Он взглянул на небо и улыбнулся. День был таким чудесным... для него. Он любил такую погоду - серый безмятежный теплый сухой полумрак. Словно ты пылинка в родном ворсистом покрытии. Не было предгрозового волнения, не было и мертвенного полуденного спокойствия, но присутствовало сосущее под ложечкой чувство волшебной гармонии со всем окружающим.
Он перешел на другую сторону улицы и направился ко входу в железные ворота, ведущие к заасфальтированной площадке перед столовой военной прокуратуры.
У края площадки под сенью деревьев располагались две лавочки, а у него с собой было пиво. И пусть это был лишь обеденный перерыв, чувствовалось, что запомнится он надолго. Он сидел и не спеша пил пиво, а рядом у его ног словно в замедленной съемке расхаживали голуби и скакали воробьи.
Он улыбался своим мыслям ни о чем. Он не знал, что его ждет впереди, да это было и неважно, ведь именно в этот момент стерлись все грани между прошлым, настоящим и будущим, и на первый план, вселяя в грудь сладкую жуть восторга, выступила вечность. В такие моменты не страшно умереть.
Но магия постепенно ускользала, так же как пиво из бутылки, и вскоре ему пришлось встать и направиться тем же путем обратно. Однако долго еще впоследствии отзвуки тех минут необъяснимой цельности бытия волновали его душу, словно долетающие до слуха вдруг посреди обыденной суеты фрагменты до боли знакомой, но позабытой мелодии. Так началось нисхождение в Пустоту.
***
В то лето все казалось новым и многообещающим. Это была его первая студенческая практика. Он уже успел отработать целый месяц в небольшой юридической фирме и теперь мог в оставшееся время наслаждаться заслуженным отдыхом.
В один из прекрасных июльских вечеров один из наших героев (будем называть его Карман) сидел неподалеку от своего дома на лавочке вместе со своим другом (назовем его Холодец) в состоянии алкогольного опьянения средней тяжести, когда мимо проплыла миниатюрная тень. То была одна из представительниц таинственной и манящей готической субкультуры.
Холодец промычал: "Смотри какая...", на что Карман мог лишь констатировать: "Ага...". Проводив чаровницу взглядом, после секундного замешательства, Холодец предложил с ней познакомиться, и Карман согласился. Они догнали маленькую темную фигуру с волосами цвета крови и атаковали ее приветствиями. Девушка оказалась довольно милой и ни разу по пути к дому ее подруги не выказала неудовольствия нежданным сопровождением. Зато ее подруга, присоединившись к прогулке, повела себя довольно резким образом, явно подразумевая: "Да кто вы вообще такие?". Впоследствии выяснилось, что девушки приняли навязчивых спутников за представителей нетрадиционной сексуальной ориентации - уж очень обтягивающие на них были джинсы. Красноволосую девушку с прической Дэвида Боуи звали Страстя, ее подружку с длинными прямыми темными волосами и кривоватыми ногами - Котя. Вместе с Холодцом и Карманом они совершили прогулку до близлежащего парка, где, расположившись на скамеечке, мило провели время за пивом и беседами на вампирскую тематику. На обратном пути новоявленные кавалеры вовсю развлекали девушек - кривлялись, сыпали пьяными остротами, разыгрывали между собой небольшие сценки, так что под конец даже суровая Котя оттаяла и поблагодарила их за веселый вечер. В отличие от подруги, Страстя не собиралась домой, и даже предложила угостить новых знакомых пивом.
Ночь застала троицу сидящими бок о бок на одной лавочке на окраине городка, выпивающими и беседующими на глобальные темы бытия и смерти. Карман при этом жадно прослушивал на плеере диск с готической музыкой, любезно предоставленный ему Страстей в обмен на ранее врученную ей распечатку написанной Карманом по мотивам его первого рабочего опыта пьесы. Идиллия закончилась тем, что Карман окончательно закоченел на холодном ночном ветру и отправился домой, оставив Холодца со Страстей выгуливать ее старого слепого полупарализованного пекинеса.
Буквально несколько дней спустя Карман с Холодцом снова свиделись в неформальной обстановке дома у последнего. Полакав коктейлей и посмотрев на видео концерт любимой группы, они решили поделиться счастьем с новообретенными подругами. Холодец бесстрашно набрал номер Страсти и пригласил ее присоединиться. Страстя согласилась и даже прихватила с собой бутыль абсента, правда, почти до дна опустошенную. Вот тут началось настоящее веселье. Приняв зеленой микстуры, Холодец с Карманом впали в транс и стали вопить любимые песни (впрочем, это всегда с ними случалось после хорошей дозы алкоголя, отчего в народе им дали прозвище "Hi-Fi"), а потом втроем со Страстей на диване... принялись кусать друг друга! Лучше всех получалось у Страсти - она так тяпнула Кармана за руку, что у него спустя даже несколько дней оставался довольно явственный след.
Что касается Коти - то и она сначала хотела присоединиться к вечеринке, но потом почему-то передумала, и явно ничего для себя не потеряла, потому что, выслушав рассказ Страсти о сеансе укусо-терапии, лаконично резюмировала: "Детский сад".
Ее слова оказались пророческими, ибо вскоре неутомимая троица действительно осуществляла ночные возлияния дешевым молдавским пакетированным вином на территории местного детского сада. Было забавно и трогательно наблюдать как Страстя самоотверженно перелезает через сетчатый забор, однако ее желание влиться в компанию, в отличие от Коти, было непоколебимо. Вообще, вечера в присутствии Коти проходили довольно посредственно, ибо она вносила некий элемент напряжения, связанный с критическим отношением к происходящему. По крайней мере, так казалось Карману. А в тот волшебный вечер ничто не нарушало блаженного чувства собственной исключительности, подкрепленного вином и возгласом Страсти: "Гений!" при виде того, как Карман коленопреклоненно приземляется на асфальт под впечатлением от прочитанного вслух рассказа Хармса.
Кажется, уже тогда Карман понял, что встреча со Страстей была неслучайна, и что чувство, впавшее в кому после несчастного случая, готово снова пробудится в его душе и наполнить жизнь сказочной, но, увы, быстротечной эйфорией.
Спустя несколько дней Карман позвонил Страсте и был приглашен в гости. Страстя встретила его радушно, проводив в свою комнату -тематически оформленный маленький темный мирок со шкурами лисиц на широкой кровати, различными игрушками-паучками в декоративной паутине по углам и старательно разукрашенными черным, как бы обугленными отпечатками ладоней на обоях. Во всем, как говорится, чувствовалась женская рука. Здесь Страстя похвалила Карманову пьесу, сказав что это забавное и талантливое произведение, в общем, ей понравилось. Дальнейший обмен любезностями был прерван приходом Коти, которая, прочитав тут же предложенный материал, отнюдь не разделила мнения подруги: "Я не поняла, что ты хотел этим сказать, помимо того, что не хочешь работать". Карман потупил взгляд, и в комнате воцарилась неприятная тишина, которую нарушила Страстя, попытавшаяся было вступиться за несчастного литератора: "Да ладно, что-то в этом есть...". Но Котя стояла на своем: не поняла - и все тут. К счастью, хотя неумолимая Котина критика задела за живое писательское честолюбие Кармана, скоро беседа перетекла в иное русло. Вечером все трое пошли гулять. Хотели вызвать и Холодца, но тот по каким-то причинам не смог отлучиться из дому.
Быстро пролетело лето. Карман побывал в гостях у бабушки с дедушкой, затем был предпринят семейный выезд в санаторий на Красное море, где Карман пугал родителей, заплывая далеко в море и неизменно прослушивая, лежа на солнечном песчаном берегу, похоронную готическую музыку, открытую ему Страстей. И все это время мысль об этой девушке не покидала его. Вернувшись в городок, он первым делом позвонил ей и пригласил в гости.
Родители как обычно были на работе, а занятия в университете еще не начались, так что, не считая присутствия младшей сестры и изредка ее подруги, квартирная площадь была абсолютно свободна. "А как же Котя?" - только и спросила Страстя. "Ну, и ее позови" - отвечал наш благородный герой. Девушки расценили приглашение по-своему и, не успев переступить порога, бойкая Котя тут же поинтересовалась: "Раздеваться сразу?". Они еще не знали, что наши герои были самых честных правил и под приглашением домой понимали лишь приглашение домой - ничего более.
Прекрасный сентябрьский вечер постепенно скрадывал очертания предметов и лиц и вскоре лишь зажженные Страстей свечки уютно озаряли кухню, где за столом собралась странная компания девственников и обескураженных готичных девиц. Впрочем, оправившись от потрясения, те, как ни в чем ни бывало, принялись расспрашивать мальчиков о взглядах на жизнь, в том числе на женитьбу. К общему удовольствию, Карман, услыхав подобные речи, со стоном сполз со стула на пол и на четвереньках пополз из комнаты.
Надо сказать, что к этому времени вернулась с улицы вместе с подругой сестра Кармана. Поведение брата вызвало у нее явное неприятие, а когда она увидела Котю со Страстей, ее возмущению не было предела. Мало того, что женским чутьем догадавшись о симпатиях Кармана, ей стало обидно за давно и безнадежно влюбленную в него подругу, так еще и, как прогрессивная девушка, она на дух не переносила представителей субкультур. Последующее столкновение в дверях в ванную со Страстей, послужило поводом для многочисленных передразниваний робкой просьбы той "помыть ручки".
Карман тем временем лежал на полу в одной из комнат, в слюни пьяный, но абсолютно счастливый. Но все хорошее когда-нибудь кончается, и вскоре Котя засобиралась домой. Провожая ее, Страстя заметила Холодцу с Карманом: "Мы все попадем в ад, потому что слишком много мастурбируем". Однако, несмотря на столь пессимистическое утверждение, Страстя готова была снова видеть у себя в гостях собратьев по онанизму. Стоит отметить, что родители Страсти придерживались крайне либеральных взглядов на посещения их квартиры незнакомыми людьми, а потому пребывание в полночь в комнате дочери одного-двух юношей не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Закрыв дверь в свой любовно обустроенный мирок, Страстя отвлеклась, чтобы прочитать пришедшее ей на мобильный сообщение, усмехнулась и поведала уже обретающимся на ее ложе визитерам: "Котя пишет, что вы - ангелы". А потом они сидели втроем в мягком свете свечей, пили и беседовали, а вокруг царила ночь. И это было прекрасно.
Неспешно летело время. Карман окончательно убедился, что влюблен, когда однажды в пору золотой осени, выйдя прохладным, и дурманяще свежим, словно глоток родниковой воды, утром из дому, вместо того, чтобы поехать на учебу, взял себе коктейльчика и решил прогуляться от железнодорожной станции до городка. Он не шел, а будто плыл по воздуху, чувствуя то особенное счастье, которое дано испытывать лишь влюбленным. Любовь - наркотик, иногда приводящий к летальному исходу, но кто не отдаст годы благополучия и мирного жития за момент этого ослепительного полета в царство эндорфинов? Лишь те, возможно, кто однажды уже сломал свои крылья и больше не хочет повторять печальный опыт.
Карман на тот момент лишь пробовал силу своих крыльев и понимал, что они способны унести его очень высоко, туда, откуда очень больно падать. Но он был готов и к этому во власти благородного порыва. И потому он настоял на том, чтобы поздравить язвительную Котю с днем рождения, ценой неимоверных душевных мук и усилий купил цветы и, запинаясь и надолго замолкая от чудовищного волнения, произнес поздравительный тост. Если вы усмехнетесь, читая эти строки, значит вам неведомо, или же позабыто то трагикомичное состояние, в которое впадают все половозрелые, но еще неопытные в амурных делах юнцы в общении с противоположным полом. Это состояние можно сравнить с убийственной судорогой, сковывающей тело, разум и волю настолько, что любые производимые тобой движения и произносимые слова начинают казаться верхом глупости и невразумительности. Наверное, пытаться совладать с этой напастью - то же самое что пытаться одолеть сказочного дракона, поэтому Карман и вправду был героем.
Котя должно быть была потрясена не меньше, но все же в благодарность за столь самоотверженный подвиг в тот вечер была на редкость мила и предупредительна. А вот Карман после героических свершений как-то сник, замкнулся в себе и на несколько часов почувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Он вдруг ощутил приступы своей старой болезни, приобретенной еще в школе - человеконенавистничества, ему хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не оставаться среди людей. Он ненавидел себя за то, что ему так трудно даются такие, казалось бы, элементарные вещи как покупка цветов, за то, что не смог как следует сказать тост, за то, наконец, что теперь переживает из-за всего этого. Но шоу должно было продолжаться, и вскоре Карман с отчаянностью висельника снова принялся играть роль беззаботного весельчака и балагура.
Страстя конечно догадалась, что Карман проявляет к ней явную симпатию, ибо в компаниях представляла его как своего молодого человека, но не могла же она вечно довольствоваться лишь пьяными ночными разговорами. Поэтому для нее было странным, что, приходя к ней в гости за полночь, Карман не предпринимал никаких попыток перейти к более решительным действиям. А Карману это было и не надо. Будь его воля - он провел бы всю вечность рядом с этой девушкой, но и пальцем бы ее не коснулся. Он находил удовольствие лишь в платонических, неземных чувствах, которым не место в нашем несовершенном реальном мире. Карман выдумывал другие реальности, пытаясь сбежать от осознания того, что все это не может продолжаться вечно. И, в конце концов, он совершил последний побег, который дорого обошелся ему впоследствии.
Дело было на одной из ставших уже традиционными ночных посиделок, когда Карман заметил, что Страстя в преклонении своей милой красной головки отдавала одинаковое предпочтение как его коленям, так и коленям Холодца. И пока ее головка обреталась на его коленях - беседа текла мирно и безмятежно, когда же головку меняла положение и переходила к Холодцу - между беседующими возникало и крепло напряжение и непонимание. Камнем преткновения, как ни парадоксально, стал спор о бомжах. Карман утверждал, что каждый человек имеет право выбора и если он хочет быть бомжем - то пусть им будет. Холодец со Страстей категорически с ним не соглашались, и первый, вдохновленный поддержкой красной головки, довольно агрессивно возражал: "Так что же их, любить, что ли?". В памяти Кармана пронеслась одна из счастливых летних ночей, когда Холодец внезапно, то ли обидевшись, то ли просто из какой-то блажи исчез в ночной темноте, оставив их со Страстей наедине, и она лежала у него на коленях, и он обнимал ее хрупкий стан и чувствовал, как любовь мягкими толчками пульсирует в его груди. А потом они пошли в лес... Страстя оставила его на опушке и, как и полагается уважающей себя ведьме, отправилась в одиночку бродить по темным тропинкам, а Карман поджидал ее, сидя на поваленном дереве, опьяненный вином и любовью... Теперь же он понимал, что на месте Холодца суждено быть ему. И он встал, и попросил вернуть ему его игрушки и затем под изумленными и недоумевающими взглядами Холодца и Страсти, покинул эту песочницу несбывшихся надежд и бесплодных чаяний.
Карман довольно быстро раскаялся в своем поступке, чему в немалой степени способствовала конечно же влюбленность, желание как можно чаще видеть Страстю. Он написал рассказ о своей несчастной любви, после прочтения которого Холодец сменил гнев на милость (он довольно сильно надулся на выходку друга), но вот Страстя следовать его примеру не собиралась. Она явно была оскорблена до глубины души, и когда страдающий Карман приплелся к ней признаться в своих чувствах, не сделала ни малейшей попытки спасти его от присутствовавшей при этом Коти. Понятно, что та разнесла все его доводы в пух и прах, и наш герой понял, в какой капкан он угодил.
На дворе была уже зима. Карман все чаще прикладывался к спиртному. Оно давало успокоение и иллюзию духовного единения с объектом своих воздыханий. Карман писал любовные стихи, зачитывал их, казалось, уже готовой пойти на мировую, зазнобе, но затем его снова начинало глодать чувство неудовлетворенности собой и отсутствие прежнего взаимопонимания, он снова творил глупости, отчего понимания, конечно, не прибавлялось, и вскоре Страстя посоветовала ему обратиться к врачу.
Что и говорить, дело было плохо, ибо уже сама Страстя начинала подтрунивать над его чувствами, и когда он тянулся к ней за поцелуем - ускользала и отодвигалась подальше. Карман не мог понять - зачем ей эта жестокая игра? Почему сегодня она приглашает его, обещает позвонить, а завтра объясняет нарушенное обещание тем, что ее сестре внезапно стало плохо? Почему они так и не встретили вместе новый год, когда Страстя заранее поведала ему о том, что ее родителей не будет дома? Правда, вместо того, чтобы позвонить ему, она позвонила Холодцу и поздравила его с наступающим, присовокупив, что празднует в одиночестве, ибо "Карман неправильно себя повел". И это стало основой методики ее жестокого воспитания лояльности по отношению к "хозяйке" - Карман действительно чувствовал себя побитым псом, собратом по несчастью Койота - нового Страстиного питомца, нашедшего у нее приют после смерти старого пекинеса - белого с черными пятнами беспородного кобеля, которого они часто выгуливали вместе.
Карман пытался избавиться от жесткой хватки "ошейника" - встречал тот злосчастный новый год, целуясь с влюбленной в него подругой сестры; что еще смешнее - даже звонил среди ночи в дверь Коте, но все было напрасно - Карман знал, кому принадлежит его сердце. А его владетельнице нравилось разыгрывать роль "железной леди" - повелительницы мужчин и животных (впрочем, между ними она не делала большого различия). Карман собственными глазами наблюдал, как взрослый бородатый дядя байкерского вида становится по ее приказу на колени. Хоть все это и было разыграно в шутку, зрелище было довольно впечатляющее.
Вот так Карман все бродил по лесам и полям, напиваясь в хлам и изредка заглядывая на едва тлеющий огонек Страстиного гостеприимства. Она все больше отдалялась, видя перед собой лишь жалкого пьянчугу с разбитым сердцем, у которого еще и хватило наглости как-то раз попросить у нее денег на выпивку. Это был классический сюжет - жестокая леди-вамп и постепенно опускающийся, спивающийся поэт.
Правда, мир не без добрых людей: однажды, когда Страстя в очередной раз прогнала пьяного Кармана, к нему на балкон подъезда вышел ее младший брат и, покурив, без стеснения препроводил несчастного Ромео обратно. Комичности ситуации добавило то, что в коридор из ванной в одной ночной рубашке как раз в этот момент вышла сама Страстя. Увидав Кармана, она тут же юркнула обратно, так что он успел проследовать в ее комнату, и когда она собралась с духом и решила пробраться к своей кровати - он уже поджидал ее там. Остаток вечера прошел во взаимных упреках и подтрунивании.
Вскоре Карман окончательно утратил решительность и все реже и реже наведывался к любимой. Она никогда не звонила, и он понимал, что его общество тяготит ее, отчего страдал еще больше. Прошла зима, за ней весна, уже стояло в разгаре лето, и Карман смирился с тем, что ему не видать взаимности. Последним шагом с его стороны было предложение дружбы, но и на него отреагировали отрицательно.
Карман отправлялся в свое последнее путешествие. Он приехал умирать в город своего детства. Здесь когда-то в нем проявились первые признаки героя. Одно время он был душой компании местных ребятишек. А теперь все они выросли и жили по своим правилам. Днем Карман смотрел телевизор, а вечером накачивался пивом и по старой привычке пытался веселить всех вокруг. Только теперь в этом веселье было все больше надрыва, словно последние стежки реальности, поддерживающие его существование, натянуты до предела и готовы порваться. И вот в одну из ночей они оборвались. Карман почувствовал приближение чего-то колоссального и ужасного, словно огромной волны-убийцы, сметающей перед собой все преграды сознания и жизни как таковой. Он пытался молиться, но слова распадались в его мозгу, словно кусочки сложной мозаики, которой ему уже не суждено было собрать. Все, что он видел перед глазами - это ужас небытия.
Любви больше не существовало. И героя больше не существовало. Его не стало.
