Аннотация: Это не пересказ мифа о Орфее и Эвридике, скорее просто мои ассоциации и впечатления.
Орфей
Он тянет ладонь, медленно, мучительно прорываясь сквозь тяжелый тягучий воздух. Ладонь тонкая и гладкая - ладонь музыканта, ладонь творца. Воздух расступается неохотно, разделяя движение на мириады картинок, последовательно и плавно сменяющих друг друга.
На запястье шрам, его не видно, но если провести пальцами кожа будет чуть шершавой и прохладной. Она знает. Проводила. Пальцы чуть подрагивают, все еще ощущая, помня тепло живой кожи. Память прошлого, память сердца. Теперь это уже не важно. Теперь это единственное, что не сотрется никогда. В ее мире нет ничего теплого, кроме памяти. И невидимого чуть шершавого шрама на запястье, которого она больше никогда не коснется.
Еще удар сердца. Растянутое мгновение. Рука все тянется, зовет.... Предлагает...
Глупый! Такой глупый!
На тонкой, призрачной коже, словно нарисованная неосторожной рукой, оборванная, такая короткая линия жизни. Рядом другая - любовь. Только она непрерывна, тянется бесконечно, в пустоту, в вечность. Они ветвятся, обвивая друг друга. Бессмертная, бесконечная и короткая как это мгновение. Поменять бы местами.... Но тогда одна оборвется, стирая смысл другой. Безвозвратно.
Без разницы. Солнечный свет прорывается, обвивает темную неразличимую фигуру. Обнимает. А она только смотрит и завидует.
Рука продолжает тянуться...
Свет золотистый и теплый. Это она еще помнит. А вот его нет. Помнит улыбку, глаза и шрам. Помнит мелодии, тихий свет, льющийся прямо в душу. Только имя почему-то вспомнить не может. Да и так ли важен набор букв? Важен ли теперь?
Его пальцы чуть подрагивают, продолжают звать, желают коснуться, медленно, чудовищно медленно.
Теперь уже не важно. Нарушены все запреты, горизонт стерся, стер небо и землю, смешал все краски, только солнечный свет и бесконечный коридор из которого одному из них уже не выбраться. Теперь это все, что осталось. Она делает шаг навстречу. Быстрый, едва различимый, без мучительной смены картинок и сопротивления воздуха. Чуждого ему и родного ей. Теперь уже не важно...
Рука все тянется...
Она не видит улыбки, не может увидеть сквозь слепящий золотой свет, но почему то знает, что она есть. Дрожит, отчаянная, глупая. Последняя. Зеркальная улыбка тянет уголки ее губ.
Он стоит против солнца. Там где сияет солнечный свет. Там, куда она никогда не вернется.
За ее спиной клубится темнота. Там, где не бывает света. Там, откуда она уже не вернется.... Потому что вернуться может только один.
Она шагает, рвется вперед, к свету и теплу, которого все равно не вспомнит. К безымянному человеку с солнцем за спиной и невидимой улыбкой.
Ладонь тянется вперед, навстречу ее. Мгновение. Тысяча картинок одна на смену другой. Ладонь в ладонь. Глаза в глаза. Живое и настоящее в призрачное, потерянное навсегда. Тепло и холод. Глаза в глаза с судьбой.
Сотни прошлых прикосновений, улыбок, мелодий, слов сливаются в одну, чтобы оборваться, стереться вместе с именем, которого она не помнит и памятью, которая будет давить на него до самой смерти.
Сотни тысяч прикосновений слов и улыбок. Она не вспомнит. Он не забудет.
Сотни тысяч потерянных мгновений в одно единственное, готовое уйти, провалиться, лопнуть. Мимолетное. Но почему-то такое важное...
Теплая и живая. Гладкая. Тонкая. Ладонь музыканта. Ладонь не способная коснуться прошлого безвольно зависает в воздухе.
Он качает головой и закрывает глаза. Ее нет. Лишь мираж нарисованный сумасшедшим золотым светом. Желанный. Утерянный.