Море. Бесконечное море, до самого горизонта. Очень странное чувство испытываешь, когда стоишь у истоков целого мира. Вот он, целый мир, начинается прямо у ног - неохватная морская ширь, которой нет конца, и которая родилась здесь, у этих камней. Наверняка здесь. Больше просто негде. Ведь только из камня можно строить. Камень хранит в себе все секреты прошедшего, он поддерживает настоящее, давая ему жизнь. Ведь никто просто не смог бы существовать, не будь нашего острова. И из камня же мы строим наше будущее. Мы строим Дом, и однажды достроим его так высоко, что сможем достать до небес, и тогда настанет время дела всей нашей жизни, жизней всех существующих людей. Нужно будет обуздать облака, которые без устали поливают море водой, будто бы оно испытывает в ней нехватку. И тогда, когда мы завершим и эту задачу, можно будет убрать море с лица мира, чтобы остров стал больше, такой же большой, как и водная бесконечность сейчас... Ну разве не стоит такая мечта того, чтобы посвятить ей всю свою жизнь? И жизнь своих детей, и еще не рожденных внуков, и всех-всех-всех, до девятого колена, за которых я вправе решать. Да, однажды мы отгоним воду, и сможем вновь ступить там, где прежде росли наши дома вперемешку с деревьями...
Солнце клонилось к горизонту. Нежное, ласковое, верхним своим углом оно сегодня указывало строго вверх. Вверх, только вверх, где по-прежнему живет цель, положенная нам нашими предками. Вверх и только вверх - и Солнце согласно с нами. Не зря ведь во все праздники поворачивается оно одним из своих пиков к вышине, где сияют звезды. Оно - единственный оставшийся друг нам во всем огромном мире. Именно оно остужает камни, когда строятся новые этажи. Именно оно крепит наши стены, чтобы ни ветер, ни дождь не смогли нам помешать. Именно оно не дает морю поглотить наш островок, разогревая камни и заставляя бездушную, страшную, неживую воду отступать от наших ног, обжигая и ошпаривая ее... Два других солнечных угла сегодня разлеглись вдоль Дальнего Конца Моря. Недостижимого конца, которого, на самом деле, просто нет. Но как же хочется чтобы был он все-таки. Ведь остался же наш островок зачем-то. И кому нужно только море, безжизненное, лишенное возможности думать и жить, занимающее столько места... Нет, мы совершенно точно должны положить ему конец.
Куах развернулся и медленно пошел ко входу в Дом. Море осталось там же, где и было. За спиной, только за спиной, но никак не впереди. Конечно, если обойти Дом, то вновь встретишься с морем, и вновь взгляд упрется в жидкую, неверную поверхность, на которую даже просто ступить нельзя, до того она враждебна всему живому. Но нет, зачем же нам обходить Дом? Сейчас время смены, и нужно подниматься наверх, и продолжать строить. Еще очень и очень много надо строить, чтобы оправдать то, что остров дал нам руки. И ноги. И силу, и мужество, чтобы не убояться морской пучины и ветров, этих невидимых волн невидимого воздушного моря, которое чем выше, тем сильнее бьет в стены и насылает затмения на умы людей.
Куах вошел в Дом. Милые, родные стены. Эх... Снизу шел гул добычи камней. Безостановочной, далекой-далекой добычи, на невероятной глубине. Какое же счастье, что давно прошли те времена, когда шахта по глубине была больше, чем высота самого верхнего этажа. Ох, давно минули те дни, когда Дом казался маленьким, ненадежным. Когда чувствовалось всеми, что это еще только предвестник нашего будущего, что можно пока отложить все мысли о войне с облаками и с морем, и все силы направить на добычу Камня и строительство... Да, давно это было.
Куах подошел к лестнице. Навстречу как раз спускался средненог со Срединных этажей. Большой, отдувающийся, с огромным носом и щеками. Огромные пальцы на ногах, уставшие и измотанные, были не в силах погружаться в камень, и просто опускались сверху на каждую из ступенек. Совсем как у ребенка... Из карманов во все стороны торчали инструменты, а за спиной покачивалась наполовину пустая корзина. Еще долгий путь ему предстоит - все вниз и вниз, туда, где без остановок вгрызаются в камень Грызуны, обгладывают его и дают всему Дому материал для дальнейшего строительства.
- В добрый путь, брат. - сказал Куах средненогу.
Средненог ничего не ответил, только приветственно двинул веками. Спустился с последних ступенек и стал рядом. С огромными, мускулистыми ногами от самых ушей, огромными ступнями, каждая из которых вполне сходна по размерам с небольшим кирпичом; огромные же пальцы на ногах. Сейчас они устали, и практически с мертвой неподвижностью лежали на полу, лишь иногда подрагивая и слегка поглаживая камень. Слишком долго спускался средненог, и такой же далекий путь еще лежит перед ним.
Он стал рядом с Куахом, слегка разогнулся, поправил корзину на спине и кое-где отряхнул одежду. Задумался. Затем повел носом и глазами вокруг, осматривая Прихожую Дома. Говорить он сейчас совсем не мог. Из груди доносилось клокотание и фырчание, дыхание было неровным, и к вискам Куаха, стоявшего очень близко, то и дело прикасались порывистые, переменчивые вдохи-выдохи... Ох и долго же он спускался. Практически, он уже и не средненог. Пройдет еще совсем немного времени, и быть ему большеногом. Он и уже, при необходимости, сможет подняться немного выше квартир своей семьи... Интересно, сколько еще членов его семьи уже почти достигли Возможности Смены Этажей? Судя по упитанности ног, твердости взгляда, по красноте оболочек глаз, по одежде, достаточно ветхой и неухоженной, и по уже оживающим (настолько невероятно скоро после спуска) пальцам на ногах, играет сейчас в нем сила всего его рода. Много их находится на Лестнице, топают с этажа на этаж, связанные невидимыми, но невероятно крепкими ниточками взаимоощущений. И это дал нам камень. Очень, очень давно, когда учился человек жить вместе с камнями, понимать их, чтобы достигнуть своей великой цели, низкие, опасные своды и грубые стены подарили нам способность чувствовать друг друга на огромных расстояниях. Иначе со временем лишались люди рассудка, и больше не могли ни спускаться глубоко в недра островка, чтобы работать добытчиками, ни вообще находиться промеж стен и потолков. Тогда они просто выходили из Дома и уходили в море. Единственное, чего удавалось добиться от них - чтобы оставили одежду. Она-то ни в чем не виновата, и нечего гибнуть ей в морской пучине... Куах попробовал вспомнить хоть кого-нибудь из ушедших таким образом, и не смог. Когда подобное случалось, его еще не было в Доме, родители и камни еще не дали ему жизнь, а заглядывать в воспоминания камней у него всегда получалось не очень хорошо... Все-то они помнят, обо всем, конечно же, знают, и нет недоступного для них. И все наше будущее есть уже в этих стенах, в материи горных пород. Сформированное, уже даже и прожитое... Не может его не быть здесь, скрытого от нас.
Куах посмотрел направо. Там, за полутемным дверным проемом, ведущим из Прихожей на один из рукавов Лестницы, слышался скрип, вздохи, виделись нечеткие передвижения, и выплывали оттуда неверные язычки пыли. Там шли наверх вместе с камнями Носильщики.
Наконец средненог отдышался. В нем перестал клокотать воздух, пропала излишняя напряженность, и он сказал спокойным, уже полностью восстановленным голосом:
- И тебе ясного Солнца, высокий брат. Ты хочешь начать путь наверх?
- Да, как раз собирался.
- Позволь пожелать тебе сосредоточенности и хорошей Связи.
Из корзины средненога пахло просто замечательно. Там определенно было что-то очень вкусное и полезное. Куах посмотрел на нашивку на плече у собеседника. Рисунок на ней был сплошь вышит солнечными, дневными красками. Да, эта семья и готовить, и доставлять еду умеет просто замечательно. Именно поэтому и вышит рисунок в теплых тонах - символ искренней направленности к великой Цели.
- Незадолго до тебя я встретил тут еще двоих на пути в Шахту. - сказал Куах. - Один был очень уставший и не мог дальше нести припасы. Я видел, как он сложил их вон за той дверью, перекрестил и вручил первому нашедшему. Поэтому они вполне по праву могут стать твоими. Их обязательно нужно отнести вниз... У тебя достанет сил?
- Вполне.
- Это хорошо. Нельзя, чтобы кто-нибудь из Грызунов создал плохие камни. Пока у них еще должны оставаться припасы, но все же - поторопись.
Средненог кивнул. Расправил плечи, вдохнул полной грудью, двумя огромными шагами пересек Прихожую и склонился возле указанного Куахом места. Перебросил припасы в корзину за спиной, и уже следующим шагом, вновь таким же огромным, ступил на Лестницу, чтобы продолжить свой путь. На мгновение он замер. Затем поднял руку и приложил к своду, вместе с которым Лестница уходила вниз. Куах закрыл глаза...
Сегодня здесь кричат чайки. Огромные и белые, как облака, и неподвластные ветру, как камень острова. Ветровые волны налетают на них, стараясь перевернуть и обрушить глубоко в воздушную пучину, к невероятно далекому океану, но те скользят между их гребнями, то раздуваясь и расплываясь во все стороны, то сжимаясь плотным, стремительным телом. Очередную волну пропустить сквозь себя, а следующую - обойти по самой ее поверхности, проскользнуть между нею и соседкой ее. Между невидимыми для человека, но такими явными для птиц, волнами Воздушного Моря... Море захватывает мир. Вода не в силах пока подняться до небес, и потому Море вселяется в воздух, изменяет саму его природу, и все больше и больше в нем от действительно волн, от морских глубин, раскинувшихся далеко внизу. Ведь не зря же чайки поднимаются все выше и выше, и больше не спускаются к прежним местам обитания - там уже не способны они ни дышать, ни летать. Слишком многое от моря уже взял воздух. Еще немного - и превращение завершится совсем.
Куах поднимался по той части Лестницы, где стены были прозрачными, и во многих местах были проделаны большие окна. Ветер гулял здесь, будто бы стен не было совсем. Жили здесь только чайки. Жилые этажи коротконогов остались внизу, до средненогов еще очень далеко. Только невидимые ступени и стены, и окна, и чайки... И тревожащие воздушные волны, бьющие в невидимость стен. И страх, что те не выдержат.
Зачем предки построили эти этажи прозрачными? Может быть, тогда на горизонте виднелись другие островки?
...Когда-то камень жил здесь прямо в небе, везде вокруг Дома. Куах закрыл глаза и представил себе, как парят огромные скалы везде вокруг стен Дома, как чайки, гораздо более веселые и живые, чем теперь, огромными стаями вьются среди них. Чаек столько, что тяжело сказать, чего же больше вокруг в небе - их, или все-таки камней... Они тоже рождены камнем и все еще помнят об этом. Не зря же не покидают Дом. Больше некуда им податься.
По потоку ветра, гуляющему на Лестнице, Куах отыскал невидимый проем окна в невидимой стене, подошел к нему и выглянул наружу. Шершавый камень Дома поднимался далеко вверх и уходил вниз. Точно такой же, как и у подножия. Совершенно, в точности такой же, как и на верхних этажах. Быстро закругляясь, стена уходила и в стороны, скоро прячась от взгляда. Повсюду выдавались насесты для чаек - огромные, в два роста коротконога каменные пальцы, усеянные следами птичьих когтей и клювов. Когда-то, давным-давно, из них выпорхнули первые чайки. А потом, когда мы строили еще только эти этажи, мы подняли эти заветные для них камни сюда. Уж не знаю, зачем. Наверное, тот, кто придумал сделать это, предвидел, что скоро совсем не останется места в мире для птиц.
Куах стоял в задумчивости и нерешительности. Здесь, на этом участке Лестницы, он всегда терял самого себя. Все верные мысли будто бы разлетались в стороны и оборачивались огромными, похожими на облака чайками, чтобы больше никогда уже не вернуться обратно. Нет тут покоя и уверенности ни для кого.
Ветер, облака... Птицы, похожие на облака, и неверные мысли, неверная, совсем не своя память о том, что когда-то скалы парили здесь, а у каждой чайки был голос. И когда эти этажи строились, можно было прыгнуть на парящий камень, устроиться на нем, на время приостановив свое движение к Цели (совсем-совсем ненадолго), и слушать пение и разговоры чаек. Тогда мы еще внятно понимали их язык, а они понимали наш. Потому, наверное, и забыли мы искусство полета, что уже почти совсем не понятна для нас их речь.
Куах попытался прислушаться к тишине, пронизывающей полеты чаек, которые сейчас кружили у стены Дома. Та, которая в этот момент пролетала совсем рядом, буквально на расстоянии касания, посмотрела на него насмешливо и проклокотала какую-то недлинную фразу, в которой Куах понял только то, что, мол, сами виноваты. Забывать никто не заставлял.
Да уж, это точно. Да как же тут не забудешь...
Куах задумчиво поднимался дальше. Он пытался вспомнить те времена, которых сам никогда не видел. Но стены отзывались только полупустым эхом, и не было в образах, которые они приносили, совсем ничего внятного. Будто бы не хочет камень открывать прошедшее. Странно. Иногда вспомнить бывает совсем легко, а иногда - будто бы пелена съедает все события, и даже не знаешь, было ли хоть что-нибудь в те времена, которые пытаешься воскресить в памяти. И никто из тех, к кому можно обратиться здесь, в Доме, тоже не помнит совсем ничего, и ничего не может узнать у камней. И воздух молчит. Чайки в последнее время почти совсем не разговаривают, а в том, что говорят, еще попробуй разберись.
Помещение, буквально созданное из блеска. Свет, яркий, искрящийся, постоянно переменчивый, льется со всех сторон, куда не обрати взгляд. Только переступил порог - и сразу обрушивается это великолепие, и нет сил выстоять перед этой силой. Силой, рожденной другой силой, гораздо более великой. О, слава Великим Силам, что довелось попасть сюда, да не просто так, и не для наказания, а для великой аудиенции у Самого Великого. Боже мой, не зря я прожил свою жизнь. Если после всего этого еще сохраню способность говорить, обязательно расскажу детям.
Когда зрение немного привыкло к здешней игре лучей, стало видно, что вокруг - огромный зал, в котором очень много колонн. Росли они везде из пола, устремляясь вверх, где пока еще ничего нельзя было разобрать в разноцветных искрах. Смотреть вверх не получалось - слепли глаза. Колонны вокруг и уходящие в стороны от входа стены зала были сплошь усыпаны бриллиантами. Огромными, с голову размером; крохотными, не больше насекомых; и всех размеров и форм промеж этими двумя крайностями. Будто бы брали самоцветные горы, растущие невероятно далеко, на краю мира, разбивали их, доставляли сюда обломки огромными, беспорядочными кучами и россыпью усеивали стены.
- Остановись. - Негромко произнес голос за спиной.
Стою. Стою и смотрю. Привыкаю. Нужно привыкнуть, иначе, чего доброго, можно споткнуться и растянуться. Здесь, где обитает Великий... Это было бы ужасно.
- Можем идти. - Через некоторое время произнес голос за спиной.
Колонны плывут мимо замершими водяными потоками, падающими с небес. С благословенных небес, осенивших всех нас такой сладостной водой... Как же они сверкают. Воистину, собранны здесь все Боги, всех цветов. Все Силы, существующие в мире... Чувствовалось, что некоторые самоцветы отзываются на брошенный взгляд, и тоже пристально смотрят в ответ. Внимательней всего следили сейчас синие, желтые и белые камни. Поэтому и лучи их были самыми яркими. Во всех направлениях пересекали они помещение зала среди более тусклых отблесков всех остальных цветов, вращались, ослабевали, меркли, вновь усиливались, перемещались от колонны к колонне... Когда эти лучики прикасались к телу, в каждом из них чувствовалось или тепло, или холод. А иногда одновременно были они и холодны, и горячи.
- Не бойся. Можешь прикасаться к ним. - Все так же негромко произнес голос за спиной.
По ладони и по пальцам проходили они, как речная вода. И были такие же живые.
Наконец множество колонн немного подалось в стороны и впереди появилось небольшое открытое пространство, наподобие комнаты или поляны промеж бесконечного леса сверкающих колонн. На полу - огромный символ Мира - вырезанный в тверди помещения круг, на котором изображены все великие вехи развития жизни. И здесь тоже самоцветы... Цветочным, небесно-радужным ковром...Совсем нет сил уходить отсюда.
Вот, наконец, среди сияния наверху, там, где вершины колонн терялись в игре лучей, появился Великий. Вот он. Прямо лицом к лицу. Огромный, белый, пропускающий сквозь себя весь свет, струящийся от камней. Как бы я хотел быть способным на такое же великое дело. Какое это счастье - не быть препятствием Богам и Силам, но пропускать их через себя, отдаваясь им полностью и слушая их речь прямо внутри, в голове, в теле, в сердце.
- Приветствую тебя, о смельчак. - произнес Великий, неторопливо опускаясь к полу.
- Приветствую тебя, о Величайший из Чаек.
Туманное облако опустилось почти до самого пола и замерло.
- Я благодарен тебе за твой подвиг.
- Тебе спасибо, о Великий. За то, что заметил меня и дал возможность побывать в твоем доме.
Облако немного приподнялось и вновь опустилось. Самоцветы вокруг, кажется, засияли немного ярче, и лучи их задвигались быстрее.
- Спасибо за добрые слова... Я бы хотел наградить тебя. Возьми мой меч.
Как меч...
- Да, не удивляйся. Именно для этого его когда-то и сделали.
В теле Великого проступил силуэт клинка. Вот он, Меч. Овеянный легендами. Вечный. Откованный несчетное время назад,с тем, чтобы хранить течение жизни, чтобы установить и поддерживать порядок в жизни каждого существа... Длинный, в половину роста человека, с позолоченной, резною рукоятью. Каменное лезвие ярко отражало свет и цвет, льющиеся со всех сторон.
Ось мира. Основа для круговерти всего жизненного уклада. Разве могу я вынести его отсюда? Разве можно сдвигать ось, основу, с ее места? Ведь все рухнет тогда...
- Не волнуйся. - Великий улыбнулся. - Ничего не рухнет. Просто все изменится. Станет совсем по-другому... Едва только ты вынесешь меч из этой комнаты, вся прежняя жизнь уйдет в небытие. И все мы тоже исчезнем. И ты изменишься, равно как и все, что знаешь ты в мире вокруг себя...
Вот так вот. И толкуй эти воспоминания как хочешь. Было, или не было. Мечи какие-то...
...Здесь было сыро и темно. Лестница вилась вверх, огибая укрытые в камне трубы Хранилища. Ступенек здесь не было, Лестница поднималась дальше ровным, лишь едва ощутимо шершавым склоном. Вокруг, в стенах и в воздухе, чувствовалось много воды. Когда никто не шумел, спускаясь здесь или поднимаясь, всегда отчетливо можно было различить капание и многочисленные звуки течений. Только пол оставался более-менее сухим - вся вода со стен, если случалось ей пробиваться-таки на Лестницу, попадала в желобки, специально заготовленные под стенами, и по ним сбегала в специальные отверстия, а по ним - вытекала наружу и срывалась со стен в бездну, к далекой-далекой морской пучине... На здешних этажах был практически последний рубеж, где земные воды еще могли находиться, и именно потому камень ничего не мог сделать с ними, и мы ничего не могли. Здесь боролась влага со всем, что ее окружало, стремясь захватить новое пространство для обитания, и ее способность выживать и сопротивляться увеличивалась здесь стократ.
Шум и гам. Постоянно хлопают двери, колышутся занавеси, и все больше вокруг светлых участков Лестницы. Все чаще и чаще расходятся во все стороны коридоры, кипящие местной, низкорослой жизнью.
Мимо, по Лестнице, в двух огромных корзинах протащили что-то парующее и горячее. Дальний конец веревки уходил в очередную темную проплешину на Лестнице, и не видать было, кто же это здесь может быть такой сильный. Ох уж эти изобретатели.
Всегда чувствуешь себя здесь очень высоким. Таким же высоким, как и наш Дом. И хочется сделать его еще выше...
Внезапно позади раздался шум немного больше окружающего. Мимо, по пролету Лестницы, поднимались безногие, несущие на спине каменные блоки. Так. Один, два, три... ага, вот еще... Камни хорошие, не ронялись. На некоторых видны потертости, но это не страшно. Главное, чтобы не падали они на здешних этажах. Внизу-то не произошло бы ничего плохого, но здесь любое падение грозит неприятностями... Пол повсюду достаточно гладкий. Все очень аккуратны, и это просто замечательно. Значит, справляются с повышенной тяжестью хорошо и порядок установлен тут именно такой, каким и должен быть на тех этажах, где условия жизни гораздо сложнее.
Колонна продолжала двигаться вверх. Каждый камень был устойчиво закреплен в седельной корзине, пристроенной на спинном прогибе. Обе пары рук - и передние, и задние - придерживали камень, чтобы предупредить возможные неприятности с креплениями, и лишь иногда то здесь, то там кто-нибудь отталкивался рукой от пола, чтобы выровнять слегка сбившийся ряд поднимающихся или чтобы немного помочь себе в продвижении вперед... Полосы одежд опускались со спины вниз, на каменный пол, и сила движения грудных клеток, перекатывающихся волнами по полу, была четко видна сквозь них. Шумные, плавные, мощные вдохи, свистящие выдохи... Мощные, толчковые движения грудных мышц, стирающих неровности с каменной клади с умением Грызунов, работающих в Шахте.
Чем дальше, тем ниже становились потолки, и меньше мелких неровностей встречалось на полу. Незаметный поначалу, низкий гул, похожий на речь, если говорить себе в ладонь очень низким голосом, теперь практически исчез, и потому и стало заметно, что он вообще был. Этажи, где безногие снимали камни с Носильщиков, освобождая от ставшего непосильным груза, оставались все дальше и дальше внизу. Везде, во всех стенах, при каждом шаге чувствовалось царящее на тех этажах облегчение и возбуждение... Носильщики облегченно вздыхали, расправляли свои тела, хрустели ребрами; затем, едва лишь переведя дыхание, вновь собирались и принимались чистить друг другу ротовые полости от каменной пыли. Огромные тела их, пускай и совсем полые внутри, становились здесь слишком тяжелыми. Любое движение отдавалось тяжелым уханьем по полу и стенам отведенных для разгрузок помещений, дышалось Носильщикам тоже тяжелее обычного, и, едва приведя друг друга в порядок, они выстраивались друг за другом, в том же порядке, в котором поднимались сюда от далекого основания Дома, и начинали спуск. Торопились, торопились выбраться с этажей, где весу в них и в камнях становилось с каждым шагом вверх все больше и больше. Вниз, теперь только вниз, по соседним лестничным проходам, не мешая тем, кто еще не закончил свой путь и по-прежнему нес каменные блоки. Легче идти им становилось с каждым шагом, силы восстанавливались, и уже совсем скоро, когда минуют они на своем спуске совсем немного этажей, вновь зачешутся у них рты, зазудит все тело изнутри. Снова станут они едины с камнем и со всеми нами, вновь наполнятся силами, необходимыми для подъема наверх. С каждым новым шагом вновь обретая свой нормальный вес, все реже смотрят они в окна, все быстрее и быстрее текут по ступенькам, торопясь вниз. Торопясь вверх. Каждый из них внимательно прислушивается к себе, пытаясь уловить, стал ли он сильнее и способнее, пройдя Лестницу в очередной раз, посетив этажи, которых еще не было во время прошлого подъема, на которых все тело и каждый камень во рту тянут вниз еще сильнее. И с радостью каждый из них отмечает в себе биение новых сил, которых раньше не было.
... Постоянно напоминает нам островок, что связаны мы с ним неразделимо и навсегда. Пусть и знает, что делаем мы доброе дело, на благо нас всех, и на благо камня тоже, но все равно - чем дальше, чем выше устремляются стены и этажи, тем сильнее тянут нас обратно узы, дающие всему живому жизнь... Каждый колокольчик на одежде, каждый здешний камешек тщательно оберегаются от нечаянных падений. Руки безногих быстры и проворны, всегда аккуратны и точны. Сила, тянущая все к далекому основанию Дома, прорастает в здешних жителях большой ловкостью и умением. И стены становятся прочнее, и все меньше и меньше можно замечать влаги вокруг, пробивающейся сквозь поры и трещины в камне.
Продолжая подъем вослед прошедшей мимо колонне с камнями, Куах наблюдал с гораздо более высоких этажей за поверхностью Воздушного моря. Отсюда до нее еще идти и идти, но каждый житель Дома любил подолгу смотреть на нее (или хотя бы поглядывать, изредка). Похожая на несметное множество чаек, собравшихся воедино и занятых неким неторопливым делом, сейчас расстилалась она, белая, перистая, насколько хватало глаз. Огромные валы ее вздымались в той стороне горизонта, куда обычно уходит Солнце, а во всех остальных направлениях мягко котилась она единой поверхностью, почти такой же ровной, как и поверхность Первого Моря, далеко-далеко внизу. Куах посмотрел вверх. Вот оно, Солнце. Завтра праздник, посвященный детям, и потому один из углов его смотрит практически точно вверх. Еще достаточно высоко оно, и переплетения труб, заполняющие все небо, теряются на черном, звездчатом фоне, сами похожие на скопления странных, вытянутых, тонких звезд. Куах посмотрел на них с последней, уже практически отстроенной площадки Дома. Сохраняющие в себе воду, каналы и трубы, были уже совсем близко. Еще немного, быть может даже одна, моя смена - и можно будет к ним прикоснуться. Можно будет искать краны и стрелки, убирать трубы и ставить другие, и направить воду по правильному пути, прочь от нашей планеты. Вверх, вверх во-о-он по таким одиноким трубам, уходящим как можно выше вверх, теряющимся от взгляда в черной, звездной пустоте... К Спутникам, к другим планетам, где воды мало.
Куах перевел взгляд на Город. По-прежнему немой, не отзывающийся ни на одну мысль, проступал он сквозь переплетение труб странной, немой, неживой черной глыбой. Пусть там и остается. Проклятое место. Место, рожденное глупостью, и потому не нужное нынешним людям... Место, выстроенное вопреки всем природным силам, вдалеке от каменной поверхности, из странного материала, из того же, из которого предки вылепили и трубы.
Зловещее, тревожное место. Куах, как и каждый житель Дома, помнил прекрасно те времена, когда люди жили в этом городе, когда тянули они трубы и много чего еще во все стороны, опутывая ими поверхность Воздушного моря и перемещая воду на другие планеты и на Спутники. Десять поколений продержались они здесь, над нынешним Воздушным морем, счастливые, ничего не ведающие. А затем родилось одиннадцатое поколение. И по законам природы, из-за глупости людей родилось оно безумным, и уничтожило город... Странные, непонятные люди это были. Зачем, зачем строить город неправильно! Ведь всему отмеряны свои последствия. Камни молчат, не дают нам знать причин такого строительства. Сохраняют страшные причины, подвигнувшие множество людей к гибели. Наверное, так и нужно.
Вверх по лестничному пролету потянул ветерок. Изгиб Лестницы закончился, и низкие своды расширились в комнатку. Подъем продолжался по другую ее сторону, несколько закрытых дверей оберегали помещение от шума из жилых коридоров. Куах подошел к Последнему Окну. Ветерок из-за спины вырывался наружу, но все равно чувствовалось, как прохлада пробирается сквозь проем, исподволь, расстилаясь по полу, пытается пробраться как можно дальше и глубже по комнате и Лестнице.
Совсем другое дело, когда смотришь на все своими глазами. Поверхность Воздушного моря сегодня, куда ни посмотри, была вздыбившейся и застывшей, будто бы бушевавшая в диком волнении, а потом замершая, скованная незримыми силами. Солнце, уже низкое, пряталось за валами огромной высоты, и вся сеть труб, по-прежнему далекая, высоко-высоко, освещалась практически от горизонта, образуя много блестящего света и множество длинных, сплетающихся теней. Длинные, темные, молчаливые, изломами связывали они противоположные стороны мира, дробя вечную черноту неба на несчетное число частей.
Как всегда, не видно было ни одной трубы, из которой бы выходило белое покрывало Воздушного моря. Но Куах знал, совершенно точно, как и каждый житель Дома, что мест таковых на всей планете - бесчисленное множество. Что есть трубы, огромные, совершенно неохватные даже для десяти человек, и маленькие, туго сплетенные в жгуты, которые постоянно выпускали вниз принесенную с других планет воду. Превратившаяся в пар от долгого пути, она вливалась в Воздушное море бесконечным, медленным потоком, несущим гибель нашей планете. Далеко, невероятно далеко были такие места. Чтобы не дотянуться, не достать до них. А здесь - только неподвижный свод из изломов, длин и изгибов, из падений и спиралевидных участков... И множество звезд, опускающихся вслед друг другу, вслед Солнцу, за горизонт. Сам небосвод, бесконечно терпеливый, проворачивается вокруг поверхности планеты и погружается за горизонт. Звездочки, почти неподвижные, показывают это движение, с упорством переползая из одного кусочка неба между труб в другой. Из одного в другой.
Позади скрипнула дверь, и, с шорохом и громким дыханием, рядом с Куахом стал один из безногов. Пододвинулся к самому краю оконного проема и заглянул вниз.
- Похоже, холодает. - сказал он.
Затем повернул голову назад, в комнатку, и посмотрел наверх, где на потолке ожидали указаний крылуны. Неслышное распоряжение - и все они, дотоле объединенные в одно, совсем маленькое тело, разбежались по всему потолку, расправили крылья и начали мерно двигать ими. Воздух в комнате сразу задвигался, тепло устремилось к коридорам, а холод из окна будто бы встретил невидимый отпор и не мог более проникнуть дальше нескольких шагов вглубь помещения.
- Вечер. - произнес безног.
Дышалось ему явно не очень легко. Огромная грудь, лежащая на полу, расходилась в стороны настолько сильно, насколько было возможно. Разреженный, совсем уже не земной воздух был бедным даже для него, всю жизнь обитающего над поверхностью Воздушного моря.
- Как вы думаете, - произнес безног. - действительно ли мы сможем справиться?.. Мне вот почему-то кажется, что все трубы работают нормально. Что вина не в них. А если вина не в них - то что мы сможем сделать, когда достигнем управляющих элементов...
...Черное небо, полное звезд. Очень странно смотреть на него, чистое, огромное, округлое... Такое же пугающее, как и поверхность Первого моря, если бросить на нее взгляд с большой высоты. Теперь ничто не мешало звездам двигаться за горизонт, ничто не делало попытки заслонить их, и Куах стоял, замерев и забыв обо всем на свете, весь превратившись во взгляд, в созерцание. Все, чем он жил - Дом, подъемы по Лестнице, каменное тепло - вся его жизнь сейчас затаила дыхание вместе с ним, стала незаметной, скромной, как и он сам, и тоже вся обернулась сосудом, в который, вращаясь, опускалось небо. Ниточка чувств, протянувшаяся к замершей внизу крыше Дома, не обрывалась, но почти слилась сейчас с трубами под ногами. Стала такой же невидимой, неощутимой, безмолвной, как и материал, который составлял трубы. Молчаливый, немой, будто бы далекий-далекий. Как будто бы потерявший где-то свою жизнь, и теперь ищущий ее, ни на что более не обращая внимания, весь погруженный в себя и свое горе.
Ветра здесь не было. Воздушное море осталось далеко внизу, и все виды волн тоже остались где-то далеко позади. Узы связи с планетой натянулись, казалось, до предела - собственный вес вырос во много раз, и, если бы не открытое небо, было бы невозможно противиться желанию устремиться вниз. Но небо властвовало здесь, и узы, тянущие домой, приутихли, успокоенные тем, чего никогда ранее не видели. Они сами превратились в небо. Здесь все превращалось в небо. Казалось, стоит только подняться еще немного выше, вот на эту одинокую площадку - и вся прожитая жизнь враз обернется небом... Тепло камня, ступени, стены, люди - все преображается, становится частью неба.
Осталось только дождаться, когда уйдут туда последние ступени из огромного их числа, пройденного за жизнь. Дождаться, пока цепочка шагов, поднимаясь с площадки, дотянется так высоко, как только способна. Настолько высоко, насколько хватит шагов, проделанных вверх и вниз. И когда последний из них уже приподнимется над полом площадки, возвышающейся над сплетением труб, одинокой и потому очень высокой, - тогда сама планета мягко подтолкнет тело вверх, и можно будет водой разлиться по небу... Ах, вот оно что... Ну да... Как же можно было не понять. Эх...
...Площадка опустела. Когда Куах стоял здесь, он не произносил ни слова, ни звука не издал, и все же теперь стало так же тихо, как было до его появления. Значит, все-таки прибавил он своим появлением нечто к здешнему порядку. А вместе с ним не стало и этого таинственного "звука". Оба они растворились в небе. И неизвестно, исчезновение кого из них стало поводом для исчезновения другого.
Все осталось здесь таким же, каким было вот уже на протяжении огромного количества времени. Трубы из странного, темного материала, бледно отражающего солнечный и звездный свет, и находящиеся тут, кажется, так же долго, как и звезды на небосклоне, и теперь ничуть не изменились. Тянулись они сколько хватало глаз, соединяя все горизонты, образуя сложную, непонятную взгляду систему. В нескольких местах на всем видимом протяжении из общего переплетения выходили несколько одиноких, и, похоже, одинаковых труб, и устремлялись вертикально вверх. Уходя все выше и выше, постепенно все больше истончались они для взгляда, а потом - полностью растворялись в черноте промеж звезд.
Но... неужели все-таки что-то изменилось?.. Вот, кажется, на площадке вновь появился тот самый "звук", который исчез вместе с человеком. Хотя, скорее всего, конечно же, совсем не тот. Просто очень похожий. Вот, этот таинственный предмет (или, может быть, существо) подвинулся к краю площадки, и начал спуск по лесенке, одинокой лесенке среди бесконечной округлости и вытянутости труб. Он спустился до ее подножия, а затем, вдоль трубы, идущей в сторону верхней площадки Дома, устремился вниз. Вот рукав трубы ушел по своим делам в сторону, а таинство продолжало спуск. Все ниже, и ниже. Теперь было совершенно точно ясно, что это не тот звук, который только что вместе с человеком стал частью неба - было это нечто иное... Но невероятно похожее. Схожесть эта состояла в чем-то невероятно главном. В самом-самом главном.
Вот уже и верхняя площадка Дома. Все отверстия были заложены, чтобы внутренний воздух не выходил в безвоздушное пространство. На площадке никого не было - все дожидались внизу разрешения исчезнувшего человека приступить к работе. Таинство прикоснулось к камню, и спустилось насквозь, ниже, будто бы и каменный свод вместе с человеком ушел в небо, а здесь осталась только зримая память о нем... Под сводом было тепло и сухо - окон на такой высоте никто не делал, а камень сохранял тепло, которое отдавали ему и воздуху люди. И стоило только таинству прикоснуться к здешнему воздуху, как сам он, казалось, начал меняться, обретая другое звучание. Небо отсюда было совсем не видно, но теперь не было бы ошибкой сказать, что оно находится и здесь. Проходит через каменный потолок и всеобъемлюще, мягко и неторопливо, постепенно начинает заполнять коридоры, соседние помещения, будто бы обнимая со всех сторон сложенные здесь для продолжения строительства каменные блоки.
... Вот оно приблизилось к первому сверху помещению, где находятся люди. Сейчас они просто разговаривают друг с другом, и только некоторые из них перекладывают камни в одной из куч, чтобы потом было удобнее приступать к строительству... Небо, невидимое, и пока совсем не ощутимое, достигает дверного проема и начинает осторожно, будто бы держась поближе к стенам, проникать в комнату... Через небольшое время, будто бы привыкнув и собравшись с духом, начинает приближаться к людям...