Осень прекрасна, как сама смерть. Холодное золото листвы, тяжелое серебро дождей, неукротимый ветер, пронизанный духом тлена и белесыми нитями паутины. Время, когда врата в царство теней распахнуты настежь, и так просто сделать неверный шаг.
Усталый конь ступал по размокшей колее медленно, чуть прихрамывая на переднюю ногу. Из его ноздрей вырывались облачка пара, вплетаясь в сизый предсумеречный туман и зябкую морось. Надвинув на глаза капюшон промокшего плаща, отставной капитан Яков Забелин безучастно разглядывал грязь под копытами скакуна и пожухшие стебли травы, унизанные тускло-прозрачными каплями. Он уже перестал гадать, сквозь какие земли ведет бесконечная, однообразная осенняя дорога, плутает ли он по болотистым лесам Лифляндии, или давно миновал где-то Курляндию и вступил в Литву. Стараясь избегать городов, Яков забредал лишь в небольшие деревни, чтобы наполнить седельные сумки провизией и редко позволить себе ночлег в теплой, пахнущей курами и кислым молоком крестьянской избе. Встреченные селяне говорили на странной смеси немецкого и польского, но, завидев блеск монет, вспоминали несколько русских слов. Яков не хотел думать о том, что кто-то из них может польститься на тощий кошелек проезжего путешественника.
Но о чем тогда размышлять на этом унылом пути? Уж не о том, что в одну ночь выгнало из родного Петербурга, заставило скитаться пустынными тропами, прятаться от людей, бояться крупных населенных пунктов и больших разъездов. Граница еще где-то далеко впереди, и пройдет немало дней, прежде чем Яков осмелится поднять голову и смело взглянуть в глаза встречному, не опасаясь узнавания, ареста, обвинения...
Как же это вышло? Казалось, многолетняя служба на Кавказе не только научила преодолевать страх, но полагать высшей степенью доблести безрассудную привычку молодых офицеров играть со смертью, наперебой рисковать собой без надобности, лишь ради славы. Забелин не хуже других умел не кланяться пулям, был первым охотником до дерзких вылазок, всегда любил хорошую драку. Не боролся со страхом - наслаждался им.
Куда все делось?
Вынужденный подать в отставку из-за ранения, Забелин вернулся в Петербург и окунулся в тягучую, бездеятельную светскую атмосферу, столь отличную от аскетического и насыщенного опасностью солдатского быта, что душила и тяготила хуже легочной хвори. Балы и рауты, словесные эскапады и намеки, сплетни и спесь раздражали, наполняли отвращением, изнуряли ум. Он начал намеренно искать ссор, любовных интрижек, испытывая презрение и к своим оппонентам, и своим любовницам, да впрочем, не скрывая этого. Быть может, попадись Забелину надежный друг или хотя бы достойный враг, все сложилось бы иначе.
Вот опять! Отчего никак не выходит думать о спокойном будущем где-нибудь в Вене или Праге, отчего мысли вновь возвращаются туда, в хмурое утро на Каменном острове, во всех подробностях рисуют низкое небо, тревожно застывшие вдоль аллеи желтые березы, карету и фыркающих лошадей вдалеке, белую рубаху и костлявую шею князя, его стеклянные от ярости глаза и черный зрачок пистолетного дула, зорко уставившийся прямо в сердце обидчика. Голос секунданта срывается, далеко разносясь в неподвижном воздухе. Два выстрела, один из которых прозвучал мгновением раньше. Багровое пятно на пыльной дорожке, рядом с упавшим телом, и ясно без заключения побледневшего доктора: Яков Забелин - убийца. Не солдат, не герой - преступник. Отверженный.
Ни одного участливого взгляда, старые знакомые, шарахающиеся, как от прокаженного, до безумия перепуганная мать, и только один совет: уезжай. Как можно скорее, как можно дальше, пока власти не спохватились.
И мерзкое, глупое, презренное чувство, которое, казалось, никогда не овладеет сердцем. Страх. Но не перед вероятной смертью или Сибирью. Мелкий, отвратительный, брезгливый ужас на грани паники, сродни дамской боязни лягушек и пауков - перед публичным позором судов, грязных камер, клейма осужденного каторжника, растоптанным достоинством, унижениями, на которые нельзя ответить ударом и которые невозможно стерпеть.
Наверное, все ждали от него поступка офицера: нескольких строк прощания и пули в висок. Так легко и быстро остановить запущенный маховик государственной машины, сохранив остатки чести! Но мать не желала понимать, что это единственный выход, ворвалась, кинулась в ноги, рыдала. Остановила. А потом... единожды выпрыгнуть в окно, удрать полуодетым сквозь промозглую утреннюю мглу, схорониться под каким-то мостом, пока полицейский урядник распоряжался в доме, вернуться, дрожа от холода и ненависти к себе. И вдруг обнаружить, что пистолет больше не по силам, не по нутру: слишком тяжел, страшен, зубаст. Яд паники проник в кровь и выжег оттуда великолепное презрение к смерти; какой-то час в грязной канаве отравил гордость, уничтожил смирение и стойкость. Скрываться в комнате камердинера, крадучись бродить по родному дому, шарахаться к черному ходу от внезапного ночного шума. Но жить! Жить, черт возьми!
Только оказавшись на краю, ему неожиданно довелось понять: все можно исправить, все начать с начала - но лишь пока жив, свободен...
Даже не пытаясь проникнуть на одно из иноземных торговых судов, Яков Забелин бежал в Европу посуху, ночью, как вороватая мышь, склоняя низко голову под капюшоном плаща, боясь смотреть вперед и боясь оглянуться.
Только осень с тех пор заглядывает в его мечущиеся глаза и указывает путь.
Давным-давно они наедине. Иногда Якову казалось, что это осень каким-то образом завлекла его в свой мир сырости и увядания, сковала цепями дождей, спутала шелком паутины, заперла в лабиринте мертвых лесов, и насмешливым карканьем воронья сообщает, что больше не отпустит никогда.
Но этот день родился иначе, чем предыдущие. Словно не солнце вынырнуло из-за восточного горизонта, озарив изнутри затянутое облаками небо, а осветили дремлющие просторы болотные гнилушки, да отражения в воде, да сотни звериных глаз, блистающих из-под еловых лап, выворотней и бурелома. А вездесущий дождь звенел глухо, ломко, будто по ослабшей струне. Лес умолк, отвернулся, заслонился голыми ветвями и ждал неизбежного.
Яков погонял коня; тревожная тишь пробиралась по хребту, норовила заползти в душу.
Надвигался вечер. Кобальтовая синева стекала с низко ползущих туч на мокрый тракт, затапливала придорожные канавы, выбоины и лужи. Неожиданно где-то впереди, совсем недалеко, заржала лошадь. Серый конь Якова ответил на приветствие прежде, чем всадник успел натянуть поводья, и Забелин выругался, выхватывая пистолет. Он уже привык считать угрозой каждого, кто встретится на пути, но невероятно устал вздрагивать и скрываться. На этот раз он не станет уступать дорогу. Пусть же неизвестный сам держится подальше!
Путник постепенно соткался из теней, пересекающих колею. Так же, как и Забелин, незнакомец ехал верхом и кутался в плащ, его поза казалась столь же напряженной, будто взведенная пружина; одна рука сжимала поводья, другая терялась в складках одежды. Всадники двигались навстречу, невольно придерживая коней, но не решаясь окликнуть другого.
"Зачем человеку, не замышляющему недоброго, молча подкрадываться и прятать руки? - лихорадочно рассуждал Яков. - Тот, кто спешит своей дорогой, проскачет мимо, махнув шляпой для приветствия. Да и ни один честный путешественник не станет разъезжать во тьме, рискуя свернуть шею или нарваться на разбойников. Значит..."
Никем не понукаемые кони вовсе остановились. Яков настороженно всматривался в темный провал под капюшоном встречного, пытаясь разглядеть лицо, но у незнакомца словно его и не было вовсе. По спине пополз предательский холодок; бесконечно тянулись мгновения тишины и неподвижности, скручивая в тугой клубок волю и страх. Серый всхрапнул, дрожа, попятился, учуяв что-то странное в путнике. Конь незнакомца тоже занервничал, мотнул головой, тяжело дыша, но седок не обратил внимания, внимательно наблюдая за Яковом.
"Возможно, тоже не хочет встречаться с людьми?.." - промелькнуло у Забелина, но он не успел ни додумать эту мысль, ни понадеяться, что, возможно, удастся разминуться миром. Кто-то - может, ночная птица - с хрустом проломился сквозь почти уже невидные сучья деревьев, бросился вниз и вбок, отчаянно закричал. Серый прыгнул вперед, а Яков невольно пригнулся к холке, хватаясь за оружие. Будто этого и ожидая, незнакомец вытянул руку и спустил курок.
Вспышка была крошечной, всего лишь одна яркая искра посреди безграничного царства темного дождя и перешептывающихся с ветром пожухлых листьев. Как же она смогла ослепить и обжечь, словно лесной пожар? Внезапно стало горячо и тяжко, невыносимый жар собрался в груди, под ребрами, выплеснулся наружу густой пульсирующей волной, приятно потек по озябшей под влажной одеждой коже. Только руки отчего-то стали неповоротливыми, налились кровью, распухли; онемевшие пальцы выпустили пистолет, и тот канул в грязь. Яков опустил голову посмотреть, куда упало оружие, но уже не смог ее поднять. Земля вдруг бросилась навстречу, слегка, не больно ударив по щеке мокрой травой.
Торопливо спешился незнакомец, отбросив капюшон, подбежал к упавшему Забелину, перевернул на спину. И вскрикнул, отшатнулся:
- Господь милосердный!
Яков встретил до смерти перепуганный взгляд слишком знакомых глаз. Но сам уже не сумел удивиться. Лишь горько улыбнулся несущейся навстречу черной вороньей стае: ты все-таки пленила меня, осень.
Озорной солнечный ветер срывал золотые листья с берез и тополей, гнал пятнистые шлейфы за проносящимися автомобилями, и потом долго кружил их над остывающим асфальтовым полотном. Деревья протягивали вслед ветви, лес печально кивал последнему теплому дню октября, в котором, на самом деле, вовсе не было уже тепла.
Вита старалась сосредоточиться на дороге, но шоссе было почти свободным, а осенний пейзаж - слишком хрупким, слишком умиротворенным. Он исподволь, незаметно очаровывал спокойствием обреченности, этим ожиданием приближающихся холодов, тьмы, летаргии, заставлял расслабиться сведенное судорогой тело, успокаивал нервную дрожь. И радио, будто подслушав настроение Виты, напевало печальную балладу.
Она сама не заметила, как откинулась на спинку сиденья, придерживая руль кончиками пальцев. Упорно не отводила взгляд от петляющего по холмам бетонного полотна, и слезы ощутила, лишь когда они прочертили по щекам мокрые следы.
"Сколько можно? - твердила себе, следя за полетом ярко-алых кленовых листьев, что вырывались из-под колес идущей далеко впереди машины. - Сколько можно оставаться благоразумной, терпеть, ждать, прощать? Одна, одна, одна каждый день, каждую секунду, даже когда несколько равнодушных кукол делают вид, будто являются моими близкими... Почему я с детства не научилась быть инфантильной в нужный момент, не наделала глупостей, не совершила ни одного необдуманного поступка? Наверное, я не достигла бы каких-то успехов - из тех, что вешают в рамочку на стену и с гордостью показывают знакомым. Зато, может быть, теперь, мне нашлось бы ради чего жить..."
Мать всю жизнь болеет, и, кажется, ее интересуют только собственные недуги. По крайней мере, ничего другого от нее не услышать. Вита не стремится обсуждать с ней свои проблемы, она не привыкла жаловаться, но мать ни разу и не спросила. Вот и сейчас: не поинтересовалась, каково дочери, может ли она бросить работу, приехать...
Брата давно не интересует ничего кроме спиртного, и после того как пропил свою половину родительской квартиры, он повадился к сестре "одолжить копеечку на жисть". Его бывшая жена натянуто улыбается, не отказывается, когда Вита приносит единственному племяннику дорогие подарки на День рождения, но ни разу не позвала дальше прихожей, отметить праздник.
А тот, кто просил, обещал, кого нужно было понимать и ценить, кого всегда стоило ждать - вдруг объяснил, что ошибался. С кем не бывает. Не плачь, мир не рухнет от одного расставания. Ты еще встретишь своего человека. Так ведь лучше, чем продолжать отношения, которые изжили себя, верно? Ну, пока.
Мир не рухнул. Только внезапно опустел и выстудился, будто старый, расселенный дом, предназначенный под снос. В нем еще валялись обломки вещей, когда-то имевших значение, бродили тени когда-то живших людей, а сквозь заколоченные окна и столбы пыли безуспешно пыталось заглянуть солнце.
Вита понимала, что всего лишь поддается минутной слабости, что завтра, твердо направляя мысли в нужное русло, она все взвесит, оценит, разделит на составляющие, сделает выводы и наметит дальнейшие действия. И успешно забудет о сегодняшней истерике. Что-что, а брать себя в руки она всегда умела. Но сейчас было в этой жалости к себе что-то тихое, горько-сладкое, похожее на вкус прихваченной морозом калины или студеной колодезной воды. В нее хотелось погрузиться, расслабиться, и никуда больше не спешить, покорно приняв свою судьбу, как увядающая природа в ожидании зимы. Вот так бы закрыть глаза, выпустить руль и безмятежно прислушиваться к льющейся из динамиков музыке - несколько минут вне времени - пока короткий удар не принесет бесчувствие...
Осеннее настроение, что ли?
Внезапно будто облака набежали на небо, ясные лучи, отражающиеся в каждом желтом листе, потускнели и помертвели - хотя Вита отчетливо видела лохматый клубок солнца над лесом. Ветер стих, притаился, а деревья зябко прижали ветви к оголенным стволам. С севера к шоссе подкрадывался холод. Вита несколько раз моргнула, пытаясь прогнать странный эффект - словно кто-то, не спросив разрешения, надел на нее темные очки - но мутная пелена не желала исчезать, не возвращала сияющий золотом полдень.
Сквозь ровный рокот мотора прорезался звук. Нет, не звук. Вита совершенно точно не слышала его ушами. Она его ощущала - но как, не могла понять. Что-то приближалось из-за ближайшего поворота, что-то...
Инстинктивно она начала притормаживать, с недоумением оглядываясь по сторонам. Только сейчас Вита вдруг поняла, что на дороге больше нет машин, кроме ее старенького серебристого "Фиата", и подсознательно забеспокоилась. Ее рациональная, практичная натура не могла принять на веру смутное чувство неладного. Инстинкт просто кричал о том, что нужно резко вывернуть руль и как можно скорее убираться прочь, но она, как всегда, его игнорировала.
Пожалела об этом спустя несколько секунд - да поздно...
Неведомое накатило, стремительно заполонило пространство, сдавило виски невнятным гулом - и вдруг лопнуло мыльным пузырем, исчезло как наваждение. Не успела она разозлиться на себя за пустую мнительность, как дорога вильнула, уводя в сырой ельник, а из-за поворота навстречу вылетел небольшой светлый автомобиль. Вита в ужасе поняла, что, задумавшись, едет посреди неразмеченного полотна - и встречная машина тоже. Резко взяла вправо, но несущийся прямо в лоб автомобиль рванул туда же. В последний миг перед неизбежным столкновением Вита успела вырулить на обочину, и скрежещущий удар прошел вскользь: обе машины мотнуло, закрутило и расшвыряло в разные стороны, как детские кубики. Вита закричала, закрыла лицо руками, когда земля опрокинулась, и рухнувшее небо осыпалось осколками стекла. Ремни впились в тело, голова моталась, словно готова была оторваться, пока "Фиат" катился вниз с откоса, ломая кусты и молодые деревца.
Помятая машина замерла в заросшей высокой травой канаве, беспомощно выставив вверх колеса. Вита осторожно приоткрыла глаза, не понимая, жива ли еще. Страшно болела шея и ушибленное плечо, перед глазами плавал туман. Она висела на ремнях в неудобной позе, вниз головой, упираясь затылком в потолок.
Отстегиваться было жутко, но другого выхода нет.
Только выбравшись наружу через разбитое боковое окно, она заметила выломанные с мясом ногти, ссадины на ладонях и коленке, капли крови из разбитой губы. Ладно, спасибо Господу, что кости целы, и не зажало в искореженной машине. Кто знает, вдруг пробит бензобак, и она могла сгореть заживо?
Вздрогнув, Вита обхватила себя за плечи и поспешила отойти от того, что недавно было серебристым "Фиатом".
Над дорогой витала тишина, нарушаемая лишь шорохом ветра в пожухлой листве и отдаленным карканьем ворон. Остро пахло свежестью, сыростью и прелью, зябкий холод неторопливо выползал из глубины ельника, стелился по низине туманом. Словно и не произошло только что нелепой и страшной катастрофы.
"Что со второй машиной? - подумала Вита, взбираясь по косогору. - Жив ли водитель?"
На асфальте осталось два черных следа отчаянно стертых шин и россыпь битого стекла. Одна колея вела под ноги Вите, вторая пропадала в примятой траве за противоположной обочиной.
Похоже, второму водителю повезло: его машина просто съехала вниз по более пологому склону, удержавшись на колесах. Сейчас она стояла в кустах у опушки, так что из ветвей торчал только багажник.
- Эй! - крикнула Вита, неловко спускаясь с откоса. Сапоги на высоких каблуках не подходили для лазания по пригоркам. - Вы целы?
Она поймала себя на том, что ужасно, до дрожи не хочет подходить к чужому автомобилю - и в то же время что-то тянет ее туда, как приоткрытая дверь в вакуум. В этом, самом обыкновенном "Фиате" не было ничего особенного - распространенная дамская модель, совсем такая же, как у самой Виты. И цвет такой же.
И номер.
Она остановилась, будто споткнувшись.
Что все это значит? Ошибка? Но если на минуту допустить, что государственные службы перепутали и выдали второй такой же номер - то все остальное выглядит еще более странно. Почему именно этим двум машинам суждено было не суметь разминуться на пустынной дороге?
Внутри салона наметилось движение, и Вита с облегчением перевела дух: водитель жив. Она сделала еще несколько шагов вперед, чтобы предложить помощь, но безотчетное внутреннее сопротивление нарастало, и преодолевать его становилось все труднее. Вита невольно снова остановилась, прислушиваясь к тому, как водитель второго "Фиата" пытается открыть заклинившую дверь.
Внезапно до нее долетел треск двигателя, работающего без глушителя. Не успела Вита обернуться, как из-за деревьев выскочил мотоцикл - такой, как принято называть байком: большой, широкий и черный, с огромными зеркалами и метровым ветровым стеклом. Байкер в черной коже и шлеме резко затормозил у места аварии, спрыгнул, так что брошенный мотоцикл крутнуло вокруг оси.
- Стойте! - закричал он, бросаясь к Вите. Эхо гулко прокатилось по пустому асфальтовому полотну и пропало в разлогах. - Не подходите!
Огромными прыжками он подбежал к ошеломленной девушке, схватил за руку и потащил за собой, обратно на дорогу.
Вита настолько растерялась, что опомнилась, только когда ее уже усаживали на байк.
- В чем дело? - возмутилась она, попытавшись оттолкнуть мужчину. - Что вам от меня надо?
Но вместо ответа байкер прыгнул на сиденье и резко газанул. Двигатель оглушительно взревел, и машина рванула с места. Вита в ужасе вцепилась в холодную твердую куртку водителя, чувствуя, как ветер свистит в ушах, и инерция силится столкнуть с мотоцикла.
Прижавшись к своему похитителю, она нерешительно обернулась к месту аварии - и вскрикнула, едва не выпустив черную кожу куртки - свою единственную опору.
У второго "Фиата" стояла молодая женщина со строгой стрижкой-каре, широкоскулым неулыбчивым лицом и удивленно распахнутыми темными глазами. Вита знала это лицо слишком хорошо: и несколько длинноватый нос, и упрямые густые брови, и родинку на щеке...
У другой Виты на лбу темнел кровоподтек, она была одета чуть иначе: в темно-красный плащ, а не бежевое пальто, и кажется, волосы немного короче - но это точно была она!
Когда байк свернул с шоссе на заросший бурьяном проселок и притормозил, Виту уже трясло. Она, привыкшая все в жизни раскладывать по полочкам, расставлять четкие приоритеты и каждому событию давать однозначное толкование, ровным счетом ничего не понимала - и это обстоятельство сбивало ее с толку, тревожа куда сильнее, чем факт, что она находится в лесу, наедине с незнакомым мужчиной.
- Что происходит? - дрожащим голосом спросила Вита, когда байкер заглушил двигатель, выставил опору и слез с мотоцикла.
Вместо ответа он снял шлем и внимательно осмотрелся по сторонам. Вопреки первому впечатлению, похититель оказался не таким уж крупным, скорее худощавым. Ему могло быть около сорока. Темные с проседью, прямые волосы обрамляли гладко выбритое, замкнутое лицо человека, привыкшего сдерживать эмоции. Не очень-то он походил на здоровенных, бородатых, развязных байкеров - по крайней мере, как их представляла себе Вита.
- Почему вы молчите? Зачем вы меня увезли? Что мы здесь делаем?..
- А куда, по-вашему, нужно двигаться, мадам? - перебил он этот поток вопросов, переведя взгляд на Виту. Глаза у него были светло-серые, устало полуприкрытые веками.
- Как куда? Конечно, обратно на шоссе и в ближайший город за помощью! Мой мобильный остался в сумке на сиденье, одолжите ваш. Надо достать машину из кювета, и... вторую... тоже, - начав уверенно и с напором восклицать, к концу этой тирады Вита смешалась. Призрак двойника, виденный мельком, но слишком отчетливо, чтобы в него не верить, тревожил и смущал.
- Так я и думал, - криво усмехнулся байкер. - Вставайте, нужно идти. А мобильный здесь не работает - нет сети.
Он бесцеремонно снял Виту с сиденья, завел мотоцикл в кусты и забросал его сухими стеблями и ветками. Потом закинул за спину рюкзак, так же молча взял ее под руку и потащил вглубь леса, по едва заметной колее, над которой смыкались полуоблетевшие желтые кроны осин и сизые макушки елей.
- Послушайте же! - Вита попыталась вырваться, но держащие локоть пальцы обладали железной хваткой. - Так нельзя. В конце-то концов!..
- Я вам все объясню, - вздохнул спутник, увлекая ее дальше, в сырой сумрак, наполненный шорохами, скрипом стволов и отдаленным дробным стуком дятла. - Раз вы видели двойника, придется. Но сейчас лучше уйти подальше. Поверьте, вам ни в коем случае нельзя приближаться друг к другу.
Вита потерянно примолкла, поспешая за широко шагающим байкером. Идти по влажному, пружинящему ковру опавшей хвои было неудобно, каблуки все время проваливались, а острые носы сапог цеплялись за переплетение травы. От быстрой ходьбы сбилось дыхание.
- Как вас зовут хоть? - буркнула она, покосившись на непроницаемое лицо с плотно сжатыми губами.
- Прошу прощения, - спохватился байкер. Остановился и церемонно, с легким поклоном произнес: - Мое имя Яков. Позвольте узнать ваше?
- Виталина.
- Весьма рад, - кивнул Яков и двинулся дальше. Учтивые манеры ничуть не сказались на его стремлении увести Виту от дороги.
- Не могу сказать о себе того же, - сердито бросила Вита, и осеклась: не стоит его злить. Но провожатый не обиделся.
- Понимаю ваше недоумение и растерянность. К сожалению, то, что я вам сообщу, не станет простым объяснением, которое вернет все на привычные места.
Вита вздрогнула:
- Не надо меня пугать!
Яков пожал плечами:
- Пугаться и незачем. Если действовать быстро и соблюдать осторожность, ничего страшного не произойдет.
Непривычная к долгим пешим прогулкам, Вита вскоре запыхалась. К тому же напрасно ждала продолжения: ее спутник вновь задумался о чем-то своем.
- Да говорите же!
Яков неохотно кивнул:
- Видите ли, это не так просто. Сколько раз приходилось, а каждый раз не знаю, с чего начать, - признался он, бросив быстрый взгляд на Виту, и тут же отведя глаза. Но та успела рассмотреть за сдержанной маской нечто неожиданное. Сочувствие? Колебание?
Трудно сказать, почему, но вопреки логике она приободрилась, словно бы ощутив более твердую почву под ногами. Стоит быть честной: ей хочется считать своего спутника не злоумышленником, а... хотя бы, товарищем по несчастью. Иначе никак не объяснить, откуда взялось совершенно не похожее на нее доверие к странному незнакомцу.
А Яков медленно, как будто ведя внутренний монолог, заговорил:
- Это всегда происходит осенью. Начавшееся умирание природы истончает границы реальности, создает вялое, дремотное безвременье. Мировые силы, что удерживают привычные людям законы, слабеют. Многие спорят о том, что дает толчок к образованию пограничной петли. Известен факт: она всякий раз создается вокруг одного человека - вернее, двух ипостасей одного человека, живущих в близких по сути и духу мировых проекциях.
- Простите, но я ничего не понимаю, - перебила Вита. Вероятно, он рассуждал о хорошо известных ему вещах, но они ничего не объясняли непосвященному. - Причем здесь я?
- Прошу меня извинить. Я же говорил: не умею внятно рассказывать... Видите ли, на этот раз именно вы создали пограничную петлю.
От его тона у Виты по спине пробежал холодок; странные термины звучали нехорошо и, похоже, предрекали неприятности.
- И что это должно означать?
Яков убедился, что она не собирается вырываться, и заложил свободную руку за спину. Жест вышел небрежно изящным, уместным у кого-то вроде лермонтовских героев, но только не у современного байкера, и окончательно вывел Виту из себя.
- Вы наверняка слышали теорию о множественности миров, о параллельных Вселенных и о живущих в них двойниках. Там наплетено много лишнего, что вызывает закономерное недоверие, но суть небеспочвенна. Так вот. Иногда, при совпадении определенных условий, границы параллельных миров нарушаются. По-разному, но в данном случае речь о пограничной петле. Каким-то образом часть одного мира проникает в другой, и всякий раз два человека, которые в действительности являются одним и тем же, оказываются заперты на небольшом клочке пространства. Чтобы расправить петлю, нужно вернуть вас в ваш мир, а сделать это можно лишь в одном месте - в перемычке.
Наверное, Вита фыркнула слишком громко. Потому что ее спутник осекся и сердито заметил:
- Боюсь, у меня нет времени увещевать вас прислушаться. Доказательство вы видели своими глазами. А в остальное должны поверить на слово, если хотите жить.
- Даже так? - она холодно вздернула брови. - Я никогда не любила фантастику.
Происходящее с каждой минутой все больше напоминало сон или бред, к которому Вита просто не могла, не смела относиться всерьез - ведь если она позволит невозможному проникнуть в реальность, ее привычный, опостылевший, но такой простой и удобный уклад жизни рухнет.
Гораздо, гораздо проще, оказывается, помышлять о том, чтобы оборвать жизнь - чем позволить ей измениться не так, не по плану.
Яков взглянул на раскрасневшуюся, насупленную Виту, но не стал отвечать. Наверное, догадался, что с этим ей придется справляться самой. Только деликатно поддержал под локоть, когда она в волнении споткнулась и чуть не упала.
Пахнущий грибами лес продолжал мрачнеть, меркло светлое золото и медь. Сочившиеся сквозь листву косые лучи путались в развевающихся на ветру паутинках, застревали в мутных конусах пыли, оседали на кончиках веток, и, растеряв по пути всю свою энергию, обессиленные и бесцветные, падали в траву, растворялись в тенях.
Вите хотелось взбунтоваться, устроить истерику, потребовать отвезти ее домой и не приставать с глупостями, похожими на сюжет из бульварной прессы... Но она никогда этого не умела. Она привыкла свои неприятности подвергать анализу, разбирать на детали и делать выводы, отчего они со временем начинали казаться мелкими и поучительными происшествиями, переставали причинять боль. Переставали существовать. Переставали требовать решений.
Просто сейчас ее излюбленный метод дал сбой: ситуация анализу не поддавалась.
- Еще далеко? - не выдержала Вита после двух часов молчания. Прозвучало жалобно и примирительно.
Мрак раннего осеннего вечера уже опустился на землю, и тропу становилось трудно различать. Казалось невероятным, что столь глухие и обширные леса раскинулись вблизи крупного города - Вита часто ездила этой дорогой, и автомобиль пролетал перелески за несколько минут. Однако Яков продолжал целеустремленно двигаться сквозь сумрачные ряды деревьев, ведя ее под руку, пока она не взмолилась о пощаде.
- Да, - пробормотал Яков, хмуро вглядываясь в чащу впереди, и Вита задумалась, что он видит там, в темноте. - Вынужден признать, что ошибся с направлением. Мы должны были уже выйти к перемычке - петля обычно невелика. Боюсь, мы кружим на одном месте.
- Что же делать? - вздрогнула она. Под веками закипали слезы досады - от холода, утомления, от невероятности и нелепости происходящего.
Яков лишь взглянул в глаза - своим спокойным, усталым взглядом - и ей вдруг расхотелось плакать.
- Переночевать здесь. Не волнуйтесь, в этом лесу нет хищников или других опасностей. Утром выберемся.
- Здесь? - переспросила Вита, словно завороженная. Что-то в его голосе было такое, что не давало панике прорваться из дрожащего подсознания и затопить разум.
Присев на покрытую мхом поваленную сосну, Вита расстегнула сапоги и принялась растирать гудящие икры, пока Яков собирал хворост и разводил костер в ложбине между стоящими плотной, надменной стеной древесными стволами.
- Кто вы? - вырвалось у Виты, когда первые оранжевые язычки осветили его лицо. Казалось, не хватает полотняной рубахи, кожаных доспехов и меча за плечом - и он станет неотъемлемой частью этой дикой поляны, первобытного огня, своим среди древних лесных духов, что выступили из теней и несли молчаливый караул вокруг костра и двух таких разных человек.
Этот мужчина просто не мог быть частью ее мира, внезапно поняла Вита.
Яков ответил не сразу. Он сосредоточенно раздувал огонь, потом извлек из рюкзака бутылку воды, черную буханку, кусок сала и нож, быстро соорудил два больших бутерброда и протянул один Вите. Только собравшись отказаться, она вдруг ощутила волчий голод и буквально выхватила еду у него из рук. Вкус подчерствевшего хлеба и грубого соленого сала показался невероятным: живым, настоящим, словно прежде Вита питалась одной пресной резиной. А Яков ненадолго пропал за деревьями - и вернулся с полными карманами диких яблок и пригоршнями орехов. Трапеза завершилась изысканным десертом.
- Не думаю, что на ваш вопрос есть верный ответ, - сказал Яков, когда Вита уже отчаялась услышать хоть что-нибудь. - А если есть, я сам хотел бы его знать.
Пламя энергично, с треском отплясывало чечетку по сыроватым дровам, высекая каблуками снопы искр. Маленькие горячие звездочки роями взлетали к чернильной синеве над кронами леса, цеплялись за остатки палевых облаков, мгновенно выстужались на ледяном поднебесном ветру и вмерзали в твердь.
Вита поежилась и придвинулась ближе к дымящему костру. В рюкзаке Якова обнаружилась небольшая палатка и пара одеял - он словно бы заранее знал, что они заблудятся.
- Нет, не знал, - ответил Яков на полный вновь проснувшегося подозрения вопрос, натягивая веревки и вбивая в землю колышки. - Видите ли, у меня слишком большой опыт общения с пограничными петлями. А у них - со мной... Надо быть готовым ко всему, потому что никогда не угадаешь, кто окажется хитрее.
- Вы говорите об этом... явлении природы, словно о живом существе! - вновь вспыхнула Вита. - Я и так на взводе, а вы как будто стараетесь еще больше запутать!
- А вы привыкли всему давать простое название? - усмехнулся он.
- Давайте не будем говорить обо мне! - взмахнув рукой, Вита вскочила с бревна. - Лучше расскажите, в чем, черт подери, дело! Зачем мы забрались в лес, почему было просто не выехать на мотоцикле из этой вашей петли?
Яков невозмутимо поворошил стреляющие искрами угли, вынул палку и дунул на тлеющий край. Вверх потянулась замысловатая вязь дрожащей струйки дыма.
- Самое главное - не дать вам приблизиться к двойнику. По опыту знаю, Виталина номер два отправилась следом. Закон петли: дублирующие друг друга предметы притягиваются, чтобы исправить недоразумение.
- Что значит - исправить?
- Значит - уничтожить одну из копий, - прямо ответил Яков.
Вита почти рухнула обратно на трухлявый ствол.
- Она... убьет меня?
- Или вы ее.
- О, нет! - торопливо запротестовала она. - Зачем мне убивать? Наоборот, я бы с удовольствием поговорила с тем, кто настолько похож на меня, расспросила. Нам наверняка есть чем поделиться! Мы не идентичны, а значит, не повторяем жизнь друг друга. Что если однажды она уже делала выбор, который мне только предстоит? Зная о последствиях ее решения, я смогу изменить свою собственную судьбу!
- А говорили, что не любите фантастику, - восхитился Яков. - У вас очень уж живое воображение.
- Не смейтесь! Вы не представляете, как сильно мне нужна подсказка.
- Настолько, что готовы рискнуть жизнью?
- Не задумываясь! - отчаянно воскликнула Вита и умоляюще уставилась на своего спутника. - Пожалуйста, давайте вернемся.
Но тот лишь медленно качнул головой и вполголоса заметил:
- Петля. Она каждый раз изобретает новый способ притягивать двойников. Даже зная об опасности, несчастные все равно стремятся навстречу собственной гибели. Уверенные, что сумеют противостоять силе, дремлющей на границах миров не один миллион лет.
- Поверьте, я ничем не рискую, - как можно убедительнее сказала Вита. - В моем мире нет дела, ради которого стоит задержаться, нет никого, кто не сможет без меня. Но если я получу совет, возможно, еще смогу все начать сначала!
- Довольно, - резко оборвал Яков, поднимаясь. - Вы понятия не имеете, о чем просите. Смерть - это самое малое, что вам грозит при встрече с двойником. Умереть легко. - Он смотрел в сторону, но в его голосе Вите почудилась тоска. - Надеюсь, вы никогда не узнаете, каково это - убить самого себя и остаться жить с этим. Долго. Очень долго. В безликих днях и годах, сменяющих друг друга, словно узоры в калейдоскопе. Встречаясь и расставаясь так быстро, что не запомнить лиц, проходя мимо событий, домов, детей, веселья и слез - ничему не помешать и не изменить, ничто не разделить и не принять. Единственное, что у тебя есть - способность идти вперед, вдаль, из мира в мир, и не сметь остановиться, иначе никогда не сможешь найти свой, тот, из которого впервые шагнул в пустоту.
Он посмотрел прямо Вите в глаза, и тяжелый, острый взгляд прижал ее к древесному стволу за спиной, приколол, словно бестолковую бабочку к рамке.
- Ничего окончательного нет. Все можно менять. Всегда есть, за что стоит бороться. Хотя бы и с самим собой.
Яков швырнул в костер палку, так что искры веером разлетелись по поляне. Несколько самых злых обожгли вскрикнувшей Вите руки. Когда она вновь подняла взгляд, тихий хруст веток под шагами Якова исчезал в темноте.
Непривыкшей к ночевкам под открытым небом Вите чтобы хоть как-то согреться ночью пришлось прижаться к своему спутнику, но и это мало помогло. Ноги все равно оставались ледяными, а тревожные мысли и растущие подозрения не давали заснуть. Правду ли говорит ей Яков? Да, она видела свою копию, но слишком уж все рассказанное невероятно. К тому же - что ему за дело до аномалии, второй Виты, зачем с ней возиться, выводить из петли? Сейчас Яков - единственный источник информации о происходящем, а он чего-то определенно не договаривает...
Едва сквозь швы палатки проникли первые, чуть заметные рассветные лучи, так и не сомкнувшая глаз Вита осторожно выбралась из-под обнимавшей ее тяжелой руки. Ровное дыхание мужчины не изменилось, даже когда она нащупала сапоги и вжикнула молнией входа.
Снаружи уже можно было различить черные контуры деревьев на фоне светлеющего неба. Холодный сырой ветер немедленно проник за воротник, в рукава, капли влаги упали на макушку с качающихся веток, заставив ощутить, как тепло было в их маленьком укрытии. Решительно стряхнув с себя желание юркнуть обратно, под защиту силы и опыта Якова, Вита натянула обувь и бегом бросилась назад по тропе.
Безумие - полагать, будто ей захочется убить своего двойника. Зачем? И не меньшим безумием было бы не воспользоваться случаем, который выпадает не в каждой жизни: встретиться с самой собой лицом к лицу. От той, другой Виты не нужно будет что-то скрывать, или что-то объяснять, доказывать. Взгляд изнутри и со стороны одновременно может помочь многое понять. Ради этого шанса стоит рискнуть всем.
Если, конечно, Яков сказал ей хоть слово правды.
Она понятия не имела, куда идти, но надеялась на закон петли: две копии должны искать друг друга. Казавшаяся широкой и заметной вчера, сегодня тропа немедленно спряталась в оврагах, но Вита продолжала упорно шагать, ежась от осенней прохлады. Сама удивилась, когда через каких-то полчаса лес расступился, выпустив ее на пустынное, дышащее сизой утренней дымкой шоссе. Поколебавшись мгновение, Вита свернула направо, туда, где виднелся просвет между деревьями - и спустя всего несколько минут оказалась на опушке, за которой расстилался холмистый скошенный луг, а на горизонте виднелись крыши. Казалось невероятным, что вчера они не дошли до него. В чем тут причина: в петле? Или в ее спутнике, который намеренно кружил по лесу?
Дорога плавно изгибалась между холмами до самого поселка. Это оказалась всего лишь бензоколонка с мотелем, парой ларьков и придорожным кафе, безлюдная в ранний час.
Безлюдная?
Подняв глаза на окна мотеля, Вита не слишком удивилась при виде своего собственного отражения, выглянувшего на улицу на втором этаже. Кивнула в ответ на беззвучный возглас, вырвавшийся из губ двойника. Это удобно - говорить с собой. Не слыша голоса, знать, что сказано.
Она стояла на обочине, глядя на убегающую в пожухлые холмы и туманные пятна полосу дороги. Пасмурное небо недовольно сдвигало сизые брови облаков, разочарованно качало косматой головой. Вита исподтишка оглянулась на лесную опушку, но тут же отвела взгляд, гадая, боится увидеть преследователя - или надеется? Она чувствовала каждый шаг спускающейся по лестнице Виты номер два, всей поверхностью кожи ощущала ее приближение как источник опасности и притяжения.
"Похоже на удава и кролика, - подумала, внутренне подобравшись. - Только кто из нас предназначен в жертву?" Вдруг поняла, что у нее нет никакого оружия, быстро осмотрелась. Возле бензоколонки висел стенд для тушения пожара: ведро, лом, топор.
Но в этот момент дверь мотеля медленно приоткрылась. Напряжение, любопытство, подозрение смотрели на нее оттуда. Вита поняла, что мысль об оружии пришла не только ей - впрочем, чему она удивляется? Тому, что не способна обмануть саму себя?
Постаравшись отбросить сомнения, она показала двойнику пустые руки и двинулась навстречу. Не затем сюда шла, чтобы прятаться или молчать.
- Кто ты? Что тебе от меня надо? - выкрикнула Вита номер два, цепляясь за косяк, как утопающий за соломинку. Ее отчаянное выражение лица требовало немедленных, четких и ясных объяснений - Вита прекрасно знала, что в таком состоянии ее может успокоить только логика. Но беда в том, что ничего логичного в проклятой пограничной петле не было, и она не представляла, что говорить самой себе...
- Мы с тобой живем в параллельных мирах. Произошла какая-то ошибка, аномалия, и вдруг мы обе оказались в одном и том же. Нужно всего лишь, чтобы та из нас, которая попала в чужой, вернулась назад, - начала она, но уже с первых слов поняла, что говорит не то. К тому же рассказ Якова не объяснял только что пришедшего ей в голову вопроса... Не только ей.
- Неужели? - бросила вторая Вита после нескольких секунд напряженных размышлений. - И кто из нас в чужом мире?
Мысли лихорадочно заметались в голове. "Он знал, что через перемычку надо вести именно меня? Откуда? Почему не объяснил?" Ответ находился, но звучал неубедительно: "Я не спрашивала..." Из него клещами приходилось вытягивать каждое слово, это так, но...
Яков появился на своем байке, когда двойники уже были рядом. Чтобы не допустить встречи, он схватил и увез ближайшую Виту. Логично? Да. Может ли оказаться неважным, в каком из миров она окажется? Копии похожи, но не идентичны... Чушь!
И тут она поняла. Все, что говорил Яков - ложь. От первого до последнего слова. Нет никаких параллельных миров, нет двух одинаковых человек. Есть одна - настоящая, и вторая - подделка, которой кто-то хочет заменить оригинал. Задача Якова - увести, спрятать, а может быть, и уничтожить настоящую, так, чтобы никто не нашел тела. А двойник займет ее место как ни в чем не бывало.
"Зачем?" - прорезалась сквозь нарастающую панику мысль, и немного остудила. И верно: кому нужна ее безликая, рутинная, одинокая жизнь, что в ней есть ценного, ради чего могущественным мистическим силам, способным создать копию, стоит затевать подмену?
"Все, что угодно".
Ответ мгновенно вспыхнул в уме, ударом ворвался в сознание, ошеломил и словно бы заставил очнуться. Возможно, впервые в жизни.
Глина. Вот что она такое. Ничто, грязь, сырой ком. А почему?
Почему, черт возьми, она за тридцать лет жизни ничего из себя не сделала? Почему тихо плывет по течению, воображая, будто следует своей судьбе, сворачивается в бесформенный клубок и пружинит внешнее воздействие, которое могло бы помочь вылепить хоть что-то из куска пластилина, думая, что стойко переносит удары? Не допускает перемен, гордясь, что избегает глупостей и безрассудства? Сдается без борьбы, уверяя саму себя, что делает разумный выбор? Ненавидит свой тесный, затхлый уголок, но едва высунув нос наружу и заметив тень неизвестности, мгновенно убегает обратно?
А ведь можно было... Сколько упущенных шансов! Вместо тайной мечты рисовать она после школы отправилась на курсы бухгалтерского учета - побоялась невостребованности никому не известных художников. Не позволила себе встречаться с парнем из другого города, который нравился в юности - уверенная, что он скоро уедет, и придется расстаться. Ни разу за десять лет не попыталась найти другую, более интересную работу с тех пор, как устроилась кассиром в банк. Когда брат развелся и стал прикладываться к бутылке, не приехала к нему, не убедила вспомнить о сыне, матери, сестре, себе, наконец. Ни разу не позвала в гости бывшую невестку с племянником. Не забрала к себе заболевшую мать, не удержала мужчину, который, возможно, тоже ждал от нее чего-то все эти годы, но так и не дождался.
Ну что ж. Не сумела построить свою жизнь сама - теперь этим займутся темные силы, отобрав ее мир и выкинув саму Виту на помойку... Потому что не в упущенных возможностях дело, не горевать над растраченной молодостью собирается фальшивая Вита, как давно уже поступает настоящая, а ставить свою мрачную цель и идти к ней. Ведь способов добиться желаемого предостаточно - у живого человека, конечно.
Которым Вите осталось быть недолго.
Она содрогнулась, увидев полыхающие глаза своего двойника. В них пожаром отражалось ее собственное чувство: яростное, безоглядное, отчаянное желание жить вместе с твердым пониманием: соперница тоже догадалась об одном шансе на двоих и будет бороться за него.
Скрипнула дверь, за которой все еще наполовину скрывалась копия. Она перехватила в правую руку огромный мясницкий нож, который прятала за косяком.
Вита бросилась к пожарному стенду, подхватила камень, в несколько движений разбила стекло. Выдернув топор, едва успела обернуться, чтобы отвести удар ножа. Железо звякнуло, скрестилось.
Она и не подозревала, что может быть такой... Лицо двойника - ее собственное лицо со стиснутыми зубами и яростью в глазах - исказилось до неузнаваемости! В нем было то, чего Вита никогда не замечала в зеркале: решимость идти до конца.
Она с силой оттолкнула соперницу, занесла топор - та бросилась бежать, завернула за штабель деревянных поддонов. Вита хотела кинуться следом, но опомнилась: ведь можно и получить удар из-за угла. Отпрыгнула за автомат бензоколонки, держа наготове свое оружие.
Она будет драться за жизнь. Никто не отберет у нее шанс.
Жаль, что для этого придется убить саму себя.
Обе Виты кружили по безлюдной площадке перед мотелем, прячась и перебегая с места на место, за припаркованными машинами мелькали то край бежевого пальто, то пола красного плаща.
Показалось, что двойник притаился за приоткрытыми воротами гаража. Слабый утренний ветерок донес неровное, сбившееся дыхание, скрип камешков под каблуком. И едва слышный металлический шорох, с которым лезвие коснулось стальной створки. Перехватив поудобнее топор, Вита стала подкрадываться к гаражу. Сейчас... Ногой толкнуть ворота, чтобы они ударили подделку, сразу же распахнуть, и...
Внезапно ее схватили со спины, зажали рот. Вита отчаянно замычала, отбиваясь, вцепилась зубами в чужую ладонь, но тщетно. Кто-то, сумевший подобраться совершенно бесшумно, быстро оттащил ее прочь, за здание мотеля, и только там ослабил хватку.
- Не шумите, - спокойно сказал Яков. - И отдайте топор.
- Вы! Что вам от меня нужно? - крикнула Вита, вырываясь. - Пустите меня! Кто вы такой, зачем вмешиваетесь не в свое дело?
- Если не перестанете орать, мадам, я просто перекину вас через плечо и унесу. Я ведь предупреждал, а вы не послушались.
- Да почему я должна вам верить?
Яков вздохнул и одним резким движением выбил топор у нее из рук. Поднимать не стал.
- Потому что выбор невелик. Вы идете?
Вита нехотя позволила вывести себя на дорогу. Они двинулись дальше, вверх по склону холма, туда, где на горизонте дрожала туманная завеса.
Адреналин схлынул, тело словно налилось тяжестью. На пронизывающем ветру Виту начало трясти. Она никогда раньше не пыталась кого-то зарубить... Что это с ней?
- Вы ведь догадывались, что я попытаюсь сбежать, - пробормотала она, стараясь не стучать зубами.
- Да. Я видел, как вы уходили.
- Почему не остановили?!! Я же чуть не...
Яков снова предложил ей локоть - как вчера, в минуту ошеломления и растерянности. И вновь, опершись, Вита ощутила твердую, безоговорочную поддержку. Что же такого было в этом мужчине, способном пересекать границы миров, словно они - не более чем тени?
- Мне жаль, что вам пришлось это пережить. Когда вел я, мы заблудились: ведь это ваша петля. Поэтому показать путь должны были вы, и пойти могли только в одном направлении: к двойнику и перемычке. Правда, я надеялся догнать вас немного раньше...
Густые облака неожиданно пропустили несколько солнечных пятен, быстро бегущих по земле. Одно из них настигло спутников, облило светом. Вита подняла голову, глубоко вдохнула сырой осенний воздух. Невероятное облегчение затопило ее: осталось несколько шагов - и она будет дома!
- Послушайте, как вы догадались, что именно я пересекла чужую границу? - улыбаясь, спросила Вита. - А не мой двойник? Мы так похожи, но не одинаковые.
Помедлив, Яков невесело усмехнулся:
- Вы все верно поняли, Вита. Я этого не знаю.
Вздрогнув, она остановилась. По спине пробежал холодок.
- Не знаете? Но... как? Что же делать?
Яков пристально смотрел на нее, вглядываясь, будто издалека:
- Выбирать.
- Между чем?
- Вы знаете.
- Что, что я знаю? - отпрянула Вита, ощущая, как ее вновь захлестывает паника. - Что вернуться означает снова кинуться в драку? А если идти вперед? Вдруг это не мой мир, там?..
Поднявшийся ветер пригибал высокую полынь, которой сплошь заросли обочины дороги, швырял в лица листья и мелкую пыль. По лугу бежали волны кланяющейся травы. Вдалеке тревожно зашумел лес.
Оглянувшись, Вита ахнула. Возле заправки появилась женская фигурка в красном плаще. Из-за расстояния разглядеть выражение лица было невозможно.
- И все же придется решать. Прямо сейчас, - сказал Яков. - У вас есть выбор - пока еще есть. Выбор не между мирами. Между свободой ошибаться - и пленом страха ошибки.
Вита словно примерзла к месту. Она не могла отвести взгляд от своего двойника. Казалось, женщина в красном не двигается, но каким-то образом приближается, приближается...
- Вита!
Слова спутника медленно доходили до сознания. Она всю жизнь смертельно боялась ошибиться. Всю жизнь в ужасе перед неверным шагом, она была заперта внутри него надежнее, чем в каменном каземате.
- Вита!
Ну и чем, черт возьми, она рискует? Вита нерешительно протянула дрожащую руку:
- Только позвольте мне держаться. А то с непривычки закружится голова...
Ладонь Якова была сухой, горячей и сильной. Он стоял так близко, что исходящее от него надежное тепло обволакивало, успокаивало, обещало помощь - без всяких условий, до тех пор, пока будет нужна.
Шаг.
Воздух ринулся в грудь стремительным потоком; Вита глубоко вдохнула, словно вынырнула из воды. Свет ударил по зажмуренным векам. Что-то - или кто-то - бесшумно неслось мимо, вращалось, трепетало, задевая людей не то полами плаща, не то вихрем облетающей листвы.
И Вита вдруг поняла, что это не так уж важно. Пусть летит, пусть меняется что угодно и как угодно. Единственное, что должно оставаться неизменным - ощущение твердой мужской руки, сжимающей ее кисть.
Когда наступила тишина, она долго не решалась открыть глаза. От собственной смелости кружилась голова, и это новое чувство ей нравилось. Хотелось насладиться щекочущим душу, отдающим горечью сквозняком свободы и неизвестности - прежде, чем мир вернет в ее аморфную жизнь строгость геометрии и начнет расставлять точки с запятыми в хаосе мыслей и чувств.
Держась за руки, они стояли на опушке осеннего леса. Здесь не было ни заправки, ни дороги - только заходящее солнце, ветер, шелест полуголых ветвей и мерные волны пожухлого луга до самого горизонта. Многозначительно перекликалось воронье, будто приветствовало путников. Пахло полынью, сырым мхом, вчерашним грибным дождем.
Все выглядело обычно. Но в то же время не так. Закатные лучи падали под странным углом. Листва пестрела неправильными оттенками. Звуки рождали слишком долгое эхо. Прыгающая по комьям земли галка косилась на людей чересчур внимательным блестящим глазом. Обвевавший лицо ветер оставлял непонятное послевкусие на губах.
- Это не мой мир, - тихо сказала Вита. Не испугалась, не вскрикнула, не рванулась назад. Внутри зрело понимание: так надо. Геометрия не вернется, а точки с запятыми не будут теми, к которым она привыкла. И это прекрасно.
- Да, - согласился Яков, прислушиваясь и жадно вдыхая влажный воздух. - Это мой...
Вита видела, как трудно ему унять нетерпение, лихорадочную дрожь узнавания, сдержать рвущееся с привязи сердце. Сколько лет - или веков - он искал, ждал, видел во сне? Как долго был вынужден обходиться без геометрии, и чего ему это стоило?
Она скоро узнает.
Разжать пальцы - так просто. Отпустить.
Потери - это тоже часть свободы. Та часть, без которой свобода не будет полной.
И на вопрос "что дальше?" не должно быть ясного ответа. Иначе ответ станет прутьями новой клетки.
Почему, ну почему он медлит? Почему его взгляд не стремится за горизонт, а все время возвращается? Почему рука все сильнее сжимает мою ослабевшую ладонь? Не бойся за меня, я не плачу. Даже и не думаю. И не пропаду, теперь я это точно знаю. Мне не нужны костыли, я умею ходить сама. Ты веришь?