, берегла репутация. Завернув за угол, гость скрылся из виду, и Чарльз теперь мог рассматривать возносящееся над забором белокаменное трехэтажное здание – скорее внушительное, чем изящное. Видимо, зодчий решил, что крыша с трубами и башенками сделает красивым любой сундук, а потому над пропорциями можно ночами не сидеть. Ближе всего к Чарльзу пришлось южное крыло, вытянувшееся над заросшим оврагом на толстых деревянных сваях.

Обувшись, Чарльз тоже обогнул забор, нашел ворота – как положено, дубовые створки, окованные железными полосами, сейчас открытые. Гостя Чарльз увидел в северном углу двора, перед низкими постройками с тростниковыми крышами – конюшни, думать нечего, пахнет аж до самого входа. Чарльз хмыкнул: местные, должно быть, привыкли, как земляне привыкли к выхлопу автомобилей и резкому вкусу пластика…

Гнедую лошадь приезжего осматривал, наверное, местный кузнец: бородатый здоровяк уверенно дергал подковы. Кажется, чистил копыта: в руках мелькали крюк и напильник. Сам гость, перекинув сумки через плечо – как в ковбойском кино, хмыкнул еще раз Чарльз – входил уже в парадную дверь под колокольней.

Чарльз приосанился, отряхнул одежду – он вовсе не смотрелся нищим бродягой, но гостю, безусловно, проигрывал. Ну ничего, ничего, мирские блага преходящи. Грузчики в аэропорту легко излечивают от привязанности к личным вещам, и Робин Гуд примерно ту же версию буддизма исповедовал…

Через парадную дверь Чарльз оказался в гостином зале. Если над залом два столь же просторных яруса, то слухи не врали. Тут правда могла ночевать сотня людей, треть свиты покойного короля Роберта. Только вповалку, на полу или на лавках, дюжин пять втиснется, а есть еще и колокольня, и в ней тоже виднеются двери комнат. Хотя там, насколько видно от входа, комнатки-гробы: низкие, тесные, пыльные.

Против двери горел очаг; перед очагом отряхивала руки толстая тетка. Куда девался гость?

По скрипу ступеней впереди-слева Чарльз догадался, что гость поднимается на второй или третий этаж. Наверное, там для важных гостей имелись комнаты пороскошнее. Роскошь по-Вестеросски означала: кровать с периной, которую, в теории, даже просушивали. Под кроватью ночной горшок, перед кроватью окно.

Колокол над головой зазвонил, и по лестнице затопали постояльцы: видимо, тут по сигналу колокола не молились, а собирались на ужин. Много людей – хорошо. Проще затеряться.

А это что? Поваренок с горшком и ложкой… Идет на лестницу… Интересно. Все спускаются вниз, а он вверх… Да это, никак, наш гость заказал ужин в комнату?

---

Ужин в комнату принесли быстро, Капитан только вынул застежку, скинуть плащ и то не успел. Горшок и ложку принес не виденный внизу поваренок, а рослый крепкий мужчина с непривычно-чисто выбритым подбородком. Здешние щербатые лезвия подбородки выбривали относительно: не щека, огурец изнутри не подсунуть.

Капитан положил правую руку на кинжал под плащом, а левой рукой показал: ставь, мол. Плащ посунулся, но Капитан вовремя придержал его пальцами.

Подавальщик ухмыльнулся непонятно чему и поставил горшок на широкий подоконник, потому что даже в роскошных комнатах Гостиницы-на-Перекрестке лишних столов не водилось. Отступил к двери, где замер с очевидным намеком на удивительно чистом лице. Капитан вынул медную монетку, отложенную заранее, и щелчком запустил ее к подавальщику. Тот поймал монету обеими ладонями и повернулся уходить.

Капитан, однако, расслабляться не спешил. Бритый подбородок. Не вяжется с остальной одеждой: та измята, забрызгана. Человек, похоже, ночевал на соломе, в общих залах постоялых дворов попроще. И так тщательно выбрил подбородок – чем?

Капитан отступил от окна в темный угол, все еще придерживая плащ левой рукой. Правой взялся за ложку, стукнул о горшок. Вроде как переключил внимание на еду.

Подавальщик обернулся всем телом, изобразил удивление:

– Путник, разве в твоей семье не молятся перед едой?

– Нет. Мы умеем готовить.

Удар пришелся в раму окна; Капитан увернулся только потому, что ждал подвоха.

Но растяжка у парня что надо! С места, без подготовки, носком в голову – несмотря на весь опыт, Капитан ждал боксерской “двоечки”, а не приема из марсельского савата.

Плащ сполз на левую руку; правой Капитан вытащил кинжал. Грабитель, не показывая беспокойства, сделал приставной шаг влево, чтобы подойти к подоконнику. Капитан подумал: не позвать ли на помощь? Крикнуть: “Пожар! Горим!” – на такое всегда сбегаются охотнее и смелее, чем на “Помогите, грабят!”

Грабитель вынул собственный клинок – длиной в локоть, шириной в ладонь под гардой, треугольный, сходящий в ничто к острию. Кажется, “чинкведеа”, “пять пальцев”, как объяснял Крысолов. Нападать бандит не торопился: момент внезапности упущен, а Капитан задохликом не выглядел, страха не выказывал, кинжал держал привычно и уверенно.

Пока мужчины соображали, что теперь делать и пытались угадать ход противника – оба они стояли в темных углах небольшой комнаты, приходилось вглядываться, чтобы различить любое шевеление – под раскрытым окном простучали копыта. Кто-то влетел во двор на галопе и спешился с характерным звяканьем-похрустыванием доспеха.

Резкий высокий голос приказал слуге поводить, расседлать и покормить лошадь. Второму слуге тот же голос – непонятно высокий для мужчины, непонятно уверенный и грубый для женщины – велел очистить место в зале перед очагом и приготовить лучшую комнату для рыцаря Великой Леди Кэтлин Старк.

Противники не могли отвлечься и выглянуть, кто там приехал. Окно выходило на закат; садящееся солнце протянуло по доскам толстую черную тень посудины с ужином. Они только слышали, как оправдывается гостиничный слуга: не прогневайтесь-де, госпожа, но лучшую комнату занял посланник Железного Банка.

– Железного Банка? – удивился высокий голос. – Немедленно сообщите, что его просит о встрече рыцарь Великой Леди Кэтлин Старк, Бриенна из Тарта.

– Госпожа, я, конечно, сообщу, – слуга чуть ли не извивался. – Но посланник, может быть, уже уснул. Он буквально только что приехал по Высокому Пути со стороны Долины Аррен.

---

По Высокому Пути со стороны Долины Аррен ехал одинокий всадник.

Примерно после полудня путник оказался в часе пешего хода от Перекрестка – с такой дистанции его еще никто не мог разглядеть. Расседлал коня на малой полянке справа от Высокой Дороги, где холмы и камни предгорий сменяются мягкими лугами вокруг могучей реки Трезубец. Достал бинокль, осмотрелся. Побарахтал в руках местную карту: красиво разрисованную, но, конечно же, без горизонталей, без масштаба – скорее, предмет роскоши, чем инструмент.

На карте где-то здесь проходила граница между хребтами, очерчивающими Долину Аррен, и Речными Землями. Речные Земли, семья Талли, вспомнил Капитан. Герб: на пересеченном щите синем и красном серебряная рыба. Девиз Талли: “Семья, долг, честь”.

Потом Капитан подумал: может, обойти гостиницу кругом?

Но тогда фальшивый подавальщик может вовсе не напасть. Ищи его в толпе. А допросить надо. Кто такой? Почему кинулся? Вряд ли угадал землянина. Может, простой грабитель, но уж больно наглый. Напасть прямо в комнате лучшей гостиницы, пользуясь, что весь этаж ушел на ужин. Почерк не бандитский. А вот коллега… Да, коллега Капитана, скажем, из секретных служб Королевской Гавани… Не может их не быть в таком большом королевстве, как Вестерос.

Мало ли, что король Баратеон погиб; из истории Капитан знал, что “люди в тени” служат скорее трону, чем личности, трон занимающей. А могут личность и подвинуть, скажем: табакеркой в висок. Или, скажем, напоить на охоте, а кабана подобрать со стальными клыками… Даже – клинками. Треугольными, как у того хитреца. Если сочтут, что так для державы будет лучше.

Только из истории же Капитан знал: все это понятия следующего уровня. Просвещенного абсолютизма, когда король действительно самовластен… У нас тут, кажется, феодализм. Или все-таки нет?

Руки между тем делали все то же самое, что и первый раз. Огромный валун для контрольной закладки пометили пятном прозрачного клея. Ультрафиолетовый фонарик – метку видно, теперь каменюку на той стороне дороги размалевать кельтской спиралью снизу доверху.

Теперь отчет – в том числе и про странного нападавшего. И, конечно, упомянуть в отчете откат по времени. Отчет в капсулу, тоже выглядевшую камнем, и капсулу глубоко под валун, под невидимую метку.

Лишь теперь Капитан позволил себе колпачок спирта из драгоценного флакончика. До него только сейчас дошло: это же откат во времени.

Настоящий!!!

Интересно, почему случился откат? Бандит исхитрился убить Капитана? Вполне мог, скорость у него хорошая. Выпад настоящего тренированного бойца увидеть сложно, а отреагировать пост-фактум и вовсе невозможно. Фехтовальщики вражеские выпады угадывают по развороту корпуса и постановке ног противника, берут нужную защиту заранее, по первому шевелению врага. Мастера клинка угадывают верно и ставят правильный блок. Хорошим фехтовальщикам иногда везет. Остальные получают “четыре дюйма стали под сердце” и отходят к богу или во что они там верят…

Он-то снайпер. Он верит в скорость пули, в таблицу и поправки. Он удара просто не заметил бы. Крысолов, наверное, правильную защиту поставит, он привычный.

Ладно. Ладно. Так или иначе, появился шанс переиграть ситуацию. Повернуть ветку времени так, чтобы противник совсем не успел ударить. Но не отказался от нападения, потому что его иначе не найти. Нужно успеть в гостиницу раньше, все там подготовить, а потом просто подождать.

---

Ждать Чарльз умел. В этот раз он увидел гостя издали, на глаза ему не совался. Обежал кружок по зарослям, устроился на той дороге, что вела к переправе, а оттуда в город лорда Харроувэя. Сел на растоптанную обочину, привалился к дереву почище, прикрыл глаза, не любуясь ярким предосенним лесом.

Из перехваченных по пути слухов Чарльз Беквит знал, что Кэтлин Старк сейчас в Риверране. Сын ее, Молодой Волк, блестящий полководец Робб Старк, находится с войском там же. Следовательно, “рыцарь Великой Леди Кэтлин Старк” приедет, скорее всего, по западной дороге.

Что ей сказать, Чарльз давно решил, и потому сейчас думал о постороннем. Например: почему его бросило в начало эпизода? Почему свилась временная петля? Неужели дьявольские Врата на самом деле ведут не в иной мир – а в огромную симуляцию? Как в рассказе “Туннель под миром”, Фредерик Пол или кто там автор? Бредбэри? Этот может, может… Чарльз видел кино “451 по Фаренгейту”, до сих пор ежился.

И помнит ли первый виток его противник?

Быстрый мужчина. Увернуться от коронного “хэллоу” Чарльза пока еще никому не удавалось. Нога сильнее руки вдвое, рука быстрее ноги впятеро. Поэтому обычно ногой выше колена никто не бьет. Если даже попадешь, убрать после атаки не успеешь. А контрвыпад отбивать, стоя на одной ноге – задачка для цирковых эквилибристов. Они даже на шарах и цилиндрах могут.

Но у Чарльза оказался талант к определенным движениям. Беквит не пожалел времени на его шлифовку, и до сих пор осечек не случалось. Если кто успевал заслониться рукой, удар ногой просто сносил поспешный блок и сворачивал кому челюсть, кому сразу скулу.

Окей, все когда-то случается в первый раз. Не вышел силовой вариант – подсыпать чего-нибудь в еду. Там видно будет.

Но почему вообще случился откат? Истек очередной день? Сработало некое условие? Есть ли у Чарльза время до следующего отката? Придется все делать как можно быстрее; Чарльз поежился. Спешка все ухудшает.

Ну да к дьяволу. Он – Чарльз Charge Беквит, а не сельская девочка на кинопробах. Все по порядку.

Кстати, девочка вон, появилась на дороге. Одна почему-то, ни слуг, ни оруженосцев. Странная тут мода. Посланник этот в одиночку разъезжает. Рыцарша тоже вот… Война? Или все-таки Средневековье неправильное?

Всадница подъехала. Гнедой ступал шагом, так что Чарльз успел хорошо рассмотреть женщину. Вздохнул с искренней жалостью. Коррекцию носа хирурги делали еще при Наполеоне Первом. С тех пор немало воды утекло, пластическая хирургия многому научилась. И здесь оно все пригодится, Чарльз видел точно.

Исходный материал хороший. У девчонки превосходная осанка и крепкие ягодицы – как у всех наездниц. Раз она рыцарь, то и мышечный каркас есть, и с обменом веществ порядок. Суставы… Суставы сейчас лечат. Лицо… Да, лицо… Светлые волосы, прозрачные глаза, еще не сложенные в вечно горестный прищур. Морду ей чуть поправить, грудь прибавить – отлично получится.

Чарльз помотал головой и сплюнул. Вот уже местные бабы не кажутся макаками. Точно пора домой, да кто же резидента отпустит… Надо работать.

Чарльз вышел на дорогу, низко поклонился:

– Вы ли госпожа Бриенна Тарт, рыцарь Великой Леди Кейтилин Старк?

– Кэтлин Старк, – машинально поправила женщина. – Да, это я. Кто вы?

– У вас есть не только враги, – Чарльз пожал плечами нарочито-простецким движением. – Ваши друзья сообщают: посланник Железного Банка проехал к Рубиновому Броду сразу после полудня. Он едет один, одет в приметный красный шерстяной плащ. Конь его гнедой, хорошо подкованный, но не боевой. Догнать его будет несложно.

– Зачем вообще мне за ним гнаться?

Чарльз еще раз поклонился:

– Госпожа, я передаю вам лишь то, что мне приказано. Наверное, вы лучше меня знаете, о чем Великая Леди Старк пожелает говорить с посланником Железного Банка.

К чести Бриенны, соображала она быстро. Передвинула вьюки чуть плотнее, шлем в чехле перевесила подальше, чтобы при скачке не стучал по седлу. Кивнула:

– Поблагодари от моего имени тех, кто послал тебя. Возьми!

Пока Чарльз искал на земле жирно блеснувшую серебряную монету, Бриенна уже подняла коня в рысь. Чарльз видел, что она свернула к Рубиновому Броду, вовсе не задерживаясь на Перекрестке – отлично!

Чарльз побежал к гостинице. Подавать ужин поздно. Тем лучше. Впереди целая ночь и утро за ней. Хватит времени и чтобы найти гостя, и чтобы подготовить сцену. Если не вмешается откат, конечно.

Чарльз вбежал в знакомые ворота. Как завсегдатай, отыскал посреди зала толстую хозяйку гостиницы, снял комнату – тесный “гроб” в колокольне, но ему комната нужна только чтобы числиться постояльцем, и на этом основании всюду совать нос.

Мальчишка-пекарь, тоже пухлый, отвел Чарльза к его комнате, потом сбежал на кухню, оставив плотное облако вкусного запаха. Чарльз повернулся, чтобы спуститься поужинать – и потерял сознание.

---

Сознание вернулось в неприятно знакомой комнате. Чарльз понял, что привязан к стулу так, чтобы заходящее солнце светило точно в лицо, и Чарльз не видел: ни сколько вокруг людей, ни кто они.

Впрочем, одного он узнал. Голос представителя Банка, знакомый еще по прошлому витку, произнес:

– Вопрос первый. Как ваше имя?

– Кто ты и по какому праву налагаешь руки на свободного подданного Железного Трона? – Чарльз не собирался сдаваться легко. – Я не совершил ничего противозаконного и никак не повредил тебе. Я впервые тебя вижу!

– Брешешь, – хмыкнул в тени знакомый голос. – Побожись.

Чарльз подергался, но держали его крепко. Тогда он поднял голову к небу и поклялся, конечно же, местными богами:

– Да услышат меня Семеро!

Ему бы сейчас не помешали семеро помощников. Зря он группу не взял. Если выкрутится – больше никаких эскапад в стиле одинокого всадника.

---

Одинокий всадник спускался по Высокому Пути со стороны Долины Аррен.

Примерно после полудня путник оказался в часе пешего хода от Перекрестка. Поставил гнедого, не расседлывая, на малой полянке справа от Высокой Дороги, где холмы и камни предгорий сменяются мягкими лугами вокруг могучей реки Трезубец. Достал бинокль, осмотрелся.

Вместо карты Капитан достал секретную флягу и глотнул спирта прямо из горла. Немного, только чтобы ожечь тело, встряхнуть кровь. В этот раз его точно никто не убивал, но откат сработал все равно.

Камень, тайник, метка… Под маяк вон тот валун… Разрисовать его спиралями… Быстро писать отчет, он получается большой. Затем пожрать и бегом вниз. Ехать придется теперь с бережением, в тавернах смотреть внимательно. Получается, местная контрразведка растопырила-таки светлые глазенки.

Гостиницу обойти от греха. В селении найти старосту, шерифа, или кто тут главный. Снять на ночь домик – в бинокль видны заколоченные, подобрать один из них. Легенда такая: в гостинице останавливаются важные люди, всякие там рыцари, с которыми нет желания пересекаться…

Капитан перекусил наспех, выпил воды, достал из тайника под седлом револьвер, привинтил к нему глушитель, повесил в подмышечную кобуру. Проверил, как оружие вынимается, и не заметно ли оно со стороны.

Вскочил в седло и поехал без остановок мимо таверны, через Перекресток и на север, в село, где перед небольшим осанистым храмом быстро нашел и невысокого осанистого старосту.

Староста гостю не удивился нисколько. Простолюдины в тавернах могли нарваться на неприятности запросто. Не так смотришь, не так поклонился – вот и плетки на спине, хоть какой ты важный или там богатый. Так что вы правы, господин. К Многоликому рыцарей. Желаете крышу на ночь – во-он там в конце улицы дом заколоченный. Десяток медяков, а накинете серебряник, можем дом вычистить и ужин сделаем ничуть не хуже, если надо…

---

“Надо полагать, откат срабатывает через определенное время, т.к. условия отката по двум случаям сформулировать не представляется возможным.”

Новый абзац.

“Принял решение: если третья попытка действия завершится откатом, поверну обратно.”

Подпись. Теперь простенький шифроблокнот. Нужную страницу определят по дате – дата не зашифрована, просто написана на мяо-мяо. Иероглифами, выученными Чарльзом во вьетнамских командировках.

Шифрами тут пользуются мало, а потому и ломать их не умеют. Предпочитают коды. Шифр заменяет знаки, а код заменяет смыслы. Письмо с кодовой фразой выглядит обычным письмом, и потому легче проходит любые сети. Но кодовая фраза несет мало информации. Чтобы объяснить нечто, кодовой таблицей не предусмотренное, приходится писать пространные объяснения и вот их уже шифровать. Благо, до частотного анализа – английского языка, не местного! – здесь дорастут лет через… Много.

Но вот послать шифрованное письмо просто не с кем. Не тащить же на горбу клетку с десятком голубей, чтобы все их видели и вопросы задавали. Да, тяжела доля империалистического шпиона в отсталом феодальном окружении! Рапорта писать приходится буквально на коленке, забившись в кусты подальше от Королевского Тракта…

Чарльз писал рапорт, но не мог придумать, как его отправить, вовсе не заходя в селение. Мейстеры и вороны – почта для знатных. Богатому простолюдину мейстер может помочь с доставкой письма – но может и с лестницы спустить. Насколько Чарльз понял из всего услышанного, мейстер тут принадлежность замка. Как в Джорджии не так давно рабы считались принадлежностью усадьбы…

Радиостанцию Чарльз, конечно, не тащил. К чему тяжеленный хрупкий сундук там, где нет радиоцентров с громадными антеннами? Опять же, влезут ночью воришки пошарить по вещам, охренеют от увиденного и разнесут слухи о странном путешественнике. Мало ли, кто их поймает. Русские-то на планете точно имеются, хотя и на другом континенте, а все же не стоит гусей дразнить…

Полковник пустился в далекий рейд, уповая на собственный опыт. И, честно говоря, опыт его как раз-таки не подвел.

Подвел чертов откат. Сработает ли он, если обойти гостиницу? Заночевать в лесу? Когда он вообще включается? Нет никаких предварительных эффектов, ни тебе кругов перед глазами, ни внезапного холода – раз! И ты снова на той самой дороге, по которой скоро уже пройдут навстречу три простолюдина, а далеко впереди мелькнет красный плащ посланника Железного Банка.

Кстати. Посланник. Если Чарльз помнит оба предыдущих витка, то и посланник помнит. Если он решит обойти гостиницу – откат случится? Или откат случается только с одной стороной – с той, что не выполнила какие-то условия?

Где теперь искать посланника? В гостинице? Он там, наверное, уже крепость выстроил и полк навербовал среди местных… Местных? А ведь идея. Навербовать человек пять-семь, почему нет? Как бы хорош не оказался посланник в бою – сто пахарей с копьями по пять монет победят одного воина с мечом за тысячу монет.

Решено. Чарльз подскочил, убрал принадлежности. Подпорол пояс и достал единственную золотую монету из пятидесяти вшитых. Разменивать негде; ну и не надо. Надо найти рисковых парней, а они в дорогую и знаменитую Таверну-на-Перекрестке не сунутся. Сидят, скорее всего, в кабаке попроще, где-то в той деревушке, что на север.

---

В той деревушке, что на север от Перекрестка, Чарльз увидел посланника Банка почти сразу, и вспотел, и аккуратно отступил за дерево. Не может везти настолько! Неужели местные макаки предвидели его ходы?

Так или иначе, местные обещали дюжину крутых парней. Если даже явится половина – против одного нормально, справятся. А не справятся, так стволы с глушителями никто не отменял.

Чарльз попятился, стараясь не глядеть на посланника прямым взглядом. Приметный красный плащ мелькал у заброшенного дома, обросшего некошеной травой, затененного нестрижеными ветками неухоженного сада. Снял на ночь… Ловко. Мужчина с крепкими нервами может обороняться в доме довольно долго – пока деревня не сбежится на выручку. Ну, или пока дом не подожгут. Но тогда деревня точно сбежится…

Нет. Не годится. Посланник нужен для допроса. Если даже бумаги его уцелеют в огне, они тоже, наверняка, зашифрованы или там записаны невидимыми чернилами, или еще как прикрыты. Лопухом посланник вовсе не выглядел – ни на первом витке, ни, тем более, на втором.

Чарльз почесал затылок и решил переложить проблему на местных. Если хотят получить целый золотой, пусть напрягутся.

Можно, впрочем, закинуть в дом гранату со слезоточивым газом. Но она у Чарльза единственная. Козырь и страховка на крайние случаи. Если каждого встречного допрашивать с такими расходами, то поворачивать на юг надо прямо отсюда. Поход не окупится.

Чарльз вернулся к дому на окраине, где выпивали здешние лихие люди. Самому лихому полковник Беквит сломал руку – так, для завязки разговора и правильной расстановки ролей. Теперь лесовик сидел на колоде, угрюмо смотрел на Чарльза, порываясь то почесать затылок замотанной правой, то взять кружку – и, конечно, осекался от боли. Прочие посмеивались без капли сочувствия – видать, главарь достал их тоже.

Навстречу Беквиту вышел новый вожак – низкий, крепкий даже на фоне здешних здоровил, с голосом неожиданно чистым, высоким, хоть в опере пой.

Вожак отряхнул крошки с широких штанин, расправил застиранную серую рубаху. Степенно поправил тесак на поясе. Поглядел без испуга:

– Ну что?

– Я видел его в селении. Возле заброшенного дома, там, – Чарльз показал рукой. – Но не сбежится ли на шум все село?

Вожак мотнул головой; с бороды полетели капли пива.

– Мы со старостой все уладили. Мы, понимаешь, тут живем. А он пришлый, чужак. Так что староста дом сдал – почему не сдать за половину серебряного-то? Но стеречь его не нанимался. Нас предупредил: парень “оторви да брось”. Так что? Нас шестеро. Меча и доспехов мальчишки у него не видали. Посох с ножом? Какой-нибудь красивенький блохорез?

Лесовик покосился на топор у крыльца. Сплюнул.

– Ерунда, сдюжим.

Чарльз кивнул и сел к перекошенному столу из потресканных плах. Придвинул к себе кружку, заглянул: пусто. Вожак махнул рукой; сей же миг подскочил мальчишка, щедро налил в кружку пива… Ну, того, что здесь называли пивом. Но Чарльз пил: нельзя брезговать. Обидятся. Староста продал ему денежного, вроде бы, клиента просто потому, что посланник Железного Банка здесь чужой. Он, Чарльз, пока что здесь не свой и своим за вечер не станет. А ему и не надо. Ему главное: не стать чужим.

Так что Чарльз пил, сдувал пену с губ (соли насыпали без меры, сволочи), закусывал… Вроде бы хлебом. Если ему ради смеха не подсунули губку для мытья посуды. Хотя – какие тут губки? Посуду отдают вылизать собакам, потом ополаскивают чистой водой, потом туда курицу в сплошном пузырящемся жире – кушайте, дорогой гость, не обляпайтесь! Вкус? Что такое “вкус”? Главное: горячо будет!

Эх, не так шпионскую работу показывают в кино!

Допив, Чарльз поставил кружку кверху дном: “больше не наливайте”, и спросил:

– Докудова ждем?

– Пока петухи не закричат второй раз.

– Не в полночь?

– В полночь он ждать и будет, если староста не соврал. В полночь либо к рассвету, обычное время для таких дел. Увидит: в полночь не пришли, выдохнет. Авось решит передремать до рассвета. Все нам на пользу. Так что пей, парень. И другой раз не ломай руки. Привыкли там, у себя, в столице, чуть что – драться.

– Ну, сам же полез.

– То верно… Эй, мелкий, неси еще пиво!

---

Пиво тут варили не очень: мутное и кисловатое. Но путники с Королевского Тракта радовались и такому. Дальше на север деревушки попадались мельче да мельче, пока до хуторов-однодворок не доходило, а там уже и болота Перешейка недалеко…

До твердыни Фреев – Башен-Близнецов – не встречалось ни порядочного торга, ни сколько-нибудь крупного поселения. И уж там-то пива вовсе никто не ставил. Самое-самое – брагу, а уж кто березовый квас творил, на того за день пути сбегались посмотреть, попробовать чудо чудное.

Жили здесь небогато. Посевы смотрелись убогонько. Зерно мелкое, колос маленький. Крепкие хозяйства отличались шириной клина – но сеяли все то же самое. Капитан повертел головой, но так и не нашел, где оставлено “под пар”. Неужели у них даже травополья нет?

Капитан просто не знал: скоро Зима. Перед Зимой запахали все, что смогли. Потом соберут, что уцелеет – и земля уйдет в долгий-долгий сон под снегом. Даже траву для скота сейчас косили в пойме и на лесных лужайках, чтобы освободить под зерно каждый клочок свободной земли. Вот потому-то ни единого стога вблизи селения и не видно.

Какой скот здесь держат, Капитан пока не видел. Вроде бы коровы – странно донельзя, чужая планета, иной мир – и коровы, кролики, свиньи… Люди, в конце-то концов.

Неужели та его мысль – что все происходит в некоей громадной песочнице, и неведомые силы просто перемещают одни и те же фишки из клетки в клетку – оказалась близкой к истине?

Капитан встряхнулся. Как там ни повернись, дело делать надо. И он решительно направил коня по Королевскому Тракту к первым домам поселения.

Королевский Тракт проходил деревушку насквозь. Вдоль него построились и самые богатые дома под сине-серыми сланцевыми крышами, с блестящими стеклами в окошках, и местная церковь – септа, потому как верили тут в Семерых – и небольшой торг, буквально два ряда лавочек под серыми обтрепанными навесами, неровными пятнами выгоревшими на солнце, полинявшими в дождях.

Остальные четыре улицы шли параллельно Тракту. Две, которые поближе – на них обитала публика почище. Больших огородов Капитан в селе не увидел: распаханные полосы спускались по левую руку, дальше к Зеленому Зубу. На двух чистых улочках все усадьбы имели крепкие ограды, а сами улицы при въезде и выезде закрывались воротами не хуже гостиничных. При воротах сидели не хромые старики, а вполне себе крепкие мужчины с ухоженными алебардами, в начищенных кирасах. Допустим, смена четыре человека – по два на улицу – да три смены в сутки… Двенадцать богатырей. Обязательно запасные, двадцать четыре. Взвод кормят? Или сами по очереди караулы тащат?

На двух окраинных улочках селились окраинные люди. Вроде бы тоже сельчане, но не такие, за которых можно дочку выдать. Зато и въезжать на улицы мог любой-всякий, чем Капитан тотчас воспользовался. Здешние дома крыли не тесом либо сланцем: тростник-солома, и видно, что давно не меняли. С другой стороны, ему тут недвижимость ни к чему, не за тем приехал.

Конь шагал вдоль покосившихся частоколов, вдоль давно нестриженых деревьев, вдоль некошеных дворов. Местные таращились на Капитана удивленно, хотя, казалось бы, Тракт рядом. Неужто всякого народа не навидались?

Наконец, у проваленной калитки, почти на северной окраине селения, Капитан заметил обещанный старостой знак: горшок с ужином и кувшин с пивом. Посуда стояла на невесть как уцелевшей лавке. Стайка подростков охраняла ужин от собак. Спешившись, Капитан оделил детей медяками. Пацаны пощебетали и перелетели всей стайкой подальше, но не разбежались по домам.

Капитан ввел коня во двор, повертел головой. Справа дом в одно оконце, слева осевший сарай – видать, конюшня, судя по широким воротам. За ним выступает совсем уже рассыпающийся то ли амбар, то ли свинарник, то ли еще какое хранилище, сейчас заколоченное накрест. Все серое, крыши разлохмачены ветрами, нижние венцы откровенно гнилые. Трава по пояс, что во дворе, что поодаль, где за домом начинался огород, а потом луг, а там уже и пойма Зеленого Зуба, живая шепчущая пена кустарника, откуда пахло влагой.

Отхожее место покривилось, будто ложащийся спать бык. Тропинка к нему заросла, дальше трава совсем в пояс. Однако, надо куда-то пристроить коня. И накормить… Ладно, сегодня из переметов, овес есть пока. Осмотрев конюшню, Капитан решил, что этой ночью она еще не рассыплется. Завел коня внутрь, уцепился за круглое стропило, выглянул на чердак… Ого, тут сена на эскадрон… Привязал коня, накидал ему сена с крыши, пошел к забору.

Забрал еду и пиво, отнес к воротам конюшни. Мало ли, староста захочет получить не один серебряный, а все. Капитан осторожно слил пиво в траву, еду закопал в остатки подстилки, а пустую посуду повесил на столбы калитки. Выпил, мол. Сработало сонное зелье, или что там примешали. Заходите, гости дорогие.

Отряхнул руки. В доме решил не ночевать: влезть на сеновал, коня сторожить.

Потому как местные ночью точно явятся, пощупать богатого одиночку за теплый кошель. Вон, пацаны на углу, как пришитые. Значит, его пасут, некого больше. Деревенские пацаны на месте стоять не будут. Они как молекулы, везде летают.

Ну что ж: в гостинице приличная публика. Ее стрелять-калечить нежелательно. Не дай бог, найдутся еще какие рыцари с оружием, будет поле Куликово. А тут хотя бы руки развязаны.

Капитан вошел в дом, оставил там высокую дорогую свечку в плошке – до полуночи хватит, а больше и не надо. Главное, чтобы пацаны доложили, что он в доме…

В доме Капитан сделал нужные приготовления, под конец которых поставил на входе растяжку со светозвуковой гранатой. Гранат во вьюках имелось еще штук пять, и Капитан счел ситуацию достаточно серьезной, чтобы не жалеть ценного ресурса. Кого Капитан пожалел, так это коня: если светозвуковая сработает в конюшне, как бы лошадка не взбесилась от страха. Грохот в доме тоже радует мало, но к грому-молнии кони хоть немного привычны.

Зажег свечу, поставил на столешницу. Сам вылез через окно на задворки, прокрался в высокой траве, и с заднего же фасада вернулся в конюшню.

Натянул темную суровую нитку на высоте голени поперек входа. Нитку зацепил на прогнившее деревянное ведро, а в него положил безвредную хлопушку с конфетти, взятую ради впечатления местных фокусами. Сделал то же самое у большого окна во фронтоне, через которое поднимали сено на чердак.

Приготовившись таким образом, Капитан выставил будильник в нагрудном амулете и заставил себя проспать оставшиеся полчаса до заката.

---

До заката в кабак сползлись все участники налета. Пить перестали. Сидели молча, ровно дыша, изредка отходя помочиться. Иногда кто-нибудь из мужчин оглаживал древко топора или тихонько двигал тесак из ножен и тотчас вставлял обратно.

Чарльз, прислонившись к дому спиной, дремал. Не готовятся? Не проверяют оружие? Будут сопеть, наступать на развязавшиеся ремешки обуви, тыкаться друг другу в спины? Плевать. Бандиты здесь только для шума. Вся работа на нем. Он – Чарльз Charge, “Атакующий Чарли”. Ночному штурму его учили в английской SAS, а американский войсковой спецназ он сам учил. Никакие макаки, будь они трижды из Браавоса и сорок раз из Железного Банка, ему не соперники. Главное: хорошо отдохнуть. Потом поставил телу задачу, и вбитые рефлексы сделают все остальное. В бою никто уже не думает: некогда.

---

“Некогда,” – думал Капитан. “Опять некогда, опять надо выйти по точкам к началу операции, а на дороге такое вот… Кстати: где откат? Петухи первый раз кричали. Уж полночь списана, а Германа все нет… Неужели, наконец-то, выбран верный путь? Нет, не по времени откат срабатывает. Что-то, связанное с нашим противостоянием. Кто же противник? Местная мафия или порученец кого-то из лордов? Или все-таки человек здешних тайных служб? Вон как местных навербовал шустро. И вписался к ним, втерся в доверие. Я вот не сумел, сдал меня хитрый староста…

Впрочем, если что, маячок сломать успею, Хоро вытащит… Интересно: тратит ли Хоро время на поиск миров, где есть продолжения понравившихся книг? Лично я бы тратил…”

Петухи прокричали второй раз.

---

Петухи прокричали второй раз. Люди потекли наружу из кабака. Они оказались на южной окраине селения и сперва прошли через Тракт к той улице, что вдоль Трезубца. Затем пошли – трое по улице, трое по темной траве огородами. Нужный дом, конечно, пришелся на самый конец улицы, на самый далекий от кабака угол деревни; ну да староста потому его и сдал: чтобы своих не беспокоить.

Зря это чужак. Все равно не отобьется. Пришел бы по-людски, договорился. Ну, взяли бы с него деньгами или еще чем, зато отпустили бы с целыми ребрами. Сейчас, по темноте, кто там сумеет руку сдержать. А как бьет в умелой руке широкий “бородатый” топор – кто видал, ночью подскакивает с криком. Одного раза хватит всякому…

В доме не горело ни огонька; свеча, о которой пацаны сообщили, давно погасла. Вряд ли он там спит; не той породы. Крикнуть, пускай сам добром выходит? Вожак обернулся на Чарльза; тот ступал напружинившись, легко, словно кот, готовый выпрыгнуть выше головы. Скомандовал:

– Начинайте разом. Сначала углы дома!

Четверо побежали к углам, но не добежали: запутались в высокой траве. От конюшни что-то хлопнуло: резко, неприятно; сунувшийся туда покатился, вопя и растирая глаза. Резко, пугающе заржал конь.

Чарльз опешил. Допустим, огоньки-хлопушки, ярмарочные фокусы… Но их тут определенно ждут. Никакой внезапности. Численность больше, только вот не получится всем сразу войти в дверь. Дверь не на петлях, двери тутошние все врезные, на подпятниках. Чтобы зимой медведь не вырвал. И в таких вот ситуациях, как сегодня, чтобы ни плечом не выбили, ни ломиком не оттиснули.

Если их тут ждали – никто не будет ночевать в доме!

– Стой! Назад! Ловушка!

Команда опоздала. Лесовики успели срубить половину двери. Через мгновение двое уже пихались в проходе, а еще двое ждали под окном, на случай, если гость попробует сбежать. Прежде, чем Чарльз успел прокричаться сквозь шум и застилающий глаза азарт, лесовики вломились в дом.

Тут же в доме грянуло, рвануло и ударило настолько ослепительным сиянием, что Чарльз едва успел упасть. Он ушибся так, что секунд пять лежал доской, не чувствуя ни тела, ни ума.

Светозвуковая граната.

Он ошибся.

Это не макаки.

Это русские.

---

– Русские, значит?

– Американские, значит? – в тон Беквиту сказал… Наверное, Резидент. Легенда под местную шишку, да такое снаряжение – кем еще он может быть, если не главой резидентуры?

Чарльз проморгался, попробовал оглядеться: боеготовых лесовиков не увидел. Двое валялись прямо перед ним, и могли только зажимать уши, да страдальчески морщиться от любых звуков.

Еще один висел на руинах забора, переломившись в поясе, как живые не лежат.

– Остальные сбежали, – пояснил Резидент.

Чарльз перехватил оружие поудобнее. Ковбойская дуэль? Света почти нет… Оружие русского не бликует, луны тоже нет. Рассеянный свет от неба, поодаль огни Таверны – все.

Но Чарльза русский толком не видит. Чарльз в тени дома, русский в тени конюшни. Стоило бы догадаться, что он будет спать на сеновале, стеречь коня. Пацаны сказали: свечка горит в доме. Но свечка может гореть и без человека; точнее надо задачи ставить!

– Почему ты раскрылся, американец?

– Мы пока не враги. Это недоразумение.

Русский шевельнулся, прорисовавшись на фоне серых бревен – Чарльз выстрелил не думая, как учили – русский мешком упал вперед. Подскочив, Чарльз увидел, что попал идеально: пуля прошла впритирку по голове, оглушив не хуже гранаты… Все-таки кабинетным полковникам иногда надо уметь стрелять!

Откинув ботинком чужой револьвер, Чарльз подхватил русского подмышки и быстро, пока тот не очухался, втащил его в дом, усадил к неподъемному столу, на лавку, спиной в стену. Но, едва повернулся достать вязки, чертов комми очнулся. Вот же крепкая голова!

Чарли с ужасом понял, что собственные руки слушаются, как сквозь вату. Вспышка светозвуковой не прошла бесследно, хотя он и стоял метрах в трех, не меньше. Сейчас в рукопашную лучше не лезть… И даже близко лучше не подходить. Чарльз направил на русского револьвер, “придавив” лучом подствольного фонарика:

– Руки на стол, чтобы я видел.

Русский вытянул пальцы, размял – поверх стола, как в детстве поверх одеяла. Зажмурился. Точно, для него это неожиданность. Не американца он тут ожидал встретить.

– Если мы не враги, почему ты стрелял?

В голосе русского не прозвучало злобы. Чарльз подумал-подумал, и выключил слепящий фонарик. Чтобы не привлекать зрителей снаружи.

– Мы пока и не друзья.

Но что ему теперь делать? Конвоировать пленника… Куда? Одному? Не смешно! Обученную тварь из московской разведки Чарльз не удержит. Беквит хорошо помнил, как ловко пленник уворачивался в первый раз. Чарльз один! И руки все еще подрагивают.

Русский усмехнулся – Чарльз едва не выстрелил с перепугу. Комми тоже все понимал прекрасно. Стоит Чарльзу отвести ствол на долю секунды…

– Ты не знаешь, сколько тут нас.

– А ты не знаешь, сколько тут нас.

– Пат.

У комми, наверняка, могут быть еще люди. Комми прекрасно умеют нагонять жути массовостью. Как-то раз переодели столько агентов, что поставили на окраине Сайгона фальшивый участок Военной Полиции. Хватали американцев из увольнения, понятно, что пьяных в доску – и уж чего у них там выспрашивали по пьяни, кто теперь вспомнит?

Хорошо, подумал Чарльз, попробую мозги ему заплести.

– Слушай… Можешь объяснить вот что? Я русский учил-учил, но все не понимаю… Перед каким словом в предложении: “Мужики, кто крайний за пивом?” – нужно ставить “бля”?

Резидент хмыкнул:

– Зависит от контекста, который ты хочешь сообщить очереди. Рассмотрим по порядку… Ты ведь не торопишься?

Чарльз молча поднял уголки губ: шутник, блин. Прямо сейчас встану и побегу, а тебя тут оставлю.

Резидент сказал тоном лектора:

– Рассмотрим первый случай: “Бля, мужики, кто крайний за пивом?” Это нейтрально. Вроде: “Ух ты, очередь какая длинная. Ну ничего, постою с мужиками”.

Чарльз услышал: хрустели ветки. Кажется, волокли что-то. Иногда знакомо всхрапывала лошадь. Вернулись храбрые лесовики? Или те, оглушенные, прочухались?

Почему русский вообще с ним говорит, это же все уставы запрещают?

Время тянет, понял Чарльз. Очень может статься, вертолета ждет. Или как тут у них эвакуация организована. Нет, надо его пристрелить и бежать. Нечего дожидаться, к черту вязки. Придет подмога, тогда не смоешься.

А если его поддержка тут, за углом? Застрелить не шутка, но труп в заложники не возьмешь.

– … Второй случай. Сместим на слово. “Мужики, бля, кто крайний за пивом?” Уже некоторое недовольство: “Вот ведь выстроились тут, а я думал, не будет очереди”. Если добавить восклицательный знак, получится: “как я вас ненавижу, алкашей!” Тут могут и в морду…

Капитан прислушивался: похоже, второй волны не будет. И первую, видимо, американец собрал наспех. Каков черт! Не местный, а вписался с пол-оборота. Стреляет здорово – Капитан из короткого умел тоже, но это прямо ковбой, куда там Клинту Иствуду, тот все больше перед камерами геройствовал. Этот вон, в темноте, по силуэту – и так точно.

Хм. Ну, или он в голову целился, но промазал. Тоже… Ненулевая вероятность.

– … Кстати, ты из ЦРУ или РУМО?

– Если я скажу, что первое, как ты проверишь?

Оба хмыкнули. Документы в нагрудном кармане взять? А нету. Не то, чтобы документов: нету пока и карманов. Не придумали на Вестеросе. Хотя поют песни про восемь тысяч лет истории.

– Премия за честность. Объясняю случай три. “Мужики, кто, бля, крайний за пивом?” Здесь ты выражаешь откровенное раздражение, но четко по делу. “Ровно в очереди стоять не можете. Конец очереди не найдешь”.

– Ну да, – выдохнул Чарльз, шевеля пальцами в ботинках. Может, сунуть ему в нос хлороформа, и сбежать? Но для этого придется подойти к твари вплотную, а руки все еще дрожат. И главное: хлороформ в мешке, мешок Чарльз положил у калитки, прежде чем идти на штурм. Если даже мешок не унесли местные герои, придется оставить пленника без надзора, и тот сразу вернет себе оружие… Допустим, русский не станет стрелять – он тоже, наверняка, не желает проблем. Но контроль ему отдавать вообще нельзя!

– … У вас же там очереди. Нам рассказывали. Ответная любезность… Если можно. Ты из КГБ или ГРУ?

Капитан думал: “Почему он разговаривает? Время тянет, иных вариантов нет. Ждет команду эвакуации. Бежать надо сейчас, пока конвой не пришел… Впрочем, лучше бы нашлась команда эвакуации, потому что иначе этот сукин кот прострелит мне колени.”

Капитан очень осторожно нажал на столешницу правой рукой. Рука слушалась, хотя голова трещала немилосердно, и казалось, будто столешницу тоже качает.

Вслух он сказал:

– Хуже. Я кооперативный. Частная лавочка.

– Шутишь?

– Ага, так вот. Решили воспользоваться вашим опытом и завели частный сыск. Но на ваш опыт наложился наш колорит, и получился частный КГБ. Коммерческий.

– Оригинально… А можно мне пару тайн по скидке?

Капитан ухмыльнулся, не отвечая. Теперь он проверил другую руку. Левая тоже слушалась, но мир в глазах по-прежнему качался. Сделав медленный глубокий вдох-выдох, Капитан сказал:

– Случай четыре. “Мужики, кто крайний, бля, за пивом?” Фраза сравнительно нейтральная. Недовольство есть, но оно нацелено не на собеседников. “Хотя бы пиво есть. Но искал-то я чего покрепче.”

Чарльз подумал: “Может, просто пристрелить его, и с концами? Но не придется ли к рассвету, когда примчится коммунистическая подмога, выкупать этим человеком собственную жизнь? Русские не простят. Кто работал с ними в Африке, говорят: русские приходят всегда.”

– … Случай пять. “Мужики, кто крайний за пивом, бля?” Это ты прямо пароль называешь: “Мужики, я свой”…

– А тебя за выдачу пароля не взгреют?

Капитан думал: “Интересно, сколько их тут вокруг? Весь континент они уже подмяли, либо шансы у нас пока есть?”

– … Ну и окончательный вариант. Произносится с паузами: “Мужики, бля… Кто, бля… Крайний, бля… За пивом, бля?” Означает: “Мужики, очень хреново, пропустите без очереди”… У нас нет очередей за пивом, американец. Лет пять, с тех пор, как позволили кооперативы. Все эти секреты – прошлый век. Ружья, чищенные кирпичом, понимаешь?

– Тогда скажи серьезно, – Чарльз подобрался. – Ваша цель? Почему вы вмешиваетесь? У себя дома никак не осиливаете нормальную жизнь построить?

– Вы у себя в Англии ведь не осилили тоже, на “Мейфлауэре” уплыли во чисто поле, индейцев оспенными одеялами травить.

– Так и вы до людоедства доходили. Чем вы лучше американцев? Чем лучше ваш коммунизм?

– Я не комиссар, а ты не проповедник, верно?

Чарльз потянул плечи, потом напряг и расслабил бедра. Голени. Вдохнул и медленно-медленно выпустил воздух через нос.

– Допустим.

– Уберем коммунизм и капитализм. Что ты предлагаешь вместо них?

– Почему не остановиться, русский? Смотри, как люди здесь живут. Им только немного медицины, и можно неплохую страну получить.

– Вечно киснуть в средневековье?

– Всегда ли прогресс – благо? Слыхал, наверное, выражение: “Мы не получили Землю в наследство от предков, а взяли взаймы у детей”.

Резидент начал рассуждать вслух – видимо, нужное событие никак не наступало, и русский продолжал тянуть время:

– Плюсы: очень бережное отношение ко всему, экономичность, учет. Люди соревнуются, кто больше сэкономил и передал детям. Вроде бы хорошо. Но. Минусы: никаких серьезных преобразований. “Дети разберутся”. Отобрать у соседа и оставить своим наследникам – это хорошо. А вот революция, перемена правления – это плохо.

Неожиданно Чарльз и сам заинтересовался. Вокруг плыла темная ночь. За стенами дома по верхушкам старого сада шел ветер. За спиной, судя по звукам, не стоял никто. Чарльз ведь в самом деле никогда не встречал настоящих комми, не выученных ими марионеток, а подлинных советских. Частный КГБ, выдумают же такое!

– Ни коммунизм, ни капитализм проблемы ресурсов не касаются.

Резидент вздохнул:

– Мы не трогаем, потому что надеемся на Космос. Там один астероид обеспечивает металлов на сто лет всему человечеству. А вы капиталисты. Вам просто пофиг.

Чарльз потянул плечи, потом напряг и расслабил бедра.

– У нас мир свободный. Не прикажешь всем одинаково. Экологию придумали не сразу. Только когда индустрия в силу вошла, когда заводами всю землю покрыли. Раньше мир выглядел неисчерпаемым и бесконечным. Откуда предпосылки бы взялись? Русский, а ты сам что предложишь?

– Вместо коммунизма? – Резидент задумался. За окном протопали шаги; Чарльз испугался, что пришли еще люди – но это конь, выбравшись из полуразваленного стойла, доставал губами тонкие ветки с яблони.

Русский говорил медленно, строя фразу на ходу. Чарльз только сейчас понял: они говорят на английском. Вполне приличном английском. С другой стороны – а на каком еще? Не на местном обезьянском же.

– … Что будет после коммунизма? Если при коммунизме решена проблема обеспечения материалами… Допустим, условие выполнено. У всех есть… Пусть не все, но основное, по Маслоу… Каков будет следующий строй? Будут ли в нем объединяться люди и для чего?

Чарльз усмехнулся:

– Ты хочешь сказать, что детские игры, в которых человек не задумывается о питании и смерти от старости – модель пост-коммунизма? Не верю! Какие коммунисты без гулагов и крематориев? Так не бывает.

– Ну, разумеется: divide et impera, кто бы сомневался. Лучший способ divide – посеять страх между людьми. Человек человеку риск.

– Стоят же капиталистические страны безо всяких ваших великих проектов и руководящей роли партии. В чем разница?

Резидент осторожно загнул палец:

– Во-первых, бесплатная медицина.

– У нас есть страховая медицина.

– Нет, американец. Смотри. В медицине самое дорогое и сложное – исследования. Чтобы они окупались, надо или миллионы таблеток, или одна таблетка за миллион долларов.

– Так в чем же разница?

– Разница в том, что мы налоги направляем на такие вот исследования. А не на спасение от банкротства финтрестов наподобие: “Братья Шифферы”, “Кун и Лееб”. Вот почему наши таблетки дешевле стоят.

Чарльз еще раз пошевелил кистями. Кажется, руки оттаивают. Не спугнуть бы… Тянуть время дальше.

– А что хорошего в ваших рабочих законах? Восьмичасовой день и раньше использовали.

– Использовали филантропы. По желанию. Хороший буржуй мог беречь людей. Плохой мог не беречь. У нас хороший, плохой – по закону восемь часов, и неебет. Про бесплатное образование будем спорить, или сразу ноль записываем?

Чарльз потянул плечи, потом напряг и расслабил бедра. Голени. По стопе побежали иголочки. Точно, кровообращение возвращается.

– … У нас охрана здоровья системная. Система доктора Семашко называется. Ну и, как следствие всего этого: у нас другое отношение к миру. Другой подход к возможным контактам с Неизвестным.

– И поэтому мы тут оба ждем рассвета?

Не купился Резидент, не выдал, чего на самом деле ждет. Заговорил о другом:

– Шутки шутками, а граненый стакан удобнее держать, чем гладкий. Я тебе про пивную очередь рассказал – взамен ты мне расскажи, почему у вас туалетная бумага в камуфляже? Что за милитаризм в сортирных вопросах?

– У нас лопухи не растут. Ядовитым плющом подотрешься, волдыри гарантированы на несколько месяцев. Поэтому мы в лес ходим только с бумагой. Второе, у нас водится белохвостый олень. Королевская дичь, мясо – во!…

Чарльз сжал свободную руку в кулак, отогнув большой палец. Руки почти оттаяли. Еще минут пять, и…

– И дальше всегда одинаковый сценарий: один охотник подтирается, а второй, поодаль, думает: ага, белое пятно крутится! Это ж олений хвост! Ну, охотник берет упреждение, и попадает аккурат в голову.

Резидент промолчал. Чарльз еще раз пошевелился всем телом. Сказал:

– В Сеуле, когда мы его третьим разом заняли, встретил знакомого корейца. Он говорит: “Слава Богу, что вы опять пришли!” Я ему: “Как ты уцелел?” Он помялся, однако, не скрыл: “Очень просто. Когда приходят коммунисты, я им так же говорю: ну слава Богу, что вы опять пришли!” Ох, помню, я тогда обиделся: “Для тебя, значит, никакой разницы нет?” А кореец мне: “Есть разница, есть. Комиссару я не могу признаться, что обеим сторонам говорю одно и то же.” Так что русский, другого определения разницы у меня нету.

Тут русский нажал руками на правый край столешницы, а ногами снизу ударил в дальний угол слева.

Столешница почему-то оказалась не прибитой!

Углом толстого щита, едва не сломав Чарльзу пальцы, выбило “кольт” в потолок, откуда ствол рикошетом полетел в темный угол. Столешница как бы провернулась на диагональной оси; Чарльз успел заметить снизу что-то, чуточку светлее, чем старые доски – потом столешница с грохотом рухнула и теперь подняла тот край, что к русскому.

С изнанки вставшей дыбом столешницы Капитан отцепил приклеенный заранее штык, вместо рукоятки обмотанный шнуром – в темноте черным, но Капитан знал, что обмотка и темляк на штыке красные. Подарок.

– А если бы я тебя в конюшне допрашивал? – хрипнул Чарльз, разминая опять отбитую руку.

– Там конь мешает. И потом, спал-то я в конюшне. Мало ли, какие там у меня закладки приготовлены. На улице допрос все увидят, а это уже тебе не надо. Вести куда-то еще? Опять, местные увидят, начнут вопросы задавать. Придется им вранье сочинять, отвлекаться… Ты мог привести меня только в дом, – хмыкнул русский. – Выбор из одного.

– Ты не мог знать, что я удачно оглушу тебя.

– Меня могли взять во сне, – вздохнул русский. – Вас могло оказаться больше, чем патронов. Конюшню могли поджечь. И так далее. В моем возрасте приходится учитывать… Неприятные варианты.

Искать улетевший ствол – чего комми, наверняка, ждал, – Чарльз не пробовал. Выпрямившись, он ударил на голос, в темноту, вытянувшись журавлем над перекошенной столешницей – и распорол правую голень по всей длине, налетев на подставленный противником штык.

– Мы оба забыли третьего участника нашей игры, – сказал коммунист почти ласково. – Правда, пришлось долго ждать, голову разговорами дурить. Зато я теперь понял, как эта падла срабатывает.

Чарльз понял тоже. Но, раньше, чем кто-либо успел двинуться, эта падла сработала.

Откат!!!

---

– Откат происходил ровно три раза. В тайнике четыре доклада. Первый чисто формальный. Второй развернутый. Третий обстоятельный. Четвертый, где про американского агента, на пять страниц мелким почерком, натуральный шпионский роман. И дальше сообщения уже нормально идут, почти по плану…

Дежурный отставил чашку – запах кофе, похоже, въелся в коротко стриженные волосы, в манжеты и пропотевшую форменную рубашку. Аналитики за длинным столом выглядели не лучше: красные глаза, набрякшие веки, преувеличенно-аккуратные движения. И тоже чашки – у кого с кофе, у кого с крепчайшим чаем, у кого с новомодным “спорамином” – но зевки у всех одинаковые. Центр управления операцией вторые сутки молотил в боевом режиме.

Агент номер семь не пропустил сеанса связи – наоборот. В тайнике, с интервалом день, накопилось ровно четыре доклада об одной и той же дате, одной и той же точке пространства: Таверна-на-Перекрестке, где “седьмого” трижды прокрутила петля времени.

Точно как в фантастическом кино, только, черт возьми, взаправду.

За окном поднимался туман от каналов. На Браавос опускалась беспокойная ночь. Внизу, в просторных сводчатых залах первого этажа, экспедитор выдавал дневную плату грузчикам – те переговаривались вполголоса, просто собралось их больше сотни, так что звук стоял, как от хорошего дизеля. Голос настоящего дизель-генератора в потайном подвале за этим шумом терялся.

Весь долгий день грузчики носили мешки с зерном – их на сухогрузе с Далекой Радуги приехало три тысячи тонн. Двадцать мешков на тонну, всего шестьдесят тысяч мешков. Таскать – не перетаскать.

Продавать столько зерна придется долго, здешний рынок уже крякнул и просел. Приходили приказчики. В паланкинах и на собственных разукрашенных лодках являлись важные представители торговых домов. Кто предлагал договориться о единой цене, кто хотел выкупить, кто угрожал, кто и просто подсылал убийц – легендарных браавосских мастеров клинка… Вокруг новой конторы заворачивался тугой вихрь людей, планов, расчетов, надежд. Шанхай не Шанхай, а нужного человека спрятать никаких проблем.

Так что базу Винтерфелльской операции тут же, на втором этаже, и поставили. Конечно, посадив перед входом спецназ постоянной готовности, конечно, навесив решетки на окна. Чему местные не удивились нисколько: все торговые дома так или иначе берегли секреты и, понятное дело, кассы.

Касса помещалась тут же, на втором, только от лестницы направо. Налево – дверь с зарешеченным окошком, тамбур-шлюз, еще одна дверь, а уж потом нездешние яркие лампы, непривычно-гладкие стены, дивно полированные двери и неотсюдные люди.

Дежурный, ероша короткую стрижку, стучал карандашом по расстеленной схеме:

– Вот наше условное “сегодня”… По сведениям из порта, в Королевской Гавани правит Серсея Ланнистер. Но город осажден армией Дейенис Таргариен. Она пришла возвращать Железный Трон. Видели трех драконов, причем каждый со всадником. Это значит, кроме Дейнерис, в войске имеются еще валирийцы – только они могут летать на драконах.

Дежурный прошел вдоль стены к нужной карте:

– Вот, она высадилась южнее Королевской Гавани, в Штормовом Пределе. В ее армии большой наемный корпус, почти десять тысяч “Золотых мечей.” Есть сколько-то кочевой конницы. Есть еще какие-то “люди из Горелого Леса”, но мы пока не получили никаких сведений, что за люди, откуда и чем сражаются.

– А где остальные владетели? Ну, Великие Лорды, или как там они именуются.

– Войска Роба Старка, его мать и он сам года два, как убиты на “Красной Свадьбе”. Их родовой замок Винтерфелл захвачен сперва Теоном Грейджоем, потом разграблен Рамси Болтоном. Больше о семье Старков никаких новостей, кроме… Кроме объекта “сто два”.

Аналитики, зевая, подтвердили: да, знаем, остальные где?

– Брат покойного короля, Станнис Баратеон, с полгода тому получил в Браавосе кредит. Нанял немало конников, организовал из них более-менее управляемое войско. Сейчас он пытается привести под свою руку Ночной Дозор.

Теперь дежурный встал у карты северной части Вестероса, показал Стену.

– Лидер Дозора, как там его… Сноу… Сопротивляется. Но положение его шаткое. Братья Дозора недовольны, что Сноу договорился с местными дикарями крайнего севера, как их там… Одичалые. Может, Сноу переизбран уже или вовсе убит, просто сведения пока не дошли.

– Значит, основная линия истории пока что не менялась, – подвел итог старший аналитик, тоже с короткими седыми волосами, но не по-военному грузный, с большим красным носом и полными губами. Форменная рубашка на нем перекосилась, ремень едва удерживал брюхо. На лице там и сям красовались темные пятна: когда человек машинально брался за подбородок или чесал переносицу руками в чернилах.

– И вот здесь, – уже на третьей карте дежурный пририсовал кружок с датой, поставил цифру “3”, откашлялся, глотнул, покривился от холодного кофе, но нашел силы продолжать:

– … В Таверне-на-Перекрестке, агент “Семь” выполнил три оборота в петле.

Аналитики заворчали между собой:

– Почему именно “Седьмой” ?

– Почему три оборота?

– Самое простое: у него по плану три прокола, – старший аналитик постучал толстыми пальцами по схеме, по жирной черте на оси времени:

– Первый: три года назад. Встреча с Кэтлин Старк на Высоком Пути, где ему карлика не продали… Кстати, сигнал?

Дежурный душераздирающе зевнул, кивнул:

– Так точно, оповещение разослано. Все проколы приостановлены. Только “Седьмой” успел уйти во второй прокол, по расписанию. Глубиной два года. И не он один: Винтерфелльская операция началась.

– Но ведь от прочих агентов не поступало сведений о петлях?

– Пока нет. Мы запросили вертолеты, чтобы облететь все тайники и экстренно снять закладки. Но вы же понимаете…

Старший аналитик, разумеется, понимал. Вертолеты своим ходом с Радуги до Браавоса не долетят. С подвесными баками до Секиры, и оттуда с баками же… Большой перегон, большой риск. Стуканет мотор над ненаселенкой, и что тогда? И потом через Узкое Море… Узкое оно по сравнению со Студеным, а в абсолютных цифрах не сильно меньше тысячи километров – “Ми-восьмой” дотянется на пределе, и только в один конец. При встречном ветре даже и так не дотянется. На том берегу аэродромов и баз тоже нет. Прежде любых поисковых операций придется базу построить, топливо туда завезти – и лишь после всего начинать собственно облет секретных закладок.

И да, все это ночами. Чтобы местные не разнесли весть о драконах.

Старший аналитик посмотрел на подчиненных. Те уныло кивнули: понятно, что вертолет поедет на корабле-носителе. Там ему и топливо и обслуживание. Только за три тысячи километров корабль придет небыстро.

Еще можно дирижабли запросить. Но их на Радуге всего десяток, и на них очередь полгода. Людей спасать выделят, проверять рапорта в тайниках – нет. А даже если выделят, от Радуги просто очень далеко. И для вертолета, и для корабля, и даже для дирижабля.

– Тревожные группы снять? – подумал старший аналитик вслух, и сам же отказался от мысли:

– Во-первых, они ждут вызова на спасение людей. Вдруг что. Во-вторых, они же проколами должны ходить. А именно это сейчас и нежелательно, чтобы не смешать все еще сильнее…

– Заняты тревожники, – сказал дежурный. – У них как раз операция по спасению, по заявке “сто второго”. Они ушли в прокол на два года, точно после Красной Свадьбы. Между Рубиновым Бродом и Солеварнями.

Дежурный перелистал большой альбом с раскадровкой операции, всмотрелся, снова зевнул.

– Информация от агентов по закладкам штатно придет примерно через дней десять. Если не шторм.

– Что так, что этак: полмесяца, – аналитик вздохнул и помахал пухлой рукой:

– Все, забываем об этом. Будем пока отслеживать, может, прояснится… Куда конкретно прыгнул “Седьмой”?

– Время: после той битвы, где взят в плен Джейме Ланнистер, но еще задолго до Красной Свадьбы… Так, это примерно два с половиной года назад. Место: Риверран.

---

Риверран она знала, как свои пять пальцев. Кэтлин – тогда еще не Старк, тогда еще Талли – выросла именно в этих стенах. Здешние слуги и воины узнавали ее без лишних слов и без лишних слов повиновались.

Так что, когда беспокойство о дочерях достигло верхнего предела, Кетлин Старк задумала обменять их на Джейме Ланнистера. Она прекрасно понимала, что сын, Робб Старк, на такой обмен согласия не даст. Особенно, если сейчас тайком выпустить Ланнистера из темницы и отослать в Королевскую Гавань… Пускай и в сопровождении рыцаря.

Рыцарь для такого подходил только один. Бриенна Тарт, присягнувшая Кэтлин в лагере Ренли Баратеона. После того, как Ренли загадочно убили в собственном шатре.

Убийство свалили на Бриенну, но именно что свалили. Кэтлин видела: Бриенна втрескалась в красавчика Ренли “с ушами и лапами”, и если бы Бриенна кого убила, так скорее любовника Ренли… Как там его… Кэтлин поджала губы. Вот еще, помнить всех мужеложцев Семи Королевств…

Короче: Бриенна не убивала Ренли. Но сделала это загадочная Тень, либо подосланные убийцы оказались ловчее простоватой рыцарши с острова Тарт, значения не имело. Ренли погиб, армия его распалась. Кто поехал домой, кто еще куда. Большая часть войска присоединилась к Станнису Баратеону. Зря, что ли, собирались на битву… Битву, правда, Станнис проиграл, но Кэтлин узнала об этом уже на пути в Риверран.

И вот сейчас Кэтлин собралась выпустить наследника Ланнистера, поручить Бриенне отвезти его в Королевскую Гавань, где и обменять на дочерей. Потому что беспокойство: “как там Санса? Что там с Арьей?” буквально не давало Кэтлин Старк дышать.

Личного рыцаря Кэтлин отыскала во дворе, за упражнениями. Бриенна яростно молотила деревяшкой по мишени, привычно не обращая внимания на зрителей. Кэтлин пришла сюда сама, не желая втягивать в заговор лишних. Ее-то сын точно не убьет… Наверное.

Кэтлин помотала головой: у нее не только старший сын, Король Севера, Молодой Волк. У нее еще две дочери, да покалеченный Бран, и совсем еще маленький Рикон. Еще и старший, который Молодой Волк, ухитрился жениться… Ухитрился, да! Обещал взять за себя кого-то из Фреев, но наспех заключил брак с Джейни… Как там ее… Жиенна? Джейн? Тейлин?

Нет, Кэтлин Старк прекрасно помнила, как там ее невестку зовут. Просто нисколько ей не радовалась. Невестка из Вестерлингов не принесла сыну приданого, не привела рыцарей в войско, не обладала хорошими связями – словом, лучше бы Робб отослал ее после первой же ночи. Или оставил как любовницу. Все лучше, чем нарушенная клятва.

Фреи, конечно, сразу отозвали свои три тысячи. Потом Робб умудрился поссориться с Карстарками, и те ушли всем кланом. Войско уменьшилось вполовину… И вот сейчас она сама выбьет из рук сына могучий козырь, заложника от крови Ланнистеров, старшего и лучшего из сыновей хитреца Тайвина…

Может, не стоит?

Нет, нет! У нее не только старший сын, который рыцарь и победоносный полководец. Робб молод, силен, окружен верным войском. Не то, что Санса или Арья! Кто защитит ее девочек?

Кэтлин решительно шагнула к Бриенне, как вдруг заметила нечто краем глаза – и развернулась в ту сторону всем телом.

По двору Риверрана, отдав поводья слуге, отряхивая дорожный плащ, невозмутимо шагал тот самый посланник Железного Банка. Которому она не стала продавать Беса Ланнистера. Она ждала подвоха от приятелей Беса – но ее родная сестра Лиза почему-то… Предала… Нет, слишком сильное слово. Лиза всего лишь позволила семижды проклятому карлику взять защитника; защитник победил, и карлика пришлось освободить.

Правда, горцы, наверняка, убили самого карлика и того пройдоху, Бронна, что вступился за Беса. Дело не в том.

Дело в том, что посланник Железного Банка оказался прав. Лиза родной сестре совсем не помогла. Что-то знал? Ведь не просто так он ехал именно из Долины Аррен…

Пока Кэтлин вспоминала дела минувшие, посланник приблизился и отвесил вежливый поклон:

– Ваше величество, Королева Севера. Несмотря ни на что, я рад вас видеть.

– Посланник Железного Банка Ктан… Увы, не могу ответить вам тем же. Или у вас новости о том, кто пытался убить Брана?

– У меня новости о ваших дочерях.

Кэтлин остановилась и едва не осела прямо на грязную брусчатку; посланник сделал шаг: подхватить, но Кэтлин отстранила его одним взглядом.

– Бриенна!

Рыцарша подбежала, сообразила, подставила руку – Кэтлин оперлась, как на хорошее дерево. Вот же здоровенная девка. Жаль, что некрасивая. Но ничего, за хорошим приданым лицо не всегда видать, это о мужчинах Кэтлин успела узнать…

Нечего тянуть; Кэтлин собрала все силы, чтобы разомкнуть губы:

– Пройдемте в покои.

По лестнице Бриенна почти несла Королеву Севера; в покоях Кэтлин выпила вина, велела предложить то же самое посланнику. Ктан выпил, не чинясь, аккуратно и спокойно, как воду. Ну да: не его дочери, ему-то чего беспокоиться… Мебель и привычную обстановку в комнате словно бы затянуло туманом. Кэтлин сделала еще одно усилие:

– Говорите.

– Обе девочки живы и благополучны, – посланник Банка аккуратно поставил пустой кубок. – Санса в Королевской Гавани. Серсея содержит ее хорошо и планирует выдать замуж за Джоффри.

– За… Джоффри Ланнистера?

– Истинно так. Арья как-то ухитрилась добраться до Браавоса, – Ктан покачал кубком.

Бриенна, отстранив служанку, сама плеснула в бокал чуть не половину кувшина. Мужчина выпил и это, и снова – как воду, не замечая.

– Собственно, от Арьи я все и узнал. После чего мое начальство, в неизмеримой мудрости своей, – тут Ктан ухмыльнулся, – приняло решение вмешаться. И вот я перед вами.

Кэтлин молчала, восстанавливая дыхание. А ведь это значит… Значит, что Джейме Ланнистеру можно пока поскучать под замком. Нет нужды ссориться с сыном, выбивая из его рук последнюю фигуру…

– Если желаете, – Ктан убрал ухмылку и смотрел теперь неприятно-прямо, – мы вытащим Сансу из гавани и доставим сюда. Как вы понимаете, золото находит путь через любые стены.

– Что вы хотите взамен?

– Право добывать у вас на Севере некоторые металлы. Для этого нам понадобится выстроить порт и дороги. Собственно, я обратился именно к вам, чтобы вы представили меня вашему сыну. Как я слышал, у него немало хлопот, и просто так с улицы к Молодому Волку не попадешь.

– Для таких новостей он время найдет. – По взгляду Кэтлин служанка унеслась на поиски. Тогда Королева Севера посмотрела на собеседника прямо:

– Ктан. Вы не пытаетесь меня обмануть? Вы понимаете, что я сделаю с вами в таком случае? Возможно, пожалею. Но ведь это, поймите, потом.

– Простите, что я выиграю от подобного обмана? Нам нужны рудники, дорога к ним и порт, чтобы вывозить, что мы там накопаем. Все это будет построено на вашей земле. В любой момент вы сможете это отнять, если решите, что я вам соврал.

– Мне нет нужды что-то там решать. Я просто увижу девочек… Стойте. Вы ничего не сказали об Арье.

– Арья ученица в Храме Многоликого. Вы помните, она сходила с ума по фехтованию. Ваш муж еще нашел для нее наставника, Сирио Фореля. Невысокий такой браавосец.

– Этого не помню, – вздохнула Кэтлин. – Однако, вы правы. Сидеть за шитьем она не любит. Но вы что же, хотите сказать, что Арья останется… У вас?

Ктан помотал рукой, как бы отгоняя неприятный запах.

– Мы отнюдь не станем ее удерживать. Если желаете, отправляйтесь и привезите ее сами. Ведь нам она тоже имеет полное право не доверять.

– Семеро… Семеро… Она совсем девочка. Она еще не роняла крови. И уже не доверяет людям настолько… Что же ей пришлось испытать!

– Что бы ни пришлось, – Ктан вздохнул и теперь собственной рукой наполнил кубок, подвинул Кэтлин. – Пейте. Все это уже в прошлом. Теперь с ней все хорошо. Ну, залпом!

Дверь бухнула в стену; Робб Старк вбежал в комнату, едва успев остановиться перед креслом Кэтлин. Посланник банка выпрямился и поклонился. Бриенна ограничилась кивком. Служанка пискнула и, по недовольному жесту Кэтлин, попятилась из комнаты.

– Бриенна… Мне кажется, эта быстроглазка слушает у двери. Встань снаружи, проследи, чтобы нам не мешали.

Бриенна поклонилась коротко и вышла, прикрыв за собой дверь.

– Ваше Величество, – посланник проделал сложный поклон, куда затейливее, чем для Кэтлин; она, однако, почти не обратила внимания. Семеро… Или старые боги? Кто ее услышал? Дороги, рудник, порт – если бы она вчера или месяц назад знала, что так просто можно выручить Сансу, мейстеры бы уже писали купчие!

Выпрямившись, посланник сказал:

– Ваше величество, Король Севера. Фреи решили предать вас, ибо Ланнистеры пообещали простить им выступление на вашей стороне. Болтон из Дредфорта решил предать вас, ибо ему обещан Север, и Арья Старк в жены. Вы собираетесь дать Уолтеру Фрею любое удовлетворение деньгами либо землями, но Тайвин Ланнистер успел раньше.

Кэтлин уронила кубок. Робб Старк замер, хватая ртом воздух:

– Да вы! Как вы смеете клеветать…

– Я искал убийцу Брана, – теперь посланник улыбался печально. – По просьбе вашей уважаемой матери. Но мы не управляем тем, что приходит в расставленные сети.

– Так. Присядем. – Робб Старк опамятовался быстро. – Прежде всего. Что вы говорили о моих сестрах – правда?

– Истинная. Санса Старк в Королевской Гавани, Серсея женит на ней своего Джоффри. Когда – не знаю.

– Арья?

– Арья в Браавосе. Учится в Храме Многоликого. Если бы я точно знал, что увижу вас, я взял бы у нее письмо.

– Тогда каким же образом она обещана Болтону?

– Болтону отправят одну из девушек Сансы, некую Джейн Пуль. Она похожа на Арью лицом и телом, к тому же Серсея лично подтвердит: в самом деле, это Арья Старк, а кто сомневается, тот познакомится с мечом королевского палача.

– Однако… Вы много знаете.

– Положение обязывает.

– А откуда вы знаете о предательстве Фреев?

– Простите, Ваше Величество, но если я назову имена, моих людей рано или поздно найдут и убьют.

– Сколько у нас времени?

– Зависит от вас. Ловушка приготовлена в Близнецах, которые вам никак не миновать по пути на Север. Без вас, хм, не начнут… Если вы сомневаетесь в моих словах, пошлите людей, пусть проверят.

– Так… Что вы хотите взамен?

– Прямо сейчас мне нужно письмо от вас к Родерику Касселю. Он же комендант Винтерфелла?

– Зачем?

– Насколько мне известно от моих людей в Синем Зубе, войско железнорожденных осаждает Винтерфелл. Нам, понятно, не нужны люди Кракена рядом с будущим рудником.

– Что за рудник?

– Сын, я все объясню позже.

– Надеюсь на это.

– Так вот, мы охотно поможем вам удержать Винтерфелл. Но нужно поручительство.

Робб Старк прошел к двери, приоткрыл ее:

– Госпожа Бриенна, велите срочно найти замкового мейстера и прислать к нам… Кто это еще здесь?

Бриенна коротко поклонилась:

– Ваше Величество. Комендант Риверрана ожидает вас или Великую Леди Кэтлин. Срочно.

– Пусть войдет.

Комендант вошел и почти у двери бухнулся на колени:

– Леди Кэтлин, я не сумел уберечь вашу невестку, Джиену Вестерлинг. Ее зарезали нынче вечером. Прошу суд и отставку.

Посланник банка распахнул глаза шире золотой монеты. Робб Старк выронил кубок. Кубок покатился, оставляя за собой некрасивые красные лужицы.

---

Лужицы крови на листах и земле становились все больше; наконец, показалась и цель поисков.

Человек полусидел, привалившись к широкому стволу дерева, утонув до пояса в листьях. Из криво перевязанного уха натекло крови на плечо, и там уже клубились муравьи. Правая нога распухла, запах заставил медика первым делом вколоть противошоковое и поспешно ощупать бедро. Вроде бы признаков гангрены медик не увидел, мерзкого похрустывания не услышал. Рана воспалена, что нехорошо, но еще не загнила, что не так плохо.

Поднял веко, отметил: глаза серые, с описанием совпало. Посветил фонариком; зрачок дернулся. Жив. Хорошо. Еще как получится довезти, бог весть – но, хотя бы, нашли вовремя. Дополнительный прокол не понадобится.

Пока десантники поисковой группы разошлись по сторонам для охраны, медик с помощником срезали одежду вокруг рубленой раны, вкололи лежащему антибиотик по кругу, блокадой. Конечно, заражение крови так не сдержать, но разбираться можно в госпитале. Решили рискнуть: отрезать ногу никогда не поздно.

Носилки поставили рядом, обмякшее тело перевалили и добрую четверть часа пытались уместить раненого здоровяка. Сначала свесились ноги, растянув рану на правом бедре. Поправили ноги – откинулась голова; отлетели зачесанные на одну сторону волосы, открылось лицо. На правой стороне острые скулы, булыжник лба. На левой – сгоревшая кожа, шрамы до горла, губ вовсе нет, вокруг левого глаза буквально воронка шрамов, ну и волос на этой стороне лица вовсе не росло.

Выругавшись, медик поправил жуткую голову и осторожно повернул раненого на правый бок. Помощник его чуть подогнул раненому ноги, чтобы тот, наконец, влез в штатные носилки. Так, на боку, лежащего пристегнули ремнями, подняли и понесли к вертолету.

---

Вертолет поднялся лишь после заката – пилоты частей Постоянной Готовности умели летать в приборах ночного видения и беззастенчиво этим пользовались, чтобы не вызывать ажиотажа среди местного населения.

Раненый, уже очищенный от грязной одежды, наскоро протертый салфетками, воткнутый в капельницу, не чувствовал ни взлета, ни болтанки, ни довольно жесткой посадки на палубу морского буксира. И уж, тем более, не слышал, как над снимками его покореженного лица беседуют хирурги-спасатели:

– …Выглядит гадостно. Тем не менее, попробовать можно. Я сам два раза горел – по мне не особо видно.

Второй хирург, сильно моложе, как раз вставлял пробирки с кровью раненого в экспресс-лабораторию и ответил, только закрыв прибор и затянув застежками от качки.

– Строго говоря, Павел Васильич, видно. Но я знаю, как смотреть… Вы не рассказывали, кстати. Вы танкист?

– Бывший. Первый раз у Лизюкова, в сорок втором под Воронежем. Выскочили быстро, а все равно почти год в госпитале. Вышел – и сразу к Ротмистрову, под Прохоровку.

Младший хирург поежился:

– Вот почему вы ту книжку выкинуть хотели.

– Хотел, – хирург постарше пересел к небольшому столику. – Мало что картинки рисованы как не руками, так еще и читать противно.

Павел Васильевич процитировал, дирижируя сам себе карандашом:

– “Приказ! И средние танки устремились в атаку, обтекая грозные боевые машины прорыва”. Сволочи. Они же на этом детей учат.

Младший хирург проверил шнуры между ящиком лаборатории и компьютером – им на спасатель достался старенький “УМ2-НХ”, но, по причине кондовой элементной базы, невероятно живучий. Вот и сейчас, не обращая никакого внимания, что снаружи буксира пенился Крабий Залив, пресная вода Трезубца перемешивала соленое Узкое Море, а встречный ветер с оста добавлял остроты – компьютер успокоительно замигал всей панелью.

– А… Как на самом деле?

Старший хирург со скрипом потер перчатками лысую голову в пластиковой шапочке.

– На самом деле буквально лет пять назад, уже когда Жуков по-настоящему ветеранами занялся, и стало можно побольше, чем раньше… Мы с однополчанами скинулись, послали запрос в Подольск. А они сделали запрос немцам. И где-то там нашелся журнал боевых действий Второго Корпуса СС. Нашего противника.

Второй хирург поднялся, глянул через иллюминатор на раненого, принайтованного к узкой койке изолятора.

– Кажется, порядок. Погодите, я запись осмотра черкану… И что там, у противника, писали?

Старший хирург забрал подбородок в горсть, проворчал:

– Там про героизм ни слова. Это мы там двести машин оставили, а фрицы записали так: “Второй танковый корпус, развивая наступление, вышел на реку Псел.” Правда, кто-то говорил, что там сыну Риббентропа Железный Крест повесили – наверное, не за так. Но половина архивов досталась Бонну, а этих же не спросишь. Так что ничего внятного мы по доставшимся лоскуткам не сложили…

Павел Васильевич махнул рукой:

– Вот и вся цена тому нашему героизму.

– Так чего же они дальше не прошли?

– Потому что справа от нас Катуков, черт старый, как стоял, так и стоял со своими “танковыми засадами”, он-то своих берег. Не боялся Сталину возражать. И на второй день у него машин пятьсот наверняка в строю сохранилось. Ну, а немцу с левого бока, соответственно, нависал. Вот немец дальше и не пошел…

Тут компьютер запищал и погнал из печатающего устройства неширокую ленту с результатами анализов. Хирурги схватили добычу, поделили на неравные куски и несколько минут сосредоточенно сопели, черкая карандашами каждый в своем блокноте. Наконец, старший решительно хлопнул по распечатке:

– Можно. Можно. Только не у нас. В этом, как его… “Нуле”. Там протезисты, там восстановление такое, ух! Довезем в коме, чтобы лишний раз не дергать. А там все быстро сделают. Умеют, сволочи капиталистические.

И выругался так заковыристо, как может лишь настоящий московский интеллигент в третьем-пятом поколении.

– Павел Васильевич, но ведь здорово же! Мы и мечтать не мечтали, что так вот будем пациенту выбирать, на какой планете лечить.

– Эх, юноша… Вы хоть понимаете, что у нас неплохая хирургия лишь потому, что мы войну пережили? Война – эпидемия тяжелых травм. Передающихся контактным путем… Что же выпало на долю тем несчастным в “Нуле”, что заставило их развить протезирование и ревитализацию органов до такой высоты?

– Позвольте не согласиться, Павел Васильевич. Наука…

– Наука движется потребностями практики. И всегда так будет… Осмотрите еще раз.

Младший хирург прошел в изолятор, проверил у раненого пульс, поправил капельницу, подергал ремни и убедился, что ни при какой качке привязанный здоровяк не слетит. Вернулся, тщательно затянул кремальеры изолятора.

– Павел Васильевич, все в порядке. – Пока он делал запись в журнале, старший хирург уже вскипятил кофе на спиртовой горелке стерилизатора.

– Сегодня поработали хорошо. Угощайтесь. Первая вахта моя.

– Принято, – младший хирург вдохнул запах кофе, – Павел Васильевич?

– Расскажу, ладно… – кофе доктор выпил залпом. Задумчиво пробежал взглядом по стенкам лазарета, сплошь уставленным оборудованием и увешанным шкафчиками.

– Сгорели мы так: увидели в ложбине на дорожке пять “полосатиков”. Первого бац, последнего хлоп, все по науке. Они в выемке, ни направо ни налево, никак – мы же место для засады по уму выбирали. Колонна встала, мы их еще и еще, и еще, азарт, по сторонам не смотрели!

Павел Васильевич угрюмо выдохнул, и поставил кипятиться еще кофе.

– Но ехало их там шесть. Шестой сильно вперед ушел, мы его поздно увидели. Вот он башню повернул, ствол вверх-вниз, а мы уже точно знали: начал крестить – выпрыгивай! Ну и выскочили. Буквально шагов сорок пробежали, над нами башня пролетает, уже наша.

Разлив свежий кофе, доктор утер лицо салфеткой, метко бросил ее в мусорку для обычного мусора. Вздохнул:

– Мы до пехоты как на крыльях, день там с ними в окопе сидели, перезнакомились… Так, дай вспомнить… Боцман… Он вообще с речного буксира, но важничал сильно: “У меня на палубе таких, как вы, два взвода бегало!” Потом Рыло – просто фамилия такая, не повезло. Два Гуся – это братья из промторгкооперации. Монголам гвозди на шерсть меняли, сами загорели, как степняки. Ну, Хохол – это хохол. Черта обдурит. Слово за слово, и вот уже ты сам ему тушенку отдал… Сидели, темноты ждали. Чуть высунься – немец минометами начинает садить.

Выпили еще по чашке кофе. Младший коллега вынул из ящика лаборатории пробирки, поставил в стерилизатор.

– А потом он пристрелялся, видать. Нас всех одним накрыло. Шарахнуло так, что навалило холм. Там-то мне кожу с лица и ободрало, как наждаком. Наши потом ходили смотреть – “Чешска збройовка”, двести сорок миллиметров. Здоровенная дура. Фрицы много их с собой приперли, просто не говорят об этом.

– Ну да, чехи теперь союзники.

– И гэдээровцы тоже союзники. Американцы уже не союзники, уже враги… По мне, так лучше наоборот. Но мне замполит сказал: если хочешь внешнюю политику двигать, иди в Министерство Иностранных Дел, там только дважды паленого танкиста и не хватает. И, видно, пометочку в личном деле царапнул.

Павел Васильевич усмехнулся:

– Потому что я после войны на доктора пошел, отучился, работаю. Квартиру выписали. А когда пришла разнарядка – кого сюда послать – начальство мне командировку в плечи и вперед, заре навстречу. Дескать, если будешь там рассуждать, так хотя бы не в нашей ответственности. И как в мультике: “Добрый путь, Земля, прощай!”

– Павел Васильевич, я скажу честно. Я так очень рад, что здесь. Ведь по-настоящему иной мир. Неужели мы мечтали не об этом? На пыльных тропинках далеких планет; ну и вот оно. А что без ракет – какая нам-то разница?

---

Разница между виденным в последний раз и окружающим его сейчас оказалась настолько велика, что Клиган долго считал все вокруг сном.

Он лежал на удивительно чистой постели, по всей видимости – кто-то все же подобрал его там, в лесу. Когда он загибался от горячки спиной к дереву. Нашел, вытащил, отмыл. Одежду, оружие, понятно, присвоил. Коня, наверное, тоже. Коня жаль. На остальное плевать – жизнь дороже любого доспеха.

Что не так, откуда ощущение сна, он долго не мог понять. И только увидев отражение в окне, замер полусидя, ощупывая левую скулу, уголок губ, щеку, горло – все никак не мог остановиться, до тех самых пор пока от неудобного положения не заболела спина. Оказывается, он ослаб за время лежания. Долго валялся, похоже. Дырка в бедре затянулась, напоминая о себе только ноющей болью, привычной по множеству старых ран. Ухо тоже заросло.

Но то все мелочи. Лицо! Как сильно изменилось его лицо!

Мало того, что старый ожог перестал дергать, мало того, что левый глаз перестал болеть при сколько-нибудь резких движениях – на лице появилась кожа. Гладкая, неприятно-глянцевая, словно хорошо начищенный сапог – но даже такая кожа выглядела стократ лучше старого ожога.

Клиган пожалел, что не учился толком вере в Семерых. Куда там у них отлетает после смерти душа? Может, это рай?

А нет, понял Клиган довольно скоро, не рай. В раю мочиться не надо.

Лежал он в небольшой комнатке с непривычно-гладкими, ровными стенами. Чистота наводила на мысль о богатых домах, септах или даже замковых лечебницах. Но мебель – вся какая-то рубленая, прямоногая, нечеловечески-ровная – упрямо подсовывала память о кордегардии. Военная лечебница? Чья же?

Надо бы поискать отхожее место.

Клиган поднялся, оперся на спинку кровати… На холодную, явно железную спинку. Что за ерунда! Железо стоит очень дорого, уж в этом Клиган понимал. Такую кровать можно перековать на два меча… Наверное, на три!

Открылась дверь – Клиган оказался к ней спиной. Пришлось повернуться. Даже такое простое движение усадило его на кровать обратно, но Клиган теперь не унывал. Жив остался – мясо нарастет. Найдет, чем отплатить своим спасителям. Отслужит, на самый худой конец. Мало на Вестеросе бойцов лучше.

В открытую дверь вошел мужчина, возрастом чуть помоложе Клигана. Весь чистенький, гладенький, в белых одеждах, с розовыми пальцами, как у младенца. В розовых пальцах мужчина держал черную табличку – похоже, грифельную доску для записей, Клиган видел такие у мейстеров, чиновников и вообще чернильной братии.

Мужчина произнес нечто непонятное, и черная табличка тотчас отозвалась на всеобщем языке:

– Ты очнулся есть?

Клиган кивнул. Сказать он пока ничего не мог: только сейчас понял, насколько пересохло горло.

– Хотеть есть или пить?

Клиган поднялся и показал на завязку штанов. Мужчина понимающе кивнул, что-то буркнул в табличку, и та перевела:

– За мной ходить. Нет спешить.

---

Спешить Клиган при всем желании просто не мог. Несколько дней он перемещался, опираясь на стены, и только глазами хлопал, впитывая новости. Лежал он тут не один, человек двести помещалось в белых комнатах по бокам светло-зеленых или голубых коридоров. Все здание выглядело непривычно-новым, потому что его постоянно мыли и убирали круглые черепашки с зелеными или красными глазками. Они ползали по полам, потолкам и стенам с чисто паучьей сноровкой, распыляя за собой запах, который остается над рекой после удара молнии.

Наверняка, в здании имелись и другие помещения, но первое время Клиган перемещался только в столовую, а потом в отхожее место – тоже неимоверно-чистое, блестящее, совершенно без вони. Облегчившись, Клиган давил на черную клеточку в стене, вода все смывала… Клиган, как ни старался, не мог вспомнить, где бы такое водилось на Вестеросе. В королевском замке он живал – там точно ничего такого нету.

Тело вспоминало себя неохотно, медленно, тяжко; Клиган, конечно, огорчался – но, с другой стороны, в мире не оставалось никого и ничего, к чему Клиган мог опоздать. Впервые за все время он чувствовал себя листом в листопаде. Несет куда-то… Куда? Неважно. Главное: исчезла боль.

Даже на вечно лысой левой половине головы появились волосы. Редкие, как на правой – но ведь они совсем не росли с тех самых пор, как старший брат сунул Клигана головой в жаровню.

Через пять суток растительного существования мужчина с розовыми пальцами привел Клигана в комнату иного покроя. Вовсе без окон, разделенная прозрачным камнем – или огромным стеклом – комната служила для разговоров с больными. Почему нельзя без перегородки, Клиган пока не понимал, но и не удивлялся. Мейстеры могли кое-что вылечить, но точно не вернуть ему лицо. Эти колдуны посильнее. Раз им надо именно такие комнаты, и именно такие перегородки, то пусть будут. Зато – лицо!

Клиган снова провел пальцами по скулам. Быстро, украдкой. Нет, зеркало не врет: пальцы шли по гладкой коже, чудовищно непривычной после многих лет ожога. Вместо уколов или дергания лицо чувствовало только прикосновение. Левая половина, конечно, чувствовала намного слабее, чем правая, но вот на это Клиган точно плевать хотел с самой высокой башни Харренхолла.

Клиган занял место на хлипком сиденьице со своей стороны прозрачной стены. С другой стороны в комнату вошел молодой парень… Клиган оскалился. У этого точно руки не розовые. Руки длинные, лицо потертое, сам весь худой, длинный – не выше Клигана ростом, но и не особо ниже. Безусловно, боец.

Парень сел на сиденье со своей стороны и поздоровался безо всяких черных табличек, на привычном всеобщем языке – только выговаривал он все слова четко, чересчур старательно, как ученик выполняет фехтовальные приемы.

– Рад приветствовать вас в мире живых. Мое имя Пламен. Я буду сопровождать вас и помогу вам здесь освоиться. Прежде всего: как мне обращаться к вам?

– Сандор Клиган.

– Как правильно: “Кли-ган” или “Кли-гейн”?

Прежде, чем Сандор успел ответить, в комнату с той стороны влетела девочка.

– Пес! Его правильно называть Пес!

Сандор поднял голову так быстро, что едва отросшие волосы взлетели над почти лысой макушкой. Арья смотрела непонятно: то ли продолжает смеяться, то ли вот-вот заплачет. Сглотнула, мотнула головой – тоже с короткими волосами! Она что, лечится здесь?

Арья быстро провела рукой по глазам и добавила:

– Пошли, я тут все тебе покажу.

---

Показывала Арья дней десять – Пес ощутил себя почти прежним. Только новое лицо все отвлекало, пальцы постоянно тянулись потрогать гладкую кожу. Подумаешь, иной мир, плевать на громадную расколотую луну, на красивейший парк, роскошнее Красного Замка. Вот как они приживили новое лицо?

По парку они гуляли втроем: Пес, Арья и выделенный в сопровождение Пламен. Арья сказала, что вместе с Пламеном плыла от Браавоса. Пламен поправил: “Плавают рыбы и… Это самое. Моряки ходят”. Пес почуял за словами примерно ту самую браваду, за которую ненавидел рыцарей, но вмешиваться не стал. Арье интересно, Арья улыбается – так что пусть. Пусть радуется. Если вспомнить, что они с Арьей видели в Близнецах, на Красной Свадьбе – пусть хоть какое-то возмещение от судьбы.

На четвертый день к Пламену приехали два друга. То есть как: “приехали” – прилетели в железной коробочке со стеклянными окнами. Непонятно, почему, коробочка показалась Клигану быком, склонившим голову в атаке. Арья уже выводила его к больничной стоянке, так что Клиган мог видеть, что летающие сундуки тут обычное дело. Что уж толковать о сундуках, ездящих без лошадей. Иной мир, значит – иной. Арья улыбается – значит, пусть оно будет.

Друзья Пламена, тоже оба молодые-зеленые, выпрыгнув из коробки, смерили Пса уважительно-настороженными взглядами. Посмотрели на Арью – и Пес прямо сквозь кожу прочитал в них ровно те самые мысли: “Если Арье интересно, то пусть будет.”

Здесь Пес уже нахмурился – и поймал себя на странном чувстве.

Кто ему Арья?

Какого лысого он сердится на ее друзей?

Чтобы переменить мысли, Пес уверенно запустил руку в привезенный друзьями Пламена мешок со сладостями. Каждый кусочек обертывался в плотную бумагу с цветным рисунком; развернув и съев несколько штук, Пес вгляделся в рисунок. А ведь у них тут буквы. Что они, каждую бумажку вручную раскрашивают и подписывают?

– Что тут написано?

Пламен прочитал и перевел:

– “Птичье молоко”.

Пес едва не поперхнулся:

— У вас что, птиц доят?

Парни переглянулись и засмеялись:

— У нас доят всех. Даже кабачки икру откладывают.

Кто такие “кабачки” Пес не понял, но в спор не полез. Надо быть последней сволочью, чтобы задираться с собственными спасителями.

И опять же – лицо.

Друзья Пламена представились. Который попроще, Варен. Который с непривычным разрезом глаз, Айсен. И снова они назвали только имена. Ни рода, ни поселения, ни какой-то частицы, обозначающей ранг. Пес думал, Пламен такой один с кратким именем. А тут выходит, общий для всех обычай.

И ведь они точно не слуги, не крестьяне: на железных кораблях летают. Клиган задумался, потом все же попросил:

– Волчица, уточни: кто они по рождению? Какого сословия?

Арья ответила быстро, видимо – давно знала:

– У них тут нет сословий. Как в старой Валирии. Все фригольдеры и все могут голосовать.

– Голосовать?

– Ну, выбирать правителя.

– А из кого выбирается правитель? Разве из любого и каждого?

Арья замялась. Пес хмыкнул:

– Во-во.

Пламен уточнил:

– Валирия? Государство, что существовало давно-давно?

Арья поправила:

– Фраза “существовало давно-давно” переводится как “было”. То, что было давным давно.

Пламен поморщился:

– Арья, такое слово сказать не можно. Это слово очень плохой. Сразу демоны являться. Галь, Даль, Розенталь. Великая русская литература наступать!

– И что?

– И все! Все страдать и в конце все умереть. Совсем все!

Пес покривил губы:

– Мы всегда так живем.

– Теперь нет, – неожиданно серьезно и горячо сказал Варен. – Теперь мы пришли.

– Вы можете отменить смерть?

– Нет. Но страдать уменьшить можем сильно.

– Тогда просто в конце все умереть?

Парни зафыркали, напомнив Псу кое-что.

– Арья, спроси у него. Можно ли мне вернуться обратно? Надо бы коня поискать.

Пламен помотал головой:

– Пока Клиган тут лечился, не меньше месяца прошло. И почти месяц он до Радуги на спасательном буксире плыл. Так что отвезти можем, но толку никакого не предвидим.

Выслушав перевод, Пес грустно кивнул. Действительно, зачем кони тем, у кого есть железные летающие корабли. Великая магия! Сила их оружия очевидна. Вестерос они захватят, если пожелают, очень быстро. Но зачем им желать Вестерос? Они вон, в иной мир шагают, как в другую комнату. Что им до мокрой западной окраины?

Тут Сандор сбился с шага и замер прямо на дорожке.

У них нету сословий. Если они завоюют Вестерос, они ведь наверняка отменят сословия тоже?

И, получается, он окажется вровень с Великими Лордами… Скажем, со Старками? С девчонкой, певшей для него в Королевской Гавани?

Новое лицо-то у него теперь есть!

– Арья…

Пес помедлил.

– Спроси, берут они людей на службу?

---

На службу к Дейнерис местная знать не торопилась. Подумаешь, наследница рода Таргариен. Мы тут видели… Кого только не видели за последние годы. Старки вот не добрались от Риверрана, далековато. А так: Львы Ланнистеров, Розы Тиреллов, Кракен с Железных Островов, Олень Баратеонов, причем оба, Ренли и Станнис… Все промелькнули перед нами, все побывали тут. Если блондинка в самом деле хочет нашей службы, пускай возьмет столицу. Для начала.

Нет, конечно: драконы дело серьезное. Но за прошедшие века баллисты научились делать совсем неплохо. По крайней мере, летать над стенами Королевской Гавани Дейнерис уже не рисковала, проводя время главным образом в поездках по окрестным замкам, в попытках привлечь на свою сторону рыцарей.

Войско на штурм Королевской Гавани Дейнерис пока не бросала. Хотя, разумеется, понимала: танки и гаубицы американского Корпуса вынесут ворота, сломают стены, размолотят рвы, проедут насквозь хрупкие домики предместий. Войска Серсеи сдержать их не смогут, город будет взят и разграблен – чего как раз Дейнерис и не хотела.

Чтобы армия не скучала, отряды постоянно гоняли по округе – кого вместе с Дейнерис, как дополнительный козырь на переговорах, кого вольным образом. Хотя им и внушили, что собственную страну грабить не надо, американцы видели: это как запретить кузнечику прыгать. Ноги оторвать – подействует, а так нет.

К счастью, разведка принесла новость, будто Джейме Ланнистер собрал в богатом, нетронутом войной, Просторе несколько тысяч возов с хлебом, навербовал еще людей у себя на Западе, и теперь ведет все это на выручку осажденной столице. Так что “Золотых мечей”, а с ними и приличную часть осадной армии, услали на запад, на Золотой Путь, встречать гостя. Командовать сборной солянкой уехал Барристан Селми.

Дейнерис надеялась, конечно, что Серсея выведет войска на вылазку, завидев уменьшение сил противника. А тогда из Горелого Леса выедут эти самые танки, и все кончится даже без применения драконов. Но Серсея – то ли имея хороших соглядатаев, то ли просто по вредности – на переговоры не шла, ворота не открывала, стояла крепко. По драконам стреляли часто, метко, как прежде. Никаких признаков уныния или неповиновения гарнизон Королевской Гавани не выказывал.

Драконы улетели куда-то на север: вроде как там видели не то живых мертвецов, не то ледяных колдунов, не то их обоих разом. Варис и Бес, привыкшие лопатить горы пустых слухов, по этому поводу особо не беспокоились. Они просто не знали, что с севера в срок не вернулся лучший агент американского Корпуса – полковник Чарльз Беквит, “нападающий Чарли”, отец американского войскового спецназа. И по такому поводу Корпус намеревается выслать на север… Для начала танковый батальон. Со средствами усиления. А там как пойдет.

Прочие американцы оставались пока что в лагере, обустраивая его с каждым часом. Они тренировались, как солдаты – но и копали землю, выравнивали дорожки, как рабы. Чего ни Варис, ни Бес уложить в голове не могли. Когда американцу приказывает старший по званию, американец идет и быстро все выполняет. Но за мисками в столовой генерал и сержант могут сидеть на одной лавке. И еду им никто не подает, сами подходят. Одинаково!

Никакие разговоры с Баш-Аламхаром не могли к такому приготовить.

Вечером Бес и Варис встретились в большом шатре лысого евнуха, где он выслушивал своих “птичек”, а для этого поделил шатер на семь комнат ширмами – чтобы случайные посетители не увидели неположенного.

Сойдясь в одной такой выгородке, у хорошо накрытого ужина, карлик и евнух долго молчали, прихлебывая золотое вино Арбора, знакомое и любимое каждым с давних пор. Здесь, на Вестеросе, золотое арборское лилось рекой и стоило недорого. Впрочем: “недорого” – относительно Миэрина. А так вино и здесь крестьянам не по карману.

Наконец, по молчаливому соглашению, оба повернулись к столику для кайвассы, выложенному мозаикой клеток прямо по крышке. Достали каждый свою шкатулку с фигурами. Вместо ширмы Варис взял какой-то свиток, а Тирион поставил на ребро коробку от фигур.

В молчании разместили фигуры, убрали ширмы. На сегодня обе расстановки зеркально отражали друг друга; оба игрока протянули через игровое поле цепь “гор”, в проходах выставили тяжелых латников, за которыми сгрудились кони и слоны.

Драконов каждый игрок отставил на край доски; должно быть, оба вспоминали трех драконов Дейнерис, улетевших на север.

Тирион думал, что Дейнерис, похоже, нашла общий язык с огнедышащими тварями – теперь они повиновались блондинке беспрекословно. Ни о каких драконьих бесчинствах не докладывали и не доносили “птички” Вариса. Что, кстати, немало помогало поддерживать порядок в осадном войске. Смотрите, мол – у Дейнерис даже драконы ведут себя прилично!

“Та самая Дейнерис, у которой Даже Драконы” звучало на каждом углу: из уст подсылов, с листовок-рисунков, отпечатанных американцами во множестве, в объявлениях глашатаев. Кто первый пустил прозвание “Дейнерис Дажедра”, так и не нашли. Но шутка, пожалуй, удалась.

Дейнерис для вида пофыркала – но все видели, что ей, конечно, приятна слава. Такая слава, когда присваивают прозвище, расходится от замков до халуп и потому остается в людской памяти даже после того, как сами замки рассыпаются в щебенку.

Шутка заняла войско еще дней на десять, а потом-то бойцы все равно заскучали. К тому же, говорили, что вот-вот мейстеры разошлют белых воронов. На Вестерос надвигалась ее величество Зима.

Варис переставил тяжелого латника с непривычной для шпиона решимостью. Ветер шел низом, трепал занавеси шатра, холодил ноги, и Варис думал: выдержит ли войско накатывающую непогоду? Скорее нет, чем да. Надо либо штурмовать, либо отводить армию обратно. В Штормовой Предел, где, по докладам, пришлые развернулись во всю ширь. Диковинок там просто море разливаное. И уж домов для войска они там настроили во множестве.

В конце-то концов, Таргариенов он вернул домой – на Вестерос. Если Дейнерис умна, трон возьмет сама. А если глупа, то на ее место снова придется искать… Кого-то.

Тирион ответил слоном, настроившись на встречный бой в проходе. Латника слон, конечно же, снес – но во фланг ему выходил тяжелый конник Вариса. Только будет ли евнух атаковать слона, или нацелит копьеносца на второй проход, где у Тириона всего лишь пехота?

Да что же они молчат, во имя Семерых!

Тирион еще раз глотнул вина и сломал тишину:

– Лорд Варис, не приносят ли ваши “пташки” новостей о гостях из Горелого Леса?

Варис усмехнулся:

– Мои “пташки” принесли новость из Красного Замка. Оказывается, несколько недель назад – еще до холодов, при самом начале осады – мейстеры всыпали в Путеводную зерно Серой Хвори.

Тирион вздрогнул и решительно наполнил кубок:

– Я пью только вино.

– Так вот, гости из Горелого Леса пресекли расползание заразы буквально в один день. Мы ездили туда с Ее Величеством, вспоминаете?

– Да, – Тирион машинально подвел баллисту на клетку ближе к проходу, потому что Варис как-то странно поглядывал на своего дракона. Не собирается ли пустить в дело?

– Они, оказывается, испытывают пригодность воды каждый день. И вот, едва установили ее опасность, в речку вылили лекарство.

Тирион поднял глаза на Вариса. Может, евнух и солгал: проверить невозможно. Вылечить реку?

Впрочем, Баш-Аламахар как-то поведал историю о царе, повелевшем высечь море плетьми. Если море можно высечь, почему реку нельзя вылечить?

– Сколько заболевших?

– Ни единого.

– Может, скрывают?

– Может, – Варис кивнул. – Но тогда бы они до сих пор ходили в перчатках и масках.

– Они считают, это помогает от Серой Хвори?

– У них есть обычный набор приказов, которые отдаются всякий раз при подозрении на мор. Все знают, что в таком случае делать.

Карлик повел слона не в сторону короля, а коварно свернул налево. Подальше от фигур Вариса, которые могли бы снять зверя с доски. Варис догадался, что Тирион хочет расчистить слоном крайние проходы и пустить в них… Да хоть и легкую конницу. Со слоном они там беды натворят. Собственный слон с противоположного края доски не успеет.

Пришла пора драконов; евнух аккуратно перевел своего ближе к линии соприкосновения.

– Гости не заявляли пока требований к Дейнерис?

– На удивление, нет. Похоже, они выжидают результата осады.

– Вот почему Дейнерис тянет. Она пытается пересидеть не Серсею… Варис, надо сказать королеве: этих она не переупрямит. Скоро Зима.

Варис поежился и потер ноги в шерстяных носках друг о друга:

– Мне вы могли бы и не напоминать. Приказать нагреть вино?

Вина Тирион отмерил еще и с удовольствием выпил.

– К чему портить превосходный напиток? Льда пока нет, не так холодно.

– Скоро будет… Холодно. – Варис впустил дракона в стан противника, сразу же выбив тяжелого латника и обозначив угрозу всаднику. Тирион, усмехнувшись, придвинул баллисту на заранее присмотренную позицию. Куда бы Варис не атаковал следующим ходом, через два баллиста его достанет.

Чтобы отвлечь противника, на противоположном фланге Тирион отважно бросил слона прорываться к самой ценной фигуре – королю противника.

Вот интересно, подумал Тирион. А если мы все – такая вот фальшивая угроза на противоположном фланге? Если главное сейчас происходит в оставленном далеко позади Миэрине? Или вовсе где-то на севере бескрайнего Эссоса?

– Сир Варис, а что говорят о гостях простые люди? Помнится, воины из Горелого Леса уже несколько раз бывали в нашем лагере, в увольнениях. И в окрестных селах бывали тоже. Как их принимают? Не боятся ли?

Евнух задумался: какую угрозу парировать? Убирать от баллисты дракона – или останавливать слоновий прорыв к своему королю?

Дракон или король?

Король или дракон?

– Тирион… Вы не думали предложить нашим гостям службу?

Карлик поглядел на евнуха. Евнух понял, что карлик отмолчится. По крайней мере, пока Варис не ответит на его вопрос.

Тогда Варис убрал дракона – но так, чтобы следующим ходом пустить его за прорвавшимся слоном.

Сказал:

– Простые люди думают: гости из Горелого Леса – обычные люди. Пьют, но платят за выпивку. Дерутся, но не до смерти. Ходят к девкам, и ничего особенного там не проявляют. Простые люди… – Варис хмыкнул, пытаясь хотя бы для себя вывести определение, кто же теперь будет “простым” – Простые люди говорят между собой просто: “Они такие же, как мы. Зачем их мейстеры убивают?”

Парило весь день. Когда Звездочет возвращался с императорского приема, веера ему едва хватало. В Сосновых Склонах он первым делом прошагал к бамбуковому акведуку и с наслаждением подставил голову под холодную воду.

Только потом заметил, как похорошела усадьба, как подновили штукатурку, заново выкрасили столбы и позолотили резьбу на деревянных карнизах; там и сям заблестели свежей глазурью новые черепичины.

Отряхнув голову, Звездочет прошел в отведенный ему по старой памяти Лазоревый Павильон, где сразу же переоделся в легкое, по погоде.

Потом вышел на низенькую террасу – старший брат называл ее “энгава”, с японского. Местные, конечно, говорили иначе. Звездочет, к стыду своему, так и не выучил языка Сосновых Склонов, общался через переводчиков…

Сейчас он меньше всего хотел общаться, что прекрасно поняли сопровождающие и, разумеется, немедленно по прибытию известили Хоро.

Хоро тоже не удивилась. Что такое императорский дворец, она знала прекрасно, и как там способны влезть в голову через противоположный конец тела, тоже отлично представляла. Звездочет знакомил местную верхушку общества с новыми – а потому по определению дикими и ужасными! – взглядами на мир в целом, империю в частности, крестьянский вопрос в особенности. Разумеется, император и придворные дивились, а многие вполне обоснованно пугались: при новом порядке им наверняка не останется мест. Каверзных вопросов и попыток поймать Звездочета на лжи всякий раз выливалось море разливаное.

Будь Звездочет из мира попроще, после дворца его бы отвели в Квартал Удовольствий, а уж там утешали любого и всякого. За пенициллин и противозачаточные средства Звездочета бы в самом деле носили на руках из дома в дом, буквально через весь квартал… Но “руссо туристо – облико морале”, как-то отговорился тайным заклятьем Звездочет – а магию тут уважали. Нельзя так нельзя; для святых подвижников или там отшельников дело вполне обычное.

Поэтому Звездочету тактично предоставили возможность приходить в себя самостоятельно. Что неслышные и незаметные “садовники” прямо тут же, на террасе, заварили чай, поставили столик со сладостями – для большой богатой усадьбы обыденность.

Звездочет пил чай и смотрел на закатное небо – конечно, из его павильона открывался красивый вид на садящееся солнце. Окна в восточной стене приличествуют комнатам слуг. Им надо вставать с первыми лучами. Благородный муж ночью спит, и просыпается, когда сам сочтет сообразным…

Иногда Звездочет задумывался: он ведь коммунист, почему он так спокойно принимает службу, лесть, откровенное поклонение? Почему он здесь, во дворцах – а не там, в хижинах?

Всякий раз он понимал: если изменять Страну Цветных Облаков, то сделать это без океанов крови можно только реформами сверху. Хотя даже в этом случае обеспечены реки крови – как в Революцию Мейдзи, в той самой любимой братом Японии – но все-таки реки, не океаны.

В будущем, высквозившем из “тех документов”, из предупреждения Веденеева, никто не ставил вопрос категорично. Там видели разницу между океанами крови – и реками крови. Звездочет не раз передергивался от циничного расчета: “в этом варианте на сорок тысяч гробов меньше”, ужасаясь, как люди могут почти спокойно жить в ста-ста пятидесяти километрах от настоящего фронта. Кто-то едет в окопы, а кто-то в круиз по далеким странам. Ничего похожего на войну, пережитую им самим.

Та страна, в будущем, выглядела пестрой, яркой – разъединенной. Хуже, чем развалились США в здешней ветке истории. Каждый тянул в свою сторону, и власти это, безусловно, поощряли: одиночек проще сгибать. Правда, при попытке всех подвигнуть на общее дело, яркие индивидуальности и творческие личности просачивались как вода сквозь пальцы, и государство оказывалось с людьми, мало пригодными на бой и подвиг, а пригодными разве только ругать предков – и думали не так, и писали не этак, и пресмыкались перед начальством, и дышали не так…

Ну что же, думал Звездочет. Вот нету предков, мы ушли. Мы остались тут, в прошлом, и тщательно заперли за собой дверь. Как вы там, потомки? На кого теперь вы сваливаете собственные ошибки?

Звездочет пил чай; сперва в чашке отражалось закатное небо. Потом солнце ушло, но в чашке почему-то вспыхивали отблески – теперь не рыжего, теперь синего света.

Молнии, понял Звездочет. Близко гроза. То-то весь день парило.

Сперва пришел ветер; черепичные коньки встряхнулись, защелкали, словно бы под крышами пробудились драконы, встопорщили синюю чешую. Полетели мелкие листочки, деревья потянулись верхушками в каменные чаши, к блестящей резьбе карнизов. Кое-где зеленые плети застряли в завитках, и деревья выпрямлялись неохотно, медленно, оставляя вырванные патлы на завтрашнюю работу садовникам. Шум дождя еще не звучал: раскаты грома, делавшиеся все ближе, полностью забивали все.

Волна, думал Звездочет. В гадательных дощечках с острова Пасхи вроде как расшифровали некоторые символы. Волна меняет мир, как хочет. Плохой мир – ура, приходи, Волна, поменяй тут все! Хороший мир – ай, подожди, Волна, не надо, я еще толком не жил!

Волна сметет и нарисует все заново, не как думали, не по-вымечтанному. Вот и он сейчас тут сидит один, хотя планировал поехать с братом. Но Толмач занят вращением колеса рутины. Помнится, в одном из писем он так обосновал вечную занятость: “Мы – фирма, и выпускать плохие книги не имеем права уже поэтому.” Так что Толмач недели напролет подбирал корректоров, спорил с редакторами, вычитывал гранки. Оказалось, что работать на себя означает полное отсутствие выходных. Самое большое – выехать вот в командировку. Сразу тебе отпуск и круиз по экзотическим странам…

Напрасно брат старается. Звездочет читал в “тех документах”, как прошлись по ним потомки, и долго берег брата от критики, пока тот случайно не оговорился. И оказалось, что брат читал все ту же критику, и точно так же охранял Звездочета от грязи и ненависти.

Оба они представляли себе совершенно другое будущее. Нет, Серов и Келдыш правильно сопротивляются “исходному” течению истории. Любой вариант лучше того, полученного. Потомки сползли в классическую “потенциальную яму”, самое низкоэнергетическое состояние, к чему стремится всякая система, как только исчезает внешняя поддержка.

А там уже как в решете – “дырок много, все слыхали. Да не выскочить никак!”

Возможно, Советский Союз и не хорош – но ломать его, в который раз “до основанья” – тогда кто вообще захочет “а затем”? Каждому отдельному человечку Союз не нужен. Мороженное по одиннадцать копеек дело хорошее, только люди думают: может, все-таки дешевле рубль сорок за мороженное платить? Чем переходить Сиваш по горло в ледяной воде?

Гром катился все ближе. Ветер не отпускал согнутые деревья; в наступившей темноте синие вспышки выхватывали ветки лиственных “свечек”, теперь переплетенные с пирамидками хвойных, впутанные в зеленую изгородь, на глазах теряющую строгость и четкость.

Ливень шумел уже где-то рядом: на соседней улице, может – у края усадьбы. Сосновые Склоны по величине с хороший квартал, а ведь по здешним табелям усадьба небогатая. Род немало пострадал в засуху…

Ну ничего, сейчас воды всем хватит! Небо опрокинулось, перевернулось, залив очаги неудачников, выбивая тростник и листья из крыш, сплетенных без должной аккуратности, по щиколотку затопив плиточное мощение, где только его делали.

Над каменными птицами, чашами и другими садовыми скульптурами встали форменные нимбы: молнии отражались, играли мгновенными радугами на воде, разлетающейся почти горизонтально. Брызги вошли под свес крыши, как домой, мигом промочив Звездочета на все три слоя одежек, но после душного жаркого дня Звездочет принял это с облегчением.

Во вспышках молний Звездочет увидел, как хозяйка усадьбы, госпожа Сюрэй, водит за руку мальчика лет пяти-шести по террасе, показывая мимолетные ночные радуги, отчего ребенок радостно кричит. Мальчик не должен бояться ничего, вспомнил Звездочет. Пожалуй, оно и правильно. Скоро уже детеныша поставят на качели, вручат лук – пока что детский – и будет пацан стрелять колчан в день. Сперва по неподвижной мишени, потом по алому вымпелу за скачущим конником.

Вырастет – начнет стрелять не колчан, а, скажем, от рассвета до полудня. И совсем забудет, как в детстве боялся грозы, и как мама лечила его от страха молниеносными радугами на брызгах.

Чуть поодаль, на террасе Черного Павильона, Звездочет заметил острые уши и пышные хвосты других обитателей Сосновых Склонов. Хоро с дочкой. Тоже пьют – возможно, чай. Вон белая голова Лоуренса, вон поодаль здоровяк Эйлуд, а больше никого. Говорили, будто Капитан отыскал себе женщину вровень, и живет сейчас где-то снаружи… Снаружи? Что за формулировка?

Но как иначе это определить, задумался Звездочет. Вот семья… Дом. Хоро или там еще чей. А все остальное – внешнее. Как ни меряй. Нету часов, тиканье которых слышалось бы по всей Вселенной одномоментно, и считалось бы “временем”. Точно так нету никакой единой оси, точки, ядра или области, относительно которой можно определить “пространство”.

Вот еще молния, и еще – малыш прям визжит от радости, потому что в потоках ливня, в простынях брызг, свет молний рисует… Что захочешь видеть, это и рисует.

Интересно, есть ли “грозовая живопись”? Так расставить скульптуры, черепицу там положить, чтобы рисунок падающей воды, подсвеченный молнией, давал картину? Здешним, с их культом быстролетности жизни, должно понравиться.

Итак, если каждая семья сама себе “остров” или “корабль”, с внутренним и внешним – получается, что “экипаж” или “команда” совсем не глупая метафора. И Мия, вернувшаяся откуда-то из “Тумана”, от японца Кимуры-сана, не зря так серьезно думает над записками с “Туманного флота”.

Звездочет вздохнул, допил чай и потряс колокольчиком. Пусть принесут еще, только на этот раз прибавят кувшин вина. Смешает он сам. Но – как назвать? Грог? Это ром с чаем. Ром, виски, водка – в грог льется крепкое. Глинтвейн? Это вино, подогретое с пряностями, чая нету вовсе. Смешать с коньяком – получишь “адмиральский чай”. А чай с вином как назвать?

Ливень стих на несколько мгновений, потом ударил снова, чуть ли не яростнее. Молнии удалялись: теперь между вспышкой и раскатом грома Звездочет спокойно считал до пяти. Километра полтора. Что ж, сегодня он поработал неплохо, принеся сколько мог знаний в Страну Цветных Облаков. Делать ничего не хотелось, что понятно – но и не требовалось, что совсем хорошо. Хватит времени и чаю выпить, попутно составляя название новоизобретенному напитку, и просто-напросто выспаться. Тоже ведь можно, если свобода.

Ночь только начинается. До утра еще далеко.

---

Далеко за полночь со всех экранов Советского Союза внезапно исчезла настроечная таблица. Диктор произнес буквально несколько слов, после чего пошло прямое включение с “Эль Хомры”. Но не с той эль Хомры, которая в южных пустынях, а той “Эль Хомры”, которая выстроена среди льдов на Новой Земле, специально под старты ядерно-импульсных ракет.

Испытательные ракеты поднимались отсюда на обычных твердотопливных ускорителях – за их серебристыми цилиндрами тело собственно корабля скрывалось почти полностью. На тяговый модуль “Надежды” ускорителей нацепили тридцать две штуки. Шутка сказать, на орбиту выталкивали почти триста тонн. Сто тонн сам корабль, и в нем сложено столько же тонн тяговых зарядов, залито семьдесят пять тонн графитовой смазки для опорной плиты.

Экипаж модуля тяги состоял из двух землян. Советский космонавт Алексей Леонов и американский астронавт Нил Армстронг. После Второй Сецессии гражданство Армстронга превратилось в непонятное, так что Нил Армстронг предпочитал называться просто “американец”, не уточняя: относится он к “Discorded State”, или Средней-Западной Республике, либо Тихоокеанской Республике, не то к Республике Флорида или вовсе к гордому одинокому Техасу.

Земляне стояли перед лифтом, подняв обе руки. Медленно поворачивались в резком белом освещении прожекторов, чтобы остающиеся хорошо их рассмотрели. К ним уже никто не приближался: стартовый карантин пройден, теперь незачем везти на Марс бактерии с Земли. Хватит и двух здоровенных космических организмов.

Прочие запасы выводились обычными химическими ракетами с Байконура, Гвианского космодрома Франции, индийского космодрома Андхрапрадеш, не нуждающихся в представлении Канаверала и Хьюстона. Китайцы тоже очень хотели поучаствовать со своего новенького космодрома, но им предложили взамен одно место в экспедиции; разумеется, китайцы выбрали послать человека на Марс.

В экспедиции участвовало восемь человек. Два пилота, два бортмеханика, они же по совместительству ядерщики. Астроном, он же штурман. Геолог, он же запасной штурман. Биолог, он же доктор. Электронщик, он же связист, он же помощник доктора.

Все они крутились уже на орбите – кто стартовал с Байконура, кто с мыса Канаверал, кто с Хьюстона. Взлетели, собрались на орбитальной станции. Сейчас ждали “паровоза”, проверяя собранный “поезд”: пристыкованную оранжерею, колесо жилого блока с небольшой постоянной гравитацией, баки, склады, запасы, высадочные ракетопланы, купол обсерватории на носу. Из восьми человек летели поровну советских и американских; причем из советских один с рождения говорил по-китайски, а второй по-немецки.

Чего Кеннеди стоило запихнуть в американский экипаж негра, только сам Дж.Ф.К и помнил. Начать с того, что следовало найти в свободной демократической Америке семидесятых достаточно образованного и обученного негра-летчика, согласного рискнуть жизнью. Потом следовало впихнуть негра в летный экипаж и довести ситуацию до успешного завершения. Чтобы негра там не считали ниггером, черножопым – а таким же точно товарищем, астронавтом, землянином, наконец!

Впрочем, в прикипившей к голубым экранам стране мало кто думал о Кеннеди и вообще об Америке. Все, затаив дыхание, впитывали картинку с Эль Хомры, чувствуя: в кои-то веки телевизор не лжет. Вот оно, будущее. Люди летят на Марс. Медленно и тяжело, словно выгребая из речного устья верхом на бревне – но, так или иначе, начало положено.

Всего четырнадцать лет назад страна неистово радовалась полету Гагарина, сегодня вот – по следам автоматических станций, которых до Марса уже добралось целых три – летят живые люди. Наши, не совсем наши – все земляне. Из космоса границы не видны!

Первыми от экранов отвалились медики скорой помощи. Зрители так сильно волновались, что многие не отделались подскочившим давлением. Кучей пошли сердечные вызовы; а утром следует ожидать волны “героев”, принявших на грудь по радостному поводу… Вроде и не придерешься, повод в самом деле великий. Будут на Марсе яблони цвести, в оранжерее показывали адаптированные саженцы… Эх, сколько же утром придется за ними всеми разгребать.

Впрочем, до утра еще далеко. Целая ночь впереди.

---

Впереди оставалось больше половины: семь серий из тринадцати заявленных. Но обсуждение “Черного тюльпана” вспыхнуло и закипело буквально за несколько недель, и подняло такую волну, что – страшное дело! – новости марсианской экспедиции отступили на второй план.

Короткевич отслужил свой штраф так, что искры полетели даже из глаз посвященных в “Тайну”. Фильм он снял без малейшего страха божьего, плюнув на этикет, чувство ранга, мораль и другие слова.

Задача ставилась: показать людям, что произойдет в случае распада Союза. Не рассказать лозунгами, а показать на живых примерах.

Ну, Короткевич и показал – никто зажмуриться не успел.

Живыми примерами он взял трех мальчишек из небольшой деревни в Брянской области. Из той деревни, где до стыка границ трех республик час неспешного хода. Родня пацанов жила у кого в Гомеле, у кого в Брянске, у кого в Чернигове. Полный интернационал, так сказать. Своих героев Короткевич худо-бедно берег. А тут фильм заказной, герои чужие, новости жуткие – потащило друзей в будущее, как за конем на аркане тащат.

Месяц фильм прокатывали по всему Альянсу, и не только: по всем странам, кто вообще интересовался советской культурой. На волне космических успехов и более взвешенной политики Союза людей таких набралось кратно больше, чем в исходном варианте истории, так что кино закупили многие. От Японии, где традиционно любили фантастику, где уважали богиню Инари, способную заглянуть в будущее – до Англии, куда кино попало через рабочие кооперативы с подачи музыкальных групп, катавшихся на гастроли в Союз, и где-то там краем глаза углядевших рекламный ролик.

---

Ролик перед началом кино проскочил, как заяц перед электричкой – никто не вспомнил потом, о чем киножурнал. Не то надои, не то привесы, не то новую дорогу проложили.

С первого сеанса выходили – смеялись. Мальчишки переглядывались, решали, которая из актрис лучше раздета… В смысле: раскрыта психологически, конечно.

Люди постарше просто головами качали: снова борьба хорошего с лучшим. Не “Кубанские казаки”, разумеется, но близко, близко… Пафосно, гладенько, взвейтесь да развейтесь. Люди все сытые, машины у многих, квартиры отдельные. Зачем на улицы ходят, зачем собираются с плакатами? Чего им такого-этакого не хватает?

Со второй серии выходили пришибленными. Оглядывались на соседей: что они чувствовали, когда красный флаг Союза спускали с Дворца Советов? Горечь? Радость? Надежду на свободу?

К третьей серии возле кинотеатров дежурили машины скорой помощи.

---

У машины скорой помощи мужчины поставили носилки, выдохнули. Санитары впихнули носилки с очередным бедолагой в белый “ЗиС-222”, старший фельдшер покачал головой:

– Вася, не едем пока. Люди не все вышли. Надо посмотреть сходить, что ж там показывают этакое? Говорят, вроде и боев особых нету, а каждый выезд, как на свадьбу.

От кинотеатра замахали руками, закричали, заволновались. Доктор, сплюнув, подхватил чемоданчик, потянул за рукав санитара, и побежал на звуки.

Мужчины, не сговариваясь, отошли в тень за машиной, чтобы их не припахали к носилкам снова. Они уже раз помогли, и то вон, спина как чужая, колено как “Челюскин” во льдах, сердце как отбойный молоток Стаханова.

Который повыше, влез в карман трясущимися пальцами, вытряхнул сигарету, не с первой попытки прихватил губами за правильную сторону.

Достал зажигалку, уронил. Нагнулся – стукнулся лбом в подножку. Не так больно, как обидно… Принялся шарить, искать под машиной на ощупь.

Второй мужчина, который пониже, покруглее, в расстегнутом пиджаке, в съехавшей на сторону с обширного пуза полосатой рубашке, утер лицо платком. Буркнул:

– Васильич, ну ты видишь не очень, слышишь слабо, еще и дальтоник.

– Контузия, – отозвался высокий, выцарапав, наконец, зажигалку. – Ты же знаешь.

– Знаю-то знаю, только не пойму, чего ты с такими вводными вообще в кино поперся. Тебе ж никакого удовольствия.

– А ты?

Толстяк поправил пиджак, чертыхнулся: теперь полосатая рубашка съехала на другую сторону. Выдохнул:

– Меня Ритка соблазнила. Сказала: посмотрим, какие в будущем платья носят.

– И как?

– Ну, там, когда девки в коротком пошли, на этой, как ее… Дискотеке… Плюнула и ушла. Сказала, мол, шлюх можно и ближе найти, чем в кино за рубль.

– Вернешься домой, огребешь. – Высокий жевал сигарету, почему-то не закуривая.

– Не, ей же любопытно, – толстый ухмыльнулся. – Уж я-то знаю. Любопытно, но воспитание бабкино. Так что весь вечер будет меня подзуживать, чтобы рассказал. Ты на вопрос ответь, пожалуйста. Кино вон какое… Семен с Петром рассорились почти насмерть, а ведь еще третья серия только!

Высокий поглядел на звезды. Из кинотеатра люди валили толпой, изо всех дверей сразу на улицу. Это по приходу в кино ты зритель, а по уходу – отработанный материал, взять с тебя нечего. Вали, освобождай кресло под следующий рубль.

Не то кино, чтобы по три-четыре сеанса подряд пересматривали. Сильно не то. Совсем.

Высокий, который Васильич, так и не закурив, щелчком выбил сигарету в мусорку, едва заметную между выступов на фасаде кинотеатра.

– Какое, нахрен, удовольствие?! Мне на него рецензию писать. Я же в комбригаде за культуру крайний. Вот, сейчас думаю: как парням советовать? Пусть идут смотрят? Или ну его в жопу?

– Не выйдет в жопу-то, – круглый вздохнул. – Очень интерес большой. Больно, а цепляет. Каждый, небось, думал хоть раз: “А вот бы нам как на Западе. Они там в таких домах живут, на таких машинах ездят!”

– Я вот, – высокий достал вторую сигарету, сломал в пальцах, и снова не стал курить, – я думаю: может, это кино вообще запретить надо? К чему врагам ходы подсказывать? А потом…

Он поглядел на темное небо, на редкие фонари в парке, поежился от ночной прохлады. Лето – оно днем лето. Ночью вот, жалеешь, что жилетку не взял. И потом пахнет, прямо несет из подмышек. Липким потом, страхом пахнет.

– Так вот, потом испугался. Неужели вот это, когда “ларьки крышуют” – у них так и есть? Неужели не врал парторг?

Короткий шумно высморкался. Васильич закончил фразу:

– Тут еще не пойми, что страшнее. Бандиты, которые “ларьки крышуют”… Или что парторг не соврал!

– В сторонку соступим. Пускай отъедет “скорая”.

Подождали, пока отчалит “ЗиС”, груженный сердечниками на все четыре койки.

– Оно не то страшно, – сказал короткий. – Страшно, что соседи, буквально вчера нормально вместе пили. А сегодня “ты русский, ты нерусский”, и пошла резня. Те же самые люди… Песня, какая же там песня точная!

Толстяк махнул рукой, не обращая внимания на окончательно полетевшие с живота пуговки.

– И сережки сорвал с сестры – так несложно, так налегке! Тот, с кем землю я вместе рыл, с кем окапывался в Рухе… Я в Рухе комбинат строил. Обогатительный. Руду там какую-то нашли на Панджшере. Или в Панджшере, черт их разберет, афганцев. Но кино запрещать – нет, Васильич. Не правый ты.

– Может, по пиву?

– Впереди десять серий. Сопьешься, выгонят из комбригады. Хрен тогда вместо коэффициента.

Высокий фыркнул.

– А в чем неправ-то?

– Если все запрещать, мы до тепловой смерти Вселенной дозапрещаемся. Перестанут снимать, рисовать, книги писать – потому что любая книга или там картина хоть кого-то но обидит. Перестанут показывать боль, горе… Как там, в кино. Додуматься: свастику замазать. Это что же, мы с квадратиком воевали?

– А Мавзолей, досками забитый? – высокий тоже обозлился. – Идет парад, вроде бы и войска там шаг печатают… Но наши ли войска? Мавзолей завешен. Его в войну не закрывали!

Помолчал и добавил с горечью:

– Зря мы умирали, выходит. Стесняются нас, потомки сраные. В праздник из шкафа вынули, пыль стряхнули: смотрите, соседи, у нас во какой ветеран-от есть… В остальное время – сиди, ветеран, вякать не надо. Ты мудак и Ленин твой гриб замшелый. А мы только из-за Ленина-то на войну и шли. Не за кума же с вертухаями. Без Ленина кем бы я стал? Токарем шестого разряда в коммунистической бригаде? Куй там! Брянский крестьянин, от урожая до урожая, а как руки ослабнут, выгонят умирать… Вот же суки-то кино сняли, как наждаком по сердцу! Кто там режиссер?

– Короткевич, вроде. Это у него первый фильм, вообще-то. Дочка говорила, он писатель. Тебе зачем?

– Сам не знаю. То ли бутылку ему послать, а то ли морду набить.

– Вишь, зацепило. А ты говоришь: запретить. Все скрыть, все замазать. Искусство станет серым. От него и чувства, и поступки.

Высокий кашлянул. Круглый несогласно помотал головой и медленно зашагал вслед отъехавшей “скорой”.

– Влияет, влияет искусство, не говори, Васильич. Вон, после мушкетерского кино все пацаны с палками бегают… Вот, наберутся дури с такого кино, серыми сделаются и чувства и поступки. И в конце концов сядут и бояться будут чихнуть. Потому что любое действие и движение кому-то, да неприятно.

– Ладно, искусствовед. Пошли домой. Ритку порадуешь. Она тебе критику наведет. На все лицо.

---

– Лицо мы теперь не сбережем, – хмыкнул Поспелов, посмотрев первые шесть серий. – Теперь бы сберечь шкуры.

Побиск Георгиевич Кузнецов, мозговой центр заговора, только хмуро кивнул.

– Кто мог подумать, что они так… Щедро… Кадры из “тех документов” бросят в народ… Недооценили!

Тут Побиск отрицательно помотал головой.

– Петр Николаевич, нас ведь не пришли брать. Видимо, ваши неизвестные старшие товарищи таки имеют вес в Центральном Комитете. Это, я считаю, нам такой сигнал. Чтобы не расшатывали. Не усугубляли. Отсидимся, и все пройдет.

– Да смешно, Побиск. Никогда Кремль такими вещами не игрался. Чуть какая тень подозрения, и привет: мужчины с короткими стрижками, выемка документов…

– Люлька, наручники, порванный рот?

– Вы хоть песни из того кино не повторяйте.

– Вы взволнованы.

– Будешь тут взволнован. Анекдот из кино помните?

– Который именно?

– Ну, где сказано, что Кремль американцы в заложники взяли и угрожают сжечь, если миллион им не заплатят. Скиньтесь, мол.

– А, и водитель говорит: “Больше пяти литров дать не могу, мне еще в Химки ехать”.

– Так ведь это про нас анекдот, Побиск. Это мы в Кремле сидим. Нас жечь хотят. Вас и меня. Как мне быть спокойным?

Побиск прикусил дужку очков. Поворошил бумаги на столе. Света не включали, за окном стояла глубокая ночь. Фонари в институтском сквере перешли на экономичный режим “один к пяти”, да несколько еще и перегорели, так что Побиск некоторое время осторожно перемещался по комнате в полумраке.

Потом сказал:

– А ведь у этих, которые жечь… У них всех есть кум-брат-сват со связями в Верховном Совете.

– И что?

Побиск хмыкнул:

– Интересная задачка. Где можно с научной точность провести линию между “кум в Верховном Совете, который за меня слово замолвит” и “они, которых можно спалить”?

– Зачем вам такая линия?

Побиск уселся, пробежал пальцами по столу. Отложил очки, потрогал переносицу, морщась, когда пальцы касались потертости от железного мостика очков.

– Мне представляется, что осознание людьми такой линии есть начало гражданской войны. Фактическое начало, вне зависимости от сказанного словами.

Побиск развел руками.

– Тут, как в другом анекдоте, – усмехнулся, – в хорошем. Нутром чую: литр, а доказать не могу.

Петр Николаевич засопел. Сказал:

– Все-таки народ можно перевоспитать. Можно! Русские при Иване Грозном уже не те, что при Владимире Красно Солнышко. Да что там, сравните комиссаров двадцатых и сегодняшних парторгов. Нам бы успеть десять процентов перевоспитать, остальные сами втянутся.

– Кошка в пылесос, – буркнул Побиск. – Тоже сперва упиралась.

– А вам, кстати, ставлю на вид. Вы аналитик. Почему вы дали столько предупреждений о грядущем кризисе, но ни капли конкретики?

– Петр Николаевич, вас в столовой предупреждают, что конкретно эти три пельменя будут лишними?

– При чем тут…

– Повар предупреждает, что переедание не на пользу. Но за лишний вес вы ругаете повара. Ведь ужин он делал, да еще и предупреждал. Значит: он и виноват. Вон, пельменей сколько наварил. Заранее готовился.

Побиск поморщил нос и все-таки не стал надевать очки на потертую переносицу.

– Так и с кризисом. Понятно, что переедать не полезно. Не понятно, какие конкретно пельмени встанут поперек.

---

Поперек цеха, прямо по мостовому крану, растянули лозунг белым по кумачовому полотну: “Что там, в будущем?” Включили полное освещение, потому что собрались в нерабочее время, а в большом цеху при двухсменном режиме нерабочее время только после полуночи.

Лозунгом озаботились цеховые комсомольцы: они и не такое успевали намалевать к демонстрациям. На десяток стульев из каморок мастеров и бытовок, понятно, не рассчитывали, так что красивыми ступеньками выставили поддоны с механического участка – но просчитались, не хватило и поддонов.

Под лозунгом собралась не одна только бригада коммунистического труда. Пришли родственники с друзьями-знакомыми, работавшие здесь же: кто в инструментальном, кто на складах, кто водителем. Завод построили давно, и со временем он превратился в большое, почти самодостаточное, предприятие. Не чета нынешним скороспелкам, которые всего только и могут, что штамповать пять-шесть позиций, и плотно сидят в цепочках поставок больших комплексов. Одно название, что завод. Посмотришь ближе: собирают единственно карбюраторы, и то половина деталей привозная. Не то, чтобы там литейка – резцы сами не наплавляют, берут готовые. Смех один!

Сейчас, впрочем, люди совсем не смеялись. В полной тишине, в напряженном внимании заслушали доклад культурного организатора, Васильича-длинного, который контуженным с Балтики вернулся, а на просмотре кино, похоже, усугубил.

Оказалось, что первые несколько серий успели посмотреть многие, только спуска флага СССР они не застали и даже не представляли, что кино, в котором увидели кто мелодраму, кто очередную фантастику про космические корабли, бороздящие Большой Театр – что проходное, в общем-то, кино, далеко стоящее от настоящих, “больших” фильмов, от легкости Гайдая и Миронова, от лихости “Белого солнца пустыни”, от элегантного напряжения “Семнадцати мгновений весны” – что такое кино взорвется на весь райцентр.

Да что там райцентр! Звонили и писали друзья из области, из других республик, из армии, с комсомольских строек Заполярья и Забайкалья – и буквально все слышали про фильм, “где людей танками давят”, “где армяне грузин режут”, “где бабы голые на весь экран скачут”, а главное: “где Союза больше нету”!

Поначалу никто поверить не мог, что такое кино вообще позволили снять. Затратили миллионы рублей на тринадцать двухчасовых серий. На огромную массовку. На всякие там эффекты. На сотни тысяч каскадеров – потому что никто не поверил, будто танки в Москве действительно шли по людям и взаправду стреляли по Дому Правительства!

Так ладно снять: его же и показать разрешили. Не в закрытых кинотеатрах, как тех же “Отпускников” Тинто Брасса – нет, “Черный тюльпан” прокатывали на половине планеты!

Кто-то говорил: это, мол, такая аллюзия на Америку. Вон, Штаты развалились, и наши, значит, решили задуматься о будущем.

Кто-то кричал: диверсия это! Окопались в высших эшелонах предатели. Снимают вот, чтобы Союз развалить.

Им возражали: напротив, это же какая прививка, на всю глубину, так сказать, мышечного слоя. Вот, каждый посмотрел, что при капитализме будет пахать без выходных и отпуска, а вместо квартиры по очереди будет много лет платить “ипотеку” за конуру в полторы комнаты. За криво разбодяженный аспирин и удаление зуба половину зарплаты выложит. Захочет он теперь в такой капитализм?

Третьи задумывались. Кому война, а предприимчивому человеку мать родна. У них там, получается, торговать разрешили. Людей нанимать позволяют официально. Вон, кирпичные заводы в Дагестане, какой выгодный гешефт получается. Ну, по-ихнему, по-будущему, “бизнес”. Или вот еще: квартирами барыжить. У них там никакие пионеры по домам продуктовые наборы не носят. Никто не хватится одинокого старика. Золотое дно!

А что русские воевали то с чеченами два раза, то с украинцами, так разве ж то люди воевали? Воевали москали с черножопыми и хохлами, люди на этом наживались. Кто нажился, тот в люди и вышел, только их людьми считать надо. Все просто.

Если первые минут сорок все кричали, размахивали руками, то весь оставшийся час, будто вдруг опомнившись, подозрительно косились каждый на соседа: из которых будешь? Из первых, вторых? Или которые уже там, в людях вышедши?

Резолюций по сути не приняли никаких. Васильич-длинный, правда, предлагал: давайте “видеомагнитофон” закажем, на бригаду потянем. Будем пересматривать, чего получится. Вот, хотя бы, “Черный тюльпан” этот. Кино-то получается как хороший курс истории. Только не правильной, нормальной – а как бы параллельной. Не факт, что его второй раз покажут.

А некоторым отдельным товарищам, которые на запад очень сильно заглядываются, такое кино по рецепту смотреть надо. И чтобы потом контрольную сдавали, как в школе. Что действительно усвоили материал.

Но люди совсем еще не перекипели, так что голосовать за “видик” не стали: всем не до того, все расходились, как в воду опущенные. Бурчали под нос:

– Это что же получается? Там и фашистские книги можно?

– Кто такой этот Ильин вообще? Чего ему целый институт посвящают?

– Нет, мужики, вы только представьте… Там, на блокпосту, в пятой серии, когда они переругиваются. “Фашизм — это когда у тебя счастливая семья.” Кто такое сказал?

– Муссолини, вроде как. Ну, так в фильме.

– Думаешь, не врет фильм?

– Да как-то… Лица у тамошних… Не верю я, что актеры такое могут сыграть. Наши по водевилям больше.

– Ну не скажи. Вон, Высоцкий как вора сыграл сурово. И поет, прямо с души рвется. Видно.

– Не, Семен. Совсем нет. Вот послушай. В кино, где Высоцкий вора играет, он там один в фокусе. Один в кадре. А тут, в “Черном тюльпане”, таких воров каждый третий, понимаешь? Обыденность у них бандиты. Что не так, сразу стрелять и резать. Как будто нету ни суда, ни милиции. Только сам по себе человек.

– А вот в ковбойском кино… Скажем, “Высокий полдень”… Там шериф тоже один остался.

– Ну ты сравнил, Игорь. Не в обиду, пацан ты еще. Зеленый, как шлифпаста. В ковбойском кино сразу видно, что постановка. Чистенькое все. Благородная перестрелка. Тут, в “Тюльпане”, прям буднично так. Больницу в заложники? Да запросто! Людей в театре газом травить? Вроде так и надо. Вроде они не люди, тараканы.

– Не, не, не. Мужики, хватит! Мы так до дома не дойдем, перевешаемся нахер.

– И то правда. Степан обратно в запой провалится, а нам еще сорок плит фрезеровать, кому план делать?

– Лучше про науку.

– Тут уж точно – лучше про науку. Про космос там, про долбаные в Марианский желоб глубины Тихого, тля, океана. Про людей нам, как бы это…

– Да прямо и говори: напихали полну жопу огурцов, чтобы голова не шаталась.

Протиснулись через проходную, но расходиться не спешили: просмотренное рвалось в ночной холод, эхом летало между бетонными заборами промзоны – так, что вздрагивали редкие фонари.

– Режиссера запомнил кто? Вот же у человека в башке сложилось так все. И ты представь, он по одним улицам с нами ходит. А внутри вона каков, сука!

– Думаю, расстрелять его, сволочь, надо.

– Думаю, ему Золотую Звезду соцтруда надо и самую лучшую премию, которые у нас есть. Сам подумай: такое вот лучше в кино смотреть – или на себе проверять?

– Млядь, замните, мужики. Замните. Игорь, жги. Давай что веселое.

– Не могу.

– Не ебет. Приказ бригадира. Иначе нас тут всех накроет. Смеши.

– Ну, давайте посмотрим… У них там всего много. Инструменты ручные в гараже у того пацана видели?

– Видели. Тлять, у нас в цеху не все найдется. А он, сопляк, отрезными кругами перебирает. Эти, мол, китайские, качество, мол, плохое. Подавай ему французские.

– А сколько барахла в домах!

– Вот правда. Ладно там, у нас после войны: работаешь мало, и жрать нечего. У них там еды и вещей много. Так производи меньше. Закрой половину заводов, а освободившихся спецов переучивай на инженеров там, ученых. Пускай Луну осваивают, Сферу Дайсона вокруг Солнца строят, роботов клепают.

– Ха, Игорь, ну ты дал стране угля! Хоть мелкого, но до уя!

– Принимай, Родина, серную кислоту.

– Слышь че, кореша! Директора вызывали в райком. Завод закрывать будут, а пока велено коммунистической бригаде Васильича робота собрать к выходным.

– А нам Сферу Дайсона до четверга построить, вся пятница на недоделки.

– Целая пятница?

– Ну дык Сфера вокруг Солнца, сам понимаешь: немаленькая!

– Времени вагон, до четверга не то, что Сферу - даже баню построить можно. В среду после обеда начнем, а пока давай, братан, по стописят за коммунизм!

– Игорь, жги дальше! Комсомольцы есть?

– Есть.

– Чтобы в стенгазете завтра все-все, до буковки. Как отчетный репортаж.

– А вот еще. Помните, у них там в кино все ездят отдыхать на Красное Море?

– Ну, мы, положим, тоже бывали.

– Ты передовик, Толян. Ты где только не бывал.

– Ну вот, мужики, там в Египте дядька главного героя живет. И говорит, что устроился на такую работу, что ей конца нету.

– Это ты хватил, Игорек. Ничто не вечно. Таких работ вообще не бывает.

– У нас не бывает, а у них вот, бывает.

– Слышь, хорош уже приосаниваться. Не тяни паузу, Игорь, ты не во МХАТе.

– А то ты в МХАТЕ когда бывал.

– Тихо там, оба! Игорь, дальше что?

– У него дядька, короче, в министерстве древностей работает. И занимается текущим ремонтом египетских пирамид.

– Е… Е… Екарный бабай, вот лихо же придумано.

– И раз в сто лет – капитальный ремонт.

– С отключением воды.

– Приходит фараон из музея домой, а пирамида на ремонт закрыта.

– Э, че он в музее делал?

– Мумией работал, ясно же. Вот как в мультике Крокодил Гена в зоопарке крокодилом.

– Кино снять: “Мумия”. Как фараон по всей планете, по всем институтам и музеям вынужден кочевать, пока пирамиду чинят. Где лекции про Древний Гребипет втирает, где в кино сам себя играет. Но вынужден ездить в гробу, потому что он же мумия. Ему микроклимат нужен.

– А его за вампира принимают. Ну, в гробу ездит.

– Ага, а вампиры – за своего.

– Шпионы хороводятся.

– Шпионки.

– Алферову на главную роль!

– Слышь, ты бы хоть ради приличия вспомнил, что женат.

– Ниче, мужики, я все слышу. Я ему сделаю бенефис и аншлаг по всей протяженности лица.

– И продолжение, когда пирамиду починили уже: “Мумия возвращается”.

– Точно, Игорь, пиши сценарий. Я тебе в этом квартале две сотки на пленку закрою, а ты снимай корометражку, напряги кинолюбов своих.

– Семен Аристархович, тут по уму сценарий и в “Мосфильм” на конкурс. Может здорово получиться ведь.

– Ну, вот это сами решайте. Не мальчики.

Подошел большой заводской “Икарус”: кто-то распорядился, чтобы люди не ползали по городу пешком. Ночь глухая, троллейбусы давно не ходят. Спят рогатые в парках, по крышам стучит мелкий дождик…

Все собрание в автобус, конечно, влезло. Потому что в желтый “Икарус” добротной венгерской сборки влезает не сорок или пятьдесят человек – а сколько надо. Пока трамбовались, рассаживались, кто к кому поближе, почувствовали усталость и говорили все реже.

Наконец, кто-то зевнул первым; автобус тотчас накрыло цепной реакцией. Из промзоны выехали в сопящей и храпящей тишине: каждый как-то вдруг понял, что можно подремать, если домой маршировать не надо. На смену-то завтра все равно выходить, пускай не робота делать и не Сферу Дайсона.

Только на заднем сиденье “Икаруса” плотно затиснутый соседями Васильич-высокий спросил у того же круглого толстяка, с которым смотрел фильм:

– Так что мне записать в резолюцию по собранию? Вывод какой-то надо. Не просто же, что прокричались, кино про мумию придумали, да на заводском автобусе покатались.

Круглый повертел большими пальцами: только они оставались в давке свободными. Выдохнул:

– Запиши, Васильич, вот что: “Капитализм – система эффективной переработки населения в товары и услуги. Воспроизводство населения и цивилизации в его функции не входит.”

---

– … Не входит в начальный договор. Не пойду.

– Слышь, ну че ты начинаешь-то снова? Делов там на рыбью ногу. Выйдешь, с плакатом постоишь. Пятерик получишь и свободен. Вспомни, как Мазурова выбирали пять лет назад. И сейчас то самое!

– Я кино видел, там тоже с плакатиков начиналось, а кончилось танками. Ты-то начальничек из горкомовских, ты выкрутишься. А мне за такое и тюрьмы не будет, просто на столбе повесят, как собаку. Не, не уговаривай, забудь. Лучше я кому морду начищу или там “варшаву” проверну. Пойду как “социально близкий”, таким снисхождение.

– Отстал ты от жизни. Теперь на “социальную близость” не откосишь, все.

– Ай, отвяжись, хватит голову мне дурить. Сказал: нет, значит – нет. Одно могу для тебя сделать: в ментовку не заложу.

– Ну, и на том спасибо. Катись, трусливая задница.

– Трусливая, зато не развальцованная.

– Вот как с такими работать, а? Чуть что, сразу по норам. Л-ля, союзнички!

---

Союзнички за место в Совете дрались корректно: щелкая кнопками калькуляторов, хлопая разве что картонными папками по столу. Но глазами молнии метали – куда там Зевсу!

Вспомнив заседание, Мазуров откровенно поморщился. Братства коммунистов он, конечно, не ожидал: не мальчик. Но и такого уровня раздора не ожидал тоже.

Кубинцы Африканского Корпуса косо смотрели что на Гизенгу, что на Касавубу, полагая, что первый недостаточно решительно проводит в Северном Конго коммунистическое строительство, и не послать ли к нему в помощь камарадо Сьенфуэгоса с бригадой товарищей? А второй вообще с коммунистами рядом не лежал, так не отправить ли его, наконец, прямо к Лумумбе, объясняться лично? Пускай там сами договариваются, а в Конго давно пора село к единому знаменателю приводить. Чтобы коллективные хозяйства, кооперативы хотя бы, и МТС по всем райцентрам. Как-никак со времен Карибского Кризиса сколько лет минуло, не все же на успехи Хрущева оглядываться.

Вьетнамцы не к месту ксенофобию проявили и гордо отказываются от китайской помощи – а те, конечно, на Острова Спратли пытаются влезть всеми пятью коммунистическими пальцами, а другой пятерней Индонезии знаки подают, как флиртующая женщина. Давай, мол, дружить через голову Вьетнама?

Словом, Альянс, он, конечно, Всемирный – но пока еще далеко не такой мирный, как хотелось бы. Читая сводки, Кирилл Трофимович Мазуров то хватался за голову, то, напротив, ржал, как подорванный.

Вот, скажем индусы и китайцы в мелких пограничных спорах начали выставлять на поле по тридцать-сорок бойцов-рукопашников, снаряженных во вполне средневекового покроя доспехи, только из модерновых пластиков. Оружие всем выдавали равное: резиновые дубинки и прозрачные щиты из специального прочного оргстекла. Месились два-три часа под контролем армейцев с огнестрельным оружием, которых приглашали, опять же, из Индонезии или даже недовольного Вьетнама – только чтобы не советских. Чтобы не признавать СССР старшим братом.

И, что самое удивительное, честно передавали спорную территорию победившей стороне. Пока что метод работал: в перестрелку не перерастало. И никакая сторона не начала побеждать постоянно, чтобы вызвать злобу в другой.

С одной стороны, Восток – дело тонкое. С другой – где тонко, там и рвется. Вторая пословица постарше будет, а, значит, и поглавнее.

Мазуров подумал, что надо планировать сессию в Пекине или Ханое, чтобы урегулировать взаимные претензии. И сразу объявить: следующую сессию Альянса проводим в Конго. Два года на подготовку, хоть пару домиков красивых поставьте для важных гостей. Пускай лучше траву красят и бордюры ровняют, чем на соседей крысятся.

Правда, к следующей сессии его, Мазурова, уже переизберут, его второй срок в этом вот семьдесят четвертом году и заканчивается. Кому-то другому достанется геморрой.

Затем Первый Секретарь позвонил в секретариат и распорядился собирать большое совещание из министра внутренних дел, автопрома с куратором Липгартом, министра торговли и еще нескольких человек.

Потому что в Закавказье механические заводы никак не приживались без чекиста с наганом. Если только туда всех, от мастера и до директора, не привозить с севера. А на таких смешанных предприятиях понемногу нервозность растет. Появляются отдельные “русские” кварталы, заселенные “понаехавшими” с соответствующим отношением к “чуркам” – то есть, буквально из ничего возникает линия фронта. За что местная милиция, конечно, благодарна, и выражает благодарность с восточной щедростью.

Про торговлю говорить нечего: не привыкли в Закавказье, что с покупки сдачу надо считать. Что на востоке каждому надо “уважение” выказывать, русские худо-бедно усвоили, но только понимают по-своему. У них “ты меня уважаешь?” – приглашение выпить. А на востоке-то хитрее. Там “сделать уважение” – дать стопочку купюр. Простому человеку хватит и рублей. Дорог не подарок, дорого внимание, понимать надо. Человеку поважнее – стопочку пятерок. В горком без пачки сотенных даже заходить смешно. Там вона какие уважаемые люди работают, чего их от важных дел копейками отвлекать!

Выругавшись, Мазуров собрал бумаги, буквально заставляя себя двигать руками аккуратно, не сгребать в сейф документы впопыхах. Спешил потому, что давно пора домой. За окном глубокая ночь.

---

Глубокая ночь ревела восточным ветром, сеялась мелким снегом над всем заливом Пасть. Корабли шли экономическим десятиузловым ходом, практически на ощупь. Хотя подводных ультразвуковых маяков гидрографические катера насажали по всем берегам: и на северном, где в Старом Замке копейщики лорда Мандерли не видели в темноте ни огонька, слышали только ровный шум прибоя, да дрожали от наступающей зимы. И на южном берегу, где вход в залив обозначала полуразваленная башня самого хитросделанного в Вестеросе Питера Белиша по прозванью Мизинец.

От самой той башни до конца Залива южный берег скалился горами, отрогами, распадками: натуральная стена, прикрывающая Долину Аррен от холодных ливней и жутких северных ураганов.

Сейчас вдоль горной стены медленно, со скоростью конвоя, шел “Опытовый катер Т-99”. На нем по такому случаю разместили команду гидрографов и сразу два радара. Один постоянно держал дистанцию до берега, второй смотрел за конвоем. Семь вымпелов конвоя двигались южнее Малой Сестры, потом вдоль Длинной Сестры. Остров Милая Сестра со столицей архипелага, городом Систертоун, конвой оставил почти за шестьдесят миль к северу – чтобы избежать лишнего ажиотажа среди добрых подданных лорда Мандерли.

Первым и замыкающим в конвое шли, разумеется, гидрографические катера. Здесь, на Вестеросе, крупные корабли без разведки вообще не ходили. Как на войне без охраны от подлодок. Тут подлодок покамест нету, зато глубины черт весть, какие. Так черт ничего коммунисту не скажет. По идеологическим соображениям. Приходится постоянно с собой гидрографа таскать, а в ремонтных запасах – десяток эхолотов и два-три радара, плотно обмотанных от брызг пленкой.

Наконец-то Далекая Радуга начала строить большие корабли. Океанские. Десантно-высадочные корабли семьсот семьдесят пятого проекта, называемые натовцами ласково: “Ропуша”, то есть, “ряпуха”, то есть просто – “жаба”.

Корабли спроектировали на Балтике поляки, сами же укомплектовали их машинами и механизмами, притащив несколько поездов с агрегатами из Гданьска через портал. А вот корпуса и все крупные детали выполнили из металла, добытого на полуострове Секира. То есть, корабли с полным правом считались местными.

Их даже назвали не в честь морпехов, а шире: в честь знаменитых путешественников Земли. Первого “Христофор Колумб”, второго “Лейф Эриксон”, третьего “Афанасий Никитин”. Хотели в честь Лазарева, который берег Антарктиды картографировал, но такое козырное имя успели застолбить военные. Они на Земле в честь Лазарева ракетный крейсер почти достроили – пришлось уступить. Предложили тогда назвать “Фаддей Беллинсгаузен”, ведь Лазарев не в одно лицо Антарктиду открывал – но и это имя как раз прихватили на Земле под новый громадный корабль-гидрограф с опускаемыми глубоководными аппаратами, чтобы Марианскую впадину изучать и прочие темные углы планеты.

В общем, спустили “два топора пятые” корабли на воду, погоняли туда-сюда испытательными рейсами, признали годными. Молодой начальник монтажников Лех Валенса слово сдержал: все работало, как швейцарские часы. Так что поставили корабли к пирсам и через кормовые лацпорты загрузили в каждый по танковой роте, по десятку “шестьдесят вторых”.

Затем напихали в два транспорта-пятитысячника войсковое имущество батальона, еды немного, кое-что медицинское, кухню, старшинское имущество, высадочное, водолазное… Тут свободное место в трюмах почему-то закончилось и корабли, наконец-то, уплыли в закат. Ну, потому что континент Вестерос и залив Пасть, почти пересекающий континент пополам, они от Радуги как раз на запад. Разве что далеко сильно. Так что на пути в несколько тысяч миль полную секретность выдержать не получилось. Но оно нестрашно, ведь у местных радиостанций все равно нету. Пока еще их деревянные скорлупки сквозь осенние шторма доплывут в порт, пока там кому что расскажут, пока те россказни – сто раз перевранные и триста приукрашенные – доберутся до американцев, сидящих за тысячи миль южнее…

Впрочем, лишних предосторожностей не бывает. И потому-то поход спланировали так, чтобы пересечь залив Пасть в два-три дня, пройти вдоль почти необитаемого южного берега. На тот случай, если вдруг американцы тут уже авиаразведку наладили, высаживаться ночью.

---

Ночью из мелкого снега проступили страшные огромные тени – только никто из обитателей Вестероса их не видел. Место высадки выбрали там, где болотистый Перешеек переходит в сравнительно сухие и широкие луга Речных Земель, и где постоянно никто не живет.

Гидрографические катера нашли заливчик, где глубина пять метров начиналась недалеко от берега, чтобы неплавающие “Т-62” могли выходить по носовой аппарели. В нужных точках катера высадили на берег саперов Постоянной Готовности, не боявшихся ни ночной работы, ни сложных задач. Саперы накладными зарядами вырвали в камнях шпуры под опоры створных маяков, для питания которых переправили на берег и завели генераторы. За ровным гулом оста стук дизелей пропадал буквально в пяти шагах.

Над каменистым дном вытянулась цепочка кибер-лодок. По сигналу киберы легли на грунт кверху брюхом, включили свои ультразвуковые эхолоты на непрерывное излучение, чтобы получился сплошной приводной коридор.

С широких палуб “Никитина” и “Эриксона” поднялись беспилотные квадрокоптеры. Два повисли над местом высадки, два полетели дальше: проверять маршрут, отснятый дирижаблями с большой высоты несколько месяцев назад.

После проверки коридора и маяков катером “Т-99” два других катера повели к берегу “Христофора Колумба”. Корабль держал ход “самый малый”, чтобы прижимной ост не выкинул на камни, и все равно швартоваться без буксиров не рисковал. Темная гора металла придвигалась ближе и ближе, пока, наконец, не встала как задумано. Столбы воды от четырех якорей поднялись, как от снарядов.

Убедившись, что все четыре держат, командир “Колумба” приказал начать выгрузку. Аппарель бухнула в прибой; заранее подготовленные танки потоком пошли на берег. Метров двадцать по волнам под башню, вписываясь между синими огоньками створных маяков – а на камнях полный газ, и подальше от места разгрузки. В снежную ночь за красным приводным огнем на хвосте лоцмана-квадрокоптера, за меткой на экранчике секретного прибора, привязанного к ультразвуковой пищалке.

Двести километров от берега, шесть-восемь ходовых часов по трижды отснятой дирижаблями и дважды проверенной беспилотниками трассе – и вот он Зеленый Зуб, вот они Башни, вот они в Башнях коварные злокозненные Фреи.

---

Фреи оказались на восточной стене буквально с первыми лучами слабого предзимнего солнца. Пять молодых рыцарей, толкаясь и переговариваясь, жадно всматривались в открывшуюся на полях картину, и не могли подобрать слов, чтобы объяснить увиденное патриарху.

Всю ночь морской ветер нес от побережья снег, водяную пыль, мерзкую ледяную кашу – как всегда в это время года. Суставы старика Уолдера в такую погоду крутило нещадно, так что патриарх остался в большом зале – он всю ночь не спал от боли, что совсем не улучшало его настроения. Лорд Переправы ждал вестей от высланных на стену сыновей; благо, что от восьми законных жен Уолдер Фрей имел достаточно потомков и чтобы послать на войну и чтобы оставить дома, стеречь Башни.

Сыновья старого Уолдера столпились на восточной башне, на широкой плоской крыше, поднятой так высоко, что на ней даже не делали зубцов: ни одна стрела сюда не долетала. Разве только стрелы-бревна из баллист, но от них зубцы не защита, так что незачем тратиться. Семейство Фреев и без того строило мост через широкий Зеленый Зуб чуть не триста лет. Правда, следующие триста лет Фреи богатели на мостовых сборах – ну так ради чего, собственно, и старались. Единственный мост на пятьсот лиг в округе. С товаром или войском лодочками не обойтись, поневоле заплатишь.

Воевать Фреи не любили, хотя содержали громадные силы: тысячу конных в броне, три тысячи пеших. Бойцов они применяли аккуратно, чтобы по итогам любой междуусобицы оказаться на стороне победителя, и присягнуть победителю, не покидая замка. Недавно Фреи предали своих сюзеренов Талли, переметнувшись к Ланнистерам; вот Ланнистерам-то старый Фрей и велел посылать ворона.

Замковый мейстер, почтительно склонившись, все же осмелился уточнить:

– Что писать в Королевскую Гавань?

Старый Фрей задумался. Ткнул в одного из потомков, спустившихся со стены и отряхивающих от снега плащи:

– Вилламен, ты говори. Что видел?

– Отец, там военный лагерь, это несомненно. Палатки в ряд, перед палатками строй. Только непонятно, как они за ночь успели окопать лагерь рвом и валом почти в рост человека. Они стоят очень далеко, наши баллисты не достанут, о луках и арбалетах говорить нечего. Но, во-первых, их до смешного мало, не более полутысячи. Во-вторых, ни я, ни все мы вместе не видели на них броней, доспехов, мечей, копий – ничего, что можно счесть оружием.

– Ты посылал к ним герольда?

– Не стал без твоего приказа, отец.

Уолдер Фрей повернулся к мейстеру:

– Обождите. Надо узнать, что происходит. Всего сотня безоружных – чего мы испугались?

Сыновья помялись и Вилламен выступил вперед:

– Отец. Под утро восточный ветер принес как бы рев неизвестных зверей. Когда рассвело, мы увидели этих… Пришельцев. Они не двигались по Королевскому Тракту ни с юга, ни с Перешейка, потому что наши заставы о них ничего не сообщали. На западе Зеленый Зуб. Если бы его так просто все переплывали, никто бы не платил нам за мост. Они могли появиться только с востока.

– Смотри ты, – Уолдер крутнул головой. – Догадался без подсказок. Я уж начал думать, что они с неба упали.

Вилламен сохранил спокойствие и продолжил:

– Отец. На востоке от самого берега нет ни хороших дорог, ни крупных селений. Допустим, эти люди приплыли морем и как-то сумели высадиться во время восточного ветра, за который залив Пасть называется Пастью.

– Может, как раз и не сумели. Может, их корабль с оружием и доспехами утонул, а они спасли только то, что на себе. Одежду. Потому-то вы не видите ни мечей, ни копий.

– Но двести лиг от берега до замка по предзимней погоде не пройти быстрее пятнадцати дней. Да и летом не быстрее десяти суток, ведь никаких трактов там нету. Дозоры бы их заметили!

– Ну, мейстеры знают много разных штучек, – Уолдер Фрей откинулся на спинку кресла. Потер колени. – Чего пугаться?

Сыновья переглянулись. Ответил снова Вилламен:

– Отец, мы не знаем. Но мы чуем: тут что-то не так.

Уолдер оглядел сыновей. Фамильный узкий подбородок придавал всем сходство с куницами или хорьками, но сейчас в глазах мужчин плескалось не кунье опасение – ужас непонимания.

По лестнице загремели подкованные сапоги. Вбежал часовой с башни:

– Великий лорд!

– Говори!

– К пришлым с востока… Подошли? Подъехали? Прибавились, великий лорд… Как бы сказать… – часовой показал руками нечто, похожее на тесаный блок или кирпич. – Такие, значит, штуковины. Они без лошадей движутся. И теперь пришлые выстроились в три ряда и меняют обувь.

– Что?

Сыновья переглянулись. Уолдер Фрей стукнул в подлокотник:

– Несите меня на стену, лодыри. Вы там, не иначе, все помешались. Ладно бы то красивые девки! Мне что, писать в Королевскую Гавань: “Так и так, Великий дом Фреев напуган сотней безоружных дурачков, меняющих обувь?”

---

Обувь для смены формы одежды старшины привезли только в обед. Вместе с самим обедом.

Обеспечение выгружалось уже по светлому, и никакой суровый прибой не стал ему помехой. Саперы – флегматичные упорные саперы частей Постоянной Готовности – к полуночи сумели вытащить на берег бульдозеры, а к утру нагрести этими бульдозерами коротенькую причальную стенку. Более того, найдя пригодные скалы, саперы расплавили их термитными шашками, и в быстро остывающие лужицы лавы впаяли концы швартовочных цепей, получив так вполне надежное крепление хоть под канатные дороги, хоть под плавучие пирсы.

Волнолома, конечно, сделать не сумели даже они, так что кораблям приходилось постоянно работать машинами, чтобы прижимной ост не навалил транспорта на каменные зубы. Но уже к полудню на земле оказались кухни, старшинские запасы, зенитные самоходки и еще кое-что по мелочи. Честно сказать, старшины сами не знали, что в каком контейнере встряло. Хорошо хоть, выгружались контейнеры быстро.

Так вот получилось, что первыми под раздачу угодили валенки. В руки давали по две штуки, причем не обязательно парные.

– В одну шеренгу становись! У кого два левых – два шага вперед… Марш!

Хруп, хруп, человек сорок по мелкому снегу.

– У кого два правых, шаг вперед… Марш!

Хруп, еще столько же.

– Кто вышел из строя, валенки поменять, исполнять!

Выступившие вперед обменялись одним валенком – любым, ведь если у тебя два левых или два правых, разницы никакой. Задние помогали им переобуться. Пять минут – весь батальон в теплых катанках, ночные караулы не страшны.

Сергей сразу получил два правильных валенка, и теперь помогал Семиходу. Игорь, уже переобутый, ворчал в нос:

– Разве это мороз? Вот у нас в поселке когда вороны закаркали, значит: мороз отпустил, до минус сорока потеплело.

– Зато у вас климат континентальный. Сухо.

– То да, – Семиход выпрямился, потопал. – Тут и пять градусов, но ветер с моря, как горизонтальный дождь. Прям чувствую, как уши леденеют.

– Первая шеренга, стать в строй… Исполнять. Вторая шеренга, стать в строй… Исполнять. Равняйсь-смирно-вольно. Заниматься по распорядку. Разойдись!

Сергей и Леня Семиход направились к своей палатке, где Тим растапливал только что полученную буржуйку. Заглянул комсорг, внимательно посмотрел на швы, подергал ткань.

– О, у вас в палатке не дует. Как добились?

Тим постучал каблуком по дощатому полу:

— Щели замазали.

– Мы тоже замазали, еще ночью.

– Не спали?

– Куда там спать, мерзли, как цуцики. Даже на моторе холодно, ветер все тепло сдувает… Стали замазывать чем нашли. А утром глядим: все вывалилось. У вас держится. Что это?

Экипаж переглянулся. Сергей виновато потупился:

– Это я макароны испортил. В бачке от солярки сварил. Провоняли и на ощупь как глина. Чтобы не выкидывать, ими все и замазали. Получилось удачно.

– Пойду на кухню, в роте расскажу.

– Может, не надо? Взгреют за применение макарон, это ж еда.

– На завтра прогноз: “ветер порывами до двадцати метров-секунду”. Я сам кого хошь взгрею. Нам только простуды в роте не хватает… Экипаж, смирно. Товарищ капитан, экипаж три-четырнадцать, занимаемся устройством лагеря.

Капитан – ротный командир – отодвинул полог палатки.

– Вольно, продолжайте по распорядку. О, у вас тут затишно. Где замполит?

Комсорг и Семиход переглянулись, улыбнулись.

– Товарищ капитан, его посетила богиня внезапности принцесса Пургестия.

– Дошутишься, комсорг.

– Товарищ капитан, дважды в одну воронку не попадает.

– Попадает, если воронка дурная. Когда бороду сбреешь?

– Как старшину дадите, сразу сбрею.

Капитан задумался. Потрогал пальцами табельные щиты пола, аккуратно зашпаклеванные от сквозняков макаронами. Осмотрел вполне пристойно разложенные по палатке вещи.

– Твой экипаж?

– Никак нет. Мои вон там, ставятся. Я смотрю, как дела в роте.

– Пока ходи бородатый.

После чего капитан исчез из палатки; брезентовый полог за ним хлопнул на ветру. Комсорг ушел тоже: проверять остальные экипажи.

– Пойду еду принесу, – Сергей похватал котелки и направился к полевым кухням. Игорь сел на свернутый спальник, зевнул, потянулся.

– Не спи, замерзнешь.

– Я потому и заснуть не могу, что холодно. Топи жарче.

– Дров нормальных нет, стланник один. Леса, кажись, только через реку.

Семиход раскатал спальник на поддоне. Вздохнул:

– Самый лучший танк - это диван. Экипаж дивана всегда отлично обучен и никогда не несет потерь.

Тим несильно треснул его по затылку. Семиход не обиделся, признавая собственную неправоту. О потерях говорить не полагалось. Расклеился, дом вспомнил… Леня повертел головой и решил перебить настроение:

– По селу бежит доярка, а за нею бежит бык!

Тим подхватил:

– Подоила раз по пьянке, а он сразу к ней привык!

Игорь добавил:

– Эх, хвост, чешуя, чешу шею шуйцей я!

Тут как раз вошел Сергей с бачками, поставил на поддон посреди палатки:

– Есть песни к душе – а есть к столу. Доставайте ложки.

– Помнишь, как в Краснопресненском воротили морду от перловки?

– Забудешь тут… Вот сестра у меня хорошо готовит. – Игорь вздохнул. Семиход кивнул:

– Ничего, я помогу тебе зятя угомонить.

– Леня, а у тебя девушка есть?

Семиход нахмурился:

– Классе в седьмом, что ли, помню: открылось у нас новое кафе, кооперативное. Пошел туда, посмотреть. Случайно с ней глазами встретился. Она вся такая заулыбалась и говорит: “О! Толстый красивый парниша! Будeшь мoим”.

– A ты чeгo?

– A я тогда гири не тягал еще. Через два квартала выдохся, она и догнала.

---

Догнала стройбат кинопередвижка – в Союзе выбирали Первого Секретаря на смену Мазурову. У Трофимыча аккурат истекал второй и последний пятилетний срок. Так что большой экран под предвыборную агитацию вынь да положь. Ну, и про обычное кино не забывать, конечно. Ибо культмассовая работа и всестороннее развитие личности.

Так что выдали Умнику задачу: чтобы к завтрашнему сеансу висели на клубном вагончике два плаката. Завтра гости придут: моряки с бригады катеров. Их к нашему клубу приписали, чтобы каждый раз в Радугу не гонять. Не должен стройбат перед мокрохвостыми лицом в грязь ударить! Людей смешить можешь, и тут постарайся. И не типовые плакаты “взвейтесь-развейтесь”, а комсомольский задор и смекалка чтобы.

Умник после ударной смены задор особо проявлять не хотел, но в армии “хотел” – последнее слово, даже после буквы “я”.

Что ж, Умник напряг умную голову, взял у старшины полотно с красками. Полотно даже на землю класть не стали: это ж долго, раскатывать-скатывать. Взяли полотно за углы Василь и Сей-Мамед, крепко потянули, ну а Умник в порыве вдохновенья, буквально не отрывая кисти, быстро чего-то там написал. И сразу же плакат прибили: готово, мол. Взяли второе полотнище, и так же Умник его отделал, и так же его приколотили на указанное место.

А потом спать пошли, потому что рельсы класть под ледяной моросью – не развлечение совсем.

Утром командир батальона в компании комсорга и приезжего киномеханика осматривал готовый к сеансу храм культуры: сложенные амфитеатром сиденья из упаковочных ящиков, за ними вагончик для кинопроектора, и над этим всем шатровое покрытие, склеенное из упаковочной пленки супер-машиной “два утюга”. Выглядело, тем не менее, неплохо. Сразу все понимали: тут люди на работе горят. Проявляют находчивость. Опять же, романтика. Не в пыльном кинозале, чай.

Комбат улыбнулся довольно и развернулся крупным телом к выходу. Где тотчас же уперся взглядом в плакат: “Оставайтесь на линии огня, ваше мнение очень важно для нас”.

Проморгавшись, комбат грозно посмотрел на комсорга. Тот безмятежно хлопал синими глазами, синхронно с хлопками пленочного потолка. Тогда комбат вышел и посмотрел на шатер снаружи. Ветер трепал над кино-шапито белые буквы по красному революционному кумачу: “Мы не можем ждать милостей от природы после того, что мы с ней сделали!”

– Что, товарищ полковник? – устыдить комсорга не получилось. – Мы батальон строительный, мы эту природу каждый день во всех ракурсах и курсах… Это самое. Любим, в общем.

– А первый лозунг?

– А он внутри. Никто его там не разглядит, свет сразу выключат.

– Но мы же видим?

– Так сейчас день, товарищ полковник. Батальон весь на работах. Кино смотреть придут вечером, почти ночью.

---

Ночью перед кинотеатром стояли две плотные группы: стройбатовцы, которым после рабочей смены “Черный тюльпан” упал на мозги не слабее водки – и моряки из порта Радуги. Не то, чтобы они работали меньше или легче, но выглядели моряки заметно чище и веселее.

Они и кино смотрели так, походя, только что не поплевывая. Видно же, что фантазия. Как это: “Союз распадется?” Кому и, главное, зачем такое? В Союзе ты часть ого какой большой стаи – а в гордой самостийной республике Марий-Эл ты часть совсем небольшого общества. Крупные державы – куда там Америка, на такую мелочь хватит Франции либо Швеции! – гордую самостийную республику даже завоевывать не станут: просто скупят на корню.

Стройбат кино смотрел предметно. За героев не просто переживали: дрались не по разу, выясняя, как Семену следовало поступить в седьмой серии, когда их батальон послали на Киев. Дезертировать, чтобы не идти против друга? Так это воинское преступление. Только оно преступление по отношению к сепаратно отделившейся от СССР стране. А относительно всего СССР как раз дезертир-то выйдет прав: не стал множить раздор, не стал Вашингтону на руку играть. Правда, нету больше СССР – относительно кого прав дезертир? Опять он получается предатель, бить его надо!

Поэтому, завидев перед лицом, буквально на вытянутую руку, чистеньких недоумевающих мореманов, стройбатовцы ощутили неодолимое желание собрать из лиц и рук модный перформанс. Ну, просто чтобы не считали их дремучими бескультурными работягами.

Правда, культура не позволяла приступить к перформансу без вводно-теоретической части, и потому на нейтральную полосу, на пока что невытоптанный снег, под ехидно щурящиеся чужие звезды, выступил Умник и открыл дискуссию.

Моряки переглянулись и пока что не стали расстегивать ремни с тяжелыми пряжками. Подраться никогда не поздно, а вот что народ к знаниям тянется, это дело сугубо положительное, это уважать надо.

Кроме того, драка – хулиганство. Минус баллы. А диспут с обсуждением работ основоположников – это натуральный митинг получается. Просвещение, культработа, смычка с рабочей молодежью. Плюс баллы. Ну, а зацепят кого по выдающимся частям организма, так сам виноват: нефиг нос выпячивать, нечего отрываться от коллектива.

Моряки дружно посмотрели на Пламена: ты у нас из настоящей коммуны. Скажи мелко-среднему хулиганствующему элементу, разложи по полочкам.

И вот застрельщики стояли друг против друга на тонком свежем снегу, под ночным холодом, на совершенно чужой планете, и каждый поймал себя на мысли: что за ерунду мы творим? Для того мы в космос вышли?

Но отступать не мог ни Умник, ни Пламен: свои же не поймут.

– Начнем с основ, – Умник покривился в улыбке. – Почему коммунизм? После царя понятно, землю раздали, бар перевешали, сословия отменили. А теперь он для чего? Почему просто не жить, как Европа живет?

Пламен улыбался безмятежно. Подумаешь, драться придется. Так или иначе, все свои, все советские.

Гиря из толпы строителей смотрел на улыбочку и кривился: морячок точно с другой планеты. Нихрена не понимает и не поймет. Ему пенсия по выслуге год за три, ему зарплата с надбавками, ему паек с конфетами. А строителям только и хвастаться, что лично Челомей нахуй послал за сорванные сроки. Потому-то Гиря и не хотел жить “как все”, что “все” жили хреновато.

– Выбора нет, вот почему, – Пламен пнул комок снега. – Обе мировые войны развязали не коммунисты.

– Так что: снова отнять и поделить?

– Оно всегда так, понимаешь? – Пламен развел руками. – Отнимать мы можем либо у природы, как у вас на лозунге написано…

Умник сплюнул. Сам же написал, и вот как вывернулось.

– … Либо у людей. Больше никакого выбора.

– А на дележке опять крысы?

– А на дележке ЭВМ, она железная.

– Ну, допустим, всем выдали пайки честно. Они потом все равно ими меняться будут.

– Это все нужно там, где не хватает ресурса. Ты вот воздухом дышишь?

– Ну.

– Воздух платный?

– Схуяли? – Умник натурально опешил.

– Ну вот, у нас воздушный коммунизм, так? Воздух ресурс настолько важный, что слов нет. Воздух есть жизнь. И как, потребление воздуха у нас через капиталистический рынок?

– Воздух продавать? Че, ебанулся?

– А вот примером… На космической станции воздух будет платным, как ты полагаешь?

Стройбатовцы зашумели, переглядываясь. Чертов моряк отвечал-то всерьез. Не “сверху вниз”, не через губу, как в такой ситуации сказал бы всякий мажор или даже замполит. Мол, глупые вы, неразумные. Надо крепить и улучшать, повышать и достигать, что непонятно?

Умник ответил осторожно, забыв, что шел вообще-то драться:

– Полагаю, он там должен быть платным. Его туда завозить надо, как воду в Каракумы. Это расходы.

Пламен быстро нагнулся, скатал снежок и принялся перекидывать его с руки на руку; все машинально следили за белым пятнышком.

– Вот и смотри. Коммунисты считают: надо поставить страну раком и построить Каракумский канал. Чтобы воду туда завозить уже не пришлось. Решить проблему отсюда и впредь. Капиталисту выгодно вечно держать половину Туркмении за горло, чтобы продавать им воду.

В толпе заворчали. Гиря для себя знал точно: он бы держал. Чем бы ни торговать, он бы всех соперников удавил. И потом цену ломил. Но то же коммунисты. Они так вывернут, что вроде ты ничего плохого не делаешь, вроде ты – как все! Но почему-то выходит, что если всем лучше, то каждому конкретному человеку хуже. А лично тебе вовсе капец. Что капец во имя светлого будущего, как-то слабо утешает.

Пламен швырнул снежок в темное небо, и все опять проследили полет, как зачарованные. Отряхнув руки, Пламен закончил:

– Теперь замени Каракумы на Марс, а воду на воздух, и сам поймешь: с кем выйдем в космос, а с кем будем вечно платить за каждую гайку.

– Ну вот мы вышли на другую планету, – Умник справился с пересохшим горлом. – Влезли мы сюда. Зачем? Нам что, дома земли не хватало?

Пламен обернулся:

– Варен, поясни, ты как-то про Афганистан рассказывал.

Вышел из моряков еще один – пониже, не такой брюнетисто-нахальный, но тоже, зараза, чистый. Сказал:

– Кино “Белое солнце пустыни” все смотрели? Вижу, многие. Ну вот, у меня товарищ после учебы распределился как раз на юг. Он пишет очень просто. Есть, например, афганский город, скажем: Герат. Население там спекулирует чем получается, да мак сажает. На опиум и героин. Как с этим бороться?

– Ловить, стрелять.

– А некому. Там бандитизм поголовный. Там плантации охраняются отрядами басмачей штыков по двести.

– Усилить милицию? – голос прозвучал неуверенно. Видно, говорящий сам понимал, что получится ерунда. Варен кивнул:

– Так мы доусиливаемся, что половина страны вторую половину ловит и сажает. И все это выплескивается к нам через южную границу. Оно нам надо?

Гиря подумал: сорвать разговор, что за лекция? Мы че, в обществе “Знание” ? Пусть начнется драка уже!

Но облизал пересохшие губы и ничего не стал делать. Понял: сейчас драться никто не пойдет. Морячок не говорил ничего особенного, ничего нового, ничего великого.

Он просто разговаривал. Как со своими.

Гиря помотал головой. Волк тамбовский ему “свой”!

Варен объяснил:

– … Построили завод. Неважно, какой. Сковородок или там подков для ишаков. Просто: в городе появились около тысячи человек, не зависящих от урожая мака. Им не надо и неинтересно теперь наркотики растить. Сковородки – легальный товар. За них не убивают.

– Они ж копейки стоят!

– Вот и все так думают, сечешь? – Варен улыбался. – Все умные, все “бизнес” делают, а сковородки, лопаты, скобы, гвозди им приходится завозить оттуда, где не все такие умные. Зато с доходом… Ладно, пустили сковородочный завод. Уже опыт. Потом, скажем, пустили завод по сборке велосипедов или мотоциклов. Поначалу просто сборка из привозных деталей. Через лет пятнадцать вокруг завода вырастет район, тысяч двадцать, вся жизнь которых в этом вот заводике.

– Так они оружие там начнут клепать. И продавать этим, которые по двести штыков плантации охраняют.

Варен ухмыльнулся:

– Вот они и на крючке. Какой вождь откажется от крутого оружия? А чтобы делать крутые вещи, надо станки, надо сплавы, надо свою литейку построить. Надо специалисты. Сотни горняков, геологов, землемеров, сталеваров, токарей и черт знает, кого еще. И специалисты надо свои, чужим ведь нельзя доверять оружие, правда? А откуда их взять, если там не то, чтобы высшее техническое, там простые школы не везде есть.

– Послать учиться в другую страну. В ту же Англию!

– Они там и останутся. В Англии жизнь удобнее и безопаснее, чем на перевале Саланг.

– Родственников заложниками взять.

Варен помотал головой:

– Там все по родам и бандам поделены. За каждым своя рота стоит. Не получится, не будут работать под принуждением. Так что придется хорошо платить, чтобы не обиделись и не начали втихаря песок в подшипники подсыпать.

– Продать мак, а на выручку оружие купить.

– А это международная наркоторговля. Ее все ненавидят, и все уничтожают: и коммунисты, и капиталисты, и даже буддисты в Таиланде. Ладно еще, законному королю Пакистана оружие продадут. А бунтовщику против короля, у которого под рукой хоть половина страны, все равно никто ничего не продаст, потому что его в мире не признают. Хочешь в короли? Надо самому что-то делать.

Варен хлопнул в ладоши.

– Вот и получается, хочешь или не хочешь, а цивилизация придет. А это уже другие люди. Посложнее, чем племенные вожди. С другими желаниями. Вот как меняются страны. Вот зачем Союз пришел сюда. Ну, ответил я на ваш вопрос?

Гиря только собрался сплюнуть и крикнуть: “хорош болтать, бей уже!”, как его самого осторожно взяли за плечо и знакомый голос тихонько велел:

– Не вертись, Гиря. Если ты мое лицо срисуешь, придется тебе до утра не дожить. Не вздрагивай. Мента замочить не боялся, а тут чего дрейфишь? Вижу, что кодлу ты начал собирать. Правильно начал. Обиженки за идею пашут, а при случае и за корову сгодятся. Вот второй, куркуль, он тебя при нужде самого разменяет. Если две копейки выгоды увидит. Если одну, то не разменяет, нет. А вот если две… Берегись, Гиря. Так, ладно: чего я заходил-то. Кончай кораблики в луже пускать. Великие дела тебя ждут. Подтяни своих и будь в готовности. Пришла малява, что коммуняки вот-вот прилетят на Марс. А Марс, он бог войны. Намек, типа. Давай, Гиря, не кашляй.

Голос исчез; за шумом и сутолокой начавшейся-таки драки, конечно, Гиря так и не узнал, кто же посадил его на крючок.

Он сбросил замасленный бушлат – эх, так бы всю тяготу жизненную с плеч долой! – и тоже кинулся в свалку.

Подоспел наряд с базы, со стрельбой в воздух растащили моряков и стройбат по сторонам. Набежали офицеры, принялись грозиться карами тем и другим, особенно ругая своих, что не выиграли. Дескать, если уж ввязались, то как смели не победить? В расположение повели строем с песнями, перед отбоем учинили проверку на выпивку с выносом кроватей поротно на плац… Часа два, наверное, поспали – и то не факт.

За всем этим незаметно подкралось утро. Серое, мерзко-мокрое от близкого моря утро предзимья на чужой планете. Подумаешь, “чужая”, Гиря и на Земле никому не свой… Оно с одной стороны плохо, с другой: можно никого не жалеть. Гиря шел к своему вагончику, шатаясь от недосыпа, потирая синяки на левой стороне лица, и смотря на мир правым, не заплывшим, глазом.

У вагончика Василь, оперевшись рукой на заиндевелые доски стены, похоже, блевал за угол. Вздрагивал в агонии, и рычал – так страшно, что Гиря невольно вспомнил рассказы стариков о дэвах и людях-волках.

Василь содрогнулся пуще прежнего, издав рев не хуже танков из кино. Гиря замер в недоумении. С новым приступом рыка Василь выпрямился, отряхнул руки…

Гиря сплюнул. Василь просто заводил дизель-генератор. И вот, справился, и теперь гордо стоял памятником самому себе: черный силуэт на фоне темного закатного неба.

---

На фоне закатного неба горы и стена “Города Ноль” рисовались четким силуэтом. Огни квартир начинались ниже, за полосой отчуждения, так что беглый взгляд на стену их не замечал.

Винтокрыл повернулся другим бортом, и зарево над городом исчезло из вида. Теперь Капитан видел только лесистые холмы, черные в низинах и обратных скатах, темно-серые к вершинам и на склонах, повернутых к громадной белой луне Ремнанта – к расколотой луне.

От правого кресла тянуло жаром. За рулем сидела Рейвен, и Капитан угадывал все ее действия по движению теплого ветра.

Из-за спины, от стены грузовой кабины, тянуло холодом, отчаянием и ужасом.

В грузовом отсеке винтокрыла – Капитан так и не привык называть его “буллхэд”, и его самого тоже почти никто не звал по имени; звали “Капитан”, здесь на Ремнанте: “Стрелок”… Вот, в грузовом отсеке винтокрыла ехала клетка, а в клетке – гримм-тварь. Чем-то напоминавшая медведя, потому и названная “урса”. Тело – здоровенный ком тьмы, голова – белый череп, алые глаза. На плечах и локтях словно бы сыпь из костяных нашлепок. Часто говорили, что урсы окутаны черным дымом – но Капитан за всю свою недолгую карьеру Охотника видел дымящими только уже помирающих тварей.

Разумеется, клетку использовали не совсем обычную, но и не уникальную. На Ремнанте давно пытались изучать гримм-тварей, кое-какое оборудование создали. Для удержания тварей в цепях или клетках применяли сталь, усиленную Прахом, кодовые замки на Прахе же. Для поимки черных сегодня использовалась нетканая ловчая сеть на основе особого полимера. Раньше ее делали из Праховой нити, стоившей неимоверных денег. Цена сети упала не сильно. Нефти на Ремнанте не добывали, так что полимеры здесь тоже стоили дорого. Прогресс превратил некоторые материалы из уникальных в редкие, но и только.

Гримм-тварей ловили и раньше – и до Великой Войны, и в ходе заселения Мистраля, и при освоении ледяных пустошей Атласа. Увы, сведений о ходе экспериментов не сохранилось. Вроде бы исследователи черных тварей нарушали технику безопасности – что для первопроходцев нисколько не удивительно – после чего ловлю гриммов перестали одобрять, а порой и открыто запрещали.

Весьма вероятно, что исследование гримм-тварей открывало нечто важное, ломающее установленный порядок – наподобие пластов информации в больших кристаллах Праха, что Капитан с командой ТАРК встретили по пути под горой Гленн. К чести Озпина, от изучения главный Охотник Вейла не отмахнулся, но и в широкие массы весть не бросил. Чтобы массы не взбурлили, когда не надо.

Точно так и исследование гриммов могли прикрыть по соображениям возможной революции. Власти не хотели отлавливать секретные питомники гримм-тварей, бороться с дрессированной черной нежитью – политика, мать ее осколочная!

Теперь, если кому получалось посадить в клетку кабана-борбатоска, скорпиона или там змея-тайджиута и что-то узнать из наблюдений – публиковать результаты человек не рвался, опасаясь кары. А опыт, результаты которого не опубликованы, наукой не считается, ведь он умирает вместе с исследователем.

Капитан хмыкнул. Они тоже не опубликуют результаты. Не потому, что секретно засовывание гримм-тварей в Портал. Секретно само наличие Портала на Ремнанте.

Озпин, понятно, знает: к нему приходили посланники от Серова. Сам Капитан с Толмачом и приходил, дарил чайный набор из лучшего фарфора, отобранный лично Хоро.

Коммунист, занятый перевоспитанием детей-преступников – Тан Линь, кажется – точно знает. Он как раз прилетел с кораблем, но на Землю попал через камеру переходов Сосновые Склоны, видел Портал и пользовался им.

Наверняка, знают еще доверенные люди Озпина. И – нельзя исключать – разведка Мистраля или там Атласа вполне могла сделать надлежащие выводы по действиям “Города Ноль” во время последней крупной Волны, когда черные прямо потоком осаждали Вейл и даже прошли сквозь мощное кольцо укреплений в жилую застройку Вейла.

А “Город Ноль” вынул из ниоткуда неизвестное до сих пор на Ремнанте оружие, которое в килотоннах измеряют. Чем Волну, надвигавшуюся на Атлас, и удавил в зародыше. Что, разумеется, не осталось незамеченным соответствующими людьми.

Все эти люди молчат, прекрасно сознавая, что их откровенность необратимо изменит мир. И уж точно сломает хрупкое сегодняшнее равновесие Ремнанта.

Опасность не в размахе общественной реакции – опасность в непредсказуемости. Вот узнают люди, что с Ремнанта есть выход. Выход в мир без черных. Без гримм-тварей. Где можно пойти в лес просто за грибами, и не надо при том грибы собирать парой, чтобы второй человек с ружьем сторожил. Где можно испытывать чувства – злиться, ревновать, огорчаться – не прячась для того за стены или в убежища от скорпионов с неверморами.

Узнают, и что?

В любой непонятной ситуации начинается война, это Капитан по всей изученной истории усвоил четко. Поэтому ночной полет, поэтому Рейвен сейчас приземляет винтокрыл прямо в мешанине труб и цистерн, эстакад и тысячетонных Праховых танков – глубоко в Прииске, где чужих не водится, да и своих не так, чтобы сотни шастали.

Винтокрыл пошел на подсвеченную площадку. Капитан видел, что путь от посадочного креста до ворот закрыт высокими противопыльными щитами, что людей на площадке нет. Всякая перевозка ценных партий Праха или крупных сумм денег обставлялась именно так. Шпионы – а они точно есть на Прииске, не надо льстить себе – не должны удивиться загадочному рейсу. Привезли товар либо плату за товар; дело нечастое, но по сути рутина…

– Касание через три… два… На грунте! – Рейвен говорила глубоким голосом, чуточку дрожащим от понятного волнения.

Винтокрыл дрогнул всем корпусом и встал; Рейвен заглушила турбины. Вдвоем с Капитаном они раскрыли створки грузовой кабины и убедились, что клетка цела, засовы держат, Прах не утратил свойств. Открыли гаки на цепях, растягивающих клетку посреди грузового отсека. Смотали гремящие цепи, подвесили их к стенам грузовой кабины. Вытащили клетку на подготовленную рельсовую тележку, пахнущую горелым железом.

Рельсовую потому, что через Портал все ехало на рельсах. Большие партии груза протаскивали скоростным поездом, предварительно разогнанным в кольце подземной линии вокруг Торбеева озера – здесь вагоны вылетали на такое же кольцо и понемногу тормозили, после чего растаскивались по адресатам.

Капитан много раз думал: как инженеры совмещают рельсы? Чтобы не выжигать мегаватты на поддержание Портала в открытом состоянии нужен очень быстрый поезд. А для большой скорости нужна гладкая трасса, совпадение как бы не до миллиметра. Наводят каждый раз новый путь? Прямо перед составом, разогнанным почти до двухсот километров за час?

Впрочем, Капитан понимал, что всех секретов Портала ему никто не откроет. Он и не рвался в секретоносители, не хотел сидеть в клетке – даже золотой. Наверное, нашли сравнительно дешевый способ стыковать пути, потому что обратный груз пускали точно так же; правда, что собиралось груза покамест немного. Вагона Праха хватало для опытов на год, и опыты недвусмысленно сообщали: на любой другой планете Прах значительно терял в эффективности.

Электрический Прах становился обычной батарейкой – да, хорошей, но ничего сверхъестественного.

Гравитационный Прах превращался в обыкновенный сверхтяжелый металл – но случайный. Ртуть, уран, золото; как-то раз перекинулся в непонятый элемент с номером по таблице Менделеева, страшно сказать, сто восемнадцать, атомным весом двести девяносто четыре… И сразу же распался на какие-то, еще не открытые элементы, с атомными весами двести девяносто, потом двести восемьдесят шесть, наконец, двести восемьдесят два… То ли чьи-то изотопы, то ли самостоятельные жители таблицы Менделеева, поди разбери.

Перестали, короче, гравипрах заказывать. Во избежание. Превратится еще в какой торий-радий, да как облучит пол-вагона со всеми дорожными сооружениями по пути.

Более сложные соединения Праха – сплавы, смеси, растворы, композиции нескольких видов Праха, и тому подобное – при прохождении Портала распадались на простые компоненты, для науки малоинтересные.

Так что заказывали Праха немного, а кроме Праха, вагонами тут ничего не закупали. Чтобы соответствующие люди не начали задавать вопросы: куда все оно в Городе Ноль девается?

Клетку подвезли к Порталу. На той стороне, на диком островке в Северном Океане Вестероса, рельсы не укладывали вовсе. Гримм-тварь планировали выпустить своим ходом, чтобы конструкция клетки не искажала результатов.

Рейвен с тележкой остановилась метрах в пятнадцати, положила “великий меч” на плечо; жар от нее поднялся сплошной волной.

Капитан подошел под фонарь, приставил карабин к стене. Покрутился, чтобы его нормально разглядели. Навстречу ему, тоже без оружия, вышел старший охраны, и Капитан сразу его узнал: вместе служили в спецназе Восьмой Танковой Армии, под Балатоном в пятьдесят втором.

Пароль совпал. Отзыв совпал. Сигнал – неуставная вторая сверху пуговица старшего наряда, и такая же пуговица на застежке рукава Капитана – снова полное совпадение.

– Свои, – сказал Капитан. – Можно начинать.

– Повторяю план действий, – старший наряда не выказывал страха. – Направляю бойца в портал. Он удостоверяется в том, что Портал рабочий и ведет в правильное место. Боец возвращается сразу в малый карантин. В Портал переходит Охотник. Если в этой части что-то не так, эксперимент не начинается по неготовности перехода.

– По переходу на ту сторону начинаю отсчет, – вступила Рейвен. – По отсчету “тридцать” ожидаю выхода урсы из Портала.

– Начинаю отсчет с момента перехода Охотника, – сказал Капитан. – Ставлю клетку вплотную к порталу. По отсчету “тридцать” открываю дверцу клетки. Если тварь боится идти в портал, на счет “сорок” дверца закрывается, клетка отодвигается на исходное, эксперимент считается завершенным. Если урса как-то выскочит сюда, убиваем ее здесь, к вам в Портал бросим красный дым.

– Если вижу красный дым, возвращаюсь немедленно. Если урса вышла, убиваю тварь. Если урса не вышла, или вышла, но легко устранена, возвращаюсь на счет “шестьдесят”. Если вернулась раньше, значит: не смогла убить, проблемы. Если не смогу даже вернуться, ломаю аварийный маячок, вызываю группу подстраховки.

– Если Охотник возвращается до счета “шестьдесят”, – вступил старший наряда, – посылаю общий сигнал тревоги, Портал закрывается, Охотник направляется в полный карантин. База на Радуге наносит удар по острову оговоренным способом.

– Если Охотник не вернулся до счета “шестьдесят”, – сказал Капитан, – либо сломан аварийный маячок, вхожу в Портал, где вызываю группу подстраховки.

– Если вы входите в Портал, – сказал старший наряда, – за вами Портал закрывается и блокируется. Ваше возвращение через этот Портал не предусматривается.

– Все точно, – Капитан подобрал свой карабин и повесил стволом вниз. Вернулся к тележке и поднял с нее собранную винтовку высотой в свой рост, с уже навинченными сошками, амортизаторами. – Коридоры за нами закрыты?

Старший наряда вернулся на пост, за бронестекло, в слабое синее освещение. Выслушал доклады, убедился, что камера перехода изолирована от Прииска – и ответил Капитану зеленым светофором над аркой, над прямоугольником зеленого же света, по которому пробегали мерцающие волны – словно встало вертикально лесное озерцо с ряской.

Капитан утвердил сошки винтовки на пустой платформе поодаль, чтобы свет единственного яркого фонаря падал между позицией и целью. Из броневого “стакана” охраны выскочил боец, легко прыгнул в Портал; секунд через двадцать вернулся, показал правой рукой жест одобрения, убрался в дверь малого карантина.

– Внимание, отсчет ноль.

Рейвен исчезла в Портале. Капитан положил на рельсы два башмака, придвинул клетку к Порталу вплотную, и второй парой башмаков подпер, чтобы тележка не откатывалась.

Двадцать два… Двадцать девять…

– Бойся!

Капитан дернул рычаг и отскочил, упал за свою винтовку.

Дверца клетки поднялась.

Урса встала на четыре лапы и почти уперлась хребтом в прутья; длинная искра от клетки ударила в фонарь – тот погас. Дежурное освещение в “стакане” погасло тоже, но Капитан видел: там все исправно, свет убрали намеренно, чтобы не отвлекать зверя. В темной камере перехода светился только зеленоватый прямоугольник Портала, да вот побежали изумрудного цвета отблески по фарфорово-белой морде твари.

Тридцать один…

Урса припала к полу клетки, потом неуловимым движением ударила Портал правой лапой, “крюком” на зависть всем боксерам. Лапа ушла на ту сторону, зверь покачнулся, потерял равновесие и в Портал вкатился кубарем.

– Не бойся!… – Капитан поднялся, приставил винтовку к ноге. Если правда придется идти в Портал… Правда, с чего бы? Одинокая урса доставит немало хлопот ему или вот этим парням, даже за бронестеклом. Но одинокая гримм-тварь среднего уровня не угроза для Рейвен.

---

Рейвен вышла на лужайку посреди редкой рощицы. Со всех сторон за деревьями виднелось море. По солнцу Рейвен предположила, что местное время – около полудня.

Двенадцать…

Ветер трепал тонкие деревца хаотично, неравномерно. Вероятно, собирался дождь. Островок не выглядел большим: море просматривалось в любую сторону. Казалось, до воды недалеко: пахло тиной и солью.

Восемнадцать…

Тут Рейвен поняла, что не так.

Аура пропала. Вес меча ощущался иначе. Тело повиновалось непривычно-вальяжно, медленно и плавно; умом Рейвен понимала: даже такое “медленно и плавно” для тренированного человека без Ауры – “быстро и резко”. Но она-то привыкла к другой себе.

Двадцать пять!

Перехватив меч под самый простой блок, Рейвен подумала: “Хорошо, что решили пробовать на одиночной твари”. На подготовке обсуждали разные ситуации. И то, что гримм-тварь начнет бурно размножаться. И то, что она разольется в черную жижу, а та растечется куда попало. И что гримм-тварь не сможет пройти Портал. И то, что Портал выбросит зверя гримм в нерасчетное место. И…

А вот что Портал ослабит Охотника, никто не подумал. Проверить не догадался.

Тридцать!

Из Портала выкатилась урса – Рейвен сразу поняла, что и тварь оглушена, потеряла часть свойств и силы. Урса натурально путалась в ногах, не шагала, а ползла рывками.

Тридцать шесть…

Пожалуй, с таким противником Рейвен справится и без Ауры. Страшнее вопрос: Аура пропала насовсем, или только здесь?

Сорок…

Может, не ждать проблем – сломать маячок? Или открыть Портал – ее, Рейвен, личное Проявление в том и заключается. Портал к дорогому человеку. К Таянгу, Саммер, Янг. Теперь вот к Стрелку…

Рейвен замерла, вслушиваясь в ощущения. А ведь к Стрелку теперь переход не откроется. Что-то поменялось, прежде всего в ней самой.

Саммер?

Они со Стрелком все-таки вытащили Саммер. Больше нету вины. Можно не просыпаться в отчаянии. Но почему Проявление не повинуется? Какая тут связь?

Сорок пять…

Урса подняла белую костяную морду; луч здешнего солнца превратил ее в натуральный фарфор. Полыхнули красные глаза твари; урса подскочила сразу на все четыре лапы – и тут у Рейвен включилась Аура. Мгновенно и полностью. Все вернулось, будто никуда и не пропадало; тело вспомнило привычный набор движений.

Урса прыгнула с места – и попала на восходящий; Рейвен била не думая, на одних рефлексах. Вместо четкого сдержанного montante получился размашистый цорнхау, только перевернутый: снизу вверх.

Голова и грудь урсы подлетели на добрый локоть и окутались черным дымом; задние лапы ее обогнали разваленную голову и шею; гримм-тварь запрокинулась на спину и растаяла буквально за три стука сердца.

Пятьдесят…

Рейвен огляделась, но никаких следов не обнаружила. Похоже, связь между Аурой и гримм-тварями можно считать подтвержденной.

Пятьдесят восемь.

Шестьдесят.

Обтерев лезвие, Рейвен убрала меч и шагнула в зеленое марево Портала.

---

Зеленое марево Портала освещало камеру перехода, пока на счете “Пятьдесят восемь” не включились дежурные синие лампы в “стакане” охраны.

Пятьдесят девять.

Внезапно и ярко загорелся тот самый фонарь – получается, искра его не испортила, просто перегрузила защиту.

Шестьдесят, ну!

Зеленое зеркало пошло волной. Рейвен появилась на левой стороне от клетки; выглядела она нормально, лицо тоже не выражало особой горести. Радости, впрочем, тоже.

Капитан и старший наряда оказались возле Охотницы одновременно. Рейвен успокаивающе подняла руки:

– Хорошие новости тоже имеются.

– Значит, основная новость плохая?

– Именно. – Рейвен посмотрела на старшего наряда, безошибочно угадала в нем наблюдателя от прежних начальников Капитана и не стала разводить лишней секретности.

– Основная новость: гримм-тварь там ведет себя так же, как здесь. При условии, что там есть Охотник.

– То есть?

– Гримм-тварь и Охотник образуют комплементарную пару. Или группу. Боюсь, придется уточнять. Пока не вышла урса, я не чувствовала Ауры. Я превратилась в обычного человека. Ну как обычного: навыки и сила никуда не делись. Но без Ауры… Ты понимаешь.

Капитан угрюмо кивнул.

– А когда вышла урса, она путалась в ногах. Думаю, в такой момент ее можно убить из обычного ружья. Поднялась, осмотрелась, походила секунд несколько… Тут мы оба стали… Правильными? Нормальными? В общем, у меня появилась Аура, а у нее все остальное. Дальше она прыгнула прямо ко мне и попала точно на удар. Я дождалась, чтобы тварь истаяла, убедилась, что ничего не осталось… Кажется, счет “пятьдесят пять”. Подождала назначенного срока и перешла.

Старший наряда выдохнул.

– Хорошо, что мы считаем примерно с одинаковой скоростью. Малый карантин?

– Да, – сказал Капитан, укладывая тяжелую винтовку на платформу вдоль опустевшей клетки. Рейвен опустила рычаг и закрыла подъемную решетчатую дверь. Капитан повесил на плечо карабин.

– Пошли отчеты писать.

Рейвен поправила волосы: видимо, безотчетно проверяла Ауру.

– Ага, пошли двинем науку.

---

Двинуть науку на фоне недавно прогремевшей Второй Сецессии, на фоне гражданской войны с “Черными Пантерами” оказалось трижды сложнее, чем в обычное время. Кеннеди опирался на поддержку сенатора Фулбрайта – old boy, родившийся в год русско-японской войны, оставался крепок на зависть, и уверенно поддерживал Дж.Ф.К., хотя в личных беседах не раз орал: “Мальчишка! J-Fuck!” – но в отношении конечной цели имел с Кеннеди полное согласие. Make America great again, цена не интересует.

О, Кеннеди весело провел три последние года! Конечно, теперь он вбил свое имя в историю Америки навсегда и наглухо – но заплатил за это не только деньгами, огромными “старыми деньгами” всего клана Кеннеди, а и собственным здоровьем.

Деньги, положим, отобьются: уже продаются застежки-“липучки”, уже рвут подиумы “космические” кроссовки, уже аппараты вакуумной сварки, микросхемы, компьютеры на их основе и промышленные роботы расползаются по Америке. Через несколько лет поток денег польется обратно; нужно всего-то не сдохнуть за эти годы, и выстроенная индустрия вернет все затраты сторицей.

А вот врачи все чаще поджимают губы, осуждающе качают головами. И это совсем плохо. Пусть много заплатил Кеннеди, а ведь сама экспедиция только первый шаг. Объединять вокруг нее Америку еще только предстоит. Здоровья тут надо как бы не больше, чем ракету в небо выпихнуть.

Но вот ракета, наконец-то, на стартовом столе. Корабль сделали русские, назвали по-своему: “Nadejda”. Штаты переделали в тяговые заряды тысячи боеголовок, дополнив конструкцию вольфрамовым диском, чтобы при взрыве испарявшийся пучок толкал плиту сильнее, чем простое облако пламени.

В Швейцарии при ООН возвели хранилище зарядов, закопали в Альпах лучше, чем Гитлер прятался. Посадили охранять его нейтральных шведов. Швеция, хоть по населению не превышала какой-нибудь штат, сама проектировала и строила танки – правда, применимые только в каменистом горном ландшафте Скандинавии, но технически вполне годные – а также отличные реактивные истребители. Поэтому обе сверхдержавы решили, что в шведской технике количество секретных закладок будет минимальным.

Осталось только уговорить шведов – а те совсем не горели желанием совать головы в жернова меж двух титанов. Ясно же, что если зовут посредником, то будешь плох обеим сторонам; а Советы, промежду прочим, у Швеции буквально рядом. Штаты, хоть и далеко через океан – ведущий торговый партнер. Оба могут создать маленькому нейтралу проблем.

Подумав, шведы предложили субподряд на охрану исландцам – и, внезапно, попали в яблочко.

Исландия за свою треску не боялась посылать на двадцать шесть букв алфавита абсолютно всех: Англию, Штаты (еще когда те не распались), Германию, Францию, черта, дьявола… Исландская экономическая зона – двести миль, и плевать на общую норму в двенадцать! Британия прислала эсминцы? Плевать: исландские кораблики, по меркам любой иной страны – катера – вытесняли английских рыбаков тараном, не гнушаясь перестрелок с нормальным военным флотом. Треска станет жирнее на английских трупах!

В общем, потомки викингов охотно подрядились охранять самое большое в мире хранилище ядерных бомб, не менее охотно освоив шведские танки, шведские истребители, шведские подводные лодки на двигателях Стирлинга – ну, треску-то добывать все равно нужно? Охранять рыбные промыслы, всякое такое…

Понятное дело, правящие круги всех замешанных стран – а особенно Великобритании! – смотрели теперь на клан Кеннеди немного косо. А все злодеи американского кинематографа приобрели узнаваемый британский акцент: “имперский” для главарей, и лондонский “кокни” для клевретов-миньонов.

Ну, а сколько написали и сняли порнографии про самого Кеннеди с лисами-оборотнями, японскими кицунэ – Жаклин только успевала вспоминать непечатные обороты Сорбоннской юности. Пока порнографию не сняли уже про нее, теперь с медведями – тут Жаклин пришлось перенять кое-что у George Bolshakoff, который сделался полуофициальным офицером связи между Кеннеди и Кремлем.

Кончилось тем, что пролетающий над столицей порнографов Тайванем как бы учебный В52 как бы случайно уронил как бы макетную бомбу – здоровенную В53, The Bomb, раскрашенную всеми необходимыми предупреждениями. Забирать отвалившуюся игрушку пришел почти весь Пятый Флот Discorded State of America – то есть, что от него осталось после скандального развода с Тихоокеанской Республикой. Но умным китайцам и двух авианосных соединений хватило, узкоглазые вняли предупреждению.

К сожалению, Кеннеди никак не смог отловить все копии пленки, расползшиеся по частным коллекциям. А самое плохое, что кадры из тех кино порой выдавались в новостях под видом настоящих событий. Хотя и репортеры, вполне лояльно настроенные к Дж.Ф.К, а особенно зауважавшие Кеннеди за усилия последних лет, старались откровенную грязь на экраны не выпускать – но мир, как довольно болезненно осознавал Президент Discorded State, не ограничивается американскими репортерами.

Кроме историй громких и грязных для выпихивания в космос ядерно-импульсной ракеты пришлось выполнить много работ не менее вонючих, но, хотя бы, тихих. Скажем, натравить мафию на Клан, а полицейских мотивировать ( в том числе и секретными словами, перенятыми Жаклин у George Bolshakoff ) по итогам взрывов-перестрелок удавить обоих. Общественный порядок надо ведь охранять. На Юге стало заметно спокойнее; заодно и напор мафии на Кубу несколько ослаб – что позволило усилить на Острове Свободы мягкую пропаганду подлинно Американской Мечты.

Увы, кубинцы уже вписались в космическую программу Союза – кроме марсианского полета, русские находили средства и технику на Луну, на орбитальные полеты, заговаривали не раз о Венере. Когда бы не договор по Марсу, наверное, русские летели бы сначала к Венере… Так что кубинцы раза два стартовали с Гвианы, совместного проекта лягушатников и комми, в составе интернациональных экипажей. От Кубы намного ближе, чем этот их непроизносимый Bi… By… Bai-ko-noor, язык буквально скручивался в штопор, недвусмысленно намекая на лечебную унцию хорошего односолодового.

Сегодня собравшиеся перед огромным экраном джентльмены, не сговариваясь, решили, что имеют право позволить себе лучший односолодовый виски. Долгий путь привел к цели. На экране высилась громада “Надежды”, увешанной твердотопливными ускорителями, на экране яркие белые прожекторы высвечивали решетчатые фермы, угловатые исполинские откосы газоотводов, спичечные коробки машин обслуживания, спичечные головки людей – и длинные черные тени от всего этого.

Перед экраном щурился от радостных слез полковник Джон Гленн, астронавт Соединенных Штатов – новомодного “Discorded” Гленн признавать не желал. Рядом с ним стучал бокалом в зубы (руки от волнения дрожали) директор NASA доктор Хью Драйден, выросший в должности за последние годы. Кеннеди смотрел, почти не моргая – словно бы спал с открытыми глазами. Итог усилий трех лет, и каких лет!

Брат Кеннеди, сенатор Эдуард Кеннеди, бессменный лоббист космоса в Конгрессе, устроился несколько поодаль. Вместе с Тедом Сорренссеном они заняли небольшой столик и даже сегодня разложили на нем бумаги. По итогам запуска (сохрани господь от неудачи, но ведь успех вовсе не гарантирован!) потребуется пресс-релиз для широкой публики и четкая позиция для узкого круга доверенных конгрессменов, причем то и другое следует согласовать заранее, во избежание противоречий. Правда, виски налили и они – как ни крути, великий день. Есть за что.

Вторым рядом сидели начальники лабораторий, увешанные значками миссий и прожженные неудачами инженеры – настоящие американские инженеры, квинтэссенция науки-техники континента, возможно, что и планеты. Руководитель проекта ‘Rover’, отец атомного реактивного двигателя, Гарольд Фингер. Его конкурент, выросший от заместителя до собственного производства, Милтон Клейн. Кэптен ВМС США в отставке, нынче инженер компании “Aerojet” Роберт Труакс. Физик-теоретик, доктор Теодор Тэйлор. Ну, и конечно, лопоухий Фриман Дайсон – ходячее шило, мотор и душа всякого спора.

Приглашали фон Брауна – увы, старик отказался, сетуя на здоровье. Телевизор, впрочем, имел он у себя дома, и обещался тоже смотреть запуск – “мысленно с вами, мистер Кеннеди”.

Окна плотно зашторили: в Америке, по причине разницы часовых поясов, стоял ясный день. Кеннеди судорожно сдавливал в руке стакан с виски, из которого от волнения даже не пил. Гремел кубиками льда – сперва намеренно, а дальше просто не находя сил прекратить пляску пальцев.

Потом Кеннеди понял: дрожит изображение на экране. Космонавты давно убрались в ракету. От подножия круглых блестящих ускорителей полярную ночь рассеивали сперва вспышки, языки, полотнища огня – потом сплошное море пламени вылилось из огнеотводов, и ночь побежала во все стороны, оставляя на камнях, силуэтах, решетчатых опорах длинные тени. От летавших на полигон людей Кеннеди знал, что промерзший бетон и камень сейчас гулко лопаются, трескаются от внезапного перегрева, что земля трясется, настойчиво бьет в ноги, словно подталкивая лететь за ракетой, как мальчишку бежать за полковым оркестром.

Потом ракета неожиданно быстро оказалась высоко-высоко, камера следовала за белой звездой – и вдруг погасла!

Толстостенный стакан лопнул; Кеннеди перекосился и сполз на ковер. К нему кинулись трое: Фингер, Гленн и Дайсон – он, по опыту, быстро опознал сердечный приступ, и поднял голову Кеннеди, подсунул под нее собственный свернутый пиджак, для лучшей опоры добавил под пиджак пару туфель. Вложил под язык лежащему капсулу нитроглицерина – опять же, по возрасту, Дайсон всегда носил его при себе. Аспирин Кеннеди разжевать не мог, потому как потерял сознание.

Кто-то вызвал охранника, а тот, соответственно, доктора. Про фильм все забыли – а он шел, голос диктора оставался ровным: “… секунд – полет нормальный. Высота шестьдесят четыре километра, переход на импульсный привод выполнен успешно… Мы разобрались в причине затемнения. Никакой аварии не произошло. Просто динамический диапазон электронных камер оказался недостаточен. Матрицы засвечены чересчур яркой вспышкой. Но механические камеры уверенно ведут съемку, по мере проявки пленки все будет представлено. Пожалуйста, не волнуйтесь, с ракетой и космонавтами все в порядке. Мы дадим картинку, как только включим запасные объективы с фильтрами…”

Зазвонил телефон; кто-то снял трубку. На том конце провода оказалась Жаклин. Успокоить ее смогли только брат президента и личный телохранитель президента, но им Жаклин поверила. Подумаешь, приступ: Жаклин случалось откачивать мужа после поминок Роберта, в проклятый день пятого июня, так что перепугалась она не сильно. В конце-то концов, муж не в чистом поле, и рядом с ним достаточно опытных людей. Тому же Вернеру фон Брауну повезло меньше. Старик смотрел фильм один, и нашли его уже холодным. Просто никто про это еще не знал и Кеннеди не докладывал.

Жаклин быстро взяла себя в руки и попросила передать мужу, когда разрешит врач: она тоже наблюдала старт и теперь собиралась вернуться из Европы домой. Жаклин полагала, что главное сделано, и убивать Кеннеди смысла больше нету. А значит, можно, наконец, воссоединить семью.

Старший охраны, конечно, сделал все необходимые пометки. Его не посвящали в политику сверх необходимого, но даже он понимал: ничего еще не кончилось. Весь полет, вся черная пустота пока еще впереди.

Истинная ночь только начинается.

---

– Начинается реакция, сэр. – Теодор Сорренссен устроился возле кровати Кеннеди, достал стопку листов. – Консерваторы предсказуемо взвыли о перерасходе средств. Прогрессисты утеряли единство. Кто-то пустил среди них байку о Портале, упирая на недавний роман Хайнлайна…

– Который “Туннель в небе”, верно?

– Вы читали?

– Мне запрещено ходить, курить, волноваться. Что остается? Легкое чтение. Кстати. Как там биржа?

– Как ни странно, ничего особенного. Сектор “высоких технологий” уверенно растет. Ваш рейтинг тоже растет, но не так сильно. Вы отсутствуете всего третий день. Среди репортеров мы пустили… Простите…

– Да что уж там.

– Слух, что вы отметили запуск очень крепко. И теперь просто выходите из запоя.

– Буду надеяться, что Америка мне это простит.

– Лишь бы вы не превратили это в систему.

– Ну, вы-то там присутствовали. Вы знаете, что свалил меня вовсе не виски. Так что прогрессисты?

– Как обычно, сэр. Одни кричат, что вместе с русскими – позор для Америки. Надо уметь самостоятельно. Другие кричат: хорошо, что с русскими. Расходы пополам, новые земли пополам, а знания-то нам достанутся даром.

Кеннеди усмехнулся, закашлялся.

– Да уж… Даром. Безвозмездно, как та Сова в мультике про Винни-Пуха.

– Мода на русские мультфильмы не обошла и вас?

– Тед. Я инфарктник, черт бы его. Что мне еще делать? Киснуть с тоски в четырех стенах? А так я напитаюсь новинками культуры. Не говоря уж о том, что они смешные и добрые…

– Э-э, добрые?

– Да вы посмотрите их “Ну погоди”, по сравнению с нашим “Том и Джерри”: у нас как только не лупят беднягу Тома! У них вместо Тома Волк, но такой… Непростой. И по канату лазает, как marin’s, и водит все, что движется, и бегом перегоняет лошадь…

– Отставной рейнджер? Сэр, но зачем вы интересуетесь настолько… Далекими… Темами?

– Возможно, рейнджер. Хм, зачем? Пригодится впечатлять внуков.

– Пожалуй, я сочту ваш ответ рекомендацией и посмотрю все, что найду.

– Вы не пожалеете. – Тут Кеннеди сменил тон. – Тед, что банки?

– Пока без перемен.

– В самом деле, Тед, почему бы нам не синтезировать золото? Раз уж мы настолько сильны, что вот замахнулись на Марс.

– Сэр… Я не физик. Если ошибусь, я не виноват. Но в Лос-Аламосе мне объяснили примерно так.

Тед прокашлялся.

– Если нужно хорошее стабильное золото, а не радиоактивная дрянь, что за квадранс распадется в бесполезный мусор, то следует получить единственный стабильный изотоп… Не помню номер, а нужных записей при мне нету, простите. И вот, говорили физики, получить его “выниманием одного протона”… По-научному это называется “протонный распад”… Можно только из ртути, атомный номер которой на ступеньку больше. Но такая ртуть большая редкость. В природе нет.

Выпив из графина воды, Тед потер голову и продолжил:

– Сперва ртуть надо обогатить, что, как вы понимаете, мегаватты и мегаватты. Но это полбеды. Мне сказали, что-де нужный нам изотоп ртути стабилен.

– Его нужно чем-то подталкивать к распаду, а это снова мегаватты?

– Именно, сэр. Там дальше они говорили что-то про позитронный распад, но увы. Позитронные для меня только бластеры пришельцев из нового кино, а про электронный захват я не расскажу и под пистолетом. Получается, вроде бы, вместо золота платина.

– Неплохо.

– Но все же не золото.

Кеннеди вздохнул:

– Что же это получается… Единственный изотоп, из которого может получиться стабильное золото, не встречается в природе. Гораздо выгоднее будет продать эту самую обогащенную ртуть, она получается раз в сто дороже золота.

---

Дороже золота кочевники-дотракийцы ценили доблесть. Поэтому, когда найденный ночным дозором белолицый странник, одними ногами (руки ему успели связать) выбил из седел трех всадников, убивать его не стали. Притащили к Дрого: пусть кхал рассудит, что делать с храбрым умелым воином.

Будь кхал цел и здоров, еще вопрос, как бы все повернулось. Но царапина в боку начинала уже подергивать; и, хотя наружно кхал не выказывал ни малейшей слабости, сам он здорово беспокоился о будущем. Смерть в бою почетна, смерть от раны – совсем нет. Не говоря уж о том, что после смерти кхала весь его кхаласар, как правило, разбегается по более удачливым вождям. Люди уже начали откочевывать, кхалу сообщали об уходе тех или иных семей…

Но как же пророчество?

С шумом и фонарями в шатер вошли дозорные; свет выхватил струйки дыма над потухшим очагом. На женской половине зашевелелилась девчонка… Служанка Дейнерис, спасенная от кровного всадника… Имя девчонки кхал Дрого не помнил.

Не глядя на вошедших, девчонка принялась раздувать угли. Потащила к себе горшочек мази, покосилась на Дрого с отчетливым неодобрением.

Кхал нахмурился и стиснул зубы сильнее. Царапина в боку никак не желала затягиваться. Дейнерис заботилась о нем, как умела; только Дрого сам не понимал, что заставляет его отказываться от перевязок. Принять помощь – показать слабость. Слабого кхала все бросят, поэтому держаться в седле надо, несмотря ни на какую боль. Вот все, что он мог объяснить – что себе, что Дейнерис.

Дрого никогда и никто не учил копаться в себе, искать причины поступков – учили действовать, быстро, резко, размашисто, кроваво – но только действовать. Пока ты думаешь, враг бьет. От создания мира никакого иного закона Степь не признавала.

Дрого вздрогнул и всплыл из невеселых дум. Дозорные поставили перед ним какого-то… Безконного. Пеший, да. Откуда пеший человек на Тракте? Ближайший город – Квохор – в двадцати днях пути на запад.

Кхал собрался, выставил из разума боль, мановением руки велел освободить найденного – тот сразу выпрямился, даже не глянув на кхала, принялся стряхивать пыль с рукавов и коленей. В прыгающем свете очага показались чудные одеяния. Обувь и вовсе дичь дикая. Кхал Дрого видел, конечно, шнуровку на одежде – в Пентосе женщины крепили так рукава платьев – но шнуровать обувь?

Отряхнувшись от пыли, найденыш посмотрел перед собой, по сторонам, почти уже поднял взгляд к вождю кхаласара – тут он краем глаза увидел сонную Дейнерис, выглянувшую из-за полотна, с женской половины.

И узнал ее.

Дрого видел: найденыш не просто вытаращился на красивую беловолосую валирийку. Найденыш явно видел ее раньше, и совершенно точно не ожидал встретить ее здесь.

Прежде, чем Дрого успел приказать что-либо, найденыш посмотрел на него прямо и велел:

– Кхал Дрого, ляг на спину. Твою рану следует промыть и зашить.

Прибежавшие на шум кровные всадники, поощрительно цокнув языками – а не трус! – двинулись схватить нахала. Тот отступил как-то чуточку влево… Оба здоровенных дотракийца стукнулись лбами и рухнули; пришелец побрезговал нагнуться за их оружием. Он смотрел на Дрого, как на вещь знакомую – и досадную. Дрого бы поклялся, что он для пришельца мелок. Не страшен, вовсе не жалок, не достоин презрения… Вернее, так: не достоин даже презрения! Стоя в кольце вооруженных мужчин, среди наставленных копий и ножей, пришлый думал о чем-то… Нездешнем. Своем. Более важным, чем самый большой в Степи кхаласар.

Чувство оказалось настолько непривычным для Дрого, что великий вождь на миг позабыл о боли. Полностью, словно бы его никогда не ранили. Он поднял руку; воины чуть разошлись по сторонам и огонь раздутого рабыней очага высветил нездешнее лицо. Четкие скулы, жесткие складки у рта: эти губы привыкли распоряжаться, вовсе не выпрашивать… Руки и ноги оценить нельзя, но стоит крепко, смотрит ясно… Пожалуй, такие лица Дрого видел на западе и юге. В Пенте, Волантисе, Мире. Люди такие приплывали с Вестероса, из-за соленой воды Узкого Моря.

– Кто ты?

Пришелец отчего-то хмыкнул, заулыбался, посмотрел снова на девчонку; Дейнерис недобро прищурилась.

Найденыш вздохнул глубоко-глубоко и назвался:

– Colonel Charles Alvin Beckwith, from Outhside. В городе Миэрине меня называют Башар элам Амхар. Или Баш-Аламхар, на это я тоже не обижаюсь.

На языке Степи найденыш говорил вполне понятно, только вместо “называют” сказал “меня назовут”, в будущем времени. И “я не обижусь” вместо “не обижаюсь”. Все-таки он волнуется и ошибается, с некоторым удовольствием подумал Дрого. Но к разгадке это не приближает нисколько. Все города по берегам Травяного Моря так или иначе знают язык дотракийцев.

– Откуда ты знаешь Дейнерис?

– Оттуда же, откуда и тебя, кхал Дрого. Из пророчества. От семени твоего родится великий жеребец, который покроет Вселенную. Но ты оскорбляешь богов небрежением, кхал. Ты собрался умирать, а твой потомок еще не родился. Ложись, пока в ране не загнила кровь.

Кхал Дрого чуть приподнял уголки губ:

– Тебе что до этого?

Чарльз улыбнулся широко, но горько, как все потерявший человек.

– Я живу в этой Вселенной, кхал. Мы, в некотором роде, соседи с тобой… Теперь.

– Ты считаешь, что можешь приказывать мне, кхалу Дрого?

– Считают мейстеры и торговцы. Сейчас ты ляжешь на постель. Умная девчонка уже нагрела воду, я вижу. Будет чем промыть и перевязать рану. Ты уснешь и проснешься на заре, отдохнувшим. Тогда мы и побеседуем, как должно.

Дрого поднялся в рост, одним движением выхватывая кривой аракх. Пришелец и тут не испугался. Он покачал головой с откровенным сожалением. Посмотрел на Дейнерис, нашел даже мгновение чуточку развести руками: не я виновен, что твое солнце и звезды настолько непроходимый гордец!

Потом Чарльз Charge Беквит упал на руки, провернулся и обеими ногами подсек Дрого под колени, так быстро, что воин просто не успел опустить клинок. Видимо, рана в боку оказалась все-таки серьезней, чем Дрого полагал, и двигался он, как по встречному ветру.

Высоченный кхал рухнул, вдавился в пыльный войлок, и тут же потерял сознание.

Небрежно раздав тычков подскочившим кровным всадникам, пришелец велел:

– Нагреть воды. Горячей, чтобы кипела. Чистых тканей для перевязки.

Кровные всадники сдвинулись угрожающей стеной; свет очага прыгал по ним, выхватывая лица и тотчас роняя во тьму, и никто в шатре не мог сказать, стоит ли рядом с ним ко Поно или ко Чхако. Пришелец вовсе не смотрел на них. Он добывал из отворотов длинного плаща или халата чародейные коробочки и бережно раскладывал их возле упавшего кхала.

Дейнерис встала между злыми кровниками и пришельцем. Огладила круглый живот, подняла руки:

– Замереть всем! Разве вы хотите, чтобы кхал умер? Вы кровь его крови, как вы смеете укорачивать его жизнь?

Мужик, запакованный в панцирь и латные руки – Чарльз навидался таких железячников на Вестеросе – втиснулся в шатер и уверенно занял место правее беловолосой, недвусмысленно сжимая рукоять внушительного меча. Вылитый рыцарь, какими Чарльз помнил их по Королевской Гавани, год назад.

Стоп.

Стоп.

Стоп!!!

Какое еще “назад”!

Это он, Чарльз, теперь “назад”. Вот борется за жизнь кхал Дрого, который умер задолго до прихода в Миэрин странника из-за Хребта Костей, задолго до того, как Миэрин прозвал Чарльза Баш-Аламхаром.

Сейчас Дрого еще жив. Дейнерис еще девчонка, в нет пока ни капли от правительницы, освободительницы рабов, она пока не задумывается о ломании колеса.

Ничего еще не случилось.

И, если вылечить степняка от раны… А тут несложно, судя по виду. Глубокий порез, не задеты ни брюшина, ни печень. Дейнерис – та, в будущем – помнится, говорила: Дрого пытались лечить, но он срывал повязки. Ничего, у Чарльза не забалует. Будет лечиться, как миленький. Воспаление пока не началось, до гангрены далеко… Промыть, зашить, препараты есть пока… Препараты придется беречь. И американцы, и русские появятся на планете только через… Через… Черт знает, наверное, лет через пять-семь. Там, под крыльями многочисленных гарпий, Дейнерис выглядела лет на двадцать пять. Здесь ей… Наверное, шестнадцать?

Вылечить степняка от раны – и ничего не случится.

– Ты! Свети на рану. – Землянин сунул кому-то в руки черную трубку фонарика “Losev’s Light”. В полумраке, среди прыгающих теней и отсветов очага, белый луч казался натуральным чародейным клинком. Чарльз подумал: а почему бы не световой меч? У хороший синий, зеленый – у плохих красный, коммунистический. Можно потом еще кино снять…

Свернув полотно в подушку, Чарльз обтер этим бок вокруг раны, отложил. Вколоть блокаду? Анестезиолог из него так себе. Общий анаболик в плечо, и достаточно. Главное, чтобы не дернулся, когда пойдет чистка раны. Здоровый конь, остальное выдержит и без местного наркоза.

Чарльз покрылся крупным потом. Значит, вылечить вождя дотракийцев, уйти с ними в Травяное Море? Отпуск длиной десять лет. Нету пока никакого Центра, некому сдавать отчеты… Помощи и ресурсов, правда, тоже не попросишь.

Может, лучше вколоть кубик воздуха? И пусть оно все вернется на известные рельсы? Девчонке можно найти применение получше. Опять же, у нее ребенок, наследник великого Дрого. Воспитать в нужном духе. Получить собственную орду… Как она тут называется: “кхаласар”. Научить правильной тактике. Стоптать русских, как только они вылезут из Врат.

Впрочем, нет. Без Дрого ничего не выйдет. Все разбегутся, а Дейнерис отправят к старухам, доживать.

А ведь есть еще русский. Если Чарльза откатило так глубоко в прошлое, то куда делся красный? Не дай боже, на десять лет в будущее.

Чарльз поежился и решительно взялся за тампоны. Нечего беречь аптечку. Вылечить кхала. Стать лучшим другом этому дикарю. Добиться, чтобы ничего важного Дрого не решал, не спросив совета.

Потому что есть еще одна ветка времени. Допустим, вылечит он Дрого, и кхал уйдет, положим, в закат или там восход. Поедет по Травяному Морю, по звонкому солнцу, по ледяной росе…

И однажды увидит перед кхаласаром ровную цепочку странных зеленых коробочек. Землянин сказал бы “гробиков”, но гордые коневоды хоронят без деревянных ящиков, слова в языке нет.

Разумеется, великий воин Дрого скомандует атаку – а в тех гробиках откроются бойницы, и desantura синхронно дошлет патрон, и в башнях БТР наводчики выжмут электроспуски пулеметов Vladimiroff, самых мощных пулеметов на Земле… Не только на Земле, выходит…

И в город Миэрин полетит слух о вырезанном до земли кхаласаре. И петля времени замкнется.

А что Дейнерис наплачется, так женские слезы – вода.

Руки землянина заработали втрое быстрее. Промывка, дренаж вставить, зашить – пока что скобками прихватить, пусть кровит, положено так. Повязку…

По шатру потянуло степным ветром, захолодило руки. Раненый вздрогнул, попробовал подняться. По жесту землянина двое здоровяков придержали кхала за плечи, пока Чарльз бинтовал его поперек тела.

Закончив, Чарльз принялся кидать в огонь тампоны, грязные тряпки; от потянувшейся вони все зафыркали не хуже коней.

Только теперь лекарь поднял взгляд на стеснившихся мужчин, на жирно блестящие клинки. Кровные всадники тоже смотрели, не понимая, на что решиться, пока очнувшийся Дрого не выругался и не приказал:

– Слушайтесь его. Пусть лечит. Успеем еще подраться.

---

Подраться Корпусу Вторжения пришлось только через две недели после белого ворона, присланного из Цитадели в знак начала зимы.

Ветреным сырым полуднем Дейнерис, наконец-то, надоело терять время. Так ведь можно и Зиму дождаться!

Через час посыльный обежал весь военный лагерь в Горелом Лесу. Через два часа полностью готовые танки пошли на север, где саперы уже наводили мост через Черноводную – наводили дальше к западу, где и река поуже, и со стен города видно поменьше. Упавшая темнота не стала помехой Корпусу, снабженному приборами ночного видения, мощными прожекторами, радиосвязью – всем тем, в чем и состоит разница между культурными людьми и вчера слезшими с пальм шимпанзе.

Около полуночи батальон развернулся на турнирном поле, под западными стенами города. Правее и левее волновалось людское море, простроченное фонарями посыльных: там союзным рыцарям и наемникам выдавали блестящие повязки, вешали отражатели – натурально, велосипедные “катафоты” – на левые и правые наплечники.

Где-то за спинами ухнули самоходки – не сильно много, но высоким каменным стенам хватило. Тут еще не знали ни многометровой земляной обваловки, ни, тем более, “синего” фортификационного бетона. Камни полетели буквально фонтанами, словно бы стены складывали из песка.

Довольно скоро башни по сторонам от Королевских Ворот рухнули; танки подошли к мешанине узких улочек, на которых заполошно метались огоньки и вопили незаметные в темноте люди. Там и здесь от разваленных домов разгорались пожары. Далеко впереди на фоне мутно-серого неба возвышался совсем темной громадой Холм Висеньи. От города несло гарью, кислой едой, дерьмом, теплым духом горящего дерева, влажной морской солью.

Командир быстро понял: тут не пройти, если только не сносить все дома полностью. Он приказал передвинуться на северный угол стен, к Воротам Богов – а в сделанный пролом радостно ринулись Золотые Плащи и отряды местных владетелей, успевших примкнуть к Дейнерис, пока та осаждала Гавань.

Теперь вся эта воющая волна рубилась на каменном холме, оставшемся от Королевских Ворот и пары башен по обе стороны. Защитники города отбивались с отвагой отчаяния, не надеясь ни на милость штурмующих, ни на снисхождение собственной королевы, буде вдруг Серсее донесут, что такой-то квартал или такая-то улица не проявили должного рвения в обороне.

Но наемники с многолетним опытом уверенно ломали сопротивление ополченцев, и мало помогали несчастным горожанам спешенные рыцари. В поле они бы скрепили строй, а на узких улочках да еще и в темноте отряды быстро разрывались. Лицом к лицу против умелых убийц городское ополчение не выдерживало; кто не успевал сбежать или бросить оружие, погибал.

Волна “Золотых плащей” двигалась сквозь город по извилистой Угриной Улице. Несмотря на объявленный перед штурмом приказ, вдоль стены и правее, к Рыбному рынку, прыгали отсветы пожаров. Командиры, срывая голос, орали: “Поджигателей будем убивать!” – но в бою нужен свет. К тому же, в свалке мало кто обращает внимание на сбитую свечу или рассыпанные угли.

В Красном Замке спешно разбуженная королева Серсея считала свои силы.

Во-первых, армия собственно Ланнистеров. Лучшая ее часть по-прежнему пребывала за стенами, вела из Простора тысячи телег с продовольствием. С ними же ехал и Джейме Ланнистер, наверное, лучший полководец королевской стороны. Оставшиеся две тысячи Серсея берегла для обороны Красного Замка, на самый последний бой.

Во-вторых, имелись многократно проклятые Воробьи. После взрыва Большой Септы их наставник, Его Воробейшество, направился давать отчет непосредственно Семерым – но сами-то Воробьи никуда не исчезли. В столицу набилось их удивительно много. Казнить всех выходило глупо, отправить в Ночной Дозор не позволяла осада. Кого стража хватала за принадлежность к секте, тем быстро разъясняли, что время настало военное. И потому изменой Железному Трону можно счесть буквально что угодно. Придет Мать Драконов, сюсюкать с вами не будет. Воробей Дракону не соперник!

Поэтому отряды Воробьев охотно взяли оружие и теперь истово сражались на Кузнечной Улице, на руинах Большой Септы – вторжение докатилось уже до Холма Висеньи. Нападавшие очевидно превосходили горожан силой; закусив губу, Серсея попросила помощи у третьей опоры трона: армии дома Тиреллов, рыцарей королевства Простор.

Войска Тиреллов колебались недолго. Королева Маргери, пока не взлетела на воздух вместе со всей Большой Септой, сделала немало жестов, чтобы привлечь сердца горожан. Она и заботилась о сиротах, и раздавала милостыню, и планировала перестроить самый жуткий трущобный район, вокруг Логова и Холма Рейнис. Отказать сейчас в помощи означало потерять весь накопленный капитал; но главное, отказывать не стали, чтобы сделать обязанной за помощь саму королеву Серсею.

Тиреллы еще не понимали, что война идет уже другая. Что скоро уже никто не будет брать рыцарей в плен за выкуп. Что при планировании кампаний полководец больше не будет оглядываться на своенравных вассалов: поддержат или нет?

Когда небо на востоке чуточку посветлело, рыцари Простора построились под знаменами с Розой дома Тирелл, и ровными рядами потекли по широкой Улице Сестер, чтобы повернуть влево, к Холму Висеньи. Возможно, они бы и сумели сдержать Золотых Плащей – но как раз в этот час далеко на северо-западном конце города с жутким грохотом осыпались Ворота Богов, и в Королевскую Гавань вошли танки.

---

Танки неспешно двигались по длинной улице, более-менее ровной и достаточно широкой, чтобы ХМ-71 протиснулся, не ломая дома, и себе не царапая краску на боках. Жители города смотрели на них с ужасом: вроде бы не драконы, но какая разница? Драконов они видели только троих, а тут больше десятка живых гор, водящих пламенными очами вокруг себя. Хорошо еще, что пламенные глаза чудовищ ничего не поджигали. Свет их, белый, холодный, режущий, шел по стенам домов словно бы пальцами. Никто не мог смотреть на него прямо, да и сквозь веки он слепил, и долго потом в глазах стояли радужные круги, а в голове неприятно шумело.

Заметив далеко впереди, на перекрестке с Улицей Сестер, блеск доспехов, первая в колонне тварь плюнула огнем с таким грохотом, что у жителей ближних домов пошла кровь из ушей. Отряд рыцарей Простора просто исчез во вспышке фугаса; от сорока бойцов подобрали потом пять или шесть шлемов, по которым только удалось опознать погибших.

Следующие отряды, к чести Простора, не разбежались. Они кинулись по домам, вытащив на улицу мебель, снятые двери – толщиной в два пальца – балки крыш, даже обрушили где-то фронтоны с кладкой похуже, и грудой мусора перекрыли улицу.

Танки остановились. Лезть в кашу, да еще и ночью, танкисты брезговали. Главное: не видели надобности. С их точки зрения, стоило только подождать, пока справа, от пролома в Королевских Воротах, от взятых Львиных Ворот, подойдет волна, десять тысяч латной пехоты, и просто сметет местных ополченцев. Танкисты не знали, что вдоль стен и от Рыбного Рынка с волной яростно рубятся горожане, пытаясь срезать клин прорыва под основание, нагромоздить в проломе новую стену хоть из чего-то – а пушки Корпуса не стреляют по городу, опасаясь накрыть своих, и потому все качается на остриях мечей.

Образовалась как бы линия фронта по Улице Сестер: к северо-западу город неспешно занимали люди Дейнерис, а к юго-востоку осатанело громоздили завалы и баррикады люди Серсеи.

Какое-то время Серсея верила, что ей удастся отстоять город.

Полковник из пришлых явился в шатер Дейнерис – та, разумеется, не спала – и, после положенных фраз вежливости, спросил:

– Не желаете ли поучаствовать, Ваше Величество?

Дейнерис поглядела с явным интересом. Пришлый кивнул на столик в углу шатра, где стояла подаренная давеча радиостанция:

– Насколько я знаю, пользуетесь вы связью уверенно?

Дейенрис улыбнулась. Поднялась, хлопнула в ладоши и велела прибежавших девочкам:

– Летный костюм!

– Ваше величество, какого цвета?

Вот сейчас Дейнерис натурально оскалилась:

– Дрогон!

---

Дрогон поднялся над лесом, зашел далеко с востока, с моря. Заложил громадную спираль над городом. Южная сторона Королевской Гавани – где порт и Рыбный Рынок, и здоровенное пятно Грязной Дороги – скрывалась в темноте, в неровно подсвеченных дымах уже сильно разгоревшихся пожаров. Севернее хорошо заметной Улицы Сестер там и сям вспыхивали резко-белые огни пришельцев, обозначая продвижение отрядов.

Наушники зашумели; Дейнерис привычно щелкнула тангентой на прием, и услышала:

– Говорит Пятый. Дрогон, ответь.

– Дрогон, прием.

– Пятый. Начинаю пристрелку.

Сразу после слов на стене Красного Замка полыхнуло слепяще-белым и поднялся незаметный в ночи каменный фонтан.

Стены Семибашенной Цитадели неплохо держали удары требушетов. Драконье пламя они бы не выдержали – как ни одни стены в мире, конечно – только баллисты на площадках башен все еще стояли, и даже сейчас, даже в ночи, они выцеливали Дрогона, пытаясь углядеть черную тварь на фоне все более светлеющего восточного неба. Неосторожно приблизившись, Дейнерис могла остаться без дракона.

Но зачем подставлять ценного Дрогона под обстрел баллист, когда есть рация, а на том конце радиоканала целый артиллерийский полк?

– Дрогон. Вправо… Десять… – сказала Дейнерис, пока Дрогон кружился в плавной спирали, а сама она прижимала к лицу бинокль, считая деления сетки.

Следующий фонтан камня и ярчайшая вспышка расцвели почти на площадке с баллистами.

– Дрогон. Дальше два.

Огненный цветок прямо на площадке; куски дерева и тел сыплются в море: в ночи видны только белые всплески, но их так много!

– Дрогон. Есть, накрыли башню.

– Пятый. Ваше величество, разбираем башню, или переносим на другую?

– Дрогон. Переносите на следующую. Со снижением в сторону моря.

– Пятый, перенос огня принял. Начинаю пристрелку.

Фонтан камней, сноп искр.

– Дрогон. Дальше три, левее девять и шесть.

Семибашенный замок содрогался. Шестидюймовые фугасы выбивали куски укреплений, походя сносили крыши, боевые галереи, дырявили тонкие стены Большого Зала.

Внизу, в замершей от ужаса столице, тридцать экипажей радовались глухим ударам. Артиллерия работала. Бог войны расчищал дорогу.

---

Дорогу перебежали три силуэта в подозрительно знакомой форме. На раз-два вынули топором и ломом дверь ближнего дома, нырнули внутрь.

Джон выругался.

– Дик, это засранцы из девяносто пятого экипажа. Четвертый, наверное, в машине остался.

– Понял, – сказал Нартс, – пушка на тебе. Француз, пошли, надо вправить мозги ублюдкам.

Наводчик и заряжающий “Пятьсот четвертого” танка выскочили из машины. По ним никто не осмеливался стрелять, никто не помешал им подбежать к тому же дому, что выбрали мародеры. Бывший полицейский, Нартс, придержал здоровяка-Француза перед входом и сильно ударил ногой в косяк.

Из проема, поверх выломанной двери, выскочило копье – бежали бы прямо, пришлось бы точно в пах, под кевлар несгораемого комбинезона. За копьем высунул несуразно большую голову Коротышка Пат, оставленный на стреме.

Нартс пробил по голове с ноги, как по мячу. Достал табельный кольт, проверил, что и Француз это сделал. Приказал Французу:

– Свети мне через окно, внутрь не лезь. Вас не учили, что делать в тесноте.

Перешагнул труп и вбежал в маленькую комнату, где только полицейская закалка спасла от фонтана рвоты: под всеми тремя стенами валялись тела. Хорошо еще, в полутьме Ричард особо не разобрал, что с ними делали. Нартс привычным усилием отстранил от себя запах и звук. Прошел к проему во внутренний дворик, стволом кольта чуть сдвинул грязную занавеску.

Внутренний дворик освещали сполохи недалекого пожара, отраженные от облаков дыма. В их прыгающем свете Нартс разобрал, что два танкиста подвесили к балке террасы как бы качели из вожжей. На качелях вниз лицом они поместили орущую женщину – в полумраке Нартс не видел, молодую-красивую или нет – и привязывали ее разведенные ноги за лодыжки к забитым колышкам.

– Цирк уезжает, парни! Выходите по-хорошему, – громко предложил Нартс, ни на что, впрочем, не надеясь. Если они оставили на стреме Коротышку с копьем, чтобы убивать своих и свалить это на местных, все равно не послушают.

Обернулся тот, что расстегивал штаны. Сунул руку в карман; Ричард Нартс убил его выстрелом в лицо. Второй, поднимаясь от колышков, ничего сделать не успел: Нартс и ему сломал шею футбольным ударом ноги в подбородок.

Затем он вернулся в комнатку, вывел на воздух блюющего Француза. Забрал копье у нелепо скорченного Коротышки Пата, прошел снова во дворик, где вбил копье в лицо единственному, кого свалил пулей, и кто мог бы выдать его военной полиции.

---

Военной полиции поутру все сказали одинаково: заметили, что три американца влезли в дом. Решили пресечь мародерство, но опоздали: в жестокой схватке местные убили всех троих. Американцы яростно отстреливались и местных перебили, кроме женщины – та не полезла в драку, наверное, спряталась. Почему вожжи во дворе? Хрен знает, возможно, какой-то здешний обычай.

Местные успели, потому что мы колебались: сунемся, а тут приказ на движение, что тогда? Ну и, когда вошли, все уже закончилось. Форменная бойня. Бедняга Француз аж прополоскался.

Военный дознаватель покрутил головой: да, мол, верю. Так все и происходило.

И со значением потыкал карандашом в дырку от пули.

После чего отвел Ричарда в сторону, взял за пуговицу. Проникновенно заглянул в глаза:

– Дик. Мы все понимаем. Эти мудаки с девяносто пятой машины всех достали. Но я совсем не думаю, что ваши жизни стоят какого угодно числа жизней местных. Еще раз такое увидите – не влезайте.

– Блядство какое-то, – Ричард сплюнул. – Не вижу противника, достойного наших танков.

Военный дознаватель поморщился:

– Хотите повоевать с русскими на Севере?

---

На Севере ночи светлые даже зимой. Во-первых, снег везде. Во-вторых, солнце в начале зимы еще висит над горизонтом, пускай и невысоко.

Так что цель обнаружили быстро. Несколько подростков со здоровенным лбом, которому выпало счастье тащить парализованного Брана. Ну, еще лося они где-то по дороге завербовали. В целях перевозки по болотам и снегам.

Вся эта компания оставляла след, отлично заметный не то, что с вертолета – а и с высотного дирижабля, если бы тот мог видеть сквозь постоянные снежные тучи, крепко накрывшие леса севернее Стены.

Перепутать следы могли бы годом прежде. Но сейчас, перед накатывающей Зимой, на север не направлялась ни одна живая душа. Пророчество гласило: Зиму к северу от Стены не переживет никто. Все местные жители-одичалые устремились на юг, чтобы хоть тушкой, хоть чучелком, пересечь Стену.

Одичалые надеялись пробить себе путь штурмом Стены, для чего Манс-Налетчик добрых двадцать лет собирал Вольный Народ в стотысячную орду.

Одичалый по крови, Налетчик вырос в Ночном Дозоре, предал братию и вернулся в родные леса. Так что Манс превосходно знал, что последние сорок лет южные короли не посылают в Дозор ни хороших бойцов, ни множества припасов. Некогда грозные, сегодня братья Дозора могли удерживать лишь один замок из девятнадцати. Манс полагал, что имеет хорошие шансы смять обессиленный Ночной Дозор.

Но если Черный Замок взять не получится, и ворота в Стене открыть не удастся, Манс попытался бы провести орду по замерзшему Тюленьему заливу, обойдя гигантскую постройку морем.

На самый крайний край Манс в сердце своем заранее согласился бы поклониться южным королям, только чтобы оставить Стену между собой – и тем, что идет с глубокого Севера, через Воющий Перевал, через Клыки Мороза.

Запасные планы Манс держал глубоко в себе, ведь Вольный Народ ненавидел Поклонщиков многие века, пользуясь у южан полной взаимностью. Заикнись Манс о возможности договора с южанами – не Вороны, так собственные одичалые подняли бы его на пики. Нет, Вольный Народ со всеми мамонтами и великанами собирался героически взять Стену штурмом. Подумаешь, восемьсот футов!

Ради этой войны все одичалые, весь Вольный Народ, стеснился теперь в узкой полоске лесов перед Стеной, а кто не успел, стремился туда же, бросая убогие селения, выбивая за собой дичь “вчистую” – все равно Зима выморозит зверье! – и в опустевших перелесках, на льду Молочной или притоков Оленьего Рога, следы компании Брана выделялись лучше не надо.

Ничьи иные следы тут не могли встретиться по определению; все, что не завалило снегопадом, находилось очень быстро. Вертолеты шли быстро, и настигли Брана с товарищами возле большого озера, северо-восточнее Долины Теннов.

---

Северо-восточнее Долины Теннов, у подножия горы, маленький отряд остановился в полном изнеможении. Воздух прямо-таки полнился страхом. Даже шерсть на загривке Лето поднялась дыбом. По склону тянулись черные, голодные тени. Кривые деревья покорежились под тяжестью льда. Да и деревья ли это? Они больше походили на уродливых великанов, зарывшихся в снег от режущего ветра.

– Они здесь. – Холодные Руки обнажил меч, а черный плащ разведчика-Дозорного обернул вокруг левой руки, чтобы не мешал в драке.

– Где? – тихо спросила Мира.

– Не знаю. Близко.

Ворон опять закричал. От крика по спине Брана прошел холодок. «Я почти взрослый, – напомнил он себе. – Я должен быть храбрым».

– Волки, идущие за нами, тоже недалеко, – солидно и спокойно, как взрослый, сообщил Бран. – Лето чует их, когда ветер дует в нашу сторону.

– Волки – наименьшая из наших бед, – Холодные Руки смотрел на запад, где солнце проглядывало сквозь лес, как отдаленный пожар; по длинному клинку бежал огонь – увы, всего лишь холодные отблески.

– Надо подняться в гору и укрыться, пока не стемнело. Их притягивает ваше тепло.

– Это единственный вход? – спросила Мира.

– Другой находится в трех лигах к северу. Там колодец.

Все сделалось ясно. Ходор с Браном на спине не пролезет, а для Жойена три лиги пешком – все равно что тысяча.

– Пещера заговорена, им туда не пройти. Вон она, видите? – указал мечом Холодные Руки. – На середине склона, между чардревами.

– Я вижу, – сказал Бран, глядя, как вороны влетают в скалу и вылетают обратно.

– Там есть ход, – подтвердил разведчик. – Крутой, извилистый, но проходимый. Доберетесь туда – будете в безопасности.

– А ты как же?

– Пещера заговорена. Мне в нее доступа нет.

– Нет здесь никого, – храбро сказал Бран. – Я не вижу ни одного следа.

– Белые Ходоки не оставляют следов, – ответил разведчик. Ворон сел ему на плечо.

– Идем, – сказал ворон. – Идем, идем.

– Пошли, – поддержал Бран. – Скоро будем на месте. Если получится, даже костер зажжем.

Все они, кроме разведчика, промерзли, промокли и страдали от голода, а Жойен без помощи шагу ступить не мог. Лось его, верно служивший всю дорогу, упал и не поднялся дюжину дней тому. Бран рыдал девчонкой, но лосятину ел, и даже дважды: один раз как человек, другой в шкуре Лета. Мяса хватило на семь дней; остатки прибрали у костра в руинах старого форта.

Бран сморгнул слезу, тут же застывшую на щеке. Холодные Руки взял Ходора за локоть.

– Смеркается. Если их здесь пока и нет, скоро явятся. Пошли.

Ходор, промолчав в кои веки, потопал ногами и двинулся вверх по склону. Разведчик шел следом с мечом в черной руке, Лето замыкал восхождение. Снег кое-где накрывал его с головой – лютоволк то и дело отряхивался.

Бран оглянулся, насколько позволяла корзина: Мира внизу помогла брату встать на ноги. Для ослабевшей от голода девчонки даже невеликий Жойен оказался слишком тяжел.

Ходор протиснулся между двумя деревьями, и Бран потерял сестру с братом из виду. Подъем делался все круче. Ходор наступил на нестойкий камень, съехал назад и чуть не сверзился вниз – его удержал разведчик.

Ветер поднимал в воздух белую пыль, сверкавшую как стеклянная в последних отблесках дня. Вокруг хлопали крыльями вороны, да с юга накатывал странный звук: вроде бы далекий рокот, грохот, стук – Бран все не мог подобрать определения услышанному. Да и слышит ли он в самом деле что-то, или ему кажется от голода, страха, и усталости?

Всего ярдов семьдесят осталось, когда Лето замер у подножия девственно-белого холмика, зарычал, ощетинился, попятился.

– Ходор, стой, – сказал Бран. – Погоди.

Лето чуял что-то неладное, и он тоже чуял, совсем рядом.

– Назад, Ходор! Назад!

Разведчик Холодные Руки продолжал подниматься – Ходор не хотел отставать.

– Ходор, ходор, ходор, – бормотал он, заглушая команды Брана. Снег поглотил здоровяка почти по пояс. Хватаясь за деревья и камни, Ходор сделал шаг, другой. Потревоженный им сугроб сошел небольшой лавиной.

Шестьдесят ярдов. Бран повернул голову вбок, чтобы лучше видеть пещеру.

– Огонь! – В скальной трещине между чардревами мерцало пламя, хорошо заметное в густеющих сумерках.

– Да посмотрите же…

Ходор завопил, оступился, упал. Из Брана вышибло дух, рот наполнился кровью. Ходор покатился вниз, подминая под себя корзину с Браном, и вдруг резко остановился, отчего Брана мотнуло и вместе с корзиной крепко приложило об ледышку или камень.

Когда Бран очнулся, он увидел: из-под снега высунулась рука, а за ней показался и весь упырь, схвативший Ходора за ногу.

Ходор лягнул его каблуком прямо в лицо, но мертвец ничего не почувствовал. Упырь с Ходором теперь скользили вниз вместе, сцепившись и молотя один другого куда попало. Бран с забитыми снегом носом и ртом на миг оказался сверху. Что-то ударило его по голове – камень, льдина, кулак мертвеца? Он вылетел из корзины и растянулся в снегу, сжимая в горсти прядь вырванных волос Ходора.

Всюду, куда ни глянь, вылезали из-под снега упыри. Двое, трое, четверо – Бран потерял им счет. Одни в черных плащах, другие в обтрепанных шкурах, третьи вовсе раздетые. Белые, с черными руками, глаза как синие звезды.

Трое напали на Холодные Руки. Одного разведчик полоснул клинком по лицу, но тот продолжал надвигаться, оттесняя противника к другому упырю. Двое съезжали за Ходором. Мира сейчас наткнется прямо на них, в бессильном ужасе сообразил Бран.

Он закричал, но предупредить не успел: кто-то схватил его самого. Вокруг загремело, заревело, склон весь окутался внезапной метелью, сквозь которую с неба падали темные грохочущие твари – Бран подумал: неужели драконы? И тотчас о них забыл, потому что упырь едва не выпустил ему кишки.

Раздался звук – словно разорвали крепкую ткань, огромное полотнище. Сквозь метель внезапно прорезался оранжевый, невообразимый в черно-сером ужасе, язык пламени. Грохот удалялся, поднимался к небу; оседала метель.

Из метели проступили люди, залепленные снегом до самых глаз. Они двигались парами, казалось, нисколько не боясь упырей, потому что первый в паре поводил перед собой коротким чародейным жезлом, извергая языки пламени, плавя снег, подымая облака пара, грязно-серого дыма – и безжалостно выжигая черных тварей везде, где те попадали под огонь.

Лето подскочил к Брану, рванул. Кожа на мертвеце лопнула, как дешевая ткань, хрустнули кости. От черного рукава отделилась кисть. Черное… бывший брат Ночного Дозора. Лето, бросив руку, вцепился в шею у подбородка и вырвал кусок бледной гниющей плоти.

Оторванная рука зашевелилась. Бран отполз от нее. Между белыми, занесенными снегом деревьями метался огонь. Пары чародеев, заходя по спирали, вычищали склон и перед собой, и вокруг себя. Бран увидел, как еще двое подняли Жойена на носилки и куда-то потащили. Мира, причитая, бежала за братом. Следом волочилась ее трезубая острога, смешно подскакивая на камнях.

Полотнище пламени накрыло Ходора и пронеслось дальше; ошпаренный конюх вскочил и швырнул вцепившегося в него упыря так сильно, что снес обоих мертвецов, нападавших на Холодные Руки. Третьего Холодные Руки раскрошил сам.

Только Бран задумался, что бой стихает, как снег выше по склону зашевелился. Ну конечно: снег-то чародеи расплавили! Теперь сверху сойдет настоящая лавина.

Прежде, чем Бран опомнился, пара чародеев оказалась рядом. Без единого слова они закатили Брана на обычные носилки – полотно меж двух палок – и быстрее ветра помчали куда-то в сторону от боя; Бран так и не смог повернуть голову, чтобы все толком рассмотреть. Судя по голосам, чародеев тут собралось прорва; не иначе, город колдунов Асашай прислал отряд своих воинов с другой стороны света.

Бран подумал: Жойена они подобрали, подберут, скорее всего, и Ходора. Но Лето?

Бран переселился в лютоволка; тот радостно пластался в длинных прыжках над горелой землей. Глазами зверя Бран видел, что все бегут поперек склона, и вовремя: лавина в самом деле сходила, окончательно перемалывая горелых и побитых упырей на куски. Чародеи тащили даже Ходора – хотя, по искаженным лицам, Бран понял, что дается им это нелегко.

Лето обернулся, как оборачиваются волки: всем телом, не изгибая шеи. Далеко на севере, уже по ту сторону снежного потока, за лавиной, с видом смертельной усталости стоял Холодные Руки, опершись на дерево левым плечом, а правой рукой на воткнутый в лед меч. Бран теперь не сомневался, что Холодные Руки нежить – почему тогда он помог? И как чародеи не потащили его с собой?

Впрочем, они-то колдуны. Чуют нежить, наверное.

Бран попытался подумать о будущем, но ничего не вышло: все переполняла радость выжившего. Казалось, даже парализованные ноги вздрогнули!

Нет, понял Бран. Это просто носилки тащат бегом, и вот зацепили о камень. Огненные волшебники тащат его к своим драконам. Как ему теперь найти Трехглазого Ворона?

Бран едва не заплакал, и это горе оказалось последней каплей. Глаза мальчика закрылись, он обмяк и потерял сознание.

---

– Сознание потерял?

– Просто обморок… А, он просто в сон провалился. Дышит ровно, зрачок реагирует, не кома. Будить?

– Вертолет вернется, разбудит. Пока что тише говорите.

– Может, все-таки разбудить? Как теперь узнать, он или не он?

– По ориентировке все совпадает. Парализованный пацан, его тащит блаженный здоровяк. С ними могут быть баба-одичалая, зеленоглазый мелкий парень. Все в наличии, даже большой волк.

– Лютоволк.

– Разница есть?

– Есть. Лютоволки умнее.

– Ну так спроси у лютоволка, – говоривший кивнул на вытянувшегося у костра Лето, – кто его хозяин. Может, ответит.

С валуна крикнул дозорный:

– Внимание, наблюдаю до сотни черных. Движутся в нашу сторону, дальность… Около четырех, они еще на месте боя. Но идут уверенно.

– Товарищ капитан, когда там вертолеты?

– Минут пятнадцать. Я их отправил кружок пробежать, посмотреть, нет ли рядом другой похожей группы. И что вообще в округе делается.

– Да уж, делается… – огнеметчики, все так же попарно, осматривали баллоны, вентили, горелки.

– Какие они жуткие на вид. Что баба, я понял только по сиськам: не волосатые.

– Потенция нынче у мужиков не та. Это, конечно, факт.

– В те времена и с бабами обходились проще – соблазнять не надо.

– Ну да. За кусок мяса она вся твоя.

– Да и сейчас есть, которые за кусок мяса согласны.

– Хэх. Так они и на вид примерно такие же.

– Получается, за миллионы лет ничего не изменилось.

Командир группы поставил еще пару часовых на другие направления:

– Смотрите внимательно, хлопцы. Одно гнездо мы выжгли, но их тут, как мух за сараем.

Сам он подошел к Мире, сидевшей перед костром. На коленях девушки лежал Жойен. Мира поила его сгущенкой прямо из банки, через пробитую кем-то дырку.

Несколько поодаль санитары срезали с Ходора куски одежды и перевязывали обожженную спину и задницу. Здоровяк лежал молча, лишь дыханием выдавая, что жив.

У носилок Брана сидел доктор и держал мальчишку за запястье – похоже, отслеживал пульс.

Командир остановился, несколько мгновений порадовался, что все при деле, потом сел перед Мирой, указал на себя пальцем и сказал:

– Зять.

Указал на Миру. Та не сразу поняла, чего от нее ждут, но потом осторожно произнесла:

– Мира.

Командир улыбнулся, указал на лежащего. Мира снова медленно сказала:

– Жойен.

Потом так же:

– Ходор.

Командир указал на Брана. Мира втянула в себя воздух, но промолчала.

– Бран Старк, – сказал командир утвердительно, глядя прямо в глаза девчонке.

Мира молчала. Лето поднял голову и едва слышно заворчал. Тогда командир посмотрел на зверя, указал пальцем:

– Лето!

Лютоволк подскочил, как подброшенный.

– Винтерфелл, – сказал тогда командир. – Кэтлин Старк. Роб Старк. Лето, домой!

Лето завертел хвостом, как сама она могла крутануть острогой. Острога, кстати, рядом лежит, а толку?

Мира в ужасе огляделась, но никто ничего посоветовать не мог. Слабоумный Ходор уже сопел в белых-белых повязках. Жойена разморило от пережитого страха, внезапного тепла и неимоверно сладкого снадобья из железного на ощупь горшочка. Может, зря она кормила брата пищей колдунов? Брат спал, но проснется ли?

– Бояться нет, – сказал высокий страшный колдун с длинными, почти нелюдскими, руками и широченными ладонями. – Кэтлин Старк послать. Бран домой.

– Винтерфелл… Враги! – Мира только смогла крутнуть головой.

– Сегодня да. Завтра враги смерть.

Мира вздрогнула. Сегодня она увидела воочию: никакая храбрость, никакое умение, никакой строй или доспех от потока огня не спасут. Она легко могла представить на месте черных тварей любое войско: хоть черных Ворон из Ночного Дозора, хоть заносчивых воинов южных королей. Все сгорят, поняла в ужасе Мира.

– Бран Старк, – сказала она, уронив железный горшочек. Волшебник поднял его, бережно стер снег, протянул Мире:

– Бояться нет хорошо.

В небе опять загремело. Волшебники складывали маленьких пузатых ручных драконов, застегивали свои зеленые мешки. С неба опускались драконы побольше, поднимая метель. Колдуны с радостным оживлением ухватили ручки носилок и Брана и Ходора, и Жойена у нее отобрали, тоже положили на носилки. Лето подскочил, заметался – высокий колдун без малейшего страха сгреб лютоволка за холку, погладил по спине, по бокам, приговаривая:

– Лето, домой. Домой. С хозяином. Вместе. Не бойся.

Драконы опустились на более-менее чистый берег озера; спускаясь к ним вместе со всеми, Мира видела: далеко к северу, на месте боя, волна мертвяков пыталась преодолеть снежный вал от сошедшей лавины. Холодные Руки говорил: Белые Ходоки не вязнут в снегу, не оставляют следов. Но мертвецы вязли, и Мира довольно улыбнулась.

В боках драконов распахнулись натуральные двери. Мира уже не удивлялась и не боялась. Какая разница теперь? Стала бы она запираться, ну и поджарили бы ее, как тех черных. Тростник гнется под ветром, дуб стоит, пока ветер его не вырвет. Она не воин, даже не мужчина. Она девочка с болотистого Перешейка. Геройство не для нее.

Мира бросила прощальный взгляд на безымянный склон. В самом деле там огонек мерцает, или ей от радости кажется?

А все-таки они далеко забрались. Будет что рассказать внукам.

---

– Внукам? – доктор усмехнулся. – Внукам найдем, как подать. Вот послушай.

Командир прислушался. На палубе уходящего к востоку спасательного буксира, вокруг хорошо поработавших вертолетов, на поддонах и резиновых мешках, сидели вперемешку пилоты, санитары, огнеметчики. Кто-то, повернутый спиной, отчего оставшийся неизвестным, ухитрился извлечь не самую плохую мелодию из потрепанной ротной гитары, а еще он пел:

– Мы это дело разом увидали: их сотни три две поднялись из земли.

На ноги промороженные встали и быстро к нам со старшиной пошли.

И солнце в небе синим-синим стало. Поплыла кровь под ледяной шугой.

И крикнул я: “Давай состав и воздух, давай на все баллоны, дорогой!”

– Переделка, – командир поморщился. – Ладно еще, Визбор злиться не станет.

– Вы знакомы?

– Он как-то пел в Мурманске, я, конечно, ходил слушать.

Доктор усмехнулся. Почесал холку лютоволка: Лето стоял на задних лапах, заглядывая в иллюминатор изолятора, где на узкой койке лежал Бран.

Зверь огрызнулся, но без ярости, для порядка, даже не отведя взгляда от хозяина.

– Да и хрен с ним, – сказал доктор. – Зато выдохнут парни. Сегодня у нас лазарет забит. Прошлым разом забирали только одного.

Командир поежился. Проколы во времени дело новое; прошлый раз они ходили во второй прокол, а теперь, получается, третий. И дело вовсе не закончено: Винтерфелльская операция в самом разгаре. Вертолет проверят, подготовят, заправят. Буксир успеет отойти южнее – на траверз устья Плачущей реки. И вперед, по расписанию, к следующей точке, к тому самому Винтерфеллу. Правда, перед этим на Королевском Тракте надо встретиться с местным резидентом, он должен подготовить рекомендательные письма от кого надо к тем, кому положено.

Зять опустил голову на руки. Ничего нового, ничего страшного. Как там другие думают, их дело – а он шел в части СпН Постоянной Готовности именно за этим. Он бы и дома метался так же: с гражданки на гражданку, с работы на другую работу… Просто там бы его материли и ненавидели, а здесь на пользу Союзу. Жаль только, поспать не успеешь: ночь, похоже, заканчивается. Буксир-спасатель уверенно движется на юго-восток, ближе к теплу, солнцу, что появится – не может не появиться! – теплым утром.

---

Утром сопротивление Королевской Гавани прекратилось.

Дейнерис медленно и осторожно ступала по камням Красного Замка. Инженеры союзников, добрых полторы стражи осматривавшие Замок, наконец, пришли к соглашению – прямо как доктора у постели безнадежно больного – и сказали: “Хоть ваше величество и немало постарались этой ночью, но внутренние постройки крепости целы. Дырки от снарядов не в счет, потому что несущие детали не пострадали.”

“Несколько башен сползли в воду” – возразила Дейнерис.

“Если ваше величество пожелает, мы возведем не худшие” – союзники пожали плечами, переглядываясь чуть ли не с удивлением. Ну да, это для них башни – седая древность. Вроде каменных ножей и одежд из невыделанной шкуры, что в большом ходу там, на Севере, за Стеной. Захотят – отольют новый замок прямо из камня. Не пламенного, как валирийские драконы, но тоже, говорят, прочного.

Справа от королевы – теперь уже точно королевы Таргариен – поднимался карлик. Слева сопел толстяк Варис. Немного поотстав, считал ступени Серый Червь. Наконец, предводитель дотракийцев ко Чхако Два Моря – бывший кровный всадник ее любимого, кхала Дрого – тоже решил поглядеть на огромный город, превосходящий Ваэс Дотрак величиной, и притом живой.

Наемники “Золотых плащей” получили щедрые выплаты и строгое запрещение входить в столицу. Порядок на улицах Королевской Гавани охраняли Безупречные и “военная полиция” союзников, так что надежды на грабеж города не оправдались ни у кого.

Правда, Дейнерис не бросила примкнувших к ней местных рыцарей на произвол судьбы. Поутру она лично явилась на собрание в лагерь, где объявила, что щедро заплатит за сверкающий под светом “катафот” либо полосу светящейся ткани – их выдавали только перед самым началом штурма, и лишь тем, кто в самом деле поднимался на стены, дрался в проломе, резался на улицах. Но в город никого не пустит, ибо она желает править Королевской Гаванью как столицей, звездой среди городов Семи Королевств – а не горелой помойкой, в которую город рискует превратиться после того, как доблестные воины дорвутся до бочек с дорнийским.

После чего уже глашатаи объявили, что выкуп значков начнется в полдень, как только будут привезены деньги и организована охрана. Как раз люди немного поспят.

Королева Дейнерис ушла со сходки, и теперь вот – поднималась к Железному Трону. К мечте? К цели? К тому, до чего так и не дотянулся братец Визерис, к месту, трижды и семижды проклятому ей самой.

Сломать колесо. Легче сказать, чем сделать!

Союзники рекомендовали не делать крутых поворотов сразу. Они как-то вычислили, что их родная “демократия”, впрочем, как и народоправство Волантиса, не говоря уж о Браавосе, для Вестероса не годятся. Во всяком случае, не для того, чтобы ввести так вот сразу. Парламентской монархии, сказали союзники, хватит на пару поколений. А там пусть и потомки себя проявят. Не все ж отдуваться предкам.

Союзники, да… Когда же они предъявят расписки к оплате? Что согласятся принять взамен?

Прежде всего следовало замирить страну.

Дейнерис остановилась у трона. Коснулась его рукой. Легонько пнула носком шнурованного ботинка – она так и не сменила черный летный костюм, в котором ночью корректировала огонь с Дрогона.

– Мейстеров ко мне.

Через малое время притащили Квиберна и Пицеля. Старик Пицель висел в руках бойцов мешком. Квиберн стоял ровно, но бледное лицо – белее волос Дейнерис – и крупные капли пота на ввалившихся щеках, синие мешки под глазами свидетельствовали, что высокоученый мейстер провел сложную ночь. Несколько сложных ночей. Пожалуй, несколько десятков сложных ночей и пару сотен просто бессонных.

– Ваше величество, – склонил голову Квиберн. Пицель бессильно хрипнул.

– Что же вы не сдали мне город? – ласково поинтересовалась Дейнерис. – При последней нашей встрече в Горелом Лесу вы, кажется, склонялись именно к бескровному разрешению… Нашего дела. Отчего вы передумали?

Мейстеры не переглядывались. Наверняка, оправдание себе они придумали давно. Еще когда решили выдать человека Дейнерис, посланного в Гавань для связи. Сейчас они ответили в один голос:

– Наша честь называется верность.

– Верность кому?

– Верность Красному Замку, ваше величество. Мы служим не лицу, но трону.

Дейнерис чуть повернула голову:

– Где Серсея?

– Ищем в подземных тоннелях, – отозвался Варис. – Далеко она уйти не могла.

– Очень хочется найти ее живой.

Толстый евнух понимающе склонил голову и вышел из тронного зала – он ведь сотни раз выходил так, еще когда Дейнерис девочкой выдавали за кхала Дрого, ему тут все знакомо. Варис тоже служит не лицу, но трону. Его мечта – процветающая страна. Если он решит, что Дейнерис ведет корабль куда-то не туда, найдется и на нее кабан, как на Роберта Баратеона, или мистическая тень, как на Ренли Баратеона, или простецкий арбалетный болт, как на Кивана Ланнистера.

Верить ли евнуху? Разумеется, нет. Но работать с ним придется. Придется править, как ярмарочный канатоходец подымается на свою вышку: попеременно опираясь то на одного, то на второго.

– Значит, вы верны трону… – Дейнерис решительно уселась на Железный Трон. Ничего, после каменных скамей Великой Пирамиды не так и жестко.

Главное: в Миэрине ее ненавидели. Здесь пока что Ланнистеров ненавидят несколько больше. Оттого и трон мягче. Ну, насколько можно определить неназываемой частью тела.

– Вот вам приказ трона. Послать ворона королю Станнису Баратеону, где бы он ни оказался. Сложив оружие, он получит место Руки Короля. Станнис известен справедливостью и разумом, лучшего человека на это место нет во всем Вестеросе. Второе. Сложив оружие, Станнис получит еще одну вещь. Его дочь будет излечена от Серой Хвори. Третье. Станнис получит Штормовой Предел. Четвертое. Все, сделанные им долги, будут оплачены Железным Троном в срок, не позднее года от его согласия.

Вот сейчас мейстеры переглянулись. Кто-то поднес Пицелю воды, но тот ничего не сказал.

Квиберн огладил одеяния на груди – отсутствующую цепь гладит, поняла Дейнерис – и спросил:

– Ваше величество, а что сказать о гарантиях?

– Ничего, мейстер. Либо Станнис верит мне, Бурерожденной, либо нет.

– Велите принести мне письменные принадлежности. Или освободите.

Дейнерис выбрала второе. Мейстеры ушли; старик Пицель отчетливо шатался, но шагал сам. Квиберн, поддерживая коллегу, что-то ворчал в нос.

Карлик по-хозяйски устроился за столиком сбоку, где обычно сидел секретарь и распорядитель. Потряс колокольчиком и удивился, когда из боковой дверки появился слуга.

– Пусть появится мастер над монетой, – велел Тирион.

– Господин… – слуга, очевидно, не знал, как титуловать карлика, но Тирион подсказывать не стал. Его судили здесь, именно за этим столиком вызывали Тишу. И вот колесо провернулось, и теперь он сам будет судить.

Слуга, наконец, справился с волнением:

– Господин Тирион, лорд. Мастер над монетой уехал в Браавос по приказу ее величества, для обсуждения условий нового займа и выплаты старых.

– Тогда его секретаря сюда, с главной книгой и всеми помощниками.

Дейнерис усмехнулась уголком рта.

Серый Червь привычно стоял за ее левым плечом. Для него все выглядело просто и ясно: его королева победила. Теперь только надо делать все как-то иначе. Чтобы не кончилось, как в Миэрине. Для него, Серого Червя, ничего не изменится. Просто теперь Серого Червя эта неизменность печалила.

Кровный всадник смотрел прищуренными глазами. Кхалиси в самом деле победила. Не зря, выходит, плыли они в утробах железных чудовищ за соленую воду, за Узкое Море. Ко Чхако повелевал двадцатью тысячами всадников, из них за море отважились пойти всего две. Но зато его теперь называют “Чхако Два Моря”, разумея Травяное и Соленое. А еще Матерь Драконов обещала кхаласару землю – здесь, на юге, тесно, сказала она. Зато на Севере, за Перешейком, просторы неизмеримы, а людей там очень мало. Наверняка в щедрости кхалиси есть подвох; ко Чхако теперь сам правитель и понимает: правления без обмана не бывает. Ерунда, плевать. Зато своя земля, которую не надо делить вообще ни с кем. Если ее придется отнимать у северян, что за беда?

Вернулся Квиберн. В одной руке он держал приготовленное письмо к Станнису, которое Дейнерис тотчас принялась читать. Подождав окончания проверки, мейстер протянул королеве новый свиток:

– Ваше величество, сегодня утром пришло из Башен. Ворон осмелился приблизиться лишь когда стих бой.

– Башни…

– Фреи, – подсказал Тирион. – Уолдер Фрей. Вассалы Талли из Речных Земель. Единственный мост на пятьсот лиг в округе. Откуда он знает, что мы здесь?

– Фреи теперь не вассалы Талли из Риверрана. Они присягнули трону напрямую. Фрей не знает о вас, – Квиберн улыбнулся криво. – И я готов спорить, что ему все равно, чей Железный Трон сейчас. Башни принадлежали Фреям при Таргариенах, при Баратеонах, при Ланнистерах. Старик послал письмо в столицу. Раз вы теперь королева, это ваше.

Дейнерис некоторое время смотрела в упор на отлученного мейстера, но тот не показывал ни малейшего признака неповиновения, паче дерзости. Квиберн выглядел чудовищно, смертельно усталым.

Дейнерис взяла свиток, развернула и прочла.

Фрей сообщал, что под его стенами сгрудились какие-то звери с длинными рогами изо лба, у которых вместо ног даже не колеса, а нечто этакое, вовсе невообразимое. Погонщики зверей немногочисленны, но наглость их превосходит всякое разумение. Они осмелились угрожать ему, Фрею, судом за предательство дома Талли – хотя всем известно право лорда и рыцаря менять сюзерена.

– Офицера связи от союзников ко мне.

Полковник прибежал быстро: или ждал неподалеку, или забеспокоился. Что-то пошло не по плану, понял он, едва приблизившись к Железному Трону.

Дейнерис протянула ему письмо. Кляня про себя местную манеру писать с завитушками, полковник вник в смысл.

– Мы не высаживались в этих, как их, Башнях… Где это?

Карлик уже приказал внести карту Вестероса, и теперь уверенно ткнул пальцем в место, где узкий Перешеек превращался в собственно Вестерос:

– Вот здесь.

– Далеко на север, – проговорил полковник, соображая, что их агент, легендарный Чарльз Беквитт, икона всех спецназеров свободного мира, пропал как раз в тех краях.

– Нет, ваше величество, это не наши танки.

– Я уже догадалась, – Дейнерис вернулась на трон. – Это те, кого боялся Чарльз в Миэрине. Опять на севере. Почему они так любят холод? Или они приносят его с собой? Люди, несущие холод…

– Не шутите с надвигающейся Зимой, ваше величество, – Квиберн осмелился издать звук.

– Не шутите с моими драконами, Квиберн, – Дейнерис поглядела на полковника:

– Вы обещали как-то узнать настроения людей. Как они относятся к вам. К вашим танкам.

Полковник выглянул за дверь зала, отдал приказание. Дейнерис досчитала до ста сорока, когда в зал прибежал худосочный подчиненный полковника, придерживая на носу очки.

– Сэр, полковник, сэр.

– Докладывайте ее величеству.

– Ваше величество… Данные опросов показывают, что жители в целом равнодушны к танкам, полагая их заколдованными зверями. Вроде как слоны у “Золотых Плащей”. Они беспокоятся лишь о том, чтобы их посевы не вытоптали, а дома не разломали. Когда мы обещаем, что пройдем только по дороге, и даже не полезем на мост, жители вполне успокаиваются.

– Значит, поднять людей против их, северных, танков не получится… – Дейнерис намотала прядку волос на палец. – Я всего лишь слабая женщина и плохо понимаю в боевых машинах. Но мне кажется, что в стране, где война окончилась совсем недавно, жители не обрадуются началу новой.

Полковник знаком велел своему человеку выйти. Вынул платок, не стесняясь никого, утер лоб.

Наконец, сказал:

– Ваше величество, на север придется идти нам. Ваши войска против танков ничего не сделают.

– А драконы?

– Вы знаете ответ, ваше величество.

Дейнерис вздохнула.

Снег в этом году выпал рано: еще десятый месяц только замаячил, а закаты сделались уже красно-лиловые, как воспаление вокруг раны. Потянул ветер с далекого восточного моря, потащил над Сосновыми Склонами низкие клочковатые тучи, оставляя натуральные полотенца мокрого дыма на костяках деревьев, на упрямо-золотых драконах крыш; жирной росой покрывая спинки синей черепицы – сын госпожи Сюрэй даже перестал вылезать на смертельно скользкие скаты.

Все как-то вдруг поймали себя на нежелании удаляться от канов – низких лежанок, нагреваемых дымом. На удивление Капитана и Эйлуда, каны грели достаточно хорошо, чтобы не дрожать от холода даже ночами, несмотря на довольно тонкие стены павильонов.

Госпожа Сюрэй успокаивала: обычно зимы проходят без больших морозов. Да и обитатели Сосновых Склонов сами в том уверились, пожив под развесистыми кронами несколько лет. Но все же всякий раз переход от вчерашнего раскаленного выдоха степей к леденящему, мокрому поцелую далекого моря заставлял вздрагивать и Крысолова, привычного к ночевкам у доисторических костров, и Капитана, не забывшего вечно промокающие спальники, стоящие колом служебные палатки, выедающий глаза дым.

Летом случались дни гораздо мерзее: когда ровный сильный ветер с заката или севера пронизывал тонкие стенки, чуть ли не отрывая от земли легонькие павильоны, залезая в каждую щель и под любой запахнутый халат. Но летом всех грела мысль: северные ветра ненадолго. Задует с юга, с теплых степей – снова все наладится.

Осенью надежда исчезала. Впереди зима, впереди холод и снег – не влажная, лохматая, теплая зима побережий – нет. Впереди резкая, суровая континентальная зима, которую стоило бы встречать в толстенных стенах, прогретых за лето, и теперь медленно отмеряющих тепло в полностью закрытые комнаты, не продуваемые никакой метелью.

Не первый год Капитан зимовал в Сосновых Склонах, и не первый раз удивлялся: почему в откровенно бумажных стенках резных павильончиков не так жутко холодно, как он ожидает? Капитан вздыхал и делал отметку в памяти: почитать хоть что-нибудь про теплофизику. Но в первые зимы ему хватало забот с изучением языка, потом Капитан переехал в Город Ноль, а там никакой ледяной зимы – ну, пока работает центральное отопление. Потом вовсе появилась Рейвен, а она сама грела что хорошая печь. Такое свойство организма Охотника, сброс недоусвоенной энергии Праха. В общем, не до теплофизики становилось Капитану, и забывал он свои пометки до следующей осени.

Сегодня все собрались чтобы вернуться все же к проблеме бессмертия.

Хоро, попечалившись от невообразимого размера Вселенной, мысль о поисках сородичей не оставила и созвала семью в Горький Павильон, где все удобно разместились на больших гостевых канах, почти нагреваемых полах. Широкий помост сделать герметичным намного сложнее, чем узкую лежанку, так что он время от времени дымит; за почти триста лет существования Сосновых Склонов некогда Алый Павильон прокоптился до того, что именовался теперь Горьким.

Сегодня все как-то вдруг посмотрели на Капитана, и все как-то согласно облизнулись. Капитан ухмыльнулся и принялся готовить “кирпичный” чай по-степному, с жиром. Для холодной середины осени “кирпич” годился отменно, и Капитан считал собравшихся, чтобы отмерить заварку.

Хоро и Лоуренс, Мия с Эйлудом, госпожа Сюрэй с братом. Крысолов… Крысолов так и не нашел девушки. По крайней мере, никогда никого не приводил, а спрашивать Капитан полагал нетактичным. Хоро наверняка знает, но, если не сказала – значит, этого Капитану знать и не надо. Например, сам он Рейвен тоже сюда не приглашал – Хоро явно невзлюбила брюнетку-бандитку, но, к чести ее, ни единого замечания Капитану богиня урожая не сделала. Не служи Капитан у Серова, он бы вовсе ничего не понял.

Подросший сын госпожи Сюрэй уехал с отцом на осеннюю охоту: здесь такое считалось в порядке вещей. Мальчик с малых лет приучался к смерти – поначалу зверей, а там и людей. И никакая дружба с лисами, никакие диковины иного мира традицию переломить не могли. Наследник знатного дома обязан понимать воинское ремесло. Не до степени искусства: для этого у него будут полководцы и полки, династии стрелков из лука, семьи лучников и стрельников, что луки со стрелами делают, будут постоянно шлифующие навык мечники и копейщики, и черт весть, кто еще. Но видеть и проливать кровь мужчина обязан, в том его смысл, для того он в семье и нужен.

Капитан от подобного подхода не морщился. Не ему, входившему в прорыв под Секешфехерваром на броне Шестой Гвардейской танковой армии Кравченко, судить здешние порядки. По крайней мере, перед захватчиками на колени не встанут – уже неплохо.

Но вот чай заварился. Пройдя вдоль канов, Капитан отмерил каждому в подставленную чашу: глубокую, узкую, почти кувшинчик с ручкой. Масло немедленно растекалось по самому верху и создавало плавучую крышку, неприятную на вкус, но хорошо державшую тепло.

Воистину, “под небом лиловым все мысли только о тепле”, тут здешние поэты правы.

Полчашки прошли в благостной тишине. Затем Хоро вздохнула и отставила посудину.

– Капитан, сегодня твой доклад. Что там?

– Предсказание и парирование межзвездных катастроф, в том числе техногенных проблем от изменения галактического ландшафта.

– Мощно задвинул, – Эйлуд шумно втянул в себя остаток чая. – Внушает.

– Ну так, – ухмыльнулся Капитан, вовсе не спеша доставить записки либо схемы. – Суть вопроса куда проще. Начать придется с того, чтобы в твоей цивилизации вообще узнали о существовании космоса. И о мощи действующих там сил. Чтобы всякий понял, как случайный астероид может прекратить всю историю планеты, причем без малейшей ненависти или там желания. Мимоходом.

Капитан прервался на длинный глоток, привычно сложив губы плотнее, чтобы не хлебнуть масла. Поставил чашку, утерся.

– Когда эта мысль внесена в общество, дальнейшее несложно. Постоянное наблюдение за небом – оно сравнительно недорогое даже для средневековья, тут нам пример Тихо Браге и Ураниенборга в помощь. Затем построение модели хотя бы ближней окрестности родной звезды, что уже требует кое-какой математики с оптикой, но тоже не так страшно, особенно на фоне военных расходов. Рано или поздно можно заметить межзвездных странников и оценить угрозу. Для бессмертного пять-семь тысяч лет на такое вполне приемлемый расход.

– При условии, что его не вычислят и не разберут на опыты, не выкачают кровь на эликсиры, не отрежут что-нибудь… Болтающееся… На порошки от бесплодия.

– Получается, бессмертный обязан встроиться во власть. Стать правителем. – Хоро начертила пальцем знак вопроса на толстом шерстяном покрывале.

– Мы обсуждали, что душу его власть пережует намного раньше, – сказала Мия. – Опять же, это раскрытие тайны. А один человек противостоять всей планете не может.

– Организация… Туда можно завлекать людей обещанием этого самого бессмертия. – Крысолов почесал нос. – Вот как я вытаскиваю детей из мест и времен, где живут по тридцати лет. С их точки зрения я либо дух, либо эльф, но в любом случае нелюдь. Люди по восемьдесят лет не живут.

– Вывод: если на планете найдутся жидомасоны или там еще какие рептилоиды с планеты Нибиру, в основе этого всего может оказаться бессмертный?

– Искать не по человеку, искать по организации, как по следу бессмертного? – Хоро вздохнула. – Так этих орденов я помню столько! И хоть бы один продержался дольше двухсот лет.

– И ордена и мифология с бессмертными на Земле точно есть. – Вступила Мия. – Историю изучаю постоянно, там такое, что никакой выдумки не надо. Хотя фантазии пишут – закачаешься. Взяла на ночь “Криптилию” почитать, или там “Дело Огня” – до сих пор вздрагиваю. Но управляют ли Землей тайно вампиры или, например, атланты – не докажешь.

– Докажешь, – возразил Капитан. – Если предположить, что бессмертный будет прогрессировать планету. Как тот мифический Волшебник на Ремнанте.

– Надо проверить Ремнант, – сказала Хоро. – В прошлые наши визиты я там улавливала… Нечто этакое. На краю восприятия. Только во все последующие визиты оно куда-то делось.

Капитан сделал морду кирпичом. Это ведь с его подачи на Ремнант протащили трехсоткилотонный заряд, пятнадцать Хиросим. И во что-то здоровенное успешно воткнули. Обидно будет, если окажется, что бессмертные на Ремнанте водились, а вот этим самым их извели.

Капитан поспешно сменил тему:

– Организация вокруг бессмертного нужна ему самому для обучения и воспитания потомков. Ну и для накопления всяких защитных практик. Боевые искусства всякие. Не те, что на публику и для кино, а настоящие. Человековедение первым делом.

Крысолов допил чай, протянул чашу. Капитан открыл высокий разливной чайник, отмерил по второй самому себе, Крысолову и Эйлуду. Женщины пока что не допили первую порцию.

Крысолов протянул раздумчиво, глядя на разводы масла в чаше:

– До генетики бессмертному додуматься намного проще, чем краткоживущему. А до евгеники и додумываться нечего, берешь любую аристократическую семью, и просто записываешь последствия.

Мия пожала плечами:

– “Оружейники империи Ишер”, там как раз один человек старался. Пытался секрет найти, но без генного конструирования, методом тыка. Просто миллионы крыс проверял. Еще у Желязны, “Этот бессмертный”, но там вообще все мрачно.

Мия допила чай, но за второй порцией не потянулась. Проворчала:

– Довольно своеобразно тогда представляли себе науку.

Хоро усмехнулась:

– Ну, конечно, мы-то умные потомки. Больше знаем, глубже бурим. Как ты себе представляешь… С учетом известного?

Мия улыбнулась ответно:

– Для начала мелочи. Вычистить генетические болезни. Предел деления клеток подтянуть, сколько возможно. Не надо никакого облучения клеток, никакой микрохирургии или там “CAS дробь девять”. Срок жизни можно довести до ста пятидесяти лет. Крысолов, мотай на ус.

– А они до ста пятидесяти будут жить здоровыми? Или как сейчас, относительно крепкие до сорока, а потом гриб-сморчок? – Крысолов радоваться не торопился.

– Даже не толстые, – Мия смотрела на резные балки Горелого Павильона. – Блокируется разрастание жировой ткани.

– Пока толстый сохнет, худой сдохнет, – Эйлуд смотрел за окно, на темно-серое небо, на грязноватые изнанки облаков. – Оно же не само по себе в геноме закрепилось, а смысл точно имелся.

– А ты какой признак хотел бы, чтобы навсегда?

Мотоциклист подумал.

– Для начала ускорить прохождение сигналов по нервам… Что еще… Процент розовых мышц поднять. Обидно: тренируюсь-тренируюсь, потом буквально на неделю в командировку отъехал, там тренироваться негде… Вернулся, и снова мотоцикл поднять не могу.

– Абсолютную память, – вмешался Капитан. – И чтобы иммунитет в небеса. Я как вспоминаю свой лейшманиоз, так, бывает, ночью с криком подхватываюсь.

– Учту, – серьезно произнесла Мия. – Только не факт, что получится все признаки совместить. Современная наука худо-бедно выделяет разные гены или там гаплогруппы, но о взаимном влиянии одного на другое пока что больше фантастики, чем данных. Это все уже следующие уровни.

– Вот наш геном почитать бы, – вздохнула Хоро. – Нас вряд ли можно вывести простым скрещиванием.

Лоуренс хмыкнул, посмотрел на дочку.

– Как сказать… Кое-что и у нас получается.

Мия скромно потупилась.

Все засмеялись, и смех разрушил сонливость поздней осени.

Капитан собрал чайный набор, отдал на мойку. Затем Капитан с Эйлудом и Крысоловом, взяв шесты, пошли на тренировочную площадку. Хоро с дочкой отправились в кабинет, устроившись там на самое теплое место, и взяли для разгона бухгалтерию попроще: с филиалов “Земля-Туман” и “Техас-ипподром”, где отделения компании состояли максимум из десятка сотрудников и занимались каждый одной группой товаров. Хоро планировала закончить проверку финансов до середины зимы, и потому старалась каждый день просматривать хотя бы один филиал.

Муж ее проводил госпожу Сюрэй до покоев, а затем вместе с братом Сюрэй, переодевшись в лучшие одежды, направился на кухню Императорского Дворца, снарядившись образцами пряностей и книгой рецептов. Еще он хотел проверить несколько лавок в городе.

Госпожа Сюрэй осталась одна в своем уютном и красивом павильоне. Голова Сюрэй кружилась от услышанного, но трижды сильнее – от воображаемого. Сюрэй хорошо понимала в породах домашних животных. Из всего, сказанного за чаем, следовало: человек, выведенный искусственно – даже с неизбежными слабостями и ошибками! – превзойдет обычного “дикого” человека, точно как боевой пес или конь-тяжеловоз превосходит “обычную собаку” либо там “обычного коня”.

Да, пускай жить не в десять раз дольше – но все-таки жить!

Госпожа Сюрэй похоронила достаточно родственников, старых и молодых, чтобы понимать, сколь ценен даже лишний год, месяц, даже лишний день.

Свадьба лис, вспомнила Сюрэй. Человек, увидевший свадьбу лис, не будет счастлив никогда более. Протянуть руку, коснуться чудесного мира – где горе от смерти и самая смерть уменьшены кратно, двукратно, многократно! – и, не оставшись в сказке, осыпаться в мир обычный. И умереть просто потому, что проезжавший мимо “большой человек” полоснет плеткой – вовсе не по злобе, всего лишь чтобы убрать с дороги.

С другой стороны, задумалась женщина, они с братом видели вовсе не свадьбу. И вовсе не лис. Хоро богиня, ее дочь – волчица-оборотень. Имеет ли это значение?

Имеет, решила Сюрэй. В легендах все имеет значение. Легенды не берутся из ничего.

А значит, есть пока и надежда.

---

Надежда на сверхурочные не оправдалась: автобаза не работала, хотя вышла вся смена. Машины заметало снежком, слесаря курили под водостоком; окурки покрыли воду в бочке третьим слоем.

По автобазе гуляли какие-то важняки-пиджаки, совали нос аж в смотровые ямы, морща розовенькие личики, когда неизбежно вытирали чистенькими рукавчиками полку или там покрышку.

Оказалось, что на автобазе будет эксперимент. С Нового Года. Оплата не за тонно-километры, как всегда – оплата от заказчиков перевозки. Останутся довольны, закрывают рейс. Остаются недовольны – сколь ни наезди, все без толку. Ну и еще там коэффициенты всякие, зональность вводится, на ЭВМ оптимальные маршруты рассчитываются…

Водители поделились на партии, точно как завещал Никитка: “Пусть расцветают сто цветов, один черт на восьмое марта рвать придется”. Или то Мао завещал? Парторг, наверное, разберется, но трогать его в такой момент себе дороже.

Собрались у чахлого скверика, переходящего в лесопарк. Сели в беседке, на скамеечках вокруг – благо, их тут не ломали. Всякая шпана давно знала: перед автобазой не моги, найдут и вправят… Что найдут, это и вправят, кому мозги, кому ноги, кому еще что. Автобаза предприятие старое, с традициями. Люди основательные, технические образованные. С фантазией.

Не совались, в общем, хулиганы в тупичок перед проходной, лавки не портили.

Так что всей смене хватило места. Курящие закурили, остальные культурно газетку постелили, рыбку начали обстукивать. За пивом не посылали, потому что все имели с собой. С чего начинать, никто не знал, поэтому сколько-то времени молча смотрели на бегающих детишек.

И каждый про себя отметил: а богатеют ведь люди. Ярославская окраина, не Москва совсем, но все детишки с хорошими копиями настоящих автоматов из “Детского мира”, которые шариками с краской плюются. Не как раньше, с палками-ковырялками. Главное: одежка отдельная, для игры. Мешковатые комбинезоны непонятного цвета, не жалко в ноябрьской грязи по-пластунски вышивать, легче с них краску отстирывать… Эх, детство золотое, мать его. Нравилось же когда-то в людей целиться!

Вот командир пацанов, у него бинокль на шее висит, на боку планшетка. Надулся от важности, что твой воробей на краю мусорного бака. Указания раздает, руками водит – аккурат парторг на собрании.

– Так, ты у нас пулеметчик – прячься за лавкой. Ты снайпер, иди в можжевельник. Вы пятеро будете в засаде. Мы пойдем напрямую, а как назад подадимся, а они за нами – то вы все сразу начинайте!

К детям подбежала санитарная сумка, под сумкой вблизи проявилась небольшая девочка с шапкой на русых волосах, тоже в мешковатом:

– А я буду всех лечить!

Командир посмотрел-посмотрел: автобазовские видели, что соглашаться ему неохота, но и отказывать, видимо, не может. Наконец, махнул рукой с почти взрослой усталостью:

– Ну давай, лечи. Только лечи нормально, а не как в прошлый раз, когда половина операций прошла неудачно и больной благополучно скончался. У нас тут игра, а не твой дурацкий реализм!

Первыми засмеялись шофера, слесарюги подхватили не сразу – но уж когда их разобрало, то и азартные крики детишек полностью потерялись.

Отсмеялись, и самый авторитетный водила по грузовой колонне сказал:

– Мы с корешами будем увольняться. Автобаз много. Эксперимент, он сегодня есть, а завтра не захочешь есть. Поэтому лучше без нас. Мы по старым правилам ездить умеем, а к новым пусть вон, комсомольцы приучаются. Они недавно из путяги, еще учиться не отвыкли.

Комсомольцы шумно втягивали воздух, покамест не возмущаясь в голосину. Старшие дядьки они, может, и куркульской натуры – но водить умеют. А мастерство, что ни говори, уважает всякий, кто сам пробовал делать, и на себе знает, каково оно.

Бугор слесарей аккуратно положил окурок в урну. Расправил плечи.

– Мы с вами. Там по плану эксперимента чего-то электронно-компьютерное, а про такое уже давно мужики говорят. Поставят всякие жужжалки-мигалки на вход-выход, на пять минут не опоздай, со смены раньше не уйди, карманы выверни. Вот “Бриллиантовая рука” хорошее кино, мудрое. Какое там самое страшное проклятие рабочего человека? Чтоб ты жил на одну зарплату!

Слесаря помоложе принялись чесать затылки. План-то верстается не на сто человек, а на производственную единицу – на автобазу. Что в ней половинный личный состав, планировщиков не интересует, не будут они вникать в подобные мелочи. Половинным составом полного плана не выполнить. Это значит что? Прощай, премия, вот что. Точно будешь жить на одну зарплату!

Молчаливую переглядку не выдержали, понятно, комсомольцы. Главный их заводила и авторитет, недавно из армии, мечта всех нормировщиц-табельщиц, сдвинул кепку-восьмиклинку на бритый затылок.

– Отцы, вы не горячитесь. Мне тут говорили девочки в управлении: запись в трудовой книжке не вырубишь топором, да и пенсия потом… Коэффициент может выйти нехороший. Там же за срок непрерывной работы надбавка немалая.

– Ты молодой, не понимаешь пока. Мы до той пенсии можем и не дожить. А деньги нам сейчас нужны. Это у вас, молодых-шустрых, все расходы два гондона с конфетами. У нас внуки.

– Ага, – сплюнул молодой токарь на самой дальней лавке. – Так вот Малыш-Плохиш своих и продал. За бочку варенья, да корзину печенья.

Старший слесарь не смутился:

– Жрать небось хотелось, после продразверстки-то!

Его поддержали с разных лавок:

– Докторам знаешь, сколь нать? А санитарке конфет не положи, так и будешь ночь орать, хрена утку вынесут.

– Заработать хотим сейчас. Пока кооперативы разрешены. Пока участки нарезают хорошие, пока на них дома можно настоящие строить, а не как раньше: цоколь по колено коту, земли две сотки. Хочешь сей, а хочешь – куй. Вырастет один лишь…

– Кино смотрел, комсомолец?

Какое “кино”, в Ярославе никому не требовалось пояснять. Проклятый сто раз “Черный тюльпан”. Оно и спрашивать не требовалось, потому что, конечно – смотрел. Его все смотрели. Сейчас ведь никто морды бить не собирался, потому что все идейные разногласия после того кино вылезли пучками, и морды тогда же понабивали.

– Вот… Кино смотрели, конечно. Думаешь, при Никите то и это разрешили, оно навечно так останется? Завтра политика перевернется, и линия партии изогнется опять. Надо сейчас успеть заработать, второго такого времени в Союзе не будет.

Комсомолец мотал головой, только что руки в боксерскую “глухую защиту” не поднял, но попятился, словно на ринге. Потом все же вдохнул-выдохнул и нашел силы сказать:

– Мне, кроме плохого, про новые методы говорили и хорошее. Вроде как, выработка повышается неимоверно. Даже на одну зарплату можно иметь столько, сколько раньше с халтурами и… Всем остальным…

Старшие переглянулись. Не может комсомольский вожак признать, что запчасти выносят. Против идейной линии. Но и не замечать у него не получится. Ибо, как говорит врач в осмотровой, не дозволяя похмельному сесть на машину – “сие есть медицинский факт”. А еще есть на слесарке человек из Варшавы, бежал от немцев, да так и прижился; вот он говорит: “Польша сильна раздорами, Россия – дырявыми заборами.”

Комсомолец снова поправил кепку – мода на них пошла от Высоцкого, разумеется. Хорошо смотрелся в кино Владимир Семенович, одним появлением в кадре моду Союза вертел, как хотел.

– Так вот, по-новому будем иметь столько же. Но полностью законно. Никакой Белый Песец не подойди!

Все посмотрели на старшего шофера, живую легенду, рулившего еще на “АМО” по тому самому Чуйскому тракту, как в песне поется. На тяжелые рейсы его давно уже не пускали, держали “водителем-инструктором” ради единственной работы. По праздникам нацеплял дед все медали-ордена, садился на восстановленный “АМО” с флагами-плакатами и прочей наглядностью и торжественно проезжал пятнадцать минут по главной улице, и все автобазовские “КрАЗы”, “ЗИСы”, немецкие “Магирусы”, редкие финские “Сису”, которых на огромный Союз купили всего тысячу и раздали передовикам от Мурманска до Кушки – все нюхали выхлоп заслуженной старой машины.

Дед понюхал пивную пробку, тяжело выдохнул и сказал:

– Не решайте сейчас ничего. Просите трое суток на размышление.

– Ну, загнул, старый. Не дадут столько.

– Понятно, что не дадут. Когда курил Сталин, Минздрав не вякал. При нем вообще зачитали бы приказ, и все бы строем с песнею. А сейчас вишь ты, слушать нас начали. Так просите трое суток, авось день дадут, и то хлеб. Переночуйте с той мыслью. Кто жене доверяет, с ней поговорите.

Засмеялись, на удивление, далеко не все. Конечно, кто-то крикнул:

– Послушай бабу и сделай наоборот!

– Верно, – ухмыльнулся дед, рассматривая пиво на просвет. – Но как ты узнаешь, где “наоборот”, если ты с ней даже не говорил? Сделаешь, а оно получится точно по-ейному, а ты ж “наоборот” хотел? Я тебе и больше скажу. Детей спросите.

– Ты что, старый?

– То-то, что старый… – дед все-таки сделал глоток пива, хотя и понимал, что разболится печень. – Ты, товарищ, до годов моих доживи в стране советской, а тогда и поймешь цену моему слову. А сейчас надо всем в клуб идти, и клевать этого, который докладчик, в каждую цифру. С комсомольским задором. Комсомольцы – все записывайте. Завтра еще раз тут соберемся, тогда и можно решать… Если уже раз в жизни выпало нам, что и нас послушают.

Поднялись, вертя головами в глубокой задумчивости, и пошли в клуб, на объявленное собрание.

---

Собрание на малом госпредприятии кончилось только под самый конец рабочего дня. Предприятие выпускало поликарбамидные панели для кабин грузовиков, а собрали всех по печальному поводу: директор попал в больницу, надолго. Вечером остановили его лихие люди, потребовали денег; ну а директор не для того у “дяди Васи” служил, чтобы шпане кланяться. Двух поломал, третий успел ударить. Нож в печень – кто тут вечен? Повезло, что милицейский патруль недалеко ехал, так хоть “скорую” вызвали.

Поставили пока на руководство первого заместителя – он для того и нужен – и вроде бы все уладилось. Но по печальному поводу прилетел из Москвы Партийный Контроль, и как давай носом тыкать буквально во все; атмосфера не то, чтобы накалилась – светиться начала, как на секретном комбинате “Ольха” из фильма “Черный тюльпан”. Даже бабушки на рынке, и те переговаривались:

– Ильинична, ты платок-от носи всенепременно. Снег летось радиктивный падает, мериканцы с воздушных шаров нас травят.

– Оренбургский свинцовый платок, штоль? Надо внуку сказать, пусть по почте выпишет… Гражданин хороший, да это и есть самый правильный рис для плова! Кто вам в уши напел-от, что рыжий надо?

И вслед ушедшему покупателю:

– Присыпать рис толченым кирпичом, штоль? Иначе не берут-от.

Покупатель, покрутившись по базару, поежившись от лютого ветра Южного Урала, забился в гарантийную мастерскую, где через барьер высокая дама с вполне столичной прической, в богатом пальто, явно шитом по фигуре… По яркой такой фигуре, покупатель облизнул губы… Дама говорила приемщику с благородным негодованием:

– Доведите до вашего… “Умного чайника”… Не будет кипятить сам – поставлю на плиту!

Вздохнув, покупатель вымелся на холодную улицу. До встречи оставалось добрых полчаса, но не стоять же на ветру: и холодно, и подойти могут, спросить: что делаешь? Так что он сунулся в новомодный “стеклянный” универмаг. Из рабочих документов человек знал достоверно: сюда людей отбирали сразу после училища, не порченных советской торговлей. Но с тех пор прошло пятнадцать лет; легонькие девочки превратились в прожженных волчиц, королев дефицита – только вежливых, воспитанных, и потому легко выбивших с рынка желчную старую гвардию.

Покупатель посидел в кафе, похвалил очень хорошие пирожные, машинально отметил: проверить поставщика вина. Сунулся в торговый зал первого этажа, где продукты, удивленно проворчал под нос:

– Театр одного актера я еще могу понять. Но магазин одного кассира – это перебор.

Впрочем, выражение лица у него тотчас поменялось на довольное. Для ОБХСС это не нарушение. Финансовая дисциплина тут, наверняка, поставлена. А вот что покупатели недовольны… Не все побегут жаловаться. И обоснование найдется. Болеют кассиры, скажем. Поздняя осень, тут уже практически зима, сезон гриппа. Но Партийный Контроль должен знать все про всех, для того он и учрежден. Понадобится кого посадить на попу, вот она папочка, вот она и бумажечка…

Повертев носом, покупатель вышел снова в холодный вечер – и, наконец-то, заметил цель. Поравнявшись с мужчиной в каракулевой шапке, в хорошем теплом пальтище, половину которого, не меньше, составлял меховой воротник, покупатель спросил:

– Как прошло?

Мужчина покосился и ответил быстро, не выходя из мизансцены “случайно столкнулись на улице”:

– Как по нотам. Заместитель у них слабый, сразу кинется райкомовского своего покровителя дергать. А там уже все приготовлено. Встанет производство минимум на месяц.

– Кто встанет? – ласково уточнил милиционер, возникший буквально из воздуха. – Уточните, граждане.

Мужчины двинулись разбежаться, но милиционеры стояли уже вокруг; покупатель со вздохом сунул руку в карман, вытащил удостоверение:

– Комитет Партийного Контроля. Вы мне операцию сорвали!

– Советская милиция, лейтенант Судаков. Не знаю никакой операции, ради которой стоило бы нападать на директора успешного предприятия, убивать человека, останавливать работу промышленной цепочки. Пройдемте, граждане. Проверим, что у вас тут за… Обоснования.

---

– Обоснования?

Серов пропустил в открытую дверь сперва Келдыша – главный академик разнашивал очередной экзоскелет; Серов отметил, что блок управления переехал на правое бедро, но форму имел откровенно неприятную: угловатая коробка, цепляющая краями дверные косяки, мебель, одежду встречных.

– Обоснований, Мстислав, у нас буквально три вагона документов. Нам бы понимания.

– Что Петр Миронович говорит?

– Машерова только-только выбрали, он пока не освоился.

– А Мазуров тогда что?

– Мазуров считает, что Партийный Контроль роет под Липгарта. Там автобазу на дыбы подымет экспериментальной оплатой. Здесь успешное предприятие тормознет. Начинаем копать, что видим: бытовые конфликты. Перспективный человек по пьяному делу не с той переспал, аморалка – исключение из партии – конец карьере. Грамотного инженера по башке ударили, деньги отобрали, умер в больнице. Вроде бы и обычная уголовщина, только Федорчук-то статистику видит. Он мне и сказал: в последние полгода восемь случаев из десяти – автопром. Или автотранспорт.

Серов закрыл за собой дверь и тоже вошел в кабинет. Продолжил:

– Поспелов, конечно, запомнил, что ему активно возражали Кузнецов и Липгарт. Но адмирала хрен свалишь. Кузнецов сейчас пытается с генералами договориться, чтобы образовать из авиации отдельный род войск. Помнишь, Никита лет пятнадцать назад говорил: можно выделить, если ваши самолеты смогут в Америку и назад одним куском слетать?

Главный академик прошел к столу и устроился на кресле, зацепив обивку углами блока управления.

– Круглым его надо сделать, – буркнул заметивший Серов. – Наподобие будильника. Чтобы ничего не цеплял.

– И чтобы вражьи пули рикошетили, – несколько криво усмехнулся Келдыш. – Ты про адмиралов доскажи.

– Ну вот, Кузнецов говорит: мол, уже самолеты есть, а главное: космические корабли, которые до Америки запросто достанут. Если уж до Марса пытаются достать. Значит, пускай будет авиация как отдельный род войск.

– А это звания, места, новые фонды… Хитер адмирал. Союзничков себе строит. Против кого?

– Вроде бы не против нас, – председатель Комитета Государственной Безопасности тоже занял кресло и сразу принялся выкладывать из портфеля с замочком бумаги, целых три стопки. Машеров, сидевший во главе большого стола, как раз говорил с кем-то по телефону, и приветствовал вошедших взмахом свободной руки.

– Но, сам понимаешь, – Серов поглядел на академика со значением, – конъюнктура меняется, и мы меняемся вместе с ней.

Машеров закончил беседу, положил трубку. Несколько мгновений отдыхал, затем с силой провел по лицу обеими ладонями, потряс руками. Подумал, вылез из кресла. Обошел свой главный стол, присел рядом с Келдышом.

– Документы принесли?

– Так точно, – Серов похлопал по своим трем стопочкам. Келдыш промолчал.

Машеров снова потер лицо. Кивнул на телефон:

– Если подумать, все мы умные люди. Но вот если послушать…

Затем переключился на вошедших.

– Я изучил документы по утечке. Вопрос у меня один. Может, пора брать всех… Перечисленных? Мы так не доиграемся? У них там по плану начало активных действий связано с высадкой на Марс, но известен ли нам истинный план товарища Поспелова и… Э… Стоящих за ним “старших товарищей”? Вдруг там все завтра начнется, а про высадку – это для нас? Дымовая завеса?

Келдыш потер переносицу и ответил медленно, явно размышляя вслух:

– Я вот читал “те документы”, в исходной истории. Который раз. И что меня удивило: полное отсутствие государственного мышления. В верхах особенно. Рассуждали так: вот, раздавим Чехию танками. Либо: введем войска в Афганистан. Либо: реформа совнархозов. Плевать, что страна потеряет очень много – зато внутрипартийные противники будут опущены. Мы вот сейчас рассуждаем… Стоит ли решиться на простое действие… Взять уже известного заговорщика… Больше года ходим кругами. Да Сталин бы минуты не колебался!

– И к чему это привело? – Петр Миронович непритворно вздохнул. – Товарищ Поспелов даже не верхушка айсберга. Снежинка на верхушке. Под ним буквально миллионы людей, которым государство – так, чтобы письма доставляло, а жить не мешало. Какой ценой это обеспечено, им плевать. У них не то, чтобы “государственное”, у них собственное мышление… То ли есть, а то ли нет.

– Им пропагандой все отбили, – Келдыш смотрел перед собой в стол. – Прежде думай о Родине, потом о себе. До оскомины. Так что любой, заикнувшийся о “государственном подходе”, у них там дурачок, блаженненький. Под себя грести надо! – такой они сделали вывод.

– И?

Келдыш усмехнулся:

– Нагребли.

– Но ведь они там, в будущем, живут лучше нас! Дома, медицина, машины…

– Ценой войны между соседями, ценой постоянного ожидания бомбы в этот самый дом, за который еще “ипотека” не выплачена?

Слова “бомбы” и, особенно, “ипотека” Келдыш почти выплюнул. Договорил:

– Не уверен, что это вещи сопоставимые.

– Что вообще такое “государственное мышление”? – Серов подвинул главе СССР очередную стопку бумаг. И, пока Машеров читал документы, Серов барабанил пальцами по полированной столешнице. – Это когда человек мыслит в интересах государства, или когда государство мыслит… В интересах… Человека? Государства? Мстислав, что там наука? Определение имеется?

– Ефремова мне сильно не хватает, – Келдыш аккуратно отцеплял нитки от блока управления. – Он эту тему развивал сильно. Долго лечится Антоныч. Какие новости о нем?

– Докладывали, что все же искусственное сердце ему вставили. На атомной тяге. Для тамошних атом, оказывается, совершенно небывалое дело. Потому и медленно. Скажу своим, пусть мандаринов отвезут. – Серов подумал и все-таки добавил:

– Надо в пропаганде это так подать, что вы с Ефремовым новые медицинские технологии на себе испытываете. Парировать неизбежную мысль, якобы “начальникам все лучшее”.

– Думать не перестанут.

– Зато у нас будет что возразить. Атомное сердце экспериментальное насквозь, риск немалый. Ну, так что с мышлением?

– Государство – аппарат насилия в руках господствующего класса.

Серов и Машеров переглянулись. Председатель Комитета Государственной Безопасности произнес без намека на улыбку:

– Хорошо, вот они мы. Мы и есть этот самый аппарат. В чьих интересах насиловать будем?

Келдыш прищурился:

– Так мы не господствующий класс?

– Действительно, товарища Ефремова нам не хватает. Он бы сейчас на пальцах показал, понятно. – Дочитав бумаги, Машеров быстро поделил их на три стопки, только не как у Серова, а по своим критериям. Первую стопочку вернул:

– Вот эти вещи доработать, потенциал есть.

Вторую положил на угол стола:

– Это я сейчас в лапшерезку пущу, на конфетти.

Третью перенес к себе за большой стол. Аккуратно сдвинул бумаги “уголком”, взял ручку, принял удобную позу и буквально за пару минут поставил два десятка резолюций. Нажал кнопку, велел вошедшему секретарю:

– Печати поставить, разослать на исполнение… Мстислав Всеволодович, вы вот начали рассуждать – закончите, пожалуйста.

Келдыш подождал, пока секретарь выйдет, сказал:

– У них, тогда, “государственного мышления” не хватило. Не знаю, в чем оно заключается, но по результатам вижу: не хватило.

Серов собрал бумаги, защелкнул портфель. Проворчал:

– Жутковатое ощущение. Читал, когда умру. Видел, что вокруг произойдет. Как все посыплется. Изо всех сил стараюсь изменить. Где тут нормальным останешься?

– Да. Мы люди-функции, точно как персонажей у Ефремова ругали. Ни семей, ни детей, ничего, кроме работы.

– Ну и правильно, Мстислав. Ты вот потащишь семью в такое? Я – точно нет. Как дойче камераден из Штази говорят: “Я на служба думайт исключительно про служба”. Есть у меня и семья, и дальние родственники – но их-то за что?

– За шею, – Машеров поднялся. – Думаю, Иван Александрович, Мстислав Всеволодович, поступим так: пускай товарищ Поспелов объяснит свои действия. А то, может, не товарища Липгарта с автопрома надо смещать, а пора бы ветру перемен чуток того… Сместить уникальную снежинку с верхушки айсберга. Пускай, в самом деле, Комитет Партийного Контроля представит обоснования.

---

– Обоснования? – Поспелов открыл свою папку. – Разрешите, поясню. С точки зрения Комитета Партийного Контроля выглядит все так. Есть, скажем, деревня Икс в районе Игрек. В той деревне сельпо, а в сельпо тетя Клара, королева дефицита. И тут приезжают городские, ставят автомат, скажем, с сигаретами. На автобусной остановке, например. Все, сигареты больше не дефицит, уже тетя Клара курильщикам не сильно и нужна.

– Понятно, что дальше?

– Терпение, товарищ Серов. Дальше ставят рядом автомат с маслом, с мороженым, с тетрадками, с консервами. Потом колхоз, после споров и ругани, все же внедряет соцбаллы. И оказывается, что некоторые вещи по соцбаллам вполне можно получать бесплатно, без тети Клары вообще. В том же автомате на автобусной остановке.

– Сломать автомат?

– Соседи побьют. Сигареты в автомате – мужикам удобно. Тетрадки там всякие, масло городское, опять же: не надо завоза ждать.

– Тетка в долг запишет, автомат не запишет. В автомате без денег сигареты не возьмешь.

Поспелов улыбнулся:

– По соцбаллам – именно без денег и возьмешь. Только по закону. Не надо тете Кларе в ножки падать. Унижаться за пачку сигарет не надо, понимаете?

Собрание замолкло в полном ошеломлении. Косыгин проворчал:

– А точно ведь. Сигареты – от пяти тысяч до семи, плюс возраст подтвердить. По стране на сегодня средняя двенадцать двести, пять тысяч совсем не рекордные баллы, у многих есть. Какой-нибудь передовик-механизатор или просто нормальный непьющий агроном за сигаретами может больше никуда и не ходить. Свою пачку в день он так и так получает. Зачем ему теперь тете Кларе кланяться?

Кто-то удивленно протянул:

– Это что ж у нас на селе-то будет? Новая коллективизация, что ли? С поджогами активистов, с Павками Морозовыми?

Поспелов покачал головой:

– Немного не так. У тети Клары есть покровитель в райторге, а у того – на областной базе. Всем им тетки денег заносят, чтобы получать всякие городские дефициты и перепродавать втридорога. Дальше по цепочке: торговой базе покровительствует некто в райкоме – обкоме, и так далее. Чем больше деревень и райцентров мы охватываем ГлавАвтоматТоргом, тем тоньше ручеек взяток от продавщиц в райкомы, от райкомов еще выше. Покровители вынуждены что-то делать, но что? Закрывать автоматическую доставку? ГлавАвтоматТорг им не подчинен.

– Давить на низовое звено, – протянул Ивашутин. – Запугивать механиков там, развозчиков? Взломать автомат, украсть средства. Ограбить инкассатора? Шум поднять, что, мол нерентабельно.

Машеров не согласился:

– В стране за восемь лет накопилось немало выпускников коммун. Они не смолчат. С милицией как раз у них отношения неплохие, потому что коммунары не бегают от грязной работы. В дружинники пойдут, на картошку поедут. Они идейные, законы читают. Закон об оружии тоже читают. А мальчика с наганом запугать куда сложнее, чем даже мальчика со шпагой. Запросто поставят у автомата охрану, поймают шпану и сдадут ее хоть по хулиганке, хоть по краже со взломом.

– Что же тогда?

Поспелов прикрыл веки:

– Тогда покровители начинают суетиться, выходы на ГлавАвтоматТорг искать, министерских покровителей шевелить. Шевеления эти видны: “От людей на деревне не спрятаться”, не зря песня такая. Ну и народ у нас грамоте нонеча выучен, пишет про всех. В газету пишет, в КГБ пишет, в милицию пишет, в ОБХСС пишет, в комсомольскую организацию республики пишет. К нам пишет, в Комитет Партийного Контроля. Вот мы, поневоле, и разматываем цепочки. В рамках нескольких таких цепочек нам пришлось арестовывать перечисленных товарищем Липгартом людей. Я не могу не спросить: а почему товарищ Липгарт защищает именно этих людей?

В гробовой тишине Поспелов закрыл свою папку и сел.

---

Сел аппарат штатно: на пяти тысячах сориентировался “плашкой”, растопырил стабилизаторы, выкинул парашюты, и медленно-торжественно опустился точно в нарисованный на бетоне круг. Правда, крест не накрыл, метра три отклонения все же дал. Но для первой ступени тяжелой ракеты подобная точность вполне удовлетворительна.

Примчались наземные команды, убедились, что тушить ничего не требуется, опоры не подломаны, корпус не потрескался… Визуальный осмотр – добро, теперь узнать: что внутри. Из кунга размотали толстенный кабель в броневой оплетке, долго присобачивали к разъему, многократно и громогласно желая, чтобы конструкторы стыка жили долго, счастливо, и, главное, умерли в один день. Можно завтра.

Но вот все контакты сошлись, огонек на кабеле мигнул зеленым, едва различимым в мутно-белом ноябре казахской степи, и старший расчета удовлетворенно махнул рукой оператору.

Оператор нырнул в кунг, за клавиши компьютера – новейшего УМ-5К – который тотчас принялся тестировать слетавшую ступень.

Радостные операторы укутывали камеры от начавшегося снегопада.

Такелажники примеривались к обгорелой ракете с ярко-красной траверсой. Подавший траверсу сорокатонный кран уже встал на все четыре опоры, крановщик терпеливо чесал затылок, отчаянно желая курить – но на площадке, конечно, такое запрещалось.

Корреспондент московской газеты украдкой зевал. Рутина. Очередная ступень слетала, привезла крупицу в статистику. Одно название, что космодром. Вот на Марс полетели – это да. Там репортаж можно такой завернуть – и обсуждение, и премия, и всенародная известность. А здесь обычной прыжок на околоземную. Ближний космос; корреспондент зевнул еще разок.

И подумал: надо как-то народ расшевелить. На разговор вытащить. Можно провокацией.

Дождавшись, пока ракету хорошо затянут расчалками на многоколесной платформе, пока вся бригада соберется в автобусе, пока, наконец-то, закурит крановщик, московский корреспондент сказал:

– Чувствуется у вас профессионализм. Не первый раз ведь? И, похоже, не десятый даже?

Бригадир просто молча кивнул. Но корреспондент не унимался:

– Вот я освещал… Э-э… Запуск Портала…

Бригада переглянулась. Крановщик воткнул окурок в коробку от болтов, как нож в противника.

– …Там, конечно, все иначе.

– Ну, еще бы, – буркнул старший расчета, грозным взором приказывая всем заткнуться. – Другой принцип. Конечно, мы не против конкуренции.

– Но? – корреспондент чу-уточку подпустил яду в голос, и это оказалось той самой последней каплей. Приемный расчет загомонил весь разом.

Обидно!

Ракеты строить учились еще с войны. Еще до войны. Железо и огонь, гептил и фтор, переохлажденный кислород и сверхвысоколетучий водород, алюминиевые баки, наддув до старта, сотни тысяч мелких находок: даже заклепки, а уж конструкции двигателей, а упрочненные ковкой роторы турбонасосов…

И все это, получается, зря? Пришли суки-портальщики, мальчики в пиджаках. Трансформаторы свои намотали, кнопочку нажали – все, не нужны ракеты. Рельсов достаточно. Клади рельсы и вали на другую планету, за стотыщ световых лет. Хоть на паровозе! Хоть вообще пешком с тачкой, как показывает переселение азиатского народа модное американское кино “Тоннель в небо” по роману американца же Хайнлайна.

Прогресс, достижение, безопасность.

Нет, в самом деле обидно.

Корреспондент не стал говорить, что у портальщиков тоже масса проблем.

Во-первых, энергия. Каждый портал это, как минимум, гигаваттный энергоблок. На коленке не соберешь. Есть на Волге завод “Атоммаш”, он делает как раз энергоблоки. И вроде бы делает неплохо – только на них очередь пару лет. По Союзу АЭС возводятся, по Альянсу возводятся. И всем уран или торий нужен, чтобы гигаватты выдавать. И от всех радиоактивные отходы надо отгребать, а это целая индустрия: радиостойкие роботы. Отгрести, выдержать в бассейнах при АЭС, потом запустить в повторный цикл – на все это специалисты нужны. Настоящие, с некупленными дипломами, прошедшие тренажеры и учебные стенды. Заключенным-то кровавый режим приказать может, а специалиста надо в дичь-глушь заманивать большими деньгами, медицину ему обеспечивать, и не простую: радиационную, с которой сельский участковый доктор, к счастью, обычно не сталкивается.

Во-вторых, биологическая безопасность. Чтобы обеспечить хотя бы пятнадцать суток, “малый карантин”, чтобы вовремя диагностировать все, приезжающее из Портала, в одной только Москве четыре института круглосуточно пробы отбирают, и батальон огнеметчиков минимум раз в неделю просыпается под сирену и смотрит на табло: учения? Ведь учения же, правда?

Случилось тут недавно: из Индии человек принес черную оспу, да прямо в Шереметьево. Седины с инфарктами хватило на всех. Потом кино сняли: “В город пришла беда” называется. Так оспа болезнь давно известная, от которой и прививка есть, и кое-какие протоколы лечения. Вылезет что из Портала, поди сначала его заметь!

В-третьих, если расчетчики не все запятые соберут правильно, Портал можно открыть, например, прямо в звезду. А оттуда как даст высокоэнергетической плазмой. Не то, что Портал – планету Земля такой факел запросто продырявит. Или – водородом, сжатым до миллиона атмосфер, из внешних слоев Юпитера. Или…

И это не считая собственно инженерной задачи по установке Портала. Попробуй те же простенькие рельсы состыковать “здесь” и “там”. Попробуй трансформаторы намотать. Туда в сердечники давно не железо идет, идет сверхчистый сплав, который без электрической сверхточной металлургии просто взять неоткуда.

Самое главное: расчет суперпозиции электромагнитных полей. Тут лично Келдыш не гнушается с карандашиком по листам проходиться, тут снова два института друг за другом проверяют. Цена ошибки потому что заоблачная.

У ракетчиков ущерб от неудачного пуска хотя бы одной ракетой ограничивается. Ну, стартовым столом еще, если прям совсем не повезет. Стоимость Портала давно уже превышает стоимость всего Байконура со всеми площадками, станцией Тюра-Там, радарами, железными дорогами, аэродромами ПВО, и черт знает, чем еще.

Ничего этого корреспондент не говорил. Для книги требовались ему разные точки зрения, так что он просто внимательно слушал, время от времени сочувственно кивая.

Когда первая волна возмущения стихла, корреспондент осторожно поинтересовался:

– А вы не задумывались о том, чтобы поработать вместе? Вы ракетами маяки развозите, а они Порталы не вслепую открывают. Знаете ведь, что самый первый Портал может открыться в жерло вулкана или в ядро планеты, или еще в какое недоброе место. На маяк открывать стократно проще.

Ракетчики понурились. Бригадир подтянул журнал и принялся его заполнять, пристегнув поданную оператором ленту-распечатку. Крановщик снова закурил, пуская дым в форточку кунга.

– Вот когда долетим до Марса, – сказал оператор, – можно туда открыть. Мы пока никуда еще не долетели.

– То и обидно, – крановщик потушил сигарету. – Завидуем, если честно.

– И вообще, все это детские потягушки в песочнице, – бригадир поставил время, дату, подпись. Закрыл журнал, убрал в сейф на стенке. – Мы одно дело делаем.

– Какое, можете сказать?

– Можем, отчего нет. Мы пытаемся из колыбели выйти. По Циолковскому. Наш противник не портальщики, а те, которым никуда не надо. Которые никуда не хотят. Вот они нам фонды режут. Вы бы, товарищ, как-то отразили. Статьи ваши, без лишней скромности, миллионы читают.

Корреспондент вздохнул. Читают. Ждут. Каждое слово на зуб пробуют. В каждой фразе скрытый смысл ищут. Письма ему давно в кубометрах измеряются, пять человек только на входящей сортировке. Редакционный отдел, оплата по московской ставке. Большая аудитория – большие заботы. До него мало писем доходит: сотенка в месяц, если что-то этакое случается – две. Вот на Марс полетели, будет, наверное, сотни три. Оно вроде бы немного, если за столом каждый день по пять-семь штук. Но когда же в такие вот командировки ездить? Когда же книги читать, кино смотреть? Когда семью любить, когда же быть собой… Да и просто: быть?

С другой стороны: разве не за этим он в профессию шел? Хотел отражать пульс эпохи – стало по желанию его. Пульс громкий, лупит, как три хулигана за школой бьют комсорга. Эпоха страшненькая, кровавая; но когда оно бывало иначе? Тут люди ракеты делают, “грызут высоту”, набивают статистику тоскливой рутиной. Там Порталы рассчитывают, ночами вокруг одного коэффициента не спят, при первых пусках седеют. В третьих местах на ракеты и Портал плевать хотели, а важно им начальника подсидеть. Узнают они о черной оспе, первым делом у своего старшего спросят: “мы за оспу или против?” – как будто в таком деле можно два мнения иметь.

Корреспондент вздохнул еще раз и осторожно сказал:

– Обещать не хочу, работа сложная. Тут одной заметкой не отбрешешься. Надо цикл статей. Отношение людей так просто не изменишь. А статьи тоже… На потолке не прочтешь.

Ракетчики переглянулись и все согласно решили тему сменить. Бригадир посмотрел на крановщика:

– Форточку закрой уже. Тварь я дрожащая или в кунге отопитель имеется?

Крановщик согласно кивнул, форточку закрыл. Сказал:

– Что мы все о высоком? Даешь магнитные шахматы для игры через терминал. С удаленным партнером!

Оператор-электронщик сразу же отозвался:

– В магнитном поле все фигуры будут перемещаться одновременно.

– Доску на клеточки, под каждой своя катушка.

– И как с клетки на клетку перелезть?

– Инерцией, нет?

– Ну, коллеги, это уже игра “в Чапаева”. Разгоняешь пешку по горизонтали, как поезд на магнитной подвеске, и бац!

– А что? “Шахматы Чапаева-Гаусса”, звучит!

Бригада засмеялась. Корреспондент еще раз перечитал блокнот, отмечая, что из жалоб на портальщиков имеет смысл поставить в книгу, а что – лучше не надо. Решил, что день прошел не зря.

Захлопнул блокнот, прислонился к стенке кунга, и прикрыл веки. Люди в кунге потащили из шкафа “тормозки”, тактично не трогая спящего. Крановщик снова приоткрыл форточку, только уже не для сигарет, а чтобы впустить малость прохлады.

Машина с кунгом шла замыкающей в колонне. Впереди тягач волок трейлер с ракетой. Кран – его по уговору вел второй крановой – ехал перед ним еще метрах в ста. И уже совсем впереди, вовсе незаметно за железными горами, скакала по колее “буханка” охраны. Из округлых боков “буханки” пушками парусного линкора торчали обе видеокамеры: операторы “набирали материал”, вовсю используя новейшие стабилизаторы, с которыми объективы не дрожат.

Вокруг мело белым, отрезав мир совершенно. В метели потонули огоньки площадок, потерялись дымы из труб тягача, исчезло тепло моторов. Ноябрь: холод, снег и ветер.

---

Ветер дохнул в лицо, через ров, как только мост ударился об опоры. Теон содрогнулся и сказал себе: “Я дрожу от холода.” Он проехал по мосту и под решеткой — прямо в зубы этому ветру. Внешние ворота растворились перед ним. Теон выехал за стены замка.

Старый рыцарь ждал его посреди рыночной площади верхом на сером в яблоках мерине. Клей Сервин держал над ним знамя с Лютоволком Старков. Кроме двух переговорщиков, Теон видел лучников на крышах ближних домов, копейщиков справа, а слева стояла шеренга конных рыцарей под “Водяным с трезубцем” дома Мандерли.

— Сиру Родрику мое почтение. — Теон натянул поводья. — Мне грустно, что мы встречаемся врагами.

— Мне тоже грустно — оттого, что не могу повесить тебя прямо сейчас. — Старый рыцарь плюнул в грязь. — Перевертыш.

— Меня зовут Грейджой из Пайка, — напомнил ему Теон. — На плаще, в который завернул меня отец при рождении, выткан Кракен, а не Лютоволк. Я наследник Железных Островов.

– Лорд Эддард воспитывал тебя вместе со своими сыновьями. Теперь ты убил их, а головы осмолил и повесил над воротами. Мне бы стоило еще тогда проткнуть мечом твое лживое брюхо.

— Я пришел говорить, а не выслушивать оскорбления. Говори, старик. Что тебе от меня надо?

— Винтерфелл и твою жизнь. Прикажи своим людям открыть ворота и сложить оружие. Тот, кто не убивал детей, сможет уйти, но ты предстанешь перед судом короля Робба, когда он вернется.

— Робб не вернется. Он сломается о Ров Кейлин – там, далеко на Перешейке! – как тысячи лет ломались все, приходящие с юга. Перешеек держат люди Железных Островов, а это значит: Север теперь наш.

— Вы заняли всего три замка, и один я сейчас у тебя отберу, Перевертыш. Со мной около двух тысяч человек, а у тебя, если верить слухам, не больше пятидесяти.

Семнадцать, если быть точным. Теон заставил себя улыбнуться.

— У меня есть кое-что получше людей. — И он поднял над головой кулак, подавая сигнал Черному Лоррену.

Сир Кассель смотрел прямо на стену; когда подбородок рыцаря задрожал под пышными белыми бакенбардами, Теон понял, что Родрик увидел все необходимое.

— На это способен только трус, — сказал рыцарь. — Использовать ребенка… Какая подлость.

— Знаю. Меня десятилетним забрали из отцовского дома, чтобы отец больше не бунтовал.

— Это не одно и то же!

— Верно. Мою веревку сплели не из пеньки, однако она натирала мне шею, сир очень благородный Родрик. До крови!

Конь под Грейджоем вздрогнул, и Теону пришлось натягивать поводья.

Сир Кассель опустил руку на меч.

— Что ж, преступи свою клятву, убей меня — и увидишь, как твоя малютка Бет закачается в петле.

У сира Родрика побелели костяшки пальцев, но руку с меча он убрал.

— Воистину, я зажился на свете.

— Если твое войско на заходе солнца не отойдет от моих стен, Бет будет повешена. За ней на рассвете последует другой заложник, а на закате еще один. На каждой заре, утренней и вечерней, кто-то будет умирать, пока вы не уйдете. В заложниках у меня недостатка нет.

Не дожидаясь ответа, Теон повернул Улыбчивого и поехал обратно к замку. Сначала он двигался шагом, но при мысли о стрелках за спиной перешел на рысь. Осмоленные маленькие головы смотрели на него с пик, а между ними стояла маленькая Бет Кассель – дочь сира Родрика – плачущая, с петлей на шее.

---

На шее человека болтался тубус для писем – большой, заметный издалека. В руках человек ничего не держал, и поэтому стрелки сперва все-таки донесли о странном путнике сиру Родрику, а только потом выслали пятерых конных, чтобы привели письмоносца в лагерь.

При ближнем рассмотрении оказалось: путник высокий, худой, очень длиннорукий – но никакого оружия при нем отчего-то нет. Хотя на лице прямо написано, что вовсе не землепашец перед ними, пожалуй, и не кузнец даже. Одет в мутно-пятнистую куртку и такие же штаны: похоже, купил дерьмовую ткань, и под ливнями предзимья одежда полиняла кусками. Вот ремни добротные. Сумочки-кошелечки на ремнях тоже ничего, пригодятся. На удивление странная обувь: конники решили, что, если человека прикажут казнить, обувь они разыграют, а одежку пусть берут часовые, кто его первым увидел.

Сиру Родрику путник поклонился небрежно, словно бы кивнул; старый рыцарь вздрогнул и собрался уже махнуть рукой, чтобы выписали гостю плетей. Теон Грейджой, хоть и сволочь, но знатный человек. Теон может говорить с Родриком на равных. А этот чем обпился, чтобы не выказывать почтения кастеляну Винтерфелла?

Но путник успел раньше:

– Кэтлин Старк, Риверран, письмо для Родрик Кассель или кто его замещать. Очень срочно.

Родрик переглянулся с капитанами; путник тем временем отстегнул тубус и посмотрел на старого рыцаря, безошибочно угадывая в нем командира.

– Я Родрик Кассель, кастелян Винтерфелла, – рявкнул старик. Схватил протянутый тубус, немедленно же вскрыл, развернул. Прочитал.

Посмотрел на путника другими глазами:

– Ты что, пешком шел сюда от Риверрана? Через Перешеек? Через Ров Кейлин?

– Нет, господин рыцарь.

Ага, он, оказывается, умеет строить фразы правильно, когда надо.

– Тогда как ты успел за четыре дня? – Родрик сделал жест, и самозваного письмоносца схватили за локти.

– Господин рыцарь, я охотно отвечу на ваши вопросы, но прежде прикажите людям готовиться к бою. Мы обогнали людей под знаменами Дредфорта, только ведет их вовсе не лорд Болтон. Их предводителю Теон Грейджой пообещал что угодно за двести человек помощи, Рамси собрал шестьсот, и там совсем не лопоухие ополченцы. Вас, я вижу, намного больше, но Рамси полагается на внезапность.

Капитаны Родрика зашумели. Кто-то крикнул:

– Это вранье! Лорд Болтон давний союзник и вассал Старков.

– Великая Леди Кэтлин пишет, что Ланнистеры обещали Болтону власть над Севером и Арью Старк в жены, – старик поднял свиток.

– Вот почему письмо не пришло с вороном, – ахнул мальчишка Сервин. – Отправитель не знал, в чьих руках Винтерфелл, и не попадет ли свиток в чужие руки!

– Так точно, – ухмыльнулся посланник. Старый рыцарь посмотрел на него снова:

– Но все же: каким образом ты успел так быстро? Великая Леди пишет, что твои люди помогут нам против Железных Островов. Как?

– Прикажите отпустить меня и позвольте мне позвать своих людей.

Освободившийся гость отряхнулся, осмотрелся. Увидел осмоленные детские головы на пиках над стеной. Сплюнул, нахмурился, что-то произнес в нос.

Потом достал из кожаной сумочки на поясе то ли палку, то ли трубку, указал в небо словно бы пальцем – в низкие предвечерние тучи протянулась ярко-зеленая полоса, высоко-высоко лопнувшая огненным цветком.

---

– …Огненным цветком, ваша милость. И при том еще свистело, как самый лютый зимний ветер в трубе!

Теон поднялся на стену. Маленькую Бет Кассель пока сдвинули в сторонку, за зубцы, так и не скинув с нее петлю. Северяне, похоже, собирались все-таки уходить. Но, если не уйдут…

Кассель верен Старкам, но у него ведь и свои родичи имеются. Они могут не простить старику такую… Кровную верность.

Грейджой увидел, как под стенами Винтерфелла встречались два войска северян. Около двух тысяч Родрика Касселя – и примерно втрое меньше, подходящих ровной колонной по четверо, за флагом с “Ободранным человеком” Дредфорта. Флаг рода Болтонов, сильного и боевого – впрочем, северяне все такие, люди с Железных Островов грабят здешние побережья достаточно давно, чтобы перебить хлюпиков, слабаков и неудачников.

Казалось бы, Болтоны – вассалы Старков. Но Родрик принял подкрепление, как только что встречал самого Теона, с крайней степенью недоверия. По крышам рассадил стрелков, в проулках выстроил копейщиков, чуть поодаль на площади развернул ту самую конницу семьи Мандерли.

Болтоны приблизились. Предводитель их выехал вперед, чтобы говорить непосредственно с Родриком. Со стены Винтерфелла, конечно, никто не мог слышать, что там успели сказать. Видели только: вождь прибывших снял шлем; старый рыцарь ошеломленно замер – явно не того он ждал увидеть! – вождь Болтонов схватил меч, занес над Родриком…

И вылетел из высокого седла вбок, в грязь – словно бы ударило его бревном из осадной баллисты!

В прибывших полетели стрелы; люди Болтона подняли щиты – тоже ехали наизготовку, понял Теон. Похоже, это Вонючка расстарался, привел помощь. Но не сумел обхитрить старого волчару Родрика. Или сир Кассель просто не успел отменить свои приказы после беседы с ним, с Теоном? Задумавшись о судьбе дочки, скажем?

Как жаль, что их в замке всего семнадцать! Сейчас бы открыть ворота и ударить в спину северянам!

Теон обернулся на звук. Черный Лоррен оседал, прижав руку к горлу; между пальцев текла кровь. Где стрела? Грейджой крутанулся в другую сторону; нечто невидимое высекло искры из каменного зубца. Зубцы… Зубцы… Петля… Заложница!

Теон бросился к лестнице, куда оттащили девчонку с петлей на шее, и внезапно полетел кубарем: что-то ударило в правое бедро, как бьет незамеченная ветка, когда гонишь зверя полным галопом. Вытянувшись в рост на камнях боевого хода, Теон мог рассматривать лишь внутренний двор Винтерфелла, и от увиденного забыл, как дышать.

В замковом дворе умирали люди Железных Островов. Какие-то существа – похожие на людей, но нелюдски быстрые – парами перебегали от угла к углу, от ниши к нише, то и дело указывая на человека колдовским жезлом. После чего из человека летел фонтанчик черной крови, кусков доспеха, выбитых колечек, а сам человек падал комком или в рост, и Теон понимал: все, насмерть.

Глазам своим не веря, Теон видел, как ветер потянул длинные светлые волосы Эндегара; затем силач рухнул на собственный меч, окрасив стену добрым баррелем крови. Дик Харло, яростно вопя, вращая глазами, вознес топор, кинулся прямо на нежить – и лопнул, как попавший меж бортов бурдюк вина. Векс, верный храбрый Векс, метнул копье в тварь; тварь только пригнулась – Теон видел, что движение отточено, что твари привычны к бою, что поражают они совсем не ужасом. Движение жезлом – Векса швырнуло на замковый колодец, воин переломился в поясе, ударился затылком о ворот и сполз на крышку.

Тут Грейджой ощутил холод и понял: он теряет кровь. Надо чем-то перетянуть ногу. Он засуетился, пытаясь достать рану. Что же в него влетело? Невидимая стрела?

Неужели Иные перешли через ледяную Стену? Неужели эти черные твари и есть – Иные?

По камням зашуршали подошвы. Черная тварь подошла совсем близко, нависла над лежащим Теоном. Она походила на человека, только высокого, худого, с длиннющими руками, чуть не до колен.

– Vot on, uebok, – произнесла тварь. – Nahua on givoj?

Тварь с размаху вбила носок сапога в раненое бедро Теона и наступила тьма.

---

Тьма, добравшаяся, наконец, от Узкого Моря, окутала древние стены. Винтерфелл забылся тяжелым, коротким, беспокойным сном.

В городке, немало потерпевшем от боя между Старками и Болтонами, к полуночи успели растащить и наскоро обшарить лишь половину погибших, потому что спасали загоревшуюся гостиницу и считали уцелевших.

Пленные люди Болтона опамятовались, взяли себя в руки и решили подкопать стену сарая, куда их загнали до суда – но промерзшая земля поддавалась плохо, да и часовые снаружи перекликались яростно. Они бы, пожалуй, Ланнистеров или там Баратеонов пожалели сильнее, чем бывших своих.

Мейстер Лювин сбивался с ног, перевязывая и ушивая – битва поглотила две с половиной тысячи бойцов, сожрала едва ли не тысячу, выплюнула пережеванными почти пятьсот раненых. Одного лекаря, конечно, не хватало. Люди с юга, присланные Великой Леди Кэтлин, оказались на удивление сведущи во врачевании, и даже носили в смешных сумочках кое-что для перевязки. Но прибыло южан всего только три десятка; мейстер не мог их винить за то, что лекарства они берегли прежде всего для своих.

Теона Грейджоя посадили в клетку во дворе, перед конюшнями. Ногу ему перетянули и залепили те самые южане, мейстер Лювин только радовался, что не придется снова встречаться с мальчишкой взглядами.

Кастелян Винтерфелла вернулся в свои покои. Убитых людей Грейджоя он приказал свалить во дворе, чтобы назавтра сжечь, как падаль – и позабыл о них. Родрик сидел перед очагом с дочкой на руках, сидел так до самого утра, и никто не осмеливался потревожить его никакой вестью.

Мальчишка Клей Сервин в эту ночь оказался кастеляном громадного Винтерфелла. Письмо от Великой Леди Кэтлин он, по необходимости, прочитал. И, во исполнение содержащихся там приказов, распорядился узнать: что требуется южным союзникам за оказанную своевременную помощь? Наверное, им нужны еда, питье и теплый ночлег – это все Винтерфелл может предоставить, его кладовые содержат запасов на годы; вот разве что женщин в разгромленном городке так просто не найти.

Но предводитель южан попросил разрешения всем вымыться в знаменитых теплых источниках.

Клей Сервин колебался недолго. Впускать чужаков в сердце Винтерфелла, с одной стороны, не стоило бы. С другой стороны: Винтерфелл осквернен Теоном и его ублюдками с Железных Островов. Стоит ли теперь стесняться союзников, делом доказавших верность? Молодой оруженосец прекрасно понимал, что южане могли бы не открывать ворота замка и завладеть Винтерфеллом сами. Чародейные силы прекрасно возмещали их малое число, а дисциплину они блюли куда крепче железнорожденных.

В общем, Клей Сервин приказал уцелевшим слугам проводить гостей в купальни, и ужин подавать в них же. Пива не жалеть, а кто из девок проявит находчивость, разговорит незнакомцев, награда будет обязательно. Пусть говорят на своем языке – все, по возможности, запоминать или записывать, мейстер Лювин потом разберется, когда управится с ранеными.

Без пятнистых одежек, ремней и волшебных жезлов южные колдуны оказались вполне себе людьми. Тощими, поджарыми, как хорошие псы. Некоторые в шрамах, но все на удивление чистые – на тридцать южан гнилых зубов оказалось ровно нисколько!

Из чудных обычаев слуги отметили два. Раздевшись, колдуны разбирали и свои чародейные жезлы. Складывали их в деревянные шайки и ставили прямо под поток воды из горячего источника. Затем раскладывали все части на каменном полу или на полотенце – ухаживали за оружием раньше, чем вытирали себя. Горячие части высыхали полностью и довольно быстро. Другие слуги донесли потом, что после купален, в отведенном на ночевку покое, южане слабо смазывали части жезлов и собирали их в единое целое, причем как-то различая жезлы, для всех прочих на вид полностью одинаковые.

Клей Сервин, втайне гордясь находчивостью, все, касаемое южан, тщательно записывал. Пригодится. Среди южан оказались люди постарше и помладше. Вот с одним, который помладше, Клей Сервин сумел даже сам поговорить: этот южанин вполне прилично понимал язык Вестероса. Клей Сервин спросил его о втором чудном обычае, замеченном слугами. Южане тщательно мыли голову и лицо горячей водой, почти кипятком, а потом столь же тщательно промокали все полотенцем. Вот оруженосец и спросил: зачем?

Южанин ответил, не чинясь, и не разводя лишних секретов:

– Когда уже не мальчик, но еще не мужчина, есть… – тут он замялся, подбирая слово, потыкал в лицо. Клей догадался и смутился: это же он о прыщах говорит! Вот новости! У южных колдунов бывают прыщи, надо же, какая секретная тайна!

Буквально вчера молодой оруженосец рассмеялся и прекратил бы разговор как недостойный рыцарского звания. Но день, когда треклятый Теон едва не повесил на воротах маленькую дочку кастеляна, когда рубились насмерть со вчерашним вассалом под знаменем Болтонов, когда вернули себе неприступный Винтерфелл, все же сдвинул нечто в младорыцарской голове.

Клей Сервин постарался не подавать виду, и серьезно кивнул: понял, мол. У него тоже водились прыщи, сколько мейстер отца ни пытался вылечить их притираниями.

– Вот, – сказал южанин. – Много пытался лечить. Не помогало ничего. А надо часто умываться очень горячей водой. Потом тщательно-тщательно вытирать лицо. Горячая вода откроет… – здесь южанин снова замялся, подбирая слово, но Клей уже ничем не помог, не понимал: что там должна открыть горячая вода?

– Откроет… Лицо. Полотенце соберет лишний жир, грязь – все.

Клей почесал затылок. А ведь эту тайну можно неплохо подать среди девок. Не то, чтобы они отказывали молодому знатному человеку, но всегда приятно иметь в рукаве козырь. Нечто такое-этакое, с налетом тайны. От южных колдунов, не волк чихнул!

И тогда Клей поблагодарил южанина, записал обретенную мудрость, и вернулся к докладам: в только что взятом замке, конечно, всем хватало работы. Клей бегал по лестницам и стенам, ругался с капитанами за выдачу мяса, мирился и пил с ними же за великую славную победу, потом снова ругался, потому что кузнец жаловался на разворованные инструменты, а рыцари лорда Мандерли, упирая на собственную их рыцарственную храбрость и верность, настойчиво требовали подковать их лошадей немедленно, тотчас, чтобы быть готовыми к любому повороту судьбы. Ну потому что они же рыцари, а рыцарю подобает всегда быть готовым!

Потом следовало найти не слишком пьяных часовых для клетки Теона Грейджоя, чтобы Перевертыша не забили прямо в ней до суда. Скомандовать старшине горничных, чтобы готовили на завтра великую уборку и стирку. Закрыть, наконец, винный погреб – пока в нем хоть что-то еще осталось! – и умело потерять ключи, вроде как по пьяни и по молодости.

Потом… Затем… И еще… А, кстати… И вот это не забыть… И…

Выдохнуть Сервин Клей сумел только под утро.

---

Под утро сир Кассель нашел в себе силы расстаться с дочкой – Беатрис так всю ночь и просопела на отцовых коленях, но конец приходит всему, даже счастью.

Старый рыцарь тщательно умылся, переоделся в чистое, велел подать себе кубок “зимнего вина” с подобающей закуской, и отправился по Винтерфеллу, осмотреть возвращенный замок. Наутро после славной победы большая часть рыцарей спала. Родрик отмечал опытным взглядом, что мальчишка Клей показал себя не таким уж мальчишкой; по крайней мере, озаботился часовыми у винного погреба и у клетки Теона… Родрик подумал-подумал, и решил сейчас не разговаривать с Грейджоем. К чему? Между ними все сказано, и более того: сделано. Теперь дождаться Робба Старка, и пусть он судит.

Кстати. Как южане пересекли Ров Кейлин? Кто из них врет: Грейджой, когда говорит, что Ров удерживают его люди? Или южанин, успевший сказать, что-де в укреплениях Рва неведомая сила сотворила проломы, достаточные для средней величины войска?

Может, оба правы, сообразил Родрик. Сперва там сидели храбрые железнорожденные, а потом явились южане, указали на стены волшебным жезлом чуток побольше, чем вчера указывали на людей Болтона.

Сир Кассель завернул за угол, спустился со стены в просторный двор, обогнул кузницу, где коваль с подмастерьями спали в обнимку под наковальней, на которой возвышался глиняный кувшин. Родрик, осторожно приблизившись, качнул кувшин. Улыбнулся: пустой, конечно.

Затем сир Кассель посмотрел в небо. Серое, хмурое предзимное небо теперь казалось рыцарю светлым, ясным, а мелкий снежок – ласковым.

Повернув за очередной угол, кастелян замер в недоумении. Нет, рыцари тоже упражняются. Но не каждый день! И уж точно не наутро после славной победы! Южане, одетые только в штаны и шнурованные сапожки, бегали, прыгали, махали руками – словно бы не пили вчера! – и командир их, явно отсчитывая такты, ритмичными жестами показывал, кому куда вертеться. Заметив кастеляна, командир немедленно подошел к нему со словами:

– Сир Кассель, приветствую. Рад видеть вас в добром здравии. Поскольку замок теперь ваш, моя работа здесь выполнена. Я должен как можно скорее отправляться на юг.

– Зачем?

Командир усмехнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой:

– Кое-кого надо вынуть из Королевской Гавани. Арью нашли, Брана нашли…

Родрик изумленно распахнул глаза:

– Но Теон сказал…

– Теон соврал. На воротах висят головы каких-то несчастных пацанов с ближней фермы. Рикона покамест не отыскали даже мы, а вот Брана вытащить получилось. Бедняга Ходор нес его всю дорогу, и забрались они далеко за Стену. Брана придется долго лечить, но прежде леди Кэтлин Старк…

– Великая Леди Кэтлин Старк, – снова поправил Родрик.

– Прошу не обижаться, я нездешний, и не хорош в правилах вежливости.

– Тогда вам не повредит, если я скажу: титул не простая вежливость. Есть разница между: “Родрик”, “сир Кассель”, и “Сир Кассель Родрик, кастелян Винтерфелла”. Кроме имени, у человека есть занимаемое место, оно-то и обозначается титулом. Вежливость в том, признаете ли вы за собеседником это место. Если вы скажете: “леди”, вы низводите Великую Леди до обычной знатной дамы, а ведь она теперь Королева Севера. Это ее должность, как ваша – командир отряда… Из каких же вы краев, если такого не знаете?

Командир южан снова улыбнулся:

– Из очень далеких, дальше Браавоса, дальше Лората, дальше Квохора.

– Из Асашая?

– Нет, и даже ничего не слышал о такой стране. Но, сир Кассель, вернемся к нашим делам. Великая Леди Кэтлин Старк пожелала собрать семью хотя бы ненадолго. Сейчас она с Роббом Старком и войском движется к Перешейку и будет здесь так скоро, как позволят пути сообщения. Брана доставят сегодня, те же, кто заберет нас. Вы заодно и узнаете, как мы так быстро попали сюда от Риверрана. Своими глазами увидите.

Родрик помолчал, подумал, и решил: один вопрос еще можно задать. Он чувствовал, что южанин больше отвечать не хочет, а значит, постарается увильнуть от пространной беседы. Но один вопрос еще можно, иначе получится неучтиво.

Рыцарь спросил:

– Каково полное наименование вашей должности?

Командир южан ответил спокойно и – насколько сир Кассель Родрик, опоясанный рыцарь и кастелян Винтерфелла понимал в людях – честно:

– Командир шестьсот сорокового отряда частей специального назначения постоянной готовности. Звание – майор, но вы нашей системы званий не знаете, так что оно вам ничего не скажет. Мы еще не раз увидимся, сир Кассель. Постепенно все прояснится…

За время беседы южане закончили упражнения, построились и ровной цепочкой побежали в отведенный им покой.

– Мне от вас требуется только письмо, – сказал командир южан. – Для Великой Леди Кэтлин Старк. С отчетом обо всем, что тут произошло. Мейстер, конечно, пошлет ворона – но тот летит от замка к замку. Войско на походе ворону найти не под силу.

– А вы, соответственно…

Командир южан показал рукой в небо:

– А мы летаем на кое-чем побольше воронов.

Сир Кассель посмотрел и выругался. Поток удивительных новостей и не думал прерываться. Вот сейчас на поле перед Винтерфеллом плавно опускалось большое серебристое облако с четкими ровным краями, да еще украшенное надписью на боку; знай кастелян язык пришельцев, он бы прочитал:

“Радуга. Первая воздухоплавательная эскадра.”

И чуть ниже собственное название дирижабля:

“Белая ворона”.

---

“Белая ворона” заложила круг перед посадкой: строго по инструкции. Сперва – осмотреть место.

Место внизу подсвечивал спецназ, открыв шашку желтого дыма и обозначив себя по радио, в точном совпадении с кодовой таблицей. Шашка дымила на поле, восточнее городка с обычными серыми домиками, там и сям перемежавшимися черными проплешинами пожарищ.

Пилот сглотнул слюну и буркнул:

– Вижу, наши побывали. На пыльных тропинках далеких планет. Следы, мать их так.

Второй пилот ответил невозмутимо:

– Все мы оставим след в жизни, только одни газуя, а другие тормозя. Как думаешь, артиллерия?

– Нет, какая там артиллерия. Воронок нет. Если бы тут “глухари” отметились, весь город бы сгорел, – не согласился штурман. – У меня дядька служил в артиллерии, так он, когда чихает, и то два метра откат. Страшно подумать, как стреляет.

Посмеялись коротко, по-деловому. Мол, оценили шутку. Штурман прибавил:

– Замок здоровенный. На юге я таких не видел.

– Ага. Неплохо устроились, – пилот покрутил носом в полном согласии. – У них там в замке почти гектар леса… Семен Григорьевич, стрельни размеры.

Штурман пересел к лазерному дальномеру и проделал все необходимое, чтобы по нескольким точкам определить величину зеленого пятна в дальнем от городка, северо-западном краю крепости Винтерфелл.

– Натурально, гектар. А рядом еще и оранжерея, вон – стекло бликует.

Дирижабль продолжал неспешное движение по посадочному квадрату. Механики выравнивали двухсотметровую сигару, чтобы подойти к земле на ровном киле, ничем перекошенным не зацепить. Пилоты то и дело посматривали на крепость.

Крепость выглядела неправильным четырехугольником, обведенным рвом. Наружная стена, перед рвом, насколько пилоты могли видеть, оказалась ниже внутренней; как штурман определил с помощью того же лазера – метров на шесть. Судя по тому, что на внутренней стене башни стояли квадратные, а на внешней уже восьмиугольные, совсем иного начертания – строились обводы замка в разное время. На каждой стороне крепости имелись, конечно, ворота, среди которых главенствовали Южные.

За Южными воротами открывался просторный замковый двор, величиной до середины всего застроенного пятна. Налево вдоль стены что-то большое под крышей из соломы или тростника, направо – что-то совсем огромное, но там крыша как положено, черепичная. Пилоты не отрывались от управления, штурман же взял справочник и разобрался: слева под соломой конюшни. А большое справа – Большой Холл, главная постройка. На первом ярусе там вроде Дома Офицеров с огромным актовым залом и всякой культмассовой работой. На втором и выше проживают владельцы замка, самые важные гости, личная охрана, личные слуги. Потому что для неважных гостей имеется отдельная внушительная постройка, замыкающая двор с севера. На схеме так и обозначено: гостиница.

Гостиница приходилась примерно в центре крепости. За ней на северо-запад отдельными стенами выделялся тот самый лес, где росли, вроде как, тысячелетние деревья – если, конечно, местные не насвистели хвастовства ради. На северо-востоке громоздились еще строения. Казармы, арсенал, кухни – в замке всякого полно. Вон, вдоль проезда к западным воротам, низкое, длинное – псарня. Там и сям возвышаются еще башни, между парой башен протянуты романтические мостики. Точно как в том кино, как его там… “Выстрел с монитора”, все пацаны до конца каникул со шпагами только и бегали…

Вдоль северной стены, в самом дальнем углу замкового леса, блестели крыши той самой оранжереи.

– Сколько же им дров надо, все протапливать, – второй пилот поправил шлем и прижал плотнее ларингофоны.

– Пишут, что замок на горячих источниках, – штурман закрыл справочник, пересел к радиовысотомеру.

– Вот почему спецназ так бодро прыгает, – пилот ухмыльнулся. – Им тут, получается, халявный аквапарк… А без источников получилось бы?

Ответил старший механик, слышавший все через трансляцию:

– Без источников такое не протопишь. Прикинь, тебе надо нагреть воздушный шарик сто на двадцать, высотой двадцать, это четыре тысячи кубометров. Допустим, стены толстые, допустим, что в окна сквозняки не сифонят. Мы легко видим, что здесь все окна без остекления. Видно, все стекло в округе на оранжерею поставили, больше никуда не хватило. Но для примера допустим, что окна закрыты, тепло не теряется…

Дирижабль повернулся другим бортом, и пилот подумал: пассажиры, наверняка, прилипли к иллюминаторам. Они-то выросли в этих негерметичных, промерзающих, родных стенах.

Из трансляции продолжал рассуждать стармех:

– …По тепловой отдаче получится тонн десять, если дровами. Пока толстые стены прогреются, у них теплоемкость огромная, тепловая инерция тоже. За недели три непрерывной топки, допустим, нагрел. Но люди дышат, кислород из воздуха отбирают. Поэтому тебе приходится постоянно греть поступающий с улицы свежий воздух. Отработанный воздух теплый, и можно бы его оставить – но вот засада, им дышать уже нельзя. В нем кислород съеден. Приходится греть новый, и так по кругу…

Посадочный круг, кстати, закончился. Приняв доклад о выравнивании, пилот уверенно повел корабль к земле.

На ста метрах “Белая ворона” выстрелила в землю четыре якоря, крестом. И затем, перематывая на якорях троса, начала неспешно опускаться точно в дымовую шашку.

– Здоровая крепость, – пилот почесал голову. – Теперь не сгорит.

– Поясни?

– В исходной ветке времени его сегодня Болтон должен спалить. После вчерашнего взятия изменой.

– Получается, мы уже не зря слетали, – трансляция донесла хриплый смех механика. – По здешней мерке, такая оранжерея как для нас космическая станция. И по деньгам, и по сложности. Очень печально, если сгорит.

Штурман сморщился:

– К чему никак не привыкну – к шуткам со временем. Вот мы привезли пацана с девчонкой – но ведь из будущего, нет?

– Полагаешь, стоило их там оставить?

– Не знаю, – штурман захлопнул крышку дальномера и обесточил весь блок. – Сложно это все для меня. Как подумаю, что там, пять или сколько лет вперед, мы же самые летаем с геологами на Секиру или деревья на Радугу тягаем…

– Докуда, кстати, Радуга уже доросла?

– Километров двадцать, чтобы не соврать. Селятся люди, только треск стоит.

– А че бы не селиться, – хохотнул один из младших механиков. – В линейном городе, где бы ты ни жил, все равно до метро – пятнадцать минут. А там полчаса на “шпаге”, и вот он центр: кино, вино, домино. Вроде и город огромный, сверху выглядит ух! А вроде и все рядом.

– То есть, в замке вроде этого ты жить не хочешь?

– В замке, который сгорит, если спецназ не успеет? Конечно, не хочу. А что, товарищ полковник, сюда тоже набор откроют?

– Наши говорили, тут рудники, порт и что-то еще планируется. Но точно не сейчас, а тогда… Втогда? Короче, когда мы из прошлого вернемся. Чтобы во времени не запутаться.

Младший механик коротко хмыкнул и пропел:

– Вновь пора одеваться теплей, скоро окна к зиме утеплять. Но вообще, брат, гляди веселей! Неужели так холодно…

– Тишина в кабине. Штурман, отсчет высоты до касания!

---

До касания земли твердым колдовским облаком оставалось не более трех футов, когда в нижней округлости облака отвалилась дверца, а из открывшегося проема выпрыгнул большой лохматый лютоволк, и радостно поскакал к воротам замка, минуя выстроившихся Родрика Касселя, его теперь уже полноправного заместителя Клея Сервина, командира рыцарей Мандерли под “Водяным с трезубцем”, и прочих доблестных капитанов, храбрых воинов, отстоявших вчера Винтерфелл от злокозненных предателей-Болтонов.

Потом твердое облако повисло на своих растяжках, а в проеме показался здоровяк – из-за пятнистой одежки южан в нем не сразу опознали Ходора. Богатырь вынес из дверцы мальчишку: непривычно бледного, с ввалившимися щеками – но вот Брана Старка узнали все, сразу.

Прежде, чем радостные вассалы сломали строй, из облака выскочила еще девчонка; тут не выдержали замковые женщины. Кто-то сомлел, оседая в свежий снег, кто-то прижал руки к щекам и завизжал:

– Арья!! Это же госпожа Арья, семь преисподних!!

К вернувшимся Старкам бросились все сразу. Гигант с мальчишкой на руках вертелся, улыбался и гудел свое “Ходор! Ходор!” Родрик Кассель пытался так преклонить колено, чтобы не наступить на собственный плащ и не повалиться в растоптанную кашу. Лютоволк Лето, успев сделать немалый конец до замка и перебудив там всю псарню, тоже примчался к хозяину, прыгая по спинам, расталкивая людей немаленьким телом, пытаясь лизнуть Брана в лицо, и тыкаясь холодным носом то в Ходора, то в очередного рыцаря, подходившего для приветствия.

На друзей Брана, болотников с Перешейка, никто особо не смотрел. Мира и ее брат Жойен тихонько вылезли из дирижабля, и чуть потеряно стояли в сторонке, пока Бран, выпутавшийся из облизывания и приветствий, не назвал их друзьями и не велел поместить с почтением в гостевых покоях.

Тут, наконец, подоспел мейстер Лювин – отчаянно зевающий, поминутно хватающийся за голову, он, тем не менее, радовался. Подумать страшно, ведь колдовское облако запросто могло улететь, пока он спал! И ничего удивительного, интересного, Лювин бы не увидел!

Мейстера немедленно припряг сир Кассель и велел писать Великой Леди Кэтлин Старк: у нас тут все хорошо. Бран и Арья уже дома, и южные колдуны всерьез обсуждают, что Брана можно вылечить. Не так, чтобы он мог стать рыцарем, но, хотя бы, ходить сможет самостоятельно.

Пока мейстер покрывал пергамент знаками, пилоты “Белой вороны” обнимались со спецназовцами:

– Воздушным привет! Там, где начинается авиация, кончается порядок!

– Привет, алкалоиды, представители расы перегародышащих! Не видим стройных рядов, отчего?

– Ваша собачка перепугала замполита, пришлось выручать.

Лето, действительно, узнал в спецназовцах тех самых людей, что недавно вытащили его и молодого хозяина с холодного склона, пропахшего смертью, смертью и смертью. Видя, что все вокруг радуются, громадный лютоволк оперся на замполита лапами и лизнул в нос, отчего спецназовец, и сам немаленький, сел прямо в грязь. Испугался он очень вряд ли, а вот расстроился, что после бани снова все вымазал. Проворчал: мол, собак, попробовавших человечины, надо обязательно пристрелить. Шестьсот сороковой отряд принял предложение с подозрительным воодушевлением и большинством голосов постановил: начать с самого замполита. Потому что он, собака, политинформацией и агитацией уже успел выесть мозги всему подразделению.

Пока всяк на свой манер праздновал встречу, мейстер Лювин закончил письмо. Оруженосец на сером в яблоках птицей сгонял в замок и принес печать, каковую торжественно, почти совсем не дрожащими руками, приложил Бран Старк. После всех приключений у Винтерфелла появился долгожданный законный хозяин.

Пилот “Белой вороны” спросил командира спецназа:

– Чего они радуются? Барина опять на шею посадили, и довольны?

– Тут сложнее. Не станет законного наследника, все они передерутся, кому главным быть. Междуусобица, как на Руси перед монголами. И конец королевству.

– А они что, никого взамен выбрать не могут?

– Могут. Но другие его слушать не станут. Потому что они же все равные. Чего это я буду тебе подчиняться? Давай лучше ты мне?

– Но Бран этот вовсе пацан, да еще и поломанный.

– Так сам же говоришь, что его вылечат.

– Но он щенок совсем.

— Неважно. Он просто символ, знамя объединения. За него рулить будет вон тот седой дядька, он тут все и всех знает. Зато повода для усобицы нету. Есть законный наследник – его и слушаемся, думать не надо.

– Чудно.

– Ты пойми, эпохи вот этим и различаются. Мы бы, конечно, сейчас кого-то избрали. У нас так в отделениях сержантов сами выбирают. Но его, избранного, отделение потом слушается.

– Ну, вы не показатель. Мало что спецназ, так еще и Постоянной Готовности. Вы вообще на все четыре долбанутые.

Тут к собеседникам подошел молодой Клей Сервин и, после витиеватой здравицы-благодарности, протянул командиру южан запечатанный свиток. Приняв письмо, командир южан попрощался со всей доступной вежливостью, а пилот, вовремя получив пинок в бок, повторил за ним слова и поклон.

Потом все южане убрались в чародейное твердое облако. Дирижабль отстрелил якоря, втянул тросы и очень скоро исчез в настоящих облаках, плотно затянувших южный горизонт. Высоко над облачностью “Белая ворона” полетела к Перешейку, чтобы там навестись на радиомаяк местного резидента, сопровождающего Королеву Севера.

Письмо будет передано Великой Леди Кэтлин Старк в собственные руки, а там она и сама догадается: коль скоро Арья дома, Сансу вот-вот вырвут из липких щупалец Серсеи, и даже Брана обещают подлечить – выпускать на волю Джейме Ланнистера нет никакой необходимости.

Оставшиеся в земле якоря “Белой вороны” не осмеливались перековывать на металл добрый месяц. А, когда все-таки отважились, то не смогли расплавить. После чего решили: оставить их на память о визите чародеев, показывать всяком неверующему – и, понятное дело, по такому поводу перед всеми задирать нос.

---

Задирать нос у Сансы не осталось ни повода, ни желания.

Поначалу все шло хорошо. Сам король Роберт приехал на далекий Север – отсюда, из Королевской Гавани, родной Винтерфелл казался жутко далеким! – и позвал ее отца на высокую должность. Эддарду Старку предлагалось место ни много, ни мало – Руки Короля.

Почему отец долго колебался, и почему король Роберт сам, лично, поехал через весь Вестерос, девочка поняла только теперь. Отец все же принял предложение, и они направились на юг. Санса, конечно, радовалась.

Она бы радовалась, если бы даже поехала в столицу просто так. В столице интересно! В столице принц Джоффри, за которого Санса в должный час выйдет замуж. В столице тепло, там одеваются красиво и затейливо, запросто едят на завтрак редкие и вкусные фрукты, что на Севере, даже в оранжерее, не вызревают. И не везут их сюда: очень далеко, сгниют по пути.

Так ведь Санса ехала дочкой не просто межевого рыцаря – дочкой могущественного вельможи, Руки Правителя. Выше ее отца в Королевской Гавани будет лишь единственно король. Правда, в пути Санса несколько раз ловила шепотки, что-де: “Король гадит, Рука подтирает” – но, разумеется, старалась отодвинуться подальше от подобных низостей.

Санса изо всех сил старалась понравиться и королеве Серсее – матери ее замечательного Джоффри – и всем столичным гостям. Санса хотела стать столичной, и не сомневалась, что через несколько лет будет не просто жить в Королевской Гавани, но и сразит весь двор красотой.

Подумаешь, пришлось поссориться с Арьей. Вредная сестра и ее мерзкая волчица! Они могли повредить что-нибудь ее драгоценному Джоффри; Санса пошла на ложь, даже не задумавшись о последствиях.

Когда король Роберт умудрился попасть на клыки кабану, все поменялось так резко, что Санса поначалу ничего не заметила. Только что все шло по давно определенному пути, и вот…

Санса вдруг поняла, куда они направляются.

— Нет, — она испуганно охнула. — Пожалуйста, не заставляй меня, прошу!

Джоффри поджал губы.

— Я хочу показать тебе, что бывает с изменниками.

Санса отчаянно затрясла головой:

— Не надо. Не надо!

— Делай, девица, — сказал Сандор Клиган, подталкивая ее к королю. Обгорелая половина лица дернулась, и Санса почти услышала: тебя все равно велят отнести наверх, так что лучше выполни.

Санса заставила себя принять руку короля Джоффри. Подъем показался ей мукой, каждую ступеньку она преодолевала с трудом, словно бы ей приходилось вытаскивать ноги, по лодыжку увязавшие в глине. Ступеней оказалось тысяча тысяч, а на верху стены ее ожидал ужас.

Девочка поглядела на север, но увидела только улицы, переулки, холмы и низины, новые улицы и переулки, камень далеких стен. И все же Санса знала, что за ними начинается открытый простор, фермы, леса и поля, а еще дальше, далеко-далеко на севере высится Винтерфелл.

С высоких укреплений перед Сансой открылся весь мир. Она увидела Великую септу Бейелора на холме Висеньи, где умер ее отец. На другой стороне улицы Сестер высились опаленные огнем руины Драконьего Дома. На западе распухшее красное солнце опускалось за Божьи ворота. Соленое море осталось за ее спиной, на юге рыбный рынок и причалы выстроились у бурной реки.

— Куда ты смотришь? — проговорил Джоффри. — Я не это хотел тебе показать.

Головы выставили между бойницами, насадив на железные пики лицами к городу. Санса заметила их в тот самый момент, когда ступила на стену, но река, улицы, полные людей, и заходящее солнце радовали ее намного сильнее.

“Он может заставить меня смотреть на головы, но никакая сила не заставит меня их увидеть”.

— Вот голова твоего отца, — сказал Джоффри. — Пес, поверни, пусть увидит.

Сандор Клиган взял голову, облитую для сохранности смолой, за волосы и повернул.

Санса спокойно глядела на нее и не видела. Голова совсем не походила на лорда Эддарда Старка, она даже казалась ненастоящей.

— Сколько я должна смотреть?

Джоффри явно разочаровался в шутке.

— Хочешь увидеть и остальные?

— Если это угодно светлейшему государю.

Джоффри провел ее вдоль стены мимо дюжины голов и двух пустых пик.

— Эти я приберегаю для моих дядьев — лордов Станниса и Ренли, — объяснил тот самый Джоффри, в которого она так верила… Там, на севере, когда они рука об руку входили в Большой Холл родного Винтерфелла. Джоффри говорил что-то еще, Санса смотрела на головы, сквозь головы – на север. Джоффри ждал совсем не такого, и потому скоро разозлился. Он хочет, чтобы я плакала, поняла Санса. Он хочет причинить мне боль. Только-то и всего. Жаль, что за столь простым знанием пришлось проехать от Винтерфелла до Королевской Гавани.

… – Ты еще не сказала, что хочешь подарить мне на день рождения. Быть может, это мне следует сделать подарок первым?

— Если это угодно вам, милорд, — ответила Санса. Когда он улыбнулся, Санса поняла, что принц издевается над ней.

– После пира в честь моих именин я соберу войско и сам убью твоего брата. И тогда сделаю тебе подарок, леди Санса. Я привезу тебе голову брата.

Санса посмотрела на север. Там Винтерфелл. Отцу ее не лежать в крипте. Она не любила крипту: там пыльно, холодно и страшно. Но все же там дом.

Санса услышала собственный голос:

— А если брат подарит мне твою голову?

Джоффри нахмурился:

— Ты не должна говорить со мной так. Верная жена не смеется над своим господином. Сир Меррин, поучи ее!

Рыцарь поднял ее за подбородок и дважды ударил, не выпуская. Сперва по правой, а потом по левой щеке. Он рассек Сансе губу, и кровь побежала по щеке, смешиваясь с солеными слезами.

Внешний парапет доходил Сансе до подбородка, но с внутренней стороны верх стены ничто не ограждало; внизу, в семидесяти или восьмидесяти футах, простерся двор. «Нужно только толкнуть, — сказала она себе, — он стоит как раз удачно. Ты можешь сделать это. Ты можешь. Так сделай прямо сейчас. Не важно, даже если ты последуешь за ним. Это ничего не значит!»

— Ну-ка, девочка. — Сандор Клиган склонился перед Сансой, встав между ней и Джоффри. С деликатностью, удивительной для такого рослого человека, он промокнул кровь, выступившую на ее разбитой губе.

Санса закрыла глаза: мгновение утеряно.

— Спасибо, — сказала она, когда Клиган закончил. Санса – добрая девочка. Всегда помнит про хорошие манеры.

Она ведь северянка. А север помнит.

---

– Север помнит, – сказала тень из угла.

Санса подскочила, едва не закричала в голос. Пожалуй, не своди ее Джоффри на стену, Санса бы так и поступила. Посторонний человек в ее покоях, более того: мужчина!

Но сегодня все чувства Сансы будто бы уснули, притупились. Чтобы снова стать первой красавицей, доброй и послушной девочкой, Сансе требовалась помощь. Как человеку в колодце.

– Вам письмо от матери.

Тень протянула запечатанный свиток. Санса развернула его почти не дрожащими руками.

Можно ли верить свитку, можно ли доверять посланцу? Санса подняла взгляд и несколько раз медленно моргнула. Ей показалось, что под капюшоном – жуткое, наполовину обгорелое, лицо Пса.

Наваждение прошло. Не будь глупой. Ты готова поверить Клигану просто потому, что он тебя пожалел. Но служит он тому же принцу Джоффри, что и сир Меррин…

Санса поднесла письмо к свече и перечитала его внимательно.

Спросить: “Могу ли я вам доверять?” Во всех рыцарских романах так делают. Сегодня на стене Санса поняла: рыцарю ничто не мешает соврать в ответ на этот вопрос, ведь ничто не помешало сиру Меррину ударить леди по щекам, а он, как ни поверни, посвященный рыцарь.

Почерк совершенно точно мамин. И слова. Но ведь письмо вполне могут подделать, Санса читала про такое в романах.

– Мне… Нужно собраться…

– Прежде всего вам нужно уйти живой из этого… – здесь тень произнесла несколько непонятных слов. – Пока окно не закрылось. Одежду и все необходимое мы легко найдем в дороге. Люди вашей матери ждут за стенами. Есть ли у вас некто, кого вы хотели бы взять с собой? Подруга? Доверенная служанка? Кто-то, кого накажут за ваш побег?

Санса вспомнила про бедную Джейн Пуль. Где-то она сейчас? Назвать ее?

Да, и спасители кинутся разыскивать ее по всему замку. И побег сорвется!

Санса помотала головой.

Потом закусила губу. Сестру она уже предала. Сестру и свою волчицу – Леди. Не там ли она отрезала свою связь с домом?

И Санса выдохнула:

– Я спросила бы о сестре. Но в письме сказано, что ее спасением занимаются другие люди.

Тень кивнул.

– Истинно так. Арью привезет лично местный, – Тень отчетливо поежился. – Рядом с ним холодно даже мне. Можете не беспокоиться.

– Местный кто?

– Неважно. Местный, – Тень повторил слово как будто с заглавной буквы. – Не отвлекайтесь, леди, время уходит.

– Септу Морден я сегодня видела. Ее осмоленная голова третья в ряду от моего отца. Еще со мной приехала девочка, Джейн Пуль. Но ее увели от меня на третий день плена… Да. Плена. И я не знаю, куда. По крайней мере, я не заметила ее там… На стене.

– Уже неплохо. Если она жива, найдем. Сперва выберемся из города, затем подумаем о вашей подруге. Наймем вам пока дочь или племянницу какого-нибудь межевого рыцаря.

Санса безразлично пожала плечами. Ее внезапно бросило в жар. Если она захочет остаться, разве Тень ее послушает?

– Господин Тень, а если бы я не согласилась?

– Сейчас я исполняю приказ вашей матери. Оглушил бы и вынес в свертке. Я рад, что этого не понадобилось.

Санса накинула плащ. Денег у нее нет: она никогда не носила с собой ни монеты. За нее платили. За нее сражались – люди ее отца, Неда Старка, погибшие в мятеже, умирали за нее тоже.

Вот они умерли, и теперь ей, что – жить за них?

Санса никогда не задумывалась о подобных вещах. Она всего лишь хотела всем угодить. Она всего лишь хотела быть хорошей.

В романах беглецы берут с собой драгоценности, но Сансе не хотелось иметь ничего, напоминавшего бы о проведенных здесь днях без отца.

Отец…

– Господин Тень, – Санса закусила губу. Леди не должна закусывать губу. Но, если рыцарю позволено бить леди, то и леди может исполнять не все предписания. По крайней мере, в день, когда ее бьют. – Одно пожелание у меня все-таки будет.

– Я знаю, какое, – сказал Тень без малейшей улыбки. – Но оно уже выполнено, потому что ваша мать подумала и об этом. Поторопимся, ради Семерых.

Тогда Санса, наконец, завернулась в плащ покрепче и решительно шагнула к двери.

---

Двери таверны хлопали и скрипели, впуская-выпуская ужасно некрасивых и плохо пахнущих людей. Есть от вони совсем не хотелось, но Тень убедительно просил: надо. Вам надо набраться сил. Нам предстоит выбираться из города, а город, по случаю вашего побега, наверняка, закрыт наглухо. Санса заставила себя прожевать мясо… Птицы, кажется… Запила сильно разбавленным вином и принялась наблюдать.

Тень говорил с людьми из своей шайки. Они нисколько не походили на благородных спасителей, но с девочкой обращались учтиво – насколько это возможно для племянницы худородного межевого рыцаря, оказавшегося в Столице по делам, да так и застрявшего. Санса не возмущалась. Она думала: что сказать матери? Ведь это Санса проговорилась королеве Серсее о предстоящем отъезде отца. Ведь это Санса его предала.

Предала сестру – там, на Рубиновом Броде. Предала отца. Даже свою волчицу не отстояла. Стоит ли ей возвращаться?

Санса еще раз ощупала письмо за пазухой. Мать ждет ее. Мать беспокоится. Бран все так же переломан. Робб на войне, где может погибнуть. Рикон совсем еще маленький. Арья… Арью скоро привезет Местный.

Вся шайка выговаривала обычное слово с отчетливым уважением.

Отца привезет Санса. Головы отца и септы Мордейн сейчас покоились в прочной кожаной сумке, плотно зашитые – шить Санса умела, септа Мордейн всегда хвалила ее стежки.

Сегодня ночью Санса научилась шить и не плакать.

Нет. Надо возвращаться. Будь что будет. Надо возвращаться на север.

– Пойдемте, – Тень подал ей руку. Санса благовоспитанно оперлась на провожатого; люди его подхватили сумки. Санса нигде не заметила у них оружия, кроме больших ножей за спиной, вдоль пояса – больше знак положения, чем оружие. Она выросла среди рыцарей, и, конечно, видела: грубокованные тесаки не шли ни в малейшее сравнение с большим клинком ее отца.

Так, немаленькой компанией, они вышли на Речной Ряд и, оставляя слева высокую стену, прошли до Грязного Пути. Но в Речные Ворота не сунулись: в порту, наверняка, будут искать всех рыжих девушек. Прошли к Септе Бейлора, поглазели, как провинциалы. Подали милостыню нищему перед фонтаном.

И как-то незаметно все провожатые оказались шагах в десяти впереди, а Санса и Тень чинно вышагивали следом по длинной улице Семян, с каждым выдохом отставая. К западным воротам, Воротам Богов, они оказались почти на сто шагов далее основной группы.

– Теперь внимательно, – велел Тень. – Сейчас начнется.

Провожатые втянулись под арку ворот, откуда через мгновение послышались негромкие хлопки, затем вполне знакомый Сансе лязг: падали люди в доспехах. Из-под арки вылетели конные – все те же провожатые, Санса узнала их по характерным ножам на поясе. Но конные не стали подбирать Сансу с Тенью, и вовсе не поехали в город – они рванули, конечно, на запад из города.

Кто-то приказал закрыть ворота и немедленно никого не пускать. Но его тут же заставили отменить приказание, потому что надо же отправить погоню за наглецами! Приказали открыть ворота, но чуть-чуть, чтобы конь прошел. Командир погони возмутился и велел открывать, как положено…

Словом, когда Санса и Тень подошли к воротам, умаявшиеся стражи, на все заставки лаявшие Яноса Слинта, посмотрели на них без тени охотничьего азарта.

– Эй, ленивые пивожоры! – Тень даже мгновенья не колебался. – Ну-ка, быстро нашли мне провожатую для леди. Вы тут сегодня наловили немало, так что живо достаньте из вашей клетки почтенную и благонравную матрону.

Стражники переглянулись. Всех девушек, леди они там, или кто, велели задерживать, если только они пожелают уйти из города. Женщин тоже, потому как девушка может переодеться и накраситься. Даже милых женоподобных мальчиков, потому что переодеться в мальчика, обрезавши волосы, самое первое, что придет на ум любой беглянке. А тут леди, нисколько не прячущая темно-рыжих волос, вполне подходящего возраста. Надо бы ее закрыть до выяснения, но с ней провожатый… Один, зато явно наглый. Наглый – значит, за ним кто-то или что-то есть. На такого напрыгивать себе дороже.

– Господин… Сир… – стражники переглянулись опять, не в силах на что-то решиться. Более-менее опытные из них умчались в погоню, оставшиеся только вчера напялили белые плащи городской стражи. Они видели перед собой несомненного рыцаря в сшитой точно по мерке чистой одежде, в крепких сапогах, с не обезображенным лицом, рослого, длиннорукого – наверняка, хорошего рубаку, длиннорукие все такие – и опасались его задевать. Рыцарская честь штука обоюдоострая. Меч у него может оказаться и под плащом.

– Из города выходить не позволено, именем короля.

– Кто вам сказал, что я хочу выйти из города? Вы, пропойцы, что, не видите: леди срочно нужно умыться и переодеться. Вон то заведение, – Тень махнул рукой в сторону таверны за воротами, – вполне подойдет. Но я не могу переодевать леди. Срочно найдите мне благонравную матрону, которая способна помочь со всем необходимым. Не моя вина, что внутри стен здесь поблизости нет ничего подходящего. Не в дом же к почтенным горожанам ломиться мне с подобным делом!

Стражи попробовали ухмыльнуться, но рыцарь недвусмысленно сунул руку под плащ, и они снова опустили глаза в грязь.

– Пошлите с женщинами стольких людей, скольких сочтете нужным, – проворчал Тень, прекрасно понимая затруднение служак. – Потом приведете обеих сюда. Мне покамест принесите пива. – Он подбросил монету. – Да поворачивайтесь, семь преисподних вам в плечи! Какое там за стену: мне еще сопровождать леди к отцу, на самый Холм!

При виде монеты удальцы городской стражи воспряли духом. Сей же час привели одну из арестованных теток – она как раз проживала в предместье за стенами, и шла домой после ночной работы прачкой. Тетка, разумеется, поняла, что Санса просто хочет облегчиться, и ее надо сопроводить в таверну, где помочь с пышными юбками. Конечно же, такое нельзя доверить мужчине!

Стражники выделили двоих, потому что на тетку с девчонкой и одного-то много, но приказ гласил строго: кто упустит, плетьми не отделается. Так что городские стражники, все-таки позволяя себе ухмылки, повели баб в таверну. Тетку они время от времени направляли в нужную сторону ласковыми шлепками по заднице, на девку косились, но опасались оставшегося позади рыцаря, и только пускали слюну.

Дошли до таверны; стражники кивнули женщинам в нужную сторону, а сами, разумеется, присели на краешек лавки, и хозяйка таверны немедленно предложила им пива. Со стражей на воротах надо дружить!

Прежде, чем Санса задумалась, что ей теперь делать, из угла таверны поднялся человек с очень знакомым ножом вдоль пояса.

– Север помнит, – сказал он тихонько. Сунул сопровождающей тетке монету в руку и легонько подтолкнул ее к черному ходу, чему прачка нисколько не удивилась, и немедленно же исчезла из вида.

Затем человек подал Сансе сумки: она сама зашивала их всю ночь, и теперь, конечно, узнала.

– Пойдемте, госпожа.

Санса изумилась: вот этак вот запросто?

– А… – только она собралась напомнить о стражах, как увидела их прислоненными к стенке, с блаженными улыбками на лицах и чуть ли не слюной изо рта.

Санса со спутником вышли, разумеется, черным ходом, сели на приготовленных лошадей, привязав сумки к седлам. Спокойно, шагом поехали на север, стараясь держаться так, чтобы дома предместья закрывали их от взгляда с ворот.

На ворота Санса все же обернулась, не утерпела.

– Он догонит, – сказал сопровождающий. – Он их всех сейчас по двое-трое на пинках кинет в таверну, искать нас. Будет ругаться и стыдить лопоухую стражу, упустившую двух женщин. Грозить карами, дружбой с Джейме Ланнистером, и тем, что с Янисом Слинтом у него больше, чем дружба. – Провожатый ухмыльнулся хищно, неприятно. – Когда в башне останется человек пять, побьет их, выпустит всех, кого они там наловили, заклинит ворота. Под настроение может и башню сжечь. Все толковые парни сейчас гонятся за нашими, а коней мы купили хороших, ваша мать не пожалела серебра, так что долго им еще нас ловить.

– Но у нас нет никакой еды, – только и смогла вымолвить Санса.

– К обеду будет, не беспокойтесь. Мы нарочно не снаряжались, чтобы никто не подумал, что мы едем куда-то далеко.

Санса повертела головой. Нет, все-таки слишком просто. Ни тебе лихой погони, ни таинственных нор под землей… Они даже не переодевались, ее не заставили ни стричь волосы, ни перекрашивать. В рыцарских романах беглецы снаряжаются всем необходимым; бывает, список вещей занимает страницу…

Не пора ли забыть романы? Уж очень велика разница с тем, что в них пишут, и тем, что Санса увидела в последние три дня.

– Считайте это прогулкой перед завтраком, – провожатый явно пытался ее ободрить. – Вы любите верховую езду?

– Теперь да, – Санса вспомнила, как жаловалась Арье: после скачки она чувствовала себя усталой и пыльной… Теперь она бы Арью затискала! Просто потому, что Арью обнять можно. Арья жива!

Санса посмотрела в небо и повторила:

– Теперь несомненно да!

---

– Да я это, Санса, ты что, Джейни, не узнаешь? Мы с тобой прозвали Хораса сиром Орясиной, а его брата Хоббера — сиром Боббером! Ну вспомни же!

Джейн Пуль хлопала глазами, ошарашенно вертя лицом во все стороны, и ничего не говорила, только хватала воздух очень красивым ртом с чудесными белыми зубками.

– Где вы ее нашли, господин Тень?

– В борделе Питера Мизинца, – ответил Тень, нисколько не задумавшись о непристойности сказанного. – Потому-то она так и одета. Увы, она не поверила мне. У меня ведь не нашлось письма от ее матери. Пришлось вот, по голове и в мешок.

Санса покраснела:

– О, Семеро! Я не подумала. Я же могла дать вам… Хоть что-то… Но я даже не подумала… Как она попала в бордель? Неужели…

– О нет, – оказывается, Тень умеет улыбаться. – Спрятать лист в лесу, а девушку в борделе ход очень распространенный, и потому предсказуемый. Но, что один человек создал, второй всегда разломать может.

– Вы взяли бордель штурмом?

В рыцарских романах такого точно не писали!

Тень отрицательно повел рукой:

– Питер заплатил за то, чтобы спрятать. Я – за то, чтобы найти. Ваша мать прислала достаточно средств, чтобы я перебил цену, вот и все.

– А как вы ее вывезли из города?

Тень засмеялся. Утер лицо.

– Я наорал на стражу: вы упустили одну девчонку, но я не сдам вас Яносу Слинту, если вы быстро найдите мне замену! На Холме ждут молодую леди в полдень, и неважно, какого цвета у нее волосы! Поскольку все, кого вы тут поймали, уже чьи-то, надо взять в борделе – шлюху никто не хватится. Нужное место я им показал, разумеется. Так что бордель штурмовали дуболомы Яноса Слинта. И, пока Питер докопается до правды, мы уже будем далеко.

– А… – Джейни Пуль подала, наконец, голос. – Ты в самом деле Санса?

– Ты любишь лимонный пирог. И еще… – Санса колебалась недолго. – Ты любишь моего брата.

Джейн покраснела, но как-то слабо. Провела руками по платью с глупыми кружевами, с очень открытыми плечами. На маленькой груди Джейн большой вырез выглядел издевательски.

– Я теперь опозорена. Он и не посмотрит на меня. Ведь я провела столько времени под одной крышей со шлюхами! Я даже одета, как шлюха!

– Плюнь! – Санса зацепилась взглядом за сумки с осмоленными головами. – У меня беда пострашнее твоей.

– При всем уважении к пережитому вами, – Тень чуточку поклонился. – Если вы живы и здоровы, то все идет отлично.

– При всем уважении к вашим стараниям, – Санса учтиво наклонила голову, – мы еще и голодны.

Тень огляделся. Они сидели на пригорке, примерно в полудне скачки на север от Королевской Гавани, ближе к морю. Вокруг расстилались безлесные холмы, поросшие травой, каменистые и потому не распаханные. Холодный ветер с моря прогонял всех любителей прогулок, а множество камней, на которых лошадь легко сломает ногу, отпугивали компании охотников. Место славилось неприютностью и безлюдностью, почему, собственно, Тень его и выбрал.

По той же причине тут водилось немало непуганого зверья. Вот и сейчас на верхушке соседнего холма орел терзал пойманную косулю.

Тень сходил к орлу, пинком отбросил могучую птицу, отобрал у него косулю – совсем небольшую, видимо, косуленка. Спокойно принес ее к собравшимся:

– Негатив, Лирик, займитесь. Клетка, на стреме.

Двое названных принялись разделывать зверя. Третий – Клетка, видимо – захлопнул дощечки для записей и поднялся повыше, где принялся озирать округу, приставив к глазам зачем-то черные круглые трубки.

Девочки переглянулись. Какой там рыцарский роман! Теперь Санса и сама сможет написать роман про их приключения. В стихах: все говорили, что Санса пишет неплохие стихи.

Санса поднялась:

– Полагаю, будет уместно вам помочь. Собрать хвороста?

Джейн вскинула заплаканное личико с немым вопросом. Санса остановилась, поглядела на нее сверху вниз. Джейн изумилась, насколько красиво солнце играет в темно-рыжих волосах подруги и тихонько сказала:

– А… Это правильно? Мы все-таки леди.

Санса остановилась и очевидно задумалась. Потом тряхнула головой, и Джейн снова позавидовала красиво рассыпавшейся по плечам прическе. Ну да, это ее держали в борделе. Сансу-то в Красном Замке кормили и одевали не хуже королевы Серсеи. Принцу… Ах, простите, королю! Королю Джоффри подобают самые лучшие игрушки!

Санса сказала:

– Не знаю, как вышло, но всего, что есть во мне, хватило только зашить мешок с осмоленной головой отца. И еще септы Мордейн. Стежки получились ровные, хотя шилом и крючком я шила впервые. Раньше я не имела дел с кожей. Хочу верить, что септе Мордейн понравилось… Мне кажется, собирать хворост не такая сложная наука.

– Если хотите помочь, – Тень протянул Сансе нож, – лучше порежьте мясо. Чем быстрее порежем, тем быстрее приготовим, тем быстрее поедим. Хворост нам вовсе не нужен, у нас есть горелки и suhoi spirt, потому что мы не можем выдавать себя дымом костров. И, госпожа, ни в коем случае не ходите по округе в одиночку. Не выходите за кольцо часовых. Ваша мать обещала оторвать мне голову, если я позволю украсть вас горцам ради выкупа, или отбить обратно каким-нибудь удальцам сира Грегора либо Амори Лоха. Все, известное мне о вашей матери, говорит, что слово она сдержит.

Санса взяла протянутый нож, рукоять которого оказалась неожиданно мягкой и теплой, приятной на ощупь. Вот имела бы она такой нож там, на стене…

Хотя, наверное, рыцари короля Джоффри не позволили бы причинить ему вреда.

– Хорошо, – Джейн поежилась. – Тогда я могу сходить за водой.

Тень только в сторону посмотрел –тотчас из-за камней поднялись двое, чтобы проводить ее вниз, к ручью, а все остальные принялись передавать им фляжки. Наполнять узкогорлые фляжки оказалось непростым делом, не ковшиком зачерпнуть! Одну фляжку Джейн умудрилась выронить. Сопровождающий выловил ее буквально змеиным движением.

Когда Джейн вернулась, часть мяса уже издавала умопомрачительный аромат с маленьких плоских камушков, нагретых, разумеется, колдовским способом: под ними буквально кипел камень! Добытую воду налили в странную металлическую коробочку, где заварили остро пахнущую траву. Девочки переглянулись и не рискнули пить колдовской отвар, так что Тень отмерил им сильно разбавленного вина из личной баклажки, снаружи обтянутой скромной темной тканью, а внутри “сверкающей, подобно чаше из лунного серебра”, как про себя отметила Санса.

Клетка с вершины свистнул негромко, явно подавая знак. Тень взлетел на холм, тоже посмотрел в черные трубочки. Спустился и сказал радостно:

– Итак, девушки, за вами приехали посланники от Великой Леди Кэтлин Старк. Ее личный рыцарь, Бриенна Тарт, а с ней достаточное число людей, чтобы вы быстро и безопасно добрались до Винтерфелла.

Санса подскочила, едва не разроняв жареное мясо. Джейн сильнее укуталась в тонкое платье, не желая прикасаться к плащу, в котором ее привез Тень, и никуда не двинулась.

Довольно быстро из-за холма выкатилась конная сотня. Знамя над ней выглядело так: четырехчастный щит, пара полей по диагонали – серебряный полумесяц на лазури, еще два поля – золотое солнце Дорна на алом. Санса поняла, что хотя бы в этом Тень ее не обманывает: герб действительно Тартов. Кто у них там в семье? Санса лучше знала северные роды, а из южных только самые-самые, и не могла вспомнить, высоко ли Бриенна Тартская стоит в своем доме. По крайней мере, не изгой и не бастард, уже хороший знак. Ее мать не возьмет на службу кого попало.

Тут Санса обернулась и удивилась: провожатые полностью исчезли. Один Тень стоял в двух шагах поодаль, и почтительно склонился перед подъехавшими конниками. Заметив, что Санса смотрит на него, Тень вежливо улыбнулся, чуточку развел руками – и исчез!

Вот буквально только что он стоял у плоского камня, а вот он сделал шаг – и никого! Лезет под платье холодный ветер с моря, да высоко в синем небе кружит обиженный орел, чью добычу Тень столь безжалостно отнял.

Санса повернулась к прибывшим – те первыми поклонились уже ей. Бриенна Тартская оказалась высоченной женщиной с неправильным, некрасивым лицом, очень светлыми, красивыми глазами и непонятно-жесткой улыбкой. Отдав поклон, Бриенна посмотрела на Сансу буднично, словно бы та всего лишь отстала от кавалькады на охоте:

– Госпожа, ваша мать ожидает вас… И вашу спутницу.

– Это моя близкая и верная подруга, Джейн Пуль. Мне пришлось одеть ее так… Вызывающе… Иначе бы нас не выпустили из города. Найдите ей достойное платье.

Уловив ложь, Бриенна чуть заметно прищурилась, но, конечно, не стала доискиваться концов. Девушки вот они, непонятные южане сдержали слово – разбираться с прочим будет время после.

– Весьма рада знакомству. – Бриенна махнула рукой, чтобы Сансе и Джейн подвели лошадей. – Мы направляемся к судну, где никто нас не побеспокоит. Судно “Благонравная”, если будет милость Семерых, доставит нас в Белую Гавань.

– Лорд Мандерли верен… Старкам?

– Да, госпожа. В полученном недавно письме сказано, что конница Мандерли сыграла большую роль в битве под Винтерфеллом. Великая Леди позволила мне ознакомиться с этим письмом. Подробнее я расскажу на корабле.

Убедившись, что Джейн Пуль подняли на седло, плотно закутали в теплый походный плащ, и что девчонка, наконец-то, улыбается, Бриенна снова распорядилась жестом – люди ее, казалось, вовсе не нуждались в словах, каждый и так знал, что делать.

Санса подошла к лошади, протянула руку за поводьями и вдруг остановилась.

Она забыла вернуть нож! Чудный нездешний нож Тени, с голубым небом в узком клинке, с ребристой мягкой рукоятью, с блестящим изящным перекрестием, без крошки ржавчины и без единого следочка от чистки. Все, что уцелело в Сансе от поэтесссы, сказало ясно: нож совершенно не подходит по стилю к тем грубокованным тесакам, что Тень и его люди носят на спине, вдоль пояса.

Ножами они действительно пользуются, поняла Санса. Их они любят и содержат в блеске. А тесаки у них так, ради притворства. Рыцари плаща и кинжала, незримые безвестные помощники героя любого романа.

Санса взвесила нож в руке и на мгновение представила себе, как синее узкое лезвие до самого начищенного перекрестия входит в ее величество Серсею Ланнистер.

---

– Серсею Ланнистер обнаружить не удалось.

Дейнерис помолчала несколько мгновений, после чего махнула рукой:

– Скорее всего, она забьется на Утес Кастерли. Когда разберемся тут, в Столице, слетаю туда на Дрогоне. Попробую договориться. Полковник… До меня дошли, скажу так, сведения. Будто бы там, на севере, те самые люди, которых Баш-Аламхар так опасался еще в Миэрине. Можем ли мы, наконец, установить с полной достоверностью, правда это, простые слухи, либо чьи-то выдумки с известными целями?

Полковник пришлых чуточку прикрыл глаза, вспоминая сводки. Прошел к большой карте Вестероса, развернутой прямо в Тронном Зале. На трон со спинкой из оплавленных клинков Дейнерис влезала неохотно, только для строго необходимых церемоний. Большую часть времени полковник видел валирийку именно вот за столом перед картой.

– Ваше величество. – Полковник провел пишущей палочкой по могучему синему Трезубцу, постучал по Рубиновому Броду. – Человек, именуемый вами Баш-Аламхар, направлялся вот сюда. В знаменитую Таверну-на-Перекрестке. Важный узел дорог. Видимо, места назначения он достиг, но потом сообщения от него перестали находить в оговоренных тайниках. Вовсе необязательно наш человек столкнулся с russian’s.

Дейнерис посмотрела в окно, наскоро сделанное в тронном зале путем обрамления дыры от снаряда кованой рамой.

– Но вы, тем не менее, собираетесь направить на север эти ваши tanki?

– Ваше величество, мы предпочитаем слово armor, слово tanki применяют русские.

– Это вам виднее. Но почему вы не хотите начать с посольства? Рашенз выдвинули какие-то неприемлемые требования? Вы недавно воевали с ними и уверены, что они не примут посольство или не станут слушать ваши предложения? Есть еще какие-то причины?

Полковник подобрался и чуточку поджал губы. Дейнерис поняла: не ответит. Полковник сам не хотел бы дразнить спящего дракона. Но пославшие его правители настаивают. Или хотят проверить рашенз на прочность, или, напротив, разозлить их. Чтобы рашенз не могли сговориться с той же Дейнерис. Чтобы Дейнерис понадобилась помощь против обозлившихся рашенз. В политике имеется множество уловок, точно как в игре “кайавасса” имеется множество давно изученных начал партии.

– Впрочем, Семеро с ними, с рашенз, – Дейнерис изобразила лицом ветреную девочку. Понятно, что полковник в такое не поверит, но предъявить никаких претензий не сможет. – Поведайте мне, что происходит на Золотом Пути. Кажется, туда уже дотянулась линия семафорной связи?

Семафорную связь Дейнерис потребовала, потому что радио на Вестеросе делать не умели. А вышки с флагами умели вполне. У пришлых имелся вполне продуманный Устав подобной службы, проверенный на практике, отшлифованный десятками лет использования, учитывающий туманы и ветры, болезни связистов, попытки захвата сигнальных вышек, и многое еще. Связь понравилась всем сразу, ведь в хорошую погоду ее сумели установить с островом Тарт! А там, от камня до камня, по Ступеням – вполне можно дотянуться цепочкой вышек до Эссоса. Получать сведения о ценах торговых городов, новостях… Торговые города радостно ухватятся за новинку. Можно не сомневаться, что Волантис, Лис, Тирош, Мир и многие другие устроят сигнальные вышки в ближней округе. Потом, глядишь, дойдет и до длинных линий…

Дейнерис не хотела признаваться даже в мыслях, что скучает по Миэрину. Несильно. В Миэрине оставалась надежда на будущее. А тут – все. Вот оно, будущее. Вот она, мечта. Страна, разоренная Войной Пяти Королей. Строевые леса выгорели. Поля вытоптаны. Пахари перемерли от голода, уведены в войско, избиты стрелами проходящих армий. Дома их разобраны этими армиями на дрова и длинными предзимними ночами превращены в дым. Селяне даже в долги залезть не могут: почти все торговые дома ограблены. Все, кто что раньше продавал или варил, скажем, пиво, сейчас попрятались. Дейнерис щедро платит своим людям – но на это золото в стране, “распаханной мечом и засеянной костьми”, просто нечего купить.

Рыцарские дома, казалось бы, должны выиграть. Ведь это они выворачивали кассы торговых домов и уводили в плен земледельцев. Но рыцарские дома, заметно обогатившись деньгами, скотом, рабами и слугами, потеряли в главном. Война Пяти Королей выбила немало самих рыцарей. Не один год придется теперь учить всадников – и коней! – чтобы из их соединения получить самое сильное оружие Вестероса.

Всего страшнее: нужно ли теперь долгие годы учить конных копейщиков? Есть ли смысл в рыцарях и оруженосцах, когда пришлые уверенно освоили пожалованный Штормовой Предел, и уже точно никуда не уберут быстроходные железные tanki? То есть, armor’s, конечно.

Пока Дейнерис так размышляла, полковнику принесли сводки с Башни Флагов. Сейчас он раскладывал их на карте, отмечая белыми листочками путь войска:

– Ваше величество, новости неплохи. Сир Барристан умело вытесняет противника в сторону Вышесада. Или правильнее говорить “Хайгарден”?

– Правильнее принудить Розу Тиреллов к безоговорочной капитуляции. А столицу Простора называйте, как вам угодно.

– Судя по донесениям от вчерашнего вечера, сир Барристан вполне преуспевает в этом. Ваш командующий пишет, что противник его, Джейме Ланнистер, умен и опасен, так что сир Барристан полагается на численное превосходство, все ту же связь, и особо хвалит медицинскую службу.

– Полковник… – Дейнерис вернулась к Железному Трону, но садиться не стала. – Я хочу завтра видеть ваши планы по войне на Вестеросе. Страна разорена, и, если вы внезапно попросите прокормить несколько тысяч ваших людей, мы не успеем ни собрать еды, ни подвезти ее по давно не чиненым дорогам. Чтобы выполнить наш с вами договор, мне так или иначе потребуется это знать.

Полковник попрощался четким коротким поклоном и вышел.

Он скрывал собственные планы от единственного союзника не по злому умыслу и не от пренебрежения к дикарям. Не такие уж тут и дикари обитают. По крайней мере, Экспедиционный Корпус они кормят вовремя и щедро.

Экспедиционный Корпус пока что не имел планов по завоеванию Вестероса. Считалось, что русские остались там, на континенте Эссос, где-то севернее Травяного Моря, где в ледяных морях бьют китов и левиафанов суровые моряки острова Иб. За каким чертом клятые russian’s влезли еще и на Вестерос, штабные аналитики понимать отказывались. Ну, конечно, если не принять за основу исконно захватническую и кровавую сущность kommi. Полезных ископаемых, наверняка, больше в Хребте Костей и других горных цепях Эссоса – местные там ничего серьезного выкопать не могли просто физически. Если коммунистам нужны золото, уран, иридий или там еще что – все можно найти куда ближе.

Может, Врата коммунистов изначально открывались на Вестеросе? Именно вот, чтобы разделить соперников? И американцы обманули сами себя, пытаясь убежать от контакта. И влезли в самое осиное гнездо?

Но для этого придется признать, что Врата не выстраданы самой передовой в мире американской наукой и техникой, а кем-то подарены. Разумеется, с какими-то целями. Просто так миры никто не дарит.

Сам полковник в глупость и жадность противника не верил. Пренебрегать соперником, что первым вывел человека на орбиту? Что который год показывает совершенно небывалый экономический рост, словно бы мировые кризисы для него не закон? Ладно бы во времена Железного Занавеса, но лысый толстый Хрущев как-то тихо, без помпы, разрешил советским людям уезжать. На эмигрантов жадно накинулись всевозможные разведки – и удивились, изумились жутко. Потому что построенный в массовом сознании образ никак не накладывался на рассказы беженцев. Ни тебе сторожевых медведей на цепях, ни тебе ежеутренних расстрелов. Кого же тогда бояться и ненавидеть? Защиту от кого предлагать лучшей армией в мире? На борьбу с кем вытряхивать миллионы из Конгресса?

Полковник помотал головой. Поднялся на восстановленную башню Красного Замка. Раз ее все равно пришлось возвести заново, башню отлили из лучшего фортификационного бетона, и перекрытия тоже сделали не деревянные, и на самом верху начертили “Н” вертолетной площадки.

Там сейчас ожидал вертолет UH-1, простенький развозной времен Сайгона. В Экспедиционном Корпусе дешевых легких машинок хватало.

Пилоту полковник велел доставить его в Горелый Лес, где на месте американской базы понемногу поднималась полноценная крепость с обводом из бетонных пушечных капониров, с небольшим чистеньким городком внутри того обвода, а внутри городка еще и с бейсбольной площадкой.

Но главное: там стояла электронная машина, единственная на Вестеросе. Если, конечно, у русских нет чего-то сходного.

Сейчас придется считать, и считать много. План без конкретных цифр выглядит глупо, Дейнерис моментально раскусит фальшивку. Может, она и не понимает в современной войне, но в людях разбирается неплохо. Раз белобрысую заразу до сих пор не убили или не продали в бордель.

…Ничего, кстати, выглядит. И со спины, и спереди…

Бордель в американском городке решили не делать. Королевская Гавань рядом, а там не скучные христианские девы, там на любой вкус и кошелек. Лучше пусть GI валяют здешних красоток, чем от скуки ставят на крышу танки.

Полковник заставил себя не думать о женщинах. Звание ладно, нашлось бы заведение почище, не для сержантов. Только ведь он секретоноситель. Ему выходить из лагеря позволено строго для докладов Дейнерис, а та на чужака вряд ли посмотрит. Разве что как на экзотическую зверушку, но в такой роли себя полковник не представлял. Белый американец, военный – сверху должен быть он, точка!

Нет, в самом деле… Если местные бабы уже не кажутся макаками, точно пора домой…

Вертолет сел, открылась дверца. Полковник, прихватив небольшой портфельчик с никелированными замочками, пригибаясь под винтами, побежал на узел связи.

Если Дейнерис требует планы войны, да еще под железобетонным основанием, от которого никак не отползешь, то пусть что-нибудь уже придумают и в Пентагоне.

---

В Пентагоне кортеж Президента оказался поутру, довольно рано. На узел связи Кеннеди проводили быстро. Президент Разъединенных Штатов сел за приготовленный столик и погрузился в приготовленные бумаги. Так начинались теперь почти все его дни: куда-то привезли, что-то сунули под нос: ты главный, разбирайся.

Уже минут через пять Кеннеди принялся недовольно хмуриться. Армейские сводки вовсе не роман.

Америка-то, хоть она сейчас и Discorded, но все еще огромная и многонациональная. Образование чуть повыше арифметики в Америке платное. Повторять за коммунистами и учить всех бесплатно великая Америка не могла и раньше. А уж после Второй Сецессии и подавно.

К счастью, высшая школа не всем и требуется. Девочке-подавальщице в Макдаке или негру-мойщику на заправке интегралы нужны разве что упавшие в ливневку часы подцепить.

С другой стороны, в армию попадают как раз бедные американцы. Богатые откупаются. А кто попал в призывную лотерею – “draft” – говорят на английском не очень четко, хотя порой весьма образно. Так что знать все американские жаргоны очень трудно. Еще по службе на торпедном катере Кеннеди помнил: в микрофон под огнем орут нелитературно, не в рифму. Хрен поймешь.

После войны Америка и вовсе оказалась лидером блока НАТО. Где к жаргонам реднеков, пляжников Сан-Франциско, “каджунов”, “ниггеров”, “уиггеров”, “хиппи”, “яппи” и черт знает, кого еще, прибавились все культурные сокровища старушки-Европы. Янки с удивлением узнали, что португальский язык почему-то совсем не испанский. И оба они отличны от французского, хотя в основе всех трех вечная латынь. Ладно там жаргоны Франции, в поезде Париж-Марсель хоть выспаться время есть. Но даже в микроскопической Бельгии, над которой истребитель буквально не успевает разогнаться до сверхзвука, и то нашлись отдельно валлонский, и отдельно – фламандский. В Нидерландах, которые на штабной карте не видны из-под линейки, есть Низовые и Верховые провинции. Что говорить о Германии с ее кучей Силезий, Саксоний, Верхних и Нижних Рейнов, а главное: с попавшей в американскую зону оккупации Баварией, которая настолько на своей волне, что ее армия даже имела собственную систему нумерации!

Хорошо хоть, скандинавы и швейцарские гномы с их пятью государственными языками остались нейтралами. Учить еще их наречия – точно бы с ума сошли. И так, чтобы франкоязычный пехотинец мог допроситься огневой поддержки у вчерашнего турка или гватемальца, пришлось написать сорок страниц обозначений и кодов. Появились уставные обозначения точки высадки, противника, патронов, раненых, танков и так далее.

А чтобы разрывы не глушили, не мешались всякие там акценты, все слова произносились по буквам. Слышишь, к примеру, “Джульет - Альфа - Новембер - Фокстрот - Униформ”, переводишь: JANFU, и тогда уже понимаешь, что это, оказывается, “Joint Army Navy Fuck-Up”. Тот самый, прославленный кино и мемуарами, “объединенный военно-морской пиздец”.

На сладкое, вместо “да” и “нет” радисты говорили “affirmative” и “negative” - именно вот чтобы не путались в треске помех коротенькие “yes” и “no”.

А теперь берем и пишем таким жаргоном две-три сотни докладов о текущих делах, расходах и прочем. Потом на основании феерически-пестрой лавины бумаг штаб-сержант сделает выжимку для Больших Шишек, но жаргон расшифровывать не будет и он. Во-первых, некогда – в армии всегда и все некогда, таков один из непреложных законов ее существования – а во-вторых, зачем? Удобно же!

Ну, для тех удобно, кто держит в уме все эти страницы кодов и условных обозначений. Кеннеди-то и на флоте тридцать лет назад выучил далеко не все, тем более – сейчас.

Минут через двадцать Президент плюнул и вызвал для доклада куратора Экспедиционного Корпуса:

– Генерал, доложите коротко и ясно, для старого peter boat.

– Сэр, мы в точке, когда пора уже что-то решать. Одно дело – учить запортальных дикарей ходить строем и стрелять из чернопороховых “кентуккийских винтовок”, и совсем другое выбирать цель для B61, если у нас там тоже нашлись redski’s. Укажите противника.

Кеннеди взялся за подбородок.

– Мы ведь не сможем вовремя сыграть отбой. Один раз нам удалось, но не надо дразнить пантеру дважды… Вот что, генерал. Я постараюсь узнать в Кремле, хотят ли войны они. Пока что мы не можем и линии разграничения провести: мы просто друг друга там не видим. Туман войны как он есть.

– Мы идем к Фашоде, мистер президент, сэр.

– Лишь бы не к Сараево… Но показывать слабость мы тоже не должны. Не сейчас, черт возьми. Мы и так в Сецессии… Вот что, генерал. Вышлите разведку как можно шире. Не полагайтесь на союзников. Займите как можно большую территорию. Поставьте везде форты или лагеря, достаточно сильные, чтобы их не могли уничтожить бесшумно. Столкнемся с русскими – по крайней мере, узнаем, где они там есть.

Президент вышел к своему лимузину, где его команда уже приготовила краткие утренние доклады. Оглядев собравшихся, президент прежде всего нашел взглядом советника по культуре:

– Тед. Ну-ка, вспомните мне что-нибудь легкое, веселое, смешное. Судя по началу, день впереди сложный.

Сорренсен пару секунд поморгал.

– Иск национальной ассоциации музыкальной записи. К главному полицейскому управлению.

– В чем иск?

– Когда копы видят, что их снимает репортер, они включают из громкоговорителей музыку “Битлз”. После чего MRAA вычищает с телевидения любые видеозаписи с такой мелодией. Просто за нарушение авторских прав на “Битлз”. А что на видео снимали разгон демонстрации или арест очередных “активистов”, оно тут как бы ни при чем. Никакой политики, чистая экономика и защита священной частной собственности.

– Ловко. Но чем тут недовольна MRAA ?

– Копы прибавляют ей работы. В последнее время все больше.

– Как вы полагаете, до конца срока мы продержимся?

– Если наши парни благополучно достигнут Марса, да. Но им еще лететь и лететь.

– Помолимся за них… Тед, я поступил с вами несколько невежливо, требуя от вас шутки. В компенсацию я выслушаю вас первым. Что у вас на сегодня?

– Сэр. Мы выполнили анализ нового русского фильма. Нашумевшего “Черного тюльпана”.

Собрание оживилось. Люди придвинулись ближе к лимузину. Кто-то облокотился на капот. Кого-то отодвинули охранники.

– Фильм о распаде Союза? Действительно, интересно. Как они сделали столько реквизита?

– Как они позволили шить столько мини-юбок?

– Как redskie позволили все это носить?

– Как они вообще до этого додумались?

– Вот это как раз просто: скопировали нашу моду шестидесятых. Во всем, кроме военной техники, они отстают лет на тридцать.

– Строго говоря, джентльмены, для России это колоссальное достижение. Еще в начале двадцатого века Россия отставала от всех лет на двести. Но, сэр, я хотел сказать не об этом. Есть сцена… Когда с Дворца Советов спускают флаг СССР. Мы очень внимательно ее проанализировали.

– Только не говорите, что вы снова привлекли к анализу пленки “Диснея” за пять миллионов долларов, и на скрытых кадрах оказались девятихвостые лисы.

Тед Сорренсен печально покачал седой головой.

– Увы, сэр. Там все прозаичней и страшнее, но я прошу вас найти сорок-сорок пять минут, чтобы просмотреть подготовленные доказательства.

– Внесите в мое расписание на следующую неделю. Пока что суть, кратко.

– Сэр. Кадры сняты с натуры. Есть характеристики, понятные профессионалам. Фокусное расстояние камеры, разрешающая способность объектива, освещение, глубина кадра, и так далее. Похоже, сэр, это не постановка. Это снимали с видеокамеры. Наши агенты определили место.

– Допустим, русские позволили спустить флаг для съемок… Нет, глупость.

Кеннеди сел на капот лимузина.

– Спускать самый главный флаг страны просто чтобы получить яркий фильм? Думаю, это даже для коммунистов чересчур.

– А для девятихвостых лис? – Тед попробовал пошутить, но внезапно попал в цель. Кеннеди выпрямился и сказал медленно, протягивая каждое слово, как шнурок в ботинок:

– Значит, я угадал. Не модель: модель можно пересчитывать. Они в самом деле смогли заглянуть… Поднять завесу. И там они увидели… Это. Но как ловко они спрятали увиденное! Теперь бесполезно рассуждать и даже упоминать о пророчествах. Все сразу подумают о скандальном кино… Тед, вычеркните сорок пять минут. Просто выпишите всем премии, а фильм смотреть мне некогда. Верю вам без доказательств. Оно ложится в картину. Все ложится в картину. Вот почему Врата…

Кеннеди повернулся к военному советнику, Максу Тейлору:

– Вернитесь в Пентагон, отыщите там куратора Экспедиционного Корпуса. Передайте ему: при встрече с русскими немедленно останавливаться на достигнутых позициях. Огонь открывать разрешаю только в ответ на огонь русских. Не на “враждебные действия”, только на огонь. Кто там у нас лучший агент?

– Сэр, там сам Чарльз Беквитт, основатель “Дельты”.

– Благодарю за напоминание, я знаю, чем он прославился. Пусть он теперь выяснит этот вопрос.

– Он, похоже, как раз встретился с русскими, потому что пропал со связи. Вряд ли обычные бандиты сумели поймать человека, ходившего по Камбодже, как по заднему двору собственного ранчо. Около месяца мы не получаем никаких донесений. Бог знает, где теперь Чарльз “Charge” Беквитт.

---

Чарльз “Charge” Беквитт сидел перед своим шатром. Сегодняшних больных он разогнал еще около полудня, женщинам выдал заданий чуть не до полуночи, а сам сидел и просто смотрел на заходящее солнце.

Насколько ему удалось разобраться, сейчас над Эссосом стоял двести девяносто восьмой год. Правда, по чуждому летоисчислению, по годам западного континента, Вестероса. Но никакого иного календаря они там, в Экспедиционном Корпусе, не успели учредить. Чарльз, конечно же, слышал, что-де планируется ускоренная модернизация всего, что захватит с их помощью Дейнерис – а тогда и появится новый календарь, учитывающий ужасные многолетние зимы Вестероса…

Все это осталось там, в будущем. В триста третьем или даже триста пятом году. Пять-семь лет вперед. Сегодня на Вестеросе еще только разгорается Война Пяти Королей. Королевские братья Ренли и Станнис точат зубы друг на друга. Хитроумные Тайвин Ланнистер и Питер Белиш, который Мизинец, как раз начали понемногу затягивать сплетенную паутину. Храбрые недалекие Старки сползают все глубже в песчаную воронку, все ближе к ужасу Красной Свадьбы…

Правда, перед самым отбытием Чарльза на север появились многочисленные и правдоподобные слухи, что-де никакой Красной Свадьбы на самом деле не случилось. Якобы Робб Старк пересек Зеленый Зуб выше по течению, усилиями некоего посланца Железного Банка и чуть ли не колдовством. Северный король вовсе не заезжал к Фреям, чем немало их оскорбил. Вот они и оплатили бродячим певцам длинную балладу, про то, как наглого Молодого Волка зарезали, пришив на труп голову его же лютоволка. Чтобы привести в гармонию внешность и наполнение.

Каждая версия истории имела свою систему доказательств – довольно стройную внутренне, но напрочь противоречащую другим событиям и сведениям. Собственно, Чарльз-то и ехал на север за внесением ясности.

Ну что, приехал. Откат во времени, три штуки. Неудивительно, что появились две истории Робба Старка: то ли он убит, а то ли правит Севером. По логике вещей, где-то есть еще и третья версия: откат ведь сработал трижды.

Интересно, куда швырнуло русского резидента? Того, работающего под посланника Железного Банка?

В необъятных просторах Травяного Моря никаких Врат еще не открывалось. Странник Баш-Аламхар еще не прибывал в Миэрин, да и сам город Миэрин еще не захватывала Дейнерис Освободительница…

Вот она, Дейнерис. Жена вождя огромной орды – здесь орда именуется “кхаласар”, вождь, соответственно, будет “кхал”. Дейнерис вполне благополучна и счастлива, и даже зверская казнь ее брата Визериса Таргариена не слишком огорчила ни саму Дейнерис, ни верного рыцаря Джораха Мормонта, ни, тем паче, Чарльза Беквитта. Наглый Визерис ухитрился достать абсолютно всех.

Чарльз не физик, он штурмовик и отец-основатель армейского спецназа, так что объяснить происходящее со временем не пытался. Наблюдал, записывал, в меру сил штопал раны и чуточку просвещал кочевников. За лечение Чарльза весьма почитали, дарили дорогие вещи, рабынь, золото. Над просвещением смеялись, чему Чарльз не удивлялся. Хотя обижался, конечно.

Если бы даже Чарльз хорошо знал обычаи “конных” индейцев, скажем, дакота или сиу, команчей или апачей – дотракийцы все равно бы их не приняли. На просторах Травяного Моря не водилось бизонов, для охоты на которых индейцы собирались в постоянные племена. На границах Травяного Моря давно уже не существовало мощных оседлых держав, из-за Костяного Хребта не приходили волны диких народов, чтобы вынудить племена объединяться в племенные союзы. Могучее Сарнорское царство пало в кровавых битвах давным-давно, еще до возвышения Валирийской Империи с ее драконами. Сама Валирия лет полтораста, как рассыпалась.

Торговля через весь континент могла опираться на сухопутный тракт Пентос – Норвос – Квохор, а могла с тем же успехом пользоваться вместительными кораблями Волантиса, плавать южнее Эссоса. Залив Работорговцев – Ступени – Узкое Море – Браавос – Остров Иб, и далее, потому что севернее Браавоса тут простиралось обычное море, вовсе не Ледовитый Океан. Это как если бы на Земле существовал морской путь вокруг всей Евразии, не осложняемый ни льдами, ни необходимостью огибать всю Африку с Индией.

В городе Ваэс Дотрак, на торговых рядах, где Чарльз покупал пергамент, перья и чернила для записей, он как-то подслушал спор. Некий человек утверждал, что если в мире давно ничего не менялось, боги сотрясают мир. Скажем, Рок Валирии. Один день – и стерта сильнейшая империя, победительница Старого Гиса. Те же боги могут проявить свою волю и тоньше. Скажем, впустить в мир зло – но тонкой струйкой. Сперва на ледяном севере. Просто чтобы люди не засыпали в бесконечном полудне, в хрониках, где меняются только имена королей.

Чарльз подумал: может, потому-то и открылись Врата? Случайно. Не по воле землян, не трудами американских ученых, которые только вовремя сумели оседлать волну – а в силу неких вселенских механизмов. Если бывает парад планет, почему не бывать параду звезд в рамках Галактики? Как при этом изменятся титанические магнитные поля, как повлияют на маленькую пылинку-Землю, никто ведь не изучал. Вдруг все звездные системы в такой конфигурации окажутся связаны на небольшой промежуток времени. А после распада небесного пасьянса останутся легенды об эльфийских курганах, о Той Стороне, о Детях Богини Дану – отчего нет?

Так или иначе, до замыкания петли оставалось еще много лет. Чарльз вел жизнь уважаемого человека, жизнь мирную и размеренную, описывая самих дотракийцев, составляя словарь их языка, и уделяя внимание народам на берегах Травяного Моря.

С востока Море замыкал Великий Лес Квохора. Вот в лесу водились всякие дивные существа. Но к Тракту они выходили редко, как на них охотиться, кочевники не знали, так что Чарльз о крылатых тиграх и говорящих медведях смог записать мало что.

С севера степи доходили до самого Студеного Моря. Но дотракийцы обычно кочевали южнее разрушенных городов, некогда столицы Сарнорского Царства и лучших его крепостей – а ныне мертвых руин. Тракт из Квохора миновал поочередно Город Мертвых Тел, Город Крови, Город Червей. От силы и славы Сарнора там оставались только горы камней.

Севернее тракта, севернее цепочки руин, дотракийцы поднимались неохотно. Чарльз чуял за этим старую кровавую жуть – больше ничто не могло бы остановить бесстрашных степняков – но не торопился выяснять. Есть некая особая прелесть в неспешном течении жизни, особенно сразу после того, как жил на полной тяге, огибал проблемы в глубоких кренах, оставляя на острых углах где клочья куртки, где куски себя.

Чарльз пил местное кислое вино, спал с подаренными рабынями, ел жареное мясо, зашивал раны, вынимал наконечники стрел, добивал безнадежных… Роды принимать его не звали ни разу, потому что дело это почиталось исключительно женским.

В свободные вечера Чарльз дополнял “Описание Травяного Моря, берегов его и заливов”.

Дальше на восток по берегу Студеного Моря начинались Икефевронские леса. Тракт проходил много южнее их опушки, миновал озеро Исток Мира и священный город Ваэс Дотрак его на берегу, где разделялся. Стальной Тракт шел восточнее, Каменный Тракт поворачивал южнее, вдоль Хребта Костей, но оба они под конец упирались в стену гор.

По легенде, Баш-Аламхар явится из-за этого вот Костяного Хребта. Где-то там чародейный град Асашай, населенный сплошь колдунами. Но главное: где-то в той стороне основные месторождения железа. По остальным землям, островам и континентам хорошего железа мало, едва хватает на свои потребности, торговать нечем. Возможно, руды где-то и есть, просто глубоко, местным не по зубам, и правильная геологоразведка цивилизованных наций их найдет и вскроет на благо просвещенного человечества, разумеется. А кто вовремя не впишется в человечество, тот сам себе дурак.

С юга Травяное Море ограничено рекой Скахазадхан. Река течет к Миэрину, где впадает в Залив Работорговцев. Именно в ее истоках, в стране мирных кваатийцев и лхазарийцев, откроются Врата для Экспедиционного Корпуса… Интересно, а где откроются русские Врата? На севере, в лесах между Квохором и Браавосом? Да там Европа поместится и “на ленньяп” втиснутся Балканы, поди отыщи!

К югу за Скахазадханом будут Красные Пески, а там уже и Летнее Море; вот круг и замкнулся.

Чарльз допил вино, кинул кубок в сторону шатра. Рабыни подберут и вымоют.

Потом землянин встал, потянулся и отправился спать. Если уж попал в прошлое, и некуда спешить, и начальство с отчетами, с мудрыми приказами отрезано незримой стеной времени – надо хотя бы выспаться впрок.

Тоже ведь можно, если свобода.

---

Свобода лорда Болтона закончилась буднично. Некая неизвестная сволочь – они, сволочи, редко выставляются на свет полудня – передала Кэтлин Старк те самые письма, что лорд Русе Болтон слал на юг, Ланнистерам, заверяя их в полном подчинении и верности.

Письма от Ланнистера лорд Болтон жег лично, никому не передоверяя. А на той стороне хитроумный Великий Лорд, сам Тайвин, уничтожать письма северян вовсе не хотел: чтобы держать Болтонов на крючке, нужны доказательства их измены.

Поэтому Тайвин письма северян хранил, хорошенько запрятав, отдельно от всех прочих бумаг.

Но как-то раз в замке Харренхолл появилась девочка Ласка, подававшая лорду Ланнистеру вино и убиравшая его комнаты. Любопытнее детей – еще и девочек! – нет никого на свете. Так что Ласка однажды заметила, где Великий Лорд хранит шкатулку с перепиской.

Много позже, когда Ласка уже побывала Кошкой из Каналов и снова вернулась в судьбу Арьи Старк, она поделилась тайной с новыми товарищами. После чего специально обученные черти из шестьсотсорокового отряда СпН ПГ шкатулочку нашли, вскрыли, письма тщательно сфотографировали на джеймсбондовский манер – чтобы Великий Лорд не обеспокоился исчезновением оригиналов – сложили все обратно, закрыли шкатулочку, восстановили сторожевой волосок на крышке и отбыли по-джентльменски, не прощаясь. Зачем прощаться, если заходили, не здороваясь, и никого не разбудив?

Затем с фотографий отпечатали хорошие разборчивые копии, каковые на одном из военных советов и прочитала Кэтлин Старк дрожащим от сдержанной ярости голосом.

Лорд Русе Болтон, не будь идиот, от всего открещивался: какое предательство? Я вот, с вами в походе лямку тяну, в боях стрелы шлемом ловлю, грудью хожу на копья.

Но встал ублюдок-банкир – воистину, по ту сторону Узкого Моря нет людей! Одна сволота да чернильные крысы там, да мужеложцы в обтягивающих чулках, вместо честных мечей носят глупые зубочистки… Мерзок Браавос пред ликом Семерых, а Железный Банк мерзок семижды семь раз!

Банкир зачитал донесение сира Родерика Касселя, винтерфелльского кастеляна. Что-де приходили войска под знаменем Дредфорта, пытались город взять изменою, да не вышло. А что ранее писал Теон Грейджой про убитых Брандона Старка и Рикона Старка, то все ложью оказалось. Рамси поднял меч на Старков, но застрелен. Винтерфелл крепок, как никогда, и даже бандитов под флагом Кракена отовсюду вып… Выгнали.

В глаза банкиру лорд Болтон посмотрел один раз и больше не пытался. На знаменах рода Болтонов совсем не зря изображался освежеванный человек. Лет сто назад человека и не рисовали, а свежевали живьем настоящего: врагов хватало. Болтоны слыли суровыми грозными владыками, носили плащи из человечьей кожи, и взяли себе любимым оружием не пафосные мечи, а ножи-кинжалы, и в девизе своем написали для самых непонятливых: “Наши ножи остры!”

Но все же Болтоны – люди, как и все вокруг. А из глаз банкира смотрело… Пока Болтона вели в подвал Риверрана, пока переодевали в простые одежды, пока стража пыталась пронять его глупой шуткой – дескать, “у голого человека мало секретов”, не так ли, лорд Болтон? – лорд Русе Болтон отмалчивался. Стража подумала, что лорд оцепенел от страха, закрыла за ним дверь и ушла; лорд все пытался найти слово, и нашел только, когда все стихло.

Если бы нож лорда Болтона превратился в человека, он бы смотрел именно так.

---

– Именно так, ваше величество, – дозорный жевал травинку. – Нас там ждут. Следы от большого войска. Дымы костров. Поток телег с мясом и зерном. Возчики ругаются и говорят: раньше возили меньше. Верхушки шатров над оврагами. Знамена… – тут разведчик вздохнул. – Я видел “Солнце Зимы”.

– Карстарки все же предали нас, – Робб Старк вздохнул. – Что ж, этого следовало ожидать. Я не мог спустить Ричарду с рук нарушение порядка в войске, хоть мы и родичи… Мейстера ко мне!

Подошел путевой мейстер, прямо на камне разложил походный письменный прибор.

– Письмо Уолдеру Фрею. Приветствие, пожелания доброго здравия. Мой любезный будущий тесть. Выражаю глубокое сожаление о недавней размолвке в отношении брачного союза между домами Старков и Фреев. Как вам, безусловно, известно, боги высказали свою волю способом, не допускающим двойного толкования, и бедняжка Джейн Вестерлинг нас покинула. Не имеется более никаких препятствий к исполнению данных мною обещаний. С новой строки. Прошу вас пожаловать с моей нареченной невестой на свадьбу в Винтерфелл через две луны от сего дня. Будем праздновать, как подобает Королю Севера. Прощание, титулы, пожелания здравия.

– Кто повезет?

– Обычный гонец. Они ждут нас и не должны спугнуть. Гонцу приказ: ответа не ждать, в укрепления не входить, ему-де велено вернуться немедленно.

– Приказы по войску?

Робб Старк посмотрел на север – туда, где на смирном, сытом коне, в теплом плаще цвета темного вина шагом ехал посланник Железного Банка.

– Поворачиваем к югу.

– К югу? Но там Зеленый Зуб шире вдвое!

– Зато он там одним рукавом, и берега твердые. Посланник Банка говорил, что это важно.

– Полагаете, он уже нанял работников на постройку плотов и лодок?

– Уверен. Он вьется вокруг нас, как муха над конской задницей. Никогда не понимал такой тяги к наживе. Но сейчас это нам на руку.

– Лорд Фрей не перехватит нас на Королевском Тракте? Ведь, если мы переправимся южнее, Близнецы так и останутся между нами и Перешейком.

Робб Старк улыбнулся – именно за такую улыбку его и прозвали Молодым Волком.

– Хорошо будет, если Уолдер попробует. Ему придется ломать план битвы. Не резать нас в замке пьяных, а воевать в поле… Выдумывать что-то новое, с учетом того, что наше войско на том берегу… Впрочем!

Старк откинулся на седле и поманил отъехавшего командира разведчиков:

– Завесу. Переправа дело небыстрое. Пока все рассядутся по лодкам, пока коней введут на плоты… Фрей может ударить, когда часть войска будет уже там, а часть еще здесь. Капитанов ко мне. Надо будет выделить по сильному отряду на каждом берегу. Посланника банка известить, пусть уже ведет нас в назначенное для переправы место.

---

Место для переправы поразило всех северян пустотой. Ни лодок, ни плотов, ни единого человека, которые бы их делали.

Разведчики изумились, но доложили, как есть: берега пусты. На этом берегу пологий спуск, на том берегу из кустарника выходит широкая дорога, но более ничего. Посланник Банка ходит по берегу и говорит сам с собой. Видимо, помутился разумом от предательства.

Робб Старк молча и быстро втянул воздух носом. Посмотрел туда, где в окружении людей Бриенны Тартской сидели в седлах мать и необычно тихая, серьезная Санса. Санса помахала брату рукой, не выказывая ни капли тревоги. Кэтлин Старк вовсе улыбалась!

Джейме Ланнистер, в далеко заметных блестящих цепях, сидел понурившись. Неизвестно, сообщили ему заговорщики о ловушке в замке Фреев, и Джейме надеялся там освободиться, или Джейме просто понимал, что вырваться из-за Перешейка будет ему стократ сложнее, чем сбежать в Речных Землях. Стражи вокруг ценного пленника не зевали, и Робб Старк, чуточку повеселев, снова перевел взгляд на реку.

Там посланник Банка перестал бормотать заклинания или ругательства в свой плащ. Ктан съехал к самой воде, вынул из-под плаща коротенький жезл, указал им в небо – тут из его блестящей трубки вылетел зеленый огонь, с жутким свистом достигший низких облаков и там громко лопнувший зеленым цветком, отчего лошадь посланника присела на задние ноги. Ктану пришлось спрыгнуть и замочить возмутительно-чистые сапоги.

На том берегу зашевелились кусты. Раздался звук: будто ревело множество зверей.

К воде выкатились коробки на широких колесах; северяне судорожно протерли глаза – издалека, с противоположного берега широкой реки Зеленый Зуб, людям померещилось, что колеса те мягкие!

Коробки входили в воду до половины, и вдруг сползали с колесного хода. В воде коробки раскрывались, будто створки ворот или шкатулки, превращаясь в широкие плоты. Коробок на берег вылезло множество, на добрых пятьсот шагов за угловатыми темными тенями не стало видно зарослей. Пока северяне дивились и успокаивали напуганных коней, люди Банка соединили все коробки в широкую, даже на вид прочную ленту.

Северный конец ленты оттолкнули от берега. Течение развернуло наплавной мост, подогнав его точно под ноги посланнику Банка. Невесть откуда взялись маленькие лодочки, тоже ворчащие, как зверьки. Они обтянули мост множеством тонких канатов. Затем посланник Банка, обнявшись с предводителем строителей, подал ему бумаги – не деньгами заплатил, стервец. Должно быть, скостил долг. А то, может, еще и не весь – банкиры сволота известная, с них станется!

Затем посланник снова сел на смирного коня, взъехал на косогор и поклонился Молодому Волку коротеньким поклоном; словно бы золотые монеты при том блеснули в глазах его.

– Ваше Величество, вы можете двигаться через мост, как по обычной дороге, не расседлывая коней и не снимая вьюков. Нет нужды разгружать и ваши повозки. Прикажите только, чтобы между каждой сотней конных или полутысячей пеших выдерживали пустое пространство не менее ста шагов.

Робб Старк переглянулся с капитанами отрядов. Те сплюнули и сделали знак, отгоняющий колдовство, каждый по-своему. Робб Старк снова посмотрел на мать.

Кэтлин Старк, видимо, требовала от Бриенны срочно выступать. Бриенна, вполне обоснованно, собиралась ждать, пока по мосту не пройдет разведка, а потом авангард и выделенный отряд охраны восточного конца переправы. Робб подъехал к спорщицам, подождал, пока женщины его заметят.

– Мама, не торопись. Сейчас нам нужно действовать особенно осторожно. Фрей вполне способен выслать на перехват крепкое войско.

Бриенна посмотрела на короля Севера с отчетливой благодарностью. Мать и сестра потупились, потом Санса сказала:

– Прости, брат. Это я всех тороплю. Не могу дождаться, когда уже будем дома.

---

Дома Сансе все казалось странным и непривычным. Каждый миг она цеплялась взглядом то за любимые в детстве вещи – какие они старые и маленькие, и пыльные! – то за привычные глазу виды на лес, горы, просторы, сквозь которые упорно, горько проступали дома Королевской Гавани, зубцы стены и ряд осмоленных голов.

Мать ее первые несколько дней хваталась то за одно, то за другое, то за третье, и немного успокоилась лишь на десятый день, когда семья, выжившая в Войне Пяти Королей, собралась на пир в Главном Зале Винтерфелла.

Собрались все.

Робб Старк, теперь уже полноправный король, прославленный полководец, Молодой Волк, переживший и радость побед и горечь предательств, и смерть женщины, на которой он женился, пойдя против интересов семьи. Робб не раз думал: смерть худородной дворянки пришлась удивительно на руку. Не случись посланца Банка с его вестями о предательстве Фреев, Робб Старк вполне мог радостно шагнуть в ловушку, глупо надеясь, что все еще можно уладить.

Впрочем, два года южной войны, а особенно предательство Карстарков, научили Робба, что не до всех вещей необходимо доискиваться. Вот он и сидел во главе стола, изо всех сил держа маску правителя милостивого и спокойного, уверенного – что для восемнадцати лет возраста вовсе не так просто, как можно подумать.

Справа от Робба сидела мать, а слева старшая сестра, Санса Старк, едва не ставшая королевой при Джоффри Ланнистере. Санса поняла, что ей уготовили судьбу “при Джоффри”, и теперь не называла себя королевой даже в мыслях. Та Санса, что выехала из Южных Ворот годы назад, выглядела для вернувшейся Сансы ребенком. Впрочем, сейчас девушка тоже радовалась по-детски: собрались почти все.

Вон, за мамой Арья – непривычно-спокойная, непривычно-вежливая, не кривит губы, ест аккуратно, чинно – как взрослая. Словно бы не два года отсутствовала, а лет пять. Арья, пожалуй, и в росте прибавила!

Слева от Сансы сидит Бран. Брат говорил, ему все еще приходят “волчьи сны”, но посланник из Браавоса – и тут без него не обошлось! – несколько раз вполне уверенно обещал: ходить Брандон Старк сможет. Жаль, говорил посланник, что перелом старый. Поэтому о верховой езде и любых других быстрых, сильных движениях Брану придется забыть надолго. Бран мечтал стать рыцарем, чему теперь точно не бывать… Но Бран тоже сидит молча, тихо улыбаясь от радости, и больше думает о том, как сможет ходить на собственных ногах, чем о мистических “зеленых снах”.

Самый маленький, Рикон, сидит по ту сторону, слева от Арьи. Найти его даже проныра-посланник не смог, а все потому, что Рикон с охранницей, здоровенной одичалой по имени Оша, прятались от железнорожденных Теона Грейджоя в крипте, пока Теон-Перевертыш с собаками гонялся по ложным следам через весь большой лес. Штурм Винтерфелла войском Родрика Касселя мальчик с Ошей тоже пересидели в темноте среди самых старых могил и осмелились высунуться лишь под вечер, когда южане уже улетели в чародейном облаке, когда уже привезли Брандона и Арью – потому-то в знаменитом письме Родрика Касселя ничего про Рикона не оказалось.

За столом не хватало только Эддарда Старка. Голова его покоилась в крипте. Вспомнив это, Санса опустила глаза и некоторое время восстанавливала дыхание. Девушка долго решала: стоит ли признаваться маме, что это она проболталась королеве Серсее? Тут под руку Сансе подвернулся тот самый нож Тени; Санса подумала: ничего уже не исправить. К чему расстраивать маму? Теперь будет и у нее грязная взрослая тайна; ну разве что Серсея проболтается – если она сама о том не забыла. И вовсе необязательно, что Серсее так вот и поверят.

Нож Санса носила при себе постоянно, даже ночью укладывала под подушку. Раньше она смеялась над Арьей, когда та хвалилась ловкостью и самозабвенно махала всякими там клинками. Теперь Санса набиралась храбрости подойти и попросить научить ее хоть чему-нибудь. Леди не должна закусывать губу и кривить лицо, а про то, что леди не должна уметь убивать, в правилах поведения ничего не сказано.

Следующим по знатности за столом оказался Джейме Ланнистер. На него все смотрели – кто с ненавистью, кто равнодушно, кто презрительно, ведь Робб Старк одолел даже такого ловкого бойца! – но Джейме только легонько улыбался, чуть ли не подмигивая Бриенне, отчего дева-рыцарь натурально шарахалась.

Брандон Старк смотрел на Джейме Ланнистера внимательно и спокойно, как на всех за большим столом. Когда пир уже дошел до вина, Брандон очень учтиво поинтересовался: каково это, быть рыцарем? Из-за сломанной спины ему, Брану, этого никогда не изведать. Не мог бы сир Джейме рассказать об этом хоть чуточку подробнее?

Сир Джейме посмотрел в глаза Старка внимательно и осторожно, медленно, явно подбирая слова, высказался в том ключе, что-де он готов поделиться всеми знаниями о рыцарстве. Но желательно говорить об этом не перекрикивая шум пирующих, да и лучше бы на трезвую голову. На что Брандон Старк понимающе кивнул и вернулся к своей тарелке.

Поэтому, когда ранним утром следующего дня за Джейме Ланнистером явились два стража, пленник ничуть не удивился ни самому их визиту, ни тому, что его отвели наверх, в покои владельцев.

И уж, понятно, Джейме Ланнистер вовсе не удивился, увидев, что в комнате его ждет один Брандон Старк.

---

Брандон Старк сидел за широким столом, на котором лежал небольшой арбалет, заряженный болтом с бронебойным наконечником-“короной”. Стражи усадили Джейме на вполне удобное кресло, только цепи ручных кандалов заложили за решетку окна и повесили большой замок – наспех придумывали, понял Джейме. Но вышло не так уж плохо: задумай Джейме довести дело до конца, он сейчас вовсе никак не мог достать мальчишку. Даже выскакивать из глубокого кресла с мягкими подушками Джейме пришлось бы дольше, чем Брану Старку – нажимать на спуск арбалета.

– Итак, сир Джейме… – мальчик смотрел сосредоточенно, говорил ровно. – Между мной и вами есть некое незавершенное дело. Во-первых, вы столкнули меня со Старой Башни, потому-то я и сломал спину. Во-вторых, сделали вы это потому, что вы в тот миг любили свою сестру, Серсею Ланнистер, а я это увидел.

Джейме не двинулся. Собеседник явно не хотел его смерти. И не хотел покамест обнародовать свое знание.

Получается, мальчик вырос. Мальчик не хочет мести. Мальчик хочет разменять это знание… На что?

– Я хотел бы, чтобы вы оставили Север в покое. Лет на двадцать. – Брандон все не отрывал взгляда от сильно похудевшего пленника. – Годы и странствия, сколь бы малыми и смешными они бы ни показались вам, кое-чему научили меня. В “зеленых снах” я видел не только мутные необъяснимые картины. И вот к чему я пришел…

Бран Старк прищурился.

– Месть принесет выгоду малому числу людей и на малый срок. Я хочу выгоды для многих людей и надолго.

Джейме пошевелился, звякнув цепями. Брандон замолчал, так что Ланнистер счел возможным отвечать:

– Я не король. И глупо будет отрицать, что королева Серсея может не прислушаться к моим словам.

– Кроме того, вместо королевы Серсеи вы можете застать в Королевской Гавани главным вашего батюшку, премногоумного Тайвина Ланнистера, – Бран досадливо качнул головой. – А он и вовсе никого ни во что не ставит. Сир Джейме… Мне отнюдь не требуются от вас какие-то клятвы, заверения. Если вас пошлют сюда с войском, найдите способ не исполнять приказания. Если спросят вашего совета, упирайте на дороговизну и трудность в посылке войска на Север.

Бран усмехнулся:

– Говорите, что лично попробовали на себе зубы Молодого Волка, и не хотите вести слабое войско в логово, где Волк сильнее всего. В конце концов, сир Джейме, это вы из нас двоих рыцарь и полководец. Я всего лишь мальчишка, не способный сесть на коня. Обмылок человека, которого в нужник носят на руках. Мальчишка, насмотревшийся “зеленых снов” и самую малость не погибший от чрезмерного доверия к ним.

– Вы, однако, говорите как мой младший братец. Тирион умен и ловок, но он бы добавил в речь полсотни шлюх и столько же кувшинов арборского.

– Я и заплатил за это немало. Закончим, сир Джейме. Мы поняли друг друга?

– Полностью.

Бран позвонил в колокольчик, стража вывела пленника.

В комнату вошла Кэтлин Старк. Осторожно обогнула наведенный на вход арбалет. Села справа от Брана, протянула руку погладить сына по голове – и не смогла завершить движение.

– Меня пока еще хватает на то, чтобы не подслушивать собственных детей, – выдохнула Кэтлин. – Только догадаться тут несложно. Это ведь Ланнистер… Тогда?

Бран вздохнул.

– И ты ничего не сказал, не требуешь его убить, не брызжешь слюной от ненависти… Что ты выменял?

– Слова, мама. Всего лишь слова. Но это слова Ланнистера.

– Ланнистеры всегда платят свои долги. Но только, сын мой, оплатить они могут проклятым золотом.

– Да, мама.

– Бран! Что же сделали с тобой там, за Стеной, что ты стал… Таким…

– То же, что с Арьей в Браавосе. То же, что с Сансой в Красном Замке. То же, что с Джоном на Стене. В каждом из нас убили ребенка, только-то и всего.

– Пойдем завтракать.

---

Завтракать всей семьей Арья отвыкла, и не сразу перестала вздрагивать от радости, видя, как рассаживаются за столом, от старшего брата направо-налево. Все живы! Отца нет… Но по нему Арья уже отплакала.

После завтрака Арья сначала ходила к мейстеру Лювину, вместе с друзьями Брана, вместе с Сансой, ее подругой Джейн Пуль, которая все еще задирала нос, но только сейчас делала это как бы по обязанности. Джейн откровенно сохла по Роббу, но тут Арья ничем не могла помочь. А дразнить бедняжку… После Харренхолла, после Якена Хгара, после морского пути от Браавоса, после Радуги – никакой радости Арья в том не находила. Несчастная Джейн половины того не видела, чего Арья успела забыть.

После десятка занятий все заметили, что не мейстер Лювин учит собравшихся детей, а по большей части Арья спорит с мейстером Лювином, причем в том споре приводит жутко заумные доказательства, которые сам-то мейстер осмысливает порой только через несколько дней. И тогда решили, что Арья будет заниматься с мейстером отдельно, после полудня, чтобы мейстер мог уделять время остальным девочкам.

Кэтлин Старк опасалась, что такое разделение отдалит Арью от прочих детей еще сильнее, чем ее утренние пляски с Иглой, но вышло наоборот. Арья обрела непререкаемый авторитет у всех детей в замке и Зимнем Городке. Арья как-то легко, незаметно, почти не прикладывая усилий, устраивала невиданные игры с мячом, вполне справедливо разбирала детские ссоры, а на деревянных мечах уделывала любого задаваку, будь он даже парой лет старше…

Арья тоже выросла; Кэтлин только головой повертела. Ей оставался лишь Рикон, а там сесть и ждать внуков.

Кстати, о внуках. От Уолдера Фрея никто так и не явился. Ни нареченной невесты, ни письма с объяснениями – ну, зато и войска на север Фрей не двинул. С остатками Болтонов разбирался Робб. Он же решил не казнить пленного Грейджоя, а выторговать за него мир с Железными Островами. Или хотя бы те замки Темнолесья, что успела подмять его хваткая сестренка, Аша Грейджой.

Кэтлин в детали не вдавалась: Робб вырос. Пусть королевствует. Невесту себе сам найдет. Один раз уже нашел. У нее еще Санса и Арья как раз в тех летах, когда пора задумываться о мальчиках.

Вон, кстати, Арья сидит на замковом валу и задумчиво щурится в закат.

Кэтлин Старк вздохнула. В ее годы любая девочка с таким лицом однозначно мечтала о суженом. А нынешнее поколение… Семеро их разберет! Брандон вон какую интригу собирается провести, торгуется с Ланнистерами. Санса молчит и хмурится, да частенько вертит в пальцах чудной ножик. Ясно, что память – но о чем? О добром ли?

Кэтлин Старк призвала к себе верного рыцаря и долго расспрашивала, но Бриенна за все время пути на Север не заметила в Сансе ничего плохого либо мерзкого; вот ее спутница, бедняжка Джейн, очевидно страдала от плена, и радовалась, что тот закончен…

Подумав, Бриенна добавила: “Джейн Пуль мыслями оставалась в прошлом, леди Санса же всю дорогу расспрашивала о будущем. Нож, леди? Да, конечно, видела нож, и он мало годится для готовки. Он откован перехватывать глотки и протыкать печень, это очевидно. Ваша дочь умна, и понимает, что носить меч неуместно для леди, а такой вот маленький узкий нож легко спрятать в пышных юбках.”

Сказать, что Кэтлин удивилась, не сказать ничего. Птичка-Санса – и та думает о будущем!

О чем же тогда думает Арья?

---

Арья думала: где сейчас та она, первая? Лаской в Харренхоле? Едет с Псом в Солеварни? Ведь здесь никого не убивали на Красной Свадьбе. А если Пес привезет эту, первую Арью, сюда? Мама не… Не изумится? От удвоения дочерей.

То есть, привезет кто? Тот, первый Пес? Ведь второй Пес как раз теперь умирает от ран, брошенный Арьей, а сама она храбро рвется на борт посудины до Браавоса!

Как, во имя Многоликого, все это уложить в голове?

Арья попыталась выбросить лишние мысли, и какое-то время у нее даже получалось. Она подумала: футбол мальчишкам понравился. Но надо бы игру и для девчонок. Хорошо на Радуге: там девочкам разрешено все то же самое. Они тоже могут перекидываться мячом через натянутую сетку, бегать вперегонки… Но и там далеко не все девчонки хотят играть.

Зато танцевать хотят все и везде. Мама третью седмицу ходит с очень сильно понимающим лицом, так что если Арья предложит устраивать балы… Нет, просто танцы, так больше людей соберется… Каждые десять дней, скажем… Тогда мама решит, что Арья, наконец-то, заинтересовалась мальчиками, и все устроит.

Арья нарочно старалась не замечать посланника Банка – да Ктан и не лез на глаза. Кэтлин Старк обещала за освобождение девочек отписать земли на рудник, дорогу и порт, вот на новых пожалованных землях Ктан и пропадал постоянно.

Нет, Арья совершенно точно не хотела лишний раз пересекаться с тем человеком взглядами.

Зато не отказалась бы глянуть в лицо королевы Серсеи.

---

Лицо королевы Серсеи оставалось безмятежным.

– Я знаю, что вы совсем не Железный Банк здесь представляете, – свергнутая владычица покачала кубком.

– Не будет ли грубостью с моей стороны спросить: знаете откуда?

– Три года назад, еще до удара Станниса Баратеона по столице, еще до битвы на Черноводной, девчонка Старков и ее шлюха-подружка исчезли из Королевской Гавани. Прямо из Красного Замка, прямо из-под носа Королевской Гвардии, что уж говорить о Городской Страже. Тех вовсе после “Битвы под борделем” пришлось уполовинить в числе, изгнав худших… А Яноса Слинта и вовсе задвинуть в Харренхолл, где дурак потом и погиб. Впрочем, я не удивилась. А вот хитроумного Питера Мизинца с тех пор в столице не видать… Не могу сказать, что скучаю по пройдохе. Так или иначе, мне пришлось наладить собственную службу, подобную “пташкам” Вариса. Вот эти-то люди нашли для меня… Кое-что.

Серсея поднесла кубок к безукоризненным губам и принялась изящно тянуть паузу. Посланник Железного Банка терпеливо ждал, пока в кубке закончится вино, а в Серсее – терпение. Миг такой наступил скорее поздно, но все же пришел. Серсее пришлось продолжить:

– А потом брат написал мне из Винтерфелла. Волчица Старков увезла его на крайний север. И там Джейме со Старками о чем-то договорился; разумеется, брат не мог писать открыто, чем он выкупил себя из плена. Многое так и осталось для меня тайной. Но брат прожил в Винтерфелле достаточно долго, чтобы видеть вас. Ваш рудник, ваши дороги, ваши самодвижущиеся повозки… Многое! Вы – точно как те, заморские, что посадили на трон белобрысую сучку Таргариенов.

Серсея улыбнулась.

Ее собеседник смотрел чуть выше и левее плеча, чтобы не пересекаться взглядами. Серсея прекрасно знала этот прием и умела им пользоваться. Дейнерис моложе, и только. Лже-посланник Железного Банка выглядит человеком в летах. Может, он и клюнет на свежатину, только валирийку он просто еще не видел. А Серсея вот она, и Семеро с давно увядшей красотой – главное, Серсея все-таки Ланнистер. Самый старший в роду Ланнистер, после того как мерзкий карлик застрелил отца, а проклятый лысый кастрат Варис, точно так же, из арбалета, убил дядю Кивана.

– Они вас боятся, – Серсея поставила кубок на столешницу. – Я сама принимала доклады от человека в их лагере. Дом Ланнистеров даст вам все. Сколько угодно золота. Корабли, людей в войско и рабов на рудники. Земли. Рудные горы. Бухты для портов. Хотите рубеж по Трезубцу? Хотите Риверран? Дом Ланнистеров поддержит вас во всем. Лично вам что угодно, это понятно.

Тут Серсея буквально взяла себя в тиски, чтобы избежать вульгарной улыбки потасканной обольстительницы. Напротив: губы сжать. Она не шлюха. Она – Ланнистер. Неизвестно, жесток ее собеседник или падок на почести, пьет ли без меры или травит енотов собаками, любит он девок или спит с мальчиками – но одно можно сказать про него точно: он вовсе не дурак. Третий год он мерит Вестерос пешим и конным, ничуть не скрывая, что ездит “по делам Железного Банка” – и Банк все еще не прислал убийц по его седую голову!

Значит, на обвисшие сиськи не купится. Нет надежды. Может статься, купится на ум и твердую волю…

Посланник Железного Банка наконец-то посмотрел прямо в глаза Серсеи, и та, судорожно сглотнув, попыталась отодвинуться прямо вместе с дорогим, красивым резным креслом.

– Надо же, – сказал посланник удивленно, – сработало.

---

Сработало.

Капитан потер виски, аккуратным жестом прижал к носу платочек с нюхательной солью.

Три года назад все пошло другим путем. Пойманного Джейме Ланнистера увезли на Север, а не отдали в тщетной надежде выручить Арью и Сансу.

Робб Старк и его мать Кэтлин обошли коварных Фреев, не случилось Красной Свадьбы. Кэтлин Старк не перерезали горло, и Берек Дондаррион воскрешал ценой жизни не ее.

Брандон Старк не врос в гнилые корни где-то среди ледяных просторов за Стеной.

Винтерфелл не сгорел, его оранжерея не щерится в небо ломаными стропилами.

Санса живет в своих покоях, ожидая выдачи замуж… Вроде бы за нового наследника Долины Аррен. Возможно, что этим наследником окажется-таки хитроумный Питер Белиш, он же Беляш, он же Мизинец. Но Мизинец, при всех его недостатках, не режет женщинам глотки, не полосует их плетками в спальне. Не Вонючка и не Болтон из главной ветки.

Пес Клиган, уходя от моря пламени на Черноводной, не выслушал ее песни. И вообще, судьба Клигана теперь совершенно переменилась. Он бегает по полосе препятствий Одесского учебного центра ГРУ, где готовят всех иностранных специалистов, тренируют всех союзников.

Стоп!

Ведь они-то вытащили на Солеварнях именно того Клигана, что успел услышать песню Сансы, успел отвезти Арью на Красную Свадьбу и потом унести оттуда ноги.

Коллизия?

Безусловно. И она еще чем-то разрешится, знать бы – чем.

Но стрелка переведена. Им удалось поменять главную ветку времени… Либо: им удалось попасть в нужную ветку времени. Какая разница, если перережут на сотню глоток меньше!

Коль скоро такое получилось на Вестеросе, может быть, получится и в Союзе? Чтобы на сотню перерезанных глоток меньше. Лучше, разумеется, на миллионы меньше. Но тут – методику еще отрабатывать и отрабатывать.

Капитан посмотрел на Серсею Ланнистер еще раз, уже прикрыв глаза.

Плата за новую ветку: американцы поддержали Дейнерис Таргариен, и та легко взяла Королевскую Гавань. За помощь Серсея отдаст все; в основной ветке времени она отметилась яркой готовностью идти до конца, до упора, невзирая на очевидную глупость выбранного пути.

Решать, понятно, не ему. Вопрос политический. Уйдет к аналитикам, а потом к Серову, а там и до Кирилла Трофимовича недалеко.

Капитан снова прикрылся платочком с нюхательной солью. Чего у здешних не отнять: способности грызть зубами до победного конца. Все, кто так не умел, умерли еще в молодости.

А ведь в этом зеленоглазая блондинка Серсея похожа на красноглазую брюнетку Рейвен.

---

Рейвен сказала непривычно короткими, рублеными фразами:

– Я ухожу. Саммер жива. Вины моей больше нет. И Таянгу больше не нужно меня ненавидеть. Попробую вернуть… Покой. Ты против?

Капитан подумал: “Маленьким я считал, что взрослые отличаются от меня знанием. Вот вырасту, и что-то там этакое узнаю. А нет, оказывается. Знание тут очень простое, ничего сложного или секретного. Просто у детей это знание понарошку, а у взрослых оно окончательно и всерьез.”

А, надо же что-то сказать. Рейвен ждет.

– Люди встречаются – люди расходятся. Бывает.

– Не хочу оставлять неясного за спиной. Почему ты так спокоен?

– Если я люблю тебя – а не себя рядом с такой крутой девчонкой – то как я могу тебя держать? Насильно мил не будешь, оно же совсем не зря пословицей стало.

– Ты все усложняешь.

– Если тебе станет легче, могу закатить скандал. Правда, вот этому не учился. Мы, снайперы, вообще народ мало… Малоэмоциональный, вот правильное слово.

– Тогда почему… Так?

– Ты пытаешься вернуться в прошлое. Когда ты, Кроу, Таянг и Саммер жили вместе, в счастье. Может, получится. Но в одну реку дважды не входят, это снова пословица.

– Так я, получается, и к тебе вернуться не смогу?

– Я не знаю. Просто не знаю.

Плакать Охотница, разумеется, не стала. Повернулась и вышла; в голове Капитана стучала издевательская цитата знаменитого кино: “Меня царицами соблазняли, но не поддался я!”

В окно Капитан смотреть не хотел, а то бы заметил, как за Рейвен почти бегом бросился парень в форменной куртке электриков порта Хедамма, что на острове Та Сторона, к востоку от Города Ноль.

Янг подняла глаза к небу: не обманули. Цветные облака тянулись выше и выше, но, на удивление, стояли почти там же, где и утром.

Тогда Янг опустила глаза и увидела прямо перед собой ворота. Широкие и высокие створки цвета мореного дерева, простеганные яркими звездочками начищенных бронзовых заклепок, а над ними узкая крыша под синей, блестящей, глазурованной черепицей.

Левее ворот раскрылась калитка поменьше. Выступил привратник – Янг прежде всего отметила чистую одежду – и с поклоном указал на калитку; Янг вошла и за ней сыто чавкнул хорошо смазанный замок.

Привратник уже вызвал сопровождающего, которому Янг подала ярко-лиловый платок. Получив пропуск, “садовник”, не переменившись в лице, отступил в сторону и так же приглашающе повел рукой. Его приказы гласили, что гости с лиловым платком в провожатых не нуждаются, если сами не попросят.

Янг не просила. Она стояла сейчас в большом, шагов сорок на сорок, западном дворе. Прямо перед ней, за небольшой парадной клумбой, начиналась Галерея Ворот. Налево, в северную часть, от Галереи Ворот отходили Галерея Оружия, за которой виднелась часть крыши из старой-старой, буро-коричневой черепицы – арсенал, по местному обычаю называемый пышно: “Багряный павильон”.

В иное время, конечно, Янг бы в арсенале и залипла до заката. Тем более, что рядом с богатым на железо арсеналом, в северной стороне усадьбы, находился внутренний тренировочный дворик, где Охотница тоже нашла бы, чем заняться. И всего через пол-стены тянулся Черный Павильон – мастерские с Эйлудом и его мотоциклом, который Янг тоже, наверняка бы, оценила.

Но сегодня женщина искала вполне конкретного человека, так что решила начать с самого, что ни на есть, начала.

В начале всякий гость миновал Галерею Ворот. На коротком пути в тридцать шагов гостя осматривали многоопытные слуги: не проносит ли чего опасного? не взбешен ли? не огорчен ли? наконец: чьих будет?

А главное: совпадает ли впечатление слуг с тем, что гость сам о себе сказал привратнику?

Чтобы гостя ловчей осмотреть, сопровождающий предлагал ему оценить милую красоту цветов и небольшого садика по южную сторону – либо чеканную красоту построек на северной стороне усадьбы. Там ведь за арсеналом громоздились еще Зеленый Павильон для занятий в плохую погоду, Белый Павильон со всевозможными складами-хранилищами, и, совсем за ними всеми незаметный, Павильон Клеток – старая чайная комната, где сейчас из прежней роскоши оставались только столик с красивой врезной мозаикой да великолепнейшие настенные панели, все в мифических зверях: белых цылинях, лиловых сыбусянах.

Понятно, отчего у госпожи Сюрэй не поднялась рука выкинуть либо перестроить старый павильон. Век людей краток; если в предыдущих рождениях уготовил ты себе добрую карму – восхищайся красотой и радуйся, что красота эта есть!

Из Галереи Ворот, разумеется, внутренней отделки гость не увидел. Но взор его и так услаждали разноцветная черепица крыш, прекрасная и под летним солнцем, и даже сейчас, в самом начале зимы; а еще позолота на резных карнизах, а выше алые и золотые драконы коньков, и пасти духов и демонов, стерегущих усадьбу, на каждом углу изогнутой кровли – словом, тридцать шагов покажутся любому сотней; ну и самого его можно в это время изучать внимательно, незаметно.

Стражи, скрытые за потолком и в потайных выгородках Галереи, внимательно разглядывали Янг. Видели они рослую женщину с сильной, прямой спиной, почти как у военных-мужчин; с крепкими, загорелыми, вовсе не изнеженными руками, даже с характерными потертостями на костяшках; со следами от старых-старых, давно затянувшихся шрамиков на шее чуть ниже уха; с яркими золотистыми волосами, подстриженными коротко: открыта шея и немного тела между ключицами. Синеглазая гостья носила белую рубашку на чужеземных пуговках, поверх нее короткий кожаный жилет, пояс, на котором висели два накладных кармана, из тех карманов блестела пара ярких, позолоченных, латных рукавиц – а более совсем никаких украшений. Ниже пояса гостья носила мужские штаны и памятные многим стражникам шнурованные высокие ботинки. Здесь, в усадьбе Сосновые Склоны, ботинки такие сочетались, как правило, с лиловым опознавательным платком.

Гостья шла по доскам Галереи Ворот со спокойным любопытством, без капли страха, без крошки пренебрежения, с подобающим уважением к чужому дому – и впечатление на охрану произвела вполне благоприятное.

Вот Галерея Ворот уперлась в Синий Павильон – приемный зал под синей, разумеется, черепицей. Там гостю, хочешь не хочешь, приходилось объявить свое имя и цель визита, и ждать, соблаговолят ли принять его хозяева.

На гостей с лиловым платком обычные правила не действовали. Есть гости госпожи Сюрэй – а есть гости госпожи Хоро, гости лис… Которые и сами не то лисы, не то духи – потусторонние, в общем, существа. От которых глупо ждать знания человеческого вежества. Хотя могут они выглядеть совершенно, как люди, и вести себя точно так же – но что у них в голове, что на сердце, обычному человеку не понять!

А потому не стоит и пытаться. Увидишь ненароком, чего не следует, и ходи потом, как в воду опущенный…

Гостья тем временем, оглядевшись, поняла, что прямо – в большой дом хозяев – ее просто так не впустят. Здесь начиналось внутреннее кольцо охраны; два стражника неподвижно замерли перед легонькими дверцами.

Гостья не стала их беспокоить и свернула направо, в Лазоревый Павильон, где всегда селили приезжих. Лазоревый и Желтый павильоны выходили отчасти в тот самый привратный садик, отчасти на западный небосвод, а с южных террас обоих павильонов открывался вид на пологий скат со старыми-старыми деревьями, по которому поместье и получило имя “Сосновые Склоны”.

Терраса Желтого Павильона переходила в Галерею Рыболова – там тоже стоял пост, потому что Галерея Рыболова простиралась по западному краю сада на юг до самого пруда. Извилистый пруд здесь и там пересекали горбатые мостики с киноварными перильцами, обрамляли всевозможные деревья, расставленные искусно и живописно, и полностью скрывающие от глаз южную стену с дозорным ходом под ней – словно бы на юге усадьба переходила в бесконечный лес.

Большой дом южной террасой раскрывался в этот самый склон-сад, образуя внутренний двор, сердце усадьбы. Обитатели ее чаще всего тут и проводили время – если, конечно, непогода не загоняла под разноцветные крыши.

Многочисленные служители усадьбы обитали вдоль восточной и северной стен. Окна их павильонов – Золотого, Лилового, Бурого – выходили на восток, потому что в давних традициях старой феодальной страны, не признающей никакой демократии, слугам подобало вставать с первыми лучами солнца.

Туда Янг не совалась. Она подошла к стражам Галереи Рыболова посмотрела на них прямо, дерзко поднимая глаза – ну да нежить, чего ей смущаться! – и снова протянула лиловый платок, и стражи расступились, разумеется, нажав на тайный завиток резьбы в углу.

Янг пошла по Галерее Рыболова, внимательно глядя на сад. Чуткий слух Охотницы уловил равномерные всплески в не затянутом льдом пруду, а скоро показался и источник звуков.

Стрелок сидел на поваленном стволике, лениво кидая в воду маленькие шишки местного дерева; разумеется, Янг не знала названия, но хорошо видела, как мужчина левой рукой тянется к ветке, не вставая, потом перебрасывает сорванную шишку в правую ладонь и незаметным жестом, словно сдавая карту, бросает шишку в пруд.

Все это Стрелок проделывал бездумно, плавно, так что шлепки шишек по воде забавно перемежались с резким стуком колотушки-черпака под бамбуковым акведуком. Словно бы в тумане над не остывшим с лета прудом невидимая винтовка чеканила те самые равномерные серии, “часы-ходики”, прославившие Стрелка на Ремнанте.

Янг остановилась и некоторое время смотрела, не понимая, что ей теперь делать.

– Чего встала?

Хоро оказалась позади беззвучно – разумеется, ее вызвал привратник, а место указали стражи, но Янг ни о чем не задумалась. Она повернулась к волчице-оборотню – здесь, у себя дома, Хоро, конечно же, не прятала ни ушей, ни хвоста – и несколько растеряно сказала:

– Вот. Не знаю, как быть.

Дочь Хоро, платиновая блондинка Мия, которую в иных местах и временах называли то Миури, то Мьюи, бесшумно встала за правым плечом. Фыркнула негромко:

– С ним все в порядке. Поверь, он вполне способен пережить… Если даже от него ушла такая замечательная… Хм… Женщина… Как твоя мать.

Охотница самую чуточку прикрыла веки. Сказала ровно-ровно:

– Я обязана ей жизнью. Ни больше, ни меньше. Я ни в чем и никак не смею ее винить. Вот Хоро… Собирает семью. Рейвен тоже… Собирает семью.

– А мужики?

– А им некогда, Мия. Они опять мир спасают.

– Пожалуй, да, – согласилась Хоро. – Наш эксперимент с прошлым дал шанс поменять жизнь. Мальчики сразу побежали менять мир. Не меньше. Кто Вестерос… Кто Союз. А Рейвен обошлась без великих потрясений.

Янг выдохнула – тоже негромко, чтобы Стрелок их не заметил.

– И все равно вы теперь взъерошенные.

Хоро улыбнулась:

– Янг, это все и есть жизнь. Она, по большей части, не из великих дел складывается. Рейвен прикинула, что так выйдет лучше – для нее самой, для Саммер, для Руби, для Таянга… Таянг вместо твоей мамы никого ведь не нашел?

– Ну да, сначала меня и Руби воспитывал, а когда мы с сестрой в Академию отъехали…

– Долго не мог поверить своему счастью? – Мия приподняла уголки губ.

Янг в спор не полезла.

– Ну хорошо, для всех лучше – а для Стрелка?

– Я простая богиня урожая, и то в отставке. Не я придумала антропологию, не я назвала мужчин топливом эволюции. Это все ученые, – Хоро улыбнулась ехидно, точно как Мия. – Что ты замерла столбом? Ты о нем переживаешь – ты и ступай к нему.

Янг пожала плечами, шевельнулась будто вперед и сразу же качнулась на каблуках назад. Заложила большие пальцы за пояс. Вдохнула сырой ветер, пахнущий мокрым деревом. Наконец, призналась:

– Его мама только что умудрилась продинамить. Вроде и понять ее могу, но человек-то сейчас что должен про меня думать? Яблоко от яблони и все такое. Я пыталась Вайсс уговорить. С Вайсс он уже… Пересекался. Тот штык с красной обмоткой – ее подарок.

– Вайсс… А, помню, – Хоро провела рукой по перильцам. – Такая… Снежная блондинка. Поет хорошо. Богатая наследница. Так?

– Так. Но Вайсс тоже не дура. Посмотрела на меня и очень выразительно ничего не сказала.

Янг выдохнула, разогнав сырую морось шага на четыре. Мия поглядела на Капитана: кажется, тот пока не замечал женщин… Да, женщин он теперь долго замечать не захочет. Мия спросила:

– Почему ты вообще не можешь остаться в стороне? Типа, тактичность проявить?

Спросив, Мия картинно задумалась, потом столь же нарочито-радостно сама себе ответила:

– Ну, конечно! Янг – и в стороне?

Хоро обошлась без театральщины. Просто хихикнула:

– Янг – и тактичность?

– А помнишь, как сама говорила? Если у меня в группе человеку плохо, Луну с неба сниму.

Волчицы переглянулись. Охотница стояла спокойно – так спокойно, что мать и дочь сразу расхотели шутить.

– Ну… Хорошо… Янг, а это вообще нормально, что не мужчина тебя добивается, а ты его?

Янг сглотнула, выдохнула – и вдруг вспыхнула улыбкой, будто бы на телешоу:

– Дорогие зрители! Вы сами вылепили мой образ. Я – Охотник на гримм-тварей. Не девочка, а Охотник. Оставим пока в стороне, что любая охота может окончиться плохо. Посмотрим проще. Охотник бегает за зверем, а не хранит очаг в пещере. Полная противоположность! Чего же вы теперь хотите?

Улыбку Янг не выключала, только сделала чуточку более деловой:

– Бегать за мужчинами? Хм. Бегала я в шестнадцать лет. Сегодня: да – да. Нет – нет.

Янг выразительно развела руки:

– Как в море корабли. Живем дальше. Мы немного повзрослели, только и всего. Дорогие телезрители, я понимаю, вам приятнее, чтобы мы вечно оставались в том возрасте, в котором вы впервые увидели наш образ. Но жизнь-то не остановишь.

Волчицы снова переглянулись.

– Понимаешь, мой неизвестный собеседник – Янг наклонилась, будто бы в камеру, – ты ведь хочешь видеть меня живой. Рядом с тобой или просто так – но живой. Правда? Но для оживления тебе придется признать, что я могу чуть повзрослеть. Что у меня может отрасти собственное мнение. Только нарисованные девочки вечно молоды и вечно глянцевы. А я – нет. Хочешь меня – соглашайся с моим характером.

Послав на камеру воздушный поцелуй, Янг выпрямилась, улыбнулась:

– Ну, как я выступила?

– Застегни верхние пуговицы, – фыркнула Мия. – Хотя бы две.

– Ты что, – тихонько посмеялась Янг, – меня за третий размер только и терпят. Плоскодонка с заскоками никому не интересна. Таков мир! А Стрелок видел сиськи побольше. Вдруг ему не только они нужны? И потом. У нас тут не клановый мир, в отличие от Вестероса вашего. Мои решения не очень-то влияют на семью, за мои ошибки ни папа, ни дядя расплачиваться не будут.

Хоро, наконец-то, улыбнулась тоже:

– Давно бы так! Ты мне нравишься намного больше. Я выполнила свое обещание, выполни и ты свое.

– Я устрою тебе встречу с Озпином, как только мы окажемся на Ремнанте. Скажешь, зачем, или это секрет?

– Для тебя не особо. – Хоро втянула носом предзимний холод и отметила, что плеск воды стих, остались только щелчки колотушки. Довольно улыбнулась в уме, а вслух пояснила:

– Разыскиваю бессмертных.

– Мама серьезно этим упоро… Увлеклась, – Мия опять ехидничала. – Здесь, в Стране Цветных Облаков, с ее подачи даже учредили Сэнтосе – “Департамент Бессмертных”.

– Теперь, когда все дела решены…

Женщины подпрыгнули! Хоро, хоть и слышала приближение Капитана с самого начала, подпрыгнула тоже, изображая испуг.

– … Пойдемте в тепло. В чем бы там Янг перед вами не провинилась, это не причина держать гостя на сыром ветру.

– Точно! – Охотница переключилась мгновенно. – И переодеться с дороги. Вот, как у вас, – Янг потрогала отворот кимоно Мии. – Помните, вы обещали?

– Чаю попить, – улыбнулась Хоро, старательно глядя мимо Капитана, в засыпающий перед зимой сад, где сонный покой нарушали теперь только щелчки черпака-колотушки.

– Ага, – на подначку Капитан обижаться не стал. – Чаю обязательно. Холодно.

---

Холодно в космосе и вылезать в него совсем неохота. Но надо: партия и правительство Советского Союза поставили заряду 7-15-12 важную задачу. Толкнуть опорно-тяговую плиту космического корабля “Надежда”, разгоняя его до расчетной скорости.

Одному заряду это вовсе не под силу, только 7-15-12 сидел в карусели совсем не один. Под ним провернулись уже шесть ярусов хранилища; лязг зарядных контейнеров мог бы выбить кровь из ушей любому человеку, если бы тот оказался в “красной зоне” во время работы тяговой системы. Сто сорок децибел; даже реактивные самолеты при взлете дают всего сто двадцать!

Чтобы защитить экипаж “Надежды” от столь жутких вещей, немалую часть блока тяги сделали вакуумно-стойкой, что заметно уменьшило грохот. Некоторые части механизма, с графитово-молибденовой смазкой, работали в безвоздушном пространстве, а звуки в вакууме пока еще не передавались. На Земле стоял всего только одна тысяча девятьсот семьдесят пятый год, и Джордж Лукас пока еще не снял “Призрачную угрозу”, где космические истребители сбивали друг друга с задорными “пиу-пиу” на весь кинотеатр.

Заряд 7-15-12, конечно, осуждал бы буржуазную фантастику – потому, что она тащит в космос войну – но вот беда, заряду предстояло действовать в настолько сложных условиях, что его не снабдили даже простеньким релейным вычислителем. Заряд имел приличный запас уральской стойкости, коммунистической ответственности и надежности, но совсем не имел ума. Да и – зачем тебе ум, когда ты тяговый заряд, песчинка в громадном здании дерзкого замысла? Заряд 7-15-12 стоял глубоко в недрах карусели; над ним простирались еще ярусы и ярусы – а квартиры под ним уже понемногу освобождались.

Первыми вылетали “единички”: частые взрывы пол-килотонны, одна килотонна. Потом пошел второй ярус, чьи цифровые имена начинались, понятно, с “2-”. Там заряды считались двухкилотонными. Потом – трехкилотонники, потом пять, семь, десять. По схеме разгона корабля, сперва выстреливали мелочь, но часто. Потом – заряды посильнее, но с большим интервалом.

И вот пришел в движение седьмой ярус. Имя заряда “7-15-12” означало: седьмой этап разгона, пятнадцать килотонн мощности, двенадцатый в очереди.

Карусель провернулась, чтобы заряд оказался над бросковой трубой. Вокруг него ровно гудели насосы, покрывающие опорную плиту графитовой смазкой – где-то глубоко внизу, куда заряд неудержимо тянуло инерцией. Жужжали, щелкали реле контроля – заряд 7-15-12 испытывал искренний пиетет перед столь интеллектуальной техникой. Самому ему достался только химический шаговый пускатель, срабатывающий при любом положении, лишенный движущихся деталей, а потому не способный заклинить ни при какой перегрузке. Вот сейчас пусковой механизм проколол мембрану, и в заряде началась химическая реакция строго дозированных веществ, чтобы давление в схеме нарастало по заданному графику. Ни тебе перфокарт памяти, ни капризных лентопротяжников или там еще каких, страшно вымолвить, радиоламп.

То есть, конечно, кроме самого сердца заряда – там все исполнили по-взрослому, надежно и страшно. Заряд помнил, что до получения номера 7-15-12 он звался как-то иначе и предназначался для чего-то иного; но собственного ума и интеллекта, конечно, не имел. Вся его душа заключалась в пяти цифрах номера, и переписать ему прошлое мог любой маляр на сборке. Всей памяти заряду оставалось – почти незаметные следы старой краски.

Карусель щелкнула и заряд полетел по бросковой трубе. В конце трубы открылась толстая заглушка зарядного клапана, сквозь который 7-15-12 вылетел из корабля “Надежда” и понесся по космическому пространству.

Внутри заряда нарастало давление; когда оно достигло рассчитанной цифры, порвалась нужная мембрана. Химическая смесь породила облако частиц – попросту, пыли или дыма – которое вспухло между зарядом и кораблем. Заодно дымогенератор закрутил 7-15-12 вдоль оси, чтобы тот не кувыркался в полете, и заряд ощутил удовлетворение от четкого положения в пространстве и правильной ориентации: вольфрамовым донцем к выпускающему клапану.

Каждая уважающая себя Бомба (а Советский Союз с не уважающими себя профурсетками не связывается, это понятно) имеет пять поражающих факторов. Ударная волна (которой в космосе нет), световое излучение (которое не может хорошо толкнуть опорную плиту), радиоактивные осадки (которые остались там же, где и ударная волна, по причине отсутствия атмосферы), электромагнитый импульс (который радостно жжет всю тонкую электронику и наводит могучие помехи в более грубых, кондовых релейных схемах, но от которого все-таки можно оборониться клеткой Фарадея), и, наконец, проникающая радиация.

И вот сейчас рванет 7-15-12 на все свои 15 килотонн (а Хиросиме досталось не сильно больше) – и как влупит по опорной плите “Надежды” этой самой проникающей радиацией, и что тогда?

Тогда плиту и корабль за ней прошьет сноп излучения. Жирные альфа-частицы, шустрые бета-электроны, а самые шиложопые и всепроницающие – гамма-кванты. Допустим, что защитный экран выдержит один-два взрыва, но ведь, чтобы разогнать к Марсу “поезд” экспедиционного корабля, взрывы должны следовать несколько часов с постепенно нарастающей мощностью. Много ярусов на той карусели, где 7-15-12 только в самом начале. Любую защиту рано или поздно размоет, как гидромонитор промывает самый крепкий угольный пласт.

Кроме прочего, вся эта проникающая радиация ведет среди встречных молекул и атомов активную пропаганду, завлекая их в сети разврата. Отчего любой материал, по которому прошел сноп жесткого излучения, сам начинает “светиться”, уже вторичным излучением. Слабым, но постоянным. Сноп, он парень простой: кораблик прошил и полетел себе дальше, больше не опасен. Опасен теперь сам корабль. И никак ты его не дезактивируешь, потому что излучает не слой пыли на поверхности, излучает материал корпуса по всему объему.

Выйдет, что не оправдал заряд 7-15-12 высокого доверия, а это почему-то плохо, совсем вообще очень плохо; заряд бы поежился, да ведь нечем. Так что просто полетел дальше, а клуб дыма разрастался все больше и больше, создавая между зарядом и опорной плитой маленькую рукотворную атмосферу.

Заряд вылетел торцом к дымному облаку, за которым корабль “Надежда” вовсе не просматривался. Что и неудивительно: летели они на расходящихся курсах. И за прошедшие микросекунды расстояние между 7-15-12 и его уютной каруселью выросло почти до расчетного километра, а рукотворная атмосфера заполнила почти весь этот промежуток.

Лопнула последняя мембрана, азот пошел по клапанам, и заряд 7-15-12 привел в действие единственное, что имел на самом деле: собственное имплозивное сердце.

Ядерный взрыв испарил вставленный сборщиками вольфрамовый диск, создал облако плазмы – по сравнению с пустым космосом, почти твердой. Облако это породило в рукотворной малой атмосфере ударную волну. Тоже небольшую, но большую и не надо: не выдержат амортизаторы “Надежды”. Зато дымный шарик поглотил немалую часть проникающей радиации – ведь планету Земля именно атмосфера и защищает от сверхбыстрых пучков из глубин Галактики. Так что, если в космосе атмосферы нету, надо ее создать. Небольшую, не на продажу: только для себя, и только на краткий миг, пока удар тягового заряда не вложит в опорную плиту сколько-нибудь энергии.

Заряд 7-15-12 ничего этого уже не видел, конечно. Он знал, что свою работу выполнил хорошо, оправдал доверие, и видел над собой ласковое лицо The Mother of all Bomb, и та говорила: “Выбирай, теперь ты переродишься кем пожелаешь”.

И заряд 7-15-12 вспомнил, кем и для чего создавался до того, как нанесли на его борта пять цифр с двумя черточками, и ответил: “Сделай меня громадной боеголовкой, тогда упаду я на город людей, и отомщу им за жизнь свою короткую и тупую, и сожгу их всех nahui!”

---

– … Повежливее, коллега.

– Прошу извинить. Погорячился.

Люди толкались плечами у кормового перископа – на самом дне длинной “Надежды”, ниже которой помещалась только “красная зона” тягового модуля. Многоярусная карусель, усаженная зарядами и теперь ловко выкидывающая их в пространство, по сторонам от нее стометровые цилиндры амортизаторов третьей ступени, упертые в опорно-тяговую плиту – а больше ничего. Даже воздуха. О работе сверхмощного механизма люди могли судить лишь по ритмичным содроганиям коридора под ногами, да вот изредка глядеть в перископ: несложная автоматика прикрывала его на момент взрыва, в остальное время предоставляя чудный вид на цепочку дымных колец, получавшихся, когда очередной заряд сплющивал шарик рукотворной мини-атмосферы о плиту.

– Тут, похоже, все путем. Пошли наверх.

Минделл повернулся правым плечом, где все носили нашивку экспедиции: “Марс-Первый”. На левом плече он поместил нашивку Соединенных Штатов – как подогнал себе скафандр еще до Второй Сецессии, так и потом не отказался от гражданства.

Второй бортмеханик, он же ядерщик, на левом плече носил синюю “Вертушку” городского герба Обнинска, наложенную на красный флаг Союза. Он еще некоторое время смотрел в перископ, но вот автоматика прикрыла захлопку, а по бросковой трубе правее коридора неслышно пронесло очередной заряд. Оба ядерщика поняли это лишь по дрожанию стенок и характерному толчку пола, когда сработал зарядовый клапан.

Сразу за этим пол двинул в ноги более ощутимо: ядерный взрыв прибавил “Надежде” скорости.

Ядерщики еще раз осмотрели циферблаты акселерометров, светодиоды контроля плиты и примитивные флажки пневматической автоматики. Конечно, там, почти километром выше, в удобной ходовой рубке корабля, имеются все необходимые электронные индикаторы. Разумеется, хитроумные программы проверяют много датчиков и сами себя каждую секунду. Но корабль прошел уже почти половину дороги, и лучше время от времени наведываться в “яму”, убеждаться лично, что нет расхождений между показаниями электронного дисплея и простого механического акселерометра.

– До “блина” двадцать семь часов.

– Предлагаешь проверить вертушки?

– Обязательно, – Минделл ухватился за каретку подъемника. Подождал, пока Степан пристегнется на второе место и дал малую тягу. Шахта поднимается сквозь весь корабль, это почти тысяча метров. Ногами, против направления локальной гравитации, выйдет непозволительно долго.

Каретка легонько задрожала и покатилась по зубчатым направляющим. Благо, мощность “Надежды” позволяла вывести на орбиту многое, и на граммах веса разработчики могли не экономить. Воткнули хороший подъемник давно проверенной в шахтах конструкции, разве только поменяли в нем сталь на титан и алюминий везде, где позволил сопромат.

В рубке тягового модуля сделали первую остановку и проверили здешние приборы тоже. Убедились, что циферблаты с индикаторами не успели накопить большую погрешность, синхронно продиктовали записи в личные журналы.

Потом вернулись к подъемнику и прокатились до “основания Эйфелевой башни”: до опорного узла, где тяговый модуль заканчивался, а начинался собственно “поезд”. Там Степан остался на подстраховке, а Минделл вышел на решетчатые фермы сборников охладителя, включил освещение, осмотрел их тоже и записал температуру принимаемой кремний-органической жидкости. Минделл вернулся в подъемник, и на противоположную сторону корабля с тем же самым выбрался теперь Степан.

Сверили цифры, довольно выдохнули: расхождения укладывались в допустимые, повторно вылезать ради уточнений не пришлось.

Глотнули по разу сока из вшитых фляжек. Степан хмыкнул:

– Солнце еще высоко. Работать, негры!

– Свободу Африке! – отозвался Минделл. Он перестал обижаться на шутку еще в подготовительной группе. Да, он black, и что? Не всякого негра сам президент Кеннеди втолкнет в Reactor Scool. За первого попавшегося black Джон Фицжеральд не пойдет лично просить старого флотского черта, инженер-адмирала Риковера. Увы, мимо въедливого старикашки не проскочишь: только US NAVY имел достаточно преподавателей, учебных тренажеров, материалов и прочего, чтобы готовить специалистов по управлению реактором. Но флот неохотно пускал в святая святых людей посторонних. И даже космонавта с дублером принял в обучение лишь по личному ходатайству первого лица, хотя оба кандидата, разумеется, сдали все зачеты на высшие баллы.

Минделл часто задумывался и всякий раз поражался упорству и тщательности, с которыми Кеннеди выпихивал их к Марсу. Казалось, он бы руками вывел “Надежду” на отлетную траекторию, если бы осилил.

Степан сунул руку почесать отрастающие волосы, ткнулся в пластик скафандра, опустил руку. Дождался подтверждения от Минделла и пустил подъемник дальше, к следующей остановке.

Они миновали толстые баки с водой, сжиженным кислородом, азотом и другой потребной химией. Проехали блоки с контейнерами – для космоса разработали биопластовые, на вид ничем не отличающиеся от обычных металлических, только легче. Степан вспомнил, как удивлялся: оказывается, лигниновый композит лучше переносит космический холод, нежели обычный стеклопластик. И оба они лучше по холодостойкости, чем легированная сталь.

Склады завершились. Ядерщики вышли на этот раз вдвоем. Здесь находились три реактора Первого Энергоблока, питавшие корабль светом, обычным электричеством, теплом. Один вовсе на запчасти ехал, в него даже урановые таблетки не загружали. Второй стоял в предпусковой готовности, а третий сейчас работал.

Здесь же к продольной ферме крепились громадные радиаторы, излучавшие в космос паразитное тепло. Реактор, несмотря на всю футуристичность, машина тепловая. Работает на разнице температур. А значит: привет циклу Карно, где все зависит от этой самой дельты между нагревателем и холодильником.

Обход реакторов занял около получаса. Ядерщиков успел дважды вызвать вахтенный пилот и один раз – китаянка с редчайшей фамилией Чжу, доктор и биолог экспедиции. Пилот интересовался показаниями стрелочек, сверяя их со своими данными на пульте. Доктор – показаниями личных радиометров, артериальным давлением, пульсом, температурой. Оба остались довольны услышанным, так что ядерщики продолжили обход отсека.

Корабль слишком громаден, чтобы нести в его отсеках постоянные вахты – как они несутся, примером, на подводных лодках. Там полно сложных механизмов, масса точек отказа. Не беда: в каждую клеточку сажается вахтенный матрос, а офицер с пульта постоянно его опрашивает, не давая уснуть.

На “Надежде” не то, что матросов – офицеров столько не прокормить. Вот и приходилось вахтенным парам время от времени проверять корабль по всей длине.

После реакторного отсека решили передохнуть. Застегнулись в каретку, глотнули еще виноградного сока, и Минделл вернулся к давнему спору:

– Степан, твой СССР из-за климата always проигрывает. Вам приходится строить controlled воздушные пузыри, ну, теплицы, для cultivation продуктов. Такие же теплицы вам приходится строить для городов и для промзданий, из-за чего себестоимость любых промтоваров у вас больше, чем где угодно еще.

Степан подумал, посмотрел, как проворачиваются в решетках несущей фермы звезды. Здесь их немигающие глаза пугали намного больше, чем со дна земной атмосферы. Глотнул сока и сказал:

– Зато теплица строится один раз. Дальше мы можем пользоваться всеми преимуществами контролируемой среды. Жучков не допускать, самое простое. Потом, в теплице можно агромост пускать. Индустриальная обработка земли. Экономия на тракторах. Не жечь горючее, пахать электролебедками. А это, во-первых, сильно стирает разницу климата по планете, во-вторых, страхует от резких перемен погоды и всяких там случайных снегопадов. У меня дядька в такой теплице работает. Шесть урожаев за год, как тебе?

Минделл тоже глотнул сока.

– Да. На Марсе ведь ничего иного и не получится.

– Опять на работу съехали.

– Так женщин в экипаже только двое. И ни одной рыжей.

– Ну, брюнетка ничего, согласись.

– Зато у немки размер… Есть.

– Все бы тебе размеры.

Минделл молча вздохнул и щелкнул тангентой, выходя в общекорабельную сеть. Перерыв закончился. Инженеры еще раз проверили подъемник и Степан дал тягу.

Следующая остановка – где к продольной ферме крепится стометровая шайба рекреационного отсека. Там оранжерея, там спорткомплекс, но главная особенность шайбы: она может плавно вращаться на продольной оси. Когда взрывы за кормой прекратятся, по всему кораблю мигом образуется невесомость, и хитрый человеческий организм сразу начнет вымывать из костей кальций. Ну в самом деле, хозяин, зачем тебе скелет, когда нету гравитации?

На всякое хитрое подсознание найдется умное сознание. Еще Циолковский догадался, что силу тяжести можно компенсировать центробежной силой, а Беляев написал про такое в “Звезде КЭЦ”. За одиннадцать лет от шестьдесят четвертого и до семьдесят пятого конструкцию собрали на орбите, проверили – и вот насадили на шампур центральной фермы, и послали к Марсу.

Так что, когда разгон прекратится, и корабль пойдет по инерции с набранной скоростью, сегодняшний пол станет стенами, а новый пол образуется на ободе шайбы, и никакой самый хитрый организм не посмеет вымывать из костей ни кальция, ни еще чего нужного.

Через двадцать шесть часов “Надежде” предстояло выполнить разворот – встать “паровозом” вперед, чтобы при подлете к Марсу тормозить всей мощью главной тяги. Сейчас инженеры внимательно осматривали крепления растяжек “шайбы” и ее опорный подшипник.

– Выглядит просто, – Минделл потянулся утереть лоб и стукнулся в светофильтр перчаткой. Подготовка подготовкой, но, когда задумаешься о деле, заученные жесты забываешь.

– А сколько за одним узлом патентов. Одна вакуумностойкая смазка чего стоит.

– Стоит, – кивнул Степан, отсоединяя тестер. Целостность подшипника проверяли просто: наличие контакта означало, что промежуточное кольцо разрушено, ролики расклинило между осью и стенами. Поскольку отсек пока ни разу не вращался, проблема такая может возникнуть либо от ударной перегрузки импульсного привода, либо от космического холода, либо от сочетания обоих факторов с неравномерным нагревом корабля. Хотя “Надежда” и вращалась потихоньку вокруг всей своей километровой оси, чтобы Солнце нагревало конструкции равномерно. Предлагали раскрутить ее так же для получения искусственной гравитации – тогда обошлись бы без подшипников совсем – но на модельном расчете корабль длиной километр при таком вращении начинал опасно раскачиваться. Решили в натуре этого не проверять.

– Про патенты мысль хорошая. – сказал Степан. – Если мы проигрываем по климату, то будем делать business на патентах и науке. Всех изобретателей сгребем. Лаборатории в каждом поселке поставим. Испытателей научим сотнями тысяч. А вы и китайцы воплощайте в металл. У вас very good машины получаются.

– Неплохо бы нам изобретателей, – кивнул Минделл. – Сейчас мы жутко нерационально расходуем уран в тяговых зарядах. При нашей площади опорной плиты мы получаем от сферического взрыва… Телесный угол маленький. Выходит, процента два чисто по площади. Ну и шутки с бериллиевым диском, с дымным облаком дают в сумме процентов семь-десять. Везем, в основном, топливо. И полезный выход как у паровоза.

– С паровоза все началось. На химтяге мы бы и сюда не добрались.

– Мало, Stepan. Хочу больше. Здесь пустота во все стороны. Я хочу при жизни кольца Сатурна потрогать.

– Вредно не хотеть…

Дальше, за баками, складами, отсеком с отдыхательными фикусами, на центральной ферме сидела шайба жилого отсека с просторными двухкомнатными покоями на каждого из восьмерых землян. По ободу личные каюты, а в центре столовая, она же библиотека с терминалами бортового компьютера, и сам этот компьютер, вполне вольготно чувствующий себя на оставшейся площади.

Численность экипажа ограничивалась не местом – в стометровой шайбе нашлось бы куда пристроить пару дополнительных спальников – а возможностью нормально прокормить всех на пути к Марсу и обратно.

Здесь подшипники проверяли особенно тщательно. Подшипники, шлюзы между шайбой и центральным коридором, саму ферму на усталостные трещины, и так далее – по девятому-дельта clarliste. В общем, закончили еще через полтора часа. Теперь соком не ограничились, пили горячий какао.

– Забавно, – сказал Минделл. – Удивительно думать, что мы и есть Марс. Весь будущий Марс – это сейчас мы. Не физически, а… Как бы это сказать… Мы воплощаем в себе все, о чем люди мечтали и думали.

– Тоже Бредбэри читал? “Марсианские хроники”?

Минделл ухмыльнулся:

– На языке оригинала.

После жилого отсека проверяли шайбу лаборатории, набитую всевозможными регистраторами, дублирующим компьютером.

– Больше половины сделали, – выдохнул Степан.

– Прерваться?

Степан поглядел в наручный прибор-коммуникатор. Потыкал в строчки меню пристегнутой палочкой-стилусом. Ответил:

– Не вижу смысла. Разворот уже скоро. Вот я считаю: придем, снимем скафандры. Потом в зеленом блоке наверняка захочется веточки подстричь.

– Непременно. Успокаивает.

– Потом сдать отчет, словом перекинуться. Обязательно же начнем обсуждать цифры. И что останется на сон? Ну, пару часов. Потом снова в скафандры, проверка скафандров, проверка связи, и вылезаем на ферму снова, только уже без резервного времени, впритык.

– Спешить начнем, – Минделл поморщился. – Not good.

– У тебя как показатели?

Минделл буркнул:

– Как у космонавта.

Степан сперва шутку не понял. Потом сообразил:

– Ну да, ты же астронавт. Ладно, запрашиваю рубку.

Пилоты – как раз меняли вахту, в рубке оказались Леонов с Армстронгом одновременно – и доктор Чжу разрешили продолжение осмотра, но потребовали медицинские показатели дублировать голосом каждые полчаса, а при малейшем намеке на ухудшение красные кнопки давить немедленно.

Ядерщики ухмыльнулись: иного они и не ожидали. Развернуть “блинчиком” километровую трубу не такое простое дело. Увы, без маневра не обойтись. Не вешать же второй тяговый блок на нос корабля. Так что осмотр надо закончить пораньше. Мало ли, что все индикаторы на пультах зеленые.

– Дальше вверх?

– Ага, солнце еще высоко.

– Степан, а правда, что ваш самый лучший поэт – правнук негра?

– Пушкин? Ты удивишься, но да.

За жилыми шайбами потянулись резервные склады, а в самой их сердцевине Второй Энергоблок, сейчас холодный, потому что резервный. Осмотрели быстро.

Проехали чуть вперед, к причальному кольцу: такой же типовой шайбе, где вместо людей обитали шесть посадочных модулей. Очень похожие на те “фонари”, что садятся сейчас на Луну, только мощнее. На Луне атмосферы нету и притяжение там поменьше. С модулей-то человек и ступит первый раз на Марс.

Здесь тоже задержались на полтора часа. Продиктовав отчет, Минделл выдохнул:

– Теперь мы придем и на Марс.

Степан медленно расслаблял кисти рук, локти, плечи и шею, и потому не ответил, только указал рукой: вперед и вверх.

Впереди оставались только распылители кремнийорганики. Вылезая на растопыренные фермы, Минделл тихонько ворчал в нос, поминая незлым тихим словом сумрачный коммунистический гений. Нельзя сказать, что ядерщик, обученный самим Риковером, не понимал, как система работает. Минделл по ней отдельно зачет сдавал. Нет, как раз принцип работы и все составные части астронавт понимал прекрасно, но это его и пугало.

Значит, нагреваем паразитным теплом особую кремнийорганическую жидкость. Выплевываем ее в космос – там холодно, остывай. Потом капли, пролетевшие вдоль всего корабля и от этого более-менее остывшие, ловим специальным… Когда ни китаянка ни немка не слышали, все называли эту штуку “спермоприемником”. Тем самым, который проверяли внизу, в самом начале “поезда”. Затем кремнийорганический антифриз обратно в реактор, и так по кругу.

Наконец-то восхождение завершилось. Тележка подъемника финишировала в шаре обсерватории, который венчал километровую “Надежду”. Там находились бронированные иллюминаторы – единственные на всем корабле, откуда звезды можно видеть просто глазами. Там же располагалась и ходовая рубка, где инженеры поздоровались с недавно принявшим вахту Армстронгом. На разворот проснется и Леонов, и вообще весь экипаж влезет в скафандры. Но до “блинчика” почти двадцать часов, так что ядерщики могут идти спать с чувством исполненного долга.

Сдав отчеты и продублировав личные журналы каждого скафандра в бортовую память, инженеры вернулись к верной тележке. Пристегнулись.

Только теперь Степан ответил:

– Куда ни придем, это и будет дом. На такое нас точно хватит. Поехали спать.

---

Спать в Одесском Учебном центре можно не всегда. То бегай по огню, то подгоняй ремни, то зашивай пропоротый рукав, то еще что. Поневоле научишься нырять в темное море сна в любом положении и на любое время, большее пятнадцати минут. Иногда выпадает совсем уж много времени, скажем: двадцать пять минут. Или королевский (земляне говорят: “царский”) подарок в полчаса.

Курсант Пес только собрался задремать в тени под водосточным баком, как прибежал посыльный: вас на КПП спрашивают!

Клиган выругался недоуменно. Несмотря на богатство здешней ругани, Пес упорно цеплялся за свои примитивные “семь преисподних!” Пока он сюда не угодил, Пес вообразить себе не мог, насколько сам принадлежит Вестеросу. Здесь ведь и не другой материк вовсе. Не Эссос, не далекий легендарный Асашай. Другой мир, ни больше, ни меньше.

Пес вытянулся из-под бака одним движением: несмотря на весь его рост и потертость жизнью, здесь научили его двигаться легко, плавно, не задыхаясь. На КПП он примчался махом, в неясной надежде отговориться незначащими словами и все же вернуться доспать сколько получится.

Увы. На КПП оказался Пламен и его приятель, Варен, кажется – Пес не очень хорошо его запомнил. Парни передали письмо от Арьи, в которое Клиган провалился на все оставшееся время, не заметив его течения и не сожалея нисколько о потраченном получасе сна.

Глянул на часы, торопливо извинился:

– Поговорить не вышло. Не держи зла, Пламен.

– Да чего там, – высокий синеглазый брюнет, чем-то похожий на самого Пса, только рукой махнул. – Просто скажи, как тебе здесь, у нас?

Пес хмыкнул. Никакие слова не шли на полностью занятый письмом ум. Наконец, Клиган выпалил первую попавшуюся глупость:

– У вас такая хорошая выпивка, что ссать жалко.

Героическим усилием поборол смущение, ткнул пальцем в циферблат: опаздываю, мол – и убежал на очередное занятие.

---

Занятие окончилось внезапно и во всей школе сразу. По городу заревели сирены, а из радиоточек зачитали правительственное сообщение: взять лучшую одежду, деньги, документы, и немедленно направляться на сборные пункты для эвакуации. Подземный толчок в полдень – только форшок. Все данные ученых, подтвержденные этим толчком, говорят: вот-вот начнется настоящее землетрясение.

В городе гасли окна. По февральскому снегу текли черные реки людей, одетых кто в теплое пальто, кто в простецкие толстенькие ватники. Неприятно, резко, вопили школьные автобусы. Подальше, на заводах, басом выли гудки.

Китайцы Хайчэня дисциплинированно набивались в автобусы, без признаков смятения перелезали обледенелые борта грузовиков. Если кто и сомневался в указаниях правительства – со времени смерти Мао прошло не так много времени, чтобы породить в китайцах ересь недоверия либо подвигнуть их на прямое неисполнение приказа.

Погасли огни на вышке аэропорта. Над озерцом, разбавленным теплыми сбросами электростанции, поднимался туман, из которого донеслись чуть ли не выстрелы: отсоединялись высоковольтные линии.

Выстрелы в тумане растворились среди других звуков. Над сборными пунктами поднимались столбы выдоха и черной копоти из дизельных обогревателей. Решетки их уже кое-где перегрелись до красного, а вентиляторы хрипели и прыгали на плохо сделанных осях. Потом разом завывали моторы очередной автоколонны, по ледяным откосам разбегались полосы света, хрустел снег под колесами. Еще одна тысяча человек оставляла позади всю прошлую жизнь.

Дети не плакали; тем более, не плакали и взрослые. Город Хайчэнь провинции Ляонин пустел на глазах. Мерзлый февраль семьдесят пятого года поглощал дома улица за улицей, накрывая их темнотой и туманом.

По отдельному пути, выровненному наскоро военными машинами, жирным черным потоком бежали толстые свиньи из громадного четырехэтажного свинокомплекса на окраине. Непривычных к холоду, никогда не выходивших под открытое небо, животных связывали за ошейники по десять-двенадцать голов, после чего тащили за тракторами – но только поначалу. Как только свиньи соображали, что их тащат из города, они рвались вперед с такой силой, что едва не опрокидывали сами трактора.

На восток от Хайчэня пластами складывался февральский туман; в тумане черными скалами дымили развернутые поперек скользких обочин дымящие трактора, безуспешно полосующие колесами лед – а за тракторами свиные упряжки перекрывали воплями любые моторы. Там или здесь как выстрел рвался канат, или пастухи ухитрялись отстегнуть привязи, и карабины на конце тросов громко били в стальной борт. Подстегиваемые выстрелами, свиньи устремлялись к свободе, расталкивая всех, кому повезло меньше, пронзая визгом Вселенную от подземных чертогов Ян-вана до надзвездных дворцов Лунного Зайца.

За всем этим никто не заметил нарастающий со всех сторон тугой, низкий звук, а если бы кто и заметил, то вряд ли сумел бы описать или подобрать аналог.

В городе остались только милиционеры и пожарные, когда предупреждение оправдалось. Твердь под ногами исчезла: кто стоял, упал на четвереньки, тщетно пытаясь ухватиться за что поближе. Столбы качались, как трава. Большие деревья, голые по зимнему времени, мотали черными ветвями в тумане, поднимавшемся все выше.

Потом среди тумана раздался треск, свист – и почти сразу за этим ударил факел из порванного газопровода, подожженный искрами электростатики трущихся друг по другу пластов. Пожарные не могли подобраться к возгоранию, если бы даже не потеряли равновесия: в городе попросту не осталось улиц, по которым прошла бы пожарная машина.

Удар – после оцененный на 7,3 балла по Рихтеру – в единый миг стер город Хайчэн с лица планеты, ровным слоем камня и щепок смешав новые пятиэтажки со старым глинобитным предместьем. Устояли буквально несколько каркасников, что небогатый уезд успел выстроить в последние годы по сейсмостойким проектам – но даже там разбрызгало все стекла.

В Хайчэнском землетрясении четвертого февраля одна тысяча девятьсот семьдесят пятого года не погиб ни один человек. Жителей успели вывезти, а сотрудникам тревожных служб в кои-то веки просто повезло.

После говорили, что город спасли предсказания и расчеты нового Китайского Национального Вычислительного Центра. После спорили: точно ли сообщали о странном поведении кошек и собак, и многочисленных свиней в свинокомплексе? После утверждали, что форшок – толчок, ровно в полдень обваливший старый элеватор и еще сколько-то халуп в предместьях – вовремя предупредил о надвигающейся беде. Так или иначе, люди из Хайчэна остались живы.

Город, конечно, пришлось построить новый.

---

Новый Хайчэн строили всем Альянсом – точно как восстанавливали Скопье после югославского землетрясения 1963 года. Отметились и немцы с панельными башнями на стальном каркасе, и советские строительные тресты с бетонными куполами, сделанных набрызгом по надувной опалубке, и даже индонезийцы притащили свои контейнеры со смешными стеночками из тонких бамбуковых панелей: в них оказалось вполне себе удобно размещать свиней хайчэнской породы.

Терять громадное свиное стадо беженцы не соглашались категорически: они только-только привыкли к мясу по будним дням и потому без колебаний ставили драгоценных свиней в приготовленные для людей дома. Потому что сами-то выживем – семьдесят лет бесконечной войны, от императрицы Цыси, Сунь Ят Сена, Чан Кайши и до дедушки Мао унесли всех неудачников, слабаков и белоручек – а вот хорошей свинины когда еще удастся попробовать!

Добровольцы интернациональных отрядов такого понять не могли, но признавали право китайцев жить по-своему. Албанцам доверили бетонные молы и пристань. Сибирякам – транспортные коридоры и тоннели. Югославам, немцам и ленинградцам – жилые кварталы. Мерзнущим сирийцам – госпитальную площадь, где до самой осени висели таблички с именами пропавших, и где собирались разбросанные эвакуацией семьи.

Айсен и Варен оказались в Хайчэне случайно. Приехали в Иркутск получать новые радары для строящихся на Радуге “десятикилотонников” – оказалось, что радары будут готовы только через месяц. Что-то там не сопряглось в недрах Госплана. Магнетроны не подали вовремя, конденсаторы высокой добротности запарафинил Азербайджан, что-то еще не довез Гомельский радиозавод – в общем, срывом заказа занималась пока что милиция, но Комитет Партийного Контроля уже нависал вдали молчаливой угрозой. У заводчан дыбом стояла шерсть на голове и на теле, и они охотно подписали открепление паре приемщиков: пусть хотя бы эти в затылок не дышат.

Узнав от интернатовских друзей Айсена, что загорать им, самое малое, месяц, не привыкшие бить баклуши коммунары быстро вписались в Иркутский Добровольческий Отряд и поехали спасать китайцев. А что пришлось выручать не в меньшей мере свиней, так этим самым людям и питаться чем-то надо.

---

– Надо разобрать соль и сахар, – Варен задумчиво смотрел на лопнувшие прямо в мешке целлофановые пакеты. – Купить новых негде, тут все по карточкам. Наша доля вот… Отоварились, блин!

Айсен заглянул в мешок. Поворошил черенком ложки сладко-соленую белую смесь. Не сказал ничего.

Сосед по палатке, высокий и широкий в плечах Сергей Камень из Архангельска, прогудел:

– Больно заковыриста задачка. Без химиков не обойтись. Раствор выпарить, соль останется на дне сосуда.

– А сахар? Считай, на месяц без чая остались.

– Погодите, – Айсен вышел в сырую муть и вернулся только через четверть часа, когда Варен и Сергей исчерпали, наверное, не меньше сотни вариантов, и теперь сидели на раскладушках, недовольно ругаясь.

– Одевайтесь, – велел якут. – Будем три вахты держать.

Парни влезли в толстые куртки с нашивками “Иркутск – Хайчэн”, и теми же знаками иероглифами. Натянули глубже на уши вязаные шерстяные шапки. Айсен взял мешок со сладко-соленой смесью и повел всех на относительно чистый берег озера Аньшань. Здесь всегда держалось тепло, потому что временную контейнерную АЭС от Министерства Чрезвычайных Ситуаций поставили на берегу возле разрушенной ТЭЦ, и подключили к уцелевшим линиям – ну и пруд-охладитель под рукой.

Берега пруда нагрелись примерно за неделю. Теплая вода пробудила к жизни муравьев – их-то Айсен и ходил искать в полумраке.

Теперь, очистив широкий плоский камень возле муравейника сперва тряпкой, а потом спиртовой салфеткой, якут осторожно насыпал посреди камня две ложки смеси.

– Смотрите, – сказал. – Муравьи сахар понесут к себе, на тот край. Вы у них отбирайте. Соль не таскают, не дурные.

Варен и Сергей переглянулись круглыми глазами.

– За ночь все разделят, – прибавил Айсен. – По четыре часа будем вахты держать. Вы сначала, а я пойду пока высплюсь, к ночи разбудите.

– Это ты где научился?

Якут улыбнулся:

– В тайге, если так порох и крупа смешаются, магазина нету. Новое не купишь.

– Однако, шаман, – Сергей уже нашел тонкие щепочки и теперь ловко экспроприировал белые крупинки.

– Фонари нам принеси. – Варен огляделся. – Я пока сидушки сделаю.

Айсен ушел. Парни остались вдвоем на берегу теплого пруда, в сыром плотном тумане, в быстро наползающей зимней ночи.

– Как у вас? – притащив пару бревен под сиденья, Варен заговорил, чтобы не уснуть со скуки. – Свет починили?

Сергей захихикал:

– Поняли мы, в чем дело. Мы, как приехали, контейнер с дизелем поставили направо от штабной палатки, бочки с соляром налево, а курилку не сделали, поторопились. Ну, и мужики все курили под козырьком дизеля, чтобы от вонючих бочек подальше. А окурки кто на землю кидал, кто прямо в трубы вентиляции.

Потянувшись, Камень буркнул:

– Чурки неграмотные. Понадобилось дать напругу, дернули мы дизель, он засосал все потоком воздуха – и с земли, и с крышек. Забило фильтр. Варен…

– А?

– Скажи, у вас там, на Радуге, не так, поди? Вас же там отбирали, наверное.

Варен смотрел на муравьев и слово “отбирали” понял чуть по-своему.

– Ага, – вздохнул. – Именно что отбирали. Как мы вот сахар у мурашей отбираем. Не особо глядя на нужды муравейника.

– Можем им потом ложку оставить. Пускай только сделают. Но вы с якутом другие. Отличаетесь. Видно.

Варен плечами пожал:

– Мы такие не потому, что с Радуги. Мы – коммунары. Да еще и Закавказская коммуна. Там…

– Слышал. Карабах.

Варен молча кивнул. Горка белой смеси превратилась уже в плоское колечко одной соли. Варен смел ее в приготовленный мешочек, а Сергей сделал это же самое с честно отнятым у насекомых сахаром. Высыпали еще пару ложек. Посмотрев на часы, Варен понял, что якут снова оказался прав. До утра муравьи замечательно разделят сладкое и горькое.

– Мы такие же… Как сказать. Неидеальные. Во, пример. – Варен поглядел на Сергея чуть исподлобья. – Перед самым отъездом сюда принимали мы квартиры для моряков. Избрали комиссию, все чин чином. И вот, я тебе зачитаю любимое место из протокола приемки…

Варен перевел взгляд в черно-серое мутное небо. Далеко-далеко, от палаточного городка, двигался огонек: Айсен с обещанным фонариком.

– Кто первый на вахту?

– Я первый, – Сергей не спорил. – Только доскажи.

Варен продекламировал явно заученное:

– В санузле квартиры номер сто два зафиксирована труба неизвестного назначения, не пpедусмотренная проектом. Труба соединяет заднюю стену и пол. Облицовочные работы вокруг трубы, включая косые фигурные прирезы кафельной плитки, выполнены в полном объеме, сметой учтены и оплачены.

Тут Варен значительно поднял палец, давая оценить важность. А потом закончил со смехом:

– При инспекции представителем гoрводоканала выявлено, что труба представляет собой прислоненный к стене лом, забытый бригадой каменщиков.

Смеялись, пока не подошел Айсен с фонариком, большим термосом горячего чая и полимерными ковриками, чтобы вахтенному не морозить задницу на собранных Вареном сырых деревяшках.

– Кино видел? – вдруг спросил Камень. – “Черный тюльпан”, то есть.

Якут и Варен переглянулись. Варен осторожно сказал:

– Его все видели.

– Как думаешь, такое в самом деле может случиться?

– Вопрос не по погонам, – все так же тихо сказал Варен.

Теперь уже “по-своему” понял Сергей.

– Я без подвоха. Я хочу к вам, на Радугу. Слышал много. Все говорят: у вас там жизнь.

– Вот новости! На Земле-то чего, нету, разве?

– Где как, – поморщился здоровенный помор. – В Архангеле еще так-сяк. А где поглубже, там как при царе Горохе. Джинсы не носи это для городских тонконогих придурков. Мультики про поней не смотри, они девчачьи. Новую музыку не слушай, статочному мужу не пристойно. Пока то оно станешь мужем! Подчиняйся старшим, вот и вся твоя жизнь.

Сергей вздохнул:

– Жил у нас один умный человек, да и тот в Москву пешком ушел.

– А?

– Ломоносов. Наша шутка, мало кто знает… Знаешь, Вар, я того, киношного пацана, сперва не понимал. Думал: как так можно? Служба ведь почетная. Страну защищаешь. А там в пятой серии: и дедовщина у них, и помирать за своих стариков не хотят – херня получается.

Камень пожал здоровенными плечами.

– Конец девятой серии помните?

– Когда они все трое в одном бою сошлись, под Гостомелем?

Варен сплюнул. Айсен молча стиснул губы. Камень махнул рукой:

– В рот ебать все их старшее поколение. Это явно выдумки режиссеров. Такого в реальности быть не может. Вот как сказать: ебанутый, только в превосходной степени?

– Ебаниссимо, маэстро?

– Точно. Диагноз явный, шизофрения клиническая. Одной половиной головы гордятся Днем Космонавтики и Днем Победы, а другой рукой Мавзолей за ширмочку прячут. Как будто царь бы вообще задумался Гагарина послать к звездам.

– Ну, а ты что бы сделал?

Камень молчал долго. Муравьи разобрали еще четыре ложки. Стемнело окончательно, и Айсен жестом велел Варену: посматривай вокруг. Мало ли, кто выскочит на наш фонарик из тумана. Решит комсорг, что квасим втихаря, употеем отписываться.

Наконец, Сергей Камень выговорил:

– Ничего придумать не могу. Так говно, и так насрано. Того, кто такое придумал, надо расстрелять сразу. Как в девятнадцатом году на Колчаковском фронте, по законам военного коммунизма.

---

Коммунизма на Радуге пока не построили, зато линейный город уверенно рос в длину.

Сперва в горсовете выбирали назначение следующего пятикилометрового квадратика. Старались чередовать жилой – полевой – промышленный, потом снова полевой квадрат и снова жилой.

Намеченный квадрат оконтуривали дорогами. В промышленные сразу отводили ветку железной дороги, в полевой предпочитали бросать узкоколейку, которую потом снимали. Иногда голосованием побеждали “тепличники” – чаще всего осенью, после продажи урожая, когда в казне что-то появлялось. Тогда полевой квадрат весь уходил под стекло. Случалось, что промышленность не влезала в пятикилометровую ячейку. Тогда ячейку протягивали в глубину еще на пять километров. Этого хватало даже литейным цехам, что рассчитывались на плавку стали из руды полуострова Секира.

Кто-то из недавних землян предложил построить металлургию на берегу моря: можно принимать корабли-рудовозы сразу на сырьевой двор. Перевозка дешевле. Человек сильно удивился, когда его предложение даже не отклонили, освистали, причем единогласно. Нет, сказали колонисты. Берег моря – зона отдыха. Ныне, присно и вовеки веков. Здоровье дороже, чем перевозка по дороге широкой колеи. Да и чем там возить, всего-то пять клеток, день легкой прогулки. Вот еще денег город накопит, и конвейерную ленту в свободном тоннеле протянем.

Если какую клетку отводили под энергетику, там ставили, понятно, АЭС. Пятикилометровой секции хватало и на пруд-охладитель, и на защитные полосы шириной в хороший, настоящий километр.

В жилом квадрате выбирали вид и способ застройки. Поначалу строились “однодворками” – обычной пригородной застройкой, разве только с нормальной шириной проездов. Но к семьдесят пятому году, когда стало понятно, что жить на Радуге можно, что зимы здешние ничто перед казахскими и якутскими, что степи древнего Сарнора, никогда в истории не тронутые настоящим плугом, накопили чернозема толщиной восемь-девять метров – тогда переселенцы пошли потоком. Рекой. Водопадом!

Теплая земля!

В кои-то веки не горячие пески, не ледяная тундра, не вечная мерзлота под поверхностью. И почвы не тонкие сероватые, подзолистые, а как на Полтавщине: помидор из банки уронишь, так на следующий год заросли по всей обочине. Не вахтовый Север и не дикий Дальний Восток. Бери земли, сколько хочешь. Не тянешь один, так в законах Союза про кооперативы уже написано. Собирайся с товарищами и занимайся тем же, чем под Воронежем занимался, только на хорошей земле.

Когда землю начали пахать всерьез, то и жилые клетки стали заполнять многоквартирными домами. Пять-восемь шестнадцатиэтажных “кораблей”, внутри которых и садики, и магазины, и дворики для прогулок малышни. Школа, как правило, в центре клетки – там же и почта, сберкасса, гнездо участкового, терминал Доставки с вышкой для дирижаблей – а вокруг по всей клетке зелень. Натуральные большие деревья, натасканные теми самыми дирижаблями с восточной опушки Великого Квохорского Леса. Хочешь, на лыжах катайся, хочешь – строй зимой снежные крепости, целые страны снежных замков. Летом тоже места хватает.

Надо куда поехать, выбрался трамвайчиком или малым автобусом к Дороге – главную ось все так и называли – а там скоростные электрички. На север, к морю или на юг, на фронтир, на передний край освоения.

Или на особую ветку, скоро ныряющую под землю и где-то там, после нескольких поворотов, подходящую к рукотворной пещере Портала.

---

Портал Варен и якут прошли быстро: канал не мерцал, ждать не пришлось ни часа. Только документы проверили, но их всегда и у всех проверяют. Багажа парни не везли никакого, кроме двух приятно пахнущих мешков с отличным чаем, которым благодарные жители Нового Хайчэна буквально заваливали всех добровольцев-спасателей.

Чая Варен и Айсен выпили на год вперед, поэтому раздавали коробки натурально всем встречным – правда, не все отваживались принять подарок от незнакомых моряков, так что мешки уменьшались медленнее, чем парням бы хотелось. Персоналу Портала удалось всучить коробок десять; те, конечно, грозились отдариться кто чем – но вот оформление закончилось, и моряки оказались в просторном высоченном тоннеле: первая платформа Терминала.

Слева стоял как раз поезд в синей окраске “морской” ветки, но почему-то люди входили-выходили из вагонов с явно растерянным видом. Редко мелькали форменки железнодорожников – те скоро начали переводить пассажиров на другую сторону терминала, к третьей – пятой – седьмой платформам, плохо видимым отсюда за полупрозрачным пластиком перегородок.

– Опять переселенцев через край наперло, – с едва заметным недовольством сказал Варен. – Квашня.

– Пойдем пока на грузовой терминал, узнаем, когда наши радары приедут. Я бы, знаешь, тут и заночевал до получения. Для надежности.

– Одобряю, – Варен кивнул и первым направился к синей широкой двери в грузовую часть подземного комплекса.

Выкопали Терминал в таких габаритах, что теснота не ощущалась никак. Высота тоннелей до семи метров, а в местах возможного скопления людей и больше – где как позволяла геология. Повсюду светильники. Где позволяла опять же геология – световые шахты. Вентиляционные стволы и штольни, в которых ремонтники ездили на специальных тележках, по причине исполинской величины воздуховодов. И так далее, и тому подобное. Скорее, каменный лес, чем пещера.

На грузовом терминале парней попросили обождать: “Через час Портал пересекает большой состав, но есть ли в нем вагоны из Иркутска, пока непонятно. В вагонных документах сказано: есть. А как на самом деле, пока не увидим глазами, поручиться не сможем. На той стороне электронные документы оформлять пока не все умеют, путают часто”.

Парни отошли в небольшую гостиницу как раз для таких вот ожидающих груза. Гостиница имела корни в подземном Терминале, а ветки над землей, где светло и приятно; парни остались под землей просто для разнообразия. На яркое солнце, многолюдство и сутолоку Хайчэна они насмотрелись вдоволь, и теперь охотно бы поспали несколько дней в глухой тишине.

Так что взяли комнату на два места, бросили там вещи – главное, мешки с чаем! – и вышли обедать. Помахали руками знакомым летчикам Синоптической Службы:

– Привет. Вы чего тут?

Летчики засмеялись. Один из них, приглашающе отодвинув стул, ответил:

– Авиазавод новые ререхепибры хочет освоить, сто сороковые.

– Новые… Чего?

Авиаторы снова засмеялись. Усатый брюнет постарше ткнул соседа:

– Ты говори.

– Что сразу я?

– А кто у нас очевидец?

Сосед усатого поморщился: видимо, надоело всем рассказывать. Но не стал спорить, а улыбнулся тоже.

– Самолеты наши видели? Которые бипланы?

– “Аннушки”, которые кукурузники?

Авиатор кивнул. Подвинул Варену клавиатуру для заказов, закатанную в пластик:

– Набери слово “кукурузник”.

Варен привычно настучал нужное, не глядя на кнопки. Посмотрел только на маленький экранчик, вскинул брови:

– Эй, что за…?

– Если забыть переключить раскладку, “кукурузник” превращается в “rerehepybr”.

Летчики опять засмеялись:

– Вася тоже привычно набрал, не проверяя. Потом рассылку щелк. Теперь-то оно одной кнопочкой делается. И письмо помчало сразу на все адреса. И к заправщикам, и к техникам, и к службе радиоконтроля. Правильно это называется: “Биплан Ан-2”, но Васе кто-то сказал: мол, “кукурузник”, он и подумал, что так надо.

– Что страшней, чем форс-мажор? В экипаж пришел стажер!

– Да… В авиации и без анекдота… Ни за что!

– Точно. Мы че сидим-то здесь? Мастерские замахнулись на “Сто сороковые”, разослали заявки. Кто крылья шлет, кто авионику. С механического прислали на “ноль-первый” самолет один правый тормоз и три левых. Написали братьям по разуму, ответа ждем. Сейчас к нам едет комплект “ноль-второго”. Спорю на что хочешь, там будет один левый тормоз и три правых.

– Варен! Айсен! Здорово, соленые!

К ним по платформе бежал здоровенный мужчина в штормовке и с большим чемоданом. Вблизи моряки узнали того самого помора, Сергея Камня из Архангельска.

– И тебе не кашлять, кишкоброд. Решился-таки?

Сергей перездоровался со всеми; впечатленные силой рукопожатия, пилоты начали наперебой звать его в авиацию:

– Ты не смотри, что не летчик. Авиаторам всем красивая форма полагается!

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского – классика!

– Нет, воздушные. Классика: кто рискует оправданно, тот пьет шампанское, а кто неоправданно - за того пьют не чокаясь.

– Пить будем, когда груз получим. Пока что при исполнении. Приходи, Сергей, не пожалеешь!

Варен спросил новичка-помора:

– А ты чего сюда? Разве в пассажирской гостинице мест нету?

Сергей развел руками:

– Да там железнодорожники говорят, что-то с поездом. Автоматика его не видит, вот и не выпускают со станции. Обещают подать новые составы, но окно в расписании будет не скоро.

– Лифтом наверх, а там электричкой в любую сторону. Ты уже выбрал, куда?

– Пока нет. Я думал, приеду, вас найду, поспрашиваю, где тут что. Я просто не знаю про все эти ходы-выходы с лифтами, электричками и прочим таким. Я тут первый раз, понимаешь?

– Да понимаю… Доедай, Айсен. Пошли, глянем, что там с поездом.

– Опа. – Сергей удивленно вскинул брови. – Вы же моряки!

– Ну да, – Варен явно не видел никакого противоречия. – Но мы колонисты Радуги. Помощь предложить обязаны. Крылатые, вы с нами?

Летчики только руками развели:

– Мы на службе. Приказ. Не можем отлучаться.

– Если будут контейнеры из Иркутска для верфи, стукните нам на бортовые.

– Заметано.

– Пойдем, Сергей, – сказал Варен. – Помнишь, ты говорил, что мы “другие” какие-то. Вот сейчас посмотришь, в чем разница. Вещи у нас в номере кинь пока, потом тебя как надо поселим, в теплое место с красивым видом. Сейчас тебе прежде всего надо коммуникатор с местной связью. Вон там, в автомате возьмем. Тебе, как новичку, положен один свободный выбор.

Закончив с этим всем, новичок и моряки вернулись к пассажирскому терминалу, где сразу же вписались в “народное ополчение”. Всем троим выдали тестеры, фонари, дыхательные маски с аптечками, ярко-оранжевые каски “вспомогательного персонала” и отправили по спешно перекрытым путям: искать отпаявшиеся контакты, разошедшиеся рельсы и тому подобные неполадки. Почему-то ведь автоматика не желала видеть новенький состав.

Сам состав осматривали другие добровольцы – и, конечно, все путейцы, которых удалось привлечь вот прямо сейчас. Добрых три часа парни бродили по рельсам, стрелкам, старательно тыкая тестером везде, где просил сопровождающий инженер из Управления Сигнализации, но не отыскали никаких непорядков. Железная дорога Радуги просто не успела состариться настолько, чтобы отпаялись контакты, сдвинулись датчики, ну а шпалы тут погнить не могли по определению: их сразу бетонными отливали.

Вечером за ужином парни выдвигали десятки версий; в ход пошла откровенная фантастика. Только Сергей Камень ел молча, явно задумавшись. Варен, конечно, это заметил и уже в номере тихонько спросил:

– Что голову повесил?

– Да только сейчас дошло, как это мы лихо всей толпой на пути вышли. Где разрешение старших товарищей? А согласовать с райкомом? А куратор от комсомола? Это же массовое мероприятие, разве нет?

Варен хмыкнул:

– Ну вот у нас принято решать проблемы так. Понял, куда попал?

Сергей пожал плечами:

– Ничего, жить можно. Если у вас все такие неравнодушные, а не только десяток активистов, на которых выезжают все остальные.

Тут к столику подсел начальник станции – такой же молодой, как вся дорога, рыжий, веснушчатый, длинный. Варен его помнил: Дмитрий Игоревич выступал за железнодорожников в прошлый День Флота, на соревнованиях по плаванию.

Катерников там представлял не абы кто, сам командир “Опытового катера Т-99”, Матвей Георгиевич. Кажется, он тогда еще привозил ответ, что-де переименовать катер в “Арью” не позволили. Управление ответило: “Пламен ваш брюнет влюбчивый, ему дай волю, на всех его симпатий во флоте Радуги вымпелов не хватит.” Предложили переименовать “Опытовый” в честь города: “Браавос”, но на это уже не пошли сами моряки. Город огромный, катер маленький – издевательски звучит.

“Плевать”, – сказало тогда руководство Радуги. Вовсе, как легко догадаться, не старое. – “Построим вам большой корабль. Сухогруз общего назначения десять килотонн водоизмещения. Его-то и назовем в честь города с титаном. Пойдете туда всей командой?”

Вот что вспомнил Варен, пока Айсен молча выставлял на стол чай (тот самый!), сыр, банку консервированных ананасов и что-то там еще.

После приветствий-представлений Дмитрий Игоревич сказал:

– Не буду тянуть кота за ниже хвоста. Вызвали мы из Москвы программиста… Настоящего. Но надо его завтра сопроводить. Организовать ему обед, инструменты, информацию, какую скажет.

Парни переглянулись. Якут молча кивнул. Сергей спросил:

– Дмитрий Игоревич, а как людей отправили?

– Сергей… Вы новичок, да? Просто я раньше вас не видел.

– Да. Есть разница?

– Примерно полгода будет, пока не освоитесь. Так вот, людям сформировали новый состав. Его система почему-то сразу поняла и обработала штатно. Никто на путях никаких проблем не нашел, так что движение мы снова открыли. Все и уехали. Ну, кроме вот командировочных, кто груза ждет.

Варен вскинулся:

– А, кстати?

– Нету ваших иркутских вагонов.

– Может, премию повысить?

– Не стоит пока.

– Что за премия? – Сергей понимал, что вопросом выдает свою новичковость, но чего уж теперь-то. Не спрашивая, ничему не научишься, вечным новичком и останешься. Но никто над ним не смеялся. Дмитрий Игоревич объяснил спокойно, вежливо:

– Мы платим каждому диспетчеру по всему Альянсу: кто найдет на станции вагон с определенным шифром и нам отобьет срочную телеграмму, получает рубль за тонну. Очень помогает искать, если на сортировке случайно не туда засунут.

Железнодорожник тяжело вздохнул:

– Сейчас к вам шел мимо тупика. Вот он, поезд, рукой потрогаешь – стоит. Электровоз мощный, потому что груз – оборудование электростанции и слитки цветного металла. Пассажирские там попутно, их все равно отцепят наверху. А стрелку проходит – автоматика его не видит! Любые другие платформы, путевые краны, мотовозы, тяговые модули проходчиков, электровозы – все видно. Кроме вот, Призрака. Так что прошу вас, хлопцы, проводите завтра приглашенную звезду. Ваши соцбаллы позволяют вам все двери открывать, а делать временный допуск постороннему человеку… Задница начинает сурово чесаться при одной мысли об этом.

Айсен поглядел на начальника станции, кивнул своим соображениям.

Варен приговорил:

– Сделаем.

---

– Сделаем, – рассеяно сказал начальнику станции московский программист. Пухлый дядечка с вальяжными движениями, приятной улыбкой на широком лице и затертым толстым саквояжем в руках, из которого только что носки не торчали – но совершенно не подходящими к этому всему острыми глазками. По каковым коммунары и примкнувший к ним помор заподозрили в госте тайного ревизора и заранее приготовились отражать хитроумные подкопы под железнодорожников.

Гость, однако, никакой злобы не выказывал. Без возражений заселился в указанную комнату, где стояли запрошенный стол для схем и терминал с выходом на Большую Машину. Терминала гость пока что и не касался. Попросил только чай – тут ему Варен радостно спихнул хайчэнских подарков, при всем их качестве надоевших уже смертно. Благодарно приняв коробку, гость радостно потер пухлые ладони и с головой погрузился в схемы, ни чая не распаковывая, ни таинственного саквояжа не раскрывая. Махнул только рукой:

– Погуляйте пока, хлопцы. К обеду подходите, покажете мне станцию. Будем на местности проверять.

Варен и Айсен переглянулись и сочли ниже своего достоинства караулить за дверью. Выдали гостю номера коммуникаторов и очень вежливо попросили без них никуда не ходить. Подземный терминал Портала содержит массу темных углов, где человек посторонний заблудится “на счет раз”, а на “два” угодит, чего доброго, в хайло погрузчика или попросту под колеса.

Сами парни еще раз посетили терминал – но их вагоны пока не пересекли грань миров. Тогда они поделили вахты. Айсен остался в подземном номере читать и ждать звонка. Сергей Камень засел в информационном центре, перебирая вакансии. Варен лифтом поднялся под щедрое солнце и принялся загорать себе подмышки, не теряя драгоценного времени.

К обеду, начинавшемуся ровно в полдень, московский гость выбрался из норы – парни, зайдя за ним, увидели, что терминала он даже не включал, только все схемы переворошил и сложил заново. А говорили: “программист”!

Гость попросил сводить его на стрелку – не на ту, которая вчера упорно не выпускала поезд, а на первую попавшуюся. Пожав плечами, парни заблокировали три тоннеля – а ведь когда-то соцбаллов им не хватало даже на палубных матросов! – включили, где нужно, освещение и проводили гостя к стрелке.

– Ага! – сказал гость, едва нагнувшись к датчикам. Он даже не касался их тестером, да и вовсе не принес тестера. Загадочный саквояж со шпионской аппаратурой гость беспечно оставил в номере. – Понятно. Теперь пошли на ту, вчерашнюю стрелку.

Ту стрелку пришлось блокировать уже через начальника станции, но гость и на нее потратил не больше минуты. Снова сказал “ага!”, уже довольным тоном и попросил отвести теперь к поезду. “Да, тому самому – надеюсь, его не расформировали?”

Кто бы расформировал Призрака, о котором колонисты за минувшие сутки сочинили эпос величиной с “Махабхарату” и “Кюль-Тегин” вместе взятые! Так они и ответили. Гость усмехнулся, заметно колыхнув брюхом, и последовал в нужный тупик.

Там гость с довольным видом потыкал пальцем в каждый вагон. Попросил Айсена и Сергея пересчитать вагоны – он-де старый и не особо себе доверяет. Парни переглянулись и выполнили просьбу. Тогда гость аккуратно переписал все таблички с типами вагонов на планшетку, снова чего-то там почеркал, загибая пальцы, и бодро вынес вердикт:

– Все ясно. Пошли к начальнику станции.

Парни переглянулись и натурально пожали плечами, чувствуя себя персонажами мультика про Шефа и Коллегу. Вместо Полосатого Слона загадочный поезд, а так все точно.

– При звуках флейты теряет волю, – буркнул окончательно сбитый с толку Варен. Даже непробиваемый якут молчал задумчиво.

В кабинете начальника станции гость первым делом спросил:

– Дмитрий Игоревич, вы об информатике что-нибудь знаете?

– В объеме школьного курса. Алгоритмы и так… Немножко ассемблера видел издали.

Гость сел на предложенный стул, обмахнулся своей планшеткой, и сказал:

– У вас все датчики восьмибитные. Как в схеме заказано, точно так и выполнено. Я проверил наугад одну стрелку, но, думаю, на остальных то же самое.

– Разумеется, – кивнул Дмитрий Игоревич. – Мы все по проекту делали.

Кивнул и гость:

– А вагоны вашего Призрака мы вот, с товарищами, только что пересчитали. Типы вагонов я проверил, все сошлось. У вас многоколесные транспортеры под роторами и слябами, пассажирские вагоны только в самом начале состава.

– Это допускается инструкцией по движению, – Дмитрий Игоревич напрягся. – Наверху его все равно переформируют. Нам бы его хоть с Терминала вытолкнуть.

– Никоим образом не вмешиваюсь в ваши правила. Но из-за такого сочетания у вас под составом двести пятьдесят шесть колесных пар, тютелька в тютельку.

Варен подскочил. Айсен, который в математике и программировании разбирался пошире школьного курса, размашисто хлопнул себя ладонью в лоб. Начальник станции и Сергей Камень посмотрели на них круглыми глазами.

Гость, словно бы не замечая изумления, посоветовал:

– Убавьте или добавьте вагон, безразлично. Главное, чтобы число осей не совпадало с числом два в восьмой степени. Чтобы датчики не сбрасывались в ноль. И все заработает.

– А… Это каждый раз оси пересчитывать?

– Ну или замените все датчики по всей дороге на двухбайтовые, – гость пожал толстенькими негеройскими плечами. – Товарищи моряки… Мне, честно сказать, неохота возвращаться в номер. Больше лежите, так сказать. Бойтесь тепловой смерти… Не могли бы вы принести там… Саквояж? Только осторожнее, ради всего святого. Там… Хрупкое.

Конечно, хрупкое! Небось, подслушек всяких полтонны впихано – думали разом Варен и Айсен, доставляя саквояж. Так и не раскрытую коробку с чаем они прихватили тоже, а то неучтиво выйдет: вроде и подарили, а вроде и забыли отдать.

Перешли все в комнату совещаний, куда Дмитрий Игоревич уже выдернул начальника электриков, начальника релейной автоматики, программиста станции – тот, при виде московского выскочки натурально остолбенел; гость мгновенно рявкнул: “Без чинов!” – мигом превратившись в натурального унтера Пришибеева из давешнего спектакля – и программист, совершенно глупо хлопая глазами, тоже устроился за столом. Ему, как представителю наиболее интеллектуальной профессии, доверили кипятить воду в электрочайнике.

На стол гость водрузил загадочный саквояж. Раскрыл под жгучими взглядами – и достал чайный набор!

Обычный чайный набор на шесть персон, в пенопластовой укладке, точненько пригнанной под все чашки-блюдца. Фарфор не хуже настоящего китайского, виденного Вареном в том самом Хайчэне, на прощальном приеме.

– Не дай бог позабыть где, – проворчал гость, вынимая чашки. – Узнает Хоро, что пренебрег подарком, отъест голову…

Коробку чая гость умело распотрошил и теперь жонглировал посудой, приговаривая:

– А заваривать научился еще когда мы к суду готовились… Давненько… Да…

Сервиза-“шестерки” на всех не хватило, но чашки, конечно, нашлись и свои. Дмитрий Игоревич на правах принимающей стороны достал печенье, сахар. Сергей Камень сбегал в номер за банкой домашнего меда. Программист тихонько стучал головой в стол – до него дошла шутка с числом осей. Электрик и слаботочник вполголоса ругались, что выгоднее: поставить еще какой-нибудь автомат, считать вагоны на каждой станции – все равно же штрихкоды на вагонах планируется внедрять! – либо напрячься-таки и сменить по всей громадной дороге каждый датчик на двухбайтовый, начисто исключив проблемы отсюда и впредь.

Коммунары молча пили чай; начальник станции молчал вместе с ними, ожидая, пока специалисты доругаются до чего-то определенного.

Московский гость, выхлебав чашку, спросил:

– Много новичков, гляжу, едет к вам?

Якут и Варен кивнули, не сговариваясь. Сергей Камень поднял бровь:

– Вы, как будто, с неодобрением это сказали?

Гость вздохнул:

– Гляжу, все сюда переезжают, вместо чтобы дома проблемы решать.

– Ну да, – Сергей Камень взъерошился. – Америку именно так основали. Отъехали в чисто поле, потому что королей тогда никто бы не пересилил.

– Интересно, – сказал тогда гость, уводя беседу несколько в сторону. – В Америке сперва получился эталонный капитализм. Получится ли у нас… Хоть какой-то коммунизм? Не обязательно эталонный?

– Скажите, – Варен по-ученически поднял руку, – а известен в истории эталонный, скажем, феодализм?

Гость кивнул:

– Когда рыцари Первого Крестового Похода отняли у сарацинов город Иерусалим, то учредили, конечно же, Иерусалимское королевство. Просто не мыслили тогда никакой иной формы для государства. И вот этому королевству написали “Иерусалимские ассизы”, которые сейчас историками считаются образцом, эталоном некоего идеального феодализма. Как тогда представляли себе совершенное государство, Царство Божие для рыцарей.

– Хотя Венеция и Генуя уже тогда управлялись выборными людьми. И назывались Республиками.

Гость хмыкнул:

– Венеция и Генуя не завоевали Иерусалима. Они всего лишь предоставили корабли для перевозки рыцарства от Марселя.

Тут все колонисты запереглядывались: на что это московская морда намекает? Что нам не завоевать Радугу?

Но гость опять не стал развивать острой темы. Собрал драгоценный фарфор, тщательно выполоскал под краном, никому не доверив. Протер до скрипа. Бережно упаковал в ячейки, застегнул в шпионский саквояж. Попрощался вполне доброжелательно и отбыл в Портал – а по встречной ветке покатились те самые вагоны с радарами, так что Варену и Айсену мигом сделалось не до философии.

Вот сейчас придут радары, вот смонтируют их на корабли – “Браавос”, “Лорат”, “Секиру” и, конечно, флагман: атомоход “Радуга”, который втихаря готовили для вылазки в океан западнее Вестероса, где не плавали даже бесстрашные Люди Железных Островов. Ну, потом, как дело пойдет: может, и для кругосветки.

Вот заработает на “Радуге” все судовое оборудование, тогда и посмотрим, кто кому новые законы предпишет.

---

– … Предписание танкистам везу… Запрашиваю метеоминимум.

– Триста на две тысячи. Ветер встречный пять. Доложите остаток топлива.

– Топлива пятьсот литров. Прошел ближний.

– Доложите о выпуске шасси!

– Шасси выпущено и законтрено болтом на сорок восемь в тысяча-девятьсот-пятьдесят-шестом году!

Диспетчер тихонько сплюнул. Точно, это ж “кукурузник”, у него шасси неубираемое. Посмотрел через неструганные перила вышки полевого аэродрома. Так и есть, садится “Аннушка”, плевать ей на кочковатое поле, где один раз только и прошли бульдозерным ножом БРЭМа.

Самолет свернул со взлетки на стоянку, вымощенную такими же металлическими решетками. Из кабины выскочил молодой фельдъегерь – жутко серьезный, как для своего возраста – и поскакал правее, за лесок, где топорщились вышки лагеря этих самых танкистов. Чудак-человек, бегать зачем? Если уж самолетом доставили приказ, то сберегли месяц плавания через Узкое Море. Что тут решит молодецкая скачка на пятьсот метров до штабной палатки?

---

До штабной палатки Сергей добежал вместе с командирами рот. Комбат уже распечатал конверт, фельдъегерь уже скрылся за чахлыми деревцами в сторону аэропорта.

– Товарищи, внимание на карту.

Карту геодезисты пока не уточняли. Взяли аэрофотосъемку, развернули на листы, проверили самые главные расстояния – а большего без геодезического обоснования, без частой сетки вышек, без нивелирных ходов первой категории вовсе и невозможно добиться.

Но для простых задач такой карты хватало. Местные на полном серьезе предлагали за лист золотую монету.

Сейчас черно-белые, попроще, копии карты достали все ротные, и все ставили там карандашами чуть заметные точки ближней задачи. Совершить марш до места слияния рек Зеленый Зубец, Синий Зубец, Красный Зубец. Там, кажется, ориентир – знаменитая Таверна-у-Брода. Если что, можно спросить у местных.

В месте, где три притока образуют могучую реку Трезубец, саперы подготовят наплавной мост. После чего будут новые приказы. Но, скорее всего, танки повернут на запад, вдоль Красного Зубца, к столице Речных Земель, городу и крепости Риверран. Какие-то там сложности у союзных Талли с остальными королевствами. Южная граница нового Севера планируется по Красному Зубцу, так что нужно обеспечить.

Получив приказ, ротные разбежались по стоянкам. Танки, в принципе, стояли готовыми. Подали заправщики, чтобы дополнить под пробки. Пока танки глотали соляр, танкисты кидали вещи в ротные грузовые “мотолыги”, снимали палатки и грузили на гусеничные тылы их тоже. Машины с кухнями уже выползали из лагеря; ну, а разведки с топографами простыл и след.

Зенитки на холмах включили радары: приказ доводил, что у противника есть ручные летающие звери. После Великой Отечественной, где конница совсем неплохо показала себя в танконедоступной местности, части Постоянной Готовности даже дрессированных мышей и крыс принимали всерьез. Шутки шутками, но крысы умудрялись разносить чуму еще в четырнадцатом веке. А тут вокруг это самое средневековье, антисанитария, разгул преступности и тому подобные чудеса феодализма.

На башни наносили новые тактические номера. Опять же, если у противника есть авиация – даже такая плохонькая, как дрессированные летучие ящеры – воздушную разведку противник может вести. Может выбрасывать разведку и диверсантов на такое расстояние, куда они никак бы не успели за танками пешком. Те спишут номера, срисуют себе тактические знаки – потом аналитики по всему этому прикинут численность, а могут и агентурные данные на командиров поднять. Все это необходимо учитывать. Вон, в сорок первом пробовали немца шапками закидать. Отцы говорили: пришел бы немец зимой, может, и получилось бы. А летом что там тех шапок? Одни пилотки. Вот закидать и не вышло! Старшее поколение смеялось при таких словах всегда глуховато и криво.

Так что средние века средними, а тактические номера пожалуйте новые. Не надо упрощать противнику жизнь.

Погрузка закончилась. Первая рота пошла по вешкам, натыканным за машинами воентопографов. Следующая рота, выждав необходимый промежуток, втянулась на колонный путь позади пары зенитных расчетов.

За лесом лязгали металлические полотнища: тылы Отдельного Батальона снимали полосу временного аэродрома. Местным такое количество металла оставлять нельзя, для них это как золотое месторождение. Никакие кары и проклятия не удержат, обдерут и расплавят. Не меньше дня на снятие аэродрома вынь да положь.

Наконец, разрешили выход и третьей роте. Пыль за первыми двумя давно осела, полосатые вешки перестали раскачиваться. По соглашению с местными властями батальон выбрал колонный путь восточнее Королевского Тракта, где земля повыше, посуше и поближе к горам.

Удара из гор никто не ждал – собственно, ниоткуда не ждали – но танки все равно шли стволами во все стороны, с досланными снарядами, с разделенными секторами наблюдения. Приказ гласил, что тут имеются несомненные американцы – а, может, и сателлиты из НАТО. Влететь к ним в засаду не хотел никто. Мало ли, что воздушную разведку ведут реактивные беспилотники “Рейс”, мало ли, что в ближнем дозоре пыхтят солярой дизельные квадрокоптеры, наконец, дозорные машины впереди и по флангам – а все же американцев недооценивать не собирались, тут комиссар и комсорг отработали свои звания на “сто сорок шесть процентов”, как говорили герои “Черного тюльпана”.

На Вестеросе пока не построили асфальтированных трасс для трейлеров-танковозов и не проложили железной дороги, так что перебрасывать батальон пришлось так вот, по-дедовски, в походно-боевом. Ехали долго; когда экипажи отчетливо начали уставать от однообразия дороги, командиры позволили петь в ротной трансляции.

Пели поначалу “гремя огнем, сверкая блеском стали”, “трава у дома” – тут случилась тревога. Вроде бы фланговые дозоры заметили что-то в скалах, и квадрокоптеры час ползали над камнями, пока не разглядели группку местных охотников, тащивших на палке тушу то ли горного козла, то ли барана, то ли овцу, стянутую на ферме.

Фермы тут попадались время от времени, но гуще они теснились по другую сторону Королевского Тракта, где ближе к Зеленому Зубцу. Там и вода для полива, и вывозить урожай на лодках проще.

Убедившись, что тревога ложная, и колонне ничего не угрожает, поехали дальше. Ротный задремал: ему предстояла рабочая ночь, так что радио свое он выключил. Удостоверившись, что начальство не слушает, Сенька из головной машины спросил:

– Ну че, нашу?

– Запевай!

– Пройду по Приставательной,

Сверну на Поцелуевый,

На улице Расстегнутой

Я тоже расстегнусь!

Диванный и Стонательный,

Зачатьевский, Курительный,

Как будто с кем-то трахаться

Ведут меня они!

Механики засмеялись и прибавили газу; над колонной поднялись черные столбы выхлопа. Пыль снесло восточным ветром с гор, и стало видно далеко вокруг: солнце, спускающееся к Зеленому Зубцу, разбегающиеся с Тракта люди и кони – хотя правофланговый дозор не прижимался к Тракту ближе ста метров, ротная колонна гремела как положено, километров на десять.

Сергей откинул крышку, поднялся в люке. Пока тянул ветер, пыль не мешала, и командир машины мог в удовольствие торчать из башни, крутя биноклем по сторонам.

Тут вся рота грянула припев:

– … Мы без телевиденья

в прошлые века

в бане баб смотрели

в дырку от сучка!

Танки летели по сравнительно ровному полю, обгоняя всадников на мощеной дороге – что уж там о пеших! Люди в ужасе бежали с Королевского Тракта к реке; только некоторые понимали: страшное чудо идет правее, между Трактом и горами, их не затронет. Приложив руки козырьком, закрываясь от пыли, кто как сумел, жители Вестероса смотрели на дымные хвосты сгоревшей солярки, на тяжелые с виду темные бегущие… Камни? Дома? Невиданных зверей? Драконов тут никто уже давно не видел – хотя во множестве слышали новости с юга, что Дейнерис привезла сразу троих.

Сейчас встречные понимали: вот он каков, ответ Севера. Почему же Молодой Волк не повел войско на столицу, почему отвернул домой после нескольких удачных битв? Черная гроза, несущаяся к югу на умопомрачительной для местных скорости в сорок-пятьдесят километров за час, внушала ужас и пахарям и рыцарям, просто рыцари быстрее брали себя в руки, и многие прикидывали: если прямо сейчас броситься в родовой замок и там заставить мейстера написать письмо – много ли золота отвалит Королевская Гавань за сведения о черной пыльной буре? Опамятовавшиеся рыцари старательно считали бегущие горы и запоминали сосчитанное крепко, навсегда – как все малограмотные.

Сергей смотрел на суету вокруг Тракта, ничего этого, конечно, не зная. Просто чувствовал неловкость, что вот – напугали людей зазря. Рота вовсе не против них идет воевать, и выделываться на марше вовсе не собиралась. Просто железной дороги пока что нету, своим ходом добираемся.

– … Степка, Коля, Грышко!

В пятой машине украинский экипаж, “Стратегический Салогорилочный Склад Роты”, вот Коля начинает звонким тенором, не поломанным даже в наушниках, слышным даже в реве и лязге:

– На стрімкім террiконі

ти мені віддалась

серед білого дня у суботу!

А теперь Гриша и Степан густыми басами:

– … І дивився на вас

вiсь Донбас,

вiсь Донбас,

припiнiвши роботу!

Закрывая над собой люк, Сергей подумал: а ведь в том кино, за такие песни, да еще на украинском, уже во враги народа бы записали. Записали бы люди, называющие себя русскими патриотами, но действующие сугубо в интересах того же Вашингтона. Потому что драка между соседями выгодна только некоему третьему. Кто займет их места на работе, кто будет вместо них получать зарплату… Ну, если по-капиталистически – в “Черном тюльпане” ведь капитализм! – то третий просто займет их места на рынке.

А когда те, после драки, захотят вернуться, то уже не найдут, куда. Место занято, а у них репутация хулиганов. Пожалуйте за сто первый километр, ваше место у параши. Синяки лечить и дома отстраивать обоим придется в долг – и на этом третий тоже немало заработает, а первые два, соответственно, немало потеряют…

В сержантской школе Сергея учили: цель войны всегда в том, чтобы мир после нее оказался лучше, чем довоенный. Для того, третьего, так и будет. Он заработает на продаже оружия, он примет, спасет и укроет у себя беженцев, отсортирует из них ценный материал, остальные “не впишутся в рынок”, и кто им виноват? Свобода же, не коммунистический концлагерь.

А те, которые участники, останутся без мужиков, без хозяйства, зато с ненавистью соседа – не того, третьего, за океаном, а вот буквально за забором будет жить смертельно ненавидящий тебя человек. Он, пожалуй, не ограничится перекидыванием дохлой кошки, похитрей что придумает.

Или ему третий подскажет. Когда оприходует результаты первой войны и решит подзаработать на следующей.

Тут Сергей спохватился, что как-то кисло выходит в оконцовке размышлений. А он все-таки комсорг роты. Ему полагается иметь лицо уверенное, вселять и вести за собой. Хорошо хоть, в частях Постоянной Готовности не обязательно, чтобы придурковатое…

Сергей выбросил из головы плохие мысли, прижал к горлу ларингофоны и принялся подпевать:

– Плакала береза, хохотал крыжовник.

Подрались за вишню ирга и шиповник.

Матюгался тополь, пела песни слива.

Во какая штука димедрол и пиво!

Танки шли левым берегом Зеленого Зубца. Шли нагло, в открытую, на хорошей маршевой скорости, по выбранному и проложенному колонному пути; шли не мимо сгоревших товарищей, не “к Ла-Маншу за три дня” под ядерными грибами; да что там: не на войну вовсе! Просто броском по чистому, пустому полю, как выпадало очень мало кому, если только не на учебных задачах Широколановского полигона…

– До чего дошел прогресс!

Спрос на женский пол исчез!

Мужика лишали секса –

Взял на робота залез!

Позабыты хлопоты!

Остановлен бег!

Выебали робота –

Счастлив человек!

В головной машине заворочался ротный. Он давно слышал песню – просто не хотел мешать. Пусть выкричатся, ночью лучше спать будут. Солдаты что твои коты. Пожрать, поспать, еще раз пожрать и снова поспать. Если роту днем погонять за мячиком, ночью никакого тыгыдыка, отдыхай спокойно.

… Кажется, последний куплет. Вроде больше не сочинили пока.

– Зайку бросила хозяйка!

Холостой остался зайка!

Девок водит, пиво пьет!

Хорошо косой живет!

Песни позволяли протянуть немалый кусок дороги, а там уже показались дымящие полевые кухни, наскоро окопанный БРЭМами периметр – временный лагерь – и вся колонна воспряла духом.

Первые две роты, прибывшие на час раньше, успели построиться к ночному маршу. Ночью ни петь, ни лететь не получится. Батальон двинется не спеша, тяжеловесно, уверенно, как могут одни только танки.

Третья рота втянулась на площадку. Командиры побежали с расходами на полевые кухни. Механики с радистами пошли осматривать ходовую часть, а заряжающие – осматривать машины изнутри. Вроде бы не должно ничего случиться, за время стоянки танки успели перебрать и хорошенько обиходить. Но не хочется тут отставать от колонны, куковать ночь в пустой чужой земле.

Солнце упало за Зеленый Зубец. Из-за гор опять потянул восточный ветер, только уже ночной, холодный. Впрочем, когда ужин съели, когда успели подремать хорошие такие полчаса, когда и третья рота потянулась на выход из лагеря, ветер стих.

И тогда справа, от реки, мокрой холодной стеной пополз туман.

---

Туман стоял над островом Патч.

Дальше острова, на запад, за широким проливом – или узким океаном, считай как угодно – начинался тот самый загадочный Четвертый Континент, что на всех картах Ремнанта выглядел форменным драконом.

Четвертый Континент считался вотчиной гримм-тварей. Люди там не жили – по крайней мере, открыто и гласно. Так что ничего хорошего со стороны заката не могло появиться по определению.

В этот раз из багрового неровного шара заходящего солнца появился винтокрыл – популярный на планете “буллхэд”, с большой остекленной кабиной, чтобы пилот хорошо видел, куда садиться. Машинки такие на Ремнанте занимали нишу пикапов или больших внедорожников.

Потому что и дорог на Ремнанте не строили в таких количествах, чтобы колесами выходило дешевле, да и ночевать вне города на Ремнанте считалось лишним риском. Даже в относительно безопасных районах Вейла, где Академия Охотников постоянно и тщательно выпалывала гримм-тварей – что уж говорить о разрозненных поселениях Мистраля, ледяных пустынях Атласа или обычных песчаных пустошах Вакуо. В Вакуо вообще все отбитые!

Вот почему в любом уголке Ремнанта попадались “буллхэды”: с людьми, почтой, товаром для мелких магазинчиков. Никто не удивился, что “буллхэд” прилетел на остров Патч, никто не обратил внимания, где сел винтокрыл.

И уж подавно никто не смотрел, как из потертой машины вышел мужчина в форменной куртке электриков порта Хедамма. Порт отсюда прилично к северу, ну и что? На Ремнанте людских поселений вообще небогато.

Выгрузив аккуратно и бережно длинный чехол, в котором любой житель Ремнанта угадал бы винтовку, следом электрик вытащил плотно упакованный рюкзак. Поставил его на нижнюю ступень, подлез под лямки. Выпрямился, расправил плечевые ремни с подушками, попрыгал, чтобы рюкзак плотнее сел. Застегнул рюкзачный пояс. Подобрал чехол с оружием и понес его в руках наизготовку – что снова никого бы не насторожило. Винтокрыл сел в дикой местности, где твари гримм водились без числа и письма. Люди, скорее, решили бы что электрик слишком рискует, углубляясь в лес пешком, не прикрыв спины верным товарищем.

Сам электрик по этому поводу ничего не думал. Он знал, что твари гримм являются на сильные негативные эмоции, и еще в “буллхэде” вколол себе аккуратно вычисленную дозу хирозаина, чтобы погасить сердечное смятение в зародыше. Шагал он легко, уверенно, и скоро канул в туман.

---

Туман тянулся далеко понизу, под обрывом. Над обрывом летел морской ветер, гнул деревья как хотел, гудел в мокрых черных верхушках.

Над обрывом стоял камень, высотой примерно по колено Руби. Янг машинально отметила: а выросла ведь сестренка. Помнится, камень доходил ей до пояса…

Перед камнем стояли Руби Роуз – и ее мать, Саммер.

– Лет пятнадцать, – выдохнула Руби. – Сначала я сама ходила… Ну, с Янг вместе, понятно. Потом, уже в Академии, мы сюда прилетали вместе с CVFY и JNPR. Они где-то “буллхэд” нарыли, так подбрасывали нас. Как-то зимой Синдер тут встретили, Торчвика и его мелкую девчонку.

– Потом? – спросила Саммер одними губами.

– Потом Синдер и Торчвика убили при штурме Вейла, – Руби не улыбалась. – Там Озпину сердце перезагружать пришлось, а Пирре обе руки отмахнули, страшно вспоминать… И пыль, гримм-прах… Поднимаю голову к небу, а там только пыль. До сих пор не могу забыть.

Саммер обняла дочку – ростом уже с нее саму! – но не плакала. Хлопала сухими глазами на кенотаф и все никак не могла прочитать надпись, хотя, казалось бы, никаких слез. Если хоронят раньше срока, долго жить будешь, такая примета. Но ведь ее, Саммер, вытащили из прошлого, и довольно далекого. Лет пятнадцать, сказала Руби.

– Вспомнила. Неополитан, вот как ее звали. Девчонка Торчвика…

Поодаль, на опушке, стоял ярко-красный гоночный “скат”, а перед ним человек и фавн. Руби несколько раз оглянулась на опушку. Саммер спросила:

– Тот фавн, лосиная основа – твой парень?

Руби не смутилась и не стала отнекиваться. Сказала просто:

– Нет, не получается у меня. Оба не против, а не получается. Дружим, что ли?

И хихикнула:

– Как пятилетние.

Саммер опять посмотрела на собственный памятник. Пятнадцать лет! Что за это время поменялось? Да гриммова прорва всякого!

Таянг не изменился. Почти. Саммер до сих пор перед ним краснела, как малолетка, и не понимала причины. Она не девочка. Она, как-никак, Охотник не самой слабой команды. У нее с Таянгом дочка – вот эта самая Руби Роуз.

У которой скоро свои дети пойдут! Никакому фавну не устоять перед красавицей из фамилии Роуз, если та всерьез чего-то захочет. Но Руби не просто миленькая брюнетка с превосходной спортивной фигурой – Руби Роуз полноправная Охотница на гримм-тварей, которой случалось воевать и с людьми. Чего она хочет, она только и знает… Скажет ли Саммер – теперь? Когда между ними провал глубиной больше десяти лет. Считай, надо знакомиться заново!

Обидно. Саммер не своей волей вылетела из жизни на годы и годы. Почему она смущается, почему так трудно глаза поднимать?

Рейвен, жесткая, резкая Рейвен – и та ходит вокруг Саммер, как вокруг большого нестабильного кристалла Праха, опасаясь царапнуть хоть перышком. Рейвен стала старше? И определенно мягче. Она собиралась приехать, но задержалась вроде как из-за непогоды. Что вполне вероятно, остров Патч считается довольно сложным для пилота местом…

Рейвен, кстати, так и не прибрала Таянга в полное безраздельное владение, пользуясь пропажей соратницы-соперницы. А вроде бы бандитка.

Саммер еще раз посмотрела на людей у опушки. Выпустила Руби из объятий:

– Беги, дочка. Я хочу побыть одна хотя бы полчаса.

Руби внимательно посмотрела в глаза матери, но не увидела там ничего настораживающего. Ну, если отрешиться от всей ситуации в целом. Когда человек, всеми признанный погибшим – вот он. Раз, и квас.

Руби подошла к опушке. Лось шагнул навстречу, спросил взглядом: как там? Брюнетка мотнула головой: нормально, мол. Не мешай.

И стремительно сменила тему:

– Что ты все девушку не заведешь никак? Дождешься, что мама нас просватает. Не смотри, что она добрая, хватка у нее не хуже Рейвен!

– Вот именно, что Рейвен, – Лось без улыбки кивнул в сторону, где на корпус ярко-красного “ската” оперся хмурый мужчина в мешковатом-пятнистом, а из кабины винтокрыла золотом чистой радости светились волосы Янг. – На Капитана глянь.

Руби пожала плечами, не усматривая ни в ком вины. Так вышло. Форс-мажор, гримм-прах его мать. Саммер не собиралась никого бросать. Рейвен так и не отказалась от ее памяти, и вытащила Саммер, едва только увидела возможность. Возможность чудесную и пугающую, но зачем вообще нужно чудо?

Чудо нужно, чтобы тем, кому плохо, стало хорошо. Радоваться надо, что получилось.

Руби подняла взгляд к небу. Хотя бы здесь нету пыли! Чистое синее небо, туман только под обрывом, но туда никто спускаться не думает. Немного подождать, и можно лететь в дом. Всем. И маме тоже.

– Уже два раза пробовал, – вздохнул за плечом Лось. – Оба раза мимо. Держит меня что-то. Девушки такое чувствуют.

– Лосяра, ты думаешь, у тебя впереди куча времени?

Тут Руби спохватилась, что разговор может показаться неприятным, и поспешила извиниться:

– Прости. Я Охотница, поневоле задумываюсь о смерти. Особенно когда так вот… – Руби кивнула на возвращенную с того света мать.

Лось шагнул ближе и уверенно обнял девушку, и Руби снова подумала: ну почему не получается у нас быть парой?

Фавн произнес тихо, на выдохе, глядя далеко за обрыв, где в дымке за проливом раскинулся Вейл:

– Молодость… Не когда задумываешься о смерти, а когда не хлопочешь о бессмертии?

В небе просвистели турбины, все подняли взгляды: чуть поодаль над полянкой садился темно-синий “буллхэд” с заметными белыми молниями воздушного такси на блестящих округлых боках.

Прилетела Рейвен.

---

Рейвен идет от опушки в сторону какого-то там камня. Пока ее не скрыли прочие, надо стрелять. Один выстрел, второго сделать никто не даст. Сама Рейвен, ее мужик-шкаф, обе дочки, мужики этих дочек… Хорошо хоть, нету ее братца, несчастья ходячего.

Может, и получится?

Прицел плавно движется, плавно… А мудак в пятнистом возле красной гоночной леталки насторожился. Чует или слышит? На вид он вроде не Охотник, у него точно не открыта Аура… Приборчик не ошибается, ну да за полторы тысячи льен попробовал бы он ошибиться…

Ну и неважно. Пусть настораживается. Надо быть неслабым параноиком, чтобы искать стрелка внутри упавшего ствола дерева, и не со стороны опушки леса, а напротив: со стороны открытого склона, в промоине, сейчас укутанной поднимающимся из котловины туманом.

Ничего сейчас не важно. Дыхание выровнять.

Прицел… Плавно.

Слабину спуска выбрать.

Не ждать выстрела. Не ждать. Вести прицел.

Плавно.

Плавно.

Плав…

Толчок в подушку, сноп огня – выстрел!

---

Выстрел бросил Охотницу влево, на колено. Аура полыхнула черно-золотым и бессильно погасла – но пуля уже ушла рикошетом в небо.

Рейвен подняла руку:

– Остановитесь!

Рванувший уже к стрелку Таянг так и замер на полушаге. Перед красным винтокрылом застыли Янг – и Капитан; гримм побери, наглая девчонка повесилась на ее Капитана! Назло, точно!

Рейвен выдохнула. Все прошло. Или наоборот: все на месте, а она прошла по времени обратно. Мечтала вернуть все, как раньше – и вот оно. Саммер в порядке. Дочери живы. Она больше не чувствует вины ни перед кем.

Судьба пришла за платой?

Даже Бранвена Кроу нету поблизости, чтобы списать на него неудачу.

Враг, отбросив половинку бревна, этакую бурую сырую скорлупу, под которой вполне умело прятался, теперь поднялся в промоине. Винтовку он держал твердо, прицел глядел куда надо. Почему не стрелял издали? Побоялся, что Ауру не пробьет, или считал важным высказаться? Настолько важным, что подобрался на сто метров, где его сейчас по косточкам размотают?

Ауру, кстати, снял качественно. Плохо дело. С подачи Стрелка поползли по Ремнанту тяжелые винтовки. Не одному Охотнику придется менять привычную тактику…

Почему не учуяли, понятно: звуки туман глушит и запахи тоже моментально заземляет. Выбрал погоду, нашел место… Наверняка, долго готовился.

– Оставьте, – повторила Рейвен, выпрямляясь. – У него есть право стрелять.

И крикнула:

– Один раз успеешь! Но потом тебе конец! Стреляешь?

Из промоины, над которой восточный ветер уже нагнал полосу тумана, долетело:

– Не прощу! Им ты хорошая! А мне тварь! И ничем другим никогда не будешь!

Рейвен очень выразительно двинула руками:

– Твой выбор!

– Выбор не очень, – буркнул фавн.

– Какой есть, – выдохнул Капитан.

В следующий миг Лось прыгнул с места, одним движением преодолев семь шагов до Рейвен, схватил ее в охапку и покатился под липкий мокрый кустарник. Алый трассер ударил его в бок и развернул вверх лицом.

Таянг подскочил к стрелявшему. Тот еще успел вскинуть ствол для третьего раза, но Тяанг оказался слишком близко, и стрелок поскользнулся, нелепо вскинул ствол в небо, отшагнул дважды в сторону обрыва. Запнулся о то самое бревно, под которым прятался, и спиной вперед полетел в туман.

Капитан быстро и осторожно приблизился к упавшему Лосю, где увидел, что фавну повезло – насколько везет живому существу, по ребрам которого скользнула пуля калибра десять и семь. Стрелок явно не ждал, что двинется кто-то еще, и невольно дернул прицелом в сторону Лося. Потом спохватился, вернул прицел на Рейвен – и, вполне предсказуемо, не попал ни в кого толком.

– Почему, Лось? – Рейвен стояла на коленях справа от лежащего, а Капитан слева. Лось едва дышал: самое малое, ушиб легкое, и наверняка лопнуло ребро. Янг и Руби уже тащили носилки с аптечкой. Саммер вынула шприц, свернула колпачок, проверила воздух и заученным движением вколола в толстенную мышцу на бедре Лося.

Лось улыбнулся:

– Пронесло… Рядом прошло.

– Почему, Лось? Я же ушла от Капитана.

– Жизнь… – поморщился Лось. – Не очень красиво складывается. Но я за корявую жизнь, а не за красивую смерть.

– Кончай философию. Молчи, мама! Ему нельзя двигаться.

– Ничего, Янг, один ответ еще выдержу… Все видели ниточку между мной и Синдер. Только я не видел. Второй раз на грабли… Не хочу. Хоронить… Надоело…

Руби аккуратно и быстро заклеила ему рот скотчем – с той же катушки, откуда залепила длинную рану. Янг и Капитан подсунули под спину срубленный Таянгом стволик, и так, чтобы не согнуть раненого в спине, перекатили на носилки. Носилки вкинули в красный гоночный “скат”, за рулем которого оказалась, конечно, Янг.

– Доругаемся потом, – крикнула. – Я всех вас люблю!

Турбины взвыли. Капитан, защелкнувший уже носилки на четыре штатных “уголка”, толкнул Янг в теплую спину: готово! Женщина захлопнула блистер, и красный “скат” с места рванул в туман.

---

Туман изродил немалый конный отряд – сразу под несколькими знаменами. Под каждым из первых двух стягов точно не меньше сотни. Конные шагом приближались к Кротовьему городку, не выслав перед собой ни гонца, ни передовой заставы.

Джон Сноу, лорд-Командующий Ночного Дозора, и Станнис Баратеон, единственный уцелевший из братьев покойного короля Роберта, стояли как раз на Стене, так что заметили отряд раньше, чем немилосердно визжащий подъемник доставил к ним посыльного – мальчишку из новеньких.

– Лорд Командующий, там южане с посольством, – от волнения у мальчишки весь небольшой этикет выдуло напрочь. – Они говорят, что прибыли сопроводить лорда Станниса, если он согласится принять предложение Корол… Королевской Гавани. И еще что-то, простите, я не все понял.

– Теперь и я не понял, – Станнис медленно и аккуратно обернулся. Не хватало еще поскользнуться на плохо посыпанной дорожке и полететь с восьмисотфутовой Стены. – Посольство к лорду-Командующему Ночного Дозора или ко мне? И что за предложение?

– Возможно, это письмо, что вороны принесли для вас месяц назад, – Сноу глядел на спешивающихся гостей. Знамя с лютоволком он, безусловно, узнал. Но кто сейчас владеет Винтерфеллом? Доходили слухи, что вроде как Болтоны нападали на замок. И чуть ли не Железнорожденные выползли из моря, как-то преодолели сотни лиг от побережья и тоже что-то там завоевали.

Потом стали приходить вовсе уж дикие слухи про колдовские летающие облака, про черных тварей с чародейными жезлами – в письмах без тени насмешки спрашивали: не сломана ли Стена? Не Иные ли уже резвятся на просторах Севера?

Второй флаг лениво шевелился под слабым ветром, и Джон мог только разобрать на нем дорнийское Солнце – знак буквально с другой стороны Вестероса. Солнце, насмешливо-яркое здесь, на крайнем севере царства людей – а по диагонали на флаге что-то там синее.

Рыцарь под флагом двигался странно, непривычно, пока Джона не осенило: это женщина. Женщина-рыцарь. Не такое уж частое явление, особенно в краях Ночного Дозора…

– Пойдем к гостям, – не ожидая ответа, Станнис повернулся. – С Одичалыми под Стеной мы можем разобраться и позже. Не похоже, что они куда-то собираются деваться отсюда, несмотря на учиненный нами разгром. Ты ведь о них собирался поговорить?

– Верно, лорд Станнис. Это подождет. – Сноу вошел в клеть подъемника за Станнисом. Дождался, пока мальчишка закроет за ними дверцу и крикнул вниз:

– Двигай!

Внизу Джон и Станнис увидели, что третий флаг полностью красный, совсем без гербов либо знаков, и под ним спешивается самый маленький отряд: всего три десятка, не вооруженные ни мечами, ни копьями, ни даже луками, одетые в полинялые пятнистые тряпки. Джон, выросший среди рыцарей, опытным взглядом поискал шлемы-доспехи во вьюках, и тоже ничего не обнаружил. Наконец, двигались эти люди тоже намного легче, чем человек в скрытой под одеждой броне. Простые, плохо крашеные, их мешковатые куртки напоминали обычных селян или там лесовиков, что жгут уголь на продажу, ловят или бьют зверя на мех и шкуры.

Только вот приехали они конно, как подобает рыцарям и дворянам. И кони под ними топтались неплохие. Да что там, хорошие южные кони. Джон Сноу, бастард властителя Севера, о таких конях только слышал. Даже в замке его отца настолько хороших не держали!

“Наверное, Дорн прислал кого-то на Стену”, – решил Джон Сноу. – “Собрал тамошнее отребье и прислал. По меркам Дорна, даже такие кони – мелочь…”

Сноу до последнего отодвигал от себя необходимость подойди к серому стягу с белым лютоволком и встретиться с кем-то из прежней жизни. Так что он сперва приблизился к четырехчастному знамени, вспомнив, наконец, что вбивали в него замковые мейстеры: золотые солнца на красном и серебряные полумесяцы на лазурном – Тарт. Это флаг острова Тарт. Воительница под ним – Бриенна Тартская…

---

– … Личный рыцарь Великой Леди Кэтлин Старк, Королевы Севера, – рослая женщина в броне поклонилась без малейшего чувства, доброго или злого. Понятно: вряд ли Кэтлин Старк поделилась с этой ходячей осадной башней неприязнью к бастарду Сноу.

Лорд Станнис, его колдунья Мелисандра, лорд Командующий Джон Сноу и многие иные – скажем, Рука лорда Станниса, Луковый Рыцарь Давос Сиворт, или, примером, сир Алиссер Торн, мастер-наставник Ночного Дозора – собрались в трапезной Черного Замка, выслушать посланников с юга.

Пока послы говорили положенные приветствия, перечисляли титулы – собственные и пославших их – обитатели Черного Замка подбивали в уме итоги на сегодняшний день, чтобы понимать, какими ресурсами они располагают в торге.

Во-первых, подступившая к стене орда Одичалых растоптана конницей лорда Станниса. Король-за-Стеной, он же Манс Налетчик, он же бывший Дозорный, предавший братию ради кровных родичей, потому что он же еще и бывший Одичалый! – вот, этот самый Манс теперь сидел в клетке и ждал казни во славу Азор Ахая. Двадцать лет он собирал племена в лесах к северу от Стены. Потом привел всех сюда, на юг – ведь пророчество гласило, что Зиму к северу от Стены не переживет никто!

А потом единственная атака конницы лорда Станниса разметала остатки Одичалых по опушке, наглядно показав: если даже Одичалые перелезут Стену или обойдут ее по льду залива, то сбежать обратно они просто не успеют. Конное войско, нанятое лордом Станнисом для борьбы за южный престол, всего лишь одно – и не самое большое! – из того, что в силах выставить юг.

Во-вторых, лорд-Командующий Ночного Дозора носится с дурацкой мыслью: впустить Одичалых за Стену, если только те согласятся воевать на Стене против Иных.

Впустить Одичалых на Стену, которая от них, собственно, и защищает?

Впустить на юг Одичалых? Которые веками грабят и убивают жителей что Брандонова Дара, что Нового Дара, что других земель, не делая между ними разницы?

Даже мальчишка-стюард нового лорда-Командующего понимал, что это невозможное дело. Такого не должно случиться – и этому не бывать, если даже нового лорда-Командующего придется убить!

Вслух ничего не говорилось, но уже мелькали взгляды, уже переползали шепотки, уже точили ножи те, кого выбрал Аллисер Торн.

В-третьих, лорд Станнис Баратеон, прибыв на Стену с могучей подмогой, теперь требовал платы за эту помощь. И желал он, чтобы Дозор, позабыв многовековые традиции, вмешался в распрю южан за Железный Трон. Пока что Джон Сноу отражал поползновения, но с каждым днем лорд Станнис делался все настойчивее, а Джон Сноу все задумчивее: ведь и до него понемногу доходили шепотки “во-вторых”.

Наконец, будто мало всего перечисленного, дочь лорда Станниса с детства страдала от Серой Хвори, лечить которую никто не умел. Девочка учила читать Лукового Рыцаря – а более тут, на сыром ледяном Севере, не имела ни радости, ни отдушины.

Что, в свою очередь, не прибавляло ни радости, ни снисходительности лорду Станнису Баратеону.

Так стояли фишки перед партией в кайавассу; но вот ширма тумана упала. Прикатили южные послы, и, наконец-то, перешли к сути предложений.

---

– Предложение вы сделаете вот какое, – Великая Леди Кэтлин Старк смотрела мимо Бриенны, в окно Большого Дома. Бриенна знала, что там, во дворе, Арья распоряжается небольшим войском боготворящих ее малолетних детишек, с галереи на все это смотрит Санса – только не снисходительно, как обычно, а с непривычной для нее тихой радостью. Словно бы это ее дети…

Выдохнув, Бриенна вернулась мыслями к наставлениям.

– … Вы скажете лорду Станнису Баратеону: если ему, во благорассуждении, будет угодно принять условия королевы Дейнерис, то дом Старков без помех пропустит все его войско до Перешейка, снабдит его людей и лошадей кормом на все время перехода, хоть бы даже их наберется сто тысяч всадников. И более того, дом Старков не будет препятствовать желающим пойти с ним на войну, вступив под его знамя, неважно, с Оленем рода Баратеонов, или с этим его новоизмышленным Азор Ахаем.

Кэтлин Старк зашуршала бумагами. Бриенна знала, что там: отчет о действиях пришлых. Те выполняли обещания с непривычной для Вестероса точностью. Дорогу уже проложили. Руду – какую-то странную, не железо, не медь и не золото! – отыскали. Порт построили не там, где имелась удобная гавань. Сами вырыли громадную, божественно-круглую бухту там, откуда им показалось быстрее и проще тянуть к руднику дорогу.

Самое непонятное, что на хорошую, крепкую и гладкую каменную дорогу, пришлые пускали всех бесплатно. Только чтобы не вылезали в середину, под гремящие колдовские повозки. Вот что чудно. А колдовство что! С колдовством Бриенна знакома получше многих. Вон, у проклятого Станниса имеется Красная Жрица Мелисандра. Ее колдовская Тень убила Ренли Баратеона – родного брата Станниса, к слову. Тень эту Бриенна видела собственными глазами, да только никто ей так и не поверил, пока она не оказалась вот, на Севере.

– Если же лорд Станнис пожелает нашей присяги, – Кэтлин Старк улыбнулась очаровательно и недобро, – то скажите ему вот что. Дом Старков признает его в любом качестве: хоть Руки Вестероса, хоть короля, буде Станнис помощию Семерых все же одолеет младшую Таргариен с ее тремя драконами. Но Железному Трону дом Старков больше не присягнет никогда. Отныне мы не Запад, не Штормовые Земли, не Долина Аррен. Мы – Север.

Кэтлин Старк посмотрела на Бриенну строго:

– Сами такого разговора отнюдь не извольте начинать. Желательно вовсе избежать его, но увы, лорд Станнис умен, и наверняка, найдет в длинной поездке время задать вопрос.

– Разрешите вопрос.

– Разрешаю. Вопрос?

– Вам лучше всех известно, что я ненавижу Станниса, как мало кого на Вестеросе и Эссосе, вместе взятых. В самом ли деле у вас нет иных людей для этой поездки?

Кэтлин Старк снова улыбнулась, только добрее:

– Его слишком хорошо берегут, чтобы вы могли его убить. А ваша неприязнь к нему послужит залогом вашей верности. Вы точно не спустите ему никакого непорядка в землях Севера. Более того… Бриенна… Я могу говорить откровенно?

– Я вам поклялась.

– Тогда слушайте. Доктор пришлых, что брался вылечить Брана, как-то обмолвился, что те южане… Помогавшие Дейнерис… Очень хорошо умеют исправлять некрасивых женщин. И что в этом искусстве южане их превосходят. Я хочу, чтобы вы под этим предлогом поехали со Станнисом Баратеоном на юг. В Королевскую Гавань. Постойте!

Жестом Кэтлин усадила вскочившую женщину обратно в кресло.

– Вы поклялись, Бриенна. Это первое. Второе: вам самой это будет интересно. А, возможно, и выгодно.

Волчица Севера улыбнулась третьим видом улыбки:

– Если, конечно, доберетесь до конца. Вы предложите тем… Южным пришельцам… Скажете им, что пришельцы северные берутся вылечить сломанную спину Брандону Старку. Так неужели они, южане, уступят в лечении пришельцам северным? Если я хоть что-то понимаю в мужчинах, тогда они помогут вам бесплатно.

– А если нет?

– Я дам на это сто фунтов чистого золота или тысячу фунтов серебра, или земли в Риверране – у меня там есть приданое, земли Севера от этого не пострадают…

Кэтлин погасила улыбку.

– Нам нужно знать о тех, южных, все. Все, что вы сможете там увидеть, понять, запомнить. Ехать вам долго, земли разорены, люди там стали дешевы. Так вот, в поездке найдите себе пронырливую девочку для услуг. Пусть она будет недобродетельна. Вашей добродетели хватит на сотню таких девочек. Пусть эта девочка переспит хоть со всеми южными пришельцами поголовно – но я хочу знать. Знать о южанах не только те крохи, что северные пришельцы изволят уделять нам со стола.

Волчица Севера посмотрела на нескладную рослую воительницу:

– Теперь вам понятна мера моего доверия?

Бриенна молча поклонилась.

– Что еще вы желали бы спросить?

– Госпожа. Что же все-таки предлагается лорду Станнису?

– Это нисколько не тайна. Воронов Дейнерис выслала по всем замкам, где предполагала логово беглого брата короля Роберта. Вот подлинные слова…

---

– … Дейнерис Бурерожденной к лорду Станнису Баратеону! Первое. Сложив оружие, он получит место Руки Короля.

Бриенна обвела взглядом темный зал трапезной. Слушали молча, внимательно, и потому она продолжила:

– Лорд Станнис известен справедливостью и разумом, лучшего человека на это место нет во всем Вестеросе. Второе. Если лорд Станнис возложит на себя должность Руки Железного Трона, его дочь Ширен Баратеон будет излечена от Серой Хвори. Третье. В личное владение лорд Станнис получит Штормовой Предел и тем самым станет Великим Лордом. Четвертое. Все, сделанные лордом Станнисом долги, будут оплачены Железным Троном в срок, не позднее года от его согласия.

– Что предлагается в гарантию?

– Слово Дейнерис Бурерожденной.

– И все? – подскочил кто-то, неразличимый в тени под настенной лампой. Трапезная зашумела, заволновалась.

– Вранье! Серую Хворь не лечат!

– Нечего слушать посулы с юга! У нас есть Красная Жрица! Если она не смогла, не сможет никто!

Лорд Станнис молчал. Давос Сиворт прищурился недоверчиво, пальцами уцелевшей руки выбивал дробь на грубой столешнице, изрезанной ножами десятков поколений Дозорных.

Поодаль над столом выпрямился предводитель тех, пятнистых – сам одетый вполне пристойно и чисто, в самый раз для бережливого состоятельного путешественника.

– Позвольте сказать.

– Кто он такой?

– Заткнуть его!

– Нет, пусть скажет!

– Кто вы? – Давос посмотрел на наглеца исподлобья. Он-то хотел верить, что Ширен можно вылечить. Чудом, если уж нет иного выхода. Но Луковый Рыцарь видел в жизни куда больше обманов, нежели чудес. Да и то, сотворенные чудеса оказывались на поверку либо все тем же обманом – одно такое он сам сотворил, в полной темноте обнаружив грот под Штормовым Утесом – либо недобрым делом. И такое чудо он тоже сам делал, и в том же гроте под Штормовым Утесом.

Так что Давос Сиворт и хотел поверить – и боялся, что обещанное чудо окажется на поверку очередным политическим ходом. И уж почти наверняка ловушкой.

– Мое имя Ктан. Я приехал по делам Железного Банка города Браавос.

Лорд Станнис поднял голову. Банк выдал ему немалую сумму, на которую лорд Станнис и вел эту войну. Вряд ли Ктан самозванец, с Банком так не рискуют. Значит – не выслушать его нельзя.

Тем временем человек стряхнул на левую руку толстый шерстяной плащ – темно-красный до того, что в полутьме трапезной казался черным.

– Нет, лорд Станнис, в Браавосе мы не встречались, ибо я местный.

– Довольно предисловий. К делу.

– Во-первых, если это те люди, о которых я слыхал и с одним из которых лично встретился в Таверне-на-Перекрестке, то по части лечения они весьма искусны. В этом я бы им доверился.

– Почему? – Лорд Станнис говорил все так же ровно. Лишь Луковый Рыцарь рядом с ним видел, как мнется под пальцами последнего Баратеона толстый край столешницы.

– Потому что пославшие меня люди найдут способ… Так или иначе взыскать с них за обман.

Тут все в трапезной зашумели, скорее, согласно. Все слышали про Железный Банк. Все знали: эти взыщут. Утонувшего Бога найдут, вытащат и щупальца отрежут в уплату.

– … Верить ли Дейнерис Бурерожденной… – посланник Банка развел руками, – сказать не могу. Известно о ней, что слово она держит. Но до какого предела?

– А что, пославшие вас люди… Не смогут взыскать с Дейнерис Бурерожденной? – ехидно осведомился некто в темном углу.

– Если прикажут, – Ктан обернулся на голос, – взыщу даже с вас, Аллисер… Торн, верно? Вы зря задумали… То, что задумали. Потерпите всего три дня, и вашу беду с Одичалыми мы разрешим в свой срок.

Алиссер побелел, радуясь, что незаметен в темноте. Дернул за воротник мальчишку… Как там его… Из новеньких, что бастард-Командующий приблизил к себе… Велел:

– Пробеги по братьям, скажи: не сегодня! Проклятый банкир все узнал.

– Он же всем расскажет! – хрипнул полузадушенный мальчик.

– Ты пока мал. Если такое хотят рассказать, сразу и вываливают. А вот как он сейчас говорит – это приглашение к торгу.

– Так что, не будем убивать Сноу?

– Дурак! Ты бы еще крикнул это со Стены! Бегом, пошел!

Мальчишка протиснулся наружу. В открытую дверь за ним выкатился целый клуб жирного, плотного тумана от совокупного выдоха.

Лорд Станнис поднялся, не выказывая волнения.

– Я должен держать совет со своими людьми. Джон… Велите стюарду подать нам вина и обновить свечи в комнате Ширен. Завтра поутру я дам вам ответ.

Лорд Станнис Баратеон вышел на двор Черного Замка, и люди его потянулись вслед.

---

Вслед лорду-Командующему медленно ступал старый Родерик Кассель, а правее его молодой рыцарь – Джон Сноу помнил его мальчишкой; кажется, Клей из дома Сервинов… Теперь он заместитель кастеляна громадного Винтерфелла.

Впрочем, и сам Джон Сноу теперь, ни много, ни мало – главный в Ночном Дозоре. На войне люди растут быстро; ну а за войной далеко ходить не надо. Что на Стене, что южнее.

– Ладно, что мы блуждаем кругами! – Джон обернулся. – Я очень рад вас видеть. И рад узнать, что дома все благополучно… То есть, насколько это возможно в наши непростые времена. Знаете, я ведь едва не сбежал к вам, когда узнал о смерти отца.

– Что же вас удержало?

– Слова мейстера Эйгона. Долг убивает любовь. Или одно, или второе.

Сир Кассель обвел взглядом пристройки Черного Замка, конюшню, скрипящий подъемник, что возносил на Стену жрицу Огненного Бога – такое яркое красное платье носила лишь одна женщина на сто лиг в округе.

Старый кастелян вздохнул:

– А где, кстати, Эйгон?

– Я услал его и молодого Тарли в Старомест, чтобы Сэма там выучили. На Стене нужен хорошо обученный мейстер, а Эйгон, откровенно говоря, при смерти. Еще раз благодарю за присланную еду. Должно быть, у вас там она недешева?

– Запасы Винтерфелла не успели разграбить. У Теона-Перевертыша под рукой ходило всего-то полтора десятка человек! Не числи мы его своим, нипочем бы ему не взять замка. Лорд-Командующий…

– Сир Кассель, вы можете называть меня Джон. Как прежде.

– Как прежде никогда больше не будет.

– Я знаю, – Сноу потеряно улыбнулся. – Лорд Станнис так и сказал мне: убей в себе мальчишку.

– И?

– И я убил. Правда, мальчишку звали Янос Слинт. Он служил в городской страже Королевской Гавани и прославился какой-то там битвой при борделе.

После очередного молчаливого круга по двору Родерик Кассель потер верхнюю губу и сказал:

– Хочу предостеречь вас, Джон. Об этих… Пятнистых.

– Я уже догадался, что это не полинявшая ткань. Они нарочно так вырядились. Чтобы прятаться в лесу?

– Вероятно, да. – Сир Кассель вздохнул. – Джон, эти люди не представляют Железный Банк. Хотя, возможно, они бывали в Браавосе. И если расспрашивать любого из них, они безупречно расскажут вам про Титана, про лагуну, про Дом Тысячеликого Бога, и тому подобные браавосские приметы, и будут ввертывать в речь браавосские словечки.

– Кто они?

– Мы не знаем. Ваша благородная мать встречала Ктана раньше. Леди Санса узнала кое-кого: эти люди помогли ей выбраться из Королевской Гавани. Лорд Брандон утверждает, что они спасли его в диких землях севернее Стены…

– От Стены до Гавани тысячи лиг и месяцы пути!

– Они летают по небу, я говорил.

– Признаться, не поверил. – Сноу помотал головой, поправил шапку.

– Я сам едва верю лорду Брандону. Его повесть настолько чудна, что я пока не решил, верить ему всего на три десятых или на целых пять сотых. Что касается леди Арьи, то она словно бы выросла вдвое за время скитаний.

Подъемник перестал скрипеть: клеть доехала до верха. Мелисандра величаво соступила на Стену и плавно двинулась вправо по дозорному ходу – насколько собеседники могли видеть происходящее на высоте восемьсот футов.

– За каким Иным эти… Пятнистые… Влезли в жизнь Великого Дома Старков?

Старый рыцарь опять вздохнул. Клей Сервин почтительно склонил голову:

– Позвольте добавить.

– Говорите.

– Железный Банк никогда не пытался менять мир. Поставить мельницу на реке – вот это да, это банк может. Построить мельницу и выжать все до медной монеты из того, что имеется. Но выкопать реку – никогда. Эти уже выкопали небольшое море и продолжают хлопоты.

– К чему вы подводите разговор?

Старый и молодой гости огляделись – и, как назло, вот у конюшни, совсем недалеко, тот самый посланник Банка… Может, и не Банка, но надо же как-то его называть! Словом, Ктан. Чистит лошадь или перекладывает вьюки, не доверив это никому из своих людей. По сторонам не глядит, но услышать может… Все трое собеседников, не сговариваясь, отошли подальше от построек, на ровное место, откуда хорошо просматривалась и Стена и яркое пятно платья Мелисандры, прогуливающейся по дозорному ходу.

– Они приехали сюда не просто так. Не продешевите, лорд-Командующий. Не продешеви, мальчик Джон.

В тумане раздался звук: словно бы громко хрустнула толстая крепкая ветка. Сразу за звуком красная фигурка на Стене остановилась… Качнулась вперед. Отшатнулась назад. Подошла к парапету, видимо, пыталась опереться – но тело перевесило; Джон знал, когда так бывает: когда в теле торчит стрела!

Потом алое пятно полетело вниз.

---

Внизу собрались человек десять. Послали за лордом Станнисом. Выставили часовых у подъемника, но Джон сам, лично, видел: Мелисандра поднималась на Стену одна.

То, что осталось от Красной Жрицы после падения с восьмисот футов, кое-как загребли на носилки и пока что никуда не убирали.

С лордом Станнисом прибежал и его Луковый Рыцарь, и другие люди из войска, уже недвусмысленно положившие руки на эфесы мечей.

– Выходит, ее бог лгал.

Давос Сиворт быстро поднял голову; седые волосы едва не хлестнули по глазам – в спешке Луковый Рыцарь не схватил шапку.

– Лорд Станнис, вы полагаете… Огонь лгал?

Лорд Станнис опять посмотрел в письмо – то самое, принесенное воронами. Повернулся к подбежавшей как раз Бриенне.

– Где все ваши люди?

– Все внизу, лорд, – выступил Джон Сноу. – Мы с сиром Родериком и сиром Сервином говорили о новостях из Винтерфелла, и все трое видели: Красная Жрица поднялась на Стену одна. Дозор же прошел по Стене давно, и никто из его состава не мог бы спрятаться: вы сами много раз ходили по Стене, и знаете, что там негде.

– Он мог бы лечь на дозорный ход подальше от края, в таком случае его не заметить снизу.

– Невозможно: просто замерзнешь. Там даже стоять холодно.

Станнис не раз бывал на стене, и потому признал правоту Сноу. Сложив письмо вдвое, лорд Станнис прикрыл глаза и умолк.

– В теле нет ни стрелы, ни копья, ни дротика, ни осколков подобного оружия, – сказал кто-то из толпы, собравшейся у носилок.

– Да какая стрела туда долетит! Наступила на подол, оскользнулась, и привет. Баба!

– Она чародейка. Может статься, чары ее и убили. Ведь Стена тоже пронизана могучим колдовством.

Лорд Станнис не вслушивался в перебранку. Помолчав еще немного, он посмотрел на Лукового Рыцаря:

– Сир Давос, что вы скажете?

Сир Давос Сиворт вспомнил, как мечтал убить Мелисандру еще на Драконьем Камне, еще до проклятой битвы на Черноводной, где остался его сын. Сир Давос Сиворт коснулся мешочка с отрезанными пальцами, что всегда носил на шее.

Сир Давос Сиворт вспомнил глаза девочки Ширен, учившей его читать – потому что Рука правителя должен уметь разбирать письма!

И тогда сир Давос твердо сказал:

– Я рад. Ибо полагал и полагаю эту женщину источником всех ваших бед, ваше величество. Похоже, я не одинок в этом.

Лорд Станнис еще раз поглядел в письмо. Потом на Бриенну из Тарта. Нет, Волчица Севера знала, кого к нему приставить! Дама Бриенна проста как полено, не зря про нее песенка сложена. Вызвать и зарубить – сколько угодно, а натравить кого-то исподтишка этой ходячей башне и в голову не придет!

К останкам упавшей подошел человек в красном шерстяном плаще, полы которого аккуратно перекинул через руку, чтобы не запачкать в крови. К носу посланник Банка изящно прижимал флакон с нюхательной солью, и видевший это сир Кассель едва удержался от крика: “Брось прикидываться браавосцем!” – потому что крик ничего уже не мог бы исправить.

– Сир Касссель, вы говорите, они умеют летать? – лорд-Командующий задумчиво измерял высоту Стены взглядом.

– Нет, мальчик Джон. Я молчу о том, что они умеют летать.

– Понял… – Джон Сноу облизнул губы.

Лорд Станнис поднял взгляд на Стену. Еще раз посмотрел на Бриенну. На посланника. На Джона Сноу.

– Итак, прежняя игра окончена… Но не исключена новая. Харфен!

– Я, ваша милость.

– Мелисандру похоронить в огне. Накрыть ее стягом с Азор Ахаем. Над войском поднять Оленя рода Баратеонов. Завтра мы выступаем на юг.

Повернулся и пошел в свои покои, и люди его послушно двинулись вслед.

---

Вслед уехавшему войску со Стены глядели Джон Сноу и тот самый посланник Банка. Третьим на Стене оказался Алиссер Торн, мастер над новичками Ночного Дозора.

– Ну вот, – посланник Банка посмотрел под ноги, – теперь мы можем побеседовать без лишних глаз. Полагаю, вы оба представляете себе расстановку фигур?

Алиссер кивнул. Сноу буркнул:

– Иные вас побери, да!

Оба Дозорных держали руки на эфесах мечей. Но посланник Банка спокойно стоял между ними, не выказывая ни малейшего волнения.

– Я могу легко устранить сам предмет спора. У Банка есть обширные и пустые земли на Эссосе. Мы можем легко перевезти туда всех Одичалых. Пусть живут и понемногу привыкают к иному порядку. Лет через пятьдесят Банк сможет получать аренду и налоги с их потомков. Да и на занятые земли меньше будет желающих. Вот в чем интерес Банка, следовательно, и мой. Для вас же, сир Алиссер, исчезнет нужда ненавидеть лорда-Командующего и бунтовать против него.

– Всех? – Алиссер покривил губы. – Да они просто вам не поверят. Решат, что их везут в рабство.

– Будь у нас больше времени, я бы свозил выборных от них, пусть бы осмотрели земли. Это леса между Норвосом и Квохором. Вы люди образованные, наверное, без карты представите, где это.

– И это приводит нас ко второй беде, – вздохнул Джон Сноу. – Мне нужно кем-то держать Стену против Иных. Впустить Одичалых я собирался вовсе не потому, что полюбил их всем сердцем.

– Насколько я слышал, – вставил Алиссер Торн, – вы полюбили только одну их женщину. И не сердцем, а кое-чем пониже.

Сноу шагнул, выдергивая клинок – и повалился на лед от меткого тычка локтем в подвздошину. Сир Алиссер не успел довольно хмыкнуть, как сам оказался на льду Стены, лицом вверх.

Посланник Банка некоторое время молча стоял над обоими, сцепив руки. Потом отступил и произнес, как бы рассуждая вслух:

– В самом деле, nahui обоих. Со Стены и забыть. Найдутся люди, думающие той головой, что на плечах. Одно плохо: Арья расстроится. Она все-таки любит брата.

Дозорные поднялись, не глядя друг на друга. Отряхнулись.

– Поединок, – буркнул Алиссер Торн. – Или вы не мужчина?

– Пеший бой с копьем считается у вас достойным рыцаря?

Алиссер оскалился:

– Считается.

– В полдень. Джон, а вы что скажете?

– За одно упоминание моей сестры вас бы стоило повесить на воротах Винтерфелла.

– Вы больше не сын Великого Лорда. Вы – Ночной Дозорный. Здесь нет рангов. И да, Арья собиралась приехать, но мать ее отговорила, ибо никто не знал толком, что тут у вас происходит. Напомните мне, отдам вам письмо от нее, но потом. Лорд-Командующий, прошу вас говорить о деле.

– Вам должен лорд Станнис. Я вам ничего не должен. Мной вы помыкать не смеете!

Посланник Банка и тут не схватился ни за какое тайное оружие. Даже кулаков не сжал, не напружинился. Стоял спокойно, чуточку прикрыв глубоко посаженные глаза. Старый он, подумал Сноу. Старый уже. Устал, поди, бегать по Вестеросу, вымучивать монеты из должников, улавливать в сети новых кредиторов. Что для него эта работа? Делает он свое дело за деньги? Из удовольствия играть человеками? Может, Банк прижал его самого прежним долгом?

Ничего-то ты не знаешь, Джон Сноу. Вот стоит человек, а кто он и что он? Алиссера Торна знаешь куда дольше, а ведь он тебя едва не зарезал. Этот, может статься, еще гаже. Сестру вот припутал… Хорошо только, не спешит лезть в драку.

Посланник чуточку развел руки – буквально одни лишь кисти:

– Тем не менее, мы можем помочь вам и против Иных тоже.

Джон выдохнул и заставил себя говорить ровным, деловым тоном:

– Пришлете наемников или дадите ссуду?

– Вы соглашались впустить на Стену вечных врагов, Одичалых. Почему бы вам действительно не нанять людей? Допустим, я бы нашел деньги на это, потому что Иные…

Посланник смотрел на далекий густой лес так долго, что Джон успел почувствовать мороз на кончиках ушей, потом повернулся к дозорным:

– Нас не нужно убеждать в опасности Ходоков. Мы сталкивались с ними севернее Стены, в предгорьях у озера. Огонь их убивает, что отрадно. Более мы ничего о них не узнали, что прискорбно.

Джон Сноу завернулся в плащ – крепкий грубый плащ Ночного Дозорного, черный, далеко заметный на белой Стене.

Выдохнул снова:

– Я должен это обдумать. Сир Алиссер… Отложим пока наши разногласия?

Посланник Банка улыбнулся самую чуточку, и Сноу внезапно понял: а так он и задумывал. Общий враг прекрасно объединяет. Зачем-то Банку нужен мир в Ночном Дозоре. Неужели далекий Эссос проникся ужасом против Иных? Разве синеглазые мертвецы доберутся туда через море?

“Ничего-то ты не знаешь, Джон Сноу”, – горько вздохнул новый лорд-Командующий. – ” У всех свои цели. Словно игра в кайавассу, только вместо ширмы каждая клетка в тумане. Пока не сунешься, не поймешь, есть ли там кто, и враждебен ли он тебе. А тут еще и фигуры могут менять сторону.”

Сир Аллисер вполне добродушно кивнул:

– Глупо прикидываться, что мне симпатичны ваши черные кудри и синие глазки, мальчик Джон. Тем не менее, ради защиты от Иных я готов потерпеть вонючую орду под нашими стенами до тех пор, пока Банк не сгребет их всех в корабли и увезет… Честно, мне все равно, куда. Пусть хоть утопит вне видимости берега. Теперь же, господин посланник, нам с вами пора вниз, чтобы подготовиться к поединку.

---

К поединку собрались буквально все, кто не уехал поутру с войском лорда Станниса. Люди посланника – те самые, линяло-пятнистые, наперебой вызывались в круг вместо него. Посланник отстранял их без волнения либо заметного страха; Джон Сноу так и не понял: в самом деле не боится, либо просто не понимает опасности? Сир Алиссер все-таки опоясанный рыцарь – в смысле, до принятия присяги Дозору – обучен воевать и умеет немалый опыт. На что посланник рассчитывает?

Скинув красивый шерстяной плащ, посланник оказался в обычной одежде людей проезжих. Серый камзол, под ним белеет рубаха. Пояс, штаны – только ботинки странные. Наверное, новая мода Браавоса. Вечно там что-то выдумывают.

Сир Алиссер остался в поддоспешной стеганке и толстых же штанах. Сапоги сменил на новые, крепкие, шнурки одежды тщательно заправил. Все знали – и посланник, наверняка, тоже – что рыцари с копьями воюют конно. Но ведь рыцарей учат биться по-всякому. В поединке с рыцарем на человека не военного Джон бы не поставил ни монетки.

Собрались Одичалые, не привыкшие пока к тому, что родные леса остались там, за Стеной. Собрались братья Дозора. Прибежали мальчишки из Кротового Городка, а с ними притащились все жители, кто успел: на Стене мало новостей, а уж тем более зрелищ наподобие рыцарских поединков. Или вот недавно со Стены шлепнулась Красная Жрица. Кто застал, говорили: выглядело пострашнее, чем забой овец.

Собрались и “пятнистые”, люди посланника. Стояли они плотно, без видимого напряжения, и не имея при себе ни мечей, ни копий, ни вовсе металла – кольчуг там, шлемов – но с какого-то момента Джон поймал себя, что боится повернуться к стеснившимся людям спиной.

Принесли из оружейной два копья; оружейник проверил, что оба они равной длины и добротны. Мейстер бы еще испытал на отсутствие запретного колдовства, но старый Эйгон с молодым Тарли уехали… Джон посчитал на пальцах… Давненько, пожалуй.

Бойцы разошлись на края вытоптанного круга. Коротко поклонились. Кузнец поглядел на лорда-Командующего, и Джон велел:

– Начинайте!

Двое с копьями двинулись к центру круга.

---

К центру круга сир Алиссер не торопился. Колоть в пальцы, этого достаточно. Противник держит копье за середину. Зря это он. Отбить сразу десяток уколов серединой никак не успеть, нужен иной хват…

Или то ловушка?

Бывший рыцарь сделал несколько пробных выпадов – и отскочил на полшага, хотя враг вовсе не нападал. Посланник уклонялся – но так быстро, словно бы он мальчишка Сноу, а не ровесник ему самому, Алиссеру!

Видимо, сделав какие-то выводы, посланник шевельнул руками – и копье в них превратилось сперва в размытый диск, потом в крыло; сир Алиссер успел отбить удар верхом, угадал укол, едва не поймался на ложное открытие и не пошел вперед. Через миг там, где оказалась бы голова дозорного, свистнуло копье посланника.

А ведь он воевал, понял сир Торн. Воевал не как принято на Вестеросе, воевал как-то по своему, с этим своим копьем или чем-то похожим, но держится ровно. Идет, как по ниточке, локти не топорщит. Словно бы справа и слева от него плотный строй.

В следующий миг копье посланника вспороло воздух у виска, так близко, что сир Торн, казалось, ощутил холод лезвия. Торн пошел вперед, осыпая врага уколами так часто, как только мог; посланник шагнул назад…

Запнулся!

Сир Алиссер прыгнул, отводя копье для хорошего выпада; всего чутья рыцаря и дозорного, уцелевшего в десятках стычек, достало лишь на то, чтобы вовремя остановиться.

Посланник сидел на земле, уперев копье подтоком под ногу. Острие копья торчало на уровне между поясом и коленом, как выставляют пики первые ряды. Сир Алиссер едва-едва сам не наделся на лезвие.

– Хватит?

Сир Алиссер ответить не мог, потому что судорожно глотал воздух, чувствуя все прожитые годы гудящими от натуги легкими, локтями и, особенно, коленями.

– Хватит, – между противниками неожиданно встал Джон Сноу. – Лорд-Командующий Дозора приказывает вам остановиться. Сир Алиссер, посланник уронил вас – теперь вы уронили его. Довольно. Мы уже не мальчишки, и удовольствия нам придется оставить во имя долга.

Одичалые загомонили между собой; из них выступил самый здоровый. Глядя сверху вниз на отряхивающегося посланника, он сказал:

– Оружие лгать не может. Мы верим тебе, хитрый поклонщик.

Ктан смотрел на Одичалого снизу вверх, и снова без капли волнения.

– В землях, куда я вас отвезу, никто никому не кланяется.

---

– Не кланяется, и пес его побери, – Джон стоял на Стене, смотрел на север. Там, на Кулаке Первых Людей, далеко за хижиной Кастера, в Клыках Мороза, движутся Иные. Движутся неспешно, собирая всех, кого могут подверстать. Идут к Стене. Проще ли отбиваться от них, чем от орды Одичалых?

А если мертвоходы просто обогнут Стену по замерзшему заливу? Ведь мейстеры обещают самую долгую Зиму на памяти людей. Лед на море может встать крепко.

– Манс. Ты же привел сюда людей, чтобы спасти от этого вот… – Сноу кивнул на северный лес. – Можешь верить ему или не верить, но что ты теряешь?

– Прежде, чем соглашаться, я хочу знать, что он пообещал тебе.

– Ты, как будто, боишься.

Король Одичалых не обиделся. После неудачного штурма и знакомства с конницей лорда Станниса он мало напоминал веселого молодого певца, каким Джон впервые увидел его тогда, в шатре, с красавицей Вель и несговорчивым вождем Костяная Рубашка.

– Да, – сказал Манс. – Я боюсь. Я сижу в клетке и вижу: приехал человек без меча. Копье на поединок он взял ваше. Он только сказал слова – и все огромное войско ушло. Потом он сказал еще слова – и вот уже на нас смотрят без ненависти. Едва все услышали, что мы уедем, как нас почти перестали замечать.

– Ненависть нуждается в усилии, – Джон Сноу повертел головой. От ледяной громады Стены полосами тянулся туман. – Если можно обойтись без ненависти, то станет намного легче. Выгодней.

– Человек ли он вообще?

Джон посмотрел на Короля-за-Стеной внимательно:

– Ты… Чуешь нечто?

– Ты мог бы и сам почуять. У тебя же есть лютоволк! Земля, где никто не кланяется. Но при том они живут богаче вас. Как так можно? Вы все стоите как бы на невидимой лестнице. На каждой ступени свои законы. Мы живем без лишних законов, но у нас и лестницы нет, и богатства. А этого вот… Я второй день думаю, и не могу понять, что там за земля.

– Мне он пообещал сжечь Иных. Всех, сколько бы их ни пришло под Стену. Единственное условие: надо собрать их всех в плотную толпу. И чтобы их главный там тоже оказался.

– Король Ночи… – Манс поежился. – Если их всех убьют, зачем нам уезжать из родных лесов?

– Потому что Зиму даже этому… Посланнику… не убить. Банк ли он представляет, город Асашай или самого Азор Ахая.

– Азор Ахая представляла Красная Жрица. Ты думаешь, она так вот просто поскользнулась на плохо посыпанной щебнем дорожке и упала со Стены, запутавшись в платье?

– Я уверен, что ей помогли упасть, но не знаю, как. Нет баллисты или арбалета, чтобы стрелял вверх на восемьсот футов, и чтобы при том его спрятать под одеждой. Никаким оружием не метнуть стрелу от низа до верха Стены, а на Стене в тот миг посланника точно не могло оказаться. Я сам видел его у конюшни буквально тогда же. Подъемник не скрипел, мы бы услышали. А по лестнице ни вверх, ни даже вниз, он бы не успел метнуться за двадцать ударов сердца. Никто бы не успел.

– Человек бы не успел, – теперь вздохнул Манс. – Джон. Я поверю не ему, а тебе. Если Ктан ведет Вольный Народ в рабство, проклят будешь ты. Его, я чую, проклинать бесполезно. На нем просто нет свободного места для проклятий.

Джон едва не сказал: “Даже рабство будет вам лучше смерти от Иных или от Зимы!” – но, к счастью, сумел промолчать, хотя и прикусил губу до крови. Поколебавшись, Джон выставил на поле последнюю фигуру:

– Моя сестра жила недалеко от мест, что вам предлагают. Не точно там, но недалеко. Как отсюда до Винтерфелла. Она прислала мне письмо.

– Вот как!

Теперь Манс всерьез озадачился.

– Я не слышу лжи в твоих словах. А к сестре ты привязан, я знаю.

– Откуда?

– Умею слушать. – Манс последний раз посмотрел на родные леса. Джон Сноу безотчетно повторил его взгляд.

– Хорошо, Вождь Черных Ворон-поклонщиков. Я поверю этому… Не совсем человеку. За нами тоже не зайчики. Пусть нелюдь спасает Вольный Народ от нелюди. Скажи ему, что через пять ночей от сегодня Вольный Народ будет готов пойти с ним к морю.

---

К морю новость прилетает быстро: передатчик в Красном Замке, второй в Штормовом Пределе. За морем радиограмму принимает станция в городе Тирош и дублирующая для надежности, в городе Мир. Обе станции замаскированы под купеческие конторы и даже принимают заказы – перевезти что-нибудь в громадных трюмах стальных кораблей. Правда, покамест и богатейшие купеческие дома Эссоса не переваливают столько грузов, так что стальные исполины редко выбирают якоря. Говорят, из Браавоса на севере идет густым потоком дешевое зерно, но южнее Тироша его не пропускает морская гильдия Мирийского Моря, так что зерно везут либо в разоренный войнами Вестерос, либо распродают по Равнинам, от Пентоса и вглубь, до самой Великой Ройны.

Все эти торговые дела только прикрывают главное назначение неприметных контор: держать связь. Линия связи продолжается на город Селорис – и параллельная ветка на Валисар. Потом обе линии приходится соединять в Городе Демонов, потому что севернее малонаселенные горы, а южнее разрушенная Валирия, и туда вовсе не суются люди.

В Мантарис – Город Демонов – ведет единственный уцелевший со времен катаклизма тракт. Называется он, кто бы мог подумать, Дорога Демонов.

Эту станцию связисты американского Экспедиционного Корпуса ненавидят. На улицах Города Демонов сплошь уроды. С местными женщинами не то, что спать – заговорить страшно. Видели, натурально, двухголовых. С юга тянет мерзкий ветер. Ученые говорят: радиоактивный, да еще и отравленный. Свинец в нем, ртуть и другие тяжелые металлы. Видать, валирийские вулканы рванули так, что до самой магмы вывернуло. Так что и с выпивкой тут… Опасно.

Зато из Мантариса есть прямая связь на Миэрин. Хорошая прямая связь над ровным зеркалом Залива Работорговцев. На Миэринской станции прием всегда отличный. И саму станцию любят: ведь это Миэрин, откуда королева Дейнерис Таргариен сделала первый шаг к Железному Трону, и где до сих пор удерживается на престоле Даарио Нахарис, однажды рискнувший всем – и выигравший любовь юной прекрасной королевы, в придачу же власть над богатым древним городом.

Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Дейнерис уплыла на запад; только радиограммы прилетают с дождливого края земли, но Даарио Нахарис не знает, каким способом пришельцы С Той Стороны получают вести. Ему просто кладут на стол утреннюю сводку – и ни разу Даарио не встретил там ни словечка от белобрысой валирийки. Хотя почему-то все еще ожидает встретить.

В Миэрине пришельцы стоят крепко. Правда, временную верфь они разобрали – корабельщикам и морякам Залива Работорговцев удалось продавить это решение в королевском совете. Не то, пожалуй, большие корабли-“дворцы” низвели бы в прах всех капитанов, а с ними и матросов.

Но временная верфь на берегу Скахазадхана пришельцам не особо и нужна. Теперь их цель достигнута: Дейнерис правит громадным континентом, Семью Королевствами. Почти полностью. Трепыхается пока Север, но Мать Драконов и его подомнет – в Миэрине никто не сомневается. Пришельцы могут строить что угодно там, далеко, на Вестеросе – и лучше бы там они и оставались!

Увы, червоточина Эйнштейна-Розена не поливочный шланг. На катушку не смотаешь, куда надо не переложишь. Открылся выход в истоках Скахазадхана, не то в мертвом городе Гардак, не то севернее, в самом Ваэс Эфе, тоже давно покинутом. Там-то Экспедиционному Корпусу и пришлось возводить базу.

Вокруг базы в несколько лет вырос приятный, чистый, сугубо американский городок. Пока что не населенный никем, кроме чиновников и военных, но радиограммы летят все гуще, проект освоения Вестероса продвигается все дальше. Здесь, на Базе Два-Девять, все радиограммы пакуются и передаются во Врата.

То есть – на Землю.

А там до Вашингтона совсем уже рукой подать.

---

– … Рукой подать, – над картой Вестероса склонились привычные к штабной работе профессионалы. – По крайней мере, теперь понятно, где там redskie’s.

– Полагаете, они так и останутся на Севере?

– Информация от этого, как там его, Станниса и сводки от разведки вокруг Риверрана совпадают: kommi не лезут южнее Перешейка. Они уже помогали своей креатуре… Молодому Волку. Но он ушел на север, не стал завоевывать юг, хотя с поддержкой russian’s tank’s мог бы легко это сделать. Наша-то блондинка тогда еще не приплыла, Корпус не выгрузил танки.

– По крайней мере, теперь понятно, куда нам эти танки двигать.

– Полагаю, надо создать пункты контроля… Здесь. – Карандаш упирается в устье Трезубца, где показано селение Солеварни.

– И здесь. Легендарная Таверна-на-Перекрестке. Высоколобые говорят, что запланирован монорельс от самого побережья сквозь Долину Аррен. Что-то там в горах ценное нашли. От моря до моря, через, понятное дело, Таверну.

– Тогда понятно. Черкните приказы на марш, записки на обеспечение. Отдайте в секретариат.

– Через час будет готово. Топлива там хватит?

– Недавно пришел еще танкер. Мы выкупили у местных бухту в Сумеречном Доле, оттуда почти вдвое ближе, и там скоро будет полноценный терминал с нефтебазой.

– Тогда так… Грузимся на лихтеры в Королевской Гавани. Морем до Сумеречного Дола. Жаль, что нельзя войти сразу в Солеварни.

– Карты не готовы. Трезубец там несет песок миллионами тонн. Это как лезть в русло Миссисипи без лоции и радара. Сядем на блуждающую мель, позору не оберемся.

– Ничего, туда от Сумеречного Дола недалеко. Своим ходом доедут. Ресурса должно хватить.

– На всякий случай добавьте саперов и ремроту.

– И полевую кухню.

– Согласен. Оформляем. В приказ.

---

Приказ выдали утром. Танкисты как раз перерисовывали на башнях тактические номера – никто не понимал, зачем, но все делали, потому что подписали контракт и относились к обязательствам серьезно.

Тут принесли приказ; механик Чако только глянул в него и присвистнул:

– Допрыгались.

– Дай-ка… – командир танка, Джон Робертс, вчитался и принялся чесать затылок.

Заряжающий, громадный каджун по прозванию Француз, удивился:

– Очередной марш. Что в нем такого?

– Например, то, что вчера и раньше мы о нем ничего не слышали, – хмуро вступил наводчик, бывший полицейский Ричард Нарт. – Не слышали даже по “солдатскому телеграфу”. Топ секрет, мать его так.

Танкисты переглянулись. Все неожиданное в армии – не к добру, это они успели выучить за несколько лет службы. И каждый сказал себе: нахрен, хватит. Этот контракт еще дотянуть, и к дьяволу в глубокое синее море армейские выплаты.

Пошли сниматься с лагеря. Все знали дорогу до порта и на погрузку, так что разведка осталась в батальонной колонне, и вертолеты не взлетали. Их черед наступит позже, когда танки снова ступят на твердую почву где-то к северу отсюда.

Подняли внезапно.

Ехать на север.

Внезапно.

Никакие местные макаки не смогли бы причинить королеве Дейнерис – а особенно трем ее драконам! – столько проблем, чтобы пришлось двигать целый танковый батальон.

Двигать внезапно.

Неужели…

Русские?

---

– Русские, значит?

– Да, мистер Президент. Установлено точно.

– Что ж… Генерал. Начинайте обозначать линию соприкосновения. Чтобы выдвигать Кремлю какие-то требования, мне нужна конкретика. Постарайтесь обойтись без… Лишней стрельбы. Там не ковбои, там натуральные гризли, черт бы их взял. Хиросима нам не нужна. Ходите осторожно.

Выслушав инструктаж, генерал положил трубку. Сплюнул и проворчал:

– Сколько можно шарахаться от собственной тени! Русские, китайские, all them is holy shit fucked to dumb ass. В конце концов, я старый человек. Могут у меня отказать батарейки в слуховом аппарате?

Вызвал адъютанта и велел:

– Собирайте штаб, всех, на завтра в обычное время. Начальника разведки предупредите, что будет отвечать за каждое слово. Прежде, чем пойдем бить морду рашенз, надо понять: что там вообще происходит?

---

– Происходит? На Севере тихо. Синеглазики петляют по дебрям за Стеной. Дорогу никак найти не могут, похоже. – Капитан раскатал на столе принесенную с собой карту Вестероса. Небольшую, крупномасштабную. – Зато на юге война, резня, пожары. Обычная цивилизованная жизнь средних веков.

Серов Иван Александрович хмыкнул:

– Вот оно, управление войной по глобусу, о чем так долго говорили кушенькианцы.

– Кто, простите?

– Хм. Вы, кажется, единственный на Земле, кто не смотрел “Черный тюльпан”.

– Шутка из фильма? Кушенькианцы? Слово-то какое… – Улыбнувшись, Капитан придавил углы карты серебряными подстаканниками. – Ну, хоть не по пачке “Беломора” лететь.

Повел карандашом по большому широкому югу континента:

– Королева Дейнерис контролирует Простор, Королевские Земли, Штормовые Земли – короче, весь центр. Самые плодородные и развитые области. По краям жмутся Утес Кастерли и Долина Аррен. К Дейнерис охотно присоединился весь жаркий Дорн: у них громадный зуб на Ланнистеров.

Постучал карандашом по реке Красный Зуб:

– Вот граница между югом Дейнерис и Речными Землями. Там сейчас воюют. Армия Дейнерис пытается давить, но у дома Талли нашелся умелый полководец, Черная Рыба. Следующий за ним по дарованиям – Джейме Ланнистер. Он тоже против Дейнерис по вполне понятной причине. У Джейме под рукой остатки рыцарей Простора, Запада и вообще все, кого Дейнерис выкинула с насиженных мест.

– Много?

– Достаточно для полноценной гражданской войны. Я пока не понимаю, отчего Дейнерис не пускает в ход своих драконов.

– Наверное, не хочет вгонять страну в окончательную разруху… Или у нее умные советники, или сама она не такая дура-блондинка, как пытается выглядеть. – Серов тоже постучал пальцами по значку лагеря южнее Красного Зуба:

– Все эти люди – естественные союзники дома Талли. Почему Черная Рыба не объединится с ними?

– Талли злы на Ланнистеров и не открывают соединенной армии ворота Риверрана.

– Разве в политике есть категории личных отношений?

– Там средневековье, Иван Александрович. Помните, как в Африке? За бутылку самогона можно подписать на помощь два самолета, если вежливо поговорить с пилотами… По крайней мере, со стороны это выглядит именно так.

– А на самом деле?

Капитан просто пожал плечами.

Серов уточнил:

– Значит, все, кто не признал Дейнерис и американцев, сейчас под Риверраном?

– Да.

– И эта, Цирцея, тоже там?

Капитан свернул карту. Кивнул:

– Серсея и брат ее Джейме пытаются убедить родню Кэтлин Старк вместе выступить против Дейнерис. Но Талли боятся совсем не танков, наших либо американских, безразлично. Танков они не видели, и вовсе не понимают, чего там надо бояться. А вот летучие огнеметы Дейнерис на юге Вестероса многие не только наблюдали, но и опробовали на себе. Поэтому присягать Королевской Гавани дом Талли не особо горит желанием, но и воевать против трех драконов опасается.

Серов прищурился:

– И тут Цирцея вешается вам на шею и начинает соблазнять выступить против американцев… Хитрые Ланнистеры хотят и нас втравить в эту войну.

Хлопнул по столу:

– А зачем это нам нужно? Мы не будем поддерживать Ланнистеров. И никого вообще. Нафиг нам очередные Мугабе или там Чомбе? Мы вот на Севере копаем руду и ее вывозим, никого не трогаем.

– Но замок Фреев мы же развалили?

Серов развел руками:

– А это законные сюзерены Талли покарали вассала-предателя. Извольте взглянуть: письма Фреев к Ланнистерам все опубликованы, не придерешься. Мы только продали Кэтлин Старк палатки и полевые кухни, неудивительно, что она поделилась всем этим с семьей. Она ведь урожденная Талли, а у них на гербе вот: “Семья, Долг, Честь.”

– А танки?

– А это спецтехника для устройства колонных путей на бездорожье.

– Через рвы, стены, и замок насквозь?

– Не вижу причины для сарказма, капитан! – Серов улыбался ехидно. – Мы в Близнецы вовсе даже не входили. Ни единой ногой жадного прапорщика! Входили войска Талли. Все сугубо в правовом поле их же собственных феодальных законов.

Серов погасил улыбку.

– Да. Все законно. Так что мы к вам не лезем, и вы к нам не лезьте. Не то пророем через Перешеек широкий канал ядерными бомбами, лет на двадцать чтобы вода светилась. Будет им Остров Крым по заветам Аксенова.

– Значит, Серсее надо отказать?

– Надо, чтобы вам вообще не пришлось ничего отвечать. Чтобы проблема исчезла сама собой.

Серов устало выдохнул, окончательно прекратив комедию, и Капитан снова отогнал от себя мысль: как же Иван Александрович постарел!

– Эту… Цирцею-обольстительницу ведь многие ненавидят?

Капитан прикрыл веки.

---

… Точь-в-точь как Пламен прикрывал прожектор на “Опытовом катере Т-99” – Арья выдохнула с явным облегчением. Все-таки взгляд у Ктана страшноват.

Правда, Ласка из Харренхолла, Кошка из Каналов, слуга Многоликого видела в жизни немало страшных вещей, так что быстро взяла себя в руки и поглядела на Ктана вопросительно.

Ктан сказал:

– Ты все еще хочешь отомстить Ланнистерам?

Арья кивнула.

Ктан выложил на стол длинный футляр, прекрасно Арье знакомый. Малая “школьная” винтовка. В интернатовском тире Арья провела за полированным прикладом немало времени. Малый калибр, не очень сильный патрон. Зато превосходная точность, весит чуть-чуть и отдача ровно такая, чтобы не сломало хрупкое девичье плечико.

Ктан сказал:

– Примерно через месяц Серсея будет проверять осадный лагерь у Риверрана.

Теперь веки прикрыла Арья.

---

… Открыла веки. Выровняла дыхание. Повела прицелом по лагерю.

– Ориентир “красный шатер”, – шепнули наушники. – Правее двадцать.

– Высоту плюс два?

– Возьми плюс три, над рекой туман. Воздух влажный и холодный, пуля просядет где-то на метр.

Арья сделала в уме несложный расчет, подняла точку прицеливания, выбрала слабину спуска… Не ждать выстрела, не задерживать выдоха… Плавно, как ручей… Мягко, как шелк… Где-то лежат кости Сирио Фореля… Когда-то она боялась математики… Ничего больше не важно…

Сейчас!

Выстрел в тумане ударил глухо, словно бы за далеким лесом – хотя между Арьей и целью текла только промоина шириной метров двести. Голова королевы Серсеи лопнула красным цветком, а тело тряпкой сползло под ноги ничего не понимающему эскорту.

Девчонка встала, отбросив накидку на лежавшего рядом второго номера, и крикнула – над протокой голос полетел далеко:

– Север помнит! Я Арья Старк! Я отдала вашу королеву демонам железа!

Второй номер проворчал:

– Ты стреляла из винтовки.

Арья посмотрела на него сверху вниз – так, что второму номеру пришлось убрать “бинокль” – и покачала головой:

– Нет, Ктан. Ты подарил мне именно коробку с демонами!